Когда Крэйг наконец открыл глаза, все было тихо и пылинки танцевали в солнечных лучах, освещавших дощатый пол. Было, наверное, далеко за полдень. Солнце проникало в окна спальни лишь ненадолго, в конце дня.

Неуверенно, очень неуверенно он пришел к выводу, что, по-видимому, заснул. Но он ведь, как правило, днем не спал. Он, должно быть, выбился из сил, если заснул средь бела дня.

Медленно, еще не проснувшись до конца, он вспомнил, от чего он так устал и кто отнял у него силы. Еще в полусне он повернул голову.

Атмосфера на другой стороне кровати напоминала приемный покой скорой помощи: безумие шока, стресса и тревоги. Карен, по-видимому, заснула тоже, щеки еще припухли от сна, но проснулась она явно не в том ленивом настроении, как он. Она свернулась в клубочек, подтянув колени к подбородку, и кусала ноготь. Вид у нее был несчастный, застывший. И в глазах блеснула отчаянная мольба, когда он приподнялся на локте.

— Ты проснулся, Крэйг? Это я во всем виновата.

Ему, очевидно, нужно было быстро овладеть ситуацией, но это было проще сказать, чем сделать. В мозгу еще прокручивалось все случившееся: как она сияла от наслаждения, какой был взрыв, насколько на месте, до невозможности на месте, была Карен снова в его постели.

— Кара, послушай… после развода такие вещи происходят со многими. Я не говорю, что это морально или аморально. Просто это бывает. Люди разводятся и оказываются одинокими. А сексуальные потребности внезапно не исчезают. Не так просто найти человека, который понимает и знает тебя в постели. Незнакомые люди пугают, а человек, за которым ты была замужем, по крайней мере…

— Да, это случается со многими. Хвастаться тут, пожалуй, нечем, но это бывает.

— Естественно, возникает чувство вины, но вериги тут не помогут. Если бы люди распинались из-за каждой ошибки, на планете бы никого не осталось. Можно пойти в церковь, постараться упорно работать, чтобы сделать все правильно. Но никто не имеет права судить. Люди грешны.

В какой-то момент они, по-видимому, сбросили простыню и холщовое покрывало на пол. Крэйгу пришло в голову, что никто, кроме его жены, не попытался бы открыть философскую дискуссию голышом, со следом поцелуя взасос на плече и любовного укуса на чудной округлости ее правой груди.

— И никто никогда ничего не узнает. И мы не будем делать это снова, — быстро договорила Карен.

— Нет.

— Твои родители живут в нашем городе. Мои тоже. А дети… они достаточно сообразительны, чтобы свести нас тут одних. Вот гарантия, что мы никогда не должны допускать этого снова. Еще важнее, что при всех не будет другой возможности. Так что это было одноразовое событие. Правильно?

— Правильно.

Ее взгляд внезапно упал на его шею.

— Боже, и это сделала я?

— Сделала что?

Он провел рукой по плечу. Царапины — не до крови, но достаточно отчетливые для любовницы, чувства которой так восхитительно вышли из-под контроля. Сейчас его жена была ребенок, который тоже вышел из-под контроля.

Она откусила кончик ногтя.

— Крэйг… — В ее глазах светилось отчаяние. — Я просто хочу, чтобы ты знал — я не хотела сделать тебе больно. Мы причиняли достаточно несчастий друг другу. Если ты ненавидишь меня из-за того, что случилось…

Он сжал пальцами ее запястье.

— Кара… что бы ты ни сделала, я не могу тебя ненавидеть. Может быть, были моменты, когда я злился до чертиков, но это был гнев, а не ненависть. А что до любви, мне все равно, было это правильно или неправильно. Я рад, что это случилось, и я ни о чем не жалею.

— Ты должен, — прошептала она.

— Нет.

В первый раз она взглянула ему в глаза.

— Я думала, ты на меня рассердишься.

— А кто начал первый поцелуй? Ты ничего не начинала. Это был я.

Усмешка чуть тронула его губы.

— Раньше ты бы размахнулась и врезала мне как следует. Если ты еще в настроении, можешь это сделать с полным правом.

Но единственное, что его жена была в настроении сделать, — это сбежать. Похоже, она только что осознала, что они держатся за руки… ласкают друг другу пальцы… и делят одну и ту же подушку в постели голышом.

Она спрыгнула с постели. Меньше чем через пять минут, кое-как застегнув блузку и не причесавшись, она уже мчалась вниз по дороге. Предлогом для бегства были дети. Манипуляции Джулии и Джона Джэйкоба нужно было немедленно остановить, особенно там, где это касалось их родителей. Карен была не только хорошая мать, она умела блестяще справляться с неловкими ситуациями.

