Галина шла и крутила головой, переводя взгляд с одного дерева на другое. Жизнь налаживалась сквозь туман проблем и перегрузок. До этого момента она умудрилась купить теплую куртку такого странного цвета, что дало возможность попасть в серию неприятностей. Куртка притягивала к себе людей, желающих поругаться, поскандалить, унизить. Волшебная вещь, вызывающая в людях антагонизм. У нее появилось ощущение, что она живет в струях осеннего моросящего дождя, несшего одни неприятности. В этой куртке ее за человека не считали.

Надев пресловутую куртку, она ринулась к Евгению. Ключей от его квартиры у нее никогда не было. Она шла к его подъезду сквозь чумной ливень под зонтом. Рядом с подъездом из красивой машины выскочила дамочка, приложила ключ к двери, дверь в подъезд открылась, и она проникла в подъезд. Галина за ней прошла, как безбилетник проходит через турникет автобуса.

На лифте она поднялась до нужного этажа, нажала на кнопку звонка. Жала, жала, но Евгений не открывал. Она притихла. Прислушалась. Услышала, что за дверью кто-то ходит; чувствовала, что на нее из глазка смотрят. Она опять нажала на звонок. Результат тот же. Галина нажала один длинный звонок так, как жмут в автобусе, выходя через среднюю дверь.

Дверь открылась. Перед ней стоял с недовольным лицом абсолютно чужой человек помятой наружности.

— Ты меня разбудила, теперь у меня будет болеть голова, — сказал Евгений.

— Я тебе купила новые шторы, сними старые.

Его лицо стало еще более недовольным. Последнее время он жил один, без родителей, без домашней работницы.

Галина уже несколько раз просила Евгения снять тюль с окон, но он не соглашался. Они сошлись на том, что он снимет старые шторы, а она погладит новые, упакованные с картонкой в полиэтиленовом пакете. Она выгладила шторы на большой гладильной доске на кухне, а он снял пыль с окон в тюлевой упаковке. Они столкнулись в прихожей: она несла глаженные новые шторы; он нес огромный клубок, напичканный пылью до отвала.

Они разнесли свою ношу по местам. Она села с ногами в огромное двухместное кресло, закинула ноги на подлокотник и стала следить за цирковым номером: фигура мужчины, распятого со шторами на окне, была олицетворением гибкости и мужественности.

Его широкие плечи казались еще шире, талия тоньше, ноги длиннее. Со спины он был великолепен. Потом он сообразил, что с компьютерного стола вешать шторы удобнее и встал на стол. Вся красота исчезла.

Галина перевела взгляд с мужчины на свои ноги, им было удобно на толстом подлокотнике двойного кресла. Ей стало скучно. Она пошла на кухню.

За окном моросил дождь. На окне, на пластиковом белом подоконнике в керамических кашпо стояли цветы, земля в них давно высохла. Она подняла пластиковую бутылку с пола уже с налитой водой и полила цветы. Земля в цветочных горшках приятно потемнела, цветы улыбнулись, особенно кремовая роза.

У Евгения отменная кухня. Чисто. Светло. Просторно. Белые пластиковые окна слегка прикрыты дорогими полупрозрачными белыми шторами. Высокий холодильник увенчан микроволновой печью так, что кроме него никто не мог ее пользоваться.

В холодильнике зачастую стояли забытые продукты, видимо, некогда было их съесть, поэтому у него такая тонкая талия. Плита всегда сияла первозданной чистотой. Поддерживать эту чистоту трудно, но возможно. Соль таилась в белой пластиковой банке вместе с маленькой ложкой. Но на этой кухне у нее даже борщ не варился, все получалось хуже, чем дома.

Она решила не выдумывать и приготовила картошку, а котлеты уже остывали в сковороде. Приготовила. Вернулась в комнату, а мужчина все еще вешал шторы. Повесил третью штору, слез со стола.

Интересный случай, но между ними в этот вечер не возникало теплых флюидов. Он съел картофель. И все. Вроде двое старых соседей встретились, и поговорить не о чем. Скучно. Вспомнила Галина, что у нее деньги на сотовом телефоне подошли к концу, оделась…

Евгений посмотрел на нее и сказал:

— Да, в такой куртке только в дорогой универсам ходить. Ничего ближе нет.

Так вот в чем дело!? В куртке. В этой куртке даже никакой мужчина ее не любит! Так Галина и ушла от Евгения. Вот ведь как бывает, иной раз идет она по улице, и все деревья перед глазами играют своими нарядами, а бывает — пройдет, и ничего вокруг себя не запомнит. Так было в тот день. Все серое, особенно беспросветное небо, и состояние души — без ясного неба. Как-то жизнь застопорилась.

