I

Сэм Харрисон ловко вывернул свое подвижное тело из серебряно-голубого «форда-Аэростар», который он припарковал на Кью-стрит в Джорджтауне. «Рассказы-ужастики и страшные игры пользуются популярностью, — думал он, запирая машину и включая сигнализацию, — и весьма заслуженно. Но не домашние страшилки перед сном или сказки у костра, к которым мы привыкли с детства, а вполне реальные, порожденные самой жизнью, ужасы, поджидающие нас каждый день. Один из них я переживаю сейчас. Вот-вот и сам стану частью чего-то кошмарного. Как это просто! До смешного легко преодолеть незримый барьер и окунуться в кромешный мрак».

Вот уже две долгих недели Сэм тенью следовал за Дэниэлом Фитцпатриком. Следовал повсюду: и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Бостоне, и, наконец, здесь, в Вашингтоне. Сегодняшним вечером Сэм собирался убить сенатора Соединенных Штатов. Хладнокровно, чтобы это смахивало больше на казнь. И никто не догадается, по какой причине. Не будет ни малейшей зацепки, которая в дальнейшем могла бы оказаться кончиком ниточки, ведущей к нему.

Это являлось первым и самым основным правилом игры под названием «Джек и Джилл».

Своего рода руководством, рекомендующим, как именно осуществляется слежка выбранной жертвы. Он был убежден в правильности этой тактики, когда занял свой пост на Кью-стрит у дома 211.

Даже если кто-нибудь и обратил бы на это пристальное внимание, никаких явных признаков преследования он бы не заметил. То, чем сейчас занимался Сэм, скорее, можно было считать провокационной вылазкой, нежели скрытым наблюдением за сенатором Фитцпатриком. Тем более, если учесть огромное до неприличия количество коктейлей, поглощенных Харрисоном за это время в «Монокле», его любимом вашингтонском баре. Это было чистейшим безумием, и Сэм прекрасно отдавал себе в этом отчет. Но он ни на йоту не сомневался в собственной нормальности, и к тому же свято верил в его величество случай.

Через некоторое время, ярдах в тридцати, на противоположной стороне мокрой от дождя улицы, появился Дэниэл Фитцпатрик собственной персоной. Точно по расписанию, почти секунда в секунду.

Сэм наблюдал, как тот неторопливо выбирался из своего темно-синего двухместного «ягуара», модели 1996 года. На сенаторе было серое пальто и шелковый, невообразимой расцветки шарф. Его сопровождала стройная изящная женщина в черном платье. Через левую руку дамы был небрежно перекинут плащ от Барберри. Она смеялась чему-то только что рассказанному ей Фитцпатриком. Женщина, хохоча, гордо откидывала назад голову, напоминая грациозную игривую лошадку. Струйка ее теплого дыхания легким облачком таяла в прохладном вечернем воздухе.

Она была, как минимум, лет на двадцать моложе почтенного сенатора. И, как знал Сэм, его женой женщина не являлась. Повеса Фитцпатрик вообще редко удостаивал супругу своим присутствием в постели. Блондинка слегка прихрамывала, что придавало парочке несколько заинтриговывающий и, уж во всяком случае, запоминающийся вид.

Сэм Харрисон весь подобрался. Дважды отмерь, а при необходимости, и пять раз не поленись. Он внимательно и критически в последний раз оценил обстановку. Сэм прибыл в Джорджтаун в четверть двенадцатого. По внешнему виду он ничем не отличался от проживающих здесь респектабельных и уважаемых граждан. В общем, он полностью соответствовал той роли, которую собирался сыграть.

Достойная партия в очень хорошем спектакле — одном из самых значительных в истории Америки.

Словом, главная мужская роль.

Ему не нужны были очки, но те, что он надел сегодня — профессорские, в черепаховой оправе — придавали Сэму еще больше солидности.

Сегодня он был блондином, хотя натуральный цвет его волос сильно отличался от выбранного оттенка.

К тому же, он был вовсе не Харрисон, и даже не Сэм, хотя предпочитал называться этим именем.

Специально для этого вечера он надел мягкую кашемировую черную водолазку, темно-серые брюки со складкой и отворотами и светло-коричневые ботинки. В обычное время он был не слишком привередлив в одежде и не придавал своему наряду особого значения. Со своей коротко постриженной густой шевелюрой он сейчас чем-то напоминал Кевина Костнера в «Телохранителе», фильме, который Сэм почему-то недолюбливал. Он быстро шел к дому 211, небрежно помахивая небольшой черной сумкой. За ее тонкой кожей скрывалась портативная видеокамера.

Он собирался запечатлеть на пленку как можно больше из того, что должно было произойти. Так делается история. Действительно история: Америка конца столетия, Америка конца эпохи, Америка своего собственного конца.

Без четверти двенадцать он вошел в дом через служебный вход, где воняло мочой, пылью и плесенью. Он поднялся пешком на четвертый этаж, где у сенатора располагалась его столичная квартира: небольшой кабинет, одновременно служащий и любовным «гнездышком».

До полуночи оставалось еще десять минут, а Сэм уже стоял перед дверью с номером 4-J. Время его пока не поджимало, и все шло так, как он планировал.

Полированная дверь из красного дерева распахнулась прямо перед его носом.

Он уставился на светло-пепельную блондинку, худощавую, но с великолепной фигурой. С близкого расстояния она выглядела несколько простоватой, не так, как издали. Это была та же прихрамывающая женщина, которая приехала на синем «ягуаре» вместе с Фитцпатриком.

Золотая заколка в ее волосах и такой же галстук (этакая львица после посещения музея Современного искусства в Нью-Йорке) являлись единственными предметами туалета, скрывавшими ее ослепительную наготу.

— Джек, — прошептала она.

— Джилл, — улыбнулся он в ответ.

 

II

В совершенно другой части Вашингтона, в абсолютно ином мире, другой будущий убийца затевал не менее страшную игру. Убежищем ему служили несколько высоких сосен и кряжистых старых дубов в глубине Гарфилдского парка. Он устроился поудобней в некоем подобии шалаша, образованном нависающими ветвями деревьев и густыми зарослями кустарника.

— Пора бы заняться делом, — еле слышно прошептал он, хотя в этом глухом и тихом уголке не было видно ни единого человека. Того, кто скрывался в зарослях, ожидало, как он сам думал, увлекательнейшее приключение. Плод его безудержной фантазии. Он верил в это всем телом, сердцем и тем, что еще оставалось от его души.

Усевшись, скрестив ноги, прямо на сырую траву, человек принялся заниматься своим лицом и прической. В его голове, словно пропущенная через мощные колонки, грохотала мелодия рок-группы «Хоул». Вещица была хороша, и он любил ее до смерти. Изменить свою внешность до неузнаваемости, в сущности, являлось для него пустяком, зато давало возможность легко скрыться. Но, Бог мой, от кого ему нужно было прятаться?!

Закончив с маскарадом, он выступил из тени деревьев. Человек громко расхохотался, он сегодня с утра буквально лопался от смеха. Его затея была настолько глупа, что казалась просто восхитительной. Ему припомнилась старая дурацкая шутка:

Розы — красные, Фиалки — голубые. Я шизофреник. И я тоже.

Круче крутого!

Сейчас он действительно выглядел старой и потрепанной бездомной задницей. Этакий безнадежный, отживший свое, пердун. Совершенно убогий тип, прямо как из песни «Акваланг». Из гримерного набора для актеров он выбрал седой растрепанный парик и неопрятную клочковатую бороду цвета «соли с перцем». Возможные ошибки его актерского мастерства легко скрывал бесформенный балахон с огромным капюшоном.

На спине его наряда красовалась выцветшая надпись: «Счастье, счастье. Радость, радость».

«Какое же невероятное, умопомрачительное приключение сейчас произойдет, — ликовал он в душе. — Счастье, счастье. Радость, радость. В этом-то и весь кайф!»

Парадоксальность предстоящего буквально разрывала его на части.

Будущий убийца зашагал через парк, все более и более увеличивая темп. Вскоре он почти бежал, направляясь к притоку Потомака речке Анакостия.

Постепенно пустынная местность оживлялась: появились прогуливающиеся бродяги, влюбленные парочки, городское хулиганье и еще Бог весть кто. Преобладали чернокожие, что, впрочем, было в порядке вещей. Даже, пожалуй, к лучшему. В Вашингтоне к черным относились наплевательски. Таков уж непреложный факт.

— Акваланг, акваланг… — мурлыкал он себе под нос старый мотив в стиле рок-н-ролл, продолжая вышагивать дальше. Песенка действительно была древней и принадлежала незабвенной группе «Джетро Талл». В его голове, даже во время сна, продолжала звучать рок-музыка. Наушники, на все времена. Богом данные стереонаушники. Он помнил почти всю историю рок-н-ролла наизусть. Если бы случайно или насильно ему пришлось выслушать другую музыку, она оставила бы его совершенно равнодушным.

— Круче крутого! — вновь рассмеялся человек. И впрямь, настроение у него сегодня было преотличное. Все предстоящее вызывало у него эйфорию, истому и сладостное легкое головокружение. Самое лучшее время и, одновременно, самое поганое. Лучшее и поганое, поганое и еще поганее?

Место убийства было определено им заранее. Густой ельник и заросли других вечнозеленых деревьев, подходящих вплотную к Юго-Восточной автостраде. Тишина, безлюдье и лесная чаща — что может быть лучше?

Лесополоса располагалась перпендикулярно целому ряду низеньких желтых кирпичных домишек и популярному винному погребку на 6-й улице. Разведка местности была произведена уже давно, и он буквально влюбился в этот славный уголок. Сейчас человек уже видел детишек из начальной школы Соджорнер Трут, бесцельно слонявшихся возле кондитерской лавки. Маленькие педики выглядели в этом нежном возрасте очень соблазнительными. И умненькими.

Даже чересчур: маленькие сраные хитрожопые роботы! Вы и не поверите, насколько я ненавижу вас! Злобные мелкие паразиты! Де-тиш-ки-и-и! Все такие хорошенькие! Тьфу!

Он согнулся и, кряхтя, с трудом протиснулся в самую гущу низкорослого кустарника. Здесь ему предстояло заняться еще одним серьезным делом. Человек принялся, один за другим, надувать разноцветные воздушные шары: красные, оранжевые, синие и желтые.

Огромные цветастые хреновины, перед которыми не сможет устоять ни один маленький ребенок, если только он не родился безнадежным кретином. Что же касается человека, надувавшего это латексное чудо, то он ненавидел подобную искусственную красивость. Ненавидел до отвращения. Но у большинства ребятишек шары всегда вызывают восторг. Поэтому все рассчитано верно.

Привязав к одному из шариков крепкий десятифутовый шнурок, он надежно закрепил его за одну из веток.

Человек вытолкнул шар вверх, и тот, подхваченный порывом ветра, поднялся над кустами, напоминая симпатичную отрезанную голову.

Итак, он приготовился ждать в своей кустарниковой пещере.

— Сегодня я должен отправить кое-кого в помойку, — он то ли пел, то ли шептал заклинание. — Должен, должен. Просто должен, должен.

Неожиданно рядом с его укрытием послышался шорох, и он услышал, как, щелкнув, сломалась ветка. Кто-то пришел к нему в гости.

Человек замер, весь превратившись в слух. Под чьей-то невидимой рукой трещали раздвигаемые кусты. Все шорохи для него, затаившегося, как зверь, звучали необычайно громко.

Разум на время оставил человека: он был страшно напуган, словно тот, кто ломился сейчас через заросли, хотел добраться до него самого. Адреналин бешеным потоком ударил в кровь. Горло сдавил спазм.

Вдруг в поле его зрения возникло лицо, вернее, половина лица: только лоб и глаза.

БЕЛКИ ЕЕ ГЛАЗ!

Смотрящих сквозь ветви прямо на него.

Теперь он увидел ее целиком. Симпатичную чернокожую девочку лет пяти-шести. А ребенок, в свою очередь, разглядел прятавшегося в кустах человека.

Я ВИЖУ ТЕБЯ, МОЯ СЛАДЕНЬКАЯ, ВИЖУ!

— Привет, — дружелюбно и беззаботно произнес он самым обычным тоном, какой нередко ему удавался. Он широко улыбнулся, и девочка почти улыбнулась ему в ответ.

— Тебе хочется большой красивый шар? — обратился он к ней. — Если хочешь, я могу поделиться. У меня целая куча этих шаров. Имеется даже вишневый шар, на котором написано твое имя.

Девочка стояла неподвижно и молча смотрела на незнакомца. Возможно, ее пугал внешний вид оборванца с шариками, а, может быть, ее удивило и смутило, что тот знает ее имя.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами незнакомец. — Тогда не видать тебе бесплатного шарика. Все нормально. Значит, сегодня шары я не раздаю. Нетушки.

— Да-а-а! Конечно, хочу! Ну, пожалуйста! — Глаза девчушки широко раскрылись, словно какие-то необыкновенные цветы. Красивая маленькая девочка с красивыми карими глазами.

— Что же ты такая робкая? — спросил он и добавил: — Ну-ка, иди сюда. Сейчас мы выберем для тебя самый большой и красивый шар. Давай-ка, посмотрим. Вот тут есть красный, яркий, как «глаз» светофора, небесно-голубой, оранжевый, словно апельсин и желтый, как спелая дыня. Любой из цветов радуги и еще много других.

Он состроил смешную рожицу, подражая кому-то из актеров. Может быть, даже Кевину Бэкону из фильма «Дикая река», который он взял напрокат неделю тому назад. Или с тех пор прошло уже две недели? Какая разница? Да наплевать! Пока он говорил, его рука все крепче сжимала миниатюрную бейсбольную биту, обмотанную электропроводом. Бита была длиной в восемнадцать с половиной дюймов. Именно при помощи таких инструментов банды местных хулиганов устанавливали свои законы в негритянских кварталах.

Он продолжал что-то говорить, обращаясь к девочке, самым сладким голосом, который сейчас звучал особенно издевательски.

— Красный, — нежно прочирикал он. Конечно же, красный, потому что именно такого цвета ленточка была вплетена в волосы ребенка. К тому же красный, как известно, — цвет верной любви.

Девочка робко шагнула вперед и вышла на полянку. Он успел обратить внимание, что ступни у нее были совсем крошечные. «Размер обуви со знаком минус», — пронеслось у него в голове. Она вытянула руку, чтобы дотронуться до разноцветных шаров, веревочки которых человек крепко держал в кулаке. Она даже не заметила, что у него сильно дрожит рука.

За спиной в это время он перехватывал рукоятку короткой, но довольно увесистой биты. Наконец, он выхватил ее и нанес девочке сильный удар.

Счастье, счастье. Радость, радость.

 

III

Была ли у них возможность быстро и без хлопот убраться отсюда после убийства? Особенно, если учесть высокое общественное положение жертвы и сам вызывающий характер преступления? Джек был уверен, что это им вполне по силам. Убить одного или даже нескольких человек и остаться при этом не только не пойманным, но даже и не подозреваемым — задача простая. Проще, чем она кажется на первый взгляд. Так происходило и происходит постоянно.

Тем не менее, Джилл была напугана и даже внешне выглядела напряженной. Но он не мог обвинять ее в этом. В «настоящей» жизни она была образованной, успешно делающей карьеру женщиной и ничем не напоминала какого-нибудь чудака-убийцу. Вовсе даже и не Джилл, она как нельзя лучше подходила для своей роли в этой сложнейшей из игр. Подходила почти идеально, так же, как и он — для своей.

— Он уже здорово набрался, почти отключается, — шепнула она Сэму в темной прихожей. — Даже хорошо, что он оказался такой внушающей отвращение похотливой свиньей.

— Ну, ты сама знаешь, как в обществе отзываются о нашем мальчике-повесе. Из него и сенатор никудышный, и любовник никакой.

Намек на улыбку, а скорее, легкая нервная гримаска, тронула лицо женщины:

— Звучит по-дурацки, но я могу поручиться за правильность такого утверждения. Ну, пошли, Джек.

Она легко обернулась на босых пятках, и бок о бок с Сэмом направилась в глубь квартиры. В ее походке наблюдался легкий изъян, но это только добавляло ей очарования. Он видел, как ее худощавая фигура движется в полутьме коридора, пока женщина не оказалась в небольшой проходной комнатке, тускло освещенной единственной лампой. Они направлялись к спальне.

Стараясь не шуметь, пара миновала гостиную, где, возле мраморного камина, гордо стоял развернутый американский флаг. От одного вида звездно-полосатого стяга и дурацких цветных фотографий на стенах, изображавших всякую ерунду, вроде регаты у мыса Код, Сэм испытал глубочайшее отвращение.

— Эт-то ты, моя милая? — прогремел хриплый, пропитанный виски, голос откуда-то из-за стены гостиной.

— А кто же еще? — игриво отозвалась Джилл. Джек вместе с ней появился в спальне:

— Итак, открываем вечер сюрпризов, — торжественно произнес он, извлекая полуавтоматическую «Беретту» и направляя ее прямо в голову сенатора.

Рука его была тверда, а в голове — полная ясность. Вот так делается история. И отступать уже поздно.

Дэниэл Фитцпатрик чуть приподнялся на кровати вне себя от удивления и ярости:

— Что здесь происходит, мать твою… Это что еще за педик? Как ты, черт побери, сюда проник? — Его лицо и шея побагровели.

Несмотря на серьезность ситуации, Джек не смог сдержать улыбки. Сенатор, распластавшийся на громадной постели, напоминал ему кита, выброшенного на берег, или, скорее, пожилого моржа.

— Ну, если так можно выразиться, я — твое презренное и грязное прошлое, которое наконец-то догнало тебя, сенатор, — заявил Джек. — А теперь заткнись. Прошу тебя. Тогда все это произойдет быстро и легко.

Он уставился на сенатора и неожиданно припомнил строчки из недавно прочитанной статьи, где кто-то, присутствующий на выступлении Фитцпатрика, заметил: «Господи, да он уже почти старик». И действительно, Дэниэл был седовласым, толстомордым, расплывшимся от жира стариканом.

Но, помимо всего прочего, он являлся врагом. Джек раскрыл сумку и подал Джилл пару наручников:

— За каждую руку к стойкам кровати. Заранее благодарен.

— С превеликим удовольствием, — изящно склонила голову Джилл. Это изящество сквозило в каждом ее слове, в каждой улыбке и каждом движении.

— Ты что, тоже в этом участвуешь? — вытаращился Фитцпатрик на блондинку, которую несколько часов назад подцепил в баре и видел практически впервые в жизни.

— Нет-нет, — улыбнулась Джилл. — Просто на меня произвели неотразимое впечатление твое жирное брюхо и густой запах алкоголя.

Следом за наручниками из сумки появилась видеокамера, которую Джек также передал женщине. Она тут же направила ее на сенатора и, отрегулировав резкость, приступила к съемке. Что-что, а с камерой обращаться Джилл умела.

— Какого черта вы делаете? — Выцветшие голубые глаза сенатора сначала широко раскрылись от удивления, а потом в них заметался неподдельный страх. — Что вам надо? Что тут происходит? Черт, я все-таки сенатор Соединенных Штатов!

Джилл сначала сфокусировала камеру на испуганных глазах Фитцпатрика, затем изменила ракурс, чтобы захватить всю панораму, а потом снова вернулась к его обиженному лицу.

Джек едва не рассмеялся, услышав это неуместное и чисто показное проявление храбрости и достоинства. Впрочем, это было вполне в духе Фитцпатрика.

Вот так вот! Пары виски, затуманившие его мозг, разом улетучились без следа. До сенатора, наконец-то, дошло, что происходит на самом деле. Сдавленным от страха голосом, он прошептал:

— Я не хочу умирать.

Неожиданно из его глаз покатились слезы. Это было одновременно и странно, и трогательно:

— Пожалуйста, не делайте этого. Не причиняйте мне вреда. Этого просто не должно произойти. Умоляю, выслушайте меня. Ну, послушайте.

Джилл понимала, насколько важным окажется отснятый материал. Прямо хоть выдвигайся на соискание премии в Академии кинематографа. Эта лента вполне могла бы стать документальным фильмом века. Им же отснятая пленка была очень нужна в их игре, как инструмент для подготовки следующих сюрпризов.

Джек пересек комнату, и ствол «Беретты» оказался в нескольких дюймах ото лба сенатора.

С этого момента и начиналась тонкая игра. Правило второе: то, что ты делаешь, — история. Здесь важна любая мелочь, любой штрих. Не забывай об этом ни на секунду.

— Нам не о чем разговаривать, сенатор Фитцпатрик. Я пришел просто убить тебя, и ничего с этим не поделаешь. Когда-то ты был ревностным католиком, так что, если сохранил веру в Бога, можешь помолиться. Помяни и нас в своих молитвах: Джека и Джилл.

Это была проверка и собственного мужества. Сэм заметил, что его рука чуть дрожит. Не ускользнуло это и от внимания Джилл.

«Это всего лишь казнь, — успокаивал он себя. — Заслуженное приведение приговора в исполнение. Ну, и, конечно, это ужас, в котором мне приходится участвовать».

После первого выстрела с расстояния в несколько дюймов голова Дэниэла Фитцпатрика разлетелась, словно гнилая тыква. Сэм выстрелил еще раз. Дважды отмерь, но и дважды отрежь.

Итак, история была сделана.

Началась та самая Игра игр.

Джек и Джилл.

 

Глава 1

О нет! Снова наступило завтра.

Казалось, что я только-только сомкнул веки, как в дверь уже кто-то заколотил. Звук был настолько громким и тревожным, что напоминал сработавшую сигнализацию машины. Мало того, он был слишком настойчивым. Неужели беда сумела так близко подобраться к моему дому?

— Черт! Вот дерьмо! — прошептал я в мягкие и теплые складки своей подушки. — Оставьте меня в покое. Хоть раз дайте выспаться, как нормальному человеку. Проваливайте!

Потянувшись к лампе, я попутно уронил со стола несколько книг: «Дочь генерала», «Мое путешествие по Америке» и «Снегопад над кедрами». Произведенный ими шум окончательно вырвал меня из объятий сна.

Прихватив из ящика служебный револьвер, я, минуя детскую, зашлепал вниз по лестнице. Я услышал, или мне показалось, что ребятишки мирно посапывают. Перед сном мне пришлось долго читать им «Сказки кролика Питера». Не ходите в сад дядюшки Макгрегора, а то с вами случится неприятность. Такая же, как постигла вашего папочку, из которого тетушка Макгрегор сделала начинку для пирога.

Я крепче сжал рукоятку «Глока». Стук прекратился, а потом возобновился с новой силой. Скорее вниз!

Бросив взгляд на часы, я убедился, что было всего половина четвертого утра. Господи, помилуй! Поистине, колдовской час. В это время я чаще всего просыпаюсь, причем без всякого внешнего воздействия.

Продолжая спускаться по предательски крутым ступеням, я держался настороженно и подозрительно. Неожиданно опять наступила тишина.

Сам я продвигался бесшумно, чувствуя, как успел наэлектризоваться атмосферой предчувствия. Нет, ни день, ни даже раннее утро с этого начинать не стоит. Не ходите в сад дядюшки Макгрегора, а то с вами случится неприятность…

Я вошел в кухню, держа оружие наизготовку, и тут увидел источник разбудившего меня грохота. Первая тайна начинающегося дня была разгадана.

За стеклом задней двери маячила фигура моего друга и напарника. Он выглядел одновременно взвинченным и загадочным.

Это Джон Сэмпсон ломился ко мне в дом. Он с самого детства вносил в мою жизнь сплошные волнения и беспокойство. Вот и сегодня он выступил в привычной для него манере. За вес в двести сорок фунтов и рост, намного превышающий шесть футов, его прозвали «Два Джона» или «Человек-гора».

— Произошло убийство, — сообщил он, пока я отпирал замок и скидывал с двери цепочку. — И премиленькое убийство, Алекс.

 

Глава 2

— О Господи, Джон! Для тебя, вообще, существует понятие о времени? Ты хоть на часы взгляни. Сделай милость, убирайся к чертовой матери. Иди к себе домой и колоти в собственную дверь, сколько влезет.

Я застонал, помотал головой и потянулся, чтобы стряхнуть остатки сонливости. Может быть, мне все это только снится? Возможно, я еще сплю, обнимая свою любовницу-подушку, а на заднем крыльце нет никакого Сэмпсона? А, может быть, и есть.

— Дело подождет, — зевнул я. — Что бы там ни случилось.

— На этот раз не подождет. — Джон упрямо покачал головой. — Поверь мне, Шоколадка.

В доме что-то скрипнуло, и я резко развернулся на шум. Состояние тревоги, овладевшее мной спросонья, еще не отпустило меня.

На кухне стояла моя маленькая дочь с испуганным выражением на лице. Она стояла босиком в своей любимой цвета «электрик» ночной пижаме с бабочками. Следом за Дженни следовало последнее пополнение нашего семейства — красивая абиссинская кошка Рози, скачущая сразу через две ступеньки. Видимо, тонкий слух Рози еще раньше уловил шум внизу.

— Что случилось? — сонно протянула Дженни, протирая кулачками глаза. — Почему ты так рано встал, папочка? Случилось что-нибудь нехорошее?

— Иди, досыпай, дорогая, — как можно мягче обратился я к дочери. — Ничего не произошло. — Моя проклятая работа, из-за которой мне приходилось лгать собственному ребенку, достала меня даже здесь. — Мы сейчас с тобой поднимемся наверх, и ты спокойно ляжешь в постель.

Я подхватил ее на руки и зашагал по лестнице, потирая носом ее еще теплую со сна щеку и шепча на ухо какую-то ласковую чепуху. Уложив Дженни в кровать, я проверил своего сына Деймона. Им тоже скоро придется вставать и отправляться в свои школы. Дочери — в Юнион-стрит, а Деймону — в Соджорнер Трут. Пока я выполнял свои обязанности заботливого папочки, Рози постоянно путалась у меня под ногами.

Затем я оделся, и мы с Сэмпсоном, сев в его машину, поспешили к месту преступления.

Премиленькое убийство, Алекс.

И всего-то в четырех кварталах от нашего дома. На 5-ой улице.

— Нравится мне это или нет, но я уже окончательно проснулся. Хотя, скорее, не нравится. Рассказывай, — обратился я к Сэмпсону, разглядывая появившиеся впереди красно-синие «мигалки» полицейских машин и карет скорой помощи.

Всего в четырех кварталах от моего дома. Целая куча сине-белых автомобилей наших коллег сгрудилась в конце аллеи уже лишившихся листвы дубов, подходящих к самим жилым кварталам. Похоже, несчастье случилось как раз в той школе, которую посещал мой сын Деймон. (Школа моей дочери находилась в десятке кварталов в противоположной стороне). В голове у меня бушевал зимний ураган, и я почувствовал, как напряглось все тело.

— Это маленькая девочка, Алекс, — неожиданно дрогнувшим, мягким, несвойственным ему голосом, произнес Сэмпсон. — Шесть лет. Последний раз ее видели днем возле школы Соджорнер Трут.

Да, это была именно школа Деймона. Мы оба вздохнули. Джон любит моих детей ничуть не меньше меня, и они отвечают ему взаимностью.

Перед двухэтажным зданием школы уже толпилась куча народу. Похоже, сюда сбежалась половина округи, несмотря на столь ранний час. Повсюду в толпе мелькали озлобленные или растерянные лица. Кое-кто выскочил из дома в банном халате, а некоторые вообще были завернуты в одеяла. Дыхание толпы образовывало в морозном воздухе облачка пара, словно возле школы прогревало моторы множество машин.

«Вашингтон Пост» как-то писала, что за последний год только в столице погибло более пятисот детей моложе четырнадцати лет. Но собравшимся здесь людям это было хорошо известно, так что они могли вполне обойтись и без чтения газет.

Шестилетняя девочка. Убита в школе Трут или возле нее. Школа, в которую ходит Деймон.

— Ты уж прости меня. Шоколадка, — обратился ко мне Сэмпсон, пока мы выбирались из его машины. — Я подумал, что ты должен оказаться здесь и увидеть все собственными глазами.

 

Глава 3

Мое сердце бешено колотилось, и временами казалось, что ему тесно в грудной клетке. Мою жену Марию застрелили как раз неподалеку от этого места. Этот район всегда заставлял меня вспоминать всю прожитую жизнь. Я буду любить тебя вечно, Мария.

На школьном дворе я увидел старый и ржавый автобус из морга. Его внешний вид вызывал у меня самые неприятные чувства, как, впрочем, и у всех собравшихся здесь. Откуда-то издалека, из-за последних полицейских машин, неслась, грохоча басами, музыка в стиле «рэп».

Сэмпсон и я начали проталкиваться через испуганную взбудораженную толпу. Какой-то идиот обратился ко мне с вопросом: «Что за дела, шеф?», рискуя оказаться первым грузом ржавого катафалка. Вся территория школы уже была опоясана желтыми лентами полицейского заграждения.

Я, конечно, не такой гигант, как Человек-гора, но все же имею рост более шести футов, и вдвоем мы производим весьма внушительное впечатление. Да, тот еще дуэт, особенно, когда мы появляемся на месте преступления: Сэмпсон с огромным, наголо бритым черепом и в длинном, до пят черном кожаном пальто, и я — в куртке с эмблемой Джорджтаунского Университета, под которой не заметишь наплечной кобуры. Я всегда так одеваюсь для игры, которую называю «неожиданная смерть».

— Доктор Кросс здесь, — донеслись до моего слуха несколько приглушенных возгласов из толпы. Вот и мое имя теперь на слуху и поминается всуе. Насколько это возможно, я пытался проигнорировать голоса, блокируя от них свое сознание. Официально я считался заместителем начальника отдела по расследованию убийств, но, тем не менее, в последнее время работал как обычный уличный детектив. На данный момент меня это практически устраивало. Так и должно было быть. Для меня опять наступало «интересное» время. За время службы я видел уже столько убийств и насилия, что их с лихвой хватило бы на всю человеческую жизнь. Я уже снова всерьез подумывал о том, что, возможно, настало время вернуться к частной психиатрической практике. Впрочем, в последнее время я много о чем подумываю.

Сэмпсон слегка коснулся моего плеча, поняв, как мне сейчас тяжело. Он, кажется, видит меня насквозь.

— С тобой все в порядке, Алекс?

— Да, — солгал я вот уже во второй раз за это утро.

— Ну, конечно, с тобой всегда все в порядке, даже когда об этом и речи быть не может. Ты же у нас победитель драконов, не так ли? — Сэмпсон покачал головой.

Краем глаза я заметил молодую женщину в черном свитере с вышитой белой надписью: «Я всегда буду любить тебя, Тайшейка». Значит, опять смерть ребенка. Тайшейка. В нашем районе принято надевать на похороны детей черные рубашки с такими надписями, и у бабули Наны за долгие годы накопилась целая коллекция подобных туалетов.

Но тут мое внимание привлекла еще одна персона: женщина, стоящая поодаль от толпы, под нависающими ветками полуоблетевшего вяза. Казалось, она никак не вписывается в общую картину испуга и горя. Высокая и симпатичная, на ней был туго подпоясанный плащ, джинсы и туфли на низком каблуке. Позади нее стоял голубой «Мерседес».

Вот она! Вот женщина, созданная для тебя! — вдруг неожиданно возникла дикая и совершенно несвоевременная мысль, пришедшая из ниоткуда. Она взорвалась у меня в голове фейерверком какой-то нелепой и неуместной радости.

Мысленно я сделал зарубку на память: непременно выяснить, кто же она такая.

Я остановился, чтобы поговорить с молодым, развившим бурную деятельность, следователем. На нем была красная спортивная шапочка, коричневая куртка и такого же цвета галстук. Постепенно я начал успокаиваться.

— Скверное начало дня, Алекс, — нахмурился Рэйким Пауэлл, когда я подошел к нему. — Или, что касается меня, конец дня.

— Хуже и не придумать, — согласился я, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. — Что тебе известно, Рэйким? Есть что-нибудь особенное, за что можно будет зацепиться? Мне важно знать как можно больше.

Детектив быстро просмотрел свои записи в блокноте, потом пролистал несколько страниц назад:

— Девочку звали Шанел Грин. Она была любимицей всех учителей. Просто очаровашка, судя по тому, как о ней отзываются. Она ходила в первый класс. Жила в двух кварталах отсюда, в Нортфилд Вилледж. Родители работают, поэтому девочке приходилось добираться до дома самой. Это, конечно, не лучший вариант для такой малютки, но, сам понимаешь, другого выхода у Гринов не было. Сегодня они пришли с работы и увидели, что дочери дома нет. Около восьми заявили об исчезновении ребенка в полицию. Кстати, вон они стоят.

Я оглянулся и увидел молодую пару. «Они еще сами почти дети» — пронеслось у меня в голове. Грины выглядели совсем убитыми и растерянными. Я знал, что после этой страшной ночи они уже никогда не смогут быть такими же, как прежде. Да и никто не смог бы.

— Они сами вне подозрений? — вынужден был я задать стандартный вопрос.

— Думаю, что да, — вздохнул Рэйким. — Шанел была для них всей жизнью.

— Пожалуйста, наведи о них справки, и все тщательно проверь, Рэйким. Мне нужны данные на обоих. Кстати, как девочка очутилась здесь, на школьном дворе?

— Это вопрос номер один, на который мы не можем ответить, — мрачно признался Пауэлл. — Вопрос номер два: где она была убита. Ну, и номер три, как заключительный: кто это сделал?

Одного взгляда на Шанел было достаточно, чтобы понять, что ее тело сюда приволокли уже позднее, а убили совсем в другом месте. Я сразу понял, что предстоит проделать огромную работу.

— Уже известно, как именно она была убита? — обратился я к Рэйкиму.

— Лучше сам взгляни, — снова нахмурился тот, — и скажи, что ты думаешь по этому поводу?

У меня не было никакого желания осматривать труп девочки, но ничего другого не оставалось. Я чувствовал запах ее крови: так пахнет пригоршня медных монет, пролежавшая какое-то время в сырой траве. Мои мысли постоянно вращались вокруг моих собственных детей: Джанель и Деймона. И никак не удавалось справиться с пронзительной грустью, буквально сжигавшей меня, словно кислота, разбрызганная по всему телу.

Я опустился на колени, чтобы осмотреть труп шестилетней девочки, лежащей на растрескавшемся асфальте. Она скорчилась, приняв позу зародыша. Из одежды на ней оставались только розовые в голубеньких цветочках трусики. В ее косичку была вплетена красная ленточка, а уши украшали крохотные золотые сережки.

Милая, маленькая красавица. Она оставалась прекрасной даже после всего того, что с ней сотворили. Теперь мне предстояло выяснить, как это было сделано. Каким именно образом шестилетнюю девочку зверски убили, оборвав ее жизнь в одно ужасное и безумное мгновение.

Я осторожно повернул ее тело на несколько дюймов. Голова безвольно свешивалась набок: очевидно, были сломаны шейные позвонки. Она почти ничего не весила, словно младенец. Правая сторона ее лица практически отсутствовала. Или, проще говоря, стерта. Убийца нанес несколько ударов и с такой силой, что от правой половины лица не осталось ничего.

— Как он мог поступить подобным образом с такой красивой девчушкой? — бормотал я себе под нос. — Бедная Шанел, несчастное дитя. — Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и усиленно заморгал. Здесь и сейчас они не к месту.

Правый глаз девочки вытек, и теперь ее лицо напоминало маску, сложенную из двух разных половинок. Что могли означать эти два лица одного ребенка?

В Вашингтоне на свободу вырвался еще один дьявол.

На этот раз — убийца детей.

 

Глава 4

Во вторник, около шести часов утра, к дверям квартиры сенатора Фитцпатрика тихонько приблизился высокий худой человек, одетый в длинный черный плащ и шляпу с обвисшими полями. Он осмотрел дверь, ища следы взлома, но не обнаружил никаких повреждений.

Человек поймал себя на мысли, что ему до смерти не хочется здесь находиться. Он еще не мог с точностью предположить, что он обнаружит внутри квартиры, но чувствовал, что ничего хорошего ему там не увидеть. Случилось что-то из ряда вон выходящее, почти нереальное.

Ему было странно то, что он здесь находится. Это напоминало что-то вроде одной тайны, скрытой внутри другой. Но, тем не менее, он был тут.

Мужчина внимательно осмотрел все, находящееся в коридоре, подметив даже мелкие частички штукатурки на ковре. В коридор выходило еще восемь дверей. Он прекрасно справлялся с подобной рутиной. Работа сыщика чем-то сродни езде на велосипеде, не так ли? Да, пожалуй.

Он открыл дверь в квартиру 4-J пластмассовой пластинкой, похожей на кредитную карточку, только более тонкой и скользкой на ощупь. Вскрытие замков и проникновение в помещение тоже похоже на велосипедную езду: раз научившись, не забудешь навыков всю жизнь.

— Нахожусь внутри 4-J, — негромко произнес он в микрофон компактной рации.

По всему его телу начал выступать пот, а ноги предательски задрожали. Ему было не по себе, он трусил, поскольку находился в том месте, где пребывать ему было нежелательно. «Город Нереальбург», — мысленно характеризовал мужчина обстановку, в которой оказался.

Миновав прихожую, он оказался в небольшой комнате, со всех стен которой на него взирали портреты сенатора Фитцпатрика. Пока что никаких признаков постороннего присутствия или произошедших здесь неприятностей.

— Возможно, это просто мерзкая мистификация, — продолжал докладывать он в передатчик. — Надеюсь, так оно и есть… О! У нас появились проблемы.

Местом происшествия оказалась спальня, и тот, кто здесь побывал, оставил после себя жуткий беспорядок. Зрелище, открывшееся мужчине, представляло собой намного худшую картину, чем он мог вообразить.

— Да, плохи наши дела. Сенатор Фитцпатрик мертв. Дэниэла Фитцпатрика убили, — заговорил он, немного приходя в себя. — Мистификацией здесь и не пахнет. Тело принадлежит действительно ему. Кожа приобрела восковой оттенок, вокруг все забрызгано кровью. Господи, здесь очень много крови!

Мужчина нагнулся над телом сенатора и сразу почувствовал резкий запах сгоревшего пороха. Казалось, он ощущает его привкус даже на языке. Однако, обязанности пришедшего не ограничивались осмотром отвратительных результатов убийства, так как ему предстояло сделать еще многое. Он попытался взять себя в руки. Говоришь, езда на велосипеде, да?

— Два выстрела в голову почти в упор. Напоминает казнь. Входные отверстия на расстоянии дюйма друг от друга.

Человек тяжело вздохнул, собрался, и продолжил доклад. Тем, кто его слушал, не обязательно было знать все подробности случившегося здесь.

— Руки сенатора пристегнуты наручниками к спинке кровати. «Браслеты», как мне кажется, полицейского образца. Его тело полностью обнажено и представляет собой не слишком аппетитное зрелище. Пенис и мошонка вырваны из туловища. Кровать вся залита кровью. Ее очень много. Она так пропитала постель, что просочилась даже на ковер.

Мужчина с трудом заставил себя подойти еще ближе и склониться над седой грудью сенатора. Он не очень любил находиться рядом с людьми, а уж с мертвецами — тем более. У Фитцпатрика на шейной цепочке висел какой-то серебряный медальон, возможно, предмет религиозного культа. От него исходил запах женских духов. Высокий мужчина, проникший в номер, был почти уверен в этом.

— Полиция Вашингтона, скорее всего, будет подозревать в совершении преступлении ревнивого любовника. Убийство, продиктованное страстью… Подождите, здесь еще кое-что есть. Не отключайтесь пока, мне нужно время, чтобы проверить.

Он сам удивился, что сразу не обратил на это внимания. Но теперь в глаза ему бросилась записка, лежащая на прикроватной тумбочке рядом с телефоном. Невозможно было ее не заметить: видимо, поначалу пришедший не смог сосредоточиться. Он осторожно взял ее рукой, затянутой в перчатку.

Записка была отпечатана на дорогой бумаге, которую обычно используют для составления наиболее важных документов, вроде облигаций или закладных. Мужчина пробежал ее глазами, потом перечитал медленно и внимательно еще раз, чтобы убедиться, что ему это не мерещится.

Ах ты, повеса! Мы тебя слишком хорошо знали. Уничтожен еще один бесполезный, жадный и богатый ублюдок. И за ним последует целый ряд ему подобных.

Мужчина зачитал содержание записки по рации. Еще раз оглядевшись, он покинул квартиру сенатора, ни к чему не притронувшись, оставляя ее в том же состоянии, в котором увидел: бедлам, ужас и смерть. Когда он благополучно достиг улицы, то сразу же позвонил в полицию, в отдел по расследованию убийств.

Звонок был анонимным, а догадаться, что кто-то уже побывал в квартире сенатора, представлялось невозможным. Тем более, как это все случилось, и что представляет из себя звонивший. Если бы кому-нибудь удалось это выяснить, то трудно описать, что бы тогда началось. А впрочем, все уже началось.

Все казалось нереальным, с перспективой стать еще хуже. Во всяком случае, записка Джека и Джилл это обещала.

Уничтожен еще один бесполезный, жадный и богатый ублюдок.

И за ним последует целый ряд ему подобных.

 

Глава 5

Когда случается трагедия, подобно этой, всегда находится болван, берущий на себя обязанности тыкать своим «указующим перстом» и давать советы. Сейчас один из таких индивидуумов торчал за желтыми лентами ограждения, тыча пальцем то в труп девочки, то в мою сторону. Я вспоминал пророческие слова Дженни: Случилось что-нибудь нехорошее?

Да, случилось, и хуже, пожалуй, не придумаешь. Сцена трагедии, разыгравшейся на территории школы Соджорнер Трут, разрывала мне сердце, как, впрочем, и всем остальным. Школьный двор превратился в настоящий остров грусти и отчаяния.

Бесконечные переговоры по полицейским радиостанциям, казалось, так и зависли в воздухе, мешая дышать. Мне не давал покоя запах крови маленькой девочки. Он завяз у меня в ноздрях и жег горло, и, что самое страшное, застрял у меня в мозгу.

Недалеко от меня плакали родители Шанел Грин, и вместе с ними проливали слезы многие жители нашего квартала, даже не знакомые с убитой горем семьей. В любом городе каждой развитой страны, смерть ребенка такого возраста рассматривается, как ужасная катастрофа. Но только не в Вашингтоне, где ежегодно сотни детей умирают насильственной смертью.

— Я хочу как можно больше времени уделить опросу местного населения, — обратился я к Рэйкиму Пауэллу. — Мы с Сэмпсоном лично пройдемся по близлежащим улицам.

— Я тебя понял, — кивнул детектив. — Работа очень трудоемкая, так что о сне можно забыть. Отдых сейчас — непозволительная роскошь.

— Пошли, Джон, — позвал я Сэмпсона. — Пора браться за дело.

Он не стал ни возражать, ни спорить со мной. Убийства, подобные произошедшему, либо раскрываются в первые двадцать четыре часа, либо не раскрываются вообще. И мы оба прекрасно знали об этом.

Начиная с шести часов этого холодного, промозглого утра, мы с Сэмпсоном методично утюжили район, и в этом нам помогали другие детективы и патрульные полицейские. Львиная доля работы, конечно же, досталась нам. Приходилось посещать дом за домом, задавая их обитателям бесчисленные вопросы. Надо было действовать со всей энергией, чтобы побыстрее раскрыть это отвратительное убийство.

Около десяти утра нас огорошили еще одним убийством, произошедшим в Вашингтоне. Накануне вечером прикончили сенатора Дэниэла Фитцпатрика. Да, что и говорить, ночка выдалась веселой.

— Это не наши проблемы, — безразлично, с холодком, резюмировал Сэмпсон. — Пусть другие ломают головы.

Я не мог с ним не согласиться.

Однако через некоторое время мы с Сэмпсоном столкнулись с проблемой, касающейся нас: никто из опрошенных не мог пролить свет на случившееся возле школы Соджорнер Трут. Никто ничего подозрительного не заметил. Ничего, кроме обычных жалоб на торговцев наркотиками, самих наркоманов, проституток, работающих на 8-ой улице и растущее количество банд подростков.

Но ничего необычного.

— Все просто обожали эту милашку Шанел, — вздыхала продавщица бакалейного магазина — пожилая латиноамериканка неопределенного возраста, которая, как мне показалось, целую вечность торговала возле школы. — Она всегда покупала у меня конфеты. У нее была такая очаровательная улыбка…

И хотя я ни разу не видел, как улыбается маленькая Шанел, мне легко представлялось это. В то же время из головы не выходила изуродованная правая часть лица девочки, отпечатавшаяся у меня в мозгу. Теперь эта картина постоянно была со мной, словно те фотографии близких, которые многие хранят в бумажниках.

Дядюшка Джимми Ки, американец корейского происхождения, владевший несколькими торговыми точками в нашем районе, с удовольствием поделился своими соображениями со мной и Сэмпсоном. Джимми наш старый добрый приятель. Иногда мы вместе ходим посмотреть игру «Рэдскинс» или «Буллетс». В разговоре он упомянул имя, которое стояло на первом месте в нашем небольшом списке подозреваемых.

— А как насчет того неудачливого актера Оторвы-Чаки? — Дядюшка Джимми сам первым вспомнил его, когда мы беседовали за столиком в Хо-Ву-Йанге, его ресторанчике на 8-й улице. На стене, прямо за спиной Джимми, висел небольшой плакатик с надписью:

«Иммиграция — самая искренняя форма лести».

— Ведь никто до сих пор так и не может поймать эту скотину, — напомнил Джимми. — Это, пожалуй, самый поганый человек во всем Вашингтоне. Не считая, разумеется, президента, — добавил он и злобно рассмеялся.

— Никаких трупов, никаких доказательств, — возразил Сэмпсон. — Мы до сих пор не знаем, существует ли этот Чаки на самом деле.

И это было сущей правдой. Вот уже несколько лет в районе ходили слухи о каком-то чудовищном убийце детей, орудовавшем в Нортфилд-Вилледж. Однако никто не мог сообщить по существу дела ничего определенного. Поэтому ничего доказано не было.

— Чаки не выдуман, — настаивал дядюшка Джимми, и его и без того узкие глаза превратились в тоненькие щелочки. — Он настолько же реален, как и сам дьявол. Иногда он даже снится мне по ночам, Алекс. И детям, которые живут поблизости.

— Ну, а что-нибудь более осязаемое, чем сны, известно об этом типе? Где его видели? Кто его видел? Как он выглядит? — возразил я. — Если можешь нам помочь, Джимми, то давай.

— О, с превеликой радостью, — всплеснул руками кореец. Он кивнул и набычился, так, что его пухлые губы, тройной подбородок и шея превратились в единую гармошку жирных складок. Джимми всегда одевался в шоколадно-коричневый костюм и носил желто-коричневую фетровую шляпу, съезжавшую ему на нос, когда он принимался жестикулировать. — А ты по-прежнему медитируешь, Алекс? Вступаешь в контакт с энергией «ци»?

— Я об этом иногда думаю, Джимми. Сейчас уровень моей энергии низковат, но меня беспокоит не это. Расскажи нам лучше про Чаки.

— Мне известно много историй, связанных с Оторвой-Чаки. Им даже пугают маленьких детей. Да что дети, если его боятся даже настоящие бандиты! На детских площадках среди молодых мам и бабушек, гуляющих с ребятишками, только о нем и судачат. И в моих магазинах частенько услышишь грустную историю об исчезновении ребенка. Я допускаю, что все эти рассказы имеют под собой почву. Нет хуже того, кто наносит вред детям. Я прав, Алекс? Или, может быть, ты думаешь иначе?

— Нет, я с тобой полностью согласен, поэтому мы с Сэмпсоном и болтаемся здесь с раннего утра.

Мне и раньше приходилось слышать о растлителе и убийце малолетних по кличке Оторва-Чаки. Поговаривали даже, что он иногда отрезал детям гениталии, причем пол жертвы не имел значения. И мальчикам, и девочкам. Не знаю, насколько правдивы пересуды о Чаки, но действительно, подобные случаи имели место в Нортфилде и Саутвью-Террас, неподалеку от этих мест. Кроме того, несколько детей просто бесследно исчезли.

У полицейских района не хватило ни сил, ни средств создать эффективную группу для поимки Чаки, при условии, конечно, что тот действительно существовал. Несколько раз я пытался поднять этот вопрос у своего начальства, но так ничего и не добился. Лишних детективов для патрулирования юго-восточного района выделять никто не собирался. Такой несправедливый подход настолько бесил меня, что я становился просто одержимым.

— Звучит, словно продолжение сериала «Миссия невыполнима», — заявил Сэмпсон, когда мы направлялись по Г-стрит к казармам морской пехоты. — Мы предоставлены сами себе и должны гоняться за химерой.

— А ты нашел хорошее сравнение, — невольно улыбнулся я, глядя на Человека-гору и удивляясь его воображению.

— Я думал, тебе этот образ понравится, — попытался оправдаться Сэмпсон. — Ведь ты у нас человек культурный и утонченный.

Мы шли и попивали душистый травяной чай, которым нас угостили в ресторане Джимми. Сейчас у нас был вид настоящих детективов: уверенная походка, поднятые воротники, колючий взгляд и все такое прочее. Большие злые детективы. Мне хотелось, чтобы все вокруг видели, что мы действительно работаем.

— Никакой зацепки, ни малейшего следа, ни единой улики, — пришлось согласиться мне с тем, как Сэмпсон оценивал текущее положение дел. — Но мы ведь все равно беремся за это расследование?

— Как всегда, — кивнул Джон, и глаза его приобрели такое жесткое выражение, что даже мне стало как-то не по себе. — Ну, теперь берегись, Чаки. Мы надерем твою мифическую задницу!

— Химерическую задницу, — поправил я.

— Именно так, Шоколадка. Именно так.

 

Глава 6

Мне нравилось снова работать вместе с Сэмпсоном на улицах юго-востока. И так было всегда, даже когда мы расследовали убийства, от которых кровь стыла в жилах. Последним нашим полем боя стали Северная Каролина и Калифорния, но тогда Сэмпсон подключался лишь в самом начале и уже в конце. Мы дружили с девятилетнего возраста и росли в одном районе. С каждым годом мы становимся еще ближе друг к другу. По-настоящему сближаемся.

— И какова наша первая цель здесь? — обратился ко мне Джон, когда мы шли по Г-стрит. На нем, как всегда, было длинное черное кожаное пальто, отвратительного вида солнцезащитные очки и черная блестящая бандана. Ему это очень шло. Сам внешний вид моего напарника помогал ему. — И как мы определим, насколько хорошо мы потрудились?

— Мы говорим всем, что разыскиваем человека, совершившего убийство возле школы Трут. Повсюду маячим, демонстрируя свои обаятельные рожи, и народ поневоле будет чувствовать себя защищенным.

— А потом мы ловим Оторву-Чаки и действительно отрываем ему все, что можно. — При этом Сэмпсон оскалился так, что ему позавидовал бы Серый Волк из «Красной Шапочки». — Я не шучу.

А я в этом и не сомневался.

До дома я добрался уже в начале одиннадцатого вечера. Бабуля Нана ждала меня. Деймона и Дженни она уже уложила спать. Ее озабоченный взгляд красноречиво говорил о том, что заснуть она не могла, что случалось с ней крайне редко. Ей не составило бы труда заснуть даже в эпицентре урагана, коим иногда становилась сама.

— Привет, дорогуша, — поздоровалась она. — У тебя был плохой день? Можешь не отвечать: сразу видно, что неважный. — Иногда она умеет проявлять и доброту, и сочувствие, и нежность. Мне она нравится в любом из своих настроений, хотя никогда не знаешь заранее, которое из них возобладает в следующую минуту.

Мы уселись рядышком на кушетку в гостиной, и моя восьмидесятилетняя бабушка сжала мою руку в своих ладонях. Я рассказал ей все, чем располагал на данный момент. Ее слегка сотрясала нервная дрожь, что для Наны тоже было нехарактерно. Она вовсе не слабая натура: ни в каком смысле. Бабуля редко демонстрирует свой страх, даже в моем присутствии. С возрастом она ничего не теряет, даже наоборот, становится только более проницательной и сосредоточенной.

— Мне очень плохо из-за убийства в школе Соджорнер Трут, — опустив голову, призналась Нана.

— Знаю. Я сам сегодня только об этом и думал. Работаем по всем направлениям.

— А что ты знаешь о Соджорнер Трут, Алекс?

— Я знаю, что она была когда-то рабыней, а впоследствии стала аболюционисткой.

— О Соджорнер Трут следует говорить, вспоминая таких выдающихся деятелей, как Сьюзен Б. Энтони и Элизабет Кэди Стентон, Алекс. Трут не умела читать, поэтому она запомнила почти весь текст Библии наизусть, чтобы обучать других. В общем-то, ее заслуга в том, что была остановлена расовая сегрегация в транспортной системе Вашингтона. И такая мерзость случилась в школе, носящей ее имя!

— Поймай его, Алекс, — неожиданно зашептала она тихим, безнадежным голосом. — Пожалуйста, поймай этого страшного человека. Мне даже не хочется произносить его имя — Чаки. Он действительно существует, Алекс. Это не выдумка и не пугало для детишек.

Я определенно попытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы прихлопнуть эту химеру.

У меня в голове и так постоянно крутились мысли о том, что если поначалу он калечил детей, и мальчиков, и девочек, то теперь стал их убивать. Был ли это Оторва-Чаки? Он действительно реален или является плодом воображения запуганных детей и их родителей? Он ли убил Шанел Грин?

Бабуля Нана пошла спать, а я испытывал необходимость немного постучать по клавишам рояля, стоящего на веранде. Я сыграл две пьесы: «Джаз бэби» и «Мужчина, которого я люблю», но рояль сегодня вечером не внес в мою душу привычного умиротворения.

Перед тем, как отойти ко сну, я кое о чем вспомнил. В Джорджтауне убили сенатора Дэниэла Фитцпатрика. Что же это выдался за денек?! Просто кошмар какой-то.

Даже два кошмара.

 

Глава 7

Джек и Джилл.

Сэм и Сара.

Кем бы они ни были, но сейчас они оба удобно расположились на роскошном персидском ковре в ее временной вашингтонской квартире. Этот дом они считали полностью безопасным. В камине трещал огонь, пожирая яблоневые поленья, источавшие приятный аромат. Лежа на животе, мужчина и женщина играли в настольную игру прямо на ковре, закрывающем инкрустированный паркетный пол. Это была игра особая, можно сказать, уникальная, которую они окрестили «Жизнь и смерть».

— Я сейчас ощущаю себя проклятым белым вашингтонским яппи из университета Джорджтауна, — ухмыльнулся Сэм Харрисон, представив себе этот несимпатичный образ.

— Я тоже напоминаю представительницу среднего класса, — Сара Роузен надула губы. Но она, конечно, пошутила. Ни Сара, ни Сэм не относились к яппи. Во всяком случае, Сэм.

А в это время на кухне жарилась огромная курица, и возбуждающий аппетит запах пропитал воздух даже в гостиной. На полу же пока полным ходом шла игра.

Она ничем не напоминала ни «Монополию», ни «Риск».

На самом деле целью игры был выбор их следующей жертвы. Они по очереди бросали игральные кости и двигали фишку по квадратному полю, сложенному из фотографий людей. Очень известных людей.

Эта игра для Джека и Джилл имела большое значение: здесь все зависело от случайности. Таким образом, ни полиция, ни ФБР не смогли бы предугадать их следующий шаг или мотив предстоящего убийства.

Если, конечно, существовал какой-то мотив. А он, безусловно, был.

В теплом, мерцающем свете камина Сара наблюдала, как Сэм бросил кости и передвинул фишку по полю. Глаза женщины заблестели: она припомнила их первую встречу, первый контакт — исток всех дальнейших событий.

Именно это и стало началом такой сложной, красивой и непредсказуемой игры. Впервые они договорились встретиться в кафетерии книжного магазина в центральной части города. Сара приехала первой и волновалась так, что сердце колотилось где-то в горле. Все детали предстоящей встречи дышали каким-то безумием. Безумием опасным, но Сара ни за что бы не отказалась от предложения. Она не могла поступиться ни открывающимися возможностями, ни предоставляющимися шансами, ни вескостью причин. А причина для нее значила все.

При первом свидании Сара даже не представляла, как выглядит Сэм, и была поражена, когда он подошел и уселся за ее столик. Она была просто восхищена.

Сара заметила мужчину, олицетворявшего ее представление об идеале, когда тот еще только вошел в кафетерий и заказал чашечку «экспрессе» с миндальным пирожным. Она и вообразить не могла, что именно этот человек и окажется Харрисоном.

Так значит вот он какой, Солдат! Ее будущий партнер. Похоже, Сэм подходил по всем статьям. Он не выглядел убийцей, как, впрочем, и она сама. Скорее, он напоминал пилота воздушного лайнера. Во всяком случае, Сара оценила его внешность именно так. Удачливый вашингтонский адвокат? Высокий, статный, с прекрасной фигурой и ухоженной внешностью, Сэм обладал, к тому же, чертами лица, выдававшими силу и уверенность. У него были ярчайшие голубые глаза, и весь его облик говорил о чувственности и нежности. Сара ничего подобного не ожидала. Мужчина понравился ей сразу, и она почувствовала, что они договорятся, тем более, что оба имели одинаковое мировоззрение.

— Вы смотрите на меня так, словно для человека злого отвратительная внешность обязательна, а я вас разочаровал, — сказал он тогда, присаживаясь рядом с ней. — Но я вовсе не плохой человек, Сара. Кстати, можете называть меня Сэмом. Я действительно хороший парень.

Он скромничал. Сэм был не просто хорош: он оказался восхитительным, очень умным, сильным, всегда считался с ее чувствами и был искренне предан их общему делу. За неделю, что они встречались, Сара Роуз влюбилась в него без оглядки. Она знала, что этого делать не следует, но так уж получилось. И вот теперь они жили своей тайной жизнью.

Жарящаяся курица вращалась на вертеле, а они продолжали играть в свою любимую игру, расположившись перед уютным камином и думая, как бы заняться любовью. Во всяком случае, Сара об этом думала. Она мечтала всегда быть вместе с Сэмом, с Джеком, хотела постоянно принадлежать ему.

— Похоже, твой бросок окажется решающим, — заявил Сэм, протягивая Саре кости. — Твоя очередь. Договаривались по шести бросков на каждого. Так что сделайте милость.

— Ну что, поехали?

— Вперед.

Сара почувствовала, как под тонкой блузкой азартно заколотилось сердце. Ее парализовала мысль о том, что бросок костей на поле — почти то же самое, что и убийство. Саре казалось, что она сейчас нажимает на спусковой крючок пистолета.

Кто же умрет следующим? Сейчас ответ на этот вопрос лежал у нее на ладони. Кто же?

Она изо всех сил стиснула кости в кулаке, а потом разжала пальцы, наблюдая, как, мелькая точками цифр, они покатились по фотографиям и замерли, как будто их остановила невидимая рука.

Взяв фишку, Сара отсчитала девять выигранных шагов. Девять фотографий.

Она уставилась на изображение следующей жертвы. Ею оказалась женщина!

«Это все ради нашего дела», — пыталась успокоить себя Сара, но сердце продолжало отчаянно колотиться в груди.

Следующей жертвой слепой случай выбрал очень известную даму.

Не только Вашингтон, но и весь мир будет возмущен до глубины души вот уже во второй раз.

 

Глава 8

Сэмпсон и я вышагивали по окутанному туманом Гарфилдскому парку, который расположен между берегом реки Анакостии и автострадой Эйзенхауэра, неподалеку от школы Соджорнер Трут. «Цвет истины серый, — рассуждал я, входя в густой смог. — Всегда серый». Мы торопились, но не потому, что решили совершить бодрящую утреннюю пробежку. Мы направлялись к тому месту, где была на самом деле убита Шанел Грин, туда, где какой-то дьявол размозжил ей череп.

На месте происшествия уже находилось несколько полицейских во главе с капитаном и еще один детектив. Тут же толпилось с дюжину праздных наблюдателей, любителей поглазеть на чужое несчастье. Сюда поисковую группу привели розыскные собаки, специально привезенные из Джорджии. Через заросли вечнозеленых деревьев проглядывала 6-я улица, чуть дальше располагалась и школа. Именно на этом месте убийца жестоко расправился с девочкой.

— И ты считаешь, что он отсюда тащил тело до школьного двора? — недоверчиво проговорил Сэмпсон. Мне тоже с самого начала такая версия показалась маловероятной. Но тогда каким образом тело попало туда, где его нашли?

В паре футов над кустарниками, где и было совершено убийство, на ветру трепыхался ярко-красный воздушный шар.

— Эта игрушка отмечает место убийства? — насторожился Сэмпсон. — Зачем он его туда привязал?

— Не знаю… Сам об этом думаю, — пробормотал я, раздвигая толстые ветки кустов и забираясь внутрь импровизированного убежища. Здесь сильно пахло сосновой хвоей, даже несмотря на то, что утро выдалось морозным. Это напомнило мне о приближении Рождества.

Зайдя внутрь «шалаша», я словно почувствовал, что убийца находится еще здесь и нагло бросает мне вызов. Кроме того, я явно ощутил присутствие Шанел, которая пыталась сообщить мне что-то очень важное. Мне захотелось побыть тут одному хотя бы пару минут.

Само убийство произошло на небольшой полянке возле укрытия. Тут виднелись следы крови, ее брызги попали даже на высоко растущие ветви деревьев. Он заманил ее сюда. Но как ему это удалось? Она не подошла бы к незнакомцу. Девочка должна была испугаться его. Если только, конечно, он не был ее соседом по кварталу. И тут неожиданно меня словно ударило. Воздушный шар! Конечно, это всего лишь догадка, но, кажется, весьма удачная. Именно красный шар и послужил приманкой для маленькой девочки.

Я пригнулся и замер внутри укрытия.

Убийце нравилось сидеть вот тут и ждать, прячась во мраке. Очевидно, он не слишком доволен собой, поскольку предпочитает темноту. Он, конечно, восторгается своим умом, смекалкой, но только не внешностью. Очевидно, у него имеется какой-то физический изъян. Убийца должен выделяться своим обликом.

Разумеется, ничего этого я не мог знать наверняка, но мне все же казалось, что я прав. Именно такие мысли посетили меня, когда я находился на месте преступления.

Ему приходилось прятаться именно потому, что иначе его бы сразу запомнили прохожие. И если это правда, то какая-то зацепка у нас уже появилась.

Снова перед моими глазами возникло изуродованное лицо Шанел Грин. Затем оно растворилось, и его сменил образ моей погибшей жены Марии. Я почувствовал, как ярость поднимается из глубины моей души, занимая все больше места, и готовясь вырваться из горла. Она кипела и клокотала внутри меня. Я сразу переключил мысли на Джанель и Деймона.

И вот еще что пришло мне в голову. Обычно злоба идет бок о бок с сознанием собственной значимости. Как ни странно, но это именно так. Убийца был зол от того, что думал о себе намного лучше, чем окружающие.

Наконец я поднялся и, грубо раздвинув ветви, выбрался из укрытия. Достаточно!

— Снимите этот шар! — крикнул я патрульному полицейскому. — Немедленно снимите этот проклятый шар с дерева. Это вещественное доказательство.

 

Глава 9

Какое-то физическое отличие, выделяющее убийцу среди прочих людей, наверняка существовало. Я был почти уверен, что от этого обстоятельства и следует отталкиваться.

Этим же днем мы с Сэмпсоном решили снова выйти на улицу, на этот раз в район новостроек Нортфилд-Вилледж. Вашингтонские газеты и телевидение не сильно встревожились по поводу убийства маленькой чернокожей девочки на юго-востоке. До Шанел Грин никому не было дела: все средства массовой информации смаковали смерть сенатора Фитцпатрика от рук таинственных преступников, называющих себя «Джек» и «Джилл».

Убийство у школы Соджорнер Трут никого не интересовало. Кроме меня и Сэмпсона, видевших изуродованное тело Шанел и беседовавших с ее убитыми горем родителями. Теперь следовало поворошить уличные источники информации среди их соседей и других жителей квартала. Пусть все видят, что мы постоянно находимся на улице.

— Я чертовски люблю хорошие убийства. Таскаешься по мерзким грязным улицам в противную сырую и холодную погоду… — высказал свое мнение Сэмпсон, когда мы проходили мимо черного «джипа», принадлежащего местному наркодилеру. Изнутри внедорожника грохотал, захлебываясь басами, «рэп». — Обожаю страдания, вонищу и такие вот отвратительные звуки. — Лицо его при этом сохраняло бесстрастное выражение. Он был выше всего окружающего и просто как бы констатировал факт.

Для тепла он одел под пальто шерстяную водолазку с надписью, как нельзя лучше подходящую по всей обстановке сегодняшнего дня: ДЕРЬМА НЕ ПРЕДЛАГАЮ, САМ ДЕРЬМО НЕ ЕМ, В ДЕРЬМОВЫХ ДЕЛАХ НЕ УЧАСТВУЮ. Лаконично. Емко. И вполне в духе Джона Сэмпсона.

Последний час или около того никто из нас не был настроен на пустую болтовню. Пока что дела наши складывались не блестяще, но мы привыкли к неудачам, часто сопровождающим работу детектива.

Человек-гора и я появились на Капитолийском городском рынке в четыре часа дня. «Кэп» всегда славился, как излюбленное место встречи жуликов всех мастей с 8-ой улицы. Рынок представлял из себя скопище подозрительных, пользующихся дурной славой и наводящих тоску, универмагов с уцененными товарами.

«Гвоздь» распродажи обычно рекламируется с помощью розового мела, которым название товара пишется прямо на одной из серо-голубых блоков стены. В тот день «меню» предлагалось следующее: холодное пиво, сода, настойка подорожника, свиные шкуры и лотерейные билеты. На десерт рекомендовались тампаксы. Из этого, как видно, и должен состоять ваш ежедневный сбалансированный завтрак.

Наше внимание привлек экстравагантный молодец в плотно прилегающих к лицу узких солнцезащитных очках, бритый наголо, но с козлиной бородкой, стоящий возле «Кэпа». Рядом с ним отирался еще один тип, видимо, приятель первого. Изо рта у него, на манер сигары, торчал шоколадный батончик. Бритоголовый зажестикулировал, давая нам понять, что ему есть что сообщить, но разговор состоится не здесь.

— Ты доверяешь этой шпане? — удивился Сэмпсон, когда мы отошли на некоторое расстояние. — Алвину Джексону?

— Я верю абсолютно всем, — подмигнул я Джону, однако никакой реакции с его стороны не последовало.

— Тебя совсем затрахали, Шоколадка, — вздохнул он, серьезно взглянув на меня из-под полуопущенных век.

— Пытаюсь сделать хоть что-то полезное.

— По-моему, это уже чересчур. Смотри, не перестарайся.

— Но ведь именно за это ты меня и любишь.

— Да, — согласился Сэмпсон и наконец-то его каменная физиономия изобразила улыбку. — «Если любить тебя нехорошо, то я не хочу быть хорошим», — продекламировал он строку из популярной песенки.

Мы встретились с Алвином Джексоном по кличке «Коростель» на углу возле универмага. Иногда мы с Сэмпсоном использовали этого парня, как осведомителя. В общем, он был неплохим малым, но только вел временами очень опасную игру, и жизнь его в один прекрасный день могла оборваться. Когда-то он считался одним из лучших спортсменов школы, но только свое мастерство легкоатлета, как и все остальное, почему-то предпочитал демонстрировать на улице. Сейчас он немного приторговывал наркотиками и травкой. Во многом Алвин так и остался ребенком. А это было для меня очень важно. Общаясь с ним, я смог лучше понимать других детей, которые только хотели казаться «крутыми».

— Япрошанель, — скороговоркой выпалил Алвин, сливая три слова в одно, — вы че, до сих пор не прочухали, кто ее укокошил?

Пальто у Алвина было расстегнуто, что подчеркивало его новый, модный «тюремный» стиль. Самое главное в нем — чтобы виднелось нижнее белье. У Алвина над брюками просматривалась бело-красная полосатая майка. Здесь модники учитывали тот факт, что в тюрьме у заключенного отбирают ремень, и штаны, соответственно, начинают немного спадать. Сейчас Алвин представлял собой характерный образчик местного «стиляги».

— Рассказывай, что тебе известно. Только без дураков, — предупредил Сэмпсон.

— Ты чо, я ж вам помочь хочу, — обиделся Алвин и посмотрел на меня, ища поддержки. Он постоянно тряс головой, и его огромные серьги в виде колец громко позвякивали в наступившей тишине. Алвин сплетал и расплетал свои длинные мускулистые руки и беспрестанно переступал с ноги на ногу, словно исполняя какой-то танец.

— Мы это оценили, — кивнул я. — Не хочешь закурить? — Я протянул ему «Кэмел».

Он взял сигарету. Я сам не курю, но всегда ношу с собой пачку для других. Алвин еще в школе дымил, как паровоз, даже в те времена, когда занимался спортом. Такие вещи запоминаются.

— Эта кроха Шанел, она жила в одном доме с моей теткой. Там, в Нортфилде. Кажется, я знаю, кто ее пришил. Вы улавливаете?

— Пока что да, — сдержанно ответил Сэмпсон, стараясь сейчас быть вежливым. Алвин выкладывал все то, что знал, и уследить за ходом его мыслей смог бы даже человек, имеющий вместо головы кочан капусты.

— Ты хочешь нам что-то показать? — вступил я в разговор. — Или как-то еще помочь?

— Да, я хочу вам показать Чаки. Ну, как, годится? — Он улыбнулся. — Но только потому, что это вы и Сэмпсон. Я пытался достучаться до других легавых. Давно еще. Но они так и не врубились. Так и не выслушали меня. У них, мол, своего дерьма по уши хватает.

Сейчас мне показалось, что я выступаю в роли отца или дядюшки этого строптивого подростка, и несу за него ответственность. Это мне не понравилось.

— Ну, мы готовы тебя выслушать, — спокойно произнес я. — У нас хватит для этого времени.

Сэмпсон и я пошли с Алвином в кварталы Нортфилд-Вилледж. Нортфилд считается самым криминогенным районом во всей столице. Но всем, кажется, на это глубоко наплевать. Первое полицейское управление уже отчаялось и перестало сопротивляться. Впрочем, если вы хоть раз бывали в Нортфилде, вы поймете, почему их нельзя за это винить.

Мне казалось, что наше путешествие ни к чему не приведет, однако, раз уж Алвин взялся нас проводить, приходилось пока слушаться его. Я сам удивлялся, зачем я иду за ним?

Наконец, мы остановились, и Джексон обвиняющим жестом выставил указательный палец в направлении желтого кирпичного жилого дома, стоящего в ряду таких же. Здание находилось в полуразвалившемся состоянии и срочно нуждалось в ремонте. Как, впрочем, и все дома по соседству. Над двойными дверями подъезда красовалась табличка с надписью «Строение 3». Лестница выглядела так, словно в ступени несколько раз ударила молния или здесь кто-то долго и методично работал кувалдой.

— Он живет здесь, — сообщил Алвин. — Ну, во всяком случае, раньше жил. Зовут его Эммануэл Перес. Иногда он работает швейцаром в «Феймос». Я имею в виду пиццерию «Феймос». Так вот, этот тип постоянно преследует маленьких детей. Чудак какой-то, а может, просто шиз. Но все равно опасный. Мне от него раньше жутко делалось. И он терпеть не может, когда к нему обращаются «Мэнни». Он Эм-ма-ну-эл, понимаешь ли! И всем твердит об этом.

— Откуда ты знаешь этого Эммануэла? — заинтересовался Сэмпсон.

Неожиданно глаза Алвина Джексона затуманились, а потом взгляд его стал каменным. Он выждал несколько секунд, прежде чем сказать:

— Я знаком с ним уже давно. Он ошивался здесь еще тогда, когда я был ребенком. Постоянно кого-то выслеживал. Эммануэл всегда болтался по району. Вы понимаете меня?

Да, я его понял. Теперь все становилось на свои места. Значит, Оторва-Чаки — не химера. Он существует на самом деле.

В конце двора находилась небольшая заасфальтированная площадка со щитами и кольцами без сеток, где дети пытались играть в баскетбол, правда, не слишком успешно. Кольца были искорежены и погнуты, так что уважающий себя спортсмен и близко бы к ним не подошел. Неожиданно что-то привлекло внимание Алвина.

— Да вон же он сам, — вдруг взвизгнул Джексон, так, что я невольно вздрогнул. — Вон он! Видите, опять этот Перес наблюдает за детьми!

Едва он успел проговорить это, как Перес нас заметил. Все дальнейшее напоминало дурной сон. Я увидел невысокого человека с длинной рыжей бородой, нелепо растущей у него из подбородка. Да, эта деталь его внешности, несомненно, выделялась. Наверняка прохожие запомнили бы его, если бы он вздумал прогуливаться по Гарфилдскому парку, не прячась. Перес смерил Алвина недобрым, колючим взглядом и неожиданно бросился наутек.

Эммануэл Перес оказался неплохим бегуном. Но и мы с Сэмпсоном находились в отличной форме. По крайней мере, последний раз, когда нам приходилось преследовать преступника, мы не оплошали.

 

Глава 10

Я и Сэмпсон неслись за Пересом, постепенно сокращая дистанцию. Мы мчались по замусоренному извилистому проходу между высоких унылых строений. Что я, что Джон пока еще сохранили былую резвость.

— Стоять! Полиция! — громко выкрикнул я на бегу неубедительное предупреждение удиравшему от нас человеку. Кто же он? Химера? Ужас и страх всего района или безобидный швейцар в пиццерии?

Перес, предполагаемый убийца и истязатель детей, явно намеревался исчезнуть. У нас не было уверенности, что именно он и является Оторвой-Чаки, но у этого человека, видимо, были веские причины избежать контакта с полицией.

Неужели нам удалось так просто разрешить задачу? Как бы то ни было, сейчас должно было что-то произойти.

Неожиданно мою голову посетила нехорошая мысль: если мы его так легко нашли и теперь преследуем, почему же раньше никто не соизволил его схватить?

По-моему, я знал ответ на этот вопрос, и он меня ничуть не радовал. Потому что никогда и никому нет дела до того, что происходит в этих трущобах. Никогда и никому.

— Мы отстаем! — неожиданно выкрикнул Сэмпсон, пока мы бежали, раскидывая мусор, разбрызгивая грязь и вспугивая стаи голубей.

— Ну, это мы еще посмотрим! — рявкнул я.

— А я и не сомневаюсь, Шоколадка, — прозвучало в ответ. — Пусть возобладают положительные эмоции.

— Единственное, что здесь имеется положительного, так это то, что Эммануэл здоров бегать. Никому никакого дела!

— Но все равно мы смелее, быстрее и круче, чем Мэнни мечтал когда-либо стать.

— Трепаться мы только горазды! — огрызнулся я в ответ.

— Ну, с этим не поспоришь.

Мы добежали, преследуя Оторву-Переса, до 7-ой улицы, которая извивается между старыми четырех- и пятиэтажными домами, старыми магазинчиками и закусочными.

Неожиданно Эммануэл резко свернул в сторону официального, потрепанного временем здания, торчащего посредине квартала. Окна большей частью были заколочены листами жести и напоминали коронки в гнилозубом рту.

— Черт побери! — воскликнул Сэмпсон. — Похоже, он хорошо знает, куда направляется. Знает ведь!

— Теперь все зависит от нас.

Мы с Джоном, чуть отстав от Переса, ввалились в подъезд покосившегося, полуразрушенного строения. Воздух здесь был пропитан запахом мочи и гнили. Поднимаясь по крутым, бетонированным ступеням, я чувствовал, как внутри у меня все горит огнем.

— А ведь он заранее определил пути отхода, — возмутился я. — Умный, сволочь!

— Он пытается оторваться от нас, а это совсем не умно. Раньше никому еще не удавалось… Ты попался, Мэнни! — заорал Сэмпсон, и его голос громовым эхом раскатился по лестничным пролетам. — Эй, Мэнни! Мэнни! МЭННИ!!! Стой! Стоять, Мэнни Перес! Полиция! — несся крик Джона вслед убегающему подозреваемому. Сэмпсон выхватил свой пистолет — жуткий 9-миллиметровый «Глок».

Мы еще слышали шарканье подошв Переса по ступеням, но ответом он нас не удостоил. На всем протяжении этой безумной гонки ни на лестнице, ни на площадках нам не встретилось ни одной живой души. Никому не было дела до того, что внутри здания полицейские преследуют преступника.

— Ты думаешь, это дело рук Переса? — обратился я к Джону.

— Если он спасает свою задницу, словно ее подпалили, Мэнни явно что-то натворил. Недаром драпает, как угорелый.

— Да, пожалуй, это наш фитиль тлеет у него в заду.

Мы с размаху распахнули серую металлическую дверь, выводящую на залитую гудроном плоскую крышу. Ярко-голубое небо дышало холодом. Все вокруг сверкало и блестело от солнечного света. И кроме этого неба над головой, больше ничего не было. Мне хотелось воспарить в него и улететь прочь отсюда. Но только хотелось — это отнюдь не значило, что я действительно собрался воплотить свое желание в реальность.

Куда он мог деться, черт побери? Его нигде не было видно. Где Эммануэл Перес? Где убийца ученицы школы Соджорнер Трут?

Вот тебе и химера…

 

Глава 11

— Да трахал я тебя, такого добренького копа! — откуда-то сверху прозвучал голос Переса. — Ты меня слышишь, козел легавый?!

— Ах, козел легавый?! — Сэмпсон выразительно посмотрел на меня и скорчил жуткую рожу.

Я заметил, как где-то справа от нас мелькнул силуэт Оторвы-Чаки. Он бежал по направлению к крыше соседнего здания, и ему оставалось преодолеть ярдов тридцать. Мы увидели, как на бегу он быстро оглянулся через плечо.

Его злобные глаза напоминали черные бусины. И эта идиотская рыжая борода… По-моему, он действительно был психом. Или ни в чем не повинным швейцаром? Я заставил себя не думать сейчас об этом.

На соседней крыше расположилось четверо тинэйджеров обоего пола, занимавшихся чем-то предосудительным. Возможно, крэком. Оставалось надеяться, что до героина они пока еще не дошли. Они равнодушно наблюдали за происходящим. Обыкновенная городская игра, полицейские гоняются за преступником. Возможно, убийцей детей и садистом. Но подросткам было решительно все равно.

Следуя за Пересом, мы с Сэмпсоном пробежали уже три крыши, но сократили расстояние только на шаг или два. Со лба и щек у меня обильно стекал пот, обжигая глаза.

— Стой! Буду стрелять! — закричал я. — Эммануэл Перес, остановись!

Мэнни снова обернулся, и я обратил внимание, что он ухмыляется, глядя на меня. Потом вдруг он каким-то образом исчез за невысокой кирпичной надстройкой.

— Пожарная лестница! — выкрикнул Сэмпсон.

Через несколько секунд мы уже скатывались по ржавой винтовой лестнице. Мэнни скакал по ступенькам впереди нас. Он действительно передвигался очень резво. Перес чувствовал себя уверенно, что наводило на мысль: он уже неоднократно пользовался этим маршрутом.

И я, и Сэмпсон были слишком громоздкими, чтобы легко маневрировать на коротких радиусах лестницы. Это дало возможность Мэнни опередить нас почти на два полета.

«Чаки наверняка заранее продумал такой путь отхода, — размышлял я на бегу, — и пользовался им не в первый раз. Он не только умен, но и в чем-то виновен. Недаром у него глаза злые, как у бешеного пса. Как там говорил Алвин Джексон? Чаки постоянно здесь ошивается?»

Он оказался на земле и устремился по Е-стрит. Его рыжая борода торчала, словно лопата. Мэнни пробежал почти что квартал. В час пик здесь довольно много транспорта. Перес вскочил в красно-оранжевую колымагу, которой управлял цыган. Это следовало из надписи на багажнике: «Кэппиз. Мы путешествуем повсюду».

— Стой, вертлявая задница! — заорал Сэмпсон во всю мощь своей глотки. — Чтоб тебя, Мэнни!

В ответ Перес недвусмысленным жестом продемонстрировал нам свой средний палец в заднее стекло.

— Козел легавый! — высунувшись наружу, крикнул он.

 

Глава 12

Наконец-то мы с Сэмпсоном тоже очутились на Е-стрит. Пот теперь заливал мне не только лицо, но струился и по плечам и по ногам. Джон так неожиданно выскочил перед желтым такси, что водителю пришлось изо всех сил нажать на тормоза, и машина с визгом остановилась. Шофер, безусловно, оказался человеком интеллигентным, решив как не задевать Человека-гору, так и не уродовать свой автомобиль.

— Городская полиция! Детектив Алекс Кросс! — выкрикнул я, и мы с Джоном одновременно распахнули обе задних дверцы. — Едем вон за той клячей. И быстрей, быстрей, быстрей! Черт!

— Не вздумай ее потерять! — угрожающе прорычал Сэмпсон водителю. — Пусть эта мысль даже не приходит тебе в голову! — Бедный таксист был настолько напуган, что не обернулся, ничего не произнес в ответ, а лишь впился глазами в яркую надпись «Кэппиз. Мы путешествуем повсюду».

На пересечении 9-ой улицы и Пенсильвания-авеню мы влезли в огромную пробку. Грузовики и легковушки безнадежно растянулись квартала на три. Отовсюду звучали раздраженные нетерпеливые гудки. Один здоровенный трейлер имел сигнал, который по громкости мог бы поспорить с сиреной океанского лайнера.

— Может быть, проще выйти и догнать его на своих двоих? — предложил я Сэмпсону.

— Я уже подумал об этом. Двинулись.

Шансы были пятьдесят на пятьдесят. Чаки вполне мог затеряться и здесь. Но у меня заныло сердце, когда я вспомнил изуродованное лицо Шанел Грин. Эммануэл всегда ошивается здесь! Глаза злые, как у бешеного пса. Мне ужасно хотелось схватить Оторву-Чаки.

Сэмпсон распахнул скрипнувшую дверцу такси. Я отстал от него буквально на секунду. А может быть, и того меньше.

Чаки, видимо, почувствовал затылком наше жаркое дыхание, так как, в свою очередь, оказался на улице и бросился наутек.

Мы погнались за ним между двумя плотными потоками еле ползущего транспорта. Не смолкающие со всех сторон гудки автомобилей служили прекрасным звуковым оформлением этого преследования.

Мэнни рванулся вперед так, словно у него открылось второе дыхание.

Неожиданно сменив направление, он взял вправо, направляясь к сверкающему стеклом и металлом, офисному зданию.

Ну, просто чистое безумие.

Я на ходу достал полицейский значок, и мы с Сэмпсоном ввалились внутрь, отстав от Чаки всего на несколько шагов:

— Латиноамериканец с рыжей бородой. Куда он делся? — выпалил я обескураженному охраннику, стоящему посреди роскошного, облицованного деревянными панелями, вестибюля.

Тот молча указал пальцем на одну из дверей лифтов. Кабина уже пришла в движение. Я посмотрел на указатель этажей: второй… третий… четвертый. Лифт поднимался все выше и выше.

Я и Джон прыгнули в открывшиеся двери соседнего. Не раздумывая, я ударил ладонью по кнопке с надписью «крыша». Это было первое, что пришло мне в голову.

— Коростель говорил, что Мэнни работает швейцаром в пиццерии «Феймос», — напомнил я Сэмпсону. — Здесь на первом этаже есть такое же заведение.

— У этого Чаки что, привычка такая — скакать по крышам? — проворчал Джон.

— Видимо, Мэнни заранее обдумал все пути отхода. Так, на всякий случай. А насчет крыш ты, по-видимому, прав.

— Определенно, нам попалась какая-то гадина.

В кабине прозвенел звонок, двери открылись, и мы с Сэмпсоном выскочили из лифта, держа оружие перед собой. Вдалеке виднелось величественное здание Капитолия. При других обстоятельствах такой панорамой можно было только восторгаться. Сейчас же она производила на меня тягостное впечатление.

Я постоянно думал о Шанел Грин, и все время перед моими глазами стояло ее изуродованное лицо. Чем же он ее ударил, сколько раз и почему?

Мне до боли хотелось схватить этого выродка. Хотелось так, что у меня ныло все тело, а уж о том, что творилось в моей голове, и говорить не приходится.

