74

— Ну пожалуйста…

— Еще не время, — Джеб не отрывает глаз от отчетов.

— Тебе всегда будет не время, — взорвался Ари. Он рассерженно меряет комнату шагами. — Ты вечно говоришь мне, что надо еще подождать. И никогда, никогда не разрешаешь мне это сделать. Сколько еще ждать можно?

Крылья его болят, и то место, куда их вживили, горит, как в огне. Ари достал из кармана таблетки, проглотил четыре, не запивая, и повернулся лицом к отцу.

— Терпение. Главное — терпение, — повторяет ему Джеб. — У нас есть план. Вот и действуй по плану. Ты руководствуешься эмоциями, а мы сколько раз с тобой говорили, что нельзя давать волю чувствам!

— Я! — бунтует Ари. — А сам-то ты что? Знаешь, почему ты ее бережешь? Знаешь? Потому что ты от нее без ума! Ты ее обожаешь, эту твою Макс. Вот и все! Поэтому и не даешь мне ее уничтожить.

Джеб молча смотрит на него. Ари прекрасно знает, что отец ужасно на него разозлился. Разозлился и из последних сил сдерживает гнев. Но ему уже все равно. Его понесло. Ему хочется, чтобы хоть раз при взгляде на него, Ари, на лице у Джеба вспыхнула та же любовь, как когда он думает про Макс. Только фотку ее ему покажи — сразу тает, как сахарный. А на Ари смотрит, как на пустое место.

И новую Макс Джеб ненавидит по той же самой причине. Ненавидит и избегает. Это, кому хочешь, сразу заметно. Ари назло ему только и делает, что вместе с Макс-2 болтается. Он на что хочешь пойдет, только бы Джебу досадить.

Наконец Джеб прервал молчание:

— Ты языком треплешь, а о чем, сам не понимаешь. Тебе отведена роль в большой игре. Но общей картины ты не знаешь. Поэтому, как я тебе приказываю, так и делай. А коли думаешь, тебе не справиться, я кого-нибудь другого найду.

Ари охватила ярость. Он даже руками вцепился себе в ляжки, чтобы случайно не наброситься на Джеба и не схватить его за горло. Схватить бы его и душить, душить. Пока папаша не поймет, что его, Ари, надо любить и уважать.

Но сейчас он уйдет. Ари повернулся и изо всех сил хлопнул дверью. На улице он забрался на трейлер, коротко разбежался и спрыгнул с крыши — ему все еще трудно взлетать прямо с земли — и, несуразно переваливаясь в воздухе, с видимым болезненным усилием поднялся ввысь и полетел к своему любимому месту. Там, на вершине огромного дуба, можно побыть одному.

Он неловко опустился на ветку и ухватился за ствол, чтобы не упасть. Исступленные слезы жгут ему щеки. Разворачивается и, закрыв глаза, прислоняется к шершавой растрескавшейся коре. Все, все причиняет ему нестерпимую боль: и эти крылья, и то, как Джеб трясется над своей Макс, и как Макс его, Ари, не замечает.

Он вспомнил, как она улыбалась вчера в мороженице тому тощему. А кто этот чувак? Да никто. Человек, замухрышка какая-то. Ари одной левой его в клочки раздерет — и не заметит.

Ари вспоминает, как она целовалась на крыльце с этим молокососом, и откуда-то из глубины горла у него поднимается низкий рык. Макс целовалась с ним! Как самая обыкновенная девчонка! Да если б он только знал, что она мутантка, он бы за сто миль от нее сломя голову убежал.

А может, и не убежал бы, кто его знает. Может, он влюбился бы в нее, даже если бы знал, что она урод и мутант. Что-то в ней есть, отчего люди ее любят. Мальчишки за ней бегают. Она такая красивая… Такая сильная и смелая…

Ари полузадушенно всхлипнул. Слезы бегут ручьем. Он вытирает глаза рукавом и вдруг понимает, что больше он терпеть не может. Чувствует, как лицо вытягивается в волчью морду, как оскаливается пасть, и, сдержав рыдания, он, разрывая кожу и мышцы, изо всей силы впивается клыками в стремительно порастающую густой шерстью руку. Рот заполняет кровь.

От ее вкуса ему становится легче. И он медленно приходит в себя.

75

Вот он! Ай да я! Ай да Макс! Нашла! Я-таки нашла этот дом! — выглядываю из-за можжевелового куста и еще раз смотрю на другую сторону улицы. Неудивительно, что все считают меня какой-то особенной!

Видать, непрухе моей пришел конец! Начинается светлая полоса.

Клык зыркнул на меня страдальческими глазами, и почему-то в его взгляде я особого восхищения не прочитала. Перед нами скромный пригородный кирпичный дом. Небольшой, старомодный, но все равно, видно, не дешевый. Где-то на полмиллиона баксов потянет, раз к Вашингтону близко.

Взять на заметку: Копить карманные деньги. Вложить в недвижимость в столице.

— Не ошибаешься? Церковь за ним — та самая?

Я киваю:

— И что теперь?

Клык посмотрел на меня:

— Ты командир. Вот ты и руководи.

Состроив ему рожу, хватаю его за плечо и, не отпуская, веду за собой через улицу. Звоню в звонок, не дожидаясь, пока меня остановит мой занудный здравый смысл.

Ждем. Слышу приближающиеся к двери шаги. Дверь открывается, и перед нами стоит женщина. Мать она Игги или не мать, но похожа она на него как две капли воды.

— Да? Что вы хотите? — спрашивает она. И знаешь, дорогой читатель, что при этом делает? — как настоящая мама, вытирает руки кухонным полотенцем. Она высокая, стройная, белокурая, с бледным веснушчатым лицом. С бледно-голубыми глазами. Совсем, как у Игги, только, конечно, зрячими, потому что, в отличие от Иггиных, над ними никакие психованные ученые опытов не проводили.

— Вам чем-нибудь помочь, ребята?

— Мадам, мы продаем подписку на газету «Wall Street Journal», — с места в карьер импровизирует Клык. — Не хотите подписаться?

Она улыбается:

— Нет, спасибо. Мы уже получаем «Пост».

— Тогда ладно. До свидания. — Клык разворачивается и поскорее оттуда отваливает.

Она абсолютно точно, на сто процентов может быть Иггиной мамой. Что нам теперь делать?

76

— Здесь до сих пор взрывчаткой пахнет. — Игги дергает Газмана за рукав.

Тот принюхивается:

— Ага, правда, приятный запах! До самых печенок пробирает! Бодрит!

— Видит Бог, мы в ту бомбу могли бы ее и побольше положить.

Газ почти бесшумно ступает по цементному полу, но Игги без труда движется за ним след в след. Он бы и сам, без Газмана, только по памяти, нашел дорогу в ту подвальную комнату с файлами. Он готов поспорить, что если его снова поставить в туннель нью-йоркской подземки, он с легкостью найдет дорогу в Институт. Его редкостная способность ориентироваться по памяти практически компенсировала полное отсутствие зрения. Если слепоту вообще можно чем-то компенсировать.

— Пришли. — Газ открывает дверь в кладовку, где хранятся документы, и Игги слышит щелчок выключателя. Вот теперь ему стоять без дела, как пугалу огородному, пока Газзи всю работу за двоих выполнит.

— Она их положила где-то поближе ко входу, — напоминает он Газману, — по правую руку. Есть там какой-нибудь металлический шкафчик? Я звук помню.

— Они тут все металлические.

Газ открывает один ящик, шелестит бумагами и быстро его захлопывает.

— Я даже не знаю, что мы ищем. Все документы совершенно одинаковые: заголовок — печать — подпись; заголовок — печать — подпись.

— И что, никакие не помечены грифом «Совершенно секретно»?

— Нет, никакие.

Игги терпеливо ждет, пока Газ несколько раз повторяет ту же бессмысленную процедуру — один за другим открывает и закрывает несколько ящиков.

— Эй! Вот… Погоди-ка, что это у нас тут такое? Здесь какая-то пачка бумаг резинкой перетянута и листы другого цвета. И все старые, пожелтевшие…

— А ты почитай.

Звук стягиваемой резинки, шорох страниц:

— Ни фига себе!

Такие вот «ни фига себе» раздражают Игги до умопомрачения. Кто видит, тот и информацию первым получает. И давай замечания отпускать. А он — терпи да жди, когда ему объяснить все соизволят. Как же он слепоту свою ненавидит!

— Это, кажись, дела пациентов, — говорит наконец Газман, — не школьников, а именно пациентов. Из какого-то заведения «Стандиш» для неизлечимо больных.

— Какой такой «Стандиш»? Не очень-то весело это название звучит.

— Да подожди ты, — отмахивается от него Газ, и Игги с горечью думает: «Подожди… Будто у меня выбор какой-нибудь есть?»

— Здесь что-то странное. Похоже, эта школа раньше психушкой была. Если верить тому, что здесь написано, ее всего только года два назад в школу переделали. А эти файлы — медицинские дела пациентов, которых здесь содержали. Но зачем директору понадобилось их хранить — убей меня бог — не знаю.

— Может, он и в психушке директором был? А может, он сам был пациентом? Всех убил — и больных, и докторов — и открыл школу.

— Не знаю. Здесь много всякого понаписано. Сразу не прочитать. Я их сейчас под рубашку спрячу. А потом надо Макс это все показать.

— Давай. Нам вообще уже сматываться отсюда пора.

Игги поднимается за Газманом по лестнице. Ага, уже почти большая перемена на ланч. Интересно, где сегодня Тесс сядет? Но тут Газ вдруг останавливается и Игги чуть не сбивает его с ног.

— Странно, — бормочет Газ, — здесь дверь какая-то. Как это я ее раньше не заметил?

Игги слышит, как он открывает дверь и делает шаг вперед. На них пахнуло сыростью и холодом.

— Это что?

— Туннель. — Голос Газмана звучит удивленно. Длинный темный туннель прямо под школу уходит. Ему ни конца ни края не видно.

77

Я боялась снова встретиться с Сэмом в школе. Вдруг он от меня отвернется? Вдруг растрепал по всему свету, что мы целовались? Вдруг меня начнут за это дразнить?

Но все было в полном порядке. Перед уроком он мне незаметно улыбнулся. Улыбка была особенной, мне одной предназначавшейся. И смысл ее был мне совершенно понятен. Никто за нами не подсматривал, никто не собирал про нас слухи и не распускал сплетни. В перерыв для самостоятельных занятий мы сидели друг напротив друга за одним столом. Разговаривали, читали учебник, делали домашнее задание. И даже директор оставил нас в полном покое.

Все было классно. Почти целый день я чувствовала себя нормальным человеком. И так продолжалось, пока я не вернулась. Домой к Анне. Так что, считай, я поставила новый рекорд полной нормальности.

