1

— Мы уже это обсуждали, Джулия. Дела твоей матери меня больше не касаются.

— Но она встречается с этим типом…

— А это касается меня еще меньше. А также тебя и твоего брата. Твоя мать имеет право на личную жизнь.

Опять нужно смазывать косилку, удрученно подумал он. Хоть что-нибудь сегодня получится как надо?

Дочь следом за ним вошла под навес, где хранились инструменты.

— Но этот парень уговорил ее поехать в наше бунгало на уик-энд.

— Радость моя, сколько раз мы будем об этом говорить? Твоя мать имеет право назначать свидания любому мужчине здесь или в любом другом месте, раз ей этого хочется. Это и означает быть в разводе.

Он сунул шланг в новую банку с маслом и снова вышел под ослепительное солнце. Жара была страшная. Стричь газон хотелось примерно так же, как жевать гвозди. А Джулия следовала за ним по пятам.

— Но раньше она не ходила на свидания, пап. А этот парень и правда на нее давит…

— Твоя мать может о себе позаботиться. Поверь мне. На ринге между тяжеловесом и твоей матерью я бы поставил на нее.

— Не с этим парнем. Он примерно на миллион фунтов тяжелее, и я не доверяю ему, он мне не нравится, он меня пугает.

— Пугает? Чем он тебя напугал? — Крэйг резко выпрямился, забыв про масло. Пронизывающий взгляд уперся в лицо дочери. — Этот подонок поднял на тебя руку? Что-то тебе сказал?

— Не мне. Маме. Он ей врет, а она не понимает. Я думаю, ей не надо ехать с ним в бунгало. Там же никого нет. А ты знаешь, какая мама наивная.

— У твоей матери косточки нет наивной.

— Я думаю, он ей сделает что-то плохое.

— Радость моя, никто не сделает с твоей матерью ничего, чего она бы сама не хотела, по крайней мере, на этом свете. Она легко поставит на место любого, кто попробует.

— А тебя она ставила на место, па?

— Да.

Крэйг мрачно взглянул на дочь.

— И довольно об этом. Я сто раз тебе говорил: мы с тобой можем беседовать о чем угодно и когда угодно. Кроме как о твоей матери. Ясно?

— Мам? Завтра твоя очередь ехать в бунгало, да?

— Да. Только я сомневаюсь, что мы туда поедем. Слишком много дел накопилось по дому.

Карен грохнула на стол сумку с продуктами, поставила кейс и сбросила сумку с плеча. Ну и денек! На обед она что-то купила, хорошо было бы вспомнить, что именно.

— Отлично.

— М-м? Что отлично?

Отбивные на вертеле. Вот что она планировала на обед. Если только она сможет заставить проклятый вертел работать. Последний раз, когда она возилась с этой рухлядью, она опалила себе волосы и едва не подожгла веранду.

— Хорошо, что тебя там не будет, потому что, я думаю, папа забыл, что это твой уик-энд. Он уже планирует ехать в бунгало.

— Да? Вот и хорошо.

С двумя пакетами замороженных овощей в руках она двинулась к морозильнику, но тут нескладная фигура ее шестнадцатилетнего сына преградила ей путь. Он смотрел на нее виноватыми глазами и уже собрался выпить полгаллона молока.

— Не из пакета, Джон Джэйкоб. Ты не знаешь, Джулия еще у отца?

— Да-а. Сказала, что будет к семи. Мам, он кое-кого берет с собой. В бунгало. В этот уик-энд.

— Ну и ладно.

— Женщину.

— Ну и ладно, — рассеянно повторила Карен.

Она снова повернулась, на этот раз к шкафу у мойки. Вопреки законам логики и гравитации, ее сын ухитрился вновь возникнуть прямо у нее на дороге.

— Тебе все равно?

— Ну, Джон. Мы сто раз об этом говорили. Твой отец — свободный человек. Он имеет право на общение и что он делает со своей личной жизнью — его дело. Не твое и не Джулии. И уж решительно не мое. Больше не мое.

— А если у него будут неприятности?

— Твой отец создан для неприятностей. Он обожает неприятности. Поверь мне, он может о себе позаботиться. А теперь давай назовем это запретной темой и оставим ее.

— Ее зовут Дейдре.

— Джон…

— Действительно редкая штучка. Длинные ноги, волосы по спине, фигура — глазам не поверишь…

— Джонатан Джэйкоб…

— И молодая.

— Молодая.

Слово жалило, как оса, заставив Карен сжать пальцами виски. Голова еще не болела, но она уже чувствовала приближение приступа.

— Я не хочу больше слушать, — сказала она твердо и стала искать картошку. Не могла же она быть в овощном и забыть купить ее. Новый приступ головной боли заставил ее застонать.

— Она кажется и вправду милой, но совсем не милая, мам. Душится так, что можно задохнуться. А ногти у нее, как когти.

Ее сын изобразил классическую позу Дракулы.

— Она смотрит на папу, и в глазах у нее загораются доллары. Она за ним охотится так, что ты не поверишь. И знаешь, что она сказала Джулии?

— Нет, и мне безразлично, что она сказала твоей сестре. Разговор окончен. И на этот раз совсем.

Наконец она обнаружила пакет с картошкой.

— Так она сказала Джулии, что в этот уикэнд вернется из бунгало с кольцом на пальце.

— С кольцом?

— Она сказала, что папа будет просить ее выйти за него замуж.

Карен не собиралась так сильно грохать картошку на кухонный стол. Это вышло случайно, в результате чего пластиковая сумка лопнула, достойно подытоживая абсолютно кошмарный день. Двадцать фунтов картофеля в беспорядке полетели на стол, в мойку, на пол.

С каждым виражом Карен уезжала все дальше от цивилизации. В горах было прохладно и тихо. Поселки оставались позади, дороги исчезали. Пихты и ели, растущие на крутых склонах, бахромой окаймляли хребты. Еще выше воздух был настолько чист и разрежен, что больно сдавливал легкие. Она уловила блеск воды внизу. Блики на воде напоминали россыпь алмазов. Карен поняла, что она почти на месте.

Олень метнулся через шоссе перед последним поворотом. После этого оставалось проехать всего четверть мили грунтовой дороги. Она старалась не смотреть вниз, боясь свалиться прямо в глубокий овраг.

«К черту овраг!» — подумала она, смотрясь в зеркало заднего вида. Вчера, несмотря на жутко занятый день, она выкроила время для парикмахерской, а также обошла весь магазин в поисках новейшей косметики.

Никто не мог сказать, что она расфуфырилась. Она выглядела так, как хотела выглядеть — женщиной, собравшейся на уик-энд за город. На ней была рубашка ее любимого цвета розовых кораллов, джинсы цвета хаки хотя и сидели в обтяжку, но были практичны. Искусно наложенный грим смотрелся как естественный загар. Помада защищала ее губы от солнца. Ресницы были красиво подчеркнуты, а волосы выглядели так естественно, что ни одна женщина не догадалась бы, что они у нее не всегда смотрятся так эффектно.

«Выглядишь ты потрясающе», — уверяла она себя. Однако морщинка на лбу не хотела исчезать, и Карен понимала, что никакие уговоры касательно уверенности в себе не сделают ее моложе своих тридцати шести, не прибавят пару дюймов к ее ста шестидесяти двум сантиметрам или волшебного очарования ее внешности.

Имя Дейдре грызло ее, как зубная боль. Воображение разукрашивало картину, нарисованную сыном. Женщина по имени Дейдре должна быть высокой, стройной, сексуально рафинированной. Да Крэйг и не стал бы тратить время на обычную шлюху. Эта женщина — тонкая штучка. В постели, наверное, — чудо творчества. Длинные волосы. Молодая.

Показалось бунгало. Карен закусила нижнюю губу. Пыльный белый джип «чероки» уже был наверху, так что Крэйг приехал. Вероятно, выехал вчера вечером. С ней.

Она остановила машину за джипом и повернула ключ зажигания. Нервы танцевали в районе желудка, как комары. Это был ее уикэнд в бунгало; она имела полное право приехать. Ребята были пристроены у деда. Она много раз проводила здесь по нескольку часов одна. У Крэйга не было причин подозревать, что ее появление странно. Сумка, набитая яблоками, выглядела так, как будто в ней смена платья. Карен в ней не нуждалась. Она пробудет не больше десяти минут. Достаточно, чтобы установить свое алиби, показать, что Крэйг перепутал очередь, а заодно и взглянуть на эту Дейдре.

Карен взяла сумку и вылезла из машины, чувствуя себя рассудительной и добродетельной женщиной. Каждая хорошая мать готова на жертвы ради детей. Лично ей эта женщина абсолютно безразлична. Они уже целый год в разводе. Если Крэйг счел нужным подцепить эгоистичную и жадную сексуальную амазонку — это его проблема. Но если речь идет о потенциальной мачехе и связь серьезная, то она, очевидно, отразится на детях.

Карен попросту хотела поглядеть на товар. Ради детей. Ни одна мать не сделала бы меньше.

Она втянула живот, выпрямила спину и зафиксировала спокойную, безмятежную улыбку зрелой женщины. Если они еще в постели, она не выдержит. На часах было почти одиннадцать. Она очень старалась не приехать раньше, надеясь, что это время достаточно позднее, чтобы оба давно встали.

Ворон пролетел над головой. Мрачное предзнаменование, подумала Карен. Солнце пробивалось через листву, золотя мощеную дорожку. Дом стоял на холме, глядя на обрывы и долину в отдалении. Через несколько недель осины во дворе станут совсем золотыми. Теперь, в начале сентября, листья их трепетали при малейшем дуновении ветра.

Карен ощущала какое-то нежное родство с осинами. Сердце колотилось, как у пойманной кошки, ладони вспотели. Она окинула взглядом построенный из дикого камня дом.

Только эта связь и осталась от их брака. Дом официально принадлежал им обоим. Оба их юриста объясняли, что с юридической точки зрения это невозможно и ужасно. И ей, и Крэйгу было все равно. Дети любили дом. Ни один из родителей не хотел лишаться права привозить их сюда. Они установили очередь и, не сталкиваясь друг с другом, вместе вели дом. Крэйг обновил крышу, всегда оставлял наколотые дрова. Она делала мелкий ремонт, следила, чтобы всегда был запас продуктов. Договор работал. Возможно, что когда дети будут взрослыми, они устроят здесь все иначе, но пока это время еще не наступило.

Мысль о детях всегда укрепляла в ней решимость. Что тут, собственно, нервничать? Через десять минут ее тут не будет, любой может пережить десять минут.

Она пересекла широкую каменную террасу. Наружная дверь стояла открытой, но внутренняя, с жалюзи, как ни досадно, не позволяла видеть, что происходило внутри. Она заколебалась, не зная, как вести себя естественно в ситуации, в которой не было ничего естественного, этичного и правильного, — шпионить за бывшим мужем.

Карен напомнила себе еще раз, что она здесь не ради Крэйга, но ради детей. Коротко и громко постучав в дверь, она всунула голову внутрь.

— Крэйг?

Голос прозвучал резко, как будто квакнула лягушка. Виноватая лягушка.

— Крэйг? — позвала она снова.

— Карен?

Она решила, что у него болит горло, потому что у него тоже с голосом было что-то неладное. Ее бывший муж обычно говорил богатым грудным тенором. Теперь же слышался скрежещущий баритон с искусственными интонациями.

Ей понадобилось около минуты, чтобы глаза приспособились к полутьме после солнечного света, но то, что Крэйг только что встал, она поняла быстро, слишком быстро. Когда он обернулся на ее голос, он стоял у печки с совком в руке. Растрепанные темно-русые волосы, обнаженная бронзовая грудь, старые джинсы. Все.

Она мгновенно отвела взгляд от его голой груди. Они начали говорить одновременно, но Карен едва слышала его. Слова полились, как ручей:

— О боже, как мне неловко! Я видела твою машину, но до того момента и понятия не имела, что ты здесь. Я думала, это мой уик-энд…

Двери в обе спальни были открыты. В одной она заметила синий спальный мешок, но в нем никого не было.

Она невольно поднесла руку к сердцу. Застрелиться бы, подумала она. Дверь ванной тоже была открыта настежь. Внутри — ни шороха. Больше спрятаться было негде. Главная комната была большая и открытая, гостиная и кухня вместе, с камином в одном конце и дровяной печкой в другом. Среди дубовых стен находились: громадный диван, кресла, индейские коврики, керамика, старинный ломберный столик, на котором они иногда играли в карты и в шахматы. На кресле валялась мужская рубашка. Ничего женского — ни следа. На кухне медные котелки и сковородки. За круглым дубовым столом находились маленькие шкафчики. Дверь кладовки была закрыта, но Карен знала, что она слишком забита спортивным инвентарем и одеждой, чтобы там спрятаться.

Крэйг хлопнул себя ладонью по лбу.

— Ч-черт! Это твой уик-энд? Наверное, я перепутал числа. На работе совершенно собачья неделя. Я не поглядел на календарь. Извини…

— Все в порядке. Не обращай внимания. Честно говоря, я с удовольствием уеду. Я и приезжать-то не собиралась. Просто выдалось несколько свободных часов, а дети у папы и…

— Карен, что у тебя с шеей?

— С шеей?

Она невольно поднесла руку к горлу, но Крэйг уже не смотрел на нее. Он заглядывал ей за спину — сначала слева, потом справа, потом, искоса, через входную дверь. С ее шеей все было в порядке. Вот он выгибал шею, как страус.

— Ты что-то ищешь?

Он мгновенно выпрямился.

— Кого-то ищу? Почему, черт возьми, я должен кого-то искать?

Смутившись, она провела рукой по волосам.

— Я не спрашивала, кого ты ищешь. Я спросила, что ты ищешь.

— Да ничего я не ищу. Я как раз готовил завтрак. Я приехал вчера вечером, после работы… Карен, что у тебя с шеей? Растяжение?

— Ммм?

Где же эта проклятая баба? Единственные башмаки в пределах видимости были явно сорок третьего размера. Она могла пойти искупаться в ручье, но Крэйг ни за что не отпустил бы ее одну. Течение было слишком быстрым, вода — ледяная. Много лет назад, когда Карен улизнула поплавать одна, Крэйг скатился с обрыва, готовый шкуру с нее спустить. Она еще помнила…

— Если ты что-то оставила в машине, доставай, не стесняйся.

Она снова взглянула ему в лицо, недоуменно хмурясь. Ее бывший муж никогда не говорил с ней таким странным голосом. Его замечание было бессмысленно. Она похлопала по сумке.

— Это все, что у меня с собой. Я же приехала на несколько часов. И даже если я что-то оставила в машине, зачем мне это приносить. Я же говорю, что я уезжаю. Неважно, что ты перепутал даты. Мне дома нужно переделать тысячу вещей, так что нет причины, чтобы тебе тут не остаться… Крэйг, чего ты ищешь?

— Его.

Слово вырвалось внезапно, неожиданно, как будто он нечаянно выболтал секрет.

— Кого его?

Крэйг имел миллион недостатков, и все она отлично знала, но приступов помешательства среди них не было.

— Ради бога, о ком ты говоришь?

— О нем, Карен. О, черт…

Он стремительно подошел к входной двери и резко распахнул ее.

Она тоже сделала шаг к двери, и оба выглянули наружу. Ее «Сьерра» тихо стояла рядом с джипом. Сияло солнце. Ветерок шуршал в верхушках деревьев. Но, кроме белки, прыгающей через двор, вокруг не было заметно абсолютно никакого движения.

— Ты с собой никого не привезла?

Крэйг все еще смотрел во двор. Карен чувствовала, что он готов глядеть куда угодно, только не на нее.

— Никого. Почему я должна кого-то с собой привозить? Я же сказала — дети у папы…

Она заколебалась, а потом спросила:

— А ты, случайно, никого не привез?

Крэйг решительно захлопнул дверь.

— Нет, я приехал один. А у тебя есть причина думать, что я кого-то привез?

— Да нет же, господи! Мне и в голову никогда не приходило. Я… просто поддерживаю разговор. В конце концов, ты же мог кого-то привезти и…

Голос у Карен осел, как проколотый воздушный шарик. Она сглотнула, внезапно осознав близость Крэйга. Он отпрянул назад в то же мгновение, что и она, впервые взглянул ей прямо в глаза. Он не улыбался, но юмор искрился в его проницательных карих глазах — юмор и откровенность. Они уже очень давно не были откровенны друг с другом.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — прошептал он.

Она перевела дыхание.

— Не знаю.

— Неладно что-то в Датском Королевстве. У тебя нет такого чувства?

Она осторожно кивнула.

— Ты думала, что у меня здесь женщина?

Когда доходило до дела, Крэйг всегда был прямолинеен как кирпич. Она быстро заговорила:

— Я знаю, это не мое дело, и ужасно сожалею, что вторглась в твою личную жизнь. Это непростительно, глупо и ужасно. Просто Джон мне сказал…

— Карен! — Он перебил ее, и фальшивая хрипота исчезла из его голоса. — Джулия сказала мне, что ты привезешь сюда на уик-энд мужчину.

Наступило неловкое молчание. Наконец Карен нарушила его:

— Я не понимаю, я понятия не имею, почему она тебе это сказала.

— Она также сказала, что человек этот опасен. Что ты влопалась по уши и что она боится этого парня.

Карен покачала головой. Она все еще не стряхнула замешательства.

— Крэйг, это смехотворно. Я ни с кем не связана, у меня свиданий-то не было с тех пор, как…

Она еще раз перевела дух.

— Короче, Джон сказал мне, что Дейдре рвет на ходу подметки. Что она хищница, фокусница. И это, конечно, не мое дело, но она ему, видимо, не нравится, и он был страшно расстроен, и я начала беспокоиться…

— Дейдре?

Это было сказано каким-то странным тоном. Она начала было кивать, потом остановилась.

— Насколько я понимаю, Джон Джэйкоб слегка преувеличил неминуемость вашей свадьбы?

— Наш сын построил все это из воздуха. Я не знаю никакой Дейдре и никогда не назначал ей свиданий. Ни разу за всю свою жизнь не встречал женщины по имени Дейдре.

Карен смутно припомнила, как в первом классе она плюхнулась на пол на сцене во время представления рождественской пьесы. Кажется, с тех пор она так по-дурацки себя не чувствовала.

— Я не вполне понимаю, чего дети хотели добиться этой милой шуткой, — сказала она медленно, — но, если ты не возражаешь, я собираюсь поехать прямо домой и убить их обоих на месте.

— Отравить, — процедил он.

— Я бы предпочла, пожалуй, медленно удавить.

— Хорошая идея. Просто отличная. Завтракала? — спросил он рассеянно.

— Что?

— Ты завтракала? Я тут как раз доставал еду, а ты провела два часа за рулем. Перекусить перед дорогой тебе явно не помешает. Хотя бы чашку кофе.

Он предложил это чисто импульсивно. Она сомневалась, что ему этого хочется…

— Крэйг, я не хочу тебе мешать.

— А ты мне и не мешаешь. И я полагаю, решение о том, в какую исправительную колонию мы отправим наше потомство, следует принимать совместно?

У нее задрожали губы. Карен видела, что он смущен так же, как и она. Ничего не будет страшного, если они позавтракают вместе, особенно когда тема для разговора обеспечена. Они всегда находили общий язык, когда речь заходила о детях. Правда, обычно обсуждался вопрос о том, что для них сделать хорошего.

Совместное планирование заточения и казни обожаемых потомков показалось Карен до невозможности забавным нововведением. В конце концов она примчалась сюда только ради детей.

 

2

Они ели блинчики со сладкой голубикой. Карен съела семь штук, Крэйг — пять. Карен сидела у стола, подсунув под себя ногу, с глазами темными и мягкими, как ягоды, поглощая его блинчики с явным наслаждением. Он все забыл. Бывшая жена всегда имела слабость к некоторым вещам. В том числе к блинчикам.

— Я объясняла им, что такое развод, сотню раз.

— Я тоже. Я знаю, им было трудно адаптироваться. Но мне и в голову никогда не приходило, что они будут вынашивать идеи о нашем воссоединении.

— Ты думаешь, они поэтому и сочинили эти истории? Столкнуть нас здесь в одно и то же время?

— Ну-ну, Кара. Почему же еще?

Она невольно взглянула ему в глаза, потом снова уставилась в чашку кофе. Он не нарочно назвал ее «Кара». Старое любовное прозвище было произнесено чисто случайно.

Крэйг резко встал, положил сковородку в раковину и постарался отвлечься, так как думал он совсем не о детях.

Примчаться сюда, чтобы спасти свою бывшую жену от некоего Дон Жуана, было дурацкой идеей. Правда, его доход выражался шестизначными цифрами, он имел руководящую должность и все ловушки, которые из этого следуют. Но его высшим достижением всегда были классические по идиотизму маневры вокруг Карен.

Юридически он потерял право о ней тревожиться в момент, когда были подписаны последние документы, касающиеся развода. Он и не тревожился до тех пор, пока их дочь не рассказала, с каким подонком Карен встречается.

Никто, ни одна женщина на свете не могла быть более ранимой, более уязвимой для определенного рода мужчин, чем его бывшая жена. Он-то знал это.

Вчера вечером, по дороге через горы, воспоминания следовали за ним так же неотступно, как хвостовые огни. Он слишком хорошо помнил их первую встречу. Был первый день занятий. Шел урок истории. Она вошла и села с Риком Уиллмингом — ее дружком в ту пору. И Крэйг забыл обо всем. Он в жизни не видел такой красивой девочки. Она была вся золотая: волосы, кожа, позлащенная солнцем, голос, как струящийся мед. Но свидания она ему упорно не назначала.

У нее никогда не было неприятностей, пока она его не встретила. Был вечер, когда он твердо решил, что все пойдет идеально. Вечер, когда они в первый раз занялись любовью.

Она больше не била его кулачками и перестала хлопать его по рукам. Она все еще боялась, но уже не отталкивала его, так же, как и он, чувствуя волшебство, которое возникло между ними. Только все происходило в середине зимы, в мороз и снежную бурю, а на заднем сиденье машины было дьявольски тесно. Он изо всех сил старался сохранять хладнокровие и делать все правильно, только он не знал, как хоть что-нибудь сделать правильно, и так сходил по ней с ума, что соображать был не в состоянии. Он сделал ей больно. Господи, он же не хотел этого. И когда она расплакалась, он чуть не умер.

Карен вынула из воды губку и вытерла стол.

— Почти все. Скоро закончим.

Она быстро улыбнулась ему и отвернулась.

Крэйг чувствовал, что ей с ним неловко. Его вина. Нужно было болтать о пустяках, а не пускаться в воспоминания. Однако они не были наедине бог знает сколько времени. Они были либо с детьми, либо не вместе.

Он понял, что не смотрел на нее, не видел ее как следует годы. Он знал семнадцатилетнюю девочку, а сейчас вдруг с болезненной остротой ощутил, что зрелая женщина, стоящая рядом с ним, была ему абсолютно не знакома. Он ее совсем не знал.

Рубашка цвета розовых кораллов и обычные джинсы соблазнительно облегали ее стройную фигуру. Даже в этой простой рабочей одежде в ней чувствовался стиль и природная элегантность. Она сохранила нежный овал лица, тонкие классические черты, но на лбу чуть виднелись морщинки, показывающие характер. Она двигалась с женской уверенностью, которой у Карен-девочки никогда не было. Он уже не знал теперь, как заставить ее засмеяться, не знал, любит ли она те же сладости, и понятия не имел, осталась ли она такой же дикой и нежной в постели с другим мужчиной.

Он ее не знает, повторил Крэйг про себя. Однако она стала еще красивее, чем раньше. И спутанные волосы, и кожа цвета меди. И в мягких голубых глазах остался еще намек на робкую девочку, которой она когда-то была. Девочку, которая верила в него, доверяла ему, шла за ним, в какие бы кошмарные неприятности он ее ни впутывал. Когда-то Карен любила и хотела его безрассудно. Да, они любили друг друга.

Боль была старой, остро знакомой. Как они это потеряли? Как два человека могли потерять такое сильное, редкое, особое чувство?

Он избавился от Рика. Вступил в дискуссионный клуб, поскольку она там состояла. Начал болтаться после школы в кондитерской старика Симпсона, так как там продавались ее любимые сладости.

И все же она не соглашалась на свидание.

Он был звездой школьного футбола. Это производило впечатление на всех девчонок, кроме Карен. Возможно, он имел репутацию чересчур уж предприимчивого парня и она его побаивалась. Тогда Крэйг полностью изменил манеру поведения. Как примерный бойскаут, он провожал ее домой, нес учебники, звонил каждый вечер, но ни разу ни словом, ни делом не выдал, что гормоны кипели во всем его теле.

Через месяц — самый длинный месяц в его жизни — Карен наконец согласилась. Но лишь на один раз. Только в кино и при условии, что в десять она будет дома. Крэйг повел ее на диснеевский фильм, но даже тут не стал рисковать. Без пяти десять у заднего крыльца ее дома он поцеловал ее на прощание, но это был самый робкий, самый осторожный поцелуй в его жизни. И черт побери, абсолютно случайно его рука скользнула по ее груди.

Тут-то она ему и врезала. Маленьким золотистым кулачком. Прямо в глаз…

— Крэйг! Тут осталось кофе еще на чашку. Будешь?

Крэйг обернулся. Карен очистила тарелки и стояла рядом с посудным полотенцем в руке.

— Нет, спасибо. И не нужно этого делать.

— Ты что, не заметил, что я съела половину? Раз ты решил помыть посуду, я буду вытирать.

Она вскинула голову.

— Чего ты хмуришься? Еще думаешь о детях?

— Да нет. — Крэйг замялся. — На самом деле я подумал о походе на каноэ много лет назад. О мальчишке, который выставлялся перед своей девочкой, думая, что покажет ей, какой он настоящий мужчина и как здорово справляется с порогами.

Карен выхватила из сушилки белую тарелку и, склонив голову, старательно вытерла ее досуха. Солнце подчеркнуло нежную линию ее плеч.

— Если я правильно помню, мы изрядно вымокли.

Они не просто вымокли, а промокли до костей. Каноэ унесло, и они оба застряли на отмели неизвестно где. Потом из-за него у нее были неприятности в школе. А когда он однажды накопил денег, чтобы угостить ее шикарным ужином, на его старом драндулете лопнула шина, они попали под дождь и она испачкала свое любимое белое платье. В довершение всего ее родители устроили жуткий скандал, когда он наконец привез ее домой.

Карен бросила губку.

— Вот и все! — весело объявила она. — Завтрак грандиозный, большое тебе спасибо, но мне пора домой. Не беспокойся о ребятах, я сама с ними переговорю…

— Я тоже.

— О'кей.

— Нам, наверное, нужно будет встретиться и сравнить результаты. Я думаю, проблема такого рода, что требуется единый родительский фронт.

Карен согласно кивнула, но к двери бросилась так, как будто за ней гнался призрак. Если бы дверь была заперта, она бы ее, вероятно, вышибла. К счастью, ее нужно было только толкнуть. Она промчалась по террасе. За собой она слышала шаги Крэйга. Очевидно, он решил проводить ее до машины. Лучше бы он этого не делал.

Сердце бешено колотилось, нервы были на пределе. За завтраком в течение нескольких минут им было хорошо вместе. Теперь она чувствовала себя виноватой в том, что все испортилось. Она прервала разговор, позволила вклиниться неловкому молчанию, из которого выросла непреодолимая стена. Непреодолимая, по крайней мере, для нее.

Внезапно как удар ей пришла в голову мысль, что она мыла посуду с совершенно незнакомым человеком. Это не был мальчик, в которого она была безумно влюблена, но это был и не тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Этот высокий широкоплечий человек с искрящимися темными глазами был ей совсем не знаком.

Сколько же лет она на него не смотрела? По-настоящему не смотрела? Да, он всегда был подавляюще высокий, гибкий и мускулистый. Но теперь его сильные черты носили след жизненного опыта, а темно-русые волосы чуть поседели на висках. В движениях чувствовалась спокойная сила и несколько пугающее осознание всего, что происходит вокруг. У Крэйга-юноши было сверхактивное либидо и никакого самоконтроля. Крэйг-взрослый был сильным и сексуальным мужчиной, заряженным взрывчаткой, мужественным, полным жизни и уж совсем не растяпой. Карен внезапно подумала, что наверное очень немногие смели бросить ему вызов на заседаниях правления и что сотни женщин с восторгом бросили бы ему вызов в спальне.

Ее ноги легко неслись по траве.

Во время своего поспешного ухода она вдруг представила своего мужа в спальне. Хуже того, себя вместе с ним — на крахмальных простынях. Внезапный приступ желания смутил ее до смерти, но, к счастью, Крэйг никак не мог узнать, что она чувствует. Она имела причины, чтобы срочно убраться подальше от своего бывшего мужа. Сейчас же. Моментально. С космической скоростью.

Хотя взрослый мужчина стал соблазнительным незнакомцем, в его улыбке еще таилась тень того задорного, нахального мальчишки, который когда-то втягивал ее в множество неприятностей. Тогда, давным-давно, у Крэйга не было ни мозгов, ни здравого смысла, он никогда не искал дно, прежде чем прыгнуть в воду, но она всегда была уверена в его любви. Любви беспричинной и бессмысленной. Они были психи и дурачки, но они любили друг друга.

Она думала, что больше не будет страдать. Она клялась, что не позволит, чтобы было больно. Развод был облегчением и освобождением — для них обоих. Она не хотела возвращения к отношениям, которые были столь отчаянно болезненными. Он тоже. Однако вопрос, на который никогда не было ответа, внезапно открылся в ее сердце как новая, незаживающая рана. Где они это потеряли? Как? Как могли два человека потерять такое невероятное волшебство?

Она, задыхаясь, достигла машины.

— Я как-то не заметил пожара.

Возьми себя в руки, Карен. Ты ведешь себя, как полная идиотка.

— Пожара нет, — весело бросила она. — Я просто сообразила, что ехать долго.

Хромированная ручка на дверце была уже в пределах досягаемости. Осталось только протянуть руку — и она будет в безопасности.

Крэйг преградил путь. Солнце сияло на его бронзовых плечах, на загорелой обнаженной груди. Она не хотела смотреть ему в глаза, но они притягивали как магнит. От его взгляда, острого, пронизывающего, мурашки побежали у нее по спине.

— Я тебя чем-то расстроил?

— Господи, конечно, нет. Я не расстроилась. Я просто должна ехать…

— Я понимаю. Но ты так спешила, что забыла сумку, Кара.

Кажется, он не заметил, что забылся и снова назвал ее Карой. Она сделала вид, что не слышала.

— Боже мой, где моя голова! Спасибо…

Она потянулась за сумкой, но в этот момент он ощупал сумку рукой, и на лице у него отразилось любопытство.

— Что, черт возьми, там такое?

— Ничего.

— Там что-то катается. Круглое…

Он пощупал сумку в нескольких местах, затем взглянул на жену снова.

Он этого так не оставит. Одним из худших недостатков Крэйга было и всегда будет ненасытное любопытство. Карен провела рукой по волосам, думая, что хорошо бы умереть, провалиться в преисподнюю и покончить с этим.

— Яблоки, — сказала она просто.

— Яблоки? Ты шутишь?

Он расстегнул молнию на несколько дюймов и сунул руку внутрь.

— Яблоки, — объявил он.

Его голос был лишен выражения, но она видела тень зловещей усмешки в уголках рта. Мальчишеской. Более порочной, чем первородный грех.