Мы находились в центре крыши, а чуть поодаль на фоне неба я увидел фигуру Чаки. Сердце у меня упало. Да, у Переса были пути отхода, и он наверняка постоянно об этом думал. Мэнни был уверен, что когда-нибудь его вычислят и попытаются задержать. Он осознавал свою вину и, скорее всего, являлся тем самым «нашим» убийцей.

— Да пошел ты… Козел легавый! — опять выкрикнул он, дразня нас, и огромными пружинистыми прыжками устремился к краю крыши.

— Нет! — простонал я. — Только не это! Я знал, что Перес собирается сделать. Мэнни намеревался перепрыгнуть с одного здания на крышу другого.

— Стой, сукин сын! — заорал Сэмпсон. — Стой, или я стреляю!

Но тот и не думал останавливаться. Мы видели, как он сгруппировался перед прыжком.

Крича во все горло, я и Джон подбежали к краю крыши и замерли: этажом ниже нас выступал угол крыши соседнего офисного корпуса.

Оторва-Чаки уже находился в воздухе между двумя башнями из стекла и металла.

— Господи! — выдохнул я, вперившись взглядом в летящую фигуру. Между зданиями было футов двадцать, а то и больше.

— Чтоб ты грохнулся, скотина! — пожелал Пересу Сэмпсон. — Шлепнись о стену и лети вниз!

«Он, видимо не в первый раз прибегает к этом приему, для чего, наверное, тренировался, — размышлял я. — Вот почему его никак не могли поймать. Интересно, сколько же времени он разгуливает на свободе, и скольких детей он успел изувечить и убить?».

Хотя оружие и было наготове, никто из нас не решился стрелять. Мы не располагали прямыми уликами против Чаки. Он не угрожал нам оружием, а просто пытался скрыться. И вот теперь этот безумный прыжок с крыши на крышу.

Казалось, Мэнни завис в воздухе на высоте шестнадцати этажей. До земли было очень, очень далеко.

И тут, видимо, что-то случилось.

Он отчаянно заболтал ногами, словно крутя педали невидимого велосипеда.

Я увидел, как на его вытянутых вперед длинных руках напряглись мускулы. Его толчковая нога выпрямилась, составляя с туловищем прямую линию. Сейчас он мог бы служить моделью для рекламного плаката кроссовок «Найк».

Он застыл, словно бегун, запечатленный фотографом в тот момент, когда грудь спортсмена разрывает финишную ленточку.

— Господи Иисусе! — прошептал Сэмпсон, и я почувствовал его горячее дыхание на своей щеке.

Как Чаки ни вытягивал руки, края соседней крыши ему, видимо, не суждено было коснуться. Его ноги снова отчаянно дернулись.

Потом до наших ушей донесся громкий вопль, от которого кровь застыла в жилах. Его эхо заметалось в колодце между двух зданий, отражаясь от стекол.

И вопль этот не смолкал, пока тело Мэнни преодолевало расстояние, отделяющее его от земли. Он беспорядочно размахивал в воздухе руками и ногами.

Я провожал его взглядом, и в какой-то миг Пересу удалось перевернуться в воздухе. Мне были хорошо видны его уставившиеся на меня глаза и распахнутый в безнадежном крике рот. Даже его рыжая кустистая борода выражала отчаяние. Нам казалось, что его падение длится целую вечность, хотя оно заняло около пяти секунд.

Внезапно у меня закружилась голова, а в желудке я почувствовал сосущую пустоту. Узкий асфальтовый проход между зданиями превратился в вертящуюся серую ленту. Стены зданий сейчас напоминали обрывистые края каньона.

Наконец, до наших ушей донесся приглушенный влажный шлепок, когда Перес встретился с землей. Почти потусторонний звук.

Я уставился на распластавшееся внизу тело. Странно, но никакой радости и облегчения я не испытывал. В этом не было ничего человеческого: как в изуродованном лице Шанел Грин, так и во внеземном предсмертном вопле Чаки. Этот крик до сих пор эхом отдавался в моих ушах.

— Туши свет, — подвел итог Сэмпсон. — Дело можно считать закрытым. Легавые козлы выиграли со счетом 1:0.

Я засунул свой полуавтомат обратно в кобуру. Да, Эммануэл Перес готовился к отходу, но, видимо, недостаточно тщательно.

 

Глава 13

Жестокая мистификация. Я вас всех здорово надул, не правда ли? Обвел вокруг пальца.

Настоящий убийца девочки из школы Соджорнер Трут был цел и невредим. Он чувствовал себя как нельзя лучше. Большое всем вам спасибо. Человек совершил идеальное преступление и благополучно исчез после убийства.

Да, черт побери, именно так все и вышло. Остался целехонек. Замечательная вашингтонская полиция выследила и поджарила совсем не ту задницу. Какой-то Эммануэл Перес расплатился за содеянное другим, и по полной программе. Собственной жизнью.

Сейчас требовалось сосредоточиться и успокоиться. Человек решил, что пришла пора спрятаться. Внутри самого себя.

Он разгуливал по лужайкам Пентагон-Сити в Арлингтоне, но постепенно им овладевало бешенство, когда он миновал Гэп, а потом Виктория-Сикрет. Человек был одержим идеей вернуться и продолжить свою игру. Против кого-нибудь и против всех скопом. Как говорят французы: «At tout le monde». Силь ву пле! Заранее извиняюсь за плохое произношение.

В голове у него застряла старая песенка, которую он услышал утром по MTV, и теперь ее незатейливые слова прыгали и стучали внутри черепа, словно шарики от пинг-понга. Человек так и представлял себе исполнителя — дебила из Лос-Анджелеса, выводившего:

«Я проиграл, крошка, так почему же ты не прикончишь меня?».

«Я проиграл, крошка. Так почему же ты не прикончишь меня?» — мысленно твердил он про себя.

Ему нравилось, что эти, по сути, тупые стихи как нельзя лучше отражали его внутреннее состояние. Песня, казалось, была написана и о нем, и о его будущих жертвах. Все вертелось в границах одного раздражающего круга. Жизнь прекрасна в своей мерзкой простоте, верно?

Нет, неверно! Жизнь вовсе не прекрасна!

Пока он наблюдал за маленьким карапузом: слишком хорошеньким, чтобы пройти мимо него просто так. От нечего делать убийца зашел в магазин игрушек «Тойз-Р-Ас». В связи с приближением праздников, у прилавков крутился целый водоворот разных идиотов.

Из динамиков громко и назойливо звучала такая же идиотская мелодия на тему песни: «Я не хочу взрослеть, я ребенок из Тойз-Р-Ас». Она повторялась снова и снова: так детишки могут скулить об одном и том же целую вечность. Огромное количество сумасшедших игрушек, капризных детей и их кретинов-родителей ужасно его раздражало. Он испытывал почти физические муки: его просто тошнило от всего этого.

— Я тоже не хочу взрослеть, — еле слышно процедил он сквозь зубы. — Я убийца детей из Тойз-Р-Ас.

Он, не отрываясь, наблюдал за выбранным им мальчиком, который, разинув рот, слонялся по отделу заводных игрушек. На вид ему было лет пять: самый податливый и доверчивый возраст.

В голове убийцы готов был сгореть предохранитель безопасности. Жуткое чувство быстро распространилось по всему телу. Он стиснул кулаки, спина и шея его одеревенели, и сам мозг, казалось, сжался внутри черепа.

«Максимум осторожности, — приказал он себе. — Ты не имеешь права на ошибку. Помни: ты совершаешь только идеальные преступления».

 

Глава 14

Однако для того, чтобы совершить преступление в магазине, где толпятся сотни покупателей, требовалось настоящее искусство. А что, если где-то поблизости ходят родители этого мальчугана? А ОНИ ОПРЕДЕЛЕННО ДОЛЖНЫ БЫТЬ РЯДОМ! А вдруг убийцу на этот раз схватят? НО ЭТОГО НЕ МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ! НЕТ, НЕ МОЖЕТ!

И вот что было особенно важным для преступника. Наблюдая за симпатичным, круглолицым, светловолосым мальчишкой, он уже чувствовал, как именно по этому ребенку станут горевать и убиваться его несчастные родители. Сейчас убийце было необходимо представить себе, какими ужасными рассказами наполнится телевизионный эфир. Ведь это так приятно — сознавать, что всей болью, страданиями и суетой людишки обязаны тебе. Только тебе.

К этому времени мальчик, видимо, уже упарился в своем шерстяном костюмчике, потому что начал проявлять беспокойство. В его глазах заблестели слезы, а вокруг не было никого, кто мог бы прийти на помощь. Бедный милый мальчик потерялся! Несчастная кроха!

Убийца начал медленно продвигаться к своей жертве. Сердце колотилось так отчаянно, словно в грудь ему поместили большой барабан, и это чувство вызывало приятную истому. Конечности ослабли, словно были сделаны из желе. От возбуждения в глазах его все поплыло. Сейчас преступник одновременно предвкушал убийство и ощущал страх и восхищение от того, что вскоре должно произойти.

Сделай же это.

Сейчас!

Он наклонился, широко улыбаясь, подхватил ребенка на руки и тут же обрушил на него поток дружелюбной бессвязной чепухи, которая только приходила ему в голову.

— Привет, дружок! Я Роджер-Хитрец, коварный молодец! Я работаю в этом магазине. Скажи, а какая твоя самая любимая игрушка? У нас есть самые разные игрушки, которые только существуют во всем мире. Это потому, что у нас самый большой, самый клевый магазин! Йа-ху-уу-у! Что скажешь? Ну, а теперь пойдем искать твоих супернесчастных мамулю и папулю.

Мальчик начал улыбаться ему в ответ. У детей настроение может измениться в течение нескольких секунд. Сейчас его чудные голубые глазки засверкали от радости: произошло что-то замечательное.

— Я хочу Майти-Макса, — объявил он, как будто из потерявшегося малютки вдруг превратился в капризного сынка папочки-миллионера.

— Отлично! Тогда пошли со мной. Сейчас тебе будет Майти-Макс. Ты спросишь, почему? Да потому что ты ребенок из Тойз-Р-Ас!

Он перехватил мальчика поудобнее и заспешил по проходу к дверям магазина. Неожиданно до него дошло, что ведь вот так нагло и в открытую, он может запросто скрыться с ребенком на руках, на глазах у многочисленных свидетелей. Эй, да он самый настоящий новый Отважный Волынщик! И все дети без ума от него.

— А может быть, ты хочешь Бэтмана? Или кого-нибудь из людей Икс? Или Длинного Армстронга? — наперебой начал предлагать убийца.

— Нет, Майти-Макса, — настаивал упрямый мальчишка. — Мне нужен только Майти-Макс.

Мужчина ловко передвигался к выходу, лавируя между покупателями. До дверей оставалось не более тридцати футов. Парковочная площадка магазина располагалась на границе с Парком Колумбия, а это как раз был его маршрут отхода.

Он сделал еще несколько поспешных шагов и замер на месте, так и не дойдя до дверей.

Вот дерьмо! Прямо на него надвигалась супружеская парочка. Обоим лет под тридцать. И женщина внешне очень походила на этого несносного мальчишку.

Это был явно их парень… Но главное, что они заметили его и сейчас наверняка схватят!

Правда, убийца знал, как следует себя повести, поэтому ни на секунду не поддался панике. Ну, может быть, пару-тройку раз кольнуло сердце. Сейчас все должно решиться. Наступал ответственный момент.

— Эй, привет! — Преступник широко улыбнулся, как ни в чем не бывало. — Этот малыш, наверное, ваш? Он заблудился в отделе заводных игрушек. За ним никто не приходил, и я решил отвести его пока что к менеджеру зала. А то парень уже все глаза проплакал. Вы его мама?

Мамочка радостно протянула руки навстречу любимому чаду, одновременно бросая на мужа уничтожающий взгляд.

Так вот кто настоящий злодей! Это папуля потерял в суете собственного сына. Все папочки последнее время стали ни на что не годными, верно? И отец этого папаши наверняка был таким же.

— Огромное вам спасибо, — с чувством произнесла мамаша, снова награждая мужа выразительным взглядом. — Это так мило с вашей стороны, — продолжала благодарить она убийцу.

Тот продолжал сохранять на лице самую добродушную улыбку. Да, он действительно великолепный актер:

— Любой на моем месте поступил бы точно так же. А мальчик у вас замечательный. Ну что ж, всего хорошего. Пока. Кстати, он хочет получить Майти-Макса, поэтому-то и потерялся, пустившись на поиски.

— Да, он и вправду обожает Майти-Макса. Пока, и спасибо еще раз, — улыбнулась женщина.

— До свидания, — мальчик скорчил рожицу и помахал своему «спасителю» рукой.

— Надеюсь, еще увидимся, — произнес убийца. — Всего хорошего.

Идиоты! Какие же вы все невероятные болваны! Простофили!

Не оглядываясь, он зашагал прочь. И хотя он едва не намочил штаны от страха, им овладел приступ веселья. Он смеялся, не в силах остановиться. Еще одно очко в его пользу. Даже если ему суждено когда-нибудь попасться, никто не поверит, что именно он — тот самый убийца детей. Ни за что на свете!

 

Глава 15

Ну, вот, так уже гораздо лучше. Кажется, жизнь снова становилась прекрасной. Я открыл глаза и увидел Дженни, стоящую футах в трех от моей кровати и внимательно разглядывающую своего папочку. На руках она держала кошку. Дженни любит смотреть, как я сплю. Я, в свою очередь, иногда тоже не прочь поприсутствовать в детской и понаблюдать за отдыхающими малышами. Они это знают, но зато так честнее.

— Эй, привет, радость моя! Ты знаешь такую песенку «Кто-то за мною следит»? Помнишь ее? — Я напел начало известного хита.

Дженни кивнула. Конечно, мелодия была ей хорошо знакома, поскольку я часто играл ее на рояле.

— А к тебе пришли гости, — сообщила Джанель. От неожиданности я привстал на кровати:

— И давно они у нас?

— Нет, всего одну минуточку. Нана послала нас с Рози за тобой. Она им готовит кофе. И тебе тоже, так что вставай.

— Надеюсь, это Сэмпсон и Рэйким Пауэлл? — Я еще не терял надежды на спокойное утро.

Но Дженни отрицательно помотала головой. Сегодня она казалась мне необычайно скромной и смущенно добавила:

— Это белые мужчины, папочка.

Я принялся быстро одеваться и приводить себя в порядок:

— Все понятно. Ты случайно не запомнила, как их зовут? — Неожиданно я догадался, кто именно решил заскочить ко мне этим утром. Итак, сия маленькая тайна, не успев возникнуть, была раскрыта. По крайней мере, мне почему-то так показалось.

— Мистер Питтман и мистер Клаузер, — развеяла мои сомнения Дженни.

— Очень хорошо. Умница, — похвалил я дочку, а про себя подумал: «Ничего хорошего. Абсолютно ничего». Меньше всего мне хотелось видеть сейчас таких «гостей» — собственного шефа, начальника отдела детективов, и комиссара полиции. Особенно в своем доме.

И тем более, в связи с той причиной, по которой они и могли заявиться сюда.

Дженни нагнулась и поцеловала меня в щеку. Потом еще раз.

— О, сколько коварства таится в поцелуях! — с напыщенной торжественностью произнес я и подмигнул дочке.

— Неправда, — рассмеялась она. — Только не в моих.

На то, чтобы полностью собраться и подготовиться к встрече, мне хватило и пяти минут. Нана тем временем развлекала ранних посетителей в гостиной. Клаузер уже дважды побывал в моем доме, а Питтман очутился здесь впервые. Думаю, что именно комиссар заставил шефа прийти сюда.

Оба гостя попивали сваренный Наной кофе и с улыбкой внимали ее рассказам. Меня заинтересовало, какими тайнами бабуля решила поделиться с ними. И одному, и другому угрожала серьезная опасность.

— Я только немного пожурила этих джентльменов за то, что они позволили Эммануэлу Пересу так долго разгуливать по нашим улицам, — доложила Нана, как только я появился в гостиной. — Они обещали, что в дальнейшем такое не повторится. Им можно доверять, Алекс?

Питтман и Клаузер одновременно прыснули, поглядывая на меня. Они еще не поняли, что ничего смешного тут нет, да и не стоит снисходительно усмехаться в присутствии бабули.

— Не стоит принимать на веру ни единого сказанного ими слова. Ну, вы уже закончили? — поинтересовался я, улыбаясь Нане.

— Я так и подумала с самого начала, — кивнула бабуля, — поэтому захотела получить письменное подтверждение их обещаниям.

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться ее словам, будто шутке, хотя я прекрасно понимал, что Нана отнюдь не расположена шутить. И Джеф, и комиссар от всего сердца расхохотались, считая брюзжание старушки обычной причудой. Им было невдомек, что Нана — самое главное лицо в этом доме. Она тут все.

— Нам можно побеседовать тут втроем? — спросил я разрешения у бабули. — Или нам придется посекретничать на улице.

— У меня найдутся дела на кухне. — Она недовольно посмотрела на меня и добавила: — Было приятно познакомиться с вами, шеф Питтман и комиссар Клаузер. Не забудьте о своем обещании. Уж я-то буду о нем помнить.

Как только Нана удалилась из гостиной, комиссар перешел к делу:

— Ну, Алекс, благодарность тебе уже отдана в приказе. Как я понимаю, ты обнаружил в квартире Эммануэла Переса все образцы детской порнографии?

— Да, детектив Сэмпсон и я нашли там кое-что, — ответил я и замолчал, ожидая продолжения. Мне не хотелось облегчать им задачу. И я на сто процентов был согласен с Наной относительно более весомых доказательств их заинтересованности этим делом.

— Наверное, тебя интересует, почему мы оказались здесь, — вступил в разговор Питтман. — Позволь объяснить. — Мы никогда не поддерживали с ним особо тесных отношений, да и в дальнейшем они вряд ли бы стали такими. Он был хвастливой кабинетной крысой и замаскированным расистом, что являлось его не самыми худшими качествами. Казалось, он никогда не откажет себе в удовольствии ударить кого-либо ниже пояса.

— Был бы весьма признателен, — кивнул я. — Мне показалось, что вы чисто случайно очутились рядом и решили заглянуть на чашечку бабулиного кофе. Он того стоит.

На этот раз Питтман даже не улыбнулся:

— Вчера поздно вечером мы получили официальный запрос из ФБР. Они настаивают, чтобы расследование убийства сенатора Фитцпатрика было поручено именно тебе. Специальный агент Кайл Крейг считает, что твой прошлый и недавний опыт очень пригодится. Вполне очевидно, Алекс, что этому делу придают исключительную важность.

Я позволил ему закончить, а потом отрицательно помотал головой:

— У меня здесь, на юго-востоке с полдюжины нераскрытых убийств. Последнего преступника, которого я вчера преследовал, должны были поймать еще полгода назад. Тогда еще одна маленькая девочка не погибла бы так нелепо. Но кому-то понадобилось бросить детектива, занимающегося расследованиями убийств детей на юго-востоке, на другое дело, и, в результате, мы получили еще один труп. Шестилетнего ребенка.

— Случай с сенатором — совсем другое дело, Алекс, — напомнил комиссар. Лицо Клаузера покраснело, что происходило с ним, когда он сердился или волновался. Обычно мы с ним ладили и понимали друг друга. Неизвестно, правда, как получится на сей раз.

— Вы не можете объяснить ФБР, что сейчас меня нельзя привлекать к делу этих Джека и Джилл. Я сам позвоню Кайлу и все ему спокойно объясню. Надеюсь, он меня поймет. Когда-то мы вместе с ним раскрыли несколько убийств в этом районе. Здесь тоже гибнут люди. И у нас полно своих дел, среди которых тоже имеются из ряда вон выходящие.

— Позволь мне спросить тебя вот о чем, Алекс, — почти дружелюбно улыбнулся комиссар, продемонстрировав свои ослепительно белые зубы. Я бы с удовольствием сыграл им сейчас что-нибудь из Гершвина, хотя для данного момента больше подходило нечто пошлое и бравурное. — Ты хочешь оставаться полицейским?

Этот удар достиг своей цели. Конечно, так подло бьют только слабаки и трусы, но, тем не менее, пинок получился чувствительный.

— Я хочу быть хорошим полицейским, — спокойно ответил я. — И по возможности делать добрые дела. Как всегда. Ничего не изменилось.

— Это правильный ответ, — кивнул комиссар, словно я был ребенком, нуждающимся в его поучениях. — Значит, тебе придется заняться Джеком и Джилл. Вопрос этот решили в очень высоких инстанциях. Ни у кого больше нет такого опыта расследования убийств, совершенных психопатами. Официально мы освобождаем тебя от всех прочих дел. И постарайся быть о-о-очень хорошим полицейским. В ФБР уверены, что Джек и Джилл вскоре совершат еще одно преступление.

Я тоже в этом не сомневался.

Но того же мнения я придерживался и в отношении убийцы детей.

 

Глава 16

Мне пришлось проявить максимум усилий, чтобы уникальное дело Джека и Джилл мне все-таки не досталось, хотя для меня оно выглядело очень привлекательным. Весь день я отчаянно сопротивлялся. Ну, по крайней мере, первую половину дня. Мне оставалось еще кое-что выяснить здесь, на юго-востоке. Я был взбешен, узнав, что ни Питтман, ни Клаузер не выделили людей, чтобы те занимались Оторвой-Чаки. Мало того, никто даже не удосужился выслушать пришедшего к ним с информацией Алвина Джексона. Расследование проводилось на скорую руку, не дало никаких результатов, и из-за этого погибла Шанел Грин. Вот почему я испытывал одновременно и злобу, и печаль.

В тот день я пришел домой рано и решил провести вечер с бабулей и детьми. Мне хотелось убедиться, что моя семья успела прийти в себя после убийства в школе Соджорнер Трут. Ну, по крайней мере, этой страшной сказке пришел конец. Хотя с убийством детей отнюдь не было покончено. Сам я еще долго не мог успокоиться после всего совершившегося по многим причинам.

В течение получаса или что-то около того я давал детям урок по боксу в подвале, чем мы занимаемся каждую неделю. Надо отдать должное Деймону: он ни разу не пожаловался на то, что в занятиях участвует и его сестра. Он просто надевает перчатки и начинает работать.

Мои чада постепенно превращаются в крутых маленьких боксеров. Но, что еще важнее, они научились определять момент, когда не стоит вступать в драку. В школе к ним никто не пристает, но это, скорее, из-за того, что они ведут себя достаточно скромно и умеют дружить по-настоящему.

— Следи за стойкой, Деймон, — подсказывал я. — И что это у тебя с ногами? Ты же не собираешься тушить ими пожар, верно?

— Ты должен переставлять их так, будто танцуешь, — изрекла Дженни. — Шажок, теперь вправо. Еще шажок, назад, теперь влево…

— Через минуту я станцую прямо на тебе! — предупредил ее Деймон, и они оба громко расхохотались.

После занятий мы перешли в гостиную и некоторое время провели у телевизора. Но потом я заметил, как Дженни скрестила руки на груди, прищурилась и начала очень пристально смотреть в мою сторону. Наступало время сна, но на этот раз она решила выразить свой протест.

— Нет, папочка, еще рано, не-е-ет, — затянула эта хитрюга. — Твои часы спешат.

— Да, Дженни, да-а-а, — так же протяжно произнес я. — Мои часы, наоборот, сильно отстали.

— Неправда! — продолжала спорить Дженни.

— Нет, правда, моя дорогая. И никуда тебе от этого не деться. Все! Ты попалась.

Длинная рука нашего домашнего закона настигла Дженни, несмотря на ее отчаянное сопротивление. Ровно в восемь тридцать я ловко подхватил дочурку на руки и отнес ее в детскую. В доме Кросса всегда торжествовал порядок и послушание.

— А куда мы идем, папочка? — прикинулась она непонимающей и тут же сама рассмеялась. — Наверное, мы отправляемся на праздник мороженого? Мне, пожалуйста, пралине со сливками.

— Ну, возможно, тебе такой праздник сегодня приснится, — предположил я.

Крепко удерживая Дженни в объятиях, я снова вспомнил о Шанел Грин. Когда я впервые увидел убитую девочку, мне стало страшно. Я испугался за свою Дженни, и этот ужасный круг, который в то утро замкнулся в моей голове, продолжал вращаться до сих пор.

Я жил в ужасе, потому что знал, что и к нам в дом могут наведаться люди-чудовища. Один такой монстр несколько лет назад пробрался прямо в детскую. Гэри Сонеджи. Но тогда нам повезло, и в результате все остались целы.

Перед сном Дженни встала на колени и сладким милым голоском прощебетала молитву, слова которой мы изобрели с ней вместе:

— Бог на небе, мои бабушка и папочка любят меня. Даже Деймон меня любит. Я благодарю тебя, Господи, за то, что ты создал меня такой хорошей, симпатичной и иногда смешной девочкой. Я всегда буду стараться делать хорошие вещи, если смогу. Это Дженни Кросс. Спокойной ночи.

— Аминь, Дженни Кросс, — улыбнулся я. Я любил свою дочь больше жизни. Она во многом напоминала мне свою мать. — Увидимся утром, жду не дождусь, когда оно наступит.

Дженни рассмеялась и широко раскрыла глаза. Потом она села на кровати и, на секунду задумавшись, вдруг выпалила:

— А ты можешь со мной побыть еще немного и сегодня вечером. Только разреши мне пока что не ложиться спать. Договорились? Тогда и мороженого не надо.

— Ну, какая же ты хитрющая! — Я поцеловал ее и пожелал спокойной ночи. — А еще симпатичная и очень умная. — Я действительно очень люблю своих ребятишек. И я знал, что именно поэтому на меня так действуют убийства детей. Словно этот псих нанес удар чуть ли не по нашему дому.

Наверное, мне надо было как-то успокоиться, и мы решили с Деймоном немного прогуляться перед сном. Я обнял сына за плечи, и мне показалось, что он буквально с каждым днем становится чуть выше, чуть сильнее, чуть жестче. Мы с ним прекрасно ладили, как настоящие друзья, и мне было приятно, что у меня с сыном сложились такие близкие отношения.

Мы, не спеша, зашагали к школе Деймона. По пути мы прошли мимо баптистской церкви, которая была вся исписана черно-красными сердитыми лозунгами: «Мне наплевать на Иисуса, а Иисусу — на меня». Такое отношение к религии преобладало в наших кварталах, особенно среди беспокойной молодежи.

Одна из учениц школы, куда ходит Деймон, трагически погибла. Это настоящий ужас, но моему сыну уже приходилось видеть очень многое. Деймон в шестилетнем возрасте сам стал очевидцем того, как на парковочной площадке один юноша застрелил другого.

— Тебе никогда не было страшно находиться в школе? Только скажи правду. Это вполне нормально: поделиться чувствами, которые ты испытываешь, — как можно мягче я обратился к сыну. — Иногда я и сам чего-то боюсь. Я пугаюсь Бивиса и Баттхеда, Рена и Стимпи.

Деймон улыбнулся и пожал плечами:

— Да, порой бывает страшновато. Ну, например, когда я пришел в школу в первый день, я немного трясся. Но ведь нашу школу теперь не закроют, нет?

Мне захотелось улыбнуться, но я сдержался и твердо произнес:

— Нет, завтра, как обычно, школа работает, и у тебя будут все уроки. Поэтому не забывай о домашнем задании.

— А я уже все сделал, — тут же парировал Деймон. Бабуля к нему подходит со всей строгостью, но в школе у сына дела идут и вправду хорошо. — У меня почти одни «пятаки», так же, как и у тебя.

— Пятаки! — рассмеялся я. — Ну, что это за слова?

— Абсолютно точные слова. — Он оскалился и стал походить на маленькую гиену, которой только что рассказали смешной анекдот про заповедник Серенгети.

Я играючи зажал Деймона в «замок», и тут же нежно провел костяшками пальцев по его коротким стриженым волосам. Да, с сыном было все в порядке: сильный и добрый парень, которого я любил до безумия и хотел, чтобы он всегда знал об этом.

Деймон вывернулся из захвата и, исполнив нечто вроде ту-степа в стиле Рэя Леонарда, играючи, несколько раз ткнул меня в живот. Он хотел лишний раз подчеркнуть, какой из него крутой маленький боксер. А я в этом и не сомневался.

В этот момент я заметил, как кто-то выходит из здания школы. Это была та же женщина, которую я видел рано утром, когда обнаружили тело Шалел Грин. Та самая, которая так поразила мое воображение. Она остановилась и наблюдала за нашей с Деймоном возней.

У женщины была стройная и высокая фигура. Лицо ее скрывала тень здания, но я помнил его черты с утра. Кроме того, я не забыл той самоуверенности и некоторой таинственности, с которой незнакомка держалась.

Она помахала нам рукой, и Деймон сделал то же самое в ответ. Затем женщина направилась к темно-синему «мерседесу», припаркованному возле угла школы.

— Ты знаешь ее? — обратился я к сыну.

— Это наш новый директор, — поставил меня в известность Деймон. — Миссис Джонсон.

Я кивнул. Миссис Джонсон.

— Она работает допоздна. Это впечатляет. А тебе она нравится? — поинтересовался я, наблюдая, как женщина подходит к машине. Мне припомнилось, как хорошо отзывалась о ней Нана, называя ее «одухотворенной», замечая при этом, что у нового директора очень мягкий характер.

Миссис Джонсон была, безусловно, привлекательна, и при ее появлении мое сердце сладко заныло. Если говорить начистоту, я уже здорово устал от одиночества. Еще недавно я переживал довольно сложные дружеские отношения, сложившиеся между мной и Кейт Мактирнан. Я специально уделял этой осенью максимум времени работе, чтобы не слишком увязнуть в данной проблеме. Сегодняшним вечером я тоже постарался избежать ее.

Деймон ответил, не задумываясь:

— Да, нравится. Вообще-то она всем нравится, но миссис Джонсон будет покруче тебя, папочка.

Правда, сейчас, на фоне своего «мерседеса» она не производила такого впечатления, но я был склонен доверять суждению Деймона. Она наверняка обладала недюжинной храбростью, чтобы вот так запросто, в одиночестве, сидеть в школе до темноты. Может быть, даже излишней храбростью.

— А не пора ли нам двигать домой? — наконец, спросил я сына. — Ведь тебе завтра в школу.

— Только давай не будем ложиться, а посмотрим, как «Буллетс» сыграют с «Орландо Мэджик», — принялся уговаривать меня Деймон, ухватив за локоть.

— Ну, конечно, обязательно. Заодно разбудим Джанель, и после матча все втроем отправимся гулять, — очень серьезно согласился я, и тут же расхохотался. Деймон с удовольствием присоединился ко мне, и так, смеясь, мы отправились домой.

В ту ночь я устроился в детской и никак не мог отделаться от мыслей об убийстве Шанел Грин. Иногда мы бросали одеяла и подушки прямо на пол и спали, как бездомные. Мало сказать, что подобные ночевки вызывают неодобрение Наны: она буквально свирепеет. Но мне кажется, что такие вспышки гнева дают ей заряд бодрости, поэтому мы практикуем это по меньшей мере раз в неделю.

Я лежал с открытыми глазами, и пока мои дети мирно спали, продолжал думать о совершенном у школы преступлении. Хотя сейчас это было не самое необходимое, ради чего можно пожертвовать сном. «Почему же ее тело притащили на школьный двор?» — мучился я. В любом деле, конечно, встречаются тупики. Но то, что случилось, выходило за рамки логики, поэтому-то и беспокоило меня. Это был именно тот фрагмент, который никак не желал ложиться в общую картину мозаики.

Потом мои мысли перепрыгнули на миссис Джонсон, что было куда приятнее. Она будет покруче тебя, папочка. Что и говорить, мой маленький мужчина дал ей блестящую рекомендацию. Это звучало, почти как вызов. Деймон сказал, что она нравится всем.

Интересно, как же ее зовут? Я не придумал ничего лучше, как начать прикидывать, какое имя больше подходит. Кристина… Пожалуй, Кристина — это то, что надо. Мне даже было приятно вертеть это слово на языке, произнося его с разными интонациями.

Незаметно я задремал. Мы втроем спали на полу, среди раскиданных, скомканных одеял, и никакие чудовища не смели нас потревожить. Я бы ни за что им не позволил.

Усталый, сонный и сентиментальный победитель драконов стоял на страже.

 

Глава 17

Это было одновременно безумно, дико, но и так великолепно! Убийце не терпелось снова повторить свой «подвиг». Прямо сейчас, сию минуту! И убить не одного, а сразу двоих! Вот это будет преступление! О нем заговорят сразу все. Неслыханная дерзость!

Он наблюдал за ними издалека — за отцом и сыном, и невольно вспомнил своего собственного отца — полного идиота и никудышного человечишку.

Потом он заметил, как высокая, симпатичная учительница приветливо помахала им рукой. Он сразу же возненавидел и ее тоже. Никчемная черная сучка с пошлой предательской улыбкой!

Бах! Бах! Бах!

Три идеальных точных выстрела.

И головы, разрывающиеся, словно спелые дыни.

Вот чего они заслуживают. Казнь без промедления и излишнего разбирательства.

Продолжая смотреть на эту троицу, убийца медленно формировал в голове одну жестокую мысль. Ему уже было многое известно об Алексе Кроссе. Кросс работает детективом, верно? И Кросса назначили на расследование этого дела, не так ли? Значит, Кросс тоже принадлежит ему. Такой же легавый, как и его отец.

Самое интересное в этом деле то, что на убийство практически никто не обратил особого внимания. Можно сказать, что преступление осталось почти незамеченным. Вашингтонские газеты только вскользь упомянули о нем. То же самое и с телевидением. Никому не было дела до маленькой девочки с юго-востока. Да и с какой стати стали бы они волноваться и переживать?

Сейчас все внимание захватили Джек и Джилл. Богатые белые леди и джентльмены испугались за свою собственную жизнь. Пошли к черту эти поганые Джек и Джилл! Он был гораздо лучше их и собирался доказать это в самое ближайшее время.

Директор школы проехала на своем автомобиле мимо укрытия, которое убийца устроил в густом кустарнике. Ее он, разумеется, тоже знал. Директор миссис Джонсон из школы Соджорнер Трут. Этакая Уитни Хьюстон юго-востока, так ведь? Да трахать он ее хотел!

Его глаза медленно переместились снова на Алекса Кросса и его сына. Он почувствовал, как в груди закипает гнев, и он словно наполняется паром. Будто кто-то нажал на его невидимую тайную кнопку. Волоски вставали дыбом у него на загривке, как у дикого зверя. В мозгу поднимался красный туман, который он почти физически уже видел перед глазами. Это чья-то кровь, не иначе. Кросса? Или его сына? Убийце понравилась мысль о двойном преступлении. Он предвкушал, как убьет сразу и отца, и мальчишку.

Он следовал за Кроссами до самого их дома, переполняемый яростью, но все же сохраняя при этом безопасное расстояние. Сейчас надо было думать о дальнейших планах.

Да, он гораздо лучше Джека и Джилл. Он докажет это и Кроссу, и всем остальным.

 

Глава 18

В пятницу, на пересечении F и 4-ой улиц в помещении Пенсионного Фонда проводился праздничный благотворительный вечер. Огромный бальный зал достигал в высоту трех этажей. Потолок поддерживали величественные мраморные колонны, между которыми толпилось и рассаживалось возле центрального фонтана более тысячи гостей. Среди них сновали официанты и официантки в шапочках Санта-Клауса. Оркестр наигрывал жизнерадостную «Зимнюю страну чудес», переработанную под суинг. Какое наслаждение!

Главным гостем вечера была сама принцесса Уэльская. Сэм Харрисон тоже присутствовал на празднике. Джек уже находился на месте.

Он наблюдал за леди Ди с того момента, как она появилась в роскошном зале. В ее свиту входили люди значительные: крупный финансист, по слухам являвшийся любовником принцессы, бразильский посол с супругой и несколько высокопоставленных американцев из мира моды в сопровождении известных манекенщиц. По иронии судьбы, по крайней мере, две из них страдали хроническим отсутствием аппетита — полной противоположностью булимии, то есть неутолимым чувством голода, мучившим Диану уже лет десять.

Джек на несколько шагов приблизился к леди Ди. Его интересовало, как и какими силами осуществляется охрана принцессы. Он наблюдал, как вокруг нее лавировали, оставаясь почти незаметными, парни из Секретной Службы с крошечными гильзами наушников.

Для произнесения тостов и спичей, из Англии, по указанию самой королевы, был командирован специалист этого дела, которому предстояло поблагодарить гостеприимных хозяев. За краткой торжественной частью последовал обильный, но довольно дурно приготовленный и пресный обед: пережаренные отбивные из ягнят под соусом «Никозия» с рагу из зеленой фасоли.

Когда во время десерта, состоящего из миндального торта с апельсиновым соусом и кремом Марсала, принцесса Диана поднялась для произнесения речи, Джек находился в тридцати футах от нее. На ней было дорогое, золотой тафты, длинное платье с блестками. Однако, на вкус Харрисона, это одеяние было слишком вычурным и неуместным на благотворительном вечере. Диана казалась неуклюжей, что еще больше подчеркивали ее большие ступни, из-за которых принцесса получила мультяшное прозвище «Принцесса Дези». Так звали одну из героинь бесконечного диснеевского «утиного» сериала.

Речь Дианы была семейной до фамильярности и предназначалась лишь тем, кто был с ней хорошо знаком. Беспокойное детство и юность, бесконечные поиски путей самосовершенствования, низкая самооценка, доходящая до самоотвращения, все это наложило отпечаток на ее небольшое выступление. Даже мучивший ее недуг — булимия, она называла своим «вечным и позорным другом».

Джек не мог отделаться от двойственного чувства: речь леди Ди одновременно и обескураживала, и выдавала пресыщенность. Жалость к самой себе ничуть не тронула Харрисона, как и та истерия, которая канвой проходила не только через ее речь, но и через всю жизнь принцессы.

Реакция на выступление Дианы была неоднозначная: даже охранники Секретной Службы, обычно невозмутимые и холодные как лед, очень эмоционально приняли эту речь. Правда, аплодисменты, которыми наградили принцессу слушатели, были оглушительными и шли, казалось, от чистого сердца.

В зале все поднялись, не исключая и Джека, шумно и тепло выражая свое восхищение. Сейчас, в обстановке всеобщей эйфории, он мог бы без труда дотронуться до принцессы. «За булимию! — хотелось крикнуть ему. — За любые существующие достойные причины!»

Однако наступало время заняться делом. В истории Джека и Джилл следовало начинать писать новую страницу.

Сегодня пришла его очередь быть звездой спектакля. Так сказать, солировать. Он пристально наблюдал и за другой известной личностью, почтившей своим присутствием сегодняшнюю вечеринку. Ему и раньше представилось несколько случаев поближе познакомиться с манерами и привычками этой дамы.

Натали Шихан была воплощением физического совершенства. Даже вызывавшей всеобщие симпатии леди Ди было до нее бесконечно далеко. Натали, всеми обожаемая ведущая теленовостей блондинка, явилась сегодня на каблуках, так что ее рост увеличился до среднего. Одета она была в классическое черное шелковое вечернее платье. В ней чувствовалась «порода». Эта женщина обладала неповторимым шармом. Ее иногда называли «американкой королевских кровей» и «американской принцессой».

Джек приступил к реализации задуманного в половине десятого вечера. Многие гости уже вовсю танцевали под музыку оркестра из восьми музыкантов, повсюду велись непринужденные беседы: различные сделки, проблемы в торговле с Китаем, планируемые лыжные вылазки и тому подобная чепуха.

Натали уже осушила три коктейля «Маргарита», причем выпивала их залпом, слизывая язычком соль на ободке бокала. Джек внимательно следил за ней. Хотя внешне это не проявлялось, но телеведущая, видимо, была уже здорово навеселе.

«Вполне очевидно, что она прекрасная актриса, — подумал Джек, подходя к стойке одного из баров, где стояла женщина. — Прекрасный вариант на одну ночь или на один уик-энд. — Джилл заранее побеспокоилась выяснить о Натали все, что возможно. — Я знаю о тебе буквально все».

Двумя длинными шагами он приблизился к ней, и они оказались лицом к лицу. Почти столкнулись. На Джека повеяло ароматов цветов и пряностей. Замечательные духи, и он даже знал, как они называются: Эскада № 2. Он где-то читал, что она предпочитает их всем остальным.

— Прошу извинить меня, — произнес Джек и почувствовал, как щеки его заливает румянец.

— Что вы, что вы! — запротестовала Натали. — Это я не смотрела, куда иду. Я такая неуклюжая! — Она улыбнулась своей убийственной и ослепительной улыбкой телеведущей. Не с экрана, а вот так, в живую, это производило оглушающее действие.

Джек улыбнулся в ответ, и в глазах его мелькнула искорка: он «узнал» ее.

— Вы никогда не забываете ни одного лица, хоть раз его увидев, несмотря на одиннадцать лет работы на телевидении, — начал Джек. — Я верно вас процитировал?

Натали не полезла за словом в карман:

— Вы Скотт Куксон. Мы встречались с вами в начале сентября в «Меридиане». Вы адвокат… ну, какой-то престижной вашингтонской юридической конторы. Ну, конечно же. — И рассмеялась. Это был замечательный смех, демонстрирующий ее чувственные губы и белоснежные зубки. Та самая Натали Шихан. Его сегодняшняя мишень.

— Так мы и вправду встречались в «Меридиане»? — как заправский репортер, она искала подтверждения своей догадке. — И вы действительно Скотт Куксон?

— Да, все верно. Потом вам предстояло отправиться еще на одно мероприятие, в Британское посольство.

— Кажется, вы тоже не забываете ни лиц, ни фактов. — Улыбка на ее лице держалась, как приклеенная: все такая же обаятельная и искрометная. Звезда телевидения в реальной жизненной обстановке. Если, конечно, саму эту жизнь можно было назвать реальной.

Джек неопределенно пожал плечами. Сейчас он вел себя скромно, что в компании Натали ему удавалось очень легко:

— Ну, только некоторые лица и факты, — уточнил он.

«Эта телеведущая просто классическая красавица, — рассуждал про себя Джек. — Во всяком случае, она удивительно привлекательна». Теплая, словно от всей души, улыбка была своего рода ее фирменной маркой и всегда давала желаемый результат. До сегодняшнего вечера у Джека была возможность изучать эту улыбку часами. Даже учитывая обстоятельства, он не мог оставаться иммунным от нее.

— Ну, на этот раз после этой вечеринки я никуда не спешу, — призналась Натали. — И вообще, я решила пореже участвовать в подобных мероприятиях. Можете мне поверить, у меня есть на то веские причины.

— Полностью с вами согласен и не сомневаюсь в их вескости.

— А какую причину выдвигаете вы, чтобы избежать участия в ненужном вам деле, Скотт?

— Обычно я ссылаюсь на занятость в Обществе по предотвращению жестокого отношения к животным. Пожалуй, это мой любимый повод.

Джек сохранял на лице выражение приятного удивления, чтобы подвигнуть Натали на продолжение непринужденной беседы. Он всегда умел вести салонные игры, особенно, когда этого требовали обстоятельства.

— Если бы я мог набраться храбрости, — начал Харрисон, — я предложил бы вам исчезнуть отсюда вдвоем. — Его мягкая улыбка подчеркнула первые сказанные им слова. Успех был почти обеспечен. Теперь ответ Натали Шихан становился очень важен для них обоих.

Женщина посмотрела на него несколько обескураженно. «Конечно, я действую слишком прямолинейно», — подумал он. Хотя, может быть, телезвезде самой захотелось включиться в игру.

Затем Натали рассмеялась душевным, немного хрипловатым, но на этот раз вполне искренним смехом. Джек мог бы поспорить, что никто в Америке не видел Шихан в ее естественном состоянии, а не так, как ее преподносит телевидение.

«Бедняжка Натали, — подумал Джек. — Что ж, ты будешь номером два».

 

Глава 19

Перед тем, как покинуть вечеринку, Натали взяла еще один коктейль:

— На дорожку, — пояснила она и вновь рассмеялась тем же глубоким, чудесным смехом.

— Правилам поведения на званых вечерах меня обучали еще в Кливленде, в Академии Святой Катерины, а потом в Огайо, — призналась она, пока они шли к гаражу, расположенному под зданием Фонда. Натали сейчас пыталась продемонстрировать своему спутнику, насколько в жизни она отличается от образа, созданного ею на телеэкране. Свободная, раскованная, с чувством юмора. Он оценил ее поведение, и она нравилась ему за это еще больше. Джек заметил, что ее безупречная дикция телеведущей претерпела изменения. Речь Натали стала немножко смазанной, что придавало ей больше сексуальности, и это он не замедлил оценить.

Как и предсказывала Джилл, они воспользовались автомобилем Шихан. Натали вела серебристо-голубой «додж-стэлт» немного быстрее, чем требовалось. Управляя автомобилем, она не переставала тараторить, что, впрочем, было весьма интересно, так как касалось различных тем: о генеральном соглашении по таможенным тарифам и торговле, о проблеме алкоголизма Бориса Ельцина, о недвижимости в Вашингтоне, о проведении кампании финансовых реформ. Она показала себя умной, хорошо информированной и, возможно, чуть невротичной. Она как бы олицетворяла борьбу, происходящую между мужским и женским началами.

— И куда же мы направляемся? — счел нужным прервать ее Джек. Ответ ему был заранее известен: конечно же, в гостиницу «Джефферсон». В ее сладкую ловушку и уютное вашингтонское гнездышко.

— В мою личную лабораторию, — объяснила Натали. — А вы уже нервничаете?

— Нет. Ну, разве что немножко, — сказал он и рассмеялся. Это было истинной правдой.

В отеле «Джефферсон» они поднялись на шестнадцатый этаж в ее частный офис, состоящий из двух просторных комнат и ванной с видом на центр города. Джек знал, что у Натали имеется еще и собственный дом в Александрии. Джилл успела побывать и там. Так, на всякий случай. Чтобы подстраховаться со всех сторон. Отмерь дважды. Если необходимо, то отмерь и пять раз.

— Это мое любимое местечко, — Натали продолжала посвящать Джека в собственные маленькие тайны. — Здесь, прямо в городе, я могу работать и днем, и ночью. Как вам нравится вид? Правда, от него немного захватывает дух? Когда я смотрю в окно, у меня создается впечатление, будто вся столица принадлежит только мне. Впрочем, в каком-то смысле это действительно так.

— Я вас понимаю. Я и сам люблю Вашингтон, — признался Джек. На какое-то время он отвлекся, уставившись вниз, на панораму города. Он действительно был без ума от Вашингтона. Как и от всего того, что столица должна представлять собой. Во всяком случае, так было когда-то. Он до сих пор помнил тот день, когда впервые приехал сюда — двадцатилетним морским пехотинцем. Солдатом.

Затем Джек, не спеша, обошел квартиру, исследуя комнату за комнатой. Портативный компьютер, струйный принтер «Кэнон», два видеомагнитофона… Все, что необходимо для работы. Кроме того, он обратил внимание на золотую награду «Эмми» и на свежий букет цветов в розовой вазе рядом с черным керамическим подносом, на котором грудой были свалены монетки со всех стран мира.

Это твоя жизнь, Натали Шихан. Немного впечатляющая, немного грустная. Как бы там ни было, она подошла к концу.

Натали неожиданно приблизилась к нему вплотную и посмотрела так, словно видела этого джентльмена впервые:

— Вы очень милый и симпатичный человек. Вы поразили меня своей искренностью. Вы настоящий мужчина, как говорится. Или так говорили только раньше? В любом случае, вы неплохой парень, Скотт Куксон. Надеюсь, я не ошиблась?

— Как вам сказать? — Джек пожал плечами и закатил свои ярко-голубые искрящиеся глаза к потолку. На его губах заиграла интригующая полуулыбка. Он всегда мог завлечь любую девушку в свои сети. Если, конечно, в этом была необходимость. При других обстоятельствах он никогда не стал бы пользоваться своими чарами. В глубине души Джек оставался настоящим однолюбом. — В Вашингтоне трудно сохраниться милым и симпатичным, особенно, когда живешь здесь уже некоторое время, — пояснил он, продолжая так же таинственно улыбаться.

— Наверное, вы правы. Да, скорее всего, это самая точная характеристика столичных мужчин. — Натали неожиданно разразилась смехом. Неужели над самой собой? Джек ясно видел, что его ответ разочаровал ее. Ей хотелось, ей просто было необходимо иметь в своей жизни что-то настоящее. Как, впрочем, и ему. Для него же реальной была та игра, которая вскоре должна была продолжиться в этой уютной квартире гостиницы «Джефферсон». Это он считал важным. Это должно было войти в историю.

Опасная игра, которой невозможно противостоять, затягивала Джека и стала для него всей жизнью. Это было нечто значительное и приносило ему удовлетворение. Но такое за многие годы он испытывал впервые.

— Эй, Скотт Куксон! Вы где витаете?

— Все-все, я уже рядом. Я вообще отношусь к тем людям, которые предпочитают, что называется, «здесь и сейчас». Просто меня увлекала великолепная панорама: раннее утро над Вашингтоном.

— Сегодня эта картина предназначена для нас двоих.

Натали, как он и предвидел, первая пошла на физическое сближение. Это только вдохнуло в него дополнительную уверенность.

Она прижалась к его спине и, позванивая браслетами, сплела свои длинные изящные руки на груди Джека. Это было очень приятно: Натали вызывала неудержимое желание, и сама прекрасно об этом знала. Джек почувствовал, как напрягается его мужская плоть, становясь упругой и твердой. Но это ощущение было чем-то вроде легкой щекотки по сравнению с тем, что он испытывал сейчас на самом деле. Кроме того, это состояние можно было использовать, дав Натали почувствовать наступившую эрекцию в полной мере. Пусть она коснется его!

— Ты как насчет этого? — поинтересовалась она. Женщина вела себя слишком уж внимательно и заботливо, что Джеку не очень понравилось. Но отступать от плана, и выбирать другую мишень было уже поздно. Не повезло тебе, Натали.

— Я очень даже насчет «этого», Натали.

— Тогда можно мне снять с тебя галстук, каким бы изысканным он ни был?

— Я думаю, что галстук, как, впрочем, и все остальное, будет только мешать.

— Нет, иногда галстук бывает и к месту, — улыбнулась она. — На исповеди, например, на похоронах или коронациях.

Натали стояла, прижавшись к нему, и была такой нежной и соблазнительной, что Джек ощутил некоторую грусть. Женщина понравилась ему больше, чем он на то рассчитывал. Когда-то она, возможно, и была обыкновенной красавицей со Среднего Запада, которой хотела казаться и сейчас. Если по отношению к Дэниэлу Фитцпатрику он не испытывал ничего, кроме отвращения, то в данный момент им владели чувства совсем иные: смесь вины, сожаления и сострадания. Тяжело убивать, достигнув определенной степени близости.

— А как насчет белой рубашки? — продолжала Натали. — Ты относишься к тем мужчинам, предпочитающим белые накрахмаленные рубашки?

— Вообще-то я их терпеть не могу. Они тоже годятся лишь для похорон и коронаций. Ну, и благотворительных вечеров.

— С этим замечанием я на тысячу процентов согласна, — кивнула она, медленно расстегивая его рубашку. Он почувствовал, как ее пальцы, дразняще скользя по его телу, опускаются к поясу брюк. «Специалистка!» — подумал Джек, когда рука Натали, погладив его промежность, тут же отдернулась.

— А что ты скажешь по поводу высоких каблуков?

— В общем, я не против них, когда они к месту. К тому же, если они женщине идут. Но и не имею возражений относительно босых ног.

— Прекрасно сказано. Тем более, что ты предоставляешь мне свободу выбора. Это мне нравится.

Она легко сбросила одну черную туфельку и рассмеялась собственной шутке: вот и выбор. Одна нога так, другая сяк.

— Настала очередь шелкового платья, — прошептала Натали, касаясь губами его уха. Джек почувствовал, что возбудился еще сильнее, и его дыхание, как и у женщины, стало прерывистым. Он уже подумывал, а не заняться ли с нею сперва любовью, но никак не мог решить: честно это или смахивает на изнасилование? Натали удалось вызвать в нем смущение.

— Без него вполне можно обойтись, — прошептал он в ответ. — Все зависит от обстановки.

— Похоже, у нас с тобой много общего.

Натали Шихан легко выскользнула из платья, оставшись в отделанном кружевами голубом нижнем белье, черных чулках и одной туфельке. На ее шее поблескивала тонкая золотая цепочка с крестиком, который выглядел так, будто она носила его не снимая со времен своей жизни в Огайо.

На Джеке оставались только брюки: он уже давно оказался и без галстука, и без рубашки.

— Мы можем пройти туда, — кивнула Натали в сторону спальни. — Там очень мило. Вид из окна точно такой же, только там есть еще и камин. Между прочим, работающий. Иногда даже в Вашингтоне кое-что функционирует.

— Вот и славно. Давай тогда разожжем огонь.

Джек подхватил ее на руки, как перышко. Сейчас они походили на пару изящных танцоров, что, в общем-то, немного соответствовало действительности. Ему не хотелось проявлять о ней заботу, но так уж вышло. Он попытался отбросить подобные мысли: он все-таки не школьник.

— Так ты, оказывается, еще и силен. Хм-м-м, — вздохнула она, сбрасывая вторую туфельку.

Из огромного окна спальни открывался удивительный вид на 16-ую улицу. Освещенная Скотт-серкл и тянущиеся к ней уличные фонари напоминали драгоценное ожерелье от Гарри Уинстона или Тиффани. Украшение, достойное даже принцессы Дианы.

Джек решительно напомнил себе, что все-таки он охотился за Натали, и ничто постороннее не должно вмешиваться в то, что должно произойти. Окончательное решение было принято. Ей предстояло умереть. Так уж легли кости, в самом буквальном смысле.

Он заставил себя отбросить все сентиментальные мысли. Ведь он всегда мог собраться, быть холодным и уверенным.

У Джека даже родилась идея: а не выбросить ли эту полупьяную красавицу-телеведущую в огромное окно спальни? Интересно, она разнесет стекло или просто отскочит от него, как мячик?

Однако, вместо этого, он аккуратно опустил ее на кровать, покрытую восточным стеганым одеялом. Харрисон достал из кармана брюк наручники, специально делая так, чтобы женщина их увидела.

Натали Шихан нахмурилась, словно не веря своим глазам. Она расстроилась и сникла в считанные секунды.

— Это что, какая-то дурацкая шутка? — рассердилась она, одновременно чувствуя себя обиженной. Натали поначалу приняла его за извращенца, и была недалека от истины. Только пока не сознавала всей кошмарной глубины своей догадки.

— Нет, это вовсе не шутка. — Теперь Джек говорил очень спокойным и тихим голосом. — Все очень серьезно, Натали. Ты бы сказала, что данная ситуация достойна горячих новостей.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Джек поднял вверх указательный палец, призывая женщину хранить молчание.

В ее глазах заметался неподдельный страх и смятение, а обычная самоуверенность оставила Натали Шихан.

В ледяных же глазах ее нового знакомого не отражалось решительно ничего.

— Это Джилл, — сообщил он телезвезде. — А я Джек. Ты уж извини, что так все сложилось…

 

Глава 20

Около восьми часов утра я протолкнулся в гостиницу «Джефферсон». В моей голове звучала мелодия Гершвина, вносящая некоторое успокоение и сглаживающая выступающие углы. Как всегда, неожиданно я был вовлечен в кошмарную игру Джек и Джилл. Мне пришлось стать ее участником.

Гостиница все еще содержалась в образцовом порядке. По крайней мере, об этом можно было судить по элегантному убранству вестибюля. Трудно было даже представить себе, что здесь могла разыграться подобная неслыханная трагедия.

Я прошел через роскошный ресторан и миновал витрину магазина, в которой красовалась одежда от самых дорогих модельеров. Столетней давности часы мелодично пробили восемь раз. Не считая этого приятного слуху звука, в отеле царила тишина. Не было ни малейшего намека на то, что не только «Джефферсон», но и весь Вашингтон впал в состояние, подобное шоку. Всем этим мы были обязаны паре высококлассных убийц и их угрозам.

Мне очень нравятся дома с фасадами, как у «Джефферсона». Может быть, именно благодаря такой архитектуре я и люблю Вашингтон. Но сгустившаяся напряженная атмосфера вестибюля мало соответствовала скрывавшему ее фронтону. Впрочем, как почти везде в нашем городе. За роскошным фасадом может твориться невесть что.

Джек и Джилл совершили вот уже второе убийство за пять дней. На этот раз в строгой и шикарной гостинице. Они как бы давали понять, что не остановятся на этом, и вся трудность заключалась в том, что пока не было никакой возможности защитить от убийц известных людей города.

Все шло по нарастающей. Ясно, как день.

Но почему?! Чего добиваются эти Джек и Джилл? Что означают их смертельные игры?

Еще утром я переговорил с несколькими своими довольно странными друзьями из Куантико, специализирующимися на преступлениях, совершенных людьми с психическими отклонениями. Основное мое преимущество состояло в докторской степени по психологии, полученной в институте Джона Хопкинса, поэтому со мной охотно поддерживали отношения. А сейчас друзья даже поделились своими соображениями и интуитивными догадками. Правда, пока, кроме того, что все были ошарашены, ничего полезного я не узнал. Затем мне пришлось побеспокоить знакомых из лаборатории ФБР, изучающей вещественные доказательства. Но талантливые ищейки и спецы также оказались бессильны мне помочь, в чем сразу и признались. Создавалось впечатление, что Джек и Джилл заставляют нас гоняться за нашими собственными хвостами, и при этом терять драгоценное время.

Начальник отдела детективов приказал мне: «Составь один из твоих знаменитых психологических портретов на эту парочку убийц, если они являются таковыми». Сам же я чувствовал, что на данном этапе это поручение практически невыполнимо. Однако шеф не оставил мне выбора. Сидя дома за компьютером, я перебрал уйму материалов, собранных отделом по поведенческим отклонениям, и данных по задержанию лиц, склонных к применению чрезмерного насилия. Но ничего достаточно очевидного или просто очень полезного мне найти не удалось. Как я заранее и предполагал. Слишком рано было делать какие-либо выводы, кроме того, что Джек и Джилл отличаются высоким профессионализмом.

Сейчас неотложными и самыми правильными шагами были следующие: 1) собрать как можно больше информации и данных; 2) задавать как можно больше вопросов, и вопросов правильных; 3) коллекционировать на карточках любые, даже самые дикие версии, и носить записи с собой.

Мне уже приходилось сталкиваться с несколькими случаями выслеживания людей, и вся информация хранилась у меня в голове. Но факт, от которого невозможно отмахнуться, заключался в том, что в базе данных ФБР содержалась информация о более чем пятидесяти тысячах лиц, которые могли быть потенциальными или действительными охотниками на людей. Такое огромное их количество образовалось сравнительно недавно: еще в 80-х годах их числилось не более тысячи. Единый психологический портрет, имея дело с такой огромной массой преступников, составить представлялось невозможным. Хотя, конечно, у них имелись некоторые схожие черты. Первая и самая главная — привлечь к своей персоне внимание средств массовой информации, необходимость осознавать свою значительность, одержимость насилием или религиозными догмами, неудачи в формировании собственных любовных или семейных отношений. Я вспомнил о фанатичной почитательнице Дэвида Леттермана Маргарет Рэй, несколько раз врывавшейся в его дом в Коннектикуте. Она называла Дэвида «светочем» всей своей жизни. Мне он тоже нравился, хотя и не вызывал таких гипертрофированных чувств.

Но была и Моника Селеш, которую фанатичный болельщик ее соперницы ткнул ножом в спину в Гамбурге.

А Катарина Витт с трудом избежала подобной участи, столкнувшись с таким же «поклонником».

Сильвестр Сталлоне, Мадонна, Майкл Джексон и Джоди Фостер… Все они подвергались нападениям со стороны своих рехнувшихся почитателей.

Но кто такие Джек и Джилл? И почему для своих убийств они выбрали именно Вашингтон? Возможно, кто-то из членов правительства каким-то образом реально или мнимо задел их интересы?

Какая может иметься связь между сенатором Дэниэлом Фитцпатриком и телеведущей новостей Натали Шихан? Что у них могло быть общего? Оба они были либералами. Может быть, именно в этом зацепка? Или же убийцы наносят удары наугад, и поэтому они не вписываются ни в какую стройную схему? «Наугад» оказалось очень неприятным словом, которое гвоздем воткнулось в мозг и тревожило меня всякий раз, когда я вспоминал об этих убийствах. Для тех, кто занимается их расследованиями, данное слово звучит, как проклятие. Убийства, совершенные «наугад» практически не поддаются раскрытию.

Большинство охотников за людьми не прибегало сразу к крутым методам расправы. Это настораживало меня в наименьшей мере. Так сколько же времени Джек и Джилл наблюдали за Фитцпатриком и Шихан, прежде чем исполнить задуманное? Каким образом они отбирают свои жертвы? Я был готов допустить какие угодно мотивы, лишь бы все случившееся не оказалось выбором «наугад».

Меня также заинтриговывал тот факт, что их было двое, и они работали вместе.

Я только-только покончил с делом, в котором фигурировали двое мужчин-профессионалов. Этакие друзья-соперники, которые «наперегонки» похищали и убивали женщин в течение тринадцати лет. Мало того, что они сотрудничали, так они устроили между собой нечто вроде состязания. Психологический принцип, известный под названием «двойняшки».

А как быть с Джеком и Джилл? Кто они такие? Может быть, два физических урода? Или влюбленная пара? Что-то же должно их связывать и удерживать вместе. Не исключено, что все это замешано на сексе. Или на поклонении культу силы? А что если это просто салонные эксцентричные игрища, основанные на сексуальных фантазиях? Что их объединяет? Семейные узы? Или же они — беззаботная парочка вроде Бонни и Клайда?

Кто поручится, что это не начало многочисленных убийств, которые произойдут в Вашингтоне?

А может быть, эпидемия убийств распространится и дальше, на другие крупные города, которые посещают знаменитости? Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Париж, Лондон…

Я вышел из лифта и сразу же встретился с целой галереей искаженных ужасом ошеломленных лиц. По многочисленным взглядам я понял, что мне нужно как можно скорее приступить к осмотру места преступления.

 

Глава 21

— Добрый доктор Кросс, специалист по всяким недугам и несчастьям. Снова он, снова здесь и… снова готов помочь!

Я был погружен в бездонный омут собственных беспорядочных мыслей и впечатлений об убийствах, когда чей-то голос вернул меня к действительности. Я сразу же узнал его, и улыбка тронула мои губы.

Повернувшись, я увидел Кайла Крейга из ФБР. Еще один победитель драконов, родом из штата Массачусетс. Кайл мало напоминал типичного федерального агента. Он был талантлив, чужд бюрократизма, злобы и скованности. В прошлом нам не раз приходилось совместно трудиться над раскрытием довольно нехороших дел. Кайл занимался расследованиями наиболее значительных или отличающихся особой жестокостью преступлений. Крейг был специалистом в распутывании такой кровавой мешанины, о которую никто из его коллег не хотел пачкать руки. Кроме всего прочего, он был моим другом.

— Ну, по-моему, сюда согнали всех корифеев следствия, — заметил он, когда мы обменивались рукопожатием в фойе. Кайл был высоким, сухопарым мужчиной с резкими чертами лица и ястребиным носом. Таким острым, что им, казалось, без труда можно что-нибудь резать. Обращали на себя внимание также удивительно черные, цвета угля, волосы.

— Кого сюда уже принесло? — спросил я. Кайл наверняка уже охватил всю картину своим цепким взглядом. Он всегда отличался умом и наблюдательностью. Крейг целиком полагался на свои инстинкты, и, как правило, они его не подводили. К тому же Кайл хорошо представлял себе кто есть кто и на какой ступеньке находится.

Мой друг скривился и состроил такую физиономию, словно ему пришлось высосать самый кислый на свете лимон:

— Ты лучше спроси, кого здесь нет, Алекс. Детективы из полицейского управления, из твоей собственной конторы, ФБР, разумеется. И, хочешь — верь, хочешь — нет, даже представители администрации по контролю за применением законов о наркотиках. А вон тот в синем костюме вообще из ЦРУ, что легко определить по его тупой физиономии. Кстати, твой «близкий друг» Питтман тоже явился полюбоваться прекрасным трупом мисс Шихан. Пока мы тут с тобой болтаем, они расположились в будуаре.

— Вот это действительно ужасно, — вздохнул я и улыбнулся. — И нелепо, судя по твоему красочному описанию.

Кайл указал на дверь, которая, как я понял, и вела в спальню:

— Думаю, нам не стоит туда лезть. В Куантико давно циркулируют слухи, что шеф детективов Питтман — некрофил. — Все это Крейг выдал с непроницаемым выражением лица. — Как ты думаешь, это правда?

— Это преступление без жертв, — поддержал его я.

— А как же уважение к усопшим? — Он ткнул в мою сторону своим бритвенным носом. — Впрочем, Натали Шихан даже мертвая найдет способ отказать Питтману.

Меня ничуть не удивило, что шеф самолично решил заявиться в «Джефферсон». Это дело обещало стать самым громким за многие годы. Определенно, оно таковым и станет, если Джек и Джилл вновь нанесут удар, а об этом они уже предупредили.

Я с сожалением прервал беседу с Кайлом и осторожно приоткрыл дверь спальни, словно боясь нарваться на мину-ловушку.

Единственный и неповторимый Джордж Питтман находился там с каким-то мужчиной в сером костюме, возможно, медэкспертом. Они оба повернулись в мою сторону. Питтман жевал незажженную сигару. Увидев, кто вошел, он нахмурился и покачал головой, но ничего не мог поделать. Я занимался этим делом по приглашению, а если быть точным, приказу самого комиссара Клаузера. То, что шеф не желал меня здесь видеть, ясно читалось на его лице.

— А вот и проспавший, но пока еще не усопший Алекс Кросс, — несколько двусмысленно, с претензией на юмор, представил он меня незнакомцу, и они снова погрузились в созерцание трупа, лежащего на кровати.

Шеф Питтман вел себя необъяснимо оскорбительным образом, что, впрочем, меня мало трогало. У него вошло в привычку грубить и лезть напролом. Никчемный тупой ублюдок. Кобылья задница. Единственное, что ему хорошо удавалось, так это постоянно мешать и путаться под ногами.

Я несколько раз глубоко вздохнул и решил, что пора приниматься за работу. Сначала требовалось осмотреть место преступления. Я приблизился к кровати и погрузился в привычную рутину: собирание и фиксирование свежих впечатлений.

Верхняя часть головы Шихан была стянута струной, горло туго обхватывал поясок от платья, а лицо наполовину прикрывали голубые трусики. Глаза жертвы бессмысленно уставились в потолок. Наготу скрывали лишь голубой бюстгальтер и черные чулки.

На первый взгляд казалось, что это дело рук полного психопата. Однако я не верил в подобную возможность: уж больно тщательно и продуманно была построена вся композиция. Зачем убийце понадобилось убеждать нас, что здесь потрудился сексуальный маньяк? Что бы это могло значить? Может быть, Джек и Джилл — неудачная любовная пара? Из-за того, например, что Джек — импотент? Надо было установить, не вступала ли жертва в сексуальный контакт.

Картина, открывшаяся моим глазам, была крайне неприятна. По имеющейся у Кайла информации, смерть Шихан наступила около восьми часов назад. Теперь ее даже с большой натяжкой нельзя было назвать красивой. По иронии судьбы самую свежую и горячую новость она унесла с собой на тот свет. Она наверняка знала Джека, а, может быть, также и Джилл.

Я часто видел Натали на экране, и сейчас не мог отделаться от мысли, что знал ее лично. Вот почему, наверное, убийства знаменитых людей вызывают в обществе такой резонанс. Постоянно видя их по телевизору, вы невольно становитесь как бы их знакомыми или друзьями. Мы настолько привыкаем интересоваться их жизнью, что их смерть приковывает к ним еще большее внимание.

Я сразу отметил про себя, что убийства Шихан и Фитцпатрика имеют некоторые общие черты. Во-первых, вновь присутствовал элемент необъяснимого садизма. Натали, так же, как и сенатор, была прикована наручниками к изголовью кровати. Во-вторых, она была почти раздета. И, наконец, как и в первом случае, расправа над ней производила впечатление казни.

Телезвезда погибла от выпущенной почти в упор пули, пробившей левую часть головы, которая теперь свешивалась набок, словно шейные позвонки были переломаны. Что, кстати, вполне могло иметь место.

Может быть, это было «фирменной маркой» Джека и Джилл? Все выполнено по заранее продуманному плану, четко и хладнокровно. Причем носящему явные признаки психопатии. Может быть, псевдопсихопатии? Что это: сексуальная одержимость или признак импотенции? О чем мог свидетельствовать стиль совершенных убийств? Что они пытаются этим сказать?

Потихоньку я приступал к составлению возможного психологического портрета убийц. Их методы и стиль были сейчас для меня важнее, чем любое вещественное доказательство. Оба убийства были рассчитаны настолько скрупулезно и выполнены так чисто и методично, что невольно напрашивалась мысль: Джек и Джилл играют в какую-то им одним ведомую игру по четко установленным правилам. Насколько мне известно, они пока не допустили ни малейшего промаха. Единственной уликой, причем преднамеренно оставленной на месте преступления, опять являлась записка.

Сексуальная подоплека убийства прослеживалась более чем ясно. В обоих случаях жертвы оставались обнаженными, а мужчина, к тому же, был еще и изуродован. Может быть, у Джека и Джилл существовали проблемы сексуального порядка?

С самого начала у меня сложилось впечатление, что оба убийства совершены белокожими, в возрасте от тридцати до сорока пяти лет. Причем, ближе к верхнему порогу, судя по той продуманности и тщательности, с которыми действовали преступники. Оба они, скорее всего, обладали физической привлекательностью, сообразительностью, способностью к убеждению и высоким интеллектуальным уровнем. К тому же, они без труда проникали в общество людей известных. Пожалуй, это было все, чем мы располагали: дальше все ниточки, ведущие к убийцам, обрывались.

Мне предстояло разобраться еще во многом, поэтому я беспрестанно заносил в свой блокнот приходящие в голову мысли. Шеф, время от времени, вскидывал на меня злобный взгляд, словно проверяя, чем же я занимаюсь.

Так и хотелось «наехать» на него, потому что Питтман был средоточием всего отрицательного, что накопилось в столичной полиции. Это был образец тупого и бездарного руководителя, который не был даже и наполовину умен, чем пытался казаться.

— Ну, чего там, Кросс? — как обычно, через губу, небрежно бросил он.

— Пока ничего особенного, — безразлично ответил я. На самом же деле это было не так. До меня дошло, что же объединяло двух столь непохожих людей, как Фитцпатрик и Шихан: крайняя неразборчивость в связях, как говаривали в старину. Возможно, Джек и Джилл не одобряли подобного поведения. Оба тела были словно выставлены напоказ в крайне откровенных и неприятных положениях. Казалось, убийцы помешаны на сексе или на сексуальных подробностях из жизни известных в обществе людей.

Выставлены напоказ… или показывают? Для чего и по какой причине это понадобилось?

— Мне хотелось бы ознакомиться с содержанием записки, — обратился я к Питтману, стараясь держаться профессионально и корректно.

Шеф небрежно махнул рукой в направлении прикроватного столика. Жест этот был мало того, что грубым — он был унизителен. Я бы не позволил себе подобного даже в отношении последней пешки-патрульного. Даже к Оторве-Чаки я проявлял большее уважение.

Приблизившись к столику, я прочитал записку, которая представляла собой еще один стишок в пять строчек:

Я неопределенно покачал головой, но от комментариев воздержался. К черту этого дурака Питтмана. Пока стихи мне ни о чем не говорили, но я надеялся, что со временем пойму, в чем тут суть. Содержание стихов имело определенный смысл, но не отражало никаких эмоций. Что заставляло убийц оставаться столь хладнокровными?

Я вновь вернулся к изучению спальни. Среди моих коллег уже давно распространилось мнение, что Кросс может проторчать на месте преступления сколь угодно долго. Нередко — целый день. И в этот раз я решил посвятить осмотру комнаты не меньше времени. Большинство принадлежащих женщине вещей было напрямую связано с ее профессиональной деятельностью. Создавалось впечатление, что, кроме работы, для нее ничего не существовало или не имело значения. Видеокассеты, пачки документов и даже краденый степлер с эмблемой «CBS». Я ходил по спальне, изучая обстановку и мертвое тело во всевозможных ракурсах, и прикидывая, не прихватили ли убийцы отсюда что-нибудь с собой.

Однако, сосредоточиться в должной степени у меня никак не получалось. Присутствие Питтмана ужасно действовало мне на нервы. Я сам позволил ему «достать» себя.

Что же скрывается за выставлением обеих жертв напоказ? Что же, по крайней мере, по мнению убийц, объединяло Фитцпатрика и Шихан в смерти? Преступники словно пытались графически связать личные жизни убитых в единый рисунок. Впрочем, все, что касалось Дэниэла и Натали, теперь становилось достоянием общественности. Благодаря Джеку и Джилл.

«Как это все ужасно, — подумал я и глубоко вздохнул. — И хуже всего то, что меня намертво привязали к этому делу».

Но в следующий момент дела пошли совсем уж из рук вон отвратительно, и случилось это абсолютно неожиданно для меня.

Я оказался рядом с Джорджем Питтманом, когда он вновь заговорил со мной, не удостоив при этом меня даже взглядом:

— Ты придешь сюда, когда мы закончим, Кросс.

Слова шефа повисли в воздухе, словно клуб зловонного дыма. Поначалу мне даже не верилось, что он мог такое произвести. Я всегда вел себя уважительно по отношению к Питтману. Да, это было трудно, зачастую просто невозможно, но я как-то справлялся со своими чувствами.

— Я к тебе обращаюсь, Кросс, — на повышенных тонах продолжал он. — Ты не оглох?

А потом шеф сделал такое, чего ему ни в коем случае нельзя было делать. Моему терпению пришел конец. Подобную выходку я не мог оставить без внимания. Он вытянул руку и грубо пихнул меня ладонью. И довольно чувствительно, так, что я даже покачнулся. Однако, я удержал равновесие, и мои кулаки медленно поднялись на уровень груди.

Я особо ни о чем не раздумывал. Долго копившиеся зло и раздражение сами нашли выход.

Я сгреб его обеими руками. Вся та неприязнь, что вот уже два года собиралась у меня внутри, вырвалась наружу. Взрыв произошел прямо в спальне убитой женщины.

Мы с Питтманом были примерно одного возраста. И хотя он уступал мне в росте, вес его превышал мой фунтов на тридцать. Шеф был коренаст и телосложением напоминал футболиста шестидесятых годов. Он ни на что не годен и занимает пост совершенно не соответствующий его скромным способностям. К тому же ведет себя непозволительно грубо.

Я без труда оторвал его от пола, и ноги шефа повисли в воздухе. На вид я кажусь сильным, но на самом деле намного мощнее. Глаза Питтмана удивленно вытаращились, и в них внезапно мелькнул неподдельный страх.

Подержав Джорджа немного перед собой, я что есть силы впечатал его в стену. Потом еще разок. Ничего смертельного или опасного для жизни, но весьма ощутимо.

Каждый раз, когда его туша приходила в соприкосновение со стеной отеля, казалось, старое здание «Джефферсона» вздрагивает. Тело шефа обмякло, и он даже не пытался сопротивляться, пораженный происходящим. Впрочем, сам я поражен был не меньше.

Наконец, я ослабил хватку, отпустил его и шеф, покачиваясь, отступил назад. Я понимал, что особенного физического урона Питтман не понес, зато его гордость пострадала куда более существенно. Конечно, я совершил большую ошибку.

За время происходящего я не проронил ни слова, как и собеседник шефа. Меня немного утешал тот факт, что Питтман первым распустил руки, толкнув меня безо всякой на то причины. Мне было интересно, наблюдал ли эту сцену парень в сером пиджаке. Хотя вряд ли.

Пока я шел к двери спальни, Питтман тоже счел за благо промолчать.

А еще меня интересовало, не закончится ли на этом моя карьера вашингтонского полицейского.

 

Глава 22

— Тревога! Что-то происходит в «Короне». Всем внимание! У нас неприятности. Это не учебная тревога и не тренировка.

С полдюжины агентов Секретной службы, напряженные и обеспокоенные, наблюдали за Джеком с помощью биноклей.

Джек решил действовать.

Они не могли поверить своим глазам. Ни один из агентов не мог предположить, что такое возможно. Тревога действительно оказалась далеко не учебной.

— Да, это Джек. Он что, рехнулся?

— У нас с ним полный визуальный контакт. Куда, черт возьми, он направляется, и что вообще происходит?

Шестеро наблюдателей представляли собой три профессиональные команды. Это были первоклассные специалисты: самые умные, способные и талантливые, отобранные из более чем двух тысяч спецагентов, работающих по всему миру. Сейчас они размещались в трех темных «фордах» на 15-ой улице северо-запада столицы. Обстановка становилась все напряженней. Она пугала и быстро изменялась.

Тревога.

Это не тренировка.

— Джек определенно собрался покинуть «Корону», — докладывал один из агентов по рации. — Время: двадцать три часа сорок минут. Мы наблюдаем за ним в бинокль.

— Хорошо. Пусть Джек и ловкий парень, неоднократно доказавший это, постарайтесь не потерять его из виду. А где же наша любезная Джилл? База домашнего наблюдения, ответьте.

— База на связи, — раздался в наушнике женский голос. — Джилл прекрасно себя чувствует на третьем этаже «Короны». Сейчас она в пижаме и читает книгу Барбары Буш про Барбару Буш. О Джилл беспокоиться не стоит.

— Мы можем быть абсолютно уверены в этом?

— База уверена. Джилл ведет себя, как примерная девочка, по крайней мере, сегодня. Лежит в кроватке.

— Это все замечательно, но вот каким образом удалось выбраться Джеку?

— Он воспользовался старым тоннелем между подвалами «Короны» и зданием Казначейства. Так он и выбрался!

Тревога.

Это не тренировка.

Джек явно собирается что-то предпринять.

— Джек приближается к Пенсильвания-авеню. Он уже рядом с гостиницей «Уиллард». Он постоянно оглядывается через плечо, словно параноик. Впрочем, ничего другого ему и не остается. Не думаю, что он нас заметил. Черт, кто-то сигналит ему фарами перед «Уиллардом»! К нему подъезжает красный «джип» и останавливается рядом. Он садится в эту гребаную машину!

— Понятно. Хватит пялиться на него в бинокль, надо ехать следом. «Джип» с вирджинскими номерами. Регистрационный знак два-три-один HCY. На заднем стекле наклейка фирмы «Кунс». Начинайте преследование.

— Двигаемся за красным «джипом». Мы сели ему на «хвост». Следите, не появится ли Шакал. Повторяю: следите, не появится ли Шакал. Это не тренировка!

— Не вздумайте сегодня потерять Джека. Ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах.

— Принято. Мы его видим.

Три темных седана последовали за «джипом». «Джек» — таково было кодированное обозначение президента Томаса Бернса, принятое в Секретной службе. Естественно, что «Джилл» именовалась первая леди. «Короной» вот уже в течение двадцати лет назывался Белый Дом.

Большинство нынешних агентов тепло относились к президенту Бернсу. Обыкновенный земной человек, неплохой парень, какими и были в основном последние президенты. Можно сказать, что «дерьма» в нем было немного. Хотя иногда президент срывался на свидание с подружкой, и, подчас, не только в столице, но и в других городах. Секретная служба закрывала глаза на эту слабость, называя ее «болезнью президента». Впрочем, Томас Бернс был отнюдь не первым, страдавшим подобным недугом. Франклин Делано Рузвельт, Джон Кеннеди и особенно Линдон Джонсон в этом отношении были куда хуже. Казалось, что этот недостаток стал уже неотъемлемой привилегией самых высокопоставленных персон.

Совпадение кодированных имен, выбранных для президентской четы, с именами психопатов-охотников за знаменитостями не осталось незамеченным сотрудниками Секретной службы. Эти ребята не верили в совпадения. Для обсуждения данного вопроса они собирались вот уже четыре раза. Эти долгие и нудные заседания проводились в подвале Западного крыла Белого Дома. Там находился командный Центр по чрезвычайным ситуациям. Кодированное обозначение «Шакал» вот уже тридцать лет, как присваивалось любому потенциальному убийце президента.

«Совпадение» имен вызвало серьезное беспокойство и в ООП — отделе охраны Президента. Особенно сейчас, когда президент отправился на поиски любовных утех. По вполне понятным причинам, охрана его не сопровождала.

Итак, сейчас в наличии имелись две пары Джеков и Джилл.

Секретная служба не только не могла, но и не желала принимать это за случайное совпадение.

— Мы потеряли красный «джип» у Тайдл-Бейзин. Мы потеряли Джека! — неожиданно взорвался наушник тревожным восклицанием одного из агентов.

Это вызвало хаос, поскольку не являлось ни проверкой, ни тренировкой.

 

Глава 23

Наконец-то, в понедельник вечером в деле Джека и Джилл появились первые сдвиги. Если все это не являлось величайшей мистификацией, то расследование обещало быть грандиозным.

Не успел я прийти домой, и перекусить вместе с детьми, как раздался телефонный звонок. Кайл Крейг сообщил, что в студию CNN доставлена видеокассета, предположительно отправленная Джеком и Джилл. Убийцы состряпали любительское кино, чтобы его увидел весь мир. Заодно они информировали об этом «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс», прислав в адрес редакций что-то вроде пригласительных билетов на просмотр. Видимо, парочка решила таким образом «объясниться».

Я вылетел на улицу прежде, чем жареный цыпленок, приготовленный Наной, очутился на столе. В печальных взглядах Дженни и Деймона, устремленных мне вслед, ясно читалось: «Только не это!». В общем-то, они были правы.

Я поспешил в сторону Юнион-стейшн, в районе Северного Капитолия, поскольку не хотел опаздывать на вечеринку, организованную Джеком и Джилл. Они еще раз продемонстрировали, с какой легкостью могут управлять нами.

Когда я приехал в центральную студию CNN, там уже готовились к просмотру видеокассеты перед тем, как запустить ее в прямой эфир в передаче «Ларри Кинг Лайв». Старшие агенты ФБР и Секретной службы уже толпились в уютном просмотровом зале. Кроме того, здесь же суетились операторы, администраторы и, на всякий случай, адвокаты службы новостей. На всех лицах читалась тревога и нервозность.

Как только началась демонстрация записи, в зале воцарилась мертвая тишина. Я боялся даже моргнуть. Впрочем, все остальные тоже затаили дыхание.

— И вы верите в это дерьмо? — пробормотал кто-то совсем рядом.

Оказывается, Джек и Джилл ухитрились запечатлеть на пленке и нас! Это было, пожалуй, первым чувствительным ударом, который мы получили нынешним вечером. Перед вторым убийством они засняли всю полицейскую суету перед апартаментами мертвого сенатора Фитцпатрика. Как выяснилось, они тоже находились среди толпы любопытных.

Документальный фильм, который мы сейчас смотрели, был отвратителен в своей откровенности и смахивал на коллаж из черно-белых и цветных картинок. Начинался он показом тайного убежища Фитцпатрика, причем здание снимали в различных ракурсах. Лента походила на дипломную работу, но с претензией на профессионализм. Вскоре на экране появилось нечто неожиданное и поразительное.

Джек и Джилл хладнокровно зафиксировали последние секунды жизни Фитцпатрика перед самим убийством. Если кадры, запечатлевшие еще живого сенатора, были ужасны, то дальше начинался подлинный кошмар.

На экране мы наблюдали и слышали, как обнаженный, прикованный наручниками к спинке кровати сенатор, дрожащим голосом умоляет своих убийц: «Пожалуйста, не делайте этого». Затем раздался щелчок спущенного курка: выстрел был произведен с расстояния в дюйм или два в правую часть головы. Затем второй. Череп сенатора разнесло, и люди в зале испустили дружный вздох. В самом отвратительном обличье Фитцпатрик канул в вечность.

— О Господи, Боже мой! — завизжала какая-то женщина. Кое-кто, борясь с приступом тошноты, отвернулся от страшного зрелища. Некоторые закрыли глаза руками. К сожалению, я не имел права брать с них пример: мне необходимо было наблюдать все в малейших деталях, так как это была важнейшая информация. Она должна была помочь мне разобраться во всех нюансах дела и являлась более ценной, чем все тесты на ДНК, анализы крови и отпечатки пальцев вместе взятые.

