Этот госпиталь, где и очнулся несколько дней назад и как-то неожиданно для себя лейтенант Петров, тоже ничем не отличался от первого. Госпиталь как госпиталь. Вот только, правда, обхождение к раненым было немного иным, более предупредительным, что ли. Хотя, тот, первый, находился в Белоруссии. Там лейтенант успел пролежать чуть ли неделю. А здесь, кажется, уже было Подмосковье.

Хорошо, что за десяток дней самочувствие наконец-то сумело нормализоваться. Ведь уже и новый месяц наступил. Можно было уверенно смотреть вперёд и лечиться, и отдыхать. Наверное, до следующего раза?

Это было большим счастьем – остаться в живых после скоротечной и жестокой схватки. Петрова, раненого и без сознания, но, главное, живого, оказывается, красноармейцы всё-таки успели вытащить из подбитого и уже занявшегося огоньком БА-10. К счастью, он был ранен в грудь – попал небольшой снарядный осколок, но важные органы, особенно сердце, кроме лёгкого, не были задеты. Конечно, потеря крови, кое-какие ожоги, но вылечат. Потом его отчего-то с первого госпиталя срочно перевезли сюда, во второй.

А ведь ему-то всего двадцать три. Правда, как положено после таких испытаний, согласно как бы принятому всеми мнению, седых волос у него нисколько не добавилось.

Жаль, что из его экипажа никто больше не выжил. Как рассказал ему пару дней назад не представившийся чекист, похоже, большой «шишка», из самого наркомата внутренних дел, все они погибли – наводчик младший сержант Иванов Пётр, заряжающий Завозов Николай, механик-водитель Торопов Иван. Из всего состава боевого охранения в сорок с лишним бойцов каждый четвёртый погиб, каждый четвёртый был ранен. Потери, может, могли быть и побольше, но, к счастью, сержант Васильев Алексей с несколькими красноармейцами был отправлен им в тыл с весьма важным поручением. Как оказалось, находки, ненароком сделанные сержантом, являлись самыми важными из всего, раз именно для выяснения всех обстоятельств по ним и прибыл к нему важный человек из наркомата. Жаль, что Петров Иван ничего особого и не знал, но подозревал, что не совсем простые находки сделал сержант. Одна книга с товарищем Сталиным, вероятно, чего стоила, наверное, даже важнее новых образцов оружия. Зато лейтенант разных подписок надавал на все случаи жизни и, к его немалому удивлению, теперь и сам уже числился в чекистах, кстати, как оказалось, и сержант Васильев. Такова, значит, их судьба.

Было ясно, что в родную двадцать девятую легкотанковую бригаду, которым, после разгрома немецких частей на том самом месте, где были сделаны странные находки, теперь уже командовал комбриг Черняховский, ему уже больше не вернуться. Кстати, тот чекист как-то между делом рассказал ему, что и комбриг Кривошеин теперь комкор, ведь две бригады – двадцать девятая и тридцать вторая вместе с приданными частями, отчего-то больше кавалерийскими и, конечно, конноартиллерийскими, преобразованы в механизированный корпус, тоже двадцать девятый.

В остальном всё было хорошо. Самочувствие у лейтенанта, конечно, пока не ахти какое, но, главное, всё шло на поправку. До излечения было ещё очень далеко, наверное, месяц придётся полежать. Ну, тут, где и питание хорошее, и условия подходящие, где и сестрички такие красивые и обходительные, можно и отдохнуть. Жаль, что все эти красавицы, согласно некоторым ощущениям, похоже, тоже являлись сотрудниками НКВД. Хотя, что в этом такого? Вон, медсестра Анечка Лебедева, кстати, очень даже симпатичная, притом, весьма обходительная и ласковая, проявляет к нему некоторое расположение. И медик, она, похоже, хороший?

