Когда они покидали кабинет Стилтона, настенные часы уже пробили десять. Виной задержки был сам лорд Генри, который настоял на завтраке. Он уверил Клер, что Эдварду не будет никакой пользы, если они лишатся сил от голода и не смогут осуществить задуманное.

Перед отъездом Генри получил согласие посла на это путешествие, а Клер отправила Парминтера к графине с запиской, где уверяла тетушку, что гостит у Эдварда и, возможно, пробудет у него несколько дней.

Ночью прошел сильный дождь, и под копытами лошадей хлюпала грязь. Но все же в это время года дороги раскисают не так, как под Рождество. Поэтому небольшой отряд, возглавляемый лордом Генри, двигался довольно быстро. На первой же почтовой станции они узнали, что Эдвард и слуга останавливались здесь четырьмя часами раньше. При этом не забыли позавтракать, вымыть лошадей и дать им немного отдохнуть.

— Следует поменять лошадей, — предложил Стилтон. — Своих заберем на обратном пути, а до тех пор я попрошу за ними хорошенько присмотреть.

Клер согласилась, и станционный смотритель тут же получил из рук лорда такую пачку денег, какой, наверное, в жизни не видел.

— Теперь все будет в порядке, — уверенным тоном сказал Генри.

Но девушке этого показалось мало. Деньги деньгами, но существуют и другие ценности, порой куда более весомые. Клер подошла к смотрителю и одарила его самой лучезарной улыбкой, на которую только была способна.

— Уверена, — сказала она, — вы хорошо присмотрите за этими прекрасными животными. Они с таким доверием смотрят на вас. Лошади всегда чувствуют доброе сердце.

Девушка ласково похлопала Принца Хипа по шее и нежно поцеловала в теплые бархатные губы. Смотритель был растроган:

— Можете целиком положиться на меня, мадемуазель. Не беспокойтесь!

В ответ он получил еще одну обворожительную улыбку от очаровательной женщины.

— Повезло же этим двоим, лошади и смотрителю, — пробурчал себе под нос Стилтон. После отвергнутого предложения руки и сердца он старался сдерживать при Клер свои эмоции, не желая, чтобы она видела, каким ударом был для него этот отказ. Ведь он искренне полюбил ее, и сейчас думал только об одном: как завоевать любовь этой девушки, чтобы иметь возможность с успехом повторить предложение.

Некоторое время оба ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец Клер спросила:

— Как вы думаете, Генри, мы их догоним?

Стилтон задумался на минуту, потом с сомнением покачал головой:

— Боюсь, что сегодня нам это вряд ли удастся. Эдвард с самого начала взял весьма резвый темп. Ведь они опережают нас на целых четыре часа. Это много.

— Похоже, у него нет недостатка в деньгах. Хватает и на завтраки, и на купание лошадей, и на то, чтобы расплатиться за номер, — заметила Клер. — Гримс, конечно, ошибался, когда говорил о двух луидорах.

— Но, заметьте, лошадей на станции он не поменял.

— Эдвард очень привязан к своему Браслету и, видимо, просто не хотел с ним расставаться.

— Вы правы. Деньги у него, очевидно, есть. Может, у него были какие-то сбережения. А возможно, у кого-нибудь одолжил. При его графском титуле это не так уж сложно. Хотя сейчас титулы во Франции не в почете.

— Поэтому вы стараетесь не очень афишировать свой? — не преминула заметить Клер.

— Я это делаю из дипломатических соображений, — ответил Стилтон, закусив губу. И тут же переменил тему разговора: — Может случиться так, что мы не нагоним их до самого Брюсселя.

— Мне очень жаль, что приходится ехать в столь ненавистный лорду Генри Стилтону город.

— Вы ошибаетесь, Клер. Лорду Генри Стилтону Брюссель отнюдь не ненавистен. Так же, между прочим, как и поле сражения под Ватерлоо. Я искренне рад нашей победе и восхищаюсь теми, благодаря кому она была достигнута. Но мне, простите, омерзительно праздное любопытство, предметом которого стало место этой ужасной трагедии.