Она не хотела, чтобы он смеялся, по крайней мере, не над ней. Именно эта безрассудная, опасная усмешка развязала ее чувства миллион лет назад. Как могла она сохранить такую власть?

— У меня была вполне логичная причина взять яблоки, — пролепетала она, обороняясь.

— Какая? Ну, признавайся. Мне не терпится.

О, этот вкрадчивый голос…

— Одежда бы измялась. А яблоки — по весу и объему — напоминают то, что берут на ночь за город.

Проклятье. Ее щеки горели огнем.

— Ну ладно, ладно. Ты меня поймал. Я наврала. Я уже знала, что ты здесь, и не собиралась оставаться. Особенно если бы ты был… с женщиной.

В его глазах вспыхнул загадочный огонек. Через открытое окно он бросил сумку на заднее сиденье, не сводя с нее глаз.

— Я чуть не забыл про Дафне.

— Дейдре, — поправила она.

— И когда я доберусь до твоего сына, он пожалеет, что произнес это имя. — Его губы снова дрогнули. — А твой сын рассказывал, как эта Дейдре выглядит?

Карен подняла глаза к небу.

— Роскошные темные волосы — до задницы. Ноги от ушей. Длиннющие ногти, непристойные глаза, по росту — амазонка. Осьминог с клыками. Сейчас, когда я подумала об этом, то поняла, что сексуальное воображение нашего сына работает с перегрузкой. Но он представил ее ужасно скользкой и расчетливой, ужасно эгоистичной, и я… — Она запнулась. — Я должна ехать.

— Кара…

— Я действительно должна ехать, — произнесла она твердо.

— И поедешь. Через секунду. Я должен сперва тебя поблагодарить.

— Поблагодарить?

— Ты столько трудилась, запихивая эти яблоки в сумку, а потом ехала сюда. Похоже, Джон Джэйкоб нарисовал портрет настоящей ведьмы-людоедки.

Она покачала головой.

— Он нарисовал портрет красивой женщины, и я абсолютно не имела права вмешиваться…

— Ты беспокоилась обо мне.

— Нет.

— Ты беспокоилась обо мне, — повторил он мягко. — И я должен тебя поблагодарить.

Она никак не ожидала того, что произойдет, и была совершенно не уверена, знал ли Крэйг, что собирается делать. Его рука медленно протянулась к ней. Палец погладил ее по щеке, потом ладонь скользнула на затылок. Как в тумане, она увидела его приближающееся лицо и темные, прищуренные от солнца глаза.

И затем ее коснулись губы. Нежнее тайного шепота, они скользили по ее губам, нежно, бесконечно нежно, не задорным поцелуем мальчишки, не знакомым сексуальным приглашением мужа. Она чувствовала вкус кофе и голубики и чего-то неописуемо опасного. Путь был знаком — то же самое глубокое и медленное соскальзывание в чувственность, пугающая прелесть искушения, стремительный приход волшебства.

Крэйг вскинул голову. Мрачная складка обозначилась между бровями, такая же, как и у нее, она была в этом уверена. Его губы шевельнулись, и она ждала, что он скажет что-нибудь разумное. Вместо этого он прошептал:

— Проклятие, Карен. — И снова коснулся ее губ.

Он взял в руки ее лицо, заставив замереть. Внезапно она перестала дышать, перестала думать. Черная молния сверкнула в воздухе, свободная, как ветер, могущественная, как заклинание. Один поцелуй переходил в другой, вызывая эмоции, которые Карен считала мертвыми и похороненными. Мне это снится, этого не может быть, проносилось у нее в голове.

Однако все было невыносимо реальным. Его язык скользил в ее губах, влажный и горячий, чувствуя ее вкус. Она ощущала жар, исходящий от его кожи, напряженность его мускулов. Он целовал ее страстно, жадно, как будто она была драгоценным сокровищем, потерянным и снова найденным.

Карен прижалась к нему, голова кружилась, и она наполовину верила, что Крэйг поражен той же молнией. Головокружение стало сильнее, а не слабее, когда, найдя опору — его голые плечи, она прижалась бедрами к его бедрам, ее груди гладили его грудь.

— Кара, прекрати, — пробормотал он хриплым голосом…

Она прошептала:

— Да.

Честно и в полном согласии.

— Нам же нельзя.

— Я знаю.

— Это безумие, и мы оба это знаем и прекращаем немедленно. Прямо сейчас.

— Прямо сейчас, — прошептала она, улучив секунду, когда его губы еще не слились с ее губами снова.

Солнечные лучи танцевали в зажмуренных глазах. Она до боли выгнула шею, когда его губы скользнули к ее горлу. Легкие вдыхали воздух, но это не помогало. Не кровь, а ртуть заструилась в венах, когда его руки скользнули вниз по спине, агрессивно сжав бедра. Он дышал резко и неровно, плотское возбуждение овладело им — в этом она не могла ошибиться.

Карен понимала, что это было неправильно. Умом она помнила раздиравшую ее боль, причиненную именно этим человеком. И ей было так легко оттолкнуть его. Но не в этой жизни.

Она никогда не думала, что почувствует это снова, и была уверена, что волшебство потеряно навсегда, что ощущение чуда давно умерло в ней. Не напряжение страсти было важно. Главным было чувствовать себя живой, поразительно живой, в каждой клеточке тела.

Карен никогда не чувствовала себя так ни с кем другим. Ничего похожего. Это было только с Крэйгом: волшебство приходило всегда только с ним. И она никогда не думала, даже в годы перед разводом, что он мог чувствовать волшебство с кем-либо еще.

Крэйг отодвинулся, взглянул ей в лицо и тихо выругался. Он тенью следовал за ней к дому, на террасу. Все время бормоча угрюмые предупреждения. И все время целуя ее — в промежутках между предупреждениями.

Дверь отказалась открываться сама. Он распахнул ее пинком ноги, и, поскольку он остановился, чтобы снова обнять ее, дверь стукнула его пониже спины. Она втянула его внутрь, но он, видимо, не заметил этого. Он яростно нахмурился.

— Кара, это серьезно. Это ужасно. Этого не должно быть.

— Ну, так остановись.

— После дождичка в четверг, — прошептал он. — А может быть и позже.

Он расстегнул и распахнул на ней рубашку. Он хотел коснуться губами ее кожи и застонал, когда сделал это. Его взгляд обжигал ее, но они ведь еще ничего не сделали. Пока. Но по тому, как сердце колотилось в ее груди, как он глядел на нее, она знала, к чему они идут, если она не остановит его, их обоих, и быстро.

Выбор был в ее руках одно долгое мгновение. А потом он исчез.

Она сбросила сандалии, они лежали, как следы, на дороге в спальню. Он возился с пуговицами. Ее блузка повисла на дверной ручке. Джинсы были брошены… куда-то.

В спальне было темно и прохладно. Через стеклянные двери балкона открывался вид на скалистые уступы и склон ущелья. Двухспальная кровать была встроена в стену. Крэйг игнорировал спальный мешок на полу — видимо, он спал на балконе — и подтолкнул ее к кровати. Она очутилась под ним.

Он ласкал языком горящую кожу на ее шее. Он расстегнул крючки ее простенького лифчика и освободил груди. Язык скользнул вниз, потом она почувствовала зубы. Когда он взял в рот ее твердый, набухший сосок, все ее тело напряглось и приникло к нему.

В суде Карен привела бы дюжину свидетельств: от детей, от родителей, от людей, с которыми она работала, что она никогда не была безрассудной. Только с ним. Не было другого мужчины, который заставил бы ее чувствовать себя порочной и развратной, сбившейся с пути. Крэйг ей никогда не помогал. Он сказал когда-то, что хотел, чтобы она чувствовала себя развратницей. Безоглядной развратницей.

Но никогда прежде он так безжалостно не стремился к этой цели.

Утренняя небритость щекотала ее нежную кожу, возбуждение усиливалось и обострялось. Его язык прокладывал влажную огненную тропу в мягкой ложбинке между грудями. Он целовал горло и груди, как будто проголодался, а она была пищей, и ему было безразлично, что они пропустили первое блюдо.

Он и раньше умел доводить ее до безумия. Но Крэйг, должно быть, забыл, что он и ее научил этой игре.

Ее руки скользнули по его телу, по мускулистому животу, вниз, где упругие волосы вились как раз над застежкой джинсов. Тугая застежка никак не поддавалась, потом внезапно поддалась, и молния расстегнулась сама.

На мгновение она остановилась, просто любуясь на него. Затем медленно повела рукой от горла к гладкой мускулистой груди, к животу, и дальше вниз — лениво, как петляющий ручей, к тому месту, где раскрылись его джинсы. Ее пальцы скрылись из виду на целую минуту, а может быть на две.

Что-то сверкнуло в его глазах еще до того, как он перекатил ее под себя. Он издал странный звук — полусмех, полустон — и схватил ее руки.

— Так ты хочешь играть всерьез? — прошептал он.

— Нет.

— Хочешь. Ты всегда любила опасность, Кара.

Ему пришлось освободить ее руки, чтобы стянуть джинсы. Это он проделал мгновенно, но трусики с нее он стягивал невыносимо медленно, целуя ее ноги до тех пор, пока полоска материи не упала рядом с кроватью.

Теперь она была совсем голая. Он тоже. Наслаждение этим светилось во взгляде, которым он окинул ее с головы до ног.

До этой минуты она думала, что он охвачен страстью, испуганный и обезоруженный желанием, внезапно нахлынувшим на них обоих. Крэйг всегда был агрессивен. Вначале он пугал ее — своими размерами, силой, чисто мужским подходом к сексу. Он не думал, по крайней мере, в постели. Запах, вид, прикосновение, звук — он был земной человек, любивший женское тело и любовь.

Но она ошиблась, думая, что он захвачен страстью.

По его знаку она обхватила его ногами высоко, почти у талии, и он вошел в нее медленно и глубоко. Но гонка к финалу не начиналась. Кожа его была влажной от пота, мускулы напряглись, как канаты, глаза горели черным огнем. Однако поцелуй его был нежнее, чем дуновение ветерка. И он нежно сдвинул влажные волосы с ее висков.

Улыбка чуть тронула его губы.

— Ты готова? — прошептал он.

— Да.

— Похоже, ты ждешь шторма, Кара. Так вот, ты его не получишь.

От его слов она задрожала с головы до ног. Он поцеловал ее снова и затем медленно начал двигаться в ней. Этот танец, этот любовный поединок был давно знаком. Однако она слышала рокот надвигающегося шторма, шторма, ревущего вокруг них, оставляя их двоих в тишине.

Никто не знал, что такое любовь, кроме них. Никто так не любил друг друга, как они.

Секс был чудесным, но черная магия между ними, магия, которую они создали сами, всегда была безумным, сладостным чудом, которое они дарили друг другу. С ним она ощутила это чудо снова.

 

3

Когда Крэйг наконец открыл глаза, все было тихо и пылинки танцевали в солнечных лучах, освещавших дощатый пол. Было, наверное, далеко за полдень. Солнце проникало в окна спальни лишь ненадолго, в конце дня.

Неуверенно, очень неуверенно он пришел к выводу, что, по-видимому, заснул. Но он ведь, как правило, днем не спал. Он, должно быть, выбился из сил, если заснул средь бела дня.

Медленно, еще не проснувшись до конца, он вспомнил, от чего он так устал и кто отнял у него силы. Еще в полусне он повернул голову.

Атмосфера на другой стороне кровати напоминала приемный покой скорой помощи: безумие шока, стресса и тревоги. Карен, по-видимому, заснула тоже, щеки еще припухли от сна, но проснулась она явно не в том ленивом настроении, как он. Она свернулась в клубочек, подтянув колени к подбородку, и кусала ноготь. Вид у нее был несчастный, застывший. И в глазах блеснула отчаянная мольба, когда он приподнялся на локте.

— Ты проснулся, Крэйг? Это я во всем виновата.

Ему, очевидно, нужно было быстро овладеть ситуацией, но это было проще сказать, чем сделать. В мозгу еще прокручивалось все случившееся: как она сияла от наслаждения, какой был взрыв, насколько на месте, до невозможности на месте, была Карен снова в его постели.

— Кара, послушай… после развода такие вещи происходят со многими. Я не говорю, что это морально или аморально. Просто это бывает. Люди разводятся и оказываются одинокими. А сексуальные потребности внезапно не исчезают. Не так просто найти человека, который понимает и знает тебя в постели. Незнакомые люди пугают, а человек, за которым ты была замужем, по крайней мере…

— Да, это случается со многими. Хвастаться тут, пожалуй, нечем, но это бывает.

— Естественно, возникает чувство вины, но вериги тут не помогут. Если бы люди распинались из-за каждой ошибки, на планете бы никого не осталось. Можно пойти в церковь, постараться упорно работать, чтобы сделать все правильно. Но никто не имеет права судить. Люди грешны.

В какой-то момент они, по-видимому, сбросили простыню и холщовое покрывало на пол. Крэйгу пришло в голову, что никто, кроме его жены, не попытался бы открыть философскую дискуссию голышом, со следом поцелуя взасос на плече и любовного укуса на чудной округлости ее правой груди.

— И никто никогда ничего не узнает. И мы не будем делать это снова, — быстро договорила Карен.

— Нет.

— Твои родители живут в нашем городе. Мои тоже. А дети… они достаточно сообразительны, чтобы свести нас тут одних. Вот гарантия, что мы никогда не должны допускать этого снова. Еще важнее, что при всех не будет другой возможности. Так что это было одноразовое событие. Правильно?

— Правильно.

Ее взгляд внезапно упал на его шею.

— Боже, и это сделала я?

— Сделала что?

Он провел рукой по плечу. Царапины — не до крови, но достаточно отчетливые для любовницы, чувства которой так восхитительно вышли из-под контроля. Сейчас его жена была ребенок, который тоже вышел из-под контроля.

Она откусила кончик ногтя.

— Крэйг… — В ее глазах светилось отчаяние. — Я просто хочу, чтобы ты знал — я не хотела сделать тебе больно. Мы причиняли достаточно несчастий друг другу. Если ты ненавидишь меня из-за того, что случилось…

Он сжал пальцами ее запястье.

— Кара… что бы ты ни сделала, я не могу тебя ненавидеть. Может быть, были моменты, когда я злился до чертиков, но это был гнев, а не ненависть. А что до любви, мне все равно, было это правильно или неправильно. Я рад, что это случилось, и я ни о чем не жалею.

— Ты должен, — прошептала она.

— Нет.

В первый раз она взглянула ему в глаза.

— Я думала, ты на меня рассердишься.

— А кто начал первый поцелуй? Ты ничего не начинала. Это был я.

Усмешка чуть тронула его губы.

— Раньше ты бы размахнулась и врезала мне как следует. Если ты еще в настроении, можешь это сделать с полным правом.

Но единственное, что его жена была в настроении сделать, — это сбежать. Похоже, она только что осознала, что они держатся за руки… ласкают друг другу пальцы… и делят одну и ту же подушку в постели голышом.

Она спрыгнула с постели. Меньше чем через пять минут, кое-как застегнув блузку и не причесавшись, она уже мчалась вниз по дороге. Предлогом для бегства были дети. Манипуляции Джулии и Джона Джэйкоба нужно было немедленно остановить, особенно там, где это касалось их родителей. Карен была не только хорошая мать, она умела блестяще справляться с неловкими ситуациями.

Предлог был хорош, но Крэйг считал, что у Карен была более основательная причина для бегства. Она не могла выносить его присутствия.

Он провожал машину глазами, пока она не исчезла из виду. Потом провел рукой по волосам и подумал о том, как еще сегодня утром рассмеялся бы в лицо тому, кто бы сказал, что он проведет день в постели со своей бывшей женой.

Но теперь он не смеялся. Он резко повернулся. Внезапно ему захотелось поскорее убраться отсюда самому. Быстро и четко он уложил в сумку оставшиеся продукты. Оделся, закрыл окна, проверил газ. Убрал в спальне простыни, постелил свежие и начал застилать постель покрывалом.

Из тяжелых складок выпал ее лифчик.

Мгновенно он забыл, что спешит. Он медленно опустился на кровать, держа в руках кусочек ткани. Это был простой хлопчатобумажный лифчик, без кружев, без проволочек, придающих форму. Монахини и те, вероятно, носили более соблазнительное белье. Когда-то он посмеивался над тем, что Карен носила белье хорошей девочки, но она никогда не афишировала свою фигуру, никогда не стремилась привлекать мужские взгляды.

От лифчика веяло запахом ее кожи и чуть-чуть какими-то мягкими цветочными духами. Жимолостью? Она любила духи, всегда душилась, но меняла их по настроению. Десятки флакончиков стояли у нее на туалете. Когда она была «в настроении», брала «Шалимар». Не в настроении — «Ред». А когда была расстроена, о чем-то беспокоилась, то всегда брала легкие, прохладные цветочные духи. Как жимолость.

Значит, ты боялась сюда ехать, Кара?

И уж конечно, не ждала, что снова займешься любовью со мной.

Он зажмурился под грузом вины. Это было давно знакомо. Вина тяготела на его отношениях с Карен с самого начала.

Он еще помнил, как после их первого неудачного любовного опыта он клялся, честно и искренне, что это никогда не повторится.

Клятва продержалась целых три дня. Он проводил ее домой из школы, узнал, что ее родителей до шести не будет дома, и затем они очутились в ее спальне, на кровати, а куклы и плюшевые мишки смотрели на их дикости с полки в углу. Через два дня они просто гуляли по лесу, болтая и держась за руки. Час спустя они шарили по кустам в поисках своей одежды.

К тому времени он купил презервативы — за городом, где их никто не знал. Несколько штук он потратил на тренировку, запершись в ванной. Нельзя же было показаться Карен совсем неопытным. Он понял, что надо делать, но недостаточно быстро.

В первый раз они не пользовались ничем. У нее случилась задержка. Он еще помнил, как они поехали в кино, как она быстро села в машину и тут же разревелась. Задержка была не на день, а на целую неделю, она была потрясена и напугана. Следующие две недели они провели в целомудрии, как монахи, как будто это могло помочь.

Помогло. Все опять пошло нормально, но, к несчастью, к этому времени их отношения начали беспокоить всех четверых родителей. Крэйг сообщил отцу, что все прекрасно. Она сказала матери, что ничего особенного не происходит. Им никто не поверил. Хотя ему в октябре исполнилось восемнадцать, Карен должна была ждать восемнадцатилетия еще несколько месяцев. Возможно, если бы не запрет видеться, им не показалось бы таким романтичным уехать в другой штат и там тайно пожениться.

В ту осень оба получили стипендии в одном колледже. Крэйг обещал ей, что они справятся. Бог знает как, без гроша в кармане, без крыши над головой. Родители, те и другие, с ними не разговаривали.

Но они добились своего. Они сняли чердак в городке, нашли работу, учились, жили на ореховом масле и горячем сексе. Они имели друг друга. Им было все равно. У них была любовь, которая никогда не умрет.

Но когда Карен исполнилось девятнадцать, презервативы подвели. Появился Джонатан Джэйкоб, а в следующем году — Джулия. Кара бросила колледж, но ей, похоже, было все равно. Она любила малышей, любила его, любила жизнь. И, боже мой, он пошел бы на убийство ради нее.

К несчастью, романтика убийства ради истинной любви не значилась в меню. Обед стоил дороже, чем ореховое масло. Горячий секс не помогал платить за квартиру. Кара нашла работу машинистки. Он не мог бросить колледж, но нашел себе вторую «левую» работу. И это был момент, когда он в последний раз видел свою жену. За добрые двенадцать лет.

Крэйг тупо смотрел на потолочные балки. Очевидно, это все-таки было преувеличение. Он видел ее, жил с ней, спал с ней. Они вместе вырастили двоих детей. Но где-то за это время он ее потерял. И — проклятье! — абсолютно непонятно где.

Все эти годы его грызло чувство вины. Он соблазнил Кару прежде, чем она была действительно к этому готова, втянул ее в брак, хотя оба они были слишком молоды. Он виноват в том, что они расстались. Он виноват… да во всем! Именно из-за него они всегда попадали в беду, и он обязан был все поправить — для нее.

Но оказалось, что он только думает, что поправляет.

Не успел он оглянуться — у них уже был дом в пригороде, он был вице-президентом «Хайтек». Ребята наконец достаточно подросли, чтобы дать им свободное время, и он зарабатывал кучу денег. Они должны были быть счастливы. Вместо этого они ссорились. Скверно, безобразно, жестоко ссорились. По глупейшим поводам. Кому стричь газон, кому идти в прачечную, какую идиотскую передачу смотреть по телевидению.

Волшебство не просто ушло. Оно было растоптано до смерти.

Со временем пришлось посмотреть фактам в лицо. Карен не любила его больше. Развод не был болезненным. Жить вместе стало невыносимо. Развод стал законным освобождением от боли. Жизнь продолжалась.

Или он думал, что она продолжается? Если волшебство было растоптано, то что произошло сегодня утром, Крэйг Риордан? Что произошло с ней? Что произошло с тобой?

И, еще важнее, что ты собираешься с этим делать?

В следующую среду Карен оставила работу ровно в пять и рано пришла домой. Входя в дом, она отметила свежеподстриженный газон и аккуратно сложенные пакеты с мусором. Джон Джэйкоб постарался. Войдя в свою лимонно-белую кухню, она увидела сверкающие столы, сверкающую посуду, картошку, уже кипящую на плите. Это была работа Джулии.

Всю неделю дети могли бы блистать в главных ролях фильма про образцовых подростков. Карен сняла лакированные туфельки и красный блейзер, размышляя о том, что материнство — процесс, состоящий в том, чтобы методом проб и ошибок находить правильные кнопки.

Она не кричала на них из-за смешной попытки устроить ей свидание с отцом. Никаких наказаний. Никакого ворчания. Она просто объяснила, что любит их и понимает их чувства. Большинство детей, у которых родители в разводе, хотят, чтобы семья воссоединилась. Ей было жаль, что их надежды на примирение не могли оправдаться. Новые попытки в этом направлении только расстроят и огорчат их отца.

Это было все, что она сказала, но дети были потрясены. Очевидно, им вовсе не приходило в голову, что их заговор может повредить отцу.

С того самого дня дом сверкал чистотой, а ее чертенята превратились в сущих ангелов.

Карен не хотелось вызывать в детях чувство вины — это противоречило всему ее стилю воспитания, но, пожалуй, раз в пятнадцать лет это было простительно. Теперь, она полагала, никто из них не будет разрабатывать новых попыток супружеского примирения.

А это было важно. Она не была уверена, что пережила первую.

— Ma! Ты так рано дома!

— Привет, моя радость. Спасибо, что начала готовить обед. Ты просто прелесть.

Она быстро обняла свою младшенькую, подумав, что Джулия становится невероятно хорошенькой. Мастью она пошла в отца — те же темно-русые волосы и темные глаза. Мальчики крутились около нее уже целый год, но пока что на свидания она не бегала. Что вполне устраивало Карен.

— Как в школе?

— Скучища.

Карен была крайне удивлена, получив такой ответ.

— Но с занятиями нормально? Учителя хорошие?

Ребята только что вернулись в школу. Дочь получила школьную премию и, хотя она и под пыткой бы в этом не призналась, любила школу.

— Все о'кей, — нетерпеливо ответила Джулия, потом неуверенно сказала: — Мам, кое-что случилось.

— Что именно?

— Я хотела тебе помочь. И когда я пришла, я начала стирку.

— Ну, и?..

— И твой шоколадный свитер, который ты так любишь… Я не знала, что его нельзя сушить. Я вроде бы посмотрела все этикетки…

— Мм. И какого он теперь размера?

— Налезет на пуделя. Карликового пуделя. Ой, мне так жалко.

— Брось. Что такое свитер?

Пожалуй, превращение детей в идеальных, совершенных, заботливых ангелов тоже имеет некоторые неудачные последствия. Но это неважно. Если дети оставят нелепые надежды на ее воссоединение с Крэйгом, она готова пожертвовать всем своим гардеробом.

— Хелло, ма. Ты уже дома!

Она еще раз обернулась. Джон, как положено, придвинулся, чтобы она его обняла. В последние три года он шарахался от каждого выражения женской привязанности, даже исходящей от матери. Слава богу, он это перерос. Когда он стал на полголовы выше нее, он, по-видимому, решил, что матери так уж устроены, а он в достаточной степени мужчина, чтобы терпеть материнскую ласку.

— Все ясно. Ты умираешь с голоду. Обед через две минуты. В школе о'кей? Домашнее задание?

— Уже сделано.

Он поднял глаза к небу когда она в шутку схватилась за сердце.

— И газон.

— Я знаю, видела. Спасибо, коротышка.

— Бабушка звонила. Звала нас обедать в пятницу. И я говорил с Фитцем насчет работы после школы.

Карен не была так уверена насчет этой работы. Джон Джэйкоб, правда, добивался в школе хороших результатов без напряжения, но теперь он думал только о том, чтобы делать деньги. Он хотел машину. Собственную машину. Он хотел ее больше всего на свете.

— Ну ладно, мам, я справлюсь. Если пойдут плохие отметки, я всегда могу бросить.

— Поговорим потом, — пообещала Карен.

Обед прошел, как всегда, — быстро, шумно и бестолково. У Джона появилась новая подружка. Джулия его подкалывала, и очень едко. Опрокинули стакан молока. Обнаружилась аллергия на тертые яблоки, как на любые овощи и фрукты. Три раза звонил телефон. Два звонка были адресованы Джулии. Звонили мальчики, ее дочь при этом краснела до ушей и не могла дождаться, когда можно будет бросить трубку. Один звонок был Джону. Он засунул руку в карман и говорил искусственно пониженным баритоном. Видимо, это была новая девочка.

Унаследованное от родителя сверхактивное либидо не слишком беспокоило Карен. Вот когда ее сына одна и та же девушка будет интересовать больше недели, тогда и будем беспокоиться.

Она оставила их ссориться из-за мытья посуды, вышла в гостиную и включила «новости». Пока она сидела, свернувшись в клубочек в углу кушетки, комментатор выдавал обычную порцию войн, наркомании и преступлений. Она не могла во все это вслушиваться.

Неделя выдалась необыкновенно удачная. С чувством вины или нет, ребята были на ровном киле, заняты делом и довольны. На работе дела шли как никогда. Джим, шеф-менеджер компании Макалви, с понедельника повысил ей зарплату. Долгий путь она прошла от машинистки до его личного помощника. Джиму было шестьдесят три, и он мог бы быть старомоден, чтобы заставлять ее подавать кофе. Вместо этого все эти годы он включал ее в проекты, которых она боялась, и возлагал на нее ответственность, с которой она поначалу не могла справиться. Зато теперь он говорил, что она может руководить фирмой без него. Это, собственно, так и было. Но повышение зарплаты — всегда приятный сюрприз.

Так что неделя была прямо-таки золотой, твердила себе Карен. За одним маленьким исключением. Нервы разъехались вконец. Она готова была буквально лезть на стенку.

Неугомонный ветерок веял через прозрачные занавески. Расстроенно хмурясь, она оглядела комнату. Наверху были три спальни. Внизу была лимонно-белая кухня, кладовка, огромная детская и эта маленькая квадратная гостиная — ее убежище, ее оазис, место, где она могла тихо передохнуть, когда ей это было нужно.

Ковер был кремовый, общая цветовая гамма — коричневая с оранжевым, но в остальном комната представляла собой свалку всякой всячины. Кушетка столетней давности соседствовала с современной индейской керамикой. Сюрреалистический горный пейзаж в коралловых и коричневых тонах висел над резным столиком времен Американской революции. Круглая висячая лампа с подвесками принадлежала ее бабушке.

Карен знала, что комната отражала ее неважный вкус, но ей было на это наплевать. После развода комната, стоило ей войти сюда, напоминала о Крэйге. Как хорек, она собирала в норку вещи, которые любила. Ей это помогало.

Только сегодня все это не могло ее успокоить. «С тобой все в порядке». Эти слова с субботы крутились в голове раз двадцать, как будто кто-то все время старался ее ободрить. Все нормально. Дети, дом, работа. Все как всегда. Твой мир не рухнул в субботу. С тобой все о'кей.

Она откинула голову. Решила расслабиться. Тут же раздался звонок в дверь. Сделав гримасу, она поднялась с кушетки и протопала к двери прямо в чулках. Долговязый мальчишка перед дверью имел шесть футов роста, три волосинки на подбородке и ужасное смущение на лице от того, что он ее побеспокоил.

— Он либо в кухне, либо в мастерской, Родж, — сообщила она.

Роджер мгновенно устремился на поиски ее сына.

Через шесть минут звонок зазвонил снова. Карен снова поднялась с кушетки, чтобы приветствовать красотку у двери. По количеству косметики она могла сойти за ходячую рекламу.

Лифчика под обтягивающей блузкой явно не было. В ушах, как заметила Карен, появились новые дырки. Теперь в каждом ухе их было уже по две.

— Джулия либо в кухне, либо в мастерской.

— Она, наверно, занята.

— Она не занята.

— Мне неловко ее беспокоить.

Карен подавила невольный вздох. В ближайшее время ей придется попытаться раскусить Марту. Как может девочка, которая устраивает себе такую внешность, быть таким болезненно застенчивым интровертом?

— Она будет рада тебя видеть, девочка, — сказала Карен ласково. — Входи же.

Марта, как и Родж, послушно пошлепала в дом.

Едва она успела вернуться на кушетку, как звонок опять затрещал. Так, подумала она, это будет тот еще вечерок. Подростки имели тенденцию собираться в грозди. У других родителей хватало ума понять, как быстро группа подростков может превратить дом черт знает во что. Никто их не хотел принимать. Никто, в здравом уме и твердой памяти, не открыл бы для них свой дом, и Карен отлично знала, что все родители по соседству считают ее бесхарактерной дурехой.

И правильно считают. Рассчитывая в уме, хватит ли в доме картофельных чипсов и прочей ерунды на вечер, и отлично понимая, что этой ерунды никогда еще не хватало, она в третий раз пошла открывать дверь.

— Они либо в кухне, либо… — И тут ее голос прервался.

В дверях на этот раз стоял не угловатый переросток, но очень высокий мужчина в сером в полоску деловом костюме.

Мгновенно у нее пересохло во рту. Язык как будто распух, жилка на горле конвульсивно забилась. Бывший муж, соображала она, явился, должно быть, прямо с работы. Он был в галстуке, а глаза были усталые, замученные. Он окинул ее взглядом, оценив синюю юбку и белую блузку, но особых эмоций на его лице не отразилось. Разве что он выглядел озабоченным.

— Извини, Карен. Я должен был позвонить. Но сегодня первый раз за всю неделю удалось уйти с работы пораньше. А я тебе обещал, что переговорю с ребятами.

— Звонить было не обязательно. Но с ребятами я уже переговорила.

— Я знаю. Предполагал. Но когда возникает проблема, она валится прежде всего на тебя. А данной проблемой, я думаю, мы должны заняться вдвоем. Они дома?

Крэйг, как и предыдущие гости, исчез в направлении кухни. Карен не двинулась с порога. Вторжение любого взрослого в компанию подростков имеет легко предсказуемые результаты. Через несколько мгновений Родж выкатился из кухни, всего два раза запнувшись на пути к выходу. За ним немедленно последовала Марта. Оба быстро пробормотали:

— До скорого, тетя Карен.

Карен было тридцать шесть, а не сто десять, и она всегда сердилась, когда ребята ее называли «тетей». Но сегодня она клюнула на наживку. Еще несколько минут после исчезновения ребят она не могла стронуться с места. В голове все крутилось: «С тобой все в порядке. С тобой все в порядке, Карен».

