Свежесть утра наполнила воздух ожиданием. Все было готово. Я, как обычно, пошел на тренировку, но много не плавал. Пожаловался на плохое самочувствие и сказал, что после обеда не приду. Тейя посмотрела на меня вопросительно, но ничего не сказала. Интересно, как много она знала.

Море для моей цели выглядело превосходно: волны около трети метра высотой, спокойно катящиеся, стабильные, насколько хватал глаз. Такой же прогноз погоды дали на ближайшую пару дней.

Направляясь после обеда в общежитие, следил, нет ли хвоста КГБ. Кажется, горизонт ясный. Соседа по комнате тоже нет. На всякий случай еще раз убедился, что все готово: снаряжение уложено в сумку, похожую на ту, с которой обычно ходил на тренировки. Купальные принадлежности, пояс с документами, игла и компас, прикрепленные к поясу, небольшой нож. Взял самое необходимое, понимая, что каждый лишний грамм будет мешать достичь цели.

Наконец, я был готов. И, лежа на кровати, коротал последние часы. Надо быть на полигоне прямо перед заходом солнца. Как знать, может быть, в это самое время сюда уже нагрянут с арестом?

Около пяти часов, минут за двадцать до предполагаемого возвращения моего соседа с завода, я прошел по длинному коридору общежития и выпрыгнул из окна второго этажа на пустынный задний двор. Затем перелез через невысокий штакетник и быстро пошел по тропинке в сторону пляжа. Все шло согласно плану. Достигнув полигона, через дыру в заборе пролез внутрь. Снял с руки часы и закопал их в жесткую, сухую от зноя землю. Они мне были больше не нужны. Это был мой последний вечер на советской земле. Нужно было залечь в траве и переждать час-полтора до наступления сумерек.

Заброшенный полигон с ветхим забором вокруг него стал моей стартовой площадкой. Высокие тополя, росшие по краям размытых оросительных каналов, покачивались под легким ветерком, подобно вытянутым антеннам, отбрасывая последние вечерние тени на забор.

Пролежав, как мне показалось, бесконечно долгое время в траве, осторожно огляделся вокруг, просматривая каждый кустик. Оставалось примерно еще около получаса до того момента, как начнет темнеть и включатся прожектора. Ощупал мое снаряжение. Все было в порядке: ласты в сумке, герметично упакованные документы, нож, игла, компас, даже плитка шоколада для подпитки, которую прихватил в последнюю минуту.

Я начал продвигаться ближе к берегу, медленно переползая по высокой траве. Услышал голоса впереди себя. Пограничный наряд? Или просто жители пришли за травой?

У меня не оставалось времени выяснять Надо было предполагать худшее. Нельзя было двигаться ни вперед, ни назад. В любой момент вспыхнут прожектора. В общежитии мой сосед мог уже заметить мое исчезновение и сообщить в КГБ.

Я сделал единственно возможную в моем положении вещь. Надел снаряжение и сполз в пахнущую тиной воду оросительного канала. Вода была солоноватой — канал соединялся с морем.

Следующая задача — миновать предполагаемый наряд пограничников без малейшего всплеска или шума. Я нырнул и тихо поплыл, гребя руками брассом, ногами в свободном стиле. Проплыл таким способом метров сто, едва показываясь из воды, затем осторожно высунул голову наружу. Огоньки сигарет и голоса были позади. Я продолжал плыть и нырять. Берег начал растворяться в наступающих сумерках.

Через несколько сотен метров я перевернулся и поплыл на спине. Первые бледные огоньки стали появляться в городе. Семьи собирались на ужин, шла обычная, мирная беседа, мужчины пропускали стаканчик красного вина, женщины подавали острые грузинские блюда, которые я успел полюбить.

Я почувствовал огонь другого вина в крови. Оно обострило чувства и влило тонус в мышцы. Море ритмически покачивало тело, когда я продвигался вперед. Сердце вызванивало единственное слово: «Турция… Турция… Турция…»

Радость, столь внезапная и столь непривычная за последнее время охватила меня. Я сделал это! Я сбежал! Ладони врезались в воду, тело, движимое ластами, скользило сквозь воду почти без усилий.

Я мысленно видел майора Эмниешвили, распекаемого начальниками, уже без его высокомерной усмешки. Ха-ха! Вы думали, я буду ждать, пока вы меня возьмете? Я видел гэбэшников, яростно перерывающих оставленные мною вещи. Счастливо!

