1

Он прилетит. Прилетит и спасет меня. Он не может не прилететь. Клык не даст мне здесь погибнуть.

Я уже много дней заперта в клетке. Не помню, когда я последний раз ела, не помню, чтобы меня сморил сон. Крыша едет от анализов, тестов, воткнутых в меня игл и больничного запаха хлорки. Вернулся кошмар моего детства, когда я подопытным кроликом росла в лаборатории психованных генетиков. Дикая ярость заливает мой мозг.

Но Клык не прилетел мне на выручку. Придется спасать себя самостоятельно.

— Эй, назад! — Чуть только я прижимаюсь к прутьям решетки, лаборант лупит по ним здоровенной дубиной, и с каждым ударом петли двери гнутся все больше и больше. Все идет по плану.

Подавив страх, снова хватаюсь за прутья и прижимаюсь к ним носом. Главное — рассчитать время. Помедли я лишнюю секунду — эта горилла размозжит мне руки, лицо или голову.

— Кому говорят, назад! — Дубина обрушивается на ослабевшие петли. Мгновенно отпрыгнув назад, я стремительно выбросила вперед ногу и, собрав все оставшиеся силы, ломанулась в дверь.

— Эй! — Ошеломленный вопль лаборанта замер у него на губах. Выскакиваю из клетки и со всей яростью озверевшего мутанта, крутанувшись, с размаху вмазываю ему по башке. Еще один поворот — и я вскакиваю на стол.

Уже вовсю орет сирена, из коридора доносятся крики и топот тяжелых сапог. Подпрыгиваю вверх к змеящейся по потолку трубе, повисаю на ней и, хорошенько качнувшись, поддаю обеими ногами по облаченной в белый халат могучей груди. Не в силах вздохнуть, амбал тут же оседает на колени. Воспользовавшись секундной передышкой, разбегаюсь по столу, прыгаю и распахиваю крылья.

Вступает в силу закон врожденного преимущества мутанта.

Ко мне уже протянулись волосатые ручищи, но я успеваю взмыть под самый потолок к маленькому окошку. Стоит только садануть в стекло — и я на свободе. Вдруг…

Я отпрянула от окна, увидев за стеклом знакомый темный силуэт.

Клык!

Он сидит на крыше и наблюдает за побоищем. Моя правая рука, мое надежное крыло. Я знала, что он придет. Без него я бы уже тысячу раз на тот свет отправилась. Но мы с ним друг на друга всегда можем положиться, и не было случая, чтобы он не пришел мне на помощь. Облегченно вздыхаю и нацеливаюсь прыгнуть в окно.

Комната внизу полна вопящих белохалатников. Давайте, давайте, надрывайтесь, лузеры.

Сколько окон я за свою пятнадцатилетнюю жизнь поразбивала! Так что я прекрасно знаю, крови и боли не миновать. Но ради свободы все можно выдержать.

Врезаюсь правым плечом в стекло — оно не поддается. Меня отбросило в сторону, и я камнем рухнула вниз. Время остановилось. Раздался хлопок, и в ногу мне впилась капсула с транквилизатором.

Валяюсь на полу. Сверху на меня смотрят безразличные глаза Клыка.

Обалдело понимаю: он не собирается разбивать стекло, не собирается меня спасать. Сворачиваюсь в комочек на сияющем линолеуме и теряю сознание.

Клык меня предал.

Кажется, я снова падаю вниз. Инстинктивно хватаюсь за то, что попалось под руку.

Пальцы цепляются за ветку, лихорадочно втягиваю ртом воздух. Глаза у меня широко открываются, и я понимаю, что ни в какой я не в клетке, не в лаборатории в Школе, а на вершине высокой сосны. И все случившееся — просто очередной страшный сон.

Тяжело вздыхаю. Кровь все еще стынет в жилах.

Стараясь успокоиться, смахиваю выступившие на лбу бисерины холодного пота.

Кошмар кончился. Я свободна. Я на свободе.

Пора его забыть. Нечего мусолить всякие ужасы. Но он не уходит. Кошмар продолжает меня мучить. И самое ужасное в нем то, от чего меня полностью парализовало…

Клык не пришел мне на помощь. Не выручил, не спас. И никогда больше не спасет.