После того, как сцена с Фитцпатриком закончилась, на экране возник следующий эпизод. Фильм приобрел иную направленность. Объектив видеокамеры запечатлел лица различных людей на улицах безымянных городов и городишек. Изображение шло без комментариев и звука. Некоторые люди махали оператору руками и улыбались, большинство же не обращало на съемку, которую, видимо, также производили Джек и Джилл, никакого внимания.

На экране черно-белые кадры все так же чередовались с цветными, но это не являлось набором отдельных, не связанных друг с другом, эпизодов. Видно было, что над пленкой потрудилась рука опытного монтажера.

«Один из снимавших явно обладает навыками художника, — отметил я про себя, одновременно отдавая мозгу команду запомнить эту деталь. — А какого сорта человек искусства стал бы заниматься подобными вещами?» Мне были знакомы теории относительно связи между творческим потенциалом и психопатией. Банди, Дамер и даже Мэнсон тоже могут считаться натурами творческими. С другой стороны, такие гении, как Рихард Вагнер, Дега, Жан Жене и многие другие представители искусства тоже были склонны к психопатии, но это же не толкало их на убийства!

Спустя примерно минуту с начала демонстрации пленки неожиданно для всех зазвучали пояснения к увиденному. Причем говорили два голоса: мужской и женский.

Джек и Джилл решили с нами пообщаться.

Создавалась полная иллюзия того, что убийцы присутствуют здесь же, в зале. Они говорили по очереди, комментируя пленку, но голоса, очевидно были пропущены через электронные фильтры, чтобы их невозможно было идентифицировать. У меня мелькнула мысль разобраться с голосами после демонстрации фильма, но просмотр еще не закончился.

ДЖЕК: Одно время, как и многие другие люди, мы молча сидели и глотали все унижения и несправедливости, которыми нас пичкала небольшая группа людей, считающих себя «сливками общества». Мы терпеливо переносили страдания и большей частью молчали, находя утешение в пошлой поговорке: «Не стоит суетиться, надо просто ждать». Вот мы и ждали, что бюрократическая система, наконец-то, начнет работать на нас. Но ничего не произошло. Это кто-нибудь возьмется оспаривать?

ДЖИЛЛ: Беспринципные люди, адвокаты и бизнесмены, научились пользоваться нашим непротивлением злу, доброй волей и, главное, духовностью. Давайте хорошенько запомним эту мысль: глубоко беспринципные люди, поставили себе на службу не только вышеперечисленные чувства, но даже сам наш чудесный американский патриотический дух. Многие из них заседают в правительстве, а другие входят в команды так называемых «сильных мира сего».

ДЖЕК: Посмотрите на лица простых людей, лишенных гражданских прав, надежды на будущее и веры в свою страну. Это жертвы насилия, которое расползается из Вашингтона, Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Вглядитесь в них хорошенько: а сами вы не входите в их число? Мы, например, входим. Мы — простые Джек и Джилл из этой толпы.

ДЖИЛЛ: Посмотрите на то, что сделали с нами наши, так называемые, лидеры. Оцените всю глубину страданий и отчаяния, за которые они должны нести ответственность. Оглянитесь на общество, отравленное их цинизмом, и на мечты и надежды, похороненные ими. Наши лидеры методично разрушают Америку.

ДЖЕК: Вглядитесь в эти лица.

ДЖИЛЛ: Вглядитесь в эти лица.

ДЖЕК: Вглядитесь в эти лица. Теперь вы понимаете, почему мы пришли за вами? Вы догадались? Просто вглядитесь в эти лица. Посмотрите на сотворенное вами. Вспомните неслыханные преступления, вами совершенные.

ДЖИЛЛ: Джек и Джилл пришли на Холм. И вот зачем. Пусть это послужит предостережением всем, кто живет и работает в столице и пытается контролировать всех нас. Вы всегда играли нашими жизнями, а нынче пришла пора поменяться ролями. Наступила очередь Джека и Джилл.

Фильм заканчивался кадрами, показывавшими толпы бездомных людей возле ограды Белого Дома. И еще один стишок-предупреждение:

ДЖЕК: Настали времена испытаний для людей, лишенных души. Вы знаете, кто вы такие. И нам это известно не хуже.

— И сколько времени занял этот шедевр? — обратился один телепродюсер к другому. Ответ на этот практический вопрос был важен, поскольку CNN могло занять в прямом эфире не более десяти минут.

— Ерунда. Чуть больше трех минут, хотя они и показались вечностью, — вмешался оператор, посмотревший на счетчик камеры. — Но если вы собираетесь сделать монтаж, лучше сказать об этом прямо сейчас.

После того, как прозвучало стихотворение, я ощутил озноб, хотя в помещении было тепло. Никто пока не расходился. Работники студии занялись обсуждением фильма, словно это касалось только их, и остальные для них не существовали. У ведущего ток-шоу был унылый и озабоченный вид. Наверное, он догадался, кого еще имели в виду убийцы, говоря о тех, кто управляет обществом. Однако что-либо изменить было не в его власти.

— Мы работаем в эфире через восемь минут, — объявил продюсер своей бригаде. — Господа, освободите помещение. С амплуа дураков мы справимся и без вас.

— Хороший подарочек на память, — съязвил кто-то. — Джек и Джилл дебютируют на CNN.

— И все-таки, они не просто серийные убийцы, — пробормотал я, адресуясь, скорее, к самому себя, чем к окружающим. Мне просто хотелось услышать, как прозвучит данное предположение.

Настроение у меня было минорное, но все увиденное моей веры не поколебало. Эту пару нельзя назвать убийцами в обычном смысле этого слова. Они исключительно организованы и тщательно подготовлены для своей роли. Они настолько умные и сильные личности, что запросто идут на контакт с известными людьми. Наверняка здесь присутствует элемент ненормального сексуального состояния, или же они пытаются заставить нас поверить этому. У них должна быть на то причина.

В моей голове до сих пор звучали их бесстрастные голоса с пленки:

Чтоб снова ужасное дело свершить.

Теперь все происходящее больше походило на войну, а не на игру.

 

Глава 24

Времена наступили тяжелые, хуже не придумать. Утром в среду, спустя два дня после убийства Шанел Грин в Гарфилдском парке, неподалеку от школы Соджорнер Трут, был обнаружен еще один труп ребенка. На этот раз жертвой убийцы стал семилетний мальчик. Преступление походило на предыдущее: лицо ребенка было изуродовано, возможно, ударами металлической дубинки или куска трубы.

Путь от моего дома на 5-ой улице до места, где обнаружили тело, можно было проделать пешком. Но когда я шел туда, то чувствовал неимоверную тяжесть в ногах. Было четвертое декабря, но дети уже жили в предвкушении Рождества. Это преступление не должно было произойти. Вообще никогда, а уж тем более в канун великого праздника.

Но я неважно чувствовал себя еще и по другой причине, вне зависимости от убийства ребенка. Если только кто-то не решил скопировать первое убийство (а это было маловероятно), то, выходит, преступник вовсе не Эммануэл Перес, не Оторва Чаки! Значит, Сэмпсон и я совершили ошибку. Мы преследовали не того человека, не убийцу и истязателя детей и теперь были частично виновны в его смерти.

Когда я подошел к месту убийства, в парке зло завывал ветер. Утро выдалось отвратительное. Было нестерпимо холодно, небо заволокли тучи. На самой границе парка уже находились пара карет «скорой помощи» и с полдюжины полицейских машин. Кроме того, сюда уже собрались, по меньшей мере, с сотню любопытных, чтобы поглазеть на трагедию. Все происходящее казалось мне нереальным, призрачным и пугающим. Сирены автомобилей завывали совсем неподалеку, и этот резкий звук теперь напоминал мне погребальную песнь усопшим. Меня передернуло, и, главным образом, не от холода.

Сегодняшняя жуткая сцена напомнила мне о событиях, происшедших несколько лет назад. Тогда, буквально за день до Рождества, мы тоже обнаружили тело маленького мальчика. Его настоящее имя было Майкл Голдберг, но все звали его Мелюзга. Ему исполнилось только девять лет. Преступнику Гэри Сонеджи, которого я потом поймал, все же удалось бежать из тюрьмы. После этого убийца затерялся где-то в стране. Я невольно подумал о том, что для меня Сонеджи стал персональным доктором Мориарти, неким воплощением зла, если такое понятие вообще существует.

Правда, в последнее время я стал верить, что оно все же имеет место и в реальной жизни.

Теперь я просто не мог не думать о Сонеджи. У него была исключительная причина совершать убийства возле моего дома. Он поклялся отомстить мне за то время, которое провел в тюрьме: за каждый день, за каждый час, за каждую минуту. Пришло время расплаты, доктор Кросс.

Едва я успел поднырнуть под желтые ленты, отгораживающие место преступления, как какая-то женщина в белой накидке-пончо, завидев меня, выкрикнула:

— Как мне кажется, вы полицейский, верно? Так какого черта вы ничего не предпринимаете? Сделайте же что-нибудь! Этот проклятый маньяк убивает наших детей! Да, и, конечно, счастливого вам, — чтоб его! — праздника!

Что я мог ответить этой разозленной женщине? Что настоящая работа полицейского совсем не похожа на то, что показывают в телесериалах? Пока что у нас не было ни малейшей зацепки насчет убийцы детей. Никто больше не смог бы обвинить в этом Оторву-Чаки. И нельзя было пройти мимо того простого до боли факта, что мы с Сэмпсоном серьезно ошиблись. Да, погиб извращенец и никчемный человек, но нельзя отвергать и того, что он был достоин этой участи совсем по другой причине.

В новостях об убийствах на юго-востоке упоминали, как всегда, очень коротко, но сейчас среди толпы я сразу заметил репортеров, прибывших на место происшествия. Это были Инес Комес из «Эль Диарио» и Ферн Галперин из CNN. Похоже, они успевали повсюду, и даже по необходимости оказывались на юго-востоке столицы.

— Скажите, пожалуйста, имеет ли сегодняшнее преступление какое-то отношение к убийству на прошлой неделе? Вам удалось поймать настоящего убийцу? — Инес засыпала меня вопросами, словно открыла скоростной огонь. Мне нравилась эта бойкая корреспондентка: всегда честная, всегда находчивая и довольно-таки умная. — Как вы считаете, мы имеем дело с серийным убийцей?

Я не стал комментировать того, что случилось, а тем более высказывать собственные предположения, никому из репортеров и Инес в том числе. Я даже не посмотрел в их сторону. Сейчас мою грудь пронзала острая боль, которая никак не хотела стихать.

Имеем ли мы дело с серийным убийцей? Я не знаю, Инес. Думаю, что это не исключено. Молю Бога, чтобы я ошибался. Был ли Эммануэл Перес невиновен? Не думаю, Инес, и прошу Господа, чтобы я оказался прав.

Мог ли совершить эти два убийства Гэри Сонеджи? Надеюсь, что нет. Я очень рассчитываю на это, Инес.

Мне придется долго молиться этим холодным унылым утром.

Начало декабря выдалось на редкость ненастным и снежным. Снега выпало столько, что кто-то из радиокомментаторов даже заметил, что, мол, не наступил ли случайно год выборов?

Я пробрался через толпу к телу мертвого ребенка, которое, словно сломанная кукла, лежало на прихваченной морозом траве. Полицейский фотограф уже занимался своей работой возле трупа. У убитого мальчика была такая же короткая стрижка, как и у моего сына. Деймон называет такую прическу «в стиле лысоида».

Конечно, я знал, что это не он, однако эффект оказался потрясающим. Меня как будто со всей силы пнули в живот. От открывшегося мне зрелища перехватывало дыхание, и я мог только хрипло сипеть. Однако, впечатление от жестокости нельзя смягчить слезами. Этот урок я усвоил давно и хорошо.

Я опустился на колени возле тела: казалось, мальчик спит и ему снится кошмар. Кто-то закрыл его глаза, и сначала у меня мелькнула мысль, уж не убийца ли это сделал. Но я тут же отбросил ее. Скорее всего, об этом позаботился какой-нибудь добрый самаритянин из числа собравшихся или же не совсем умный, но жалостливый полицейский. На мальчике были мешковатые поношенные штаны с дырками на коленях и старые растоптанные кроссовки «Найк». Правая сторона его головы превратилась в кровавое месиво, точно так же, как и у Шанел Грин. На уцелевшей половине лица можно было разглядеть крупные поры и застывшие следы слез. Вокруг его головы расплылась большая ярко-красная лужа.

«Маньяку нравится разрушать красоту, — подумал я, и мой мозг тут же отозвался догадкой: — Может быть, преступник сам урод? Какого сорта это уродство: моральное или физическое? А возможно, и то и другое?»

Почему он так ненавидит маленьких детей? Отчего убивает их рядом со школой Соджорнер Трут?

Я приподнял веко ребенка, и его застывший глаз уставился на меня. Не знаю, зачем я так поступил, но мне надо было это увидеть.

 

Глава 25

— Доктор Кросс… Доктор Кросс… Я знаю этого мальчика, — раздался совсем рядом чей-то дрожащий голос. — Он из младших классов. Его звали Вернон Уитли.

Я поднял глаза и тут же увидел миссис Джонсон, директора школы, в которую ходит Деймон. Она не плакала, она старалась держаться как можно тверже, пряча свои эмоции где-то глубоко внутри.

Она будет покруче тебя, папочка. Мне почему-то сразу вспомнились слова сына. Наверное, он был прав. Школьный директор не может позволить себе плакать.

Рядом с миссис Джонсон стояла знакомая мне медэксперт, Джанин Престегард. С виду эта белая женщина казалась ровесницей директора: им было немногим больше тридцати. Сейчас они обе возобновили беседу, видимо, стараясь утешить друг друга.

Почему же преступник выбрал именно школу Соджорнер Трут? Почему? Ту самую школу, которую посещает Деймон? Сначала Шанел Грин, теперь Вернон Уитли. Что могла знать миссис Джонсон, если, конечно, она вообще знала хоть что-то. Верила ли она в то, что сможет как-то помочь расследованию? Ведь она хорошо помнила и Шанел, и этого мальчика.

Медэксперт в это время делала все нужные приготовления, чтобы обеспечить своевременную аутопсию для выявления причины смерти. Она была явно ошеломлена тем насилием, которому подвергся ребенок. Впрочем, аутопсия маленького мальчика сама по себе — дело крайне неприятное.

Неподалеку я заметил двух полицейских из местного участка. Они терпеливо ждали своей очереди. Точно так же, как и бригада работников морга. Сейчас все вели себя тихо, погрузившись в печаль. Нет на свете ничего хуже, чем убийство ребенка. Во всяком случае, мне не доводилось видеть более ужасающей картины, а память у меня хорошая. Сэмпсон всегда намекает, что я слишком чувствителен, чтобы заниматься расследованием убийств. И действительно, я согласен с тем, что детектив не должен быть излишне сентиментальным и гуманным.

Я выпрямился во весь свой рост, и оказалось, что я выше миссис Джонсон всего на пару дюймов.

— Как мне помнится, это уже второе место преступления, где вы присутствуете, — обратился я к директору. — Видимо, живете недалеко?

Она покачала головой, глядя прямо на меня. Глаза у нее были большие, круглые, и в них читалось напряжение. Миссис Джонсон не отвела взгляд:

— Я знаю очень многих людей в этом районе. Кто-то позвонил мне домой, посчитав, что я должна знать о случившемся. Я выросла здесь, недалеко от Восточного рынка. Это дело рук того же самого убийцы, не так ли?

Я не стал отвечать, а вместо этого просто сказал:

— Мне придется поговорить с вами об убийствах чуть позже. Возможно, мне предстоит побеседовать и с детьми из вашей школы. Но это уж в случае крайней необходимости. Им и так сейчас не сладко. Спасибо за ваше участие. Мне очень жаль Вернона Уитли.

Миссис Джонсон молча кивнула, продолжая сверлить меня взглядом. «Кто же, на самом деле, ты такой? — словно вопрошала она. — Ты ведь тоже присутствовал на месте первого убийства».

— Как вы можете заниматься подобной работой? — неожиданно выпалила она.

Вопрос оказался столь внезапным, что я даже вздрогнул. Конечно, он должен был прозвучать несколько бестактно, но мне почему-то этого не показалось. Так уж случилось, что мне частенько приходится выслушать нечто подобное. Как же ты работаешь, Алекс? Почему именно тебе выпало стать победителем драконов? Кто ты есть на самом деле? Кем ты стал?

— Сам не знаю, — ответил я, и это было чистой правдой.

Почему это я вдруг признался ей в своей слабости? Я редко демонстрирую это перед кем-либо, даже перед своим другом Сэмпсоном. Очевидно, все дело заключалось в ее глазах. Они словно требовали правды.

Я отвел взгляд и отвернулся, чтобы сосредоточиться и вновь заняться своими записями. Голова моя гудела от множества возникающих вопросов. Вопросов плохих, ужасных мыслей и еще худших чувств, которые вызвало во мне это убийство. Теперь уже два.

«В чем причина его ненависти к детям? — продолжал я терзать сам себя. — Кто может так сильно ненавидеть детей?» Может быть, с ним самим в детстве плохо обращались? Это мог бы быть мужчина лет двадцати с небольшим: уж слишком он неосторожен и неопытен.

Я знал, что мы обязательно его схватим, но не знал, насколько скоро это произойдет.

 

Глава 26

Я ждал, когда ко мне в отделе примут дисциплинарные меры, и над моей головой занесут топор. Поначалу ничего вроде бы не происходило, но Питтман наверняка держал нож за пазухой и просто играл со мной в «кошки-мышки».

Возможно, высшее начальство не разрешило ему действовать… по причине важности дела Джека и Джилл. Скорее всего, его пассивность объяснялась именно этим. Наверное, они почувствовали, что я им нужен, что никто, кроме меня, не сумеет выследить убийц.

Пока я ждал казни и находился в преддверии ада, я, тем не менее, продолжал усердно работать. Многие часы я провел над документами из отдела по поведенческим отклонениям, изучал их и прикидывал, не может ли кто-нибудь из описанных личностей быть связанным с убийствами детей. Я проверял данные не только на потенциальных преступников из Вашингтона, но и из других городов тоже. Затем ту же самую бумажную работу мне пришлось проделать и касательно Джека и Джилл. Если хочешь понять преступника, внимательно отнесись к его поступкам. Джек и Джилл отличались высокой организованностью. Убийца детей же, напротив, был крайне небрежен. В итоге получалось, что эти оба дела являли собой две противоположности.

Мне по-прежнему казалось, что я не в состоянии расследовать два таких непохожих случая одновременно. Поэтому я пришел к выводу, что мне придется пойти на некоторую хитрость в собственном отделе, чтобы работа пошла на лад.

Уже ближе к вечеру я стал обзванивать своих знакомых и тех офицеров, которые были мне многим обязаны и могли помочь в любую минуту. В конце концов, я ничего не терял.

Тем же вечером, но позднее, четверо детективов по расследованию убийств из первого участка собрались на парковочной площадке позади школы Соджорнер Трут. Каждый из них отличался неуемным темпераментом и способностью докапываться до истины при любых обстоятельствах. По моему мнению, это были не просто отличные ребята, но и самые лучшие полицейские во всем Вашингтоне.

Все выбранные мною детективы жили на юго-востоке. Они сильно переживали из-за совершенных здесь преступлений и хотели, чтобы жестокие убийства были раскрыты как можно скорее, неважно, какие дела в городе считались первостепенными, а какие — нет.

Последним приехал Сэмпсон, хотя опоздал он всего на десять минут против установленного времени встречи. Разумеется, если бы о нашем тайном совещании узнал начальник, он ни за что бы не позволил его проводить. Я же решил создать собственную группу поддержки для того, чтобы поскорее отыскать убийцу, нечто вроде комитета бдительности.

— А вот представившийся, но пока не преставившийся Джон Сэмпсон, — пошутил Джером Терман и тут же расхохотался своему не слишком удачному каламбуру. Джон присоединился к тесному кругу детективов. Терман весил около двухсот семидесяти фунтов, причем основную массу его тела составляли мышцы. Они с Сэмпсоном часто подтрунивали друг над другом, но, в общем, всегда были добрыми друзьями. Впрочем, мы все дружили с давних пор, играли в баскетбол в сборных школьных командах и встречались на соревнованиях. Правда, с тех пор минула уже не одна тысяча лет.

— На моих часах ровно десять, минута в минуту, — важно сообщил Сэмпсон, даже не доставая из кармана свой антикварный хронометр.

— Тогда будем считать, что сейчас действительно ровно десять, — поддержал его Шон Мур. Мур был отчаянным автолюбителем, служил в полиции не так давно и имел уже троих детей. Его семья жила рядом со школой Соджорнер Трут, и один из сыновей ходил в тот же класс, что и Деймон.

— Я тронут тем, что вы все смогли уделить мне время и прийти сюда в такой холодный вечер, — начал я, когда взаимные подшучивания и приветствия немного стихли. Я прекрасно знал, что все эти люди уважали друг друга и ладили между собой. Кроме того, я был уверен в том, что о нашей встрече ни один из них перед шефом не проболтается. — Прошу извинить меня за то, что совещание назначено на поздний час. Однако будет лучше, если нас никто не увидит вместе. Всем спасибо за то, что смогли прийти. Мне кажется, что школьный двор — довольно удачное место для обсуждения наших дел. Постараюсь изложить все быстро, — добавил я, оглядывая лица детективов.

— Да уж, пожалуйста, Алекс, — предупредил Джером. — Иначе я отморожу свою толстую задницу.

— Надеюсь, все вы слышали о том, что сегодня утром в Гарфилдском парке был найден труп семилетнего мальчика, — продолжал я. — Его звали Вернон Уитли.

Собравшиеся молча кивнули, их лица посерьезнели. Плохие вести распространяются с исключительной быстротой.

— Хорошо. Все время я думаю об этих двух убийствах. Я еще раз просмотрел все данные, которые мне удалось разыскать в Отделе по поведенческим отклонениям, а также информацию, относящуюся к задержанию лиц, склонных к применению чрезмерного насилия. Однако это ни к чему меня не привело. Пока что я нахожусь в процессе составления психологического портрета преступника. Надеюсь, что я все же ошибаюсь, но мне кажется, что в нашем районе объявился самый настоящий серийный убийца, нападающий исключительно на детей. Более того, я уже почти уверен в этом.

— Насколько серьезной становится ситуация, Алекс? — нахмурился Рэйким Пауэлл.

Я сразу понял, куда он клонит. Несколько лет назад мы работали с ним в одной команде, расследуя примерно такие же преступления.

— Я думаю, что на этот раз убийца уже вошел во «вкус». Подумайте сами: две смерти всего за несколько дней. И в каждом случае отмечен высокий уровень насилия. Кажется, в момент совершения преступления этот негодяй находится в ярости или, по крайней мере, теряет над собой контроль. Я говорю «негодяй», но неизвестный, разумеется, может оказаться и женщиной.

— Для женщины он очень уж жесток, — засомневался Сэмпсон, прокашливаясь. — Слишком много… крови… разбитые черепа… маленькие дети. — Он отрицательно помотал головой. — Нет, мне кажется, что женщина не смогла бы так поступить. Определенно нет.

— В общем, я с тобой согласен, — кивнул я, — хотя сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Одна Джилл чего стоит…

— Сколько детективов официально заняты в расследовании наших убийств? — поинтересовался Джером Терман, собирая губы в трубочку, отчего стал похож на маленького мальчика, сосущего леденец.

— Две команды, — сообщил я, но тут же разочаровал своих коллег, — но только одна занимается этим вплотную, для другой это лишь второстепенное задание. Вот почему я пригласил вас сюда. Наш шеф считает, что преступления были совершены разными людьми, он не хочет верить в теорию о серийном убийце и до сих пор искренне считает, что в смерти девочки повинен Эммануэл Перес.

— Неисправимый болван! — прорычал Джером Терман. — Эта бестолочь нужна нашему управлению, как вымя быку.

Другие детективы ругались вполголоса и недовольно ворчали. Я знал, что любой поступок или слова шефа вызовут отрицательную реакцию, но не ожидал, что такую бурную. Сам я предпочитал не давать волю чувствам.

— Насколько ты уверен в том, что оба убийства совершены одним и тем же человеком, Алекс? — вернулся к нашей теме Рэйким. — Ты говорил, что психологический портрет еще не готов. Я понимаю, что такая работа требует уйму времени.

Я шмыгнул носом от холода и продолжал:

— У второго ребенка, Рэйким, так же изуродовано лицо, причем не все, а только одна его половина. Точно так же, как и у девочки. И та же сторона, правая. Практически никаких различий. Кстати, медэксперты подтвердили это. Существует теория о том, что некоторые личности различают в человеке как бы две стороны: хорошую и плохую. Добра и зла. И тогда наказание осуществляется только для «злой» стороны. И вот что еще очень важно. Правда, все пока остается лишь на уровне догадки, но мне кажется, что наш «подопечный» — новичок. Хотя достаточно умный и коварный, к тому же он идет на самый настоящий риск. Поэтому остается предполагать, что рано или поздно он обязан допустить ошибку. Думаю, если мы будем работать вместе, то очень скоро до него доберемся. Мне хочется, чтобы это произошло по возможности быстрее. Я считаю, что мы сумеем его пригвоздить!

Наконец, в разговор вступил Сэмпсон:

— Алекс, ты сам перейдешь к делу и расскажешь, что у нас тут происходит, или доверишь это мне?

Я улыбнулся над тем, что он сейчас сказал, а главное, в какую дурацкую форму запрятал свою мысль. Я не мог сдержать улыбки:

— Ну, разумеется, я же всегда оставляю тебе всю самую грязную и неприятную работу.

— Это точно, — вздохнул Джон. — Я сразу перехожу к делу. Вот о чем Алекс не успел вас проинформировать. На то, что в расследовании занят фактически только один детектив, существуют следующие причины. Преступления совершены в районе жилого комплекса на юго-востоке, а вам хорошо известно, что именно сюда стекается все дерьмо из города. Это раз. Во-вторых, и это тоже от вас не утаить, сейчас все приличные силы брошены на дело Джека и Джилл. А как же! Ведь убивают белых, да еще и знаменитых. Надо полагать, там, на Холме, все уже обдристались от страха. Разумеется, при подобных обстоятельствах два маленьких негритенка не могут иметь значения. Во всяком случае, первостепенного.

— Поначалу мы с Сэмпсоном вместе должны были провести расследование, — подхватил я. — И действовать согласно собственным решениям, не обращаясь к начальству за приказами и советами. — Я говорил прямо, чтобы мои друзья сразу все поняли. — Но теперь нам потребовалась помощь. Это убийство также имеет первостепенное значение. К сожалению, в Вашингтоне сейчас одновременно существуют два очень серьезных дела, и какое из них важнее, сказать трудно.

— Для меня имеет значение только одно из них, — подытожил Рэйким, — я думаю, нетрудно догадаться, какое именно.

— Короче говоря, можете считать, что один человек у вас уже есть, — выкрикнул Джером Терман тоненьким голоском и вытянул толстую руку вверх. — Внимание! На борт корабля входит сам мистер Жирдяй. Я согласен поступить к вам на неоплачиваемую службу со всеми ее недостатками, отсутствием привилегий и повышенным риском, который может привести к вынужденной отставке. По всему чувствуется, что вы задумали нечто мощное.

— Мой мальчик ведь ходит в школу Соджорнер Трут, Алекс, — напомнил Шон Мур. — Я выберу время, чтобы подключиться к вам. Надеюсь, что в деле с Джеком и Джилл я тоже смогу оказаться полезным.

Потом мы еще немного пошутили, поскольку это вошло в привычку, когда имеешь дело с чем-то серьезным. Так легче решать проблемы, по крайней мере, мы привыкли смеяться и в трудную минуту. Итак, пятерка была собрана. Единственная сложность заключалась в том, что мы не имели ни малейшего представления о том, что и как делать.

Все же никто не стал бы отрицать, что в настоящий момент в Вашингтоне оставалось два крупных дела. И теперь для их раскрытия подключились две команды. А если быть точнее, то полторы.

— Кто-нибудь желает освежиться коктейлем? — самым скромным тоном произнес Джером Терман и изысканным жестом, словно находился в элитном клубе, передал кому-то свою старую фляжку.

Мы все сделали по глотку, а кое-кто и по два.

Здесь собрались братья по крови.

 

Глава 27

Я работал над делом Джека и Джилл с пяти утра до трех дня. И не только я, но еще и десять тысяч оперативных сотрудников в Вашингтоне. Я пытался нащупать связь между сенатором Фитцпатриком и Натали Шихан. Пришлось даже пересмотреть все фотографии, появлявшиеся в прессе за последние несколько месяцев. Может быть, на заднем фоне одного из снимков попадется что-нибудь интересное. А еще лучше, если один и тот же сюжет всплывет дважды. Пара детективов обходила все секс-шопы в городе, также рассчитывая обнаружить какую-нибудь зацепку.

В половине четвертого мы с Сэмпсоном встретились в ресторане «Бостон Маркет» на Пенсильвания-авеню для обсуждения нашего «второго» задания, отошедшего на задний план. Здесь положение было несколько получше. Нельзя сказать, что мы здорово продвинулись, но, тем не менее, какие-то результаты все же имелись. Для меня это было некоторым утешением после нескольких дней сплошных разочарований.

— Я думаю, ты сразу выбрал нужную кнопку, Алекс, — заметил Сэмпсон, пока мы поглощали мясной рулет с картофельным пюре, изготовленные прямо на наших глазах. — Убийца детей действительно дилетант. Он слишком небрежен и, скорее всего, это его первые преступления. В обоих случаях он оставил на месте убийств довольно явственные следы. В распоряжении технического отдела уже имеются его отпечатки пальцев, волосы и нитки с одежды. Судя по всему, убийца — маленького роста, либо вообще женщина. Если эта белка, будь то мужчина или женщина, ведет себя столь неосторожно, то рано или поздно мы ухватим ее за пушистую задницу.

— А может быть, он этого и добивается, — предположил я между двумя кусками мяса, сдобренными приличным томатным соусом. — Или ему хочется, чтобы мы поверили в то, будто он в таких делах новичок. Не исключено, что все это игра. Сонеджи, например, мог бы так сыграть.

Сэмпсон широко улыбнулся, как, наверное, может улыбнуться только сытый крокодил:

— И тебе приходится обдумывать все по два, а то и по три раза, Шоколадка?

— Разумеется. Именно так я работаю. Это крест Алекса Кросса, — вздохнул я и ответил ему не менее кровожадной улыбкой. — Хочешь поменяемся?

— Только не это! — ухмыльнулся Человек-гора. Господи, как же я любил этого парня! Как мне нравилось сидеть вот так рядом с ним и иногда даже заставлять его посмеяться.

— Что-нибудь еще новенького от наших друзей? — поинтересовался я. — От Джерома? Или Рэйкима?

— Все усердно трудятся, но пока никаких ощутимых результатов. Короче, ничем порадовать не могу.

— На похоронах мальчика надо установить наблюдение. И такое же у могилы Шанел. Может быть, убийца не удержится и придет навестить свои жертвы. Многие преступники так делают.

Сэмпсон закатил глаза:

— Хорошо, так и поступим. Мы и без того из кожи лезем вон, а теперь еще и наблюдать за могилой ребенка. Ч-черт!

Около четырех дня мы расстались, и я направился к школе Соджорнер Трут.

Машина директора стояла на маленькой огороженной парковке. Я вспомнил, что миссис Джонсон частенько задерживается на работе допоздна. Меня это устраивало, так как я намеревался поговорить с ней о Шанел Грин и Верноне Уитли. Что связывало убийцу со школой Соджорнер Трут? Что это могло означать?

Я приблизительно представлял себе, где находится кабинет директора, и поэтому сразу же направился именно в то крыло. Это была довольно приличная школа, подходившая для любого района нашего города. От улицы здание отделял высокий металлический забор, увенчанный поверху колючей проволокой, но здесь, внутри, обстановка казалась праздничной и уютной.

На ходу я прочел несколько лозунгов и плакатов, развешанных по стенам и написанных от руки: «Самое главное — дети», «Расти там, где тебя посадили», «Успех приходит через „Могу“, а не через „Не могу“». Банально, но очень мило. На детей это должно оказывать благотворное влияние, как, впрочем, и на меня.

Застекленные витрины для наглядных пособий на этой неделе были посвящены животному миру. Основное место занимали диорамы, изготовленные руками детей и показывающие различных животных в их естественной среде обитания. Впрочем, на меня сама школа Соджорнер Трут производила впечатление такой же среды. При нормальных обстоятельствах, она являлась бы идеальным местом, где мой сын Деймон мог бы расти и учиться.

К сожалению, на прошлой неделе двое маленьких детишек из этой школы были жестоко убиты.

Это вызывало во мне дикую ярость и пугало больше, чем я мог допустить. Я рос в более суровой атмосфере, но, как бы ни складывались события в Вашингтоне, дети крайне редко, а то и никогда, не становились их жертвами. Теперь же по многим причинам это происходило все чаще. И не только в Вашингтоне, но и в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Чикаго, а, может быть, даже и в Сиу-Сити.

Что же, черт возьми, происходит у нас в стране между двумя побережьями?

Тяжелая деревянная дверь в административное крыло была открыта, но помощник директора уже ушла. На ее столе выстроилась целая коллекция кукол в костюмах разных народов мира. Табличка гласила: «Барбара Брекенридж. Я неплохо танцую степ».

Неожиданно я почувствовал себя взломщиком, почти что вором-домушником. И сразу же я испытал чувство тревоги за директора, которая в одиночку допоздна задерживается в школе.

Сюда может проникнуть любой, как только что это сделал я. В том числе и убийца. Это было бы просто. Очень просто.

Я завернул за угол и уже готов был громогласно заявить о своем присутствии, как тут же увидел миссис Джонсон. Мне вспомнилось имя, которое я придумал для нее — Кристина.

Она была чем-то занята и сидела за старомодным письменным столом с убирающейся крышкой, которому на вид было лет сто. Миссис Джонсон настолько погрузилась в работу, что не заметила моего появления.

Пару секунд я молча наблюдал за ней. Женщина тихонько мурлыкала песенку «Шуп-шуп», что мне очень понравилось.

Во всем ее облике, во всей обстановке кабинета было что-то трогательное и правильное: преданный своему делу учитель и воспитатель за работой. Улыбка тронула мои губы. Она будет покруче тебя, папочка.

Я снова стал размышлять над этими словами моего сынишки. На вид миссис Джонсон никак нельзя было назвать «крутой», по крайней мере, сейчас. Она выглядела достаточно серьезной и счастливой оттого, что занимается любимой работой. Она казалась такой умиротворенной, что можно было только позавидовать.

Наконец я решил выдать свое присутствие, поскольку мне стало неловко украдкой наблюдать за женщиной:

— Здравствуйте. Я детектив Алекс Кросс, — начал я. — А вы, наверное, миссис Джонсон?

Она перестала напевать и подняла на меня глаза, в которых отразилась тень страха. Но она тут же пропала, и директор улыбнулась. Эта улыбка оказалась теплой и располагающей. Было очень приятно ощущать, что такая приветливая улыбка предназначается именно тебе.

— А, это вы, детектив Кросс? И что же заставило вас прийти прямо в кабинет директора? — поинтересовалась она, стараясь придать своему голосу начальственные нотки.

— Мне, похоже, требуется некоторая помощь именно от директора. Вернее, дополнительная помощь, и это касается моей домашней работы, — произнес я, и в какой-то мере это было именно так. — Мне нужно немного поговорить с вами о Верноне Уитли, если, конечно, вы не против. Кроме того, мне необходимо получить ваше разрешение на повторную беседу с некоторыми учителями. Я должен выяснить, не говорил ли кто-нибудь из детей что-то необычное уже после того, как Вернон был убит. Может быть, кто-то все же что-то видел, что могло бы нам помочь. Пусть даже поначалу они и не обратили на это внимания, сочтя за мелочь. А вдруг кто-то из детей слышал нечто важное из разговора своих родителей?

— Да, я об этом тоже думала, — кивнула миссис Джонсон. — Здесь, в школе, мы можем найти хоть какую-нибудь зацепку, что-то ценное, о чем раньше и сами не подозревали.

Мне нравилось все, что говорила и делала миссис Джонсон, но как только я осознал это, так сразу же отбросил прочь все подобные мысли. Не то место, не то время, не та женщина. Да, за свою жизнь я совершал сомнительные поступки, и я, конечно, не безгрешный ангел, но пытаться заигрывать с замужней женщиной все же считал для себя непозволительным и непростительным поведением.

— Боюсь, что мне почти нечего вам сказать, — вздохнула она. — Как вы просили, я постаралась узнать все, что могла. Сегодня за обедом я еще раз устроила настоящий допрос всем учителям. Я велела им рассказать обо всех подозрительных людях и событиях последних дней. И каждый из них был со мной откровенен. Вы знаете, у нас здесь довольно дружный коллектив.

— Скажите, может быть, кто-то из учителей сейчас находится в школе? Я мог бы побеседовать с ними немедленно. Конечно, я в этом полностью не уверен, но все же подозреваю, что убийца некоторое время наблюдал за школой, — сообщил я. Конечно, мне и в голову не приходило запугивать миссис Джонсон и ее коллег, просто я хотел, чтобы они оставались бдительными и осторожными во всем. Лично я сам был глубоко уверен в том, что преступник с некоторого времени пристально следил за школой.

Миссис Джонсон медленно покачала головой, а потом склонила ее набок. Казалось, она пытается разглядеть меня под другим углом:

— Почти все они уходят отсюда в четыре. Причем стараются покидать здание школы вместе. Понимаете, группой ходить куда безопаснее.

— Что ж, вполне разумное поведение, — согласился я. — Местность у нас довольно-таки своеобразная.

— Так что оставаться здесь после пяти просто глупо, если учесть, что все двери практически остаются незапертыми, — добавила миссис Джонсон. Именно об этом я и думал с того момента, когда вошел в школу.

Я не стал ничего говорить, особенно про открытые двери. Разумеется, миссис Джонсон была свободна распоряжаться своей жизнью, как угодно, и поступать по-своему.

— Спасибо, что поговорили с учителями, — поблагодарил я ее, — и за то, что потратили свое личное время.

— Нет, это вам спасибо, что зашли сюда, — перебила она. — Я понимаю, как тяжело сейчас и вам, и Деймону. Да и всей вашей семье, как впрочем, и нам.

Она сняла очки в тонкой оправе и положила их в карман пиджака. Я понял, что миссис Джонсон прекрасно выглядела как в очках, так и без них.

Умна, приятна, мила.

«И за пределами твоих радарных установок», — тут же напомнил я себе. В тот же момент я почти почувствовал легкий удар линейкой по пальцам.

Быстрее, чем я мог себе представить, она достала пистолет 38 калибра с коротким стволом. Оружие лежало у нее в ящике стола. И хотя она не стала направлять дуло в мою сторону, но могла бы это сделать. И достаточно просто.

— Несколько лет я жила в этом районе, — пояснила миссис Джонсон, потом улыбнулась и спрятала оружие. — Поэтому я стараюсь всегда быть готовой ко всему, — спокойно добавила она. — И здесь действительно время от времени происходят подобные вещи. Я ведь знала, что вы стоите у двери, детектив. Дети шутят, говоря, что у меня на затылке тоже есть глаза. Наверное, они правы.

Она рассмеялась, и мне понравился ее смех. Впрочем, он понравился бы любому нормальному человеку. Ну, все, Алекс, пора прощаться.

У меня всегда возникают довольно смешанные чувства к гражданским, обладающим оружием, но сейчас я был уверен, что ее пистолет зарегистрирован, и она имеет на него разрешение.

— А вам приходилось использовать свой револьвер в этих местах? — задал я неожиданный вопрос.

— Нет, но я обучалась стрельбе в клубе «Ремингтон» в Фэрфаксе. Мой муж всегда волновался за меня из-за того, что я работаю в таком районе. Да он и сейчас переживает. Все вы, мужчины, одинаковы. Ой, извините, — тут же спохватилась миссис Джонсон и примирительно улыбнулась. — Я пытаюсь сдерживать себя, когда дело касается проблемы полов. Я была неправа. Еще раз простите.

С этими словами она поднялась и выключила настольную лампу:

— Я провожу вас до входной двери, — предложила женщина. — Я должна убедиться, что вы благополучно вышли отсюда, поскольку сейчас, как видите, уже позже четырех.

— Что ж, буду не против, — поддержал я ее шутку. Она снова заставила меня улыбнуться, и это было неплохо, учитывая все напряжение последних дней. — Вы всегда такая веселая и непринужденная?

Она снова склонила голову набок, и теперь я заметил, что она частенько так делает. Затем миссис Джонсон уверенно кивнула:

— Постоянно. По крайней мере, как сейчас. У меня был выбор: стать комедийной актрисой или работать в системе образования. Но получилось, что я все же выбрала второе. Здесь куда больше искреннего непринужденного смеха… Почти всегда.

Мы вдвоем прошли пустынными коридорами к выходу. Шаги казались необычно громкими и отдавались гулким эхом. В моей голове продолжала звучать мелодия «Шуп-шуп», та самая, которую напевала миссис Джонсон, сидя за своим рабочим столом. У меня оставалось еще множество вопросов, которые я хотел задать директору, но я знал, что о некоторых из них мне не стоит даже вспоминать. Ведь они не имели никакого отношения к убийствам.

Мы подошли к входной двери, где нас встретил крепкий охранник средних лет. Это меня несколько удивило, потому что, когда я заходил в школу, его на месте не было.

У охранника имелись внушительная дубинка и рация. В общем, безопасность школы Трут гарантировалась теми же атрибутами, что и у всех остальных школ в Вашингтоне: охранник у входа, металлические детекторы, стальные сетки на окнах. Не удивительно, что все в округе ненавидели подобные официальные учреждения, включая школы.

— Спокойной ночи, сэр, — доброжелательно произнес школьный сторож. — Вы тоже скоро уйдете домой, миссис Джонсон?

— Да, — кивнула женщина. — Ты можешь быть свободен, Лайонел, если хочешь. Мой «Узи» всегда при мне.

Лайонел рассмеялся этой шутке. Подобная женщина никогда и нигде не растеряется. Я мог бы поспорить, что она выдержала бы и кулачный бой, если бы до этого дошло.

— Спокойной ночи, миссис Джонсон, — попрощался я и добавил: — Пожалуйста, будьте осторожны, пока дело еще не расследовано.

Она стояла в дверях, такая мудрая и привлекательная. По крайней мере, на мой вкус:

— Называйте меня просто «Кристина». Я буду осторожна. Обещаю. И еще раз спасибо, что зашли.

Кристина! О Господи! Именно такое имя я ей и придумал. Скорее всего, я краем уха услышал его от Деймона или Наны, но все равно это показалось мне странным. Даже немного волшебным, если хотите. Джеймс Редфилд, наверное, с ума бы сошел от такого совпадения.

Я шел домой и думал об убийствах детей, о Джеке и Джилл, а, кроме того, о директоре школы Соджорнер Трут. Она была мудрой, милой и славной женщиной. Она прекрасно могла сама позаботиться о себе. Кроме того, у нее имелся пистолет, из которого она умела стрелять.

Миссис Джонсон.

Кристина.

Шуп-шуп. Шуп-шуп.

 

Глава 28

В наш опасный век каждому хочется думать так: со мной это не случится. Только не со мной. Нет ни единого шанса на то, что это произойдет именно со мной.

Киноактер Майкл Робинсон считал, что было бы абсурдно думать об убийцах. Это даже немного походило бы на самомнение — считать, что на тебя обратят внимание эти маньяки, разгуливающие на свободе в Вашингтоне. Да и какое имеют к нему отношение зловещие угрозы, исходящие от Джека и Джилл? Ответ, как ему казалось, был очевиден: никакого.

Тем не менее, Майкл был пуглив и немного нервничал, а по сему решил с пользой дела провести вечер, и раз уж адреналин и без того гуляет в его крови, то надо было найти этому применение.

Незадолго до полуночи голливудская звезда, наконец, собрался с духом. Майкл отважился позвонить в отдел обслуживания особо важных персон и заказал себе любовное свидание, что послужило как бы «десертом» перед отходом ко сну. Этой службой он неоднократно пользовался и раньше, когда приезжал в столицу. Отдел, обеспечивающий выезд своих работников на дом, был достаточно надежным и выполнял все требования клиентов быстро и без лишних вопросов.

Майкл состоял в их списках и пользовался службой благодаря собственному бизнес-агенту в Лос-Анджелесе.

Повесив трубку на рычаг, сорокадевятилетний актер попробовал почитать дорогой авантюрно-любовный роман, который приобрел совсем недавно, чтобы отвлечься, но из этого ничего не получилось. Он встал и подошел к окну своего дорогого номера на крыше гостиницы «Уиллард» на Пенсильвания-авеню. Конечно, он понимал, что его поклонники просто бы взбесились, узнав, что ему приходится платить молодому человеку, работающему по вызову, но это, как говорится, были «их проблемы», а вовсе не его.

На самом же деле, он считал, что такие «платные» встречи были гораздо проще в психологическом смысле. Куда легче заплатить тысячу или полторы и потом спокойно расстаться без всяких осложнений, чем привязывать к себе поклонников, заставляя их после страдать.

Нынешним вечером актер находился в превосходном расположении духа. Он чувствовал себя уверенно и достаточно приземленно, глядя из окна на панораму города. Сейчас ему просто требовалось общение, немного нежной любви и самого банального секса. И, как он рассчитывал, все эти три требования должны были в самое ближайшее время удовлетвориться.

Майкл мысленно перенесся в свой родной город, в начало шестидесятых, когда он учился в старших классах средней школы. Уже тогда у него стали возникать самые странные сексуальные фантазии и желания, которые он, впрочем, не смог реализовать. Но сейчас все было по-другому: сейчас он твердо знал, чего хочет, и получит это, не ощущая никакого чувства вины или угрызений совести.

Оглядев гостиничный номер, он решил немного прибраться, пока его молодой человек находится еще в пути. Этот невротический ритуал приведения в порядок жилища заставил Майкла улыбнуться. Каким же он все-таки неуверенным оставался до сих пор! Сейчас он мог заказать себе мальчика откуда угодно, ни о чем не заботясь! Эта мысль немного успокоила актера.

Неожиданно в дверь постучали, и это весьма удивило Майкла. В службе ему сказали, что «заказ» будет выполнен через час. Обычно так оно и происходило, а иногда случалось ждать и дольше.

— Минуточку! — крикнул он. — Сейчас подойду. Одну минуточку!

Майкл Робинсон взглянул на часы: прошло всего тридцать минут. Ну что ж, тем лучше. Он вполне был готов немного расслабиться, чтобы потом заснуть блаженным сном до самого утра, тем более, что ему предстоял приятный завтрак с председателем Демократического Национального Комитета. Его попросили помочь с фондами демократов, а председатель являлся своего рода «звездой», но уже в совсем другой области. В каком-то смысле, все они были «звездами». Всем хотелось недосягаемого, а Майкл Робинсон и был недосягаемой высотой для всех. Почти для всех.

Майкл прищурился и приник к дверному глазку. Что ж, совсем неплохо! Тот, кто стоял в коридоре, ему пришелся по вкусу, даже несмотря на то, что выпуклое стекло глазка значительно искажало облик приехавшего. Майкл снова почувствовал прилив адреналина в крови. Он распахнул дверь, и на лице его засветилась знаменитая улыбка «в миллион долларов».

— Здравствуйте, меня зовут Джаспер, — представился очаровательный незнакомец. — Очень приятно познакомиться с вами, сэр.

Майкл Робинсон, конечно, понимал, что молодого человека зовут не «Джаспер». Ему больше подошло бы имя Джейк или, например, Клифф. Он был чуточку старше, чем ожидал Майкл, где-то тридцать с небольшим. Но внешность его оказалась безупречной, почти идеальной. Майкл Робинсон понял, что уже «готов»: его мужская плоть затвердела и увлажнилась. Вооружен и опасен, как любил он называть такое состояние.

— Ну, как ты сегодня себя чувствуешь? — ласково спросил актер и чуть прикоснулся к руке незнакомца. Он хотел показать «Джасперу», что он такой же, как все, обычный земной мужчина и, кроме всего прочего, душевный человек. Он и в самом деле был таким. «USA Тудэй» не так давно опубликовала список самых «очаровательных» звезд Голливуда, и Робинсон вошел в эту плеяду, правда, исключительно благодаря все тому же бизнес-агенту, который отзывался о Майкле исключительно благожелательно.

Джек изобразил на лице самую располагающую улыбку, входя в роскошный номер для «богатых и знаменитых». Закрывая за собой дверь, он прикинул, что в его распоряжении имеется примерно полчаса до того момента, когда здесь появится настоящий «мальчик по вызову». Этого времени было предостаточно.

В любом случае внизу, в вестибюле «Уилларда», находилась Джилл. Если вдруг юноша явится раньше назначенного часа, она позаботится обо всем. Джилл была великолепна в таких делах, да и во всем, что касалось различных неувязок и непредвиденных случайностей. Джилл была великолепна во всем. Точка.

— Я ваш поклонник, — «признался» Джек голливудской звезде. — Я всегда очень внимательно следил за вашей карьерой.

Майкл Робинсон заговорил тем полушепотом, который сводил с ума всех его почитателей, и женщин, и мужчин:

— О, неужели, Джаспер? Мне так приятно это слышать. Как мило с твоей стороны.

— Клянусь Богом, это сущая правда, — продолжал игру Сэм Харрисон. — Кстати, меня зовут Джек, а Джилл в данный момент находится внизу, в вестибюле. Может быть, вы уже слышали о нас?

Джек вынул свою «беретту» с глушителем, направил дуло прямо между удивленных голубых глаз актера и выстрелил. Все шло по плану и соответствовало стилю Джека и Джилл: известная личность, убийство, напоминающее казнь, намек на преступника-психопата и стихотворение.

 

Глава 29

Одна деталь, присущая этому убийству, занозой застряла у меня в мозгу и не давала покоя. Она преследовала меня, пока я ехал по забитой транспортом Пенсильвания-авеню, а потом втискивал свою машину в узкую щель между припаркованными у «Уилларда» автомобилями. Гостиница была местом последнего жуткого убийства.

Не оставила она меня и тогда, когда я вошел в вестибюль и поднялся наверх, в номер Майкла Робинсона.

Я размышлял об этом все время, пока бесшумный лифт скользил вверх, пока не остановился на нужном этаже. В коридоре уже толпилось с дюжину полицейских, разматывающих свои желтые обычные ограничительные ленты, напоминающие безвкусный серпантин для рождественского праздника.

«В предыдущих убийствах, — вспоминал я, — особенно в последнем, не было откровенного намека на страсть. В двух первых случаях преступления совершались хладнокровно, и расположение тел свидетельствовало о том, что все детали были продуманы с почти художественной тщательностью. Чего нельзя было сказать об убийствах детей возле школы Соджорнер Трут, которые носили взрывной истеричный характер».

Пока я не мог прийти ни к какому логическому выводу, как, впрочем, и те, с кем мне приходилось разговаривать на эту тему. Ни среди вашингтонских полицейских, ни среди федералов в Куантико. Как детективу, мне был прекрасно известен отличительный признак любого преднамеренного убийства: они почти всегда базировались на страсти. Присутствовали либо исключительная любовь, либо ненависть, а то и просто зависть. Но в этих убийствах подобный признак начисто отсутствовал. Вот эта мысль и не давала мне покоя.

«При чем здесь Майкл Робинсон? — рассуждал я, проходя в номер, где и было совершено преступление. — Что эти два психопата прицепились к Вашингтону? Что за ненормальную и жестокую игру они затеяли… и почему они жаждут, чтобы миллионы зрителей наблюдали за их сенсационным кровавым спектаклем?»

Первым на глаза мне попался Кайл Крейг, и я остановился у двери, чтобы побеседовать с ним. Обычно невозмутимые вашингтонские полицейские, суетящиеся вокруг, сейчас казались растерянными и пребывали в состоянии, близком к шоку. Очевидно, многие из них являлись почитателями таланта Майкла Робинсона.

— Медэксперт считает, что наша знаменитость пребывает в состоянии трупа вот уже около семи часов. Значит, все произошло около полуночи, — сообщил Кайл, вводя меня в курс дела. — Два выстрела в голову, Алекс. Причем с близкого расстояния, как и в тех случаях. Впрочем, ты сейчас сам все увидишь. Тот, кто это сделал, наверное, никогда не имел сердца. Ублюдок!

Я полностью разделял мнение Кайла.

Бессердечность.

Никакой страсти.

Никакого гнева.

— Как обнаружили тело Майкла Робинсона?

— О, об этом тоже интересно вспомнить. Тут что-то новенькое. Они позвонили в «Пост» и сами сообщили об убийстве, чтобы газета могла успеть получить свеженькую утреннюю гадость.

— Это цитата? — насторожился я.

— Я уж не вспомню точные слова, но «гадость» там присутствовала, — кивнул Кайл.

Меня интересовали любые детали, связанные с неуважительным отношением Джека и Джилл к их жертвам и свойственный преступникам полный цинизм. Они не стеснялись в выражениях и, видимо, действительно считали себя художниками и актерами. Теперь мне пришла в голову мысль, что они, возможно, сейчас находятся где-то поблизости, на Пенсильвания-авеню, и снова наблюдают за нами. А может быть, даже снимают на пленку, как мы суетимся и мечемся внутри гостиницы, не находя себе места. Интересно, готовят ли они новую серию своего фильма для показа широкой публике? На улице возле «Уилларда» повсюду были расставлены посты наблюдения, так что если убийцы были здесь, то уже находились в пределах нашей досягаемости.

Войдя в гостиную шикарного номера, я первым делом с удовольствием отметил про себя, что шеф детективов Питтман сегодня отсутствует. Однако актер Майкл Робинсон находился на том месте, где и предполагалось. Как говорили, он был рожден, чтобы играть самые различные роли, и эта, последняя, возможно, вышла у него лучше остальных.

Обнаженное тело Майкла находилось в сидячем положении, причем голову подпирала койка. Со стороны казалось, будто Робинсон напрягся для того, чтобы получше разглядеть входящего к нему в номер. Возможно, такова была задумка убийцы. Глаза актера уставились прямо на меня. Для чего: чтобы смотреть или быть увиденным? Сейчас Майкл представлял собой довольно неприятное зрелище. Я сразу же отметил мертвенную бледность его лица. Кровь уже застыла в нижней части туловища, окрасив его в отвратительный сине-багровый цвет.

Итак, убийцы выставили нам напоказ еще одну знаменитость. За что они так поступили с ним? Был ли он наказан за какую-то реальную или выдуманную ими провинность? Какая связь могла иметься с Фитцпатриком и Шихан? Почему такое сочетание: сенатор, телеведущая и киноактер?

Три убийства за столь короткий промежуток времени. Тем более, что известные люди, как правило, лучше защищены, чем большинство из нас. По крайней мере, они чувствуют себя в большей безопасности, чем все остальные. Мне стало больно и тошно смотреть на изувеченное мертвое тело Майкла Робинсона. В том, что совершали с жертвами преступники, было нечто отвратительное и противное самой человеческой природе.

Что же могло означать такое причудливое и уродливое послание от Джека и Джилл? То, что теперь никто не мог считать себя отгороженным от их нападения? Эту жестокую мысль я снова и снова проворачивал в голове. Она показалась мне интересной, и ее стоило принять во внимание.

Никто теперь не застрахован. Джек и Джилл явно давали понять, что они могли убить любого человека и в любое время. Они умели пробираться внутрь жилища.

Рядом с телом было найдено еще одно стихотворение, написанное Джеком и Джилл. Оно лежало на ночном столике, там, где его оставили для нас эти упыри: убийцы, или убийца.

В номере находился один из агентов Майкла Робинсона, специально прилетевший сюда из Нью-Йорка. Это был приятный мужчина с серебристыми светлыми волосами. Поверх дорогого костюма на нем было надето длинное кашемировое пальто. Я заметил, что у агента сильно опухли и покраснели глаза. Очевидно, он долго плакал. У тела актера возились сразу два медэксперта. Наверное, такое внимание и полагалось оказывать телу великого актера. Все только самое лучшее для Майкла Робинсона.

Были и другие черты сходства между этим преступлением и убийствами Фитцпатрика и Шихан. Каждое из этих деяний было обставлено как казнь. И что самое главное, все трое были либералами, не так ли?

— Доктор Алекс Кросс? Простите, вы ведь доктор Алекс Кросс, если не ошибаюсь…

Я повернулся и увидел высокого стройного мужчину около сорока лет от роду, своей короткой стрижкой и выправкой напоминавшего военного. На нем был черный плащ, накинутый поверх темно-серого костюма. Как я понял, он относился к старшим по званию представителям закона.

— Да, я Алекс Кросс.

— Я Джей Грейер из Секретной Службы, — официально представился он. Мужчина держался уверенно и неправдоподобно прямо, словно к его спине привязали шест. Возможно, это диктовалось его убежденностью в своей значительности.

— Я старший агент из команды, обслуживающей Первое Семейство, — уточнил мужчина.

— Чем могу быть полезен? — спросил я агента Грейера. В моей голове уже прозвучал сигнал тревоги. Я понял, что недалеко то время, когда я, наконец, узнаю, почему меня пристегнули к делу Джека и Джилл. Вернее, кто и по какой причине принял это решение.

— Вас хотят видеть в Белом Доме, — продолжал он. — Боюсь, что это самый настоящий приказ, доктор Кросс. Это касается расследования, связанного с Джеком и Джилл. Существуют проблемы, о которых вы должны знать.

— Бьюсь об заклад, что это действительно серьезные проблемы, — предположил я.

— Да, вы не ошиблись. Очень большие проблемы, доктор Кросс. И нам необходимо с вами кое-чем поделиться.

Я уже начинал кое о чем догадываться, тем более, что эта мимолетная мысль уже давно сидела где-то на задворках моего сознания.

Итак, меня ждали в Белом Доме.

Им срочно понадобился там победитель драконов. А они представляли, что это означает?

 

Глава 30

Единственная вещь, которой охотно делятся в Вашингтоне в наши дни, так это заботы.

Хотя я вряд ли стал бы оспаривать приказы, поступающие свыше, поэтому покорно отправился с Джеем Грейером по Пенсильвания-авеню к дому 1600. Спросите меня, чего только не приходится делать на благо своей страны.

Белый Дом располагался неподалеку от гостиницы «Уиллард». Несмотря на то, что некоторые его обитатели вели не совсем праведный образ жизни, тем не менее, Белый Дом вызывает чувство гордости у многих, в том числе и у меня. Мне только дважды до этого довелось побывать внутри — во время экскурсий вместе с детьми. Вот и сейчас мне почти хотелось, чтобы Деймон и Джанель оказались рядом.

Нас быстро пропустили через домик охраны, белый, с голубой крышей, находившийся у Западных ворот. Агенту Грейеру разрешалось парковать машину в гараже под Белым Домом. Чувствовалось, что он скромно гордится подобной привилегией. Джей объяснил, что гараж до сих пор считается индивидуальным бомбоубежищем и служит также путем для эвакуации в случае нападения.

— Приятно об этом узнать, — улыбнулся я и получил в ответ такую же улыбку. Веселость, конечно, была напускной, но просто мы хотели поднять друг другу настроение.

— Думаю, вам не терпится узнать, почему вас сюда вызвали. Я бы на вашем месте изнывал от любопытства.

— По крайней мере, твердо знаю, что не на чай, — ответил я и добавил: — Но вы правы. Мне действительно интересно.

— Причина заключается в делах Сонеджи и Казановы, — объяснил мой спутник, когда мы поднимались на лифте из гаража. — Ваша репутация открывает вам двери даже здесь. Вам, наверное, известно, что несмотря на весь свой опыт, ФБР так ни разу и не поймало ни одного серийного убийцы. Мы хотим взять вас в свою команду.

— Что это за команда?

— Спустя несколько секунд вы сами все узнаете. Это определенно команда номер один. Приготовьтесь окунуться в самое первосортное дерьмо. ФБР следит даже за гостиничным номером, где когда-то останавливался Джон Хинкли. А вдруг нашим «подопечным» захочется почтить его память и навестить эти места или что-то вроде этого.

— Не такая уж идиотская выдумка, — заметил я, и когда Грейер взглянул на меня, как на полного психа, добавил: — Но и хорошего в ней ни черта нет. — После чего тот расплылся в улыбке.

Несколько мужчин и женщин в деловых костюмах разместились в Западном Крыле, в офисе ответственного по персоналу Белого Дома. Все занимались своим делом, но я почувствовал, что в комнате царит напряженная атмосфера. Меня представили как специалиста от вашингтонской полиции. Добро пожаловать в команду. Поприветствуйте победителя драконов.

Все остальные представились сами. Здесь находились еще два старших агента Секретной Службы: женщина по имени Энн Роупер и моложавый симпатичный мужчина Майкл Феско. Компанию им составляли: директор внутренней разведки ФБР Роберт Хэтфилд, генерал Эйден Корнуолл из объединенного Комитета начальников штабов, советник по национальной безопасности Майкл Кейн и ответственный по персоналу Белого Дома Дон Хамерман. Вторая дама, Джинн Стерлинг, оказалась старшим офицером ЦРУ. Ее присутствие говорило о том, что происходящее рассматривается и как возможное проявление иностранного вмешательства. Возможность такого поворота мне раньше и в голову не приходила.

Что и говорить, это была подходящая компания для детектива по расследованию убийств из юго-восточного района Вашингтона. Однако я не склонен был преуменьшать и свои способности. Мне приходилось видеть такое, о чем они и помыслить не могли.

Ну что ж, давайте делиться.

Сладкие булочки, масло во льду и кофе в серебряных кофейниках — вот что подавалось к столу в этом необычном собрании. Было вполне очевидно, что некоторым из присутствующих приходилось и ранее работать вместе. Я давно знал, что если в карточной игре вы не можете определить болвана, значит, эта роль отведена вам.

Советник по национальной безопасности попросил у всех внимания примерно за минуту до десяти. Дон Хамерман был жилистым блондином лет тридцати пяти, и со стороны казалось, будто весь он состоит из туго натянутых струн. Такие люди часто встречались в Белом Доме последнее время: очень молодые и достаточно напряженные. В постоянном движении, всегда готовые к действию, словно живые пружины. На старт, внимание, марш!

— Во время сегодняшней первой встречи, ребята, я буду использовать некоторые наглядные материалы, как полагается у нас в Белом Доме, — предупредил Хамерман и выдавил неубедительную улыбку. В нем была сосредоточена неуемная кинетическая энергия, и этим он напомнил мне некоторый тип общественных деятелей и даже того самого возбужденного агента Майкла Робинсона, с которым я повстречался в «Уилларде».

Из первой реплики Дона я понял, что, как правило, собрания, проводимые в Белом Доме, носили формальный характер, и от них попахивало бюрократизмом. На таких встречах невозможно чувствовать себя свободным, однако на этот раз народ немного оживился.

В общем, искусственная обстановка сердечности и дружелюбия немного беспокоила меня. Перед моим мысленным взором до сих пор нет-нет, да и появлялось изуродованное мертвое лицо Майкла Робинсона. Этот образ был не из самых приятных, которые я мог бы пожелать себе видеть почаще. Тем более, находясь на собрании в Белом Доме.

Скорее всего, сейчас труп Робинсона еще находился в гостинице вместе с бригадой из морга, которая подготавливала его для того, чтобы увезти в специальном мешке, предварительно снабдив необходимыми сопроводительными бирками.

— Я имею в своем распоряжении что-то около часа — продолжал Хамерман, — чтобы поделиться с вами всем доступным материалом. С обсуждением моей речи и дебатами, я думаю, все займет не более двух часов и мы должны закончить собрание в полдень. Но я считаю, что сложившиеся неблагоприятные обстоятельства оправдывают и более лаконичные формы инструкций, которые я готов предложить на ваше рассмотрение.

«Какие такие неблагоприятные обстоятельства?» — хотелось выкрикнуть мне, но я все же сдержался, подумав, что пока еще не наступило время прерывать выступающего.

На стол уже поставили кофейные чашки и разложили пачки сигарет. Все приготовились к длительной осаде. Я понял, что именно так здесь воспринимаются подобные мероприятия.

Хамерман поместил свое первое и, наверное, единственное «наглядное пособие» в нежно урчащий проектор. Тут же на экране вспыхнуло название: «Расследование дела Джека и Джилл».

Пока, вроде, все понятно. Спорить не о чем.

— Как вам известно, в Вашингтоне в течение одной недели совершено уже три жестоких убийства людей знаменитых. Последним этой ночью застрелили актера Майкла Робинсона в гостинице «Уиллард». Преступники называют себя Джеком и Джилл. На месте убийства они оставляют пояснительные записки в стихотворной форме. Они не прочь поиграть со средствами массовой информации. Похоже, им очень нравится находиться в центре внимания.

И они прекрасно отдают себе отчет в том, что делают. Им удалось совершить три безупречных убийства, не оставив нам ни одной зацепки для работы. Это смахивает на действия серийных убийц, только очень высокого класса. Вопрос, конечно, спорный, но такова одна из наших теорий.

А вот и первая неприятная деталь. — Хамерман изогнул дугой свои тонкие светлые брови. — Дело в том, что имена «Джек» и «Джилл» используются Секретной Службой для кодового обозначения президента и миссис Бернс. Этого некоторые из вас не знают, хотя эти имена применяются с той поры, как президент занял свой пост. Можно принимать этот факт, как простое совпадение, но чувствуем мы себя неуютно.

Блондинка из ЦРУ закурила, и я вспомнил ее имя. Джинн Стерлинг. Выпустив голубоватое облачко дыма, она чуть слышно пробормотала: «Вот дерьмо». Я был полностью с ней согласен. Пока что это была не самая лучшая новость. К тому же мне не понравилось, что я только сейчас об этом узнал.

— Мы считаем, что вполне допустимо покушение на президента Бернса или на Первую Леди. А может, и на обоих, — продолжал Хамерман. Такие слова было очень неприятно услышать. Обведя взглядом присутствующих, я обратил внимание, какие у всех стали замороженные и озабоченные физиономии. — Мы предпринимаем все возможные меры предосторожности. На первое время Президент будет покидать Белый Дом только в самых исключительных случаях. Его поставили в известность об этой неприятной ситуации, так же, как и миссис Бернс. Люди они достаточно впечатлительные, но слишком умные, чтобы поддаваться панике. За них можете быть спокойны, это я вам обещаю. За них обоих волноваться буду я сам.

Давайте теперь поговорим о том, чего мы не знаем, хотя Джеком и Джилл занимаются несколько тысяч следователей. Известно о них очень немногое. Не исключено, что их следующей целью станет Белый Дом, а мы до сих пор не догадываемся, какими соображениями они руководствуются. То же самое касается их личностей и тех задач, которые они перед собой ставят.

Дон Хамерман обвел присутствующих внимательным взглядом, и чувствовалось, что он здорово взвинчен. С другой стороны, чтобы описать его манеры, мне невольно приходили на ум эпитеты «высокомерный» и «надменный».

— Чувствуйте себя свободно и в случае чего поправьте. Не стесняйтесь вносить предложения и дополнения, — добавил он и чуть заметно оскалился.

Если не считать нескольких вздохов, тишину никто не нарушил. Пожалуй, только я один знал достаточно, чтобы хоть что-то сказать по делу. Ни у кого не было никаких толковых мыслей, и это мне показалось самым страшным.

Существовала вероятность, что последними целями Джека и Джилл станет семья президента. А может быть, и не последними.

Джек и Джилл пришли на Холм. Но, ради Бога, зачем? Чтобы смести всех либералов? Чтобы наказать грешников? По их мнению, и президент являлся грешником?

— Ты не хочешь ничего сказать, Джей? — обратился Хамерман к агенту Секретной Службы Грейеру.

Тот кивнул и поднялся из-за стола, оперевшись на него обеими руками. Сейчас он выглядел несколько бледным:

— У нас есть серьезная проблема, — начал он. — Опасность реальна, поверьте мне. Я убедился, насколько это страшно, когда первым попал в квартиру, где застрелили сенатора Фитцпатрика. Я был там совершенно один, в шесть часов утра. Это я вызвал городскую полицию… То же самое относится и к мисс Шихан, и к Майклу Робинсону. Каждый раз первым делом Джек и Джилл ставили в известность о случившемся Секретную Службу. Они напрямую входили с нами в контакт, звоня сюда, в Белый Дом. И предупредили нас… что это всего лишь тренировка перед большим делом.

 

Глава 31

В пятницу вечером Джек и Джилл въехали в дорогой номер гостиницы «Четыре времени года», одной из лучших во всем Вашингтоне и его пригородах. Но на этот раз они никого не планировали казнить в роскошном отеле. Во всяком случае, если кто-то и должен был умереть, то не из-за них. Дело в том, что убийцы решили устроить себе каникулы, в то время как все остальные в Вашингтоне, и в основном лучшие умы полиции, продолжали вариться в собственном соку.

Какой волшебной сказкой оказался этот уик-энд! Что за чудо! Окна номера, стоящего шестьсот долларов в сутки, выходили на угол Джорджтауна, и влюбленная пара не покидала свои апартаменты ни на минуту. В пятницу вечером в номере возникла массажистка и провела с Джилл двойной сеанс ши-тцу, а в субботу Сара сделала себе маникюр и полную чистку лица. Шеф-повар гостиницы явился к ним персонально вечером в субботу и приготовил роскошный обед прямо на их кухне. Сэм также позаботился о том, чтобы в день их приезда в апартаменты были доставлены четыре дюжины белых роз. Весь праздник напоминал «возвращенный рай». И они оба чувствовали, что вполне заслуживают этого.

— Все это настолько невероятно, что смахивает на декадентство. Или постмодерн. В общем, на весьма неправильную волшебную сказку с общественной точки зрения, — высказалась Сара поздно вечером в субботу, когда праздник достиг своего апогея. — Я наслаждаюсь каждой секундой.

— А как насчет каждого дюйма? — Только Сэм мог так нежно и трогательно говорить на подобную тему.

Сара улыбнулась и сразу почувствовала, как страсть переполняет все ее тело. Она взглянула на Сэма тепло и вместе с тем вызывающе:

— И каждым дюймом тоже.

Он оказался глубоко внутри нее, двигаясь медленно и нежно, а она никак не могла понять, действительно ли он любит ее. Сара всегда желала этого всем своим существом, но все же не могла в это поверить. В конце концов, она была для него и Сара-канитель, и Сара-зануда, и Сара-бездельница.

Как же он мог влюбиться в нее? Временами ей казалось, что это действительно произошло. «А может для него это является частью игры?» — думала Сара.

Ее пальцы ласково скользили по его груди, играя отдельными волосками. Она трогала поочередно все части его прекрасного тела: лицо, горло, живот, ягодицы, яички, которые ей казались огромными, почти такими же, как у быка. Сара изогнула спину, чтобы еще теснее слиться с Сэмом. Ей хотелось овладеть каждым дюймом его тела. Всем, что принадлежит ему, даже его настоящим именем, которое он, конечно, никогда ей не назовет.

— Мы заслужили эти выходные, — прошептал Сэм. — Нам необходимо немного передохнуть. Расслабление, кстати, также является реальной частью войны, и весьма немаловажной. С этого момента жизнь у Джека и Джилл становится гораздо сложнее. Все теперь пойдет по нарастающей.

Посмотрев ему в лицо, Сара не могла сдержать улыбки. Господи, как же она любила находиться рядом с ним! Под ним, над ним, сбоку, хоть вверх ногами. Ей нравилось его прикосновение — иногда такое сильное, а порой на удивление нежное, едва ощутимое. Она любила, да, любила каждый его дюйм.

Никогда раньше ей не приходилось испытывать подобные чувства. Она и подумать не смела, что такое может произойти. Сара могла бы поспорить, что это просто невозможно, она бы отдала все, чтобы это случилось. Но ведь теперь она действительно все и отдала. И ради главной причины, и ради Сэма, конечно.

Тот тоже был скрытым романтиком. И это оказалось неожиданностью для Сары, ведь Сэм по-прежнему оставался Солдатом. Забронировать апартаменты в такой дорогой гостинице было его идеей. И то лишь потому, что она как-то раз упомянула — только упомянула! — что «Четыре времени года» — ее любимый отель в Вашингтоне.

— Послушай, — прошептала она ему, когда они занимались любовью, — а ты хочешь узнать, какая моя самая любимая гостиница во всем мире?

Он сразу понял ее намек. Впрочем, он всегда понимал ее с полуслова, все ее шутки и скрытую иронию.

Его большие голубые глаза заискрились. Сэм улыбнулся. У него были изумительные белые зубы и такая скромная, обезоруживающая улыбка. Сара считала, что Сэм был куда красивее Майкла Робинсона. Он был актером в реальной жизни. Солдатом. В самой настоящей войне на выживание, главнейшей войне нашего времени. Они оба свято верили в это.

— Только, прошу тебя, не вздумай отвечать на свой вопрос, — засмеялся Сэм. — И даже не смей называть мне свой любимый отель во всем мире. Ты же знаешь, что рано или поздно мне придется отвезти тебя туда. Не смей мне называть его, Сара!

— «Киприани» в Венеции, — выпалила она и тут же расхохоталась.

Она никогда там не бывала, но ей приходилось читать об этой гостинице. Она вообще много читала, но в жизни успела испытать лишь крохотную часть из узнанного. До недавнего времени. Сара-безнадежный книжный червь, Сара-библиофил, Сара-ничтожество. Теперь с этим покончено. Сейчас она жила полнокровной жизнью. Сара-зануда жила по-настоящему!

— Ну, хорошо. Когда все это закончится, а конец в любом случае наступит, мы обязательно поедем в Венецию на каникулы. Я обещаю тебе. «Киприани», значит, «Киприани».

— А поздний завтрак в воскресенье устроим себе в «Дэниэли», — продолжала Сара, потираясь о его щеку. — Обещаешь?

— Конечно. Куда же еще можно пойти перекусить, если не в «Дэниэли»? Само собой. Как только наша миссия будет выполнена.

— Теперь все будет сложнее, да? — Она сильнее прижалась к его могучему телу.

— Боюсь, что так. Но только не сегодня, Джилли. Не сегодня, любовь моя. Поэтому давай не будем портить себе праздник, думая о завтрашнем дне. Не стоит превращать прекрасный уик-энд в отвратительный понедельник.

Конечно, Сэм был прав. Он был мудрым мужчиной. Они снова слились в любовном экстазе. Сара чувствовала себя так, словно ее закружил бурный поток. Сэм был благородным и прекрасным любовником: и учителем, и учеником одновременно, он умел и отдавать и забирать. Но самое главное, он знал, как доставить женщине максимальное наслаждение и, казалось, что так будет всегда. Она словно становилась другим человеком, в котором не оставалось ничего от бывшей Сары-зануды. И никогда она больше не будет такой!

Сара крепко сжала губы. От удовольствия? От боли? Сейчас она сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Она зажмурилась, но потом снова открыла глаза. Ей хотелось смотреть.

Он замер над ней, словно отдыхая во время зарядки:

— Значит, ты никогда не бывала в «Киприани», Мартышка? — После длительного занятия любовью его щеки даже не порозовели, и он без малейшего напряжения навис над ней. Какое же у него красивое, сильное и подвижное тело. Гибкое, но в то же время крепкое, как скала. Сара тоже находилась в отличной форме, но Сэм был просто великолепен.

Он называл ее «Мартышкой» по аналогии с героиней фильма Хичкока «Подозрение». Его нельзя было назвать шедевром, но сюжет как нельзя лучше отражал их отношения. С тех пор, как они впервые посмотрели этот фильм, она превратилась в Лину, героиню Джоан Фонтейн, а он стал Джонни, которого сыграл Кэри Грант. Джонни называл свою подругу «Мартышка».

В конце фильма Джонни и Лина растворяются на фоне пылающего заката Ривьеры, и кажется, что им предстоит долгая и счастливая жизнь. Произведение Хичкока отличалось умом, таинственностью и элегантностью, так же, как игра, выбранная Сарой и Сэмом.

Их игра. Самая исключительная из всех, существовавших до сих пор.

«Интересно, а мы растворимся на фоне пылающего заката, когда все это закончится? — размышляла Сара. — Думаю, что нет. Вряд ли. Что же тогда произойдет с нами? Что будет дальше? Что станет с Джеком и Джилл?»

— Я посещала «Киприани» только в своих мечтах, — призналась она Сэму. — Только в мечтах и снах. Но это повторялось много-много раз.

— А может быть, и это все только сон, Мартышка? — спросил Сэм, и глаза его посерьезнели. Сара вновь подумала о том, насколько драгоценен для нее каждый момент общения с ним, и до чего он скоротечен. В душе она стремилась к тому, чтобы подобные романтические переживания длились вечно.

— Да, это действительно похоже на сон. Только не надо меня будить, Сэм.

— Это вовсе не сон, — прошептал он. — Я люблю тебя. Ты единственная женщина из тех, кого я встречал, достойная любви. Только ты, Сара. Когда я с тобой, мне кажется, что я постоянно нахожусь в «Киприани». Прошу тебя, верь мне, Мартышка. Поверь в нас обоих, как сделал это я.

Он обхватил ее руками и прижал к себе. Она упивалась его дыханием, исходившим от него тонким ароматом одеколона, смешанного с запахом его тела.

Он вновь слился с ней, и Сара почувствовала, что она будто растворяется, превращаясь во что-то текучее и бестелесное. Она любила его — любила, любила, любила. Ее руки пробегали по его телу, ласкали его, обладали им. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Даже близко похожего чувства не возникало.

Оказавшись на нем, Сара порывисто двигалась, задыхалась от собственной страсти, но остановиться не могла.

Она услышала свой сладостный вопль и не узнала собственного голоса. Они слились в едином ритмическом движении, которое становилось все быстрее и быстрее. Мужчина и женщина превратились в единое, спаянное экстазом существо. Джек и Джилл, Джек и Джилл, Джек и Джилл, Джек и Джилл!

 

Глава 32

Их волшебная сказка закончилась, и Сара почувствовала, как она опустилась с небес на землю. Наступал понедельник, и ее снова затягивал водоворот обычных суетных дел. Понедельник означал возвращение к скучной работе и реальной жизни.

Сара Роузен трудилась в Вашингтоне на «нормальном», тоскливом поприще вот уже четырнадцать лет, с тех пор, как закончила Холлинз Колледж в Вирджинии. Ее дневная работа хоть и была невеселой, зато как нельзя лучше подходила для поставленных ими целей.

В то утро Сара проснулась рано, чтобы успеть подготовиться к рабочему дню. С Сэмом они расстались еще в воскресенье вечером. Ей было скучно без него, без его тонкого юмора и волнующих прикосновений. Она тосковала без всего того, что связывало ее с ним. С каждым его дюймом.

Она задумалась над этой мыслью. Дюймы. Миллиметры. Сущность Сэма. Его громадная внутренняя сила. Сара посмотрела на светящийся циферблат часов у кровати и застонала. Без четверти пять! Черт побери, она уже опаздывает.

В ванной она оборудовала себе уголок для занятий йогой. Для этого на заказ ей сделали кожаный коврик. На упражнения времени уже не оставалось, хотя и тело, и мозг настоятельно требовали дисциплины.

Сара быстро приняла душ и вымыла волосы дорогим шампунем. Закончив туалет, она облачилась в темно-синий костюм от «Брукс Бразерс», туфли-лодочки и застегнула на запястье кожаный ремешок часов «Рэймонд Уэйл». Ей нужно было выглядеть энергично, опрятно и по-деловому.

Каким-то образом ей удавалось сохранять созданный имидж всегда. Сара-свеженакрахмаленная.

Она поспешила на улицу, где возле поворота ее уже поджидало грязное желтое такси, выпускавшее в воздух облачка выхлопа. На К-стрит завывал зимний ветер.

В пять двадцать такси доставило ее к месту работы.

— Какой известный адрес, — улыбнулся ей водитель. — Вы, наверное, какая-нибудь знаменитость?

Она расплатилась и забрала сдачу с пятидолларовой купюры:

— Надеюсь когда-нибудь ей стать. Кто знает?

— Может, и я когда-нибудь стану, — снова улыбнулся шофер. — Кто знает?

Сара Роузен вышла из автомобиля и почувствовала дыхание декабрьского ветра на своих щеках. Старинное здание, стоящее перед ней, выглядело очень красиво и производило в свете раннего утра впечатление величественности. Казалось, что оно сверкает и светится изнутри.

Она показала свое удостоверение, и охранник пропустил ее внутрь. Они даже перекинулись парой слов относительно того, какой же она трудоголик. А почему бы и нет? Сара Роузен работала в Белом Доме уже девять лет.

 

Глава 33

Фотокорреспондент был завершающим элементом в сложной мозаике. Ему отводилась роль последнего игрока. Восьмого декабря он работал в Сан-Франциско, где и вступил в игру, оставаясь пока на скамейке запасных.

Кевин Хокинс восседал на вогнутом сером пластмассовом стуле у выхода 31. Он с удовольствием играл сам с собой в карманные электронные шахматы. Сам выигрывал, сам проигрывал, и это его вполне устраивало.

Хокинс вообще любил играть, а шахматами увлекался настолько, что в недалеком будущем мог стать одним из сильнейших игроков мира. Так было всегда, и за ним укрепилась репутация умного, талантливого, но одинокого и использующего себя ниже своих возможностей человека. Еще с того времени, когда он жил в Гудзоне, штат Нью-Йорк. Без четверти одиннадцать он покинул свое сиденье, чтобы сыграть в совсем другую, самую любимую игру. Самую любимую в целом мире. Он прибыл в Сан-Франциско, чтобы кое-кого убить.

Проходя по оживленным залам аэропорта, Кевин Хокинс делал фотографию за фотографией. Мысленно.

Известный фотокорреспондент, неоднократно отмеченный наградами, мог позволить себе некоторую небрежность в одежде: черные вельветовые джинсы, черная рубашка с короткими рукавами, бриллиантовая серьга в ухе и туземные браслеты из Замбии на запястьях. На шее у него болталась камера-лейка на кожаном ремешке с тиснением.

Фотокорреспондент протиснулся в забитую людьми туалетную комнату коридора С. Он окинул взглядом неровную линию мужчин, выстроившихся возле писсуаров. «Словно свиньи у кормушки», — подумал вошедший. Они напоминали ему бегемотов или буйволов, которых научили стоять на задних ногах.

Его глаз мгновенно составил композицию и зафиксировал ее в голове. Преимущество приверженности к порядку в сочетании с острым умом.

Гладя на эту «писальную» сцену, фотокорреспондент вспомнил одного вора-карманника из Бангкока. Тот, прекрасно понимая человеческую природу, орудовал в тот момент, когда посетители туалета находились в самой кульминационной точке процесса. Он вытаскивал у них бумажники, когда те либо ничем не могли ему помешать, либо просто не замечали его действий.

С тех пор комизм увиденной ранее сцены всегда вспоминался корреспонденту, когда он посещал в аэропортах мужские туалеты. Впрочем, он редко забывал хоть раз подмеченные композиции. Его мозг мог бы посоперничать с архивом фотоматериалов «Кодака» в Рочестере.

Он обратил внимание на собственный внешний вид, мельком мазнув по своему отражению в мутном зеркале: осунувшееся, известково-бледное лицо. «Заурядная, ничем не примечательная физиономия», — с удовлетворением подумал мужчина. Глаза у отражения были светло-голубыми, почти выцветшими, взгляд усталый. Это расстроило Кевина настолько, что он невольно вздохнул.

Ничего интересного к его портрету зеркало не добавило, да и сам он не любил себя «фотографировать».

Он закашлялся и долго не мог остановиться, пока, наконец, не сплюнул большой, отвратительного желто-зеленого цвета, сгусток мокроты. «Вот это моя внутренняя сущность, — подумал он. — Наверное, в таком виде и должна выходить отработанная душа».

Кевину Хокинсу исполнилось пока только сорок три года, но он ощущал себя столетним. У него была очень тяжелая жизнь, особенно последние четырнадцать лет. Иногда она казалась невыносимой, а иногда абсурдной. Частенько ему казалось, что его пытаются сжечь со всех сторон. Слишком уж увлеченно и часто он отдавался игре в жизнь и смерть.