Включился первый прожектор. Он хлестнул море подобно щупальцу гигантского осьминога. Я глубоко нырнул, чувствуя, как растет давление в ушах. Все мои тренировки, испытания на пляже будто бы испарились. Теперь я остался с опасностью наедине, без всякой подстраховки.

Вынырнул на поверхность, задыхаясь. Если так реагировать на каждый прожектор, далеко не уйти. Напомнил себе: просто лежать чуть-чуть под поверхностью воды, распластавшись, как медуза, чтобы сберечь силы и не быть обнаруженным.

Почти тотчас же луч прожектора опять прошел надо мной. Я нырнул, на этот раз не столь глубоко. «Медуза, — повторял себе, — медуза». В промежутках между ныряниями быстро плыл, чередуя свободный стиль и движение на спине.

Радость, которую я испытывал поначалу, испарилась.

Впереди и позади прожектора полосовали море. Время от времени луч неожиданно двигался ко мне, заставляя держаться в тревожном ожидании.

На платформах прожекторов стояли молодые солдаты с неутоленным инстинктом охотников и рыбаков. Гордые, они выловили бы меня, извивающегося, как пойманная рыба, и доставили на заставу. Там меня демонстрировали бы как военный трофей, а молодых солдат наградили, дали медали за мужество в поимке опасного беглеца, скорее всего, шпиона.

Вода стала холоднее. Скоро над горами взойдет луна, дав мне еще один ориентир. Я двигался как мог параллельно берегу, наверно, километрах в четырех — пяти от него. К тому моменту, когда лучи прожекторов достигали меня, они становились бледными и бессильными. Теперь я нырял почти механически, всплывая, как только они проходили, иногда даже секундой ранее. Плыл, в основном, на спине. Это было чуть медленнее, но надежнее для длительного плавания. Во-первых, так лучше видны прожектора и берег. Во-вторых, я знал, что при плавании свободным стилем более сильная правая рука постепенно заворачивает меня влево, заставляя плыть по кривой. Это удлиняет путь.

После того как несколько первых прожекторов осталось позади, в сознании начали всплывать воспоминания о прошлом. Вот мой дед Василий сидит на кровати, с расстегнутой рубахой, обнажающей грудь, которая некогда выглядела, как бочка, а теперь, изможденная возрастом и болезнью, напоминает ощипанную курицу. Его потрепанная Библия лежит на грубо сколоченной тумбочке рядом с кроватью. Он каким-то волшебным способом превращал атеистические передачи по радио в религиозные. «Вот видите, — восклицал он ликующе, — теперь они говорят о Боге даже по государственному радио!».

Мне было жаль деда, и я беспокоился о том, что случится, когда он умрет. Как ребенок, я интересовался: увижу ли, как он отправится на небо? Он был святым человеком. И будут похороны с оркестром, и я смогу прийти на его могилу и попробовать вкусных ягод земляники, которая, как я знал, там росла. «Дорогой мой старый дедушка, — думал я, — ты и бабушка были немногими светлыми пятнами моего детства».

У меня не было времени посетить их могилы до отъезда. Возвращусь ли я когда-нибудь?

Я видел лица докторов, которые меня освидетельствовали. Они выглядели так, как я себе представлял членов святой инквизиции. Я не был для них человеческим существом, а животным, крысой, которую нужно усмирить, перед тем как уничтожить, втоптать в землю, удобряя рай для них и их близких.

Я, должно быть, плыл уже два или три часа по темнеющему ночному морю, когда услышал рядом с собой всплеск. Длинное продолговатое тело, блестевшее в лунном свете, двигалось за мной. Акула? Опасных акул в Черном море не бывает, только маленькие разновидности, не страшные для человека. Мелькнул плавник — дельфин! Это был небольшой экземпляр, может быть, моего возраста в дельфиньем исчислении. Итак, у меня появился спутник. Мы оба двигались, как бы резвясь, вдали от берега. Грация дельфина, которая всегда восхищала меня, теперь казалась почти сверхъестественной.

Это был хороший знак. Пограничники могли увидеть дельфина и решить, что это пара дельфинов, плывущая вместе. Мои мысли, умиротворенные, вернулись обратно в Колпашево.