 

2

Уже неделю я сижу в Аризоне. Неделю живу с мамой и сводной сестрой Эллой. Неделю моя стая резвится в полной безопасности. Мама кормит нас до отвала. Постели мягкие, и Газзи ухитрился выиграть у мамы в покер сорок баксов, пока она окончательно не оставила надежду отыграться. Даже сейчас из окна кухни на верхушку моей девяностофутовой сосны несется соблазнительный запах домашних пирожков с яблоками. И не каких-нибудь полуфабрикатных, а только что вынутых мамой из духовки.

Все здесь счастливы и здоровы. Все, кроме меня. Вернее, я тоже здорова. Ни тебе подбитого глаза, ни раны от шальной пули. Ребра в кои веки раз целы. А счастье? Счастье — это совсем другое дело. Про счастье я и не помышляю.

Всего каких-то восемь дней назад я была счастлива, как может быть счастлива любая нормальная пятнадцатилетняя крылатая девчонка. Пока Клык, мой лучший друг, мой единомышленник, моя первая, моя единственная любовь, не взял да и не отвалил, не сказав ни слова. Только записку идиотскую оставил. Лучше бы он мне крылья отрезал.

Он решил, что лучше будет, если мы расстанемся. Один, сам решил. Со мной не посоветовался. И кто ему только дал право за меня решать, что мне лучше? Лучше бы я без сознания умирала, лучше бы он действовал по инструкции. Зря я, что ли, ее составляла.

Короче, я двадцать четыре часа пролежала, отвернувшись к стене. И тогда-то Надж позвонила маме. Стыд какой!

Даже когда меня подстрелили, меня не нужно было срочно спасать. А теперь вся моя стая — Игги (ему тоже пятнадцать), Надж (ей двенадцать), Газзи (девять, умолчу пока, почему мы его так называем), семилетняя Ангел и я, Максимум Райд, или просто Макс, — прилетела в Аризону. И вот теперь все они там прохлаждаются, пирожки с мамой пекут, в картишки перекидываются, а я сижу на макушке сосны, и мне так хреново, что я даже плакать и то не могу.

Простите, дорогие читатели, что я все свое горе на вас выплеснула. Вы, наверное, книжку открыли в надежде прочитать про драки и побоища, про невероятные, но очень даже возможные сценарии конца света, а вместо того нашли меня скулящей на верхушке сосны. Зрелище не из приятных, вы уж простите меня за такое разочарование.

И поверьте, если бы я могла с этим что-нибудь поделать, все было бы по-другому. Но теперь я сама не своя. Макс без Клыка — не Макс. То и дело поглядываю на прекрасное старое кольцо. Это Клык подарил мне его еще совсем недавно. Он отвалил, и я выбросила кольцо в помойку, а потом сто лет ползала на коленях, разгребая груду мусора, пока оно не нашлось в грязной консервной банке.

— Хорошо, ты хоть в унитаз его не спустила, — съязвил Газман, глядя, как я роюсь в мусорном бачке.

Это могла бы быть лучшая неделя моей жизни. Но теперь тоска обволокла меня плотным коконом.

Без всякого предупреждения позади меня раздается:

— Бу!

«Вот спасибо! Хоть двинуть кого-то можно!» — думаю я и, подавив испуганный крик, прыгаю вниз.

 

3

Разворачиваюсь на ветке. Готовые к драке, мышцы напряжены. В бою я асс. Кому хочешь отпор дам, хоть во сне. Врасплох меня не застанешь и в плен за здорово живешь не возьмешь. Перехитрю врага — только так. А вот с разбитым сердцем дело обстоит хуже. Но это всем и так известно.

Короче, развернувшись, кого, вы думаете, я вижу? Мой крест, мое наказание Господне номер два.

Номер один, понятное дело, Клык.

А номер два — Дилан.

Глаза у меня тут же сузились. Кулаки сжались. Горячий сухой ветер Аризоны шевелит мне волосы и шуршит вокруг нас сосновыми иглами.

Меньше чем в двух футах от меня Дилан со своей ветки криво мне усмехается.

— Попалась!

Он неслышно ко мне подкрался. Слух у меня чуткий — никому ко мне втихаря не подобраться. Никому, кроме Клы…

— Чего надо? — оскалилась я на него.

— Чего-чего, совсем без своего ненаглядного разнюнилась.

— Тебя не спрашивают. Без твоих комментариев обойдусь. — Он и глазом моргнуть не успел, как я, звезданув ему правым боковым, сшибла его с ветки. Еще неделю назад ничего подобного мне бы и в голову не пришло. Но неделю назад Дилан был умирающим от любви сосунком-несмышленышем, который и летать-то толком не умел. Но потом, когда Клык улетел, а я по-прежнему не хотела иметь с ним ничего общего, Дилан сменил тактику. Летные навыки отшлифовал до блеска. Мачизма на себя напустил, сарказму прибавил.

