Однажды после полудня я сидела на веранде. На берегу реки женщины стирали белье, рассказывая друг другу страшные истории, от которых волосы становились дыбом. Внезапно я вспомнила о том, что случилось в самый разгар эпидемии паратифозной лихорадки и гриппа, ликвидацией которой мы были так заняты весь ноябрь. Кто-то тогда (убейте меня, я не могла вспомнить, кто именно) сказал о появлении леопарда-людоеда. Я спросила Пата, но он ничего не знал. Не слышал об этом и Агеронга. Однако я не сдавалась. Это была своего рода проверка моей памяти. Поэтому я опросила всех в гостинице и каждого пигмея. Но никто ничего не мог мне сказать. Два дня спустя я зашла в лавочку индийца, расположенную на шоссе, чтобы купить керосина и мыла, а также попытаться найти ответ на свой вопрос. В лавочке был Мусафили, староста деревни Дар-эс-Салам, а также несколько его односельчан. Они говорили между собой, и я услышала, как во время беседы они несколько раз произнесли слово «чуй». На суахили это слово означает «леопард».

— Вы говорите о леопарде? — спросила я.

Мусафили удивился.

— Но ведь я, Мадами, говорил вам об этом, когда наши люди приходили в госпиталь за шариками против болезней, — ответил он.

Мне пришлось сознаться, что я совершенно забыла о его предупреждении, всецело поглощенная борьбой с гриппом и паратифозной лихорадкой.

— Плохой леопард с дурным глазом напал на ребенка в деревне около Мамбасы, — сказал Мусафили. — Отец малыша, однако, отогнал леопарда, прежде чем он загрыз мальчика.

Мусафили сообщил, что вожди из соседних деревень вырыли ямы и поставили ловушки, а также приказали своим людям выходить в поле только группами. Животное с тех пор видели дважды, но оба раза на значительном расстоянии от Эпулу.

Я призадумалась. Несомненно, достаточно было и одного примера, чтобы убедиться в том, что это был леопард-людоед. Сделав закупки, я пошла в лагерь Пат-нем. Я была одна. Мне не хотелось показывать свою трусость, и поэтому я никого не стала просить проводить меня. В конце концов надо было пройти не более двух с половиной километров через лес, в котором находилось много негров и пигмеев; они собирали дрова, работали в огородах или искали деревья с пчелиными сотами. На обочине дороги я подобрала палку и решительно направилась домой, приободренная прежде всего тем, что вокруг лавки слонялось довольно много людей. Но отойдя на порядочное расстояние и оглянувшись, я уже не увидела никого, и сердце мое заколотилось сильнее. Каждая группа деревьев, любое место, заросшее высокой травой, казались мне прибежищем леопарда. Я старалась идти как можно быстрее, но не бежала, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Как я была глупа! Точно я могла услышать движение леопарда. Как и любая кошка, он передвигается бесшумно. Во время ходьбы он прячет свои острые, как бритва, когти в маленькие подушечки на пальцах лап, поэтому они не могут ни притупиться, ни сломаться. Местные жители говорят, что леопард носит поверх лап перчатки, в которых бесшумно движется по мягкому лесному настилу.

Я пересекла небольшой ручеек, который впадал в Эпулу примерно метрах в восьмистах выше моста. Высокие деревья здесь были вырублены, и вместо них поднялась поросль колючего кустарника. До дому оставалось около половины пути. Я была уже около той части леса, которая примыкает к огородам нашего лагеря, и в этот момент услышала звук. Кто-то фыркал и отрывисто рявкал. Раньше по ночам я слышала фырканье леопарда, но находилась при этом у себя в комнате в относительной безопасности. Сейчас же, в лесу, я вся похолодела. Из леса выпрыгнуло что-то бесформенное. Если сначала я просто испугалась, то теперь меня охватил ужас. Ноги перестали меня слушаться, кровь в висках шумела, словно десяток Ниагарских водопадов. Находящееся в некотором отдалении животное остановилось. И вдруг страх, который с ужасной силой теснил мою грудь, исчез. Незваный гость, появившийся из темного леса, оказался вовсе не леопардом. Это был бабуин. Он фыркнул снова, и из-за деревьев появились другие обезьяны, которые прыгали по земле с такими странными телодвижениями, что казалось, будто они не спеша играют в чехарду.