Предлог был хорош, но Крэйг считал, что у Карен была более основательная причина для бегства. Она не могла выносить его присутствия.

Он провожал машину глазами, пока она не исчезла из виду. Потом провел рукой по волосам и подумал о том, как еще сегодня утром рассмеялся бы в лицо тому, кто бы сказал, что он проведет день в постели со своей бывшей женой.

Но теперь он не смеялся. Он резко повернулся. Внезапно ему захотелось поскорее убраться отсюда самому. Быстро и четко он уложил в сумку оставшиеся продукты. Оделся, закрыл окна, проверил газ. Убрал в спальне простыни, постелил свежие и начал застилать постель покрывалом.

Из тяжелых складок выпал ее лифчик.

Мгновенно он забыл, что спешит. Он медленно опустился на кровать, держа в руках кусочек ткани. Это был простой хлопчатобумажный лифчик, без кружев, без проволочек, придающих форму. Монахини и те, вероятно, носили более соблазнительное белье. Когда-то он посмеивался над тем, что Карен носила белье хорошей девочки, но она никогда не афишировала свою фигуру, никогда не стремилась привлекать мужские взгляды.

От лифчика веяло запахом ее кожи и чуть-чуть какими-то мягкими цветочными духами. Жимолостью? Она любила духи, всегда душилась, но меняла их по настроению. Десятки флакончиков стояли у нее на туалете. Когда она была «в настроении», брала «Шалимар». Не в настроении — «Ред». А когда была расстроена, о чем-то беспокоилась, то всегда брала легкие, прохладные цветочные духи. Как жимолость.

Значит, ты боялась сюда ехать, Кара?

И уж конечно, не ждала, что снова займешься любовью со мной.

Он зажмурился под грузом вины. Это было давно знакомо. Вина тяготела на его отношениях с Карен с самого начала.

Он еще помнил, как после их первого неудачного любовного опыта он клялся, честно и искренне, что это никогда не повторится.

Клятва продержалась целых три дня. Он проводил ее домой из школы, узнал, что ее родителей до шести не будет дома, и затем они очутились в ее спальне, на кровати, а куклы и плюшевые мишки смотрели на их дикости с полки в углу. Через два дня они просто гуляли по лесу, болтая и держась за руки. Час спустя они шарили по кустам в поисках своей одежды.

К тому времени он купил презервативы — за городом, где их никто не знал. Несколько штук он потратил на тренировку, запершись в ванной. Нельзя же было показаться Карен совсем неопытным. Он понял, что надо делать, но недостаточно быстро.

В первый раз они не пользовались ничем. У нее случилась задержка. Он еще помнил, как они поехали в кино, как она быстро села в машину и тут же разревелась. Задержка была не на день, а на целую неделю, она была потрясена и напугана. Следующие две недели они провели в целомудрии, как монахи, как будто это могло помочь.

Помогло. Все опять пошло нормально, но, к несчастью, к этому времени их отношения начали беспокоить всех четверых родителей. Крэйг сообщил отцу, что все прекрасно. Она сказала матери, что ничего особенного не происходит. Им никто не поверил. Хотя ему в октябре исполнилось восемнадцать, Карен должна была ждать восемнадцатилетия еще несколько месяцев. Возможно, если бы не запрет видеться, им не показалось бы таким романтичным уехать в другой штат и там тайно пожениться.

В ту осень оба получили стипендии в одном колледже. Крэйг обещал ей, что они справятся. Бог знает как, без гроша в кармане, без крыши над головой. Родители, те и другие, с ними не разговаривали.

Но они добились своего. Они сняли чердак в городке, нашли работу, учились, жили на ореховом масле и горячем сексе. Они имели друг друга. Им было все равно. У них была любовь, которая никогда не умрет.

Но когда Карен исполнилось девятнадцать, презервативы подвели. Появился Джонатан Джэйкоб, а в следующем году — Джулия. Кара бросила колледж, но ей, похоже, было все равно. Она любила малышей, любила его, любила жизнь. И, боже мой, он пошел бы на убийство ради нее.

К несчастью, романтика убийства ради истинной любви не значилась в меню. Обед стоил дороже, чем ореховое масло. Горячий секс не помогал платить за квартиру. Кара нашла работу машинистки. Он не мог бросить колледж, но нашел себе вторую «левую» работу. И это был момент, когда он в последний раз видел свою жену. За добрые двенадцать лет.