Он снова закашлялся и бросил в рот подушечку «Холлса». Сверив время по наручным часам «Сейко» и пригладив свои жидкие, седеющие волосы, Кевин Хокинс покинул туалетную комнату.

Он аккуратно влился в движущуюся по коридору толпу на этаже, где должно было произойти убийство. Время приближалось, и он чувствовал приятный зуд во всем теле. Мужчина даже принялся напевать какую-то старую, почти забытую смешную песенку. Он тащил за собой чемодан фирмы «Делси», к днищу которого крепились вошедшие в моду колесики. «Ходячий» чемодан делал его похожим на туриста, совершенно не отличимого от всех прочих в этом муравейнике.

Красные цифры на черном табло часов аэропорта показывали 11:40. Лайнер компании «Нортвест Эрлайнз» рейсом из Токио только что приземлился. Самолет подрулил к галерее номер 41 точно по расписанию. Некоторые люди знают, как летать. «Нортвест Эрлайнз» выбрало эту фразу в качестве своей рекламы.

Боги улыбались, глядя с высоты на Кевина Хокинса, а у того на лице появилась мрачная и холодная усмешка. Боги тоже любили поиграть. Жизнь и смерть. В общем-то, они и придумали эту игру.

Он ощутил напряжение, возникающее перед тем, когда первая волна пассажиров достигает коридора. Фотокорреспондент продолжал двигаться вперед, пока не достиг точки, в которой пересекались два коридора.

В этот момент он и увидел выстроившуюся фалангу телохранителей и восторженных встречающих. Он вновь мысленно сфотографировал эту сцену. Взглянув на мистера Танаку из «Нипрей Корпорейшн», он сделал еще один снимок.

Адреналин вскипал в крови, словно лава вулкана Килау на Гаваях, который он видел, когда исполнял заказ для «Ньюсуик». Адреналин. Ничто с ним не сравнится. Он уже привык к таким ощущениям.

Теперь в любую секунду.

В любую секунду.

В любую наносекунду, а он знал, что эта единица времени относится к секунде, как та к тридцати годам.

Никаких ориентиров для определения расстояния в коридоре не было, но Хокинс прекрасно знал это место. Он мысленно представлял себе окружающее под всевозможными углами. Все точки пересечения были ему ясны.

В любую секунду. Жизнь и смерть.

На полу аэропорта можно было даже нарисовать большой черный крест.

Кевин Хокинс ощущал себя богом.

Итак, начали. Камеры приготовлены. Заряжай! Сейчас здесь кто-то умрет.

 

Глава 34

Когда полуофициальное окружение мистера Танаки приблизилось к пересечению двух коридоров, бомба сдетонировала. Взрыв выбросил облако серо-черного дыма в коридор А. Крики пронзили воздух, словно сирены.

Бомба находилась в темно-синем чемодане, оставленном возле газетного киоска. Кевин Хокинс разместил невинного вида чемоданчик как раз рядом с объявлением, предупреждавшим пассажиров о том, чтобы они внимательнее следили за своими вещами.

Оглушительный грохот и возникший хаос внесли панику в окружающих мистера Танаку телохранителей. Они стали рассеянными, а потом и вполне предсказуемыми. Даже самые лучшие телохранители могут растеряться, если заставить их импровизировать. Пассажиры и персонал аэропорта метались в поисках возможного убежища, хотя оно уже никому и не требовалось. Мужчины, женщины и дети бросались на пол, прижимаясь к холодному мрамору.

Вы никогда не видели настоящей паники, если не наблюдали, как массу людей, например, в аэропорту, охватывает первобытный страх.

Двое телохранителей закрыли собой директора корпорации, но действовали настолько небрежно, что Хокинс сразу отметил это.

Он тут же мысленно сфотографировал эту сцену, чтобы присоединить ее к своей коллекции.

Это было очень ценное наблюдение: видеть, как прекрасно подготовленная команда теряется в стрессовой ситуации в момент настоящего нападения.

Затем квалифицированные, но сразу ставшие подавленными, телохранители начали перемещаться вместе с охраняемым подопечным, стремясь выйти из опасной зоны. Вперед они двигаться не могли, так как коридор перед ними был разрушен взрывом и задымлен. Охранники могли двигаться только назад, и Хокинс знал, что так они и поступят.

Они бестолково суетились вокруг мистера Танаки, словно тот был большой и неуклюжей праздничной куклой, хотя в данный момент некоторое сходство с ней наблюдалось. Они практически несли важного бизнесмена на руках, подхватив его под мышки, так, что иногда его ноги зависали в воздухе.

Мысленная фотография: дорогие черные туфли с развязавшимися шнурками спешно удирают по белому мраморному полу.

Перед телохранителями стояла одна цель: как можно дальше убрать от места происшествия охраняемый ими объект. Фотокорреспондент дал им возможность удалиться футов на тридцать, после чего привел в действие еще один детонатор. Управление им размещалось в наплечной сумке с фотоаппаратурой. Это было достаточно просто. Все великие планы осуществляются нажатием одной-единственной кнопки. Как у фотоаппарата. Даже ребенку под силу.

Чемодан, оставленный в коридоре возле мужского туалета, нес в себе двойной заряд. Он взорвался с еще большим грохотом и повлек более значительные разрушения. От всего этого создавалось впечатление ракетного обстрела аэропорта.

Разрушение было моментальным и довольно жестоким. Тела и части тел расшвыряло во всех направлениях. Танака не выжил, как, впрочем, и четверо окружавших его опытных, но не слишком хорошо оплачиваемых телохранителей.

Фотокорреспондент оказался стиснут в охваченной паникой толпе мужчин и женщин, бросившихся к выходам из аэропорта. Он придал лицу такое же испуганное выражение и растворился в мятущемся людском море.

Хотя мужчина имел больше всех основания быть испуганным, так как хорошо знал, что такое настоящий страх. Ему и раньше приходилось запечатлевать на снимках неконтролируемые гримасы ужаса. Кроме того, они нередко посещали его в ночных кошмарах.

Когда он свернул в коридор Д, чтобы направиться к своему самолету, на его лице вновь проступила прежняя холодная сдержанная ухмылка. Сегодня вечером ему предстояло быть в Вашингтоне, и он надеялся, что задержки рейсов из-за происшедшего в аэропорту, окажутся не слишком длительными.

Только необходимость заставила его пойти на такой риск. Это была репетиция. Генеральная репетиция.

А теперь вперед, навстречу более интересным приключениям. Фотокорреспондента ожидала в столице очень большая работа. Кодовое название ее запоминалось легко.

Джек и Джилл.

 

Глава 35

— Восемнадцать акров площади вокруг Белого Дома отведено под развлечения. В их числе: частный кинотеатр, гимнастический зал, теннисные корты, лужайки для боулинга, оранжерея и поле для гольфа на южной стороне. Дом и окружающие постройки в настоящее время оцениваются в триста сорок миллионов долларов… — Об этом я и сам мог трепаться, сколько угодно.

Показав свой временный пропуск, я проехал к гаражу под Белым Домом. Подъезжая к зданию, я заметил, что произошли некоторые изменения. В частности, велись земляные работы. Но в основном все выглядело, как обычно.

С головой у меня что-то творилось: я чувствовал себя некомфортно из-за переполнявших ее мыслей. Мне удалось поспать только пару часов, и это, похоже, начинало входить в систему. Рядом со мной на сиденье покоились сложенные номера свежих «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Таймс».

Заголовок в «Пост» беззастенчиво вопрошал: «Кто будет следующей жертвой Джека и Джилл?». Мне казалось, что этот вопрос адресован прямо мне. Кто следующий?

Подходя к лифту, я думал о возможности покушения на президента Томаса Бернса. Многие люди давали исключительно высокую оценку как президенту, так и осуществляемой им программе. Долгое время американцы требовали перемен к лучшему, и, наконец, именно Томас Бернс предоставлял их сейчас в огромных количествах. Для многих, правда, перемены подразумевали, в основном, увеличение количества наличных денег в собственном кармане, причем без особенных жертв для себя.

Кого же может так взбесить президент и его программа, чтобы покушаться на его жизнь? Я отдавал себе отчет в том, что нахожусь здесь, чтобы найти ответ на этот вопрос. Именно здесь, в Белом Доме, я должен был разобраться в предыдущих преступлениях и найти убийц, которые могли замышлять что-то против президента.

В холле Западного Крыла я встретился с Доном Хамерманом. Напряжение и возбуждение так и не покидали его, хотя мне показалось, что это его обычное состояние. Мы поговорили с ним несколько минут, и он дал понять, что меня подключили к этому делу исключительно благодаря моему опыту в расследовании преступлений, совершенных серийными убийцами, особенно психопатами.

Оказалось, что Хамерман знает обо мне очень и очень много. Беседуя с ним, я подумал, что он, наверное, не раз удостаивался премий по риторике, обучаясь либо в Йеле, либо в Гарварде. Видимо, там он и перенял тот характерный выговор верхних слоев общества, когда голос то растягивает гласные, то срывается почти на визг.

Я не имел ни малейшего представления, чего мне ожидать от этого утра. Хамерман сообщил, что подготовит для меня нечто вроде «вечера вопросов и ответов». Мне стало жаль его, так как ему пришлось столкнуться с невыполнимой задачей: его идея провести расследование, не выходя из Белого Дома, терпела полное фиаско.

Хамерман оставил меня в одной из комнат первого этажа. От нечего делать я слонялся по этому знаменитому помещению, осматривая резную мебель, написанный маслом портрет Франклина и пейзаж, посвященный выпасу овец и коров. Впереди у меня был день, расписанный буквально по минутам: мне предстояло посетить городской морг, а затем встретиться с Бенджамином Левицки — второй фигурой в ФБР.

Меня все так же продолжали тревожить убийства детей из школы Трут. Хотя в данный момент вся забота об этом легла на плечи Сэмпсона. Его и всей нашей частично привлеченной команды детективов. Однако эта проблема прочно засела у меня в голове.

Неожиданно вместе с советником по национальной безопасности в комнату кто-то вошел. Сказать, что я был удивлен, значит, погрешить против истины. Я был буквально огорошен. Никакими словами невозможно описать то, что я почувствовал в тот момент. Дон Хамерман несколько напыщенно произнес:

— С вами желает говорить господин Президент.

 

Глава 36

— Доброе утро. Как вас больше устраивает: доктор Кросс или детектив Кросс? — обратился ко мне президент Томас Бернс.

Мне показалось, что «доктор Кросс» в стенах Белого Дома будет звучать более подходяще. Как, например, доктор Банч, доктор Киссинджер или даже доктор Сэвидж.

— Лучше, по-моему, просто Алекс, — наконец решился я.

Лицо президента расплылось в широкой улыбке, такой же харизматической, которую я не раз видел на экране телевизора или на первых полосах газет.

— В таком случае, я предпочитаю обращение «Том». — Он протянул мне ладонь, и, тряхнув друг другу руки, мы словно избавились от своих фамилий. Его ладонь оказалась твердой и надежной. Несколько секунд он уверенно смотрел мне прямо в глаза.

Президенту Соединенных Штатов удавалось производить как серьезное, так и вполне дружеское впечатление. В нем было около шести футов роста, и в свои пятьдесят лет он выглядел аккуратным и подтянутым. Светло-каштановые волосы были чуть-чуть присолены сединой. Он чем-то напоминал военного летчика. Глаза его светились вниманием и теплотой. Он давно заслужил себе репутацию самого динамичного и привлекательного президента за всю историю страны.

Я очень много читал и слышал о человеке, которого, наконец-то, увидел воочию. Когда-то он был преуспевающим бизнесменом и всеми любимым руководителем автомобильной компании «Форд Мотор» в Детройте, пока не решил подняться повыше и заняться политикой. На выборах он баллотировался как независимый кандидат, и избиратели, от всей души жаждавшие перемен, с удовольствием отдавали ему свои голоса. А может быть, просто всем до тошноты опротивели и республиканцы, и демократы. Так, по крайней мере, считают некоторые ученые мужи. До сих пор он показывал себя человеком с современным мышлением, был не похож на своих предшественников и действительно не склонялся ни к какой партии. Как у человека независимого, у него в Вашингтоне было мало друзей, что с лихвой компенсировалось количеством врагов.

— Директор ФБР дал вам исключительные рекомендации, — начал он. — Я считаю, что Стивен Бауэн отличный человек. А вы как считаете? Каково ваше мнение о нем?

— Согласен с вами. За минувшие пару лет Бюро, благодаря ему, значительно изменилось. По крайней мере, с ними можно теперь совместно работать. Раньше такого не было.

Президент кивнул.

— Алекс, эта угроза действительно реальна, или мы просто перестраховываемся на всякий случай? — неожиданно спросил он. Вопрос был задан в лоб, но я считал, что именно так его и следовало поставить.

— Я считаю, что тревога Секретной Службы вполне обоснована. Чего стоит одно совпадение имен убийц и ваших с супругой кодовых обозначений. Это не могло не вызвать беспокойства. Как и то, что преступники охотятся за знаменитостями именно в Вашингтоне.

— Думаю, что вполне подхожу им по всем статьям. Грустно, но справедливо. — Президент Бернс нахмурился. Когда-то о нем говорили, что слишком уж он простой и приземленный, и сейчас он вполне оправдывал такую характеристику. Обычный среднезападный американец в лучшем смысле этого слова. Наверное, больше всего меня тронула теплота, которую так и излучал этот человек.

— Как говорится, вы уже встряхнули ящик с игрушками. Слишком много народу забеспокоилось.

— Приготовьтесь, так как волнений впереди предстоит еще немало. Это правительство необходимо как следует перекроить. Оно подходит лишь под условия девятнадцатого века. Алекс, я готов по всем направлениям сотрудничать с полицейским расследованием. Мне не хочется, чтобы пострадал кто-нибудь еще, а, тем более, погиб. Я много думал об этом, но сам к смерти еще не готов. Считаю, что мы с Салли вполне приличные люди. Думаю, что у вас сложится такое же впечатление, когда вы познакомитесь с нами поближе. Конечно, мы далеки от совершенства, но стараемся быть правильными и вести себя соответственно.

Надо сказать, что по отношению к президенту я испытывал самые теплые чувства. Он сумел очень быстро расположить меня к себе. В то же время я прикидывал, какой части из того, что он мне рассказал, я могу безоговорочно верить. В конце концов, я имел дело с политиком, пусть и самым честным.

— Каждый год несколько человек пытаются проникнуть в Белый Дом, Алекс. Один умудрился присоединиться к последним рядам оркестра морской пехоты. Некоторые пытались на автомобилях таранить ворота. В девяносто четвертом году некий Франк Юджин Кордер прилетел сюда на одномоторном самолете «Цессна».

— Но ведь ничего подобного нашему случаю, слава Богу, не происходило.

Наконец, президент задал мне вопрос, который, видимо, давно его занимал:

— Так каково же ваше окончательное мнение об этих Джеке и Джилл?

— Не окончательное, а, скорее, самое поверхностное, — поправил я президента. — Я не согласен с выводами ФБР. Мне не кажется, что мы имеем дело с серийными убийцами. Они прекрасно организованы, но то, что они строят свои преступления по одному и тому же рисунку, говорит о некоторой наигранности. Наверняка оба они белокожие, обладают привлекательной внешностью и имеют высокий интеллектуальный коэффициент. Скорее всего им присущ талант убеждения, поэтому-то они так легко попадают туда, куда им требуется. Они играют на публику, и им хочется потрясти ее чем-нибудь сверхъестественным. То, что мы видели до сих пор, не более, чем закладка фундамента. Они наслаждаются своей властью и тем, с какой легкостью манипулируют и средствами массовой информацией, и общественным сознанием. Вот, пожалуй, и все, чем я располагаю на нынешний момент.

Президент задумчиво покачал головой:

— У меня сложилось о вас очень хорошее впечатление, Алекс. Рад, что нам удалось побеседовать. Мне говорили, что у вас двое детей. — С этими словами он полез в карман и извлек оттуда президентский зажим для галстука и дамскую булавку, специально выполненные в детском дизайне. — Подарок на память. Я считаю это очень важным. Я привержен традициям точно так же, как и курсу перемен.

Глядя мне прямо в глаза, президент пожал мне руку и вышел из комнаты.

Я понял, что мне окончательно сказали «добро пожаловать в команду», основной целью создания которой была защита жизни президента. Внутренне я почувствовал, что у меня для этого появились вполне весомые личные мотивы. Я был странным образом тронут, когда разглядывал подарки, предназначенные для Деймона и Дженни.

 

Глава 37

— Так ты уже успел познакомиться с королевской семьей? — сразу начала бабуля Нана, когда я появился на кухне в четыре часа дня.

Она готовила в сотейнике какое-то яство, которое по запаху напоминало вошедшую в поговорку амброзию. На самом деле это был суп из белой фасоли, один из моих любимых. Кошка Рози слонялась по углам и довольно мурлыкала. Рози — обитательница кухни.

Нана успевала одновременно готовить и разгадывать кроссворд из «Вашингтон Пост». На столе я увидел также ее любимую книгу словесных загадок, и, кроме того, «Все камни перевернуты — Жизнь Мэгги Кун». Своеобразная и очень сложная женщина моя бабуля, не так ли?

— Познакомиться с кем? — переспросил я, словно не понял ее идеально поставленный вопрос. Я продолжал играть с ней в игру, длящуюся вот уже сколько лет. Наверное, эта игра прекратится лишь тогда, когда нас разлучит смерть. Как-нибудь, когда-нибудь и где-нибудь.

— Познакомиться с кем, доктор Кросс! Разумеется, с президентом и его супругой. С преуспевающей парочкой белокожих, проживающих в Белом Доме. С теми, которые смотрят на всех остальных свысока. С Томом и Салли, живущими на самом верху. В Камелоте девяностых годов.

Я улыбнулся, выслушав ее безобидную и чуть горьковатую шутку, и заглянул в холодильник:

— Я прихожу домой, чтобы получать только самое хорошее, как ты понимаешь. Поэтому сейчас сотворю себе сэндвич из грудинки. Она на вид такая нежная и сочная. Или ее внешность обманчива?

— Бывает и так, но на этот раз грудинка действительно настолько нежная, что можешь резать ее хоть ложкой. Похоже, в Белом Доме не слишком длинный рабочий день, судя по тому, что они успевают сделать. Впрочем, я так и думала. Но только никогда не смогла бы доказать. Разве что теперь. Итак, с кем ты уже успел познакомиться?

Я не мог долее сопротивляться. Мне нужно было рассказать ей все:

— Сегодня утром я встречался и разговаривал с президентом.

— Ты? С Томом?

Нана приняла такую позу, словно получила удар в живот. Она покачивалась, как боксер тяжелого веса Джордж Форман на ринге. Шатаясь, она даже отошла от плиты, изобразив на лице некое подобие улыбки:

— Ну, рассказывай мне все-все о Томе, ради Бога. И о Салли. Правду ли говорят, что днем она носит в Белом Доме немыслимой формы шляпки?

— По-моему, это была не она, а Жаклин Кеннеди. В общем, президент Бернс мне понравился, — как бы между прочим заметил я, отрезая приличный кусок грудинки и накладывая его на хлеб. К мясу я добавил салат-латук, тонко нарезанные помидоры, щедрую порцию майонеза, много перца и целую щепотку соли.

— Я в этом даже не сомневалась. Тебе нравятся буквально все, правда, только до тех пор, пока они никого не убили, — заворчала Нана, подрезая мне помидоры. — Ну, уж теперь, когда ты знаком с самим президентом, ты можешь вернуться к расследованию убийств детей. Это очень важно для всех, живущих в нашем доме. В Сером Доме. Черный народ сейчас не слишком задумывается над теми проблемами, которые тревожат президента. Да им и не следует этого делать.

— Вы в этом уверены, миссис Фаррахан? Это уже достоверный факт? — улыбнулся я и вонзил зубы в сэндвич. Он оказался вкусным, как и было обещано. Можно резать ложкой, а во рту — просто тает.

— Если еще нет, то скоро будет. Во всяком случае, это близко к истине. Конечно, следует признать, что такое положение дел печалит меня, но мы же все живем в печальном государстве. Разве не так? Да ты просто обязан со мной согласиться.

— Ты никогда не слышала, что с возрастом люди становятся более мягкими? — попытался я перевести разговор в менее опасное русло. — Кстати, грудинка и в самом деле выше всяких похвал.

— А ты слышал, что люди с годами становятся лучше, а не только стареют? — завелась бабуля. — Они начинают заботится о подобных себе. Может быть, ты еще ничего не знаешь о том, что в нашем районе убивают крошечных, совсем малюток-негритят, Алекс, и никто не может это остановить. Ну, разумеется, грудинка великолепна. Вот видишь, что касается меня, то я становлюсь с возрастом только лучше.

Я полез в карман, чтобы вытащить зажим и заколку, которые подарил мне Томас:

— Президент знает, что у меня двое детей и поэтому передал для них вот эти памятные вещицы. — Я отдал их Нане. Она молча взяла их у меня, положила себе на ладонь и, наверное, впервые за всю жизнь, не смогла найти слов. — Скажи им, что это от Тома, что он хороший человек и пытается делать правильные вещи.

Я покончил уже с половиной своего громадного сэндвича и, выходя из кухни, забрал остатки с собой. Мне было тяжело находиться у горячей плиты и все такое прочее. — Спасибо за вкусный сэндвич и за совет. Именно в таком порядке.

— Куда ты направился? — крикнула мне вслед Нана, снова обретя дар речи. — Мы говорили о серьезных проблемах. Ты наблюдаешь геноцид против черных людей прямо в Вашингтоне, в самой столице. Им наплевать на то, что происходит в нашем районе, Алекс. Им, то есть, белым. А ты решил предательски сотрудничать с врагом.

— В общем-то, я решил пройтись, чтобы потратить несколько часов на расследование убийств детей из школы Трут, — крикнул я на пути ко входной двери, которая должна была спасти меня от очередной тирады. Я уже не видел бабулю, но ее голос следовал за мной, как сирена воздушной тревоги или, может быть, надоедливое карканье вороны.

— К Алексу наконец-то вернулся рассудок! — выкрикнула, почти взвизгнув, Нана. — Значит, надежда еще остается. Благодарю тебя, о Черный Боже на небесах!

Эта старая вешалка все же умела доставать меня, и за это я люблю ее еще больше. Просто иногда мне не очень хочется выслушивать этот раздражающий слух рэп.

Отъезжая от дома, я посигналил из своего старенького «порше». Это наш условный знак полного перемирия. Из дома до меня тут же донеслось:

— И тебе такое же «би-би»!

 

Глава 38

Я вернулся на злые улицы Вашингтона, юго-восточную изнанку нашей столицы. Я снова стал детективом по расследованию убийств. Я питал к своей должности какую-то болезненную страсть, хотя иногда с ненавистью относился к этой работе.

Я пытался делать все, что от меня зависело, как в Белом Доме, так и здесь. Мы установили наблюдение за школой Трут в течение дня и постоянный пост возле могилы Шанел Грин. Убийцы-психопаты частенько посещают могилы своих жертв. На то они и упыри. Цирк определенно посетил этот город. Даже два цирка сразу.

Две формы убийств, совершенно не похожие одна на другую. Я никогда не сталкивался с подобным, даже представить себе не мог, что такой хаос вообще возможен.

Бабуле Нане не надо было напоминать мне о том, что я нужен на улицах своего района. А она еще добавила, что «кто-то убивает наших детей»!

Я был уверен, что отвратительный, бессердечный монстр еще раз нанесет свой удар. В противоположность Джеку и Джилл, в его «работе» явно ощущались и страсть, и гнев. Я почти физически чувствовал его звериное безумие. И его статус новичка ничуть не успокаивал меня. Скорее, наоборот.

«Думай, как думает убийца. Попробуй влезть в его шкуру», — напоминал я себе старинные, проверенные приемы. Но это только звучит так просто, на деле же выходит совсем по-другому. Сейчас мне надо было собрать как можно больше любой информации, касающейся сути дела.

Часть дня я провел, беседуя с самыми разными людьми, встречавшимися в местных забегаловках и просто на улицах. Кое-кто из них мог сообщить мне крупицу полезных данных. Это были и развеселые гуляки, и курильщики наркотической «травки», молодежь, помешанная на роке и наркодилеры, владельцы мелких лавочек, неофициальные осведомители и даже мусульмане, торгующие газетами вразнос. Некоторым из них я устраивал настоящий «допрос с пристрастием», но никто из них не смог сообщить мне ничегошеньки ценного.

Однако я не отчаивался и продолжал работать. В большинстве случаев люди моей профессии поступают именно так. Вы бьетесь и бьетесь, несмотря на то, что вам все это кажется лишь пустой тратой времени. Приходится втянуть голову в плечи, вздохнуть поглубже и повторять все заново. В начале шестого вечера я разговорился с одним бездомным семнадцатилетним юношей, которого знал уже сравнительно давно: он приходил к церкви Святого Антония, туда, где раздавали бесплатную пищу для бедняков, и где я иногда работал в отделе благотворительности. Звали парнишку Лой Маккой, и я знал, что он изредка приторговывает крэком.

Лой перестал приходить за бесплатными обедами с тех пор, как у него завелись деньги от продажи наркотиков. Как бы мне этого ни хотелось, рука не поднималась обвинять подобных ему ребят. Жизнь их невероятно жестока и безнадежна. А потом вдруг является некто и предлагает за час работы пятнадцать долларов. И они соглашаются, так как знают, что в этом бизнесе могут обойтись и без них. Самый страшный эмоциональный удар общество пропускает из-за того, что кроме наркобоссов этим ребятам никто не доверяет и вообще не считает их за людей.

Я отозвал Лоя подальше от группы бездельников, с которыми он вместе слонялся по Л-стрит. Всех их отличали натянутые по самые брови черные вязаные шапочки, скрывавшие также и уши, золотые коронки, серьги в ушах и мешковатые штаны. Сбившись в кучу, стайка парней обсуждала то ли фильм, снятый по мотивам комиксов о Флинстоунах, то ли мультики. «Ябба-дабба!» — таким возгласом в нашем районе обычно предупреждают друг друга о появлении на улице либо полицейских, либо детективов. Вот идет ябба-дабба.

Да, он ябба-дабба, мать его! Недавно я прочел в газете о печальных статистических данных: семьдесят процентов всех американцев получают информацию исключительно из телепередач и кино.

Лой хмыкнул и ленивой шаркающей походкой двинулся через улицу ко мне. В нем было более шести футов, зато весил он меньше семидесяти килограммов. Одет он был в торчащие друг из-под друга художественно драные свитера. Сегодня он, видимо, был не в настроении, и в его приветствии прозвучала изрядная доля презрения.

— Ну, че? Ты поманил пальцем, и я должен к тебе мчаться? — заносчиво начал он. Такой тон покоробил меня, но одновременно вызвал и грустные мысли. — Какие ко мне вопросы, слышь? Налоги-то я плачу.

— Не думай, что если у тебя поперло из всех щелей дерьмо, то тебя будут больше уважать, — оборвал его я. — Оставь свои замашки для приятелей. — Я знал, что его мать давно сидит на героине, а в семье, кроме него, еще три маленькие девочки. Ютились они в самых распоследних трущобах, что было равносильно жизни в канализационном коллекторе.

— Говори, чего надо, и я пошел — у меня дел полно, — продолжал дерзить Лой. — У меня время — деньги, понял? Спрашивай, чего хотел.

— Всего один вопрос, Лой, и можешь возвращаться к своему грандиозному бизнесу.

Он был вынужден держаться развязно, чтобы его ненароком не подстрелили за дружеские беседы с полицейским:

— Только мне и делов, что отвечать на твои вопросы. Мне-то какой навар с этого?

Наконец я улыбнулся Лою, и тот в ответ сверкнул всеми своими золотыми коронками.

— Постарайся освежить свою память. А если сможешь серьезно помочь, считай меня своим должником.

— Ух, ты! Тебе наверняка нужен большой и жирный секрет, детектив? От тебя мне ничего не нужно и плевать я хотел на эти убийства. — Он пожал плечами с таким видом, словно говорил о каком-то пустяке.

Но я уже понял, почему он так держится, и ждал только момента, когда Лой закончит свою тираду. У меня было, что ему предложить. Самое грустное заключалось в том, что он был по-настоящему умным парнем, из-за чего наркоторговец и нанял его. Помимо ума, он обладал еще и понятиями об этике.

— Нет у меня ни времени, ни желания беседовать с тобой! — заявил он, картинно разводя руки в стороны. — Или ты считаешь, что я тебе уже обязан из-за того, что пожрал вонючей похлебки в твоей богадельне? Ни хрена я тебе не должен? Понял?

Он собрался было с независимым видом удалиться, но неожиданно обернулся, словно забыл добавить еще какую-то колкость в мой адрес. Его темные глаза прищурились и на секунду встретились с моими. Внимание! Контакт установлен.

— Кое-кто видел какого-то старикана как раз там, где пришили девчонку, — одним духом выпалил он. И это была величайшая новость, которую мы получили с первого дня расследования. Более того, эта новость была единственной. Именно из-за нее я столько времени провел на улицах юго-востока.

Лой и не подозревал, насколько я быстр и силен. Моя рука молниеносно вытянулась и сгребла его за шиворот. Я подтянул его к себе вплотную. Настолько близко, что почувствовал целую гамму исходивших от него запахов: и жвачки, и геля для волос, и плесени от его не первой свежести одежды.

Я прижал его к своей груди, и со стороны могло показаться, что это отец и сын, блудный сын, которому пытаются втолковать, как следует вести себя со старшими. Мне действительно хотелось хоть как-то помочь ему. Нужно было спасать их всех, но это было не в моих силах, что всегда доставляло мне горькое разочарование.

— Я пришел сюда не шутки шутить, Лой. От кого ты это слышал? Что это за старик? Выкладывай. И не вздумай пудрить мне мозги. Говори, и говори сейчас же.

Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от моего, и я почти касался губами его щеки. Всю его уличную развязность как ветром сдуло. Конечно, нехорошо было демонстрировать свою крутизну перед ним, но сейчас я просто не мог поступить по-другому.

Руки у меня большие и все покрыты шрамами, словно у боксера. Я дал ему возможность хорошенько полюбоваться на них и оценить их силу.

— Не слышу ответа, — прошептал я. — Я же тебя загребу и испорчу тебе остаток дней.

— Я не знаю, кто он такой, — почти задыхаясь, пролепетал Лой. — Просто слышал, как соседи о нем толковали. Говорят, какой-то бездомный старый хрыч. Его не раз видели болтающимся по Гарфилду. Просто белый старик в парке.

— Белый?! В юго-восточной части парка? Ты не путаешь?

— Нет, все верно. Так я и слышал. А теперь отпусти меня. Ну, давай же!

Я разжал руку и позволил ему вырваться. Он отошел на несколько шагов, небрежно поправил смятую мной одежду и сразу же успокоился, поняв, что путешествие в участок ему не грозит.

— Вот такая история, — сказал он. — Но я запомню, что ты теперь мой должник.

— Разумеется. И спасибо тебе, Лой. «Надеюсь, парень, тебе не придется получать с меня этот должок», — добавил я про себя.

Он весело подмигнул мне:

— Оставайся тем, кто ты есть! — Рассмеялся он напоследок и не переставал хохотать, пока шел к группе своих друзей, таких же торговцев крэком.

 

Глава 39

Бездомный старик возле места преступления. В Гарфилдском парке. Это была уже существенная зацепка, над которой следовало потрудиться. Итак, я наконец-то получил вознаграждение за свои труды.

Белый мужчина. Белый подозреваемый.

Это действительно обнадеживающий факт. Немногие белые рискнут вот так запросто прогуливаться по юго-восточной части парка. Это уж точно.

Я позвонил Сэмпсону и выложил ему добытую информацию. Тот как раз собирался выйти на ночное дежурство. Заодно я поинтересовался, как у него идут дела. Он ответил, что пока ничего особенного нет, но в свете того, что он узнал от меня, можно надеяться на какие-то результаты. К тому же, он пообещал оповестить об этом остальных.

В начале шестого я снова оказался у школы Соджорнер Трут. Какая-то сила неудержимо влекла меня в этом направлении. И даже не одна. Во-первых, новая информация о белом бродяге, который вполне мог оказаться моей Немезидой — Гэри Сонеджи. Ну и, конечно же, Кристина Джонсон. Миссис Джонсон.

И снова за столом помощника директора никого не оказалось. Коллекция кукол выглядела заброшенной. Равно как и другие игрушки, соседствующие со стопкой книг. Тяжелая деревянная дверь кабинета директора была закрыта.

За ней было тихо, но, тем не менее, я постучал. Послышался звук задвигаемого ящика, а затем раздались шаги. Дверь распахнулась. Она не была заперта.

На Кристине Джонсон был надет кашемировый жакет и длинная шерстяная юбка. Волосы она зачесала назад и подвязала их желтой лентой. Она стояла передо мной в очках, и мне невольно на ум пришли строчки Дороти Паркер, что-то вроде: «Мужчинам редко нравится, когда в очках красавица».

Один взгляд на нее сразу улучшил мое настроение. Не берусь сказать, почему, но это было именно так.

Мне пришло в голову, что она действительно слишком часто остается в школе допоздна. Конечно, это ее личное дело, но мне показалось странным, что она столько времени проводит на работе.

— Да, я снова сегодня припозднилась. Вы застали меня врасплох, можно сказать, на месте преступления. Сегодня утром в школу заходил ваш приятель, — сообщила она. — Детектив Джон Сэмпсон.

— Он тоже занимается этим расследованием.

— Мне показалось, что он весьма предан своей работе и охвачен благородным порывом. Это удивительно интересный человек. Сейчас, например, он читает Камю.

Мне даже стало интересно, каким образом такая подробность из жизни Джона могла стать темой их разговора. Кроме всего прочего, Сэмпсон с удовольствием встречается с интересными и привлекательными женщинами. Такими, как Кристина Джонсон. Ему все равно, замужем она или нет, если, конечно, это не волнует ее саму. Сэмпсон даже может проявить чрезмерное рыцарство, если, разумеется, дама это оценит.

— Сэмпсон всегда много читал, — согласился я. — Моя бабушка учила его в школе, еще когда мы не были знакомы. У него в голове, наверное, уже собралась целая библиотека.

Кристина Джонсон улыбнулась, показывая свои безупречные зубы. Она действительно была обаятельной и очень умной женщиной. Обладая подобными терпением и заботой, она, как нельзя лучше, подходила для должности, которую исполняла в нашем городе. Я завидовал ее ученикам.

Однако надо было приступать к делу, ради которого я и явился в школу:

— Причина, по которой я заглянул к вам, следующая. У меня появились кое-какие данные относительно внешности возможного убийцы. Я узнал об этом не так давно, только сегодня днем.

Кристина Джонсон нахмурилась, в ее глазах появилось выражение напряженного внимания, и она приготовилась выслушать меня. Она была прекрасным слушателем, что, как мне помнится, не слишком характерная черта для школьного директора.

— Неподалеку от места убийства Шанел Грин видели пожилого белокожего мужчину. Его описывают, как уличного бродягу. Возможно, он действительно бездомный. Не очень высокого роста, с густой белой бородой, одет в темно-коричневое или черное пончо.

— Мне поставить в известность учителей? И как насчет школьников? — спросила она, как только я закончил описание неизвестного.

— Завтра утром кто-нибудь из моих людей зайдет сюда, чтобы переговорить с учителями. Мы еще не знаем, даст ли это какие-нибудь результаты, но сделать это необходимо. Пока эти действия — лучшее, что мы можем предпринять.

— Капелька предосторожности, — сказала она и сразу же улыбнулась. — Не правда ли, это звучит несколько «по-училковски». К сожалению, мы часто повторяем одни и те же клише. Не мудрено подхватить их, работая в школе. Иногда я ловлю себя на том, что разговариваю со взрослыми людьми так, словно они — несмышленые малыши. Мой муж просто бесится от этого.

— Ваш муж тоже преподает? — Фраза вырвалась сама собой, и я мысленно чертыхнулся.

Она отрицательно покачала головой, и мне показалось, что этот вопрос ее почему-то позабавил:

— Нет-нет, Джордж — юрист. Если говорить точнее, он — лоббист на Капитолийском Холме. К счастью, он только пытается протолкнуть интересы энергетического бизнеса. Таких компаний, как «Оксидентл Петролеум», «Пепко Энерджи», «Эдисон Электрик». С этим я могу мириться, — рассмеялась она. — Ну, почти всегда.

Взгляд у нее был невинный, но в то же время и не наивный. Может быть, даже чуточку конспираторский.

— Пожалуй, это все, что я хотел сообщить вам о подозреваемом. Будем надеяться, что это нам поможет. А теперь мне надо бежать, — заторопился я.

— Не надо, — внезапно сказал Кристина Джонсон, и от неожиданности я замер на месте.

Она улыбнулась своей ослепительной и обворожительной улыбкой.

— У нас в коридорах не бегают. — И она озорно подмигнула. — Как я вас поймала, а?

Я рассмеялся и пошел к выходу, все еще находясь под впечатлением этой светлой и радостной встречи. Мне очень нравилась эта женщина. А кому бы она не понравилась? Возможно, когда-нибудь мы станем с ней друзьями, а может быть, и нет.

Пока что у меня все шло не так, как хотелось бы. Единственное, что имелось, так это белокожий бездомный старик. Конечно, это нельзя было назвать плохой полицейской работой, и все же таких сведений, конечно, недостаточно. Мы пока что ни на шаг не приблизились к разгадке. Два дела, совершенно не похожих одно на другое. О Господи!

Этим же вечером я вновь подъехал к школе Трут и пару часов наблюдал за ней. Школа моего сына. Может быть, возле нее появится тот бездомный старик. Но он не появился.

Я оставил свое «рабочее место» через полчаса после того, как Кристина Джонсон покинула свое.

 

Глава 40

— Как ты оцениваешь наш ковер-самолет? Ну, скажем, по десятибалльной шкале, — спросил Джек у Джилл, то есть, Сэм обратился к Саре, когда они пролетали высоко над Мэрилендом.

— Ни с чем не сравнимая красота. Волшебное ощущение, просто невероятное. Радость свободного, как у птицы, полета.

— Трудно себе представить, что это всего-навсего работа. Но так оно и есть, Мартышка. Для всего того, что мы делаем, для нашей игры это может иметь исключительное значение.

— Я знаю, Сэм. Я на все обращаю внимание.

— А я знаю, что ты очень прилежная.

Они сидели друг за другом в тесной кабине планера «Бланик Л-23». Час назад эта парочка поднялась с муниципального аэродрома Фредерик в Вашингтоне. Для Сары это путешествие вылилось в настоящий праздник. «Летающая зануда. Вот это да!» — не переставала восхищаться женщина. Невероятно, но вся ее жизнь превратилась в волшебный полет.

Далеко внизу виднелся Фредерик со всеми, присущими немецкой колониальной архитектуре, деталями. Можно было различить даже вычурные магазины на его улочках. Небо заполняли кучевые облака, напоминающие клочки ваты, унесенные в море. Как-то Сара обмолвилась при Сэме, что ей приходилось разок подниматься на планере, и это оказалось, по ее словам, «самым прекрасным ощущением в жизни». Он тут же ответил, что его можно испытать хоть завтра днем, тем более, что он знает подходящее место. «Идеальный вариант! — добавил он. — Можно будет покружить над Кемп-Дэвидом и обозреть сверху пристанище президента Бернса. Я хочу мысленно сбросить бомбу прямо на его задницу».

Сэм Харрисон уже достаточно много знал о Кемп-Дэвиде, но вид с воздуха был не лишним для пополнения знаний. Нападение на резиденцию Бернса в будущем представлялось вполне реальным. Особенно, если Секретная Служба будет продолжать держать его взаперти, как это происходило в последнее время.

Все, что касалось Джека и Джилл, постепенно обрастало всевозможными препятствиями и трудностями, чего, впрочем, Сэм и ожидал. Поэтому-то они разрабатывали сразу несколько вариантов покушения. Президент США должен был умереть, оставалось только определить, где это произойдет и когда. А как это будет выполнено, они уже решили.

— Не рискованно ли подлетать так близко к Кемп-Дэвиду? — заволновалась Сара, но Сэм только улыбнулся. Он знал, что его Мартышка начала нервничать уже с того момента, как они взяли курс на север от Фредерика, а потом все ближе и ближе подбирались к аванпостам, охраняющим резиденцию. Возможно, к опасности, если не к немедленному краху.

— Пока никакого риска нет. Здесь постоянно встречаются планеры и монгольфьеры. Тем более, что президента сейчас здесь нет, так что охрана не очень обращает на них внимание. Но слишком уж близко подлетать, конечно, не стоит. С тех пор, как возле Белого Дома приземлился самолет, воздушное пространство над местами пребывания президента находится под контролем ракет. Сомневаюсь, что они откроют огонь по планеру, но кто их знает?

Вдалеке были видны постройки Форт-Дэвида, а дальше начинались горные отроги Катоктинского парка. На одной из полян стояли три армейских джипа, но больше в окружающем лесном массиве никого не наблюдалось. Сам Кемп-Дэвид с высоты выглядел несколько странно: причудливый крест между казармами охраны и сельскохозяйственными угодьями, предназначенными для отдыха. В общем, ничего особенного, с чем они, в случае чего, не смогли бы справиться.

— Кемп-Дэвид. Назван в честь внука Эйзенхауэра, — пояснил Джек. — Айк был неплохим президентом, как, впрочем, и все генералы.

Он ощупал кобуру с «береттой», прикрепленную к лодыжке. Прикосновение к оружию всегда придавало ему уверенности. Впрочем, сейчас ничего не могло произойти ни с президентом, ни с Джеком и Джилл. Нет, игра пойдет в другом направлении. В этой-то непредсказуемости и заключалась вся ее прелесть. Это игра. Такой она задумана, и так она протекает.

Джек почувствовал, как Сара дотронулась до его щеки:

— Сколько у нас осталось времени? — спросила она, и Джек подумал, что ей не хочется прерывать это воздушное путешествие.

— Нас никогда не схватят, — улыбнулся он.

— Да нет, глупенький, я имею в виду наш полет, — засмеялась она и похлопала его по руке. — Сколько времени мы сможем еще пробыть в воздухе?

— А тебе еще не наскучило? Мы еще даже близко не подошли к мировому достижению по высоте, а оно примерно в сорок девять тысяч футов, если мне не изменяет память. Для этого надо подниматься по спирали. — Тут ему пришло в голову, что Сара успела пресытиться полетом. Ведь ему было так свойственно думать только о себе.

— Нет-нет, — засмеялась она, обнимая его за шею. — Мне хорошо здесь наверху. Мне нравится летать и быть с тобой. Спасибо тебе за все.

— Пожалуйста, Мартышка, — прошептал он, оборачиваясь к ней.

Два невероятных убийцы.

Джек и Джилл.

Летают над резиденцией Президента в Кемп-Дэвиде.

До скорой встречи, господин президент. Ты бессилен предотвратить то, что должно случиться. И никуда тебе от нас не спрятаться. Уж ты поверь. Ведь до сих пор мы исполняли все данные нами обещания, не так ли?

 

Глава 41

В течение всей обратной дороги в Вашингтон Сэм казался отчужденным и задумчивым. Сара внимательно наблюдала за ним краем глаза. Он словно все еще находился в кабине планера: лоб нахмурен, а глаза цепко всматриваются в даль.

Иногда на него находило подобное, как, впрочем, и на нее. Сара-непоседа, Сара-зануда.

Они прекрасно осознавали и принимали и хорошее, и плохое в характере друг друга. Игра в Джека и Джилл для них обоих становилась все сложнее. Более рискованной и преисполненной опасностями. Их могли схватить прежде, чем они успеют завершить свою миссию. Охотники были расставлены повсюду. Полным ходом шла охота на человека. И не только в Вашингтоне, но и по всему миру.

— Я просто думал об игре, о том, как она протекает и как ее трезво оценивать. Я рассматривал отдельные партии, заключенные внутри нашей, — наконец нарушил молчание Сэм. — О том, что игру следует усложнить, делая ходы, к которым наши противники совершенно не подготовлены.

Сара наблюдала, как он постепенно вышел из задумчивости и снова вернулся к реальности.

— Я поняла, что ты находишься где-то не здесь. Не вместе со мной и другими пассажирами, а очень далеко отсюда. Это было слишком заметно.

— Извини, — ухмыльнулся Сэм. — Чувствую, что ты тоже уловила, как вокруг запахло паленым. — Иногда он вел себя удивительно сдержанно, и это качество в нем она тоже ценила. Видимо, он не осознавал, насколько особенным для нее он являлся, а если и осознавал, то не подавал виду. Господи, каким все кажется простым, когда они вместе, и как усложняется, когда они действуют порознь. Сейчас Сара удивлялась, как она вообще смогла выжить до встречи с ним. Ответ был прост: на самом деле до этого момента она и не жила. Жизнь для нее началась только сейчас.

— В настоящее время ты обеспокоен развитием партии и последовательностью ходов, — констатировала Сара. — Поэтому ты и хмуришься, бедный дорогой Сэм. Так о чем ты думаешь?

Он улыбнулся и покачал головой. Ему часто приходилось подчеркивать, насколько Сара чувствительная и умная. Немногие мужчины относились так к Саре Роузен, а, если вдуматься, то ни один из них. Ее ум отталкивал мужчин, да к тому же она никогда не лезла за словом в карман. Поэтому ее всячески пытались оттереть и принизить.

Сэм был совсем другим. Он тонко чувствовал, что́ ей требуется в каждый отдельный момент. «Возможно, это тоже часть игры, — частенько думала она. — Но игры его собственной».

— Скоро со стороны и полиции, и ФБР начнется жуткий прессинг, — заметил Сэм, вглядываясь в серую ленту асфальта. — Все то, что было до этого момента, просто детский лепет, Сара. Ничто. Охота на нас сейчас начнется по всем правилам. Им очень хочется нас поймать. ФБР формирует специальную команду, и можешь быть уверена, что они соберут лучших людей. Рано или поздно, но они найдут какую-нибудь зацепку и выйдут на нас. Это неизбежно.

Сара согласно кивнула. И все-таки своими словами он напугал ее:

— Я знаю об этом, но я готова. По крайней мере, мне так кажется. У тебя есть какие-нибудь идеи, как справиться с ситуацией, складывающейся вокруг нас?

— Думаю, что да. Вот уже некоторое время я размышляю над этой проблемой, и мне кажется, что я нашел выход. Но мне хочется знать, что думаешь ты.

Вот видите? Его интересует и ее мнение. И так было всегда. Этим-то он и отличается от других.

Он взглянул ей прямо в глаза:

— Все довольно просто. Нам нужно создать себе прочное алиби. По этому поводу у меня имеются некоторые мысли. Правда, неизбежны изменения в наших планах, но, думаю, игра стоит свеч.

Она заговорила, пытаясь придать своему голосу оттенок заботы:

— О каких изменениях ты говоришь? Или ты решил не идти намеченным путем?

— Да, я хочу поменять следующую цель, но не только это. Я хочу, чтобы следующее убийство совершил вместо нас кто-нибудь другой. Тогда мы будем обладать железным алиби. Это явится резким и выгодным для нас поворотом сюжета. В случае чего мы с легкостью отведем от себя все подозрения, если они возникнут.

Джек и Джилл возвращались по Висконсин-авеню в Вашингтон. По мнению Сары, этот город сейчас напоминал одну из картин Тернера. Легкие пастельные тона, пронизанные мягким светом.

— Мне нравится твоя идея. По-моему, план хорош, — согласилась она. — Вот только кому ты поручишь его исполнение?

— Я уже давно нащупал контакт, и мне кажется, что есть идеальный человек, подходящий на эту роль. Он разделяет наши убеждения и думает так же, как мы. Между прочим, он уже в Вашингтоне.

 

Глава 42

Агент Секретной Службы Джеймс Маклин, один из лейтенантов Джея Грейера, провел меня по Белому Дому. Каждый год его посещали более миллиона экскурсантов, но то, что показали мне, для их глаз не предназначалось.

Вместо обычного туристического маршрута через библиотеку, восточную, синюю, зеленую и красную комнаты, меня провели в личные апартаменты президентской семьи на втором и третьем этажах. Я потребовал, чтобы мне также показали рабочий кабинет Бернса в Западном крыле и комнаты в офисном здании, которые занимал вице-президент Махони.

Когда мы с Маклином оказались в величественном, выдержанном в ярких желтых тонах, центральном зале, мне показалось, что вот-вот загремят фанфары, послышится барабанная дробь и раздадутся приветственные возгласы.

Агент Маклин делился со мной всеми подробностями обеспечения безопасности в Белом Доме. Вся его территория контролировалась аудиосенсорами, датчиками, реагирующими на давление, электронным и инфракрасным наблюдением. Особая команда постоянно дежурила на крыше. Вертолетные ангары находились в двух с половиной минутах лета от предназначенной для них площадки. Несмотря на всю солидность увиденного, удовлетворения я не испытывал.

— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался Маклин, вводя меня в следующее помещение, предназначенное для заседания президентского совета. Здесь возвышались огромные кожаные кресла, снабженные медными табличками с титулами членов кабинета. Очень впечатляющее место.

— Думаю, что нелишне еще раз проверить всех, кто здесь работает, — заявил я.

— Они уже подвергались многочисленным проверкам.

— Знаю. Вот только я их не проверял, поэтому можно повторить эту процедуру еще раз. Меня интересует их отношение к поэзии, литературе вообще, даже их школьные оценки по данному предмету, какой-либо опыт в создании фильмов, картин, скульптур, словом, любые творческие наклонности. Мне необходимо знать, какие журналы они выписывают, и какую роль они играют в благотворительности.

Если у Маклина и имелось какое-то мнение относительно перечисленных мною требований, то он предпочел держать его при себе, а только спросил:

— Что-нибудь еще?

Из окна открывался чудный вид на розарий. Вдалеке виднелись офисные здания, следовательно, и оттуда могли наблюдать за нами. Это мне не понравилось.

— Боюсь, что да, — продолжал я. — Пока мы будем разбираться с второстепенными проблемами, необходимо присмотреться к каждому, входящему в чрезвычайную группу. Начать можете с меня.

Агент Маклин смотрел на меня долго и пристально.

— По-моему, вы вешаете мне на уши лапшу, — наконец, предположил он.

— Ничего подобного. Нам предстоит расследование убийства, и производится оно именно так.

Победитель драконов явился в Белый Дом.

 

Глава 43

В Кеннеди-Центр на спектакль «Мисс Сайгон», фотокорреспондент отправился, надев классический темно-серый костюм и полосатый галстук. Билеты на это представление были давно распроданы.

Еще раньше мужчина подстриг свои седеющие светлые волосы, и ни о каком «хвосте» речи быть не могло. Ухо тоже рассталось с бриллиантовой серьгой. Вряд ли кто-нибудь мог узнать его сейчас. Все было задумано именно так: начиная с этого момента и до окончания игры.

— Старые добрые времена, — тихонько напевал Кевин Хокинс, пересекая парковочную площадку рядом с редакцией «USA Тудей» в Рослине. — Пусть большая пресса продолжает трудиться, — пробормотал он. — Возможно, вскоре мы подбросим вам что-нибудь новенькое. Какую-нибудь позднюю историю о сегодняшнем вечере в Кеннеди-Центре.

Он был рад, что снова вернулся в Вашингтон, где в разные времена ему доводилось жить. Также его радовала возможность вновь присоединиться к игре. «К самой великой из игр», — размышлял он и верил в это всем сердцем. Кодовое название: «Джек и Джилл». Лучшую интригу просто невозможно было придумать.

Его психологический подъем этим вечером обуславливался двумя вещами. Во-первых, ему следовало соблюдать осторожность и быть подозрительным, словно параноик. Во-вторых, что было не менее важно, следовало накачать себя изрядной долей уверенности в благополучном исходе дела.

Он не имеет права провалиться, и он ни за что не провалится. Так убеждал он себя снова и снова. Его задача всегда сводилась к следующему: убить какое-нибудь известное лицо, сделать это на глазах у публики и при этом не быть пойманным. На глазах у публики. И при этом не быть пойманным. До сих пор ему удавалось придерживаться этих условий.

С некоторых пор его забавляло, хотя и не слишком тревожило то обстоятельство, что он не только не испытывал угрызений совести, но и был чужд малейшего чувства вины. И в то же время, в других аспектах своего бытия, он оставался абсолютно нормальным человеком. Сестра Айлин частенько называла своего брата Кевина «последним верующим» или «последним патриотом», а ее дети искренне считали его самым лучшим дядюшкой в мире. К тому же у него насчитывалась масса хороших милых и близких друзей по всему земному шару. И при всем при этом сейчас он был не просто готов совершить очередное хладнокровное убийство, а буквально жаждал сделать это.

Адреналин уже вовсю гулял в крови, но Кевин не испытывал и тени чувства к своей сегодняшней жертве. На земле проживали миллиарды людей, их стало даже чересчур много, так что смерть любого из них практически ничего не значила. Если подходить с точки зрения логики — сущий пустяк.

Когда он входил в роскошный холл Кеннеди-Центра, украшенный великолепными хрустальными люстрами и полотнами Матисса, Кевин соблюдал предельную осторожность и хранил обычное спокойствие. Он критически осмотрел люстры в фойе и подумал о том, что со своим множеством переливающихся многогранных висюлек, каждая из них весит не меньше тонны.

Он собирался совершить убийство на глазах у публики, в ярком свете этих бесконечных ламп и их призматических бликов.

И при этом не быть пойманным!

Какой невероятный фокус, и какой прекрасный мастер будет его исполнять!

Его заранее снабдили билетом на спектакль, который он извлек из ячейки камеры хранения на Юнион-стейшн. Отведенное ему место находилось сразу за оркестром. Почти что под «Ложей президента». Очень мило. Просто идеально. Он специально вошел в зал только тогда, когда верхний свет начал плавно затухать.

Его даже удивило, что вскоре начался антракт. Неужели так быстро? Мелодрама была захватывающей, так что время пролетело незаметно.

Он взглянул на свои часы, которые показывали 9:15. Действие закончилось точно по расписанию, в зале вспыхнул свет, и Хокинс лениво обводил глазами публику, выражавшую свой восторг мюзиклом.

Искреннее возбуждение и волнение толпы, громогласный обмен мнениями, наполнявший воздух, пришлись ему по вкусу и обрадовали. Он медленно поднялся со своего мягкого кресла. «Ну, — подумал он, — теперь очередь настоящей драмы».

Он вышел в фойе, с его огромными, напоминавшими сталактиты, люстрами. Под ногами красным плюшевым морем раскинулся огромный ковер. Несколько впереди виднелся бронзовый гордый бюст Джона Кеннеди.

Очень уместная деталь интерьера.

Именно так. Все правильно.

После Кеннеди самыми знаменитыми станут Джек и Джилл, тем более, что со времен правления Джона минуло уже тридцать лет. Кевин был счастлив чувствовать себя составной частью великого события. Его приводила в восторг одна мысль об оказанной ему чести.

В сегодняшнем представлении роль Джека исполняет Кевин Хокинс.

Теперь смотрите внимательно, господа театралы. Зрелище обещает быть неповторимым.

 

Глава 44

Фойе Кеннеди-Центра было буквально забито элитными вашингтонскими задницами. Театралы, о Боже мой! В большинстве своем это были люди старшего поколения. На многочисленных столиках продавалась всякая всячина вплоть до роскошно изданных программ. Какая-то женщина с красным зонтиком водила за собой группу старшеклассников, прокладывая им путь через плотную толпу.

Кевин Хокинс знал, что для выполнения убийства ему придется проделать еще один головокружительный трюк.

Прежде чем убить, ему надлежит приблизиться к жертве на самое минимальное расстояние.

Это его сильно беспокоило, но другого выхода не было. Ему предстояло буквально слиться со своей мишенью и ни в коем случае не допустить ошибки.

Именно об этом фотокорреспондент и думал, благополучно смешавшись с гудящей толпой театралов.

Он уже заметил, где находится судья Верховного Суда Томас Генри Франклин. Из всех нынешних членов суда он был самым младшим. Афроамериканец по происхождению, он выглядел высокомерным, что вполне соответствовало его репутации в Вашингтоне. Неприятный человек, хотя какое это теперь имело значение! Щелк! Кевин Хокинс мысленно сфотографировал судью.

На левой руке Франклина повисла двадцатитрехлетняя дама. Щелк! Щелк!

Свою домашнюю заготовку относительно Шарлотты Кинси Хокинс тоже выполнил безупречно. Он знал и ее имя, и то, что она является студенткой второго курса юридического факультета Джорджтауна. Кевин располагал и некоторыми темными эпизодами из жизни Шарлотты и судьи Франклина. Он даже видел их вместе в постели.

Еще некоторое время фотокорреспондент наблюдал, как Томас Франклин и студентка о чем-то оживленно беседовали. Как и остальные парочки, они выглядели возбужденными. Удивительно, какое действие может оказывать театр на некоторых людей!

Он сделал еще несколько мысленных фотографий, запечатлевших этих голубков, так мило воркующих друг с другом.

Они вели себя очень непринужденно и, казалось, от души наслаждались вечером. Внезапно Хокинс нахмурился. У него были две племянницы в Силвер-Спрингс, и вид молодой студентки, флиртующей с этим жуликом-судьей, вызвал у него приступ раздражения.

Однако мысль о том, как забавно все складывается, вызвала на лице Хокинса улыбку. Хладнокровный Убийца в роли блюстителя нравов! Какое безумие и, все же, как здорово!

Пара двинулась в направлении балкона, и он последовал за ними, соблюдая дистанцию в несколько шагов. Внизу, черной и блестящей, как ночь, лентой, струился Потомак. По реке проплывало прогулочное судно «Данди», следующее из Александрии.

Занавески, разделяющие балкон и фойе, развевались от дуновения вечернего ветерка. Кевин Хокинс двинулся в сторону судьи и его прекрасной спутницы, не забывая на ходу фиксировать окружающую обстановку.

Он обратил внимание на то, что белоснежная рубашка судьи была, как минимум, на размер меньше и туго охватывала его горло. Заодно глаза фотокорреспондента отметили, что кричаще-желтый галстук выглядел слишком вульгарно в сочетании с неброским серым костюмом. Шарлотта Кинси улыбалась самой обезоруживающей улыбкой. У нее были совершенной формы округлые груди, и речной ветер играл ее пышными черными волосами.

Кевин протиснулся рядом, почти коснувшись их тел. Теперь он приблизился к судье и Шарлотте на необходимое, заранее установленное им, расстояние. Так близко, что смог дотронуться до волос девушки и ощутить аромат ее духов. «Опиум» или «Шалимар». И снова мысленный снимок!

Вот он здесь. Совсем рядом. Почти наседает на них в самом буквальном смысле.

Он продолжал фиксировать малейшие изменения поз и выражения лиц пары, которую он не забудет никогда. Как не суждено ему забыть чудесную интимность предстоящего убийства.

Он видел, слышал, дотрагивался, обонял и при этом ничего не чувствовал.

Сейчас он воздвиг барьер против всех человеческих проявлений. Никакой жалости, никакой вины, никакого стыда и никакой пощады.

На левом плече студентки висела кожаная сумочка. Она оказалась приоткрытой: совсем чуть-чуть, но для Хокинса этого было вполне достаточно. Ах, молодость, беззаботная, беспечная молодость!

Фотокорреспондент прекрасно владел своими руками. Они были все еще тверды, гибки и быстры.

Из его ладони в сумочку студентки скользнул какой-то предмет. Вот так! Удача. Первая за сегодняшний вечер.

Ни Шарлотта, ни судья Франклин, не заметили не только этого мимолетного движения, но и его самого, когда он просочился мимо них обратно в толпу. Хокинс сейчас сам превратился в легкий бриз, в лунный свет, в саму ночь.

Он испытывал невероятный душевный подъем, какое-то высшее блаженство. В целом мире ничто не могло сравниться с этим чувством. Все нюансы похищения чужой жизни составляли красочную палитру человеческого опыта.

Подготовительная, самая сложная часть его плана, завершилась. Остальное было уже просто.

Убить на глазах у публики.

И при этом не быть пойманным.

Внезапно сердце Хокинса подпрыгнуло и бешено заколотилось. На его глазах происходило нечто такое, чего не должно было быть. Что-то неправильное и плохое. Очень плохое!

Господи! Шарлота Кинси вдруг полезла в сумочку.

Помимо воли Хокинса, сработал затвор его мысленного фотоаппарата. Щелк!

Сейчас она обнаружит записку, которую он ей подбросил от имени Джека и Джилл. Нет, нет, нет!

Вот она достала сложенный листок, удивляясь, что это и как могло оказаться в ее сумочке.

Девушка начала разворачивать записку, и Хокинс почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Судья тоже проявил заинтересованность и взглянул на клочок бумаги.

«Не-е-е-ет! О Господи, нет!» — едва не закричал во весь голос фотокорреспондент.

Сейчас Хокинс подчинялся только инстинкту — самому точному и безошибочному чувству. У него не оставалось времени на догадки и анализы.

Быстро и уверенно он направился вперед.

Он вытащил «люгер» и держал его в опущенной руке, скрывая оружие среди леса рук, ног, брюк и вечерних платьев.

Хокинс произвел только один выстрел. Угол был неудачным, далеким от идеального, да и расстояние казалось великовато. Он успел увидеть, как распустился темно-красный цветок, тело подпрыгнуло и рухнуло на мраморные плиты.

Попадание точно в сердце. Просто чудо или близко к этому. Значит, Господь в этот вечер был на его стороне.

Щелк!

Щелк!

Сердце Хокинса готово было выскочить из груди: Кевин не привык к столь резким импровизациям.

Он подумал о том, что после стольких лет его когда-нибудь все-таки поймают. Тем более, что задание, порученное ему, казалось невероятным по сложности. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что этим его карьера и закончится. Он чувствовал… он чувствовал что-то.

Он бросил «люгер» в водоворот высоких каблуков, туфель и подолов платьев.

— Это что, выстрел? — взвизгнула какая-то дама. — О Боже, Филипп! Кого-то застрелили!

Кевин покинул сцену, как и все остальные участники. Фойе пустело с такой быстротой, словно в нем вспыхнул пожар.

Он стал частью испуганной, бегущей толпы. Он уже не имел никакого отношения ни к выстрелу, ни к его последствиям.

Его лицо, как всегда, превратилось в очень убедительную маску шока и неверия в происходящее. Господи, до чего же знаком ему этот облик! Сколько раз он сталкивался с ним до этого!

Через несколько напряженных мгновений он оказался снаружи Кеннеди-Центра. Уверенными шагами Кевин направился к Нью-Гемпшир-авеню. Он снова слился с толпой.

«Старые добрые времена» вновь зазвучало в голове убийцы, только теперь мотив был куда быстрее. Фотокорреспондент вспомнил, что напевал эту песню, когда направлялся сюда. Правда, он знал, что «Старые добрые времена» действительно были лучше.

И теперь они возвращались, не правда ли?

Джек и Джилл уже пришли на Холм.

Игра получилась быстрой, изящной и увлекательной.

Но самое интересное — козырная раздача ждала впереди.

 

Глава 45

Агент Джей Грейер позвонил мне домой прямо из машины. Я был погружен в изучение пары сотен досье, собранных на персонал Белого Дома Секретной Службой. Заместитель ее директора мчался в Кеннеди-Центр с огромной скоростью, поскольку в трубке явственно слышалось завывание сирены.

— Они снова нанесли удар. О Боже! В Кеннеди-Центре, сегодняшним вечером. Прямо у нас под носом. Это можно расценивать, как вызов, Алекс. Приезжайте. — Голос Грейера звучал очень расстроенно.

Просто приезжай.

— Все произошло в антракте спектакля «Мисс Сайгон». Увидимся на месте. Я там буду минут через десять.

— Кто на этот раз? — задал я вполне уместный вопрос, хотя мне вовсе не хотелось услышать имя очередной жертвы. Очень не хотелось.

— А вот здесь какая-то загадка. Со стороны все выглядит полнейшим безумием. Это, в общем-то, никто, Алекс.

— Что вы имеете в виду? — не понял я. — Что значит «никто»?

— Студентка юридического факультета Джорджтаунского университета. Молодая девушка Шарлотта Кинси. Ей было всего двадцать три года. И снова записка. Я уверен, что это опять они.

— Не понимаю. Ни черта не понимаю, — пробормотал я.

— Я тоже. Может быть, пуля, попавшая в девушку, предназначалась кому-нибудь другому. Она была в компании члена Верховного Суда, Алекс. Томаса Генри Франклина. Может быть, это был выстрел в него. Тогда все подходит под известную схему. Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.

— Уже еду, — сообщил я. — Встретимся в Кеннеди-Центре.

Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.

Но я почему-то так не думал.

 

Глава 46

Это, в общем-то, никто, Алекс. Как такое может быть?

Двадцатитрехлетняя студентка юридического факультета Джорджтауна была мертва. О Господи! Это бессмысленное убийство поставило меня в тупик. Я ровным счетом ничего не понимал. Случившееся все меняло, поскольку изменился и сам механизм преступления.

Я добрался от дома до Кеннеди-Центра в рекордно короткий срок. Джей Грейер был не единственным, кто летел туда, сломя голову. Я прикрепил на крышу своего автомобиля полицейский маяк и тоже понесся, как черт на колесах.

Второе действие спектакля «Мисс Сайгон», конечно же, отменили. От убийства до моего появления прошло меньше часа, поэтому возле места преступления еще толпились сотни любопытных.

Пока я пробирался к фойе, до моих ушей несколько раз доносилось «Джек и Джилл». Страх, сковывающий толпу, был почти физически ощутимым. Некоторые детали убийства не давали мне покоя, когда я прибыл в Кеннеди-Центр в четверть одиннадцатого. Бесспорно, имелись общие черты с другими убийствами, совершенными Джеком и Джилл. Например, записка в стихах. Преступление осуществили хладнокровно и профессионально. Единственным выстрелом.

Но наблюдались и громадные расхождения, которые ломали все предыдущее сходство.

Может быть, кто-то решил скопировать стиль убийц? Но я не склонен был с этим согласиться. Правда, во внимание следовало принимать все, и не делать поспешных выводов. Это касалось не только меня, но и всех остальных, занимающихся данным делом.

Новые неожиданные повороты, вкравшиеся в отработанную схему, тревожили меня все то время, пока я пробирался через толпу, запрудившую Нью-Гемпшир-авеню. Студентка юридического факультета никак не могла иметь общенациональной известности. Почему же ее убили? Недаром же Джей Грейер назвал ее «никем». Он еще добавил, что она не являлась и дочерью никого из знаменитостей. Конечно, в театре она была в компании члена Верховного Суда Томаса Генри Франклина, но это нельзя было расценить, как покушение на значительную фигуру.

Шарлотта Кинси была никем.

Никак это убийство не вписывалось в привычную систему. Конечно, совершая преступление в столь многолюдном месте, Джек и Джилл страшно рисковали. Прежние их «подвиги» носили, скорее, частный характер, где они сохраняли полный контроль над ситуацией и чувствовали себя в безопасности.

Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо! Что им взбрело в голову на этот раз? Неужели теперь настало время, что чем дальше — тем больше будет происходить подобных нестыковок? Почему они отошли от привычной схемы? Может быть, они перешли к фазе, где решающая роль отводится экспромту?

Или я в самом начале упустил какую-то важную деталь? Или мы все вместе недопоняли системы, созданной ими? А может быть, здесь, в Кеннеди-Центре, они все же совершили ошибку?

Может быть, они все же совершили ошибку?

И на это мы больше всего надеялись. Тогда теория об их непобедимости разлеталась вдребезги. О Господи, сделай так, чтобы это оказалось их ошибкой! Пусть это будет их первым промахом! Хотя в любом случае, кто бы ни совершил это преступление, ему удалось скрыться.

Из шестисотфутового вестибюля удалили всех посторонних. Здесь остались лишь полицейские, медэксперты и санитары из морга. Я заметил агента Грейера и подошел к нему. У него был такой вид, будто он не спал уже несколько недель и никогда больше не сможет заснуть.

— Алекс, спасибо, что так быстро добрались сюда, — поблагодарил он меня. Мне нравилось работать с ним. Джей был умен, хладнокровен и без лишнего дерьма в голове. Он по-старинному, как цепной пес, был предан своей работе и президенту. И как официальному лицу, и как человеку.

— Успели выяснить хоть что-нибудь стоящее? — обратился я к нему. — Разумеется, кроме того, что имеется труп. Стихотворение… Что в нем?

Грейер закатил глаза к сверкающим люстрам:

— Ах, да. Определенно, Алекс, нам удалось кое-что выяснить об убитой студентке. Шарлотта Кинси перевелась на второй курс юридического факультета в Джорджтаун. Перед этим она училась в Нью-йоркском университете, и про нее говорят, что она была чертовски умна. Однако здесь, в Вашингтоне ее успеваемость резко упала.

— Но каким образом обычная студентка вписывается в нашу картину? — недоумевал я. — Если только, конечно, не стреляли в судью Франклина, но промахнулись и угодили в нее. По дороге сюда я пытался нащупать хоть какую-то связь с предыдущими преступлениями, но мне это так и не удалось. Ничего не лезет в голову. Кроме, пожалуй, того, что Джек и Джилл решили поиграть с нами и заморочить нам мозги окончательно.

Грейер кивнул:

— Да, они определенно играют с нами. Ваша теория о предосудительном сексе остается в силе. Нам стало известно, почему Шарлотта Кинси ничем особенным не выделялась на факультете. Все свое свободное время она крутилась вокруг важных персон. Очень симпатичная девушка. Впрочем, вы сейчас сами в этом убедитесь. Блестящие черные волосы до самой попы и так далее… Отличные формы. Вот только моралью она не блистала. А вообще могла бы стать необыкновенно популярным юристом.

Мы оба подошли к телу убитой девушки. Рядом с ним на полу лежала сумочка Шарлотты. Следа от удара пули видно не было, и, казалось, девушка просто прилегла отдохнуть прямо на балконе в Кеннеди-Центре. Рот ее был чуть приоткрыт, словно ей хотелось набрать полную грудь свежего воздуха.

— Ну, давайте же, рассказывайте, не тяните. — Я чувствовал, что Джей что-то скрывает от меня. — Выкладывайте, кто же она такая.

— Да, если честно, она кое-что из себя представляет. Эта девица была любовницей президента Бернса. Они довольно часто встречались. Буквально на днях Томасу удалось ускользнуть из Белого Дома на свидание с ней. Вот поэтому, видимо, они и расправились с ней. Вот так-то, Алекс. Плевок, как говорится, прямо в морду.

Я почувствовал головокружение и стеснение в груди, стоило мне наклониться над мертвым телом. Чертова клаустрофобия! Шарлотта действительно была потрясающе красива. Всего двадцать три года. В самом расцвете сил. И один выстрел в сердце поставил точку в ее жизни.

Я прочел записку, подброшенную ей в сумочку:

От убийства к убийству, их поэтический талант возрастал. Во всяком случае, стихи стали понятнее и, если это применимо к данному случаю, жизнерадостнее. Впрочем, и сами убийцы становились все смелее и раскованнее. Боже, защити нас всех, а в особенности президента Томаса Бернса.

А вскоре мы, сэр, приголубим и Вас.

 

Глава 47

На следующее утро после убийства мне пришлось проделать восемь миль до Лэнгли, штат Вирджиния. Мне необходимо было пообщаться с Джинн Стерлинг, представителем ЦРУ в нашей чрезвычайной команде. Дон Хамерман недвусмысленно дал мне поднять, что ЦРУ впуталось в это дело потому, что не исключает возможности вмешательства извне. Каким бы фантастическим, на первый взгляд, это предположение ни казалось, ему следовало уделить внимание. Но внутреннее чутье подсказывало мне, что разведка преследовала не только эту цель. И в тот день у меня появился прекрасный шанс выяснить их истинные мотивы.

Возможно, ЦРУ располагало кое-какими материалами. После принятия некоторых поправок, связанных с деятельностью двойного агента Эймса и последующего скандала, разведке вменялось в обязанность делиться информацией с остальными государственными службами. Теперь это считалось законом.

Я очень хорошо запомнил инспектора Стерлинг с первой нашей встречи в Белом Доме. Джинн в основном слушала других, но когда начинала говорить, то сразу обращала на себя всеобщее внимание. Мало того, Дон Хамерман сообщил мне, что до поступления в ЦРУ она была профессором юриспруденции в Вирджинском университете. Теперь ее работа заключалась в контроле за действиями разведки изнутри. Мне показалось, что если эта задача и является выполнимой, то предназначена отнюдь не для слабаков. И еще он добавил, что в команду ее включили потому, что она заслуженно считается лучшим аналитиком ЦРУ.

Ее кабинет находился на седьмом этаже нового серого здания оперативного штаба ЦРУ. Я невольно обратил внимание на внутреннюю планировку: бесконечные переплетения очень узких коридоров, призрачный зеленоватый свет люминесцентных панелей и кодовые замки на каждой двери. Таково было ЦРУ изнутри во всей своей красе — ангел мщения при внешней политике США.

Джинн Стерлинг встретила меня в устланном серым ковром коридоре возле двери своего кабинета:

— Спасибо, что наведались, доктор Кросс. Обещаю, что в следующий раз мы встретимся в Вашингтоне. Однако мне кажется, что здесь беседовать будет удобнее. По окончании разговора вы поймете, почему.

— Все равно я рад, что приехал сюда. Мне необходимо было сменить обстановку, — признался я. — Целых полчаса я смог провести наедине с собой. Всю дорогу я слушал записи Кассандры Уилсон. Может, помните, «Голубой свет до самой зари»? Совсем неплохо.

— Я понимаю, на что вы намекаете. Не подумайте, что нам предстоит погоня вслепую. У меня кое-что, достойное обсуждения. Управление недаром обратило на это внимание. Сейчас вы все поймете.

Джинн Стерлинг, конечно, сильно отличалась от столпов ЦРУ пятидесятых-шестидесятых годов. Она объяснялась довольно простым языком, с акцентом, присущим южным штатам, горела энтузиазмом и, тем не менее, сидела в оперативном центре Управления. В котировке «ценностей» ЦРУ она занимала одно из первых мест.

Мы вошли в ее просторный кабинет, из которого открывался вид на лес из одного окна, и на озелененный внутренний двор — из окна напротив. Мы уселись за низкий стеклянный стол, весь заваленный официальными бумагами и книгами. На стенах были развешаны фотографии ее семьи. Я не мог не отметить, какие у нее милые дети и симпатичный муж, высокий и стройный. Она сама была выше среднего роста, со светлыми волосами, правда, немного грузновата. Своей добродушной открытой улыбкой с небольшим прикусом она смахивала на фермерскую дочку.

— Нам удалось кое-что нащупать, — начала она. — Но, прежде чем посвятить вас во все подробности, должна заметить, что в последнем случае убийцы воспользовались не тем оружием, которое применялось раньше. Из этого вытекает вопрос, а то и два. По крайней мере, таково мое мнение. Не исключено, что убийца из Кеннеди-Центра просто подражатель.

— Не думаю, — возразил я. — Если, конечно, не учитывать, что и подражатель, и Джек с Джилл, обладают одним и тем же «почерком». Нет, последняя стихотворная записка была написана определенно ими. И преступление вполне подходит под «охоту за знаменитостями».

— Тогда следующий пункт, — не сдавалась Джинн. — Правда, он имеет иное направление, совершенно новое в нашем расследовании. Сколько ни бились аналитики Управления, они так и не смогли найти результатов психологических исследований, касающихся профессиональных убийц. Я имею в виду исследований, предметом которых были бы наемники, используемые армией, разведкой и отделом по борьбе с наркотиками. Может быть, у вас есть какие-то данные, так как у нас подобные работы не проводились.

Я понял, что мы аккуратно подвигаемся к вопросу, который и хотела обсудить Джинн Стерлинг. Недаром в нашу команду включили такого специалиста, как она. Наемники, используемые армией и разведкой. Я знал, что такие люди существуют, а некоторые из них даже проживают неподалеку от столицы. Мне известно также, что где-то они зарегистрированы, но могу точно сказать, что не в вашингтонской полиции. Может быть, именно по этой причине их иногда называют «призраками».

— В журналах по психиатрии редко затрагивается тема убийств, — вынужден был признаться я. — Но несколько лет назад мой хороший знакомый профессор из Джорджтауна проводил интересные исследования. Статистика такова: на несколько тысяч описанных случаев самоубийств на почве психических расстройств приходится менее пятидесяти случаев посягательств на чужую жизнь. Мне знакома также пара дипломных работ выпускников Джон-Джей и Куантико, но и там о профессиональных убийцах практически ничего не сказано. Вряд ли в моих силах оказать реальную помощь, да и побеседовать с подобными людьми, мне вряд ли удастся.

— Ну что ж, я смогу предоставить вам такого человека, — неожиданно заявила миссис Стерлинг. — И считаю, что это поможет нам в деле Джека и Джилл.

— Что вы имеете в виду? — Неожиданно в моей голове закружился целый рой вопросов, и возникло чувство неясной тревоги.

На ее лице появилось усталое и почти болезненное выражение. Она глубоко вздохнула, прежде чем заговорила снова:

— Мы проводили глубокое психологическое тестирование наших агентов-смертников, Алекс. Меня заверяли, что в армии происходило то же самое. Некоторые результаты этих тестов я просматривала сама.

Я почувствовал, как мои плечи и шея наливаются тяжестью, а желудок непроизвольно сжимается. Тем не менее, я был определенно рад тому, что у меня нашлось время посетить Лэнгли.

— Так как я около года занималась данной работой, мне пришлось залезть в самые грязные и темные сейфы ЦРУ и некоторых других служб. По вопросам, связанным с одним только Эймсом, я провела более трехсот собеседований с разными сотрудниками. Можете представить, за какими замками и печатями все это хранилось многие годы. Да нет, скорее всего, не можете. Я и сама не догадывалась, а ведь работаю здесь.

Я пока еще до конца не понимал, куда она клонит, но весь превратился в слух.

— Мы посчитали, что один из наших бывших наемников, возможно, вышел из-под контроля. Более того, мы в этом почти уверены. Вот почему представитель ЦРУ и включен в чрезвычайную команду. Мы подозреваем, что один из наших бывших агентов и есть Джек.

 

Глава 48

Мы с Джинн Стерлинг отправились прокатиться по живописной сельской местности в ее новом темно-синем «вольво». Следует отметить, что своим «пикапом» она управляла так, словно это была гоночная машина. Магнитола потихоньку наигрывала Брамса, а мы направлялись в Чеви-Чейз, один из небольших «спальных» районов Вашингтона. Меня ожидала встреча с «призраком» — настоящим профессиональным убийцей.

Вот, братишки, в какое порой вляпываешься дерьмо!

— Заговоры и контрзаговоры, ухищрения и предательства, настоящие агенты, двойные агенты, псевдоагенты… не так ли Черчилль описывал то, чем вы занимаетесь?

Джинн Стерлинг широко улыбнулась, выставив напоказ свои крупные зубы. Она была серьезным человеком, но, в то же время, не лишенным чувства юмора. Генеральный инспектор ЦРУ.

— Мы пытаемся отказаться от прошлого, как в восприятии, так и в повседневной жизни. Либо Управление должно заниматься этим само, либо кто-то объявит пожарную тревогу и будет звать на помощь. Вот поэтому-то я и подключила ФБР вместе с полицией. Займись я расследованием единолично, в случае неудачи меня обвинили бы в сокрытии важной информации, — пояснила она, ведя машину по дороге, обсаженной высокими старыми деревьями. — ЦРУ больше не является «культовой» организацией, как его называли некоторые конгрессмены. У нас происходят быстрые перемены, иногда даже чересчур быстрые.

— Вы этого не одобряете?

— Дело не в этом. Просто подобное должно было рано или поздно произойти. Меня немного раздражает балаган, окружающий столь серьезный процесс. И я считаю излишним допускать к освещению наших проблем средства массовой информации. Иногда они мне кажутся потрясающим сборищем идиотов.

Мы пересекли кольцевое шоссе и въехали в Чеви-Чейз. Нам предстояла встреча с человеком по имени Эндрю Клаук. Когда-то он был наемником ЦРУ — этакий элитный киллер, «призрак».

Джинн Стерлинг разговаривала так же, как вела машину: быстро, спокойно и без малейшего напряжения. Похоже, она все в жизни делала именно так. Очень умная и производящая должное впечатление личность. Я думаю, что, учитывая требования, предъявляемые в ЦРУ к сотрудникам, другой она и не могла быть.

— А что слышали о нас вы, Алекс? — поинтересовалась она. — Какие сплетни ходят о разведке?

— Дон Хамерман говорит, что вы подобны прямой стреле, а как раз это сейчас и необходимо. Он убежден, что Эймс причинил больше вреда ЦРУ, чем принято считать. Также он полагает, что выступление Мойнихана за прекращение холодной войны равносильно общеамериканской трагедии. А что касается вас, то в Лэнгли вам приклеили прозвище «Чистюля Джинн». Кстати, Хамерман — ваш большой поклонник.

Джинн Стерлинг улыбнулась, на этот раз более сдержанно. Она прекрасно умела управлять собой: интеллектуально, эмоционально и даже физически. Ее пронзительные янтарные глаза словно проникали в глубь вашей души. Она никогда не удовлетворялась поверхностными ответами — верный признак хорошего следователя.

— Не такая уж я и лапочка, — она притворно надула губы. — Два года я проработала служащей в Будапеште. «Служащий» на нашем языке значит — нелегал, Алекс. Я была шпионом в Европе. Безобидная работа, большей частью просто сбор информации. Потом военный колледж. Форт-Макбейн. Мой отец — кадровый военный, сейчас они с матерью живут в Арлингтоне. Они оба голосовали за Оливера Норта. Я яростно верю в нашу форму правления и мне хочется сделать так, чтобы она работала еще эффективнее. Думаю, что это вполне возможно. Я убеждена в этом.

— Ну что ж, это мне по душе, — признался я и не соврал, так как свое отношение к Оливеру Норту я высказал про себя.

Мы подъезжали к дому, расположенному на перекрестке Серкл и Коннектикут-авеню, по-домашнему уютному трехэтажному строению в колониальном стиле. Его украшал симпатичный на вид декоративный мох, сползавший с самого конька крыши по северной стороне.

— Так вот вы где обитаете, — улыбнулся я. — И после этого утверждаете, что вы вовсе не Чистюля-Джинн?

— Это всего лишь фасад, Алекс. Как Диснейленд, Уильямсбург или даже Белый Дом. И, чтобы доказать это, сообщаю, что внутри вас поджидает профессиональный убийца. — Джинн игриво подмигнула мне.

— А еще один такой же тип сидит у вас в машине. — И я подмигнул ей в ответ.

 

Глава 49

День для конца декабря выдался на удивление теплым и солнечным. По этой причине мы с Эндрю Клауком расположились на заднем дворике дома, принадлежащего Джинн Стерлинг в Чеви-Чейзе.

Территорию окружала скромная литая железная решетка. Ворота, недавно выкрашенные в зеленый цвет, оставались чуть приоткрытыми. «Маленькая брешь в системе безопасности», — тут же отметил я.

Ударная сила ЦРУ. Элитные киллеры. «Призраки». Они все-таки существуют. Их более двухсот, если верить Джинн Стерлинг. Все они трудятся на свой страх и риск. Жуткая, пугающая черта Америки 90-х годов. Да и любой другой страны, если на то пошло.

Тем не менее, один из них сейчас сидел передо мной.

Было уже три часа, когда мы с Эндрю Клауком начали нашу беседу. У решетки остановился ярко-желтый школьный автобус и высадил ребятишек на тихую пригородную улицу. Светловолосый мальчуган лет десяти подбежал к подъезду дома и скрылся в нем. Я узнал его, так как видел семейные фотографии в кабинете Джинн. У Стерлингов было двое детей, мальчик и девочка, совсем как у меня. И Джинн притаскивает работу на дом! Тоже почти как я. Это пугает.

