Билана изучала новые владения, катала коляску по всему дачному участку, сидела на скамейке у озера с лебедями, кормила ребенка грудным молоком два раза в день, ей помогали местные сотрудники Егора Сергеевича, странные вещи начинали твориться вечером. То, что первый раз в их любви было случайностью, становилась закономерностью. Егор Сергеевич целый день отсутствовал, появлялся вечером, ел у себя в комнате, ему привозили еду из местной столовой, он мылся, и шел к ней в спальню.
Любовь между ними носила молочный характер, он ее любил, но он не просто любил, он начинал любовные игры с ее груди, полной молока от пропущенного кормления, которое вместо нее осуществляла няня, вводя искусственное молоко в питание ребенка.
Молоко из ее груди высасывал Егор Сергеевич до основания, так, что оно с трудом прибывало к утру для ребенка. Билане не давали много работать, ее заставляли спать днем для сохранения молока, ей давали витамины, пищу, соки, чай со сливками, – одним словом она должна была вырабатывать молоко для ребенка и… его временного отца.
От этого можно было бы сойти с ума, но молодой матери давали успокоительные средства с пищей, она была спокойной и воспринимала действия Егора Сергеевича спокойно, а любила его страстно, на сколько это было возможно под успокоительными средствами. Он был доволен, ее гардероб пополнялся без ее помощи, она открывала шкаф и брала то, что нужно по погоде, не думая, откуда вещи появились, ей вообще трудно было думать, она просто жила и выполняла обязанности, которые ей предписывались в этом дачном замке.
Грудь Биланы в предлагаемой ей одежде всегда слегка выступала из одежды, она светилась на солнце; если становилось прохладно, ей приносили теплые вещи и тщательно укутывали грудь от дождя, от ветра, от холода. За ней следили, ее берегли для ночи с господином Егором Сергеевичем. Ее грудь работала, как мини завод по производству молока. Он мял груди в своих руках, он оттягивал соски, он пил ее молоко…
Однажды Билана отказалась от предложенной ей пищи, ее мутило, тошнило. Несколько таких дней и молоко перестало прибывать, мозг, очищенный от снотворных, задумался над происходящими событиями, она поняла, что у нее вновь будет ребенок, но теперь от Егора Сергеевича.
Вечером пришел Егор Сергеевич, но молока в груди Биланы не было, оно перегорело, ребенок два дня не брал грудь. Любовь без молока не получилось. На следующий день ее вместе с ребенком отвезли к Платону…
Платон спокойно отнесся к возвращению Биланы домой и просто пошел с ребенком гулять, а ей пришлось на пару дней лечь в больницу…
Прохор Степанович забыл о существовании Инессы Евгеньевны, никто не тревожил ее покой.
Аня ходила по квартире одна, ей никто не звонил, никто не будил, соседи по лестничной площадке были не знакомы. Ленивое воскресенье подходило к концу, она перекрасила волосы, и посмотрела без всяких мыслей на телеэкран. Аня переключала программы, но во всех программах встречала – комоды. У них, что сегодня день комода? – подумала недовольно Аня. Запиликал мобильный телефон, молодой голос Шурика, что-то Ане стал говорить, но она уловила одно слово – комод.
– Шурик, что за комод? О чем ты говоришь, я что-то упустила.
– Анна Михайловна, тут знакомые ездили на похороны своего старого деда, ему где-то 90 лет было, в его комнате обнаружили комод, весьма занимательный, предлагают его сдать в наш магазин.
– Комод с барельефом, а в нем гранаты?
– Откуда Вы узнали? Они Вам звонили?
– Нет, день так складывается, как пасьянс, ты очень вовремя позвонил. Когда, говоришь, комод привезут?
– Да хоть сейчас, магазин сегодня не работает.
– А ты, что не знаешь куда вести? Бери их под руки и вези вместе с комодом в нашу мастерскую по реставрации мебели, проще в Родькину квартиру. Знаешь где она?
– Обижаете, а Вы там будете?