Что бы Дилан про себя ни думал, что бы он кому ни говорил, а к моей стае он никакого отношения не имеет. Все мы в стае созданы в пробирках. Добавили птичью ДНК к человечьей, вот и получились у нас крылья и всякие другие любопытные свойства. Но он, хоть и крылатый, как мы, но все равно другая рекомбинантная форма жизни. Клон с какого-то чувака, который погиб неизвестно как и неизвестно где.

В метре от земли Дилан успел-таки раскрыть крылья. Пара мощных взмахов — и он взмывает ввысь. Соломенные волосы откинуты с лица, на лбу между бровей упрямая складка. Не станет он, не посмеет, думаю я, но он с налету изо всей силы врезается в меня и сталкивает с моего насеста.

Перекувыркнувшись от неожиданности и побелев от злости, я, как мельница, размахиваю руками и кубарем лечу вниз, едва-едва расправляя крылья. Внезапно Дилан оказывается подо мной и подхватывает меня под мышки.

— Немедленно убери от меня ру… — Договорить я не успеваю. В следующую секунду он притягивает меня к себе и целует. Крепко-крепко.

Мороз пробежал у меня по коже, а кровь застыла в жилах. В голове ни единой мысли.

Внезапно он меня отпускает и стрелой мчится вверх, а на меня со скоростью света несется земля.

На могиле моей напишут: «Она умерла от любви».

 

4

Но до могильной плиты пока далеко. И если я от чего умирать пока не готова, так это от любви. Так что увольте.

Крылья в стороны — я выровнялась. Кроссовки слегка шаркнули по пыльной красной глиняной земле, и я взмываю в небо, твердо решив, что убить Дилана — самое подходящее время и место.

Его уже едва видно — он кружит в поднебесье, футов за тысячу над землей. Ракетой взлетаю за ним следом.

— Признайся, ушло у тебя сердце в пятки? — кричит он мне, когда я с ним поравнялась.

— Подумаешь, это было тривиальное свободное падение. — Я выписываю вокруг него круги, примериваясь, откуда удобнее пойти на него в атаку.

— Погляди на себя! — насмехается он. — Нюни распустила, жалобные песни с вершины деревьев заводит. — Он развернулся ко мне лицом, синхронно со мной взмахивая крыльями. — О я, несчастная и покинутая. Где ты, где ты, мой любимый, — пищит он противным тонким голосом, ничего общего с моим не имеющим. — О!!! Что мне теперь делать? Как мне без него жить? О! Я умираю от несчастной любви!

В глазах у меня помутилось от ярости. Я пулей рванулась накостылять ему хорошенько. Никто не смел и не смеет так мне хамить. И впредь никто никогда не посмеет. А он и подавно, для этого рылом не вышел.

— Заткнись! — Ничего лучшего мой воспламененный адреналином мозг выдать не смог. — Не тебе знать, что я думаю и что чувствую.

Я подлетела вплотную и выбросила вперед руку для удара. Он поставил блокировку, и меня отбросило в сторону.

— Да уж, конечно, ты там на дереве уселась, просто чтобы пейзажем романтическим насладиться. — Его совершенное лицо пылает, а голубые глаза мечут молнии. — Я не слепой! И это Максимум Райд, покорительница тиранов, первоклассный боец, опора и надежда всей стаи. Для полноты жалостливой картины разбитого сердца не хватает только мороженого и коробки шоколадных конфет. Позор! Глаза бы мои на тебя не смотрели.

Ну вот что! Как меня только ни обзывали! И хамкой! И нахалкой! И агрессором, и черт знает чем. Но я скорее умру, чем позволю кому-нибудь сказать, что я жалость вызываю. Не может быть, чтоб это было правдой.

— Я? Жалость? Да ты в зеркало давно ли смотрел, сосунок! — взвиваюсь я. — Да я тебя видеть не могу, а ты все с меня своих телячьих глаз не сводишь.

И прямо ему в грудь выбрасываю с размаху вперед обе ноги. Точно так, как во сне белохалатнику вмазала. Воздух с сипом вырвался из его легких, и, не в силах перевести дыхание, он валится футов на двадцать вниз.

