В ЯНВАРЕ 1944 ГОДА УРАЛЬСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ ТАНКОВЫЙ КОРПУС БЫЛ ПЕРЕБРОШЕН НА ЮГ, НА 1-Й УКРАИНСКИЙ ФРОНТ. В СОСТАВЕ 4-Й ТАНКОВОЙ АРМИИ ОН ПРИНЯЛ УЧАСТИЕ В ПРОСКУРОВО-ЧЕРНОВИЦКОИ ОПЕРАЦИИ.
НАСТУПЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ 4 МАРТА И ПРОХОДИЛО В УСЛОВИЯХ ВЕСЕННЕЙ РАСПУТИЦЫ. ПРОЙДЯ БОЛЕЕ 50 КИЛОМЕТРОВ, КОРПУС ПЕРЕРЕЗАЛ ВАЖНУЮ ТРАНСПОРТНУЮ АРТЕРИЮ ВРАГА — ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ ЛЬВОВ — ОДЕССА.
ОДНАКО ПОЛОЖЕНИЕ УДАРНЫХ ЧАСТЕЙ ФРОНТА ОКАЗАЛОСЬ ТЯЖЕЛЫМ. ИЗ-ЗА НЕПРОХОДИМОСТИ ДОРОГ ТАНКИ ОСТАЛИСЬ БЕЗ ГОРЮЧЕГО, НА ИСХОДЕ БЫЛИ БОЕПРИПАСЫ, ПРОДОВОЛЬСТВИЕ. В ТО ЖЕ ВРЕМЯ ПРОТИВНИК НЕ ПРЕКРАЩАЛ КОНТРАТАКИ. УРАЛЬЦЫ-ДОБРОВОЛЬЦЫ С ЧЕСТЬЮ ВЫШЛИ ИЗ ИСПЫТАНИЙ, ЕЩЕ РАЗ ПОКАЗАЛИ, ЧТО НЕ ДАРОМ НОСЯТ ЗВАНИЕ ГВАРДЕЙЦЕВ.
ПРОДОЛЖИВ НАСТУПЛЕНИЕ, УРАЛЬСКИЙ ТАНКОВЫЙ КОРПУС ОСВОБОДИЛ РЯД НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ: ГЖИМАЛУВ, СКАЛА, ОРИНИН, ГУСЯТИН, ДОЛЖОК. ХОРОШО ПОКАЗАЛИ СЕБЯ В БОЯХ ЧЕЛЯБИНЦЫ. ПЕРЕКРЫВ ОГНЕМ ШОССЕ ДОЛЖОК — КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКИЙ, ОНИ ИСТРЕБИЛИ МНОГО ВРАЖЕСКОЙ ТЕХНИКИ, ЗАХВАТИЛИ ДЕСЯТКИ АВТОМАШИН С БОЕПРИПАСАМИ, СНАРЯЖЕНИЕМ.
В РЕЗУЛЬТАТЕ СТРЕМИТЕЛЬНОГО НАСТУПЛЕНИЯ БЫЛ ОСВОБОЖДЕН КРУПНЫЙ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЙ ПУНКТ ПРОТИВНИКА ГОРОД КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКИЙ. МНОГОТЫСЯЧНЫЙ ГАРНИЗОН НЕ СМОГ ОКАЗАТЬ СЕРЬЕЗНОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ.
27 МАРТА СТОЛИЦА НАШЕЙ РОДИНЫ САЛЮТОВАЛА ОСВОБОДИТЕЛЯМ ГОРОДА-КРЕПОСТИ.
М. Д. Львов
ФРОНТОВЫЕ ЗАПИСКИ
…В этом месте гитлеровцы нас не ожидали. Дороги были непроходимы. Обозы растянулись, машины буксовали, утопали колесами в грязи, и только одна пехота не знала задержки. А впереди шли танки. Внезапными ударами они очищали село за селом.
Отступая, гитлеровцы лютуют, жгут села, угоняют скот, убивают людей.
Станция Волочиск. По бокам дороги — трупы лошадей. Разбитые машины, разбитые вагоны, на железных скелетах которых надпись «Ганновер». Вечереет. Конь фыркает при виде трупов. Вдали, за станцией, у края горизонта, — тонкая цепочка берез. Щемящее чувство нежности подступает к сердцу. Березы такие же, как на Урале, но тут около них окопались немцы — и ненависти нашей нет предела.
Женщина ходит по пеплу — здесь был ее дом. Мальчик роется в заваленной квартире, на полу лежат убитые голуби.
— Германия вернет тебе голубей — потребуем, такая статья в договоре будет, — говорит ему боец. — Все потребуем, все вернут.
Дальше, за Волочиском, по краям шоссе стояли с 41-го года сожженные танки.
Еще один убитый город — Скалат. Запах сгоревшей аптеки. Разрушенные здания. Уткнувшись друг в друга — лоб в лоб — стоят наш Т-34 и «тигр». Трупы фашистов — кольца на руках. Под ногами — немецкие артисты из немецких журналов.
…Сказывается отсутствие дорог. Тылы и артиллерия отстали. Необходимо обеспечить доставку боеприпасов. Преследование врага должно продолжаться со всей быстротой. Мобилизовали весь гужевой транспорт. Застрекотали самолеты У-2: они сбрасывали на парашютах бочки с горючим, сухари, патроны, сало. Население помогало нам: под руководством саперов расчищало дороги, убирало снег, подвозило бревна и солому для настилки переправ, выталкивало из грязи машины. Работали круглые сутки.
Связисты пересели с мотоциклов на попутные танки, на коней. Вот боец на лошади переезжает через мост, где сгрудились женщины, девушки с лопатами, со связками соломы.
— А ну, берегись «тигра»! — весело кричит боец.
Девушки разбегаются и хохочут.
— Чего она у тебя так мала? — говорят они, показывая на лошадь.
— Когда выезжал из дому, большая была, а по дороге уменьшилась, — шутит солдат.
И он идет дальше, жизнерадостный уралец. С хорошим настроением даже перед боем.
Пожилая женщина с корзинкой и с крынкой раздает танкистам и десантникам пироги, поит их молоком.
— Спасибо, мама, — говорят ей бойцы.
Танк трогается, она бежит за машиной и успевает напоить молоком еще одного бойца. Потом долго стоит в сторонке и смотрит, смотрит на удаляющиеся громады… Сверкают материнские слезы.
Наступление продолжается.
Станцию Волочиск обороняли смертники, штрафники, осужденные за сдачу Киева. Им приказано было любой ценой удержать шоссейную и железную дороги. Если удержат — будут прощены. Если сдадут — будут расстреляны. И немцы дерутся отчаянно. Но устоять не могут.
— Это им не 1941 год! — говорят уральцы.
Гусятин. На станции трофеи: вагоны с лошадьми, продуктами, платформы с новыми «тиграми».
Сотни разбитых машин. На крыле одной изображен медведь. Спрашиваю разведчика Черенкова, сидящего со мной на танке:
— Что это означает?
— Да у них этой чепухи много. Встречаются и подковы, приваренные к кабинам. Счастье, значит. Талисман. Да, как видите, не помогает.
…Копычинцы. Чертков, Скала, Оринин. Вброд переходим Збруч. С запада, обходным путем, разорвав коммуникации противника, мы ворвались в Каменец-Подольский и освободили его.
Окруженные гитлеровцы мечутся. В Оринине утром сапер пил сырые яйца и пояснял:
— Чтобы лучше кричать «ура».
— А что?