— Туннель? — я в недоумении смотрю на Газа и Игги. — Под школой? Зачем под школой нужен туннель?

— Вот и я такой вопрос задаю, — кивает Игги. — Плюс еще секретные файлы.

Снова листаю раздобытые ими бумаги.

— Надж, проверь-ка сведения про эту школу в Интернете. По-моему, я где-то читала, что она уже двадцать лет существует.

И Клык подтверждает:

— Так во всех проспектах сказано. И на доске в актовом зале золотыми буквами написано: «Основана в 1985 году».

Надж включила лаптоп, который мы почти полностью экспроприировали у Анны. А я продолжаю изучать дела пациентов. Все они однажды раз и навсегда оказались в этом «заведении для неизлечимых». И никто из них из него никогда не вышел. Все дела датированы последними пятнадцатью годами. Но самая свежая дата два года назад. После этого — ничего.

Для нормального человека оказаться в школе, переделанной из психушки да еще с подземным туннелем, — факт, безусловно, любопытный, но вполне случайный.

Для нас — это сигнал тревоги, бешено вертящаяся огромная красная мигалка.

— На школьном сайте написано, что она здесь с 1985 года. — Надж с сомнением качает головой. — Но потом я ее еще гугольнула, и все результаты поиска только двухгодичной давности. Не раньше.

— Может, они название поменяли? — предположил Игги.

Но Клык с ним не согласен:

— Не думаю. Про это никаких упоминаний нигде нет.

Перепроверяю загадочные файлы.

— Адрес у интерната для неизлечимых «Стандиш» совершенно тот же, что у школы. И еще: посмотрите на гербовую бумагу. На ней даже картинка есть — здание школы — один в один.

Гляжу на стаю:

— Подозрительно мне все это. Не к добру.

Как тебе, дорогой читатель, нравится мое искусство ничего не усугублять и не драматизировать?

— Может, Анне рассказать? — спрашивает Игги.

На долю секунды наши с Клыком взгляды скрещиваются. Он едва заметно мотнул головой.

— Зачем? Она или сама обо всем знает, и тогда во всей этой петрушке замешана, и ей совершенно лишнее будет знать о том, что нам известно. Или она знает только то, что ей наплели в школе. А значит, помочь нам не может. — По-моему, мои аргументы звучат исключительно логично.

Какое-то время сидим в полном молчании. И каждый думает о своем. Слышу, как Анна включает в кухне телевизор, достает кастрюли и открывает холодильник. В новостях говорят про надвигающиеся холода и про команду, победительницу недавнего чемпионата по футболу. A потом диктор объявляет:

— В национальной столице Президент сделал неожиданное заявление, озадачившее многих политических деятелей. Всего за три дня до официального опубликования государственного бюджета на будущий год Президент Даннинг объявил о пересмотре уже практически готового главного финансового документа страны. Он собирается сделать крупное перераспределение средств: почти биллион долларов, предварительно предназначенный для военных целей, будет перенаправлен на государственное образование и на создание убежищ для бездомных женщин и детей.

Я замираю.

Мы с Клыком переглядываемся, и я поворачиваюсь к Ангелу. Она тихонько хихикает в ладошку, а Тотал заговорщически ей подмигивает.

Уронив голову в ладони, растираю себе виски. В них вдруг отчаянно застучало. Пора отсюда сматываться. А то в следующий раз Ангел заставит Президента отменить в школах домашние задания. Или еще что-нибудь в этом роде.

78

В ту ночь, ровно в 11.05, на втором этаже Анниного дома открылись шесть окон. Один за другим мы дружно повыпрыгивали наружу. Где-то за восемь футов от земли раскрыли крылья и взлетели.

Летим сквозь темную холодную ночь. На небе — ни облачка. Луна светит так ярко, что деревья внизу на земле отбрасывают длинные резкие тени. Нас ждет пещера летучих мышей. Клык обнаружил ее уже несколько недель назад примерно в двух милях от Анниного дома, там, где на горизонте мы видели гряду невысоких утесов. Песчаник легко выдувается ветром, так что пещеры в таких местах не редкость. Но эта была особенно удачной.

Выглядела она так, как будто именно ее снимали во всех фильмах ужасов. Вход, густо поросший диким виноградом, даже сейчас, когда все листья уже почти облетели, был хорошо замаскирован сорняками. Мы сами едва не запутались, и пришлось осторожно пробираться сквозь ветки. С потолка свисали, как зловещие клыки, сталактиты. Где-то в глубине капала невидимая вода. От этого гулкого и размеренного звука становилось жутковато. Поэтому, и чтобы не задохнуться, стараемся держаться поближе к входу — футах в тридцати от него в воздухе повисла точно стена какой-то кислой вони.

— На что хочешь поспорю, здесь никогда не ступала нога человека. — Газ сидит на краю и вертит головой во все стороны. — Чтобы сюда добраться, надо быть альпинистом.

— Вот бы посмотреть, что там, в глубине? — любопытствует Надж, которой тут же с энтузиазмом вторит Игги:

— Я бы слазал, поисследовал.

— Хватит. Давайте сосредоточимся на деле, — начинаю я серьезным тоном. — Я думаю, что нам давно пора отсюда улетать. Мы хорошо отдохнули, поднабрались сил, поправили здоровье. Настало нам время исчезнуть.

Заявление мое радостными возгласами отнюдь не было встречено.

— Вот вам мои доводы: Ари знает, что мы здесь. Наверно, давно уже настроил на Аннин дом свои камеры. Это раз. Два: найденные в школе файлы и особенно туннель очень меня беспокоят. Все это весьма серьезное дополнение к отвратной и хорошо нам знакомой общей картине заведений сомнительного назначения.

О возможности того, что всплывут последствия общения Ангела с Президентом, я умалчиваю. Но бросаю на Ангела суровый взгляд в надежде, что она читает мои мысли. Она радостно улыбается.

— Короче, надо отсюда убираться, пока эта выстроенная кем-то «волшебная комбинация» не обрушилась нам на головы.

Надж и Газзи переглядываются. Ангел прислонилась к Иггиному плечу, и он гладит ее по голове. Все молчат.

— Нам пора научиться продумывать каждый шаг на один ход вперед. Мы пока только и делаем, что бегаем, спасаясь, когда на нас нападают. По принципу, пока гром не грянет…

А может, настало время остаться, научиться жить на одном месте, научиться наладить жизнь?

Я оскалилась — вечно Голос лезет со своими советами: Твои прописные истины, Голос, может, еще к человеческим отношениям и применимы, а это совсем другое. Это ловушка или очередной тест. Или, в лучшем случае, халявный сюрреальный боковой проезд на большой дороге нашего безумного путешествия.

— Понимаешь, — неуверенно начинает Надж, глядя на Газзи. Он подбадривает ее коротким кивком, и она продолжает. — Смотри, в четверг у нас День Благодарения. В среду в школе всего полдня. А потом уже сразу праздник.

— Мы никогда не были на таком праздничном обеде, — вклинивается Ангел. — Анна собирается зажарить индейку и испечь тыквенный пирог.

Как известно, устоять перед моими саркастическими замечаниями невозможно. Сарказму я и даю от расстройства волю:

— Да уж, конечно. Аннина стряпня — это ровно то, ради чего стоит остаться подольше.

Наши младшие смущенно смотрят в пол, а я чувствую себя настоящей свиньей, испортившей всем праздник.

— Пожалуйста, поймите. Я дергаюсь от малейшего шороха и психую по любому поводу. Мне физически необходимо подняться в небо и заорать там во все горло. Просто, чтобы снять напряжение.

— Мы понимаем, — говорит Надж извиняющимся голосом. — Просто Анна обещала нам сладкую картошку с изюмом и маленькими зефирами сверху.

Ну, тогда конечно. Надо было раньше сказать. На что же еще можно променять свободу, если не на сладкую картошку с изюмом. Примерно такую тираду я с неимоверным трудом сдерживаю в себе, чуть ли не до крови прикусив губу. Только бы удержаться и не обрушить ее на мою стаю.

Но вместо этого я скроила старательную улыбку и отвернулась от них, будто бы изучая ночное небо или путаницу виноградной лозы. Наконец, овладев собой, снова обвожу стаю глазами.

— Так и быть. Останемся до Дня Благодарения. — Лица ребят прояснились, а я почувствовала, как на сердце мне лег тяжеленный камень. — Ho придется вам гарантировать мне, что у Анны не сгорят эти ваши сладкие картошки.

79

— Та штуковина уже выскочила? — через мое плечо Анна с беспокойством пытается заглянуть в духовку.

— Нет, пока не выскочила. Но, по-моему, все в порядке. — Я сравниваю нашу индейку с румяной и поджаристой птичкой на картинке рецепта. — Смотри, наша такого же цвета.

— Там написано, что когда эта штуковина выскочит, можно вынимать.

— Не бойся, я помню. — Я уже по пятидесятому разу слышу ее причитания, и успокаивать ее мне уже изрядно надоело. Но ради праздника все равно стараюсь.

— А что, если эта штуковина испорчена? — от беспокойства Анна не находит себе места. — Если сломана, она никогда не выскочит. Тогда индейка подгорит! Моя первая в жизни индейка! Это же наш первый День Благодарения, когда мы все вместе. А вдруг она пересохнет и никто ее есть не станет?

— Ну, значит, это будет символом нашей совместной жизни, — мрачным голосом я говорю ровно то, что думаю. Но не обижать же ее. Чтоб подсластить пилюлю, я корчу рожу — мол, как тебе моя шутка? И уж совсем миролюбивым тоном добавляю:

— Не волнуйся. Лучше пойди помоги Зефиру накрыть на стол. Он, по-моему, совсем в столовом серебре запутался.

Анна снова смотрит на меня, потом опять на духовку и послушно идет в столовую. А я тем временем спрашиваю Надж, не подошла ли уже начинка.

— Вот-вот будет готова. — Она взбивает начинку в кастрюле большой деревянной вилкой. Перечитывает рецепт и выносит приговор: — Теперь готова!

— Выглядит хорошо. Отложи ее пока в сторону.

На кухонном столе уже выстроилось добрых полдюжины кастрюль, ждущих своей очереди. Интересно, может кто-нибудь все эти бесчисленные компоненты синхронно готовить?

— Клюквенный соус можно подавать на стол. — Игги трясет консервной банкой, пока ее содержимое не падает с мокрым всхлюпом в соусницу. — Я бы сам лучше из живых ягод приготовил.

— Кто же сомневается, — я понижаю голос, — ты здесь вообще единственный, кто умеет готовить. Но в данный момент мы следуем ее программе.

— Хочу от индейки ножку, — вертится у меня под ногами Тотал.

— Брысь! За ножками очередь.

С минуту наблюдаю за Клыком. Он замечает мой взгляд и всем своим видом показывает, что мои комментарии не встретят его решительного отпора. Но я все равно отваживаюсь:

— Ты просто художник.