Наконец, оклемавшись, он бросился на меня. От давнишнего прилизанного вежливого паиньки, который еще недавно только и думал, как бы всем угодить, и следа не осталось. Где он только драться-то научился?

Могучим крылом он так двинул меня в бок, что я волчком закрутилась на месте. Это что-то новенькое. Оказывается, и крыло можно в бою в дело пустить. И очень даже эффективно. Такой приемчик мы еще не опробовали. Надо будет взять на вооружение.

— Значит, ты смотреть на меня не можешь? — орет мне Дилан, увидев, что я наконец выровнялась в воздухе. — Еще как можешь! Только боишься!

— У тебя галлюцинации. — Я набираю высоту, чтобы рухнуть на него сверху и дать ему по башке посильнее. Но он уходит влево, внезапно встает вертикально и, схватив меня за щиколотку, резко дергает вниз. Крылья у меня болезненно задрались. Однако, превозмогая боль, я делаю кувырок вниз и бью его по ушам. Он непроизвольно всхлипывает, и мне удается добавить ему хорошенько ударом кулака в плечо.

Наконец до меня доходит: он же у меня самой все мои приемы драки слизал. Он у меня драться научился. Я взвыла:

— Да когда же ты в конце концов уберешься отсюда и оставишь меня в покое?

— Я не могу! — кричит Дилан в ответ с таким перекошенным от гнева лицом, какого я у него прежде никогда не видела.

— Еще как можешь, — скриплю я зубами. — Помаши крылышками. Вверх-вниз, вверх-вниз — и вали.

— Я тебе честно говорю, что не могу. — Тень смущения и растерянности пробежала по его чересчур красивому лицу. Внезапно он совершенно остыл, и гнев его улетучился, как и не бывало. Теперь он просто парит рядом со мной, уверенно и спокойно работая крыльями. Он смотрит вниз на землю и одной рукой задумчиво потирает лоб.

— Я правда не могу. И ты сама прекрасно знаешь почему. И не заставляй меня лишний раз говорить об этом. — Голос у него звучит огорченно, а лицо становится по-детски беззащитным.

Множество разных людей, тех, кому я верю, и тех, кому не верю, не раз сообщали мне, что Дилан создан для меня. Я имею в виду, буквально. Его сделали мне в пару, чтобы он был «моей идеальной половиной». Должна сказать, что если Дилан моя идеальная половина, то лучше мне посмотреть на себя повнимательнее. Видно, с моей собственной половиной не все в порядке. В любом случае вся эта история про половины — сплошная чухня.

— Послушай, Дилан. Все это только потому, что тебе никакой другой крылатой девчонки подходящего возраста не попадалось. Подожди немного, вот начнут белохалатники массовое производство, выбор появится. Они к тому же все огрехи в следующих моделях исправят.

Я нахмурилась, представив себе, как Клык находит новую Макс без огрехов.

— Никогда, Макс! Меня запрограммировали под тебя. Ты же знаешь. Потому-то я и не могу сопротивляться стремлению быть с тобой рядом, что бы ни случилось, что бы ты сама про это ни думала.

— Так вот почему ты ко мне прилип насмерть. Потому что тебе дядей прописано.

На лбу у Дилана залегла сосредоточенная морщина:

— Наверно, так и есть.

Внезапно его взгляд стал пронзительным и жестким:

— Но мне кажется, я бы хотел быть с тобой, даже если б программа моя была написана с обратным знаком.

На это мне ответить ему нечего, и я, не задумываясь, складываю крылья и стремительно несусь обратно на землю.

 

5

Где они, добрые старые времена, когда стая бегала от погони, искала еду по помойкам, чуть не каждый день дралась с врагами не на жизнь, а на смерть и никому не верила…

Все это кончилось тем, что я отыскала мою маму, женщину-донора моей второй Х-хромосомы. Жить с ней я, конечно, не стала. Стая всегда будет моей главной и первой семьей, и уж только потом я назову себя дочерью Валенсии Мартинез. Как ни странно, но мама это понимает и не обижается, а мне хорошо от того, что она есть, и на сердце тепло от ее заботы. Но, едва я переступила порог ее дома, на меня почему-то напала ностальгия по давно прошедшим временам опасностей и бескрайней свободы.

— Попробуй. — Надж сует мне в рот еще теплое свеженькое печенье.

В животе у меня еще крутит от возбуждения после битвы в поднебесье с моим клонированным красавчиком, и никакого печенья мне не хочется. Но едва я раскрываю рот, чтобы сказать «нет», она впихивает в меня теплый пахучий кругляшок.

