Слова Кири прочертили прямую линию от мозга Мака до его паха. Он изо всех сил старался овладеть собой, однако этому противился каждый мускул его тела. Но ведь они находились в наемном экипаже! Перед входом в свой временный дом.

— Мы сейчас выйдем из экипажа и оставим это безумие позади, — решительно заявил он. — Мы войдем в дом, разойдемся по нашим комнатам и заснем сном праведников. (Все это так, если не считать того, что он всю ночь будет лежать без сна, страдая от неудовлетворенного желания.)

— Ты говоришь глупости, — язвительно сказала она, стараясь отыскать свою шляпку. — Возможно, у нас нет будущего, но у нас есть настоящее. Мы страстно хотим друг друга, и мы живем сейчас за пределами наших обычных жизней. Пока продолжается это расследование, мы можем делать все, что пожелаем, без какого-либо неодобрения со стороны общества.

Стараясь прогнать эту соблазнительную картину, он распахнул дверцу и выскочил на улицу. На этот раз он не предложил ей руку, чтобы помочь выйти, потому что не осмеливался прикоснуться к ней, да и она вполне способна выйти из экипажа самостоятельно.

Она в зародыше пресекла его благие намерения, взяв его под руку. Не говоря ни слова, они поднялись по ступеням, и он отпер дверь. В маленькой прихожей для них была оставлена лампа с прикрученным фитилем. На столе горела всего одна свеча, а значит, остальные жители дома уже вернулись и легли спать.

Стараясь говорить как можно тише, он произнес:

— В Эдеме находились Адам, Ева и змей. Вы, леди Кири, несомненно, произошли от змея, который искушал Адама и Еву в обмен на их души.

Ничуть не оскорбившись, Кири рассмеялась:

— Я читала, что на самом деле змей соблазнил их возможностью физического познания друг друга. И с тех самых пор Адам и Ева не перестают с жадностью отведывать этого яблока. — Ее смех замер, и она сняла перчатки с элегантных рук. — Почему бы нам не сделать то же самое? Что в этом плохого?

Мысль о том, чтобы почувствовать эти прелестные ручки на своем теле, заставила его лихорадочно глотнуть воздух и отвести взгляд сторону.

— Ты слишком умна, чтобы не понимать, что сексуальное влечение может быть очень опасным. Меня оно чуть не убило.

— У меня нет сумасшедшего мужа, а у тебя безумной жены, если только ты ее где-нибудь не прячешь, — добавила она.

— После смерти Гарриет я не спал ни с одной женщиной, — скривив губы, сказал он.

Кири удивленно охнула.

— Но ведь не потому, что не было удобного случая?

— Не потому. Причина, я думаю, в чувстве вины. — Он заставил себя объяснить, почему он избегал любых связей с женщинами. — С Гарриет я потерял голову, и это привело к катастрофе, в результате погибла она и пострадало много других людей. Это сделало меня… недоверчивым.

— Мне кажется, она была обречена. Если бы Суиннертон не избил ее до смерти в ту ночь, наверняка с ней случилось бы что-нибудь другое, — тихо сказала Кири. — Не пора ли тебе снова жить полной жизнью?

Он заглянул ей в глаза — зеленые даже при этом тусклом свете.

— А ты и впрямь язычница. Но ты слишком умна, чтобы не знать о возможных последствиях. Даже если меня не пристрелят твой отец или твой брат, не исключена возможность беременности.

— Можешь положиться на меня: я все планирую заблаговременно, — сказала она, одарив его озорной улыбкой, — Когда я подумывала о браке с Годфри Хичкоком, я расспросила Джулию Рэндалл о том, как предотвратить нежелательную беременность. Очень полезно знать хорошую акушерку! Я приехала на Эксетер-стрит подготовленной, потому что очень хотела быть с тобой, пока есть возможность.

Она ласково провела кончиками пальцев по абрису его челюсти.