Появлялись все новые и новые обезьяны, пока их не собралось около семидесяти или восьмидесяти. Они лаяли, как собаки, наблюдая за мной похожими на бусинки глазами, однако не пытались сократить расстояние, разделявшее нас. У некоторых самок на спине, вцепившись в плечи, сидели детеныши. Появление столь шумной ватаги обезьян, а следовательно, отсутствие в этом месте леопарда так обрадовало меня, что я истерически рассмеялась, глядя на их ужимки. Бабуины замерли, фыркая и что-то бормоча. Я быстро взмахнула руками и стала колотить по земле палкой, крича словно сумасшедшая. Для них это было уж слишком. Лая, как перепуганные собаки, бабуины стремительно пересекли поляну и скрылись в лесу. «Какую диковинную картину мне довелось увидеть», — подумала я. Это было похоже на кадры из научного фильма. Кинооператоры совершают путешествия за тысячи километров, чтобы увидеть это и заснять фильм. Там же, где стояла я, крича, дрожа и смеясь одновременно, словно дурочка, не было и одного фотоаппарата в округе радиусом с целый километр.

Возвратившись в гостиницу, я рассказала всем о леопарде. Не было необходимости разъяснять предупреждение Мусафили. О своей встрече с бабуинами я никому ничего не сказала. Иногда и женщина может хранить тайну, и это был как раз такой случай.

Прошла неделя, а новых сообщений о людоеде не было. Фейзи и Херафу рекомендовали пигмеям держаться ближе к деревне, на охоту уходили лишь мужчины, каждый из которых был вооружен до зубов. Негры, выполняя свои повседневные обязанности, носили с собой копья, держа их все время под рукой. Это напоминало жизнь в штатах Кентукки и Огайо в те дни, когда каждый поселенец пахал свою землю, рубил лес и строил хижину с кремневым ружьем и порохом наготове.

Пат распорядился соорудить ловушки. Были вырыты ямы на тропинках, ведущих ко всем деревням пигмеев нашего района. Снова жизнь на Эпулу стала тревожной: каждый думал лишь о том, как бы обезопасить себя от нападения леопарда-людоеда. Туристы приезжали, как и прежде, не подозревая об опасности, которая скрывалась в лесу, подступавшем к самой дороге. Мы кормили их, развлекали, а иногда даже показывали танцы во дворе лагеря. Но мы отказывались удовлетворить их просьбу об участии в охоте вместе с пигмеями.

Пат не желал беспокоить гостей, но он не хотел также, чтобы лагерь Патнем приобрел репутацию места, куда леопарды спокойно приходят охотиться на людей. Он учредил ночной патруль из слуг, которые по очереди стояли на часах. Сразу же, как только темнело, вокруг лагеря группой начинали ходить трое-четверо мужчин с копьями и зажженными факелами. Всю ночь горели два или три костра, огонь в которых поддерживали часовые во время дежурства. В джунглях пронзительно кричали шимпанзе. Где-то за пределами освещенного кострами пространства бродили генетты. В многоголосый ночной хор вливались голоса других животных, но никто не слышал характерного фырканья леопарда. Мы уже собирались отменить ночное патрулирование и восстановить в лагере нормальную жизнь, когда из Мам-басы на воскресный отдых к нам приехал торговец-грек Розис и его друг. Они прибыли, когда уже начинало темнеть. Сначала мы услышали ружейные выстрелы где-то на дороге, которая вела к шоссе. Несколько минут спустя во двор гостиницы въехали на машине побледневшие Розис и его компаньон. Все бросились к ним.

— Почему стреляли? — спросил Пат.

— Мы увидели леопарда, — ответил Розис.

— Вы уверены, что это был он?

Всякий, взглянув на двух друзей, счел бы этот вопрос излишним.

— Провалиться нам на месте, если это не так, — поклялся Розис. — Мы приближались к мосту, когда увидели пятнистого бродягу, притаившегося в середине моста. Глаза его горели желтым огнем. В свете фар я успел заметить, что это было взрослое животное. Я вскинул ружье и выстрелил. Думаю, что попал в него. Прежде чем он спрыгнул с моста в воду, я успел выстрелить по нему еще несколько раз. Я дал газ и тронулся дальше, чувствуя себя уже несколько спокойнее.