— Да они боятся нашего «ура». Вчера мы, пятнадцать человек, пришли на село, как закричали «ура», побежали они, а было их больше четырехсот. Побросали пулеметы и гранаты.
* * *
С самого начала весеннего наступления челябинцы в передовом отряде корпуса. У Ямполя они вошли в прорыв и ринулись вперед на танках, не дожидаясь подхода тылов. Малая Гнилища, Подволочиск, Романовка. Здесь танкисты, прикрывая перегруппировку наших главных сил, держали фронт протяжением в 25 километров.
14, 15, 16, 17-го марта продолжались бои под Романовкой, в 21 километре от Тернополя.
В 4 часа дня 16 марта мы выехали из села Киданьцы (где помещался штаб корпуса) с майором Кришталем. «Виллис» катит по Тернопольскому шоссе. Вот и Романовка. На КП — комбриг гвардии подполковник Фомичев, начальник штаба гвардии подполковник Баранов, начальник политотдела гвардии подполковник Богомолов и другие. За рекой, в роще, — немцы. Идет перестрелка. Комбриг попросил собравшихся разойтись.
— Врозь лучше умирать, — шутя добавил он.
В 10 метрах от КП — медвзвод бригады. Бригадный врач гвардии майор Агамалеев, комвзвода капитан Кириллов, лейтенант медицинской службы старший фельдшер Лапин в трудных условиях передовой организовали своевременную помощь и транспортировку раненых в тыл. Бригадному медвзводу полагается быть в трех километрах от передовой, но он располагался всегда на самой передовой.
В боях за Романовку медвзвод вынес с поля боя, оказал первую помощь и вывез в тыл 50 раненых. Не было транспорта — мобилизовали подводы, использовали попутные машины. Во взводе никогда не скапливалось более 10 раненых. Здесь хорошо себя проявили санинструктор Русаков (он погиб сегодня ночью от снайперской пули), санинструкторы: Бахрах, Юнусов, Зубков, Костина, Радченко. Челябинец, бывший педагог, санинструктор Рождественский шел к экипажу подбитого танка. Справа появились немцы. Отважный доброволец забросал гранатами и уничтожил из личного оружия 11 гитлеровцев и своевременно пробрался к раненым. Он вынес из-под огня противника 23 тяжелораненых и 17 раненым оказал помощь на месте.
* * *
Командир отделения, разведчик Анатолий Романов, комсомолец, был ранен 15 марта в день своего рождения. До войны у него была самая мирная профессия — работал кочегаром на Челябинской макаронной фабрике. Он даже не любил книг о войне. Сушил макароны, лапшу, вермишель, мечтал стать инженером. Работал на фабрике с 14 лет.
— Услышал — создают корпус, — рассказывает он, — подал заявление. Учился. Потом — фронт. После Брянска получил медаль «За боевые заслуги». За тринадцать дней в разведку ходил раз пятнадцать.
Пятнадцатого марта в Романовке послали в разведку боем. Утро. Перешли речку вброд все двадцать человек. В ста метрах от леса гвардии лейтенант А. А. Дмитрюк открыл огонь из пулемета — уничтожил две пулеметные точки. Противник стал бить по нам прямой наводкой — мы засекли его огневые точки. Отходим. Снайпер — по лейтенанту. Дмитрюк упал. Я через мост переполз к лейтенанту спасать его, и тут меня ранило в ногу. Ранение сквозное. Стал поднимать ногу — не могу. Неужели я проехал четыре тысячи километров от Челябинска до этого места, чтобы меня немец убил? «Не выйдет!» — говорю себе и ползу к Дмитрюку. Вместе с Овчинниковым и Пономаренко спасли командира.
Меня повезли в медсанвзвод, лечили в госпитале. Но госпиталь другой армии. Спрашиваю сестру:
— А я в свою часть попаду потом?
— Нет. Раз мы вас лечим — значит, вы будете в нашей армии.
— Как же, ведь я доброволец, наша часть добровольческая.
Когда она ушла, я тихонько мешок на плечо и — убежал. Искал своих, сто километров пешком прошел — разыскал.
Романов был награжден за бой под Романовкой орденом Славы 3-й степени.
Так отмечали дни рождения люди моего поколения.
* * *
Александр Соколов окончил студию при Челябинском театре имени Цвиллинга. Не успел еще молодой актер привыкнуть к сцене, как началась война. В 1943 году после ранения участник Сталинградской битвы, разведчик-орденоносец попадает в родной Челябинск, где лечится в госпитале. Услышав о создании Уральского добровольческого корпуса, спешит в обком ВЛКСМ и подает заявление.
Теперь он — помкомвзвода механизированной разведки. За участие в весеннем наступлении награжден орденом Красной Звезды. Недавно комбриг Фомичев дал приказ: разведать лес, найти брод и установить огневые точки противника.
Взвод разведчиков ушел на задание.
Спуск, затем болото, дальше — камыш, речка. За речкой — крутой подъем, потом поле метров двести шириной, а дальше лес. Сняли шинели, взяли в руки автоматы. Рядом с Соколовым — командир взвода лейтенант Дмитрюк, сержант Пономаренко, рядовой Волков. Взвод разделили на две группы: одна должна подойти к лесу с левого фланга, другая — в лоб противнику. Хлюпает вода под ногами. Ночь темная, и только поблескивает лед в застывших лужах.
— Проползли метров пятьдесят, — рассказывает Соколов, — слышим, шуршит замерзшая корка земли на той стороне реки (река-то узкая), прислушиваемся: тихо. Думаем, показалось. Ползем дальше. Опять хрустит. Присмотрелись, а там на склоне немцы, человек пятнадцать. Значит, фашисты в лесу есть. Теперь необходимо решить вторую задачу: выявить их огневые точки. Мы рассыпались и открыли огонь сразу из нескольких мест. Немцы побежали в лес, с опушки леса застрочил пулемет. Разведка засекла его на карте. В стороне от леса стоял разбитый дом. Оттуда заработал другой пулемет. Снова засекли. А левее леса — еще пламя. По всем признакам — миномет. Больше огневых точек не было обнаружено. Итак, задание выполнено. Нашли брод и вернулись обратно без потерь, прихватив с собой «языка». Пленный дал ценные сведения. Оказалось, что перед нами 68-я гренадерская дивизия.
Приходилось Александру Соколову ходить и в тыловую разведку, переодевшись. И здесь его выручало актерское искусство.
…Возле вырытой могилы собрались бойцы и командиры. На земле лежали четыре обгорелых трупа. Капитан Павел Чирков яростно скомандовал:
— Смерть немецким оккупантам, огонь!
Танк Михаила Акиньшина выстрелил в сторону леса. Еще, еще и еще раз! Четыре трассирующих снаряда один за другим полетели в сторону врага, были слышны их разрывы, и, вероятно, не один фашист поплатился жизнью за смерть наших боевых друзей. Кто-то всхлипнул. Я протиснулся ближе. Плакал капитан Чирков. Среди погибших был его друг Яхнин.
— Я их, сволочей, давил, с 1941 года давлю, — сказал Чирков. — Я завтра еще покажу им! — И горе и ярость капитана мы разделяли всем сердцем.
Они учились вместе с Яхниным в Магнитогорске, вместе подавали заявление в корпус, вместе ходатайствовали перед УралВО, чтобы их послали в одну часть. В скольких боях сражались, плечом к плечу! Экипаж Чиркова в последних боях, пройдя 40 километров по тылам врага в передовом отряде, уничтожил более 300 захватчиков.