– Одеваюсь и выезжаю.
– Лады.
Аня заплатила наследникам комода наличными, за очередной гранатовый подарок судьбы. В квартире вместе с комодом остались Аня, да Шурик. Они осмотрели приобретенное сокровище, без слов понимая друг друга. Аня поймала себя на мысли, что Шурик ее волнует больше, чем комод. Дерево, оно и есть дерево, а человек не дерево. Он тоже это почувствовал, в квартире стоял убогий диванчик, от Родьки еще остался. Они, не сговариваясь, сели на диван, и стали смотреть на комод, с первого взгляда было видно, что он временем сильно испорчен, но, все же можно отреставрировать.
– Шурик, как ты думаешь, а чувства можно отреставрировать?
– Вы о чем?
– Так, почувствовала себя старым комодом. День такой сегодня, даже эта старая развалина с остатками граната меня не радует, все мне надоело!
– Да, Вы что? Вам Егор Сергеевич за этот комод больше отвалит, раз в десять, после реставрации, конечно.
– Эх, этот Егор Сергеевич! Он Билану увозил и назад вернул, а она так и не видела музей той мебели, которую он у нас купил. Держал ее с ребенком у себя на даче месяца полтора.
– Да, Вы что? Вот, мужик дает!
– Шура, все так запутанно, что этот комод мне ему продавать не хочется.
– Оставьте себе, или просто поставьте в магазине на продажу.
– О, ты мне уже и советы даешь! Кто из нас начальник?
– М…м…м… мало ли кто начальник?! Я мужчина, а Вы женщина!
– Мне нравится твой ответ, как бы из него пользу извлечь? Ты не знаешь?
– А, чего тут знать? Вы – баба, я – мужик! Вы одна, я слышал, Ваш Самсон Сергеевич за границей обитает. Я вообще один…
– Тебе не стыдно так говорить? А?
– Да Вы сюда прямо из ванны приехали, волосы рассыпчатые, чистенькие, даже влажные, Вы вся такая!
– Красиво говоришь, да здесь удобства относительные.
– Какие Вам нужны удобства? Мы ж на диване сидим! Старый он, так и, что, нас выдержит.
– Ты чего это мне предлагаешь?
– Ничего не предлагаю, – обиделся Шурик, – рядом с Вами нет бугая, я и обрадовался.
– Шурик, а ведь ты ездил к Билане в гости! Я Вас вдвоем видела, ты к ней ездил!
Забыл?
– Нет, ничего я не забыл, она мне свой антикварный стул показывала, я его оценил и ушел, а в дверях с мужиком столкнулся, он тогда к ней ходил…
– Понятно, а я к ним после тебя пришла, и, похоже, с нее Инесса Евгеньевна Егора Сергеевича спугнула, он был в одних семейных с цветочками, а Прохор Степанович в это же время был там.
– И она его к себе взяла?
– Нет, он сам к Инессе Евгеньевне пришел и своих детей привел, а она от них сбежала в другую квартиру. А ты за собой своего отца водишь, сейчас, как это ты один оказался?
– Вам, что отец мой не нравиться?
– Он хороший специалист, пригласишь его этот комод реставрировать, деньги на комоде уже лежат.
– Заметил, а мои услуги оплатите? За доставку антикварной продукции!
– Наличными? Ты мой служащий, зарплату получаешь, возьми ключи, привезешь сюда своего отца, он сам все знает, что делать.
– А ящики открывать будем? – не дожидаясь ответа, Шурик встал, поставил комод под старую люстру, обошел его со всех сторон, открыл ящики, – чудес нет.
Аня посмотрела на него, потом на открытые ящики комода, встала, подошла к комоду, достала маленькую бутылочку, на ней виднелась полу стертая надпись 'пихтовое масло'. Она взяла бутылочку в руки:
– А говоришь, ничего нет, а здесь такое сокровище! От деда Пихто осталось наследство.
– Выброси, зачем оно нужно!
– Смотри, какая упаковка! Им еще можно пользоваться.
