Начало пути

Теобальд Фридрих Альфред фон Бетман Голь-вег родился 29 ноября 1856 г. в поместье Хоэнфинов, северо-западнее Берлина, в марке Бранденбург — сердце Пруссии, где его отец Феликс годом раньше приобрел это обширное дворянское поместье. Хотя семья не принадлежала к остэльбскому юнкерству, отец придерживался консервативных воззрений этого слоя. Он был умелым сельским хозяином, стал ландратом своего округа и членом Свободной консервативной партии. Властный по природе, он воспитывал детей в крайней строгости, которую смягчала рожденная в Париже, в семье офицера из французской Швейцарии, мать Изабелла де Ройгемонт. Теобальд учился в известной гимназии-интернате Шульпфорте, которую закончил в 1875 г. лучшим выпускником. Затем изучал юриспруденцию в Страсбурге, Лейпциге и Берлине. Он не входил ни в какие студенческие корпорации, ибо являлся ярко выраженным индивидуалистом, которого прежде всего интересовала философия.

В эти молодые годы большое влияние оказал на него дед Мориц Август фон Бетман Гольвег (1795–1877) — видный ученый исторической школы права, профессор в Берлине и Бонне, получивший за заслуги перед государством дворянство. Мориц Август был консервативным противником революции, но не реакционером. Он стремился к средней линии между абсолютизмом и демократией, воплощение которой находил в конституционной монархии. Эти взгляды унаследовал и внук.

В 1889 г. Теобальд заключил брак с Мартой фон Пфуль-Вилькендорф, еще теснее связавший его с родовым прусским дворянством. Однако когда Бетман Гольвег в 1900 г. после смерти отца унаследовал имение, то не испытал никакой радости от этого значительного владения, гарантировавшего ему независимость. Гораздо больше, чем образ жизни сельского хозяина, привлекала его работа в системе государственного управления, где он быстро заслужил репутацию одаренного и справедливого администратора.

Под впечатлением от забастовки шахтеров Рура в январе 1905 г. и русской революции Бюлову удалось, к раздражению консерваторов, уговорить кайзера назначить Бетман Гольвега министром внутренних дел Пруссии. Император и канцлер надеялись, что он сможет улучшить внутриполитическое положение страны более гибкой политикой. Бетман Гольвег в апреле 1905 г. выступал за создание широкой системы благотворительной помощи, а весной 1906 г. предложил провести ограниченную реформу прусского трехклассного избирательного права.

Рейхсканцлер

Когда Бюлов в конце июня 1909 г. ушел в отставку после провала финансовой реформы, он предложил Бетман Гольвега как своего подходящего преемника. Император вначале возражал, считая Бетман Гольвега не только слишком серьезным педантом, но и чересчур прогрессивным деятелем. В решении вопросов внутренней политики массовые демонстрации в январе 1910 г. вынуждали задуматься над проблемой архаичного избирательного права в Пруссии. Бетман Гольвег внес новый проект избирательного права в прусский ландтаг, который предусматривал прямые выборы и более справедливое деление избирательных округов, но не более того. Консервативный ландтаг провалил его план.

Однако в начале апреля 1911 г. вопреки сопротивлению консервативных кругов Бетман Гольвегу удалось провести реформу государственно-правового положения Эльзас-Лотарингии. Она вводила в имперской провинции двухпалатную парламентскую систему и равное избирательное право во вторую палату.

Во внешней политике Бетман Гольвег продолжил курс Бю-лова: «взорвать окружение» Германии, а именно добиться выхода Англии из Тройственного согласия, что ему так и не удалось. В ситуации угрожающей войны на два фронта — с Россией и Францией — новый канцлер наметил внешнеполитическую программу, которую проводил в жизнь до начала Первой мировой войны: Германия должна заключить договор о нейтралитете с Англией. Его следовало дополнить морским соглашением, против которого возразили император и Тирпиц.