— А может, ты намерен прожить всю жизнь, соблюдая обет безбрачия?

Он вздрогнул от прикосновения ее пальцев.

— Решительно не намерен. Ио уж лучше уступить зову грешной плоти с женщиной старше по возрасту и более опытной, чтобы избежать слишком серьезных последствий.

— Отношения между нами не будут иметь никаких последствий, если не считать сожаления, когда придет время расставаться. — Она сняла шляпку. — Тебе не кажется, что наслаждение, которое мы оба сможем получить, прежде чем расстанемся, будет того стоить?

Он не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать.

— Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал. Будь у меня хотя бы капелька здравого смысла, мне следовало бы взбежать вверх по лестнице и запереться на замок в своей спальне.

В слабом свете ее красота казалась несколько экзотической.

— Ты думаешь обо мне как об англичанке, потому что это та моя сторона, которую ты видишь, но я еще и дочь Индии. Мой разум не всегда работает так, как ты, возможно, ожидаешь.

— Это я успел заметить, — сказал он, пытаясь не смотреть на ее обнаженную кожу и округлости фигуры. — Неужели все индийские женщины — опасные соблазнительницы?

— Очень немногие, — улыбнулась она. — Тебе просто повезло.

В прихожей было тесновато и некуда было отступить, когда она обвила руками его шею. Все его чувства мгновенно отреагировали на ее голос, ее запах, ее прелестное гибкое тело.

— Ты думаешь обо мне как о невинной девушке, которая нуждается в защите. Но я не невинное существо, — тихо сказала она, немедленно доказав это страстным поцелуем.

— Ты заставила замолчать слабые возражения моей совести, Кири, — проговорил он, с трудом переводя дыхание. — Я почти поверил, что мы сможем быть любовниками и это не станет причиной еще одного несчастья.

— Мы можем быть вместе, не разрушая друг друга, — подтвердила Кири и взяла его за руку, — Это я тебе обещаю. А теперь пойдем.

Он зажег свечу от ночной лампы и следом за ней стал подниматься по лестнице. От сквозняка, гулявшего в проеме лестницы, пламя свечи трепетало, отчего Кири казалась скорее видением, чем существом из плоти и крови. Невероятная, прекрасная женщина, которая может отдавать себя, не требуя за это его душу.

Таких не бывает! Но сегодня ему отчаянно хотелось верить, что она именно такая.

Испытывая радость и ужас перед собственной храбростью, Кири привела Маккензи в свою спальню. Комната была довольно просторной, но из-за его широких плеч и высокого роста как будто сократилась в размерах.

Как только дверь за ними закрылась, он поставил свечу на стол и заключил Кири в объятия.

В комнате, освещенной единственной свечой, она ощущала его присутствие скорее благодаря обонянию и осязанию, чем зрению. Он был великолепен. И ей хотелось вдохнуть его. Испробовать на вкус, посмаковать. Вобрать в себя.

Его длинные умные пальцы массировали ее спину. Это было так приятно, что она не сразу заметила, как холодный зеленый шелк соскользнул вниз, улегшись на полу возле ее ног.

— Теперь твоя очередь раздеваться, — сказала она хриплым голосом.

Подойдя совсем близко к нему, она развязала галстук. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она почувствовала, как его пульс бешено бьется возле ее губ. И уловила солоноватый запах, присущий одному ему.

— Стой спокойно, — приказала она. — Я хочу довести тебя до безумия.

— Ты это уже сделала, — простонал он, однако стоял послушно, не шевелясь, пока она снимала с него пиджак и вытаскивала из брюк сорочку, шутливо проводя пальцами по коже.

Она стянула с него через голову сорочку, потом сняла жилет, подбитый ватой, который он надевал, чтобы казаться более коренастым. При этом ее пальцы прикоснулись к его спине, и она с удивлением ощутила сильно загрубевшую кожу. Она с любопытством обошла вокруг него и… замерла на месте.