Только все было не в порядке. Не было ни тени порядка с тех пор, как они занимались любовью с Крэйгом. Всю неделю она впадала в панику, когда думала, как встретится с ним снова.

Она понимала, что это будет трудно, что между ними возникнут тяжелые, неловкие ощущения. И они возникли — у нее. Безоблачный сентябрьский вечер внезапно пронизало током. Сердце билось, как колокол. Кровь бросилась в голову.

Очевидно, у ее бывшего мужа не было таких смехотворных проблем. Сколько миллионов раз он вот так же входил, тратил на разговор с ней несколько секунд, а потом уходил к детям. Ничего не изменилось. Субботы вполне могло не быть. Она почувствовала облегчение и благодарность. Любовь, очевидно, ничего не значила для него.

Ужасное облегчение и сумасшедшая благодарность, сказала она себе твердо. Потенциальные последствия, если бы любой из них еще придавал этому значение, были бы кошмарными — для детей, для нее, для них обоих. Слава богу, она не построила никаких глупых, лживых надежд на основании одной встречи. Секс был, но просто секс. Последний и единственный раз ничего не менял. Они сожгли свои эмоциональные мосты еще до развода. И пути назад нет.

И вот сейчас, сказала себе Карен, в ближайшие секунды громадный, невыносимый комок в горле исчезнет.

 

4

Карен вовсе не собиралась подслушивать. Она отошла от двери и, будучи слишком взвинченной, чтобы вернуться к телевизору, пошла дальше в холл за книжкой. Не ее вина, что голоса были ясно слышны через открытую дверь кухни. Она хотела было уйти, Крэйг имел полное право поговорить с детьми наедине, но предмет разговора было невозможно игнорировать.

Дети знали, что иногда им удается втереть ей очки. С отцом они пробовали эти трюки редко. У Крэйга стиль воспитания был прямой и откровенный и, как предполагала Карен, он вынуждал ребят говорить об их чувствах. Попутно он четко выражал свои собственные.

Если Карен и питала некие томительные надежды на то, что любовный эпизод что-то между ними изменил, голос ее бывшего мужа убивал их так же бесповоротно, как дантист убивает больной нерв.

— Слушай, пап, мы извиняемся. Мы не хотели сделать больно тебе или маме.

— Вы должны извиниться перед матерью, а не передо мной. Все, чего я хочу, — это получить от вас несколько прямых ответов. Вы устроили целый заговор, чтобы свести меня и мать в бунгало вместе. Очевидно, вы имели в виду какую-то цель. Чего именно вы хотели или на что надеялись?

Карен слышала, как сын смущенно кашлянул.

— Мы просто подумали, что если в картине появится кто-то еще — парень у ма, или у тебя девушка, с которой ты встречаешься, — вы оба поймете, что еще близки друг другу.

— И ты клюнул, па! — вставила Джулия. — Сам знаешь, что клюнул. Я видела твое лицо, когда я сказала, что у мамы могут быть неприятности…

— И мама! Когда я сказал маме, что у тебя девушка, ее чуть удар не хватил. Вы же еще беспокоитесь друг о друге…

Крэйг спокойно прервал сына:

— Стало быть, вы открыли, что ваша мать и я еще имеют чувства друг к другу. Вы думали, это такая сенсация? Вы думали, что для нас двоих это будет чудесным откровением?

— Пап…

— Джулия, ты заставила меня поверить, что у матери неприятности. А ты, Джон, устроил ей еще более тяжелую сцену. Ну да, мы оба «клюнули». Если два человека в разводе, это еще не значит, что они перестали беспокоиться друг о друге.

— Но вот у Мэйсона родители в разводе. — У Джона от нервного напряжения задрожал голос. — Они в одной комнате не могут находиться без крика. Ты и мама никогда так не относились друг к другу.

— И это абсолютно ничего не означает, сынок. Люди разводятся по разным причинам и справляются с этим разными способами. — Крэйг заговорил рокочущим авторитетным тоном. — Я хочу, чтобы ни один из вас никогда не вмешивались в то, о чем ничего не знаете.

Его тон смягчился:

— Теперь слушайте. Вы оба. Вы думаете, мы прошли через развод просто так? Вы думаете, что мать и я стали бы терпеть все это, если хоть немного надеялись, что сможем заставить наш брак работать?

Карен взглянула на свои руки и увидела, что они так стиснули книжку, что суставы побелели. Крэйг всегда имел дар забивать гвоздь по самую шляпку, подумала она уныло.

То, что случилось в субботу, может быть, эмоционально и выбило ее из колеи часов на шесть, но этот безумный момент не должен заставить ее забыть прошлое. Они и прежде двигали небо и землю, но это не помогло. Они любили друг друга. Это тоже не спасло их. Ничто не действовало. Они просто были не способны наладить отношения.

Желая как можно быстрее исчезнуть из виду она обернулась, но слишком поздно. Крэйг вышел из кухни и застал ее врасплох.

Кровь бросилась ей в лицо. Чувствуя себя виновной, как если бы ее поймали на краже в магазине, она показала книжку:

— Я только…

Он приложил палец к губам, затем молча подтолкнул ее к парадной двери. Снаружи она остановилась было на ступеньках, но он покачал головой и двинулся дальше. Карен поняла, что он хочет поговорить с ней подальше от детских ушей, но на ней не было туфель. А он уже на бешеной скорости мчался через лужайку к гаражу.

Она поджала губы и зашлепала за ним, мысленно списывая пару чулок, надеясь, на то, что разговор займет не более четырех секунд, и предполагая, что Крэйг хотел лишь подтвердить их единый родительский фронт. Когда он уйдет, она зажмет свои растрепанные чувства, выльет флакон шампуня в горячую ванну и будет отмокать там добрый час или два. Тогда ей будет лучше.

Карен готова была держать пари, что ее настроение начнет улучшаться, как только бывший муж исчезнет из виду. Тем более что четыре секунды разговора, может быть, удастся сократить до трех.

Маленькая палочка попала между пальцами. Подпрыгнув на одной ноге, она вытащила ее и вновь взглянула вперед.

— Крэйг, ради бога…

Она не поверила своим глазам. Крэйг исчез за углом гаража. Там не было ровно ничего, кроме поленницы дров, забытой велосипедной шины и бурьяна по колено. Ей понадобилась целая минута, чтобы туда добраться, пришлось балансировать на цыпочках через опилки и щепки.

Когда он повернулся, взгляд его мгновенно упал на ее ноги.

— Да ты босиком, — заметил он.

Никто, ну никто не выводил ее из себя быстрее, чем ее бывший муж.

— Риордан! Я должна была догадаться, что ты залезешь за гараж?

— Я, собственно, этого не планировал. Я просто хотел зайти куда-то, чтобы дети несколько минут не знали, где мы.

Этого он, безусловно, добился. Ни Джон, ни Джулия ни за что бы не догадались, что их почтенные родители спрятались за поленницей. Чувство юмора у Карен шевельнулось было, но сразу пропало.

— Я слышала, что ты им сказал, и согласна с тем, как ты это провел. Ты ясно дал понять, чтобы у них не было никаких иллюзий относительно того, что мы сойдемся снова.

Солнце садилось быстро, и выражение его лица было неразличимо в полусвете.

— Я не хотел, чтобы они строили новые матримониальные планы. Не только ради нас, Кара. Ради них.

— Я же сказала, я совершенно согласна. Они достаточно натерпелись от нашего разрыва.

— Они не должны впутываться в наши проблемы.

Она кивнула на этот раз одновременно с мужем и заметила, что Крэйг поднимает руки. Заметила, но не поняла, что руки тянутся к ней, пока не стало поздно. Он взял ее за плечи, приподнял на цыпочки, склонил голову набок, закрыв от нее красное закатное небо, и затем приник губами к ее губам так, как будто бы поцелуй не мог уже ждать дольше.

Мысли рассыпались в ее голове, как конфетти. Карен думала, что у ее бывшего мужа в мыслях только дети и он списал любовное свидание в субботу как безумное, безответное и ошибочное предприятие, каким оно и было. Неважно, если ей было больно. Она рассчитывала, что Крэйг окажется мудрее, чем она.

В поцелуе, однако, мудрости не ощущалось. Она чувствовала в нем жажду, отчаяние, поиск в давлении его губ, видела те же чувства в его светящихся темных глазах. Все было как в субботу. Только хуже. Ощущение его рук, его запах, порыв, напряженность и тайное возбуждение от того, что он так близко.

Глубоко внутри нее началась дрожь. Это был страх, но сладостный страх. Как будто стоишь на высокой вышке перед прыжком в зеркально-черное озеро. Так быстро, так невероятно быстро могла она нырнуть в эту воду, так глубоко, что, может быть, не вернулась бы. Может быть, перестала бы дышать навсегда.

Но она чувствовала, что перестанет дышать, если он перестанет ее целовать.

— Черт возьми, Кара, — услышала она, но в голосе, низком и хрипловатом, таилась ласка. Его губы скользнули вниз по ее горлу, потом вверх, за ухо.

— Будь хорошей девочкой, — смеялся он когда-то, но сам-то был порочным. Он помнил, что мочки ушей были почти болезненно чувствительны. Руки скользнули по спине к бедрам. Молниеносно она прижалась к нему. Он был тверже стали. Горячей стали. Но, да простит ей бог, огонь в ее жилах был не холоднее.

— Карен!

Он схватил ее за плечи и откинул голову. Со свистом выдохнул воздух.

Это вернуло ее к реальности. То, что не могло и не должно было случиться, снова случилось. Молчание, пронизанное электричеством, повисло между ними. Она увидела темную страсть в его глазах, видела, как он стиснул зубы в яростной попытке овладеть собой. Но Карен уже не знала его так хорошо, как раньше, а в этот момент с ужасом поняла, что, возможно, никогда его не знала.

— Ты дрожишь, — проговорил он хрипло. Она кивнула. Отрицать было бы смехотворно. У нее буквально подгибались ноги. — Испугалась?

Она снова быстро кивнула.

— Не ты одна.

Он нежно, мягко провел пальцем по ее щеке, потом уронил руки и показал на бревна.

— Давай, ты сядешь сюда, — он попятился к стенке гаража, — а я постою здесь. И будем поддерживать между собой эту безопасную дистанцию, пока все это не обсудим.

Сухая попытка пошутить была несколько вымученной, но Карен была более чем готова отодвинуться на безопасное расстояние. Она опустилась на бревно и глубоко перевела дыхание.

— Крэйг… Я не понимаю, что происходит.

— Ты думаешь, я понимаю?

— Но ты все начал специально. Это произошло не случайно, как в субботу. Ты поцеловал меня умышленно.

— Да. Потому что я хотел знать, приснилась мне суббота в фантастическом сне или все было реальным.

Он повел плечами, ослабил галстук.

— И не говори мне, Кара, что не хотела бы знать то же самое. Я видел, как ты на меня посмотрела, когда я вошел.

— Я думала, ты все забыл, выбросил из головы.

— Радость моя, нужна лоботомия, чтобы я это забыл.

Их глаза встретились, в его взгляде светилась откровенность и мрачный юмор. Он напряженно изучал ее лицо.

— Если я задам тебе вопрос, ты ответишь на него прямо? Не думая, не увиливая, просто… и прямо?

Она ждала, не зная, что будет дальше.

Крэйг снова взглянул ей в глаза.

— Я хочу знать, что пошло не так. Что действительно пошло не так между нами, потому что, будь я проклят, если это когда-либо знал.

Ее пальцы внезапно впились в грубую кору бревна.

— Ну, Крэйг. Может быть, нам и удавалось скрыть это от детей, но мы же схватывались как кошка с собакой. Мы шипели друг на друга и каждый раз кусались до крови.

— Это я знаю. Я помню, как злился. Но я не уверен, что знаю и что когда-либо знал, почему ты так злилась на меня.

— Злость работала туда и обратно, — напомнила она ему, — виновата бывала не только я.

— О'кей. Но именно сейчас я хочу знать, что ты чувствовала?

Карен ощущала кору, царапающую ее нежные ладони, видела, как кровь заката струится сквозь живую изгородь. Другие женщины как-то легко умели говорить об эмоциях. Ей это было не просто. Она закрылась, замкнулась в себе после развода. Выставлять напоказ еще болевшие старые раны не было никакого желания.

— Кара? Ну просто попытайся, ладно? Я не хочу причинять тебе боль. Но мне нужно понять.

Если бы Крэйг требовал, она, быть может, заставила бы его замолчать. Но в его голосе слышалась тихая боль и огромное желание понять. Ее сердце тоже томилось долгие черные часы в аду безответных вопросов и ран, не желающих заживать. Она подняла руку в беспомощном жесте, не глядя на него, сознавая, что в голосе звучат непролитые слезы.

— Это не было что-то одно. Это были тысячи всяких вещей, которые копились, копились и копились.

К ее удивлению и огорчению, слова полились, как будто прорвало плотину:

— Я всегда ставила тебя и детей на первое место. Я хотела, чтобы так было. Ты меня никогда не заставлял… но все, чего хотела я лично, вечно откладывалось. Ты получил свой диплом, образование, но я-то ничего не получила. Я могла стать только машинисткой. Да, со временем я поднялась по ступенькам, но это отняло столько лет, когда я работала полный день и старалась быть хорошей матерью, экономила и копила, а ты — ты как будто ничего не замечал. Или перестал замечать. Перестал заботиться. Я чувствовала, что меня используют и принимают как должное. Тебе удалась карьера, что изменило всю твою жизнь, а я так и осталась на ранчо, старомодной женой, всегда за сценой, скупой и скучной, как старая привычка.

Крэйг коротко выругался.

— Какого дьявола ты раньше мне об этом ничего не говорила?

— Я говорила тебе десятками, сотнями способов, — горячо ответила Карен.

— Ни черта ты не говорила и не смей плакать. Сегодня ты первый раз со мной вот так откровенно говоришь за многие годы. Ты, очевидно, думала, что я должен читать у тебя в мыслях о том, что ты чувствуешь…

— Нет.

Слезы застилали ей глаза, но она сумела глубоко перевести дыхание. Да, трудно было вот так делиться чувствами. Она предпочла бы ходить по раскаленным углям. Но уж раз они зашли так далеко и Крэйг настаивает на откровенности, ей тоже захотелось очистить наконец атмосферу между ними.

— Нет, я не думала, что ты читаешь мысли, — сказала она устало, — но я просто не знала, как может женщина сказать мужчине о том, что он разбивает ей сердце. Сказать было нечего, Крэйг. Нечего, раз ты перестал беспокоиться.

— Кара?

— Что?

— Ты доводила меня до бешенства. Я причинял тебе боль. Но я никогда не переставал беспокоиться.

Он потер глаза, потом потряс головой. Медленно, угрюмо он начал говорить о собственных старых ранах:

— Ты, похоже, никогда не понимала, как тяжело я работал, как упорно я пытался добиться успеха в твоих глазах. Ведь это я вовлек тебя в неприятности, солнышко. Это я всегда впутывал нас в неприятности. С моей точки зрения, я должен был все исправить. Только к тому времени, когда я построил все как следует, ты, кажется, полностью потеряла к этому интерес. Ты всегда занималась сотней других вещей. Мы были вместе в постели, но это было как огонь и дым. Быстрое пламя, вспышка, а потом ты была слишком занята, чтобы уделять мне время. Я изо всех сил старался сделать столько всяких вещей, чтобы быть достойным тебя…

У нее вырвалось короткое восклицание:

— Ради бога, Крэйг. Тебе никогда не нужно было ничего для этого делать. Как тебе в голову пришла такая идея? И почему ты раньше не рассказал мне о своих чувствах?

Крэйг ответил сухо и неторопливо, бессознательно повторив ее же слова:

— Я думал, что говорил. И не один раз, а десятками и сотнями способов.

Карен услышала эхо собственных слов и подняла голову. Красный шар солнца скрылся из виду. Вечер был тих, тени сгущались, температура быстро падала, что говорило о приближении осени. Она слышала звуки, доносившиеся с улицы. В их доме зажегся свет, и Джон и Джулия могли пойти их искать и появиться здесь в любую минуту.

Однако она не могла отвести взгляда от глаз Крэйга. Их объединяли годы, полные не только ошибок и боли, но и любви. Возможно, они не могли бы нанести столько ран друг другу, если бы не любили так горячо.

Карен никогда не предполагала, что его напористость, увлеченность, стремление во что бы то ни стало сделать карьеру были связаны с ней, с желанием добиться успеха в ее глазах. Стыдно, что она была такой бесчувственной и, живя рядом, могла так мало знать человека, которого любила всем сердцем и душой.

— Я никогда не хотела обидеть тебя, — сказала она мягко.

— Я тоже.

Чувство светилось в его глазах.

— Но я также никогда не думал, что мы снова будем заниматься любовью, Кара. Я думал, это ушло и у тебя не осталось ко мне совсем никаких чувств…

— Мы не можем вернуться назад.

— Ты думаешь, я этого хочу?

Она пытливо смотрела ему в лицо.

— Нет. Но теперь все по-другому.

— Я знаю.

— Ребята — они уже имеют идеи о нашем соединении и опять запутаются и расстроятся, если мы начнем встречаться, и ничего не получится. В семнадцать лет можно было оправдать нашу агрессивность и безответственность. Сейчас других людей затрагивает то, что мы делаем. Мы не можем так рисковать снова.

— Конечно, нет.

— Мы ничего не можем сделать. На нас обоих лежит слишком много обязанностей. Уединение будет совершенно невозможно.

Крэйг кивнул:

— У нас нет другого выбора.

— Точно.

— В теории, Кара, это все звучит очень здорово. Особенно когда нас разделяют три фута. Попробуй-ка подойти сюда. Поближе. Так ты мне лучше покажешь, как мы будем игнорировать этот маленький лесной пожар.

Карен и не взглянула на кухонное шерри и взялась прямо за пыльную бутылку бурбона, который она держала для праздников. Дети были уже в постели; она наполнила большой высокий стакан. Первый глоток был как ожог, но она ухитрилась протолкнуть напиток внутрь.

Завтра ей надо работать, это означало, что она должна выспаться.

Она тронула ногой поверхность воды. Ванна была полна до краев и пахла дамасской розой. Цветочные запахи всегда расслабляли, утешали ее. И роза имела тонкий, мягкий, соблазнительный аромат.

В горле внезапно образовался комок. Сто лет назад Крэйг принес ей чайные розы. Жили они тогда чуть не впроголодь. Счета за электричество, отопление, телефон оплачивались в последнюю минуту. Она чувствовала себя виноватой, когда покупала новый тюбик губной помады. Он ходил в заношенных воротничках. И этот псих, этот проклятый псих, ее муж, купил ей розы. И не одну, а целую дюжину.

Она отчаянно любила розы. Они были не красные, а бледно-желтые, с нежным, драгоценным оттенком и ароматом. Она поставила их в высокий стакан, потому что вазы у них не было. Сперва бутоны оставались плотно закрытыми, но потом лепестки начали раскрываться к свету и солнцу.

Даже мысль о тех розах заставляла ее жаждать его, любить его снова и снова.

— Выпей, Карен. Видит бог, что-то должно вернуть тебя к реальности. Выпей. Выпей.

Она сделала еще один большой глоток бурбона и глубже погрузилась в воду. От обжигающей воды у нее сморщилась кожа, но она была еще не готова вылезать.

Волшебство — старая черная дьявольская магия — возникло между ними снова, и они об этом знали.

…Джулия и Джон стояли на крыльце, взывая.

— Пап? Мам?

Но дьявол в сером костюме не хотел отпускать ее, его взгляд притягивал могущественнее, чем магнит.

— Я теперь тебя не знаю, — признался он.

— И я не знаю тебя.

— Мы в опасных водах, Кара. И спасательных шлюпок не видно. Мы потерпели крушение. Даже любя друг друга, мы потерпели крушение.

Она энергично кивнула.

— Но что, если мы попробуем? Строго между нами. Если мы будем осторожны, никто не вмешается и никто не узнает. — Он тщательно выбирал слова. — Никаких ожиданий. Мы оба слишком умны, чтобы строить нереальные ожидания. Но я честно хотел бы узнать, какая ты теперь. Я просто… хочу видеть тебя, говорить с тобой. Что ужасного может случиться, если мы просто узнаем друг друга снова?

В то мгновение ей казалось, что в его предложении масса смысла. Когда их отношения начали портиться, она потеряла не только мужа, но и друга. И теперь, как говорил Крэйг, можно было попробовать вновь восстановить их дружбу.

Она в третий раз хлебнула бурбона, но алкоголь был бесполезен. Адреналин мчался по ее венам быстрее ракеты. Карен чувствовала опасность, и при этом не давала покоя боль от слишком многих старых ран. Она едва не потеряла душу последний раз, когда они потерпели крах.

Дав согласие на встречу, Карен боялась, что они никогда не сумеют стать друзьями снова, но еще больше опасалась того, что сумеют.

 

5

Карен взбила подушки, водрузила на нос очки для чтения и взяла с ночного столика книжку. Было около полуночи. Она дошла до второй страницы, когда снизу донесся душераздирающий вопль.

Целое стадо слонов топало вверх по лестнице. Через несколько секунд стадо вновь загрохотало вниз. Второй ужасающий вопль прогремел на весь дом. За ним послышалось сдавленное, восторженное, возбужденное хихиканье. Мощность звука поднялась до оглушающего уровня, затем все смолкло. Рок-н-ролл возник теперь в детском логове, достаточно громко, чтобы заставить мертвых порадоваться, что они мертвы.

Джулия спрашивала накануне:

— Ничего, если я приглашу девочек в субботу вечером, а, мам? Мы потихоньку, я обещаю. Ты даже не заметишь, что мы здесь.

Через час Карен решила положить конец этому бедламу. Сейчас это было бы напрасной тратой слов. Пока девчонки не истощат свою невероятную подростковую энергию, они не успокоятся.

Потянувшись, чтобы почесать царапину на ноге, она услышала странный звук, похожий на быстрый удар дождя в оконное стекло. Небо тем не менее было безоблачным и ясным.

Однако странный звук послышался вновь. Нахмурившись, она встала на колени на краю двуспальной кровати и раздвинула занавески. Стекло отразило ее лицо, старую голубую ночную рубашку. Но снаружи из-за света за ее спиной ничего не было видно.

Карен выключила лампу и выглянула снова. Пригоршня песка ударила в окно как раз против ее носа, заставив инстинктивно откинуться назад. В ней потихоньку стало вспыхивать раздражение. Не желая быть для детей злобной ведьмой, она тем не менее требовала соблюдения некоторых правил. Дурацкие шутки на улице поздней ночью входили в этот список.

Она открыла замок, опустила раму, мысленно готовясь к демонстрации материнского гнева, но не увидела внизу скачущих пятнадцатилетних девчонок.

Света из окон первого этажа было достаточно, чтобы различить фигуру мужчины, стоявшего в заиндевевшей траве, уперев руки в бедра.

Страх не шевельнулся в ней. Даже в темноте она узнала этот красивый и знакомый призрак. Одетый в черный свитер и джинсы, высокий и широкоплечий, он отбрасывал огромную тень. Лицо было поднято к окну: твердый подбородок, черные, как у индейцев, глаза, растрепанная копна волос.

На мгновение Карен почувствовала, что ей снова семнадцать и ее заперли в комнате, запретив видеться с Крэйгом, и, однако, он пришел и кинул горсть гравия в ее окно, бросая тем самым вызов своим и ее родителям, а также любому, кто посмел бы разлучить их. Она была принцесса, запертая в башне. Он — ее темный рыцарь.

Придя в себя, она поняла, что внизу стоял не мальчик, а взрослый и опасный мужчина, отравивший ее сны своей земной чувственностью и надеждой, которой она боялась верить. Он опять внес смятение в ее жизнь, заставив вновь почувствовать неуверенность и смущение.

Должно быть, Крэйг еще не разглядел ее, так как Карен увидела, что он подбирает новую пригоршню гравия с дорожки. Она поспешно перегнулась через подоконник.

— Шшш, — прошептала она.

Он выпрямился. Его темные глаза нашли ее в тени окна. Он послал ей дьявольски лукавую усмешку, белые зубы блеснули на пиратском загорелом лице. По телу Карен побежали мурашки. Но Крэйгу об этом знать было необязательно.

— Ты спятил, Риордан? Ты уже дипломированный психопат? Если ты хочешь войти, почему не войти через дверь?

— По очевидной причине, Кара. Я не хочу входить. Я хочу, чтобы ты спустилась.

— Вниз?

— Вниз. Сюда. На улицу. И ради бога, поторопись, пока тебя кто-нибудь не увидел.

Карен не собиралась делать ничего подобного, по крайней мере, без причины, но он исчез в тени прежде, чем дать ей шанс потребовать объяснения. Возмущенная, она закрыла окно и взглянула на себя в зеркало. После душа она натянула на себя старье. Штаны пузырились на коленках, а свитер был со старыми, привычными, комфортабельными дырками. Ни белья, ни туфель, ни косметики. Надзор за стайкой девчонок едва ли требовал парадной одежды.

Я слишком стара, сказала она себе, чтобы красться на свидание с мужчиной посреди ночи, как незрелая, безрассудная девчонка.

Но тем не менее она сгорала от сильнейшего, зудящего любопытства и от неукротимого желания узнать, что же от нее было нужно Крэйгу. Чувствуя себя неловко и глупо, она сунула ноги в тапочки, на цыпочках прокралась к лестнице и заглянула за перила. Скатанные спальные мешки украшали холл. В кухне кто-то был, она слышала, как дверца холодильника открылась и захлопнулась. Но главный источник шума был в комнате Джулии, оттуда раздавалось хихиканье, смех и рок-н-ролл. Девочки танцевали.

Дорога к парадной двери была временно открыта. Я выйду только на пару минут, пообещала она себе.

Однако, когда Карен выскользнула наружу, никаких признаков Крэйга не оказалось. Ночной воздух был свежим и холодным. Деревья окаймляли аккуратно подстриженные лужайки, листва серебрилась в свете уличных фонарей, но ночь была тихой как могила и призрачно спокойной. Она нервно потерла руки.

Может быть, она возилась слишком долго и он уехал? Крэйг жил всего в трех кварталах отсюда. Во время развода это была еще одна вещь, которая не нравилась адвокатам. Дом, купленный Крэйгом, был слишком близко от ее дома. Но они разделяли надзор за детьми. Ребята могли преодолеть небольшое расстояние между домами на велосипеде или пешком, что они постоянно и делали.

Но сейчас на улице не было ни ее собственных, ни каких-либо других ребят. Карен потерла руки сильнее и затем внезапно обнаружила хвост белого «чероки», стоящего на дороге, но наполовину скрытого высокой оградой соседа. Она поспешила к нему, не зная при этом, правильно ли она поступает и нужна ли вообще эта встреча.

Однако как только она приблизилась к «чероки», пассажирская дверца распахнулась как по волшебству и она невольно хихикнула. Большая рука высунулась из дверцы и поманила ее внутрь.

— Долго же ты собиралась. И ради бога, лезь сюда, пока кто-нибудь из них нас не обнаружил.

— Кто-нибудь из кого? Из ребят?

Крэйг прислонился к дверце водителя и положил ногу на сиденье.

— Уровень шума в моем доме грозит полной глухотой. И это твоя вина. Если бы ты не согласилась устроить девчонкам вечеринку с ночевкой, Джон не явился бы с вытянутой физиономией и с жалобой на то, как давно он не приглашал к себе ребят. Я все еще не верю, что так купился. Да залезай, залезай.

Крэйг видел, что она нервничала. Аналогичное происходило и с ним, но он не хотел, чтобы это было заметно.

— Мне пришло в голову, что у нас одновременно возникла одна и та же проблема: ни покоя, ни уединения и некуда пойти. Мне кажется, я помню, как жаловался на это в семнадцать лет. Сейчас я чувствую себя так, как будто снова потихоньку удрал из дома, правда.

— Хуже, — призналась она и села, неплотно закрыв дверь, но не обратила на это внимания. Она искала в темноте его взгляд настороженно, как ягненок перед волком.

Импровизированное свидание посреди ночи разбудило у Карен любопытство и чувство юмора. Но Крэйг мог видеть, что она не так уж уверена в том, на что согласилась. В сгорбленных плечах чувствовалось напряжение. Она не знала, куда девать руки.

— Я действительно не должна оставлять девочек одних надолго…

— Пятнадцать минут максимум, по моим подсчетам, если говорить о мальчиках.

На самом деле мальчики были чистое золото. Они тихо играли в покер, и Крэйг сказал Джону Джэйкобу, что его можно найти по телефону у сестры. Но Карен приободрилась, когда услышала про лимит времени. Она откинулась на спинку сиденья и подложила под себя ногу, чтобы не выглядеть так, будто готова в любую минуту убежать.

— Чем это пахнет? — поинтересовалась она.

— Пиццей. Плюс пара банок воздушной кукурузы, украденной из ребячьих запасов. Ты есть хочешь? — Он бросил на нее темный взгляд, протянув руку на заднее сиденье. — Лучше, чтобы хотела. Я не могу слопать все это один. Сыр, ветчина, сладкий перец и целый миллион маслин…

— Маслин?

— Мальчишки только пиццу не сожрали полностью, — сухо ответил Крэйг.

Это была неправда, так как он пригрозил всей банде смертной казнью, если они хотя бы коснутся пиццы.

— Пришлось взять маслины.

Он бросил ей на колени пачку салфеток, потом потянулся за картонной коробкой.

— Столового серебра нет. Этого я не предусмотрел. Мне просто внезапно пришло в голову, что тебе тоже может понадобиться несколько минут отдохнуть от бедлама.

— Маслины, — повторила она. Вернее, пролепетала. Она всегда любила маслины. Маслины, а не зеленые оливки.

Однажды, в три утра, когда она была беременна Джоном, Крэйгу пришлось обыскать весь проклятый городишко, чтобы найти лавочку, которая была еще открыта и в которой продавали маслины. Когда он добрался домой, она опустошила целую банку.

— Пожалуй, кусочек пиццы, — сказала она чопорно, но съела четыре, откинувшись на сиденье, крутя в руках ломтики сыра и усеяв крошками всю машину. Слишком поздно Крэйг вспомнил, что никто не вызывал у него таких приступов смеха, как Кара. Она кричала на него, когда он обвинял ее в обжорстве. Когда мимо проехала машина, они нырнули вниз, как дети, боящиеся, что их застукают. Карен смеялась и не могла остановиться, когда сочный зеленый перец шлепнулся ему на колени.

Они не говорили о детях, о семье, о работе, а просто болтали: о форме луны, о пестром тощем коте, который однажды увязался за ней домой, о том, как бездарны они оба в фотографировании. Карен рассказала о том, что начала изучать китайскую историю, а он не имел об этом понятия, так же как и она не знала, что он занят сейчас с местными политиками.

Они не пытались задерживаться ни на одном предмете. Карен, естественно, касалась большего числа тем, чем он, но это было понятно, так как сидящая рядом с ним бывшая жена вносила смятение в его мысли.

Он убедил себя, что имеет этичные, честные, логические причины увидеть ее снова. Две недели назад страсть вспыхнула между ними, как пожар в сухом лесу. То же самое взрывное волшебство возникло, прокралось в поцелуй на заднем дворе.

Крэйг думал: он понял, что происходит. Они расстались, поскольку доводили друг друга до бешенства. Развод успешно разорвал этот порочный круг, но в конечном счете это был всего лишь юридически оформленный клочок бумаги. Их отношения никогда не имели конца, финишной черты, всех ответов, завершения. Он думал, что если они попытаются поговорить друг с другом искренне, взаимопонимание может помочь им обоим в дальнейшей жизни.

