Как бы много постояльцев ни жило в гостинице и как бы Пат ни был занят в госпитале, он никогда не терял интереса к устроенному им зверинцу. Там имелось уже много животных, пойманных пигмеями и высокорослыми неграми. Когда Пату хотелось приобрести какой-либо особый вид, он снаряжал для этого специальные партии охотников. Более всего Пат мечтал заполучить окапи, редчайшего обитателя леса Итури. Он созвал слуг и старейшин из близлежащих пигмейских деревень и сообщил о своем желании, обещая награду в двадцать долларов за пойманное животное.

Однажды утром, вскоре после этого, четыре пигмея принесли из леса окапи. Животное было ранено, но еще живо, и Пат взялся за дело, стараясь спасти его жизнь. Он сделал уколы пенициллина, наложил швы и перевязал раны животного. Он поил окапи теплым молоком, приготовленным из порошка, — обычный вид молока, которое мы употребляли в лагере. На третий день, несмотря на все его усилия, животное умерло, Пат был удручен.

Спустя несколько месяцев повторилась та же история. Мне казалось, что Пат сойдет с ума от беспокойства за раненое животное. Когда оно умерло, я отправилась в деревню пигмеев, чтобы переговорить с Фейзи, По-видимому, он узнал о предстоящем визите, так как соответствующим образом принарядился к моему приходу. Под поясной шнурок он засунул большие блестящие листья — верный признак элегантности. «Изящным» дополнением к этой одежде служила сплющенная мужская шляпа, выброшенная одним из наших постояльцев несколько месяцев назад. Едва удерживаясь от смеха, я вежливо осведомилась о здоровье членов его семьи и положении дел в деревне.

— Фейзи, — спросила я затем, — почему все окапи, которых нам доставляют, ранены? Вы ведь знаете, как сильно желает господин Патнем достать для зверинца здоровое животное?

Маленький человек замялся и стал в смущении водить большим пальцем ноги по земле.

— Мадами, — заговорил он наконец, — это поистине печальная история. Пигмей, если он хочет жить, должен постоянно охотиться. Чтобы добыть пищу, мы ходим в лес со времен деда моего деда и даже с более раннего времени. Когда сети бывают пусты, мы голодаем. Мы специально ходили на охоту, чтобы поймать окапи для господина Патнем. Но когда нам это удавалось сделать, мы забывали о цели нашей охоты и метали копья и стрелы прежде, чем успевали сообразить, что мы делаем.

Иметь двадцать долларов было для пигмеев пределом мечтаний. Представляю, как бы они радовались, обменяв их на франки и делая покупки в лавке индуса возле шоссе. Но, оказывается, привычка, выработанная веками, была настолько сильной, что ее не мог преодолеть даже соблазн награды.

Чтобы поймать окапи, несколько пигмеев вырыли ямы, однако это оказалось безуспешной затеей.

Как-то, отправившись вместе с ними в лес, мы встретили Моке, который нес на плечах мертвого окапи. Вид у него был сердитый.

— Мы знаем, господин хочет живого, — сказал он, — но этот окапи испугался и сам наткнулся на копье.

Однако животное выглядело так, словно наткнулось по меньшей мере на десять-двенадцать копий или на частокол. Пат не желал сдаваться.

— Если они не могут поймать живого окапи сетями, — сказал он Агеронге, — может быть, это удастся сделать при помощи западни?

Пигмеи и высокорослые негры принялись усиленно рыть ямы по всему лесу, чтобы удовлетворить страстное желание Пата. Они выкапывали их на звериных тропах, ведущих к водопою или к скоплениям соли на поверхности земли. Они нарыли их так много, что один за другим в них стали попадать люди, и Пату пришлось мазать йодом ободранные голени и локти. Он успел израсходовать на людей довольно большое количество бинтов, прежде чем был пойман окапи. Вот как это произошло. Несколько недель спустя, когда первоначальный ажиотаж охоты уже стал спадать, как-то утром нам сообщили, что животное поймано. Окапи попала в яму, вырытую неграми километрах в двадцати от гостиницы. Все мы решили отправиться туда. Пату с его эмфиземой и другими осложнениями после мальтийской лихорадки следовало бы остаться дома. Но он не хотел и думать об этом. Он приказал подать носилки, и мы отправились. Я шла впереди, под охраной пигмеев и «Мадемуазели». По мере удаления от реки тропа постепенно поднималась в гору и, обогнув стороной деревню Банадигби, углублялась в тропический лес. Собака бежала по тропинке, видимо, боясь рыскать по сторонам вдали от дома. Только что она бежала передо мной, как вдруг исчезла, провалившись в прикрытую листьями и ветвями яму, вырытую посреди тропинки. Я услышала испуганный лай собаки: падение было для нее полной неожиданностью. Мне хотелось от всего сердца обнять собаку — я понимала, что, если б не она, в ловушку провалилась бы я сама.