Пат сказал что-то Агеронге, а затем все мы отправились немного выпить. Почти тотчас же я услышала звуки барабанов — это Агеронга сообщал всей округе о появлении на Эпулу леопарда-людоеда. И повсюду — в Дар-эс-Саламе, в деревне Банадигби, возле реки и главного шоссе — узнали, что в нашем районе находится «пятнистый ужас».

Вечером мы играли в шахматы, но вскоре компаньон Розиса захотел отдохнуть и ушел. Я отправилась в свою комнату почитать детективный роман. Перелистывая страницы книги, я раздумывала над тем, как банально ее содержание по сравнению с опасностями, таящимися в джунглях.

Воскресенье прошло очень спокойно. Подготовкой к поимке леопарда занималась группа негров, которые, взяв с собой трех коз, двух свиней и несколько кур, отправились в лес, чтобы осмотреть и привести в порядок западни, построенные свыше двух недель назад. В лагерь они вернулись задолго до темноты, довольные, что выбрались из джунглей.

На следующее утро после завтрака все мы услышали крики и вслед за этим в лагерь вбежала толпа пигмеев. Первое, что мы смогли разобрать, было слово «чуй» — «леопард». Затем выяснилось, что леопард — «совсем, совсем мертвый». Некоторые пигмеи отправились назад в свою деревню. Пат не мог присоединиться к ним, но я, увидев, что Розис побежал к своей машине, бросилась за ним и попросила взять меня. По дороге к деревне Банадигби нас так встряхивало, что мы поминутно вскрикивали, а наши зубы щелкали, как трещотки,

— По этой дороге мы доедем быстрее, — вот все, что смог вымолвить возбужденный торговец-грек.

Сделав разворот возле деревни, Розис нажал на тормоза, чтобы не врезаться в толпу пигмеев, которые высыпали из леса, неся на длинном шесте привязанного за лапы леопарда. Это было огромное животное, с более темной шерстью, чем у его собратьев. Теперь леопард производил жалкое впечатление. Из его когда-то великолепной пятнистой шкуры нельзя было сшить и пары рукавиц — так она была исколота стрелами и копьями. Пигмеи опьянели от радости. Все они — а их было по меньшей мере шестьдесят — хвастались своей удалью. Если верить их рассказам, то надо было признать, что животное убито каждым из них собственноручно. Я знала пигмеев лучше, чем большинство других людей, и понимала, что они не лгут. Находясь в состоянии сильного возбуждения, каждый из них невольно приписывал себе победу над леопардом. Многие пигмеи уже после смерти животного пустили в него свои стрелы или вонзили копья, но любой из них считал, что именно он сыграл решающую роль в ликвидации напряженной обстановки.

Сейбуни полагал, что леопарда должны были передать ему, так как он был убит близ деревни, где жили его пигмеи. Как оказалось, один из подлинных победителей был «его» пигмеем. Но маленькие люди решили по-своему. Они направились в лагерь Патнем и заявили, что намерены организовать победные танцы у нас. Несмотря на уговоры Сейбуни, они подняли леопарда и торжественно потащили его по шоссе к гостинице. Мне пришлось долго расспрашивать, пока наконец из отрывочных рассказов я не составила полного представления о происшедшем. После этого мне стало ясно, что пигмеи были правы. Сейбуни мог претендовать на этого леопарда не больше, чем мы.

Пока мы спокойно отдыхали в воскресный день в гостинице, негры из деревни Сейбуни отправились в лес проверить ловушки. Почти сразу же они наткнулись на след зверя. Леопард подходил к двум ямам, но, почуяв опасность, ушел прочь. Следопыты обнаружили, что леопард-людоед не покинул этого района. Когда негры пришли в пигмейскую деревню Банадигби, они вновь увидели следы леопарда, который незадолго до этого бродил вокруг маленьких домиков, высматривая жертву. Охотники шли по следу все воскресенье. В деревню Сейбуни, а также к нашим пигмеям за подкреплением были отправлены посыльные.