— Меня твоя мама учит, — тараторит Надж, пока я стараюсь не подавиться. — Что, пересушила? Шоколада много?

— Много шоколада не бывает. Печенье шоколадом, как и кашу маслом, не испортишь. Это я тебе авторитетно заявляю, — подает Игги голос с дивана, где он уютно примостился с моей сводной сестрой Эллой. — Давай дальше. Ты остановилась на том, как Тарзан убил огромную злобную обезьяну.

Элла хитренько мне усмехается, находит на странице место, где остановилась, и продолжает читать Игги вслух. Сам он читать не может. Неудачный лабораторный опыт в детстве — и он ослеп навсегда.

Иметь маму — удивительно. Но еще удивительнее иметь сводную сестру. Всю последнюю неделю мы спим с ней в одной спальне. Ночью треплемся чуть ли не до утра, и от нашей болтовни я становлюсь нормальным, обыкновенным подростком. Вернее, так я чувствовала. До тех пор пока Элла не стала трындеть, что влюбилась в Игги. Теперь у меня такое чувство, что она признается мне в любви к моему собственному сыну, которому столько же лет, сколько и мне…

Нормального в моей жизни мало. Но сейчас в гостиной тишина и покой. Газзи и Ангел устроились на полу за самым что ни на есть безопасным занятием — собирают пазл и улыбаются мне одинаково лучезарными улыбками. Из всех пяти членов стаи (а в прошлом шести) только они — настоящие брат с сестрой. Потому-то у меня глаза карие и темные волосы, у Клыка и глаза, и волосы совершенно черные, как вороново крыло, Игги — длинный, тощий рыжеватый блондин, Газзи и Ангел — оба сущие ангелочки, а Надж, наша «шоколадка», с африканской кровью, но кожа у нее светло-коричневая, волосы закручены в штопор, а глаза цвета растопленного шоколада.

При виде этой семейной идиллии я тяжело вздыхаю.

— Здравствуй, моя девочка, — говорит мама, подходит и ласково отводит волосы мне за плечи. Стараюсь припомнить, когда я их в последний раз расчесывала. Дня два назад вроде. Нет, точно не помню.

— Привет.

— Пошла бы ты приняла хороший горячий душ. Всегда помогает, — предлагает мама.

— Ага… Помогает.

В другом конце гостиной Ангел неожиданно наклоняет голову — меня от этого жеста всегда в жар и в холод бросает.

— Кто-то идет, — говорит она.

— Кто бы это мог быть? — брови у мамы ползут вверх.

Ангел сосредоточенно сдвигает брови:

— Это Джеб и профессор Ханс. Ханс Гюнтер-Хаген.

Вы, может быть, спросите, откуда она это знает? Она у нас телепатка. С любого расстояния чужие мысли и чувства читает. А уж вблизи — и подавно. Рядом с ней — никакой личной жизни. Ничего утаить невозможно.

— Как они догадались? — начинаю я и смотрю на маму. — Ты что, сказала им, что мы здесь? Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда Джеб появляется. А профессор Ханс вообще в последний раз чуть Клыка не убил. Не знаю, случайно или нарочно.

— Знаю-знаю, мое золотко. — Мама спокойно смотрит на меня. — Но Джеб позвонил. Он сказал, что ему с тобой надо поговорить. Что-то срочное. Он очень настаивал.

Смотрю в ее ласковые карие глаза. Такие же, как мои. Но волосы у нее темнее моих и вьются больше. Не больно-то мы с ней похожи.

— Я не собираюсь с ним разговаривать! — И я направляюсь в ванную.

— Если Макс не хочет, чтобы Джеб пришел, ему здесь не место.

Я оборачиваюсь на голос Дилана и вижу, как он грациозно влетает в большое распахнутое настежь окно. Кто его просил мне поддакивать? Все было бы много проще, если бы мы с ним во враждующих лагерях были. Тогда бы сразу было понятно, где черное, а где белое.

— Не беспокойся, Макс. — Ангел подходит ко мне и берет меня за руку. — Что бы Джеб ни говорил, мы с тобой заодно. Мы твоя стая.

С трудом подавляю тяжелый вздох. Каково мне слышать это от моей крохи? Она то супернадежна, то предаст ни за что ни про что. То опора мне на все сто, а то, чуть отвернешься, нож в спину всадит. Уж и не знаю, могу я ей теперь верить или не могу.