Пигмей Онеги — единственный из обитателей нашей части леса Итури — бегло говорил на пиджин-инглиш — упрощенном английском языке. Он некоторое время жил в Костерманвиле, расположенном на границе с соседними странами Восточной Африки, и там у кикуйю или сомалийцев научился говорить по-английски.

— И-и-и-я-а-а! — закричал Онеги, — Бамбути, достаньте из ловушки собаку Мадами!

Он употребил это название пигмеев, обращаясь к нашим местным неграм, очевидно желая поддразнить их, чтобы они побыстрее достали бедную собаку из ямы, которая для него была слишком глубока.

— И-и-и-я-а-а! — завопили негры, спеша на помощь. — Мадами в яме, Мадами в яме.

Негры были явно разочарованы, обнаружив на дне ямы не меня, а «Мадемуазель», однако снизошли до того, чтобы вытащить ее наверх. «Мадемуазель» теперь была более внимательна. Наконец, после нескольких часов утомительного пути мы добрались до ямы, где находилось животное. Это была очень красивая самка. Окапи принадлежат к семейству жирафовых, но у них не такая длинная шея. Это редкое животное было впервые поймано европейцами в Конго в начале XX века. Наша окапи была гнедая, с желтовато-белыми щеками. Верхняя часть передних и почти обе задние ноги были покрыты яркими темно-пурпурными и кремовыми полосами.

Животное возбужденно металось на дне ямы — три шага вперед и три назад. Его кроткие коричневые глаза были широко раскрыты от страха.

Негры принялись делать изгородь из небольших деревьев, связывая их лианами. Подоспевший Пат взял руководство на себя и действовал так, словно ему подарили филадельфийский монетный двор.

— Разве она не красавица? — кричал он. — Двадцать долларов тем, кто рыл яму, а остальным — сигареты и банановое вино, после того как мы доставим животное в лагерь.

Охотники поставили вокруг ямы изгородь, соорудив нечто вроде загона, и стали сбрасывать в яму землю. Наконец окапи смогла подняться на поверхность и очутилась в маленьком загоне. Все были возбуждены и работали, как троянцы. Затем был сделан второй загон, который соединили проходом с первым. Над первым загоном соорудили крышу из листьев. Окапи нервно семенила взад и вперед по загону, выпила из ведра немного воды, но отказалась есть листья, которые нарвали для нее туземцы. Пигмеи, возбужденно крича, разглядывали окапи, словно она была редчайшим животным на земле. Удивительно, как она уцелела в эти первые часы.

— Предпочитаю остаться здесь на ночь с двумя слугами, — сказал Пат, — чем беспокоиться все это время о том, как бы кто-нибудь из этих возбужденных людей не метнул в нее копье.

Под вечер мы отправили пигмеев и почти всех негров домой, а сами разожгли костер и соорудили настил для сна.

После еды мы стали обдумывать, как лучше всего доставить домой нашу добычу. Пат предложил добраться с окапи до шоссе, а затем перевезти животное на грузовике. Этот способ показался мне ненадежным, и я высказалась за спокойный переход через лес к лагерю. Как бы то ни было, на все это должно было уйти много времени, учитывая то обстоятельство, что окапи не была домашним животным. На следующий день я отправилась в гостиницу за некоторыми необходимыми для доставки окапи вещами и задержалась там: пришлось сходить на рынок, что являлось одной из многих моих хозяйственных обязанностей. У меня едва хватило терпения дождаться, пока туземцы закупят пизанги, маниоковые корни, корзины и другие необходимые в обиходе вещи, вроде тканей, горшков и кастрюль, Наконец, этот нудный день закончился, и я легла спать, решив отправиться рано утром к загону с окапи.