Крэйг тупо смотрел на потолочные балки. Очевидно, это все-таки было преувеличение. Он видел ее, жил с ней, спал с ней. Они вместе вырастили двоих детей. Но где-то за это время он ее потерял. И — проклятье! — абсолютно непонятно где.

Все эти годы его грызло чувство вины. Он соблазнил Кару прежде, чем она была действительно к этому готова, втянул ее в брак, хотя оба они были слишком молоды. Он виноват в том, что они расстались. Он виноват… да во всем! Именно из-за него они всегда попадали в беду, и он обязан был все поправить — для нее.

Но оказалось, что он только думает, что поправляет.

Не успел он оглянуться — у них уже был дом в пригороде, он был вице-президентом «Хайтек». Ребята наконец достаточно подросли, чтобы дать им свободное время, и он зарабатывал кучу денег. Они должны были быть счастливы. Вместо этого они ссорились. Скверно, безобразно, жестоко ссорились. По глупейшим поводам. Кому стричь газон, кому идти в прачечную, какую идиотскую передачу смотреть по телевидению.

Волшебство не просто ушло. Оно было растоптано до смерти.

Со временем пришлось посмотреть фактам в лицо. Карен не любила его больше. Развод не был болезненным. Жить вместе стало невыносимо. Развод стал законным освобождением от боли. Жизнь продолжалась.

Или он думал, что она продолжается? Если волшебство было растоптано, то что произошло сегодня утром, Крэйг Риордан? Что произошло с ней? Что произошло с тобой?

И, еще важнее, что ты собираешься с этим делать?

В следующую среду Карен оставила работу ровно в пять и рано пришла домой. Входя в дом, она отметила свежеподстриженный газон и аккуратно сложенные пакеты с мусором. Джон Джэйкоб постарался. Войдя в свою лимонно-белую кухню, она увидела сверкающие столы, сверкающую посуду, картошку, уже кипящую на плите. Это была работа Джулии.

Всю неделю дети могли бы блистать в главных ролях фильма про образцовых подростков. Карен сняла лакированные туфельки и красный блейзер, размышляя о том, что материнство — процесс, состоящий в том, чтобы методом проб и ошибок находить правильные кнопки.

Она не кричала на них из-за смешной попытки устроить ей свидание с отцом. Никаких наказаний. Никакого ворчания. Она просто объяснила, что любит их и понимает их чувства. Большинство детей, у которых родители в разводе, хотят, чтобы семья воссоединилась. Ей было жаль, что их надежды на примирение не могли оправдаться. Новые попытки в этом направлении только расстроят и огорчат их отца.

Это было все, что она сказала, но дети были потрясены. Очевидно, им вовсе не приходило в голову, что их заговор может повредить отцу.

С того самого дня дом сверкал чистотой, а ее чертенята превратились в сущих ангелов.

Карен не хотелось вызывать в детях чувство вины — это противоречило всему ее стилю воспитания, но, пожалуй, раз в пятнадцать лет это было простительно. Теперь, она полагала, никто из них не будет разрабатывать новых попыток супружеского примирения.

А это было важно. Она не была уверена, что пережила первую.

— Ma! Ты так рано дома!

— Привет, моя радость. Спасибо, что начала готовить обед. Ты просто прелесть.

Она быстро обняла свою младшенькую, подумав, что Джулия становится невероятно хорошенькой. Мастью она пошла в отца — те же темно-русые волосы и темные глаза. Мальчики крутились около нее уже целый год, но пока что на свидания она не бегала. Что вполне устраивало Карен.

— Как в школе?

— Скучища.

Карен была крайне удивлена, получив такой ответ.

— Но с занятиями нормально? Учителя хорошие?

Ребята только что вернулись в школу. Дочь получила школьную премию и, хотя она и под пыткой бы в этом не призналась, любила школу.

— Все о'кей, — нетерпеливо ответила Джулия, потом неуверенно сказала: — Мам, кое-что случилось.

— Что именно?

— Я хотела тебе помочь. И когда я пришла, я начала стирку.

— Ну, и?..

— И твой шоколадный свитер, который ты так любишь… Я не знала, что его нельзя сушить. Я вроде бы посмотрела все этикетки…

— Мм. И какого он теперь размера?

— Налезет на пуделя. Карликового пуделя. Ой, мне так жалко.

— Брось. Что такое свитер?

Пожалуй, превращение детей в идеальных, совершенных, заботливых ангелов тоже имеет некоторые неудачные последствия. Но это неважно. Если дети оставят нелепые надежды на ее воссоединение с Крэйгом, она готова пожертвовать всем своим гардеробом.

— Хелло, ма. Ты уже дома!