…В 3 часа ночи нас разбудил минометный обстрел: земля ходила ходуном. Вдруг молнией свет в землянку, затем гром разрыва, за шиворот посыпалась земля.
Комбриг Фомичев сидел за столом в глубине своей землянки и разговаривал с офицером связи соседней части. Фашисты накапливаются. Вероятно, к рассвету перейдут в атаку. Минометный огонь усиливался, гитлеровцы били по штабу.
К рассвету противник стал обтекать Романовку справа. Разгадав замысел врага, Фомичев заранее отдал приказ расположить пять танков восточнее села для захода в тыл немцам, а остальные танки — вдоль шоссе, со стороны Романува Села.
Показались боевые порядки противника. Враг имел в своем распоряжении ручные и станковые пулеметы, автоматы и фаустпатроны.
Комбриг прыгнул на крыло танка. Он повел часть в атаку. Начальник штаба гвардии подполковник Баранов тоже сел в свою машину (командиром был младший лейтенант Ракинцев, механиком-водителем — гвардии старший сержант Гальцев, башнером — гвардии старший сержант Артемьев и радистом — старший сержант Репьев).
Танки придвинулись к противнику на расстояние 600—400 метров и с ходу открыли по нему артиллерийский и пулеметный огонь, затем ворвались в боевые порядки врага.
Начальник штаба Баранов сам заряжал пушку, а башнер доставал снаряды из боеукладки и подавал подполковнику. Баранов подбадривал башнера:
— Хорошо! Вот так! Давай, давай!
Враг огрызался, но когда ударили танки с тыла, фашистская пехота растерялась. С фланга их уничтожали отважные автоматчики капитана Приходько и полковника Смирнова.
Фашисты отступали по лощине. Танки вслед били из орудий. Было грязно, к сапогам прилипала земля — гитлеровцы бежали, бросая оружие. Падали мертвые. Притворившись мертвыми, падали и живые.
Комбриг спрыгнул с танка и крикнул разведчикам, саперам, танкистам, автоматчикам, а также и поварам, и ординарцам, и писарям, которые с самого начала участвовали в бою:
— Ребята! Фашист бежит, не дайте уйти! Бейте его!
Разведчик Виктор Тимофеев, бывший слесарь на строительстве Челябинской ТЭЦ, увидел, как гитлеровский офицер упал на бегу, откинув в сторону полевую сумку. И лежит как убитый, прижав к груди наган. Но наган на взводе. Тимофеев сделал вид, что не заметил его, а поравнявшись с ним, быстро повернулся к фашисту и выстрелил в упор.
Подполковник Баранов и экипаж его машины бегут по полю за отступающим врагом. В метрах 80 от них, на высотке, появился вражеский автоматчик. Целился в подполковника. Башнер штабной машины Артемьев быстро вскинул трофейную немецкую винтовку и уничтожил фашиста.
Бой заканчивался.
В другом месте произошел забавный случай. Разведчик Дмитрий Троешкин заметил, что у «убитого» немца мигают ресницы. Предложил товарищам:
— А ну, ребята, сбросим его в реку.
Только хотели раскачать, как немец открыл глаза. Дрожит как лист. Бойцы засмеялись, повели его в штаб.
Дмитрий Троешкин и Георгий Толкачев пошли по селу искать попрятавшихся немцев и вскоре привели несколько человек пленных.
Ни один захватчик не ушел. В этом бою враг потерял убитыми около 500 человек. Только разведчиками было взято в плен 100 человек. Каждый боец вел по пять-семь пленных.
Перегруппировка сил была обеспечена.
В этом бою челябинцы разгромили 168-й полк 68-й гренадерской дивизии противника.
Бой этот назвали в бригаде «Мамаевым побоищем». И он надолго остался в памяти челябинских танкистов.
В этом бою отличились многие гвардейцы — уральцы-добровольцы: старший лейтенант М. Акиньшин, старший сержант А. Соколов, старший сержант А. Худяков, капитан В. Федоров, старший лейтенант В. Шабашов, сержант Л. Пономаренко, рядовые Волков и Лемза, лейтенант А. Дмитрюк, связистка А. Котлярова, ординарец комбрига М. Собко, майор С. Курманалин, комсорг батальона старшина Е. Доломан, комсорг батальона старший сержант В. Чернов, командир роты старший лейтенант М. Коротеев, лейтенант В. Ясиновский, капитан И. Гаськов, старший лейтенант Валеев, старший лейтенант Сунцов, капитан батальона Ф. Приходько, пулеметчик Гуменюк, младшие лейтенанты В. Лычков, П. Кулешов и многие-многие другие.
В. Н. Брыков
ПАМЯТНЫЙ БОЙ
На фронт я попал связистом, и, признаться, первое время очень огорчался. Мне хотелось воевать танкистом.
Хорошо помню, как все случилось. В марте 1943 года мы, большая группа добровольцев, прибыв в лагерь, встали в очередь перед капитаном Голубевым, командиром мотострелкового батальона. Шло распределение по подразделениям бригады.
«Только бы попасть в танковый экипаж!» — думал я. Но мечте не суждено было сбыться. Лейтенант Холодный, заместитель командира истребительной противотанковой батареи, взял меня в свое подразделение. Так и сказал: «Отдайте Брыкова мне, нам такие нужны». И я был зачислен телефонистом.
Я считал себя самым несчастным солдатом бригады, думая, что другие в боях с врагом будут уничтожать его технику и живую силу, а я — сидеть где-то в укрытии и повторять в телефонную трубку команды, переданные с другого конца провода. Этак дотянешь до конца войны и живого немца не увидишь. Так думал я, но глубоко ошибся. И не раз, не два я принимал участие в боях. Прошел с бригадой весь ее боевой путь от Курской дуги до Праги.
Особенно часто вспоминаю один из тяжелых боев весной 1944 года. Это было в Каменец-Подольскую операцию. Сколько славных ребят-добровольцев потеряли в том бою.
Истребительно-противотанковой батареей командовал гвардии старший лейтенант Иван Пивцаев, командирами огневых взводов были гвардии лейтенант Федор Гуторов и гвардии младший лейтенант Афанасий Игошин. Из-за сильной распутицы наша батарея отстала от танковых батальонов бригады, которые все дальше и дальше с боями уходили в направлении Каменец-Подольского. Нам не повезло. Все шесть машин батареи засели в грязи. Выбраться не было никакой возможности. Сколько стоило трудов — собрать их в одно место. Чуть только подсохли дороги, батарея устремилась вперед, догонять свои боевые батальоны.
Боясь окружения, немецкие части отходили в том же направлении, порой по тем же дорогам, где шли мы. Недалеко от города Черткова есть красивое местечко Езержаны, к которому подходили две шоссейные дороги, сливаясь вместе на его окраине. Нашей батарее была поставлена задача: оседлать этот стык дорог. Не дать танкам противника и его пехоте прорваться через Езержаны и выйти на Каменец-Подольский.
Последний день марта прошел спокойно. Наблюдатели Василий Кухтин, Иван Козлов, Евгений Баженов докладывали, что противника не видно. В ночь на 1 апреля погода внезапно испортилась. Тучи заволокли небо. Пошел сильный снег. Он занес все орудия и окопы. И вдруг с наблюдательного пункта сообщили, что появился передовой отряд немцев. В голове его шли танки.
Фашисты подожгли дом, где был оборудован наблюдательный пункт. Артиллерийским разведчикам и связистам пришлось покинуть его и отойти на огневую позицию. Орудия приготовились к бою. Три орудия занимали огневые позиции слева от дороги, а одно справа, впереди от кладбища.