Оглядываюсь вокруг. Я в стае командир, и все ждут моего решения. Появись здесь Джеб — не миновать хаоса, неопределенности и, может быть, даже опасности.

Это меня подбодрит. Вот и повеселимся.

Я передергиваю плечами:

— Ладно уж, впустите его.

 

6

Мы все услышали его, мерный гул маленького самолета, приземлившегося на ровном выгоревшем поле за маминым домом. Газзи всегда втайне надеется на взрыв. Он был явно разочарован тем, что самолет не врезался в ближайшие деревья или не сорвался с соседнего обрыва.

Минуту спустя Джеб уже стоит в дверях, а рядом с ним профессор Ханс. Когда я в последний раз сверялась со списком моих смертельных врагов, имя Г-Х красовалось там в первых строках. Да-да, к несчастью, список врагов — печальная реальность моей жизни. Без него и со счета сбиться — раз плюнуть.

Джеб и Ханс еще и в дом войти не успели, а меня уже замутило от ненависти. Джеб и Ханс вместе. Неувязочка получается по всем статьям. Это тот самый Джеб, который бросил нас маленьких на произвол судьбы в горах Колорадо. Выживайте, мол, крылатые, как знаете. С тех самых пор мои с ним отношения и отношениями-то назвать трудно. Все равно что отношения паука с мухой. И муха, между прочим, это я.

Искоса взглядываю на Г-Х и перехватываю на себе его такой же осторожный взгляд. Он недавно Клыка чуть не убил. Пришлось мне самой полный шприц адреналина Клыку прямо в сердце всадить. Не то бы он умер. До сих пор как вспомню, так вздрогну.

Оба они, и Джеб, и Ханс, возможно, гениальные ученые, возможно, исследования их полезны для человечества, возможно, ими движет идея служения миру. А возможно, они продали душу дьяволу. Возможно, только и думают, что о воцарении над миром. Или даже хуже: хотят заставить меня действовать против моей воли.

— Вот и кончились мои каникулы, — цежу я сквозь зубы, уперев руки в боки. К моему удивлению, Ангел в той же самой угрожающей позе встает со мной плечом к плечу. Один за другим к нам подстраивается вся моя стая. И Дилан. Мы с Ангелом в последнее время не раз оказывались по разные стороны баррикад. Не раз и даже не два. Но не могу не признать, с тех пор как Клык отвалил, она со мной слаще меда. Вот и сейчас от ее поддержки у меня на глаза слезы навернулись.

О боже! Опять слезы! Прав был Дилан. Я, видно, и впрямь являю собой жалкое зрелище.

— Каникулы — это громко сказано. Я бы назвал это передышкулы. — Газзи, видать, решил испробовать свои силы в словотворчестве.

— Простите за беспокойство, — начинает Джеб, — но нам очень надо переговорить со всеми вами. И особенно с Макс.

— Давайте, валяйте! — милостиво разрешаю я. — Мы что, теперь потребовались для экспедиции на Северный полюс?

— Нет! — говорит Джеб. — Эта миссия важнее, чем ты, важнее, чем стая, важнее всех нас вместе взятых. Выслушай нас спокойно. Надеюсь, ты сможешь взглянуть на дело без всякого предубеждения.

— Что-то мне кажется, я недавно пыталась тебя послушать — так ты гипнозом со мной стал заниматься. Иначе откуда бы у меня галлюцинации взялись? — ядовито напоминаю Джебу. Я ничего не забываю. И ничего не прощаю. Пусть на мой счет не заблуждается. — Что, опять какой-нибудь маньяк в подводной пещере засел и радиоактивными мутациями занялся? Новых морских чудищ вывели?

— Не вывели. — В голосе Джеба начинает проскальзывать раздражение.

— Да уж, конечно. Теперь, когда мы то логово разворошили, у вас это вряд ли получится.

— Хватит ерунду молоть. Послушай лучше меня. Эволюционная революция уже во всем мире идет.

— И что именно это значит? — спрашиваю я без особого энтузиазма.

— В разных концах мира, — вступает профессор Г-Х, — появилось новое поколение детей со сверхъестественными возможностями.

— Это мы уже проходили. Считай, что пока тебе не удалось захватить мое внимание.

— Макс, ты знаешь, что по всей планете рассеяны школы-лаборатории, задача которых ускорить процесс эволюции человека, — снова подает голос Джеб.

— Ну, знаю. И что с того?

