Красная крепость Интересный, моложавый мужчина смотрел на меня тяжелым, диким взглядом, не видя меня в упор, но он тут же перевел свой дерзкий взор на закрытую дверь подъезда, как только я к ней подошла. Я набирала код своего подъезда моей новой квартиры, мужчина не сводил глаз с моих рук, я почувствовала этот жуткий взгляд, ошиблась, сбросила код и вновь набрала, прикрывая собой номер кода замка подъезда.

Мужчина ворвался следом за мной в подъезд, к лифту он не подошел, и, сильно хромая, но удивительно быстро, стал подниматься по лестнице. Я смотрела вслед хромому мужчины, с внутренним страхом. Мне показалось, что в его ноге, кроме самой ноги, что-то есть еще, но что?

Лифт остановился передо мной, приветливо, открывая двери; до нужного этажа я доехала спокойно. Хромого мужчины на этаже не было, не мог он физически преодолеть столько этажей, раньше меня! Страх в моей душе появился от его страшного взгляда.

Я закрыла свою входную дверь, торопливо, продвинула засов, и немного успокоилась.

Вскоре позвонила в дверь Нинель, мы договорились встретиться, чтобы обсудить свои личные, женские проблемы, просто отвести душу в разговоре без глаз и ушей Киры Андреевны.

Нинель влетела с круглыми глазами:

– Мийлора, в вашем лифте света нет! В подъезде света нет!

– Нинель, я недавно приехала домой, свет был везде.

– А сейчас, представь себе, нет! Не люблю я эти ваши башни до чертиков. Страшно в башнях, десять этажей давит на психику, каждый этаж похож на западню!

– Я живу, правда, недавно.

– Мийлора, ты идешь с ключом от дверей между лифтом и площадкой у твоей квартиры, а я выхожу из лифта, вижу две, закрытые на замок двери, четыре двери лифта.

Представь: свет выключен, это же ловушка! Уникальная ловушка.

– Ты, права, лестница есть между первым и вторым этажом, выше она перекрыта на каждом этаже, сегодня видела хромого мужика, так он шел на второй этаж по лестнице, а выше ему не подняться, закрыты все выходы на площадки с квартирами.

– Поэтому не люблю я эти башни.

– Знаешь, у нас ремонт на площадке не делали много лет.

– Мийлора, сама крась стены в подъезде на своем этаже.

– Еще чего, лестничная площадка огромная, здесь четыре больших квартиры. В двух квартирах, никто не живет, в нашей квартире нас двое, да еще в одной, один человек живет.

– А еще четырех – пяти этажные дома сносят, в них хоть требования пожарной безопасности сохраняли, лестница была, а у вас в башнях, свет отключи, и все застрянут в своих квартирах навечно, лестница общая – отсутствует.

– Да, башня огромная, да полупустая, а в твоем доме, с общей лестницей во всех квартирах перенаселение, сама говорила.

– Это точно, любят люди безопасность, а не огромные площади, в глупых башнях.

– Не скажи, башни разные бывают.

– Мы о твоей башне говорим, Мийлора.

За дверью послышался странный звук. Они переглянулись. Свет потух в квартире.

Дверь в квартиру открылась. Мы сжались в огромные кресла, в которых сидели.

Послышался неравномерный скрип обуви.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Они замерли, свет вспыхнул, перед нами стоял моложавый мужчина с пронзительным взглядом черных глаз:

– Девушки, у вас есть одно желание на двоих, у меня есть всего одно желание, у нас на троих есть одно желание, – ледяным голосом проговорил мужчина, словно он робот.

– Что вы от нас хотите? – дрожащим голосом проговорила я.

– Вас.

– Вы, что людоед? – хриплым голосом спросила Нинель.

– Не складывается такой пасьянс, я вас хочу вместе, на этом лежбище, – и он показал на диван, из одного комплекта мягкой мебели с гигантскими креслами, значит и диван, был огромен.

– Без вина, на сухую? – переспросила я.

– Можно с ликером.

– У меня, его нет дома.

– А чего спрашиваешь? Раздевайтесь! – неожиданно громко крикнул мужчина.

– Мы не лесбиянки! – возразила я.

– И я не янки, – проговорил мужчина с ее интонацией в голосе.

– Был бы янки, не лез бы даром к женщинам, – ответила Нинель, нашел бы женщин по таксе от пятидесяти и выше.

– А мне и надо, выше колен. Разговорчики в строю! – вспылил мужчина, глаза его зло вращались.