Ретроспективно Бетман Гольвег писал в 1915 г. Бюлову, что накануне войны проводилась политика крайнего риска, которая началась с Агадирского кризиса 1911 г. Этот «акт насилия немецкой политики» был совершен новым статс-секретарем иностранных дел Альфредом фон Кидер-лен-Вехтером, за которым стояли крупные финансисты и промышленники. В этом кризисе Кидерлен дошел до грани войны. Император, однако, отступил, когда на сторону Франции встала Великобритания, а канцлер выразил готовность к компромиссу. Это доставило Бетман Гольвегу немало неприятностей: порицание Кидерлена, который отныне называл канцлера «дождевым червем», негодование офицерства и правых партий, а также критику значительной части радикально настроенной немецкой общественности.

Теобальд фон Бетман Гольвег

Во время поездки в июле 1912 г. в Россию Бетман Гольвег был так поражен неистощимыми ресурсами этой империи, что сделал вывод: эта страна в будущем станет ведущим индустриальным государством и военной державой, крайне опасной для Германии. В 1913 г. канцлер осуществил принципиальный поворот немецкой политики, направленный против России. В декабре 1913 г. в Турцию с военной миссией отправился генерал Лиман фон Сандерс. Русско-германская борьба за влияние на Турцию достигла апогея, и только при посредничестве Англии кризис был преодолен. Во время перепалки между русской и немецкой прессой о русских вооружениях в марте 1914 г. снова стала широко муссироваться «русская опасность» и требование превентивной войны приобрело популярность.

Под грохот «Большой Берты»

Прямым поводом для начала международного кризиса явились события в Сараеве — боснийской столице. 28 июня 1914 г. сербский националист из Боснии Гаврила Принцип убил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога

Франца Фердинанда и его жену. В Вене и Берлине увидели в этом покушении давно искомый повод для нанесения удара по Сербии. Начальник Генерального штаба Австро-Венгрии Конрад фон Гетцендорф потребовал немедленно начать войну против Сербии. Но венское правительство ставило выступление в зависимость прежде всего от позиции Германии, поскольку за спиной Сербии стояла Россия. В тогдашней политической ситуации война против Сербии не могла остаться локальной и неизбежно должна была перерасти в большую европейскую схватку.

Таким образом, решение вопроса, быть или не быть войне, находилось в руках Берлина. Но Вильгельм еще 30 июня заявил: «Теперь или никогда! С сербами надо разделаться, и притом быстро». Опубликованные документы показывают, что в те решающие недели 1914 г. умами кайзера, генералитета, правительства и дипломатов владела одна мысль: наступил уникальный момент для начала войны, пока Германия еще имела преимущество. Поэтому Берлин заверил Вену в своей полной поддержке в ее ударе по Сербии.

Окончательное решение о начале войны было принято 5 и 6 июля 1914 г. в Потсдаме, где кайзер и Бетман Гольвег подтвердили венским посланцам свою решительную поддержку, даже если война против Сербии повлечет за собой вооруженное столкновение Германии с Россией. Впрочем, Вильгельм считал, что Россия к войне пока не готова и, возможно, останется в стороне.

1 августа 1914 г., обращаясь к своим подданным, Вильгельм заявил: «Теперь я не знаю больше ни партий, ни конфессий. Все мы сегодня братья-немцы и только братья-немцы». Этими словами кайзера были провозглашены общественное согласие и установление «гражданского мира». Первыми среди левых сил призыв к «гражданскому миру» поддержали лидеры профсоюзов, постановившие прекратить все трудовые конфликты и отказаться от забастовок. 4 августа социал-демократическая фракция рейхстага единогласно (хотя на предварительном обсуждении фракции Карл Либкнехт решительно возражал) проголосовала за одобрение военных кредитов и призвала рабочих отдать все силы укреплению обороны родины.