И на работе Галине сменили систему в компьютере, а пока все программы восстановят для работы, нервы улетят, как неудачно напечатанные листы, а впрочем — все нормально. И театр сегодня отдыхает.

Она пришла домой, посмотрела на себя в зеркало. Да, вид весьма затрапезный, но улыбнулась своему отражению и пошла на кухню. От Евгения она всегда приходила голодной, у него лишнего не ела, а отсутствием аппетита она не страдала. Что ее заставило отнести шторы майору? Она проверяла свою интуицию на его любовь. Шторы шторами, картофель картофелем.

Поев дома, надев пресловутую куртку, Галина отправилась на фирму, зная, что шеф долго работает, а вдруг он с ней в одном лифте поедет?

Если честно, то они уже много встречались раньше. В смысле Галина и Евгений…

Домашняя пальма улыбалась чистыми листами двум любящим друг друга людям. Галина улыбалась. Евгений хмурился. Кто из них пальма? Но сейчас не об этом. Он долго ждал ее, очень долго, недели две. Он писал ей письма ежедневно. Она не отвечала. Он посылал приглашения в кафе. Она не приходила. Он писал стихи собственного сочинения. Она молчала. Он стал худеть, мало бриться, его лицо стало хмурым, непроницаемым. Она погрязла в рабочих и домашних проблемах, и мельком читала его сообщения в почте, и сбрасывала их в один файл.

Дела цеплялись одно за другое, возникали предвиденные и неожиданные проблемы, она даже свалилась со стола, на который залезла. У стола подломились две ножки с одной стороны. Полет в пространство был неожиданным. Вся оргтехника на столе наклонилась и съехала с него, как с горки. Компьютер выдержал падение и вновь заработал. Головокружение от падения прошло через полчаса. Получилась ссадина на ноге…

Они лежали под домашней пальмой на огромном лежбище, ссадина на ноге сверкала всей своей красой.

— Я тебя звал, а дома ты только падаешь, ты даже рану не смазала.

Евгений достал йод, крем для заживления ран, смазал рану:

— Следующий раз, когда придешь с двумя новыми ссадинами, хоть эта заживет.

Он обнял ее. Она сдвинула ногу в сторону, чтобы до ее ноги мужчина не дотрагивался, а все остальное было в его распоряжение.

— Я готов жениться на тебе, — сказал Евгений и потонул в недрах ее организма.

— «Если б я была царицей»… Если бы я была хотя бы мэром столицы, — сказала Галина, лежа на плече у мужчины.

— Зачем тебе это нужно? — спросил он, обнимаю ее голое тело.

— Я бы наложила запрет на любое строительство в центре столицы! Эрозия земель внутри первого кольца за пределами здравого смысла. Жажда наживы ни женщинам, когда они зарабатывают эрозию внутренних органов, от столкновения с мужчинами, ни земле-матушке, когда ее долбят сваями, здоровья не приносят. Изрытые, многократно застроенные земли просят отдыха. Снесли гостиницу, а взамен скверик посадить и не больше, урон экономический?

— Значит, я порчу твое здоровье? — спросил Евгений. — А земля внутри садового кольца меня не волнует, а за экономический ущерб тебя и дня мэром не продержат.

— Жаль, землю жалко, — сказала Галина и поцеловала его в щечку.

— Птичку лучше пожалей, их совсем извели из-за того, что где-то пять человек умерли, — сказал нервно Евгений и крепко сжал в своих объятиях не мэра, а Галину.

— Знаешь, почему две башни протаранили самолеты? — спросила она у мужчины, поднимаясь с постели, свесив ноги с одной ее стороны.

— Террористический акт, — ответил Евгений, свесив ноги с другой стороны постели.

— Две башни это ноги.

— Чьи ноги? Великана? — спросил мужчина, направляясь открыть дверь комнаты.

— Не знаю. Если ты лежишь на пляже, перед тобой стоят ноги и мешают смотреть вдаль.

— Ты еще подумай, стоэтажные башни, ноги, пляж, — проговорил мужчина и ушел в санузел.

— Башни мешали смотреть вдаль, но кому? — протянула женщина, наливая кипяток на щепотку растворимого кофе в чашке.

— А что изображали два самолета, тараня башни? — спросил мужчина, наливая воду в кружку.

— Две стрелы амура.

— Хочешь сказать, что кто-то мстил за поруганную любовь? Ведь сильно пострадали рестораны, а повар вылетел в окно.

— Точно, это была мужская месть, — сказала Галина, выходя из квартиры мужчины.