Мы к стриптизу были не готовы, а что делать? Стали стаскивать с себя одежду.

– Прекратить! – зарычал мужчина.

– Что прекратить? – хором спросили мы.

– Перестаньте снимать с себя одежду.

– У меня рука сломана в запястье, – заныла я.

– Отлично, ты мне и нужна, у меня нога сломана, у тебя рука, будем парой.

– Я могу уйти? – запищала не своим голосом Нинель.

– И тебе сломаем, если уйдешь! – назидательно сказал мужчина, – быстро присели, обе. Я сказал обе!

– Я не могу присесть, – сказала Нинель, – у меня брюки узкие.

– Сними их, приседай без них.

Нинель стянула с себя брюки, на ней остались, нечто, напоминающее треугольник с тесемочками. Она присела.

– Фу, голая, – укоризненно проговорил мужчина, – что за одежда у тебя?

– Вам не нравиться?

– Ты вся наружу, ладно, приседай. Приседай!

– Это, что разминка перед сексом? – спросила я.

– Я о сексе ничего не говорил.

– А кто нас хотел на диване? – устало спросила Нинель, приседая двадцатый раз, – лучше уж на диване…

– Ложитесь на диван. Обе ложитесь на диван!

Мы легли рядом на диван, я в домашних шортах, Нинель в трусиках.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Мужчина вышел из комнаты. Мы встали, Нинель стала натягивать на себя брюки.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

– Почему пресс не качаете? – спросил мужчина, держа в руке бокал с водкой.

– Приказа не было, господин полковник! – бойко сказала я.

– Я не полковник, а сержант, в отставке.

– Что и покомандовать некем? – жалостливо спросила Нинель.

– Молчать!

– Какой голос… – заметила я.

– Разговорчики в строю…

– Мы вам, зачем нужны? – спросила я, – давайте я стол накрою, покормлю вас.

– Накрывай!! – крикнул мужчина.

Я быстро пошла на кухню. Нинель никак не могла брюки застегнуть, длинные ногти мешали.

– Какая ты несуразная девушка, – с душевной теплотой сказал мужчина.

– Это еще почему?

– Все на тебе неказистое.

– Обижаете, господин боцман.

– Я не…

– Знаю, вы сержант.

– Поверишь, нет…

– Поверю, господин, фельдмаршал!

– Куда хватила, а звучит красиво, так меня еще не называли.

– Так вы к нам не первым пришли?

– Нет, конечно, я так промышляю, развлекаюсь, высматриваю квартиры, где мужчин нет, да и навещаю.

– Вы так по женщинам и ходите?

– Хожу, где покормят, где развлекут, не без этого.

– И сколько у вас женщин в месяц бывает?

– Ни одной.

– Поподробнее, вы вторгаетесь в квартиру к женщине, ее не грабите, не насилуете.

Зачем она вам?

– Смотрю, какие девушки все разные, вот вас двое, а как вы не похожи.

– Я лучше, – сказала Нинель.

– Ты убогая.

– Это еще почему?

– Вторая девушка пошла, готовить, а ты пять минут плясала, все брюки пыталась застегнуть, впихивала себя в брюки.

– Я вам не понравилась?

– А ты мне не нужна.

– Это еще почему?

– Мне никто не нужен.

– Вы больной?

– Не знаю.

– Здоровый не будет заставлять девушку приседать.

– Привык командовать, а теперь не кем.

– Простите, а что с ногой?

– Так, шальная пуля.

– Почему она не гнется? Ее нет? У вас протез?

– Чего прилипла? Не скажу.

– Покажите, я врач, ортопед, между прочим.

– Так бы и сказала, сразу, да я знаю, кто ты, ты меня лечить не хотела, не припомнишь, разве?

– Не помню, у меня много пациентов, и я никого из них не лечила, потому что я не врач.

– Долго я тебя выслеживал, долго. Когда я тебя увидел первый раз, решил, что ты мне сможешь помочь с ногой.

– Пришли бы в больницу, а то ко мне домой притащились, если я на врача похожа.

– Вы действительно на врачиху похожи, я вас раньше видел, хотел на испуг взять.

– Вам это удалось, не стыдно?

– Ты меня не стыди, ты ногу посмотри.

Мужчина стал расстегивать брюки. Девушка напряглась, много она видела ног на пляже, но этот человек вызывал у нее смешанные чувства. Брюки упали на пол. Одна нога была обычная, волосатая, вторая… Нинель потеряла сознание.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Приковылял мужчина на кухню.