— Я вас понимаю, Генри. И уверена, что по своей воле вы туда бы не поехали. Но все же мне не хотелось бы догнать Эдварда раньше, чем он увидит поле битвы. По-моему, остановить его на полпути было бы неправильно. Он очень любил отца. Желание отдать дань этой памяти, посетив место гибели мистера Уилтшира, вполне естественно и даже похвально.

— А я как раз надеюсь, что мы нагоним их раньше. Подобное паломничество в одиночку для несовершеннолетнего мальчика далеко не безопасно. Другое дело, если мы будем рядом.

Клер была поражена и изумленно посмотрела на лорда.

— Как, Генри, вы хотите воспрепятствовать Эдварду в исполнении сыновнего долга?!

Стилтон вздрогнул, как от удара. Лицо его стало суровым. Он долго не произносил ни слова. Но Клер ждала ответа.

— Что ж вы молчите, Генри? — наконец не выдержала девушка.

Генри еще некоторое время хранил молчание, видимо думая о чем-то очень важном. Наконец, взглянув в глаза Клер, сказал:

— Извините, дорогая! Я был не прав. Вы убедили меня, что поездка Эдварда — необходимая дань памяти. Вы правы, Клер!

Девушка ответила Стилтону благодарной улыбкой, заставившей его грустно вздохнуть.

— Вы ведь знаете, Генри, что мы с тетушкой Рэкстон поехали в Ватерлоо не по моей воле. Я не хотела этого, потому что думала примерно так же, как вы. И не могла понять, почему графиня так настаивала на этой поездке. Но потом, когда она все мне рассказала, я поняла: ей необходимо было увидеть это страшное поле в память о погибшем сыне.

— Погибшем сыне? У графини был сын?

Клер спохватилась, что проговорилась, и покраснела. Она не была до конца уверена, что лорду можно об этом рассказать. Хотя такое признание объяснило бы Стилтону то внимание, с которым она относилась к юному графу Уилтширу. Несколько секунд девушка колебалась. И все же решила пока повременить.

— Прошу вас, Генри, не говорите никому об этом.

— Ваши тайны умрут вместе со мной, Клер.

— Спасибо, Генри.

Незаметно пролетело еще несколько часов. День клонился к вечеру. Путники остановились в небольшой гостинице, где и решили заночевать. Вскоре выяснилось, что три часа назад туда заезжал перекусить и немного передохнуть Эдвард. Это означало, что выигран еще один час.

Стилтон снял две комнаты на втором этаже для себя и Клер, между которыми располагалась небольшая гостиная. Жена хозяина сама принесла наверх горячую воду, при этом очень удивилась, почему столь знатная дама путешествует без служанки.

— Я отлично справляюсь сама, — ответила Клер. — Только прошу вас помочь мне постелить постель и одолжить гребень. Завтра утром он мне очень понадобится. Я уеду очень рано.

— А где ваш багаж?

— Багажа у меня нет.

— Понимаю, мадемуазель. Тайное бегство с возлюбленным? Я вас ни в коем случае не осуждаю: он действительно неотразим!

От возмущения Клер бросило в жар.

— Вы ошибаетесь, мадам! Этот господин никакой мне не любовник. И даже не муж. Просто мы едем вместе по очень важному и неотложному делу.

— Ясно.

Но по глазам было видно, что она не поверила ни единому слову Клер.

Приняв ванну и сделав вполне приличную прическу, Клер вышла в гостиную. Лорд Генри уже поджидал ее и тут же распорядился подать ужин, который заказал предварительно.

— С вашего позволения, Генри, я сниму жакет, — извинилась Клер, — здесь душновато.

И, не дожидаясь ответа, расстегнула пуговицы. Стилтон вскочил с места и бросился к ней.