На фоне горевшего дома появилась первая группа немецких солдат. По шоссе, боясь сойти с дороги, двигались танки. Снег, к счастью, утих, покрыв поля толстым слоем. Видимость стала хорошая. А наши орудия и окопы, занесенные снегом, плохо просматривались противником. Головной немецкий танк вел огонь по окраине Езержан, пытаясь поджечь дома. Все ближе и ближе подходили танки и пехота противника.
По головному танку (это был «тигр») ударило орудие гвардии старшины Василия Садовского. Танк остановился, но продолжал вести огонь. Другой танк, прячась за подбитый, прямым попаданием разбил наше орудие. Погиб наводчик Литовченко, замковый Осокин, был ранен ящичный Е. Рябинький. Но остальные три орудия продолжали вести огонь.
Немцам с ходу в Езержаны ворваться не удалось. Автоматчики противника стали обходить батарею слева и справа. Старшим орудия, что стояло справа от шоссейной дороги, был младший лейтенант А. Игошин. Он у орудия оставил минимум прислуги, а всем остальным приказал огнем из личного оружия уничтожать пехоту противника, что старалась обойти нас справа и ворваться на кладбище.
Под сильным артиллерийским и стрелковым огнем немецкие автоматчики залегли. Через короткое время две группы фашистов возобновили атаку.
Мой окоп был самым крайним на правом фланге, чуть сзади орудия. Из него было удобно вести огонь по немецким солдатам, пытавшимся прорваться в Езержаны через кладбище. Вскоре ко мне в окоп перешел боец Королев.
Один за другим падают фашисты, сраженные нашими пулями. Одному из них удалось подползти к нам очень близко, на бросок гранаты. Мы с Королевым стреляли по нему, но не попали. Тогда я решил приподняться над бруствером окопа, как следует прицелиться и выстрелить наверняка. Целюсь. Раздался сильный треск. Перед глазами вспыхнул огонь. Королев со стоном повалился на бок. Я сначала не понял, что произошло. Опомнился, нет в руках винтовки. Ее отбросило в сторону за бруствер окопа. Подняв ее, увидел: приклад разбит. Стрелять из такой винтовки уже нельзя.
Немцы пытаются подняться в рост. Я потянулся за гранатами. Снимаю с правой руки рукавицу, снег окрасился кровью. Чувствую — болит левое плечо, кровь из него течет. Как не повезло! Пытаюсь стрелять из винтовки Королева, но прицельность не та.
Гвардии младший лейтенант Игошин приказывает забрать раненого Королева и выходить с ним в укрытие. Кое-как докарабкались до кладбища, там я взвалил Королева на спину и осторожно вынес к домам. Ранен он был тяжело, в грудь. И через несколько часов скончался.
Бой шел почти всю ночь. И выиграли его мы. Двенадцать дней я, будучи раненым, не покидал батарею. Но потом силы стали сдавать. Пришлось ложиться в госпиталь.
Десять дней, проведенных там, показались вечностью. Появилась мысль убежать. Узнаю, что бригада вышла из боев и стоит в районе города Янув. Трижды упрашивал врачей, чтобы выписали в часть. Наконец мне повезло: получил разрешение начальника госпиталя.
Нет слов описать ту радость, которую я испытал, возвратись в свою батарею. За бой, о котором я рассказывал выше, весь личный состав батареи был награжден орденами и медалями. Мне командир бригады М. Г. Фомичев вручил первую награду — орден Славы 3-й степени.
Впоследствии я командовал отделением артиллерийской разведки и всегда с большим уважением относился к связистам. Тяжел их труд, особенно во время боя. Славная это должность!
Д. Е. Гриценко
МУЖЕСТВО
Всюду, где сражались отважные челябинские танкисты, с ними были военные медики — врачи, фельдшеры, санитары. Мы очень дружили с бойцами и командирами и не раз выручали друг друга.
Хорошо зная своих боевых товарищей, мы, медики, не переставали удивляться их мужеству, героизму. Едва начиналась крупная операция, как раненые, находящиеся в нашем медсанвзводе, шли на любые ухищрения, чтобы поскорее вернуться в строй — в свою роту, батальон.
Мне вспоминается инженер-майор Полубояринов. Когда мы стояли под Брянском, он находился у нас на амбулаторном лечении. Боли в руке (воспаление плечевого сплетения) настолько мучили его, что по ночам приходилось делать обезболивающие инъекции. Но начинался бой, и Полубояринов тотчас покидал медбатальон, чтобы быть на передовой. И таких мужественных, волевых людей мне приходилось встречать не однажды.
Как-то после боя к нам принесли на носилках капитана Ивана Любивца. Он был тяжело ранен в бедро и потерял много крови.
Едва санитары уложили раненого под маскировочным соломенным навесом, а я приготовилась к наложению шины, как в воздухе появились фашистские самолеты. Мы, видимо, были обнаружены, потому что началась бомбежка. Капитан Любивец, очень бледный, весь в холодном поту, корчился от боли, но просил:
— Дора Ефимовна, идите в укрытие, оставьте меня.
По правде сказать, было страшно. Но я, продолжая работу, не подавала вида, что трушу. Все, к счастью, обошлось благополучно.
Когда нашу бригаду посылали на прорыв вражеской линии обороны (так было в Каменец-Подольскую и в Львовскую операции), медицинское отделение, которое я возглавляла, устраивалось на броне одного из танков в конце колонны. Думаю, что это было не совсем приятно для экипажа, так как мы со своими белыми мешками и носилками демаскировали танк, делали его отличной мишенью. И все-таки танкисты брали нас охотно. «Медицина рядом — смерти не бывать», — шутили они.
Впрочем, помощь мы оказывали не только медицинскую. В Каменец-Подольском, например, случилось такое. Мы расположились в школе. У нас собралось до 200 раненых. Эвакуировать их было нельзя: кругом немцы. Мне хорошо запомнилась ночь на 29-е марта 1944 года (это был мой день рождения). Боеприпасы в бригаде были на исходе. Командир бригады М. Г. Фомичев отдал приказ достать трофейное оружие. Оставив возле раненых дежурных, мы всем взводом пошли, по городу собирать боеприпасы. И добыли их в большом количестве: ящики с патронами, пулемет и даже пушку с боекомплектом. Когда наш комбриг увидел это «богатство», то был очень обрадован и сердечно благодарил «медицину». Боеприпасы оказались кстати. Все атаки врага были отбиты.
Коллектив нашего медицинского взвода был очень дружным. Нашим командиром был капитан медицинской службы Кириллов. Хорошо помню Мишу Лапина, прекрасного специалиста. Мы его звали «т. фельдшер» (толковый фельдшер).
Не забыть мне и других работников медицинской службы. Молчаливая, отлично знающая свое дело начальник аптеки Клава Сергеева, девушки-санитарки Тоня, Лида. Вот врач мотострелкового батальона автоматчиков капитан Давид Григорьевич Печерский. На фронте он заболел воспалением легких. Несколько раз предлагали ему эвакуацию в тыл, но он отказывался, пока не стало совсем худо.
После войны я встретила Давида Григорьевича в Виннице. Мы очень обрадовались друг другу. Оказалось, что Печерский тяжело болел туберкулезом, перенес семь операций на легком. Его ожидала восьмая. Как врач, он, очевидно, понимал, что операцию эту ему не перенести — и написал обращение к своим коллегам-врачам. Я приведу это обращение. Оно так характеризует удивительного человека, добровольца, фронтового врача Д. Г. Печерского.
«Дорогие товарищи!