— Люди, посвятившие себя служению науке, пытаются найти пути к спасению человечества. И их работа идет успешно. Более того, впервые за всю историю развития генетики они добились исключительных результатов.

У меня по спине побежали мурашки. И я, и вся моя стая созданы в одной из лабораторий, в кошмарном месте, названном Школой. И это над нами экспериментировали так называемые «люди, посвятившие себя служению науке», а я бы сказала, жаждущие власти маньяки-белохалатники, без стыда и совести.

— Ты знаешь и то, что исторически вы были одной из самых успешных рекомбинантных форм жизни, — продолжает Джеб. — Вы были пятьдесят четвертым поколением генетических экспериментов.

Вот-вот, и я об этом. Каких-то детей зовут «мое солнышко», каких-то — «светик мой», каких-то — «подарком судьбы» называют. А мы — «пятьдесят четвертое поколение генетических экспериментов». Что-то мне в этих словах не слышится особого тепла и умиления. Но, может, я чего недопонимаю. Или у меня чувствительность атрофирована.

— Ирейзеры были семнадцатым поколением, — говорит Джеб, и мы все невольно поежились. (Если кто из читателей новенький, любопытную информацию о гибриде по типу человеко-волк найдете в предыдущих томах моей хроники.)

— Только ты, Джеб, не подумай, что здесь эти экскурсы в прошлое кому-нибудь удовольствие доставляют, — обрываю я его ностальгические порывы. — Боюсь, твои «лирические отступления» никакого света на цель вашего с Хансом визита не проливают. Наоборот, лично меня раздражают до бесконечности. К тому же лишний раз напоминают, почему мне с тобой разговаривать противно.

Джеб смотрит на Г-Х, потом переводит взгляд на маму. На лице у нее явственно написано: «Что заслужил, то и расхлебывай». Наконец он откашливается:

— Я к тому, что вы — наша гордость. Хотя вы, конечно, помните и результаты неудачных опытов.

— Не беспокойся, уж что-что, а эти катастрофические картины до гробовой доски у меня в мозгу отпечатались. — Терпение мое подходит к концу. — Ты закончил?

— Нет, — делает шаг вперед профессор Кошмарик. — Когда вы спасете мир, эти новые дети — то новое поколение, которое вам предстоит повести за собой. Настало время становиться истинными лидерами. Сейчас, сегодня, безотлагательно.

 

7

Так-так. Крупицу интереса им все же удалось во мне заронить. Эти штучки со спасением мира мне давно хорошо знакомы. Я ими уже изрядное время занимаюсь. Только уж больно мир по кусочкам спасать хлопотно. А здесь, похоже, «общей картиной мира» запахло. Посмотрим-посмотрим.

— О чем это вы? — нарушает молчание мамин вопрос.

— Что ж это, выходит, вы уже тьму новых мутантов настрогали? — Глаза у Надж округлились от удивления.

— Слово «мутанты» устарело. Мы его больше не используем, — поправляет ее профессор Ханс.

— Это новое поколение, — поясняет Джеб. — Дети, продукты генной инженерии и многомиллионное число индивидов с самопроизвольными генетическими изменениями…

— Скажи лучше честно, мутациями, — обрываю я Джеба, но он не обращает внимания.

— Мы называем их детьми поколения GEN77. Они семьдесят седьмое поколение генетически усовершенствованных людей. И, можете мне поверить, их очень и очень много. Профессор Гюнтер-Хаген правильно говорит, пора вам, Макс, взять на себя бремя ответственности. Более чем вероятно, что среди выживших в апокалипсисе останутся главным образом генетически усовершенствованные люди. То самое поколение GEN77.

— Дети по субботам мультики смотрят. Про апокалипсис по телику в детское время особо не распространяются. Так что я на эту тему не слишком осведомлена. — Я пытаюсь увильнуть от навязшей в зубах темы, но мне не удается.

— Ты, Макс, давно уже не ребенок. И сама прекрасно об этом знаешь, — парирует Джеб.

— А что это за новое поколение детей? Они какие? — спрашивает мама. Она и сама — человек науки. Ветеринар. Вот смех-то, согласитесь. Самая подходящая для МОЕЙ мамы профессия.

— Они совершенно непредсказуемы, — сыплет информацией Ханселатор. — Одни под водой дышать умеют, другие — летать. Телепаты, телекинетики, короче, огромный спектр способностей.