— Позвольте…

Осторожно сняв жакет с плеч девушки, он положил его на свободный стул. При прикосновении его рук Клер почувствовала волнующий и блаженный трепет. Заметив, что взгляд лорда задержался на ее шее, девушка, слегка покраснев, накинула на себя кружевной платок.

Они отдали должное салатам, овощному супу и жареной телятине с грибами. За день, проведенный в дороге, оба проголодались, и им показалось, что ничего более вкусного они в своей жизни никогда не пробовали.

— Хорошо, что мы решили здесь остановиться! — сказала Клер, откинувшись на спинку стула.

Они закончили ужин в отличном настроении. Клер допила свой бокал бургундского и встала из-за стола.

— Я должна идти к себе. Желаю получить максимум удовольствия от коньяка, который вам предстоит отведать.

— Извините, Клер! Я никогда не пью в одиночестве. Тем более — коньяк! Давайте еще немного посидим у камина и выпьем по чашечке чая. Надеюсь, хозяйка сумеет его должным образом заварить. Хотя французы в отличие от англичан чай не очень любят.

— Что ж, с удовольствием принимаю ваше предложение. Чашка чаю, а потом — спать: ведь завтра придется вставать очень рано.

У Стилтона на языке вертелась фраза, что он не прочь отправиться в постель… с ней. Но он промолчал и потянулся к звонку. Тут же открылась дверь и появилась жена хозяина.

— Чего изволите, мадемуазель? — спросила она, глядя не на лорда, а на Клер.

— Две чашки чая, мадам.

— Сейчас принесу, мадемуазель.

— Спасибо, мадам.

Стилтон с некоторым удивлением наблюдал эту своеобразную словесную дуэль. Когда хозяйка ушла, Клер посмотрела на него и улыбнулась:

— Мадам считает нас любовниками. Поэтому и величает меня «мадемуазель».

— Клер, дорогая! Мне очень жаль, что даже в шутку вы не хотите оказаться в таком качестве. Но, право, не стоит принимать близко к сердцу слова этой деревенской простушки. Она же, уверен, и в мыслях не имела вас обидеть.

— Боюсь, что так думает не она одна, Генри. Хотя я знала, на что шла!

— Может быть, вам все-таки не стоило ехать? Видите, к чему это уже привело.

Клер до боли стиснула зубы. Он жалеет, что они поехали вместе. С самого начала он не хотел этого, потому так настойчиво ее отговаривал. Но не из-за того, что беспокоился о ее репутации, просто он не желал, чтобы она была рядом!

И Клер ответила с некоторым вызовом:

— Вы, как всегда, правы, Генри. Мне не следовало ехать с вами. Но я должна была это сделать.

— Но почему?

Девушка поняла, что больше скрывать правду уже нельзя. Она должна рассказать ему все. Сейчас же!

— Да, Генри. Я не могла не поехать. Ради тетушки Рэкстон. Юный граф Эдвард Уилтшир — ее внук и мой кузен. Он этого не знает и, надеюсь, никогда не узнает.

Лорд Генри судорожно глотнул воздух, словно у него перехватило дыхание.

— Вот оно что! Значит, Эдвард — не внук графини Уилтшир, а Уолтер — не ее сын?

— Да. Мадам Уилтшир и тетушка Рэкстон были и сейчас остаются самыми близкими подругами. Они договорились, что графиня Уилтшир выдаст Уолтера за своего сына, и всю жизнь свято хранили эту тайну.

— Но кто был отцом Уолтера? И зачем понадобился этот обман?

— Не знаю, кто был возлюбленным тетушки. Хотя он, бесспорно, принадлежал к высшим аристократическим кругам. Графиня хотела обеспечить будущее своему незаконнорожденному сыну, а леди Уилтшир был нужен ребенок, иначе ее мог бросить муж. Поэтому они и пошли на обман. Кроме того, любовник графини, который собирался тогда жениться, избежал грандиозного скандала.

— Не потому ли вы питаете такое отвращение к мужчинам, имеющим замужних любовниц?