Много лет я проработал с вами бок о бок в одном учреждении. Мы вместе боролись за жизнь людей. Болезнь, борьбе с которой мы посвятили лучшие годы своей жизни, теперь одолевает меня. Смерть сама по себе не страшна, страшно ее ожидание. Как было бы хорошо, если бы я мог своею смертью никому не причинить страданий, если бы мое горе осталось только со мной. Но довольно об этом. Я солдат и надеюсь, что последний свой час встречу достойно.
Мне не раз приходилось задумываться над смыслом жизни, и всякий раз я прихожу к неизменному выводу: он — в верном служении людям. В этом отношении наша с вами профессия имеет неограниченные возможности.
Здоровье — это самое дорогое, что дала природа человеку. Ошибка врача в лечении нередко имеет роковые последствия для больного. Мы обязаны лечить хорошо, по-современному, быть во всеоружии, но мы не должны также забывать, что душевное отношение, ласковое слово являются бальзамом для больного.
Ведь нередко мы проявляем нетерпимость, раздражительность, становимся на формальную точку зрения там, где нужен тонкий анализ сложного мира чувств и переживаний больного человека. Больной человек, попав в наши теплые, ласковые, но вместе с тем твердые руки, должен поверить, что ему нечего опасаться за свое будущее. Я знаю, что эти мысли не новы и не оригинальны, но они справедливы, и мы часто о них забываем.
Дорогие товарищи, сослуживцы! Мне невыносимо грустно от того, что я больше не буду участвовать с вами в обходах, пятиминутках, врачебных конференциях, во всем том, что составляет жизнь нашего учреждения. Мне грустно от того, что я не буду ходить по нашему красивому древнему парку. Я любил людей, нашу работу, я любил жизнь».
Не там ли, на фронте, получил он закалку, воспитал в себе мужество?
Е. М. Доломан
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Мне хочется рассказать об одном из тех дней фронтовой жизни Челябинской добровольческой танковой бригады, о которых в сводках Совинформбюро обычно говорилось: «На фронтах ничего существенного не произошло».
Всю ночь то дорогами, то бездорожьем наши «тридцатьчетверки» продвигались на юг вдоль «Чумацкого шляху», как здесь называют Млечный Путь. Мы, десантники, сидели на танковой броне. И справа и слева от нас полыхали багровые отсветы пожаров, глухо громыхали артиллерийские залпы. Было тревожно: бригада, казалось, втягивается в огненный коридор.
Мы знали, что слева находится окруженный нашими войсками Тернополь, а справа — линия фронта. Немцы беспрерывно атаковали нашу оборону, они хотели во что бы то ни стало прорваться к Тернополю, на выручку своему гарнизону. Отражая эти яростные атаки, советские пехотинцы истекали кровью, подразделения редели. А противник, подбрасывая новые резервы, наседал…
Перед рассветом автоматчики-десантники спешились. Танки ушли вправо по изрытой снарядами шоссейке. Очевидно, танкисты надеялись под покровом предутренней мглы, не демаскируясь, занять выгодные позиции для ведения огня по врагу. Батальон автоматчиков-десантников повел командир гвардии капитан Приходько, повел к селу Белавницы, которое еле-еле мерцало своими белыми мазанками. К восточной окраине села примыкал небольшой, угрюмый сосновый бор.
От наших бывалых разведчиков гвардии старшины А. Соколова и гвардии сержанта А. Храмова мы узнали, что противник расположился на правом берегу реки Серет, которая, как сабля, рассекала село.
Не теряя времени, занимаем оборону по усадьбам, ниспадающим к реке, и по опушке соснового бора, которая обрывается у крутого берега Серета. Окапываемся, не жалея сил. Знаем, что в обороне хорошо отрытые окопы и траншеи — залог успеха.
Еще не рассвело, а противник, видимо, обнаружил нас: то в одном, то в другом месте вспыхивают разрывы мин; над головами пролетают зеленые и красные огоньки трассирующих пуль. Мы молчим, только яростнее и упорнее зарываемся в землю. Благо — она не мерзлая. Хотя накануне и выпал небольшой снег, но под ним земля уже оттаяла — весна свое берет.
Поутру подул теплый южный ветер, туман рассеялся, а в десятом часу засверкало по-весеннему ласковое солнце. Сквозь нечастый грохот выстрелов донесся легкий колокольный звон.
— Где-то утреню правят, — улыбнулся мне сосед по окопу сержант Бородин. — Ведь сегодня пасха.
Я из-за бруствера осматриваю село. По ту сторону неширокой, но полной талыми водами реки, по косогору, разбросаны белые мазанки. Среди них, у дороги, что вела к мосту, небольшая с зеленым куполом церковка. Оттуда плыл пасхальный звон. Но вот колокола умолкли, и у соснового бора вспыхнула ожесточенная автоматно-пулеметная стрельба. Она длилась минут десять — то разгораясь, то затихая. Потом наступила тишина, только не умолкая шумела река.
За нашими спинами послышалось глухое чавканье сапог. Снег к этому времени совсем растаял, и теперь поблескивали лужи.
— Володя Червяков с каким-то пареньком повел троих пленных к штабу батальона, — говорит мне сосед Бородин. У него уже отрыт окоп в полный профиль. Начал прокладывать траншею. Стараюсь не отставать от него. Но через несколько минут прибежал запыхавшийся посыльный и говорит, что меня вызывает на КП замполит командира батальона гвардии капитан Саваскула. Вызов не удивил: тогда я был комсоргом батальона автоматчиков-десантников. А у замполита всегда есть какое-нибудь дело для комсорга.
Командный пункт нашего батальона разместился в кирпичном здании школы. Гвардии капитан Саваскула сказал мне, что надо немедленно выпустить боевой листок. Весь личный состав батальона должен знать о смелых и разумных действиях взвода гвардии лейтенанта Расторгуева. Это на его участке обороны противник пытался предпринять разведку боем. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня, под шквальным действием пулеметов взвод немецкой пехоты на челнах форсировал реку на нашем левом фланге. Лейтенант Расторгуев приказал бойцам без его команды не стрелять. Подпустили фашистов к своему берегу, а когда те начали выгружаться — дали им прикурить. Троих — в том числе и офицера — взяли в плен, а остальные будут кормить раков.
Пишу об этом в боевом листке, а в это время слышу, как допрашивают пленного офицера. Он мокрый, озябший, перепуганный. Заискивающе тычет свои документы, чтобы поверили, кто он, из какой части. Говорит, что к Белавинцам со стороны фронта движется танковая часть: двадцать шесть «тигров» и около двадцати «пантер».
Мы в недоумении переглядываемся. Вопрос для уточнения повторяем. Ответ тот же.
— Не врет ли он, чтобы нас запугать? — спрашивает начштаба гвардии старший лейтенант Покрищук.
Мы молчим. Все встревожены. Ведь наши «тридцатьчетверки» ушли еще на рассвете. Батарея 76-миллиметровых пушек окопалась на высоком холме, что возвышается над деревней. У нее позиция хорошая, но на таком расстоянии бить по «тиграм» почти бессмысленно. Приречная долина, в которой лежит село, довольно узкая — простреливается ружейно-пулеметным огнем. А заканчивается она почти отвесной стеной вышиной метров семьдесят-восемьдесят с нашей стороны. Если придется отступать, то на этот холм по такой крутизне и не вскарабкаешься…
Заканчиваю писать боевой листок. Он пошел по траншее из рук в руки.