Она еще раз обернулась. Джон, как положено, придвинулся, чтобы она его обняла. В последние три года он шарахался от каждого выражения женской привязанности, даже исходящей от матери. Слава богу, он это перерос. Когда он стал на полголовы выше нее, он, по-видимому, решил, что матери так уж устроены, а он в достаточной степени мужчина, чтобы терпеть материнскую ласку.

— Все ясно. Ты умираешь с голоду. Обед через две минуты. В школе о'кей? Домашнее задание?

— Уже сделано.

Он поднял глаза к небу когда она в шутку схватилась за сердце.

— И газон.

— Я знаю, видела. Спасибо, коротышка.

— Бабушка звонила. Звала нас обедать в пятницу. И я говорил с Фитцем насчет работы после школы.

Карен не была так уверена насчет этой работы. Джон Джэйкоб, правда, добивался в школе хороших результатов без напряжения, но теперь он думал только о том, чтобы делать деньги. Он хотел машину. Собственную машину. Он хотел ее больше всего на свете.

— Ну ладно, мам, я справлюсь. Если пойдут плохие отметки, я всегда могу бросить.

— Поговорим потом, — пообещала Карен.

Обед прошел, как всегда, — быстро, шумно и бестолково. У Джона появилась новая подружка. Джулия его подкалывала, и очень едко. Опрокинули стакан молока. Обнаружилась аллергия на тертые яблоки, как на любые овощи и фрукты. Три раза звонил телефон. Два звонка были адресованы Джулии. Звонили мальчики, ее дочь при этом краснела до ушей и не могла дождаться, когда можно будет бросить трубку. Один звонок был Джону. Он засунул руку в карман и говорил искусственно пониженным баритоном. Видимо, это была новая девочка.

Унаследованное от родителя сверхактивное либидо не слишком беспокоило Карен. Вот когда ее сына одна и та же девушка будет интересовать больше недели, тогда и будем беспокоиться.

Она оставила их ссориться из-за мытья посуды, вышла в гостиную и включила «новости». Пока она сидела, свернувшись в клубочек в углу кушетки, комментатор выдавал обычную порцию войн, наркомании и преступлений. Она не могла во все это вслушиваться.

Неделя выдалась необыкновенно удачная. С чувством вины или нет, ребята были на ровном киле, заняты делом и довольны. На работе дела шли как никогда. Джим, шеф-менеджер компании Макалви, с понедельника повысил ей зарплату. Долгий путь она прошла от машинистки до его личного помощника. Джиму было шестьдесят три, и он мог бы быть старомоден, чтобы заставлять ее подавать кофе. Вместо этого все эти годы он включал ее в проекты, которых она боялась, и возлагал на нее ответственность, с которой она поначалу не могла справиться. Зато теперь он говорил, что она может руководить фирмой без него. Это, собственно, так и было. Но повышение зарплаты — всегда приятный сюрприз.

Так что неделя была прямо-таки золотой, твердила себе Карен. За одним маленьким исключением. Нервы разъехались вконец. Она готова была буквально лезть на стенку.

Неугомонный ветерок веял через прозрачные занавески. Расстроенно хмурясь, она оглядела комнату. Наверху были три спальни. Внизу была лимонно-белая кухня, кладовка, огромная детская и эта маленькая квадратная гостиная — ее убежище, ее оазис, место, где она могла тихо передохнуть, когда ей это было нужно.

Ковер был кремовый, общая цветовая гамма — коричневая с оранжевым, но в остальном комната представляла собой свалку всякой всячины. Кушетка столетней давности соседствовала с современной индейской керамикой. Сюрреалистический горный пейзаж в коралловых и коричневых тонах висел над резным столиком времен Американской революции. Круглая висячая лампа с подвесками принадлежала ее бабушке.

Карен знала, что комната отражала ее неважный вкус, но ей было на это наплевать. После развода комната, стоило ей войти сюда, напоминала о Крэйге. Как хорек, она собирала в норку вещи, которые любила. Ей это помогало.

Только сегодня все это не могло ее успокоить. «С тобой все в порядке». Эти слова с субботы крутились в голове раз двадцать, как будто кто-то все время старался ее ободрить. Все нормально. Дети, дом, работа. Все как всегда. Твой мир не рухнул в субботу. С тобой все о'кей.

Она откинула голову. Решила расслабиться. Тут же раздался звонок в дверь. Сделав гримасу, она поднялась с кушетки и протопала к двери прямо в чулках. Долговязый мальчишка перед дверью имел шесть футов роста, три волосинки на подбородке и ужасное смущение на лице от того, что он ее побеспокоил.