Лунный свет просачивался через ветровое стекло, делая ее кожу мягкой и бледной, как ваниль. Рваный воротник свитера открывал ее белое горло. Шелковые золотые пряди падали на лицо, когда она смеялась. Она пахла дамасской розой, и он помнил этот запах. Он вспомнил, как они сидели в отцовском грузовике, припаркованном где-то, где они могли быть одни, как ему достаточно было просто быть с ней, чтобы весь мир исчез, и как ему не хотелось позже отвозить ее домой.

Когда с пиццей было покончено, он собрал все в коробку и бросил назад. Карен еще слизывала крошки с пальцев, еще не вытерла губы после глотка колы. Крэйг глядел на нее, ясно понимая, что все его праведные рассуждения о «взаимопонимании» и «завершении» не стоили ломаного гроша.

Он хотел быть с ней, как сейчас. Вдвоем. Неважно, какой ценой и с каким риском.

— Риордан, я должна идти.

— Я знаю.

— Я сомневаюсь, что девочки заметили, что меня нет, но ты представить себе не можешь, что они могут натворить в доме…

— Я знаю, знаю.

Она поставила ноги на пол, положила руку на ручку, но не открыла дверцу. Она заколебалась, потом прошептала:

— Какой позор. Абсолютный позор встречаться украдкой в нашем возрасте. Прятаться. Безусловно, это самая неприличная пицца, которую я когда-либо ела.

— Потому она и оказалась такой вкусной?

— Какие могут быть сомнения? — хихикнула она, смех танцевал в ее глазах, но потом ее тон смягчился:

— Спасибо, Крэйг.

Он сдерживался, чтобы не поцеловать ее, и твердил себе, что порядочный человек должен оставить ее в покое, так как она боится новой обиды, а у него слишком много постыдных воспоминаний о неприятностях, в которые он впутывал ее в прошлом.

Однако, когда он нагнулся поближе, Карен сделала губительную ошибку. Она не отодвинулась и не шевельнулась, когда он взял в руки ее голову, а только пристально посмотрела на него. Ее глаза при этом лихорадочно блеснули, в них светились подозрительность и желание сразу.

— Всего один, — пообещал Крэйг.

— Нет.

— Чисто дружеский.

— Нет.

— Один. Очень короткий, с руками за спиной, разрази меня гром, если он займет больше тридцати секунд.

Сто лет назад он заключил такую же сделку и выиграл тот же нервный горловой смешок.

— Ты всегда был бессовестным приставалой, — проворчала она.

— Но тебе это нравилось, Кара.

Тихо, как шепот, его пальцы скользнули в ее волосы. Он чувствовал ее теплое сладкое дыхание, она была так близко.

— Ты любила, когда я к тебе приставал, дразнила и сводила меня с ума. Ты доводила меня до такого накала, что я был как в тумане.

Его тон изменился, весь юмор исчез.

— Это вовсе не было приставанием. Когда мы были детьми, я действительно верил, что могу поразить всех твоих драконов. Я обещал тебе дать безопасность и заботу. Поверь, что это было искренне. Сейчас единственная разница, может быть, в том, что я стал старше. Слишком стар, чтобы давать тебе обещания, которых не могу гарантировать.

Она издала мягкий, но сердитый горловой звук, и ему уже не понадобилось просить поцелуй. Она дала его, погрузив пальцы в его волосы и закрыв ему рот глубоким поцелуем, пославшим струи огня всему его телу.

Неопытная девушка просила обещаний, зрелая женщина ценила честность. Так она говорила ему, покрывая горячими поцелуями его лицо. Она была больна от обид, устала жить в аду прошлых ошибок. Об этом говорили ему ее руки, твердо сомкнутые на его затылке.

Она была напугана до безумия тем, что происходило между ними. Так она говорила ему, вернувшись к его губам, проводя по ним влажным языком, вжимаясь в его рот страстным поцелуем, на который Карен-девочка никогда бы не осмелилась.

Она подняла голову.

— Я никогда не просила у тебя обещаний, — яростно прошептала она. — Я никогда их не ждала. Если это то, что ты думал…

— Шшш, — прошептал он.

С девушкой, которую он когда-то любил, было в тысячу раз легче обращаться. Женщина в его объятиях была неуправляема, как летняя гроза. Кара не знала, что она уязвима. Она была слишком занята тем, чтобы быть старше, мудрее, жестче.

— Я не прошу у тебя ничего.

— Я тебе верю. Все о'кей.

Он коснулся ее щеки. Ему хотелось утешить, коснуться, удержать ее. Она все еще дрожала. Глаза были темно-синими, темными от желания, жажды, от всех тех обещаний, которым она больше не верила.

Но мгновение спустя она выбралась из машины. Он смотрел, как она, покачиваясь, уходит сквозь тени, входит в парадную дверь и исчезает в доме.

Крэйг подумал о том, что переднее сиденье джипа «чероки», стоящего здесь посреди ночи, не самое подходящее место, чтобы открыть, что ты влюбился в свою бывшую жену. Влюбился глубоко, быстро и до боли сильно в женщину, которой стала Карен и которую он потерял из-за беззаботности и бесчувственности. В единственную женщину, которая может никогда не поверить в его обещание, что он стал другим.

Однако чтобы доказать это Карен, потребовался бы динамит.

Компания «Хайтек» была расположена в двух шагах от территории Академии ВВС США. Фирма конструировала и производила электронику для сверхсовременных самолетов. Не оружие, а именно оборудование пилотской кабины, чтобы летчику было с чем поиграть.

Эти игрушки по причинам, которые Крэйг так до конца и не понимал, приносили компании миллионы долларов в год. Компании нравилась такая прибыль. Она платила своему вице-президенту по маркетингу жалованье, измеряемое шестизначными цифрами, поскольку руководство искренне верило, что он был как-то связан с этой прибылью.

Иногда по понедельникам это так и было. Но не сегодня. Крэйг посмотрел на часы третий раз за последние полчаса, затем рассеянно взглянул на бумажный хаос перед собой.

Бумаги были разбросаны по всему кабинету, валялись на роскошном ковре. Оба кожаных кресла были отодвинуты к стене. Больше всего места занимали чертежи со сложными результатами сравнительных исследований работы приборов, расположенных внизу. Компьютер, быть может, и мог сравнивать изделия, но машина никогда не имела и тем более не могла развить чутье. За инстинктивное внутреннее чутье Крэйгу платили, и он должен был видеть перед собой всю картину, прежде чем принять маркетинговое решение по данному изделию.

Вирджиния, его секретарша, заперла дверь, чтобы не допустить случайного вторжения. Первый же сквозняк вызвал бы шторм в этом бумажном море. Пара круглых красных очков помещалась на кончике ее вздернутого носика, прямая юбка была задрана выше колен, обширная задница торчала вверх, поскольку она разбирала чертежи на полу. Джинни и раньше раскладывала проекты у него на ковре. Это была ее обязанность. Она работала с ним последние десять лет.

— Если вы будете поминутно смотреть на часы, мы никогда не кончим, Риордан.

Крэйг натянул манжету на золотой браслет.

— Я только что заметил, что уже пятый час. Вы пропустили ланч.

— Переживу. Вам придется торчать здесь всю ночь, если не будет помощи.

— Вот как? Это моя проблема.

— Так что лучше пользуйтесь рабским трудом, пока вы его имеете. Я ухожу в пять. Обедаю с Харви. Мы одни, ни детей, ни свекрови. Так что даже для вас, как я вас ни обожаю, я не могу остаться допоздна.

— Эй, а разве я просил?

— Нет.

Она поправила огромные очки.

— Но я ненавижу оставлять вас одного со всем этим. Не ради вас, а ради себя. Если вы будете работать всю ночь, завтра будете ворчливее старого медведя. И работать с вами будет еще труднее, чем с ним.

Она подождала, ожидая, что он ответит оскорблением на оскорбление. Он пропустил повод.

— Вы заболели, — сказала она обеспокоенно.

— Я? Да нет, все прекрасно.

— По-моему, я никогда не видела вас таким рассеянным.

— Просто думаю, — честно признался Крэйг.

Вплоть до этого момента он думал о маленьком бочонке динамита, который он подложил в другой кабинет, в другом конце города. С минуты на минуту он ожидал телефонного звонка.

В ожидании он задумчиво оценивал отношения со своей помощницей. Когда он взял Вирджинию на работу, она говорила с ним в почтительных, благоговейных тонах. Однако его божественный статус недолго продержался. Джинни видела его в худшие минуты и не дала бы кошачьей задницы за его шестизначные доходы и дюжину титулов на дверях кабинета. Она могла быть едкой и прямой, но дела вела великолепно, и Крэйг знал, что она любит свою работу.

Он давно должен был сообразить, что у Карен работа такая же. Она тоже работала в офисе для одного из руководителей компании. В принципе Карен была создана для бизнеса: она быстро и четко думала, обладала энергией смерча, отличалась компетентностью и спокойствием в моменты кризисов и блестяще управлялась с людьми.

Поскольку она никогда не жаловалась, Крэйг всегда считал, что она любила свою работу. Теперь он не был так в этом уверен.

Он смутно вспомнил случай, происшедший два года назад, когда Вирджиния чуть не оставила его. Брэкен, скользкий говорун из бухгалтерии, преследовал ее сексуальными намеками. Когда Крэйг узнал, в чем дело, он уволил нахала и прочел своей помощнице строгую нотацию за то, что она не рассказала все ему. Потрясенная Вирджиния ответила, что такие вещи случаются в офисах и она надеялась справиться с этим сама.

За эти годы какой-нибудь конторский донжуан наверняка приставал и к Карен. Карен была красива, безнадежно добра от природы и горда сверх всякой меры.

Карен скрывала от него даже тени трудностей. Она приносила домой вести о повышениях и успехах, но никаких неприятных служебных историй или намеков на то, что работа ее не вполне удовлетворяет.

Весь день его грызло то, что он ни разу не привязал ее к стулу и попросту не спросил, нет ли у нее мечты, надежд, целей в какой-нибудь другой области. Как мог он не знать такой важной вещи о женщине, на которой был женат?

Телефон зазвонил. Он вскочил на ноги, заработав испуганный взгляд Вирджинии.

— Я ждал звонка. Я поговорю от тебя, — проговорил он быстро.

Чтобы достичь двери, ему пришлось переплыть бумажный океан, но в боковом кабинете было пусто и тихо. Он ухитрился схватить трубку на третьем звонке.

— Риордан слушает.

— Его-то я и хотела.

Он уютно расположился с трубкой около уха, чувствуя, как углы рта начинают кривиться в ухмылке. Реальность оказалась даже лучше, чем ее предвкушение. Женский голос на другом конце был знакомый энергичный альт, полный досады:

— Цветочник доставил цветы на мой стол сегодня после обеда, — проинформировала его Карен.

— Да-а?

Он забыл Вирджинию, забыл работу, мысленно рисуя себе Карен, которая очень заботилась о том, как одеваться на работу, зачесывала кверху волосы, носила убийственные каблуки — это была ее слабость — и строгий деловой костюм без всяких штучек. Выглядела она при этом компетентной, эффектной, исполненной несокрушимого самообладания, и нужен был солидный заряд динамита, чтобы вызвать эту неуверенную дрожь в голосе.

— Это были розы. Три дюжины желтых роз. В цветы была вложена карточка, подписанная «Текс Лансер».

— Похоже, что этот Текс действительно твой горячий поклонник, — прокомментировал Крэйг.

— А коровы летают. Я не знаю никакого Текса Лансера.

— Ты уверена? Может, ты встречала его где-то и просто не запомнила?

— Риордан! Есть только один человек, который мог бы послать мне желтые розы, и его зовут не Текс. Как ты мог такое сделать?

— Я? Радость моя, ты винишь не того парня. Не моя вина, что тебя преследуют мужчины.

— Крэйг…

— Черт. Звонят по другому телефону. Я не могу сейчас говорить, Кара, я найду тебя немного позже.

Она еще возмущалась, когда он повесил трубку. Крэйг весело фыркнул, ехидно думая, что его бывшая жена получит повод для возмущения на целую неделю.

Заказ в цветочном магазине только начинался с роз. Завтра Кара получит охапку камелий от Клиффорда Рэйнса. В среду Бэзил Уикенфорд пришлет ей орхидеи, в четверг будут фиалки от Джилберта Рафферти. В пятницу Квентин Форбс подарит цветы, название которых Крэйг так и не смог запомнить.

Очевидно, он был не силен и в том, чтобы показать, как ценит свою жену. Потерянное доверие невосстановимо, как выболтанный секрет. И Крэйг знал, что нужна более тяжелая артиллерия, чем цветочные букеты, чтобы вновь завоевать и уговорить Кару. Она не хотела, чтобы ее уговаривали, обижали снова, и ее опасения были вполне обоснованными. Она была замужем за эгоистичным и бесчувственным нахалом.

Ошибки, которые он совершил, тяжким грузом лежали у него на сердце. Но они были сделаны, неуничтожимы и являлись неотъемлемой частью их прошлого. Его единственной надеждой было доказать Каре, что он стал другим человеком, доказать неоспоримо, что он не причинит ей боли снова.

На этот раз, решил Крэйг, он будет бесконечно внимателен и сделает все, чтобы не причинить ей неприятностей.

 

6

Карен разбирала белье в кладовой, когда послышался стук в заднюю дверь.

— Джулия? Можешь открыть? Я тут совсем зашилась.

— Конечно.

Карен услышала, как на кухне упала щетка. Джулия была в восторге от любого повода увильнуть от субботних обязанностей. И была в этом не одинока. Сдув с глаз прядь волос, Карен вновь склонилась над грудой белья. По ее глубокому убеждению, у производителей белья были садистские наклонности. Каждая сорочка, каждая блузка, каждая пара трусиков была снабжена собственной, уникальной инструкцией по стирке. Девяносто семь закладок белья на трех человек еженедельно. Они спятили или как?

— Ой, привет, па!

Карен резко выпрямилась. Она могла слышать удивление в голосе дочери, хотя та и говорила с набитым ртом.

— Я думала, мы поедем кататься после обеда.

Крэйг обнял дочь и поцеловал в щеку.

— Нет.

— Я тебе нужна?

— Не вполне.

— Тогда тебе нужен Джон. Он наверху, в зоне военных действий. Я не преувеличиваю, в таком состоянии его комната. Ты представить себе не можешь…

— Джон мне тоже нужен не вполне. Мне нужна твоя мать.

Джулия заколебалась.

— Ma? — Глаза ее расширились. — Тебе нужна ма?

— В общем-то мне нужны старые налоговые декларации. Она складывала их на чердаке. По крайней мере я надеюсь, что она поможет мне их найти. Она дома?

— Да, она дома, — ответила Карен с порога.

Зная об интересе и любопытстве в глазах дочери, она приветствовала Крэйга вежливым кивком. Пульс, однако, бился, как у пойманной птицы.

Всю неделю ее бывшего мужа было невозможно поймать, как опытного вора. Она дозвонилась до него лишь один раз по поводу роз, но это было все. Когда она звонила на работу, он внезапно оказывался безумно занят на совещаниях и, очевидно, был слишком занят, чтобы подойти к телефону, когда она звонила домой.

Все эти невероятные, незабываемые цветы… Крэйгу было ужасно трудно с ней… Но в это мгновение он, казалось, не понимал этого. Одет был в старые джинсы и кожаную куртку на молнии, руки в карманах, лицо разрумянилось от холодного утреннего воздуха. Он стоял в дверях, выдвинув вперед ногу, не рискуя сделать еще шаг без ее позволения, и окидывал ее взглядом. На Карен были джинсы в обтяжку и красная рубашка с закатанными рукавами, взгляд не отражал ничего. Темные глаза, встретившие ее взгляд, были невероятно далекими, голос — безупречно вежливым:

— Извини, что беспокою тебя, Карен, но если ты уделишь мне минуту… Я почти уверен, что на чердаке где-то валяются старые налоговые документы. Если ты не возражаешь, я бы посмотрел и был бы очень благодарен…

— Не проблема, — сказала она вежливо. — Тебе нужны…

— Копии за 1967 год.

— Ага. — Она сочувственно пожала плечами. — Боюсь, они похоронены очень глубоко. Джулия…

Дочь поспешно подняла руки.

— Без меня. Я не знаю, где там что лежит.

Держа спину прямо, как будто проглотила кочергу, Карен повела его к лестнице мимо трех спален и ванной. Крэйг не произнес ни слова, пока Джон Джэйкоб не высунул голову из дверей.

— Папа! Что ты здесь…

— Мы просто пытаемся найти кое-какие старые налоговые документы, — объяснил Крэйг.

— Мы думаем, они на чердаке, — добавила Карен.

В конце коридора она повернула ручку маленькой дверцы, которая вела на чердак. Крэйг остановился, чтобы обменяться с сыном еще несколькими словами, но она двинулась вперед.

Лестница была узкая, крутая и темная. Наверху свет пробивался через два полукруглых окна на обоих концах чердака. Чердак так и не был отделан как следует. Ветер свистел в щелях, и пыльные солнечные лучи освещали голый дощатый пол, неструганые балки, коробки и груды обломков.

Сложив руки на груди, Карен окинула взглядом все это барахло — детские стульчики и кроватки, сломанное кресло-качалку, старый проигрыватель, бесконечные коробки с книгами. Чердак хранил сотни воспоминаний, но не налоговые декларации.

И Крэйг это отлично знал. Она слышала, как он запер нижнюю дверь и поднялся по скрипящим ступенькам. Он не остановился наверху, но двинулся прямо к ней. Взгляд его больше не был безразличным. Выражение глаз уже не было корректным или даже просто цивилизованным.

Он приблизился к ней, как пират к свежей добыче, наклонился и ловко сорвал поцелуй. Поцелуй был достаточно кратким, чтобы сойти за приветствие. И все же для нее он был достаточно долгим, чтобы почувствовать грудью холодную кожу куртки, запах ветра от его кожи, его дразнящие губы. Она тяжело дышала, когда он поднял голову с усмешкой, полной дьявольского лукавства.

— Доброе утро, Кара, — прошептал он невинно, как бойскаут.

Боже, какой негодяй. Ее сердце билось, как туземный барабан, что казалось Карен позором. Дурачить детей, прятаться, устраивать тайные свидания… Конечно, другого выхода не было, если они хотели, чтобы дети не питали несбыточных надежд. Но все-таки это было безнравственно.

Безнравственно и очаровательно. Весь прошедший год она прожила целомудренно, как монахиня. Она почти забыла опасный соблазнительный вкус чего-то дурного, запретного. И существовал только один отъявленный негодяй, который дразнил ее такими искушениями. Тот, который сейчас стиснул ее плечи, как будто они были просто старые приятели, и прошел мимо.

— Крэйг…

Была какая-то важная причина, чтобы поговорить с ним. Через секунду она вспомнит.

У ее бывшего мужа явно были собственные планы.

— Я рассчитал, что у нас будет самое большее двадцать минут.

Крэйг присел на коробку с книгами и поманил ее поближе.

— Я тебе кое-что принес. Вот почему я пришел. Но сперва кофе.

Он расстегнул куртку и достал, как трофей, плоский серебряный термос.

— Только одна чашка. Нам придется с тобой поделиться. И затем подарок.

— Подарок? Нет, Крэйг, подожди минуту…

— Не нервничай. Ничего особенного.

Он бросил прямоугольный пакет ей на колени в мгновение, когда она опустилась на сундук рядом с ним. Она смотрела на него, а не на пакет.

— Ладно, ладно, разверни его. Если не хочешь, давай я.

Нетерпеливо он наблюдал, как она сдирает желтую упаковочную бумагу. Под ней оказалась книга. Она мимоходом заметила, и только однажды, что изучает на курсах китайскую историю. Книга была об истории китайского искусства, классическое издание с золотым обрезом, красиво переплетенное в натуральную кожу.

Крэйг встревоженно следил за выражением ее лица.

— Я думал, тебе понравится.

— Конечно.

— Я думал, это близко к собственно истории, которая тебя интересует. Но, черт возьми, Кара, я ничего в этом не понимаю.

— Это шедевр. Абсолютно удивительный подарок. Сокровище.

Ее голос звучал странно, как будто она слизывала мед с ложки. Наконец она решительно прочистила горло.

— Это грязный трюк, Риордан. И ты это знаешь.

— Грязный трюк?

— Ты говорил, что мы будем двигаться медленно и просто посмотрим. Ты не можешь делать такие вещи. Это неправильно, это нечестно и это полностью выбивает меня из колеи.

— Да-а?

Он явно был рад, что она выбита из колеи. Довольный и надменный, как игрок, который впервые в жизни сел за карты и получил на руки туза и джокера.

— Крэйг… это бесполезно.

— Что бесполезно?

— Если ты купил книгу и все эти цветы для того, чтобы меня очаровать, это бесполезно.

Теперь она вспомнила разговор, который репетировала всю неделю.

— Я много думала о том, что ты сказал. О чувстве вины из-за меня. Но ты понял все неправильно. Ты никогда не заставлял меня что-то делать, не уговаривал меня спать с тобой — я сама этого хотела — и никогда не был ответственным за то, что куда-то меня толкал.

— О'кей.

Она покачала головой.

— Нет, не о'кей. Если бы я знала, что ты таскаешь на себе этот груз вины, я бы тебя задушила. Видит бог, мы оба были абсолютными дураками, но я составляла не меньше половины в этой паре. Не надо надевать дополнительные вериги. За любые неприятности мы несем равную ответственность. Ты меня понял?

— Кара?

— Ммм?

Разговаривая с Крэйгом, Карен думала о том, что за время их совместной жизни она помогала усилить жившее в нем чувство вины. Родители Крэйга были добры к детям, и Карен прекрасно с ними ладила, но они были слишком уж «передовыми» и развелись из-за своих идиотских «открытых отношений». Даже в школьные годы Крэйг никогда не говорил об этом, но, думала она, его чрезмерное чувство вины началось оттуда. Он завоевывал отчаянную репутацию, которая была просто показухой. В глубине души он жаждал стабильности и привязанности и всегда был неумолимо строг к самому себе.

Крэйг взял ее за подбородок, и цепь мыслей прервалась. Карен поняла, что выбрала неподходящий момент для анатомирования прошлого. Перед ней был мужчина, который явно пытался привлечь ее внимание в настоящем.

— Не хмурься, — приказал он.

Поскольку команда прозвучала так глупо, она перестала хмуриться.

— Я подарил тебе книгу не из чувства вины, солнышко.

— Нет?

Прикосновение его пальцев было красноречивым и дразнящим, но в глазах был странный напряженный блеск.

— Нет. Подарок — это каприз и ничего более. И будь я проклят, если знаю, почему Текс послал тебе эти розы, но моя мужская интуиция говорит, что его мотивы тоже не имеют ничего общего с виной.

Разговор был абсурдным, поскольку никакого Текса не существовало, но Карен не смутилась.

— Так, а что говорит твоя мужская интуиция о причинах, по которым Текс и прочие посылали эти цветы?

— Они очевидны.

Крэйг опустил руку и внезапно занялся откупориванием термоса, отвинчивая крышку и наливая в нее кофе.

— Ты красивая, талантливая, сексуальная женщина, Кара. Редкая комбинация. Мужчина должен быть глух, туп и слеп, чтобы это не оценить. Я не удивляюсь, что мужчины на тебя клюют. Но это не значит, что я хотел бы знать детали. И, кстати, я предпочел бы не слышать больше об этих цветах.

Тон был резковатым, и он так был занят крышкой от термоса, что не смотрел на нее. Комплимент ее тронул, но еще больше взволновало то, как он возился с этой дурацкой крышкой. Плечи были с дверь шириной, движения рук нарочито тверды, однако, подумала Карен, она никогда не видела его таким уязвимым.

До этого момента она не понимала, что игра, которую они начали, шла всерьез. Крэйг близко к сердцу воспринял все то, что она говорила о неоцененности и принятии всего как должного, Карен тяжело переживала его слова об ответственности за ошибки, которые они сделали.

Они вновь слышали друг друга. Трудно было поверить, что это повторится. Карен внезапно почувствовала приступ чего-то опасно, угрожающе, устрашающе… мягкого.

— О'кей, — прошептала она легкомысленным тоном. — Если ты не хочешь больше слушать об этих цветах, я не скажу ни слова.

— Хорошо, — ответил он.

— Но я должна сказать, что не хотела бы все это так оставить. Если бы я только знала, кто действительно послал мне эти цветы, я бы разделась догола, накинула пару прозрачных покрывал и соблазнила бы его под «Болеро» в виде благодарности.

Крэйг поперхнулся кофе. Она вежливо протянула ему салфетку, которую он игнорировал. Он взглянул ей в глаза таким пронизывающим взглядом, что у нее сердце ёкнуло.

— Посмотрим, может быть, Текс напишет обратный адрес в следующий раз.

— Ты думаешь, Текс оценил бы личную благодарность?

— Я думаю, ты можешь свести Текса с ума без всяких усилий со своей стороны.

— Н-ну, я не хотела бы заходить так далеко, — промурлыкала Карен. — Но если ты считаешь, что ему не понравится идея «Болеро», можно подумать о вечере у камина, о мараскине, о шампанском.

— Карен?

— Ммм?

— Если ты не прекратишь, я могу поддаться искушению забыть о двух впечатлительных подростках внизу и начать гоняться за тобой по всему чердаку.

Он дразнил ее и вместе с тем не дразнил. Пыльный свет падал на его резкий, сильный профиль. На мгновение он замер, казалось, даже не дышал.

— Я думал, ты напугана, моя радость.

— Была. И есть.

Она перевела дыхание.

— Но если один из нас будет скрытничать, ничего не выйдет, правда? Либо мы откровенны, либо нет. Либо мы даем на вторую попытку все сто процентов, либо нечего и пытаться. — Губы ее искривились в дрожащей улыбке. — Не уверена, что букмекер поставил бы на наш выигрыш.

Он протянул руку, чтобы поправить завиток у нее за ухом. Прикосновение было долгим.

— К черту букмекеров. Мы именно так открыли друг друга в первый раз: ты и я, один на один. И на этот раз, Кара, мы будем осторожнее.

Карен видела, как он смотрел на нее, чувствовала его прикосновение и чертовски хорошо знала, что осторожность — последняя вещь, о которой думает ее муж. В его глазах было довольно дьявольского жара, чтобы сжечь ее заживо. Она быстро спрыгнула на пол.

— Мы были здесь слишком долго. Ребята заинтересуются. Я лучше пойду вниз.

— Эй! Ты же не оставишь меня здесь искать декларацию, которой не существует.

— Оставлю.

— Вернись сюда, солнышко.

Она продолжала благоразумно продвигаться к лестнице. Крэйг будет целовать ее, стоит только остаться. Она искренне сомневалась, что он ограничится одним поцелуем, и было бы легко позволить паре поцелуев перерасти в проблему.

Она много раз теряла с ним голову, и ни он, ни она никогда не делали ничего иначе как с головокружительной скоростью. Особенно в сфере любовной алхимии и секса. Ей нельзя забывать об этом.

Оценивая свое отношение к Крэйгу, Карен поняла, что любила его всегда и поэтому, может быть — всего лишь может быть, — она должна броситься в этот поток. Но это может произойти только в случае полной уверенности, что на этот раз им все удастся, ведь другие люди, особенно дети, страдали от их ошибок. Боль научила ее осторожности, опыт вынудил принимать только продуманные решения.

Она уже спустилась на три ступеньки, когда голова Крэйга показалась над перилами. На лице этого дьявола сияла ухмылка, которой ни одна женщина не доверилась бы.

— Если ты собираешься меня тут бросить, — проворчал он, — самое малое, что ты можешь сделать, это рассказать мне, что ты имеешь в виду в связи с мараскином.

По глазам было видно, что он предвкушает, как она будет пить мараскин из его голого пупка.

Внезапно она тоже это увидела. Она подняла глаза к перилам.

— Ну что мне с тобой делать, Риордан, — пробормотала она.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ответил?

— Нет.

Она захлопнула дверь перед его носом, прежде чем издать булькающий горловой смешок. Угроза урагана, открытое море без руля, лавина в Скалистых горах… — вот что такое был для нее Крэйг. Несмотря на прожитые годы, он не потерял привлекательности.

Это была одна из вещей, которые она всегда в нем любила. Но сейчас это был сигнал, предупреждавший ее, как глубоко и быстро она влюбилась.

Джон расценивал свою сестру как гибрид между бубонной чумой и зубной болью. Она преследовала его со дня своего рождения. Все всегда гордились ею, поскольку она приносила из школы только хорошие отметки. Она была шумная, трусливая и рылась в его вещах. Отец считал, что он должен провожать ее домой из школы, а это было непростым делом. Два раза ему приходилось драться, оба раза со старшими парнями, сыновьями фермеров, которые получили ошибочное впечатление, что Джулия является легкой добычей. Он ненавидел драки. И надо же оказаться приклеенным к сестре, которая стала красоткой!

Джулия постоянно отравляла ему жизнь, но была одна хорошая вещь, которую он должен был сказать про сестру. Она умела молчать. Прижатая к стене, под угрозой быть стертой в порошок, она молчала. В тяжелые времена они держались вместе. Он брал на себя ее провинности, она — его. В отношениях с родителями эта система работала достаточно надежно.

Выглянув из кухонного окна, Джулия посмотрела вслед удаляющейся машине.

— Куда, мама сказала, она едет?

— За молоком.

Его сестра быстро пересекла кухню и открыла холодильник.

— Смотри.

Он посмотрел через ее плечо на четыре кварты молока, аккуратно размещенные на полке. Они обменялись взглядами.

— Это третий раз за неделю. Я не понимаю. Куда она ездит?

— Совершенно очевидно. За молоком, — ответил Джон сухо.

— Это я знаю. Господи, если она опять привезет молоко, мы сможем открыть молочную ферму. А ты видел, как она была одета? Белые шерстяные брюки и винно-красный свитер?

Джон тупо посмотрел на нее. Значение одежды явно было выше его понимания.

— Джон. Когда это мама так одевалась, чтобы на десять минут заехать в магазин? Совершенно ясно, она привозит молоко, чтобы скрыть следы.

Джон ухватил кварту молока, прежде чем она успела закрыть дверцу, сделав длинный глоток прямо из пакета.

— Она вернется домой наверняка к восьми, так как ни разу не уезжала больше, чем на час. Может быть, ей просто надо пройтись по магазинам.

— А кошки плавают.

Джулия упала в кресло, подперев руками подбородок?

— Сейчас семь часов вечера, а мы не знаем, где наша собственная мать, и я думаю, что ты должен что-нибудь сделать.

— Я? И что, по-твоему, я должен сделать?

— По крайней мере признать, что ты беспокоишься.

— О'кей, я это признаю. Она ведет себя странно. Но может быть, она делает что-то, о чем мы не должны знать.

— О боже, какой же ты осел, — устало проговорила Джулия. — Конечно же, она не хочет, чтобы мы об этом знали. Почему, как ты думаешь, я так беспокоюсь, тупица? Мама никогда не имела от нас секретов. Мы — вся ее жизнь.

Джон не отрицал этого, но предположил:

— Я думаю, это папа.

— Ты хочешь верить, что это папа. Я хочу верить, что это папа. А если нет? Если это какой-нибудь другой парень? Или что если у нее какие-то другие неприятности и мы ей и вправду нужны?