Из окна школы очень хорошо просматривается мост, предмостье наше и противоположное. У каменной ограды школы замаскировали свои гнезда два «станкача» вперемежку с пэтээровцами. По ту сторону реки заметна какая-то подозрительная возня. Снова зазвонили на церкви колокола. Но этот звон был не таким, как утром, не мелодичным. Пленный сказал, что это сигнал к наступлению. Ефрейтор Рассолов вскинул свою винтовку с оптическим прицелом и выстрелил по колокольне. Звон оборвался.
Две зеленые ракеты взмыли в небо и, оставляя дымный след, упали в речку. Под прикрытием ураганного артогня гитлеровцы бросились в атаку. Они высыпали из-за хат и сарайчиков, что тесно сгрудились у дороги, и в бешеном беге устремились к мосту. Кажется, уже слышна дробь кованых сапог по гулким пролетам моста. Почему же молчат наши? Еще несколько десятков секунд — и… Но вот первые ряды бегущих как будто напоролись на невидимую преграду. В грохоте разрывов вражеских снарядов и мин слышу захлебывающееся, яростное клокотанье наших «станкачей». Стрекочут ручные пулеметы и автоматы. И вся эта сила прицельного огня — по мосту. Цепи атакующих сильно поредели. Фашисты бегут обратно к своим укрытиям. Их подгоняет и догоняет меткий огонь наших автоматчиков и пулеметчиков.
Еще не остыло оружие, еще не успели мы привести в надлежащий вид наши окопы и ходы сообщения, развороченные вражескими снарядами, как по обороне прокатилось тревожное и мобилизующее:
— Вражеские танки!
Девять «тигров», перевалив через вершину невысокого бугра, устремились по дороге, ведущей к мосту.
— Как жаль, что здесь нет родненьких «тридцатьчетверочек», — сокрушенно качает головой сержант Казанцев. — Они посчитали бы ребра этим «тиграм».
Возле колонны танков то справа, то слева вспыхивают черные фонтаны. Видно, наши пушкари ведут огонь.
Комбат Приходько приказывает по телефону командиру роты противотанковых ружей:
— Еще один взвод выдвинуть к мосту! Рассредоточьте его так, чтобы можно было вести огонь по бортовой броне «тигра», когда он выкатит на мост!
Я понимаю ход мыслей капитана: остановить на мосту первый танк, остановить любыми средствами! Он перегородит узкий мост, создаст пробку. Остальные машины не пройдут. Но смогут ли сделать это пэтээровцы?
«Тигры» уже проскочили церковь, приближаются к мосту. За ними — вражеские автоматчики.
Командир минометной роты гвардии старший лейтенант Сунцов, оставив свой наблюдательный пункт, перебежал под огнем противника к предмостью. Минуя окопы автоматчиков и пулеметные гнезда, он ввалился в дымящуюся воронку от тяжелого снаряда. За ним туда же поспешили посыльный и телефонист с катушкой и аппаратом. Лучшего места для корректировки огня и не придумаешь. Ведь Сунцов находился теперь у самого моста, на расстоянии сотни метров от атакующих.
Два вражеских танка громыхают по мосту. Идут не спеша, обнюхивая хоботами-стволами наш берег: выискивают огневые точки.
Казалось, надвигается неминуемая гибель. И бойцы батальона, чувствуя смертельную опасность, не отползали дальше от моста, а наоборот, двинулись вперед. Пэтээровцы со своими длинноствольными ружьями, автоматчики со связками гранат, пригибаясь, устремились сквозь ураганный вражеский огонь к той черте, откуда можно было наверняка поразить врага. Каждый сознавал, что выполнение боевой задачи, его судьба и судьба его товарищей зависит сейчас от того — пройдут ли танки через мост.
Наши мины с удивительной точностью попадают по мосту и противоположному предмостью, где больше всего сосредоточено вражеской пехоты. Ее, прикрытую танковым щитом, не могли поразить ни пулеметчики, ни автоматчики. Но от навесного огня минометов ей не укрыться.
Когда ведущий танк, осыпая нас градом свинца, оказался на расстоянии пятнадцати-двадцати метров от нашего берега, в него полетели связки гранат, бутылки с зажигательной смесью. Дружно ударили по нему пэтээровцы. Машина резко рванула влево, будто, спасаясь от огня, хотела прыгнуть в бурлящую весенними водами речку. Но, коснувшись левым крылом железных перил, остановилась, замерла. По серой броне побежали золотистые змейки пламени, а затем всю громадину окутали клубы густого рыжевато-черного дыма. Сквозь непрекращающийся грохот боя были слышны радостные крики «ура!»
Противник понял, что теперь танкам через мост не пройти: его перекрыл подбитый и подожженный «тигр». Второй танк дал задний ход. Но и ему не повезло. На сей раз сработали наши пушкари.
В стане противника замешательство. Но оно длилось недолго. Очевидно, немецкое командование требовало во что бы то ни стало осуществить прорыв к Тернопольскому гарнизону. Вражеская пехота снова бросилась в атаку. «Тигры», стоящие на том берегу, шквальным огнем пулеметов и пушек прижимали нас к земле. Зато наши минометчики били по рядам атакующих очень метко. Старший лейтенант Сунцов прекрасно корректировал огонь. Атакующие не добежали даже до середины моста. Не выдержав нашего огня, они повернули вспять.
На колокольне церкви снова раздался звон. Теперь он был протяжный, унылый.
— Похоже, что немцы дают отбой, — услышал я хрипловатый голос старшины Гаршина.
— Звонят по убиенным, — съязвил ефрейтор Рассолов.
— Пускай не суются к нам, — говорит Гаршин, вытирая рукавом шинели вспотевшее лицо, — тогда и звонить по убиенным не станут.
А пощады захватчикам не было и не будет!
Ф. И. Приходько
В БОЯХ ЗА КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКИЙ
21 марта 1944 года крупные танковые и механизированные соединения Советской Армии прорвали оборонительную линию и начали стремительное продвижение в тыл врага.
Вспоминается темная дождливая ночь с 24 на 25 марта. Наше головное походное охранение двигалось в направлении к Каменец-Подольскому. Правда, карты у нас не было, да и ориентироваться в темноте было сложно, но я знал, что недалеко находится село Должок и Подзамч — пригород Каменец-Подольского на реке Смотрич.
Батальон автоматчиков, которым я командовал, размещался на танках десантом. Грозно урчали моторы. Бойцы прижимались к холодной броне и друг к другу. Оружие мы держали наготове.
Неожиданно впереди раздались пулеметные, а затем и орудийные выстрелы, небо прорезали стрелы трассирующих пуль. По моему сигналу бойцы покинули боевые машины. Мы тоже открыли огонь, нас поддержали танки. Бой был коротким. Противник, не оказав серьезного сопротивления, отступил. Мы продолжали идти вперед.
Миновав лощину и оставив позади крестьянскую усадьбу, танки замерли на месте. Перед нами открылась дорога, по которой при свете фар отступала колонна фашистов.
Нас, по-видимому, не обнаружили. План дальнейших действий созрел моментально. «Использовав внезапность, — решил я, — мы сможем нанести противнику жестокий удар». В разведку я пошел сам, оставив с бойцами младшего лейтенанта Родкина. Удалось подойти к шоссе так близко, что была хорошо слышна немецкая речь.
Местный житель Васьпянский посоветовал нам перекрыть путь отступающим немцам у развилки дорог, что недалеко от села Должок.
Перед строем автоматчиков я поставил боевую задачу, призвал бойцов действовать смело и решительно.