Он с гордостью смотрит на ровный ряд маленьких зефирин, выстроенный на пюре из сладкой картошки.

— Каждый из нас несет свой крест с достоинством, — парирует он и продолжает колдовать над картошкой.

Наклонившись к духовке, обнаруживаю, что маленькое устройство, определяющее готовность индейки, наконец-то выскочило из поджаристой жирной птицы наружу.

— Анна, — кричу ей в столовую, — штуковина выпрыгнула. Индейка готова.

— О Боже! — Анна на всех парах несется в кухню и сгребает сразу все прихватки. Но вдруг останавливается, и ее уже протянутая к духовке рука повисает в воздухе:

— А что, если эта штука все-таки сломана? Может, она выскочила раньше времени и птица еще сырая?

Все, что я на эту тему думаю, она без труда может прочитать на моем лице. Но вслух я только коротко бросаю:

— Достань индейку из духовки.

— Хорошо-хорошо. Сейчас достану.

Ш-ш-ш-ш-ш! Вот тебе и взрослые!

80

Пятнадцать минут спустя мы все сидим в столовой за празднично накрытым столом. Боже, какой выпендреж: белая скатерть, крахмальные салфетки, столовое серебро и парадный сервиз — прямо картинка из журнала по домоводству.

Газ, конечно, слегка подпортил антураж, вертикально зажав в кулаки нож и вилку. Но я вовремя на него сердито зыркнула, и он быстро поправился.

— А что если каждый из нас скажет вслух, кому и за что он хочет сказать спасибо? — предлагает Анна. — Давайте пойдем по кругу. Ариель, начинай.

— М-м-м, — мычит Ангел и вопросительно смотрит на меня.

Я слегка киваю ей. Давай, моя хорошая. У тебя получится. Только не проговорись случайно про наши планы.

— Я благодарна моей семье, — она показывает рукой на всех нас. — Я благодарна за то, что у меня есть собака. Я благодарна за то, что Макс обо мне заботится. — Наконец, вовремя вспомнив, что Анна тоже сидит здесь за столом, Ангел добавляет: — И я благодарна за то, как нам здесь хорошо. Мне очень нравится.

Анна улыбается.

— Теперь ты, Зефир.

— Э-э-э… Я благодарен за всю эту еду… — мямлит Газзи. — Ну и семье. И за то, что мы здесь.

— Кристал?

— Я благодарна за еду и моим братьям и сестрам, — тараторит Надж. — И я благодарна, что у меня большие карие глаза и длинные ресницы. Я благодарна, что мы можем здесь немного пожить. За МТВ и за мягкие леденцы.

— Спасибо, Надж. Джеф?

— Я, как Зефир. За что он благодарен, за то и я. — Длинные пальцы Игги барабанят по столу. — Теперь Кника очередь.

Клык выглядит так, будто кресло зубного врача представляется ему более желанным местом пребывания.

— И я, как все: семья, еда и кров над головой.

Мы встретились глазами, и он покраснел, точно внезапно оказался в бане. Моя очередь. Мне хочется сказать, как сильно и кому я благодарна. Но только не вслух, не перед Анной. Я благодарна нам всем за то, что мы вместе, и за то, что все мы живы и здоровы. Я так благодарна всем нам, что мы спасли Ангела от белохалатников, что все мы свободны и вырвались из Школы. Я благодарна, что в эту минуту нас не преследуют и не атакуют ирейзеры. С нами много всякой дряни уже успело случиться и наверняка случится еще больше. Но сейчас — тишина и покой, и я не так глупа, чтобы принимать это как должное.

— Я благодарна за время, которое мы здесь провели, — это и вправду замечательное время в нашей жизни. Ну и семье, и за такой обильный обед тоже.

Анна выдержала паузу, как будто хотела посмотреть, не захочет ли кто добавить еще что-нибудь. А потом встала:

— Теперь моя очередь. Спасибо вам всем за то, что помогли приготовить этот замечательный праздничный обед. У меня самой бы без вас ничего не получилось.

Хотя бы через розовые очки она на себя не смотрит.

— Для меня наше совместное приготовление обеда имеет особенный смысл. У меня никогда не было детей, и дом никогда не стоял у меня на первом месте. Но недели, проведенные с вами, показали мне, сколько всего важного я упустила в своей жизни. Мне теперь очень хорошо от того, что вы стали центром моего существования. Я сама себе удивляюсь, но мне нравится, что у меня дом полон детей.

Тотал лизнул мне под столом ногу, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности.

— В доме полный хаос, и куча всяких дел по хозяйству, и расходов прибавилось, и в школу меня вызывают, и каждый вечер я замертво валюсь в постель от усталости, зная, что наутро все начнется сызнова. — Она посмотрела на нас и радостно улыбнулась. — И теперь мне ничего другого не надо.

Нельзя не отдать ей должное — очень даже пристойная речь у нее получилась.

— Я искренне надеюсь, что это наш первый общий День Благодарения, и что впереди их будет еще много-много. — Анна снова улыбнулась, задержавшись глазами на Ангеле. — Потому что я хочу вас всех усыновить.

81

— Вот-вот. Давайте отчалим и тем отблагодарим за все, что она тут для нас делает, — бормочет Газман.

— Газзи, я же сказала тебе, если хочешь, можешь остаться. — Я что есть мочи стараюсь быть терпеливой и справедливой.

— У меня нет выбора. Я должен быть с вами, — его едва слышно. Он низко наклонился и завязывает шнурки новых, купленных Анной кроссовок.

— А мне вообще как-то в это не верится, — говорит Ангел, слегка подпрыгивая у меня на кровати.

— Это именно то, чего мы все ждали, — задумчиво говорит Надж. Она коротко взглядывает на Игги. — Я рада, Иг, что это случилось с тобой. Конечно, было бы хорошо, если бы так вышло с каждым из нас, но я очень рада, что ты первый. Я рада, что это было… — она остановилась, поняв, что сбилась с мысли.

— Спасибо. — Игги сидит с напряженной, прямой спиной, уже в ботинках и в пальто. Щеки его пылают нервным румянцем, а пальцы отбивают дробь по коленке.

Вчера за обедом мы, конечно, объелись вовсю. Но ночью, когда мы наконец смогли снова хоть немного дышать, мы с Клыком ошеломили ребят, рассказав, что, скорее всего, нашли Иггиных родителей.

— Хочешь их увидеть? — спрашиваю я Игги.

— Конечно, хочу, — выпалил он, но тут же его брови сошлись к переносице. — Не знаю. Я не уверен.

— Что? — Надж взвилась чуть ли не до потолка. — Как это ты не уверен?

— Мы уже говорили на эту тему. — От неуверенности в себе Игги сжался и даже как будто стал меньше ростом. — Я слепой. Да еще крылья. Они ничего похожего в жизни не видели. Может, они ищут сына такого, каким он родился. А что получат? Гибрида-мутанта.

Именно об этом и я неотрывно думаю. Для себя я уже почти стопроцентно решила: даже если найду информацию о своих родителях, торопиться звонить им в дверь не буду. Они, скорее всего, тоже не будут гореть желанием, чтобы я им на голову свалилась.

— Игги, мы понимаем. Как ты решишь, так и будет. Мы любое твое решение примем.

— Можно, я подумаю и вам утром скажу? Не напрасно же говорят, что утро вечера мудренее.

— Конечно, подумай. Какие проблемы!

Вот он и подумал. И решил попробовать. И теперь мы его провожаем.

Клык широко открыл окно в моей комнате. Надж вспрыгнула на подоконник и легко взлетела. Солнце осветило ее коричневые крылья, она поймала поток ветра и поднялась высоко в небо. Мы все, один за другим, последовали за ней. Я была замыкающей.

Летать средь бела дня нам непривычно. Но сегодня — день особенный. Сегодня мы летим на встречу с Иггиными родителями. Сегодня он увидит своих настоящих отца и маму.

Я понятия не имею, что из этого всего получится. Все может окончиться радостными объятиями, а может — слезами и разбитым сердцем. Но я точно знаю: даже если для Игги эта встреча — счастливое избавление от наших мытарств, нам придется навсегда с ним распрощаться. Для нас это будет непоправимая беда. Такую боль я даже представить себе не могу.

Предложение Анны нас усыновить мы даже не обсуждали. Спросить меня — тут и думать нечего. У младших, возможно, какое-то другое мнение. И рано или поздно они мне о нем сообщат. Скорее, рано…

Всего каких-то двадцать минут полета — и мы приземлились напротив дома, который мы с Клыком нашли несколько дней назад. Сегодня выходной — следующий день после Дня Благодарения. Надеюсь, что оба они дома.

— Ты готов? — я беру Игги за руку. Надо думать только о том, что происходит в настоящую минуту. Даже секунду. Представить себе общую картину последствий происходящего — подобно смерти.

Игги быстро кивает. Его слепые глаза пристально устремлены вперед, как будто, если очень напрячься, он вот-вот увидит дом своих родителей. Он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Я боюсь…

Сжимаю покрепче его руку:

— На твоем месте только круглый дурак не боялся бы. Или полный псих. А ты у нас нормальный. И не дурак вовсе. Но бояться — это одно, а делать — другое. Спроси меня, и я тебе скажу, что ты всю жизнь будешь жалеть, если этого не сделаешь.

— Я знаю, я должен, но…

Ему ничего больше не надо мне говорить. И так все понятно. Четырнадцать лет назад его родители потеряли нормального здорового малыша. Теперь Игги — «генетический гибрид», почти метр девяносто ростом и вдобавок слеп…

Он потряс головой и расправил плечи:

— Все, не будем тянуть резину.

Мы все вместе переходим улицу.

Дует холодный ветер, а небо слегка затянуло облаками. Я подняла Ангелу воротник и поправила шарф. Она смотрит на меня большими грустными голубыми глазами, в которых написаны тот же страх и та же надежда, которые переполняют всех нас.

Подходим к двери. Звоню в звонок. Звук его, как звук оглушительного гонга, отдается в наших ушах. Проходит минута, и дверь открывается. На нас смотрит та самая женщина, которой мы с Клыком «продавали подписку». Она слегка прищуривается, как будто припоминает мое лицо, но где меня видела, понять не может.

— М-м-м… Здравствуйте, мэдам, — стараюсь особо не запинаться и вложить в слова всю вежливость, на какую только способна. — Я видела вас по телевизору. Вы говорили, что потеряли сына.

На ее лицо снова ложится горькая тень:

— Да…

Я отступаю на шаг, чтобы Игги оказался прямо перед ней:

— Я думаю, это он.

Прямо скажем, деликатные экивоки мне не удались.

С секунду она хмурится, готовая рассердиться на то, что снова всколыхнули ее боль. Но тут она смотрит на Игги, и гнев на ее лице сменяется недоумением.