Эндрю Клаук напоминал телосложением кита, правда, достаточно подвижного. Что-то вроде кашалота, научившегося танцевать. Ему было около сорока пяти лет, он держался спокойно и очень уверенно. Взгляд его карих цепких глаз моментально схватывал окружающее. Его наряд состоял из бесформенного серого костюма и белой поношенной рубашки. На ногах — итальянские ботинки коричневой кожи. «Еще один вариант убийцы, но все равно убийца», — подумал я.

По дороге сюда Джинн Стерлинг задала мне провокационный вопрос, относительно разницы между серийными убийцами, которыми я занимался последние годы, и наемниками, которых используют армия и ЦРУ. Не считаю ли я, что именно один из таких убийц, имеющих на это «лицензию», и является нашим Джеком?

Она придерживалась именно такой точки зрения. Ей казалось, что ее теория достойна тщательной проверки, причем, силами не только ее сотрудников.

Я исподволь изучал Клаука, пока мы вели ничего не значащий, непринужденный разговор. Это был не первый случай, когда мне приходилось беседовать с человеком, для которого убийства, причем массовые, являлись источником средств к существованию. Единственное отличие состояло в том, что сидящий передо мной киллер после работы мог возвращаться домой к семье в Фолз-Черч и вести вполне добропорядочную жизнь, не терзаясь при этом угрызениями совести.

— Вы знаете, доктор Кросс, — говорил мне Клаук, — за всю свою жизнь я не совершил ни одного противозаконного поступка. Меня даже ни разу не оштрафовали за превышение скорости. — Тут он рассмеялся, как мне показалось, несколько не к месту. Да и смех у него, честно говоря, был неприятным.

— Что же тут смешного? — удивился я. — Или я чего-то недопонял?

— Какой у вас вес? Фунтов двести, не так ли?

— Близко к этому. Почти. А в чем дело? Кто это считает?

— Я. Во мне куда больше, и смотрюсь я неуклюже, но могу запросто вырубить вас прямо здесь во дворе.

Мне не очень понравилось это замечание, тем более, что в его голосе, как мне показалось, прозвучали провокационные нотки.

Мог он это сделать или нет, но он счел необходимым поставить меня об этом в известность. Видимо, так уж был устроен его мозг. В любом случае, его слова заставили меня встряхнуться, и в дальнейшем я держался более сосредоточенно.

— Пусть вам не покажется странным, но пока я совершенно не понимаю, куда вы клоните, — честно признался я.

Он снова рассмеялся, но издаваемые им звуки больше напоминали утробное хрюканье. «Парень, что и говорить, страшный, — подумал я. — С таким даже лимонад за одним столом пить не захочется».

— Дело в том, что я мог бы сделать это и сделал бы, если бы этого потребовала безопасность моей страны. Вот этого вы и не понимаете, поэтому вам не разобраться в мотивах, которые движут ЦРУ и людьми, мужчинами и женщинами, работающими на него.

— Так помогите мне разобраться, — попросил я. — Я не говорю о том, чтобы вы попытались убить меня во дворе у Стерлингов, а просто объясните мне то, чего я не понимаю.

Его натянутая улыбка превратилась в широкий оскал:

— Я никогда не пытаюсь, я делаю. Уж поверьте мне.

Это действительно ужасный тип. Он чем-то напоминал мне одного убийцу-психопата по имени Гэри Сонеджи. Мне приходилось вот так же разговаривать с ним. Что один, что другой держались одинаково бесстрастно, не сводя с вас окаменевшего взгляда. А потом следовал неожиданный взрыв смеха. У меня по коже побежали мурашки, и я боролся с желанием встать и немедленно уйти.

Клаук вперил в меня мертвенный взгляд и долго молчал, перед тем, как возобновить разговор. Я слышал, как внутри дома возились дети, как хлопнула дверца холодильника, и даже уловил звук стукнувшихся о дно стакана кубиков льда. Где-то в ветвях деревьев пересвистывались птички. Обстановка, что и говорить, была несколько странной. Правда, мне она представлялась скорее жуткой.

— Во всех тайных действиях, будь то свержение правительства, диверсия или акт саботажа, прослеживается одна общая черта. Ты должен быть лучше, чем любой другой. И мы можем делать все, что хотим. — Эту фразу Клаук произнес очень медленно, отчеканивая каждое слово.

— Именно так и получается, — продолжал он. — Что самое главное вы услышали от меня, учитывая то, что вы психолог и детектив по расследованию убийств?

— То, что вы не придерживаетесь никаких правил. Вот что вы пытаетесь мне объяснить. Вы живете и действуете в своем обособленном и неуправляемом мире. Вы подтверждаете, что этот мир антисоциален.

Клаук снова захрюкал. Видимо, я оказался способным учеником.

— Да, мы не подчиняемся ни одному гребаному правилу. Как только мы получаем приказ, любые правила просто исчезают. Задумайтесь над этим.

Волей-неволей приходилось задуматься, что я и сделал, заодно постаравшись проанализировать мысль Клаука о том, что если ему прикажут, то он убьет и меня. Никаких правил. В мире, населенном призраками, их не существует. Но что казалось еще страшнее, так это то, что он ни на йоту не сомневался в своей правоте.

Закончив беседу с Клауком, по крайней мере, на этот раз, я продолжил разговор уже с Джинн Стерлинг. Мы сидели в идиллической, залитой солнечным светом комнате с множеством окон, выходящих в такой же идиллический дворик. Предметом, которого мы касались, продолжало оставаться убийство. Я до сих пор не мог прийти в себя после общения с наемником-призраком.

— Как вам понравился наш мистер Клаук? — поинтересовалась Джинн.

— Сначала он вызывал у меня легкое беспокойство, затем раздражение, а под конец откровенный страх, — признался я. — Крайне неприятный тип.

— Да, задница он невероятная, — согласилась она и замолчала, задумавшись. — Вы знаете, Алекс, — продолжала Джинн, — внутри самого Управления кто-то убил по крайней мере трех агентов. Эту тайну мне удалось раскопать, поскольку я являюсь инспектором. Преступления входят в разряд нераскрываемых. Хотя это дело рук не Клаука — его мы контролируем и поэтому он не опасен. Есть кто-то другой. Если быть до конца честной, я должна сообщить вам вот о чем. Директорат оперативного отдела принял решение привлечь для поисков этого «другого» людей со стороны. Мы определенно подозреваем, что один из наших бывших наемников — Джек. А, возможно, и Джилл тоже.

Некоторое время я молча слушал то, что мне говорила Джинн Стерлинг. Джек и Джилл пришли на Холм. Мог ли Джек в прошлом быть профессиональным убийцей-наемником? А как насчет Джилл? И потом, почему они устроили охоту за знаменитостями в Вашингтоне и угрожают теперь президенту Бернсу?

Мой мозг пытался прокрутить все эти вопросы. Я старался найти как возможные связующие звенья, так и разобщения. Два ренегата-контрактника, вышедшие из-под контроля. В этом было ровно столько же смысла, сколько во всем остальном, что я услышал за последнее время. Правда, кое-что в поведении Джека и Джилл в данном случае становилось ясным — полное отсутствие страсти и ярости. Но почему они сосредоточились на знаменитостях и политиках? Может быть, это вовсе не самостоятельные действия, а выполнение какого-то приказа? Если так, то кто его отдал и чем при этом руководствовался?

— Позвольте, Джинн, задать вам вопрос, который давно не дает мне покоя.

— Давайте, Алекс. Если это в моих силах, мне хотелось бы ответить на все ваши вопросы.

— Почему для беседы вы пригласили Клаука именно сюда, в собственный дом?

— Это наиболее безопасное место для встречи, — без колебаний ответила она. В ее ответе сквозила невероятная уверенность. У меня даже мороз по коже прошел. Затем Джинн громко вздохнула, видимо, догадавшись, какие чувства я испытывал, сидя здесь, в ее доме.

— Алекс, он знает, где я живу. Эндрю Клаук всегда может проникнуть сюда, если захочет, как и любой другой ему подобный.

Я молча кивнул, посчитав вопрос исчерпанным. Подобное чувство безысходности было знакомо и мне. Это, пожалуй, единственный страх, от которого невозможно избавиться. Мой самый жуткий кошмар.

Они знают, где мы живем.

Они могут пробраться в наш дом, если захотят… в любое время.

Никто больше не может считать себя в безопасности.

Никаких правил.

Пускай одних называют «призраками», а других людьми-монстрами, все равно и те и другие абсолютно реальны. Особенно в моей жизни.

Джек и Джилл существуют.

Как существует убийца детей школы Соджорнер Трут.

 

Глава 50

На следующее утро в начале восьмого я сидел напротив Адели Файнели и выгружал ей все, что накопилось. Я ее «грузил». Точка. Доктор Файнели является моим психоаналитиком вот уже лет шесть, но встречаемся мы с ней нерегулярно. Только когда мне это необходимо. Вот как сейчас, например. Кроме того, мы просто добрые друзья.

Я неистовствовал, орал и возмущался. Хотя ее кабинет и был тем местом, где все это считалось в порядке вещей.

— Может быть, я хочу вообще уйти из полиции, — разорялся я. — Может, мне надоело быть составной частью этих вонючих расследований! Может быть, я хочу послать куда подальше Вашингтон или хотя бы убраться из этого проклятого юго-восточного района! Может, мне хочется уехать в Западную Вирджинию и посмотреть на Кейт Мактирнан. Урвать себе выходные именно тогда, когда во мне больше всего нуждаются.

— Ты действительно желаешь чего-нибудь из того, о чем сейчас говорил? — спокойно спросила Адель, когда я немного выпустил пар. — Или тебе просто необходимо выговориться?

— Не знаю, Адель, — признался я. — Наверное, захотелось отвести душу. К тому же я познакомился с прекрасной женщиной, которая меня заинтересовала, а она оказалась замужем, — улыбнулся я. — Я никогда не связывался с семейными дамами, поэтому она может считать себя в безопасности. Мне кажется, что я начинаю регрессировать.

— Тебя интересует мое мнение по этому вопросу, Алекс? Никаких рецептов дать не могу, лишь констатирую, что ты нахлебался уже по самые уши.

— Сейчас я увяз в самой середине сложнейшего расследования убийства. И даже не одного расследования, а сразу двух. От одного меня временно отстранили, но с этим я справлюсь сам. У меня такое непонятное чувство, словно я хочу сделать приятное своим родителям, но не могу. Меня не оставляет ощущение, что меня бросили, и я не могу его осмыслить. Иногда мне кажется, что мои родители умерли от грусти, а я со своими братьями являлся ее составной частью. Боюсь, что и меня поджидает та же участь. А еще я считаю, что мои родители так много страдали потому, что были слишком умными, такими, как я. — Мои отец и мать умерли в Северной Каролине совсем молодыми. Папаша спился, о чем я не люблю вспоминать, а мама умерла за год до этого от рака легких. Бабуля Нана взяла меня к себе, когда мне исполнилось девять лет.

— Ты считаешь, что грусть и печаль могут наследоваться в генах, Алекс? Сама не знаю, что и сказать по этому вопросу. Кстати, тебе не попадалась на глаза статья о близнецах в «Нью-Йоркере»? Там есть кое-какие свидетельства в пользу генной теории. Для нашей профессии это страшно.

— Ты имеешь в виду профессию следователя?

Адель не стала комментировать мою не слишком удачную шутку.

— Ну, прости.

— Не стоит извиняться. Ты же знаешь, насколько я становлюсь счастлива, видя, что ты перестал сердиться.

Она засмеялась, а вскоре к ней присоединился и я.

Мне нравилось беседовать с ней, потому что во время этих встреч мы говорили обо всем, что волнует меня, переходя от одной темы к другой. Смех у нас мог уступать место слезам, серьезные вещи сменяться абсурдом, а правда чередоваться с выдумкой. Адель была тремя годами младше, но мудрость не всегда зависит от возраста. Общение с ней успокаивает меня даже лучше, чем наигрывание блюзов на веранде.

Я еще долгое время болтал просто так, не касаясь серьезных тем, и мне было очень хорошо. Как приятно, когда в жизни у тебя встречается человек, с которым можно делиться абсолютно всем. Я не представляю, как бы я смог обходиться без Адели.

— И вот какую связь я недавно обнаружил, — разглагольствовал я. — Марию убили, и с тех пор я продолжаю горевать, и ничем не могу возместить эту потерю. Так же, как я не могу смириться со смертью родителей.

— Невероятно трудно найти по-настоящему родственную душу, — согласилась Адель. Она знала, о чем говорила, поскольку сама уже долгое время пребывала в одиночестве, что, конечно, очень печально.

— И как же тяжело потерять ее. Я имею в виду, родственную душу. И теперь я прихожу в ужас от боязни потерять еще кого-нибудь из дорогих мне людей. Я даже стараюсь избегать сближения с кем-либо, потому что заранее опасаюсь, что новые отношения могут вылиться в новую потерю. Я не бросаю поэтому своей работы в полиции, поскольку для меня это будет равносильно потере.

— Но ты теперь частенько об этом задумываешься.

— Постоянно, Адель. Что-то серьезное должно произойти в ближайшем будущем.

— Уже произошло. У нас кончилось время, отведенное для встречи. Мы даже немного пересидели, — сообщила она.

— Прекрасно, — улыбнулся я. Некоторые люди, чтобы посмеяться, идут смотреть комедии. Я в таких случаях предпочитаю навестить своего психиатра.

— Вокруг столько враждебности, Алекс. Для тебя это хорошо. Я думаю, что ни о каком регрессе и речи быть не может. По-моему, с тобой все в полном порядке.

— Господи, как же я люблю вот так поболтать с тобой. Давай встречаться не реже раза в месяц, а не только по необходимости, когда меня уж совсем припрет, как сегодня.

— Жду не дождусь следующего свидания. — Адель нетерпеливо потерла свои маленькие худенькие ладони. — Ну, а напоследок могу только вспомнить слова Берта Симпсона: не позволяй никому делать тебе «козу», парень.

 

Глава 51

Детектив Джон Сэмпсон не мог припомнить, чтобы на его долю когда-нибудь выпадало столько кровавых и дерьмовых дней подряд. Давненько ему не было так плохо. Мало того, что на нем висело достаточно нераскрытых убийств, так нет, на него еще свалилось дело, связанное со школой Соджорнер Трут. Которое, кстати, тоже казалось безнадежным.

На следующее утро после убийства в Кеннеди-Центре Сэмпсон работал в Гарфилдском парке, в районе «западного берега». Он пытался отыскать бездомного подозреваемого, о котором ему рассказал Алекс. Старика, якобы, видели на месте убийства Шанел Грин, но с тех пор прошло время, а он больше так и не показывался. И эта тоненькая ниточка начинала рваться. У Алекса была одна довольно простая формула для распутывания подобных сложных дел. Сначала попробуй ответить на такой вопрос: что за человек мог бы совершить подобный поступок? Что это за псих?

Во время своего обхода Джон решил наведаться в школу Теодора Рузвельта. Эксклюзивная военная академия использовала Гарфилдский парк для спортивных мероприятий и военизированных учений. Нельзя было исключить возможность, что какой-нибудь шустрый кадет что-нибудь да видел.

«Седовласый бездомный засранец, — рассуждал Сэмпсон, поднимаясь по серым каменным ступеням парадного входа академии. — Небрежный, неряшливый тип, умудрившийся повсюду оставить отпечатки пальцев и другие следы в обоих случаях. И никто до сих пор не может ухватить его за задницу! Любая зацепка приводит в тупик. Почему так происходит? Где мы ошиблись? Что мы делаем неправильно?» И не только он, но и Алекс, и остальные члены их отряда.

Сэмпсон отправился искать дежурного по академии. Детектив отслужил в армии четыре года, два из которых пришлись на Вьетнам, и теперь вся обстановка, в которой он оказался, напоминала ему курсы подготовки офицеров резерва. Перед его мысленным взором проходили лица сослуживцев. Большинство из них были белыми, многие погибли без нужды, двое из них были его близкими друзьями.

Школа Теодора Рузвельта размещалась в четырех аккуратных красных кирпичных зданиях, под высокими черепичными крышами. Все здесь содержалось в образцовом порядке. Над печными трубами одного из зданий курился серый дымок. Сам воздух здесь, казалось, готов разразиться командами: «стройся!», «смирно!», «бегом!».

«Что, если представить себе, слушателей академии у нас на юго-востоке в жилых кварталах? — размышлял Сэмпсон, одиноко разгуливая по территории школы. — Хороши бы они были, эти маменькины сынки, в своих парадных голубых мундирах, в шляпах с плюмажем и начищенных до зеркального блеска ботинках на наших грязных, заплеванных улицах. Было бы на что посмотреть!» — И он невольно улыбнулся.

— Могу я чем-нибудь помочь, сэр? — обратился к Джону долговязый светловолосый кадет, когда Сэмпсон направился к одному из учебных корпусов.

— Вы на дежурстве? — задал встречный вопрос детектив, несколько растягивая слова. Такую манеру говорить Сэмпсон унаследовал от матери, уроженки Алабамы.

Игрушечный солдатик отрицательно помотал головой:

— Нет, сэр, но, тем не менее, готов помочь.

— Полиция Вашингтона, — лаконично представился Джон. — Мне нужно переговорить с дежурным. Это можно устроить, солдат?

— Да, сэр.

Кадет отдал по всем правилам честь и сделал это с таким рвением, что Сэмпсон с трудом сдержал добрую улыбку. Первую, и может быть, единственную, за весь сегодняшний день.

 

Глава 52

Более трех сотен вычищенных и выглаженных кадетов средней и высшей школ академии были, как сельди в бочку, втиснуты в Ли-холл в девять часов утра. Все они носили повседневную форму: свободного покроя серые брюки, черные рубашки и серые приталенные френчи.

Со своего жесткого деревянного сиденья убийца школьников Соджорнер Трут сразу увидел высоченного черного, входящего в зал, и сразу узнал его. Этой черномазой образиной был детектив Джон Сэмпсон, приятель и напарник Алекса Кросса.

Это очень нехорошо. Даже очень плохо. Убийца запаниковал, почувствовав, как на него накатываются волны страха. Он испугался, уж не явилась ли городская полиция, чтобы арестовать его прямо здесь. Неужели они узнали, кто он?

Первым его порывом было бежать, куда глаза глядят, но сейчас это не представлялось возможным. Приходилось сидеть на месте и ждать, чем все закончится.

Вместе со страхом убийцу внезапно охватило чувство стыда, а к горлу подкатила тошнота. Сейчас его вывернет наизнанку. Ему хотелось уткнуться лбом в колени. Ну, надо же! Попасться, как последний болван!

Он сидел всего в двадцати ярдах от того места, где эта скотина полковник Уилсон беседовал с детективом, и у обоих был такой вид, словно сейчас должно произойти нечто неописуемо важное. Проходящие мимо кадеты заученно отдавали им честь и походили на идиотов-роботов, каковыми они и являлись. В зале будто бы сгустилась атмосфера мрачного предчувствия.

«Неужели именно сейчас разразится катаклизм? — с визгом пронеслась мысль в голове убийцы. — Неужели я попался и сейчас, на глазах у всей школы меня арестует полиция?»

Но как им удалось вычислить его, как? Подумав о том, что это полнейшая чушь, преступник несколько успокоился.

Неужели он поддался ложному чувству безопасности? — спохватился убийца, и сжался на сиденье. Ему хотелось стать невидимым.

Потом он неожиданно выпрямился. Вот дерьмо! Ну, что ж, давайте, попробуйте!

Он внимательно наблюдал, как детектив по расследованию убийств в сопровождении полковника Уилсона, не торопясь, поднялся на подиум.

Собрание, как всегда, началось тупым кадетским приветствием. «Честность и единство мыслей и поступков» и прочая белиберда. Потом слово взял полковник Уилсон и принялся нудить о «бесчеловечных, позорных убийствах двух невинных детишек в Гарфилдском парке».

— Городская полиция тщательно прочесывает парк и прилегающие к нему районы, — продолжал полковник. — Может быть, кто-нибудь из кадетов школы Теодора Рузвельта видел что-либо, что может помочь полиции в ее поисках.

Так вот почему сюда явился этот верзила! Полиция закидывает удочку наудачу. Следствие, видимо, зашло в тупик, и ей требуется посторонняя помощь.

Тем не менее, расслабляться пока рано. Убийца затаил дыхание. Его большие глаза были прикованы к сцене, где сейчас к микрофону подходил детектив Сэмпсон. Здоровенный полицейский возвышался над серой массой кадетов и их розовощекими физиономиями, как высоченная черная скала. Он был просто огромен. И очень импозантно смотрелся в длинном черном кожаном пальто и серой рубашке с черным галстуком. Полковник Уилсон, мужчина отнюдь не маленького роста, по сравнению с этим черномазым казался карликом.

— Во Вьетнаме я служил под командованием офицеров, которые были почти что вашими ровесниками, — начал Сэмпсон. Говорил он очень спокойным и глубоким голосом. Потом он засмеялся, и большинство кадетов присоединилось к нему. Этот человек умел расположить к себе. Поначалу убийце показалось, что полицейский насмехается над кадетами, но он сразу же отбросил эту мысль.

— Причина, которая привела меня этим утром сюда, — продолжал Джон, — следующая: мы прочесываем Гарфилдский парк и прилегающую к нему территорию. В течение прошедшей недели там были жестоко убиты двое маленьких детей. Их головы были разбиты. Тот, кто это совершил, — дьявол. Иначе его назвать невозможно.

Убийцу так и подмывало показать детективу средний палец. Убийца вовсе не дьявол. На дьявола больше смахиваешь ты, черная образина. А тот — очень клевый парень, в тысячу раз лучше тебя.

— Как я понял из слов полковника Уилсона, многие из вас, возвращаясь домой, проходят через парк. Некоторые совершают в нем пробежки или играют в футбол неподалеку. Я оставлю в вашей канцелярии свой номер телефона. Если вы увидите что-нибудь, что покажется вам странным, по этому номеру вы можете связаться со мной в любое время дня и ночи.

Убийца не мог отвести взгляда от гиганта-детектива, который так спокойно и уверенно обращался к ним. Он невольно спрашивал себя, смог ли бы он сам держаться с таким достоинством, окажись он в подобной ситуации. Что уж говорить об Алексе Кроссе, гребаном черномазом гении, который так напоминал ему собственного отца — тоже полицейского.

Нет, это они должны брать с него пример, а ему у них учиться нечему.

— Если у кого-нибудь есть вопросы, — закончил Сэмпсон, — задавайте их прямо сейчас. — Любые. По-моему, самое время и место для этого. Говорите, молодые люди.

Убийцу так и подмывало выбросить вверх правую руку и предложить полиции какую-нибудь реальную помощь. Чтобы не поддаться этому искушению, он подсунул ладони под ягодицы и придавил пальцы к сиденью.

Я случайно видел кое-что в Гарфилдском парке, сэр. Наверное, я знаю, кто убил тех двух детишек утяжеленной восемнадцатидюймовой бейсбольной битой, сэр.

А если по правде, сэр, то это я убил тех детишек, сэр. Это я — убийца детей. Попробуй поймать меня, жалкая задница!

Не спорю, ты гораздо больше меня. Только я гораздо умнее.

Мне всего тринадцать лет, а я уже подаю такие надежды! Подожди немного, скоро я повзрослею. Что, съел, мать твою?!..

 

Глава 53

Я лежал на кушетке в обществе кошки Рози и целого хоровода самых разнообразных кошмаров. Наша Рози — рыжевато-бурая красавица абиссинской породы. Она немного диковата и независима, прекрасно сложена и любит рыскать по углам, доказывая этим то, что, как и все кошки, является превосходным охотником. В ее движениях угадывается кровь предков — огромных африканских кошек-хищников. Она появилась у нас неожиданно одним воскресным утром. Просто вспрыгнула на окно, зашла в дом и решила остаться.

— Ты не собираешься так же внезапно бросить нас, Рози? Мол, как пришла, так и уйду, верно? — обратился я к нашему маленькому тигру. Рози презрительно встряхнулась всем телом, словно хотела ответить:

— Какой же ты зануда! Никуда я от вас теперь не денусь. Я же стала членом семьи!

Мне никак не удавалось заснуть. Даже уютно мурлыкающая рядом Рози не помогала расслабиться. Тело мое изнывало от усталости, казалось, что зудят даже кости, но мозг при этом лихорадочно и неутомимо работал. Однако я не считал овец до тысячи, чтобы постараться заснуть. Я считал убийства. Часов в десять я решил прокатиться на машине, чтобы немного проветриться и отвлечься. Может быть, тогда энергетические потоки моего тела придут в гармонию с духом. Или обострится интуиция и поможет мне в раскрытии загадочных убийств.

Я ехал с приспущенными стеклами, несмотря на то, что на улице было достаточно холодно: термометр показывал минус три.

У меня не было заранее намеченного маршрута, но подсознательно я чувствовал, куда меня занесет. Вот к чему приводит длительная психиатрическая практика!

Подробности обоих дел об убийствах, которыми я занимался, постоянно вертелись у меня в голове. Теперь они казались мне двумя параллельными прямыми. Я снова и снова вспоминал беседу с контрактником-убийцей из ЦРУ Эндрю Клауком, пытаясь нащупать хоть какую-то связь между его словами и убийствами, совершенными Джеком и Джилл. Мог ли один из «призраков» действительно оказаться Джеком?

Неожиданно для себя я очутился на Нью-Йорк-авеню, которая одновременно является шоссе номер 50, выходящим на Джон Хэнсон хайвей. В этих краях, в округе Принс-Джордже, обитала Кристина Джонсон. Я знал ее точный адрес, так как заглянул в протокол допроса, составленный первым детективом, беседовавшим с ней относительно убийства Шанел Грин.

«Нет, это какое-то безумие», — думал я, тем не менее, направляясь в пригород Митчелвилл.

Накануне вечером мы разговаривали с Деймоном о его школьных делах и незаметно переключились на учителей. Разумеется, я аккуратно перевел беседу на личность директора школы. Однако, Деймон сразу раскусил мой маневр и заулыбался, словно маленький тасманийский дьявол, каким иногда он умеет становиться.

— Она ведь тебе нравится, да? — спросил он, и в его глазенках запрыгали огоньки. — Правда, нравится, папочка? Она всем нравится. Даже Нане, которой не нравится никто. Она говорит, что миссис Джонсон как раз тебе подходит. Ну, нравится же, да?

— А почему она не должна мне нравиться? — пытаясь казаться безразличным, пожал я плечами. — Но не забывай, она ведь замужем.

— Это ты не забывай, — парировал сынишка и рассмеялся, почти как Сэмпсон.

И вот теперь в уже относительно позднее время я мчался по пригороду. Что, черт возьми, я делаю? О чем я думаю? Может быть, то, что я слишком много времени уделял сумасшедшим, отразилось на мне, и я сам немного рехнулся? Или действительно меня вел туда инстинкт?

Я увидел указатель поворота на Саммер-стрит и направил машину туда. Мертвую тишину прорезал визг покрышек. Красота пригорода, даже ночного, вызывала восхищение. Все улицы были ярко освещены, украшены разноцветными гирляндами и прочими атрибутами рождественского праздника. Высокие бордюрные камни защищали белые тротуары от воды. На всех углах возвышались фонари, выполненные в колониальном стиле.

Я размышлял над тем, не трудно ли Кристине Джонсон каждое утро покидать этот милый и уютный, такой безопасный анклав и отправляться в школу на юго-востоке Вашингтона. Также меня интересовали ее персональные «демоны»: почему она постоянно задерживается допоздна на работе и что из себя представляет ее муж.

Вскоре я увидел знакомую темно-синюю машину Кристины, припаркованную возле большого кирпичного дома. Сердце мое екнуло в груди, и я возвратился к реальности.

Я проехал дальше, минуя ее дом, а потом остановился и погасил фары. Пытаясь избавиться от гудения в голове, я уткнулся бессмысленным взглядом в сияющую задницу чьего-то новенького «форда», оставленного прямо на улице.

Я пялился на белый «эксплорер» минуты полторы: ровно столько времени понадобилось бы, чтобы угнать его, если бы хозяин бросил машину где-нибудь у нас, на юго-востоке.

Приходилось сознаться, что доктор Кросс частенько осуждал поступки Алекса Кросса. Вот и сейчас мое поведение можно было назвать неадекватным. Мчаться черт знает куда среди ночи, а потом припарковаться в темном переулке и ждать невесть чего — над этим стоило задуматься.

Неожиданно мне пришли на ум несколько плоских шуточек, вроде: «Испугайся один раз, но на целый день», «Ты никак не расстанешься со вшивым детством», «Если ты чувствуешь, что счастлив, значит, ты не в порядке» и тому подобных.

Я продолжал сидеть в темноте, прислушиваясь, то к театральным вздохам, то к громким дебатам в своей собственной голове. Обоняние щекотал аромат хвои, смешанный с запахом дыма из какой-то трубы, проникавший через опущенное стекло. В остывающем моторе слышалось мелодичное звяканье. Эта местность мне была немного знакома: здесь проживали преуспевающие доктора и адвокаты, проектировщики садовых интерьеров, профессора из мэрилендского университета и несколько семей отставных офицеров с авиабазы Эндрюз. Все — очень милые люди, живущие в комфорте и безопасности. Победитель драконов здесь был ни к чему.

Ну что ж, пойди посмотри на нее, раз приехал. Пойди, полюбуйся на них обоих: на Кристину и ее супруга.

Конечно, я мог бы выкрутиться, назвав тысячу причин, по которым мог здесь оказаться. При необходимости я могу здорово трепать языком.

Я снова завел двигатель своего старенького «порше», хотя не представлял, что я буду делать и куда это все может меня завести. Я снял ногу с тормоза, и автомобиль медленно-медленно пополз вперед.

Таким манером я тащился целый квартал, слыша, как под колесами похрустывает опавшая листва и поскрипывает гравий. Сейчас все звуки воспринимались моим обострившимся слухом намного громче.

Наконец, я остановился перед домом Джонсонов. Прямо напротив. Отсюда хорошо была видна ухоженная щетина лужайки и фигурно подстриженные тисы.

Момент истины. Момент принятия решения. Момент кризиса.

У закрытых гаражных ворот мирно притулился темно-синий «мерседес», и в доме мягко светились огоньки.

У нее отличная машина и прекрасное жилище. Кристине Джонсон не нужны от тебя никакие неприятности. Не надо притаскивать сюда преследующих тебя монстров. У нее есть муж, он юрист. И она чувствует себя нормально.

Как она говорила, зовут ее мужа? Джордж. Значит, Джордж-юрист и лоббист. Заметим себе, богатый юрист и лоббист.

У дома стояла всего одна машина, а вторая, видимо, находилась в гараже. Мне почему-то показалось, что там должен быть, как минимум, «лексус». Наверняка внутри есть и газовый гриль для пикников, и мощная газонокосилка и листоуборочный комбайн, а, может быть, и пара горных велосипедов для уик-энда.

Я заглушил мотор и вылез из машины.

Итак, победитель драконов прибыл в Митчелвилл.

 

Глава 54

Определенно, я заинтересовался Кристиной Джонсон, и даже, может быть, больше, чем требовалось. Ведь она тебе нравится, папочка, да? Может быть? Да, она мне нравилась. И даже очень. У меня возникло непреодолимое желание увидеть Кристину, и пусть в ее глазах я буду выглядеть полным идиотом. Когда я уже вылез из машины, меня посетила мудрая мысль: я буду выглядеть еще глупее, если сейчас уеду.

Кроме всего прочего, Кристина Джонсон являлась составной частью того запутанного клубка, с которым я пытался разобраться. Следуя логике, у меня было вполне достаточно причин, чтобы желать разговора с ней. Два ученика из ее школы были убиты. Двое малышей, порученных ее попечению. Почему именно ее школа? По какой причине убийца оказался так близко к моему дому?

Я подошел к входной двери, и меня радовало то обстоятельство, что в доме горел свет. Мне бы не хотелось, чтобы ее муж или кто-то из соседей заметили меня, крадущегося в темноте, словно вор.

Я нажал на кнопку и услышал мелодичный перезвон. Теперь оставалось только ждать, и я, как статуя, застыл на пороге. Где-то в недрах дома громко залаяла собака, а вскоре и сама Кристина Джонсон появилась у двери.

На ней были выгоревшие джинсы, желтая блузка с вырезом «лодочкой» и белые носки. Туфли она не надела. Черепаховый гребень удерживал ее волосы, зачесанные на одну сторону, а на переносице поблескивала дужка очков. Она выглядела так, словно ее только что оторвали от работы. Так поздно, а она все равно чем-то занимается. Видимо, мы с ней горошины из одного стручка. Правда, если быть точным, мой «стручок» сейчас находился довольно далеко отсюда.

— Детектив Кросс? — По ее тону было понятно, что она очень удивлена. То, что я оказался здесь и сейчас стоял перед ней, меня удивляло не меньше.

— Нет-нет, ничего страшного не произошло, — поспешил я успокоить женщину. — Просто у меня появилось еще несколько вопросов. — И это было правдой. Не ври ей, Алекс. Не вздумай обманывать ее никогда в жизни.

Она улыбнулась, и даже ее большие карие глаза осветились такой улыбкой, что мне пришлось потупить взгляд.

— Вы работаете так поздно и так много, даже, учитывая нынешние обстоятельства, — заметила она.

— Я так и не смог отрешиться сегодня вечером от всего того, что случилось за последнее время. В общем-то, у меня сейчас даже два очень серьезных дела. Поэтому-то я и здесь. Конечно, время не самое подходящее, так что я могу завтра заехать в школу. Это не проблема.

— Нет-нет, заходите, — запротестовала она. — Я представляю, насколько вы заняты. Пожалуйста, заходите, хотя в моем доме царит полный беспорядок, впрочем, как и в правительстве, обычная чехарда.

Она провела меня через прихожую с розовым мраморным полом, а затем через холл с отличной мягкой мебелью, вся обстановка которого была выдержана в природных тонах: охра, сиена, умбра.

Больше никаких вопросов относительно моего появления здесь она не задавала. Воцарившееся молчание начало оказывать на меня угнетающее действие, и я почувствовал, как мое «ци» постепенно покидает меня.

Мы оказались в просторной кухне. Кристина распахнула двухдверный холодильник, который отозвался громким вздохом:

— Давайте посмотрим, чем мы располагаем. Имеются пиво, диетическая кола и ледяной чай. Кроме того, могу приготовить кофе. Вы действительно очень много работаете, я просто уверена в этом.

Сейчас в ее голосе проскальзывали учительские интонации, ясно дающие понять, что хотя она и относится ко мне с пониманием, мне все же предстоит задуматься о своем поведении.

— Меня вполне устроит пиво. — Я осматривал кухню, которая раза в два была больше моей собственной. На стенах висели белые шкафчики, явно выполненные на заказ. Часть потолка была застеклена. На холодильнике я заметил вымпел, призывающий помогать бездомным. У Кристины был действительно милый дом. У нее и у Джорджа.

Одну стену украшало плетеное панно, укрепленное на растяжках. Надпись, вышитая на суахили — «квенда мзури», означала «ступайте с миром». Непонятно только, доброе ли это пожелание или тонкий намек.

— Я рада, что вы выбрали пиво, — улыбнулась она. — Из этого следует, что ваша работа на сегодня подходит к концу. Уже половина одиннадцатого. А что показывают ваши часы?

— Неужели так поздно? — «всполошился» я. — Простите меня. Давайте лучше перенесем разговор на завтра.

Кристина принесла мне «хейнекен», а себе налила ледяного чая. Мы расположились друг напротив друга за длинным высоким столом, разделявшим кухню. Никаких следов беспорядка, о котором она меня предупреждала, я что-то не заметил. От всего так и веяло домашним уютом. В одном из углов разместилась трогательная выставка детского творчества учеников школы Соджорнер Трут.

— Итак, док, что же заставило вас приехать сюда?

— Если честно, то мне просто не спалось, и я решил прокатиться. Каким-то образом я поехал в направлении вашего городка, и меня посетила мысль, что мы могли бы побеседовать по поводу расследования… скорее всего, мне надо было с кем-то поговорить, — наконец-то, признался я и сразу почувствовал облегчение. Причем значительное.

— Ну, что ж. Это прекрасно. Я вам верю, потому что и сама никак не могла заснуть. С тех пор, как убили Шанел, я постоянно нахожусь на взводе. А потом еще и бедный Вернон Уитли. Я подстригала кусты, потом пыталась смотреть телевизор… Жалко звучит, не правда ли?

— Почему же? Кстати, у вас замечательный дом.

Через дверь кухни видна была комната, где на экране гигантского телевизора «Сони» разворачивалась какая-то драма на медицинскую тему. По застеленной ковром лестнице к нам бесшумно спустился молодой черный ретривер.

— Это Мег, — пояснила Кристина. — Мы вместе с ней смотрели телевизор. Ей очень нравятся хорошие мелодрамы.

Собака обнюхала меня, а потом лизнула руку. Не знаю, зачем мне понадобилось говорить это, но я сказал:

— Я по ночам иногда играю на рояле. У нас большая веранда, поэтому детям это спать не мешает. Да и в любом случае, они уже привыкли. Немного Гершвина, Брамса и Мортона даже в час ночи еще никому не приносило вреда.

Кристина Джонсон улыбнулась, и мне показалось, что ей по вкусу непринужденный тон нашей беседы. Но даже сейчас она выглядела уверенной и сосредоточенной.

— Между прочим, Деймон рассказывал в школе о том, что его отец по ночам музицирует. Знаете, он иногда позволяет себе похвастаться перед учителями своим папочкой. Кроме того, что он умен, Деймон — очень милый парень. Мы все без ума от него.

— Спасибо, я тоже его обожаю. Ему повезло, что рядом с домом находится такая школа, как Соджорнер Трут.

— Вы совершенно правы, — согласилась она. — Многие вашингтонские школы — просто какое-то недоразумение. Трут — настоящее чудо для детей.

— Ваше чудо?

— Нет-нет, что вы! В этом заслуга очень многих людей, и уж в последнюю очередь моя. Например, фирма моего мужа оказала весомую финансовую поддержку. В мою же задачу входит, чтобы это чудо продолжало существовать. Я верю в чудеса. А сколько времени прошло с тех пор, как погибла ваша жена, Алекс? — неожиданно сменила она тему разговора. Этот вопрос в ее устах прозвучал удивительно тактично, и при желании я мог бы не отвечать на него.

— Скоро будет пять лет. А точнее, в марте. Дженни тогда не исполнилось и года. Я помню, что тогда всю ночь я баюкал ее на руках. А она и понятия не имела, что таким образом успокаивает меня.

Нам было очень хорошо беседовать вот так, по-домашнему, сидя на кухне. Мы многое узнали друг о друге, переходя от отвлеченных тем к личным, затронув даже убийства учеников школы Соджорнер Трут. Так продолжалось почти до полуночи.

Наконец, я заявил, что мне пора домой, и Кристина не стала возражать. По ее взгляду я понял, что она прекрасно отдает себе отчет в том, что именно происходило в ее доме сегодня вечером.

У самых дверей она очень удивила меня, чмокнув на прощание в щеку:

— Приезжайте снова, Алекс. Если вам вдруг опять захочется побеседовать. Может быть, я снова буду подстригать кусты. Квенда мзури!

На этом мы и расстались. Ступайте с миром. Странная сцена в странное время. Я так и не узнал, дома ли находился ее муж-юрист или нет. Может, он уже спал наверху? И действительно носил имя Джордж? Живут ли они вместе вообще?

Это была еще одна тайна, требующая разгадки. Но, конечно же, не сегодня.

По дороге домой я взвешивал, стоит ли мне печалиться из-за столь несвоевременного визита к Кристине Джонсон, но после трезвого размышления решил, что не стоит. К тому же, благодаря ее любезному приглашению я знал, что не буду чувствовать себя скованно и в следующий раз. С ней было удивительно легко, хотя это и больно ранило мою душу.

Вернувшись к себе, я еще целый час наигрывал на рояле. Сначала Бетховена, потом Моцарта. Меня почему-то потянуло на классику. Затем я заглянул к Деймону и Дженни, чтобы поцеловать детей. Я чмокнул их в теплые от сна щеки, совсем как Кристина Джонсон поцеловала меня. Потом я заснул на кушетке внизу. Я не чувствовал себя ни в чем виноватым, но мне было очень одиноко.

Я спал до тех пор, пока резкие телефонные звонки не вырвали меня из небытия. Выброс адреналина пробил мое тело, как удар электрического тока.

Снова Джек и Джилл.

 

Глава 55

Галерея Тайсонс, объединенная с универмагом «Тайсонс Корнер» и прилегающими магазинами представляла собой самый крупный торговый комплекс в США, а, может быть, и во всем мире. В шесть часов утра Сэм Харрисон припарковался на огромной автомобильной стоянке рядом с ним.

На парковке уже теснилось более сотни машин, хотя «Версаче», «Нейман Маркус» и другие магазины открывались не раньше десяти. Правда, была открыта хлебопекарня, и в воздухе уже носился приятный аромат. Однако Джек явился в «Тайсонс Корнер» вовсе не ради свежеиспеченного рогалика с голубикой.

Он был одет в бело-голубую спортивную куртку и шорты и, когда он затрусил по Чейн-Бридж-роуд по направлению к Маклин-Виллидж, то выглядел, как обычный любитель утренних пробежек из прилегающих к торговому центру домов. Кстати, каждый из них обходился от 400 тысяч долларов до полутора миллионов. Естественно вписываться в окружающую среду — таковым было одно из самых главных правил игры.

С аккуратной стрижкой, спортивного телосложения, он походил на пилота торговых рейсов компаний «US-эйр» или «Дельта». Или представителя другой уважаемой профессии, вроде врача или юриста. Другими словами, он весьма органично вписывался в обстановку.

С самого начала он знал, что новое убийство ему предстоит выполнить в одиночку. Джилл не должна была принимать в нем участие, поскольку даже для него поставленная задача являлась неимоверно сложной. Это был апофеоз и для Джека и Джилл, и для затеянной ими игры игр.

Осуществление преступления, запланированного на сегодняшнее утро, представляло исключительную опасность. Жертва, за которой охотились, могла знать, что ее жизнь находится под угрозой. Об этом Джек и думал, пока мерно трусил к пункту назначения по мирному утреннему пригороду Вашингтона.

Когда он достиг Ливингстон-роуд, то попытался выбросить из головы все, кроме предстоящего убийства.

Сэм снова превратился в Джека, беспощадного охотника на знаменитостей. И через несколько минут он снова докажет это.

Какой бы сложной и невыполнимой ни казалась поставленная задача. Ему предстояло убить одного из своих лучших друзей.

Но в игре жизни и смерти это не имело никого значения.

Для него не существовало лучших друзей. Ему было чуждо само понятие дружбы.

 

Глава 56

«Я — это Сэм, Сэм — это я», — повторял про себя Джек в такт бегу.

Но на самом деле он не был Сэмом Харрисоном. И волосы у него были вовсе не светлые. И он не любил по утрам надевать спортивный костюм с логотипом на нагрудном кармане.

«Кто же, черт возьми, я такой? В кого я превращаюсь?» — спрашивал он сам себя в то время, как ноги несли его по асфальтовой дорожке.

Ему было известно, что дом номер 31 по Ливингстон-роуд охраняется надежнейшей системой безопасности. Правда, ничего другого он и не ожидал.

Он ускорил бег. Постепенно он изменил направление, оставил дорожку и затерялся между деревьев и кустов. Теперь он бежал через лес.

Джек был в хорошей спортивной форме и даже не вспотел. Впрочем, этому способствовала и довольно прохладная погода. Он был свеж, бодр и полон решимости продолжать игру, целью которой являлось убийство.

Он рассчитывал, что сможет подобраться к дому ярдов на десять и при этом остаться незамеченным. Потом он резко бросится в сторону и спрячется за гаражом.

Но в этот короткий отрезок времени он окажется на открытом пространстве, хорошо заметным, а потому и уязвимый. Как он ни пытался придумать какой-нибудь альтернативный план, избежать опасности быть увиденным не представлялось возможным.

Каким бы невероятным это ни казалось, но он собирался проникнуть в дом в Маклине. Это походило на войну. Войну домашнюю и революционную.

За негустым подлеском виднелись еще два дома, выстроенные в колониальном стиле. Света в окнах еще не было. На Ливингстон-роуд никто не торопился просыпаться. Пока что удача ему сопутствовала. Его удача, его умение, а может быть, сочетание того и другого.

Действительно, в доме номер 31 еще спали. Но, не оказавшись внутри, трудно было судить об этом с полной уверенностью. А пробравшись туда, отступать уже будет поздно.

Возможно, внутри его уже поджидает ФБР, или его сотрудники рыщут где-то неподалеку. Теперь уже мало что могло удивить Джека. Либо с ним, либо с Джилл в любой момент могло случиться что угодно.

Он решил выйти из-под защиты деревьев, сохраняя беззаботный вид, как будто утренняя прогулка по окрестностям для него — самое обычное дело. Джек бесшумно приподнял дверь гаража и через небольшую щель проскользнул внутрь.

Отыскав блок управления сигнализацией «Нутон», он набрал комбинацию цифр. Вот и все. Хваленая система безопасности вашего дома отключена. Никакой эффективной защиты не существовало, особенно от людей, подобных ему.

Джек вошел в дом, и сердце в его груди стучало подобно тарану, сокрушающему крепостную стену. На шее выступил пот. Он представил себе лицо Эйдена, словно тот стоял сейчас с ним рядом.

Внутри дома царили тишина и спокойствие. Слышалось лишь мерное гудение холодильника. На его дверце магнитами были прикреплены детские рисунки и меню школьных завтраков. Сердце Джека упало. Он вспомнил о детях Эйдена.

Эйдену-младшему исполнилось девять лет, а дочери Черис только шесть. Жена хозяина дома была на пятнадцать лет моложе мужа, и этот брак являлся для нее вторым. Сам Эйден был женат трижды. Когда Джек последний раз видел их вместе, они были буквально влюблены друг в друга.

Джек быстро прошел к гостиной и замер, затаив дыхание.

В комнате кто-то находился!

Он отпрянул в сторону, выхватил пистолет и направил его на находящегося в гостиной человека. Потом с проклятьем опустил оружие. Это было просто его собственное отражение в большом зеркале.

Джек перевел дыхание и вернулся к выполнению своей миссии, хотя сердце продолжало бешено колотиться. Он пересек гостиную, и вид хорошо знакомых ему вещей вызвал в голове целую лавину воспоминаний. Мысли были болезненными, и он откинул их прочь.

Убийца начал медленно подниматься по лестнице, застеленной плюшевым ковром, на второй этаж. Внезапно у него зародились сомнения, и он снова замер на месте.

Никаких сомнений не должно быть! Любая неуверенность в себе сейчас непозволительна! Только не теперь, когда идет игра «Джек и Джилл»!

Прикрыв на секунду глаза, он до мельчайших подробностей вспомнил обстановку холла наверху. Она была хорошо ему знакома, так как он часто бывал здесь. Как друг.

Дверь в главную спальню находилась в конце коридора справа.

Однако там, внутри, имелось оружие. В ночном столике лежал револьвер калибра 357, а под кроватью автоматическое ружье. Он знал. Он знал все.

Если до Эйдена донесся хоть один звук, и он знает, что в доме кто-то есть, игра закончится прямо сейчас. Для Джека и Джилл все останется в прошлом.

Жестокое время и жуткие мысли. Пожалуй, их даже чересчур много.

Накануне вечером, чтобы расслабиться, он, наконец-то, посмотрел фильм «Шелуха фантазий». Несколько раз он даже рассмеялся. Впрочем, фильм какой-то ненормальный. Да и сам он ненормальный. В ненормальной стране и не может быть по-другому.

«Хватит раздумывать, — приказал он сам себе. — Просто делай то, зачем пришел. Выполняй свою задачу и убирайся».

Джек убивает американских знаменитостей самого разного ранга. Вот, что он делает. Так стань же снова Джеком!

Но на самом деле он не был Джеком! Как не был и Сэмом Харрисоном!

«Не думать!» — скомандовал он и быстрым шагом направился к спальне. Стань Джеком. Убей.

 

Глава 57

Джек, или кто бы он ни был, находился уже в трех шагах от спальни, когда ведущая в нее деревянная полированная дверь неожиданно отворилась.

Из нее в коридор вышел высокий лысеющий мужчина. Его руки и ноги покрывали густые волосы, пальцы на ногах были немного вывернуты. Он только что проснулся и, потягиваясь, сладко зевал.

Кроме клетчатых боксерских трусов на мужчине больше ничего надето не было. Прекрасного телосложения, лишь с намеком на брюшко над трусами, он сумел сохранить форму, несмотря на спокойную жизнь и обильную пищу.

Генерал Эйден Корнуолл!

— Ты?! Сукин сын! — гневно прошептал он, увидев в коридоре Джека. — Я догадывался, что это ты и есть!

Да, Эйден Корнуолл осознал все в долю секунды. Он сразу же разгадал эту тайну, как разгадывал и многие другие за свою жизнь. Он понял, что означает игра «Джек и Джилл», и к чему она должна была привести. Как и то, зачем Джек пришел сюда и чем все это закончится.

Джек выстрелил два раза из «беретты» с глушителем, и мужчина начал оседать. Убийца шагнул вперед и подхватил уже безжизненное тело, чтобы оно, рухнув на пол, не наделало много шума.

Придерживая труп руками, Джек медленно опустил его на ковер. Труп друга, если теперь уместно так говорить. Несколько секунд убийца стоял на коленях и чувствовал, как разрывается его сердце.

До того самого момента, когда это произошло, он и не предполагал, насколько тяжелую ношу взваливает на себя.

Он посмотрел в испуганные застывшие серо-голубые глаза бывшего члена Объединенного комитета начальников штабов. Одного из той особой группы в Белом Доме, которую создали для борьбы с Джеком и Джилл.

Одну из главных гончих в своре ликвидировали. Вот так вот. Преследуемые стаей, Джек и Джилл смело пошли на охотников, еще раз доказав этим свое превосходство.

Убийца вытащил из кармана записку и положил ее на грудь генерала, словно визитную карточку.

Шум в коридоре! Джек поднял глаза. Это сын Эйдена!

— О Господи, только не это, нет! — громко прошептал он. Ему сделалось дурно, и он хотел, сломя голову, броситься вон из дома.

Мальчик, конечно же, узнал его. Еще бы! Иначе и не могло быть. Ведь сын генерала знал даже собственных детей Джека. Он знал слишком много. О Господи всемогущий! Смилуйся надо мной! «Беретта» снова дернулась в руке убийцы. Это была война.

 

Глава 58

Десятого декабря меня вызвали в Белый Дом на заседание чрезвычайной группы в восемь часов утра. За последние дни я послужил причиной многих волнений для своих новых коллег. Мои внутренние расследования подняли волну, которая заставила многих ощетиниться. Большие кошки, обитающие на Холме, не привыкли находиться под подозрением, но, тем не менее, оказались. По крайней мере, в моих записях.

Джей Грейер вцепился в меня, как только я перешагнул порог президентского дома. Его рука с неожиданной силой впилась в мое плечо, а в глазах застыло ледяное выражение:

— Алекс, мне нужно немедленно с вами переговорить. Это очень важно.

— Что у вас тут происходит? — спросил я, поскольку агент Секретной Службы выглядел неважно: под глазами у него образовались темные круги, и я сразу понял, что случилось что-то непоправимое.

— Сегодня рано утром застрелили Эйдена Корнуолла. Прямо в его собственном доме в Маклине. И снова это дело рук Джека и Джилл. Нам опять брошен вызов. — Он покачал головой с грустью и неверием в случившееся. — Алекс, они убили даже его девятилетнего сына.

От подобного известия я даже покачнулся. Такое уже не вписывалось ни в какие рамки, поскольку противоречило стилю преступников. Будь они прокляты! Эти выродки постоянно меняют правила. И наверняка делают это целенаправленно.

— Мне нужно отправляться туда прямо сейчас, — заявил я. — Мне необходимо осмотреть дом. Я должен находиться там, а не торчать здесь.

— Я все понимаю, Алекс, но подождите хотя бы минуту, — попросил он. — Позвольте, я введу вас в курс того, что здесь творится. Дела пошли еще хуже.

— Как может быть еще хуже? — поразился я. — О Господи, Джей!

— Поверьте мне, что так оно и есть. А теперь выслушайте меня.

Агент Грейер продолжал вполголоса говорить со мной, пока мы шли по коридору к кабинету, где собиралась наша чрезвычайная команда. Не дойдя до двери нескольких шагов, он увлек меня в сторону.

— Дежурный агент всегда будит президента без четверти пять. Каждое утро. Сегодня президент поднялся, оделся и направился в библиотеку, где он просматривает прессу и знакомится с ежедневным отчетом, приготовленным еще до того, как он встанет с постели.

— Что произошло сегодня утром? — перебил я Джея, чувствуя, что успел изрядно вспотеть. — Что случилось?!

Однако агент предпочел рассказать все последовательно и подробно:

— В пять часов в библиотеке раздался телефонный звонок. По частной президентской линии звонила Джилл, чтобы поговорить с ним лично. Она попала прямо на него, а это просто невозможно.

Моя голова начала раскачиваться, как у китайского болванчика. Да, Джей был прав, такого просто не могло случиться. Мысль о том, что президент становится мишенью убийц, казалась невероятной. Но то, что мы до сих пор были абсолютно беспомощны, выглядело еще хуже.

— Я понимаю, что такого звонка просто не могло состояться, — обратился я к Джею. — Но продолжайте рассказывать.

— Каждый звонок в Белый Дом проходит через специальный коммутатор, потом особый оператор фиксирует его, что является одной из функций нашей системы разведки. И так всегда происходило с каждым звонком. Кроме этого. Данный звонок миновал всю сложную систему контроля, и никто не может даже предположить, каким образом.

— Но этот звонок, которого не могло быть, смогли хотя бы записать? — с надеждой воззрился я на Грейера.

— Да, разумеется, и копии уже разосланы в штаб ФБР и в «Белл Атлантик» в Уайт-Оук. Чтобы изменить голос, Джилл использовала электронную приставку-фильтр, но, возможно, специалистам удастся идентифицировать его. Сейчас половина лучших специалистов лаборатории «Белл» трудится над этой задачей.

Я снова покачал головой, поскольку, хотя я и слышал о подобных экспериментах, в успех не верил:

— Что же сообщила Джилл?

— Она начала с того, что представилась, сказав: «Привет, это говорит Джилл». Я думаю, это возбудило президента больше, чем утренняя чашка кофе. Потом Джилл спросила: «Господин президент, вы готовы умереть?»

 

Глава 59

Мне нужно было видеть дом. Мне необходимо было осмотреть место, где убили генерала Корнуолла и его сына, прочувствовать все, что касалось убийц и их образа действий.

Мое желание осуществилось, и около девяти я уже оказался в Маклине. Декабрьский день выдался серым и неприветливым. Дом Корнуоллов казался нереальным, застывшим и холодным, когда я входил в его дверь. Внутри тоже было весьма прохладно и оставалось непонятным, то ли семья генерала не ожидала прихода зимы, то ли экономила на отоплении.

Двойное убийство произошло на втором этаже. Генерал и его девятилетний сын лежали лицом вверх на ковре в коридоре.

Как всегда, убийство выглядело расчетливым, хладнокровным и профессионально выполненным. Место преступления смотрелось настолько хрестоматийно, словно кто-то выдернул иллюстрацию из пособия по судебной медицине.

Сотрудники ФБР и медэксперты, количеством около двадцати человек, уже заполнили весь дом.

Как только я приехал, небо потемнело, и хлынул сильный дождь. Полицейские машины и фургоны службы теленовостей включили фары, что придало и без того мрачной картине совсем уже зловещий вид.

Джинн Стерлинг встретила меня в коридоре наверху. Впервые за время нашего знакомства она выглядела потрясенной. Постоянное напряжение начинало сказываться на всех нас. Какие-то люди упорно преследуют президента Соединенных Штатов, и это им удается. При этом они отличаются исключительной жестокостью.

— Какова ваша реакция, Алекс? — хмуро бросила она.

— Моя реакция не облегчит нашей работы. Единственная характерная особенность преступлений Джека и Джилл в том, что они не придерживаются своих же собственных рамок. Только их стихотворные записки являются исключением. И здесь уж точно отсутствует какой бы то ни было сексуальный мотив. К тому же, насколько мне известно, генерал Эйден Корнуолл являлся консерватором, а отнюдь не либералом, как в остальных случаях. Одно это различие может разрушить все умозаключения относительно характеров Джека и Джилл.

Разговаривая с Джинн Стерлинг, я неожиданно подумал о том, что записки от Джека и Джилл можно рассматривать и под другим углом. А вдруг они несут в себе ту информацию, которой нам так не хватает? Специалисты лингвистической лаборатории ФБР ничего особенного в них не обнаружили, но мне на выводы федералов было наплевать. Кто-то из писавших эти стихи, возможно, Джилл, пытался этим что-то сказать… Может быть, в том, что они делают, имелась некая закономерность? Их деятельность была направлена на разрушение, а не на созидание, и вдруг какие-то стихи. Одно с другим не увязывалось. Я был почти что уверен, что эта поэзия должна была что-то означать.

— А какие мысли у вас, Джинн? Появилось что-нибудь новенькое?

Она отрицательно помотала головой, прикусив губу своими большими зубами:

— Ничего.

 

Глава 60

Этот тяжелый день выдался очень длинным и, казалось, что он никогда не кончится. В десять часов вечера я прибыл в офис ФБР на Пенсильвания-авеню. Пока я поднимался в лифте на двенадцатый этаж, моя голова напряженно работала. Городские огни за стеклом мерцали, как маленькие костры. Я думал о том, что поступки Джека и Джилл лишат сегодня сна очень многих людей, в том числе и меня.

Я явился сюда, чтобы прослушать запись утреннего телефонного звонка Джилл президенту. В сложившейся ситуации любые вещественные доказательства становились для меня доступными. Мне было разрешено проникнуть внутрь. В святая святых. Теперь я мог устраивать волнение даже в Белом Доме. И без того лучше всех разбираясь в серийных убийствах, сейчас я имел доступ к любой информации. Я знал решительно все. Для других подобное удовольствие было недосягаемо.

Никаких правил.

Охранник проводил меня в аудиоэлектронную лабораторию на двенадцатом этаже. Там меня уже поджидала настроенная аппаратура со вставленной в нее копией утреннего разговора Джилл. Магнитофон был уже включен.

— Хотя это всего лишь копия, доктор Кросс, но ее вполне достаточно для анализа. — Длинноволосый технический сотрудник ФБР сообщил мне о том, что голос на пленке определенно изменен с помощью специальной электронной приставки. Эксперты считали, что восстановить реальный голос говорившего невозможно. Еще раз Джек и Джилл обвели всех вокруг пальца и тщательно замели следы.

— Я поговорил с одним из специалистов «Белл», который пришел к тому же заключению. Еще два эксперта придерживаются того же мнения, поэтому у меня есть все основания поверить вам.

Сектантского вида техник оставил меня один на один с записью, как мне того хотелось, и удалился. Некоторое время я просто неподвижно сидел в лаборатории и таращился в окно на здание Министерства юстиции, расположенное напротив.

Джилл находилась рядом со мной.

Она должна была поделиться каким-то секретом, какой-то глубоко запрятанной тайной.

Пленка была перемотана, и я нажал на кнопку. Голос, раздавшийся в пустой комнате, даже напугал меня. Джилл заговорила.

— Доброе утро, господин президент. Сегодня 10 декабря, ровно пять часов утра. Не вешайте, пожалуйста, трубку, с вами говорит Джилл. Да, та самая Джилл. Мне необходимо поговорить с вами по касающемуся лично вас вопросу. Мы можем это сделать?

— Ситуацию уже никак нельзя назвать «личной», — послышался из динамика голос президента Бернса. — Почему вы убиваете невинных людей? Почему вы хотите убить меня, Джилл?

— О, здесь имеется очень серьезная причина и, разумеется, вполне удовлетворительное объяснение всем нашим поступкам. Может быть, нам нравится запугивать так называемых «сильных мира сего». Может быть, мы, таким образом, передаем вам небольшое послание от всех «маленьких» людей, которых вы запугали своими командными решениями и всемогущими распоряжениями, спускаемыми сверху. В любом случае, ни одного из тех, кого мы убили, нельзя назвать невиновным, господин президент. Они все заслужили смерть по той или иной причине.

Затем Джилл рассмеялась. Электронный фильтр так исказил этот звук, что смех ее больше напоминал детский.

Я сразу вспомнил сына Эйдена Корнуолла. Чем же это девятилетний мальчик заслужил подобную смерть? В этот момент я всей душой ненавидел Джилл, кем бы она ни была, и какие бы у нее не имелись причины для таких поступков.

Президент ответил ей спокойным ровным голосом:

— Позвольте мне прояснить вам кое-что, Джилл: вам меня не запугать. Скорее, вам самим нужно опасаться. Вам и Джеку. Мы подошли совсем близко. Вам уже не спрятаться. На всей земле для вас не найдется места, где вы бы смогли укрыться. Все кончено.

— Мы, разумеется, будем иметь это в виду. Большое спасибо за предупреждение, это так мило с вашей стороны. А вы запомните вот что: вы уже труп, господин президент. Считайте, что ваша жизнь уже закончилась.

На этом запись обрывалась. Последние слова Джилл произнесла с презрением в голосе.

Джилл-утренний диск-жокей. Джилл-поэтесса. Кто же ты такая, Джилл?

Ваша жизнь уже закончилась. Мне снова захотелось переговорить с президентом Бернсом, прямо сейчас, без отлагательств. Мне нужно было прослушать эту угрожающую сумасшедшую запись вместе с ним, еще раз. Может быть, президенту было известно кое-что еще. Возможно он что-то недоговаривал.

Я проиграл запись еще несколько раз. Не знаю, сколько времени я просидел в лаборатории, глядя из окна на постепенно гаснущие огни города. Где-то там, среди этих домов, находились и Джек с Джилл. Может быть, как раз сейчас они продумывают свой план убийства. Но, может быть, и нет. Вы уже труп, господин президент. Считайте, что ваша жизнь уже закончилась. Зачем им понадобилось предупреждать нас? Зачем предупреждать нас о своих планах и действиях?

 

Глава 61

Хотя часы показывали уже половину одиннадцатого, мне очень хотелось заехать еще в одно место. Я позвонил Джею Грейеру и сообщил, что направляюсь в Белый Дом. Затем я добавил, что хочу встретиться с президентом Бернсом, и попросил Джея устроить мне это свидание.

— Это может подождать до утра, Алекс.

— Нет, Джей, не может. У меня есть пара теорий, и я боюсь, что за ночь они прожгут мне мозги. Мне срочно надо получить некоторую информацию от президента. Если он сам перенесет встречу до утра, то, конечно, я настаивать не стану. Но я прошу вас поговорить с Доном Хамерманом или кто там еще несет за это ответственность. В конце концов, мы ведем расследование убийства и пытаемся предотвратить новое. В любом случае, я выезжаю.

Когда я прибыл в Белый Дом, Дон Хамерман уже ждал меня. Вместе с ним меня встретили главный советник Джон Фэйхи и Джеймс Дауд, генеральный прокурор и личный друг президента Бернса. Все они выглядели расстроенными и весьма напряженными. Видимо, дела в Белом Доме стали совсем плохи.

— О чем вообще идет речь, черт побери? — возмущенно начал Хамерман. Впрочем, меня не удивило такое неприветливое обращение. Я давно подозревал, что этот господин умеет кусаться. Но я видывал и похуже, поэтому ни капли не смутился.

— Если желаете, я могу подождать и до завтра, но моя интуиция подсказывает, что этого делать не следует, — тихо, но достаточно решительно произнес я.

— Вы сначала скажите нам то, что вам хочется передать ему, — вступил в разговор Джеймс Дауд, — а потом мы будем решать, стоит ли ждать утра или нет.

— Боюсь, что моя информация предназначена исключительно для президента. И мне необходимо поговорить с ним наедине, так, как это было в первый раз.

— Господи, да вы просто какой-то самонадеянный сукин сын! — взорвался Хамерман. — Не забывайте, что это именно мы привели вас сюда.

— Тогда вам и винить будет некого, кроме самих себя, — не растерялся я. — Я предупреждал, что буду вести расследование со всей серьезностью, и некоторые мои методы могут прийтись вам не по вкусу. Кстати, президенту я сказал то же самое, так что он в курсе.

Хамерман чуть ли не бегом бросился вон, но уже через пару минут вернулся:

— Он готов встретиться с вами на третьем этаже, но помните, что у вас есть всего несколько минут. Не больше.

— Ну, мы посмотрим, что на этот счет скажет сам господин президент, — ответил я.

 

Глава 62

Мы встретились в солярии, который соединяется с жилыми комнатами на третьем этаже. Это было самое любимое место президента Рейгана. За окнами ярко сияли огни Вашингтона. Я почувствовал себя героем книги «Вся президентская рать».

— Добрый вечер, Алекс. Вы хотели встретиться со мной. — Президент держался спокойно и выглядел бодро. Конечно, я не мог судить о его истинном состоянии. Одет он был по-домашнему: брюки цвета хаки и голубая спортивная рубашка.

— Простите за мое появление, которое причиняет всем столько неудобств и беспокойства.

Президент поднял ладонь, чтобы остановить поток извинений:

— Алекс, вы здесь потому, что мы сами захотели поручить вам это дело. Не думаю, чтобы в мире нашелся еще кто-нибудь, наделенный вашим мужеством. Чем же я могу помочь вам?

Нервное напряжение немного отпустило меня. Но какую помощь я мог требовать от президента? Такой вопрос от президента мечтал услышать бы каждый.

— Весь день я провел в раздумьях над утренним телефонным звонком и убийством в Маклине. Господин президент, я не думаю, что мы располагаем запасом времени. Джек и Джилл дали достаточно ясно это понять. Они нетерпеливы, жестоки и с каждым разом идут на все больший риск. И этими своими качествами они с завидным постоянством тычут нам в лицо при каждом удобном случае.

— Может быть, таким образом они тешат свое второе «я», Алекс?

— Возможно. Хотя больше смахивает на то, что они стараются принизить Вашу власть. Господин президент, я потому настаивал на встрече с глазу на глаз, что наш разговор должен носить конфиденциальный характер. Вы знаете, что мы проверяли всех сотрудников Белого Дома. В этом нам помогала Секретная Служба и, конечно, Дон Хамерман.

Президент улыбнулся:

— Ну, уж Дон-то, конечно.

— Правда, несколько своеобразно. Хотя сторожевой пес есть сторожевой пес. Опираясь на результаты, мы поместили троих сотрудников Белого Дома под наблюдение Секретной Службы. Мы посчитали, что лучше контролировать их, чем увольнять. Оно дополнили список из семидесяти шести человек в Вашингтоне, тоже находящихся под наблюдением.

— У Секретной Службы всегда есть люди, подозреваемые, как носители потенциальной угрозы президенту, — заметил Томас Бернс.

— Да, сэр, но это не более, чем меры предосторожности. Честно говоря, я не слишком уверен, что кто-то из этих троих причастен к происходящему. Все они мужчины, а я больше рассчитывал вычислить Джилл.

Президент помрачнел:

— Хотелось бы мне встретиться с этой Джилл и приватно побеседовать. Ох, как хотелось бы!

Я кивнул. Теперь мы подобрались к самой трудной части нашего разговора:

— Теперь самое щекотливое, сэр. Мне придется говорить с вами о наиболее близких Вам людях.

Томас Бернс ведь подался вперед, и я понял, что мои слова пришлись ему не по нутру.

— Господин президент. Напрашивается вывод, что кто-то, имеющий свободный доступ в Белый Дом, а может быть, и одно из доверенных лиц, замешан в происходящем. Джек и Джилл с легкостью проникают в самое элитное общество, следовательно, они занимают высокие посты. Вот поэтому-то особо приближенные к Вам люди и должны быть проверены, причем тщательно.

Мы оба замолчали, и в солярии повисла гнетущая тишина. Мне казалось, что за дверью стоит Дон Хамерман, в ярости жующий свой шелковый галстук.

Первым заговорил я:

— Я понимаю, что мы коснулись того предмета, о котором Вы не хотели бы распространяться.

— Вот поэтому-то вы и здесь, — вздохнул президент и повторил: — Вот поэтому-то вы и здесь.

— Благодарю Вас. У Вас нет никаких причин не доверять мне, сэр. Как Вы сами сказали, я — человек со стороны. В любом случае я ничего не выигрываю.

Томас Бернс снова вздохнул. Я почувствовал, что мои слова достигли цели. По крайней мере, в этот момент:

— Многим из этих людей я доверяю свою жизнь. Дон Хамерман один из них. Это мой бульдог, как вы верно заметили. Я не совсем уютно чувствую себя с Салливаном или с Томпсоном из Объединенного комитета начальников штабов и даже несколько неуверен в Боувене из ФБР. У меня есть серьезные враги на Уолл-Стрит. Они очень глубоко и мощно проникают в высшие правительственные круги. К тому же организованная преступность слишком обеспокоена программами, которые я провожу в жизнь, а она сейчас стала действительно организованной, как никогда. Я бросил вызов старой, мощной, давно сложившейся гребаной системе. А гребаная система от этого не в восторге. Кеннеди тоже шли по этому пути, особенно Роберт.

После этого сравнения я поймал себя на том, что мне стало тяжело дышать:

— Кто еще, господин президент? Мне нужно знать всех ваших врагов.

— Хелен Гласс в Сенате, например, тоже мой враг… некоторые из консервативно настроенных конгрессменов… я думаю… вице-президент Махони, если не явный враг, то очень близок к этому. Когда я остановился на его кандидатуре, то пошел на компромисс. Его следовало бы сразу уволить, но он притащил за собой на выборы все голоса Флориды и других южных штатов. Я должен был знать, кто за ним стоит, но не стал копаться. Мне постоянно приходится трахаться с этой системой. В этом все и дело, Апекс.

Я слушал президента, позабыв, что нужно дышать. Я не шевелился, так как подобный откровенный разговор поднимал в душе такую муть, что впору было потерять сознание. По выражению его лица мне стало понятно, чего ему стоило выложить сию горькую правду.

— Мы должны установить наблюдение и за ними.

— Сейчас я никак не могу этого допустить, — покачал головой президент. — Никак не могу, Алекс. — Он поднялся со стула. — Кстати, как вашим детям понравились подарки?

Я упрямо мотнул головой, всем своим видом показывая, что не собираюсь менять тему разговора:

— Подумайте о вице-президенте и сенаторе Гласе. Вопрос стоит об убийстве, поэтому не стоит защищать тех, кто может быть в нем замешан. Пожалуйста, господин президент, помогите нам…

— Спокойной ночи, Алекс, — твердо произнес Бернс. В глазах его читалась решимость.

— Спокойной ночи, господин президент.

— Продолжайте свою работу. — Он повернулся и вышел из солярия.

В комнату влетел Дон Хамерман:

— Я провожу вас, — буркнул он с ледяным выражением.

Возможно, и я теперь нажил себе врага в Белом Доме.

 

Глава 63

«Нельзя, Хосе! Не может быть. Не может быть. Этого просто не может быть. Добро пожаловать на информационный канал „Суперхайвей“, где „Сумеречная зона“ пересекается с „Секретными материалами“».

При росте в пять футов один дюйм и весе в двести десять фунтов Мэриэнн Маджо была весьма энергичным человеком. Себя она называла «цензором по непристойностям» интерактивной сети «Продиджи». Ее работа заключалась в защите пользователей информационного канала от избытка пошлости и насилия. Сейчас прямо на ее глазах произошел экстренный случай. В сеть вклинился какой-то хакер.

Этого не могло быть. Она не могла оторвать глаз от экрана.

— Ну, хорошо, сейчас на дворе интерактивный век, так что приготовьтесь, — бормотала она. — Сейчас произойдет крушение поезда.

Мэриэнн действительно работала цензором «IBM» вот уже почти шесть лет. До сих пор самой популярной службой «Продиджи» считалась доска объявлений. Она служила пользователям для обмена информацией. С ее помощью можно было спланировать отпуск, пообщаться с друзьями, даже узнать меню в только что открывшемся ресторане.

Обычно это были вполне безобидные послания, разделенные по интересам, начиная от благотворительной реформы до судебных разбирательств месяца. Но только не такое, которое ей пришлось принимать сейчас. Оно требовало вмешательства цензора, защищающего юные умы от тлетворного воздействия. Ей ничего не оставалось, как, словно старшей сестре, поспешить на помощь глупеньким братишкам.

Начиная с одиннадцати вечера Мэриэнн начала принимать послания от одного из пользователей, живущих в Вашингтоне. Поначалу они носили такой странный характер, что она сама не знала, как с ними поступить. То ли отредактировать, то ли отложить на неопределенное время. В настоящий момент «Продиджи» конкурировало с «Интернетом», который вообще передавал иногда полную чушь и открывал совершенно дикие сайты.

Сперва Мэриэнн думала над тем, знакомы ли правила пользования этому абоненту. Иногда попадались психи, которые влезали в сеть просто ради хоть какого-то общения с людьми. А некоторых устраивал контакт только с ней. Она контролировала их мысли и действия. Она и в самом деле чувствовала себя старшей сестрой.

В первом послании неизвестный просил откровенно ответить пользователей на вопрос, как они относятся к убийствам детей в Вашингтоне. Далее следовало детальное описание этих преступлений. Второй вопрос звучал так: не считаете ли вы, что убийством детей следует уделить больше внимания со стороны полиции, нежели делу Джека и Джилл? Как с моральной, так и с этической точки зрения.

Эти послания Мэриэнн Маджо была вынуждена временно отложить: не из-за их непосредственного содержания, а из-за того, что обращения изобиловали нецензурной руганью.

Когда она поступила подобным образом, последовал настоящий эмоциональный взрыв пользователя в Вашингтоне. Он передал длинную и резкую обличительную речь, в которой в самой грубой форме ругал, на чем свет стоит, «цензурную чуму», совершенно изгадившую «Продиджи». В завершение своей истерики он призывал всех плюнуть на «Продиджи» и воспользоваться услугами ее конкурентов, например «Компью-Серв». Впрочем, может быть, он не знал, что там тоже существует цензура.

Невзирая на такую отповедь, послания повалились на Мэриэнн со все увеличивающейся скоростью. Они стали приходить чаще, чем курсирует челночный рейс «Вашингтон-Нью-Йорк». В одном из них предлагалось «выгнать в задницу тупого некомпетентного цензора». Мэриэнн ничего не оставалось, как приступить к своим прямым обязанностям.

В другом сообщении слово, обозначающее половой акт, повторялось одиннадцать раз в двух абзацах.

Затем матерщина уступила место различным обвинениям в адрес «Продиджи». А потом произошло нечто: в 1:15 ночи адресат из Вашингтона взял на себя вину за жестокие убийства школьников.

Он объявил себя преступником и заявлял, что с помощью «Продиджи», готов предъявить любые доказательства.

«Старшая Сестра» немедленно удалила это послание из сети и тут же связалась со своим инспектором в Нью-Йорке. К тому времени, когда ее босс приехал и привез кофе на двоих, все ее жирное тело тряслось, словно кусок желе. Черный кофе? Для того, чтобы прийти в себя, Мэриэнн нуждалась в хорошей выпивке и паре пицц.

Тут же на экране появилось новое послание от абонента в Вашингтоне. Теперь он выражался вполне корректно, но был очень зол и, казалось, находился на грани помешательства. В своем сообщении он с дотошностью перечислял все кровавые подробности убийства чернокожего школьника, которые, как он заявлял «известны только полиции Вашингтона».

— Господи, Мэриэнн, что это за ужас? — поразился инспектор. — И что, все послания в том же духе?

— В основном да, Джонни, — кивнула «Старшая Сестра». — Правда, теперь он выражается прилично, но продолжает сохранять свои замашки вампира.

А послание тем временем продолжало разворачиваться перед их глазами. Судя по подробностям, это передавал действительно убийца ребенка в Гарфилдском парке. Он заявлял, что использовал отпиленную бейсбольную биту, обмотанную электрическим проводом. Также он добавил, что ударил ребенка по голове двадцать три раза, объяснив, что специально считал удары.

— Прекрати этот кошмар немедленно. Заблокируй ему доступ! — последовало решение инспектора.

Потом инспектора посетила более рациональная мысль: немедленно поставить в известность вашингтонскую полицию о подозрительном клиенте. Ни инспектор, ни Мэриэнн ничего не знали об убийствах, но сообщения звучали настолько реально, что у них просто не было другого выхода.

В половине второго ночи инспектор «Продиджи» связалась с детективом в Вашингтоне, записав на всякий случай его звание и имя, чтобы внести данные в журнал происшествий. Имя детектива было Джон Сэмпсон.

 

Глава 64

Я лег спать уже в час ночи. Нана разбудила меня без четверти пять. Сначала я услышал, как ее тапочки зашаркали по паркету нашего непокрытого коврами пола в спальне, а затем она зашептала прямо у меня над ухом. Мне вдруг показалось, что я вернулся в детство:

— Алекс! Алекс! Ты проснулся?

— М-м-м… Ну, теперь уж точно проснулся.

— Там, внизу, сидит твой дружок. Он поедает бекон с помидорами прямо из кастрюли, словно сегодня наступит конец света, и ему об этом известно заранее. Кстати, ты рискуешь остаться без завтрака.

Я еле сдержался, чтобы не застонать. Пару раз моргнув и, чувствуя, как распухли мои глаза от бессонных ночей, я, сглотнув, осознал, что вдобавок болит и горло.

— Сэмпсон пришел? — наконец, хрипло выдавил я.

— Да, и он говорит, что они вышли на след убийцы детей. Неплохое начало дня, как ты считаешь?

Она явно насмехалась надо мной. Впрочем, так было всегда. На часах еще нет пяти, а бабуля уже вонзила свой ржавый нож прямо мне в спину.

— Уже встаю, — прохрипел я. — Хотя все это мне не очень нравится.

Менее чем через двадцать минут после этого мы с Сэмпсоном уже подъезжали в кирпичному дому на Сьюард-сквер. Джон заявил, что мое присутствие просто необходимо. Возле своих автомобилей нас поджидали Рэйким Пауэлл и еще один белый детектив по имени Честер Муллинс, в нелепой старинной шляпе с плоской тульей и загнутыми кверху полями. Оба полицейских выглядели весьма напряженными.

Дом находился возле парка Сьюард-сквер, всего в полутора милях от школы Соджорнер Трут. Очевидно, Муллинс курировал именно этот участок.

— Вон тот белый, колониального стиля дом, что на углу, — пояснил Рэйким, указывая в сторону большого светлого здания в квартале от нас. — Да, ребята, люблю я работать в таких дорогих районах. Чувствуете запах свежих роз?

— Это жидкость для мытья окон, — поправил я.

— Я эти запахи с детства путаю, — рассмеялся Рэйким, и его напарник Честер присоединился к веселью.

— А вон в том доме наверняка обитает семья Партридж, — поддержал Сэмпсон шутливое настроение коллег, но тут же посерьезнел. — Да, места здесь красивые, но расслабляться нельзя. Не исключено, что за симпатичным фасадом нас поджидает маньяк-убийца. Все поняли?

Затем он повернулся ко мне:

— Что ты думаешь обо всем этом, Шоколадка? Что подсказывает твоя интуиция? Каковы предчувствия?

Пока мы ехали к Сьюард-сквер, Сэмпсон уже поделился со мной тем, что он узнал. Полковник Франклин Мур, один из абонентов интерактивной сети «Продиджи», посылал сообщения относительно убийств школьников. Он знал такие подробности, которые могли быть известны только полиции или же самому убийце. Похоже, это и был наш психопат.

— То, что я услышал от тебя, мистер Джон, мне совсем не нравится. Судя по исполнению преступлений, он, хотя и находился в ярости, но соблюдал определенную осторожность. А теперь, словно ему понадобилась помощь, он чуть ли не приглашает нас к себе в гости. Это не укладывается в голове и, поэтому, мне не по нутру. Вот, что мне подсказывает моя интуиция, напарник.

— Я думал над тем же самым, — признался Сэмпсон, продолжая наблюдать за домом. — В любом случае, мы приехали на место, и остается узнать, зачем он нас вызвал, и чем хочет нас удивить.

— Уж, надеюсь, что не расчлененными трупами, — фыркнул Рэйким Пауэлл и нахмурился. — Только не в пять утра, да еще в понедельник. И никаких спрятанных в доме останков детей!

— Алекс и я блокируем заднюю дверь, — начал распоряжаться Джон, обращаясь к Рэйкиму, — а вы с Попеем Дойлем идете в лоб. И приглядывайте за гаражом. Если это действительно дом убийцы, лучше быть готовым ко всяким неожиданностям. Все проснулись? Не спать!

Рэйким и его напарник в старинной шляпе одновременно кивнули.

— Бодры и свежи, как огурчики! — с фальшивым энтузиазмом отозвался Пауэлл.

— Мы вас прикроем, детективы, — наконец-то открыл рот Честер Муллинс.

Сэмпсон одобрительно хмыкнул:

— Рассвет еще не занялся, так что, может быть, он еще дремлет в своем гробу.

Было двадцать минут шестого, и сердце мое бешено колотилось, несмотря на то, что я встречал самых разных человеческих монстров и не нуждался в дополнительной практике в этой области.

— Я что, приехал сюда любоваться твоей задницей? — обратился я к Человеку-горе, когда мы подходили к большому дому, возвышавшемуся на углу.

— Вот именно, Шоколадка. Ни к чему рисковать, ведь ты единственный, кто обладает «магическим прикосновением», когда дело касается разного рода психов, — заявил Сэмпсон, шагая впереди и даже не глядя в мою сторону.

— Ну, спасибо и на этом, — пробормотал я. В моей голове сильно шумело, как будто я побывал у стоматолога и надышался эфиром. Мне очень не хотелось встречаться с очередным психопатом, а особенно, принимая во внимание тот факт, что наш ненормальный — полковник Франклин Мур.

Мы прошли по заболоченной лужайке, ведущей к длинной террасе, решетка которой была увита плющом.

На кухне я заметил мужчину и женщину. Видимо, эта пара вставала очень рано.

— Надо полагать, это супруги Мур, — тихо произнес Сэмпсон.

Мужчина что-то ел, нагнувшись над столом. Присмотревшись, я увидел коробку клубничного печенья, пакет молока и свежий номер «Вашингтон Пост».

— Вылитое семейство Партридж, — прошептал я на ухо Джону. — Ох, не нравится мне это. Слишком уж все просто.

— Маньяк-убийца, чего ж ты хочешь, — процедил Сэмпсон сквозь ослепительно белые зубы. — И пусть тебя не усыпляет это идиллическое семейное утречко. Только полный психопат может жрать спозаранку подобное дерьмо.

— Хрен они меня усыпят!

— Тогда вперед. Пора снова становиться невоспетыми героями.

Мы низко пригнулись, чтобы незамеченными миновать кухонные окна, что, учитывая наш рост, было непростой задачей. Зато мужчина и женщина нас не видели, как, впрочем, и мы их.

Сэмпсон ухватился за дверную ручку и плавно повернул ее.

 

Глава 65

Задняя дверь в дом Муров оказалась незапертой, и Джон толкнул ее. Вдвоем мы ворвались на уютную кухню, пропитанную ароматом поджаренных тостов и кофе. Окна кухни выходили прямо на Капитолийский Холм. Все здесь выглядело очень пристойно, не исключая и самой четы Муров, но нас с Сэмпсоном подобная спокойная обстановка одурачить не могла. Мы встречались и не с таким в домах других ненормальных.

— Руки за голову! Оба! Спокойно и без резких движений! — рявкнул Сэмпсон изумленной супружеской паре.

Мы оба направили свои «глоки» на полковника Мура. Однако, вид мистера Мура не таил в себе никакой угрозы. Напротив, это был лысый и худосочный коротышка в очках. Хотя он был одет в повседневную армейскую форму, она отнюдь не добавляла ему мужественности.

— Мы детективы городской полиции, — представил нас обоих Сэмпсон.

Муры пребывали в шоке, но мне не в чем было их обвинить. Такая парочка, как я и Джон, всегда производила потрясающее впечатление, особенно при критических обстоятельствах. Сложившиеся же сейчас обстоятельства именно такими и являлись.