Мать стояла на пустой автобусной остановке. Напоследок она сделала движение ко мне, как будто хотела обнять. А я, уже гордый от грядущей свободы и растущей возмужалости, отвернулся и вошел в автобус. Когда автобус стал удаляться, она уменьшилась в размерах до маленькой точки, а затем и вовсе исчезла за поворотом…

Я миновал очередной прожектор без происшествий. Хотя все еще нырял каждый раз, когда над головой проходил луч. Под водой, как мне казалось, я иногда улавливал тень дельфина. Вода становилась все холоднее. Проплыл ли я уже устье горной реки Чорох?

Почувствовав первые признаки усталости, вспомнил про шоколад, уложенный мной в пластиковом пакете в плавках. Но смог отогнать искушение. Через несколько часов голод будет сильнее.

Вода стала еще холоднее. Неужели это струи горной речки, так далеко в море? Я должен был уже ее миновать. Возможно, берег ближе, чем мне кажется? Почувствовал, как мизинец на левой ноге сгибается с тем предательским ощущением, которое предшествует судороге. Резина ласт холодила ступни. Стал двигать ногами по плавной скользящей дуге, уменьшив силу гребка и, как всегда, избегая малейшего всплеска. Скорость спала, и я почувствовал, как меня начало относить течением от берега.

Вскоре вода стала теплее. Видимо, я проплыл устье Чороха. Мое плавание продолжалось уже пять или шесть часов. Забыв о судороге и холодной воде, я больше не обращал внимания и на прожектора — их свет был далеким и рассеянным. Тело превратилось как бы в живые часы, отсчитывающие время каждым ударом сердца и каждым движением рук и ног. Сознание опустело.

Вдруг сильный луч света лег прямо рядом со мной. Я инстинктивно нырнул, глотая воду, объятый ужасом от новой, неведомой опасности. Неужели я по незнанию подплыл близко к берегу или же прожектор каким-то образом выдвинулся в море?

В тот же момент я услышал под водой ритмичный постоянный звук. Это патрульный катер, догадался я. Сколько их бороздит море, с погашенными огнями. Ныряя снова и снова, я уплывал от опасности. Мой спутник-дельфин исчез в бездне моря.

Оно было полно ловушек. Я слышал о сонарах, которые обнаруживали объекты в море. Их зона действия была ограничена, и они не делали различия между большой рыбой, пловцом или аквалангистом. Но если пограничники заподозрили нарушителя, они могли выслать в зону патрульный самолет. Если же и он ничего не обнаруживал, у пилота был приказ сбросить небольшую глубинную бомбу — на всякий случай. На следующее утро я мог плавать животом вверх среди других рыб.

Я больше не упивался ликованием и мечтами. Против моих жалких ласт и меня стояли сотни профессиональных солдат, оснащенных новейшими техническими средствами. Ничто, кроме чуда, казалось, не поможет мне безопасно достичь цели.

На суше было бы то же, никакой разницы. Возможно, даже труднее. Я слыхивал о мотках очень тонкой проволоки, которая могла задушить человека. Чем сильнее ты барахтаешься, чтобы освободиться, тем сильнее тебя сдавливает. Бывают также растяжки, запускающие сигнальные ракеты при малейшем прикосновении. Есть еще контактные проволоки, посылающие сигнал на заставу при касании или разрыве, и даже ложные границы, заставляющие неопытного беглеца потерять бдительность.

Прошел еще час. Я все больше и больше ощущал жажду и голод.

Уже появился слабо мерцающий свет, рассвет пролагал путь над скалистым горным берегом. Луна начала растворяться в молочно-светлом небе. Скоро станет светло.

Прямо передо мной, в бухте, прожектор посылал свои лучи в море, борясь с остатками ночи. Смогу ли я миновать его и достигнуть берега до наступления дня? По слухам турки слабо охраняют свою границу, и, бывает, советский патруль ловит беглецов даже в турецких территориальных водах или на их территории. Рассказывали даже о случаях, когда советские пограничники отбивали беглецов от турок. Я мгновенно принял решение и поплыл к берегу. У меня не было представления о том, что буду делать, когда достигну земли, знал только, что берег охраняют пограничники с собаками. Ведомый каким-то инстинктом, я плыл прямо в бухту, очертания которой начали проявляться по мере того, как небо светлело.