За дверью одноместной палаты, где лежал такой «важный» больной, как лейтенант, вдруг послышался шум. А потом, прервав размышления молодого человека, в палату стремительно ворвалась как раз и сама, вся белоснежная, Анечка. За нею неторопливо появились, тоже с белыми халатами, наброшенными на плечи, уже какой-то мужчина-врач средних лет в гражданском, наверное, кто-то из госпитального начальства и, чуть позже, вот чудо, сам грозный нарком Лаврентий Павлович Берия, спутать которого с кем-нибудь было просто невозможно.

— Товарищ нарком, у товарища Петрова состояние уже вполне нормализовалось. Идёт на поправку. Срок лечения – предположительно, ещё месяц, — доложился мужчина-врач.

— Это хорошо. Такие люди нам нужны в строю. Ну как вы себя чувствуете, товарищ лейтенант госбезопасности?

— Хорошо, товарищ нарком.

— И как здесь вам, товарищ Петров?

— Хорошо, товарищ нарком.

Ну что же ответить ему товарищу Берия? Ведь действительно-то жаловаться не на что. Где ещё увидишь такое? Да от волнения и язык с трудом проворачивался во рту.

— Ладно, лейтенант. Выздоравливайте, и скорее. Хочу сообщить вам по секрету, что вас за ваш подвиг ждёт высокая награда. Какая, узнаете позже.

Конечно, нарком в палате больше задерживаться не стал. Наверное, у него были и другие, более важные дела, да и в госпиталь он приехал не к одному же только человеку. А вот раненному лейтенанту самой лучшей наградой, как-никак, явился удивлённый и многообещающий взгляд самой Анечки Лебедевой. Вот за такое действительно можно было совершать подвиги, правда, чтобы потом суметь воспользоваться и их плодами. Конечно, это так, просто к слову…

И только потом, чуть позже, Иван Петров осознал, что карьера его, возможно, резко пошла на взлёт. Ведь лейтенант госбезопасности равнялся капитану в войсках. О таком повышении в звании, может, и должности, можно было только помечтать. Но – добавлялась и ответственность, да и не думал он до сих пор о службе в органах. Но всё равно, всё было к лучшему.

Только не знал и даже не догадывался будущий смершевец, что его судьба была уж заранее решена на самом высоком уровне. Конечно, не совсем уж боги предначертали ему путь, но, честно говоря, можно и думать, что почти…

Так что, конечно, товарищ Берия приехал в госпиталь посмотреть не только на него одного, но то, что лейтенант Петров ему однозначно понравился, этого, само собой, никто, кроме, может, самых доверенных людей наркома и опять же товарища Сталина, не знал. Правда, это никак не делало лёгким дальнейшую жизнь героя, недавнего танкиста. Высокое доверие больших людей порою требовалось оправдывать делом, кровью, а то и своей жизнью. Но кому легко, когда на кону судьба всей страны и миллионов-миллионов людей!

* * *

А вот на четвёртый день с утра больной почувствовал себя более-менее прилично и даже выбрался как бы на прогулку к околице деревни. Выбрав подходящий момент, он, недолго думая, опять же, как бы случайно залез в лес. Было трудно, но мужчина всё же сумел найти и притащить домой, конечно, тайком ото всех слишком любопытных, правда, никак не от бдительной матери, похоже, специально подкараулившей его, свой незабвенный баул со всеми находящимися там вещами.

Увидев АКМ, мама Ганка чуть в обморок не упала, но смирилась. К РПГ, видимо, интуитивно почувствовав в нём грозное оружие, она отнеслась весьма уважительно. А уж после пистолеты, притом и ПМ, и ТТ, и АПС, завалявшийся на дне баула, и польский трофейный, который ей уже успел примелькаться, никакого особого интереса у женщины не вызвали. Что ни говори, оружие всегда вызывает уважение, особенно большое и мощное.

