В комнате тихо, слышно лишь тяжелое дыхание бывшего спецагента Харрисона Букмена. Дверь открывается со звуком, похожим на еле слышный свист, и в комнату проникает запах духов Софи.

— Я понимаю, что момент совсем не подходящий, Букс, — говорит Софи, — но мы получили подтверждение от того старого футбольного тренера из Аллентауна. «Марти» Лэйни играл в футбольной команде той школы в качестве тейлбека. Играл очень хорошо. Затем он внезапно ушел… то есть она ушла… из школы после двух лет учебы и окончила среднюю школу уже в городке Риджуэй.

— Возможно, именно тогда Марти — то есть Мэри — достигла половой зрелости, — предполагает Букс. — Все стероиды в мире не смогли бы изменить ее природу.

— Совершенно верно. В Риджуэе она спортом не занималась. Судя по сведениям, которые нам удалось раздобыть, в новой школе Марти стал нелюдимым. Просто приходил на занятия, а после них уходил домой. Не участвовал в общественной деятельности. Ни с кем не дружил. Так ему было легче скрывать свой настоящий пол. Затем Марти ездил в Питтсбург на занятия в колледже, но жил при этом дома. В колледже он изучал криминалистику. Окончив колледж, он… то есть она приобщилась к семейному бизнесу. Папа имел над ней власть всю свою жизнь.

Букс тяжело вздыхает.

— Ее отец — просто жуткий тип. Мне, например, моя мать как-то раз сказала, что она вообще-то хотела девочку, а родился мальчик, то есть я. Но она из-за этого отнюдь не пыталась заставлять меня всю мою жизнь притворяться женщиной. У нас уже есть достоверная информация об этом кретине?

— Да, есть. Доктор Дональд Лэйни во время учебы в средней школе был футбольной звездой, но, учась на первом курсе колледжа в Питтсбурге, повредил себе колено и уже больше никогда не играл в футбол. Он стал судебно-медицинским экспертом в Аллентауне. Мать Мэри умерла при родах — это, пожалуй, единственное, что из всего рассказанного нам Мэри является правдой. Когда семья Лэйни переехала в Риджуэй, доктор Лэйни открыл похоронное бюро. Мэри работала там со своим отцом. Можете угадать, что в конце концов стало происходить в этом похоронном бюро?

— Я не хочу этого знать, — говорит Букс.

— Его закрыли после того, как в государственные регулятивные органы поступило множество жалоб относительно того, что тела обезображивались и уродовались.

— А-а… — произносит Букс. — Видимо, это наша Мэри тренировалась на мертвецах делать то, что стала делать с живыми людьми после смерти папочки.

— Ну да. Теперь она, возможно, встретится со своим отцом в аду.

Воцаряется молчание. Затем Софи говорит уже более тихим голосом:

— Букс, так вы остаетесь здесь?

— Ну конечно. Со мной все в порядке, Соф. Я вам скоро позвоню. А еще хочу сказать, что вы замечательно поработали над этим делом, — если я этого еще не говорил.

— Вообще-то говорили. Но мы оба знаем, у кого в этом деле больше всего заслуг.

В комнате снова становится тихо, если не считать удаляющихся шагов Софи и похожего на тихий свист звука, вызванного движением воздуха при открывании и закрывании двери.

— Да, мы это, конечно же, знаем, — шепчет Букс, как бы выдавливая из себя слова.

Снова тишина.

— О-о, Эмми, — говорит он. — О-о, Эмми. О-о, Эмми, пожалуйста…

«Я не готова, Марта. Еще не готова. Я люблю тебя, девочка моя, и я ужасно по тебе скучаю, но у меня еще есть здесь кое-какие дела».

— Эмми? — Я чувствую дыхание Букса на своем лице. Его ладонь прикасается к моей руке. — О господи… Эмми! — снова говорит он, и его голос дрожит. — Ты проснулась…

Я заставляю себя открыть глаза. Мои веки поначалу быстро моргают, а затем поднимаются, и я вижу Букса словно сквозь туман.

— Эмили Джин, я очень сильно тебя люблю. Я люблю тебя всем своим сердцем. Ты знаешь это, да?

— Я… знаю, — шепчу я.

У меня нет сил даже сжать в ответ его руку.

Он ласково проводит пальцами по моему лицу.

— Мы с тобой как-то нехорошо расстались… Я боялся, что уже никогда не скажу тебе этих слов. — Он прижимает губы к моему лбу. — Знаешь, а я ведь сдуру наговорил тебе тогда всякого… Сдуру…

— Я… знаю.

Я пытаюсь улыбнуться, но сомневаюсь, что у меня это получается.

— Ты потеряла много крови, но ты выдержала. А еще ты добилась своего, Эмми. Ты поймала ее. Ты помнишь, что произошло?

— Помню…

Мои веки вздрагивают и смыкаются. Мне не очень-то хочется вспоминать ту ночь. И я не очень-то спешу посмотреть на себя в зеркало. Но раны заживут. Они всегда заживают.

— Я могу находиться рядом с тобой, пока ты будешь выздоравливать, — говорит он. — Я имею в виду просто в качестве друга. Без назойливости. Могу просто помогать тебе так, чтобы это было приемлемо для тебя. Твоя мама тоже здесь. Она сейчас на первом этаже. Обедает. Она была здесь с того самого момента, как мы нашли тебя в том загородном доме.

Я ворочаюсь и чувствую при этом острую боль в левом боку. Затем я осторожно прикасаюсь к бинтам на лбу — там, где Мэри Лэйни оставила отметины мне на память.

Букс поглаживает мою руку.

— Тебе нужно отдохнуть, — говорит он. — А мне следует вызвать врача. Ты и сама это знаешь.

— Я… знаю.

— Ты совсем ослабла, Эм. Ну все, давай спи. Когда проснешься, я буду здесь, рядом с тобой.

Он отодвигается от меня. С большим трудом я открываю глаза.

— Букс, — выдавливаю я из себя.

— Что?

— Придвинься… поближе.

— Хорошо.

Он наклоняется ко мне.

Во рту у меня пересохло, и губы мои сухие и потрескавшиеся. У меня едва хватает сил на то, чтобы говорить.

— Ближе, — еле слышно прошу я.

Букс смотрит на меня изумленным взглядом.

— Хорошо, милая. — Он наклоняется еще ниже, и его ухо почти касается моих губ. — Я здесь, Эм.

Я уже вот-вот погружусь в столь нужный мне сон. Мои силы быстро иссякают. Я приподнимаю голову так, чтобы мои слова — очень тихий шепот — были услышаны.

— Я знаю, — говорю я ему.