Джон глотнул еще молока. Оно встало у него в горле холодным комом. Сестра, как обычно, надоедала и все драматизировала. Но все же то, что она сказала, его встревожило.

— Может быть, ты и права, — сказал он медленно, — но я не хочу, чтобы мне опять влетело за то, что вмешиваюсь.

— Кто говорит о вмешательстве? Я говорю, что за ней нужно присматривать. Удостовериться, что с ней все о'кей. Помочь ей.

Джон никак не мог не согласиться с этим.

Неделей раньше Карен беспокоило, что алхимическая реакция между ней и Крэйгом выходит из-под контроля. Каждый раз, когда они оказывались вместе, желание вспыхивало, как электрический разряд. Взгляды, прикосновения, сам воздух между ними все больше насыщались ожиданием, предвкушением. Страсть была не новой. Но сами они были уже другими людьми. Тяга к Крэйгу затмила все, что Карен чувствовала прежде. И это вызывало страх. Возможно, что это было довольно глупо, но она боялась быстротечности сексуальной близости.

Бог ведает, как тайные любовники ухитряются скрывать свои романы. Крэйг и она сговаривались, как воры, чтобы украсть час времени и провести его вместе.

Уличные фонари танцевали под дождем, словно сверкающие призмы, кругом было темно, как в шахте, дождь стекал по ветровому стеклу машины холодными серебряными струйками.

— Ты уверена, что хочешь вести сама? — спросил Крэйг. — Погода все хуже и хуже.

— Все в порядке. И ехать нам недалеко.

— Ты так и не хочешь сказать мне наше таинственное место назначения?

Она взглянула на него с сочувственной усмешкой:

— Толпы там не будет. Это я тебе обещаю.

По правде сказать, ее немного смущал выбор места, куда она его везла, но при нужде и с дьяволом подружишься. Карен хотела, нуждалась в том, чтобы побыть с Крэйгом наедине. Ей необходимо было узнать свои и его чувства. Но для этого нужно было время. Однако она была осторожна и достаточно предусмотрительна, чтобы назначать свидания на нейтральной почве, в милых, безопасных, безобидных местах, где у желания не было шансов затмить здравый смысл. Вряд ли кто-нибудь из знакомых мог наткнуться на них в библиотеке, или в картинной галерее, или в маленькой кондитерской на боковой улочке.

Карен немного опустила окно. Дождь брызгал внутрь, но обогреватель стекол просто не справлялся с влажным туманом.

И все-таки как они ни старались, но полностью «безопасные» места найти было трудно. Даже если забыть о сексе. Весь секрет и комизм положения был в том, что нужно скрываться и прятаться от собственных детей. Джон Джэйкоб в любую минуту мог случайно заглянуть в кондитерскую или повести очередную девочку в галерею, чтобы свидание обошлось подешевле. А Джулия бывала в библиотеке по вечерам, правда, насколько помнила Карен, довольно редко.

Можно было отъехать подальше от города. Это гарантировало уединенное место, где можно было бы спокойно поговорить. Но ни у одного из них не было свободного времени на долгие поездки, поэтому невинное желание поговорить вдвоем превращалось в такую проблему.

Карен обожала детей. Крэйг тоже. Они оба были готовы ради детей на все. Но сегодня у Джона свидание и он взял отцовский «чероки», а Джулия ночевала у подруги. Шанс провести вместе несколько часов выпал неожиданно, и Карен решила непременно его использовать.

— Кажется, я помню этот поворот, — пробормотал Крэйг.

Еще бы, подумала она.

— А, солнышко? Ты не собираешься делать ничего неприличного?

— Мне тридцать шесть лет, я упорно пытаюсь быть образцовой матерью для наших детей и многие годы занимаю ответственную должность. Похоже это на женщину, которая могла бы даже подумать о чем-то неприличном?

Она взглянула вперед, потом в зеркало заднего вида. Ни одной машины не было видно. Она повернула руль и съехала с гладкой дороги на крупный щебень.

Одним из особых мест в Колорадо Спрингс был «Сад богов», парк в тысячу триста акров, который местные индейцы называли «Красными землями». Здесь прерия встречалась с горами, эрозия образовала фантастические скульптурные скалы, гранит был выветрен, миллионы раз замерзая и оттаивая в течение тысячелетий. Красные скалы вздымались вверх, напоминая готические шпили. Можжевельник изгибался в самых невероятных формах. Природа создала чудо, сюрприз ждал за каждым поворотом.

По ночам парк был закрыт. Но охранялся он несколько менее тщательно, чем Форт Нокс. Они с Крэйгом нашли сюда лазейку еще детьми. Вначале их влекло сюда потому, что это было запрещено и поэтому забавно, позже — это было особое место, где им было гарантировано уединение.

Карен заглушила двигатель и выключила фары. На мгновение в машине стало темно, как в колодце. Ее пассажир повернулся на сиденье, но не сказал ни слова. Во тьме слышался только звук дождя и неровное биение ее сердца.

— Я не могла придумать никакого другого места, — беспомощно проговорила она. — Ребята могут найти нас всюду, куда мы пытались пойти. Мы ныряем в задние двери, как преступники. А если не ребята, так кто-нибудь еще. Нас знает дьявольски много людей. А это единственное место, где нас никто не найдет.

Если бы лиса, вступая в курятник, могла заговорить, она заговорила бы сладким голосом Крэйга:

— Не нужно предлогов, моя дорогая. Я все понимаю. Ты привезла меня сюда пообжиматься.

— Не…

— Ты меня хочешь. Признайся. Я имею в виду, валяй. Ведь то, что ты говоришь, было моим предлогом, когда нам было по семнадцать лет и я привозил тебя сюда, в удобное место, чтобы «поговорить». Ты думаешь, я так уж наивен?

— Риордан…

Именно этого Карен и боялась, что Крэйг, приехав сюда, сделает неправильные выводы. А Крэйг, очевидно, помнил не слишком целомудренную историю этого места.

Не меньше дюжины вещей произошли здесь впервые. Здесь они в первый раз поцеловались «по-настоящему», используя язык в поцелуе. Впервые он прикоснулся к ее коже, и она почувствовала порыв и песню подлинного желания. Здесь в первый раз он положил ее руку на эту странно угрожающую выпуклость под молнией джинсов.

Прошло много лет, Карен думала, что призраки этих старых событий потускнели. Возможно, это было так, пока она не остановила машину и не почувствовала, как кровь бросилась ей в голову и тревожно задрожали нервы.

Как она могла выдерживать эти нервные припадки? Ее экс-партнер во всех этих воспоминаниях явно наслаждался всей ситуацией, усугубляя ее игрой бровей и плотоядным взглядом вампира.

— Черт возьми, милочка. Если ты будешь держать руки от меня подальше, я попытаюсь держаться стойко.

Он испустил драматический актерский вздох.

— Человек должен делать то, что обязан делать.

— Прекрати. Ты эгоист и маньяк.

— Ну-ну, Кара. На самом деле все хорошо. Я готов пожертвовать своей добродетелью, но только ради тебя. Я не хочу, чтобы кругом сплетничали, что я тискаю в автомобиле любую девушку, которая меня об этом попросит…

Он заколебался, потом серьезно отметил:

— Ты задохнешься, моя милая. Я сделаю все, что смогу. Правда. Но я должен признаться, мне будет трудновато прийти в настроение, если ты не перестанешь смеяться.

 

7

Его возмутительное поддразнивание в конце концов заставило ее рассмеяться. И смеясь, она расслабилась.

Крэйг поступил мудро, ничего не сказав. Первый взгляд на заветное место был как удар в солнечное сплетение. Старые воспоминания окутали машину: пульс темноты, секретов на ухо, эмоций, освобождавшихся, когда они были вместе. Именно в этом месте оба открыли силу сексуальных ощущений, но они нашли здесь и близость другого рода. Кара была тайной, и он должен был терпеливо искать ключ: она всегда неохотно говорила о себе. Однако здесь, в этом месте, она раскрывалась для него.

Крэйг думал, надеялся, что он сможет достичь этого снова.

— Смотри, — сказала она.

Небо было цвета ртути. Шел дождь. Молния ударила на горизонте, окунув ландшафт в жутковатое серебро. На мгновение парк превратился в волшебную страну. Высокие шпили скал выглядели как башни гигантского замка с бриллиантовыми окнами и драгоценностями в каждой тени.

Карен наклонилась вперед протереть ветровое стекло.

— Там нет ничего, кроме скал и песка, — прошептала она. — Но в грозу или при лунном свете нет другого такого места на Земле, сделанного из воображения и снов.

— Ты всегда любила это место.

— Потому что оно невозможно красиво.

Она тоже, подумал Крэйг.

Струи дождя стекали по стеклам, бросая свет и тени на ее нежные черты. Кара никогда не считала себя чувственной женщиной. Он никогда не считал ее какой-то другой. Кожа была нежной, как бархат, глаза светились в полутьме. Она оставила волосы распущенными, зачесав их назад со лба, и теперь их пышная масса блестела золотом и серебром.

Она позвонила ему, и они встретились через пять минут после того, как дети приступили к выполнению своих планов. Свидание вышло экспромтом, и у нее не было времени выбрать платье и косметику. Под торопливо натянутым легким жакетом на ней была джинсовая юбка и пушистый розовый свитер, застегнутый до горла. Жакет был недостаточно теплым, юбка мало подходила для ледяной сырости ночи.

Снова она прижалась грудью к рулевому колесу, чтобы протереть стекло.

— Перестань дышать, Риордан. Я ничего не вижу.

Он усмехнулся.

— Проблема только в моем дыхании? Не выдави стекло — ты уже замерзаешь.

— Ничего подобного. Я теплая, как печка.

Приоткрыв окно, Карен обернулась и тем предоставила прекрасную возможность завладеть тонкой белой рукой. Пальцы были как ледышки.

Захваченная врасплох, она жалобно проговорила:

— Ну, кто мог знать, что в сентябре будет такой холод?

— Любой, кто живет в Колорадо, — поддел он ее.

В это время года погода менялась быстро и непредсказуемо. В горах, где они совсем недавно в душный и теплый день занимались любовью в бунгало, на вершинах уже лежал снег.

Он помнил тот день во всех интимных деталях и в цвете. Карен, как он подозревал, тоже.

Когда он не отпустил ее руку, она бросила на него быстрый взгляд, мягкий, но одновременно полный внезапного и сильного сексуального напряжения. Однако он только осторожно всунул ее руки в свои старые овчинные варежки. На ней они казались огромными, как боксерские перчатки, и она хихикнула, не сводя, однако, с него глаз.

Гроза уходила на запад. Но новые молнии чертили восточный край горизонта. Вид за окнами снова отвлек ее внимание.

— Сделано из снов? — прошептал он.

Она повернула голову.

— Разве ты не чувствуешь это тоже?

Он мог чувствовать редкую неустойчивость ее настроения.

— Что, если ты могла бы сделать сны реальностью, мое солнышко? Представь себе, просто для забавы, что ты можешь поехать куда угодно, делать то, что всегда хотела делать…

Она закрыла глаза — ей нравилась эта игра.

— Если бы я могла путешествовать, я бы поехала на Дальний Восток. Особенно в Китай. И если бы я могла делать то, что действительно хотела…

Она быстро открыла глаза и напряглась:

— Ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Это просто глупая мечта… Ничего грандиозного или увлекательного. Даже ничего особенно интересного…

— Скажи мне.

Она поколебалась.

— Когда мы были в школе, я не знала никого, ни одной девочки, которая хотела бы стать учительницей. Выбрать в качестве карьеры преподавание было слишком уж старомодным женским стереотипом. Но я всегда хотела заниматься детьми и историей. Это просто…

Она сделала жест рукой.

— Я наблюдаю наших собственных детей. Они думают, что история — это не больше чем запоминание сухих старых дат и она их не касается. Но это не так, если их правильно учить. Многое в истории состоит из рассказов об ошибках, которые мы не хотели бы совершать снова. И детям нужно знать, что существует огромный мир, другие ценности и культуры, люди с такими же проблемами, как у нас, но с иными идеями об этих проблемах.

Она запнулась, как будто в ужасе обнаружила, что говорлива, как горный ручей.

— Продолжай, — попросил он.

— Я люблю детей, — сказала она, как бы оправдываясь.

Как будто это было для него шокирующим открытием. В комнате, где среди сотни людей был хоть один годовалый малыш, Карен инстинктивно тянуло к нему. В век, когда большинство родителей ежилось от одной мысли о сборище подростков, ее двери всегда были широко открыты. Малыши, с тех пор как он ее знал, всегда слетались к ней как мухи на мед.

— Это только старый, пустой сон, — заверила она его с коротким смешком. — Что-то, о чем я любила думать. Много лет назад.

Он не мог отвести взгляд от ее лица.

— Это больше для тебя не важно, ммм?

— О боже, нет. Грех жаловаться, я имею хорошо оплачиваемую работу, надежно обеспеченную и с будущим. Какое впечатление произведет на детей, если я вдруг все это безответственно брошу в обмен на абсолютную неопределенность. А, Крэйг?

— Я слушаю. Но ты начинаешь дрожать.

Проблему холода можно было легко решить, включив двигатель и отопление. Вместо этого он поднял консоль между сиденьями и потянул ее к себе, что решало более критическую проблему: придвинуть ее поближе. Кара не начала сразу же возражать, когда ее посадили на колени, она ведь замерзла. А он продолжал говорить:

— Ты никогда не думала вернуться в колледж?

— Слушать курсы время от времени, конечно. Но дойти до диплома…

— Невозможно найти время, — закончил он фразу.

— Вот именно. Я на работе с восьми до пяти. Есть работа по дому. И самое важное…

— Самое важное, что в тебе нуждаются дети.

— Да.

— И ты много делаешь для своих родителей. Мать зависит от тебя, особенно с тех пор, как твои сестры уехали из штата. Если все это сложить, у тебя сейчас едва ли есть свободная минута. Не говоря уж о возвращении к учебе.

— Невозможно. И зачем мы, собственно, еще об этом говорим? Мы же говорили о праздных мечтах, помнишь. Идея была глупая. — Улыбнувшись, она прибавила: — Ну началось, Риордан?

— Я просто пытаюсь тебя согреть.

Он распахнул куртку и притянул ее поближе.

— Почему-то я не доверяю твоим альтруистическим мотивам?

— Не потому ли, что ты иррационально подозрительна?

Он потерся щекой об ее макушку. Глаза ее были полны огня, когда она говорила о детях и о преподавании. Ему стало больно за нее, за мечту, которую она так долго подавляла. Он сознавал теперь, как часто с ним, с детьми, с ее семьей Карен ставила нужды всех и каждого выше своих собственных.

— Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем позабочусь.

— Когда твоя рука прокрадывается под мой жакет, это заявление как-то не вызывает доверия.

— Ничего интересного не произойдет. Акробат не мог бы проделать ничего интересного на переднем сиденье автомобиля, тем более при такой температуре. Однако…

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него. Глаза ее светились смехом, губы соблазнительно кривились.

— Однако? — подтолкнула она его.

— Однако мне пришло в голову, что мы должны провести исследование, касающееся изменений в технике обжимания за последние пятнадцать лет. Чисто интеллектуальное исследование. Для потомства.

— Это жалкая уловка, Риордан.

Это он знал, но Кара, кажется, не возражала. Лишь намек на безрассудство читался в ее слабой улыбке. Она была уверена в том, что никакая искра не могла зажечь лесной пожар здесь, сейчас.

Крэйг терпеливо укреплял это ощущение безопасности. Он не прикоснулся к ее свитеру, только опустил высокий воротник. Ангорская шерсть защекотала ему подбородок, когда губы прижались к ее горлу. Кожа была нежная, белая и пахла духами «Шалимар». Он знал этот запах и помнил те ночи, когда открывал этот аромат в самых неожиданных местах.

Жар уже горел в нем, однако он провел невинную, медленную цепь поцелуев от горла к раковине уха. Языком он нащупал жемчужную сережку, затем протянул руку — и сережка упала ему на ладонь.

Она молчала. И намек на безрассудство в ее улыбке внезапно исчез.

Он снова принялся за ее ухо, на этот раз можно было без помехи ласкать незащищенную мочку. Карен глубоко вздохнула. Он нашел ее губы и медленно, внимательно провел по ним языком. Затем поцеловал снова, на этот раз глубже, исследуя медовое тепло внутри с медленной страстью и интимной тщательностью. Он услышал, как что-то дважды шлепнулось. Это, видимо, были варежки, упавшие на заднее сиденье.

Она не прикасалась к нему, но во взгляде отражалось желание этого и одновременно страх перед ним. Глаза ее расширились, затуманились и казались страшно уязвимыми. Она не была в нем уверена.

— Сделай это, — прошептал он. — Коснись меня. Я хочу почувствовать твои руки.

Она попыталась увильнуть, как могла.

— Они еще холодные. Ты замерзнешь до смерти.

— Не умру. Сделай это, Кара.

Под покровом курток она засунула руки ему под свитер.

Она согревала его, но от первого прикосновения ледяных пальцев у него перехватило дыхание. Ее руки оттаяли, потом согрелись, потом он почувствовал их жар. Желание резало его острее, чем лезвие ножа.

Ему не хватало ее прикосновений, недоставало их, как части души. Ее волосы заструились сквозь его пальцы, как серебристый шелк, когда он взял ее за подбородок для второго поцелуя. Он повел рукой вниз, пока не достиг края юбки.

Дождь лил потоками, но в машине было так тихо, что Крэйг мог слышать ее дыхание, слабое, хриплое, а также шорох своих пальцев, скользящих по ее чулкам от лодыжки к колену, потом выше, по бедру.

Кара изогнулась, чмокнув его в губы. Ее любовник всегда был таким: сначала не разогреешь, зато потом никак не уложишь спать. Она была неспокойной, нетерпеливой, возбужденной. В окутанной тьмой машине, в путанице курток и платья, он гладил тугую гладкую кожу ее бедра. Она позволила этому случиться. Но когда он вложил пальцы между бедер, ее пальцы резко сомкнулись на его запястье.

— Крэйг, не надо, — прошептала она.

— Шшш. — Он поцеловал ее снова. — Ты же полностью одета. Ничего не случится и не о чем беспокоиться. Поверь мне.

Он снова начал целовать ее все глубже, все сильнее.

Внизу, через колготки, он почувствовал ту легкую теплую влажность, которую искал. В это мгновение у него в голове не было иной цели, как только прикасаться к ней, разделять интимный момент наслаждения. Но эта цель изменилась, когда ее пульс ускорился и она задышала часто и неровно. Кара никак не ожидала такого, он тоже. Гром ворчал вдалеке, отражая бурю, охватившую все его тело. У него были в кармане противозачаточные таблетки, но он не хотел использовать их здесь, сейчас, при этих обстоятельствах. Его правая нога совершенно онемела, плечо ныло, и сейчас он хотел бы оказаться не в машине, а за запертыми дверями спальни с совершенно голой Карой в постели.

И все же его рука ласкала, гладила, сжимала ее через ненавистный барьер колготок. Это все ее вина, думал он. Он этого не планировал. В этот вечер он хотел лишь убедить ее говорить о себе, об этих мечтах, которые она гнала в течение стольких лет ради него, ради детей. С Карой легко было стать эгоистом.

Она попыталась отодвинуться от него, освободить руки и не смогла.

— Риордан, — выдохнула она.

— Позволь мне.

Запах ее кожи усиливался вслед за повышением температуры. Он выключил свою собственную жажду, он настроился только на нее, на то, что хотел заставить ее почувствовать.

— Позволь, Кара…

Лихорадка блестела в ее глазах, питаемая желанием и страхом, и ранимостью. Ей было так трудно рисковать, однако сейчас она ему доверяла.

Он поцеловал ее в нос, в щеку, запечатал на губах нежный поцелуй. Крэйг был прежним эгоистичным мальчишкой. Он нуждался в том, чтобы она знала и верила этому. Казалось, он хотел предложить простой подарок, но чувства, отразившиеся на ее лице, были вовсе не простыми. Ее шея выгнулась. Его губы касались жилки, бьющейся на горле, когда ее бедра внезапно сжали, стиснули его руку. Она вскрикнула горячим резким шепотом, все тело сжалось в первом спазме наслаждения, и затем ее унес поток и глаза застлала влага.

Долгое время после этого Крэйг не двигался. Боковым зрением он смутно отметил короткую вспышку желтых огней. Также смутно осознал, что лоб у него в поту, в левой ноге прекратилось всякое кровообращение, а его возбуждение граничит с пыткой.

Кара откинула назад голову, и все остальное стало неважным. Нежность внезапно затопила его. Влажные волосы свисали ей на лоб, дыхание было прерывистым. С лаской и удивлением она коснулась его щеки кончиками пальцев. Ее глаза были необыкновенны. Он никогда не думал, что она будет так смотреть на него снова.

— Я так на тебя зла, — ее палец прочертил линию на его щеке, — что едва могу говорить.

— Да-а?

Нежно, но неохотно он убрал руку и поправил ей юбку. Может быть, к следующему году он и найдет в себе силы отвести от нее глаза, но сейчас это было невозможно. Ее распухшие губы были красными и влажными, словно дрожащие розовые лепестки, пострадавшие оттого же безумного порыва ветра, который спутал ее волосы. Она выглядела так, как будто хотела потянуться, подобно гибкой сонной кошке, но он надеялся, что этого не случится, так как тогда, вероятно, он мог бы получить телесные повреждения.

— Это все ты виноват, — обвинила она его.

— Я очень надеюсь, что так.

— Перестань улыбаться. Я в полном замешательстве. Это не обжимание, Риордан, и я поверить не могу, что ты сделал это со мной в машине.

Чувственный юмор и что-то еще сверкнули в ее глазах. Она провела кончиком пальца по его нижней губе.

— Ты опасен, даже более опасен, чем раньше, — сказала она мягко.

— Что-то связано с тобой и с машинами. Может быть, благоприобретенная слабость.

Он поймал ее руку, сплел их пальцы вместе.

— Правда? Приобретаешь старую слабость, Кара?

Ее пальцы сжались. Шепот внезапно стал хриплым от откровенности.

— На самом деле я… я напугана. Боюсь потерять голову из-за человека, которого не так уж уверена, что знаю. Ты сильнее, чем мужчина, которого я знала. Сильнее, увереннее, глубже.

Она заколебалась.

— И пожар сильнее, чем был. Огонь, волшебство — это не просто сексуальные ощущения. Хотела бы я, чтобы это было так просто, как секс.

Сквозь завесу дождя блеснуло что-то белое и металлическое.

— Кара…

— Мы не имели времени друг для друга прежде, забывали, что надо говорить друг с другом. Но мы знаем теперь, что это было плохо, и когда мы вместе, я чувствую что-то удивительное, ощущение правильности и полноты, которого я никогда не чувствовала прежде.

— Солнышко…

— Но я все еще боюсь. Нас, тебя. Когда мы были подростками, ты был мой темный принц, мой запретный любовник. Ты похищал меня. Только мы больше не подростки, а ты, Риордан, все еще стараешься меня увлечь и похитить. И я совсем не уверена, как ты будешь себя чувствовать, когда реальность ударит…

— Карен.

Он взял ее за подбородок, ибо иначе не мог привлечь ее внимание. Как бы он ни хотел ответить на ее чувства, ее страхи прямо сейчас, реальность уже ударила. Он мягко повернул ее за подбородок к запотевшему и забрызганному стеклу.

— Там другая машина, — сказала она рассеянно.

— Подростки умеют находить уединенные места.

— Но это белая машина.

— Да.

— Белый… «чероки». Как твой. Удивительно… совсем как твой.

Крэйг провел рукой по глазам.

— Кара. Он и есть мой. И это наш сын. С девушкой. И, радость моя, последнее, что я хотел бы сделать, это прервать этот разговор, но…

— Джон Джэйкоб?

Карен рванулась с его колен как лошадь со старта.

— Не может быть.

Она прижалась носом к стеклу и резко откинулась назад.

— Проклятье. Это он.

Смесь комического неверия и паники в ее глазах чуть не заставила его расхохотаться.

— Мы поговорим как-нибудь в другой раз, — сообщила она ему.

— Я пришел к такому же заключению.

— Ты думаешь, он нас узнал?

Крэйг помотал головой.

— Твоя «Сьерра» самой обычной модели и цвета. Сейчас темно, дождь, и я думаю, его внимание временно отвлечено.

Материнские антенны уже настроились на соответствующий канал.

— Наш сын недостаточно взрослый, чтобы ездить обжиматься.

— А? Достаточно.

— Я думаю, в следующий раз мы лучше поговорим кое о чем другом.

— Согласен.

Он наблюдал, как она поджала губы на манер сельской учительницы.

— Как могло все это случиться с нами? Опять? Я становлюсь старовата для такого образа жизни, Крэйг, — сказала она решительно.

Она перелезла через него, в спешке стукаясь локтями.

— Не включай фары, пока можно, потом жми на газ и не останавливайся, пока мы не доедем до границы.

— Да, мэм.

Черная шелковая комбинация, пурпурный лифчик и персиковые трусики висели на вешалках в примерочной у «Рафтера».

Универсальный магазин на аллее был постоянным развлечением Джулии, а не Карен, но когда ее дочь отправилась в соседнюю примерочную с целым ворохом платьев, Карен раскопала несколько вещиц, чтобы попытаться убить время.

Оказавшись в примерочной, она озадаченно покачала головой. Мысли ее, очевидно, витали в облаках. Нужно было смотреть, когда она все это «выкапывала». Правда, ей надо было прикупить белья, но мерить это было бессмысленно. Она пощупала изящную шелковую комбинацию, думая, что вряд ли это ее стиль и что она ужасно влюблена в своего бывшего мужа.

Два дня прошло после того, как они удрали из парка. Сто раз она твердила себе, что ситуация была совсем не забавной. Риск быть застигнутыми в компрометирующей ситуации собственным шестнадцатилетним сыном был предметом для беспокойства, а не для юмора. Однако в трудные моменты, когда все фишки в игре кончались, чувство юмора могло удержать двоих людей вместе. Карен это давно обнаружила.

Смех был одной из связей, которую они потеряли. Способность смеяться над жизнью, друг над другом, вместе.

Она закрыла глаза, чувствуя, как мощная волна эмоций подкатывает к горлу. Не только эту связь она вновь открывала с Крэйгом. Заново открывалось все. Это было пьянящее чувство предвкушения того, что они будут вместе, ощущение огня после каждого его прикосновения. Она поняла вдруг, что любит того человека, которым стал Крэйг. Ей нравилась его спокойная уверенность, скрытый юмор, тонкая восприимчивость, естественный стиль, улыбка, морщинки в уголках его глаз. Ей нравилось…

— Мам? Ты заснула или что? Я тебе говорю-говорю…

Карен открыла глаза.

— Прости, моя радость.

Мгновенно она превратилась в «мам», отодвинула занавес и начала изучать комплект, который мерила Джулия.

— Смотрится хорошо.

Джулия повернулась на каблучке.

— Тебе не кажется, что слишком длинно?

— Может быть, на дюйм. Но эту ткань легко укоротить.

— Ты не думаешь, что цвет меня бледнит?

— Я думаю, ты удивительно смотришься в этом нежно-голубом. А стирается это — мечта. Если тебе нравится, мы берем.

— Этого нет в распродаже, — осторожно призналась Джулия.

— Ничего.

Глаза дочери внезапно расширились от удивления.

— Мам, ты, очевидно, сегодня не в себе. — Она переводила взгляд с матери на выбранное ею белье. — Ну и ну. Ты же не собираешься это покупать, а?

— Конечно нет.

Слова эти висели на кончике языка, однако она вновь взглянула на кружева и шелк. Все было таким красивым. Она всегда была слишком практичной и здравомыслящей, чтобы покупать соблазнительное белье. Или, может быть, ей всегда не хватало храбрости?

— Я думаю, — произнесла она задумчиво. — Может быть.

— Ты шутишь! Мам, это просто не для тебя, — напомнила ей о суровой реальности Джулия.

— Гмм…

Пока Джулия переодевалась, Карен подумала, что должна окончательно решить.

— Ладно, давай быстрей переодевайся, я пошла платить за голубой комплект. У тебя есть время зайти в отдел видеофильмов, прежде чем мы отправимся домой. Мне нужно кое-что в аптеке.

Обычно в магазине мать с дочерью делали свои покупки отдельно друг от друга. Джулия считала, что не всегда хорошо, чтобы ее видели с матерью на публике. Однако как только они покинули универмаг и влились в поток уличного движения, она буквально прилипла к Карен.

— Я хотела поговорить с тобой всю последнюю неделю.

— О чем?

Джулия обвила рукой шею матери.

— Мам… ты ничего не пытаешься от меня скрывать, а? Ну, просто ради совсем дурацкого примера… ты никем не интересуешься, не говоря мне? Ну, парнем?

Чтобы защитить свою дочь от потенциального вреда, Карен была готова на все: лгать, жульничать, воровать или, как в данном случае, увиливать.

— Радость моя, есть какая-то особая причина для таких вопросов?

— H-нет, не то чтобы… Я просто так подумала. Ты ни с кем не встречалась после папы. Если ты что-нибудь такое будешь делать, я думаю, ты должна сперва поговорить со мной. И другая вещь…

Глаза ее пятнадцатилетней дочери внезапно сделались старше.

— Просто для справки. Я имею в виду, для поддержания разговора и все такое. Ты не выйдешь за кого-нибудь, кто не понравится мне и Джону, а?

Карен быстро стиснула свою дочь в объятии.

— Никогда в жизни, — ответила она искренне. — И это обещание ты можешь отнести в банк, моя розочка.

Джулия, успокоенная, помчалась в музыкальный магазин вприпрыжку. Карен смотрела ей вслед, очарованная и обезоруженная тем гибридом между уличным сорванцом и многоопытной светской женщиной, в который превратилась ее дочь. Она была очарована, но и озабочена.

Дети вели себя странно, а теперь Джулия задавала вопросы о мужчинах. Если они и не могли знать о ее встречах с Крэйгом, то были достаточно сообразительны, чтобы долго скрывать от них секрет.

Однако причина, по которой Карен так сильно хотела удержать свои отношения с Крэйгом в тайне, была написана в глазах ее дочери. Собственнический дух, желание защитить были развиты у ее детей, вероятно, сильнее, чем требовалось. Это было одним из последствий развода. Джон и Джулия слишком беспокоились о ней, о Крэйге, о всех взрослых проблемах. И построить для них воздушный замок надежды на воссоединение Карен отказывалась, боясь ранить их снова.

Рыжий мальчишка пронесся мимо нее, хихикая и болтая. С улыбкой Карен уступила ему дорогу, но сердце ее внезапно забилось. Уже несколько недель Крэйг относился к ней, как любовник, и она чувствовала надежду на богатую, сладостную полноту вновь открытой любви. Многими разными способами он показывал ей, что изменился.

Но нельзя было отрицать, что их новые отношения развивались с ураганной скоростью. А в том, что именно чувствовал Крэйг, Карен не была так уж уверена. Он хотел ее, и его желание было реальным. Каждый момент между ними был украденный, особый, насыщенный электричеством. Однако это возбуждение было главным корнем ее беспокойства.

Забавно было украдкой целоваться на чердаке. Прятаться, отгораживаясь от всего мира. Это была та же черная магия, которую они открыли еще детьми. Игра со старыми воспоминаниями, легкий флирт с опасностью, романтика тайных встреч.