В последние предвоенные дни в Потсдаме проходили непрерывные совещания о намечавшихся мерах в случае войны. Военный министр Эрих фон Фалькенхайн заверил, что армия полностью готова к большой войне, которая определяла жизнь Германии более четырех лет. Она началась по плану Шлифена: немецкое правое крыло продвигалось вперед, охватывая левый фланг французской армии. 21 августа у Шарлеруа были разбиты 5-я французская армия и английский экспедиционный корпус. После этого немецкое командование посчитало, что кампания уже выиграна, и начало нарушать предписания плана Шлифена. Часть войск была оставлена в Бельгии, два пехотных корпуса и кавалерийская дивизия отправились в Восточную Пруссию, где началось неожиданное наступление русской армии.

Тем не менее немецкие войска продвигались вперед. Проходя в день по 40–50 км, солдаты валились с ног от усталости, и французы нередко брали в плен немецких солдат, спящих мертвым сном. В начале сентября германские части вышли на берега Марны и оказались в 70 км от Парижа, но не западнее его, как предполагал план Шлифена, а севернее. Французскую столицу уже готовились обстреливать из сверхтяжелых крупповских орудий, в том числе из гигантского монстра — 28-тонной «Большой Берты», каждый снаряд которой весил около тонны, но в четырехдневной битве, с 6 по 9 сентября, немецкое наступление было остановлено. Когда между двумя немецкими армиями возник опасный разрыв в 50 км, встревоженный начальник Генштаба, племянник великого стратега, тоже Хельмут фон Мольтке, приказал отвести все армии правого крыла на 80 км назад. Блицкриг был сорван, Париж спасен, а французы назвали это «чудом на Марне».

После того как выяснилось, что война приобретает затяжной характер, основной задачей стал перевод всей экономики на военные рельсы. Рассчитывая на молниеносный разгром сперва Франции, а затем России, немецкое правительство не позаботилось о создании в стране крупных запасов стратегического дефицитного сырья и товаров, не разработало подробных планов мобилизации промышленности и распределения рабочей силы. Все это пришлось делать уже в условиях военных действий.

С другой стороны, структура экономики Германии была такова, что облегчала ее приспособление к потребностям войны и в значительной мере компенсировала недостаточность заблаговременной хозяйственной подготовки. Такими факторами являлись высокая степень концентрации промышленности, которая давала возможность ее быстрой мобилизации, новейшая техника, позволявшая осваивать новые виды производства, высокая квалификация и дисциплинированность рабочих. Государственный аппарат империи имел также хорошие навыки управления хозяйством, так как Пруссия давно обладала значительной государственной собственностью в виде железных дорог, каменноугольных шахт и копей селитры. Эти особенности Германской империи дали ей возможность выдерживать длительную войну в условиях фактической блокады и недостатка собственных ресурсов значительно дольше, чем можно было рассчитывать.

Ахиллесовой пятой немецкого хозяйства были отсутствие сырья и нехватка собственного продовольствия. В таких условиях важнейшее значение приобретала торговля с нейтральными странами, от которых Антанте так и не удалось полностью отрезать Германию. Из Швеции она получала железную руду, медь и лес, из Норвегии — никель, из Швейцарии — алюминий, из Дании и Голландии — продовольствие. В целом Германия практически до конца войны удерживала на довольно высоком уровне импорт важнейшего сырья и отчасти продовольствия. Широкое распространение в стране получила система эрзац-продуктов (заменителей). Был разработан способ получения искусственного каучука, извлечения азота из воздуха, особо обработанная целлюлоза заменила хлопок.

В вопросах войны в правящих кругах не было полного единства. Неуверенность Бетман Гольвега в успешном исходе войны заставляла его быть осторожным и воздерживаться от откровенно экспансионистских и агрессивных выступлений, присущих аннексионистам и пангерманцам. Канцлер сопротивлялся применению особенно жестоких методов и средств ведения войны, опасаясь, что это увеличит число противников Германии и настроит против нее мировое общественное мнение.

Негодование реакционных сил вызывала также подчеркнутая предупредительность канцлера по отношению к лидерам социал-демократии, в которых он с полным основанием видел лучших проводников правительственного влияния на рабочий класс.