Его спина представляла собой сплошную массу шрамов с неровными краями. Как дочь военного, она сразу поняла, в чем дело, и осторожно положила руку ему на спину.

— Насколько я понимаю, это результат наказания, которого так добивался Суиннертон. Удивительно, что ты остался жив.

— Меня, черт возьми, почти убили, — сказал он безжизненным тоном. — Он приказал дать мне двенадцать сотен ударов, то есть максимальное дозволенное число, но я потерял сознание где-то после пяти сотен. Суиннертон хотел, чтобы я получил полное число ударов перед повешением, поэтому меня уволокли в какой-то подвал и заперли там. Ко мне прислали хирурга, который подлатал меня немного, чтобы я смог получить оставшееся число ударов.

— И тут примчался Рэндалл? Ты говорил, если бы не упорное желание Суиннертона наказать тебя плетьми по полной программе, тебя бы повесили до того, как подоспела помощь.

Маккензи сделал очень глубокий вдох.

— У меня все-таки хватило сил, чтобы рассказать Рэндаллу, что произошло. К тому времени как примчались Уилл и Веллингтон, я уже мог связно говорить.

Она с трудом сдержала навернувшиеся на глаза слезы.

— В таком случае я рада тому, что есть эти шрамы, ведь если бы не они, если бы не наказание, которому тебя подвергли, ты бы умер до того, как я встретилась с тобой.

— И лучше бы это случилось, моя дева-воительница, — горестно сказал он. — Ничего хорошего от меня не жди.

— Вздор! — заявила она. — Ты на редкость необычный человек. Если бы я не узнала тебя, это сильно обеднило бы мою жизнь.

— И все же, повторяю, было бы лучше, если бы ты никогда не узнала о моем существовании, — сухо проговорил он. — Хотя если бы меня повесили, то я остался бы в воспоминаниях как насильник и убийца. Я не хотел бы обрекать Уилла на подобное родство.

— Оно и понятно. Даже такой разумный человек, как Уилл Мастерсон, был бы удручен такого рода известностью, — сказала она, обеими руками поглаживая его спину. — Но ведь ты не совершил никакого преступления.

— С точки зрения закона — не совершил, но эти шрамы символизируют мою преступную глупость. Гарриет Суиннертон заигрывала и с другими офицерами. Интересно, откликнулся бы Уилл на ее заигрывания? А Рэндалл? Они наверняка проявляли бы больше здравого смысла.

Она поняла: он видел в шрамах признак не только глупости, но и позора. Обвив его руками, она приложилась щекой к изуродованной спине.

— Шрамы являются также символом несправедливости, — тихо сказала она. — Ты чуть не умер за преступление, которого не совершал, и из-за этого у тебя развилась страсть к справедливости, не так ли? Отчасти из-за этого ты работаешь с Керклендом. Ты изменился, стал более хорошим человеком.

Он довольно долго молчал, потом раздумчиво проговорил:

— Что лучше: сразу родиться умным или набраться ума в результате трагической по своим последствиям глупости?

Кири задумалась.

— Родиться умным было бы проще. Моя единоутробная сестра Люсия унаследовала здравый смысл от отца и всегда была в отличие от меня разумным ребенком. Но мне кажется, предпочтительнее бороться и преодолевать свои слабости. — Она вдруг рассмеялась. — Во всяком случае, это гораздо интереснее!

Маккензи повернулся и прижал ее к своей груди, зарывшись лицом в ее волосы.

Кири на мгновение отстранилась от него.

— Мне нужно ненадолго зайти за ширму, приготовить себя. Я бы очень хотела, чтобы, когда вернусь, в камине горел огонь, а ты бы уже сбросил всю одежду.

Он усмехнулся:

— Ваше желание — приказ для меня, королева-воительница.

Она ушла не оглядываясь, потому что знала, что, оглянувшись, уже не сможет оставить его даже на минуту.