И вот мы у цели. Внезапный удар посеял в колонне врага панику. Фашисты, бросив на дороге десятки машин, бежали.
Вскоре на развилке дорог установилась тишина. Только одна застрявшая в кювете машина продолжала освещать дорогу. Когда наступило утро, мы от удивления ахнули: это оказался танк «пантера».
Между тем на шоссе скапливались вражеские автомашины. Можно было ожидать атаку фашистов, и я отдал приказ:
— Всем бойцам отрыть ячейки, соединить их ходами сообщения, совершенствовать оборону.
Работа закипела, но завершить ее не удалось: фашисты и впрямь пошли в атаку.
К этому времени с противоположной стороны шоссе подошли наши танки. Я попросил танкистов поддержать нас огнем. И теперь я словно вижу полет первого трассирующего снаряда. За ним последовали другие. Каждый снаряд сокрушал несколько автомашин. Один из выстрелов пришелся по бензовозу. Над дорогой взмыл столб пламени и гари. Пожар быстро разросся. Позже мне говорили, что он был виден за много километров от села Должок.
Мы ожидали новых атак, и вскоре противник действительно опять пошел на нас. На фоне пожара хорошо были видны фигуры вражеских солдат, и мы вели прицельный огонь. Нас поддерживали танки. Атака была отбита.
Моросивший дождь перешел в ливень. Все мы промокли и замерзли. Казалось, этой ночи так не будет конца.
На рассвете к нам прибыла минометная батарея старшего лейтенанта Чалого. Ее послал в поддержку гвардии полковник М. С. Смирнов — командир 29-й гвардейской мотострелковой Унечской бригады нашего корпуса. Я был благодарен за помощь, но нам она уже не понадобилась.
Операция была успешно завершена.
Утром мы воочию увидели, какой урон нанесли врагу. Рядом с «пантерой» стояли две уцелевшие новенькие санитарные машины, за ними еще несколько автобусов, полные боеприпасов и награбленного имущества. На рукавах убитых фашистских вояк были нашиты посеребренные знаки отличия и надпись «Адольф Гитлер». Оказалось, что мы нанесли удар по тылам танковой дивизии СС.
25 марта началось наступление на Каменец-Подольский. Нам предстояло обойти старую крепость справа и наступать на Старый город со стороны Русских фольварок. Едва мы выбрались на каменистый берег реки Смотрич, как противник открыл пулеметный огонь. С воем обрушились на расположение батальона снаряды и мины. Бойцы прижались к земле. В воздухе свистели осколки, нас осыпала щебенка, каменные брызги.
На наше счастье, артналет не был продолжительным. И вот уже мне передают: «Товарищ капитан, наш танк перешел Турецкий мост».
Немцы подожгли несколько зданий и, казалось, оставили Старый город. Но вот с какого-то чердака прогремело несколько выстрелов по нашим минометчикам. Целились в офицера — командира минометной роты старшего лейтенанта Сунцова. Смущенно улыбаясь, Сунцов показал мне простреленную шапку.
Обстреляли и нас со старшим сержантом Степановым. Степанов был ранен в ногу. По окну, из которого стреляли, ударил наш танк осколочным снарядом.
Ночь с 25 на 26 марта 1944 года батальон, которым я командовал, а также несколько танковых экипажей провели в районе Базарной площади города. До самого утра в разных концах города гремели выстрелы.
Утром 26-го, когда начало светать, к нам подъехал командир корпуса гвардии генерал-лейтенант Белов. Он познакомил меня с обстановкой в городе и его пригородах и отдал приказ перебазироваться батальону и танкам в село Должок.
Наша переброска объяснялась следующим: войска 1-го Украинского фронта с боями подходили к Каменец-Подольскому с северо-востока и востока. Противник начал отводить свои части на запад, в обход города. Мы должны были перекрыть путь его отступления. Выполнить эту задачу было непросто: враг значительно превосходил нас числом и, как говорится, шел напролом.
Итак, мы вновь вступили в бой. Немцы, пустив в атаку «тигры», смели нашу заставу. Мы потеряли три танка и часть личного состава заставы.
С первым же выстрелом я был на своем НП и, оценив обстановку, отдал приказ батальону сменить позицию. Только минометную роту оставил на прежнем месте.
Разбив нашу заставу, немцы начали сворачивать свои боевые порядки и сосредотачиваться в лощине перед кладбищем у села Должок. Это была тактическая ошибка врага, и мы вскоре воспользовались ею.
Когда все немецкие танки собрались в лощине и танкисты открыли люки и жалюзи моторных отделений для осмотра, а пехота окружила танки, я дал команду минометчикам открыть огонь.
Стан врага враз стал напоминать потревоженный муравейник: пехота подняла беспорядочную стрельбу, фашисты лезли в танки и под танки, до нас доносились душераздирающие крики, а мины продолжали падать и падать.
Это было настоящее побоище! Жестоко мы отплатили врагу за поражение нашей заставы.
* * *
Ночь с 28 на 29 марта я провел со сбоим батальоном в старой крепости Каменец-Подольского. В эту ночь батальон получил большое пополнение — более ста человек. Все они были освобождены нами из фашистского плена.
Одеты и обуты они были как попало: у нас не хватало обмундирования. Мы вооружили их трофейным оружием. Пришлось переформировать батальон. В подразделениях сделали перестановку коммунистов и комсомольцев. На должности командиров отделений были назначены имевшие боевой опыт солдаты и сержанты уральцы-добровольцы.
Утром 29 марта, как только рассвело, я обошел всю крепость. Тщательно осмотрел в бинокль пригород, развилку двух дорог: на Оринино и на село Должок. По всему Подзамчу северо-западнее и западнее старой крепости было полно различных машин боевого и специального назначения.
С рассветом наши бойцы-«охотники» занялись своим делом: меткими одиночными выстрелами из трофейных карабинов начали уничтожать фашистов. Первым открыл счет ординарец лейтенанта Шведова. К сожалению, я не помню имени этого бойца.
— Смотрите, вон там, около угла сарая, — ориентировал он меня, — ноги торчат из окопа.
Я посмотрел в бинокль:
— Верно!
А было дело так: гитлеровцы, отрыв окоп, ушли в сарай, а один из них остался, сел возле стены. Оккупант получил меткую пулю нашего бойца — свалился в окоп вниз головой.
Наши «охотники» меткими одиночными выстрелами сразили много гитлеровских вояк.
Здесь, в старой крепости, мне сообщили из штаба бригады о том, что убит полковник М. С. Смирнов. Он потом был похоронен в Каменец-Подольском.
Вызвав к себе всех офицеров батальона, я объявил об этой тяжелой утрате и приказал, чтобы все наши бойцы заняли места: выбрали себе живые цели в стане врага и приготовились к стрельбе залпом. Чтобы ни одна пуля, выпущенная советским бойцом, не пропала даром!
По моей команде весь личный состав батальона дал три мощных залпа. Немцы забегали, их машины стали выходить на шоссе и удирать через село Должок на запад. А танки и артиллерийская батарея открыли огонь по городу.
В крепость звонит командир бригады М. Г. Фомичев. Наш разговор был коротким, и я его хорошо запомнил.
— В чем дело?! — спрашивает меня Фомичев.
Говорю:
— Противник ответил на наш огонь из крепости.
— Так ты его отбрось подальше! — приказал комбриг.
Еще до разговора по телефону с М. Г. Фомичевым я уже решил атаковать противника. Боеспособность своего батальона я знал хорошо, проверил людей в боях. Мне суждено было сформировать этот моторизованный батальон автоматчиков в Брянских лесах в начале второй половины ноября 1943 года. Но то речь о «старичках». А как поведет себя пополнение?