— Он либо в кухне, либо в мастерской, Родж, — сообщила она.

Роджер мгновенно устремился на поиски ее сына.

Через шесть минут звонок зазвонил снова. Карен снова поднялась с кушетки, чтобы приветствовать красотку у двери. По количеству косметики она могла сойти за ходячую рекламу.

Лифчика под обтягивающей блузкой явно не было. В ушах, как заметила Карен, появились новые дырки. Теперь в каждом ухе их было уже по две.

— Джулия либо в кухне, либо в мастерской.

— Она, наверно, занята.

— Она не занята.

— Мне неловко ее беспокоить.

Карен подавила невольный вздох. В ближайшее время ей придется попытаться раскусить Марту. Как может девочка, которая устраивает себе такую внешность, быть таким болезненно застенчивым интровертом?

— Она будет рада тебя видеть, девочка, — сказала Карен ласково. — Входи же.

Марта, как и Родж, послушно пошлепала в дом.

Едва она успела вернуться на кушетку, как звонок опять затрещал. Так, подумала она, это будет тот еще вечерок. Подростки имели тенденцию собираться в грозди. У других родителей хватало ума понять, как быстро группа подростков может превратить дом черт знает во что. Никто их не хотел принимать. Никто, в здравом уме и твердой памяти, не открыл бы для них свой дом, и Карен отлично знала, что все родители по соседству считают ее бесхарактерной дурехой.

И правильно считают. Рассчитывая в уме, хватит ли в доме картофельных чипсов и прочей ерунды на вечер, и отлично понимая, что этой ерунды никогда еще не хватало, она в третий раз пошла открывать дверь.

— Они либо в кухне, либо… — И тут ее голос прервался.

В дверях на этот раз стоял не угловатый переросток, но очень высокий мужчина в сером в полоску деловом костюме.

Мгновенно у нее пересохло во рту. Язык как будто распух, жилка на горле конвульсивно забилась. Бывший муж, соображала она, явился, должно быть, прямо с работы. Он был в галстуке, а глаза были усталые, замученные. Он окинул ее взглядом, оценив синюю юбку и белую блузку, но особых эмоций на его лице не отразилось. Разве что он выглядел озабоченным.

— Извини, Карен. Я должен был позвонить. Но сегодня первый раз за всю неделю удалось уйти с работы пораньше. А я тебе обещал, что переговорю с ребятами.

— Звонить было не обязательно. Но с ребятами я уже переговорила.

— Я знаю. Предполагал. Но когда возникает проблема, она валится прежде всего на тебя. А данной проблемой, я думаю, мы должны заняться вдвоем. Они дома?

Крэйг, как и предыдущие гости, исчез в направлении кухни. Карен не двинулась с порога. Вторжение любого взрослого в компанию подростков имеет легко предсказуемые результаты. Через несколько мгновений Родж выкатился из кухни, всего два раза запнувшись на пути к выходу. За ним немедленно последовала Марта. Оба быстро пробормотали:

— До скорого, тетя Карен.

Карен было тридцать шесть, а не сто десять, и она всегда сердилась, когда ребята ее называли «тетей». Но сегодня она клюнула на наживку. Еще несколько минут после исчезновения ребят она не могла стронуться с места. В голове все крутилось: «С тобой все в порядке. С тобой все в порядке, Карен».

Только все было не в порядке. Не было ни тени порядка с тех пор, как они занимались любовью с Крэйгом. Всю неделю она впадала в панику, когда думала, как встретится с ним снова.

Она понимала, что это будет трудно, что между ними возникнут тяжелые, неловкие ощущения. И они возникли — у нее. Безоблачный сентябрьский вечер внезапно пронизало током. Сердце билось, как колокол. Кровь бросилась в голову.

Очевидно, у ее бывшего мужа не было таких смехотворных проблем. Сколько миллионов раз он вот так же входил, тратил на разговор с ней несколько секунд, а потом уходил к детям. Ничего не изменилось. Субботы вполне могло не быть. Она почувствовала облегчение и благодарность. Любовь, очевидно, ничего не значила для него.

Ужасное облегчение и сумасшедшая благодарность, сказала она себе твердо. Потенциальные последствия, если бы любой из них еще придавал этому значение, были бы кошмарными — для детей, для нее, для них обоих. Слава богу, она не построила никаких глупых, лживых надежд на основании одной встречи. Секс был, но просто секс. Последний и единственный раз ничего не менял. Они сожгли свои эмоциональные мосты еще до развода. И пути назад нет.

И вот сейчас, сказала себе Карен, в ближайшие секунды громадный, невыносимый комок в горле исчезнет.