Вера руководящих деятелей империи и всего населения в возможность добиться военной победы после того, как война приобрела затяжной характер, намного снизилась. Правительство Бетман Гольвега, еще имевшее в 1916 г. шансы закончить войну путем переговоров, пыталось заключить сепаратный мир с Россией, которая колебалась и не давала определенного ответа.

В этих условиях назначение нового верховного командования в лице Гинденбурга и Людендорфа, разгромивших в Восточной Пруссии при Танненберге в августе 1914 г. русские корпуса, было воспринято в обществе как реальный шанс на победу. Газеты и журналы прославляли прежде всего Гинденбурга (Людендорф предпочитал держаться в тени) как спасителя отечества. Правда, ставший к этому времени начальником штаба Восточного фронта злоязычный генерал Макс Хофман, показывая гостям поля Танненберга, всякий раз говорил: «Вот здесь фельдмаршал спал перед сражением, здесь он спал после сражения, а вот здесь — во время сражения». Но и Хофман не мог поколебать сложившийся миф о Гинденбурге. Новое Верховное командование установило в Германии свою фактическую диктатуру.

В конце 1916 г. был принят закон «О вспомогательной патриотической службе», по которому в военном производстве трудовая повинность стала обязательной для всех мужчин от 16 до 60 лет. Запрещалось менять место работы по своему желанию. Война со стороны Германии стала приобретать тотальный характер. В стране окончательно сложилась система государственного капитализма. Теперь и Бетман Гольвег согласился с необходимостью ввоза рабочих из Бельгии и Польши в Германию для работы в военной промышленности и сельском хозяйстве.

П. фон Гинденбург и Э. Людендорф (слева)

Февральская революция в России и свержение царя глубоко повлияли на внутреннюю ситуацию в Германии. Бетман Гольвег 5 апреля 1917 г. предложил объявить о введении всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права в Пруссии. Он предвидел в противном случае внутриполитические потрясения и боялся полной моральной изоляции Германии в мире. Однако почти половина прусских министров отвергли дальновидное предложение Бетман Гольвега, и канцлер снова уступил давлению консерваторов и отказался от своего предложения. Сформулированное им «пасхальное послание» императора 7 апреля 1917 г. обещало ликвидировать в Пруссии «классовое избирательное право», но только после «возвращения наших воинов» с полей сражений.

Смещение

З июля 1917 г. представители партий Центра, социал-демократов, прогрессистов и национал-либералов собрались на совещание, на котором «все шло галопом», как писал о нем лидер прогрессистов Фридрих фон Пайер. Были одновременно подняты вопросы о прусском избирательном праве, парламентском правительстве, содержании предполагаемого заявления рейхстага о мире. Социал-демократы настаивали, что в этом заявлении должно быть сказано о «мире без аннексий и контрибуций». После бурных прений было принято решение создать общую парламентскую комиссию для разработки проекта декларации о мире, которая получила название «мирной резолюции» рейхстага.

Вечером 6 июля к рейхсканцлеру явились представители трех партий: Пайер — от прогрессистов, Шпан — от Центра и Шиффер — от национал-либералов. Они заявили, что для сохранения внутреннего порядка необходимо дополнить «пасхальное послание» кайзера официальной декларацией о равном избирательном праве в Пруссии. Еще позднее к канцлеру пришла делегация социал-демократов, состоявшая из Эберта, Шейдемана, Давида, Гоха и Гофмана, которая потребовала признания «мира без аннексий и контрибуций» и введения равного избирательного права в Пруссии. Ознакомившись с настроением парламентских фракций депутатов рейхстага, канцлер убедился в том, что для принятия рейхстагом военных кредитов надо пойти на уступки в области прусского избирательного права. Желая укрепить свое положение в рейхстаге и считая уступку в вопросе о прусском избирательном праве меньшим злом, чем декларация о мире, Бетман Гольвег приложил все усилия, чтобы убедить кайзера в необходимости пойти на эту уступку.