Теперь, когда они оба стоят рядом, сходство их еще более поразительно. Тот же цвет глаз и волос, одинаковая бледность, фигура, тип лица, скулы, подбородок, они — точно слепок друг с друга. Женщина часто-часто моргает, рот у нее открывается, рука ложится на сердце. Но она не в состоянии произнести ни слова и только молча смотрит на Игги. Я снова сжимаю его руку. Он понятия не имеет, что происходит. И ждет в болезненном напряжении.

К двери подходит мужчина. Жена отступает и без слов показывает ему на Игги. Хотя Иг и похож на нее как две капли воды, в нем проглядывают и какие-то черты этого человека. Нос, рисунок рта. Мужчина разглядывает Игги, а потом переводит глаза на нас.

— Что… — только и успевает выдавить он из себя.

— Мы видели вас по телевизору, — снова объясняю я. — Мы думаем, вот этот мальчик может оказаться тем самым ребенком, которого вы потеряли четырнадцать лет назад.

Кладу руку на плечо Игги и слегка подталкиваю его вперед:

— Мы зовем его Игги. Но, насколько нам известно, его настоящая фамилия Гриффитц. Как ваша.

Игги заливается краской и опускает голову. Я практически чувствую, как бьется его сердце.

— Джеймс? — шепчет женщина, протягивая руки к Игги. Потом оборачивается к мужу и растерянно спрашивает:

— Том, это Джеймс?

Мужчина переводит дыхание:

— Заходите. Все входите, пожалуйста.

Я уже готова отказаться. Мы никогда не ходим в незнакомые места. Там опасно, и нас легко можно поймать. Но понимаю, что здесь Игги может остаться навсегда. Если это ловушка, надо проверить это на месте. И я решаюсь:

— Спасибо.

Мы входим в дом, а я внимательно наблюдаю за Ангелом. Вдруг она что-то просечет, вдруг что-то ее озаботит или напугает. Тогда надо делать ноги. Но она спокойно идет по коридору, и я с тяжелым сердцем прохожу за ней.

Внутри дом уютный и удобный. Но не такой большой и не такой навороченный, как у Анны. Я осматриваюсь и думаю: «Вот здесь мы навсегда оставляем Игги. Он будет здесь жить, есть за этим столом, слушать этот телевизор». Похоже, что мы, как Алиса, провалились в кроличью нору. Картинка «Игги, нашедшего свою семью» ничуть не менее странная, чем картинка жизни антиподов. От нее так же легко съезжает крыша.

— Садитесь, — приглашает женщина, неотрывно глядя на Игги.

Он продолжает стоять, пока не чувствует, что я опускаюсь на диван. И только тогда садится рядом со мной.

— Я даже не знаю, с чего начать. — Она сидит по другую сторону от Игги и, кажется, наконец замечает, что он не озирается вокруг и не поднимает на нее глаз.

— Я э-э-э… слепой, — говорит он, нервно пощипывая свитер. — Они э-э-э… ну, в общем, я больше не вижу…

— Боже мой! — женщина явно расстроена. Ее муж сидит от нас напротив, и я вижу, как лицо его болезненно передернулось.

— Мы не знаем, как это случилось, — говорит он, наклоняясь вперед. — Вашего… Нашего сына забрали из этого самого дома четырнадцать лет назад. Тебе было… Ему было всего четыре месяца. Он исчез без следа. Я нанял частных детективов. Мы… — Он остановился на полуслове, не в силах больше продолжать эти воспоминания.

Наступает моя очередь:

— Это долгая и странная история. И мы не уверены на все сто процентов. Но очень, очень вероятно, что Игги — ваш сын.

Женщина кивает и берет Игги за руку:

— Я чувствую, что это наш Джеймс. Вы, может, и не уверены, но я знаю, сердце меня не обманывает. Я точно знаю — это мой мальчик.

Я не верю своим глазам. Вот именно такую сцену мы представляли себе долгие годы. И теперь все это случилось с Игги наяву.

— Должен признаться, жена права. — Мужчина откашлялся. — Как ни нелепо это звучит, но он выглядит совершенно так же, как когда был ребенком.

В любой другой ситуации Клык и Газман не упустили бы такого потрясающего случая и насмерть бы задразнили Игги его младенческим видом. Но сейчас они оба сидят с каменными лицами.

До сих пор встреча с родителями была теорией, воздушной мечтой. До нас всех только теперь начинает доходить, что же именно происходит на наших глазах и что вот-вот в любую минуту за этим последует.

— Я знаю, — неожиданно вскричала миссис Гриффитц. — У Джеймса на боку, ближе к спине, была родинка. Я, помню, спрашивала об этом доктора, но он сказал, что это ничего страшного.

— И у Игги есть родинка, — медленно, как по складам, говорю я.

Я ее тысячу раз видела. Игги молча поднимает рубашку на левом боку. При виде его родинки миссис Грифитц покачнулась и прикрыла рот рукой. По щекам у нее потекли слезы:

— Боже мой, Боже мой, это Джеймс, мой Джеймс. И она притянула Игги к себе и накрепко обхватила его руками, точно боясь, что его кто-то снова у нее отнимет. Закрыв глаза, она прижалась лицом к его волосам. — Джеймс, Джеймс, мой мальчик!

У меня пересохло во рту. Посмотрев на Ангела и Надж, вижу, как обе они с трудом сдерживают слезы. Вот ужас. Сейчас начнется соревнование по пролитию слез, и я собираюсь с силами:

— Вот и хорошо. Значит, вы думаете, что это ваш пропавший сын Джеймс?

С полными слез глазами мужчина кивает:

— Это мой сын… — И голос у него прерывается.

Терпеть не могу подобных сцен — одни сплошные сантименты. Смотреть тошно.

Наконец женщина оторвалась от Игги и, слегка его от себя отодвинув, любуется его лицом. А мистер Гриффитц вопросительно смотрит на нас:

— А… а вы кто? — спрашивает он.

— Мы все друзья. Нас тоже всех детьми украли, и мы все теперь ищем родителей. А вас нашли первыми.

Господи, что же это со мной творится? Я же всегда держу язык за зубами. Что же это я вдруг разоткровенничалась? Я совершенно не собиралась ничего этого им выкладывать.

Теперь мистер и миссис Гриффитц выглядят еще более озабоченными и удивленными.

— И что мы теперь будем делать? — спрашиваю я коротко, вытирая о джинсы вспотевшие ладони.

Двое взрослых бросают друг на друга быстрые взгляды. Мистер Гриффитц чуть заметно кивает жене, и она поворачивается ко мне:

— Джеймс должен остаться с нами, — твердо говорит она. — Я думала, он потерян навсегда. Теперь, когда он нашелся, я ни за что не дам ему уйти. Вы слышите меня?

Она с каждым словом расходится все больше и больше, и я поднимаю руки, точно защищаясь от ее неожиданной агрессии:

— Никто и не собирается его у вас отнимать. Мы тоже думаем, что это Джеймс. Но подумайте хорошенько, он ведь слепой.

— Какая разница! — она с любовью смотрит на Игги. — Даже если у него еще миллион проблем. Они не имеют никакого значения. Мы со всем справимся. Главное, что он снова с нами.

Миллион проблем? Крылья сразу в список включать будем или только на второе место поставим?

— Игги, а что ТЫ на это скажешь?

Он снова краснеет. Он еще не до конца поверил своему счастью, но под его сдержанностью я чувствую, как оно уже захлестнуло его с головой. Сердце у меня опускается, и я с горечью думаю: «Я его теряю».

Игги медленно кивает:

— Здесь мои корни…

Я ласково похлопала его по плечу.

— Конечно…

— У тебя вещи с собой? — спрашивает миссис Гриффитц. — Мы поставим большую кровать в твою комнату. Я там ничего не меняла. На всякий случай, а вдруг ты вернешься. — Она нежно дотронулась до его лица. — Это просто чудо! Настоящее чудо. Если это сон, я ни за что не хочу просыпаться.

Игги слабо улыбается:

— У меня нет особенных вещей, — он показывает на небольшой рюкзачок, в который мы у Анны дома затолкали предметы первой необходимости.

— Ну и ладно. Мы сами купим тебе все, что тебе будет нужно.

И голос миссис Гриффитц уже звучит, как голос настоящей матери, заботливо и озабоченно.

82

Вот так один из нас и нашел настоящих родителей. Не буду утомлять тебя, дорогой читатель, живописанием сцены трогательного прощания. Достаточно сказать, что все мы пролили немало слез. А в детали вдаваться да нюни разводить нечего.

Ты, поди, и сам поймешь, каково нам было. Мы выросли вместе. Я Игги знаю всю его короткую и ужасную жизнь. Я знала его тогда, когда он еще мог видеть. Помогала ему учиться летать. Он не такой вредный, как Клык, и не такой суетливый, как Надж. И готовит лучше нас, всех вместе взятых. Он лучший друг Газзи. Конечно, друзья уходят. Это грустно, но потом привыкаешь. Но у меня-то на всем белом свете только и есть, что всего пятеро людей, которых я люблю и которым доверяю. И одного из них я только что потеряла. Я уходила, зная, что Игги стоит в дверях, точно смотрит нам вслед, точно видит, как мы навсегда оставляем его здесь одного.

Сердце мое растерзано в клочки. Как будто по нему пробежалась команда футболистов и каждый потоптался на нем своими шиповками.

Но хватит. Достаточно тебе жалостных излияний, дорогой читатель. Я же сказала, что не хочу на эту тему распространяться.

83

Анна ударилась в панику, как потерявшая цыпленка курица. Тем более что мы молчим, словно набрали в рот воды.

Все выходные она куда-то звонила в истерике и неотступно приставала к нам, то со слезами упрашивая и умоляя ей все рассказать, то угрожая тысячью небесных и земных кар за молчание. Но мы только сказали ей, что он ушел по собственному желанию, что ему ничто не угрожает и что он в полной безопасности. На этом наши объяснения закончились.

Хотелось бы сказать: был положен «конец дискуссии». Но это понятие срабатывает только в том случае, если ваш собеседник и сам, в конце концов, затыкается. Анна «конца дискуссии» не понимает, и ее не остановить.

К утру понедельника наше терпение иссякло. Точнее — мое.

Мне казалось, что с уходом Игги у меня отрезали левую руку. Я дважды находила Надж рыдающей в подушку. Газ чуть не катается по полу из-за отсутствия любимого сообщника. Ангел даже не пытается скрыть свое горе. Она то и дело залезает ко мне на колени и начинает всхлипывать. Не обходится и без Тотала, который жалобно ей подвывает.

Нас не так-то легко заставить плакать, но утрата Игги — слишком серьезная причина. И вот все эти слезы, моя головная боль и потом еще Анна, насевшая на меня и выпытывающая об Игги «всю правду», — все это привело к тому, что к утру понедельника я готова была взорваться.