— Произошла какая-то жуткая и нелепая ошибка, — выдавил, наконец, полковник Мур. — Я полковник Франклин Мур, а это моя жена, Конни Мур. Наш адрес: Сьюард-сквер, дом 418, северный район. — Он медленно и внятно выговаривал каждое слово. — Опустите оружие, офицеры. Вы явно попали не в тот дом.

— Мы попали именно в тот дом, — сказал я полковнику, а про себя подумал: «И пришли сюда, чтобы поговорить с тобой о твоих посланиях. Ты либо псих, либо убийца».

— А нам и нужен полковник Франклин Мур, — вставил Сэмпсон. Ни он, ни я ни на миллиметр не изменили положение оружия.

Однако полковник Мур продолжал держаться очень спокойно, что сразу же меня насторожило. В голове раздались тревожные сигналы.

— Не могли бы вы объяснить, что происходит? И побыстрей, пожалуйста. Дело в том, что ни меня, ни мою жену никогда ни в чем не обвиняли. Даже дорожная полиция не имела к нам претензий. — Полковник переводил взгляд с меня на Сэмпсона, так как не мог определить, кто из нас старший.

— Вы являетесь абонентом сети «Продиджи», полковник? — Вопрос звучал по-идиотски, под стать сложившейся ситуации.

Полковник переглянулся с женой, а потом удивленно пояснил:

— Да, но это было сделано для нашего сына Самнера. У нас с женой хватает хлопот и без компьютерных игр. Тем более, что я в них ничего не понимаю, да и не стремлюсь понимать.

— Сколько лет вашему сыну? — поинтересовался я.

— А какое это имеет значение? Ну, предположим, тринадцать. Он учится в девятом классе школы Теодора Рузвельта. Он примерный ученик и послушный сын. Объясните же, наконец, что происходит, и что привело вас сюда.

— Где Самнер сейчас? — тихим и угрожающим голосом осведомился Сэмпсон.

Не исключено, что юный Самнер сейчас находился в доме. Возможно, что в данный момент убийца детей школы Соджорнер Трут подслушивал нас.

— Обычно он просыпается на полчаса позже нас. Школьный автобус приезжает в половине седьмого. Может быть, вы все-таки объясните, что случилось?

— Нам придется побеседовать с вашим сыном, полковник Мур, — решительно сказал я.

— Вам бы лучше… — начал было Мур, но Сэмпсон перебил его:

— Нет, нам бы «не лучше», а немедленно увидеть вашего сына. Мы находимся здесь, расследуя убийство, полковник. Недавно были убиты двое детей, и ваш сын может оказаться замешанным в этом преступлении. Нам нужно срочно его видеть.

— О Господи, Фрэнк! — подала голос жена полковника, и я вспомнил, что ее зовут Конни. — Это невозможно. Самнер не способен совершить подобное.

Сейчас полковник Мур выглядел еще более ошарашенным, чем тогда, когда мы ворвались в его дом. Однако он ловил каждое наше слово.

— Я провожу вас в его комнату, только, пожалуйста, спрячьте оружие.

— Боюсь, что мы не можем этого сделать, — возразил я. Полковник, казалось, сейчас запаникует. А что касалось его жены, то я даже боялся смотреть в ее сторону.

— Итак, сейчас вы проводите нас в спальню мальчика, — повторил Сэмпсон. — Мы войдем туда тихо. Это в интересах самого Самнера. Вы, надеюсь, поняли меня?

Полковник Мур медленно кивнул. На лице его застыло опустошенное грустное выражение.

— Франк? — жалобно простонала побледневшая миссис Мур.

Выстроившись в шеренгу, мы поднялись наверх: сначала я, за мной полковник, а позади Сэмпсон. Я до сих пор не мог воспринимать полковника как подозреваемого, как убийцу и психопата.

— В которой из комнат ваш сын? — чуть слышным шепотом спросил Джон, последний воин-масаи, занимающийся расследованием убийств в Вашингтоне.

— Вторая дверь налево, — так же тихо ответил полковник. — Но, клянусь вам, что Самнер ни в чем не виноват. Ему всего тринадцать лет, и он первый ученик в классе.

— В двери есть замок? — поинтересовался я.

— Нет… По-моему, нет… Может быть, крючок. Я не помню. Но он очень хороший мальчик, детектив.

Мы с Сэмпсоном заняли позицию по обе стороны закрытой двери. Мы прекрасно понимали, что в этот момент преступник мог поджидать нас изнутри. Не исключено, что их «хороший» мальчик и есть убийца. Причем дважды. Полковник Мур и его жена могли ни о чем и не догадываться.

Тринадцать лет. Это меня немного ошеломило. Мог ли тринадцатилетний подросток совершить два столь жестоких убийства? Тогда становился понятен непрофессионализм. Но подобные ярость, жестокость и ненависть?

Он хороший мальчик, детектив.

У двери не оказалось ни замка, ни крючка. А вот и мы, а вот и мы! Я и Сэмпсон вломились в спальню с пистолетами наготове.

Комната представляла собой обычное логово тинэйджера, только поражало обилие компьютеров и аудиоаппаратуры. В открытом шкафу висела серая кадетская форма. Кто-то порезал ее на полоски!

Самого Самнера Мура в спальне не оказалось. Нет, в то утро он не воспользовался дополнительным получасом сна.

Комната была пуста.

На смятых простынях на самом видном месте лежала отпечатанная на машинке записка.

В ней было всего два слова: «НИКТО исчез».

— Что это? — недоуменно пробормотал полковник, прочитав ее. — Что происходит? Может мне кто-нибудь объяснить?

Мне показалось, что до меня дошел смысл написанного. Самнер Мур ощущал себя никем, ничтожеством. И вот теперь он сообщал, что это ничтожество исчезло.

Но запиской дело не ограничилось. Рядом лежало нечто, предназначенное для первого, кто зайдет в комнату. Это была кофточка Шанел Грин, считавшаяся пропавшей. Голубая ткань побурела от крови.

Тринадцатилетний мальчик разгуливал убийцей детишек из школы Соджорнер Трут. И сейчас он оказался на свободе где-то в Вашингтоне.

НИКТО исчез.

 

Глава 66

Убийца детей из школы Соджорнер Трут бесцельно продвигался вперед по М-стрит, на ходу внимательно читая «Вашингтон Пост», перелистывая страницу за страницей, в надежде отыскать заметку о себе. Может быть, он уже стал знаменитостью? Все утро он занимался попрошайничеством, и ему удалось собрать девять долларов. Жизнь прекрасна!

Он развернул газету во весь лист, и поэтому не видел, куда идет. В результате его продвижение сопровождалось неожиданными столкновениями с разными идиотами-прохожими. В «Пост» он нашел целую кучу рассказов о Джеке и Джилл, и ни слова о нем самом. Ни единого слова! Что за дерьмо эти поганые газеты! Они нагло врали в лицо, а ведь все вокруг привыкли им верить!

Неожиданно ему стало так плохо, что хотелось лечь прямо вот тут, на тротуаре, и заплакать. Ему не надо было убивать этих детей. Может быть, он и не убил бы их, если бы не прекратил принимать свое лекарство, депакот. Но от этих таблеток он становился полусонным, словно одурманенным, и убийца ненавидел их, как самую последнюю отраву.

И вот теперь его жизнь вся перевернулась с ног на голову. Пришлось даже убежать из дома. Жизнь закончилась прежде, чем успела по-настоящему начаться.

Он оказался на улице, и теперь ему надо было думать, как выжить. НИКТО остался один. И никто не сможет остановить этого НИКОГО.

Он снова пришел посмотреть на школу Соджорнер Трут. Ведь именно сюда ходил сынишка этого Алекса Кросса. А поганец-детектив совсем не думал об убийце. Ему было на него наплевать. Он даже не соизволил прийти в школу Рузвельта вместе с Сэмпсоном. Кросс презирал убийцу, он просто игнорировал его!

Приближался полдень, и преступник решил постоять немного возле школы. Просто подойти к тому месту у забора, где был обнаружен труп Шанел Грин. Туда, куда он специально перетащил маленькое мертвое тело. Может быть, настала пора испытать судьбу. А заодно проверить, есть ли Бог на небесах.

Сейчас в голове убийцы громко играл рок-н-ролл. Одна песня за другой, не переставая. Звучала музыка «Наин Инч Нэйлз», потом «Грин Дэй» и «Оазис».

Ему с трудом удавалось владеть собой. Убийца почувствовал, что находится на грани отчаяния.

Господи, он же пришел сюда всего на пару минут. А сколько же времени прошло в действительности?

Сколько он уже стоит вот тут, не двигаясь, на одном месте?!

Дела пошли совсем худо. Или, наоборот, начали поправляться? Может быть, стоит проглотить таблетку депакота? Тогда он наверняка смог бы вернуться куда-нибудь поближе, например, в солнечную систему.

Неожиданно он заметил черную сучку-амазонку, приближающуюся к нему. Женщина шла быстро и уверенно, так, что ему не оставалось времени избежать этого урагана.

Он сразу же узнал ее. Это всесильный и всемогущий директор школы Соджорнер Трут. Она заметила его издалека, и теперь надвигалась с явной целью оскорбить или унизить. Господи, как же он не догадался надеть для этого случая рубашку с надписью «Не боюсь». Ты нацелилась на меня, а я тогда нацелюсь на тебя. Не советую ко мне приставать, подружка!

Она начала кричать на него повышенным тоном:

— Где твоя школа? Почему ты не на занятиях? Здесь нельзя стоять! — Она кричала на ходу, приближаясь к нему фут за футом.

Да пошла ты, черномазая сука! Занимайся своими делами и не лезь ко мне! Ты вообще-то представляешь себе, кто я такой? И ты… посмела… разговаривать… со мной?

— Эй, мистер, вы меня слышите? Вы оглохли или как? У нас здесь зона, свободная от наркотиков, поэтому я попрошу вас удалиться. Здесь запрещено слоняться без дела и попрошайничать. Немедленно уходите. Да-да, это я вам говорю, вам, который в рваной старой куртке. Уходите отсюда! Немедленно!

— Чтоб тебе провалиться, засранка! Я уйду отсюда, как только мне станет хоть чуточку получше. Поняла?

Она подошла совсем близко. Какая же она большая! Куда больше, чем он сам.

— Уходите отсюда. Мне не нужны никакие объяснения. Вы меня слышали? И побыстрее.

Черт! Он пошел прочь, не предоставив ей удовольствия ругаться дальше. Пройдя квартал, он оглянулся и увидел, что детишки высыпали на обеденный перерыв во двор, огороженный довольно высоким забором. Правда, безопасности эта ограда никакой не создавала. «Вы меня все равно никуда не прогоните! — упорно повторял про себя убийца. — Никуда!»

Он принялся искать глазами сына Кросса. Ага, вот он. Чудный мальчик. Высоковат для своего возраста. Просто красавчик, да? Деймон вроде бы. Да, Деймон.

Директор все еще стояла рядом с детьми и пялилась на убийцу. Ох, как вытаращилась! Миссис Джонсон. Он вспомнил, как ее зовут.

Ну что ж, она может считать себя трупом. Она уже в прошлом. Все. Была и нету. Все в прошедшем времени. Как и сама эта поганая школа Соджорнер Трут. Бывшие рабы и бывшие аболиционисты. «Все они были и сплыли», — немного успокоился убийца и ускорил шаг. У него было много других дел, он не мог просто так шляться и тратить свое драгоценное время. Он был очень важной особой. Он что-то значил.

Радость, радость. Счастье, счастье.

— Если вы верите в это, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, а, скорее, разговаривая с неведомыми голосами внутри собственной головы, — тогда вы самые настоящие психи. Вы самые настоящие психи. Чокнутые. Потому что я несчастлив. И не бывает в жизни никакой радости.

Завернув за угол, он сразу увидел полицейскую машину, направляющуюся в сторону школы. Пора отсюда убираться подобру-поздорову. Но вы подождите. Он еще вернется!

 

Глава 67

На следующий день я собрал вместе все материалы, накопленные у меня относительно дела Джека и Джилл. Я снова отправлялся в Лэнгли, штат Вирджиния. На этот раз я ехал в тишине, не включая музыку, а только прислушиваясь к мерному шуршанию шин по асфальту. Джинн Стерлинг попросила показать все имеющиеся у меня файлы и хотела узнать мое мнение по поводу нашего общего дела. Она звонила мне, наверное, пять или шесть раз, и в знак благодарности обещала поделиться некоторыми своими собственными соображениями. Вы покажете мне свои документы, а я — свои. В этом был некоторый смысл.

Молодая женщина лет двадцати с небольшим, сотрудница ЦРУ с короткой военной стрижкой, провела меня в просторный конференц-зал на седьмом этаже. Комнату освещали многочисленные лампы, и она показалась мне роскошным залом по сравнению с моей затхлой каморкой в подвале Белого Дома. Сейчас я почувствовал себя, как мышь, выбравшаяся из норы. Говоря о Белом Доме, я еще не слышал от Секретной Службы никакой информации о том, что у них имеются планы начать проверку потенциальных врагов президента, занимающих высокие посты. Я решил поднять этот вопрос сразу же по возвращении в Вашингтон.

— В ясные дни отсюда даже был когда-то виден памятник Вашингтону, — сообщила Джинн Стерлинг, неожиданно возникнув позади меня. — Но это было давно. Сейчас воздух в округе Фэрфакс просто ужасен. Ну, и каково ваше мнение по поводу наших элитных убийц, Алекс? После того, как вы изучили все материалы? Вы шокированы? Удивлены? Или вам все это порядком надоело?

Понемногу я начинал привыкать к этой «скоростной» женщине, умеющей задать за пять секунд с полдюжины вопросов. Могу представить себе, что испытывали ее ученики, когда она, будучи профессорам, читала им лекции.

— Первая реакция такова, что нам потребуется, как минимум, несколько недель, чтобы проанализировать вероятность вашей теории. Иначе мы никак не узнаем, является ли один из ваших бывших агентов убийцей-маньяком. А тем более Джеком.

— Ну что ж, с этим трудно не согласиться, — кивнула она. — Но давайте представим, что мы ужмем наше время до 24 часов, но зато полноценных, потому что больше времени нам никто не даст, да у нас его просто и нет. Что тогда? Может быть, какие-то отдельные люди вызвали у вас подозрение? Что-нибудь необычное? Ну, так как, Алекс?

Я показал ей три пальца. Да, у меня было три таких кандидатуры.

Она широко улыбнулась. Я поддержал ее. Надо научиться смеяться над любым безумием, иначе оно может так сильно вцепиться в ваш мозг, что потом будет трудно от него отделаться.

— Ну, хорошо. Просто замечательно. Вот это я и хотела от вас услышать. Только пока что ничего не говорите. Я попробую догадаться сама, хорошо? — Она не стала ждать моего ответа, а тут же продолжила: — Это Джефри Дэйли, Ховард Кэменс и Кевин Хокинс.

— Интересно, — не мог не удивиться я. — Это уже кое о чем говорит. Я думаю, нам стоит начать с обсуждения того имени, которое вы угадали. Расскажите-ка мне о Кевине Хокинсе.

 

Глава 68

Примерно в течение двадцати минут Джинн Стерлинг говорила о Кевине Хокинсе:

— Я думаю, вам будет приятно услышать, что Кевин Хокинс уже находится под нашим наблюдением, — добавила она, когда мы спускались на бесшумном скоростном лифте в подвал, где в подземном гараже стояли наши машины.

— Ну вот, видите, выходит, моя помощь вам вовсе не нужна, — сказал я бодрым голосом. Меня действительно искренне радовал любой, даже мало-мальский прогресс в нашем деле. По-моему, впервые за последние дни я почувствовал, как у меня улучшается настроение.

— Да-да, именно так, Алекс. Мы не стали вызывать его сюда, потому что никаких конкретных обвинений мы ему предъявить не можем. Это, к сожалению, только наши личные, пусть и небезосновательные, но все же подозрения. Подозрения и еще, может быть, острая необходимость побыстрее отыскать преступника. Давайте не забывать и об этом. Вы тоже стали излишне подозрительны, сознайтесь.

— Пожалуй, это единственное, чем я располагаю в настоящее время, — напомнил я. — Своими подозрениями.

— Иногда этого бывает достаточно. Поскольку иного выхода просто не наблюдается.

Лифт остановился, и мы очутились в небольшом гараже для личного транспорта под комплексом ЦРУ в Лэнгли. В основном здесь стояли автомобили популярных марок: было много «таурусов», но присутствовали и гоночные, настоящие спортивные красавцы: «мустанги», «биммеры», «вайперы». Эти машины вполне соответствовали характеру служащих здесь людей.

— Я думаю, нам стоит поехать на двух машинах, — предложила Джинн, и я не мог с ней не согласиться. — После того, как мы все закончим, я вернусь сюда, а вы отправитесь в Вашингтон. Хокинс сейчас гостит у сестры в Силвер-Спринг. Он сейчас дома. Добираться нам туда где-то с полчаса, не больше.

— Вы собираетесь ехать к нему прямо сейчас? — спросил я, потому что ничего другого из ее речи следовать не могло.

— Думаю, это будет вовсе не лишним, — кивнула Джинн. — Ну, мы просто немного поболтаем, если можно так выразиться.

Я направился к своей машине, а она — к своему фургону.

— Не забывайте, что человек, к которому мы едем — профессиональный убийца, — крикнул я ей вдогонку.

— Из того, что я знаю о нем, можно заключить, что он самый лучший, — крикнула она в ответ, и эхо запрыгало по гаражу, отражаясь от бетона и металла. — Правда, забавно?

— А у него есть алиби на то время, когда Джеком и Джилл были совершены убийства?

— Понятия не имею. Вот мы его и расспросим.

Мы расселись по машинам и завели моторы. Джинн Стерлинг не относилась к белоручкам-бюрократам. Она не боялась испачкаться, как не боялась испачкать и меня. Итак, нам предстояла встреча с еще одним «призраком». Был ли он Джеком? Неужели все так просто? Хотя, чего только не происходит на белом свете!

Дорога до дома сестры Хокинса в Силвер-Спринг, штат Мэриленд, действительно заняла около получаса. Цены на дома здесь были здорово завышены, хотя район предназначался для людей среднего достатка. Уж, не знаю, что можно считать «средним достатком», уверен только, что я к этому разряду населения не отношусь.

Джинн припарковала свой «вольво» рядом с черным «линкольном» неподалеку от дома сестры Хокинса. Опустив стекло, она переговорила о чем-то с сидящими в машине агентами. «Видимо, это кто-то из команды наблюдения, — догадался я. — А может быть, она узнает у посторонних людей, не здесь ли случайно прячется убийца». Это показалось мне настолько забавным, что я рассмеялся. Надо заметить, что в последнее время я почти не смеюсь.

Неожиданно из дома напротив вышел мужчина. Я сразу узнал Кевина Хокинса, так как я хорошо запомнил его фотографию в компьютерных файлах. Без сомнения, это был он.

Он бросил быстрый взгляд по сторонам и, видимо, сразу заметил нас, так как кинулся бежать. В несколько секунд он оказался у подъезда, где стоял «Харлей-Дэвидсон» и прыгнул в седло.

— Джинн! — закричал я, одновременно запуская двигатель.

Я рванул вдогонку за мотоциклом. А может быть, и за Джеком.

 

Глава 69

Первое, что сделал Хокинс, — бросил мотоцикл вбок и свернул на покрытую инеем лужайку между двумя домами. Потом он промчался мимо соседних домов, рядом с одним из которых виднелся бассейн, прикрытый на зиму нежно-голубым брезентом.

Я погнал свой старый «порше» по тому же пути, что и Хокинс. На мое счастье, последнее время стояла холодная погода, и земля была твердой. Интересно, видел ли кто-нибудь из окон мотоцикл и машину, выписывающих петли по их задним дворам.

«Харлей» резко принял вправо и помчался по дороге. Я следовал за ним. «Порше» прыгал по ухабам, как козел, а один раз даже со скрежетом зацепился днищем за какой-то бугор. После одного из прыжков моя машина так резко ударилась о дорогу, что я воткнулся головой в крышу.

Когда мы приближались к перекрестку, я увидел, что в гонку включились «вольво» и «линкольн». Несколько местных ребятишек, несмотря на мерзкую погоду игравших в футбол, разинули рты, с удовольствием наблюдая настоящую полицейскую погоню, развернувшуюся на улицах их тихого городка.

Я извлек свой «глок» и опустил стекло. Однако стрелять я не собирался, если только Кевин не возьмет инициативу в свои руки. Пока никто его ни в чем не обвинял, и мы даже не располагали ордером на арест. Какого черта тогда он убегает? Отсюда следует вывод, что какое-то преступление он все же совершил.

Хокинс наклонил «Харлей», вписываясь в крутой поворот, и видимо, переключился на четвертую передачу. Мне вспомнилась моя другая жизнь, в которой я тоже с удовольствием ездил на мотоцикле. Это удивительное чувство маневренности и скорости, от которой кожа натягивается на черепе! Я вспомнил Джеззи Фленнаган и ее мотоцикл.

«Харлей» утробно взревел перед подъемом и взлетел на него, словно ракета.

Я пытался не отставать от него, и пока это выходило у меня очень прилично. Удивительно, но «вольво» и «линкольн» тоже держались за мной, как привязанные. Разыгравшаяся погоня казалась полным безумием, словно весь пригород рехнулся.

Неужели впереди меня Джек?

Неужели Кевин Хокинс — это Джек?

Я видел, как он прилег на мотоцикле, обеспечивая себе большую обтекаемость. Было видно, что этому парню опыта не занимать. Интересно, чему еще обучают профессиональных убийц?

Видимо, Хокинс еще поддал скорости, и летел теперь по узкой дороге, делая девяносто миль в час, наплевав на знаки, предписывающие ограничение скорости тридцатью пятью милями.

И тут впереди показалась куча транспорта!

Наше вечное несчастье превратилось вдруг в неожиданный подарок.

Пробка!

Несколько легковушек и фургонов, отчаявшись, развернулись и ехали обратно. Оттуда, куда сейчас мчались мы.

В боковом проезде оранжевый школьный микроавтобус высаживал стайку школьников, как обычно делал в это время.

Но Хокинс не сбавил скорости. Он направил мотоцикл по двойной разделительной полосе, даже не думая притормозить.

Я понял, что он задумал.

Хокинс хотел проскользнуть в узкую щель между двумя потоками транспорта.

Я громко выругался, начиная притормаживать. Но я тоже знал, как поступить.

Свернув с дороги, я поехал по обочине. Какая-то женщина в черной куртке и джинсах что-то прокричала мне вслед, угрожающе размахивая лопатой для уборки снега со своего крыльца.

Я направлялся туда, где основная дорога описывала петлю и пересекалась с ответвлением, забитым транспортом.

Джинн Стерлинг и «линкольн», не отставая, следовали за мной. Хаос и безумие в Силвер-Спринг продолжались.

Действительно ли впереди Джек? Неужели мы сейчас схватим знаменитого убийцу?

У меня теплилась вполне обоснованная надежда: между нами оставалось не более ста ярдов.

Я не сводил глаз с подпрыгивающего впереди мотоцикла, как вдруг тот накренился и завалился набок!

Из-под «Харлея» брызнул целый сноп ярко-оранжевых и белых искр. Несколько детей еще переходили улицу и оказались между привезшим их автобусом и потоком транспорта.

И в этот момент Хокинс свалился!

Он сделал это намеренно, чтобы не подмять детей!

Тело Хокинса распласталось на дороге.

Мог ли этот человек быть Джеком?

А если нет, то, ради всего святого, кто он такой?

Я выскочил из машины и, сжимая «глок», бросился к месту аварии. Я оскальзывался на льду, вяз в снегу, но не сбавлял скорости.

Джинн Стерлинг и оба агента бросились следом, но из-за погодных условий конкурировать со мной в скорости не могли. Они отстали, и я оказался без прикрытия.

Кевину Хокинсу удалось-таки приподняться. Он увидел нас и оружие в наших руках.

Тогда он сам вытащил свой пистолет, но стрелять не стал, так как находился всего в нескольких футах от школьного автобуса и детей.

Поднявшись на ноги, он рванулся в сторону «камаро» с откидным верхом, который стоял в самой голове пробки.

Что он задумал, черт возьми?

Я видел, как он что-то кричит водителю спортивного автомобиля. Затем — бах! — он выстрелил прямо в окно.

Хокинс рванул дверцу на себя, и тело водителя вывалилось на дорогу.

Господи, он пристрелил водителя! Просто взял и убил.

Я видел все это своими глазами, но отказывался верить.

Хокинс запрыгнул в машину и уехал. Для того, чтобы воспользоваться «камаро», он убил человека, хотя несколько секунд назад рисковал собственной жизнью, чтобы не погубить невинных детей.

Никаких правил… или, скорее, какие-то собственные правила.

Я остановился и беспомощно стоял посреди дороги в Силвер-Спринг. Неужели только что мы были близки к поимке Джека? Неужели все было почти что кончено?

 

Глава 70

Когда в половине двенадцатого я вернулся домой, бабуля Нана еще не спала. И с ней был Сэмпсон.

Увидев их, я почувствовал, как адреналин хлынул в кровь. Оба они выглядели намного хуже меня, хотя я пережил очень трудный день.

Видимо, что-то случилось. Что-то произошло в нашем доме. Я мог сказать это сразу, так как Нана и Сэмпсон не имеют привычки встречаться так поздно.

— Что происходит? Что случилось? — забеспокоился я, проходя на кухню. Живот начали сжимать спазмы. Нана и Джон сидели за маленьким столом и беседовали, но я сразу понял, что они что-то скрывают.

— В чем дело? — продолжал допытываться я. — Что, черт возьми, тут происходит?

— Сегодня вечером кто-то постоянно названивал сюда, Алекс. Но когда я снимала трубку, кроме гудков отбоя ничего не было слышно, — пояснила бабуля, когда я уселся рядом с ней и Сэмпсоном.

— Почему же ты не позвонила мне сразу? — спросил я твердо, но ласково. — У тебя же есть номер моего бипера. Именно для этого он и предназначен, Нана.

— Я позвонила Джону. Ты ведь защищаешь президента и его семью, а потому очень занят.

Я проигнорировал язвительные интонации, прозвучавшие в ее голосе. Сейчас я не был расположен к пикировке:

— Так звонивший ничего не сказал? Ты с ним вообще не говорила?

— Нет. Всего было двенадцать звонков между половиной девятого и десятью часами. Потом тишина. Иногда в трубке слышалось дыхание. Мне даже захотелось свистнуть звонившему в ухо. — У Наны есть серебряный судейский свисток, лежащий рядом с телефоном, который Нана использует для борьбы с телефонными хулиганами. На этот раз я пожалел, что она его не применила.

— Все. Я ложусь спать, — тихим, почти неслышным голосом объявила она. Сейчас, впервые за долгие годы, Нана выглядела в соответствии со своим возрастом. — Раз уж вы оба здесь.

Она с трудом поднялась со скрипнувшего стула, подошла к Сэмпсону и, чуть нагнувшись, поцеловала его в щеку.

— Спокойной ночи, Нана, — прошептал он. — Не беспокойтесь, мы обо всем позаботимся, каким бы тревожным это не казалось.

— Ах, Джон, Джон, — укоризненно вздохнула Нана. — Нам есть о чем беспокоиться, и ты прекрасно это знаешь.

Потом она поцеловала меня:

— Спокойной ночи, Алекс. Я рада, что ты дома. Этот убийца, разгуливающий по нашему району, очень меня беспокоит. Это плохо. Очень плохо. На этот раз, пожалуйста, доверься моему чутью.

Я обнял ее хрупкое тело и почувствовал, как внутри меня нарастает гнев. Я прижал ее к себе и не отпускал, ужасаясь тому, на что она намекала. Зло, окружавшее меня, не оставляло в покое и дома. Ни один нормальный человек не станет преследовать семью полицейского. Правда, я сомневался, что убийца относится к нормальным людям.

— Спокойной ночи, Нана. Спасибо, что посидела с нами, — прошептал я, прижимаясь к ее щеке, от которой пахло сиреневым тальком. — Я все понял и полностью согласен с тобой.

Когда она вышла из комнаты, Сэмпсон покачал головой, а потом улыбнулся:

— Твоя бабуля, как всегда, крута. Вот это женщина! Я действительно люблю ее.

— Я тоже. Почти всегда.

Уставившись в потолок, я пытался сосредоточиться на вещах понятных: электрической лампочке, плафоне, плесени в углу. Сумасшедшего, совершающего убийства, понять практически невозможно. Он словно пришелец с другой планеты. В буквальном смысле.

Впервые за долгое время у меня не находилось слов. Я чувствовал себя оскорбленным, я злился и одновременно боялся за свою семью. Может быть, эти телефонные звонки ничего и не значили, но я не был уверен в этом.

Я достал из холодильника пару пива и открыл. Мне нужно было поговорить с Сэмпсоном. За весь сегодняшний день у меня не выдалось ни одной свободной минуты.

— Она тревожится за детей, — пояснил Джон, отхлебывая глоток. — Вот почему она взъерошилась и выпустила коготки.

— Коготки у нее, однако, острые. — Наконец-то, я позволил себе улыбнуться, несмотря на жуткую усталость и сложившиеся обстоятельства.

Мы долгое время прислушивались к тишине, царившей в старом доме на Пятой улице. Иногда она нарушалась гудением и клацаньем в изношенной отопительной системе. Время от времени мы прикладывались к бутылкам. Никаких агрессивных звонков больше не было. Я думал о том, что бабулина затея со свистком не так уж и плоха.

— Как дела у тебя и наших приятелей? Продвигаются поиски Мура-младшего? — поинтересовался я. — Сегодня есть новости? Я понимаю, что не хватает людей, но все же?

Сэмпсон пожал своими широкими плечами и заерзал на стуле. Глаза его потемнели и стали серьезными:

— В его комнате нашли остатки театрального грима. Похоже, он использовал его, чтобы перевоплощаться в старика. Мы его найдем, Алекс. А ты что, думаешь, это звонил он?

Я беспомощно развел руками и кивнул:

— В этом есть определенный смысл. Ему требуется дополнительное внимание к своей персоне. Он хочет ощущать себя значительным, Джон. Наверное, ему кажется, что Джек и Джилл попросту воруют принадлежащую ему славу. Скорее всего, он знает, что я занимаюсь данным делом, и поэтому злится на меня.

— Ну, об этом мы спросим самого кадета, — зловеще улыбнувшись, проговорил Сэмпсон. Это была одна из лучших, а, если угодно, худших улыбок Джона. — Хотелось бы мне пользоваться такой же популярностью, как у тебя, Шоколадка. Мне-то по ночам психи не трезвонят. И записок не шлют. Никакого внимания.

— Ну, на это вряд ли бы кто осмелился. Даже полностью спятивший человек, вроде убийцы школьников Соджорнер Трут.

Мы оба рассмеялись, возможно, даже чересчур громко. Смех всегда являлся лучшим и единственным средством защиты в по-настоящему сложных расследованиях преступлений. Может быть, это звонили Джек и Джилл. Или Кевин Хокинс. Это мог быть и Гэри Сонеджи, мечтающий свести старые счеты.

— С утра сюда явится техник и установит на телефон прослушивающее устройство и определитель номера. Кроме того, здесь будет дежурить кто-то из наших людей. И так будет до тех пор, пока мы не обнаружим нашего кадета. Я уже разговаривал с Рэйкимом Пауэллом, и тот с радостью согласился.

— Хорошо, — кивнул я и добавил: — Спасибо, что зашел к нам и посидел с бабулей.

Дела принимали скверный оборот. Мне и моей семье начали угрожать. Кто-то буквально стучался в дверь моего дома.

Когда Сэмпсон ушел, я еще долго не мог заснуть.

Даже на рояле играть не хотелось. Только не сегодня. Кристине Джонсон звонить я не осмелился. Поднявшись наверх, я заглянул в комнату к детям. Кошка Рози двинулась за мной следом, зевая и потягиваясь на ходу. Я смотрел на них так, как иногда по утрам на меня глядела Дженни. Я боялся за них.

Около трех утра я, наконец-то, заснул. Звонки, слава Богу, больше не тревожили покой нашего дома.

Я спал на веранде, положив «глок» на колени. Дом, милый дом.

 

Глава 71

Первое, что я услышал утром, — пронзительные крики и визг играющих детишек. Они радостно смеялись, это одновременно и подняло мое настроение, и заставило испытать легкую депрессию.

Я сразу же вспомнил сложившиеся обстоятельства: монстры подобрались к двери нашего дома. Они знали, где мы живем. Игра пошла без правил, и теперь никто не был в безопасности. Даже моя семья.

Лежа на старой софе, стоящей на веранде, я размышлял о Муре-младшем. Странно, но ничего из его прошлой жизни не говорило о его способности совершить такие жестокие преступления. Это никак не укладывалось в голове. Я просто не мог представить себе причины, по которым тринадцатилетний подросток пошел на подобные экзистенциональные убийства. В моей голове хватало материалов, относящихся к данному предмету. Со школьной скамьи я помню произведение Андре Жида «Приключения Лафкадио», в котором главный герой сталкивает с поезда своего попутчика, чтобы увериться в том, что сам еще жив.

Я посмотрел на маленький будильник, стоящий в изголовье софы. Стрелки показывали уже десять минут восьмого. Я почувствовал, как по всему дому разносится аромат крепкого кофе. Однако не следовало позволять себе раскисать из-за недостатка оптимизма. В таких случаях я всегда следовал одной мудрости: «Неудача — это не значит свалиться вниз… Это когда ты постоянно находишься внизу».

Я встал, прошел к себе в комнату, потом принял душ, переоделся в свежее белье и спустился на кухню. Я не собирался постоянно пребывать внизу.

Двое моих любимых марсиан носились по кухне кругами, затеяв какие-то умопомрачительные салочки в семь часов утра. Я широко разинул рот и стал похож на картину Эдварда Манча «Вопль».

Дженни громко расхохоталась. Деймон попытался изобразить такой же крик. Они были рады меня видеть, так как мы всегда оставались лучшими друзьями.

Кто-то названивал нам вчера вечером.

Самнер Мур?

Кевин Хокинс?

— Доброе утро, Нана, — поприветствовал я бабулю, наливая себе из ее кофейника дымящийся кофе. Всего тебе самого хорошего каждым утром, ну, и все такое прочее. Я отхлебнул кофе, который оказался на вкус даже лучше, чем это можно было ожидать по его запаху. Эта женщина умеет готовить. Кроме того, у нее хорошо получается разговаривать, думать, просвещать и иногда вызывать раздражение.

— Доброе утро, Алекс, — ответила она таким тоном, словно накануне вечером ничего не происходило. Несгибаема, как гвоздь. Ей не хотелось попусту тревожить детей. Как и мне.

— Сегодня должны зайти насчет телефона, — предупредил я ее. — Заодно, несколько дней здесь подежурит один детектив. Скорее всего, Пауэлл. Ты ведь знаешь Рэйкима?

Но бабулю Нану такие новости не слишком обрадовали:

— Конечно, я его знаю. Рэйким у меня в школе учился. И нечего ему здесь делать. Это наш дом, Алекс. Ужасно, я не смогу вынести того… что происходит.

— А что у нас с телефоном? — полюбопытствовала Дженни.

— Он прекрасно работает, — улыбнулся я.

 

Глава 72

Оба расследования убийств постепенно слились для меня в единый непрекращающийся кошмар. Казалось, у меня не хватает времени, чтобы хоть чуточку передохнуть. Я захлебывался и пускал пузыри. Мой желудок сжимали спазмы, и так, наверное, будет продолжаться до тех пор, пока мы не раскроем оба дела. Складывалась ситуация, напоминающая сюжет для Франца Кафки. Городская полиция методично изматывалась и слабела. Ни один человек не мог вспомнить ничего похожего за всю свою жизнь.

Я решил пока оставить Деймона на несколько дней дома с Наной и детективом Рэйкимом Пауэллом. Просто для того, чтобы лишний раз подстраховаться. Я надеялся, что мы очень скоро отыщем Мура-младшего, и тогда половина кошмаров закончится.

Я продолжал подозревать, что Самнер Мур стремится к тому, чтобы его поймали. Так или иначе, мы должны были его схватить в самом ближайшем будущем.

Поначалу меня посетила мысль перевезти Нану с детьми к одной из моих теток. Но потом я передумал. Достаточно того, что присутствие Пауэлла внесет некоторый хаос и беспокойство в прежде размеренное течение их жизни.

К тому же я знал, что Нана наотрез откажется гостить у любой из своих сестер, так как это неизбежно выльется в отчаянную схватку, сопровождающуюся потерями с обеих сторон. Дом на Пятой улице был ее вотчиной, и поэтому она будет готова сражаться, нежели под кого-то подстраиваться. Иногда так и случалось.

В то утро я отправился в Белый Дом довольно рано. Я устроился в подвале с большой чашкой кофе и двумя пачками документов, с которыми мне необходимо было ознакомиться. Передо мной лежали сотни отчетов о Кевине Хокинсе и других «призраках», работавших на ЦРУ.

Встреча с Доном Хамерманом, генеральным прокурором Джеймсом Даудом и Джеем Грейером состоялась в начале десятого. Мы заняли конференц-зал, расположенный возле Овального кабинета в Западном крыле. Я вспомнил, что Белый Дом был выстроен таким образом, чтобы производить подавляющее впечатление на гостей. Особенно, на высокопоставленных иностранных посланников. Учитывая сложившуюся сейчас обстановку, все помещения «Американского дворца», как его иногда называли, смотрелись очень внушительно.

В то утро Хамерман был на удивление мягок:

— Вы произвели на президента неизгладимое впечатление и, похоже, добились всего, чего хотели, — сообщил он.

— Ну, и что же из этого следует? Каковы наши дальнейшие действия? Дело в том, что я хотел бы оказать посильную помощь.

— Мы приступаем к исключительно ответственному расследованию. Проведение его поручено ФБР. — Он окинул взглядом присутствующих, и мне показалось, что он ищет подтверждения своей власти.

— И это все, что вы имеете мне сообщить? — спросил я после некоторой паузы.

— Пока что да. Благодаря вам все это началось. А это уже большое дело.

— Да, дело большое, — согласился я и не сдержался: — Ни много ни мало, как предотвращение гребаного убийства прямо в Белом Доме!

Крутанувшись на каблуках, я отправился в свой «офис», где у меня оставалась еще прорва работы. Я постоянно напоминал себе, что являюсь частью «команды».

В половине двенадцатого в приоткрытую дверь просунулась голова Хамермана. Его глаза были более круглыми и дикими, чем обычно. Может быть, он передумал насчет расследования. Или его мнение претерпело изменение.

Хамерман был сам не свой.

— Президент немедленно собирает всех нас.

 

Глава 73

Президент Бернс лично поздоровался с каждым из вошедших в Овальный кабинет, который и вправду оказался овальным:

— Спасибо, что пришли. Здравствуйте, Джей, Энн, Джинн, Алекс. Знаю, насколько вы заняты, и в каком напряжении держит вас работа, — сказал он, пока мы рассаживались.

Хотя собралась почти вся чрезвычайная команда, руководство беседой взял на себя президент. Сегодня он был в темно-синем деловом костюме. Его песочно-коричневые волосы носили следы недавней стрижки, и мне показалось странным, откуда у президента находится на это время.

Что же случилось на этот раз? Неужели Джек и Джилл снова проявили себя, потревожив президента в Белом Доме?

Я обменялся взглядами с Джинн Стерлинг, но та только недоуменно пожала плечами, сделав при этом круглые глаза. Похоже, никто не знал, что задумал президент. Даже сам Хамерман.

Когда все заняли свои места, президент взял слово. Он стоял между двумя знаменами сухопутных и военно-воздушных сил. Бернс полностью контролировал свои эмоции, что было равносильно подвигу с его стороны.

— Как говорил Гарри Трумэн, — начал он, — «хотите иметь в Вашингтоне друга, заведите себе собаку». В последнее время мне пришлось испытать именно те чувства, которые вдохновили его на эту фразу. Я почти уверен в этом.

Президент был обаятельным и талантливым оратором. Я не раз убеждался в этом, слушая его обращения по телевидению. Любое выступление Бернса напоминало известные «беседы у камина» Франклина Делано Рузвельта. Без сомнения, его таланты могли покорить любую аудиторию, даже такое сборище скептиков и циников, каким являлась наша команда.

— Удел президента, это настоящая головная боль в заднице. «Если меня призовут, я не убегу, но если меня изберут, я не буду прислуживать». Тот, кто выдумал подобное изречение, несомненно, был прав. Можете мне поверить.

Он улыбнулся. Президент обладал способностью говорить так, что создавалось впечатление обращения к каждому из присутствующих персонально. Я невольно задумался, насколько он искренен или же насколько велик его актерский талант.

Его пронзительные голубые глаза обводили комнату, задерживаясь на каждом из нас. Казалось, он оценивает и всех скопом, и каждого индивидуально.

— Я очень много размышлял над текущей ситуацией. Мы с Салли обсуждаем ее вот уже несколько ночей подряд. Я много думал и о Джеке с Джилл. Последнее время весь этот цирк привлек внимание правительства настолько, что наступил хаос и даже пришлось отложить несколько важных совещаний. Такая ситуация невыносима. Она начинает сказываться на стране, на народе, на ментальном здоровье каждого, включая и меня с женой. В результате мы производим впечатление нестабильности и слабости в глазах всего мира. Угроза двух психопатов не может быть достаточной причиной, чтобы правительство страны оказалось перед кризисом. Мы не должны этого допустить. Исходя из вышеизложенного, я принял твердое решение, в необходимости которого я уверен. Я делюсь им с вами этим утром, поскольку это решение относится ко всем вам так же, как и ко мне и моей жене.

Президент Бернс снова обвел взглядом комнату. Я еще не понимал, к чему он клонит, но сам его метод подачи информации показался мне восхитительным. Бернс как бы делал один шаг, а потом проверял, все ли идут вслед за ним. Разумеется, то, что он нам скажет, будет равносильно приказу, однако он излагал его таким образом, чтобы создалось впечатление, будто мы единодушно пришли к подобному решению.

— Нам надо просто-напросто вернуться к обычной будничной деятельности в Белом Доме. Соединенные Штаты не могут становиться заложниками реальной или вымышленной опасности и угрозы. Вот к такому решению я пришел, и считаю, что к концу дня его должны принять и все остальные. Мы должны продолжать свою работу и выполнять все намеченные программы.

Как только он это сказал, в комнате произошло нездоровое оживление. Энн Роупер застонала в открытую. Дон Хамерман уронил голову на грудь. Я же продолжал, как ни в чем не бывало, смотреть в глаза президенту.

— Я прекрасно понимаю, что это еще больше осложнит вашу задачу. Каким образом, черт возьми, вы будете обеспечивать мою безопасность, если я не сотрудничаю с вами и отказываюсь выполнять ваши рекомендации? Я больше не могу следовать вашим указаниям, или же нам придется сообщить всему миру, что парочка психопатов способна влиять на внешнюю и внутреннюю политику Соединенных Штатов. А ведь на самом деле, ребята, именно это и происходит.

— Начиная с завтрашнего дня, я возвращаюсь к прежнему режиму работы, и мое решение никакому обсуждению не подлежит. Извини уж, Дон. — Президент посмотрел на Хамермана, как бы официально отказываясь следовать его советам. — Я также решил осуществить во вторник свой давно запланированный визит в Нью-Йорк. Еще раз простите, Дон и Джей. Желаю вам всяческих успехов в вашей работе. Возвращайтесь к своим непосредственным обязанностям, а мне предоставьте заниматься моими. Начиная с этого момента, никто не должен ни о чем сожалеть, что бы ни произошло. Надеюсь, всем понятно?

— Понятно, сэр. — Все, включая и меня, дружно закивали, не сводя глаз с президента. Бернс оставался бесстрастным.

«Никто не должен ни о чем сожалеть», — повторял я про себя, зная, что мне никогда не забыть этой фразы, независимо от того, что может произойти в дальнейшем. Независимо от того, что планируют Джек и Джилл.

Томас Бернс просто поставил нас перед свершившимся фактом.

Он просто отдал свою жизнь в наши руки.

— Кстати, Дон, — обратился он вдруг к Хамерману, когда собрание закончилось, — распорядись-ка, чтобы мне купили собаку. Мне ведь и в самом деле придется обзавестись другом.

Мы все засмеялись, хотя настроение наше никак нельзя было назвать радостным.

 

Глава 74

В ту ночь в Вашингтоне насыпало снега на дюйм. Температура упала ниже десяти градусов. Убийца школьников проснулся от навалившегося на него чувства страха. Он ощущал себя одиноким, словно оказался в ловушке. Ему было грустно.

Никакого счастья, никакой радости.

Он весь покрылся холодным липким потом, вспоминая свой сон. В нем он убивал людей и хоронил их под камнем, в том месте, где возле бабушкиного дома в Лисбурге, они всегда жгли костер. Эти сновидения мучили его долгие годы, еще тогда, когда он был совсем маленьким.

«Это только сон, или я вправду совершил какие-то грязные убийства?» — раздумывал он, еще не до конца придя в себя. Он попытался сосредоточиться на окружающем, пытаясь понять, где сейчас находится.

Наконец, он вспомнил, где устраивался на ночлег. Надо же, какая замечательная идея посетила его!

А песня, его любимая песня, все так же громко звучала в голове:

Это убежище было великолепным. Или он здорово поглупел и забыл об осторожности? Убийца не мог понять, то ли он остыл, как дерьмо на морозе, то ли окончательно превратился в дурака.

Он устроился на ночлег в своем собственном доме на третьем этаже.

Его успокаивала мысль, что в данный момент он «здоров и невредим».

Он полностью контролировал ситуацию и мог бы стать столь же значительным, как Джек и Джилл. Даже еще лучше, чем эти лживые задницы. Убийца знал, что может попросту растоптать этих выскочек.

Он принялся ощупывать пол в поисках своего верного рюкзака. Где, черт побери, его вещички?.. Ага, они здесь, значит, все в порядке. Он порылся в пожитках, нашел фонарь и включил его.

— Да будет свет, — прошептал он и тихонько издал индейский победный клич.

Что ж, ребятишки, он пребывал на чердаке своего собственного дома, и это был не сон. Как и то, что именно он — убийца детей. Он перевел луч фонаря на часы, подаренные ему на двенадцатилетие. Великолепный механизм, которым пользуются летчики. В каком он был восторге, когда получил такой подарок! Может быть, когда все это закончится, он выучится на пилота реактивного истребителя, и будет летать на F-16.

Судя по часам, было четыре утра. Значит, действительно было четыре утра.

— Час оборотня, — прошептал он. Настало время покинуть чердак. И продолжать оставлять свои следы на этом свете. Должно произойти нечто потрясающее.

Идеальные убийства.

Должны, должны, должны.

 

Глава 75

Широкие неуклюжие ступени, ведущие с чердака на второй этаж, одна за другой оставались позади. Если его новые родители, у которых он воспитывался, проснулись по какой-то нужде, У НЕГО МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ КРУПНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ.

ХОТЯ ИХ САМИХ СЕЙЧАС ЖДАЛА БОЛЬШАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ.

КАК И ВСЕХ ДРУГИХ, КТО В ЭТОМ ЗАИНТЕРЕСОВАН. ЭТАКИЙ УРАГАН ИЗ ДЕРЬМА.

Убийца немного задыхался. То, что ему сейчас предстояло сделать, было достаточно трудным. Требовалось совершенно беззвучно спуститься на второй этаж, а он хорошо помнил, что последняя предательская ступенька могла громко заскрипеть.

— Будь ты проклят, неудачник, — прошипел он. Он никак не мог успокоиться. Все тело покрывал липкий пот. Так бывает у лошадей после длительной утренней пробежки. Он сам наблюдал это, когда жил на ферме у дедушки. Ему никогда не забыть этого зрелища: пот, который прямо на глазах превращается в пену.

— Малодушный тип, — продолжал он, поддразнивая сам себя, смеясь над своей трусостью. — Дерьмо цыплячье. Лучший засранец месяца. Да ты просто неудачник, приятель. — И снова в голове зазвучала песенка, в которой ясно говорится, как надо поступать с неудачниками.

Он замер, ожидая, когда нервозность и паника хоть немного пройдут. Затем глубоко вздохнул и двинулся дальше. Как же трудно оказалось преодолевать эти проклятые ступени в действительности!

И снова вперед. По шатающимся, готовым провалиться в любую секунду ступеням на таких же трясущихся, подгибающихся ногах. Тем не менее, он старался идти тихо, соблюдая максимальную осторожность.

Очутившись на полу, он почувствовал некоторое облегчение. Твердая опора под ногами!

Затем убийца на цыпочках прокрался по коридору второго этажа к большой спальне. Он приоткрыл дверь, и на него пахнуло свежим морозным воздухом.

Его новый отец всегда спал с открытым окном, даже в декабре. Даже когда на улице шел проклятый снег. И так было всегда. Наверное, из-за этого у него не росли его поганые волосы, и он экономил на стрижке. Что за идиот!

— И в такой холодрыге ты еще в состоянии трахаться? — злобно, вполголоса произнес убийца.

Он подошел вплотную к их кровати. К их огромному алтарю, священному ложу любви.

Сколько раз он представлял себе этот момент!

Сколько еще детей воображают себе такие мгновения? И никто из них не осмеливается сделать то, что сейчас сделает он. Неудачники! Мир кишит им подобными сопляками!

Сейчас убийца находился на грани очередного приступа ярости. Волоски на затылке у него начали щетиниться, словно кто-то дал им команду «Смирно!»

Вся спальня неожиданно окрасилась в багровые тона. Будто на нее опустился темно-красный туман. Убийце показалось, что он рассматривает комнату через прибор ночного видения.

Он… сейчас… потеряет… сознание…

Он почувствовал, что еще секунда — и он разорвется на миллиард крошечных кусочков.

Неожиданно, набрав полные легкие воздуха, он завизжал что есть силы:

— Проснись и почувствуй сладкий аромат кофе фирмы «Фолгер»!

Убийца заплакал. Он не знал, отчего это произошло, потому что не мог вспомнить, когда он вообще плакал в своей жизни.

Грудь болела так, словно в нее только что ударили его собственной восемнадцатидюймовой бейсбольной битой. Он понял, что сейчас может отключиться. В него возвращался мистер Тюфяк. Он почувствовал глубокое раскаяние, совсем как Холден Колфилд из книги «Над пропастью во ржи». Ведь ему каждый раз приходилось думать трижды, прежде чем что-то сделать. И даже после того.

— Бах! — взвизгнул он.

— Бах! — еще раз проорал убийца.

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

— Бах!

С каждым выкриком он нажимал на курок «Смит-и-Вессона», вгоняя пулю за пулей в две лежащие фигуры. Двенадцать выстрелов. Если, конечно, он правильно считает. А он всегда считал правильно. Двенадцать пуль. Ровно столько получили Хосе и Китти Менендес.

Как кстати пришлось сейчас то, чему его обучили в школе Рузвельта, подумал он. В конце концов, его учителя оказались правы. Да и сам полковник Уилсон мог бы гордиться меткостью ученика. Но больше всего, конечно, полковник восторгался бы твердой решимостью, ясностью и простотой плана, а также удивительной смелостью, проявленной кадетом.

Опекуны исчезли, растворились. Их буквально разорвала на куски огневая мощь, использованная убийцей. Он не испытывал ничего, кроме, пожалуй, гордости за себя и удовлетворения от своей меткой стрельбы. Здесь был НИКТО. И это сделал он, приятель. Эти слова он написал на стене кровью убитых. Затем он выскочил на улицу и принялся играть в снежки. Скоро весь снег перед домом был перемазан кровью, в которой он выпачкал руки. Он смог, понимаете? Он теперь мог делать все, что захочет. И никто не сумеет остановить этого НИКОГО.

 

Глава 76

Вскоре был обнаружен еще один убитый ребенок. Мальчик. Это произошло меньше часа назад. Джон Сэмпсон узнал об этом в семь часов вечера и отказывался верить. Пятница, тринадцатое. Убийца что, специально подгадал под эту дату?

Еще одного ребенка убили в Гарфилдском парке. По крайней мере, тело обнаружили именно там. Сэмпсону очень хотелось найти Самнера Мура. Немедленно.

Детектив припарковал машину на Шестой улице и пешком отправился в глубь пустынного и страшного парка. «Дела становятся совсем уж из рук вон плохо», — думал он, приближаясь к сверкающим между деревьями «мигалкам» полицейских машин и кареты скорой помощи.

— Я детектив Сэмпсон. Пропустите меня, — буркнул он, проталкиваясь через плотное кольцо полицейских.

Один из копов держал на поводке лающего серо-белого беспородного щенка. Совершенно нелепое дополнение к жуткой сцене.

— Что это за пес? — обратился Сэмпсон к патрульному. — Чей он?

— Эта собака и обнаружила тело жертвы. Хозяйка отпустила песика побегать, когда вернулась домой после работы. Кто-то закидал тело прошлогодними листьями. Впрочем, сделал это так небрежно, словно специально хотел, чтобы труп обнаружили.

Сэмпсон кивнул и пошел по направлению к телу. На этот раз жертва была куда старше, чем Вернон Уитли и Шанел Грин. Самнер Мур постепенно увеличивал возрастной барьер убитых. Этот маленький урод-вампир, видимо, взбесился по-настоящему.

Полицейский фотограф снимал место происшествия, и холодные вспышки «блица» рождали мертвенные сполохи на белом снегу, устилающему парк.

Рот и нос мальчика были заклеены широким серебристым «скотчем». Сэмпсон глубоко вздохнул, перед тем, как присесть рядом с работающим медэкспертом. Женщину, как он помнил, звали Эстер Ли.

— Как вы думаете, давно он здесь лежит?

— Трудно сказать. Около полутора суток. Разложение замедлила холодная погода. После вскрытия сможем, конечно, сказать более точно. Мальчика сильно избили. Возможно, свинцовой трубой, разводным ключом, в общем, чем-то в этом роде. Он пытался сопротивляться убийце. Видите, сколько у него синяков на кистях и предплечьях. Мне так жаль этого парня!

— Я понимаю, Эстер. Мне тоже.

Сэмпсон увидел, что то, что когда-то было шеей мальчика, теперь распухло и потеряло всякую форму. По волосам ползали черные жуки, а нить из каких-то личинок тянулась за ухо, туда, где содранная кожа обнажала череп.

Сэмпсон сморщился, с силой втянул холодный воздух и заставил себя осмотреть тело с другой стороны. Никто, даже Алекс, не знали, что данная сторона расследования убийств, а именно осмотр разлагающихся трупов, была для Джона невыносимой.

— Вам это не понравится, — пыталась предупредить его Эстер Ли.

— Сам знаю, — пробурчал Сэмпсон, зачем-то подув на озябшие руки.

Сейчас он видел лицо мальчика целиком. Он видел, но не мог поверить в увиденное. Эстер Ли оказалась совершенно права, предупреждая его.

— О Господи, Господи, Господи! — забормотал Джон. — Не может быть.

Сэмпсон выпрямился во весь свой гигантский рост, но все равно он не был достаточно высоким, чтобы картина увиденного перестала маячить перед ним.

Последствия этого убийства были неожиданными даже для него, очень много повидавшего за годы службы в полиции.

Убитым мальчиком оказался Самнер Мур.

 

Глава 77

Ничто не начинается в тот момент, который мы считаем началом. Тем не менее, вот что, мне кажется, можно считать началом.

Мы с Дженни сидели на кухне и разговаривали. Мы вели беседу, понятную только нам двоим, где слова не играли никакой роли, их заменяли чувства.

— А ты знаешь, ведь у нас годовщина, — сказал я и погладил дочку по щеке, мягкой и шелковистой, словно брюшко бабочки. — Причем особенная годовщина, маленький юбилей.

— Правда? — недоверчиво спросила она и поглядела на меня так, как это частенько делает Нана, когда сомневается в моих словах. — И что же это за праздник?

— Сейчас скажу. Дело в том, что я тебе прочитал книжку «Пахучий сырный человечек» ровно пятьсот раз.

— Вот здорово! — улыбнулась Дженни. — Тогда прочитай ее снова. Мне очень нравится, как ты ее читаешь. — Мне пришлось исполнить ее просьбу.

Покончив с «Сырным человечком», я немного повозился с Деймоном, посвятил некоторое время бабуле, а потом поднялся наверх и начал укладывать вещи.

Когда я спустился вниз, то переговорил на веранде с Рэйкимом Пауэллом. Он ждал, когда я его отпущу, потому что на эту ночь дежурить должен был прийти Сэмпсон. Человек-гора, как всегда, опаздывал, и даже не предупредил об этом. Но я знал, что он непременно появится.

— Ну, как, все в порядке? — поинтересовался я.

— Конечно, Алекс. Сэмпсон сейчас будет здесь. А ты там поосторожней.

Я сел в машину и поставил пленку с записью, которая, как нельзя лучше, соответствовала моему настроению: второй концерт для фортепиано Сен-Санса. Я всегда мечтал, что обязательно научусь играть эту прекрасную вещь. Мечтай дальше, как говорится.

Я направлялся на авиабазу Эндрюз, где готовился к взлету самолет военно-воздушных сил номер один.

Президент летел в Нью-Йорк, и я должен был сопровождать его.

И никаких сожалений.

 

Глава 78

Существует множество повествований и отчетов о происшедшем, но только я могу описать во всех подробностях то, что происходило, потому что сам участвовал в этом.

В понедельник вечером, за девять дней до Рождества, прорезав пелену серо-голубого тумана и дождя, наш самолет приземлился в аэропорту «Ла Гуардиа» на Лонг-Айленде. Никаких комментариев по поводу прилета президента Бернса в Нью-Йорк и его планов в прессе не было. Сам же президент решил выступить с речью на следующий день утром. Томас Бернс славился тем, что всегда сдерживал данное слово.

Было решено отправиться из аэропорта до Манхэттена на автомобиле, а не на вертолете. Президент уже ни от кого не скрывался. «Неужели Джек и Джилл рассчитывали на такое проявление смелости со стороны президента и на его полное пренебрежение опасностью?» — раздумывал я. Последуют ли они за ним в Нью-Йорк? Я был почти уверен, что так оно и будет. Насколько я успел их узнать, это было вполне в их духе.

— Поехали с нами, Алекс, — предложил Дон Хамерман, когда мы торопливым шагом пересекали бетонированную площадку, и холодный декабрьский дождь хлестал по нашим лицам. Во время полета Хамерман, Джей Грейер и я сидели рядом и обсуждали план защиты президента Бернса от покушения, когда тот окажется в Нью-Йорке. Наша беседа была настолько оживленной, что мы не заметили, как пролетело время.

— Мы поедем сразу за президентской машиной, так что сможем договорить по дороге, — добавил Хамерман.

Мы забрались в темно-синий «линкольн», ожидавший нас всего в пятидесяти ярдах от самолета. Время приближалось к десяти вечера, и в этой части аэропорта было полно охраны. Повсюду мелькали агенты Секретной Службы и ФБР, а также многочисленные полицейские.

Президентский кортеж из пяти лимузинов эскортировали по меньшей мере три дюжины полицейских машин, не говоря уже о мотоциклах. Агенты Секретной Службы так напряженно всматривались в темноту, словно Джек и Джилл могли встречать президента прямо на взлетной полосе «Ла Гуардиа».

Я знал, что на время президентского визита полиция Нью-Йорка выделит дополнительно пять тысяч специально проинструктированных сотрудников. Также будут задействованы более ста детективов. Секретная Служба пыталась убедить президента, чтобы тот остановился либо на базе береговой охраны, либо в Форт-Гамильтоне в Бруклине. Но президент настоял на том, чтобы поселиться в гостинице на Манхэттене. Никаких сожалений. Эти слова, произнесенные Бернсом в Овальном кабинете, звучали в моей голове снова и снова.

Я откинулся на удобном мягком сидении и наслаждался поездкой. Теперь-то я знал, что значит ехать в президентском кортеже сразу за его машиной, которую Секретная Служба величала «Дилижансом».

Перед кортежем двигались две полицейские машины, красно-желтые «мигалки» которых крутились, словно в калейдоскопе. Мы выехали из аэропорта.

В дороге Дон Хамерман обратился к нам:

— Никто не видел Кевина Хокинса вот уже три дня. Такое впечатление, что он вообще исчез с лица земли. — В голосе его сквозили злоба, раздражение и обычное для него недовольство. Ему нравилось постоянно поучать тех, кто был ниже его по положению, хотя знал, что ни я, ни Грейер не станем с этим мириться. — Маршрут, по которому мы сейчас едем, никому не известен. Мы и сами узнали его только несколько минут назад.

Я не мог промолчать:

— Достаточно того, что и нам, и полиции он известен. А если он вдруг изменится, то нам тут же сообщат. Кевин Хокинс, надо полагать, без труда справится с таким секретом. Без труда. Точка. Он один из лучших специалистов.

Джей Грейер вглядывался через заливаемое дождем стекло в шоссе, ведущее к Нью-Йорку. Его голос прозвучал, словно издалека:

— А какие у вас предчувствия относительно Хокинса? — обратился он ко мне.

— Я думаю, что он в определенной мере участвует в это деле. Он придерживается крайне правых взглядов и связан с оппозицией президенту. У него и раньше были неприятности. Например, он подозревается в убийстве внутри самого ЦРУ.

— Все равно в его личности вас что-то беспокоит, — продолжал Грейер. Он уже неплохо понимал меня.

— Из того, что мне удалось узнать, я сделал заключение, что он никогда не работал ни с кем рука об руку. Хокинс — одиночка. По крайней мере, являлся таковым до настоящего момента. У него имеются проблемы со слабым полом. Единственная женщина, с которой он поддерживает отношения, это его сестра в Силвер-Спринг. Поэтому трудно предположить, что он напарник Джилл. И не поверю, что одиночка Хокинс стал сотрудничать, да еще и с женщиной.

— Ну, возможно, он наконец-то нашел родственную душу. Такое иногда случается, — высказал предположение Хамерман. Я посмотрел на него с сомнением. Что касается самого Дона, то ему, видимо, вообще не суждено такую душу повстречать.

— Ну, что еще терзает вас относительно Хокинса? — продолжал допытываться Грейер. Слушая меня, он даже закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.

— Судя по психологическим профилям, разработанным ФБР, не исключено, что у такого человека со временем может произойти сдвиг в психике. Я удивляюсь, зачем понадобилось использовать его так долго и в Азии, и в Южной Америке. Хокинс может бороться за некие ценности, в которые свято поверил. Например, он искренне и глубоко верит в важность роли разведки для национальной обороны. А вот президент Бернс с этим не согласен, о чем неоднократно заявлял в публичных выступлениях. Одно это может объяснить весь сценарий Джека и Джилл. Может, я подчеркиваю это слово. Хокинс имеет достаточно опыта, чтобы совершить удачное покушение. Не исключено, что он и есть Джек. Если так, то нам будет достаточно трудно его остановить.

Мы въехали на Манхэттен. Президентский кортеж представлял собой странную вереницу машин, громко завывающих сиренами и сверкающих «мигалками». Впереди нас простирался остров Манхэттен.

Нью-Йорк выглядел достаточно внушительным и могучим. При желании он мог бы легко проглотить нас, даже не заметив этого. «Здесь может случиться все, что угодно», — напомнил я себе. Я думаю, что ни Дон Хамерман, ни Джей Грейер тоже не забывали об этом.

Бам!

Бам!

Бам!

Мы все трое аж подпрыгнули на сидениях, и я тут же ухватился за пистолет. Я был готов ко всему, даже к немедленной встрече с Джеком и Джилл.

Втроем мы с ужасом уставились на президентский «Дилижанс». В нашем «линкольне» воцарилась мертвая тишина. Зловещая тишина. Потом мы расхохотались.

Те громкие звуки, что донеслись до нашего слуха, были вовсе не выстрелами. Тревога оказалась ложной, но, тем не менее, мы испытали самый неподдельный страх.

Просто машина въехала на мост, и под колесами, в стыках, загрохотали изношенные металлические решетки. Эти удары чуть не довели нас до сердечного приступа. Без сомнения, в самой машине президента почувствовали то же самое, что и мы.

— О Господи! — застонал Хамерман. — Значит, теперь мы так и будем шарахаться при каждом громком звуке! Боже всемогущий!

— А я был в «Хилтоне», когда Хинкли стрелял в Рейгана и Брэди, — дрожащим голосом сообщил Джей Грейер. Мне стало понятно, что с ним происходит. Он был там, и сейчас почувствовал себя точно так же, как тогда, когда стреляли в Рейгана. Ему пришлось вновь пережить тот страшный момент. У каждого из нас: и у него, и у остальных было свое личное отношение ко всему происходящему, и я задумался над этим.

Я наблюдал за тем, как президентская машина погружается в море огней Нью-Йорка, и флажки на крыльях «Дилижанса» яростно захлопали под порывами речного ветра.

 

Глава 79

Рано утром в понедельник 16 декабря фотокорреспондент прибыл в Нью-Йорк, чтобы выполнить свою миссию.

Из Вашингтона он решил выбираться на машине, что было для него безопаснее. Сейчас он прогуливался по Парк-авеню, где завтра утром будет проезжать президентский кортеж. Перед столь историческим событием Хокинс решил немного расслабиться, посмотреть на достопримечательности, да просто пройтись по городу, готовящемуся к встрече Рождества.

Мозги у Хокинса были устроены таким образом, что все, увиденное им, словно фиксировалось фотокамерой. Вот и сейчас он извлекал из своего «архива» фотографии убийств то Джона Кеннеди, то Лютера Кинга, то Роберта Кеннеди и даже неудачной попытки покушения на Рональда Рейгана.

Одно он знал наверняка: предстоящее покушение обязательно удастся. Это было давно решено, так что ни единого шанса у Томаса Бернса не оставалось.

Он остановился в гостинице «Вальдорф-Астория», где, как он был уверен, будет жить президент с супругой. Как это типично для президента: упорно не слушаться своих советников по безопасности. Совершенно в его стиле.

Ну, и не слушайся профессионалов, ублюдок, надменный дурак! Предатель американского народа.

Ночь выдалась прохладной, но ясной. Надоедливый дождь, наконец-то, прекратился. Воздух приятно освежал кожу. Фотокорреспондент был уверен, что никто не сможет опознать в нем Кевина Хокинса. Уж он-то об этом позаботился. В гостинице разместились, по меньшей мере, две сотни полицейских, но это его не беспокоило. Сейчас его не узнали бы даже родные мать и отец.

Красочно разделенная световыми гирляндами улица была относительно многолюдна, невзирая на позднее время. Можно подумать, что зеваки собрались сюда специально, посмотреть, как застрелят их президента. Никто толком не знал, когда приедет глава страны, и даже в какой гостинице остановится. Однако все те места, где он мог бы поселиться, были известны, и «Вальдорф» был неплохим выбором.

И жалкие бульварные газетенки, и респектабельная «Нью-Йорк Таймс» продолжали печатать статьи о Джеке и Джилл на первых полосах. В привычном для себя стиле все газеты безбожно врали, что было вполне на руку Хокинсу.

Кевин слился с шумной, почти праздничной толпой, часть которой только что покинула Рокфеллер-Центр. Разнузданные зеваки толпились у входа в гостиницу, рассказывали скабрезные анекдоты и веселились каждый на свой лад. Хокинс презирал это циничное отребье большого города даже больше, чем бесполезного президента, ради убийства которого он и приехал сюда.

Он старался держаться возле самого края толпы, на тот случай, если вдруг придется быстро исчезнуть. Ему не хотелось торчать на улице допоздна, но президентский кортеж почему-то запаздывал. По сравнению с расписанием, которое он получил накануне.

Наконец, он увидел, как головы и шеи толпы повернулись и вытянулись куда-то влево. Послышались приближающиеся звуки сирен машин и мотоциклов, сопровождавших «Дилижанс» президента. Это было ничто иное, как кортеж, подъезжавший к гостинице. Ошибки не произошло.

Машины остановились у въезда на Парк-авеню. А потом произошло нечто такое, чего Хокинс никак не ожидал.

Надменный ублюдок Бернс решил прогуляться до гостиницы пешком, а не подняться в нее прямо из подземного гаража. Он хотел показаться народу! Он желал, чтобы его фотографировали! Он решил продемонстрировать свою отвагу всему миру. Томас Бернс, дескать, плевать хотел на всех Джеков и Джилл!

Фотокорреспондент наблюдал, как тщеславный и хвастливый президент вылез из своего лимузина. Он мог взять его прямо здесь и сейчас! С одного выстрела! С тех пор, как этот бывший автомобильный воротила решил вернуться к «нормальному образу жизни», успех покушения на него был гарантирован.

Только дилетанты могли принимать такие недалекие решения. Хокинс знал это. Всегда. Этот факт был решающим в его работе.

Да, я мог бы снять его прямо сейчас, на Парк-авеню.

«А как я сейчас себя чувствую? Возбужденным? Да нет, скорее, усталым, — рассуждал Хокинс. — Просто выжатым. И никакого чувства вины. Каким же странным человеком я стал».

На самом деле, это как раз было одной из причин, по которой он прибыл сюда, — проверить свое эмоциональное состояние.

Приезд президента в гостиницу был для Хокинса генеральной репетицией самого важного представления в его жизни. Причем, единственной.

Охранники из Секретной Службы спокойно и профессионально проводили президента до входа. Их прикрытие было исключительно надежным: три плотных кольца вокруг Бернса не оставляли ни малейшей лазейки.

Конечно, отряд охраны президента был хорош, но недостаточно, чтобы защитить его от задуманного Кевином Хокинсом.

Нападение камикадзе! Нападение-самоубийство. От этого президенту не укрыться. Да и никому вообще. Все уже решено.

Он наблюдал за людьми, покидающими сверкающие машины сопровождения, и узнавал почти каждого из них. Он мысленно делал десятки фотографий, которые тут же поступали на хранение в его мозг.

И, наконец, он увидел Джилл. Она выглядела настолько спокойной, словно окружающее не касалось ее вовсе. Она была тоже ненормальной в своем роде. Джилл находилась в самой середине происходящей сутолоки, а потом исчезла за дверями «Вальдорфа» вместе с остальными.

Фотокорреспондент повернулся и пошел прочь по Парк-авеню в направлении бывшего здания компании «Пан Америкэн», ныне принадлежавшего компании «Мет Лайф». Крышу венчала большая платформа, на которой гигантская собачка Снупи управляла санями Санта Клауса.

«Сегодня президенту стоило бы застраховать свою жизнь, — усмехнулся Хокинс. — На любую сумму. Можно считать, что покушение состоялось. Гарантия — сто процентов».

Одного только Кевин Хокинс не учитывал и даже не подозревал об этом. За ним тоже наблюдали, и уже давно. Именно сейчас и именно здесь, в Нью-Йорке, за ним следил Джек, так же неспешно прогуливающийся по Парк-авеню.

 

Глава 80

Джек — самый шустрый. Джек — самый быстрый.

Проследив, как Кевин Хокинс удалился по Парк-авеню, Сэм Харрисон покинул людную улицу возле «Вальдорфа». В Нью-Йорке, как и в Вашингтоне, тоже зашевелились по поводу Джека и Джилл. Это хорошо. Это здорово облегчит задачу.

Сейчас ему предстояло кое-чем заняться, несмотря на то, что дело выглядело рискованным. Зато это было очень важное дело.

На углу 47-й улицы и Лексингтон-авеню он остановился возле платной телефонной будки. Как ни странно, но эта хреновина работала. Может быть, единственная во всем городе.

Набирая номер, он краем глаза наблюдал за яркой проституткой, рьяно предлагавшей свой незамысловатый товар на Лексингтон-авеню. Рядом с ней немолодой гомосексуалист подхватил блондинистого подростка. Городские ковбои и девицы развинченной походкой заходили в весьма своеобразный бар с недвусмысленным названием «Наслаждение». Сэм сокрушался по старой Америке, которая действительно была страной настоящих ковбоев и настоящих мужчин.

В Нью-Йорке его ждала очень важная и необходимая работа: Джек и Джилл приближались к вершине своей деятельности. Сэм был уверен, что настоящая правда так и уйдет с ним в могилу.

А правда всегда была слишком опасна, чтобы стать известной публике. Она не освобождала людей, а, наоборот, поражала безумием. Большинство просто не смогло бы с ней жить.

Наконец, он дозвонился до Мэриленда. Риск был минимален, а звонок этот — необходим, чтобы самому не сойти с ума.

Трубку сняла маленькая девочка, и Сэм испытал радость и неимоверное облегчение, которых не испытывал уже давно. Голос девочки звучал так близко, будто она находилась совсем рядом.

— Кэрон слушает. Могу я вам чем-нибудь помочь? — Это он научил ее так отвечать на звонки.

Он крепко зажмурил глаза, и вся блестящая шелуха Нью-Йорка, то, что ему предстояло сделать, все это растаяло, как туман. Даже Джек и Джилл на некоторое время исчезли из его головы. Он находился в зоне безопасности. Он был дома.

Его дочка. Вот единственное, что имело для него смысл. Ей разрешили не ложиться в постель допоздна, на тот случай, если он будет звонить.

Когда он нежно прижимал телефонную трубку в подбородку, он уже не был Джеком.

Как не был он и Сэмом Харрисоном.

— Это папа, — сказал он своей дочери, младшей из двоих его детей. — Привет, тыквочка. Я очень скучаю по тебе. Как ты? Что делает мама? Вы заботитесь там друг о друге? Скоро я приеду домой. Ты скучаешь без меня? Я — очень.

«Пора заканчивать с этим», — думал он, разговаривая сначала с дочерью, а потом с женой. Джек и Джилл должны добиться успеха. Он должен изменить историю. И ему не хочется возвращаться домой в пластиковом мешке. К тому же с бесчестьем. Как самый последний предатель со времен Бенедикта Арнольда.

Э, нет. Пластиковый мешок ожидает тело президента Томаса Бернса. Он заслужил смерть. Как и все остальные. Все они в своем роде оказались предателями.

Джек и Джилл на Холме опять, Снова придется им убивать.

И скоро, очень скоро все это завершится.

 

Глава 81

В гостинице явно что-то случилось. Как только мы прибыли в «Вальдорф», я понял, что в системе безопасности зияет огромная брешь. Я видел, как плотно окружали агенты Секретной Службы президента и его жену, когда те входили в сверкающее фойе отеля.

Томаса и Салли Бернс мгновенно проводили в их апартаменты на 21-м этаже. Всю эту рутину я знал наизусть. Детективы местной полиции работали в тесном контакте с отрядом Секретной Службы. Они проверили все мыслимые и немыслимые пути доступа в «Вальдорф», включая систему вентиляции, канализацию, остальные подземные коммуникации и тому подобное. Перед нашим приездом в гостиницу специальные собаки, натасканные на обнаружение взрывчатки, обнюхали весь отель. Такие же псы проверяли «Пьерр» и «Плацу» — возможные места остановки президента.

— Алекс, — окликнул меня кто-то сзади. — Алекс, сюда. — Джей Грейер призывно махал мне рукой. — У нас появились проблемы. Не знаю, как им это удалось, но не успели мы приехать, как стало известно, что Джек и Джилл уже здесь.

— Что, черт возьми, происходит, Джей? — тормошил я его, когда мы поспешно проходили мимо стеклянных стеллажей, где была выставлена парфюмерия и прочие дорогие аксессуары.

Грейер притащил меня в кабинет администратора гостиницы, расположенный в конце вестибюля. Здесь уже толпились агенты, сотрудники ФБР и представители нью-йоркской полиции. Кто прижимал к уху наушник, кто рацию, но все они выглядели обеспокоенными и растерянными, включая охранников гостиницы во главе с их начальником. Это он с гордостью провозгласил, что со времен Гувера все президенты страны останавливались здесь и находились в полной безопасности.

— Минут десять назад прибыла машина по доставке цветов, — наконец, начал Грейер. — Так вот, один из букетов — от наших Джека и Джилл. А в цветах — записка в стихах, как обычно.

— Ну, давайте посмотрим. Я хочу прочитать ее.

Записка лежала на столе из красного дерева рядом с букетом кроваво-красных роз. Я пробежал ее глазами, пока Грейер заглядывал мне через плечо.

— Они явно добиваются, чтобы мы поверили в их полную ненормальность, — сказал я Джею.

— Вы так считаете?

— Я уверен, что они вполне психически здоровые люди, но из кожи лезут вон, чтобы доказать обратное. Это явно входит в их планы. Они определенно знают, чего они хотят. А вот мы этого определенно не знаем.

Кроме того, Джек и Джилл определенно находились в Нью-Йорке.

 

Глава 82

Через несколько минут после полуночи тяжелая деревянная дверь спальни президента Томаса Бернса распахнулась. Президентские апартаменты в «Вальдорфе» состояли из четырех спален и двух гостиных в башенной части здания. Больше на этом этаже постояльцев не было, так же, как этажом выше и этажом ниже.

— Кто там? — Президент оторвал взгляд от книги, которую читал, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Это был внушительный том «Трумэн» Дэвида Маккалога. Бернс чуть не уронил его, когда дверь открылась.

Он улыбнулся, увидев, кто стоит между дверью и манекеном в рыцарских доспехах.

— А, это ты! А я уж подумал, не Джилл ли меня навестила. Я думаю, что она тайно влюблена в меня. Нутром чую, — хихикнул Бернс.

Салли через силу улыбнулась:

— Это всего лишь я. Пришла пожелать тебе спокойной ночи и заодно проверить, все ли в порядке.

Президент ласково посмотрел на жену. Последние годы они спали в разных комнатах, так как у обоих появились проблемы. Несмотря на это, они оставались близкими людьми и добрыми друзьями. Томас Бернс был уверен, что они любят друг друга и так будет всегда.

— Ты что, пришла подоткнуть мне одеяло? — продолжать подшучивать над женой Томас. — Надо же, стыд-то какой!

— Да, разумеется, и за этим тоже. Сегодня ты заслужил, чтобы о тебе заботились.

Томас улыбнулся жене так, что оба вспомнили свои самые лучшие времена. Когда он хотел, то мог быть просто очарователен, и Салли Бернс прекрасно об этом знала. Иногда он проявлял себя сердцеедом, и это ей тоже было известно. За многие годы совместной жизни это повторялось не один раз. Она называла их отношения «агония и экстаз». Но если быть честными перед самими собой, экстаза было куда больше, чем агонии. Они оба знали и были уверены, что их союз — большая редкость.

Томас Бернс похлопал по краю кровати: это было огромное ложе, частично закрытое сверху балдахином. Салли подошла и присела рядом. Он протянул ей ладонь, и она вложила в нее свою руку. Она любила просто держаться с мужем за руки. Салли знала, что любит его, несмотря на нанесенные ей в прошлом обиды. Она могла простить ему все, так как была уверена, что только она что-то значит для него. К тому же она понимала своего супруга, как никто другой. Поэтому Салли чувствовала, насколько он сейчас взволнован, напуган и как раним.

Она любила его, что называется, целиком: со всеми его странностями, надменностью, неуверенностью в себе, ненадежностью, а нередко и эгоизмом. Салли знала, что и он любит ее, и они до конца останутся близкими друзьями и родственными душами.

— Сказать тебе кое-что жуткое? — внезапно спросил он, прижимая к себе женщину, которая вот уже двадцать шесть лет была его женой.

— Ну, скажи. Кроме полной откровенности я ничего и не ожидаю от тебя, господин Король.

Они смеялись над этой фразой в лондонском театре во время постановки «Безумие Георга III». Там, в постельной сцене, королева обращалась к мужу именно с такими словами.

— Я думаю, что тут замешан кто-то из близких нам людей. Мы разговаривали об этом с детективом по расследованию убийств. Этот человек оказался единственным, кто не побоялся прийти ко мне с такой дурной вестью. К сожалению, Салли, тут не обошлось без очень близкого нам лица. И от этого становится еще страшнее.

Миссис Бернс постаралась не выдать охватившего ее страха. Она обводила глазами комнату, рассматривая обои и изучая обстановку. Господи, как же ей хотелось сейчас оказаться дома, в Мичигане. Возможно, этого она желала больше всего на свете: чтобы они с Томом снова очутились там.

— А ты поделился этим с Доном Хамерманом?

— Я поделился только с тобой, — прошептал он. — Лишь тебе я могу полностью доверять.

Салли поцеловала его сначала в лоб, потом в щеку и, наконец, в губы:

— Ты в этом уверен?

— На сто процентов. Хотя у тебя тоже есть причины убить меня. Может быть, даже более веские, чем у всех остальных. И уж куда более основательные, чем у этих Джека и Джилл. Могу поспорить.

— Обними меня покрепче, — попросила она. — И не отпускай.

— И ты меня обними, — нашептывал президент своей жене. — И не отпускай никогда. Я мог бы так просидеть целую вечность. И, пожалуйста, Салли, прости меня за все.

«Кто-то рядом. Кто-то подобрался совсем близко». — Президент никак не мог избавиться от тревожных мыслей, даже в объятиях жены.

— Какой подарок ты хотел бы получить на Рождество, Том? Ты же знаешь, что нашу прессу интересует буквально все.

Президент Бернс задумался лишь на секунду:

— Мир и спокойствие. И чтобы все это поскорее закончилось.

 

Глава 83

Пришло время доказать, что он лучше, чем Джек и Джилл. Сам-то он был в этом уверен. Между ними не может быть никакого соревнования. Джек и Джилл — просто два психа.

Дом Кросса стоял в полутьме, отбрасывая густую тень на Пятую улицу юго-восточного района Вашингтона. Похоже было, что все его обитатели уже улеглись спать. «Ну, скоро мы в этом убедимся», — решил про себя убийца.

Его звали Дэнни Будро, если кому-то хочется знать правду. Он наблюдал за домом, освещенным тусклым фонарем, из-за стволов камедных деревьев, росших на пустыре.

Он думал о том, как же он ненавидит Кросса, а заодно и всю его семью. Алекс Кросс напоминал убийце его настоящего отца. Тот тоже был копом и из-за увлечения своей идиотской работой бросил его и его мать. Оставил их, словно они значили не больше, чем плевок на тротуаре. Потом мать покончила жизнь самоубийством, а его передали опекунам.

От благополучных семей Дэнни просто тошнило, а эта шишка Кросс строил из себя идеального папочку. Просто неумелый, дешевый актер. Хуже того, Кросс ни в грош не ставил Дэнни и вообще пренебрегал им.

Дэнни Будро был одноклассником Самнера Мура в школе Теодора Рузвельта. Самнер Мур считался лучшим кадетом: идеальный ученик-подлиза и идеальный спортсмен-задница. Более того, его закрепили за Дэнни, как наставника, еще с прошлого лета. Дэнни должен был приходить к Муру домой дважды в неделю. Он возненавидел этого подлого засранца. Так же он относился и ко всей семье Муров. Ну, что ж, он славно проучил их. В итоге оказалось, что на самом деле наставником-то был Дэнни.

Самой гениальной мыслью, пришедшей в его голову, было подстроить все так, чтобы идеального кадетишку Самнера посчитали убийцей детей. Дэнни проник в компьютер Мура, и в результате привел копов прямо к тому домой. Это была его самая замечательная шалость. Потом ему пришло в голову, что пора отделаться и от самого Самнера. Это была вторая гениальная мысль. Он наслаждался убийством Мура даже больше, чем расправой с маленькими детьми.

Теперь он хотел проучить Кросса. Видимо, этот коп считал, что так называемый убийца детей школы Соджорнер Трут недостоин его драгоценного внимания. В глазах Алекса Кросса Дэнни Будро, конечно, не мог сравниться с Гэри Сонеджи. Или даже с Джеком и Джилл. Ведь он был НИКТО, верно?

Ну, мы еще посмотрим, доктор Кросс, кто сыграет более значительную роль, Дэнни или Джек с Джилл. Так что смотрите внимательно, дерьмовый детектив-доктор. Может быть, хоть это вас чему-нибудь научит.

Примерно через час очень многие люди поймут, что нельзя недооценивать Дэнни Будро. Нельзя унижать его невниманием.

Он пересек Пятую улицу, стараясь держаться в тени деревьев. Он направился прямо в тщательно ухоженный дворик, граничащий с домом Кросса.