После захода солнца охотники, убежденные, что леопард все еще находится поблизости, разделившись на небольшие группы, стали прочесывать лес. Ночью ничего не случилось. Потревоженный большим количеством людей, леопард, видимо, залег. Будь это обыкновенный леопард, он воспользовался бы темнотой и, ускользнув от преследователей, отправился в безопасное место. Но, поскольку этот был людоедом, он предпочел не отступать.

Едва рассвело, как несколько негров заметили его в густых зарослях кустарника, увитого лианами. Большой кот исчез, прежде чем кто-либо из них успел натянуть тетиву лука или метнуть копье. Сейбуни разбил пигмеев на группы и послал их в кустарник искать леопарда. Одна из этих групп состояла из Фейзи и Масамонго — жителей нашей деревни, и одного пигмея из деревни, где хозяином был Сейбуни. У пигмея из деревни Сейбуни был лук и стрелы со стальными наконечниками, изготовленные негром-кузнецом. Фейзи и Масамонго, которые также имели луки и стрелы, были вооружены еще и копьями. Когда они вошли в густые заросли, светило солнце. Но сюда его лучи проникали слабо, они не могли осушить даже обильную росу. Брызги ее обдавали продвигавшихся вперед пигмеев. Птицы с огромными клювами покидали свои укрытия и, неуклюже махая крыльями, улетали прочь. Пигмей из деревни Сейбуни шел первым. Он обошел наиболее густую часть зарослей, избегая тех мест, где не мог бы воспользоваться луком. Здесь было несколько затененных участков, однако в это время солнечные лучи проникли в лес, что облегчило поиски. Пигмей, шедший впереди, чтобы сориентироваться, взобрался на огромный термитник — возвышавшийся над землей, невысокий, но широкий сталагмит. Примерно в семи-восьми метрах от себя он увидел притаившегося леопарда. Пигмей обладал сильным характером. За те считанные секунды, которые потребовались пятнистому зверю на то, чтобы решиться прыгнуть и сжаться для прыжка, пигмей успел выпустить в него две стрелы и предупредить криком Масамонго и Фейзи. Кот прыгнул. Одним прыжком, описав в воздухе дугу, он достиг термитника и вцепился клыками в бедро стрелка. Кричащий и рычащий клубок переплетенных тел пигмея и леопарда покатился вниз. Фейзи не колебался. Подбежав, он вонзил копье в леопарда. Пока Фейзи пытался вытащить его для нового броска, метнул в зверя свое железное копье Масамонго. Леопард выпустил пигмея Сейбуни из своих объятий и попытался подняться. Тяжело дыша, с кровавой пеной на бакенбардах, зверь перевернулся в воздухе и замертво рухнул на землю возле термитника.

Африканцы привязали мертвого леопарда за передние лапы к грубому помосту и оставили висеть в таком положении, оповестив всех, что танцы в честь убивших животное охотников состоятся вечером. После полудня собрались все соседние племена. Они развели костры, приготовили еду и уселись вокруг, словно фермеры Среднего Запада, ожидающие начала скачек на ярмарке.

Каждый раз, проходя по двору лагеря, я глядела на мертвого леопарда, который казался свирепым даже после смерти. Глаза его были закрыты, а губы отвисли, обнажив большие острые зубы. Очевидно, он умер, преисполненный сильной и глубокой ненависти к человеческим существам, бывшим его смертельными врагами.

Большую часть времени до наступления темноты Масамонго, Фейзи и пигмей из деревни Сейбуни провели, сидя возле леопарда и рассматривая его. Пат перевязал зияющие раны на бедре пигмея и хотел поместить его в госпиталь. Однако маленький мужчина решительно отказался выполнить это распоряжение и держался так, словно под бинтами у него было несколько пустячных царапин от колючек шиповника. С наступлением темноты большинство пигмеев, перемешав древесную золу с водой, разрисовали свои тела яркими, причудливыми узорами. Несколько пигмеев намалевали на своих красновато-коричневых телах пятна и подвели бакенбарды.

Вскоре пришли два арабизированных пигмея из Дар-эс-Салама и надели костюмы, сделанные из шкур леопардов.

— Эти люди, изображающие леопардов, живут за деревней Вамба, — сказал мне Ибрагим. — Они лучшие танцоры во всей округе.