Она подождала, пока Евгений закрыл входную дверь в квартиру и подошел к ней, почти одновременно открылись двери лифта. Она посмотрела на себя в зеркало на стене лифта, перевела глаза на лицо мужчины.

Он неожиданно спросил:

— Почему свая угодила в вагон метро?

— Потому что я позвонила тебе, что еду к тебе, забыл?

— Ты кого из себя возомнила?

— Себя.

— Ладно, проехали, ты ведь не была в том вагоне метро.

— Я долго делала прическу, это меня и спасло, и опоздала в тот вагон, когда подъехала к метро, вход был уже закрыт, поэтому взяла машину, а когда подъехала к следующей остановке метро, и эта станция метро закрылась, так и приехала к тебе на машине.

— Стоп, — сказал Евгений, открывая дверь подъезда перед Галиной, — почему из-за тебя вонзили сваю?

— Ты забыл, что я работаю в большой компании, что мой телефон на прослушивании, когда я сказала, что еду к тебе, Илья дал команду ударить сваей по моей измене.

— Ладно, свая в метро местная, но две башни, они за морем-океаном находятся, или находились, с кем ты там говорила? — спросил Евгений, выходя на тропу, покрытую асфальтом с редкими наплывами льда.

— С Галиной говорила.

— Что?! Ты и там успела поговорить? Я в шутку спросил.

— Она была в том ресторане на каком-то шестидесятом этаже за сутки до катастрофы, то есть 10-го, а с ней я встретилась 12- го в столице на одном общем сборище.

— Врешь?!

— Еще чего, встреча зафиксирована, мое и ее присутствие тоже, а уж ее перелет через океан тем паче есть в «Аэрофлоте».

Они остановились на дороге.

— Так, а какое отношение ты имеешь к птичкам?

— Я еще про башни не договорила.

— Говори.

И они пошли дальше.

— Я все насчет сваи, если я твой единственный мужчина на данный момент времени, то какая может быть измена со мной? — спросил Евгений.

— И я так думаю, какая? — ответила Она.

— Логики никакой нет, — сказал Евгений, поставив на глупой теме точку.

На новом месте Галине надо было найти себе место. Этим она и занялась. Евгений ей помогал, но вот сегодня вновь пришла жалость к себе! Опять ей стало плохо. Жгла обида на тех, от кого она ушла, и на Евгения за то, что он перечислял ей все, что он для нее сделал. Захотелось хоть куда-то уйти, где ее не будут покрывать бесконечными упреками. Она делала все, что можно, а остальное за пределами реальности. Евгений ушел в ванну, оставив Галину страдать, он не любил, когда она от него отворачивалась и погружалась в свои чувства, в свою жизнь, которую она покинула.

Он касался ее рукой, снимал прикосновением нервное напряжение. Галина внутри себя была уверена в правильности своего решения и ухода из прошлой жизни. У нее не было выбора. Жевательная резинка оказалась во рту, мысли потекли в нужную сторону, она пришла в равновесие.

На новом месте многого еще нет, но все поправимо. Галина обнаружила в шкафу пустую нишу, но класть в нее было нечего, она пришла с дамской сумкой…

Жизнь в чужом доме — чужой монастырь. Все с нуля: и амбиции, и вещи, за которыми зайти в бывший свой дом Галине было не по нервам. Было время, когда она ежедневно меняла свой внешний вид, а тут у нее один комплект домашней одежды. Косметика хранилась в шкафу, на полке пустой до самозабвения.

Мороз и ветер обжигали лицо, завернув воротник у лица рукой, Галина шла навстречу ветру и морозу, вся в инее дошла до автобуса. Четыре остановки по морозу — таков удел новых районов города. Автобусы в них большая редкость. Из-за этих самых автобусов и пришлось покинуть ей свой дом в старом районе, а его заняли те, кому ходить по морозу в новом районе не хотелось, хоть их дом на остановку ближе к действующей остановке автобуса. Огромные дома, но мимо них идет так мало людей, словно в них живут те, кому никуда не надо ходить.

Или люди исподволь меняются жилищем, когда терпеть отсутствие удобств им становится не под силу? Только теперь Галина осознала, как было хорошо в прошлом году, а теперь пришла расплата за удобства, и света впереди не видно совсем. На морозе рядом с машиной продавали постельное белье, она купила комплект постельного белья и пошла дальше.

Вечерний мороз привычно впился в лицо, снег мерцал в лучах фар чужих машин. Памятник, стоящий у корпусов, очистили от снега, и он приятно возвышался над лежбищем замерзших машин.