Я посмотрела на мужчину, осела вместе с тарелкой, в глазах поплыло. Очнулись мы, посмотрели друг на друга, я и Нинель лежали на диване, мужчины не было, скрип не слышался. Мы встали, на цыпочках обошли квартиру, пусто. Дверь закрыта. На кухне все было чисто, посуда помыта, кастрюли пустые. Я решила проверить кошелек в сумке. Кошелек был пуст, пусто было в кошельке Нинели. Я пошла к сейфу в шкафу, модный сейф зиял пустотой своей пасти.

– Вот и стук, скрип, – сказала я в сердцах.

– Наживем, живы и хорошо. Мийлора, я одна из твоего подъезда не пойду, проводи до дороги.

– Уговорила, провожу.

Мы вышли на улицу, вздохнули прохладный, вечерний воздух. Нинель подняла руку, третья машина подъехала, остановилась, на нас смотрел мужчина, его пронзительные, черные глаза впивались в наши глаза.

– Обе садитесь!

Мы сели на заднее сиденье. Между шофером и нами медленно поползло вверх стекло.

Мы с Нинелей пожали друг другу руки, начинающие нервно вибрировать от элементарного страха. На боковых стеклах медленно поднялись темные стекла, не пропускающие свет. Мы оказались в движущейся машине, в полной темноте, заднее стекло было наглухо закрыто темной тканью. Легкие почувствовали, что вдыхать нам нечего. Неожиданно вверху над ними открылась крыша, крупные звезды заглянули в машину. Машина резко остановилась.

В люке крыши появилось лицо с тяжелым взглядом:

– Как себя чувствуете, подружки?

– Хорошо, господин, фельдмаршал, – ответила я.

– Мы приехали на мою дачу.

– У сержанта есть дача? – спросила Нинель.

– Есть, кое-что, как у слона.

– У вас нога больная, как вы на крышу залезли? – спросила она.

– Без вашей помощи.

Двери машины открылись одновременно, мы оказались в лесу, перед красной, кирпичной стеной. Дверь отъехала в сторону.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Рядом с нами шел мужчина. Во дворе стоял большой круглый стол, вокруг него сидело десять девушек.

– Девушки, вашему полку прибыло еще две девушки, теперь вас двенадцать, живите дружно, приглашайте к столу.

Мужчина сел на стул типа трона, перед ним по кругу сидело двенадцать девушек.

Тринадцать тарелок стояло на столе. Девушки молча подавали пищу на стол.

Оживления среди них не наблюдалось.

– Встать! Сесть! Встать! Сесть! – крикнул мужчина, и приступил к принятию пищи.

Девушки выполнили его команду, взяли ложки в руки. Острых вилок и ножей на столе не было. Вся посуда была из чистого алюминия. Я оглядывала постройки из красного кирпича, мне было и грустно, и любопытно.

– В моем гарнизоне, тринадцать комнат, всем по одной. Столовая – на улице, кухня, перед вами. Продуктов закуплено на тринадцать дней, тринадцать дней двери гарнизона не будут открываться. На вашей работе вас не уволят, вы все в отпуске на две недели. Вас двенадцать – я один. Стены ограды под током. Разойтись!

На столе перед каждой девушкой лежала памятка, на ней стоял номер комнаты, был написан распорядок дня, обязанности девушек расписаны не были. Девушки вышли из-за стола. Две девушки стали собирать грязную посуду. Одной из них была я.

Я еще не понимала, что это все реальность, а не шутка, или шутка и реальность, что одно и тоже. Я приняла единственной мудрое решение, быть ближе к кухне, готовить, убирать, мыть посуду, молчать и слушать. "Слух даруй всем, а голос лишь немногим", – вспомнила я слова Шекспира.

На первое утро одно место осталось пустым. Я готовила еду на всех, 13 человек.

Алюминиевый прибор остался пустым, одна девушка не пришла на обед, на ужин. Что это была за девушка, я не успела запомнить, теперь я пыталась всех запомнить, кто, где сидит, в какую комнату идет.

Второй день был дождливым, хозяин к столу не вышел, два места для девушек были свободны. Десять девушек ели под дождем. Кое-кто чихал, одежда на всех была та, в которой их сюда привезли.

Нинель шепотом подбивала на бунт, звала посмотреть те комнаты, из которых никто не вышел. Я решила выжить сама, на бунт не соглашалась. В свободное время подметала двор. Нинель нашла себе приятельниц, и они бурно обсуждали ситуацию.