Из нашей деревни пришли Херафу, Моке, Саламини, Сейл и Ахеронга. Несколько минут спустя к мужчинам присоединились Софина, Томаса и Тима, мать маленькой Энн. С важным видом прибыла Анифа. На шее у нее висели бусы, на запястьях — браслеты, а ее тонкую талию охватывал новый пояс из раковин каури. Перед самым началом танцев пришла старая бабушка с Уильямом и заняла почетное место на веранде гостиницы. Внук ее тотчас умчался играть с другими детьми у костров. Агеронга и Эмиль принесли стул для Пата. Когда тот уселся, танец начался. Вначале он был медленным — все могли принимать в нем участие. Казалось, не было каких-то определенных па, каждый пигмей танцевал так, как ему нравилось. Дожидаясь своей очереди, три героя и два танцора-леопарда не принимали участия в этом вступительном танце, сберегая силы. Пат подозвал Агеронгу, шепнул ему что-то, затем с довольным видом уселся вновь, а его помощник откупорил полдюжины бутылок пальмового вина. Откуда-то появились чашки, и, пока продолжалось представление, каждый присутствующий получил свою долю.

Взошел месяц, и высоко в небе рассыпались звезды. Я вдыхала опьяняющий аромат сотен различных цветов, который смешивался с еще более сильным мускусным запахом, прилетавшим из глубины джунглей.

Ко мне, на верхнюю ступеньку крыльца, поднялся Фейзи.

— Когда мы разрубим леопарда, я хочу дать вам кусок его мяса, — сказал он. — Мне бы хотелось, чтобы вы послали его вашему отцу и матери.

За несколько дней до этого я дала ему пачку старых нью-йоркских журналов, присланных моими родителями, которые хорошо знали, что пигмеи любят смотреть картинки. Фейзи был глубоко благодарен им за это.

— Ты очень добр, — ответила я, — но расстояние так велико, что мясо испортится. До их дома километров больше, чем волос на шкуре леопарда.

Фейзи это не показалось большим препятствием.

— Они могли бы приехать и жить здесь, — сказал он и отправился назад к костру. Как часто я мечтала о том же!

Неожиданно барабаны забили чаще, и два танцора-леопарда выбежали на середину двора. Лица их были прикрыты масками из моей коллекции, которые были сделаны столь искусно, что казались настоящими мордами леопардов.

Некоторые наши пигмеи отлично танцевали, но эти двое были в самом деле необыкновенными танцорами. Они прыгали, кружились, сжимались и выделывали пируэты, словно Нежинский. Время от времени они фыркали, как это делает животное, которое они изображали, и у меня по спине пробегали мурашки. К этому времени сказалось действие пальмового вина. По телам танцоров-леопардов градом струился пот, смывая нарисованные белой глиной знаки.

Анифа сидела на земле возле круга, отведенного для танцоров, и наблюдала за ними полузакрытыми, чувственными глазами. Одновременно довольная и презрительная улыбка играла в уголках ее красивого рта. Тело ее покачивалось в такт звукам барабанов, а полные упругие груди поднимались и опускались. Она сидела, но во всем ее облике было столько неистового ритма, что казалось, будто она тоже танцует. Поощряемые ее улыбкой, два танцора-леопарда из-за Вамбы с остервенением прыгали и фыркали, пока не упали обессиленные по ту сторону круга, подальше от искусительницы.

Это послужило сигналом для трех героев. Наступила их очередь принять участие в церемонии. Они встали, и я сразу увидела, что каждый из них вооружен копьем. Пигмеи сгрудились у помоста, на котором висел леопард. В руках они держали гибкие ветви и короткие лозы лиан. У некоторых были пояса, сплетенные из кожаных ремней. Фейзи, Масамонго и пигмей из деревни Сейбуни направились к мертвому леопарду-людоеду. И тотчас же на них посыпался град ударов — ближайшие к ним мужчины и женщины били их палками, лианами и ремнями.

— Скажи, ради бога, за что их так наказывают? — спросила я Херафу.

— Таков обычай, — отвечал он. — Чтобы доказать свою удаль, они должны снять леопарда с помоста.