Проснувшись, я торопливо оделась и по тропинке отправилась в лес. Пройдя километра полтора, я услышала приближавшиеся мужские голоса. Скоро впереди показался Пат, сидевший на носилках, а за ним — растянувшиеся цепочкой мужчины. Все имели крайне удрученный вид. Пат был мрачнее тучи.

— Где окапи? — спросила я.

— Убежала, — отвечал он с таким видом, точно потерял лучшего друга. — Мы уже были готовы отправиться в путь, когда подошло несколько африканцев, чтобы отпраздновать удачу. У одного из них был охотничий рожок. Увидев окапи, он приложил его к губам и сильно затрубил. Этот звук так испугал окапи, что животное, собрав все свои силы, огромным прыжком перескочило через ограду загона.

— И-и-и-я-а-а-а! — воскликнул Онеги, — окапи теперь находится в трех днях ходу отсюда.

Это был несчастливый день. И у нас на Эпулу бывали такие дни, точно так же как это случается в Нью-Йорке или Сингапуре.

Следующий день был не лучше. Я находилась в огороде, как вдруг заметила жуков, подбирающихся к побегам бобов, за которыми я так любовно ухаживала.

Бобы были выращены из семян, присланных родителями авиапочтой из Нью-Йорка. Жуки имели твердые панцири, красные головки и коричневые тела. У нас имелась специальная жидкость против них, и я послала за ней в госпиталь одного из слуг. Затем я тщательно опрыскала бобы. Появились обезьяны, которые с любопытством наблюдали, как я, вместо того чтобы сидеть где-нибудь в зеленой прохладе леса, работаю под палящими лучами солнца. Вечером, разговаривая с Патом об огороде, я сообщила ему, что в скором времени у нас к обеду будет вкусное блюдо из свежих бобов.

— Но знаешь, — сказала я ему, — странное дело: эта жидкость имеет такой сильный запах, точно я опрокинула у себя под носом фонарь.

— О, бог мой, — простонал в ответ Пат, — я послал тебе не ту жидкость. Это была двадцатипроцентная смесь ДДТ и керосина. Она сожжет твои бобы.

На следующее утро, набравшись храбрости, я отправилась на огород. Там на земле лежали поникшие побеги бобов. Право, в некоторые дни не стоит вставать с постели!

Вскоре после этого маленького несчастья, когда я рисовала на берегу реки, к нашему лагерю подъехала машина. Из нее вышел высокий красивый мужчина со смуглым лицом и волевым подбородком и направился ко мне.

— Нет ли здесь мистера Патнема? — спросил он, пожимая мне руку. — Я старый приятель одного из его друзей в Штатах. Мое имя Лоуренс Рокфеллер.

Наверное, Ливингстон не был так удивлен, встретившись в Конго со Стэнли, как я, когда мне довелось увидеть в лагере Патнем представителя семейства Рокфеллеров. Он сказал, что узнал в Стэнливиле о моей коллекции туземных масок и хотел бы приобрести ее.

— У меня хорошая коллекция, которую я собирала проездом через Нигерию и Камерун в Конго, — ответила я, — но она в течение долгого времени находилась в дороге и некоторые ящики все еще не распакованы. Если вы хотите посмотреть маски, то пожалуйста.

Он буквально ворвался в хранилище, на ходу заверяя меня, что умеет отличать хорошие маски от обычных. Выбирая те, которые ему нравились и которые я соглашалась ему продать, он относил их в машину и выписывал чек. Я не сомневалась в подлинности его личной чековой книжки, так как хорошо знала его лицо по фотографиям в американских газетах.

— Я остался бы подольше, — сказал он напоследок, — но должен присоединиться к своим спутникам, направившимся в Ируму.

Он умчался как метеор, а я, точно дура, продолжала стоять, глядя на чек и думая о том, как забавно оплатить некоторые мои расходы частью, пусть даже совсем незначительной, рокфеллеровских миллионов.