Я за него счастлива. Очень счастлива. Но мне горько за нас. К тому же я прекрасно отдаю себе отчет в том, что вся эта эпопея сызнова может повториться с любым из нас. И от этого чувствую себя Титаником, прямиком направляющимся к роковому айсбергу.

— Я вынуждена сообщить в школу, что Джеф пропал, — оповещает нас Анна уже в машине по дороге в школу.

— Давай, действуй, — устало соглашаюсь я, зная, что это ни к чему не приведет.

— Я позвоню в полицию, — она многозначительно смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— Да делай ты, что хочешь! — взрываюсь я. — Почему бы тебе не отослать его фотографию, чтоб ее на пакете для молока напечатали — «Дети в поиске»?! Этих пропавших детей здесь полно. Он же, в конце концов, только один из этих «пропавших». Не так ли?

Вижу в зеркале ее ошарашенное лицо. Даже, можно сказать, испуганное.

Любопытно, что после «молока» она заткнулась. Что бы это значило?

84

— Итак, у каждого свое задание, понятно? — хрипло пролаял Ари, поводя плечами под кожаным пальто. Он сидит на пассажирском месте. Рядом ирейзер-водила, и еще двенадцать ирейзеров теснятся в кузове вэна.

— Входим внутрь, хватаем мутантов и исчезаем. От каждого требуется точность, как в аптеке. Понятно?

— Понятно, — отозвались сразу несколько голосов.

— Мутантов брать живыми. И запомните, Макс никому не трогать. Она за мной!

Он подождал, не подаст ли кто-нибудь голос, но никому никаких дополнительных разъяснений не понадобилось.

Он радостно потирает руки в счастливом предвкушении, как обрушит на голову Макс свои здоровенные кулачищи. Отец, конечно, велел привести ее живой. Он-де еще что-то хочет в ней изучить. Но единственное, что его, Ари, в ней интересует, это какого размера потребуется для нее гроб. Он уже даже продумал, как он все это представит: один из его команды не подчинился приказу, слетел с катушек и принялся убивать всех, кто ни попадет под руку. Прежде чем Ари успел его остановить, он разорвал Макс горло. Джеб за это убьет ирейзера. Макс будет мертва, а он, Ари, добившись своего, выйдет сухим из воды.

У его сценария не было минусов.

Но с другой стороны… что если Макс исчезнет? Что если он украдет ее и спрячет там, где ее никому не найти. И откуда ей ни за что не сбежать. Он даже знает такое местечко. Если у нее нет надежды на свободу, если он — единственное живое существо в ее жизни, да еще если это он ее кормит и поит, она ведь наверняка к нему привыкнет. Есть в этом логика? Есть!

Она даже будет ему благодарна. Они заживут вдвоем, и никто будет им не указ. Они подружатся. Он ей понравится. Они будут резаться в карты. Пусть она даже книжки ему читает. Они будут играть…

Вот это идея! Лучшая за последний год. Место, где можно ее спрятать, он знает. Оттуда ей никогда не сбежать. Тем более, когда он отрежет ей крылья.

85

— У меня еще одно объявление, — говорит мистер Пруит, злобно взирая на учеников.

Мы все в западне под названием школьная линейка. Эта процедура излияния директором желчи на школьников происходит по понедельникам в актовом зале. По крайней мере, его желчь размазана по всем тонким слоем, а не вылита полным ушатом только на нашу стаю. Он гундосит уже десять минут и успел просветить нас о том, какие мы неряхи и в какой грязи оставляем столовую после ланча, о том, какие мы гнусные воришки, похитившие школьные канцелярские принадлежности, и как он сомневается в нашей способности пользоваться туалетами, как все нормальные люди. У мужика явно завелись в голове тараканы.

— Один из наших учеников пропал, — говорит он, вперившись прямо в меня.

Надеюсь, скроенная мной невинная рожа выглядит убедительно.

— Джеф Валкер, — продолжает директор, — из девятого класса. Это новый в школе ученик, но, я уверен, вы все знаете, о ком идет речь. Мы вызвали специальную розыскную команду, — он опять буравит меня глазами, а я старательно сохраняю непроницаемую физиономию. — Но, если кто-нибудь из вас его видел или что-нибудь о нем знает, немедленно сообщите. Если вы этого не сделаете, а мы позднее узнаем, что у вас была какая-то информация, вам не поздоровится. Я доходчиво высказался?

Полшколы недоуменно кивает головами.

Многие повернулись ко мне, к Клыку и ко всем нам — все знают, что мы Иггины братья и сестры. До меня вдруг доходит, что надо принять озабоченный и расстроенный вид. Что я и делаю.

— Свободны! — рычит директор так, словно выносит смертный приговор.

Срываюсь с места. Мне не терпится отсюда вырваться. В коридоре меня с озабоченным видом останавливает моя подружка Джей Джей:

— Макс, что случилось? Как же вы теперь?

Как же это я не догадалась придумать какую-нибудь историю. В моем перевернутом извращенном мире люди, канувшие в Лету или возникшие ниоткуда, — обычное дело. И мне почему-то не пришло в голову, что кого-то, кроме Анны, озаботит его отсутствие.

Снять с меня очко — этот раунд я проиграла.

— М-м-м, — мычу я что-то нечленораздельно-горестное. У меня нет времени придумать какую-нибудь правдоподобную историю, не говоря уже о том, чтобы проанализировать в ней возможные несоответствия и пробелы. Вокруг нас уже собралась немаленькая толпа.

— Я не могу сейчас об этом говорить. — И, как нарочно, от мысли, что Игги больше нет рядом, настоящие, непритворные слезы брызнули у меня из глаз. — Я, правда, не могу… не в состоянии… — Завершаю картину моего страдания убедительным всхлипом и получаю в награду сострадательное понимание одноклассников.

— Оставьте ее пока все в покое, — Джей Джей размахивает руками, очищая вокруг нас пространство. — Она не может про это говорить. Ей трудно. Дайте ей немного прийти в себя.

— Спасибо, — говорю я ей, — я все еще не верю, что его со мной нет. (И это полная правда).

— Бедная ты, бедная. Как мне вас жалко! Лучше бы моего брата украли!

Она-таки меня рассмешила. Вот что значит настоящий друг.

— Увидимся в ланч, — она уже бежит на свой урок, — дай мне знать, если тебе что-нибудь нужно или чем-нибудь можно помочь.

Я киваю.

Но ребята по-прежнему на меня глазеют, и моя всегдашняя паранойя заставляет меня вздрогнуть. Сидеть в классе под вопросительными взглядами, отбиваться от бесконечных вопросов… Нет, мне с этим не справиться. От одной этой мысли у меня на затылке шевелятся волосы.

Я разворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Но и в следующем коридоре ко мне подходят новые ребята, и на меня устремляются сотни глаз. Потом из-за угла выруливает директор. Он меня еще не видел и гавкает на кого-то другого. Еще минута, и он меня засечет. Перспектива не из приятных.

Снова меняю направление и поворачиваю в следующий холл. Вдруг вижу дверь с табличкой «Комната для учителей». Никогда там не была. Толкаю дверь и вхожу, на ходу сочиняя историю о том, как заблудилась и ищу свой класс. Закрыв за собой дверь, перевожу дыхание и оглядываюсь вокруг в поисках какого-нибудь знакомого учителя, к которому можно безобидно пристроиться.

Странно, урок-то уже начался. Почему же здесь так много народу? Знакомые учителя и еще вон те, которых я никогда раньше не видела. Один стоит впереди, как будто что-то рассказывает, а остальные слушают его за столами. Быстро окинув взглядом лица, замечаю мистера Лазара. Удача!

Но тут сердце у меня замирает.

Если это все учителя, почему же они достают тазеры?

86

Потому что они подосланы белохалатниками и готовятся изловить мутанта.

Это только догадка, но мне и ее достаточно, чтобы в долю секунды пуститься наутек. Резко открываю дверь и врезаюсь прямо в… директора.

Его уродливое лицо расползается в непристойную улыбку, и он хватает меня в стальной захват.

— Уже уходишь? Разве наше гостеприимство тебе уже надоело? — рычит он.

Мне удается вырвать от него руки, но он пихает меня в грудь и толкает обратно в комнату.

— Что происходит? — беспокойно озирается мистер Лазара.

— Ну-ка, прочь с дороги! — рычит на него один из «учителей».

Я пячусь от Пруита, который достает из кармана веревку, без сомнения, предназначенную, чтобы связать мне руки. Это меня не удивляет, но сильно разочаровывает в его педагогических методах:

— Я всегда знала, что тебя есть за что ненавидеть. Помимо твоего гнусного характера.

Я подпрыгиваю в воздух, целя ногой ему в лоб. Он не ожидал нападения и отлетел на пару метров. Но быстро оправился и снова ринулся на меня. Вскакиваю на стол, хватаюсь за низко висящую люстру, раскачиваюсь, поддавая обеими ногами любому, кто отважится подойти, и думаю: «Ну что, Голос. На сей раз я верю в то, что вижу».

Пруит топчется на месте, пытаясь меня схватить:

— Ты от меня не уйдешь, поганка ты этакая, — шипит он на меня. — Ты моя награда за все мои ежедневные страдания, за то, что я изо дня в день должен терпеть всех этих вонючих грязных маленьких невежд.

— Мне и самой бы какой-нибудь призок получить, — походя бросаю ему и, размахнувшись как следует, поддаю ему ровно в тот момент, когда он влезает на стол. Он летит вниз, сбивая с ног учителей. Его шобла, включая и тех, что уже нацелили на меня свои тазеры, кубарем катится по полу.

Взять на заметку: Не забыть себя хорошенько похвалить потом, когда все это кончится.

Какие-то учителя с испуганным видом сбились в кучу у дальней стены. Похоже, мистер Лазара готов вступить в бой на стороне светлых сил. Но темные силы, наставив на меня свои тазеры, обступают со всех сторон. Не знаю, кто они, не знаю, на кого работают. Но знаю, что стоит руководствоваться верным правилом: от людей, вооруженных электрошоковым оружием, лучше держаться подальше.

Группируюсь. Прицельный прыжок. Несколько учителей валятся навзничь. Вышибаю на лету дверь. И вот я уже в коридоре. Не знаю точно, в каких классах сидит моя стая. Поэтому решаю орать на бегу во все горло:

— Атябер! Игон меалед! Си-часс! За мной! Скорей! Скорей!

87

С истошным криком пролетаю по всем коридорам. На мой вопль выскакивают из своих классов Клык и Надж. Я вне себя от возбуждения и от негодования. Какие им еще нужны подтверждения того, что нам давно пора было отсюда сматываться!

— Что случилось? В чем дело? — Народ с любопытством выглядывает из классов посмотреть, что происходит.