К этому времени в подразделениях батальона уже были проведены политинформации и собеседования с новичками.
Офицерскому составу я объявил о своем решении. Рота старшего лейтенанта Сидорова должна была быть направляющей. В беседе с личным составом я обратил особое внимание на быстроту нашего наступления по Подзамчу, на использование при этом каменных изгородей и строений.
До сигнала атаки наши подразделения успели занять исходные позиции, уточнить на местности свои направления и боевые задачи.
Между стен и земляных валов западной части старой крепости батальон был сжат как боевая пружина. И она враз разжалась. Одна за другой цепи бойцов веером расходились по всему Подзамчу.
Смотрел я тогда с высоты крепости на наших бойцов и думал: «Эта атака будет здесь последней потому, что после нее уже никогда здесь не будет войн».
Атака была проведена под прикрытием и при поддержке всех наших пулеметов и противотанковых ружей. Перед атакой командир второго танкового батальона капитан П. В. Чирков привел к нам в крепость 50 солдат и сержантов из тыловых подразделений бригады и танкистов, потерявших свои танки в боях. Все они вели огонь по противнику из крепости, а сам капитан Чирков стрелял из трофейного пулемета.
Противник не сумел оказать нам организованного сопротивления. В этот день первая рота старшего лейтенанта Сидорова со своей задачей справилась блестяще. Она продвинулась вперед дальше других подразделений и вышла правее тех позиций батальона, что мы занимали раньше, перекрыла орининскую дорогу, идущую к крепости, и очистила от противника северо-западную часть Подзамча.
Вторая рота остановилась уступом слева, не дойдя до нашей прежней позиции, а рота противотанковых ружей перекрыла шоссе, идущее к селу Должок, западнее крепости.
В результате этой атаки враг был отброшен в село Должок, и таким образом 29 марта был очищен весь Подзамч.
А тем временем общая обстановка вокруг Каменец-Подольского резко изменилась. К исходу дня 29 марта 1944 года соединения 1-го Украинского фронта, ведя успешные наступательные бои, подошли с северо-востока к городу, а поздним вечером один из стрелковых полков (номер его я уже не помню) вышел к нам на западную окраину.
Второй батальон этого полка прошел к нам через Старый город по Турецкому мосту. С командиром этого стрелкового батальона капитаном Нестеренко мы за короткое время очень сдружились настоящей фронтовой дружбой.
Пришлось мне в темноте ночи отвести свой батальон назад, поближе к крепости, и расположить его по обеим сторонам шоссе, идущего к селу Должок, чтобы дать место справа своему соседу.
К исходу 30 марта погода резко испортилась, поднялась сильная метель. К этому времени противник начал со своих самолетов сбрасывать в контейнерах продовольствие и боеприпасы для своих подразделений. Но, по-видимому, его летчики плохо знали обстановку на этом участке: контейнеры падали к нам.
К ночи все наши окопы были завалены и занесены снегом, а метель и ветер бушевали все сильнее. Пришлось оставить окопы и перейти в дома местных жителей, выставив боевое охранение.
Несмотря на такую погоду, наш сосед справа — стрелковый полк утром 31 марта снялся со своего участка и ушел в направлении Оринина (позднее наши пути сошлись на реке Збруч).
К 10 часам утра того же дня противник начал отступать. Из села Должок он ушел теперь уже навсегда.
Приложение
ТЫСЯЧА ПИСЕМ ЛЕЙТЕНАНТУ А. ДОДОНОВУ
9 июня 1944 года газета «Челябинский рабочий» опубликовала корреспонденцию из действующей армии «Письма с фронта»:
«Танкист гвардии лейтенант Александр Васильевич Додонов семь суток находился в танке, обороняя важную высоту. Через каждые десять минут он сообщал по радио полковнику Фомичеву о положении. Спать не приходилось. Каждую ночь отбивали по три-четыре контратаки.Мих. Львов, наш спецкор.»
И вот сюда, на передовую линию, можно сказать прямо в бой, лейтенанту доставили два письма — от лучшего друга и любимой девушки.
…Получив после отражения контратаки приказ отойти, Додонов поставил свой танк в укрытие и стал читать письма. Друг писал, что обнимает его и желает успехов. А девушка волновалась, что давно нет от него вестей. «Что с тобой? — спрашивала она и дальше писала: Я верю — ты будешь жив и вернешься ко мне».
…На седьмые сутки, когда задача была выполнена и его сменили, Додонов, уставший, обросший, с красными от недосыпания глазами, прежде чем лечь отдохнуть, сел писать ответ. Он сообщил друзьям, что за эти дни его танк уничтожил 6 пулеметных точек, более 50 гитлеровцев, что он отбил 12 контратак. И горячо благодарил за письма, как за помощь в бою.
Рассказ о советском офицере взволновал читателей. Более тысячи писем пришло к нему на фронт.
Часть этих писем А. В. Додонов передал в армейскую многотиражную газету «Вперед на врага», и они были там опубликованы (13 октября 1944 г.).
«Прочти, товарищ, эти письма, — призывала редакция. — Они обращены не только к Додонову, а ко всем воинам Красной Армии. Это пишет на фронт наш советский народ, зовущий тебя отомстить врагу за все, что он совершил на русской земле».
Ниже мы приводим эти письма.
«Здравствуй, дорогой сынок!Прилепский Андриан Никитович,
Я — старик, инвалид второй группы, но еще работаю и решил работать до полной победы над фашистской сволочью. Тыл работает здорово, не покладая рук, дает вам, дорогие воины, вооружение и боеприпасы.Челябинск, ул. Труда, 100».
У меня в семье есть тоже защитники Родины — на фронте и в тылу. Старший сын делает танки, за что получил орден Красной Звезды; дочь делает мины и награждена грамотой. Один сын капитан, защищает Родину, второй — лейтенант, пропал без вести, а третий — зять, старший лейтенант, тоже на фронте. Мы не падаем духом и знаем, что если не вернутся мои сыны, вы отомстите за них. Недалек тот час, когда услышим о полной победе над врагом.
«Здравствуй, дорогой товарищ Додонов!Челябинск, Кировский завод, Клебановой Ане».
Не удивляйся, что тебе пишет незнакомая девушка. Ведь я пишу человеку, который самоотверженно борется за счастье Родины, за мое счастье. Желаю самых наилучших успехов тебе на фронте. Я надеюсь, что вернешься домой с победой.
Ты отомстишь фашистскому двуногому зверю за моих погибших брата и отца. Я на заводе работаю за двоих и за троих. У нас на заводе много девушек-стахановок.
Привет твоим товарищам по фронту.
«Письмо пишу товарищу лейтенанту Додонову!Николай Андреевич Щербина, Челябинская область, Каракульский район, Телнозерский сельсовет, хутор Штаное».
Дядя! Я ученик 4-го класса, а сейчас работаю в колхозе, разношу почту. Письма ношу пешком с почты за восемь километров. Мы сейчас в колхозе кончили уборку, и 1 октября я буду учиться в пятом классе.
Дядя, когда Вы получите мое письмо, то прочитайте его всем красноармейцам и отплатите Гитлеру за меня. Нашего тятю взяли в армию, когда война началась, и до сих пор не слыхать, и не знаем, где он.
Дядя Додонов, передайте всем красноармейцам, танкистам, летчикам и пулеметчикам, всем командирам: бейте мерзавца Гитлера чем попало.
Письмо писал 5 сентября 1944 года.