Аня резким движением раскрыла диван, успев заметить, что внутри дивана лежала чистая простынь. Вторым движением она постелила ее на диван.
– Прошу, Шурик, все готово для испытания наследства! Скорее его приложения.
Аня легла на край дивана и стала смотреть на комод, ей казалось, что старый старик вселился в комод и подмигивает.
Шурик одним движением залетел на диван, на нем сверкал металлическими украшениями кожаный, широкий ремень…
Аня повернулся к нему, погладила ремень:
– Хорошее у тебя укрепление, надо сказать, снять его можно? Или сложно?
– Да и Вы в каркасе, вон какая у Вас талия обтянутая! До Вас не добраться.
– Не обижай, это летние платье и не более, сейчас все ткани тянуться, – и я потянула замок на платье вниз.
Шурик снял ремень. Они механически, каждый сам с себя снимали одежду и складывали со своей стороны дивана. Они еще не верили сами себе, еще все казалось большой шуткой. Она протянула ему пихтовое масло, пальцами показала, как им надо пользоваться, он послушался. Он умел играть на гитаре, надо было свои способности использовать в жизни, его тонкие пальцы, смазанные маслом, изобразили на мгновение игру на гитаре, больше этого не требовалось, он взлетел на чистое тело, такое живое, такое притягательно, такое нежное, такое готовое к нему, что он потонул в нем с замиранием сердца… Комод стоял понуро, о нем просто забыли.
Инна перешла на новый уровень раздражения собственной матери. Она ей ныла про купальники, искала полотенце, такое, чтобы не очень детское, уходила на пляж.
Мать ждала дочь, ждала, та приходила не раньше девяти вечера.
– Какой пляж, в девять вечера!
– Чего ты на меня кричишь, еще светло! – отвечала с криком дочь, и выходила за дверь поговорить с приятелями, которые еще никак не могли разойтись по домам.
В половине одиннадцатого она заходила домой окончательно и врубала музыку на полную мощность. Реп сквозь сон – все равно, что ночной кошмар. Мать натягивала на голову одеяло и засыпала, она всегда засыпала в это время. Под утро она проснулась от говора, где-то кто-то громко говорил.
Полина Игоревна зашла в комнату дочери, та спала, телевизор кричал. Под утро любые звуки кажутся более громкими. Мать вышла на кухню. Стиральная машинка горела семью лампочками, в ней лежал мокрый комок чужого покрывала. Она вышла на балкон, там стоял чужой велосипед со спущенными колесами.
Утро у дочери начиналось не раньше одиннадцати. Она просыпалась от телефонного звонка какой-нибудь очередной подружки.
– Инна, откуда у нас на балконе велосипед? У нас, что там стоянка чужих велосипедов?
– Нет, у моего нового парня два велосипеда, этот он мне дал.
– У него колесо спущено!
– Так это я по стеклам проехала, – безвинно ответила дочь, – ты мне лучше новый купальник купи, этому купальнику второй год пошел, я себе куплю новые шторки.
– Шторки – это, что такое?
– Купальник на тесемках, он по этим тесемкам перемещается.
– Я сегодня сама пойду на пляж, – сказала мать и ушла на кухню.
– Мама, ты чего?! Я большая девочка! Еще не хватало, чтобы я с мамой на пляж ходила!
Не жаловаться ведь Прохору Степановичу по каждой проблеме, думала мать и отдала деньги дочери на новый купальник. Сама нашла в комоде, свой старый купальник, которому было десять лет, и примерила его. А, что делать? Бюджет не вынесет двойных расходов.
Дочь еще спала, когда мать пошла на пляж. Утро солнечное, с пронзительным, голубым небом. Полина Игоревна постелила, сложенное в четыре слоя покрывало, легла по солнцу на живот, опустила голову на руки и задремала. Открыв глаза, увидала маленького муравья, он ползал у нее перед глазами по траве, росшей на пляжном песке. Она села, первая усталость и раздражение ушли в землю.