Третий день слепил своими лучами, тепло обволокло девушек с ног до головы. Они думали, где бы помыться.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Ко мне подошел хозяин, посмотрел мне в глаза и ушел.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Так прошло пять дней. На шестой день за столом не появилась Нинель. Сердце у меня упало. Спрашивать у хозяина было бессмысленно. Все тихо. Он даже не командовал. Еды становилось меньше, она исчезала на глазах. Я решила готовить экономней, с учетом, выбывающих каждый день, девушек. На восьмой вечер в моей комнате послышались шаги.

Скрип. Стук. Скрип. Стук.

Я притихла, прятаться было негде, рядом с комнатой был совмещенный санузел, но без окон, без ванны. В комнате стояла кровать и больше ничего. Зашел мужчина, тихо подошел ко мне. Скрипа больше не было слышно. Я лежала и смотрела на него…

Его тяжелый взгляд, неожиданно подобрел:

– Мийлора…

– Я слушаю.

– Ты жить хочешь?

– Очень.

– Со мной?

– Да.

– Не боишься?

– Чего я должна бояться?

– Моей ноги.

– Я ее не видела, одну видела, вторую нет.

– Ты не спрашиваешь, где семь девушек?

– Это на вашей совести.

– Моя совесть чиста.

– Они живы?

– Дома у себя.

– Остальные в страхе или знают, что их отпустили?

– Нет, остальные ничего не знают.

– У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, ты можешь уйти домой, можешь остаться со мной.

– Они все семь ушли?

– Хочешь пройти их дорогой?

– Не знаю, через улицу они не проходили.

– И ты на этот двор уже не выйдешь, метла тебе больше не поможет, ты за нее держалась.

– Да, вы правы. Что мне делать?

– Два варианта: полюбить меня или уйти домой.

– Что они выбирали?

– И то и другое.

– Они с вами спали?

– Нет.

– А как?

– Все ушли домой.

– Почему?

– Я их не чувствовал.

– Это как понять?

– Через них ток не шел, ток идет по стене, по проводам, а они были не влюблены в меня, даже под страхом смерти.

– А я?

– Я тебя чувствую.

– А Нинель?

– Думал, что с ней у меня получиться, но, я ее не захотел, она ушла.

– Из жизни, или домой?

– Для меня это одно и то же.

– Они приведут сюда милицию!

– Нет, никто не приведет.

Внезапно комната окунулась в кромешную тьму. До моей руки дошло легкое, трепетное прикосновение. Я непроизвольно подтянулась к этой руке. Вспыхнул свет.

Рядом лежала серая мышка. Мужчины не было. Я оглядела комнату, ни одной двери не обнаружила. Четыре ровных стены. Я хотела закричать, но звук потонул бы в мягкой ткани стен. Кровать резко дернулась, я провалилась в очередную темноту, и резко вскочила на ноги, почувствовала в одной ноге сильную боль и ладонь у локтя.

– Мийлора…

– Это, все еще вы?! – скрипя зубами от боли, проговорила я, гладя в жуткие глаза мужчины.

– Я, негодный.

– Что вы себе позволяете!!?

– Что хочу, то и позволяю.

– Зачем вы издеваетесь над девушками?

– Развлекаюсь.

– Мстите? За, что?

– За боль свою.

– Вас можно вылечить?

– Нет.

– Вы кто?

– Надеюсь, что мужчина.

– У вас были женщины?

– Ни одной.

– Вам лет сорок!

– Я не знаю, что с ними делать, вот собрал гарем, посмотрел на всех и отпустил.

– А, вы – евнух!

– Не знаю.

Мы стояли в подвальной комнате с красными, кирпичными стенами, тусклый свет горел в одном углу. Мужчина сел на черный, кожаный диван. Я, прихрамывая, последовала за ним.

– Они все пытались со мной что-то сделать, но я не понял, я всех выпустил в ту дверь, – и он показал дверь напротив дивана.

– Вы нормальный?

– Я – контуженный, пытаюсь вспомнить, зачем мужчине нужна женщина и не могу.

– Откуда у вас эта красная крепость?

– А, это дача, но не моя. Я здесь сторож.

– Я могу уйти?

– Дверь открыта…

Дома я сразу позвонила Нинель, та быстро взяла трубку.

– Нинель, как ты?

– С возвращением, Мийлора! Забудем приключение, как страшный сон.

– Пережили, проехали, – сказала я и в сердцах бросила трубку.