Ангел? Слава богу, вот и она! Выбежала в коридор прямо у меня перед носом. Оборачивается, кивает мне головой и на всех парусах несется к выходу.

В двадцати футах от меня вижу стоящего в дверях пустого класса Сэма:

— Макс, сюда, — он машет мне рукой, — скорей, скорей, ко мне!

Но мне вдруг кажется, что в нем проступает что-то от ирейзера: чуть длиннее зубы, чуть гуще волосы. Не начинает ли он слегка походить на волка? Нет, рисковать я не могу.

— Макс, поверь мне! — кричит Сэм, а я вижу, как Газман выскочил из класса и чуть не столкнулся с Надж.

Сэм делает шаг вперед. Он что, вздумал меня остановить? Не задумываясь, принимаю одно из своих знаменитых мгновенных решений: с размаха врезаюсь в него, и он, как подкошенный, падает на пол.

— Дело в том, Сэм, что верить я не могу никому.

— Макс, — сигналит Клык уже от двери выхода. Все четверо, мы подбегаем к нему чуть ли не одновременно и пробкой выскакиваем на школьную парковку. Позади нас в школе остался совершенный хаос: крики, вопли, бестолковая беготня.

Похоже, школе конец.

— Живо в воздух и мотаем отсюда! — командую я, слыша за собой урчанье мотора. Стая взлетает в воздух ровно в тот момент, как я понимаю, что дорогущая тачка директора несется на меня на полной скорости. Он задумал сбить меня насмерть. Ну что ж, пусть попробует!

Разбегаюсь навстречу машине. И прямо перед наезжающим на меня бампером взмываю в воздух. Ветер подхватывает крылья. Напоследок сильным ударом обеих ног разбиваю директору ветровое стекло. Секунда — и я уже в воздухе футов на пятнадцать-двадцать. Смотрю вниз. Пруит потерял управление, и его тачка виляет из стороны в сторону, врезаясь в припаркованные машины.

— Клево! — восхищается Газ моим маневром.

Пруит вываливается из машины, которую сам же только что изувечил. Рожа его посинела от безумной ярости.

— Я этого так не оставлю! — потрясает он в воздухе кулаком. — Вы ошибки природы, грязные пятна на человечестве! Мы до вас доберемся.

— Добирайтесь, добирайтесь! — Если бы каждый раз, как я это слышу, мне перепадала копейка, я бы уже давно была миллионером.

Мы поднимаемся выше и выше, а из школы высыпают учителя. Одни, очевидно, работали на Пруита. Другие просто обезумели от испуга. Но и те, и другие расталкивают учеников и пытаются хоть где-нибудь спрятаться.

И тут я вижу, как хорошо знакомый серый вэн, не сбавив скорости, заворачивает на школьную парковку. Давайте, давайте, добавьте к этому учительскому отродью еще и ирейзеров! Чем больше, тем лучше! Как ты думаешь, проницательный читатель, они заранее сговорились или это просто случайный поворот сюжета?

— Ребята, вперед! — и я стремительно набираю высоту. Ари и некоторые ирейзеры могут летать. Но у нас преимущество во времени. Ари выпрыгивает из вэна, выкрикивает приказы, ругается и безнадежно смотрит нам вслед.

Опоздал ты, парнишка!

Мы взлетаем прямо к тусклому осеннему солнцу.

88

— И куда мы теперь? — спрашивает Газман. Мы зависли в воздухе и редкими, но ритмичными взмахами крыльев удерживаем себя на одном месте. Все настороже, и все внимательно смотрят вокруг. Но пока, похоже, за нами никто не гонится.

— Надо вернуться к Анне, — говорит Ангел.

И Надж тут же подхватывает:

— Ага, только чтобы наши вещи забрать.

— Кстати, о вещах. Я собрала наши рюкзаки и пару дней назад отнесла их в пещеру летучих мышей. На случай, если какая-нибудь такая петрушка случится. Я даже не забыла прихватить вот эту штучку. — Я помахала в воздухе одной из Анниных бесчисленных кредитных карточек. У нее их миллион — она никогда в жизни не заметит, что одна пропала.

— Гениально, — Газман, по всей вероятности, очень беспокоился о наших обедах, и карточка его успокоила. — Отличный ход, Макс!

— Я свой хлеб даром не ем! — скромно заявляю я. Но на самом деле мне хочется заорать: «Я же вам давно говорила! Вы меня никогда не слушаете!» и что-нибудь еще в этом роде. Но сейчас не время. Потом, где-нибудь в полной безопасности, я им по первое число выдам. Уж тогда-то я им все скажу, что думаю.

— Нам все равно нужно к Анне, — настаивает Ангел.

— Ангел, мы не можем всем рисковать ради того, чтобы с ней попрощаться.

— Да не попрощаться! Как ты не понимаешь, там же Тотал остался!

О, черт! Прикидываю вероятность того, что Ангел оставит Тотала. Вероятности нет никакой. Мы с Клыком переглядываемся и вздыхаем.

— Так и быть. Попробуем…

— Макс, спасибо тебе, Макс, — она подлетает ко мне и норовит чмокнуть. — Мы быстренько. Обещаю.

До большого и удобного Анниного дома мы долетели за три минуты. Вот здесь мы прожили последние два месяца. В безопасности и в относительном покое. Здесь нам было хорошо. По крайней мере, некоторым из нас.

И здесь сейчас, как минимум, тридцать ирейзеров рыскают по саду, обыскивают амбар и шныряют в доме.

Вот это да! Они времени даром не теряют!

Господи! Только бы Тотал не спал у камина. Пусть он будет настороже на улице.

— Вон он! — кричит Ангел и показывает в сторону пруда. Маленький черный комочек катается вдоль берега, и за ним сломя голову носится ирейзер. Удивительно, как это Тотал на своих маленьких ножках так шустро уворачивается от волчины.

Ангел складывает крылья и ныряет вниз.

— Клык! — Мне можно не продолжать. Он и сам все понял и камнем падает за ней.

Оборачиваюсь на звук мотора. Это Арин серый вэн разбрызгивает гравий на подъезде к дому.

Заметив Ангела, ирейзеры кинулись ей наперерез и зовут подкрепление. Хорошо, что Клык пристроился у нее на хвосте, готовый в любую минуту броситься на защиту.

— Тотал! — раздается звонкий голос Ангела. — Ко мне!

Тотал мгновенно понесся к ней. Спружинив, он изо всех сил подпрыгивает и взвивается вверх, как будто им выстрелили из пушки. Ни одна собака так высоко не прыгает! Пятнадцать, двадцать, тридцать футов, чуть ли не на высоту трехэтажного дома. Ангел поймала его в подол, прижала к себе и снова точными изящными взмахами белых крыльев взмыла в небо.

Клык забрал Тотала от Ангела и брезгливо скривился, когда тот радостно лизнул его в щеку. Наконец они поравнялись со мной, Надж и Газманом.

— Что это вас так долго не было. Я уже думал, что мне придется кое-кого как следует покусать, — ворчит Тотал, пристраиваясь поудобней на руках у Клыка.

Сверху мне хорошо видно, как внизу на земле беснуются ирейзеры.

89

— Ребята, давно пора смываться. — Я уже сто лет дожидалась этого момента. Но Надж снова медлит:

— Подожди, — она внимательно наблюдает за происходящим во дворе.

— Нет, нам пора. Медлить больше нельзя. Еще немного, и Ари и его жлобы бросятся за нами в погоню. — Я даже повышаю голос. — Сколько можно вам одно и то же талдычить!

Ругаться так ругаться. Но вдруг я понимаю, почему Надж так медлит. Там внизу Анна, собственной персоной. Идет по газону, решительно направляясь к ирейзеру. Не каждый человек на такое отважится. Она сердито кричит на Ари и размахивает у него перед носом руками. Как это она его не боится?

К дому подъезжает неприметный черный седан. Один из миллиона скучных черных седанов, разъезжающих по улицам Вашингтона, и один из пары тысяч, за рулем которых сидит ФБРовец.

Дверь открывается, и из него выходит Джеб Батчелдер. Прекрасно! Его появление добавляет последний завершающий штрих в картину нашего пребывания у Анны.

Джеб подходит к Ари, который в свою очередь орет на Анну.

Анна, беги, думаю я, не в силах отвести глаз. Она, конечно, не сахар, но все равно не заслуживает, чтобы ей перегрызли горло. Однако, похоже, она в этой троице вполне на равных. Ругается и даже тычет пальцем Ари в грудь. С громким рыком он хватает Анну за руку и выкручивает за спину. Джеб коротким ударом отбрасывает Ари от Анны. Она делает шаг назад, потирая вывихнутое запястье.

Джеб толкает Ари, заставляя его отступить, Ари совсем обезумел от злобы — челюсти щелкают, глаза горят красным огнем. Он все время показывает вверх, на нас и, очевидно, яростно спорит с Джебом.

Меня раздирают противоречия. С одной стороны, хочется поскорее отсюда смотаться, улететь от ирейзеров как можно дальше. Но с другой — при виде Джеба во мне поднимается волна непрошеных эмоций. И гнев среди них — не последняя.

Джеб, Анна, ирейзеры, Пруит, учителя — все они, без сомнения, составляющие одной большой картинки. Но в этой картинке ничто не сходится, будто нарисована она какой-то пьяной обезьяной. По крайней мере, так мне сейчас кажется.

— Хватит, пора двигаться, — начала было я, но тут позади нас раздалось:

— Эй, вы!

Если тебя, дорогой читатель, интересует, можно ли от неожиданности подпрыгнуть на фут вверх, когда ты уже паришь в воздухе, я тебе с уверенностью заявляю — можно.

Хватая ртом воздух, с прыгающим сердцем, я дернулась назад и обмерла:

— Батюшки-светы! Игги!

90

— Игги! Игги! — с радостными воплями мы все разом бросились к нему. Он скорчил лукавую рожу, которую я перевела на нормальный язык как «не-приставайте-я-счастлив-снова-быть-с-вами». Подлетаю к нему поближе, стараясь не запутаться крыльями, и нам даже удается поцеловаться. Мальчишки на лету приветственно хлопают его по спине, а Надж и Ангел посылают ему по сотне воздушных поцелуев каждая.

— Я пролетал над школой. У них там что, какие-то неприятности?

Я хихикнула:

— Можно назвать это «неприятностями».

— А внизу — тоже шум и суетня?

— Тоже. — До меня наконец доходит, что Игги вернулся. — Игги, что случилось?

— Ну, как бы это сказать… — лицо его мрачнеет. — Против крыльев они не возражали. Они даже были от крыльев в восторге. Особенно, когда девять журналов стали наперебой предлагать им кругленькие суммы за эксклюзивную историю моей жизни. Аукцион настоящий устроили, кто больше даст, только бы права получить на фотографии и интервью с самим уродом.

Горечь в его голосе жжет мне душу.