Но это не была реальная жизнь. Напоминание об этом каждый раз пугало Карен, ибо именно в ней они потерпели крах. Молния никогда не длится вечно. Испепеляющий жар остывает, когда нужно ходить за продуктами и выносить мусор.

Самой тяжелой травмой развода было для нее чувство неудачи и сознание неполноценности самой себя как женщины. Она любила его, но оказалась не способна удержать его интерес. В конечном счете она ведь осталась все той же Карен, той женщиной, на которой Крэйг был женат семнадцать лет.

Есть дикий цветок, который растет высоко в горах. В течение дня он выглядит как сорняк. Его лепестки раскрываются только ночью, и он благоухает богатым экзотическим запахом, чарующим, как лунный свет. Этот цветок был похож на их тайный роман.

Но Карен не была уверена, что чувство Крэйга достаточно сильно, чтобы выдержать беспощадный свет дня.

 

8

Звонок раздался в одиннадцатом часу вечера. Карен, потянувшись через подушки, взяла трубку.

— Кара? Когда Джон был у меня сегодня после школы, у нас в конце концов получился тот еще разговор. Я выяснил, что за девушка была с ним в тот вечер.

Карен свернулась в клубок под одеялом. При звуке его голоса у нее ускорился пульс.

— Ну, рассказывай.

— Ее зовут Марша.

— Никогда о ней не слыхала.

— Неудивительно, — сухо пробурчал Крэйг. — Я думаю, она не вполне тот тип девушки, которую Джон пригласил бы домой, чтобы познакомить с тобой. Она действует быстрее фокстерьера и гораздо менее ручная. Похоже, она преследует нашего сына уже больше года и наконец заставила пригласить себя на свидание. Первое свидание. Именно она предложила паркинг и затем, я вывожу это из цвета лица нашего сына, когда он говорил об этом, оказалась вся на нем, как одеяло на кровати.

— О-ох.

Крэйг фыркнул.

— Наш сын смотрит на это с несколько иной точки зрения. Я думаю, он чувствует, что оказался беспомощным в когтях бесстыжей девчонки. Наступает момент, когда фантазии каждого мальчика становятся реальностью. Кстати, я знаю, ты беспокоишься, что он узнал нашу машину и просто помалкивает об этом. Честно говоря, я в этом сомневаюсь.

— Об этом забудь. О господи. Ты думаешь, что он… что они…

— Нет. Фактически, я думаю, что она перепугала его до смерти. Сейчас много заразы, как проинформировал меня мой сын, а, насколько я понял, эта красотка перепробовала не только свой квартал, но и половину футбольной команды. Некоторые из твоих лекций о сексуальной ответственности, по-видимому, дошли до его сознания, солнышко. Но…

— Но что?

Она слышала, как он приложил трубку к другому уху, представила его сидящим в огромном кожаном кресле в своей гостиной.

— Но он вырос сразу на пять лет. Давненько он не шел на крупный мужской разговор добровольно, но тут он просто не мог удержать это в себе. Мы наговорили с три короба, и мужское эго теперь написано у него на лбу. Она хотела его. Как женщина хочет мужчину. Ты никогда не была шестнадцатилетним мальчиком, Кара. Это самая опьяняющая штука, которую можно себе вообразить.

Карен подняла глаза и чуть не получила сердечный приступ, когда осознала, что в дверях стоит Джулия. Она закрыла микрофон ладонью. Дочь махнула в знак приветствия недоеденным яблоком, ее темные глаза сверкали любопытством.

— Уже поздно. Я удивляюсь, кто это тебе звонит.

— Мистер Макэлви. С работы. Он не может найти досье, над которыми мы работали.

Джулия сморщила нос в знак симпатии и жестом пожелала ей доброй ночи. Карен не прижимала трубку к уху до тех пор, пока Джулия не дошла до холла, но Крэйг, должно быть, все слышал.

— Макэлви, гм? Ты в постели, да?

— Да, мистер Макэлви.

Пальцы ног под одеялом свела судорога. Он звонил, чтобы поделиться информацией об их быстро созревающем сыне. Это было естественно, чувство связи было приятным, но теперь он уже все сказал о Джоне Джэйкобе. Его голос разливался, как саксофон в ночном баре.

— Белоснежные простыни?

— Розовые.

— И майка. Бронкос, держу пари. И ничего под ней?

Хотя он не мог этого знать, на ней действительно была майка Бронкос и ничего под ней. Сердце внезапно забилось часто, как в лихорадке. Он проделывал это дважды за эту неделю. Звонил поздно вечером и изводил ее этим голосом, обольщая всякими порочными пустяками до тех пор, пока все тело не начинало гореть и она не могла заснуть.

— Я могу себе нарисовать эти стройные длинные ножки, скользящие по гладким простыням. Обожаю твои ножки, солнышко. Ты не можешь себе представить, какое место они занимают в моей жизни. Я все вспоминаю: форму икр, бедер, ощущение тебя через эти шелковые чулки. Ты хоть имеешь понятие, как я тебя хочу? Только голышом, Кара. Голышом будет намного лучше.

Невольно она слабо взвизгнула. На этот раз в дверях была не Джулия, а Джон Джэйкоб, молчаливо жонглируя парой теннисных мячей. Он уронил один, когда понял, что привлек ее внимание, и протопал в комнату достать его.

Когда она прижала трубку к груди, он туповато пожал плечами.

— Я просто хотел узнать, все ли в порядке. Для звонков уже очень поздно.

Карен прочистила горло.

— Все прекрасно. Это только мистер Макэлви с работы. Он задержался в офисе и спрашивал о вещах, над которыми мы работаем.

Когда Джон Джэйкоб ушел, Карен откинулась на подушки и подвинула телефон поближе.

— Мистер Макэлви?

— Да, мэм.

— Ты бесстыжий и гадкий, и в этом доме никто не спит, так что разговор окончен. Но я хочу, чтобы ты знал… Я собираюсь тебе отомстить. Еще не знаю как. И не знаю когда. Но на твоем месте я бы очень и очень занервничала.

Она слышала, кладя трубку, как он фыркнул. Момент спустя она выключила лампу. Комната окуталась темнотой, хотя дети наверху еще не спали. Вода бежала в ванной. Радио играло рок, действительно потихоньку. Прошло еще пятнадцать минут прежде, чем в холле погас свет и дети утихомирились. Наконец наступила полная темнота. И полная тишина.

Она схватила подушку и прижала ее к груди. Сна не было ни в одном глазу. После разговора с Крэйгом она ощущала под простыней свои голые ноги на прохладной ткани, свои груди, чувствительные и тяжелые, ее кожа горела.

Этот ужасный человек имел беспринципную наглость напомнить ей о ее грешном и распущенном поведении в машине. Хуже того, он любил это делать, любил ее дразнить, и, зная, что она должна следить за каждым словом, он, без сомнения, упражнял свое порочное чувство юмора. Он любил такую любовную игру, ей это тоже доставляло удовольствие. И это возбуждение полностью исчезло из их брака в последние годы перед разводом.

Отрезвев, Карен выбралась из постели и подошла к окну, освещенному луной. Страх прокрался снова, терзая ей сердце. Страх, что Крэйг захвачен любовными играми и весь во власти старых воспоминаний. Любить было чудесно. Но эта любовь должна быть проверена и опираться на реальную жизнь. Захочет ли ее Крэйг, когда тайные фейерверки кончатся?

Она коснулась холодного стекла и взглянула вниз, на молчаливый двор, покрытый заиндевелой травой. Начнем с того, кто был виноват, что фейерверки исчезли из их отношений, а, Кара?

Обрывки их разговора о Джоне Джэйкобе проплыли в ее мыслях. Беспомощный мальчик в когтях бесстыжей девчонки. Любимая фантазия каждого мужчины. Крэйг всего лишь предложил ей точку зрения мужчины на их шестнадцатилетнего сына, но его комментарий жалил. Как могла любовница не знать такой важной вещи о своем партнере?

Она никогда не была соблазнительницей. Это было не в ее характере. В общей постели соблазнителем всегда был Крэйг. В пылу страсти ее запреты рушились, и они всегда любили друг друга с равным жаром. Ей казалось, что совершенно неважно, кто начинает любовную игру.

Карен до боли стиснула грудь. Имеет. Разнообразие давало остроту Крэйг открыто наслаждался ее реакцией, но даже самого рьяного соблазнителя может утомить постоянно агрессивная роль.

Слишком редко, думала Карен, она чувствовала его желания.

Если она боялась доверять чувствам Крэйга, то он преследовал ее. Но она могла не сомневаться, что делал он это из-за любви, от всего сердца. Дюжиной способов он пытался показать ей, что не повторит прежних ошибок. Теперь ей наконец пришло в голову, что нужно посмотреть в лицо фактам, понять, где она подводила его. И сделать это самой. Впервые.

Всегда было легко уступать ему ведущую роль, поскольку так было проще. Легко было обвинять его в том, что он принимал это как должное. Было легко прятаться в его тени, поскольку он был сильный, уверенный, берущий все на себя мужчина. А она никогда не была уверена в себе, как в женщине.

Степенная, строгого вида секретарша ввела Крэйга во внутреннее святилище обшитого темными панелями офиса. Перед тем как войти, он поправил галстук и выдвинул подбородок, думая, что предпочел бы жевать гвозди, чем находиться сколько-нибудь близко к этому месту.

— Крэйг.

Это было в некотором роде приветствие, но высокий суровый человек за заваленным бумагами столом не встал и не протянул руки. Секретарша закрыла дверь, оставив их одних. Отец Карен указал ему на одно из мягких кресел против стола.

— Давно я с вами не говорил.

— Я знаю.

Крэйг опустился в ближайшее кресло, точно зная, сколько времени прошло с тех пор, как он имел приватный разговор с Уолтом Хеннесси. Они встречались друг с другом, когда дед забирал и привозил внуков, но только в этом и состояли все эти контакты уже больше года. Крэйг полагал, что отец Карен винил за развод его, обвиняя с самого начала за то, что он вовлек самую младшую и самую любимую дочь в неприятности.

Отношения между ними никогда не были особенно сердечными. Внешне Карен была похожа на мать, а не на отца. У Уолта было угловатое лицо, лысеющая голова, сшитый на заказ дорогой серый костюм висел на его худой фигуре, как дешевая занавеска. Костюмы ему просто не шли. Ему шла сигара и рыбацкая штормовка. Но проблема имиджа не волновала Уолта. Он был одним из лучших юристов штата в области налогового права и обладал умом, проницательностью, находчивостью, интуицией и жестокостью на инстинктивном уровне.

А Карен любила своего папу, как никого другого в жизни. Крэйг решил, что даже если старик встретит его с гильотиной, все равно этот разговор один на один состоится! Он был ему необходим, хотя Уолт встретил его не особенно приветливо и не спеша изучал, как полисмен изучает подозреваемого в наручниках.

Крэйг не видел иного выхода, кроме как нырнуть головой вперед.

— Ваша дочь застрелит меня, если узнает, что я был здесь, но я хочу, чтобы вы знали. Мы снова видимся с Карен.

Молчание. Но, по крайней мере, ни ручных гранат, ни дуэльных рапир на столе не появилось. Отец Карен просто тихо барабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Я полагаю… я подозревал. Вы не позвонили мне домой и не пришли в дом. Немного могло быть причин, по которым вы назначили встречу в моем офисе.

— Да.

— Эрика устроит адский скандал, если обнаружит вас где-то поблизости от нашей дочери.

Уолт наносил удары не для видимости. Крэйг тоже.

— Я знаю.

— Дети?

Крэйг покачал головой.

— Нет. Они не знают, что происходит. Ни мои родители, ни друзья, никто. Карен хочет, чтобы никто не был замешан, пока мы оба не удостоверимся в примирении. Она хочет защитить ребят. Свою мать, вас. И я с ней согласен, исключая вас.

Он расстегнул пиджак и наклонился вперед.

— Вы великолепно знаете, что я украдкой ухаживал за Карен, когда мы были детьми. Я не прошу вашего позволения и не ожидаю вашего одобрения, Уолт. Я просто говорю вам, что люблю вашу дочь и надеюсь завоевать ее еще раз.

Уолт перестал барабанить по подлокотнику.

— Вы так на меня смотрите, как будто ждете, что я вытащу хлыст.

— Может быть, это то, что сделал бы я, окажись на вашем месте.

Отец Карен почти улыбнулся.

— Не думайте, что когда вам было семнадцать, я не рассматривал этот подход. Но с тех пор прошло много лет и много воды утекло.

Он взял карандаш и, постукивая, провел им по столу, из конца в конец.

— Вы ни разу не дали мне случая сказать это раньше, но я никогда не винил вас или ее за развод. Я не знал, что пошло не так, но в прошлом году я видел, что вы оба жили в аду. И, может быть, вы думали, что я не замечаю, но я имел очень реальные опасения, что отец моих внуков вот-вот сломается.

Крэйг ожидал и был готов к чему угодно от Уолта Хеннесси, кроме сострадания.

— Может быть, я почти сломался, — признался он и затем заколебался.

Он пришел сюда ради Кары, а не потому, что был обязан чем-нибудь Уолту. Но будучи теперь сам отцом, он не мог просто встать и уйти, не сказав больше ни слова.

— Когда я был в школе, — проговорил он медленно, — я был золотой мальчик. Успехи в спорте. Недурная внешность. Достаточно быстро соображал, чтобы приносить домой хорошие отметки, не заглядывая в учебники. Никаких трудностей, за исключением развода родителей.

Он поднял руку, ладонью вперед, в прямом и честном жесте.

— Во мне не было глубины. Ни когда я встретил Кару, ни после этого. Я просто решил, что могу иметь все, что хочу, поскольку я вырос с этой верой. Я не был избалован, в том смысле, что я имел слишком много. Но жизнь сделала хорошую работу, избаловав меня, ибо все получалось легко. Так если вы хотите знать, что пошло плохо, — это был я. Не Кара. Я был эгоистичным и надменным и принимал ее как должное.

На столе зазвонил телефон. Уолт нажал кнопку, поднял трубку и вежливо сказал:

— Меня нет, миссис Риверс.

Затем положил трубку. Послеполуденное солнце, пробиваясь через открытое окно, подчеркивало следы возраста на его лице. Карандаш в его руках был неподвижен.

— Вы прошли долгий путь от мальчика, которым были, — заметил он наконец.

— Я надеюсь убедить в этом вашу дочь.

— Тяжкая задача. За тридцать шесть лет мне ни разу не удалось убедить мою дочь ни в чем, — сухо заметил Уолт и выдержал паузу. — Если бы это примирение стояло на гранитном фундаменте, я сомневаюсь, что вы были бы здесь. Итак, Карен не столь уверена, как вы?

Вопрос заставил вибрировать все нервы внутри. Крэйг сказал тихо:

— Я люблю ее.

Это был единственный ответ, который он имел, но он был недостаточно убедительный, чтобы удовлетворить отца.

Однако Уолт в своем кресле расслабился и резко повел разговор вперед.

— Когда вы будете во всем уверены… я возьму на себя ее мать. А тем временем я могу почаще брать детей, чтобы освободить вам руки. Они становятся такими взрослыми, что редко теперь находят время для деда, но я еще могу увлечь их за город раза два-три. Футбольный матч. Прогулка верхом. Я что-нибудь придумаю.

Крэйг прочистил горло.

— Хотите верьте, хотите нет, но я пришел сюда не за вашей поддержкой. Я рассказал вам о ситуации только для того, чтобы вы были на стороне Кары, что бы ни случилось.

— В этом не было необходимости. Я всегда был на стороне моей дочери. Ничто, что она могла бы сделать, не изменит этого. — Он задумчиво добавил: — Вы знаете, когда она росла, мальчишки вились вокруг, как мухи. Если не было одного по телефону, то другой болтался у порога или загораживал дорожку в какой-нибудь убогой машине. Но со времени, когда вы встретились, это было то, что ей нужно. И хотя я сомневаюсь, что могу убедить вас поверить этому, Крэйг, я всегда думал, что она сделала чертовски хороший выбор.

Он склонил голову набок и дружелюбно добавил:

— Но если вы снова причините ей боль, я лично накину вам петлю на шею.

Крэйг встал.

— Я куплю веревку, — тихо сказал он.

Легко было предсказать, что когда он опаздывал, во всем Колорадо Спрингс не было ни одного зеленого светофора. В мгновение, когда красный свет потух, Крэйг вдавил акселератор в пол. Движение не слабело, пока он не достиг Кайлдвуда. Воздух, свежий и бодрящий, нес запах осени, но солнце ярко освещало домики пригорода. Было уже семь минут первого. Он договорился, что встретит Карен у себя ровно в двенадцать, поскольку ни один из них не мог отлучиться с работы более чем на час.

Крэйг взглянул на себя в зеркальце заднего вида. Выглядел он так, как будто все утро сражался с волками. Что он и делал, но с волками корпоративной породы. Как только он затормозил на подъездной дорожке, то увидел, что машина Кары уже стояла там. Он попытался одновременно поправить галстук, вытащить из кармана три ручки и блокнот и пригладить рукой волосы, дабы придать себе хоть сколько-нибудь благопристойный вид.

Он мысленно прорепетировал то, о чем будет с ней говорить. Вчерашняя встреча с ее отцом еще висела на его совести. Уолт неожиданно поддержал бывшего зятя, имевшего долгую и печальную историю неприятностей, причиненных дочери. Это должно было бы принести Крэйгу облегчение.

Вместо этого он лег вчера спать с чувством вины. Он давил на Кару. И знал это. Книга, цветы, свидания украдкой на чердаках, в темных углах, в машине, соблазняющее сексуальное давление, напоминание о том, как хорошо им было вместе. Он хотел ее, но не просто в своей постели, а постоянно в своей жизни.

Уолт косвенно намекнул на то, в каком состоянии была Кара в период развода. Ее уверенность в себе расшатана неудачей в браке. И Крэйг хорошо знал, что она все еще была уязвима.

Рискнуть повредить ей, несмотря на то что он любил ее и верил, что примирение возможно, было бы более чем бессовестно. Он должен замедлить темп и притормозить их обоих. Прошел всего месяц, и Карен не могла поверить ему так быстро.

Шагая к дому, Крэйг поклялся про себя, что это будет милый, легкий, спокойный ланч для Карен. Они поговорят. И ничего больше. Он должен быть джентльменом. Никакого подталкивания и давления. Все следы давления изгнаны из его характера, и гормоны под крепким замком.

Он шагнул через две ступеньки на порог своего дома. После развода Карен и дети остались в «их» доме. Крэйг купил первый же дом, который продавался по соседству, — старый, тесный и неудобно спланированный. Решающую роль в этой покупке, так считал тогда Крэйг, была потребность жить ближе к детям. Он не осознавал тогда, что в этом было и подсознательное желание быть поближе к Карен. Но это было так.

Он толкнул переднюю дверь, зовя ее по имени. Ранее, по телефону, Карен сказала, что ее шеф уехал на целый день, так что она легко найдет время забежать в китайский ресторан и взять ланч с собой, что было очень кстати, потому что у него все утро не было минуты перевести дыхание.

Карен не ответила сразу. Он хотел было позвать ее снова, когда заметил ее туфли. Высокие каблучки, черные с белыми носками, лежали рядом на его сером ковре, как близнецы. Серо-стальной ковер был такой же простой и темный, как вся гостиная, оживляемая только детскими электронными игрушками. Только они украшали комнату. Радиосистемы, телевизор с огромным экраном, компьютер и стол с дискетами, «мышью» и прочими принадлежностями — все это было куплено для детей. Крэйг почти не бывал в этой комнате.

Дети всегда оставляли после себя хаос. Джулия оставила пленку, лак для ногтей и голубой свитер. Все это еще лежало на сером диване. Футбольное снаряжение в углу, старые школьные сочинения, темные очки принадлежали Джони Джэйкобу.

Крэйг все это видел, но взгляд его уперся в красный шелковый жакет, небрежно брошенный на единственное кресло.

Проходя дальше, он наткнулся на другой предмет одежды в холле между гостиной и кухней. Изящное, тонкое, строгое черное платье. С длинными рукавами и высоким воротничком. Платье для офиса. Ничего соблазнительного. Кроме того, что хозяйки в нем не было. Оно лежало на ковре.

Крэйг открыл было рот, чтобы позвать Карен еще раз, но спазм, появившийся в горле, заткнул его голосовые связки. Он прочистил горло, но состояние не улучшилось.

Он сделал осторожный шаг к кухне и тут же услышал, как она напевает про себя. Повернув за угол, он ее увидел. Кухня была узкая и длинная, с терракотовым кафельным полом, кремовыми стенами и островным баром, разделявшим комнату. По утрам он пил кофе за кухонным столом, но сейчас все было завалено почтой, чертежами и инструментами, не разобранными вовремя. Ел он обычно у стойки бара.

— Крэйг!

Карен обернулась на его шаги. Она быстро поднесла руку к горлу, когда заметила его.

— Ты меня напугал! Я не слышала, как ты пришел.

Ее усмешка была милой и приветливой. Ничто не предполагало, что происходит что-то необычное.

— Если тебе не понравится ланч, сам будешь виноват. Ты опоздал.

— Я… э-э… ничего не мог поделать.

Спазм все еще стоял в горле.

Она показала на еду, стоящую на стойке.

— Я сказала, что зайду к китайцам, но это мне показалось проще. Не нужно ни разогревать, ни готовить, ни мыть. Все, что нужно — это бумажные тарелки и руки.

Все это была еда для пикника, где едят руками. Свежие креветки, белые и холодные, с коктейльным соусом. Маленькие треугольные сандвичи, каждый на один укус. Искусно выложенные на блюде овощи, в том числе сердцевинки артишоков, его любимые. Зубочистки. Ничто не требовало вилок. Даже маленькая стеклянная чаша в середине стола, наполненная пьяными вишнями.

— Это выглядит… прекрасно, — выдавил он наконец.

— Так забавно было все это собирать. Единственная проблема в том, что есть руками несколько неопрятно. Ты-то в своем доме и всегда можешь переодеть рубашку, но я-то лишена такой роскоши.

Ему очень трудно было оторвать взгляд от чаши с вишнями, но Карен, очевидно, пыталась логично и разумно объяснить ему, почему она сняла деловой костюм. Он отлично понимал, что она не могла рискнуть появиться в офисе с пятном от соуса на платье, а такая еда действительно неопрятна.

— Садись, садись, — пожурила она его.

— Не знаю, как у тебя, а у меня было адское утро. Мне решительно нужен час, чтобы положить ноги повыше. Вторая половина дня, кажется, будет еще хуже.

Она дала ему смешной отчет об утренних событиях, вспоминая анекдоты, которые заставили его смеяться. Он сел на табурет у бара, благодарный судьбе за этот ощутимый контакт с реальностью, и подпер рукой подбородок. Карен прошелестела мимо него. Появился чай со льдом и с лимоном.

— Куда ты кладешь салфетки? Я ничего не могу найти в этой кухне.

Но она нашла салфетки и прошуршала мимо него снова. Он уловил запах ее духов, острый, экзотический и тревожный. Чрезвычайно тревожный. Она никогда не душилась так раньше, по крайней мере, не при нем.

— Теперь… — она нахмурила лоб.

На две секунды она приостановила свои быстрые движения и уперла руки в бедра.

— Что нам еще нужно? А, знаю, знаю. Я кое-что забыла…

Она ответила на его взгляд, но очень коротко. Крэйг предположил, что у нее не хватает духу выдержать его взгляд долго.

На ней была комбинация и чулки. Технически комбинация прикрывала ту же территорию, что и ее обычное, практичное и скромное белье. Только прикрывала совсем иначе. Комбинация была черная, шелковая, фестончатый край достигал середины бедра. Бретельки совсем тоненькие. Изящная блестящая ткань облегала ее фигурку, опускаясь низко на груди и обрисовывая линию бедер. Она не носила лифчика. Соски, твердые, как розовые бутоны, четко вырисовывались сквозь тонкую ткань. Глядя на маленькие выпуклости на бедрах, он предположил, что она надела не колготки, а пояс с чулками. Черные шелковые подвязки.

— Карен, — сказал он. — Сядь.

— Я уверена, что я что-то забыла.

— Кара. Сядь.

 

9

— Карен… Я чувствую, что я тебя тороплю. Это несправедливо. Я пользуюсь этой алхимией между нами нечестно…

Карен окунула охлажденную креветку в соус и отправила в рот. Крэйг явно нуждался в немедленной поддержке. Он спотыкался на каждом слове и сидел весь красный.

Первый раз в жизни она видела его шокированным, и шокированным ею. Все утро она волновалась и тревожилась, думая, не отменить ли все предприятие, изображая тайную мечту Крэйга — бесстыжую девчонку… Нет, он знал ее слишком хорошо и это может не сработать. Она боялась глупо себя почувствовать и глупо выглядеть.

Но его реакция с момента, когда он вошел на кухню, укрепила ее уверенность и решимость. Может быть, он видел ее и без комбинации, но никогда не видел такой за все эти годы. Кто бы предположил, что она имеет женскую власть заставить его так нервничать?

Она положила последний кусочек ему в рот. Поскольку выбора не было, он начал жевать белое мясо креветки.

— Ни один из нас никогда не контролировал эту алхимию, — промурлыкала она. — Поосторожнее с соусом, милый. Он… горячий.

Она поерзала на табурете, скрещивая ноги. Его взгляд скользнул к ее ногам, потом к груди, обтянутой черным шелком и четко обрисовавшейся, когда она наклонилась поближе. Перед ланчем она заехала в универмаг к Кистмену. Здесь продавались духи «Гуччи-один», которые она, конечно, не могла себе позволить. Но они держали на прилавке пробный флакончик с распылителем. Понравился ли Крэйгу ее вид или запах, сказать было трудно. Но кусок креветки он проглотил целиком. Рука потянулась, чтобы ослабить галстук на шее.

— Кара?

— Ммм?

— Я стараюсь быть серьезным.

— Я тоже, Я в очень серьезном настроении, — заверила она его.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя толкают… к решению… к чувствам… не давая времени убедиться во всем. Честно убедиться…

С подобающим случаю серьезным выражением она скормила ему еще кусок креветки.

— Прожуй это медленно, — предложила она. — Действительно медленно. Чувствуешь вкус на языке — прохладный сам по себе и холодный по сравнению с соусом?

— Я знаю. Соус горячий, — проговорил он хрипло.

Черная заколка скрепляла ее волосы на затылке. Она расстегнула ее, тряхнула головой, и волосы упали водопадом на ее обнаженные плечи. Она улыбнулась Крэйгу.

Две капельки пота появились у него на лбу. Он закрыл глаза.

— Ты еще не пробовал артишоки.

— Не хочу я пробовать артишоки.

— Хочешь, хочешь. Ты их любишь, а они как раз освежают рот после этого горячего соуса. Смягчают вкус. Они прямо тают во рту…

Его глаза открылись снова, темные и блестящие, как лезвие ножа, когда она скормила ему кусочек артишока.

— Кара?

— Да?

— Я пытаюсь откровенно поговорить с тобой.

— Вербальная коммуникация — вещь важная, — согласилась она, но подумала: «Не в эту минуту».

В ту, другую ночь она была права. Это был один из ингредиентов, который прежде был опущен в рецепте. Даже когда алхимия была могущественной, возбуждение притуплялось, когда не было сюрпризов. Может быть, она знала это и прежде, но никогда не заставляла себя поэкспериментировать с более активной ролью — в постели или где-либо еще. Она слишком боялась выглядеть глупо в его глазах, боялась подвести его и себя. В угрожающей ситуации она, очевидно, хотела, чтобы они были уверены друг в друге.

Карен не ожидала, что заставит Крэйга есть из рук, но взглянув на мускул, бьющийся на его подбородке как бомба с часовым механизмом, подумала: «Бог мой, Риордан, ты никогда больше не получишь от меня консервированный суп».

— Карен…

— Ммм?

Она видела, как он сделал глубокий вдох. Ему было ужасно трудно сосредоточиться, хотя он сделал последнюю отчаянную попытку.

— Я слышал то, что ты сказала. В ту ночь. О том, что мы живем старыми воспоминаниями, тайными встречами, увлечением. Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что тебя похищают. То есть… хочу. Мне нравится, как мужчине, что я еще могу заставить тебя так чувствовать. Но что касается того, чтобы путать прошлое и настоящее, я никогда…

Последовала долгая пауза. Его сузившиеся глаза следили за изящной рукой, протянувшейся через стойку и выбравшей одну-единственную вишню, которую она затем поднесла к губам. Ее белые зубки впились в роскошную мякоть.

— Ч-черт, — произнес он, запинаясь.

Она удивленно подняла брови.

— Проклятье, ты думаешь, я сделан из железа?

Она отрицательно покачала головой.

— Ты устроила этот ланч с целью вляпаться в неприятности.

Она кивнула утвердительно.

— Ты любишь неприятности.

Она снова кивнула.

— Ну, сейчас ты их получишь.

Его пальцы сомкнулись на ее запястье в момент, когда она невинно протянула руку за следующей вишней. Табурет качнулся, когда он стянул ее на пол и потянул за собой. Охваченные желанием, они двигались быстрее, чем банковские грабители, уходящие от погони.

На полпути через холл и подальше от слишком яркого света он остановился и привлек ее к себе. Казалось, его захватила спешка иного рода. Его руки гладили тонкую шелковую ткань, массировали спину, сжимали ее. Целая серия умоляющих, страстных, дразнящих поцелуев угрожала лишить ее способности думать.

Но не полностью. Она стянула пиджак с его плеч. И когда он поднял голову, чтобы перевести дух, стала расстегивать пуговицы на его белой рубашке. Галстук, попавшийся под руку, заставил ее хихикнуть, но когда она увидела жар, кипящий в его глазах, смех замер у нее в горле и взамен пришло более мягкое, темное чувство, такое сильное, что у нее перехватило дыхание.

Не приступ желания увидела она в его глазах, а любовь. Очарованность самого волшебного свойства. Жажда и самоотдача, меняясь от страсти, делались богаче и опаснее из-за желания.

Медленно, сознавая, что он на нее смотрит, она расстегнула последнюю пуговицу на рубашке и распахнула белую ткань. Ее пальцы двинулись вверх по его загорелой руке, по твердым мускулам и жестким, пружинистым волосам. Ток исходил от его кожи. Его сердце запрыгало, когда кончики пальцев коснулись его сосков. Он шумно вдохнул полный глоток воздуха, когда ее руки обвились вокруг его шеи и груди прижались к его груди. Только прохладный черный шелк разделял их, но он недолго оставался прохладным.

Голос его звучал, как будто он только что проглотил целую чашку патоки.

— Продолжай, солнышко, и мы начнем заниматься любовью прямо в холле.

— Боюсь, что это твоя проблема, — прошептала она. — Я занята.

Она расстегнула его кожаный пояс, потом откинула голову, глядя на него сквозь завесу ресниц и вытягивая пояс.

— Ты попался в когти бесстыжей развратницы, Риордан. Крепись, потому что ты ничего не можешь сделать. Я тебя похитила.

— Мне нравится эта фантазия.

— Я так и думала.

— Но ты не думаешь, что у меня есть шанс… — хрипло прошептал он, целуя ее в шею.

Поцелуи заставили ее задрожать.

— …Что я мог бы принять участие в совращении?

— Нет.

Она должна быть твердой.

— Нет?

— Нет. Я решила…

На мгновение, когда его щека коснулась ее плеча, она забыла, что она решила. Затем вспомнила:

— Я решила, что мне это нравится. Ты в моих когтях. Похищенный и беспомощный. Может быть… я заставлю тебя терпеть пытки долго-долго.