Правда, на этот раз почти всё аккуратно уложилось в довольно широком мешке из какой-то местной, плотной и грубой, ткани, с подходящим отверстием для быстрого извлечения нескольких как бы тряпочных свёртков. Конечно, в первую очередь, это были РПГ- 7 с двумя сумками с выстрелами к гранатомёту, да ещё АКМ и шесть запасных магазинов к нему. Пришлось попаданцу, на всякий случай, добавить к ним и полностью снаряженный АПС, жаль, что без запасных магазинов, но с двумя десятками патронов, срочно выковырянных из магазинов к ПМ. Мама Ганка тут же пришила к мешку по бокам пару лямок, и получился своеобразный баул, удобный для носки. Тяжеловат оказался мешок, притом для ещё не полностью поправившегося человека, да ведь не носить требовалось, а просто везти в телеге и на не очень большой срок.

Написал мужчина и записку кому надо, считай, одному из самых важных людей Советского Союза. Вообще, можно было сочинить целое письмо и изложить там многое, но имелся большой риск попадания важный сведений не в те руки. Поэтому пока пришлось ограничить свои желания и просто начертить видавшим виды карандашом, наверное, привезённым прежним Василем, пару слов на листочке в клетку, вырванном из обычного блокнота. Судьбе было угодно, что в числе прочих личных вещей у попаданца оказался именно этот предмет. Небольшой блокнот карманного формата, с чёрной обложкой, просто завалялся в кармане куртки. Там много имелось всяких записей, может, и ненужных. Но пока возиться с блокнотом у него не получилось. Хотя, этим можно было заняться и позже. Поэтому пришлось отправить вещь в баул.

Конечно, и ТТ с парочкой магазинов Вася надёжно пристроил в своей одежде. «Макаров» и восемь магазинов, уже неполных, да ещё штуки три к трофейному пистолету, как ни жаль, остались тоже в бауле.

Сейчас мужчина в не очень уж новых и шикарных штанах и куртке местного покроя, кстати, оставшихся от прежнего Василя, просто смахивал на какого-то простоватого деревенского молодого мужика, правда, немного исхудавшего, может, от непосильной работы.

Немного подумав, новый Василь затащил специально вызванную Алесю, весьма удивлённую этим, но никак не сопротивлявшуюся, в захудалые пристройки к дому мамы Ганки и вручил ей, удивив ещё больше, польский трофейный пистолет. Девушка боязливо отодвинулась от него, но оружие взяла, немного поддержала, повертела в руках и уже потом принялась аккуратно засовывать его куда-то в свои одежды.

— Подожди, Алеся, позже спрячешь!

— Василь, этот пистоль мне? А что я буду делать с ним?

— Защищаться от врагов. Да мало ли что? Пригодится.

— Но я не умею? Да и родители, если увидят, не так подумают.

— Ничего, милая. Ты просто пистолет им не показывай. А насчёт "не умею"? Вот прямо сейчас и научишься.

Конечно, прежде чем взяться за процесс обучения, жених и невеста опять же вволю нацеловались. Страха у девушки никакого не было. Да она и так всё понимала, тем более, похоже, принимала своего жениха вполне за польского офицера, а тот разубеждать её в этом и не собирался. Пусть только мама Ганка знает, что Василий русский, точнее, советский разведчик, выполняющий особое задание своего командования, и ему нигде и никак нельзя раскрываться.

Обучение завершилось несколькими выстрелами в упор в пустовавшем бревенчатом хлеве. Алеся оказалась способной ученицей и даже осталась довольна стрельбой и в конце просто вознаградила своего любимого очередными, весьма жаркими, поцелуями. Пистолет и пара запасных магазинов тут же исчезли в её одеждах.

В принципе, подготовка к дальней поездке была закончена. Выехать, конечно, прихватив разные гостиницы для родственников Михальчиков, предстояло завтра с утра. А пока попаданец, попрощавшись со своей подругой, уже в присутствии мамы Ганки, стал разбираться, как говорится, с вещами.

— Василь, а ты вернёшься?

Конечно, что можно было сказать такому родному человеку перед разлукой, пусть и такой короткой, может, всего на пару дней? Только это:

— Мама, вернусь! Поверь, обязательно вернусь!