— Они собирались все рассказать о тебе в прессе?

— Они собирались выставить меня напоказ. На потеху изумленной публики. Посмешище из меня хотели устроить. Вроде цирка или зоопарка!

Во мне борются безумная радость видеть его снова с нами, острая боль за него и сочувствие. И что сильнее, сказать невозможно.

— Игги, ничего, не расстраивайся. Какая жалость. — Я протягиваю руку погладить его по плечу. — А я-то думала, они по-настоящему хорошие люди.

— В том-то и дело. — Гнев искажает его лицо. — Может, были хорошие. Может, не были. Откуда мне знать? Все в них было настоящее, все казалось искренним. Только они искренне хотели сделать на мне настоящие деньги.

Не могу сдержаться и снова его не погладить:

— Игги, мне очень-очень жаль, что так вышло. Но я так рада, что ты вернулся, и мы снова все вместе.

— Я тоже. Даже когда они еще на деньгах и на прессе не свихнулись, я скучал без вас ужасно.

— Все это прекрасно, и мы непременно еще устроим групповые объятия, — вклинивается Клык, — но нельзя ли в данный момент обратить внимание на то, что происходит внизу?

Ладно, обратить, так обратить. Внизу Джеб, Ари и Анна по-прежнему орут друг на друга. Команды ирейзеров прибывают отчитаться, что мутанты не обнаружены ни в школе, ни на территории Анниного дома. Некоторые, прикрывая глаза от солнца, безуспешно пытаются разглядеть нас на высоте пятисот футов от земли.

— Хм-м-м! Чего-то там не хватает. Какого-то важного действующего лица. Как же я раньше не догадалась! Недостающее лицо — это я. Подождите меня. Я быстренько! Одна нога здесь, другая там!

И, сложив крылья, я нацеливаюсь к Анне во двор.

91

Устремляюсь к земле со скоростью двести миль в час. Несусь сломя голову. Какая-то доля секунды — и я уже торможу. Взмахивая крыльями, зависаю у самой земли на воздушной подушке. Ноги еще не достали до газона, а уже бегут и останавливаются как вкопанные в пятнадцати футах от Треклятой Троицы. Всем телом ощущая за спиной ирейзеров, подхожу поближе к Анне, Джебу и Ари, просто чтобы им было меня лучше слышно.

— Похоже, все в сборе, — начинаю я, скрестив руки на груди. — Знакомьтесь: Анна — Джеб; Джеб — Анна. Ой, простите, простите! Вы, кажется, уже и сами давно знакомы.

— Привет, моя хорошая, — говорит Джеб, глядя на меня, как будто я сосуд, в котором содержатся все тайны мира.

Почему как будто? Согласно Джебу, я тот самый сосуд и есть.

— Я не слишком хорошая и, уж тем более, не твоя.

— Нет, ты — моя, — пролаял Ари, переминаясь с ноги на ногу.

— Только в твоих ночных кошмарах. — Я отбрехиваюсь с притворной скукой, но он заводится и, оскалившись, дергается в мою сторону.

— Назад! — выбрасывает руку Джеб.

Анна озабоченно смотрит на меня:

— Что случилось? Мне звонили из школы…

— Да уж, конечно, звонили. Их планы экстренной эвакуации ни к черту не годятся. И сами они тоже не больно-то расторопны. — И я поворачиваюсь к Джебу:

— Что тебе надо? Каждый раз, как ты возникаешь в моей жизни, ВСЕ идет в тартарары. И поверь мне, уже практически все туда ушло. У меня мало чего осталось.

— Тут тебе в правоте не откажешь, — перебивает меня Ари.

— Молчи, щенок!

Мне жалко семилетнего Ари. Тот мальчонка — жертва. Но это хищное существо не имеет с ним ничего общего.

— Макс, я, как всегда, поспешил тебе на выручку. Этот… эксперимент пошел наперекосяк. И вот я здесь, помочь тебе добраться до следующей его стадии.

— Мистер Батчелдер, вы превышаете полномочия, — жестко обрезает его Анна. — Вы находитесь на моей территории. Буквально и фигурально.

Джеб вспыхнул:

— Вы не понимаете, что вы делаете. Макс — это многомиллионный, тонко настроенный инструмент. Вы его едва не испортили. Она вам не комнатная собачка. Она — воин. Самый лучший! Я сотворил ее такой как она есть, и я не позволю никому уничтожить мою работу.

— Ну и ну! Ситуация накаляется. Даже мне становится жарковато. У меня идея. Как насчет вам всем троим пойти прыгнуть с обрыва? Большинство проблем разрешатся на месте.

— Я с радостью, — рыкнул Ари. — Тогда только и останемся что ты да я. Меня устраивает.

— Не бреши. Куда тебе, с твоими-то крыльями. Костей внизу не соберешь!

— Все. Я ухожу. Раз и навсегда. И запомните, чтобы духу вашего рядом не было. Обнаружу — замочу. Это, между прочим, эвфемизм.

Джеб вздохнул и покачал головой:

— Макс, все не так-то просто. Тебе некуда уйти. Все планета для тебя — один сплошной лабиринт, а ты — бегущая по нему лабораторная крыса.

Мои глаза злобно сузились:

— Это ты так думаешь. Разыгрывайте третье действие сами, ты и твои психи-белохалатники. А что касается меня, этот эксперимент, эти тренировочные упражнения закончены. Давно закончены. И не вздумайте снова пытаться меня в них вовлечь.

— К несчастью, решение этих вопросов от тебя мало зависит, — терпеливо повторяет Джеб. — Я тебе это уже много раз говорил. Но, если ты мне не веришь, спроси у моего начальства. Спроси у того, кто все рычаги управления вертит.

— Джеб… — никогда еще я не слышала, чтобы в голосе у Анны было столько угрозы.

— Ладно, давай, спрошу, — я решаюсь сыграть в его игру. — Давай, доставай мобильник, звони своему начальству. Я подожду.

— И звонить не надо. Вот она здесь, прямо перед тобой! — И Джеб слегка улыбается.

Кроме меня, здесь только одна «она». Анна.

Выходит, это она и есть Джебов босс. Выходит, это она нажимает на все кнопки!

Выходит, я у нее под колпаком.

92

Как же я раньше не догадалась!

Может быть, в глубине души я и знала. Может быть, поэтому я никогда не могла ей ни в чем доверять, не могла быть рядом с ней самой собой. А может, это моя всегдашняя паранойя не давала мне расслабиться. Сейчас уже сказать трудно.

— Значит, ты в этой шайке за главаря будешь? — спрашиваю я ее. — Не удивляюсь. Меня никакие ваши штучки больше не удивляют.

— А ну, давай проверим, — рычит на меня Ари. Тело его напряглось, глаза налились кровью, а когти судорожно впиваются в ладони.

— Лежать, волчонок, — я пренебрежительно отмахиваюсь от него, ожидая, что он в любой момент сорвется с цепи.

— Макс, зачем ты упрощаешь. — На лице у Анны написаны искренняя забота и беспокойство. — Я хотела стать частью твоей жизни, играть какую-то роль в твоем взрослении. Ты не просто эксперимент. Ты мне как дочь.

Глаза у нее теплые и ласковые. Я вспоминаю все те ночи, когда она подтыкала ребятам одеяла, ее подгоревшие обеды, как она покупала нам одежду, краски и книжки, как утешала плачущую Надж и как бинтовала Газзи разбитую коленку.

Но знаешь что, дорогой читатель, я и сама подтыкала, утешала, бинтовала. И даже много лучше Анны. Но главное мое достоинство? Молодец, догадался! Я не злодейка!

— Значит, говоришь, «роли в моем взрослении» тебе не хватало? Твоя роль — отвалить и не высовываться.

Я вдруг представила себе, как раздавлены будут Надж, Газзи и Ангел известием о том, что истинное исчадие ада — даже не Джеб, что есть предатели и похуже него и что Анна по самую макушку замешана в этой дьявольской игре.

Вот она, последняя капля. С меня достаточно. Качаю головой, а сама в это время расслабляю мышцы крыльев.

— У тебя даже стряпня ни к черту не годится, — и с этими словами подпрыгиваю и взлетаю с места. Не зря я до блеска сотни раз шлифовала этот маневр. Одно движение — и я уже у них над головами, раскрываю крылья и вкладываю всю свою силу в их тринадцатифутовый размах. Стремительно взмываю в поднебесье, где терпеливо дожидается меня моя стая.

— Дерепв! — кричу я им на нашем тайном языке. — Нам здесь терять нечего. Все мосты сожжены! В обен!

93

Не кажется ли тебе, дорогой читатель, что как-то все получилось подозрительно просто? Ты совершенно прав! Абсолютно гладкого отхода не получилось. Ари все-таки слегка нагадил.

Я еще не успела взлететь, а он уже слетел с катушек. Мне слышно, как он орет и отдает ирейзерам приказания. Обернувшись, вижу через плечо, как тяжелые неуклюжие ирейзеры с напрягом поднимаются в воздух. Только постойте-постойте, эти отнюдь не такие уж неуклюжие.

— Внимание, имеем дело с новой моделью с улучшенными летательными свойствами. Эти, похоже, летают по-настоящему! Наддай скорость, ребята!

Клык мгновенно сообразил:

— Снижаемся! Летим через лес!

Я киваю:

— Встречаемся в пещере. Только смотрите, чтобы ни за кем не было хвоста.

Все шестеро, мы кинулись врассыпную и нырнули в лес. Времени мы у Анны даром не теряли. В ее лесу прием лавирования между стволов виртуозно отточен каждым из нас, и теперь маневрируем с завидной легкостью. Похоже на компьютерную игру. Только лучше, потому что взаправду.

Не проходит и минуты, как за нами раздается оглушительный треск и не менее оглушительная ругань и стоны.

Сколько, интересно, ирейзеров не рассчитали размаха своих крыльев и, столкнувшись с неподатливым деревом, чуть не вырвали их себе с мясом?

И всегда-то они лезут, куда их не просят.

По лесу гулко разносится голос Ари:

— Макс никому не трогать. Она моя!

И я думаю: «О, брат мой».

За каждым из нас несется несколько ирейзеров, и каждый из нас придумывает им все более изощренные и более крутые повороты. Игги и Газ снова вместе и летят тандемом. Я даже за Игги не беспокоюсь — он с микронной точностью повторяет каждое движение Газа. Ангел белым облачком мелькает между стволами. Клык где-то с ней рядом, но его в темноте совершенно не видно.

— Вот здесь-то все для тебя и кончится, — злобное рычанье Ари раздается у меня за спиной на удивление близко. На мгновение оборачиваюсь — он всего в каких-то тридцати футах. Настало время наддать жару. Глубоко вздохнув, усилием воли перехожу на вновь обретенную мной скорость. Это первая проба в лесу. Деревья сами собой вырастают на пути. Какой у меня выбор? Или лбом в ствол, или в пасть к Ари? Что-то мне ни то, ни другое не нравится. Внимание, Макс, соберись. Держи реакцию. Сейчас все получится.