Его пальцы погрузились в ее волосы, укрепляя ее для глубокого поцелуя, который оказался горячее пара и горел, как клеймо. Он заставил ее отступить назад; не прерывая поцелуя, стряхнул один башмак, а затем другой. Когда они остановились, Карен смутно заметила шоколадного цвета простыни, одеяла цвета ванили и пространство огромной кровати на расстоянии шага. Она увидела также, что ее «жертва» способствует своему принудительному совращению, освобождаясь от брюк и прочего с молниеносной скоростью.

Затем он принялся за нее. Медленно опустил вниз по плечам тоненькие бретельки комбинации, открыв своему взгляду ее упругие набухшие груди, затем также медленно позволил шелковой ткани соскользнуть вниз, на бедра и, наконец, лечь у ее ног. На ней остались только чулки и черный кружевной пояс. И ничего больше.

Карен никогда прежде не боялась высоты, но, заглянув в глаза Крэйга, испытала приступ головокружения, очнувшись, почувствовала, что ее поднимают на руки и кладут на середину постели. В следующее мгновение Риордан покрыл ее собой, руками, губами.

Его ладонь обхватила ее грудь, нежно сжимая упругую белую плоть, палец ласкал темно-розовый сосок, пока она не почувствовала горячую сладостную, ужасную боль. Это ощущение повторилось снова, когда он, расстегнув пояс и опустив с нее чулки, стал следовать за ними бархатными поцелуями.

Карен занималась с мужем любовью миллион раз. Но не так. Они устроили фейерверк в бунгало, тогда, поздним утром в сентябре. Но даже тогда… было не так.

Желание нарастало все эти недели, но прежде не было времени, чтобы побыть вдвоем. Наслаждение наполняло ее всю, и она открывала для себя новизну своего любовника, новизну чувства к человеку, которого она когда-то знала.

Ее кожа начала лосниться. Его кожа стала скользкой. Даже неистовство прикосновений не утоляло их взаимной жажды друг друга. Карен хотела его со страстью, рвавшейся прямо из глубины души. Где-то там было солнце, проникавшее сквозь спущенные жалюзи, пушистое одеяло, скомканное, шуршащее, мешающее. Но все, что она сознавала, была волна тепла, исходящая от Крэйга, текущая по ее жилам как жидкий огонь.

Крэйг поднял голову. Его глаза, блестящие, как черные агаты, оглядывали ее спутанные влажные волосы и искусанные губы, быстро вздымающуюся грудь. Не отрывая от нее взгляда, он открыл ящик в ночном столике, пошарил там и достал маленький пакетик.

— Ты думала, что я рискну тобой, мое солнышко? — прошептал он.

Его губы коснулись ее губ. Это был больше чем поцелуй, они разделяли острую близость, они наконец были вместе… и будут. Она чувствовала его любовь так же отчетливо, как силу его желания. И затем она обвила руками его шею, и он оказался сверху.

Это длилось долго и было и земным, и утонченным, и парящим эмоциональным полетом над пиками и равнинами чувственности. Ощущение чуда наполняло ее и было столь пронзительным и сильным, что затмевало все остальное. На вершине, прежде чем наслаждение потрясло их обоих, она успела прошептать:

— Я люблю тебя.

Он слышал ее. Если совесть этим утром требовала не торопить ее с любовью, теперь Крэйг жалел, что не затащил ее в постель давным-давно. Если бы он знал, что она готова сказать эти три слова, он бы так и сделал.

Кара обвилась вокруг него как сонный, ослабевший котенок. Крэйг гладил ее по спине, прижимая ближе, и чувствовал себя на седьмом небе и одновременно защитником и обладателем бесценного дара. Он вспоминал ее в этой чертовой комбинации с усмешкой распутной девчонки и мгновением позже ее глаза, такие незащищенные, когда он потерял голову.

Постель должна быть вся в дыму, сонно думал он, столько было чувственного огня.

От отклика Карен у него еще кружилась голова. Поражала ее необузданность, свобода и открытость — все это она дала ему, благодаря вновь пришедшему доверию.

Крэйг боялся радоваться раньше времени, ведь он еще не надел снова кольца на палец. И слова любви, произнесенные в минуту страсти, еще не равны обязательству. Но если он будет осторожно, бесконечно осторожно укреплять ее доверие и не наделает ошибок, то, конечно же, сможет убедить ее поверить в их будущее.

Она шевельнулась в его объятиях, прижавшись щекой к его груди. Лениво потянулась. Сонно зевнула. Пока он не видел ни одного признака беспокойства, и, прежде чем оно могло проявиться, он привлек ее немного ближе.

— Помнишь нашу свадебную ночь? — прошептал он.

Она вскинула голову. Сон внезапно пропал.

— Катастрофа эпических масштабов, — прошептала она в ответ.

— Нет, Кара. Не вся.

Его палец скользил по ее бровям, по линии носа.

— Первая часть была приключением. Я помню, как я тебя похитил. Бешеную гонку сквозь ночь. Мирового судью. Помню твое возбуждение, нервы. Хотя я должен признаться, что это не та часть, которую я запомнил лучше всего…

— Может, мы поговорим о погоде, — заметила она хмуро.

Он не хотел говорить о погоде. Он повернулся на бок и оказался с ней рядом на одной подушке.

— Я помню точно момент, когда мы получили на руки брачное свидетельство — мы были законно женаты, дело было сделано, но никто из нас не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Нам некуда было идти. У нас не хватило мозгов, чтобы планировать так далеко вперед.

Нежно, как дуновение ветерка, его палец скользил по ее нижней губе.

— Ты ненавидела этот мотель.

— Там было красиво.

— Это был мотель.

— Мы должны были где-то остановиться. Мы, очевидно, не могли ехать всю ночь…

— Это был мотель, — повторил он мягко, — и ты почувствовала себя грязной. Бегство было романтичным, все эти запретные тайны и гонка сквозь ночь. Но внезапно мы оказались в холодном безличном номере мотеля. И затем, чтобы добавить оскорбление к увечью, ты открыла, что у тебя «дела», и спряталась в ванной.

— Риордан…

Тон был суровым, но он видел вспышку румянца на ее щеках, и как она пыталась подавить улыбку.

— Я все спрашивал, что случилось, что случилось? А ты все отвечала, что ничего, но не выходила. Ты просидела там по меньшей мере час, прежде чем набралась храбрости сказать мне…

— Риордан…

— Это был уникальный опыт. В восемнадцать лет, в свою свадебную ночь, возвращаться на дорогу искать открытую аптеку, где продаются гигиенические тампоны…

Очевидно, ей надоело, что ее дразнят, потому что она резко накрыла его лицо подушкой. Когда он стащил ее и провел пальцем по ее ребрам, она сквозь смех изрыгала грубые угрозы мести. Возня кончилась тем, что, усевшись ему на грудь, она заявила, что он побежден.

Он думал иначе. Ощущение ее нагого тела питало новую жажду и желание. Они ушли так далеко со времен той давней свадебной ночи. Он хотел, чтобы она вспомнила. Они пережили не только хорошие времена, но и массу неудобных, неловких моментов. Он хотел, чтобы она вспомнила это тоже, и, кажется, она вспомнила. На мгновение она задержала дыхание, глаза были полны любви, смеха, мягкого света желания.

— Крэйг, я…

Дрожащими пальцами она коснулась его лица. Он чувствовал, что в ней растет уверенность в их будущем и она готова говорить об этом. Момент был, однако, потерян, когда она случайно заметила часы за его плечом. Любовная чувственность мгновенно сменилась выражением комического ужаса.

— О-ой!

Ему не нужно было смотреть на часы, чтобы понять, что час ланча истек. Кара пыталась оттолкнуться от его груди, но он лениво привлек ее назад. Теперь у нее не было способа от него удрать.

— Ты не вернешься на работу.

— Крэйг, я должна. Я уже и так отпросилась сегодня утром…

— Позвони. Скажи, что у тебя заражение крови, что ты рожаешь близнецов, что, наконец, Боинг-747 столкнулся с твоей машиной. Что-нибудь да подействует. Когда ты в последний раз брала свободный день?

— Если дети не болели, я никогда этого не делала.

— Солнышко, ты еще хуже, чем я.

Он укоризненно покачал головой.

— Даже пара сверхответственных работоголиков может прогулять несколько часов. Школьный автобус раньше не придет. А ты и я имеем неоконченное дело.

— Неоконченное дело?

Эти голубые глаза мадонны, обнаружил он, явно не возражали против искушения. Убедившись, что она не собиралась удирать, Крэйг встал и исчез в направлении кухни. Вернувшись, он держал в руке маленькую стеклянную чашу с пьяными вишнями.

Ее взгляд скользнул от вишен к его лицу. Крэйг снял телефонную трубку и закрыл дверь.

Засунув руки в карманы жакета, Карен провожала взглядом детей, исчезающих за поворотом оврага под водительством деда. Один раз каждую осень ее родители приезжали в бунгало на уик-энд. Они прибыли только час назад. Поездка была шумной, все говорили сразу, и, конечно, разгрузка продовольствия и снаряжения проходила как всегда в лихорадке. Первый раз за весь день она улучила минуту для себя.

Она слышала отдаленный смех детей, видела блестки послеполуденного солнца сквозь хвою сосен, слышала, как ветерок шевелит листья во дворе. На несколько минут ее глаза затуманились.

Ей не хватало его. Дико. Неразумно. Она уже сказала себе все очевидные вещи. В эту неделю они виделись каждый день; она снова увидит его в понедельник. Это был просто уик-энд. Она должна быть безумно рада этой короткой разлуке. Видит бог, ей нужно было перевести дух. Крэйг ее совершенно измотал. До крайности.

Беспомощная, безнадежная улыбка тронула уголки ее губ. Этот дьявол прислал ей домой целый ящик пьяной вишни, и это была только одна из его ужасных идей. Каждый день они встречались для ланча в его доме, он запирал двери, выключал телефон, а потом питался ею вместо ланча. Его жажда была неутолима, воображение полностью вышло из-под контроля. Ее уверенность в себе как в женщине никогда не была столь высокой, поющей, острой. Он об этом позаботился. Она возвращалась в офис без сил, как бездомный бродяга. Об этом он тоже позаботился.

Крэйг любил ее. Он говорил ей это в постели и без постели, и часто… достаточно часто, чтобы сделать верующего из бывшего перепуганного скептика.

Дверь бунгало громко хлопнула. Карен обернулась и быстро отложила все мысли о Крэйге до другого раза. Ее мать стояла на пороге — стройная фигура в джинсах и в майке, с гладким лицом, таким хорошеньким, подумала Карен, что у меня такого никогда не будет. В эту неделю волосы Эрики были цвета бледного шампанского.

— Ушли? — спросила мать нетерпеливо.

— Да. Но только на короткую прогулку до ручья и обратно. Папа клялся, что вернется через полчаса, чтобы разжечь огонь.

Карен проследовала на кухню. По традиции отец жарил цыпленка на открытом огне и пек картошку на углях. На долю женщин оставались только приправы и десерт. Но и эти задачи тоже надо было выполнять.

— Хорошо.

Мать отправилась за ней следом.

— Хорошо? — отозвалась Карен.

— Хорошо, я рада, что они ушли. Прежде чем мы отправились сюда, твой отец дал мне строгие инструкции. Мне полагалось «оставить тебя в покое», ничего не доискиваться, никуда не совать нос, не втягивать тебя в серьезные разговоры. Я дождаться не могла, когда он наконец уведет ребят. Что случилось?

На мгновение Карен почувствовала неловкость, но потом честно ответила:

— Все в порядке. Понятия не имею, что папа имел в виду.

Она достала блюдо и открыла холодильник.

— Ну, отцу что-то известно, иначе он не предупреждал бы меня, чтобы я не вмешивалась. Как будто я вмешиваюсь в жизнь моих дочерей. Ради бога, вы все взрослые женщины.

Эрика Хеннесси собрала ножи и бумажные тарелки на поднос, затем деликатно спросила:

— Что-нибудь с детьми? У Джона Джэйкоба неприятности в школе?

— Не-а. Оба учатся великолепно.

Она шлепнула на стол пакеты с морковкой и сельдереем, потом поставила соус, сделанный дома. Роясь на полках, она обнаружила банку маслин. Внезапно ей захотелось их так, как путнику в пустыне глотка воды. Закрыв дверцу холодильника толчком бедра, она выудила две. Потом еще две.

— Тогда здоровье. Что-то плохо, а ты мне не говоришь. Помнишь, как Саманта пыталась скрыть от меня свою кисту в прошлом году?

Карен помнила. Она знала также, почему старшая сестра пыталась скрыть это от матери. Миссис Хеннесси страдала хроническим беспокойством, особенно когда речь шла о дочерях.

К тому времени, когда Карен закончила укладку овощей и соуса, они прошли через весь материнский список вопросов. Три ее сестры быстро теряли терпение. Но не Карен. Сострадание возникает из понимания. Ее мама всегда правила семьей, будучи в курсе дел каждого. Теперь, когда девочки выросли и две из них уехали, Эрике было трудно адаптироваться.

Так или иначе, инквизиция прекратила работу, когда дети вбежали во двор.

Они изжарили цыпленка во дворе и ели его руками. Отец устроился рядом с ней, подставив колено в качестве опоры для ее спины и развлекая семейство шутками и рыбацкими историями. Карен спросила бы, что у него на уме, но на это у нее не было ни малейшего шанса. Холод и тьма в конце концов загнали их в дом и они собрались у ломберного столика поиграть в канасту. Горный воздух подействовал на всех, вскоре начались заразительные зевки. Джулия заснула первой, за ней все остальные, один за другим. Девушки разбили лагерь в одной спальне, мальчики — в другой.

Карен сгребла в кучку дрова в камине. Некоторое время она слышала, как отец разговаривает с Джоном Джэйкобом, и улыбалась мужскому шепоту. Постепенно, однако, дом окутала тишина. Все спали.

Кроме нее. Беспокойное, нервное настроение подкрадывалось к ней весь вечер. Натянув теплую куртку, она вышла наружу. Ночь была холодная, заморозки достаточно сильные, чтобы у нее разгорелись щеки. Горы как призраки поднимались вдалеке и копья ледяного, белого лунного света били в овраг. Она вздрогнула, но не сделала движения обратно к дому.

Несколькими часами раньше пытливые вопросы матери ее не беспокоили. Но не теперь. Мама задавала одни и те же вопросы миллион раз с тех пор, как Карен была ростом ей по колено, но сейчас Карен чувствовала разницу. Папа был сегодня необычно заботлив.

Если они не знали о Крэйге, то скоро узнают. В ее семье секреты не могли долго держаться. Они просто были слишком близки друг другу.

Карен закрыла глаза и вдохнула полные легкие холодного воздуха.

«Так почему ты еще им не сказала? Чего ты ждешь? Он любит тебя. Ты любишь его. Вы оба хотите одного и того же — снова жить вместе. Так что же тебе мешает?»

Но она знала ответ. Пальцы крепко сжали грубые перила террасы. Радость, которую они находили друг в друге, была так же реальна, как биение ее собственного сердца. Они говорили так, как не говорили годами. И физическая близость… Она никогда не сомневалась, что им было хорошо вместе, но то, что они давали друг другу теперь, затмевало все, что она чувствовала раньше.

Она нуждалась во всем этом. Исследовать, экспериментировать, открывать новое в себе, как в женщине. Знать, что она изменилась и может прийти к нему как равная и быть чем-то большим, чем партнер на заднем сиденье, которым она была раньше.

Ничего этого не случилось бы, если бы не было времени узнать Крэйга один на один. Но в их тайных отношениях была одна загвоздка. Они все еще жили в башне из слоновой кости. И у Карен просто не было способа оценить, будет ли Крэйг испытывать к ней те же самые чувства, когда возбуждение преследования и соблазнения уйдет. Романтика имеет скверную привычку умирать, когда два человека вместе чистят зубы по утрам.

Она не знала, как в этом убедиться. Она не знала, что делать. Тихо, как шепот, задняя дверь отворилась. Ее мать, закутанная в большую охотничью куртку мужа, ступила наружу в шлепанцах.

— Мама, ты простудишься до смерти, — взмолилась Карен.

— Хмм.

Эрика Хеннесси вдохнула холодный ночной воздух, отметила иней на траве и решила, что они обе умрут от воспаления легких. Тем не менее она неторопливо подошла к дочери.

— Мам, со мной все прекрасно. Мне просто нужно несколько минут свежего воздуха.

Мать кивнула.

— Тебе всегда было легче говорить с папой, чем со мной. Это не критика, моя радость. Мне всегда нравилось, что вы двое — родственные души. Но наконец мне пришло в голову, что отец о чем-то догадывается, а я нет. Это мужчина, правда?

— Мам…

— Ты изменила прическу. Макияж. Посреди разговора ты вдруг не к месту улыбаешься. Ты проиграла в канасту. Обычно, чтобы заставить нас выиграть, тебе нужно выйти из игры… так что это определенно мужчина. Ты любишь его?

Не сразу Карен смогла ответить. Мать не глядела на нее, но наблюдала за енотом, пробирающимся во двор. Мама, дающая своей дочери «пространство для отступления». Своеобразно же она старалась дать Карен это «пространство».

Быть может, они никогда не были близки, во всяком случае не так, как с отцом, но в прошедшие годы они обе старались.

— Саманта и Джун… — сказала Карен наконец, — шли прямо к успешной карьере и замужеству. Они тебя ни разу не разочаровали.

— Ты тоже, Карен Амелия.

Карен покачала головой.

— Ты же знаешь, что это не так. В школе у меня были хорошие отметки, но не было определенной цели. И ты тяжело переживала, когда мы с Крэйгом сбежали. Тяжелее, чем когда мы развелись. Я чувствовала. Я всегда чувствовала, что я… не оправдала твоих ожиданий.

— Идиотка.

Может быть, Эрика никогда до конца не понимала свою младшую дочь, но материнский инстинкт требовал называть вещи своими именами.

— Ты всегда была любимицей отца. Уж это ты знаешь. Ты не можешь его разочаровать, даже если пойдешь копать канавы.

— Не его, мам. Я думала, что разочаровала тебя.

Эрика повернула голову и нежно посмотрела на освещенное луной лицо дочери.

— Ты сошла с ума, дорогая. Меня никогда не заботило, чем ты занимаешься, пока ты была счастлива. К несчастью, ты похожа на отца. Ты тихо, автоматически заботишься о нуждах других людей, а к своим собственным равнодушна, как мумия. Ты всегда держала в себе свои раны, свои страхи, свои тревоги. Я до смерти боюсь, что ты достанешься какому-нибудь эгоисту, который не поймет, насколько ты уязвима. Именно это и случилось…

— Нет, — резко прервала ее Карен. — Я хочу, чтобы ты перестала его винить, мама. Он тебе всегда нравился до тех пор, пока ты не решила, что он причиняет мне боль. Но все было иначе. Я ранила себя сама. Я никогда не стояла на собственных ногах. Я полагалась на него, а не на себя. Я испортила бы отношения с кем угодно.

— Может быть.

— Не «может быть», а так оно и было.

Их глаза встретились в темноте. Они посмотрели друг на друга не как мать с дочерью, а как две женщины.

— Так это все-таки мужчина, — заключила Эрика мягко.

Карен кивнула.

— Мужчина, к которому ты относишься всерьез.

Карен снова кивнула.

— Я полагаю, — сказала мать осторожно, — что ты уже сказала бы мне, если бы думала, что мне он понравится.

— На самом деле, — произнесла Карен, — меня останавливает не это.

— Хорошо. Я могу обещать тебе, Карен Амелия, что если он сделает тебя счастливой, мне будет безразлично, даже если он демократ.

Это была маленькая шутка, но она наконец вызвала улыбку на губах Карен. Эрика резко сменила тон на серьезный:

— Просто убедись, девочка, хорошенько убедись, что ты никогда не бросишься в новые отношения с зажмуренными глазами.

 

10

— Крэйг, я знаю, что это прозвучит немного по-идиотски, но… не мог бы ты постараться изо всех сил и как следует со мной поссориться?

Полотенце выпало из его руки. Секундой раньше он выскочил из-под душа, чтобы схватить телефонную трубку. Он надеялся, что это Кара. Так оно и было. И он надеялся, что она позвонит, даже так поздно в воскресенье вечером, чтобы рассказать, как прошел уик-энд с родителями.

Но он определенно не ожидал такого начала в качестве приветствия.

— Ссора? — бессмысленно повторил он.

— Честная драка. Настоящая. Я знаю, что это звучит странно, но если ты подумаешь об этом… Мы соглашались во всем, не имели ни единого спора. Мы как будто бродили с зажмуренными глазами.

Она действительно говорила всерьез.

— Ну-у…

Крэйг вытер лицо рукой, оставив полотенце на полу. Просьба Карен застала его врасплох, и, выскочив из душа к телефону, он разгуливал по собственному дому совершенно голый. Взяв переносной телефон, он отправился прямо к кухонному шкафчику, где хранились запасы виски.

— Так… — сказал он тактично, — ты думаешь, если мы поссоримся, это что-нибудь решит?

На другом конце провода было молчание.

— О'кей, я могу слышать это в твоем голосе. Ты думаешь, это бредовая идея. Вероятно, это так и есть. Извини, что я об этом заговорила.

Он расслышал неуверенную дрожь в ее голосе и внезапно почувствовал себя по колено в зыбучем песке.

— Эй, я никогда не говорил, что идея бредовая.

Он быстро плеснул виски в стакан, думая, что идея была абсолютной чушью и что он отдал бы груды бриллиантов за способность проникнуть в иррациональные причуды женского мышления. Когда они расстались с Карой в пятницу, все было прекрасно. Отношения развивались великолепно. Проклятье, что же ее так напугало?

— Крэйг? Ты здесь?

— Я здесь. Я просто думал, несколько сложно начать ссору просто так, на пустом месте. То есть… нужно настроение.

— Раньше настроения не требовалось. Мы начинали ссору, если падала спичка. В этом-то и дело. Рано или поздно, мы начнем спорить о чем-нибудь, а ссора — одна из тех вещей, где мы великие мастера, и если мы просто попробуем…

— О'кей, о'кей. Если ты хочешь ссоры, мое солнышко, мы поссоримся. Но не по телефону.

Карен никогда не любила оставлять детей одних, но в это позднее время они оба спали, а Крэйг твердо решил встретиться с ней лицом к лицу. Ожидая ее появления, он поставил кофейник и затем торопливо натянул рубашку и джинсы. Он не успел даже причесаться, когда она забарабанила в заднюю дверь.

Если она и прошла через какую-то травму, то этого не было заметно. Она ворвалась в дом, вся раскрасневшись, излучая энергию, и вихрем пролетела мимо него. Она сбросила пальто и башмаки и осталась в просторной красной рубашке и в джинсах в обтяжку. Боевые доспехи. Босиком она направилась прямо в гостиную и засучила рукава.

Он не смел улыбнуться, но, о боже, искушение было велико. Ее свежевымытые волосы разлетались как шелк, а лифчик надеть у нее не хватило времени. Груди соблазнительно вздымались с каждым возбужденным вздохом. Он мог бы придумать массу вещей, которыми он хотел бы с ней заняться прямо сейчас. Но ссора в этот список не входила.

— Кофе хочешь?

— Не сейчас.

В данную минуту она хотела расхаживать по гостиной, решительно нахмурив брови. Наконец она подняла палец и погрозила ему.

— Ты был эгоистом, — бросила она обвинение. — Ты настолько был занят своей работой, что не замечал ничего, что происходило со мной.

— Я знаю, моя радость.

Ее лицо вытянулось. Она тяжело вздохнула.

— Крэйг, Крэйг, Крэйг. Ты не улавливаешь духа. Не соглашайся со мной. Защищайся. Дерись.

— О'кей.

— Кроме того, ты никогда не был таким уж эгоистом. Половина вины лежит на мне. Я ни разу не открыла рот, чтобы сказать тебе, что все идет плохо, так откуда тебе было знать? Но мы отклонились от темы. Мы должны найти что-то, касательно чего мы заведомо не согласны.

До этого момента Крэйг был готов приспосабливаться к ее капризу, проявляя истинно мужскую терпимость. Нельзя вынуть ссору из воздуха, это абсурд. Любой мужчина должен это знать. Бог знает, откуда появился этот каприз. Два дня с матерью? Тест одного из женских журналов, которые она любила смотреть?

Однако когда он внимательно вгляделся в ее лицо, то ощутил острый укол понимания. Настроения начать искусственный скандал у Карен было не больше, чем у него, но это была не шутка. В ее глазах было предчувствие, тревога. Кара никогда особенно не самоутверждалась, но темперамент у нее был. Оба они, как глупцы, таили обиды про себя, а потом происходил страшный взрыв из-за пустяка. Кара имела причину помнить эти ссоры и хотела убедиться, удостовериться, что они не упадут в эту яму снова.

Может быть, и он тоже.

— О'кей, — сказал Крэйг. — Раз ты хочешь, чтобы все было глупо и грубо, мы так и сделаем.

Наконец, подумала Карен, он принял ее всерьез.

По крайней мере, так она надеялась. Они прошлись по всем темам — от ситуации на Ближнем Востоке, отношения к родителям, местной политике, деньгам. Такой вопрос, как деньги, гарантировал ссору так же уверенно, как то, что утром взойдет солнце. Крэйг легко относился к деньгам. Она привыкла копить. Соломинкой, сломавшей спину верблюда, была глупая война из-за денег.

Только на этот раз ничего не получилось. Они, конечно, были не согласны друг с другом, но Крэйг, черт его побери, выслушал ее точку зрения. Даже такой предмет, как деньги, не помог развязать войну. Крэйг честно признал, что семейный бюджет, вероятно, всегда будет источником трения, но в реальности они с Карен дополняют друг друга. Разные точки зрения позволяют успешно подводить баланс.

Карен вскочила на ноги.

— Ты даже не пытаешься, — сказала она раздраженно.

— Нет, пытаюсь. Пытаюсь.

— Ну, тогда недостаточно упорно. Черт возьми, сейчас мы могли бы издать пособие по самопомощи при супружеских ссорах. Все же было не так. Ну, постарайся и вспомни, когда ты последний раз на меня разозлился. Действительно разозлился.

— Когда ты разбила «МГ».

Наконец отблеск счастья в ее глазах.

— Ох, ты был в бешенстве.

— Мы ее только что купили. Чернила на документах еще не высохли. Мне перебрали двигатель, заново покрасили, я купил весь комплект запчастей. Это было первое излишество, которое мы могли себе позволить, первая роскошь, не сопровождавшаяся чувством вины. И в результате ты врезалась в дерево.

Внезапно он тоже оказался на ногах.

— Ты хотел меня убить.

— Ты могла быть убита. Мчаться домой в метель, и вся спешка из-за идиотской кварты молока…

— Когда полисмен привез меня домой, ты был очень мил, — вспомнила она. — Пока он не ушел и мы не остались одни. Ты чем-то в меня бросил, Риордан.

— Было дело.

Насколько он помнил, это была диванная подушка. Бросил он ее довольно сильно, правда, не в нее, а в стенку, но швы лопнули, и перья разлетелись по всей комнате.

— Ты изрыгал пламя.

— Еще бы. И больше всего меня взбесило, что ты думала, что меня больше волнует эта проклятая машина, чем ты.

— Риордан?

— Ммм?

— Ты теряешь весь дух этого мероприятия. Предполагается, что мы ссоримся. Я бьюсь изо всех сил, чтобы тебя разозлить.

— Солнышко, у тебя получилось. Я в полной ярости.

— Ты расстегиваешь на мне рубашку. Это что-то не похоже на ярость. И я должна тебе сказать кое-что еще. Кое-что серьезное. Я ждала подходящего момента, только он, кажется, никак не наступает, а мне нужно, чтобы ты это знал.

Как только он расстегнул две верхние пуговицы и увидел грудь, ему стало трудно сохранять внимание. Ей тоже трудно было сосредоточиться. Они сделали то, что нужно — дошли до опасной зоны без романтических звезд в глазах и справились прекрасно. Без магии. Нужно только быть честным и откровенным. Песню в ее сердце трудно было игнорировать.

Но Карен молчала, не умея сказать о вещах, которые для нее действительно имели значение. Она решительно взяла его лицо в ладони.

— Я просто хочу сказать, чтобы ты знал, — мягко проговорила она. — Я всегда гордилась тобой, Крэйг. Родители мучили тебя, когда разошлись. Но даже когда мы были детьми, ты никогда не позволял им вмешиваться в твою жизнь. Ты просто шел своим путем, всегда отстаивал то, во что верил, пробивал собственную дорогу, не плясал под чужую дудку. Даже когда у нас наступили тяжелые времена, это не изменилось. Я всегда гордилась тобой. Ты был мальчиком, ты стал мужчиной.

Она видела, как он проглотил комок, увидела по движению подбородка, как он опять силится сглотнуть.

— Черт возьми, Кара, — сказал он голосом, настолько полным чувства, что она его едва расслышала. И затем, еще мягче: — Вот теперь ты меня действительно сводишь с ума.

— Да-а? — улыбнулась она. И обняла его.

Три дня спустя Крэйг работал в своем кабинете, заканчивая деловой телефонный разговор, когда он услышал голоса за дверью.

— Он, наверное, занят, Вирджиния, но я была в этой стороне города по поручению босса. Он мне нужен только на секунду.

— О'кей. Сейчас я ему позвоню.

— Дело касается детей.

— Ну, конечно.

— Если он совсем занят, я могу оставить это на столе…

Крэйг оборвал разговор, когда узнал голос Карен, но остальную часть сказанного в приемной пропустил, потому что Вирджиния нажала сигнальный звонок. Звонок не прекращался, пока он не появился в дверях. Тут его помощница подняла палец и послала ему невинную, почти ангельскую улыбку.

— Миссис Риордан пыталась уйти, не повидав вас.

Вирджиния вскочила на ноги и весьма эффективно подтолкнула Карен к нему.

— Как будто вы не можете найти несколько минут, чтобы поговорить о детях. Я пока придержу телефонные звонки. Не волнуйтесь ни о чем. Вообще сегодня такой сумасшедший дом, что я лучше закрою эту дверь, чтобы не было так шумно…

На деле Крэйг закрыл дверь перед своей помощницей, помешав ей еще минут пять распространяться в этом тошнотворном слащавом тоне. Он никогда ни слова не говорил Джинни о Карен. Ничего. Но тяжеловесная услужливость была настолько не в ее характере, что Карен, вероятно, заподозрила, впрочем, как и он, что Вирджиния в курсе их дел. Позднее он должен будет с ней переговорить.

Сейчас его интересовала лишь одна женщина. Как только дверь закрылась, Карен повернулась к нему. Она была одета в снежно-белый блейзер поверх темно-синего платья и сжимала обеими руками громоздкий желтый мешок. Платье и блейзер он видел и раньше. Но розовое сияние на коже и негаснущие искорки в глазах были новыми.

В ту сумасшедшую ночь, когда она настаивала на ссоре, они прошли через минное поле. Если бы Крэйг понял тогда, что речь идет о некоей критически важной проверке, он бы окаменел от страха. Он не знал и не интересовался, как или почему эта ночь так все переменила. Переменила. Только это и было важно. Ее улыбка была как пламя свечи, светилась изнутри, и она была для него. Любовь в ее глазах была явной, честной, нескрываемой. И эта любовь была тоже для него.

В данный момент, однако, Карен была взволнована, тиская свою огромную желтую сумку и торопливо извиняясь за свой импровизированный визит.