В этот момент я увидела, как Фейзи и Масамонго пробились к помосту. Стоя спиной друг к другу, они отражали удары атакующих, защищая не только себя, но и товарища, который, волоча раненую ногу, прокладывал себе дорогу.

Фейзи крикнул что-то на кибира, раненый ударил копьем в помост над их головами, и рыхлая туша леопарда свалилась к ногам победителей. Все пигмеи разом закричали. Хлысты и палки полетели прочь. И сразу наступила тишина. Слышалось лишь потрескивание дров в кострах и тяжелое дыхание пигмеев.

Вскоре костры угасли. Агеронга и другие негры постарше разошлись по домам. Старая бабушка встала, взяла спящего Уильяма на руки и направилась в пигмейскую деревню. Томаса и Сейл ушли рука об руку, гордясь своей долгой и непоколебимой взаимной привязанностью.

Я прошла мимо госпиталя, где совершал заключительный обход Пат, который заботился о здоровье своих пациентов так же, как хирург в какой-нибудь всемирно известной клинике. Миновала загон, где не спали потревоженные ночным шумом животные. Мне не захотелось входить в дом. Какое-то странное внутреннее чувство заставило меня пройти мимо крыльца, за увитую зеленью веранду и спуститься на берег Эпулу.

Я стояла одна. Там, где днем играли аисты, теперь при тусклом свете луны едва виднелась песчаная отмель. Необычная тишина опустилась на находившийся у меня за спиной лагерь. Я стояла как бы на границе двух миров. Один — за моей спиной, безопасный, любимый и знакомый, тянул к себе своей теплотой и уютом, другой — простирающийся передо мной, манил очаровательной таинственностью неизвестности. С рокотом преодолевая пороги, река катила свои воды к далекому Атлантическому океану. Прислушиваясь к ее шуму, я с удивлением заметила, что не думаю о том, другом доме, который находится на противоположной стороне земли. Нью-Йорк, Вудсток или Мартас-Вайньярд уже не были для меня домом. Им была Африка, неукротимая, свободная, молодая и в то же время древняя. Я не стала любить дубы и березы меньше оттого, что полюбила красное дерево и магнолию, поднимавшие свои ветви в ночное африканское небо.

Все, бывшее до этого, являлось лишь прологом. Африка стала теперь моим домом. Всем своим сердцем я находилась здесь. Мягкий ветерок ласкал мои щеки. Веяло мускусным запахом скрытых в тропическом лесу цветов. Я затаила дыхание: из бархатистой темноты неожиданно долетел отдаленный звон маленькой музыкальной коробочки, сделанной из полого куска дерева и металлического прутика от старого зонта. Две маленькие тени спустились к берегу Эпулу. Я узнала гортанный голос Анифы и догадалась, что другая темная фигура — один из приезжих танцоров. Они не могли видеть меня: я находилась в тени того самого дерева, за ветви которого уцепился Абдул, когда крокодил тащил его в воду.

Я хотела незаметно уйти, не желая подслушивать, но поняла, что первый же мой шаг выдаст меня. Поэтому я осталась стоять на месте, плотно прижавшись спиной к стволу огромного дерева. Анифа и ее поклонник спорили. Что бы там ни было, но слова его шли от самого сердца. Желая убедить девушку, он старался преодолеть тот барьер из шутливых фраз и безразличного отношения, которым она отгораживалась от него. Некоторое время спустя они повернули и направились по тропинке к деревне пигмеев, пройдя в нескольких шагах от меня.

Анифа выступала впереди, молодая и решительная.

— Но я не хочу уходить отсюда, — произнесла она. — Это мой дом.

Ночь Конго поглотила их, и я снова осталась одна.

Если бы я старалась передать мои собственные чувства, я не смогла бы выразить это лучше.

Здесь, на Эпулу, была малярия и смерть, бродяги-леопарды, злобные колдуны и буйволы, в ярости бросающиеся на первого встречного среди бела дня. Все это я знала. Известно мне было и другое — скромная храбрость и человеческое достоинство маленького народа.

И снова из глубокой лесной темноты ветер донес до меня отдаленный звон маленького музыкального инструмента.

Я не хотела уезжать отсюда. Это был мой дом.