Ему исполнилось уже тринадцать лет, но он был слишком малорослым для своего возраста. Пять футов и три дюйма и всего сто десять фунтов. Кадеты прозвали его мистер Тюфяк, поскольку он всегда плакал, если его начинали дразнить. А это происходило почти постоянно. Каждая неделя длилась для Дэнни как целый учебный год, даже больше, как целая вечность. Господи, какое же удовольствие он получил, убивая Самнера Мура! Ему показалось, что этим он покончил со всей проклятой школой!

Он размазал серые косметические тени по лицу, шее и рукам. Дэнни был одет в темные джинсы и черную рубашку. Вот он и проник в афро-американский район, верно? Никто не заметил Дэнни, пока он добирался сюда.

Дэнни Будро нащупал рукоятку полуавтоматического «Смит-и-Вессона», лежащего в глубоком кармане его пончо. Пистолет вновь был заряжен двенадцатью патронами и снят с предохранителя. Впору идти на медведя. Внезапно Дэнни снова расплакался. Слезы градом катились по его лицу. Он вытер их рукавом. Все, мистера Тюфяка больше нет.

Он совершал идеальные убийства.

 

Глава 84

Ничто ни на небе, ни на земле не могло теперь уберечь миленькую семейку Алекса Кросса. Настал их черед умереть. И он должен был сделать этот шаг. Правильный шаг в подходящее время. Эй, малыш, о чем говоришь?

Дэнни Будро дюйм за дюймом продвигался к ступенькам задней двери дома. При этом он не издавал ни единого звука.

Когда нужно, он мог быть чертовски способным кадетом. Прекрасный юный солдат. Сегодня он вышел на маневры, вот в чем дело. Он выполнял ночную миссию.

Найти и уничтожить.

В доме стояла тишина. Никто не смотрел ночной программы по телевизору. Никаких там Леттерманов, Лино, Бевисов и Баттхедов. Никаких рекламных роликов. И рояль тоже молчит. Значит, Кросс уже уснул. Пусть будет так. Сон мертвеца, верно?

Он дотронулся до дверной ручки, и ему тут же захотелось отдернуть пальцы. Металл, словно сухой лед, обжигал кожу. Однако он продолжал удерживать ручку, затем медленно повернул ее и потянул дверь на себя.

Проклятая дверь оказалась запертой! По каким-то безумным соображениям он представлял себе ее открытой. Конечно, он мог войти через эту дверь, но тогда он наделал бы шума.

А этого делать нельзя.

Это уже не идеально.

Дэнни решил обойти дом и проверить другой вход. Он знал, что с другой стороны имеется веранда, где стоит рояль. Обычно Кросс наигрывал там блюзы. Но это только начало. После сегодняшней ночи вся оставшаяся жизнь Кросса превратится в сплошной блюз.

Из дома по-прежнему не доносилось ни звука. Дэнни знал, что детектив свою семью никуда не отправлял. Таким образом, Кросс еще раз продемонстрировал свое пренебрежение к нему. Он его не боялся. А надо бы. Черт, Кросс должен был испугаться его и даже обделаться от страха!

Дэнни Будро протянул руку к двери веранды, весь обливаясь потом. Он начал задыхаться, увидев перед глазами жуткий кошмар. Его часто мучили кошмары.

Прямо на него смотрел детектив Джон Сэмпсон! Черный гигант сидел там, на веранде. И поджидал его. Просто сидел, самоуверенный, словно дьявол.

Его поймали! О Господи! Ему расставили ловушку. И он попался в нее, словно самый последний болван.

Но… Эй-эй, подождите-ка секундочку…

Что-то не то он видит. Или, как раз наоборот, то, что есть на самом деле!

Дэнни поморгал глазами, а потом снова взглянул через стекло. Сэмпсон спал! Он спал в большом мягком кресле, стоящем возле рояля.

Его ноги в носках лежали на подушке. Пистолет в кобуре покоился на столике рядом, дюймах в двенадцати от его правой руки. Пистолет в кобуре.

«Двенадцать дюймов, — раздумывал убийца, — двенадцать крошечных дюймов».

Дэнни Будро держался за дверную ручку и не шевелился. Грудь болела, словно его снова ударили.

Что же делать? Что делать, черт возьми?.. ДВЕНАДЦАТЬ ЖАЛКИХ ДЮЙМОВ…

Его мозг словно пробегал миллион миль в секунду. Столько мыслей вспыхивали одновременно в его голове, что он почти терял сознание.

Ему хотелось напасть на Сэмпсона. Броситься на него и замочить этого огромного осла. Потом быстрей наверх и покончить со всей семьей. Желание было таким огромным, что буквально сжигало Дэнни.

Он то отделялся от своего мозга, то воссоединялся с ним. Надо собрать мужество и все такое прочее. Логика побеждает все. Он знал, как ему следует поступить.

Еще медленнее, чем он поднимался по ступенькам, Дэнни отступил от дома Кросса. Он с трудом верил, что чуть было не столкнулся нос к носу с этим огромным и грозным детективом.

Может быть, он сумел бы вышибить этому ослу мозги. А что, если нет? Большой осел был действительно огромен.

Нет, убийца детей рисковать не будет. Впереди его ждут масса развлечений и масса игр. Интересных игр.

Он уже достаточно опытен. И с каждым разом становится все искушеннее.

Дэнни растворился в ночи. У него были еще неотложные дела, о которых следовало позаботиться. Дэнни Будро был на свободной охоте в Вашингтоне, и это чувство ему очень нравилось. Он ощущал его вкус. А для Кросса и его глупой семьи он еще выберет время.

Он уже забыл о том, что хотел предпринять за несколько минут до того, как вновь расплакался. Он не принимал свое лекарство вот уже семь дней. Ненавистный, презренный депакот, проклятое снадобье!

На нем снова была его любимая рубашка: Счастье, счастье. Радость, радость.

 

Глава 85

Я проснулся, вздрогнув от неожиданного озноба. Сердце мое бешено колотилось.

Дурной сон? Нечто ужасное? Действительное или воображаемое? В комнате стояла кромешная темнота, ни единого лучика света, и я долго не мог сообразить, где же, во имя Господа, я нахожусь.

Затем я вспомнил. Вспомнил все. Я являлся членом команды, в обязанности которой входила защита президента. Вот только сам президент решил осложнить нам и без того нелегкую задачу. Он настаивал на необходимости поездки из Вашингтона в Нью-Йорк. Ему требовалось продемонстрировать свое мужество и доказать всему миру, что он не боится ни террористов, ни психопатов, пытающихся запугать его.

И вот теперь я находился в гостинице «Вальдорф», на Манхэттене на Парк-авеню. Сюда же в Нью-Йорк прибыли Джек и Джилл. Они были настолько уверены в себе, что даже прислали нам свою «визитную карточку».

Я нащупал на прикроватном столике ночную лампу и включил ее. Часы показывали без пяти три ночи.

— Ужас какой-то, — прошептал я, задыхаясь. — Хуже не придумать.

Сначала я решил позвонить домой детям и бабуле, и хотя это была не слишком хорошая мысль, она никак не выходила у меня из головы. Потом я вспомнил о Кристине Джонсон. А что, если позвонить ей домой? Нет, ни в коем случае! Но я все равно об этом подумал. Как было бы здорово поболтать с ней сейчас по телефону!

Наконец, я облачился в штаны цвета хаки и старую рубашку. Потом влез в кроссовки и вышел в коридор. Мне срочно требовалось убраться из номера, а если точнее, выползти хоть на некоторое время из собственной шкуры.

Гостиница крепко спала. Как и следовало в такой час. Правда, это не касалось агентов Секретной Службы, дежуривших по всем этажам и во всех коридорах. Это были крепкие спортивные ребята, мало похожие на клерков гостиницы. Среди их отряда было только две женщины.

— Вы собрались пробежаться по городу, детектив Кросс? — спросила одна из них, по имени Камилла Робинсон. Это была серьезная и преданная своему делу женщина, каким и должен быть агент Секретной Службы. Казалось, они так любят президента Томаса Бернса, что готовы подставить себя под пулю, предназначавшуюся ему.

— Это у меня мысли бегают туда-сюда. — Я попытался улыбнуться. — Может быть, перед рассветом мне и придется пробежать пару марафонских дистанций. У вас все в порядке? Может, хотите кофе или еще чего-нибудь?

Камилла молча покачала головой, продолжая оставаться очень сосредоточенной. Из женщин тоже иногда получаются неплохие сторожевые псы. Я шутливо откозырял усердному агенту и направился дальше.

Пока я бродил по пустынным коридорам гостиницы, мне не давали покоя разные мысли. Мой мозг действительно совершал какие-то бешеные скачки.

Убийство Шарлотты Кинси являлось одним из загадочных кусочков мозаики. Вполне возможно, что это преступление было совершено вовсе не Джеком и Джилл. Мог ли существовать третий убийца, и если мог, то зачем он нужен и каким образом связан с нашей парочкой?

Я продолжал свой путь по другому длинному коридору, и мысли мои тоже переключились в другое русло.

А как насчет более сложных и запутанных заговоров? Даллас и Джон Фицджеральд Кеннеди. Лос-Анджелес и Роберт Кеннеди. Мемфис и доктор Кинг. Куда уводила меня эта мысленная дорога, пролегающая по грани депрессии? Список возможных законспирированных убийц был слишком велик, а у меня не хватало ни сил, ни времени проверить каждого. В чрезвычайной команде много и часто упоминали о заговорах. А ФБР было просто-таки помешано на заговорах. Так же, как и ЦРУ… Но имел место один очень мощный факт: со дня убийства Кеннеди прошло уже тридцать лет, и уверенность в том, что это преступление никогда не будет раскрыто, становилась все тверже.

Чем больше я копался в теории заговоров, тем яснее мне становилось, что до сути я никогда не доберусь. Это не удавалось пока никому. Я разговаривал со специалистами из архива исследовательского центра по политическим убийствам, находящегося в Вашингтоне, и они пришли к такому же заключению. Иначе говоря, сознались, что зашли в тупик.

Я бродил по коридорам двадцать первого этажа, где находились апартаменты президента. У меня мороз пробегал по коже, когда я представлял себе, что президент уже давно лежит мертвым, а нас в его спальне поджидает очередная записка в стихах. Записка, которую мы найдем утром.

— Все в порядке? — спросил я агентов, стоявших у входа в президентский номер.

Они внимательно осмотрели меня, словно интересуясь друг у друга: «Какого черта он здесь делает?».

— Пока да, — отчеканил один из них. — Никаких проблем.

Постепенно я обошел весь этаж по кругу и вернулся к своему номеру.

Я зашел внутрь и прилег на кровать. Мне вспомнился разговор с Сэмпсоном, который поставил меня в известность о том, что Самнер Мур найден убитым. Значит, убийцей школьников оказался не он. Я попытался пока не возвращаться в мыслях к тем убийствам.

Наконец, мне удалось задремать, и я проспал до шести часов, пока сигнал радиобудильника не прозвучал сиреной пожарной тревоги в моей голове.

Потом из динамика загрохотал рок-н-ролл, и ко мне обратился диктор Говард Стерн. Он вещал:

— Итак, президент находится в нашем городе. Интересно, последовали ли за ним сюда пресловутые Джек и Джилл?..

Об этом знали решительно все. Президентский кортеж должен был отправиться из Манхэттена в одиннадцать. «Дилижанс» уже дожидался своего пассажира.

 

Глава 86

В Нью-Йорке скоро должно было свершиться историческое событие. Времени оставалось мало. В любую секунду могла произойти величайшая трагедия. Игра перестала быть просто игрой.

Джек бежал по Центральному парку, как заправский спортсмен. Было около шести часов утра. Он бегал здесь уже почти целый час, и самые разные мысли носились в его голове. Итак, день начала операции наступил. Зоной военных действий стал Нью-Йорк, и лучшего места для них Джек не мог и придумать.

Он созерцал удивительное небо Манхэттена, в этот час похожее цветом на древесный уголь, обтянутый папиросной бумагой. Неровная линия высоченных зданий конца двадцатого века была окутана предрассветной пеленой.

Слава была не за горами. Скоро, очень скоро все кончится. Он никогда не относился к Нью-Йорку, как к месту своего возможного торжества. Впрочем, это был только фасад. Такой же, как Джек и Джилл.

Джек бежал навстречу голубому городскому автобусу, неторопливо спускавшемуся по Пятой авеню, и размышлял о том, что через несколько часов он, возможно, будет мертв. Что ж, он был готов и к такому повороту событий.

«Камикадзе», — подумал он. План был составлен таким образом, что финальная его часть таила в себе практически неминуемую смерть. Он был уверен в том, что мишень уж точно не переживет его. А за ней в небытие последуют еще многие. Так на то она и война, а на войне, как известно, жертв не избежать.

Джек покинул Парк на пересечении Пятой авеню с 59-й улицей и устремился дальше на юг, постепенно переходя с бега на быстрый шаг.

Уже через несколько мгновений он входил в строгий и привлекательный вестибюль гостиницы «Пенинсьюла». Было десять минут седьмого. Этот отель находился всего в двадцати кварталах от Мэдисон-сквер Гарден, где президент должен был появиться в половине двенадцатого. В вестибюле на столиках лежали свежие номера «Нью-Йорк Таймс». Джек прочитал заголовок: «Джек и Джилл приехали в Нью-Йорк во время визита президента». Это произвело на него впечатление. Надо же! Даже «Таймс» в курсе событий!

Затем он увидел Джилл. Она спустилась в холл точно по расписанию. Она всегда действовала по расписанию. Согласно их плану, она должна была появиться в отеле «Пенинсьюла», что она и сделала. Всегда согласно плану.

Женщина была одета в серебристо-голубой спортивный костюм. Однако по ней нельзя было сказать, что она сильно вспотела или запыхалась, добираясь сюда из «Вальдорфа». Джек подумал: «Интересно, она прибежала сюда бегом или шла не спеша? А может, вообще взяла такси?»

Он даже не подал виду, что узнал ее. Джек сел в лифт и поднялся к себе на этаж. Сара должна была воспользоваться другим лифтом.

Он вошел в свой номер и стал ожидать ее. Потом раздался короткий стук в дверь. Сара появилась меньше чем через минуту после его прихода.

— Я, наверное, выгляжу ужасно. — Это были ее первые слова. Для нее подобное поведение было типично: она часто занималась самоуничижением. Сара-зануда.

— Нет, ты выглядишь замечательно, потому что ты красива, — попытался с ходу переубедить ее Джек, хотя она действительно выглядела неважно. Все последние часы она провела в исключительном напряжении. Лицо ее напоминало маску из-за обильно наложенной косметики, ярко-красных губ и сильно накрашенных ресниц. Но весь этот грим не мог скрыть выражения тревоги. Кроме того, она обильно спрыснула свои светлые волосы лаком, и теперь они топорщилась, как проволочные. Для нее тоже наступил день начала операции.

— В «Вальдорфе» уже царит страшный переполох, — с порога сообщила она. — Все уверены, что попытка покушения произойдет именно сегодня, и подготовились к этому. Ну, во всяком случае, они думают, что подготовились. Пять тысяч полицейских, куча спецагентов и ФБР. На всякий случай предупреждена даже армия.

— Что ж, пусть думают. Скоро увидим, — улыбнулся Джек. — А теперь иди сюда. Ты выглядишь не ужасно, а очень аппетитно, и мне хочется напасть на тебя.

— Сейчас? — неуверенно запротестовала Сара. Однако это слово она произнесла шепотом. Она не могла, да и не хотела сопротивляться его сильным объятиям. К тому же и не умела, что тоже являлось составной частью плана. Все было расписано, разложено по полочкам, и они не могли потерпеть неудачу.

Он скинул рубашку, обнажив блестящую от пота грудь. Волосы на ней слиплись. Он прижался к Саре, и она выгнулась всем своим гибким телом. Сердца их застучали в унисон. Джек и Джилл. Нью-Йорк. Скоро конец.

Он чувствовал, что сердце Джилл колотится все быстрее, словно у маленького, пойманного зверька. Сейчас она была перепугана, и на то у нее были свои причины.

— Скажи мне, — попросила она, — что когда все кончится, мы все равно будем встречаться. Даже если это и неправда, все равно скажи.

— Это правда, Мартышка. Я сейчас напуган не меньше твоего, но такое состояние для нас вполне нормально. Мы не сошли с ума.

— Через несколько часов мы покинем Нью-Йорк, и все, что было связано с Джеком и Джилл, останется в прошлом, — прошептала она. — Я люблю тебя, Сэм. Я люблю тебя так, что мне самой порой становится страшно.

Это было по-настоящему страшно. Больше, чем Сара могла себе предположить. Или кто-то другой. Впрочем, история не предназначена для широкой публики.

Незаметно и осторожно он вытянул из заднего кармана брюк «ругер». Ладони его вспотели. Он затаил дыхание, приставил пистолет к голове Сары и выстрелил наискось в висок. Всего один выстрел.

Профессионально выполненная казнь.

Без всякой страсти или гнева.

Почти без страсти.

«Ругер» был снабжен глушителем, и выстрел в номере прозвучал не громче обычного хлопка. Энергия удара пули отбросила женщину назад, и через секунду Джек невольно вздрогнул, увидев ее тело распростертым на гостиничном ковре.

— Теперь все кончено, — тихо произнес он. — Боль твоей жизни прекратилась навсегда. Прости меня, Мартышка.

Он вложил записку в ее пальцы и сжал их в кулак, чтобы смятая бумага выглядела естественно. Он держал Сару за руку в последний раз.

«И Джилл упала следом», — туманно припомнил Джек слова из детского стишка-считалочки.

Но Джек не упадет.

Начинался день последнего, заключительного безумия.

Игра «Джек и Джилл» началась.

 

Глава 87

Я держал в руках толстую пачку документов под общим названием «Визит президента Соединенных Штатов. Нью-Йорк. 16–17 декабря». На восьмидесяти девяти страницах здесь было все расписано до секунды с того момента, когда президент ступил на землю аэропорта Ла Гуардиа до того, как он снова взойдет на борт своего самолета приблизительно в два часа дня, чтобы улететь назад в Вашингтон.

Между страницами имелись планы и чертежи всех тех мест, где побывает президент: аэропорт Ла Гуардиа, гостиница «Вальдорф», форум в Мэдисон-сквер Гарден. Прилагались схемы маршрутов президентского кортежа, включая и дополнительные.

В документе, подготовленном Секретной Службой, было указано:

10.55 утра. Президент и миссис Бернс садятся в автомобиль.

Примечание: Президент и миссис Бернс проходят через кордон офицеров нью-йоркской полиции в гостинице «Вальдорф-Астория».

11.00 утра. Президентский кортеж отправляется по маршруту (см. код С) в Мэдисон-сквер Гарден, в Фэлт Форум.

Прибытие закрытое.

Пресса отсутствует.

Пока приближалось время, когда президент покинет «Вальдорф» и кортеж отправится в Мэдисон-сквер Гарден, я продолжал размышлять о загадке Джека и Джилл. За три дня нью-йоркская полиция, ФБР и Секретная Служба сделали все возможное, чтобы перехватить Джека и Джилл, если те только появятся на подступах к Мэдисон-сквер Гарден. Почти тысяча переодетых детективов и агентов будут перекрывать все подходы к тому месту, где президент намерен выступить с речью. Но все мы сомневались, что принятых мер будет достаточно для обеспечения полной безопасности.

С самого утра в моей голове утвердилась маниакальная мысль, что никто не сможет остановить пулю убийцы, кроме как сама жертва.

Что намерены предпринять Джек и Джилл? Как они собираются осуществить свой замысел? Я считал, что они обязательно будут присутствовать в Мэдисон-сквер Гарден. У меня зародилась уверенность, что стрелять они будут с близкого расстояния, и наверняка заранее определили пути отхода.

Президента и миссис Бернс сопроводили до машины ровно без пяти одиннадцать. Настоящая стена из секретных агентов тенью следовала за ними от дверей номера до дверцы бронированного лимузина, ожидавшего в подземном гараже гостиницы.

Я двигался вплотную к группе сопровождения, хотя в мои обязанности и не входила физическая защита президента. Я уже высказал Джею Грейеру свою версию относительно попытки покушения. Она будет осуществляться с близкого расстояния, рассчитан этот акт на молниеносный эффект, и убийцы наверняка позаботились о путях бегства.

В это утро план претерпел некоторые изменения. Никакого кордона из офицеров полиции около входа в гостиницу не будет. Президента, наконец-то, убедили второй раз не рисковать, проходя через вестибюль отеля.

Я наблюдал, как миссис Бернс и президент усаживались в машину, чтобы совершить поездку в две мили длиной. Они держались за руки, и это было очень трогательно. Это вполне соответствовало тому, что я успел узнать о Томасе и Салли Бернс.

Никаких сожалений.

Кортеж отправился в путь точно по расписанию, выстраиваясь по ходу движения. На языке Секретной Службы это называлось «официальным построением». Получилась колонна из двадцати восьми машин. В шести из них размещались команды по борьбе с терроризмом. В одном автомобиле, который носил название «разведка», находился компьютер, поддерживающий связь со всеми службами безопасности, обеспечивающими охрану президента. «Интересно, — думал я, — а есть ли у Джека и Джилл расписание и планы передвижения кортежа, и данные о его численном составе?»

Лимузины и машины сопровождения, выезжая из гаража, поворачивали под прямым углом, и люки в полу грохотали под их колесами. Маршрут начинался на Парк-авеню, затем проходил на запад по 47-й улице и, наконец, выводил кортеж на Пятую авеню.

Я ехал вместе с Доном Хамерманом, отделенный от президентского лимузина двумя машинами охраны. Даже Хамерман сегодня казался подавленным и каким-то отрешенным. Но пока еще ничего не произошло. Может быть, наша пара убийц изменила планы? Или это должно было помочь им замести следы? Может быть, они раскроются только в тот момент, когда мы уже перестанем ожидать их? А может, они удивят меня, напав прямо на кортеж?

Я наблюдал за происходящим из окна автомобиля. Утро было на удивление мрачным и зловещим, словно предназначенным для того, чтобы дух без сожаления расстался с его бренной оболочкой. Люди, выстроившиеся вдоль улиц, были преисполнены энтузиазма: они аплодировали, кричали и одобрительно свистели, когда мимо проезжал кортеж президента. Это была одна из причин, по которой президент Бернс решил больше не прятаться в Белом Доме. Люди, даже жители Нью-Йорка, хотели видеть его. Он был популярен, и любим народом.

Кто же хотел убить Томаса Бернса и почему? В потенциальных врагах недостатка не было, но я постоянно возвращался к списку, составленному самим Бернсом. Сенатор Гласе, вице-президент Махони, несколько реакционеров из Конгресса, люди, пользующиеся авторитетом на Уолл-Стрит. Он говорил, что хочет изменить сложившуюся систему, а та оказывала яростное сопротивление.

Система оказывала яростное сопротивление!

Полицейские сирены своим воем заглушали все остальные звуки. Но эта жуткая какофония была оправдана. Я шарил глазами то по проплывающей мимо толпе, то по машинам президентского кортежа.

Являясь его частью, я, тем не менее, был сейчас далеко. Я размышлял о случившемся с Джоном Кеннеди, Робертом Кеннеди и доктором Кингом. Трагедии прошлого нашей страны. Печальная история. Я смотрел на «Дилижанс» и не мог отвести от него глаз.

Меня снова, как молотком, ударила мысль о том, что самые громкие преступления века так и остались нераскрытыми. До сих пор они хранят свою тайну, в которой так никто и не разобрался.

Подземный гараж для автомобилей важных персон под Мэдисон-сквер Гарден представлял собой бетонный бункер со стенами, выкрашенными ярко-белой краской. Нас встречало около сотни полицейских и агентов Секретной Службы. У всех агентов имелись наушники, по которым они получали распоряжения из координационного центра.

Я наблюдал, как Томас и Салли Бернс, не спеша, покинули бронированный автомобиль. Президент держался прямо и уверенно. Взгляд его был сосредоточен. Наверное, он знал, что делает. А может быть, просто не видел другого выхода.

Я находился менее чем в дюжине футов от президента и его супруги. Каждая секунда, когда они оставались на открытом пространстве, казалась мне вечностью. Слишком уж много людей толпилось в гараже, и любой из них мог оказаться убийцей.

Томас и Салли улыбались, обмениваясь приветствиями с известными людьми Нью-Йорка. Они умели показаться на публике. Они понимали огромную важность соблюдения церемониала, подчеркивающего абсолютную власть. Именно поэтому они и находились здесь. Мне импонировало их чувство долга и ответственности. Отзываясь о них по-своему, Нана была не права. Лично я считал Бернсов достойными людьми, которые наилучшим образом соответствуют своему положению. Я узнал, как нелегко им приходится только тогда, когда попал в Белый Дом. До этого я и не подозревал, насколько это тяжелая обязанность.

«Ничего не должно произойти с Томасом или Салли Бернс», — твердил я про себя, как будто концентрация моей воли могла остановить пулю убийцы. Предотвратить то ужасное, что может случиться либо здесь, в гараже, либо наверху в переполненном зале.

«Любой из этих людей может оказаться Джеком или Джилл», — продолжал думать я, ощупывая глазами толпу.

Увези президента и его жену отсюда. Немедленно! Уезжайте, уезжайте!

Кеннеди-Центр в Вашингтоне! Стреляют в студентку юридического факультета Шарлотту Кинси. Ее убивают при большом скоплении народа. Совсем как здесь. Я продолжал вспоминать это убийство снова и снова.

Там произошло нечто, нарушившее планы Джека и Джилл, изменившее их схему. А какова она была в первоначальном виде?

Мы начали подниматься вверх по лестнице, ведущей в забитый до отказа зал.

Если Джек и Джилл решили умереть, то здесь они с легкостью исполнят свое желание.

И все же мне казалось, что они попытаются незаметно скрыться. По крайней мере, эта часть их схемы всегда оставалась неизменной. Правда, я с трудом представлял себе, как это можно осуществить, находясь в такой плотной толпе. Если, конечно, они выбрали местом нападения Мэдисон-сквер Гарден.

А настоящие Джек и Джилл — президент и первая леди США — прибыли вовремя.

 

Глава 88

Капля пота медленно скатывалась по моему носу.

Грудь сдавливало, как будто на нее наехал трактор с прицепом.

В бетонно-стальном амфитеатре грохотала самая настоящая буря. Этот неистовый вулкан эмоций вносил в атмосферу зала настоящее смятение и хаос. Когда мы вошли внутрь, децибелы грохота достигли совсем уж запредельных величин. К тому времени, когда прибыл кортеж, зал уже заполнили более десяти тысяч человек.

Я двинулся вперед к главной сцене, следуя вместе с охранниками президента. Повсюду вокруг Бернса мелькали лица сотрудников ФБР и нью-йоркских полицейских. Я искал глазами Кевина Хокинса и надеялся, что рядом с ним окажется и Джилл.

Улыбка не сходила с лица президента, а шаг оставался все так же тверд, когда он появился в зале. Я вспомнил его слова о том, что нельзя позволить паре психов влиять на внутреннюю и внешнюю политику страны.

В здании было тепло, но меня пробил холодный пот, словно меня окатили ледяной водой из Гудзона. Мы находились ярдах в тридцати от трибуны, занятой известными людьми Нью-Йорка и политиками, включая также губернатора и мэра города.

«Блицы» сверкали не переставая и со всех сторон, ослепляя нас. Один из микрофонов на сцене, видимо, не выдержал адского шума и зафонил. Я прикрепил к левому лацкану пиджака пятилучевую звезду. Цвет ее был закодирован и означал мою принадлежность к команде Секретной Службы. На сегодня он был обозначен, как зеленый. Что это, цвет надежды?

До сих пор Джек и Джилл сдерживали свои обещания. Сейчас они могли бы без труда найти способ пронести оружие в зал. Внутри самого амфитеатра в данный момент уже находилось около тысячи пистолетов, это не считая винтовок снайперов и помповых ружей полицейских.

Любой охранник или полицейский мог запросто оказаться Джеком или Джилл.

И один из них наверняка был Кевином Хокинсом.

Дон Хамерман находился рядом со мной, но из-за ужасающего шума мы не могли говорить нормально. Лишь изредка удавалось обменяться наблюдениями, проорав что-либо в самое ухо собеседника.

Да и то иногда отдельные слова или фразы тонули в море посторонних звуков.

— Слишком уж долго добирается он до сцены! — прокричал Хамерман. Или мне показалось, что он это сказал.

— Вижу!

— Следите за толпой! Они же бросятся врассыпную, как бараны, если увидят пистолет. Что-то слишком долго копается президент. Он что, насмехается над убийцами? Что он хочет доказать?

Хамерман был, конечно, прав. Казалось, президент специально провоцирует Джека и Джилл на действия. Вдруг, совершенно неожиданно, толпа шарахнулась в разные стороны, и в середине ее оказалось совершенно пустое пространство.

— Убей его! Убей этого сукиного сына! — раздался оглушительный крик. Разгребая толпу руками, я бросился в том направлении.

— Осторожней, выродок! — завопила мне прямо в лицо какая-то женщина.

— Убей его! — снова раздалось где-то впереди.

— Дорогу! Дайте пройти! — во всю мочь требовал я. Человек, вызвавший такое замешательство, был одет в черную парку, с рюкзаком за спиной. Отсюда я мог видеть только его длинные светлые волосы.

Я сгреб его в тот же самый момент, когда с другой стороны в него вцепились чьи-то руки. Вдвоем мы опрокинули его на пол. Было слышно, как его череп гулко стукнулся о бетон.

— Полиция Нью-Йорка! — рявкнул парень, пришедший мне на помощь.

— Полиция Вашингтона, отряд Белого Дома! — отозвался я. Мы крепко держали подозреваемого, а нью-йоркский коп ткнул ему пистолет в физиономию.

Задержанным оказался не Кевин Хокинс, хотя сейчас я не стал бы утверждать этого наверняка. Однако нам все равно пришлось его обездвижить, так как выбора у нас не было.

— Убей ублюдка! Убей президента! — продолжал истошно вопить скрученный нами блондин.

Он был абсолютно невменяем. Впрочем, не он один. Все собравшиеся в этом зале производили впечатление буйнопомешанных, а не только эта белобрысая задница на полу.

— Мне больно! — Теперь его крик относился ко мне и к полицейскому. — Вы меня ударили по голове!

«Он что, настоящий псих?» — удивился я. Подражатель? Или это просто отвлекающий маневр?

 

Глава 89

Камикадзе атакует! Это может произойти в любую секунду. Убийца, готовый на самоубийство. Вот почему преступление нельзя предотвратить. Вот почему президент Бернс был уже живым трупом.

Кевин Хокинс без проблем попал на лучшие места в забитом людьми амфитеатре. Используя свой талант и навыки, он превратил себя в совершенно неузнаваемую личность.

Сейчас он был высокой брюнеткой в темно-синем брючном костюме. Причем довольно эффектной женщиной, признался он сам себе. Хотя в данной ситуации он и так бы не привлек ничьего внимания.

В пиджаке Хокинса лежало удостоверение сотрудника ФБР. Самое настоящее, вплоть до печати и даже толщины бумаги, на которой оно было отпечатано. По этому документу он значился, как Линда Коул, секретный агент из Нью-Йорка. Фотокорреспондент стоял в шестом ряду и спокойно оглядывал толпу.

Щелк!

Щелк!

Снова мысленные фотографии отправлялись на хранение в его мозговой архив. Здесь в основном были представлены его «конкуренты»: сотрудники полиции, агенты ФБР и Секретной Службы. Хотя на самом деле никаких конкурентов у него не могло быть.

Камикадзе. Кто остановит его? Да никто. Может быть, сам Господь Бог? Нет, даже ему не под силу.

Правда, мощные ряды противостоящей ему оппозиции произвели на Хокинса очень большое впечатление. Эти ребята серьезно вознамерились помешать этим утром Джеку и Джилл, во что бы то ни стало. И кто знает, может быть, у них и получится, учитывая их количество и суммарную огневую мощь.

В жизни случались и более странные вещи.

Однако Хокинс не верил, что они смогут сорвать его планы. Единственный шанс у этих ребят был только перед тем, как он попал в здание. Теперь его больше нет. Итак, единственный фотокорреспондент против всех фэбээровцев, секретных агентов и полицейских. Что ж, пожалуй, так будет честно.

Их тщательная подготовка даже рассмешила Хокинса. Можно было подумать, что они решили помочь ему в его игре. Теперь оставалось лишь ждать, когда появится мишень. Каждый шаг охраны, каждое действие становились легко предсказуемыми, поэтому у Камикадзе были развязаны руки.

Из громкоговорителей послышались звуки национального гимна, и Хокинс зааплодировал вместе со всеми. В конце концов, он был патриотом своей страны. После сегодняшнего дня в это, конечно, никто не поверит. Но он-то знал, что это так.

Кевин Хокинс считал себя одним из последних истинных патриотов.

 

Глава 90

Никто не остановит пулю убийцы. В моей груди горел огонь. Я быстро продвигался сквозь толпу в поисках Кевина Хокинса.

Каждый нерв моего тела был напряжен и вибрировал. Правая рука покоилась на рукоятке «глока». Я постоянно думал о том, что любой из окружающих меня людей может оказаться Джеком или Джилл. Пистолет казался бесполезным в этой огромной шумной толпе.

Я переместился во второй ряд, справа от двенадцатифутовой сцены. Свет в зале немного притушили, но мне казалось, что это происходит внутри моей головы, или даже души.

Президент уже поднимался по серым металлическим ступеням. По дороге он то пожимал чью-то руку, то похлопывал кого-нибудь по плечу. Казалось, что он выкинул из головы саму идею об угрожающей ему опасности.

Салли Бернс шла по лестнице впереди мужа. Я ее прекрасно видел, и меня не покидало ощущение, что Джек и Джилл также наблюдают за ней. Агенты Секретной Службы заполнили все свободное место перед сценой.

Когда случилось то, что должно было случиться, я находился совсем рядом с президентом.

Джек и Джилл нанесли свой удар с ужасающей неожиданностью.

Взорвалась бомба. Обвальный грохот раскатился совсем рядом, возможно, даже на самой сцене. Охрана президента никак не ожидала взрыва, который взметнулся в самой середине кольца секретных агентов.

Хаос! Вместо пистолетного выстрела сработала бомба! И это несмотря на то, что всех пришедших сегодня сюда тщательно проверяли при входе! Я бросился вперед, мимоходом заметив, что из моей руки льется кровь. Может быть, я поранился при схватке с белобрысым психом, а может быть, меня зацепил осколок. Действие стало развиваться лавинообразно, и по самому жуткому сценарию. В толпе замелькали выхватываемые пистолеты и ружья. Казалось, никто пока не отдавал себе отчета, где именно взорвалась бомба, и какой урон она нанесла. Или какой цели служил этот взрыв. В первых двадцати рядах и на сцене люди попадали на пол.

Султан густого черного дыма взвился к стеклянному потолку и металлическим конструкциям.

В воздухе пронесся запах горящих человеческих волос. Отовсюду слышались крики и визг, и я не мог даже приблизительно представить себе, сколько человек пострадало. Президента в этой свалке не было видно.

Бомба разорвалась совсем рядом со сценой. Почти в том месте, где президент обменивался рукопожатиями и приветствиями перед началом выступления. Звон от страшного удара все еще закладывал мне уши.

Я отчаянно пробирался к сцене, стараясь не думать о том, сколько людей покалечено или вообще погибло. До сих пор мне не удавалось рассмотреть президента и миссис Бернс, поскольку мне мешал дым и тела, неожиданно пришедшие в движение. Сюда же, к месту побоища, пытались проникнуть и телевизионщики.

Наконец, я увидел плотную группу агентов Секретной Службы, закрывающую президента. Он устоял на ногах и был цел и невредим. Агенты начали вместе с ним передвигаться в безопасное место. Телохранители действовали, как живой щит, оберегая президента, который, в общем-то, не пострадал.

Я вытащил «глок», направил его стволом вверх и выкрикнул:

— Полиция!

Несколько агентов и полицейских последовали моему примеру: мы дублировали друг друга. В этой суматохе следовало постараться не подстрелить случайно кого-нибудь из публики или самому не схватить пулю. Несколько людей в толпе истерично кричали.

Я продолжал проталкиваться к юго-западному выходу, через который президент и вошел в зал. Пути отхода были определены заранее.

За красным светящимся указателем «Выход» начинался бетонный тоннель, идущий к парковочной площадке для избранных гостей, расположенной с той стороны здания, которая выходила на набережную. Здесь уже стояли и поджидали нас бронированные автомобили. «А что еще нас может здесь поджидать?» — подумалось мне. «Внимание!» — твердил мой внутренний голос. Джек и Джилл всегда опережали нас на шаг. Сейчас они промахнулись. Почему?

Ведь они никогда не допускали ошибок. Я находился в дюжине ярдов от президента и его охранников, когда меня вдруг озарила догадка. Я понял то, что кроме меня не было понятно никому.

— Измените маршрут выхода! — заорал я им вслед. — Срочно измените маршрут!

 

Глава 91

Мой отчаянный призыв никто не услышал, да и сам я в этой свалке едва слышал себя. Внутри Мэдисон-сквер Гарден стоял невообразимый шум.

Тем не менее, я продолжал прорываться вперед, стараясь не отстать от плотной группы охранников президента, которые с моей выгодной позиции смотрелись, как толпа, сгрудившаяся вокруг боксерского ринга во время проведения ответственного боя. Поднимающиеся клубы дыма от взрыва, закрывавшие временами яркие софиты, производили ошеломляющий цветовой эффект.

— Измените маршрут! — снова и снова взывал я. — Измените маршрут!

Наконец-то мы достигли бетонного тоннеля, в котором каждый звук, отражаясь от стен, рождал гулкое причудливое эхо. Я держался сразу же за последним из секретных агентов.

— Не идите этим путем! Остановите президента! — тщетно кричал я.

Тоннель был полон припозднившихся гостей и дежуривших здесь охранников. Мы с трудом проталкивались против течения направлявшейся в зал толпы.

Маршрут менять было уже слишком поздно. Я продвигался все ближе к президенту и миссис Бернс, не переставая выискивать во встречной толпе лицо Кевина Хокинса. Возможность помешать ему пока оставалась достаточно реальной.

На лицах всех попадавшихся навстречу людей застыл ужас, вызванный шоком. Они, в свою очередь, потрясенно таращились на меня. И тут, в самой середине тоннеля, прозвучало несколько громких хлопков. Выстрелы!

Казалось, что все пять выстрелов прогрохотали прямо внутри группы охранников. Видимо, кому-то удалось-таки прорвать цепь телохранителей. Мое тело обмякло, словно пули попали в меня.

Пять выстрелов. Сначала три подряд, потом, с короткими интервалами, еще два.

Я не видел, что происходило впереди, но тут до моего слуха донесся леденящий душу звук: отчаянный и дикий человеческий вопль.

Пять выстрелов!

Три — а потом еще два.

Крик шел оттуда, где я последний раз мельком заметил президента. Оттуда, где прозвучали выстрелы.

Я проталкивал свое тело, вкладывая весь вес в движение вперед, стараясь добраться до эпицентра безумия.

У меня было такое чувство, словно я вырываюсь из зыбучих песков, пытаясь освободиться. Я лез вперед уже на пределе своих возможностей.

Пять выстрелов. Что же произошло там, впереди?

И тут я, наконец, увидел. Я охватил взглядом все сразу.

В горле у меня пересохло, и заслезились глаза. В тоннеле-бункере повисла странная тишина. Президент лежал на сером бетонном полу. Он был весь залит кровью, которая ручейками стекала по его белой рубашке. Лицо побледнело, словно от него отхлынула кровь, а возможно, это было следствием ранения в шею. С того места, где я находился, точно определить было невозможно.

Все выполнено в виде расстрела. В виде казни.

Профессионально.

Джек и Джилл, ублюдки!

Это была их схема, или что-то очень близкое к ней.

Я снова двинулся вперед, грубо отшвыривая людей со своего пути. Я увидел Дона Хамермана, Джея Грейера и Салли Бернс. Все окружающее выглядело, как в замедленной съемке.

Салли Бернс пыталась дотянуться до мужа. Сама Первая леди, казалось, не пострадала. Оставалось пока неизвестным, была ли и она мишенью. Может быть, целью для Джилл? Агенты Секретной Службы сдерживали миссис Бернс, окружив ее со всех сторон. Они пытались изолировать ее от места кровопролития, от мужа, от любой возможной опасности.

В тот же момент я разглядел еще одно тело. Я испытал такой удар, словно кто-то изо всех сил пнул меня в живот. Никто не предполагал такой ужасной развязки.

Рядом с президентом лежала женщина! Пуля продырявила ей правый глаз. В горле зияла вторая рана. Казалось, она уже мертва. Рядом с телом валялся полуавтоматический пистолет.

Убийца?

Джилл?

А кто же еще это мог быть?

Мои глаза снова вернулись к неподвижному телу президента Бернса. Я боялся, что он уже умер. Полной уверенности у меня не было, хотя раза три в него должны были попасть. Я увидел, что Салли Бернс наконец-то удалось добраться до мужа. Потеряв контроль над собой, она рыдала, и была не единственной, кто проливал слезы.

 

Глава 92

Джек сидел и равнодушно наблюдал за целой вереницей легковушек и трейлеров, застрявших на Западной улице перед въездом в тоннель Холланд.

По обеим сторонам его черного джипа из соседних машин орали радиоприемники. Он разглядывал растерянные и обеспокоенные лица за стеклами стоящих рядом автомобилей. Женщина средних лет, сидящая за рулем ярко-зеленого «лексуса» заливалась слезами. Тысячи сирен терзали воздух, словно во время воздушной тревоги.

Джек и Джилл пришли на Холм. Теперь все знали, зачем они это сделали. По крайней мере, так казалось.

До всех теперь дошло, насколько серьезной оказалась игра.

«Да не слушайте вы эти новости, — хотелось сказать Джеку всем людям, подъезжавшим сейчас к тоннелю. — То, что произошло, не касается вас ни в малейшей степени. Вы все равно никогда не узнаете правду. Никто ее не узнает. Да вам никогда и не справиться с этой правдой. Вы все равно бы ничего не поняли, даже если бы я сейчас вылез из машины и начал бы вам ее объяснять».

Он пытался не думать о Саре Роузен, въезжая в длинный, вызывающий клаустрофобию тоннель, змеей протянувшийся под Гудзоном. Выехав из него, он направился по магистрали Нью-Джерси, а затем по шоссе I-95, ведущем в Делавар, и дальше, на юг.

Сара уже принадлежала прошлому, а прошлое не имеет никакого значения. Прошлое можно было воспринимать только как урок, который пригодится в будущем. Сары больше нет. Все-таки он вспоминал о бедной Саре, когда остановился перекусить у выезда на магистраль. Погоревать стоило, но, конечно, не о президенте. Джилл стоила больше, чем дюжина Бернсов. Она справилась со своей задачей великолепно, почти идеально. Даже несмотря на то, что ее просто использовали. А он ее действительно использовал в качестве своих глаз и ушей в Белом Доме. Бедная Мартышка была его любовницей.

В семь вечера, уже подъезжая к Вашингтону, он дал себе обет: больше никаких сантиментов, связанных с Сарой. Он знал, что это у него получится. Он всегда мог контролировать свои эмоции. Джек был куда лучше Кевина Хокинса, хотя тот тоже считался отличным солдатом.

Сидевший в машине человек когда-то был Джеком.

Но теперь он перестал быть им.

Джека больше не существовало.

Кстати, он перестал быть и Сэмом Харрисоном. Сэм Харрисон был чем-то вроде официального фасада, необходимого для выполнения сложного плана. Теперь он был больше не нужен.

Отныне его жизнь станет простой и, в основном, хорошей. Он почти уже добрался до своего дома. Невозможная Миссия удалась, и как нельзя лучше. Все прошло почти идеально.

Теперь он возвращался домой и уже подруливал к подъезду, выложенному раковинами и маленькими разноцветными камешками. Во дворе валялось несколько детских игрушек.

Он видел, как из дома выбежала маленькая девочка с развевающимися светлыми волосами. За ней появилась его жена, тоже бегущая навстречу. По ее лицу, как и по его щекам, катились слезы. Но он не боялся плакать. Теперь он вообще ничего не боялся.

О Господи милосердный, война, наконец-то, закончилась. Враг, олицетворявший зло, умер. Хорошие парни победили, и самый лучший на земле образ жизни был на некоторое время сохранен и оказался вне опасности. По крайней мере, для его детей.

Никому и никогда не дано узнать, как и почему это произошло, и кто несет за это ответственность.

Так же, как это произошло с Джоном Кеннеди в Далласе.

И с Робертом Кеннеди в Лос-Анджелесе.

И кто несет ответственность за Уотергейт и за Уайтуотер. Как это случилось почти с любым другим исторически важным событием в нашей недавней истории. Наша история всегда оставалась неизвестной. Правду постоянно и тщательно скрывали. Таков уж наш американский способ.

— Я так люблю тебя! — прошептала его жена, прижимаясь щекой к его лицу. — Ты мой герой. И ты совершил такой хороший и смелый поступок.

Он сам глубоко в это верил и хранил уверенность в своем сердце.

Он больше не был Джеком. Джек перестал существовать.

 

Глава 93

Однако ничто еще не закончилось!

Чуть позже полудня Секретная Служба получила от нью-йоркской полиции сведения об еще одном убийстве. У них были веские причины полагать, что оно каким-то образом связано с покушением на президента Бернса.

Мы с Джеем Грейером бросились в гостиницу «Пенинсьюла», расположенную рядом с Пятой авеню. И я, и он были так потрясены случившимся утром, что буквально онемели. Но даже в таком состоянии мы постарались выяснить все детали преступления. Потом настала очередь полиции посвятить нас в то, что произошло в отеле. Горничная в гостинице обнаружила тело в номере на двенадцатом этаже. Там же была найдена и записка в стихах от Джека и Джилл. Прощальное послание?

— Что еще говорит полиция? — обратился я к Грейеру по пути в «Пенинсьюлу». — Каковы подробности?

— Судя по первоначальному заключению, убитой женщиной является Джилл. Ее застрелили, или, возможно, она покончила жизнь самоубийством. В любом случае, найденная в ее руке записка — подлинная.

Прием сокрытия одной тайны внутри другой повторялся. Входила ли смерть женщины в план Джека и Джилл? Я был уверен, что это так. Кроме того, перед нами было целое напластование секретов, и следовало убирать слой за слоем, чтобы, в конце концов, докопаться до сути.

Грейер и я вышли из металлической, под золото, кабины лифта на этаже, где было совершено убийство. Повсюду сновали местные полицейские. Здесь же я увидел медэкспертов, членов антитеррористической команды в шлемах и плексигласовых масках, а также нескольких детективов по расследованию убийств. На месте преступления творился настоящий бедлам. Я сразу обеспокоился за вещественные доказательства. Кроме того, прямо отсюда могла произойти и непосредственная утечка информации, которая неизменно потом попадает в прессу.

— Как президент? — Ко мне сразу же подбежали коллеги-полицейские. — Есть хоть какая-то надежда?

— Надежда всегда есть. Он еще в городе, — коротко доложил Грейер, и мы поспешили оторваться от любопытствующей кучки детективов.

В самом гостиничном номере находилось с дюжину полицейских и агентов ФБР. С улицы сюда доносился зловещий вой сирены. Где-то совсем неподалеку, наверное, в соборе святого Патрика, который расположен чуть южнее, на Пятой авеню, вовсю звонили в колокола.

Тело женщины-блондинки лежало на сером плюшевом ковре рядом с незастеленной кроватью. Ее лицо, шея и грудь были забрызганы кровью. На женщине был надет серебристо-голубой спортивный костюм.

У ног, обутых в кроссовки фирмы «найк», валялись очки в тонкой золотой оправе.

Ее смерть напоминала казнь, совсем как в ранних преступлениях Джека и Джилл.

Один-единственный выстрел, причем с очень близкого расстояния.

Работа профессионального и хладнокровного убийцы.

И никакой страсти.

— Она когда-нибудь входила в наши списки подозреваемых? — обратился я к Грейеру. Мы уже знали имя женщины: Сара Роузен. Она работала в Белом Доме, и самым страшным доказательством ее причастности к делу являлся тот факт, что ей дважды удалось избежать проверки, когда мы проводили расследование и интересовались всеми сотрудниками Белого Дома. Два раза!

— Вроде бы нет. Она работала связисткой и прочно обосновалась на своем месте. Все ее ценили за профессионализм и ответственность. Ей вполне доверяли все сотрудники. Господи, чертовщина какая-то! Они ей доверяли, Алекс!

Часть лица с левой стороны была снесена, как будто удар был нанесен звериной лапой. Джилл выглядела немного удивленной, словно смерть застала ее врасплох. Страх в глазах, изогнутые дугой брови.

По всей вероятности, она знала убийцу. Кто же нажал на курок? Джек? Вокруг раны я заметил серое кольцо, значит, стреляли с близкого расстояния. Скорее всего, в роли убийцы действительно выступил Джек. Профессионал. Никакой страсти. Еще одна казнь.

«Но на самом ли деле женщина, лежащая на ковре, и есть Джилл?» — думал я, нагнувшись над телом. Контрактник Кевин Хокинс только что скончался в больнице святого Винсента. Мы уже знали, что Хокинс явился на встречу с президентом в Мэдисон-сквер Гарден, переодевшись женщиной и раздобыв документы сотрудника ФБР. Он использовал дистанционно управляемую бомбу и мог взорвать ее там, где хотел и когда хотел. Он ожидал президента на выходе в своем женском наряде. План сработал. Но какая связь имелась между Кевином Хокинсом и этой мертвой женщиной? Что, черт возьми, тут вообще произошло?

— Он оставил стихотворение. Или кто-то другой, кто побывал здесь. Похожее на все предыдущие, — обратился ко мне Джей Грейер. Записка уже лежала в полиэтиленовом пакете для вещественных доказательств. Он протянул его мне. — Последняя воля и завещание Джека и Джилл.

— Идеальное убийство, — пробормотал я, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к Грейеру. — Итак, Джек и Джилл погибли в Нью-Йорке. Дело можно закрывать, верно?

Агент Секретной Службы уставился на меня немигающим взглядом, а затем медленно покачал головой:

— Это дело никогда не будет закрыто. Во всяком случае, пока живы мы.

— Я просто неудачно пошутил, — пришлось оправдываться мне, и я принялся читать последнюю записку.

— Чтоб тебя… — прошептал я над мертвым телом. — Надеюсь, ты будешь вечно гореть в аду за то, что вы натворили сегодня. Я очень рассчитываю на то, что для тебя и Джека подготовят персональный ад.

 

Глава 94

В Вашингтоне новость о покушении на президента была воспринята особенно тяжело. Томаса Бернса любили и ненавидели, но он принадлежал городу. Особенно сейчас.

Кристина Джонсон пребывала в состоянии шока, как и ее ближайшие друзья и почти все те, с кем она была знакома. Учителя и даже самые младшие ученики школы Соджорнер Трут ходили как невменяемые, узнав о том, что произошло с президентом в Нью-Йорке. Это было одновременно событием ужасным и невыносимо печальным, почти нереальным. Люди отказывались верить в случившееся.

Из-за покушения во всех школах Вашингтона занятия после обеда были отменены. Как только Кристина приехала домой, она первым делом включила телевизор и еще раз прослушала страшные новости. Правда, они оказались короткими и довольно невнятными. Пока что президент оставался жив, но больше никаких подробностей о состоянии его здоровья не сообщалось.

Кристина Джонсон не была уверена, что Алекс Кросс тоже присутствовал в Мэдисон-сквер Гарден, но ей показалось, что она видела его там. За него она тоже переживала. Ей нравились искренность и духовная сила детектива, но особенно его способность к соучастию и ранимость. А еще ей нравилось, как он воспитывает своего сына Деймона. Ей тоже хотелось иметь детей. Сегодня она решила серьезно поговорить об этом с Джорджем.

Ее муж приехал сегодня домой в семь, то есть на час, а то и на два раньше, чем обычно. Джордж Джонсон много времени отдавал работе. Ему было тридцать семь лет, но глядя на его гладкое открытое лицо, об этом как-то не вспоминалось. Он был хорошим человеком, хотя и несколько эгоцентричным.

Кристина любила его со всеми присущими мужу хорошими и плохими качествами. Сейчас она думала как раз об этом, крепко обнимая его возле входной двери. Она не сомневалась в своих чувствах. Они познакомились в Гарвардском университете, и с тех пор больше не расставались. Ей казалось, что так будет всегда, во всяком случае, в себе она была уверена.

— Люди плачут прямо на улицах, — сообщил Джордж. Освободившись от объятий жены, он снял свой вязаный джемпер, расслабил узел галстука, но переодеваться не стал. Сегодня он решил нарушить свой ежедневный распорядок дня. Ну, что ж, пусть будет так.

— Хотя я и не голосовал за президента Бернса, но на меня это тоже произвело угнетающее впечатление, Крис. Боже, какой позор! — В его глазах блестели слезы, и Кристину это очень тронуло.

Обычно Джордж не проявлял своих чувств, предпочитая прятаться, словно моллюск в раковине, так что его реакция растрогала миссис Джонсон.

— Я сама пару раз всплакнула, — призналась она. — Ты ведь знаешь, что я голосовала именно за него. Да дело не только в этом. Кажется, мы начинаем терять уважение ко всему, начиная с институтов власти и кончая человеческой личностью. Я наблюдаю это даже в глазах шестилетних школьников. Я сталкиваюсь с этим в школе Соджорнер Трут каждый день.

Джордж Джонсон снова крепко прижал к себе жену. В нем было пять футов одиннадцать дюймов, и они с Кристиной почти не отличались по росту. Она склонила голову ему на плечо, и он ощутил легкий цитрусовый аромат духов, которыми она пользовалась для работы. Он очень любил свою жену. Она была очень непохожа ни на какую женщину, вообще ни на одного человека, которых ему приходилось встречать. Джордж ощущал невыразимое счастье, что она принадлежит ему, любит его и обнимает, как самого дорогого ей мужчину.

— Ты понимаешь меня? — спросила она. Ей очень хотелось поговорить с ним именно сегодня. Она боялась, что он опять уйдет в себя, как это частенько с ним случалось.

— Конечно, — кивнул Джордж. — Все это чувствуют, Крисси. И никто не знает, как остановить этот процесс.

— Я приготовлю что-нибудь поесть, а потом можно будет вместе посмотреть телевизор, — предложила она. — Я отчасти боюсь смотреть новости, а, с другой стороны, понимаю, что это сейчас необходимо.

— Я помогу тебе на кухне, — предложил Джордж, что случалось с ним крайне редко. Кристине захотелось, чтобы он всегда был таким, внимательным и открытым. И чтобы так было каждый день, а не только в момент национальной трагедии. Впрочем, она знала, что подавляющее большинство мужчин были именно такими. И это еще не самая страшная беда, сопровождающая брак.

Они вместе приготовили суп из стручковой фасоли, открыли бутылку «Шардонэ». Едва семейный ужин перед телевизором закончился, как у входной двери раздался звонок. Часы показывали девять вечера, и они никого не ждали. Разве что иногда к ним заходили соседи.

CNN вело репортаж из больницы нью-йоркского университета, куда доставили раненого президента. На экране несколько раз среди других полицейских, промелькнул и Алекс Кросс, присутствовавший на месте покушения, но от комментариев он воздержался. Он выглядел расстроенным и измученным, но это ни в коей мере не наносило ущерба его благородному облику. Кристина не стала говорить Джорджу, что знакома с Алексом, и даже сама не знала, почему. Так же, как она не поделилась с мужем тем, что детектив Кросс как-то раз приходил к ней поздно вечером. Джордж тогда все проспал, впрочем, на то он и Джордж.

Прежде чем он поднялся с дивана, звонок прозвенел еще раз. Потом еще. Кто бы ни стоял под дверью, уходить он явно не собирался.

— Я открою, Крисси, — сказал Джордж, направляясь к выходу. — Уж не знаю, кого это принесло так поздно. А ты?

— И я не знаю.

— Уже иду! — недовольным тоном крикнул он в прихожей. Кристина улыбнулась. В муже вновь проснулся Нетерпеливый Джордж.

— Иду, во имя всего святого, уже иду! Уже открываю! — продолжал ворчать мистер Джонсон, подходя к двери в одних носках.

Он посмотрел в глазок, потом повернулся к Кристине и недовольно нахмурился:

— Там какой-то белый парнишка.

 

Глава 95

Дэнни Будро стоял на сверкающем свежевыкрашенном белой краской крыльце дома учительницы. Он был одет в большое не по размеру зеленое пончо, в котором казался выше и шире в плечах, чем на самом деле. Убийца детей школы Соджорнер Трут во плоти! Сейчас он наслаждался своей славой. Но даже в таком возбужденном состоянии он осознавал, что с ним происходит что-то не то.

Он себя неважно чувствовал, временами становилось совсем плохо, начиналась депрессия. Отлаженный механизм ломался. Доктора не могли понять, что с ним: было ли это двухполюсным расстройством или же нарушением психики. Если уж врачи не могли разобраться, что мог поделать он? Что из того, что он излишне импульсивен, подвержен частой смене настроений и плохо приспосабливается к окружающим условиям? А сейчас фитиль был уже зажжен, и Дэнни готов был взорваться. Впрочем, кому какое до этого дело?

Он перестал принимать депакот. Просто сказал себе «нет». И все. Верно? Сейчас он напевал самую простую мелодию, скорее, мычал ее: «Ммм-мм-ммм». Мелодия получалась грустная и одновременно сердитая. Она назойливо вертелась в голове.

Похоже, «кнопка», выключающая его безумие, залипла навсегда.

Он злился на Джека и Джилл и буквально впадал в бешенство, думая об Алексе Кроссе. Директор школы Трут бесила его в неменьшей мере. Как, впрочем, и все остальные людишки на этой планете. Сейчас Дэнни злился даже сам на себя. Ведь он действительно полный идиот, всегда им был и навсегда им останется.

Я проиграл, крошка.

Так почему же ты не прикончишь меня?

Он вернулся в полусознательное состояние лишь тогда, когда за стеклом входной двери показалась фигура черномазого кретина в синей полосатой рубашке, брюках и дурацких желтых подтяжках. Ну что ж, приветик!

Сначала Дэнни даже не понял, что за кругломордый идиот возник перед ним. Он ожидал, что дверь откроет эта каланча миссис Джонсон. А может и самый Алекс Кросс, если, конечно, он не отвалил в Нью-Йорк. Он видел директрису и Кросса вместе несколько раз. Наверное, они трахаются потихоньку от ее мужа.

Неизвестно почему, но эта мысль сразу взбесила его. Слишком уж Кросс напоминал Дэнни его отца. Настоящего отца. Еще один сукин сын, который его бросил, словно он был собачьим дерьмом. А теперь Кросс развлекается с училкой на стороне.

«Постой, постой, постой! — Дэнни Будро напрягся, и мозг его несколько просветлел, словно озаренный вспышкой. — Этот хренов негритос, чопорный, словно Кунта Кинте, наверняка муж этой сучки, верно? Конечно, он и есть».

— Могу я вам помочь? — спросил Джордж Джонсон у странного вида растрепанного юнца, стоящего на пороге. Мужчина никогда не видел мальчика, разносящего почту, и подумал, что это он. По непонятной причине этот бледный подросток напомнил Джорджу фильм «Дети», который они смотрели вместе с Кристиной. Парень выглядел так, словно в его жизни случилось большое несчастье.

По скромному заключению Дэнни Будро, этот черномазый тип был недружелюбен и держался нагло. Особенно для мужа какой-то никчемной училки. Это сразу вывело его из себя, и перед глазами Дэнни поплыли красные тени.

Он почувствовал, как его захлестывает ярость. Ураган по имени Дэниэл готов был обрушиться на Митчелвил.

— Не-е-е-ет! — истошно завопил подросток. — Ты и себе-то помочь не сможешь, не то что мне! Это просто, как дерьмо!

Неожиданно Дэнни выхватил свой полуавтоматический «смит-и-вессон». Джордж Джонсон уставился на пистолет, не веря своим глазам, а потом вскинул руки кверху, словно защищаясь.

Без малейшего колебания, Будро дважды спустил курок:

— Вот тебе, проклятая черная крыса! — взвизгнул он, и голоса в его голове хором подхватили этот крик. Две пули угодили Джорджу в грудь.

Он свалился прямо в дверном проеме, как будто его изо всех сил ударили кувалдой по голове, и несколько раз дернулся на мраморном полу.

Черный определенно был трупом. Кровь хлестала из обеих ран на груди.

После этого убийца смело прошел в дом, небрежно перешагнув через лежащее тело, как будто это была обыкновенная, половая тряпка. Впрочем, он действительно сейчас не испытывал ровным счетом ничего.

— Мне надо зайти к вам в гости, — обернувшись, обратился он к трупу. — Спасибо за помощь.

Услышав выстрелы, Кристина Джонсон поднялась с дивана в гостиной. Дэнни забыл, что она очень высокая, и теперь даже удивился, узрев ее голову из коридора. Она, в свою очередь, тоже увидела и мальчика, и распростертое на полу тело мужа.

Сейчас она уже не выглядела всемогущим директором школы. Как быстро он привел ее в чувство! Она вполне заслужила это. Она обидела его еще тогда, когда они впервые повстречались на улице. Может быть, она уже и забыла об этом маленьком инциденте.

— Помнишь меня? — выкрикнул Дэнни. — Помнишь, сука, как ты мне докучала? Возле школы Трут? Ну-ка, вспоминай!

— О Господи, Джордж! О Господи, Джордж! — простонала Кристина.

Рыдания сотрясали ее тело. Женщина выглядела так, словно была готова в любой момент упасть без чувств. В этот момент Дэнни увидел, как по телевизору идет передача, посвященная этим проклятущим Джеку и Джилл. Они опять пытаются достать его, хотят сравняться с ним. Даже здесь, даже сейчас!

Дэнни Будро видел, что учительница хочет скрыться, но деваться ей было некуда. Если, конечно, она не выпрыгнет прямо в окно на свою лужайку. Женщина прижала ладонь ко рту, и казалось, будто ее руку приклеили к лицу клеем. Наверное, она пребывала в шоке.

А кто сейчас не в шоке, леди?

— Не вздумай больше орать! — завопил он во весь голос. — Не ори, а то я заодно пристрелю и тебя! А я могу. Так же, как и твоего привратника, открывшего мне дверь.

Он приближался к Кристине Джонсон, держа пистолет перед собой. Ему хотелось, чтобы она видела, как ловко он обращается с оружием, как метко стреляет. Спасибо школе Теодора Рузвельта за науку.

Правда, рука у него немного тряслась, но это было неважно. На таком расстоянии он все равно не промахнется.

— Привет, миссис Джонсон. — Он впервые злобно ощерился. — Я тот самый, кто убил Шанел Грин и Вернона Уитли. Меня повсюду ищут. А ты, как я полагаю, меня нашла. Поздравляю, крошка. Чудная работа.

Внезапно Дэнни Будро овладел приступ грусти, и он расплакался. Он не понимал, почему это произошло, и откуда на него навалилась такая печаль. Ведь только что он был зол на всех. Ему все надоели, и все его достали. Это было ужасно.

Никакой радости. Никакого счастья.

— Я убийца детей из школы Соджорнер Трут, — повторил он. — Ты мне веришь? Ты поняла? Это все правда. Это не сказка, а история горя и разбитого сердца. Ты меня помнишь? Неужели меня так легко забыть? Я-то тебя хорошо помню.

 

Глава 96

Той ночью около одиннадцати часов меня срочно вызвали в Вашингтон. Убийца школьников Соджорнер Трут неистовствовал. Я предсказывал, что он может окончательно «слететь с катушек», но легче от такого предвидения не становилось. Надо было срочно предотвратить готовящийся взрыв.

Может быть, то, что он сорвался в тот же день, когда Джек и Джилл совершили преступление, не было простым совпадением. Ведь он всегда пытался соревноваться с ними. Он хотел казаться лучше их. Быть более значительным, более известным. Он не мог смириться с мыслью, что он — НИКТО.

Я пытался отвлечься и думать о чем-нибудь другом в то короткое время, которое занял перелет из Нью-Йорка на военном реактивном самолете. Чувствовал я себя отвратительно. Машинально я пролистывал газеты, где на каждой первой странице помещались статьи, посвященные президенту Бернсу и совершенному на него в Нью-Йорке покушению. Президент находился в критическом состоянии и оставался в больнице нью-йоркского университета на Манхэттене на восточной 33-й улице. Газеты также сообщали, что Джек и Джилл мертвы. Врачи больницы не могли гарантировать, что президент переживет нынешнюю ночь.

Я был дезориентирован, измотан и сам пребывал в состоянии, близком к шоку. Но теперь с каждой минутой мне становилось все хуже, и я не представлял, как буду справляться с этим. Правда, никакого выбора мне не предоставили.

Убийца детей потребовал встречи со мной, объявив, что я — его детектив, и что последние дни он неоднократно приходил ко мне домой.

На базе Эндрюз меня встречал полицейский «крузер», который должен был доставить в Митчелвил, где Дэнни Будро удерживал в заложницах Кристину Джонсон. К этому времени было установлено, что Будро убил двоих школьников Соджорнер Трут, своего товарища по классу Самнера Мура и собственных опекунов. Случай отличался особой сложностью, и с подобным ошеломляющим приступом гнева обыкновенные полицейские не справились бы.

Автомобиль действительно ждал меня на авиабазе, как и было обещано. Кто-то уже собрал для меня все материалы, имеющиеся на Дэниэла Будро. Мальчик находился под наблюдением психиатра с семи лет. Он был подвержен приступам депрессии. Очевидно, он увлекался истязанием животных тоже лет с семи. Его родная мать умерла, когда он был еще младенцем, и он винил себя в ее смерти. Отец Дэниэла совершил самоубийство. Он работал в полиции Вирджинии. «Еще один коп», — автоматически отметил я. Возможно, в голове у парня происходит подмена одних ценностей другими.

Как только мы свернули с хайвея Джон Хэнсон, я сразу же узнал Саммер-стрит. Рядом со мной, на заднем сиденье, расположился детектив из округа Принс Джорджез. Его звали Генри Форнье. Он, как мог подробно, рассказал мне о ситуации с заложницей.

— Как мы поняли, доктор Кросс, он застрелил Джорджа Джонсона, и труп до сих пор находится в доме. Мальчик не позволяет ни убрать тело, ни пригласить врача осмотреть хозяина дома, — продолжал Форнье. — Это, я вам скажу, ублюдок тот еще. Самый настоящий говнюк.

— Будро лечили от депрессии и приступов ярости таким лекарством, как депакот. Могу поспорить, что он перестал его принимать, — сказал я. Скорее всего, сейчас я просто размышлял вслух, стараясь подготовить себя к тому, что могло меня ожидать всего через несколько кварталов на этой мирной улице.

И было совершенно неважно, что мальчику всего тринадцать лет. Он совершил уже пять убийств. А вот это было уже очень важно. Пусть и малолетний, но все равно страшный монстр.

Я издали заметил Сэмпсона, который на полголовы возвышался над другим полицейским, стоявшим возле дома Джонсонов. Я попытался сразу оценить обстановку. Помимо многочисленных полицейских, здесь находился и отряд по борьбе с терроризмом. Вся улица была заставлена легковыми машинами и грузовиками с правительственными номерными знаками.

Я подошел к Сэмпсону. Он знал, что мне хотелось услышать, и представлял, как это лучше подать:

— Привет, Шоколадка. — На его губах промелькнула бледная улыбка. — Рад, что ты нашел время посетить нашу вечеринку.

— Я тебя тоже рад видеть, Джон.

— Тут твой знакомый хочет с тобой встретиться. Просто мечтает пообщаться с доктором Кроссом. У тебя иногда появляются такие дружки!..

— Да, бывает, — ответил я Сэмпсону, который как раз и являлся одним из таких приятелей. — Они не стреляют, потому что он ребенок? Как я понимаю, происходит именно это?

Сэмпсон кивнул. Значит, я попал в точку.

— Он просто хладнокровный убийца, Алекс, — констатировал Джон. — Не забывай об этом. Просто еще один убийца.

 

Глава 97

Тринадцатилетний убийца.

Я очень внимательно изучил обстановку, которая сложилась вокруг дома Джонсонов. Местная полиция, даже незначительная по количеству сил, довольно профессионально окружила сад и была готова дать отпор Дэниэлу. Террористы уже сумели запугать несколько маленьких городков, таких, как Руби Ридж и Вако. Теперь ужас пришел и в Митчелвил.

Неподалеку стоял фургон последней модели темно-синего цвета с открытыми дверцами. Здесь разместилась телевизионная и аудиоаппаратура. Техник пристроился возле сваленной ветром ивы и, вооружившись микрофоном дальнего действия, прислушивался к звукам в доме. Такой микрофон улавливал малейший шум с расстояния в сотню ярдов.

Самые разнообразные фотографии мальчика были прикреплены к доске, установленной возле полицейского автомобиля. Прожектора вертолета заливали яркими лучами близлежащие дома и деревья. Здесь разворачивалась самая настоящая драма с участием заложника, какие мы привыкли смотреть по телевизору.

На этот раз все происходило в пригороде Вашингтона.

Тринадцатилетний мальчик по имени Дэниэл Будро.

Еще один хладнокровный убийца.

— С ним кто-нибудь уже разговаривал? — спросил я Сэмпсона, когда мы подошли ближе к дому. Я заметил черный «лексус», припаркованный недалеко от подъезда. Скорее всего, автомобиль Джорджа. — Кто вел переговоры?

— Как только ситуация немного прояснилась, они вызвали Пола Лози.

Я кивнул и почувствовал облегчение, как только узнал, кому поручили переговоры:

— Это здорово. Лози — крутой парень и хорошо действует в критических ситуациях. Каким образом мальчик общается с вами?

— Сначала по телефону, а потом он потребовал громкоговоритель. У него был настоящий приступ раздражения, во время которого он угрожал застрелить учительницу, а потом покончить с собой. Сейчас он пользуется мегафоном, но с Полом Лози они с трудом находят точки соприкосновения.

— А как Кристина Джонсон? С ней все в порядке?

— Похоже, пока да. Она держится спокойно и, по-моему, каким-то образом контролирует действия Дэнни. Правда, с трудом. Она сильная женщина.

Это мне было известно. Она будет покруче тебя, папочка. Сейчас я надеялся, что Деймон не ошибся, и Кристина действительно окажется круче всех нас.

Пока мы разговаривали, к нам с Сэмпсоном подошел Джордж Питтман. Наш начальник был последним человеком, которого мне бы хотелось здесь видеть. Самым, что ни на есть, последним. Я до сих пор был уверен, что именно он подстроил все так, чтобы я отправился, якобы добровольно, в Белый Дом. Но сейчас мне было не до обид и не до ущемленной гордости.

— ФБР уже расставило снайперов, — проинформировал нас шеф. — Но вся беда в том, что власти не разрешают их использовать. Пару раз этот подонок уже оказывался в зоне поражения.

Рядом с шефом я старался сохранять хладнокровие. Он продолжал «держать у моего виска пистолет», и мы оба про это знали.

— Вся беда в том, что ему всего тринадцать лет, а по роду своего заболевания он может быть склонен к самоубийству, — пояснил я. Моя догадка была чисто научной, но я был уверен, что не ошибаюсь. Получалось так, что он загнал себя в западню, забравшись в дом Джонсонов, а теперь кричит: «Я здесь. Приходите и берите меня».

Питтман сердито нахмурился. Его лицо залилось краской до самой толстой бычьей шеи:

— Он полагает, что совершить пять убийств очень забавно. Эта мелкая сволочь уже заявила об этом нашему человеку. Говоря об убийствах, он в открытую хохочет. И интересуется персонально тобой. Кстати, что ты сам думаешь насчет снайперов? — поинтересовался он напоследок, прежде чем отойти.

Я молчал, а Сэмпсон отрицательно замотал головой:

— Даже и не думай идти внутрь и затевать игры с этим юным крокодилом, — предупредил он.

— Мне надо постараться понять его. А для этого необходимо с ним поговорить, — пробормотал я, вглядываясь в окна дома Джонсонов. На первом этаже горел свет, а в окнах второго было темно.

— Ты прекрасно понимаешь его, просто не хочешь в этом признаться. Ты всегда отлично разбирался в психах. Ты меня слышишь? До тебя это доходит?

До меня это доходило. Я всегда правильно оценивал и свою силу, и свою слабость. Почти всегда. Однако сегодня я не мог бы этого утверждать.

Раздавшийся из мегафона голос прервал нашу беседу. Убийца детей школы Соджорнер Трут решил поговорить с нами.

— Эй, вы там! Тупые ублюдки! Вы ничего не забыли? Вы еще помните меня?

Впервые, я услышал голос Дэнни Будро. Он звучал действительно по-детски: носовой, высокий, ломающийся. Типичный голос для тринадцатилетнего подростка.

— Эй, сукины дети! Вы что, решили трахать мне мозги?! — заорал он. — Могу ответить сам. Да! Да только не на того напали!

Пол Лози взялся за микрофон:

— Подожди! Все совсем не так, Дэнни. Ты же контролировал ситуацию до сих пор. И сейчас положение не изменилось. Давай уж говорить по-честному!

— Дерьмо! — сердито выкрикнул Дэнни Будро. — Вы мне уже насовали столько дерьма, что меня тошнит. Меня блевать тянет от тебя, Лози! Да ссать я на тебя хотел, Лози!

— Скажи мне, какие у тебя проблемы. — Пол оставался спокойным и невозмутимым. — Поговори со мной, Дэнни. Я хочу с тобой побеседовать. Ты можешь мне не верить, но это действительно так.

— Я знаю, задница, — раздалось в ответ. — Это твоя работа: постоянно со мной трепаться. Вся беда в том, что ты обманул меня. Ты наврал, что любишь меня. Это ложь, и за это я вычеркиваю тебя из своей команды. Чтоб больше ни одного слова. Еще раз вякнешь — пристрелю миссис Джонсон. И виноват будешь ты.

— Да я прямо сейчас ее убью, клянусь Богом! — бушевал Дэнни. — Не посмотрю на то, что она даже накормила меня сэндвичем с яичницей. Бах!.. Бах!.. Все! Она уже труп!

Полицейские приготовились стрелять, а бойцы из отряда по борьбе с терроризмом опустили на лица темные плексигласовые забрала и медленно подняли щиты. Все были полны решимости взять дом штурмом. Если они так поступят, Кристина Джонсон, скорее всего, погибнет.

— Так все-таки, в чем дело? — осторожно поинтересовался Лози. — Поговори со мной. Мы вместе что-нибудь придумаем, Дэнни. Можно найти решение, которое тебя устроит.

На какое-то время над площадкой перед домом и над всей улицей наступила гнетущая тишина. Было слышно, как ветер шумит в голых ивовых ветвях.

Затем Дэнни Будро снова истошно закричал:

— В чем дело?! Ты просто паршивый обманщик, вот в чем дело!.. И еще вот в чем: этот человек уже здесь. Алекс Кросс приехал, а ты мне ничего не сказал! И я должен сам узнавать об этом из новостей по телевизору!

— У тебя всего тридцать секунд, детектив Кросс. — Теперь он обращался уже ко мне. — Двадцать девять. Двадцать восемь. Долго ждать я не собираюсь, так и знай. Двадцать семь. Двадцать шесть. Двадцать пять…

Он произносил это так, словно считал выстрелы. Тринадцатилетний подросток командовал разворачивающимся действием.

 

Глава 98

— Это я, Алекс Кросс! — обратился я к тинэйджеру-убийце. Я стоял на самом краю побитой морозом лужайки у дома Джонсонов. Чтобы Дэнни Будро услышал меня, мегафон был ни к чему. Твой детектив прибыл, и теперь все будет так, как ты хочешь.

— Это детектив Кросс! — повторил я. — Ты прав, я уже здесь. Правда, я прибыл только что. И приехал только потому, что ты об этом просил. Мы воспринимаем все очень серьезно. Никто тебя обманывать не собирается. Да никто бы и не посмел этого делать.

Пока нет. Дай мне хоть малейший шанс, и тогда посмотрим. Я помнил о маленькой несчастной Шанел Грин. Не забыл я и про семилетнего Вернона Уитли. И про Кристину Джонсон, оказавшуюся взаперти с юным убийцей, застрелившем ее мужа почти у нее на глазах. Мне нужен был всего один шанс.

Неожиданно Будро громко рассмеялся в мегафон. Это был визгливый, почти девчачий хохот. Жуткий, словно раздававшийся из преисподней. Несколько идиотов в уже собравшейся толпе зевак рассмеялись вместе с ним. Приятно сознавать, что у тебя везде есть друзья.

— Ну, что ж, давно пора, детектив Алекс Кросс. Очень приятно, что ты смог найти для меня время в своем расписании. Миссис Джонсон, думаю, согласна со мной. Мы тут ждем тебя, ждем… Ну, давай, заходи в дом. У нас весело.

Мальчик открыто бросал вызов мне и моему авторитету. Сейчас он жаждал командовать. Мысленно я прорабатывал каждый возможный его шаг и последовательность действий. Самым возможным диагнозом была параноическая шизофрения. Биполярное или поведенческое отклонение было бы куда предпочтительнее. Надо было поговорить с ним, чтобы выяснить это окончательно.

Однако разговаривал он довольно связно. По крайней мере, он не потерял ориентировки во времени. Я даже подумал о том, а не принял ли он снова депакот.

— Алекс, пойди сюда, — послышался сзади меня голос Джона. — Черт возьми, Алекс, подойди сюда. Мне надо перекинуться с тобой парой слов.

Я обернулся и увидел Сэмпсона во всей красе. Его физиономия расплылась от уха до уха в широчайшей улыбке:

— Нам на хрен не нужен еще один заложник, — тоном, не допускающим возражений, заявил он. Видно было, что Джон разозлился на меня: он нахмурил лоб, и глаза его потемнели. — Ты не слышал того, что он орал раньше. Он действительно сумасшедший. Это просто сумасшедшее дерьмо, Алекс. Ему просто хочется кого-нибудь убить.

— Думаю, я сумею с ним справиться. Это мой клиент. Гэри Сонеджи, Казанова, а теперь вот Дэнни Будро. Кроме того, у меня нет выбора.

— Да есть у тебя выбор, Шоколадка. Просто у тебя мозги временно отсутствуют.

Я оглянулся на дом. Кристина Джонсон оставалась внутри наедине с убийцей. Если я не пойду туда, он убьет ее. Он так заявил, и я ему поверил. Какой выбор он мне оставил? Кроме того, ни один хороший поступок не остается безнаказанным.

Шеф Питтман зажестикулировал, давая понять, что он, мол, не возражает. «Принимайте решение сами, доктор-детектив Кросс».

Я глубоко вздохнул и по мокрой, пружинящей под ногами земле, направился к дому. Фотографы сразу засуетились и защелкали камерами, пока я приближался к крыльцу. Телевизионные камеры тоже нацелились мне в спину.

Меня определенно беспокоило состояние Дэнни Будро. Он был сейчас невероятно опасен. Ему хотелось пошалить, а, следовательно, убить. Пять беспорядочных убийств за последние недели. А теперь зажали в угол. Хуже того, он сам себя туда загнал.

Я взялся за дверную ручку, чувствуя себя немного взвинченным. Я видел все, как в конце тоннеля. Перед глазами была белая дверь, а вокруг я ничего не различал.

— Открыто, — раздался голос из прихожей.

Голос мальчика. Чуть задыхающийся. Без мегафона он звучал тонко и неуверенно.

Я толкнул дверь и наконец-то очутился перед убийцей детей школы Соджорнер Трут в сиянии всей его безумной славы.

Дэнни Будро оказался невысоким, худым подростком, с водянистыми, косящими, как у кролика, глазами и большими оттопыренными ушами. По одному внешнему виду можно было заключить, что это ребенок-изгой и к тому же психически ненормальный. Стало понятно, что остальные дети никогда не жаловали его, и он был очень одинок. И так всю свою жизнь.

Он направил полуавтоматический «смит-и-вессон» прямо мне в грудь.

— Военная школа, — напомнил он мне. — Я прекрасный стрелок, детектив Кросс. С живыми мишенями у меня сложностей не возникает.

 

Глава 99

Мое сердце клацало о прутья металлической клетки, которая, как предполагалось, являлась грудной. В голове пульсировал монотонный шум, словно несущая частота в динамике радиоприемника. Я не чувствовал себя героем-полицейским. Мне было страшно. Даже больше, чем обычно. Может быть, из-за того, что убийце исполнилось только тринадцать лет.

Дэнни Будро знал, как пользоваться полуавтоматическим пистолетом, который он сжимал в руке. Рано или поздно он продемонстрирует свое умение. Единственным, что сейчас имело для меня значение во всей Вселенной, это каким-то образом отобрать у него пистолет.

То, что я видел перед собой, захватило все мое внимание: худой прыщавый тринадцатилетний подросток с мощным смертельным оружием в руках. «Смит-и-вессон» был направлен прямо мне в сердце. Хотя рука Будро была тверда, я сразу понял, что его ментальное и физическое состояние куда хуже, чем я предполагал. Его поведение с каждым мгновением становилось все более непредсказуемым. Нестабильность его состояния была очевидной и пугающей. Его глаза метались в орбитах, словно птицы, заключенные в стеклянном шаре.

Стоя в прихожей дома Джонсонов, он покачивался из стороны в сторону. Ствол пистолета в его руке, попадая в такт этим движениям, описывал в воздухе восьмерки. На нем была какая-то странная рубашка с крупно напечатанными на ней словами: «Счастье, счастье. Радость, радость».

Его взъерошенные волосы взмокли от пота. Стекла очков немного запотели по краям. Глаза за ними казались сверкающе-влажными. Он действительно выглядел убийцей детей. Сомневаюсь, чтобы кто-то когда-нибудь испытывал к нему добрые чувства. Лично я не испытывал.

Его тощее тело вдруг вытянулось, как по стойке «смирно».

— Добро пожаловать на борт, детектив Кросс, сэр!

— Привет, Дэнни, — тихо и без всяких эмоций отозвался я. — Ты звал меня, вот я и пришел, — сказал я, а сам подумал: «Я тот самый, кто ухватит тебя за тощую задницу».

Он продолжал держаться на дистанции. Сейчас Дэнни представлял собой комок растрепанных нервов и еле сдерживаемого гнева. Он был марионеткой без кукловода. Невозможно было прогнозировать, как будут развиваться события дальше.

Совершенно очевидно, что после того, как он перестал принимать выписанные ему лекарства, Дэнни сильно страдал. Налицо был целый букет симптомов: агрессия, депрессия, психоз, гиперактивность, поведенческие отклонения.

Итак, имеется тринадцатилетний хладнокровный убийца. Каким образом отобрать у него оружие?

Кристина Джонсон стояла за его спиной в темной гостиной. Она не двигалась. Сейчас она казалась мне очень маленькой и далекой, несмотря на свой высокий рост. Женщина выглядела испуганной, грустной и смертельно усталой.

Справа от нее находился украшенный резьбой камин, высеченный из обычного, применяемого в городском строительстве, камня. Прежде мне не довелось изучать обстановку гостиной, и теперь я внимательно рассматривал ее. Я искал глазами что-нибудь, хоть отдаленно напоминавшее оружие. То, что могло бы нам пригодиться.

Тело Джорджа Джонсона лежало на полу в прихожей. Кристина или сам убийца накрыли его красным клетчатым пледом. Убитый юрист распростерся во весь рост, словно его неожиданно сморила усталость.

— Кристина, с вами все в порядке? — спросил я женщину. Она хотела что-то ответить, но голос не повиновался ей.

— С ней все нормально, приятель. Она крепкий орешек. Все хорошо, — скороговоркой, невнятно проговорил Дэнни. «Сехршо» — выходило у него. — Это мне тут хреново. И вообще, разговор идет обо мне, — напомнил он.

— Я понимаю, что ты здорово устал, Дэнни. — Я подозревал, что у него сейчас начинается приступ головокружения, и внимание его рассредотачивается.

— Да, ты все правильно понял. Может быть, ты поделишься еще каким-нибудь сокровищем мудрости относительно моего иллюзорного поведения?

Хлоп! Он неожиданно и резко пнул ногой входную дверь, и она захлопнулась. Импульсивное поведение. Я определенно становился участником этой вечеринки. Невзирая на плохое самочувствие, Дэнни продолжал следить за разделявшим нас расстоянием и не опускал оружия.