7 июля Вильгельм вернулся из Вены в Берлин, где его ждали Гинденбург и Людендорф. Они собирались вмешаться в события и предоставить кайзеру такой доклад о военном положении, который успокоил бы его. Но Бетман Гольвег догадался об их намерениях. Он встретил кайзера на вокзале и убедил его не допускать вторжения генералов во внутреннюю политику. Если они будут вмешиваться в споры, происходящие в рейхстаге, то единое политическое руководство станет невозможным. Вильгельм внял доводам канцлера. Приняв Гинденбурга и Людендорфа, он выразил удивление по поводу их неожиданного приезда и, заслушав доклад о военных делах, приказал им вернуться в ставку, где у них больше дел. Обиженные генералы вынуждены были выполнить приказ кайзера.

На этот раз попытка прямого вмешательства в руководство внутренней политикой им не удалась, но роль Бетман Гольвега в этом деле, по-видимому, окончательно переполнила чашу терпения верховного командования.

Бетман Гольвег дважды выступал в рейхстаге за эти дни, но эти выступления не укрепили его положения. Он вновь попытался отговорить депутатов от выступления с «мирной декларацией», указывая на ее несвоевременность. Смысл своего выступления он выразил в одной фразе: «не принимайте пораженческой резолюции». На нападки, направленные лично против него, Бетман Гольвег ответил, что не понимает, почему он является препятствием к заключению мира, но если это так, то он сейчас же уйдет в отставку. Партии большинства рейхстага (социал-демократы, Центр и прогрессисты), до сих пор оказывавшие ему поддержку, поняли, что сейчас, когда положение особенно обострилось, канцлер отказывается пойти навстречу их требованиям.

Сообщая Вильгельму о событиях в рейхстаге, Бетман Гольвег изложил ему свое мнение о необходимости пообещать равное избирательное право для Пруссии. На 9 июля специально по этому вопросу был созван коронный совет. Накануне в прусском министерстве состоялось совещание, на котором Бетман Гольвег заявил, что предоставление Пруссии равного избирательного права настолько необходимо, что если коронный совет примет решение против этого, то он не будет в состоянии дальше руководить политикой.

Открывая заседание совета, Вильгельм подчеркнул важность для Пруссии стоявшего на обсуждении вопроса и потребовал от всех откровенного изложения их мнений. Бетман Гольвег утверждал, что введение равного избирательного права в Пруссии неизбежно и не следует его откладывать. Он сослался на то, что не только социал-демократы, но и прогрессисты угрожали ему отклонением военных кредитов уже на текущей сессии рейхстага, если не будет обещано такое право. Поэтому нужно отбросить тяжелые и ему самому не чуждые сомнения против равного избирательного права; теперь нужно выиграть войну и остаться сильным, иначе погибнут народ и монархия.

Канцлера поддержал его заместитель и статс-секретарь ведомства внутренних дел Карл Гельферих, который тоже настаивал на том, что «политическая атмосфера настоятельно требует успокоения» и что «дальнейшее промедление с разрешением вопроса об избирательном праве приведет к тому, что корона выпустит из своих рук инициативу».

Прусские министры, противники реформы, воодушевленные призывом кайзера откровенно высказать свое мнение, воспользовались случаем, чтобы изложить перед кайзером свои возражения против реформы. Министр финансов Ленце пугал кайзера «ужасами парламентаризма», к которому, по его мнению, «неизбежно придет Пруссия с введением равного избирательного права». Он утверждал, что «равное избирательное право приведет отечество к гибели и может быть введено только тогда, когда нет другого выхода».

Министр культов Август фон Тротт цу Зольц яркими красками нарисовал «гибельное действие» равного избирательного права на школу и церковь в Пруссии и выдвинул довод, что уступка не удовлетворит радикальные круги, а лишь повлечет за собой дальнейшие требования с их стороны. Министр внутренних дел Фридрих фон Лобелль заявил, что примеру Пруссии вынуждены будут последовать все прочие государства Германской империи и в итоге получится, что в 14 германских государствах социал-демократы будут иметь большинство.