Предельно сконцентрировавшись, уворачиваюсь, виляю, подныриваю под ветки, скашиваю подлесок. Ничего не вижу и не слышу — только деревья, только точно рассчитанное каждое движение. Вверх — там шире; узкий проход — быстро набок; толчок, и крылья сложить. Не буду врать, пару раз я-таки здорово задела крылом несколько сучьев, и даже перья кое-где повыдернуло. Но от напряжения я и боли не заметила.

Главное, что Ари за мной на такой скорости не угнаться. Куда ему с его приставными крыльями. Замедляюсь, и время замедляется вместе со мной. Ко мне снова вернулись запахи, звуки и краски. Я слишком далеко ото всех оторвалась. Нехило бы и назад повернуть.

Ба! Вот и Ари, расселся на ветке и талдычит в переговорник:

— Говорю же тебе, она моя. Меня теперь ничто не остановит. Занимайтесь остальными. А я ее из-под земли достану.

Он разъединился и достал военный бинокль, приставил его с умным видом к глазам и поводит из стороны в сторону. Я чуть не покатываюсь со смеху. Наконец его стекляшки вплотную уткнулись в меня, и я без остатка заполнила собой все четыре его глаза.

— Ой! — вздрогнул он от неожиданности и выронил свои цейсы.

Тут-то я рассмеялась по настоящему, в голос:

— И какие же у тебя на меня планы, щенок?

Я жду, что он зарычит и, как водится, бросится на меня с диким оскалом. Но он подвинулся дальше на ветке, сидит и смотрит на меня почти спокойно и почти осмысленно.

— Планы? Мои планы? Я не хочу тебя убивать. Но мне придется, если ты мне не подчинишься.

— Подчинишься? Ты в своем уме? Ты хоть помнишь, с кем ты разговариваешь?

Ари повернулся и достал откуда-то сзади из рюкзака большой зловещего вида нож:

— Я тебя сейчас добром прошу. А что дальше — от тебя зависит.

О чем это он говорит?

— Ладно, давай, проси. А там посмотрим.

— Пойдем со мной. Давай мы вдвоем сбежим. Исчезнем, чтоб нам никогда больше не пришлось иметь дела ни с Джебом, ни с белохалатниками, ни с кем на свете.

— Исчезнем куда? — Ты слышал когда-нибудь, дорогой читатель, выражение «любопытство не порок»? Я с этим полностью согласна.

— Я знаю одно место. Нас там никто не найдет.

— И ты меня там запрешь и будешь сторожить? Должна тебе признаться, что в списке моих желаний это стоит далеко не на первом месте.

— Ты не поняла. Я не буду как сторож. Я буду друг.

Вспоминаю, как Ангел говорила мне про Арины подслушанные мысли. О том, что он меня любит. Только, конечно, своей извращенной, уродливой, ирейзерской любовью.

— Это твой последний шанс. Соглашайся.

Убей меня бог, не понимаю, как эта чушь пришла ему в голову? Если только не…

— Ари, пойми, я не могу бросить стаю. Ни ради тебя, ни ради Джеба, ни ради кого.

— Очень жаль, — произнес он ровным, бесстрастным голосом и бросился на меня с ножом.

Падаю с ветки назад, делаю в воздухе флипп и раскрываю крылья. Сорвавшись с места, я даже не обернулась, взяв направление через лес туда, где рассталась со своей стаей. Мне жалко Ари. Точнее, может, когда-нибудь мне будет его жалко, когда он перестанет пытаться меня убить.

94

— Макс!

Это Клык.

Сбивая макушки деревьев, одним духом взмываю вверх в открытое небо и вижу: он бьется один против двух ирейзеров.

Падаю сверху и с налету рублю одного ребром ладони туда, где шея сходится с плечами. Ирейзер вскрикивает, а я, поймав его за оба крыла, изо всех сил оттягиваю их назад. От боли он верещит как резаный, камнем падает вниз и навсегда исчезает среди деревьев. Этот простой приемчик мы выучили, еще когда только начали летать. Помню, я много сил потратила, запрещая ребятам практиковать его друг на друге.

— А где остальные? — снова подлетаю поближе к Клыку.

— Улетели. И Тотал с ними. И с ирейзерами расправились. Эти двое — последние остались.

Слегка набрав высоту, он делает правый поворот, ложится набок и в свободном полете резко опускается всем телом на крыло последнего противника. У ирейзеров крылья тяжелее наших, да еще вдобавок не слишком хорошо интегрированы с телом. С вывихнутым крылом этот тоже кубарем летит вниз. Уже у самых верхушек леса пытается выправить равновесие. Поздно. Не успел. Рухнул на раскидистую крону высоченной сосны. Мы хорошо слышали треск и его вопли, пока он до самого низа сучки пересчитывал.

— Синяков будет не сосчитать, — резонно комментирует Клык.

— Не пора ли нам… — начинаю я, но тут из леса вылетает Ари и на полной скорости врезается в Клыка. С поразительным проворством разворачивается мордой к нам и зависает в воздухе.

— Близок конец, — рычит он.

— Согласен, — коротко бросает Клык и со смертоносной решимостью кидается на Ари.

Я хорошо помню, чем кончилась их последняя драка на берегу, и в любой момент готова встать между ними, чтобы остановить побоище.

Но пока помощь моя не нужна. Клык ястребом промелькнул мимо, шибанул Ари в грудь так, что тот складывается надвое и заходится кашлем. А Клык тут же, не теряя преимущества, заходит сверху и еще раз поддает ему по шее, как нарочно удобно подставленной для удара. Ари забывает махать крыльями и падает футов на десять. Но быстро приходит в себя и с перекошенным от злобы лицом снова набирает высоту.

Представляю себе, как тяжело удерживать в воздухе тяжеленное тело мускулистого ирейзера. Не мудрено, что и крылья ему нужны здоровенные. Но с такими крыльями можно поставить крест на маневренности, и в воздухе ему с Клыком не совладать. Клык и от природы-то верткий, да еще у ястребов кое-чему научился. И вот, как в ястребином балете, он снова заходит на Ари малым кругом. Тот его даже заметить не успел, а уже получил полновесный удар в скулу. И тут же еще один — прямо в нос. Вижу хлынувшую носом кровь и понимаю, Клык тоже не забыл их прежнего боя.

А Ари, совсем обезумев, идет в контратаку. Выставленные когти рассекают воздух, глаза горят, пасть оскалена.

Это бой равных. Один движим ненавистью ирейзера — другого подогревает жажда мщения. На стороне одного тяжелая сила — другой берет быстротой реакции.

Хотелось вмешаться, помочь, но я понимаю: не стоит влезать в мужские разборки. Покуда с Клыком все сносно, лучше держаться в стороне. Кружу над ними в надежде, что ребята в безопасности и поджидают нас в пещере. Обозреваю горизонт, но, к моему удивлению, ирейзеры исчезли, а их вертушки не появились. Небо чисто — голая сцена, расчищенная для сражения мутанта с мутантом, один на один.

А сражение это Клык, похоже, выигрывает. Ари, конечно, сильнее. Но, видать, жажда мщения может и силу пересилить.

Я вздрогнула, услышав треск костяшек. Это Клык приложился кулаком в ухо Ари. Еще удар — сбоку в ребро — снова треск, теперь хрустнуло сломанное ребро ирейзера. Вижу, как передернулось от боли его лицо. Скорей бы это кончилось, а то Клык вот-вот его прикончит.

Он опять атакует. Хук левой. Ари поворачивается, и кулак Клыка впечатывается прямо ему в морду. Из волка Ари превращается в плоскомордого бульдога.

— Ты… — Клык пытается что-то крикнуть, но задыхается и только снова поддает Ари справа. Тот пытается отступать:

— Кончай… — Он неловко складывает крылья и падает на несколько футов вниз.

Но Клыка уже не сдержать. Он еще раз двинул Ари в ребро, и я слышу, как у того со свистом вылетает из легких воздух. Наконец, зайдя вниз, Клык с силой взмахивает крыльями, ногами вперед врезается Ари в живот, и тут же, развернувшись, отвешивает финальный апперкот. Ари волчком завертелся в воздухе.

Клык, практически без единой царапины, задыхается и обливается потом. С холодным удовлетворением он смотрит, как Ари летит вниз.

Его изувеченное и изуродованное яростью лицо мелькает все дальше, пока его, в конце концов, не скрывают деревья. Нам за шестьдесят футов слышно, как его тело с треском сокрушает ветви деревьев.

— Что, отдал наконец давний должок?

В ответ получаю только сухое молчание. А потом короткое:

— Пора искать наших.

95

По дороге к пещере мы с Клыком постоянно настороже. Откуда нам знать, какие на нас наведены телескопы, кто нас выслеживает и кто преследует. Из предосторожности выбрали самый запутанный, самый потаенный маршрут и, в конце концов, стремительно скользнули сквозь бурелом в пещеру.

— Макс, — радостно бросается обнять меня Надж. Потом вы все обнимаемся, а Тотал подпрыгивает вокруг, захлебываясь возбужденным лаем.

— Они свалили? — интересуется Газ.

— До поры до времени. Клык по первое число накостылял Ари, — коротко рапортую я, но Игги интересуют подробности:

— Как?

— Как-как? Вот так! — И Клык волтузит его, стараясь сдержать довольную улыбку.

— У них с Ари давние счеты, — многозначительно шепчет мне Надж, и я заливаюсь счастливым смехом.

— О'кей! Ребята, у нас возникли новые задачи. Забудьте про поиск родителей. С этим вопросом мы зашли в тупик, и на нем пора поставить точку. К тому же я не готова больше прощаться ни с кем из вас. Как насчет того, чтобы поставить на повестку дня спасение мира?

— Ага, давайте отсюда сваливать, — тявкнул Тотал, глядя на меня снизу вверх.

— Куда? — Надж вопросительно обводит нас всех глазами.

— Я думала на эту тему…

— Флорида, — перебивает меня Ангел.

— Что? Почему Флорида?

— Мне просто кажется, что нам надо во Флориду. — Ангел пожимает плечами. — К тому же там Диснейленд.

— Давайте полетим в Диснейленд, — подхватывает Газзи.

— Бассейны, солнце, тепло. Я уже мысленно там, — мечтательно закатил глаза Тотал.

Смотрю на Клыка. Он разводит руками. И знаешь что, дорогой читатель, у меня у самой нет никакого плана.

Макс, расслабься. Плыви по течению. Где течение, там и приключение.

С каких это пор мой Голос заделался агентом по продаже путешествий? Но его содержательный совет решает дело:

— Ладно. Пускай будет Флорида. Надевайте рюкзаки.