Клер вздрогнула. Подобная мысль никогда не приходила ей на ум. Но она отрицательно покачала головой:

— Нет, Генри, не потому. Я ничего не знала о сыне графини до поездки в Ватерлоо. Но вы правы: эта история — очередное подтверждение обоснованности моего отрицательного отношения к безответственности и безнравственности в личных отношениях. А теперь скажите, лорд Генри Стилтон, сколько внебрачных детей может претендовать на то, чтобы наследовать ваш титул?

Стилтон вскочил со стула как ужаленный.

— Неужели вы верите гнусным слухам, которые распускают обо мне в великосветских салонах?

Его голос сорвался почти на крик, лицо пылало. Это было уже слишком! Можно не любить человека, отвергать предложение руки и сердца, но нельзя же быть настолько жестокой, чтобы позволить себе подобное оскорбление!

Клер, казалось, прочла мысли лорда. И ее ответная фраза «Я не знаю, что думать» прозвучала неуверенно, а голос заметно дрожал. Она поняла, что столь глубоко укоренившаяся в душе ненависть ко всем мужчинам сделала язык неуправляемым. Сама того не желая, Клер жестоко оскорбила Стилтона. Девушка виновато посмотрела на него и тихо сказала:

— Согласитесь, Генри, воспитание детей во многих великосветских семьях напоминает отношение кукушки к своим птенцам: они вылупились и больше легкомысленную мамашу ничто не волнует. Честно говоря, наблюдая аморальность и супружескую неверность, столь широко распространенные в высшем обществе, я начинаю сомневаться в чистоте самых древних и всеми почитаемых традиций.

— Вас это огорчает? — спросил Стилтон уже гораздо мягче.

— Мне жаль, что так происходит. Но особенно беспокоит легкость, с которой молодые люди, как мужчины, так и женщины, дают клятвы верности друг другу при вступлении в брак. Они забывают, что поклялись перед самим Богом и этот обет — священен!

— Вы должны поверить, Клер, что для меня он действительно священен, — задумчиво сказал Генри. — То, что некоторые мужчины и женщины смотрят на это по-другому, меня беспокоит не меньше, чем вас. Но в конце концов это дело совести. Сделки с нею часто приводят к тяжелым, даже катастрофическим последствиям.

— А именно?

— К несчастной или, как минимум, скучной и безрадостной жизни, взаимному равнодушию супругов, даже к неверности. Мужчины в подобных случаях становятся крайне неразборчивыми в связях. Женщины же зачастую страдают от того, что не получают от мужей обещанных при вступлении в брак золотых гор. В такой ситуации убедить женщину, что некоторое нарушение морали решит все ее проблемы и сделает жизнь более романтичной, не составляет особого труда. Кроме того, женщина, будучи уже в почтенном возрасте, продолжает считать себя привлекательной, если имеет молодого любовника.

Клер резко отодвинула недопитую чашку чая, встала из-за стола и процедила сквозь зубы:

— Вынуждена вас покинуть. Пора все-таки отдохнуть.

Генри сделал еще одну попытку преодолеть вновь возникший между ними барьер и мягко сказал:

— Как мне убедить вас, Клер, в том, что я не распутник?

— Во многом вам это уже удалось, Генри. Хотя мне трудно убедить себя, что мужчинам можно доверять. Передо мной неотступно стоит образ отца, который своим безнравственным поведением причинил столько горя моей несчастной матери!

— Клер, дорогая!

— Спокойной ночи, Генри!

Генри положил руку на ладонь девушки и ласково посмотрел ей в глаза. Но не увидел в них ничего, кроме страдания и враждебности.

Клер стремительно вышла из гостиной, чтобы скрыть слезы. Она была уверена, что Стилтон на прощание непременно поцелует ее, и страстно жаждала этого. Но он печально смотрел ей вслед и даже не сделал попытки обнять. Значит…

Девушка уже не верила, что лорд Генри хоть сколько-нибудь ее любит.