В результате обсуждения шесть прусских министров и четыре статс-секретаря высказались за предоставление Пруссии равного избирательного права, а пять министров и один статс-секретарь — против. Коронный совет не принял никакого решения. Кайзер выслушал всех и закрыл заседание, сказав, что еще раз обдумает этот вопрос и примет решение. На другой день, 10 июля, Бетман Гольвег продолжал уговаривать Вильгельма согласиться на обещание равного избирательного права для Пруссии. Однако кайзер продолжал колебаться. Он указал канцлеру на трудность решения этого вопроса, когда одна сторона утверждает, что провозглашение равного избирательного права означает гибель Пруссии, а другая настаивает, что гибель Пруссии произойдет именно из-за отказа сделать это.

В разговоре с Вильгельмом Бетман Гольвег впервые поставил вопрос о своей отставке. Он мотивировал это обострением отношений с верховным командованием, что делает его положение непрочным. Враждебное отношение консерваторов и национал-либералов, по его словам, известно ему давно, но теперь начала ослабевать и поддержка других партий рейхстага. Бетман Гольвег сказал, что до сих пор он не ставил вопроса об отставке, считая, что может быть еще полезен стране, теперь же отношения так обострились, что он сомневается в этом. Но при этом Бетман Гольвег заметил, что и любой новый рейхсканцлер должен будет настаивать на равном избирательном праве. Вильгельм пообещал обсудить этот вопрос с кронпринцем Вильгельмом.

Кронпринц прибыл в Берлин 11 июля. После разговора с ним Вильгельм сообщил Бетман Гольвегу, что кронпринц убедился в необходимости предоставить Пруссии равное избирательное право и высказался за оставление канцлера на его посту. Кайзер просил Бетман Гольвега как можно скорее подготовить указ о грядущей реформе избирательного права в Пруссии.

Указ кайзера был опубликован 12 июля. Сам кронпринц, по словам Бетман Гольвега, сообщил ему, что согласился с решением своего отца только «после данной ему оценки ситуации», несмотря на свое отрицательное отношение к реформе и несогласие с политикой рейхсканцлера.

По договоренности с командованием кронпринц решил доказать все еще колебавшемуся Вильгельму, что Бетман Гольвег является нежелательным лицом на посту рейхсканцлера не только для верховного командования и партии консерваторов, но и для всех партий рейхстага. С этой целью к кронпринцу в полдень 12 июля были приглашены представители всех основных партий рейхстага: Вестарп — от консерваторов, Мертин — от имперской партии, Штреземан — от национал-либералов, Эрцбергер — от Центра, Пайер — от прогрессистов и Давид — от социал-демократов. Кронпринц принял всех поодиночке и просил каждого высказать мнение представляемой им партии об оставлении Бетман Гольвега на посту рейхсканцлера. Представители всех партий, кроме прогрессистов, высказались за отставку Бетман Гольвега лишь с разными доводами.

Одновременно из ставки были получены телеграммы Гинденбурга и Людендорфа с просьбой об отставке. Последний прямо обосновывал свою просьбу тем, что он больше не доверяет канцлеру и не может с ним работать. Гинденбург сделал то же самое косвенно, выражая свое несогласие с предполагаемой «мирной резолюцией» рейхстага. Действуя методом шантажа, они поставили кайзера перед альтернативой: или Бетман Гольвег, или мы. Агенты верховного командования в Берлине поспешили оповестить лидеров партий рейхстага об этом решении генералов, следствием чего были принятые в тот же вечер фракциями национал-либералов и Центра решения признать необходимой отставку Бетман Гольвега.

Такой мощной атаки не смог выдержать даже Бетман Гольвег. Узнав обо всем происшедшем 12 июля, он ночью отправил кайзеру свое заявление об отставке, и утром его отставка была принята. Крайне раздраженный тем, что ему пришлось сделать под нажимом Бетман Гольвега такую большую, с его точки зрения, уступку, как обещание ввести равное избирательное право в Пруссии, Вильгельм поспешил расстаться с канцлером раньше, чем придется, упаси боже, пойти еще на какие-нибудь уступки. Он поручил шефу своего гражданского кабинета Ва-лентини спросить у Гинденбурга, кого он хотел бы видеть на посту канцлера. Верховное командование предложило Михаэ-лиса, прусского комиссара по продовольствию, который, по словам Людендорфа, «некоторое время тому назад был в ставке и произвел впечатление подходящего человека». Вильгельм немедленно принял эту кандидатуру.