Будучи оптимисткой, она заранее приготовила там губку и уксус — они понадобятся ей после их интимной близости. Однако она сделает все, чтобы избежать катастрофических физических последствий. Ведь если вдруг она забеременеет, он, как джентльмен, почувствует себя обязанным жениться на ней, а ей не хотелось иметь мужа, которого вынудили жениться на ней обстоятельства.

Загремел уголь — это он разжигал огонь в камине. Потом послышался шорох — это он раздевался и снимал сапоги. Ей доставляло удовольствие знать, чем он занимается. Она сняла с себя корсет, рубашку и чулки, развешивая на ширме один за другим эти предметы одежды.

— Ты знаешь, как подлить масла в огонь, не так ли? — с восхищением сказал он, наблюдая за этим.

— Я стараюсь, — отозвалась она. Неизвестно почему засмущавшись, Кири вынула шпильки из густых темных волос и тряхнула головой. Волосы блестящей волной упали до талии.

Сделав глубокий вдох, она вышла из-за ширмы. О том, что она красива, ей говорили, еще когда она была своенравным ребенком. Сейчас настало время проверить правдивость этого утверждения.

Судя по выражению лица Маккензи, она выдержала испытание.

— Как тебе удается выглядеть невинной, как Ева, и одновременно быть такой желанной, как Афродита?

— Я не Ева и не Афродита, хотя рада, что ты так думаешь, — сказала она. Прищурив глаза, Кири внимательно осмотрела каждый дюйм его великолепного тела — от густых, волнистых волос до широких плеч и груди, узких бедер и мускулистых ног. И уж конечно, не обошла вниманием свидетельство того, насколько сильно он ее желает.

— Ты тоже красивый, Деймиен, но я не думаю, что ты невинный.

— Не невинный — это уж будь уверена. — Он взял ее за руку. — Но сегодня мне кажется, что я заново родился. Как будто это происходит со мной впервые. — Стиснув ее руку, он прижал ее к сердцу.

Она шагнула к нему и прижалась своим мягким телом к его твердому, мускулистому. Мужская и женская особи, готовые слиться. Они обнялись и застыли в поцелуе, нежно лаская друг друга.

Прошло немного времени, и нежность уступила место страсти. Разгорелся пожар. Пора было, не растрачивая попусту радость от ощущения близости голых тел, перейти в более удобное горизонтальное положение.

И, почувствовав это, он подхватил ее на руки и положил на кровать. Она попыталась увлечь его за собой, но он не позволил.

— Я изголодался, — заявил он, окидывая ее напряженным взглядом. — Поэтому я сначала закушу тобой, прежде чем перейти к главному блюду.

Он наклонился над ней так, что его грудь, бедра и символ его мужественности почти прикасались к ней, вызывая невероятное возбуждение. Потом он лизнул ее ухо, как это раньше делала она. Когда она охнула, его губы спустились ниже и нежно заскользили вниз по ее телу. Его язык обласкал пупок, а губы прошлись по животу… Потом его рука погладила ее по бедру, и его пальцы окунулись во влажный жар заждавшегося его сокровенного местечка.

Ее бедра приподнялись, а пальцы вцепились в его волосы.

Она постепенно возвращалась из заоблачных высот, и он, приподнявшись, устроился между ее коленями. Акт окончательного и полного обладания свершился гладко, не считая короткого момента преодоления сопротивления, предварявшего полное соитие. Она закрыла затуманившиеся глаза и увидела, что удивление на его физиономии исчезло, как только она качнула бедрами, заставляя его погрузиться еще глубже в ее плоть и вызывая тем самым совершенно новые ощущения.

Он беспомощно застонал, входя резкими движениями в ее плоть — еще, еще и еще, пока их общий пароксизм чувств не исчерпал себя. Она зажмурила глаза, наслаждаясь острыми запахами секса и покоем, который наступает после бури.

Она мечтала об этом, но Деймиен Маккензи превзошел ее мечты.