— Я, правда, не хотела прерывать твой рабочий день. Но когда я поняла, что ни один из нас не сможет приехать на ланч… ладно. Это не может подождать до завтра.

— Нет?

— Нет, — отозвалась она. — Одному из нас сегодня тридцать семь. Бедный ребенок, ты становишься таким старым. Я просто не могла позволить тебе страдать одному.

Он в три шага преодолел пространство между ними. Она, казалось, ожидала некоего возмездия за оскорбление, ибо вскинула голову. Он поймал запах жимолости и роз, когда наклонился поцеловать ее.

Теперь это должно бы уменьшиться, подумал он. Жажда, возбуждение, сила физического желания должны бы снизиться. Но эта новая и растущая любовь между ними имела один странноватый результат. Он не мог насытиться и имел ужасное предчувствие, что в редком возрасте девяноста лет ему все еще будет недостаточно.

Ее губы таяли под его губами, как будто она переживала ту же бесстыдную проблему. Время остановилось, и мир окутался туманом. Кара, конечно, сознавала, что в ее отклике нет теперь ни осторожности, ни напряжения. Она звала его в свои объятия с желанием в глазах и привязанностью в прикосновениях.

Карен оторвалась от его губ, задохнувшись и раскрасневшись.

— Черт возьми, Крэйг, я пришла не для этого. Теперь смотри, — сказала она строго, как будто он был ребенок, игравший со спичками. Вывернувшись из его рук, она полезла в желтую сумку. — Во-первых, я должна сказать тебе пару вещей. Ты должен быть дома к шести.

— К шести?

Она энергично кивнула.

— Дети собираются быть там, чего ты, как предполагается, не знаешь, поэтому ты должен изобразить удивление. И будь осторожен. Торт высотой с Пизанскую башню. Джулия сделала торт, а Джон планирует приготовить ужин, и ты должен быть тактичным, потому что последний раз, когда я пробовала спагетти, приготовленные нашим сыном…

— Я буду изумлен. Я буду тактичен.

Он ненавидел дни рождения. Кара, напротив, всегда их любила. В глазах у нее было написано, что она приложила руку и к торту, и к сюрпризному ужину. Но он поймал в ее взгляде кое-что еще. Сожаление. Она была расстроена, что не могла быть у него. Она была бывшая жена. Женщина, которая, чтобы его повидать, должна изобретать предлоги для секретарши и которая не имела права разделить с ним праздник или день рождения.

Впрочем, она быстро улыбнулась и извлекла из желтой сумки квадратный пакет в сияющей бумаге, с огромным бантом.

— Теперь не порти мне удовольствие. Я уже знаю — единственная вещь, которую ты ненавидишь больше, чем дни рождения, это не знать, что сказать о подарке и что с ним делать. Но этот достаточно просто носить. Это просто мелочь.

Это была не «мелочь», но свитер, который она связала сама, кремового цвета, с красивым узором на груди. Карен была так возбуждена, что не могла стоять на месте. Она стащила с него пиджак, помогла ему натянуть через голову свитер. И затем у нее вытянулось лицо.

— Я сделала рукава слишком длинными.

— Нет, не сделала. Это совершенство. — Он быстро подтянул рукава. — Солнышко мое, это самый красивый свитер, который я когда-либо в жизни имел.

— Я его по ночам вязала. Так что дети не поймут, что это от меня, и ты можешь его спокойно носить, — быстро проговорила она, заставив его понять, как сильно это беспокоило ее.

Но потом она отступила назад, склонила голову набок, проказливо подняв брови.

— Воротник не слишком узок?

— Нет. Как раз.

— Рукава…

— Совершенны.

Она быстро потеряла интерес к свитеру. Она смерила его глазами сверху вниз, потом снизу вверх.

— Черт меня побери. Ты красив. Не просто хорош собой, но самый сексуальный мужчина по эту сторону континента. Поразительно, как в таком почтенном возрасте…

Он погрозил ей пальцем.

Смеясь, она покачала головой.

— Я действительно должна возвращаться на работу. Я ездила с поручением от Джима, но он будет ждать меня назад и в офисе гора работы…

Но она не так уж протестовала, когда он взял ее за руки и замкнул их вокруг своей шеи. Если она ожидала поцелуя, то не получила его. Он просто держал ее, прижимая к сердцу, лелея ее в кольце своих рук. Она подходила к нему, как ключ к замку, как часть его сердца, которой недоставало. Теперь, подумал он, настало время.

— Кара!

Он прижался к ее щеке.

— Я люблю свитер. — Он увидел туман эмоций в ее глазах. Он думал не о свитере и она тоже. — Но есть кое-что еще, что я действительно хотел бы получить на день рождения.

— Что?

— Я люблю тебя, солнышко. И я хочу иметь право приходить домой к тебе, право сказать миру, что я чувствую. Хочу увидеть свое кольцо на твоем пальчике и иметь возможность быть с тобой не короткие украденные минуты, но всю оставшуюся жизнь. И я надеюсь, что ты хочешь этого так же сильно, как я.

Он боялся, что она застынет в его объятиях, отстранится. Но она подняла голову, открыв всю глубину своего чувства к нему, отразившуюся в глазах, на лице. Однако не сказала ничего.

— Ты боишься? Как будут реагировать дети?

Она покачала головой.

— Нет. Они всегда хотели, чтобы мы снова были вместе.

— Если ты беспокоишься из-за матери, я сначала с ней поговорю. Или мы можем сделать это вместе.

Она покачала головой, на этот раз решительно.

— Крэйг… я не боюсь никого. И никогда не боялась. Просто есть люди, которые нас любят и тревожатся о нас, и я не хотела, чтобы росли их надежды или тревоги, пока мы были не уверены в себе.

— Я уверен.

Она начала что-то говорить и испуганно осеклась, услышав голоса в соседнем кабинете. Это изменило ее настроение.

— Мы не можем говорить об этом сейчас. Нет, не смотри так, пожалуйста. Я люблю тебя, Крэйг.

Ее голос понизился, сделался мягким, как бархат.

— Действительно люблю. Больше, чем раньше. Больше, чем, как я думала, возможно. Я просто хочу сперва поговорить с тобой наедине, о'кей?

Крэйг дал ей уйти. Неделю спустя он горько пожалел об этом. Ибо за эту неделю случилось нечто, заставившее Кару решить, что она не хочет его в своей жизни. Совсем.

Дети только что отправились праздновать его день рождения туда, где она должна была быть, где хотела быть со всеми вместе, всей семьей. Карен слышала, как включилось отопление, как тикали кухонные часы. Весь дом был наполнен эхом гулких, одиноких звуков.

Завтра, утешила она себя, все будет иначе. Открыв холодильник, она пошарила на полках и нашла кусок сыра и остатки пудинга, но ни того, ни другого ей не хотелось. Обнаружив затем банку маслин, она достала ее и рассеянно взяла одну маслину, потом вторую.

Она дождаться не могла разговора с Крэйгом. Ей все еще больно было вспоминать его глаза, когда сегодня утром она не ответила мгновенно «да». Причинить ему боль… Боже, она не хотела. Но в офисе были люди, и нужно было спешить назад на работу. Он хотел от нее обязательства, и он его получит, от всего сердца, но ей была нужна спокойная обстановка, чтобы сказать все, как ей бы хотелось.

Она побрела в гостиную, съев по дороге еще парочку маслин. Сначала она боялась, что если все устроится, они потеряют волшебство, но была не права. Теперь в их отношениях все было по-другому. Они научились общаться друг с другом, стремились измениться и были вознаграждены любовью более сильной и глубокой именно благодаря этим реальным изменениям. Что до волшебства, то Карен наконец поняла, что оно было не мистическим чудом и не частью алхимии. Волшебство было в сознании особого мира друг для друга. Женщина может этого добиться, если не боится глубоко нырять, имеет правильную любовь, чувствует себя в безопасности, чтобы исследовать и экспериментировать.

В холле она включила для детей наружный свет. Завтра она ему скажет, что должна и хочет быть совсем другой женой для него. Она скажет ему это за ланчем. Долгим, частным, романтическим ланчем, который, как она надеялась, они будут иметь и в сто лет.

Выглянув из окна — скоро должны прийти дети, — она сунула пальцы в банку за новой маслиной и… не нашла ее. Думая о другом, она посмотрела вниз. Трудно было поверить, но банка была пуста. Она всегда любила маслины, но время, когда она глотала их, как ребенок сладости, было, когда она была беременна.

Мысль сперва показалась ей забавной. Не могла она забеременеть, говорила она себе. Ни один из них не отличался безответственностью в этих делах. Она готовилась. Крэйг тоже. Он не только говорил, но и показывал ей, что никогда больше не рискнет ею, как в те времена, когда они были подростками.

Однако ноги сами понесли Карен к нижней ванной, где висел календарь. У нее не всегда все проходило регулярно, и они были осторожны, но она мысленно вернулась назад, вспоминая… Боже, вспомнила!.. Тот единственный раз. Первый раз. В бунгало, когда ни один из них не мог предвидеть, что простой поцелуй зажжет такой пожар. Ни один из них не был готов тогда.

А календарь говорил, что у нее задержка в две недели. Она рухнула на крышку сиденья и еще сидела там, когда Джон и Джулия забарабанили в заднюю дверь. Дети хвастались и смеялись, рассказывая наперебой об успехе их «сюрприза» у отца. Крэйг явно проделал титаническую работу, расхвалив обед, торт и подарки.

Карен как бы со стороны слышала, как она смеется, как говорит и делает все обычные вещи. Обменявшись впечатлениями, дети занялись своими делами. Джулии нужно было еще посмотреть конспекты по истории. Джон вынес мусор и затем удалился на ежевечерний телечас. Джулия тоже пошла наверх. Карен сказала им, что поднимется через несколько минут, и отправилась на кухню с полным подносом грязных стаканов.

— Мам… ты могла бы прийти.

Она обернулась. Как отчаянно ни хотелось ей побыть одной, но, очевидно, не судьба. Джон Джэйкоб торчал в дверях, засунув руки в карманы джинсов.

— Прийти куда, милый?

— К папе. Без тебя совсем не тот день рождения, и папе тебя не хватало. — Джон переминался с ноги на ногу. — Все о'кей, мам. Мы знаем.

— Вы знаете… что?

Господи, думала Карен, пожалуйста, не посылай мне еще одного сердечного приступа за один вечер.

— Мы знаем, что ты встречаешься с папой. Джулия не сразу это вычислила, но она же еще ребенок. Я думаю, что знаю, почему вы не хотите ничего говорить. Вы беспокоитесь, что мы начнем толкать вас друг к другу, чтобы вы были опять вместе, правда? Но мы не будем делать этого снова. Так что время у вас есть. — Джон провел рукой по волосам жестом, который она миллион раз видела у его отца. — Если получится — получится. Если нет — нет. Правильно?

Горло у Карен внезапно сделалось суше кактуса.

— Правильно.

— Тогда все отлично. Вы хотите где-то вместе пообедать и все такое. О нас вы не беспокойтесь. Джулия начала задавать дурацкие вопросы о второй свадьбе, как будто это ее дело. Я велел ей заткнуться, — сказал он ободряющим тоном.

К счастью, Джон избавил ее от необходимости отвечать. Он широко зевнул, объявил, что хочет принять душ перед сном, и отправился наверх. Вскоре Карен осталась совсем одна. До того одна, что стены кухни, казалось, смыкались вокруг нее. Если в доме и был кислород, то легкие его не находили. Желудок поднимался и падал, как плот в штормовом море.

Так, думала она, их секрет раскрылся. Не велик сюрприз. Никогда не было шанса, что они с Крэйгом смогут сохранять его вечно. Только теперь у нее был другой секрет, который менял все. Она закрыла глаза, больная от тоски и отчаяния. За последние недели они вновь пережили многое из своей прошлой жизни. Но это решительно не был тот фрагмент прошлой жизни, через который она могла бы провести его снова.

Они все еще открывали друг друга. Она только-только начала понимать, как мучит Крэйга груз старых ошибок. Проведя достаточно времени наедине с ним, Карен чувствовала уверенность, что старую черную магию между ними можно укрепить и усилить. Крэйгу нужно было знать, что его ценят не только на уровне отца, мужа, кормильца семьи, но и на уязвимом уровне любовника.

Она не могла преподнести ему это снова. Просто не могла. Они прошли через это семнадцать лет назад. Она обожала детей. Крэйг тоже. Но беременность полностью изменила характер их отношений, а нежданная беременность вынуждает к изменениям прежде, чем пара готова с ними справиться. Это было правдой тогда точно так же, как и сейчас.

Склонность к маслинам и двухнедельная задержка, конечно, еще не доказательство. Она должна возможно скорее пойти к врачу. Но в сердце своем она знала, что это правда. И не было никаких способов сохранить этот секрет надолго.

 

11

— Джим, это Крэйг Риордан. Можно Карен, пожалуйста?

— Да-да. Одну секунду.

Но секунды проходили, набралась целая минута, пока шеф Карен снова взял трубку.

— Ну, она была здесь. Наверное, куда-то вышла. Я оставлю записку, чтобы она позвонила.

— Вы очень любезны. Благодарю вас.

Крэйг положил трубку. Пятнадцать минут спустя Вирджиния просунула голову в дверь и объявила, что уже пять часов и сегодня, в случае, если он забыл, пятница и она отправляется домой.

В холле происходил массовый уход. Даже закоренелые работоголики в пятницу уходили вовремя. Через несколько минут офис был пуст и только Крэйг еще сидел в своем кабинете, будто приклеившись к креслу, и ждал звонка, который, как он уже подозревал, так и не раздастся.

В течение четырех дней после его дня рождения он говорил с Карен дважды. Оба раза она звонила, чтобы отменить дневную встречу, а затем под каким-нибудь предлогом быстро вешала трубку. Когда он пытался звонить ей домой, она внезапно оказывалась в ванной. Если звонил на работу, то к тому времени, как оператор на коммутаторе соединял его с ее офисом, оказывалось, что она куда-то вышла. Ни разу она не перезвонила ему в ответ. Возможно, она и вправду была страшно занята.

Крэйг запустил руку в волосы. Четыре дня желудок завязывало узлом, а теперь страх пульсировал у него в жилах. Он не мог притворяться, что все было прекрасно, когда что-то, очевидно, было скверно. Катастрофически скверно.

Может быть, он слишком быстро предложил ей снова жить вместе и она, еще раз пересмотрев его биографию, решила, что он не стоит риска, или заглянула в свое сердце и открыла, что попросту не любит его. Страх потерять ее давил на него, как десятитонная скала, лежащая на груди.

Он сказал себе, что даже если Карен передумала, увиливание совершенно на нее не похоже. Кара справлялась с проблемами методом лобовой атаки. Иногда слишком быстро, иногда очертя голову, но она никогда не уходила от жестких ситуаций и если бы хотела все прекратить, то так и сказала бы. Она никогда не откладывала проблем. Она их решала.

Так тебе хочется верить, Риордан. Но реальность в том, что она избегает тебя, не хочет видеть, говорить с тобой. Или, очевидно, вообще быть около тебя.

До шести он ждал, что телефон зазвонит, потом покинул кабинет. Дома он сунул замороженный обед в микроволновую печь, а потом не смог его есть. Сварил кофе и тоже не стал его пить. Принял душ, побрился, переоделся, включил телевизор, выключил, походил по комнате.

Все без толку. Он чувствовал, что распадается по швам. Так или иначе, он должен ее увидеть. Следующие два часа он шатался по дому с телефоном в руке. В пятницу вечером дети всегда где-нибудь развлекались, что означало идеальный шанс застать ее одну. Он звонил раз за разом, но ответа не было, пока наконец, после одиннадцати, на противоположном конце не сняли трубку.

Когда ему ответил сонный мужской голос, Крэйг почувствовал, что его желудок провалился сквозь пол. Прошла мучительная секунда, прежде чем он понял, что это всего лишь ее отец.

— Ее здесь нет, — сказал ему Уолт.

С Крэйга было довольно.

— Конечно же, она дома. Одиннадцать часов ночи.

— Я знаю, сколько времени, — сонный голос Уолта внезапно стал резким, — и я думал, что она с вами. Ребята только что пришли. Я провожу здесь ночь под дурацким предлогом проверки отопления. Она сказала матери, что оно шипит посреди ночи. Я не сказал ни слова, думая, что вы хотите побыть вдвоем, и приехал сюда. Отопление было просто предлогом остаться с ребятами, не выглядя приходящей няней. Ребята, конечно, уверены, что они более чем достаточно взрослые, чтобы…

Он резко оборвал пространные объяснения.

— Проклятье! Если вы не знаете, где она…

Услышав тревогу в голосе Уолта, Крэйг автоматически ободрил старика:

— Все в порядке. Я знаю, где она.

— Потому что если она не с вами и одна так поздно ночью…

— Уолт, мы перепутали место встречи. Вот и все. Ничего плохого с ней не случилось. Я знаю, где она, а вы отлично знаете, что я о ней позабочусь.

Громкие обещания для человека, у которого от страха стучат колени. Однако с момента, когда старик начал говорить, мысли Крэйга крутились со скоростью сто миль в час. Положив трубку, он накинул куртку и схватил ключи от «чероки». Он остановился у аптеки, потом на заправке, где выпил чашку крепкого кофе, и после этого понесся прямо в горы.

Ночь была черная, безлунная, дороги пустынны. Мили таяли под колесами, свет фар сиял, как лучи маяка, педаль акселератора была вжата в пол. Только на горных серпантинах ему приходилось снижать скорость. Настроение прыгало с радостных высот предчувствия в черный колодец тоски. Он не вполне солгал Уолту. Он инстинктивно чувствовал, где была Карен.

Она дала своему отцу понять, что была с ним. Это все меняло. Карен едва ли вовлекла бы своего отца в заговор, чтобы пробыть всю ночь с человеком, которого собирается выбросить за борт, как ненужный багаж. Но что-то все же было плохо, чтобы она не могла его видеть, достаточно скверно, чтобы ей нужно было оказаться подальше от детей и захотелось исчезнуть.

Он мог себе представить только одну проблему, которая бы так сильно ее расстроила. И было только одно место, где Кара всегда пряталась, когда мир поворачивался к ней своей скверной стороной.

Когда он поставил машину рядом с ее «сьеррой», было два часа ночи. Света в доме не было, но из каминной трубы лентой вился дымок. Он отпер дверь тихо, как только мог… и нашел ее.

В первый раз за много часов сердце стало биться тише. Карен свернулась — колени к подбородку — в спальном мешке на кушетке. Несколькими часами раньше она, вероятно, навалила в камин целую гору дров. Теперь огонь погас, оставив кучу шипящих янтарных углей. Отблеск играл на ее коже, делая волосы похожими на спутанный золотой шелк.

Не отрывая взгляда от теней изнеможения под глазами Карен, он снял куртку и сапоги. Подбросив дров, он сел в огромное кресло напротив нее. Она ни разу не шевельнулась. Крэйг подумал, что стадо слонов вряд ли разбудило бы ее. Кара была просто побита. Она боролась с громаднейшим стрессом… одна.

Он наклонился вперед, глядя на спящую, думая, что он поклялся никогда не причинять ей неприятностей снова. И вспоминая о всех тех случаях, когда он хотел сделать для нее все как следует и провалился. Видимо, он отчасти остался тем нахальным задиристым мальчишкой, который так отчаянно хотел перебить всех ее драконов. В глубине души ему было страшно, что его золотая девушка может не дать ему больше последнего шанса.

Карен просыпалась медленно, как раз с зарей. Бледно-желтый свет пробивался сквозь жалюзи. Огромная куча углей мерцала в камине, и в комнате было жарко, как в печке. Она повернулась на бок… и увидела на кофейном столике узкую коробку с аптечным ярлыком.

Коробка содержала домашний тест на беременность, а сразу за ней находилось обтянутое джинсами колено. Ее взгляд пропутешествовал от длинных ног к мятой замшевой рубашке и к лицу. Крэйг спал, упершись плечом в спинку кресла. На щеках пробивалась щетина, виски запали от утомления.

Ком встал у нее в горле, огромный, как футбольный мяч. Крэйг, должно быть, почувствовал, что она его изучает, потому что проснулся со скоростью ружейного выстрела. Его темные глаза искали ее и нашли за долю секунды.

Сердце ее сжалось. Господи, что она наделала? Карен увидела любовь в его взгляде, столько любви, что она почувствовала себя как бы окутанной ею. Однако он встретил ее взгляд с выражением такой неуверенности и тревоги, что чувство вины резануло ее. Оттягивая разговор с ним только из любви, желая защитить его, она, очевидно, тяжело его ранила.

— Так, — сказал он мягко, — похоже, что у нас маленькие неприятности, солнышко. Точь-в-точь как в прежние времена.

Она с трудом проглотила комок.

— Ты догадался.

— Я должен был догадаться неделю назад. Было время, когда я знал твое тело лучше, чем свое собственное. Ключ стал очевиден, как только я начал думать об этом.

— Крэйг… Я не должна была скрывать это от тебя. Но приема у врача я смогла добиться только на следующий вторник. Я не хотела тебя беспокоить без надобности, пока я все не знала наверняка.

— Я так и думал, что ты еще не была у врача. Вот почему я привез тест.

Он наклонил голову и взял синюю прямоугольную коробку, умышленно продолжая говорить легким, беззаботным тоном:

— Инструкции я выучил почти наизусть. Дело в веществе, которое называется человеческий хорионический гонадотропин. Это гормон беременности. Все делается и в самом деле легко и быстро. На ручке два окошка. В маленьком окошке мы получаем синюю линию, когда тест закончен. Занимает около трех минут. В большом окошке, если синий цвет вообще появляется, тогда мы поговорим о потенциальном миниатюрном Риордане.

— Крэйг…

Она выслушала инструкции. Она была не против.

Но он больше не смотрел ей в лицо, и она понятия не имела, что он чувствует.

— Подожди. Это нужно делать утром, встав с постели, а то тест будет неточным. А после мы поговорим, о'кей?

Но он солгал. Все время, пока она была в ванной — около десяти минут, — он не умолкал ни на минуту. Она могла слышать, как скрипят доски под его шагами возле двери.

— Я сказал, что это было, как в прежние времена. Но, Кара, я тебе обещаю, так больше не будет. Все будет иначе. Может быть, мы слишком рано завели детей, но в сущности проблема-то была не в этом. Проблема была в том, что мы позволили всей нашей жизни превратиться в крысиную гонку и потеряли друг друга из виду. Вот тут-то и разница. Когда ты знаешь, что можешь потерять, у тебя хватит ума, чтобы сохранить и защитить это. О боже. Я этого не вынесу. Еще не все?

— Не совсем.

Снова шаги за дверью.

— Ребенок или не ребенок, мы наймем домоправительницу на полный день. И ты вернешься к учебе. У тебя будет время, чтобы делать то, что ты хочешь, Кара. Я возьмусь за дело. Ребята тоже. Ты должна избавиться от привычки баловать нас до безобразия, стать немножко эгоистичной и, черт возьми, солнышко, если мне для этого не придется проявить жестокость…

Когда Карен открыла дверь, его голос упал. Хотя все, что он сказал, тронуло ее, от его вида у нее заболело сердце. Жесткие линии на изможденном лице были не из-за ее беременности. Ранимость и огонь чувства в его глазах появились из-за нее. Из-за них обоих.

Были вещи, которые хотелось сказать, но они могли подождать. Она бросилась к нему, обхватила его руками, думая о том, сколько раз он был ее силой, ее надежным якорем, и желая, чтобы он знал, что она может быть якорем тоже.

Как только он почувствовал ее руки, его голос стал надтреснутым, низким и резким. Он покрыл ее лицо горячими, нежными и жадными поцелуями.

— Проклятье. Я думал, что потерял тебя снова, Кара. Я не хочу этого больше.

Карен ненавидела хриплую боль в его голосе и себя за то, что причинила ее. Она хотела защитить его, а не вселить неуверенность в ней. Инстинктивно она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его. Первый, нежный, приветственный поцелуй, а потом долгий, медленный поцелуй утешения и уверенности.

Бешеное сердцебиение постепенно ослабло. Она не собиралась исчезать. Когда он стал осознавать это, то ослабил руки, сжимавшие ее плечи, и его прикосновение стало лаской. Карен не пыталась, никогда не пыталась убежать от него. Как только он начал верить этому, ее бледно-розовая ночная рубашка взвилась над головой, и Крэйг как перышко перенес ее через порог спальни.

— Я люблю тебя, — проговорила она.

— Я люблю тебя.

Но слов было недостаточно, всегда было недостаточно, не только в этот момент. Она помогла ему раздеться. Это его не усмирило. Широкая кровать под балдахином не погасила жажду в его глазах.

Он знал, где и как ее коснуться. Всегда знал. Но на этот раз впервые ее любовник был безжалостно нежен. Он боялся, и это отчаяние пронизывало его поцелуи, его медленные, страстные ласки.

— Ты никуда не уйдешь, — выдохнул он.

— Нет.

— Никогда.

— Никогда, моя любовь. Я тебе обещаю.

Карен купалась в эмоциях, в роскоши беспредельного обожания. И отвечала ему своим, женским обожанием. Она могла сделать с ним все, как и он с ней. Она дарила поцелуи, как сокровища, его собственные сокровища.

Карен не заметила, когда все изменилось. В какой-то момент их обоюдные желания перешли в страсть, взвившуюся слишком горячо и непреодолимо, чтобы ее контролировать.

За секунду до того, как финал потряс все ее тело, она увидела в солнечном свете раннего утра глаза Крэйга. Они горели, прожигая ее, в этом она могла поклясться, до самой глубины души. С ощущением чуда она обнаружила, что все было совсем не похоже на старую черную магию. Возбужденная острота новой любви бледнела перед любовниками, которые прошли через огонь. Чары любви, которые они сплели вместе, пришли из знания друг друга, полного, интимного, какого не могло быть ни у кого другого. Это были узы чистой белой магии, выкованной из доверия, из знания и глубины любви.

Долгое время после этого она, казалось, была не в состоянии двигаться. Объятия Крэйга были единственным местом, где ей хотелось быть. Тело, казалось, еще таяло. Сердце отказывалось освободиться от подавляющего чувства связанности с ним. А Крэйг являл собой образ изможденного удовлетворенного любовника, раскинувшегося на простынях с закрытыми глазами и слабой морщинкой в уголке рта.

Его изнеможение было понятно. Он полночи гнал машину и еще полночи провел, скорчившись в кресле. Карен понимала, что ему нужно попросту выспаться. Она попыталась осторожно отодвинуться, но тут же почувствовала, как его рука снова прижала ее к груди.

— У нас есть маленькое незаконченное дело.

— Я знаю, — прошептала она и внезапно протрезвела. — Мне нужно было сразу сказать тебе о результатах теста.

Она сконфуженно взглянула на него и обнаружила, что он явно не так уж сильно измотан, как она думала. Оба глаза открылись и уперлись ей в глаза.

— Ты протащила меня через адскую неделю, солнышко, и я хочу знать почему? Я думал, мы оба усвоили урок не иметь секретов друг от друга и ничего не прятать в себе.

— Да, усвоили. Но это другое дело.

— Почему другое?

— Потому, что я боялась.

Он потряс головой.

— Мне все равно, идет ли речь о маленькой или о большой проблеме, Кара. В следующий раз, когда ты испугаешься, ради бога, пугайся вместе со мной. Вдвоем можно обкусать вдвое больше ногтей. Как ты могла забыть? Справляться с трудностями вместе — одна из вещей, которые у нас получаются лучше всего.

— Но именно поэтому я и не могла тебе сказать, — проговорила она мягко.

— Радость моя, тут же нет ни капли смысла.

— Для меня был.

Она нашла его взгляд.

— Крэйг… ты всегда спасал меня, был моим героем в трудные времена и самым лучшим человеком, когда дела шли плохо. Но я боялась, что когда мы начнем все снова, ты начнешь повторять нашу старую историю. Только за эту неделю я много думала о ней. Когда мы были детьми, мы оба были до ужаса серьезны. Только теперь мы не просто играем в романтику, а живем ею.

Когда Крэйг попытался ее перебить, она приложила ему палец к губам.

— Я же тебя знаю, Риордан. Я знаю и про твои комплексы вины, и про гипертрофированное чувство ответственности. Стоило бы мне заикнуться, что я беременна, и обручальное кольцо оказалось бы у меня на пальце со скоростью звука. Но я не хотела, чтобы ты оказался в ловушке и опять вбил себе в голову, что должен делать для меня все, как нужно. Я хотела, чтобы ты радовался нам с тобой. Мы только что нашли друг друга на самом лучшем пути, и я была в ужасе от возможности это потерять. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

На этот раз Крэйг, когда Карен попыталась продолжать, приложил палец к ее губам.

— Я преследовал тебя по переулкам и чердакам. Я соблазнял тебя в автомобилях. Я делал, черт возьми, все аморальные вещи, чтобы тебя увлечь. Прежде чем появилась даже мысль о ребенке. И ты это знаешь.

— Да, — прошептала она.

— Возможно, я немножко перехватил в идее твоей защиты. Но я начинаю понимать, что ты была еще хуже, стараясь защитить меня.

Мягко, как кот, он завладел ее руками и обвил их вокруг своей шеи.

— Ребенок для меня не ловушка, моя радость. Если его сейчас нет, он, вероятно, появится на будущий год. Ты любишь детей и я тоже, но это существует отдельно от нас с тобой. Я хочу тебя в своей жизни, потому что я тебя люблю. Без тебя все неправильно. Ты — лучшая половина моей души. Ну, теперь нам все ясно?

— Да, — прошептала она еще нежнее.

— Я не давал тебе обещаний прежде, но хотел бы дать одно теперь. Ни ураганы, ни дети, ни землетрясения не могут изменить то, что я хочу для нас. Я хочу быть с тобой, иметь время для тебя, для нас, и я обещаю, что мы этого добьемся. Ты мне веришь?

— Я тебе верю.

От потрясающего ощущения, что все наконец в порядке, на глаза навернулись слезы. Черной магии больше не было. Белая магия стояла на бетонном фундаменте. Он хотел того, что она хотела, нуждался в том, в чем она нуждалась, и оба они научились делать это самым главным.

— Риордан? — прошептала она.

— Ммм?

— На этот раз все получится.

— Да. Получится, — сказал он надтреснутым голосом. — Я люблю тебя, Кара.

— И я тебя люблю.

— И никаких сомнений?

— Ни единого.

Она поцеловала его, закрепляя обещание.

— Вообще-то, если предложение руки и сердца еще действительно…

— Оно еще действительно. Ты спасешь меня от неминуемого сердечного приступа, если просто скажешь «да».

— Да.

Она сказала это медленно, но не для того, чтобы его помучить, а потому, что это было важно.

— Да. Сто раз «да». От всего сердца.

Последняя тревожная морщинка исчезла с его лба. Она получила поцелуй, такой чувственный и долгий, что начало сводить пальцы ног. И потом она увидела усмешку, ту мальчишескую усмешку в которую когда-то влюбилась.

— Тогда, солнышко, ради бога, ты готова мне сказать результаты теста, пока я еще не сошел с ума?

— У нас синий.

— Честно?

— Честно.

— У нас действительно синий?

— У нас действительно синий.

Он испустил торжествующий вопль, такой радостный, что она начала смеяться. Смех, однако, смягчился, когда он нагнулся над ней. Его губы были дразняще близкими, а взгляд заставил ее затрепетать с головы до ног.