После отставки

Бетман Гольвег покинул должность с честью, убежденный, что шел по правильному пути. Он потерпел неудачу в своей политике, сам же и способствуя этой неудаче личными решениями в важнейших политических вопросах.

Уединившись в Хоэнфинове, Бетман Гольвег горько обдумывал степень виновности Германии и его лично в этой кровавой бойне. Тем не менее в ноябре 1919 г. на заседании комиссии рейхстага по расследованию причин войны и катастрофы 1918 г. он упорно защищал тезис об «оборонительной войне» со стороны Германии и возлагал главную ответственность на правительства России, Франции и Англии. Измотанный многомесячными дискуссиями и раздумьями о виновности в войне, он умер 1 января 1921 г.

Бетман Гольвег был, пожалуй, самым значительным канцлером империи среди семи наследников Бисмарка. Он лучше своих предшественников видел связь внутренней и внешней политики, считая, что больших успехов на международной арене Германия добьется, используя не армию и флот, а свою внутреннюю мощь — экономическую и политическую. Именно поэтому он пытался получить поддержку рабочего класса, профсоюзов и социал-демократии. Отдавая дань антивоенным настроениям социал-демократии, Бетман Гольвег занял иную по сравнению с предыдущими канцлерами линию во внешней политике. Он выступал противником наращивания военно-морского флота и старался оттянуть начало войны, хотя считал ее неизбежной. Это принесло ему доверие социал-демократов и поддержку ею военных бюджетов. Позже Вильгельм II писал: «Несостоятельность Бетмана как канцлера вполне выявилась, но он не получил отставки, потому что все знали — за него стоят рабочие».

Канцлер иллюзорно пытался наш и в Германии средний путь между «византинизмом» (авторитарным режимом) и демократией. Он хотел модернизировать политическую систему Германии не в духе западноевропейских демократий, а продолжив германские традиции, надеясь сохранить монархию и сделать рабочих ее союзником.

Логика войны привела к тому, что в июле 1917 г. в Германии установилась диктатура призванных самим же канцлером генералов. Его же политика потерпела полное поражение. Канцлеру отказали в поддержке все партии, которые в июле 1917 г. были единодушны в требовании его отставки.

Драма Бетман Гольвега как политика заключалась в том, что он не мог перешагнуть через самого себя. Человек, рожденный в XIX в., он искренне верил в монархию. Но, политик XX столетия, он так же искренне верил в возможности демократии. Драма Бетман Гольвега как политика коренилась и в его личных качествах: человек долга, он не мог изменить кайзеру и полностью встать на сторону либералов и демократов. Бетман Гольвег был первым среди немецких политиков, кто понял, что свой статус великой державы Германия поддержит не столько военной мощью, сколько внутренним сплочением нации, независимо от политических и классовых различий. Поэтому его заботили не комбинации внутри рейхстага, а поиск прочного союза канцлера и парламента с опорой на центристские силы и социал-демократов. Политическая мысль Бетман Гольвега шла в русле идей реформизма, которые он пытался воплотить в жизнь в годы войны с размахом, подобным Ллойд Джорджу в Англии или Вильсону в США.

Литература

Gutsche W. Aufstieg und Fall eines kaiserlichen Reichskanzlers. Theobald von Bethmann Hollweg 1856–1921. Ein politisches Lebensbild. Berlin (DDR), 1973.

Hildebrand K. Bethmann Hollweg. Der Kanzler ohne Eigenschaften. Bonn, 1979.

Jarausch K.H. The Enigmatic Chancellor. Bethmann Hollweg and the Hubris of Imperial Germany. New Haven; London, 1973.

Vietsch E. von. Bethmann Hollweg. Staatsmann zwischen Macht und Ethos. Boppard a. Rh., 1969.