— Я стреляю из этой хреновины достаточно хорошо, — вновь повторил он, словно боялся, что я пропустил мимо ушей его первое предупреждение. Это лишь укрепило мои подозрения относительно его паранойи, возбудимости и нервозности.

Больше всего его заботило, как я отношусь к нему и насколько правильно оцениваю его поведение. Меня смущали сейчас сведения о его настоящем отце. Полицейский, оставивший жену с крошечным ребенком на руках. Я узнал об этом только по дороге сюда. Теперь мне многое становилось понятным.

Я вынужден был напомнить себе, что этот жалкий тщедушный ребенок — настоящий убийца. Ненавидеть это дьявольское отродье для меня труда не составляло. И все равно меня не отпускало грустное и трагическое чувство. Он казался живым воплощением безумия, замешанного на одиночестве.

— Я верю, что ты прекрасный стрелок, — по-прежнему тихо проговорил я, уже зная, что именно эти слова он хотел бы от меня услышать.

Я верю тебе.

Я верю в то, что ты — хладнокровный убийца. Я верю, что ты настоящий молодой монстр. Чей-то неоплаченный долг и чья-то неискупленная вина.

И еще я верю в то, что, возможно, мне придется убить тебя раньше, чем ты попытаешься расправиться со мной или с Кристиной Джонсон.

 

Глава 100

Я рассматривал надпись на рубашке Дэнни. «Счастье, счастье. Радость, радость». Я знал, откуда это слова.

Они взяты из детской телепередачи «Патефон-автомат». Ее очень любят Деймон и Дженни. И я в какой-то степени тоже. Это чисто семейный сериал, который наверняка вызывал у Будро бешенство.

Сейчас он ухмылялся, глядя на меня! И взгляд при этом у него был безумный.

Потом он заговорил тихим голосом, передразнивая мои заботливые интонации. Чувства Дэнни были обострены, и от него веяло жестокостью. Это снова меня насторожило. Мне хотелось тут же броситься на него и вырубить.

— Тебе ни к чему шептать. Здесь все равно никто не спит, кроме привратника Джорджа.

Он засмеялся страшным и совершенно неуместным смехом. Настоящий психопат. Дэнни был убийцей до мозга костей, даже в свои тринадцать лет.

— С вами все в порядке? — снова обратился я к Кристине.

— Нет, не совсем, — прошептала она.

— Заткнитесь, мать вашу! — заорал он, обращаясь к нам обоим. Он перевел пистолет на Кристину, а потом снова на меня. — Если я что-то сказал, значит, так оно и будет.

Я понял, что пистолет у него мне отнять не удастся. Надо придумать что-то другое. Дэнни выглядел так, что, казалось, еще чуть-чуть, и он не выдержит.

Я решил действовать немедленно.

Сосредоточившись на подростке, я пытался определить его слабое место. Но, наблюдая за ним, я соблюдал осторожность, чтобы он этого не заметил.

Затем я сделал несколько медленных шагов в сторону окна гостиной. Здесь стояла низкая табуретка, какие в Африке когда-то применяли для дойки скота. Выглянув на улицу, я увидел, что полицейские расположились в шахматном порядке на лужайке, соблюдая, однако безопасную дистанцию. Отсюда хорошо были видны их щиты, плексигласовые забрала, бронежилеты и оружие. Господи, ну и картинка! И все это из-за одного сумасшедшего подростка.

— Только не вздумай шутить, — обратился он ко мне через комнату.

Но я уже задумал одну шуточку, малыш Дэнни. И даже приступил к ее выполнению. Ты еще не понял этого? Значит, ты не настолько умен, как воображаешь, подонок!

— А почему бы и нет? — спросил я, но ответа не последовало. Он явно собирался убить нас. А что ему еще оставалось делать?

У меня была веская причина подойти к окну. Таким образом, я и Кристина Джонсон оказывались по разные стороны комнаты.

И я уже почти этого добился.

Но Будро, похоже, ничего не заметил.

— Что ты сейчас обо мне думаешь? — прорычал он. — Насколько я выигрываю в сравнении с этими задницами Джеком и Джилл? И с великим Гэри Сонеджи? Можешь говорить начистоту. Я не обижусь, потому что не подвержен никаким чувствам.

— Тогда поговорим начистоту, раз уж тебе этого хочется. Ни один из убийц не производил на меня впечатления, и ты не исключение.

Его рот скривился в усмешке:

— Правда? В таком случае, ты меня тоже не впечатляешь, дерьмовый доктор Кросс. Однако, оружие-то у меня!

Дэнни Будро уставился на меня, и его глаза за стеклами очков скосились еще больше. Зрачки стали крошечными, как следы от булавочных уколов. Мне показалось, что он готов пристрелить меня прямо сейчас. Сердце мое бешено заколотилось, и я посмотрел на Кристину Джонсон.

— Мне придется убить тебя, и ты это знаешь, — заявил он с таким выражением, словно затеял свой безумный спектакль только ради этого. Неожиданно в его голосе зазвучали нотки муки и усталости. Вот это было уже нехорошо. — Тебе и Кристине предстоит погибнуть.

Он перевел взгляд на нее, и его глаза превратились в две темные дыры:

— Черная сука! Подлая, трусливая тварь! Ты посмела обидеть меня возле своей поганой школы! Как ты осмелилась не уважать меня? — злился он.

— Это неправда! — вступила в разговор Кристина. — Я пыталась защитить гуляющих детей. И к тебе это не имело никакого отношения. Я ведь не знала, кто ты. Откуда мне было знать?

Дэнни яростно топнул ногой. Он был раздражен, нетерпелив и не собирался ничего прощать. Злобный маленький засранец.

— Нечего повторять то, что мне давно известно! А то, о чем я думаю, тебе никогда не узнать. В мою голову тебе не проникнуть. Да и никому это не удастся!

— А с чего ты взял, что тебе надо кого-то убивать? — обратился я к нему.

Он сверкнул стеклами очков и вновь направил пистолет на меня:

— Не смей корчить из себя врача!

— Даже не собирался. — Я покачал головой. — Только врать не надо. Я не люблю людей, способных на дешевые фокусы.

Неожиданно он перевел «смит-и-вессон» на Кристину:

— Мне надо убивать людей, потому что… потому что я их убиваю. — Он засмеялся, потом закашлялся и захрипел.

Кристина чувствовала, что приближается развязка, и она знала, что нужно сделать перед тем, как Дэнни окончательно сорвется.

Мальчик снова повернулся ко мне. Он стоял так, словно очень гордился собой. «Да он просто любуется каждым своим движением, — осознал я. — Ему это нравится».

— Ты наверняка хочешь обмануть меня, — прошипел он, — поэтому у тебя такой спокойный голос. Пытаешься отвлечь меня. Значит, не такой уж ты умный, большой и грозный. Я вижу тебя насквозь.

— Ты прав, — согласился я, — но не совсем. Я говорил таким голосом… спокойным… чтобы ты не заметил, что я делаю. Ты проиграл! Ты обгадил свою собственную игру. Маленький тупица! Сукин сын!

 

Глава 101

— Тебе не удастся застрелить нас обоих! — заявил я. Эту фразу я произнес чистым и твердым голосом. Одновременно я повернулся к нему боком, чтобы представлять из себя менее удобную мишень.

Еще один шаг в сторону окна. Я увеличивал расстояние между собой и Кристиной Джонсон.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? О чем ты говоришь, Кросс? Выкладывай начистоту! Я ТРЕБУЮ!

Я не стал ему отвечать. Пусть думает сам, если считает себя таким умником.

Взгляд Будро метался от меня к Кристине и обратно. Наконец, до него дошло, что ему расставили ловушку, как бы хорошо она ни была замаскирована.

Его глаза буквально буравили мой череп. Он понял суть моей уловки. Ведь если теперь он будет стрелять, ему придется выбирать кого-то одного, а в это время второй успеет наброситься на него. Таким образом, мы лишали его ореола славы.

— Ты кусок дерьма! — зарычал он на меня. Голос его звучал угрожающе. — Тогда первым будешь ты!

Он поднял «смит-и-вессон», но я не смотрел на оружие. Я уставился ему в глаза:

— Поговори со мной, ублюдок!

— Хватит! Довольно! — крикнула Кристина из другого угла комнаты. Она находилась под прессом свалившихся на нее несчастий. — Ты уже достаточно убивал!

Дэнни Будро запаниковал. Он смотрел на нас дикими глазами и, казалось, его голова вращается, как на шарнире:

— Нет, я уничтожил недостаточно этих гребаных бесполезных роботов! Я только начал! — Кожа лица обтянула его череп.

Он навел пистолет на Кристину, и его руки вытянулись, как две корявые ветки, а корпус начал клониться влево.

— Дэнни! — окликнул я его по имени и двинулся к нему.

Несколько мгновений он колебался, потом пистолет дернулся, и он выстрелил. В тесном помещении звук показался оглушительным.

Он выстрелил в Кристину!

Она попыталась увернуться, но я не заметил, удалось ли ей это.

Я подобрался, и вот я уже в воздухе.

Дэнни Будро успел перевести пистолет на меня. В его глазах застыли ужас и ненависть. Тело сотрясали судороги страха, гнева и отчаяния. Может быть, он действительно был способен расправиться с нами обоими.

Я двигался намного быстрее, чем он мог себе представить, и уже оказался в радиусе, очерченном его вытянутой рукой с оружием.

Я врезался в Дэнни Будро всей своей массой, словно он был взрослым мужчиной, опасным и вооруженным. Я испытал огромное удовольствие от этого контакта.

Мы рухнули на пол перепутавшимся клубком конечностей. В воздухе мелькали размахивающие руки и брыкающиеся ноги. Ударил еще один выстрел. Боли я не почувствовал, только ощутил привкус крови на губах.

Мальчик издал дикий и высокий вой. Он завопил! Я с силой вывернул пистолет у него из пальцев. Он зарычал и попытался укусить меня.

Потом у него начался приступ. Скорее всего, из-за того, что он перестал принимать лекарство. Энергия запредельной мозговой деятельности нашла себе выход через тело. Руки и ноги его задергались, он быстро и судорожно задвигал тазом.

Глаза закатились, а потом тело вдруг обмякло, и на губах запузырилась пена. Конечности продолжали хаотично подергиваться. Наверное, на пару секунд он потерял сознание, а потом закашлялся, захлебываясь собственной слюной.

Я стряхнул его с себя. Губы его посинели, но глаза постепенно начали приобретать осмысленное выражение. Он заморгал: припадок закончился так же неожиданно, как и начался. Дэнни безвольно валялся на полу, растекшись, словно мерзкая лужа.

Полиция, заслышав выстрелы, вломилась в дом и теперь заполняла гостиную. Повсюду мелькали ружья и пистолеты. Со всех сторон неслись крики, и слышалось бормотание портативных радиостанций.

Кристина Джонсон склонилась над мужем. К ней на помощь поспешили двое врачей.

Потом я увидел ее стоящей на коленях возле меня. Казалось, она была невредима:

— С вами все в порядке, Алекс? — хрипло прошептала она.

Мои руки продолжали сжимать Дэнни Будро. По-моему, он сейчас не соображал, где находится. Он весь обливался холодным липким потом. Убийца детей теперь выглядел грустным, потерянным и смущенным. Тринадцать лет, пять убийств. А может быть, и больше.

— Важный преступник, — констатировала Кристина. Я кивнул:

— По-моему, да. А может, мы воспринимаем все не так.

Дэнни пытался что-то произнести, но я не слышал его. Он брызгал слюной, и пена продолжала стекать из уголков его губ.

— Что ты сказал? Что? — Голос у меня был тоже хриплый, горло саднило. Меня самого била дрожь, и я изрядно вспотел.

Он заговорил тихим, неожиданно тонким голоском, словно внутри его тела зияла пустота:

— Мне страшно. Я не знаю, где я нахожусь. Мне всегда страшно.

Я кивнул этому маленькому отвратительному личику, уставившемуся на меня:

— Знаю, — ответил я юному убийце. — Представляю, что ты сейчас чувствуешь.

И это было самое страшное.

 

Глава 102

Победитель драконов жив! Но сколько еще жизней у меня осталось? Почему я так рискую? «Доктор, исцели себя сам!»

Я оставался в доме у Джонсонов еще целый час, пока Будро и тело Джорджа не увезли. Мне надо было задать Кристине пару вопросов для отчета. Затем я позвонил домой и поговорил с Наной. Я попросил ее отправляться спать и не беспокоиться за меня. Я находился в безопасности и был практически здоров. По крайней мере, сейчас.

— Я люблю тебя, Алекс, — прошептала в трубку бабуля, и голос ее звучал так же устало и измученно, как и мой.

— Я тоже люблю тебя, старушка.

В эту ночь, вот чудо из чудес, последнее слово осталось за мной!

Толпа зевак, собравшаяся на Саммер-стрит, наконец, рассосалась. Даже самые дотошные репортеры и фотографы исчезли. Одна из сестер миссис Джонсон приехала к ней, чтобы утешить ее в это тяжелое время. Перед тем, как отправиться восвояси, я крепко обнял Кристину.

Ее продолжало трясти. Она понесла ужасную, невосполнимую утрату.

— Я ничего не чувствую. Все кажется таким нереальным, — призналась она. — Понимаю, что это вовсе не ночной кошмар, но мне так хочется проснуться!

В час ночи Сэмпсон доставил меня домой. Мне казалось, что мои глаза утратили веки, а мозги путешествуют где-то, летая со скоростью миллионов миль в час, перегреваясь и гудя.

К чему катился наш мир? Гэри Сонеджи, Банди, Душитель из Хиллсайда, Кореш, Маквей… И этот список можно продолжать до бесконечности. Ганди как-то спросили, что он думает о западной цивилизации. Он ответил: «Наверное, это неплохая идея».

Я никогда долго не переживаю, просто не могу. Это же относится и к большинству знакомых мне офицеров полиции. А мне так бы хотелось поплакать, чтобы выплеснуть наружу накопившиеся внутри страх и ад. Но это не так-то просто. Что-то блокирует меня изнутри.

Я уселся прямо на ступеньках лестницы в собственном доме: я направлялся в спальню, но не дошел до нее. Мне хотелось плакать, но у меня ничего не получилось.

Вспомнилась жена Мария, которую убили несколько лет назад. Нам было очень хорошо вдвоем. Мы прекрасно подходили друг другу. Это не просто выборочные воспоминания. Я знал, как прекрасна любовь, понимал, что это самое дорогое в жизни, но, тем не менее, до сих пор оставался один. Я уверял всех, что у меня все в порядке, хотя на самом деле это было не так.

Не помню, сколько времени я просидел вот так, в темноте, наедине со своими мыслями. Может быть, минут десять, а может, и больше. В доме было тихо и уютно, как всегда, но сегодня его атмосфера не могла меня успокоить.

Я начал прислушиваться к звукам, ставшим привычными за долгие годы. Я возвратился памятью к тем временам, когда был маленьким, рос здесь под неусыпным оком Наны и думал о том, кем же я стану, когда повзрослею. Теперь я знал ответ на этот вопрос. Я стал экспертом по серийным убийствам, и мне доставались самые запутанные и безнадежные дела. Я стал победителем драконов.

Наконец, мне удалось преодолеть оставшиеся ступеньки, и я оказался у дверей детской. Деймон и Дженни безмятежно спали. В своей, одной на двоих, комнате нашего небольшого дома.

Я люблю наблюдать за ними, когда они спят. Какие же они невинные и доверчивые, мои маленькие сын и дочь! Я могу смотреть на них сколь угодно долго, даже в самые ужасные ночи. Такие, как, например, сегодняшняя. Затрудняюсь подсчитать, сколько раз я становился в дверях и просто смотрел на детей. Из-за них я продолжаю жить и не рассыпаюсь на куски некоторыми страшными ночами.

Сегодня они заснули, даже не сняв смешных, в виде сердечка, очков, которые носят дети из певческой группы «Невинность». Это было очень забавно и дорого. Я присел на краешек кровати Дженни. Потом я аккуратно снял ботинки и бесшумно поставил их на пол.

Затем я растянулся в ногах у детей поперек обеих кроватей и услышал, как хрустнули мои суставы. Мне хотелось побыть рядом со своими малышами, чтобы мы все чувствовали себя вместе и в безопасности. По-моему, я не слишком многого хочу от жизни и далек от того, чтобы требовать награды за сегодняшний день.

Я нежно поцеловал резиновые подошвы тапочек, которыми заканчивались штанишки пижамы Дженни, потом чуть коснулся голой ноги Деймона.

Наконец, я закрыл глаза и попытался оттолкнуть прочь сцены убийств и хаоса, застрявшие у меня в голове. Но мне это не удалось. Этой ночью повсюду сновали монстры, буквально окружая меня со всех сторон.

Как же их много, черт побери! Так и накатываются, волна за волной. Старые, молодые, всякие разные. Откуда они берутся здесь, в Америке? Что их создает?

Лежа здесь, в тишине, рядом со своими детьми, я, наконец, задремал, и мне даже удалось немного поспать. На несколько часов я отрешился от самого ужасного: от причины моей исключительной грусти и расстройства.

Печальной новости, которую я узнал еще до того, как покинул дом Джонсонов. Поздно ночью скончался президент Томас Бернс.

 

Глава 103

Я держал на руках нашу кошку Рози и ласково поглаживал ее. Дверь на кухню была приоткрыта, и оттуда я, прищурившись, наблюдал за Сэмпсоном.

Он стоял под холодным, почти ледяным дождем. Сейчас он напоминал огромный черный валун, блестящий от ливня. А может быть, это был град.

— Кошмар продолжается, — объявил он, одной этой фразой вернув в мою душу прежнее опустошение.

— Правда? — апатично спросил я. — А что, если мне на это уже наплевать?

— Да? А что ты скажешь, если «Буллетс» выиграют чемпионат НБА, «Ориолз» победят в мировом первенстве, а эти задницы из «Редскинз» выйдут в финал суперкубка? Трудно сказать, что будет дальше.

Минули уже сутки, сменившие длинную ночь, проведенную мной в доме Джонсонов и то бесконечное утро в Нью-Йорке. Однако прошло слишком мало времени, чтобы я успел восстановиться или хотя бы для того, чтобы смог погоревать. Днем раньше президент Махони был приведен к присяге. Хотя того требовал закон, мне такая поспешность казалась неприличной.

На мне была белая рубашка и рабочие брюки из грубой ткани. Я стоял босиком на холодном линолеуме с кружкой дымящегося кофе в руке. Постепенно я выздоравливал. Сегодня я даже не стал «смывать бакенбарды». Так моя Дженни называет процесс бритья. Я снова чувствовал себя почти человеком.

Но я не торопился пригласить Сэмпсона зайти.

— Доброе утро, Шоколадка, — настаивал он. Затем он приподнял верхнюю губу, демонстрируя мне свои великолепные зубы. Улыбка у Джона получилась какой-то жестоко-радостной, и я, не выдержав, улыбнулся в ответ.

Часы уже показывали начало десятого, а я только что проснулся. Поздновато. С точки зрения Наны, это было просто-таки позорное явление. Правда, пока я еще находился в состоянии, далеком от нормального высыпания. К тому же я не до конца оправился от шока и боялся, что расстанусь с остатками разума, если на меня сейчас вновь свалится какое-нибудь непредвиденное дерьмо. Хотя чисто внешне выглядел я прекрасно.

— Ты что, даже не хочешь пожелать мне доброго утра? — с напускной обидой проворчал Сэмпсон.

— Доброе утро, Джон. Что бы ни приволокло тебя сюда в это унылое и холодное утро, я не желаю ничего знать, — сразу предупредил я.

— Это первая умная вещь, услышанная мной от тебя за долгие годы, — съязвил он. — Только, боюсь, что не стоит мне слишком верить тебе. Сейчас тебе захочется узнать все, Алекс. Поэтому-то ты и читаешь каждое утро по четыре газеты кряду.

— Я тоже не желаю ничего знать, — поддержала меня Нана из глубины кухни. Она не спала уже несколько часов. — И не надо мне ничего знать. Кыш, птица. Ступай своей дорогой. Проваливай куда подальше, малыш Джонни.

— Есть у нас время хотя бы позавтракать? — наконец спросил я.

— Почти есть, — отозвался он, едва сдерживая улыбку. — Но позавтракать надо. От этого никто не отказывается.

— Это он тебя приглашает, а не я, — предупредила Нана, стоя у горячей плиты.

Конечно, она просто подшучивала над Сэмпсоном. На самом деле она любила его, как родного сына. Нана быстро приготовила нам яичницу, нарезала домашней колбасы и поджарила тосты. Бабуля великолепно готовит. Она могла бы запросто кормить всю баскетбольную сборную, если бы ее отправили поваром в спортивный лагерь. Для нее это вовсе не проблема.

Сэмпсон терпеливо ждал, когда кончится завтрак, и только потом вернулся к делу, которое и привело его ко мне. Наконец он раскрыл свой маленький секрет. Это может показаться странным, но когда ваша жизнь сплошь и рядом переполнена убийствами и прочими трагедиями, волей-неволей научишься не спешить узнавать самые потрясающие новости. Убийства все равно никуда не денутся. Они всегда будут рядом с вами.

— Недавно мне позвонил твой мистер Грейер, — сообщил Сэмпсон, наливая себе уже третью чашку кофе. — Он сказал, чтобы мы тебе предоставили пару дней отдыха, мол, они пока что и сами справятся. «ОНИ», понимаешь, как в том фильме ужасов, которого мы еще в детстве боялись.

— Ну, я уже испугался и весь дрожу. А с чем хоть справятся-то?

Я приканчивал тост с корицей, приготовленный из толстого куска домашнего хлеба. Если говорить серьезно, то вкус у него был божественный. Нана клянется, что ей пару раз довелось побывать на небесах, откуда она и украла несколько рецептов. И я ей охотно верю, поскольку сам пробовал ее стряпню.

Сэмпсон демонстративно взглянул на свои часы, старинные, фирмы «Булова», которые ему подарил отец на четырнадцатилетие.

— Они только что приступили к обыску кабинета Джилл в Белом Доме, а потом поедут к ней на квартиру на 24-й улице. Хочешь присоединиться? Я тебя приглашаю. Могу даже выбить для тебя гостевой одноразовый пропуск, так, на всякий случай.

Конечно, я хотел там быть и видеть все собственными глазами. Мне надо было знать о Джилл решительно все.

— Ты просто дьявол, — зашипела на Сэмпсона Нана.

— Спасибо, ба, — сверкнул он глазами и своей тысячей зубов. — Это по-настоящему высокая оценка.

 

Глава 104

Мы подъехали к квартире Сары Роузен на быстром черном «ниссане» Сэмпсона. Горячий завтрак, приготовленный Наной, вернул меня в реальный мир. Я ощущал себя почти возрожденным. Физически и, пожалуй, даже эмоционально.

Меня интриговал визит в дом Джилл. Я хотел побывать и в ее кабинете в Белом Доме, но решил, что это может день-другой подождать. Но ее дом! Перед этим не смог устоять ни детектив, ни, тем более, психолог.

Сара Роузен жила в десятиэтажном здании на пересечении 24-й и К улиц. На первом этаже дежурил представительный «капитан», который, только внимательнейшим образом изучив наши документы, позволил нам пройти внутрь. В остальном же вестибюль оказался довольно приветливым. Пол был застелен ковром, вокруг зеленели цветы в горшках, словом, обстановка никак не наталкивала на мысль, что в этом доме проживал убийца.

Но Джилл жила именно здесь.

Сама квартира вполне соответствовала психологическому портрету, созданному нами на Сару Роузен. Она была единственной дочерью отставного полковника и учительницы английского языка. Сара выросла в Абердине, штат Мэриленд. Затем она училась в Холлинс колледже в Вирджинии. Особенно она преуспевала в истории и родном языке, и закончила колледж с отличием. В Вашингтон она приехала шестнадцать лет назад, когда ей исполнился двадцать один год. Сара не выходила замуж, хотя на протяжении нескольких лет у нее было трое или четверо приятелей. Кое-кто из Белого Дома, особенно из отдела по связям с прессой, за глаза называл ее «сексуальной старой девой».

Квартира Сары располагалась на пятом этаже. Она оказалась достаточно светлой, и ее окна выходили во внутренний двор. ФБР уже вовсю трудилось внутри под музыку Шопена, лившуюся из стереопроигрывателя. Атмосфера была непринужденная, даже расслабляющая. Дело считалось закрытым, поэтому, по большому счету, всем было уже наплевать.

Мы с Сэмом провели несколько часов с техническими сотрудниками ФБР, которые рылись в квартире, пытаясь обнаружить что-нибудь, что могло бы представлять интерес для Бюро.

Здесь жила Джилл.

Кто же ты, Джилл, черт бы тебя побрал? Как это тебя угораздило? Что случилось, Джилл? Поговори со мной. Ты же хочешь поговорить со мной, одинокая девочка.

Квартира состояла из спальни и небольшого кабинета, в которых нам предстояло исследовать каждый дюйм. Женщина, которая жила здесь, помогла убить президента Томаса Бернса. Кабинет использовался и в качестве монтажной мастерской для производства их фильма. Сейчас эта квартира приобрела уже историческую ценность. Теперь на это здание будут показывать пальцами и говорить друг другу: «Смотрите, здесь жила та самая Джилл».

Мебель в квартире ничем особенным не выделялась, как, впрочем, и вся обстановка, характерная для людей среднего достатка. Софа и кресло, обитые саржей, были явно куплены в местных магазинах, и на них еще болтались товарные бирки. Обе комнаты были выдержаны в спокойных прохладных тонах; слоновая кость и светлая бирюза.

Рамки, висящие на стенах, содержали в себе старые рождественские поздравительные открытки от видных людей из Белого Дома: пресс-секретаря, начальника штабов и даже короткая записочка от Нэнси Рейган. Однако здесь не было ни писем, ни фотографий «врагов», о которых мне упоминал президент Бернс. Значит, Сара Роузен была той самой тайной почитательницей «шишек». А был ли сам Джек для нее такой же звездой? И вообще, был ли это Кевин Хокинс?

Поговори с нами, Джилл. Я знаю, что тебе этого хочется. Расскажи нам, что же случилось на самом деле. Дай нам хоть какую-нибудь зацепку.

На письменном столе лежали письма от двух организаций, поддерживающих консерваторов. Здесь же находилась стопка самых разных журналов, включая даже «Гурман».

Ее деловые заметки о том, какие книги о политике и поэзии стоит приобрести. Адреса книжных магазинов. Может быть, Джилл была поэтессой?

Одно стихотворение было вырезано из книги и прилеплено к стене «скотчем»:

Эмили Дикинсон, видимо, так же относилась к знаменитостям, как и сама Джилл вместе с Джеком.

По периметру спальни и кабинета все свободное пространство занимали книжные шкафы. В них содержалась литература на любой вкус: художественная, научно-популярная, поэзия, шедевры классики и откровенный ширпотреб. Джилл-читательница, Джилл-одиночка. Джилл-сексуальная старая дева.

Кто же ты на самом деле, Джилл? Кто ты, Сара Роузен?

Здесь находилось и еще кое-что, свидетельствующее о ее чувстве юмора. В коридоре в рамочке висел лозунг, символизирующий жестокую правду жизни: «Затихла музыка, теперь пора в тюрьму».

Кто же ты, Сара-Джилл?

Хоть кто-нибудь заботился о тебе раньше? Почему ты помогала совершить это ужасное преступление? Дело стоило того? Умереть вот так, одинокой старой девой? Кто убил тебя, Джилл? Это был Джек?

Найти бы хоть одну деталь, хоть одну-единственную, а все остальное начало бы проясняться уже само. Мне хотелось верить, что это именно так.

Я внимательно просмотрел шкафы с одеждой Джилл. В основном здесь были деловые костюмы темных тонов. По ярлыкам я понял, что Джилл покупала себе модели у «Брукс Бразерс» и «Энн Тэйлор». Туфли-лодочки, кроссовки, шлепанцы. Несколько спортивных костюмов для бега и ежедневных упражнений.

И почти ничего, что можно надеть на вечеринку или в театр.

Кто ты, Сара?

Я искал тайники в стенах и полу, я обыскивал все углы, стараясь обнаружить секретное местечко, где Джилл хранила бы свои личные записки, что-то такое, что помогло бы нам либо закрыть это дело навсегда, либо открыть его заново.

Ну, что же ты, Сара, пусти нас в свою тайную жизнь. Расскажи нам, кем ты была.

Что поддерживало тебя в жизни, Джилл? Кем ты была, Сара? Сексуальной старой девой? Ты же хочешь, чтобы мы об этом узнали. Я знаю, я уверен, что это так. Ты до сих пор находишься здесь, в этой квартире. Я чувствую. Я ощущаю твое одиночество везде, куда ни брошу взгляд.

Ты хочешь нам что-то сказать. Что же это, Сара? Ну, подскажи нам хоть еще одним стихотворением. Всего одним.

Пока я задумчиво стоял в спальне и смотрел из окна на внутренний двор, сзади ко мне подошел Сэмпсон. Я заново обдумывал все повороты этого дела.

— Ты уже нашел решение, Шоколадка?

— Пока нет, хотя я чувствую, что решение где-то рядом. Мне понадобится еще пара дней.

Сэмпсон мог только застонать. На его месте я поступил бы так же. Я все равно еще раз приду сюда, ведь Сара Роузен хотела нам что-то сказать. Она должна была что-то оставить после себя.

Джилл-поэтесса.

 

Глава 105

Может быть, я был ненасытен в этом омуте преступлений и наказаний, но на следующий день, рано утром я в одиночку явился в квартиру Сары Роузен. Я пришел к восьми, еще до того, как появились остальные. Я слонялся взад-вперед по маленькой квартире, поедая печенье прямо из раскрытой пачки.

Образ сексуальной старой девы и ее скромное убежище не давали мне покоя. Интуиция детектива, какое-то шестое чувство психолога, говорили мне, что тут просто должно что-то быть.

Почти целый час я просидел у окна, выходящего на К-стрит. Я сосредоточился на автобусной остановке, украшенной рекламным щитом духов «Побег» от Кельвина Кляйна. Фотомодель на плакате выглядела грустной и одинокой. Как сама Джилл? Кто-то пририсовал на плакате кружок, долженствующий обозначать мысли девушки, и написал в нем: «Покормите меня, пожалуйста».

Что в этой жизни могло поддерживать Сару Роузен? Я раздумывал над этим, глядя в окно. Что толкнуло ее на такое безумие, как убийства знаменитостей? Чем еще она занималась до того, как ее убили в гостинице «Пенинсьюла»? Ее убили в Нью-Йорке. На чем основывалась ее связь с Джеком?

Какова на самом деле вся история их поступков? Что ускользнуло от нашего внимания?

Я начал более внимательно присматриваться к огромному собранию книг, которые встречались здесь повсюду, даже на кухне. Видимо, Сара Роузен читала просто запоем. В основном художественная литература и история. Почти все книги американские. Сара-интеллектуал. Сара-умница.

«Дипломатия» Генри Киссинджера, «Особый трест» Роберта Макфарланда. «Протест» Александра Хейга. «Киссинджер» Уолтера Исааксона. И так далее… Романы Энн Тайлер, Робертсона Дэйвиса, Энни Пруль, но также и Роберта Ладлема и Джона Гришэма. Поэтические сборники Эмили Дикинсон, Сильвии Плэт, Энн Секстон. Том, озаглавленный «Женщина одинока».

Я перелистывал, встряхивая, каждую взятую в руки книгу. В квартире насчитывалось более тысячи томов. А может быть, и две тысячи. Просматривать их, перелистывая каждую, придется очень долго.

Во многих книгах находились записки или встречались пометки на полях, оставленные Сарой. Я читал их все. Пролетал час за часом, но мне было наплевать на время.

На полях романа о Наполеоне и Жозефине Сара написала: «Н. считал высокий ум у женщины отклонением. Публично гладил груди Ж. Кобель. Но Ж. получила то, что хотела. Грязная сука».

Джилл-поэтесса. Джилл-библиофил. Таинственная женщина с собственным миром фантазий. Женщина-головоломка. Убийца.

В кабинете я обнаружил много видеокассет с художественными фильмами, и принялся открывать их футляры.

Коллекция фильмов Сары Роузен состояла из экранизаций известных любовных романов, мистических и романтических триллеров. «Принц приливов», «Выхода нет», «Разоблачение», «Крестный отец», «Унесенные ветром», «Офицер и джентльмен».

Похоже, ей нравились и старые ленты: Рэймонд Чандлер, Джеймс Кейн, Хичкок.

Я открывал кассету за кассетой, ряд за рядом. Мне показалось, что это очень важно, особенно здесь, в квартире у Сары, которая любила и поддерживала порядок. Если бы Сэмпсон был здесь, он бы уже с ума сошел от этого занятия и обязательно заявил бы, что я куда более подхожу на роль сумасшедшего, чем сами Джек и Джилл.

Я открыл кассету, где должна была находиться лента с фильмом Хичкока «Печально известный». Я сам не видел эту картину, но на обложке красовалась фотография одного из любимых актеров-мужчин самого Хичкока — Кэри Гранта.

Однако внутри футляра оказалась кассета без этикетки. Совсем непохожая на те, которые я уже перебрал. Заинтересованный этим, я поставил ее в видеомагнитофон.

Но на ней оказался вовсе не «Печально известный».

Передо мной был отснятый Сарой фильм про убийство сенатора Фитцпатрика.

Это была полная, несмонтированная версия. Не та, которую они переслали на CNN.

Кадры, которые я сейчас смотрел, были более откровенными и жуткими, чем те, что демонстрировались по телевидению. Было страшно и неприятно слышать ужас в голосе Фитцпатрика. Он умолял, громко рыдая, оставить ему жизнь. Эту часть убийцы сознательно вырезали, уж слишком она была тяжелой. И жестокой, почти садистской. Она выставляла Джека и Джилл в новом, омерзительном свете.

Это была пара беспощадных убийц. Ни жалости, ни страсти, ни гуманности.

Я нажал кнопку «Пауза». Вот оно! На экране показалось лицо Фитцпатрика, снятое крупным планом, а потом камера начала отдаляться, охватывая панораму намного шире. Шире, чем хотели бы убийцы.

Пленка зафиксировала Джека в момент первого выстрела.

Убийца не был Кевином Хокинсом!

Первой моей мыслью было: а не оставила ли Джилл эту пленку специально, в надежде, что рано ли поздно она попадет к нам в руки? Может быть, она подозревала, что ее предадут? И эта пленка явилась бы, в таком случае, своеобразной, пусть и запоздалой, но местью. Наверное, так оно и было. Джилл отомстила Джеку, уже находясь в аду!

Я внимательно изучал застывший на экране кадр, где был зафиксирован настоящий Джек. У него были короткие волосы светло-песочного цвета. Он был довольно симпатичным мужчиной лет сорока. Никаких эмоций на лице, когда он спускал курок пистолета.

— Джек, — прошептал я. — Ну, вот мы и нашли тебя, Джек.

 

Глава 106

ФБР, Секретная Служба и полиция Вашингтона объединили свои усилия в беспрецедентной охоте на человека. Им всем ужасно хотелось схватить этого типа. Это была наивысшая категория убийства. Убийство президента. И настоящий убийца оставался на свободе. Джек уцелел. По крайней мере, я очень на это надеялся.

И это действительно было так!

Рано утром 20 декабря я наблюдал за Джеком в бинокль. Я не мог отвести взгляда от убийцы и вдохновителя всех совершенных убийств.

Мне очень хотелось его взять. Взять самому. Но пока что приходилось ждать. Таковы уж были правила игры, предложенные Джеем Грейером. Сегодня был его день, его шоу, его план.

Джек вышел из трехэтажного дома, выстроенного в колониальном стиле. Он подошел к ярко-красному «форду-бронко», припаркованному у подъезда. К этому времени мы уже успели выяснить, кто он, где живет, и знали почти все о его личной жизни. Теперь нам стало многое понятно в истории с Джеком и Джилл. При этом глаза наши раскрылись достаточно широко.

— Вон наш Джек. Вот он, наш мальчик, — сказал Джей Грейер, обращаясь ко мне.

— Совсем не похож на убийцу, да? Впрочем, его задача уже выполнена. Ведь это он расправлялся со всеми, включая Джилл, — напомнил я.

Рядом с Джеком шли маленький мальчик и девочка. Очень милые детишки. Я знал, что их зовут Эйликс и Арти. Покататься вместе с ними захотели и две домашние собаки: Пастух и Мудрец, десятилетний, черный ретривер и молодой резвый колли.

Дети Джека.

Собаки Джека.

Дом Джека в пригороде.

Джек и Джилл пришли на Холм… чтобы убить президента. А потом Джек убил свою напарницу и любовницу Джилл. Он хладнокровно казнил Сару Роузен. Джек рассчитывал, что он спокойно улизнет от ответственности за убийства, и сможет жить нормальной жизнью. Что и говорить, план у него был грандиозный. Но теперь мы его вычислили. Я наблюдал за Джеком, как и множество других людей.

Он выглядел этаким идеальным папочкой из вашингтонского пригорода. На нем была темно-синяя парка с капюшоном, расстегнутая, несмотря на холодную погоду. Под курткой виднелась синяя фланелевая рубашка и потертые джинсы. Желтовато-коричневые ботинки и серые шерстяные носки довершали его наряд.

Джек носил по-военному короткую стрижку. Сейчас его волосы были темно-каштанового цвета. Он отличался той грубой красотой, которая так нравится женщинам. Тридцатидевятилетний убийца президента. И хладнокровный убийца нескольких политических противников.

Конспиратор.

Ренегат мирового класса.

И настоящий, бессердечный ублюдок.

«А ведь он почти идеальный американский убийца», — думал я, глядя на Джека и сопровождающий его отряд детей и собак. Отец, муж и просто привлекательный мужчина. Такого никто и никогда ни в чем не заподозрит. Он даже позаботился на каждый случай создавать себе алиби. Хотя теперь ни одно из них не пройдет, так как в нашем распоряжении имеется видеокассета. Шакал нашего века, нашей страны и нашего, одновременно наивного и очень опасного образа жизни.

Мне стало интересно, а смотрел ли он по телевизору похороны президента? Или, может быть, даже лично поприсутствовал там, как, например, я.

— По-моему, он засранец, которому наплевать решительно на все, — поморщился Джей Грейер. Он сидел рядом со мной на переднем сиденье в машине без полицейских опознавательных знаков. До этого дня я не слышал, чтобы у Грейера вырвалось хоть одно бранное слово. Ему тоже очень хотелось взять Джека сейчас.

В общем-то, мы и собирались это сегодня сделать. Нынешнее утро должно было запомниться всем нам надолго.

И тогда все действительно закончится.

— Приготовьтесь следовать за Джеком, — передал Грейер по рации. — Попробуйте только его потерять! Тогда можете сразу идти на все четыре стороны.

— Не потеряем. Не думаю, что он даже попытается бежать, — высказал я свое предположение. — Он домашний парень, наш Джек. Он папуля. Он здесь корни пустил.

Что за странная у нас страна! Так много убийц, так много монстров и так много приличных людей, за счет которых эти подонки существуют.

— Наверное, вы правы, Алекс. Хотя я его и не понял до конца, но вы правы. Мы, считайте, его уже поймали. Только почему он все это затеял?

— Деньги. А из-за чего же еще?

И тут я поделился с Грейером своей теорией относительно Джека. Она прекрасно подходит к данному случаю и все упрощает. Немного политики и много денег. Идеология, помноженная на финансовую выгоду. Трудно сражаться в этот корыстный и продажный век.

— Вы так считаете?

— Думаю, я прав. Да. Могу поспорить. У него есть своя вера, согласно которой он считает, что его семья достойна жить в богатстве. Поэтому я и считаю, что деньги являются неотъемлемой составляющей всех его преступлений. Возможно, с ним поддерживают связь люди, совершенно не стесненные в средствах, но страдающие от недостатка реальной власти.

«Форд-бронко» тронулся с места, и мы, держась на почтительном расстоянии, последовали за ним. Джек ехал очень осторожно, оберегая свой ценный груз. Наверное, он производил самое благоприятное впечатление на детей, возможно, и на собак, и уж наверняка на своих соседей.

Джек-шакал. Мне стало интересно, не жонглировала ли Сара этими двумя словами. Она, как и всякий поэт, любила приятные на слух звукосочетания.

Любопытно, какая последняя мысль возникла в голове Джилл, когда ее любовник предал ее в Нью-Йорке? Знала ли она о той страшной развязке, предполагала ли подобный исход? Зачем она оставила кассету в своей квартире?

Джеку хотелось разговаривать. Видимо, ему надо было отвлечься во время езды:

— Он их везет в дневную школу, вон туда. Его жизнь снова потекла по обычному руслу. И ничего не изменилось. Он просто совершал убийства, а потом помог казнить и президента. Вот и все. Ничего особенного. Жизнь продолжается.

— Я понял из отчетов о его военной службе одно: он прекрасный солдат. Вышел в отставку полковником. Со всеми почестями. Участвовал в операции «Буря в пустыне», — добавил я.

— Надо же, наш Джек — герой войны. Это на кого хочешь произведет впечатление. Я так поражен, что не могу выразить свое восхищение. Наверное, надо переговорить с ним лично.

Джек — герой войны. Это официально.

Джек — патриот. Это неофициально.

Мы ехали дальше, а мне вспомнилась надпись на могиле неизвестного солдата на арлингтонском национальном кладбище: «Здесь покоится в чести и славе американский солдат, известный только Богу». Очевидно, примерно то же самое думал Джек и о собственной персоне. Солдат-герой, известный только Богу.

И, скорее всего, он твердо рассчитывал, что все убийства останутся безнаказанными, ведь он сражался на справедливой войне.

Но это не так, и очень скоро ему предстоит все осознать по-другому.

Он высадил обоих ребятишек у школы Баярд-Веллинггон. Это было великолепное место: высокие каменные стены, просторные лужайки с травой, подернутой инеем. В такую школу я бы с удовольствием отдал и своих детей, Деймона и Дженни. Вот где самое место преподавать и директорствовать Кристине Джонсон!

«Ты же можешь запросто переехать из города», — напомнил я себе, наблюдая, как Джек по очереди целует на прощанье своих детей.

Почему бы и нет? Почему не увезти Деймона и Дженни с Пятой улицы? Почему ты не можешь сделать того, что этот кусок дерьма делает во имя своих детей?

Джей Грейер снова заговорил в рацию:

— Он отъезжает от школы. Сворачивает на главное шоссе. Господи, какие здесь широкие и удобные дороги! Мы возьмем его на первом же светофоре. Только одно условие: брать живым! Мы на четырех машинах затормозим у светофора вместе с ним. И шестеро выходят из автомобилей. Помните: брать живым!

— У вас есть право молчать, — вклинился я в разговор.

— Что вы там еще несете? — не понял Грейер.

— Так, шучу. Нет у него никаких прав. С ним все кончено.

Грейер лишь усмехнулся. Мы оба поняли, почему. Пожалуй, это была единственная приятная миссия за все время расследования:

— Ну что ж, вперед за нашей знаменитостью? Пора брать этого сукиного сына.

— Точно. Мне давно хочется побеседовать с ним. Мне хотелось как следует дать ему в задницу, еще с того момента, когда я летел назад в Вашингтон.

Мне очень хотелось повстречаться с настоящим Джеком.

 

Глава 107

До этой минуты никто так и не приблизился к раскрытию заговора, закончившегося покушением. Никто не сумел разгадать тайну Джека и Джилл, а когда это произошло, было уже слишком поздно. Может быть, сейчас у нас получится размотать весь клубок, устроив ретроспективное следствие по делу Джека и Джилл.

Мы находились меньше, чем в сотне ярдов от машины Джека. Он спускался с крутого холма навстречу светофору.

Сцена оказалась живописной и выглядела, как кадры из хорошего фильма, снятые длиннофокусным объективом. Светофор переключился на красный, и Джек затормозил. Ничего не подозревающий, законопослушный гражданин.

Свободный человек.

Мы с Грейером остановились позади его сверхсовременного и ультрамодного «бронко». На заднем бампере я увидел наклейку, призывающую беречь детей от наркотиков.

Операция носила кодовое название «капкан на медведя». Мы располагали четырьмя машинами. Кроме того, у нас была группа поддержки, в которую входили с полдюжины автомобилей и два вертолета. Я не представлял, как Джек может сбежать. Я думал об осложнениях, которые возникнут после задержания убийцы, и знал, что в недалеком будущем многих ждал настоящий шок.

Все оказалось сложным, очень сложным.

— Берем на счет «три», — скомандовал Грейер в микрофон. Джей держался удивительно спокойно, как настоящий профессионал, каковым он на самом деле и являлся. Мне очень нравилось работать с ним. Грейер не был эгоистом, просто он являлся специалистом и великолепно справлялся с любым заданием.

— Возьмем легко, — сказал я. Медвежий капкан почти захлопнулся. Я был одним из шестерых, кто выпрыгнул из машин на перекрестке спокойных деревенских дорог. Для меня это была большая честь.

На светофоре стояли еще два автомобиля: серая «хонда» и «сааб».

Для сидящих в них людей все происходящее выглядело каким-то безумием. Так оно и было, причем даже хуже, чем выглядело со стороны. Человек, сидевший в «бронко», убил президента. И то, что мы делали сейчас, было похоже на арест Ли Харви Освальда, Сирхана-Сирхана, Джона Вилкеса Бута. Обычный светофор в северной части штата Мэриленд.

И я был здесь! Я очень радовался этому. Я бы не пожалел ничего на свете, лишь бы оказаться здесь.

Агент Секретной Службы распахнул свою дверцу, а я — свою. Получилось так, что мы оказались возле «бронко» первыми. Может быть, потому, что нам больше остальных хотелось задержать преступника.

Джек повернулся ко мне и тут же уставился прямо в дуло моего «глока».

В это мгновение он имел возможность сам заглянуть смерти в глаза.

И все в стиле казни!

Очень профессионально!

— Не двигайся. Даже не моргай, — предупредил я. — Я не хочу иметь повода пристрелить тебя на месте. Поэтому не давай мне его.

Он никак не ожидал такого поворота событий. Это было ясно по удивленному выражению его лица. Джек полагал, что все убийства так и останутся нераскрытыми и считал себя свободным.

Ну, на этот раз он здорово просчитался.

Наконец-то, Джек совершил свою первую ошибку.

— Секретная Служба. Вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание, и вам лучше действительно им воспользоваться, — рявкнул на Джека один из агентов. Лицо его покраснело от злости при виде человека, убившего президента Томаса Бернса.

Джек посмотрел сначала на агента, потом перевел взгляд на меня. Он, конечно, узнал меня, и представлял, кто я такой. Интересно, что еще ему обо мне было известно?

Сначала он был сильно удивлен, но постепенно успокоился. Было поразительно видеть такое самообладание. «Спокоен, словно смерть», — подумалось мне.

Хотя, чему тут было удивляться? Перед нами находился настоящий Джек, убийца президента.

— Очень хорошо, — заявил он таким тоном, словно выставлял оценку нашим действиям и профессионализму. Сукин сын даже кивнул, как бы выражая свое одобрение. — Я вами горжусь. Вы великолепно все исполнили.

У меня даже кровь вскипела от такой наглости. Но таков был план. Мы взяли его действительно легко. Так сказать, «нежным» капканом.

Он медленно вышел из своей сверкающей машины и поднял руки кверху. Джек не стал сопротивляться, так как не хотел, чтобы его застрелили.

Неожиданно один из молодых агентов Секретной Службы отвесил ему такой крюк в челюсть, что я невольно порадовался за нашу подрастающую смену.

Голова Джека откинулась назад, и он тяжело плюхнулся на асфальт. Но он был умен и не стал подниматься. Агенту не удалось его спровоцировать. Никакого повода стрелять не было: просто лежит на дороге псих. Тот самый, который убил президента.

Джек сел, встряхнул головой и покачал из стороны в сторону челюсть, посматривая на нас снизу вверх:

— Что именно вам уже известно? — спросил он. Мы не стали ему отвечать. Никто из нас не произнес ни слова. Наступила наша очередь разыгрывать комбинации. И у нас было заготовлено достаточно сюрпризов для Джека.

 

Глава 108

Но арест Джека являлся лишь началом. Мы представляли себе, что он лишь часть загадки, которую нам еще предстояло разгадать. Его мы решили взять первым, а теперь нам предстояло совершить еще одну очень важную поездку.

Когда мы возвращались назад к дому Джека на Оксфорд-стрит, я воспринимал все произошедшее, как бы со стороны. Мне вспоминались встречи с Томасом Бернсом и сказанные им слова, чтобы мы ни о чем не сожалели. К моему прискорбию, этот совет оказался в реальности невыполнимым. Президент умер, и я всегда буду считать себя частично ответственным за его смерть, хотя ничем не смог бы воспрепятствовать случившемуся.

Но я думал не только об убийстве президента. Оставался еще тринадцатилетний Дэнни Будро. И меня терзало явное наличие какой-то связи между этими двумя событиями. Так было с самого начала. Убийства и невероятная жестокость царствовали повсюду. Как будто по всему миру расползалась какая-то странная болезнь. Ее симптомы были особенно заметны здесь, в Америке. Я видел все это своими глазами, но не знал, как остановить этот кошмар. Да и никто не знал.

Ничто еще не закончилось.

Наконец, мы оказались в самом начале страшной тайны.

Мы ехали туда, где все это замышлялось.

Невдалеке уже показался дом.

Джей Грейер снова взялся за рацию:

— Доктор Кросс и я идем к парадному входу. Остальные должны прикрывать нас, словно одеялом. И никакой стрельбы, даже ответного огня. Если у вас это получится. Всем все понятно?

Агенты все поняли, так как знали, насколько высоки ставки в этой игре. Медвежий капкан еще не захлопнулся.

Грейер остановил черный седан почти вплотную к дому.

— Ну, как, готовы к очередному шторму из дерьма? Вас не слишком коробит от этого, Алекс?

— Полный порядок, — отозвался я. — Благодарю вас за то, что пригласили меня принять участие в охоте. Мне это было необходимо.

— Не будь вас, и мы бы здесь не очутились. Ну, пошли.

Мы выскочили из машины и двинулись по выложенной камнем дорожке. Мы шли рядом, шаг в шаг.

Вот здесь-то все и начиналось.

И дом, и улица казались такими невинными и привлекательными! Красивое белое здание, стилизованное под старину, возвышалось перед нами. Еще больше очарования ему придавала веранда, поддерживаемая колоннами. Рядом на траве валялись детские велосипеды. Все здесь казалось таким аккуратным и прилизанным. Что это, просто маскировка? Да, так оно и есть.

Джей Грейер нажал кнопку мелодичного звонка.

Джек и Джилл пришли на Холм… Но начинали Джек и Джилл именно здесь, в этом доме.

Дверь открыла женщина в красном клетчатом халате. Она выглядела, словно картинка из каталога.

Над входной дверью висел венок из виноградной лозы, который в дни Рождества должен был напоминать о терновом венце Христа. На нем красовался большой красный бант.

«А вот и сама Джилл», — подумал я.

Наконец-то мы вышли на настоящую Джилл.

 

Глава 109

— Алекс, Джей, Господи, что случилось? Только не говорите, что это светский визит.

Джинн Стерлинг встретила нас в дверях своего дома. Отсюда я видел сверкающую лаком дубовую лестницу. Двери в обширную столовую тоже были из полированного дуба. На столике под шестифутовым зеркалом в прихожей высилась целая гора рождественских подарков в яркой упаковке.

Дом Джилл. Генерального инспектора ЦРУ. Дом Чистюли-Джинн.

— Так что случилось? Кстати, у меня готов кофе. Пожалуйста, заходите.

Она говорила с нами так, словно мы с Грейером были ее соседями, живущими через улицу. Светский визит, да? Она улыбнулась, и ее крупные, выступающие зубы превратили улыбку в гримасу.

Что случилось? У кого-то из соседей мелкие неприятности? У меня есть свежий кофе. Давайте поболтаем.

— Кофе — это очень кстати. — Грейер всем своим видом показывал, что не прочь побеседовать.

Мы прошли в дом, который она делила с детьми и мужем. С Джеком.

Я пытался запомнить каждую мелочь. Сейчас все казалось мне исключительно важным. Как доказательства. Яркие цвета и изобилие во всем, как бы подчеркивали: «Мы американцы», но детали ясно добавляли: «И весь мир принадлежит нам». Французские гравюры. Голландские ткани. Китайский фарфор.

Джилл-путешественница. Джилл-шпионка.

В классических детективах часто упоминается принцип, которого я никогда не понимал: «Ищите женщину». Я пользуюсь своей фразой, которая помогает мне распутывать многие тайны: «Ищите деньги».

Я не верил в то, что Джинн Стерлинг и ее муж действовали по собственному почину. И не купился на то, что Джек и Джилл просто охотились за знаменитостями. Эймс получил около двух с половиной миллионов долларов за то, что провалил с дюжину американских агентов. Сколько же отхватили Стерлинги за то, чтобы избавить кое-кого от неудобного президента? Того самого, который выступал против сложившейся системы?

Но кто дал им эти деньги? Может быть, если ей немножко повыкручивать руки, Джинн и просветит нас? А я определенно собирался сделать нечто подобное.

Кто больше всех выигрывал от смерти президента Томаса Бернса? Вице-президент, занявший его кресло? Уолл-Стрит? Организованная преступность? ЦРУ? Надо будет спросить Джинн. Возможно, она поделится с нами тем, что знает, за чашечкой дымящегося кофе. Может быть, об этом как раз и стоит поболтать.

Она повернулась и провела нас в кухню. Джинн держалась очень спокойно и собранно. А я продолжал рассматривать мебель, обращая внимание на музейную чистоту в доме, хотя здесь проживало трое детей. Теперь мне становилось ясно, почему Джинн и ее муж могли позволить себе иметь такой роскошным дом в Чеви-Чейз. Ищите деньги.

— В деле произошел какой-нибудь неожиданный поворот? — спросила Джинн. — Вы меня полностью обескуражили своим появлением. Что же все-таки произошло? Рассказывайте. — Она потерла руки, словно в предвкушении интересного повествования. Вот это актриса!

— Да, кое-что произошло, — наконец, заговорил я. — Мы выяснили некоторые подробности относительно Джека. — «И решили взять сначала его, а потом уж приехать за тобой», — добавил я про себя.

— Великолепная новость, — «обрадовалась» Джинн. — Ну, что ж, выкладывайте. Мне интересно, тем более, что Кевин Хокинс, как-никак, был нашим сотрудником.

Мы прошли на большую кухню, которую я запомнил еще по первому визиту. Облицованные терракотовой плиткой стены и дорогие, сделанные на заказ, кухонные шкафчики. С полдюжины окон выходили на оранжерею и теннисный корт.

— Мы арестовали вашего мужа Бретта по обвинению в покушении на президента, — спокойным и холодным тоном произнес Грейер. — Он уже заключен под стражу, а теперь мы приехали, чтобы арестовать вас.

— Как тяжело отслеживать даже малейшие нюансы, правда? — обратился я к Джинн. — Одна-единственная ошибка, и все рушится. И эту ошибку допустила Сара. Я думаю, что она была просто влюблена в вашего мужа. Вы об этом знали? Наверное, догадывались, что у Бретта с Сарой был роман?

— Что вы такое говорите, Алекс? Джей, что происходит? Я ничего не могу понять.

— Все вы можете, Джинн. Мы нашли в квартире Сары Роузен пленку, запечатлевшую убийство сенатора Фитцпатрика. Главным действующим лицом там выступает ваш муж. Бедная старая дева была влюблена в него. Может быть, вы и это планировали? Вряд ли. Вы и думать не могли о таком повороте сюжета. В квартире Сары Роузен мы даже нашли отпечатки пальцев вашего мужа. Возможно, мы обнаружили бы и кое-что еще, если бы знали, что именно нужно искать.

Ее глаза потемнели и сузились, превратившись в щелочки. Я понял, что она была не в курсе близких отношений Бретта и Сары Роузен.

Конечно, само наличие у мужа помощницы не являлось для нее тайной. В последние дни нам стало известно, что Сара Роузен являлась агентом ЦРУ внутри Белого Дома. Так продолжалось уже в течение восьми лет. Именно поэтому Джек и выбрал ее, зная, что из Сары получится надежный партнер. Сара Роузен представляла собой идеальную Джилл. Она верила в справедливость их дела, по крайней мере, в том виде, в каком ей это подавалось. Сара придерживалась крайне правых взглядов. Томас Бернс собирался произвести серьезные перестановки в Пентагоне и ЦРУ. Некая мощная группа понимала, что его нововведения грозят дестабилизацией страны. Так бы оно и случилось. И они решили убрать президента. Так и появились на свет Джек и Джилл.

— Ситуация складывается еще хуже, чем с Эймсом, — сказал Грейер. — Гораздо хуже. Да вы и сами должны это понимать.

— Наверное, да, — медленно кивнула Джинн Стерлинг. — Я полагаю, — добавила она, переводя взгляд с Грейера на меня и обратно, — что вы гордитесь тем, что являетесь частью силы, способной нарушить преимущество США над всем миром. Наша сеть разведки всегда была лучшей, и остается такой по сей день. А президент оказался глупым дилетантом, захотевшим разрушить и ЦРУ, и армию. Во имя чего? Популистских перемен? Какая насмешка, какая печальная и неуместная шутка! Томас Бернс по своему уму и способностям так и остался торговцем машинами из Детройта. Он не должен был принимать решений, о последствиях которых не имел ни малейшего представления. Большинство его предшественников понимали это. Мне наплевать, какого мнения о нас вы, но я и мой муж — патриоты Америки. С этим, надеюсь, все понятно, джентльмены?

Джей Грейер дал ей возможность выговориться, а потом заявил:

— Вы и ваш муж — просто грязные предатели. И убийцы. С этим тоже все понятно, леди? Но в одном вы, безусловно, правы. Да, мы гордимся тем, что прищемили вам хвост. И это очень здорово.

И тут кухню озарила яркая вспышка. Прокатился оглушительный грохот выстрела.

Хватаясь за кухонную стойку и опрокидывая табуретки, Джей Грейер, согнувшись, повалился на пол.

Джинн Стерлинг выстрелила в него из пистолета, который она прятала в кармане халата. Возможно, она видела, как мы подходили к дому, а может быть, по профессиональной привычке, всегда держала оружие под рукой. В конце концов, ведь это она была настоящей Джилл.

Она резко повернулась ко мне, но я успел нырнуть за стойку.

Тем не менее, Джинн выстрелила наугад.

Еще один оглушительный выстрел, потом еще.

Она продолжала стрелять, пятясь к двери. Потом побежала, и ее халат развевался за ней, словно пелерина.

Я бросился туда, где лежал Джей Грейер. Он был ранен. Пуля попала в грудь, чуть ниже ключицы. Лицо его побледнело, однако сознания он не потерял:

— Возьми ее, Алекс. Только живой, — задыхаясь, с трудом попросил он. — Возьми их. Они знают все.

Осторожно и быстро я последовал за Джинн. Не убивай ее. Она знает всю правду. Мы должны выслушать ее. Ей известно, почему убили президента и кто отдал приказ. Она знает!

Неожиданно в парадную дверь ворвался один из агентов Секретной Службы. За его спиной показался другой.

Еще двое появились со стороны кухни. Все держали оружие наготове. На лицах читалась озабоченность.

— Что здесь происходит, черт возьми?! — закричал один из них.

— Джинн Стерлинг вооружена, но надо взять ее живой!

В прихожую с улицы донесся шум, и сердце мое упало, когда я понял, что там происходит.

Кто-то заводил машину.

Одновременно послышалось жужжание мотора, поднимающего дверь гаража.

Джилл пыталась спастись бегством.

 

Глава 110

В моей груди все клокотало и, казалось, она готова взорваться, но сердце при этом оставалось холодным, как кусок льда.

Брать живой несмотря ни на что. Она неизмеримо важнее, чем Джек.

Вход в гараж из дома находился в конце большой солнечной комнаты. Помещение было залито слепящим утренним светом. Я вздохнул и осторожно, словно она могла взорваться, потянул на себя дверь. А она действительно могла. Меня ничего бы не удивило в этом доме, полном грязных фокусов.

Между домом и гаражом находился небольшой темный тамбур около четырех футов длиной. Я пригнулся и двинулся вперед.

В конце его меня поджидала еще одна закрытая дверь.

Взять живой во что бы то ни стало.

Я распахнул ее и прыгнул туда, где, по моим расчетам, находился гараж. В нем я и оказался.

Тут же раздались три громких хлопка, и я тяжело упал на бетонный пол.

Выстрелы!

В ограниченном пространстве гаража они звучали оглушительно. Однако, слава Богу, удара пули в грудь или в голову не последовало.

Я увидел, что Джинн Стерлинг высовывается из окна своего фургона, держа в руке полуавтоматический пистолет. Я вскочил на ноги.

«Взять живой!» — звучал в голове приказ, и я снова пригнулся, исчезнув из поля ее зрения.

Однако за этот короткий миг я успел увидеть, что в машине Джинн не одна. Она умудрилась прихватить с собой свою младшую дочь, трехлетнюю Кэрон. Стерлинг использовала ребенка, как щит, прекрасно зная, что мы не осмелимся стрелять. Маленькая девочка громко кричала от испуга. Как Джинн, будучи матерью, могла поступить таким образом?

Я укрылся в темном углу за бочкой с машинным маслом. Мне нужно было сосредоточиться.

На полсекунды я прикрыл глаза и набрал полную грудь холодного воздуха, смешанного с бензиновыми парами. Потом я принял решение, показавшееся мне единственно верным.

Я выпрямился и выстрелил, целясь в сторону, чтобы не попасть в девочку.

Потом снова спрятался в темноте за бочкой. Я знал, что никого не зацепил.

Мой выстрел являлся, скорее, предупреждением. Последним предупреждением. Когда мы разговаривали на заднем дворе дома Стерлингов, Эндрю Клаук был абсолютно прав. «Призрак» из ЦРУ объяснял мне тогда то, что очень пригодилось сейчас. Игра ведется без всяких правил.

— Джинн, немедленно бросьте оружие! — закричал я. — Не подвергайте опасности жизнь ребенка!

Ответа не последовало. В гараже стояла звенящая тишина.

Сейчас Джинн Стерлинг была готова на все, лишь бы убраться отсюда. Она спланировала убийство президента, отдала приказ и на каждом этапе оказывала убийцам помощь. Неужели Джинн готова пожертвовать жизнью собственной дочери? Ради чего? Неужели ради денег? Или во имя идеи, в которую они с мужем так верили? Но какая идея может стоить человеческой жизни? А тем более, жизни собственного ребенка?

Взять живой. Даже несмотря на то, что она заслуживает немедленной казни прямо здесь, в гараже.

Я снова выпрямился и послал пулю в лобовое стекло со стороны водителя. Осколки его брызнули во все стороны, а потом звенящим дождем рассыпались по бетонному полу.

Шум был оглушающим, но мне было слышно, как в машине громко плачет Кэрон.

Я видел Джинн Стерлинг сквозь остатки лобового стекла, расчерченные паутиной трещин, словно мозаика. Одна сторона ее лица была в крови, и женщина выглядела испуганной. Одно дело — готовить убийство, и совсем другое — самой оказаться под выстрелами и быть раненой. Или почувствовать удар пули в грудь.

В три прыжка я очутился рядом с ее «вольво».

Схватившись за ручку дверцы, я одним движением распахнул ее, прижимая подбородок к груди. Я стиснул зубы с такой силой, что они заболели.

Я сгреб в кулак ее светлые волосы, сколько в него поместилось, а другой рукой изо всей силы врезал ей по физиономии. Совсем так, как недавно получил ее муж. Правая сторона ее лица даже хрустнула, встретившись с моим кулаком.

Джинн Стерлинг обмякла и повалилась на руль. Мне показалось, что челюсть у нее стеклянная. Джинн была убийцей, но далеко не боксером-профессионалом, поэтому вырубилась с первого же удара. Я взял ее живой.

Наконец-то, у нас в руках оказались и Джек, и Джилл.

Девочка продолжала плакать на переднем сидении, но, к счастью, она осталась невредимой. Так же, как и ее мать. Лучшего я придумать не мог. У нас был Джек, а теперь к нему присоединилась и Джилл. Может быть, нам удастся услышать правду. Нет, мы добьемся правды!

Я схватил девочку в охапку и крепко прижал ее к себе. Мне хотелось, чтобы она поскорее забыла только что случившееся здесь.

— Все хорошо, все в порядке, — уговаривал я ее.

Хотя в порядке было далеко не все, и я сомневался, что вообще когда-нибудь будет. По крайней мере, для детей Стерлингов и для моих собственных. Да и для всех нас.

Никаких правил больше нет.

 

Глава 111

Вечером, после захвата Джинн и Бретта Стерлингов все телевизионные программы передавали пространные и волнующие репортажи о случившемся. Кроме короткого интервью для CNN я не стал больше ни с кем контактировать. Я поехал домой и оставался там.

Новый президент Эдвард Махони в девять часов вечера выступил с заявлением. «А ведь Джек и Джилл хотели, чтобы именно он стал президентом», — думал я, слушая его обращение к людям всего мира. Кто знает, может быть, и сам он был замешан в покушении. А может быть, и нет. Тем не менее, кто-то хотел, чтобы он занял место Бернса, который не доверял Махони.

Я знал о нем только то, что он совместно с двумя кубинскими партнерами сделал хороший бизнес на кабельном телевидении. Потом он занял пост губернатора Флориды и пользовался там большой популярностью. Я вспомнил, что за ним и его предвыборной кампанией стояли колоссальные средства. Ищите деньги.

Я наблюдал за драматическим спектаклем, который устроило телевидение. Мы смотрели его вместе с Наной и детьми. Деймон и Джанель уже успели узнать слишком много, поэтому не было смысла уберегать их от подобных телепередач. С их точки зрения, папуля был настоящим героем. Мной следовало гордиться и, даже время от времени, слушаться. Хотя в этом я мог и ошибаться.

Дженни и кошка Рози прижались ко мне, и мы следили за парадом новостей, рассказывающих о покушении на президента и последующей поимке настоящих Джека и Джилл. Каждый раз, когда я появлялся на экране, Дженни целовала меня в щеку.

— Ну, как, тебе нравится твой папа? — спросил я ее после особенно громкого чмоканья.

— Очень, — улыбнулась дочка. — Мы с Рози очень любим, когда тебя показывают по телевизору. Ты красивый и хорошо выступаешь. Ты мой геро-о-ой.

— А ты что скажешь, Деймон? — Мне очень хотелось узнать мнение Его Величества по поводу происходящего на экране.

— Отлично! — расплылся он в широкой улыбке. — Мне так хорошо внутри, — признался мой сын.

— Понятно. А тебе не хочется меня обнять? — обратился я к своему юному боксеру.

Он прижался ко мне, и я понял, что он счастлив оттого, что я сейчас с ними. Мне было очень важно убедиться в этом еще раз.

— Мать семейства? — Последней свое мнение должна была высказать Нана. Она удобно расположилась в своем любимом кресле и крепко обхватила себя руками, следя за захватывающими новостями. Бабуля с головой погрузилась в фальшивые комментарии телеведущих.

— Наше семейство в последнее время какое-то неполное, — объявила она. — Вообще-то я согласна с детьми, только мне непонятно, почему этот белокожий агент Секретной Службы все заслуги приписывает себе. Мне почему-то кажется, что президента застрелили именно тогда, когда он отвечал за его жизнь.

— Его застрелили, когда мы все несли ответственность, — уточнил я.

Нана пожала своими обманчиво хрупкими плечами:

— В любом случае, я горжусь тобою, Алекс. И не потому, что ты герой, а потому, что ты — это ты.

— Спасибо. Такие приятные слова можешь говорить только ты. И только мне.

— Знаю. — Как обычно, Нана хотела последнее слово оставить за собой. Она усмехнулась. — А почему, как ты думаешь, я это сказала?

В последние четыре недели я редко появлялся дома, и мы просто изголодались по обществу друг друга. Сейчас я не мог пройти по дому, чтобы кто-нибудь из моих детей не вцепился мне в ногу или не повис на руке.

Даже кошка Рози, поддавшись общему настроению, постоянно путалась у меня под ногами. Она определенно стала членом семьи, и теперь мы радовались, что Рози оказалась у нас.

Но я не возражал против такого ежеминутного проявления чувств. Я и сам истосковался по ним, и жалел только о том, что к нам не может присоединиться моя жена Мария. А в остальном все было прекрасно. Наша жизнь постепенно входила в нормальную колею. Я дал себе слово, что так будет и в дальнейшем.

На следующее утро я встал, чтобы отвезти Деймона в школу Соджорнер Трут. Там атмосфера тоже постепенно нормализовывалась. Детская невинность обладает, к счастью, короткой памятью. Я остановился у кабинета Кристины Джонсон, но она еще не вышла на работу.

Никто не знал, когда она сможет вернуться к своим обязанностям, но всем ее не хватало, словно лекарства от простуды. Как и мне. Все-таки она была необыкновенной женщиной, и я надеялся, что скоро Кристина придет в себя.

Без четверти девять я уже вернулся домой. Здесь все было тихо и мирно. Я поставил на проигрыватель пластинку Билли Холидея «Наследие 1933–1958», одну из своих любимых.

Телефон зазвонил ровно в девять. Проклятый звонок, словно из преисподней.

Я услышал в трубке голос Джея Грейера и не мог сообразить, какого черта он звонит мне домой. Меня не интересовала даже причина его звонка.

— Алекс, вам необходимо приехать в лортонскую тюрьму, — взволнованно выпалил он. — Немедленно.

 

Глава 112

Я летел в федеральную тюрьму Вирджинии, нарушая все правила ограничения скорости. Голова у меня кружилась так, что, казалось, она вот-вот слетит с плеч и разобьет ветровое стекло. Как детектив по расследованию убийств, ты иногда думаешь, что тебе по плечу решительно все, но потом убеждаешься, что это далеко не так. Человек не в силах справляться со всем, что на него наваливается.

Мне неоднократно приходилось и раньше бывать в тюрьме Лортон. Когда-то здесь, в тюрьме максимальной безопасности, содержался похититель детей и серийный убийца Гэри Сонеджи.

Я приехал туда в десять утра. Утро выдалось ясное и прохладное. Несколько репортеров уже околачивались на парковочной стоянке.

— Что вам известно, детектив Кросс? — сразу же насел на меня один из них.

— Сегодня прекрасное утро, — заявил я. — Можете меня смело процитировать в своем репортаже. Не стесняйтесь.

Сейчас здесь находилась чета Стерлингов, которых решили поместить в эту тюрьму до начала суда по обвинению в убийстве Томаса Бернса.

Ах, здравствуйте, Алекс! Как мы рады видеть вас снова в лортонской тюрьме. Заходите, пожалуйста.

Я встретился с Джеем Грейером на четвертом этаже. Здесь же присутствовал и начальник тюрьмы Марион Кэмпбелл. Оба они выглядели бледнее, чем побеленные стены здания.

— Черт возьми, Алекс, — простонал Кэмпбелл, вяло отвечая на мое рукопожатие. — Пойдемте, скорее, наверх.

На пятом этаже, возле комнаты для досмотра, находились несколько полицейских и сотрудников тюрьмы. Грейер и я последовали за начальником и его помощниками. Я почувствовал, что в горле у меня встал комок.

— Проклятье, — пробормотал я, когда мы вошли в комнату.

Джинн и Бретт Стерлинг были мертвы.

Оба тела лежали рядом на одинаковых столах из нержавеющей стали. Они были обнажены и ярко освещены мощными потолочными светильниками.

Все увиденное находилось за границами понимания.

Джек и Джилл мертвы.

Джека и Джилл убили внутри федеральной тюрьмы.

— Проклятье! Будь они прокляты! — бурчал я сквозь хирургическую маску.

Бретт Стерлинг имел превосходное телосложение и выглядел внушительно даже после смерти. Его нетрудно было представить в роли любовника Сары Роузен. Я обратил внимание на то, что подошвы его ног выпачканы. Возможно, он всю ночь босиком мерил шагами свою камеру. Ходил и ждал, когда кто-то придет?

Кто мог проникнуть в Лортон и совершить подобное? Был ли Бретт убит? Что здесь, во имя Господа, случилось? И как это могло случиться здесь?

Джинн Стерлинг была очень белокожей. Однако физическими кондициями она похвастаться не могла. В своих серо-синих костюмах, сшитых на заказ, она смотрелась куда выгодней, чем нагишом.

Над лобком, поросшим черными волосами, выступал дряблый живот. Ноги были прочерчены варикозными венами. Перед смертью или во время агонии у нее было носовое кровотечение.

Однако было очень похоже на то, что никому из Стерлингов смерть не причинила страданий. Могло ли это стать для нас зацепкой? Охранник, проверявший камеры, обнаружил их обоих мертвыми в одно и то же время. В пять часов утра.

Видимо, они действительно умерли одновременно. Действовал ли в данном случае какой-то план? Думаю, что да. Вот только чей план?

Джек и Джилл пришли в лортонскую тюрьму… и что случилось с ними там? Что, черт возьми, случилось здесь этой ночью?.. Кто, в конце концов, убил Джека и Джилл?

— Когда их привезли сюда, они прошли тщательнейший осмотр, — объяснил нам с Джеем начальник тюрьмы Кэмпбелл. — Это, конечно, выглядит как самоубийство, но все равно для этого им бы потребовалась посторонняя помощь. Между шестью вечера и ранним утром их кто-то отравил. Значит, кто-то имел доступ в их камеры.

Доктор Марион Кэмпбелл смотрел прямо на меня. Глаза его были затуманены, дики и невероятно красны:

— Под ногтем указательного пальца Джинн, — продолжал он, — обнаружены следы кожи и крови. Значит, она кому-то сопротивлялась. Ее убили. По крайней мере, я так считаю. Она не хотела умирать, Алекс.

На несколько секунд я зажмурился, но это не помогло. Когда я вновь открыл глаза, ничто вокруг не изменилось. Джинн и Бретт Стерлинги, по-прежнему мертвые и обнаженные, лежали на металлических столах.

Их казнили. Профессионально. Без всякой страсти или гнева. И это было самое страшное. Словно Джек и Джилл передали кому-то эстафету. И новые Джек и Джилл покончили со старыми.

Может быть, это дело рук очередного «призрака»? Боюсь, что нам никогда не узнать истины. Так и было задумано. Мы не были настолько высокопоставленными людьми, чтобы прикоснуться к правде.

За исключением, может быть, одного принципа: никаких правил не существует.

Во всяком случае, для некоторых.

 

Глава 113

Я любил, чтобы все было аккуратно упаковано, завернуто в цветную бумагу и перевязано ленточкой с изящным бантиком. В любом порученном мне деле я всегда хотел оставаться победителем. Но каждый раз случается что-то непредвиденное. А может быть, если бы все и всегда проходило гладко, то это не приносило бы мне удовлетворения.

Последующие два с половиной дня мне пришлось провести в доме Стерлингов, работая бок о бок с Секретной Службой и ФБР. Туда же явились и Джей Грейер с Кайлом Крейгом. Где-то глубоко в подсознании у меня теплилась надежда, что и Джинн Стерлинг, подобно Саре Роузен, оставила для нас в доме какую-то зацепку, чтобы мы смогли продолжить расследование и выйти на ее убийц. Так, на всякий случай. Она вполне была способна на любую месть. Так сказать, на любой последний, грязный фокус.

Но наши поиски так ни к чему и не привели. Если Джинн и оставила что-нибудь после себя, то, видимо, нашлись специалисты, уничтожившие все следы. Такую возможность просто глупо было исключать.

Ближе к вечеру третьего дня мы с Кайлом Крейгом сидели на кухне и беседовали. Мы оба смертельно вымотались. Открыв пару банок пива из запасов покойного Бретта Стерлинга, мы разговаривали о жизни, смерти и вечности.

— Ты когда-нибудь слышал понятие «слишком много логических подозреваемых»? — обратился я к Кайлу, прихлебывая пиво.

— Не совсем в таких терминах, но понимаю, как это подходит для нашего случая. Следуя сценарию, здесь можно думать на кого угодно: на ЦРУ, на военных, на крупный бизнес и даже на нового президента Махони. История редко движется по прямой.

Я кивнул. По своему обыкновению, Кайл все схватывал на лету:

— Прошло уже тридцать пять лет после убийства Кеннеди, но до сих пор с точностью установлено лишь одно: существование заговора, — напомнил я.

— Да, никоим образом результаты медицинской и баллистической экспертиз не согласовываются с данными об убийце из Далласа, — кивнул Кайл.

— Вот видишь, и здесь мы сталкиваемся с похожей проблемой: слишком много подозреваемых. Что касается Кеннеди, то до сегодняшнего дня никто так и не смог установить причастность ни Линдона Джонсона, ни армии, ни ЦРУ, ни мафии. Можно смело провести параллель с тем, что происходит в данный момент, Кайл. Просто произошел переворот, чтобы неудобного президента заменить на более покладистого и управляемого. Такого, например, как Махони, который ждал этого момента за кулисами. Как с Кеннеди, так и с Бернсом, затронутыми оказались интересы ЦРУ и армии. А эта система не любит перемен и готова сопротивляться.

— Запомни, Алекс, что система всегда будет отчаянно сопротивляться и переменам и тем, кто попытается их воплотить.

Я нахмурился и кивнул:

— Я это запомню. Спасибо за содействие.

Мы пожали друг другу руки.

— Слишком уж много подозреваемых, — подытожил я. — И не исключено, что это тоже является частью проклятого заговора. Наверное, таким образом легче прикрыть свою задницу. Не удивлюсь, если так оно и есть на самом деле. Впрочем, меня уже ничто не сможет удивить. Ну, что ж, мне пора отправляться домой к детям.

— Очень правильно решение, — улыбнулся Кайл и помахал мне на прощание рукой.

 

Глава 114

Я находился дома и играл с детьми, стараясь теперь все время уделять им. Хотя время от времени передо мной возникало лицо Томаса Бернса. Иногда я видел симпатичную Шанел Грин или Вернона Уитли и даже несчастного Джорджа Джонсона, мужа Кристины. Кроме того, пару раз перед моим мысленным взором возникли тела Джинн и Бретта Стерлингов, распростертые на прозекторских столах.

Следующие несколько дней я трудился на кухне «Сент-Энтони», посвящая себя благотворительности. Там меня называют «мистер Арахисовое Масло». Я раздаю обеденные порции, а иногда и советы, если в них кто-то нуждается. Мне нравится эта работа, так как здесь получаешь куда больше, чем отдаешь.

Правда, первое время я никак не мог сосредоточиться. Я находился и здесь, и одновременно далеко отсюда. Понятие «никаких правил» засело во мне, словно кость в горле. Я просто задыхался от него. Слишком уж много получалось подозреваемых, чтобы можно было рассчитывать на успех в раскрытии убийства Томаса Бернса. А каждому полицейскому в Вашингтоне на расследование какого-то одного дела отводится строго определенное время. «Все закончено, — уговаривал я сам себя. — Кроме тех деталей, которые останутся с тобой навсегда».

На той же неделе поздно вечером я устроился на своей веранде. Я почесывал кошке Розе спинку, и она сладко мурлыкала. Несколько раз я задумывался, а не стоит ли мне поиграть на рояле, но не играл. Не хотелось мне сейчас ни Билли Смита, ни Гершвина, ни Оскара Петерсона. В моем мозгу свободно разгуливали всевозможные монстры, фурии и демоны. Всех размеров, полов, да еще и в человеческом обличий. Просто «Божественная комедия» Данте, все девять кругов.

Наконец, я не выдержал и, сев за рояль, сыграл сначала «Звездную пыль», потом «Тело и душу». Очень скоро я полностью погрузился в прекрасные звуки и даже не вспоминал о звонке, раздавшемся накануне. Я был временно отстранен от работы в полиции: это было дисциплинарное взыскание. Шеф Питтман, наконец-то, взял реванш.

Да, не спорю. Я был виноват. А дальше что?

В дверь кто-то постучал. Потом еще раз.

Я никого не ждал и никого не хотел видеть. Я только надеялся, что это не Сэмпсон. Да и вообще для гостей было уже поздновато.

Я схватился за пистолет. Но это так, рефлекс. Сила привычки. Ужасная привычка, если вдуматься.

Поднявшись из-за рояля, я отправился посмотреть, кого там принесло. После всего происшедшего недавно, меня бы не удивило, если бы за дверью оказался убийца Гэри Сонеджи, наконец-то явившийся свести старые счеты.

Я открыл заднюю дверь и тут же почувствовал, как моя физиономия расплывается в улыбке. Да что там в улыбке, я просто расцвел. Словно свет озарил все вокруг. Какая приятная неожиданность! Мне сразу стало гораздо лучше.

Действительно, все мои заботы и тревоги рассеялись, как дым.

— Я никак не могла заснуть, — заявила Кристина Джонсон, и я уловил в ее голосе свою собственную интонацию. Именно эти слова я произнес, пытаясь оправдаться когда-то за свой поздний визит.

И еще мне вспомнилась характеристика, данная ей Деймоном: «Она будет покруче тебя, папочка».

— Привет, Кристина. Как дела? Господи, как я рад, что это именно вы! — почему-то шепотом произнес я.

— Я? А что, вы ждали кого-то другого?

— Нет. Только вас.

Я взял ее ладонь в свою руку, и мы прошли в дом на Пятой улице.

Дом.

Где все еще действуют определенные правила, где все находятся в безопасности, и где обитает победитель драконов. Живой и невредимый.

 

Глава 115

Наверное, этому никогда не будет конца. Вся наша жизнь так и будет напоминать бесконечное катание на «русских горках».

Наступил самый канун Рождества, и чулки с подарками были заботливо повешены возле трубы. Деймон, Дженни и я почти заканчивали наряжать елку. Оставалось повесить лишь нитки с нанизанным на них попкорном и красной клюквой.

В этот момент ожил проклятый телефон. Я поднял трубку. В комнате слышалась музыка: Нэт Кинг Коул исполняла рождественский гимн. На лужайке перед домом поблескивал свежевыпавший снег.

— Алло!

— Предположим. Если только я слышу доктора-детектива Кросса собственной персоной.

Мне не надо было спрашивать, кто звонит. Этот голос преследовал меня в кошмарах вот уже не один год.

— Сколько же времени мы с вами не беседовали, — продолжал Гэри Сонеджи. — Я уже соскучился без вас. А вы без меня?

Несколько лет назад Гэри Сонеджи похитил в Вашингтоне двоих детей. Из-за него мы пустились в совершенно немыслимые поиски, длившиеся много месяцев. Из всех убийц, с которыми мне приходилось сталкиваться, Сонеджи, бесспорно, был самым умным. Он даже смог одурачить некоторых из нас, убедив их в том, что он действительно страдает расщеплением личности. Дважды он совершал побег из тюрьмы.

— Я тоже частенько вспоминаю вас, — признался я.

— Я позвонил, чтобы пожелать вам и вашей семье счастливого Рождества. Я и сам словно заново родился.

Мне нечего было ответить на его поздравления. Я молча ждал. Дети поняли, что происходит что-то не то, и вопросительно уставились на меня. Я махнул им рукой, давая понять, чтобы они заканчивали наряжать елку без меня.

— Да, вот еще что, доктор Кросс, — зашептал в трубку Сонеджи.

Я знал, что какой-нибудь сюрприз он прибережет напоследок:

— Что, Гэри? Что вы хотите мне сказать?

— Вам она нравится? Я должен был спросить вас об этом. Мне это важно знать. Вам она нравится?

Я затаил дыхание. Он уже узнал о Кристине, черт бы его побрал со всеми потрохами!

— Понимаете, ведь это я вам подбросил котенка Рози. Приятный подарочек, не правда ли? Как вы считаете? Так что, когда вы будете видеть эту маленькую очаровашку, вы всегда сможете подумать: «Вот и Гэри в доме! Гэри совсем рядом!» Вообще-то, я действительно рядом. Счастливого и спокойного вам Нового года! Скоро увидимся.

С нежным щелчком трубка опустилась на рычаг.

Я тоже дал отбой. А потом вернулся к елке, детям и рождественским песням Нэт Кинг Коул.

До следующего раза.