Издалека я различил на берегу большую пещеру. Приблизившись, увидел огни и услышал металлические звуки. В глубине пещеры, вдали от входа, на поверхности воды проступали контуры сигарообразного тела подводной лодки. Времени разглядывать не было, да и слишком опасными показались мне мои соседи. Я еще не знал, что этот участок границы окажется для меня спасительным.

Я быстро поплыл к другой стороне бухты, прочь от пещеры. Вскарабкался на берег между большими камнями и нашел себе укрытие в расщелине. Немного отдохнув, нащупал пакет с шоколадом. Он был здесь, в моих плавках. Разорвал пакет и набросился на содержимое. Холод начал охватывать меня, как только я перестал двигаться. Рассвет близок, скоро взойдет солнце и согреет.

Я положил ласты под голову вместо подушки и вжался поглубже в свое укрытие. Солнце поднялось над морем, погасив прожектора. Пограничники, должно быть, сменяют свои наряды. Я был где-то близко, очень близко к границе.

Под лучами восходящего солнца море словно подобрело. Волны накатывались на берег в нескольких метрах от меня, мягко переговариваясь со скалами. Я вытянулся и, прежде чем сам это ощутил, заснул тревожным сном.

Наяву или во сне я услышал лай собак. Проснулся и огляделся вокруг. Собак не было. Солнце всходило. Выглянул из-за камней: берег казался пустынным, хотя дальше был виден забор из колючей проволоки. Только напрягая слух, я слышал, как лаяли собаки. Пограничники регулярно прочесывают берег с собаками-ищейками. Смогу ли я избежать встречи с ними? База подлодок, вероятно, относится к ведению военно-морского флота, так что, можно надеяться, ограждена своим собственным забором и охраняется отдельно. Несколько часов прошли в полузабытьи.

Солнце садилось. Еще пара часов, и я буду готов плыть дальше. Наконец, солнце зашло за гору позади меня. Далеко-далеко был слышен лай собак. Ночь спешила скрыть все завесой темноты. Я чувствовал себя отдохнувшим, хотя все еще был голоден и хотел пить — длительное плавание вызвало обезвоживание организма. Лежа без движения, я страдал и от переохлаждения прошлой ночи, и только тепло, накопленное прибрежными камнями, еще согревало тело.

Когда опустилась тьма, я соскользнул в воду и вновь поплыл.

Последний прожектор, установленный внутри бухты, двигался по гораздо меньшей дуге, чем все предыдущие. Это означало, что нырять придется чаще. Другого выхода не было. Плыть дальше от берега означало удвоить, а то и утроить дистанцию. Я не мог себе это позволить. Весь путь до Турции следовало преодолеть до следующего рассвета. Я поплыл прямо через бухту, держась примерно в двух километрах от прожектора. Двигаться приходилось медленно, с частыми погружениями и быстрыми рывками вперед в промежутках. Через пару километров руки и ноги стали как бы резиновыми, — теперь я чувствовал куда большую усталость, чем в предыдущую ночь.

Когда я был почти на середине бухты, луч прошел надо мной и остановился. Чтобы спастись от него и сэкономить энергию, пришлось изобрести новый способ дыхания: я нырнул, всплыл и лежал, слегка повернув голову в сторону, рот чуть-чуть над водой. Прожектор все не сдвигался. Неужели выследили? Море вокруг искрилось от рассеянного света. Я чуть приподнял голову и огляделся. Яркое пятно света смотрело прямо на меня немигающим глазом. «Конец», — пронеслось в мозгу. Сейчас услышу гул патрульного катера. Однако луч прожектора, как пришел неожиданно, так и ушел прочь. Может, пограничники прикуривали очередную сигарету? Я никогда не узнаю, какое чудо или случай спасли меня.

До чего же медленно продвигался я в сторону турецкого берега! Он казался мне таким близким и… таким далеким. Если б не последний прожектор, можно было доплыть до него за пару часов. Я плыл, и время перестало существовать. Приближался рассвет. Тело совершенно обессилело, плыть приходилось на спине, с каждым новым гребком руки еле двигались, и ноги брали на себя большую часть работы. Я наполовину плыл, наполовину тонул, иногда непроизвольно глотая морскую воду. Наконец, мои колени коснулись песка. Я выполз на берег и лег, почти бездыханный.