Эка невидаль, все эти хваленые таланты и у нас имеются. Хотя и не у всех в полном наборе. Но Ангел классная телепатка, Надж металлические предметы только так притягивает, даже не дотрагивается.

— Некоторые просто гениальные, — продолжает профессор Кошмарик, — у кого-то теплоизоляционная кожа и рецепторы, воспринимающие тепловое излучение живых существ.

О'кей! Давай-давай, распинайся.

— Но самое главное, — Джеб многозначительно повышает голос, — это то, что их несметное число.

— Макс, ты исключительный лидер, — добавляет профессор. — Мы ведем тщательное наблюдение за поразительным прогрессом этого нового поколения. Теперь объединить их всех под командованием единого лидера — задача первостепенной важности. И этот жизненно необходимый лидер — это, Макс, ты! Какие бы опасности ни сулило человечеству будущее, Макс, соединив наши усилия, мы сможем подготовить GEN77 к любым неожиданностям.

— До сих пор, Макс, ты отлично прогрессировала. Ты и вся твоя стая успешно прошла все тесты. — Джеб склонил голову набок. — Но это только начало длинного пути. Чтобы спасти человечество, еще многое предстоит сделать.

— Все человечество? — вступает в разговор молчавший до сих пор Дилан. — Многие люди считают, что мутантам в жизни не место. Я уж не говорю о том, чтоб спаслись только мутанты.

— Давайте забудем слово «мутанты», — напоминает ему Джеб. — Конечно, нет правил без исключений. И среди нового поколения окажутся те, кто не заслуживает места в будущем. Тем более важно, чтобы Макс именно сейчас стала лидером. Важно, чтобы именно она заложила основы Нового Мира. Тогда наша сила и наш вес небывало возрастут с появлением этого нового поколения.

— Но это, Макс, еще не все. — Чем дольше мы разговариваем, тем больше профессор ХГХ нервничает. И вот теперь он устремляет на меня свои горящие нетерпением глаза. — Развитие дошло до кульминационной фазы…

— Ханс! — резко обрывает его Джеб. — Я же сказал тебе, она еще к этому не готова.

— К чему не готова? — ползут вверх мои брови. У Ангела отвисает челюсть, и она падает с ручки дивана на пол.

— Нет! Нет! Только не это! — Она всплескивает руками и хватается за голову. — Вы с ума сошли!

Я, по-моему, уже говорила про всю эту петрушку с ее чтением мыслей. Похоже, она уже просекла намерения парочки наших визитеров.

 

8

— Только не что? — Я уперла локти на стол и вперилась в Кошмарика.

Джеб и Ханс пристально смотрят друг на друга, будто ведут ожесточенный мысленный спор. Неизвестно, сколько бы они еще препирались, если бы Ангел наконец не выдержала:

— Да скажите же вы ей, в конце концов!

— Не стоит вдаваться сейчас в ненужные дебаты, — уклончиво мямлит Джеб.

— Но время-то уходит, — настаивает Кошмарик.

— Ей всего четырнадцать!

— Пятнадцать, — поправляю я Джеба. Мог бы и сам запомнить, что совсем недавно у всей стаи был день рождения и мы все сразу стали на год старше.

— Не вмешивайся, когда старшие разговаривают, — огрызнулся Джеб. — Пятнадцать, четырнадцать — какая разница. Все равно ты еще до этого не доросла.

— До чего это я еще не доросла?

Ханс снова поворачивается и смотрит на меня в упор:

— Макс, ты знаешь, мы считаем, что землю ждет неминуемая катастрофа. Очень и очень скоро. И что выживут в ней только лишь немногие.

— Да слышала я уже это, слышала, — раздражаюсь я. Чего повторять-то по тыще раз одно и то же.

— Ну, и что потом произойдет, это ты понимаешь? — Г-Х пристально на меня уставился.

— Дальше мы все будем жить долго и счастливо и умрем в один день. Так, что ли?

— Нет. Скажем так. Ты станешь лидером. Но мы же не знаем, сколько ты проживешь…

Вот это да! С каких это пор Г-Х правду-матку в глаза резать стал. У рекомбинантных форм жизни имеется срок годности. Хотя когда он у кого наступает, не знает никто. Все это мы уже давно проходили. Так что мы все уверены, что этот самый срок годности и у нас тоже имеется.

— Ну и что с того?

— А что случится, когда ты умрешь? Хаос начнется? Или война? Группировки образуются, за власть сражаться начнут? Об этом ты подумала?

Кто, к черту, вообще так надолго вперед задумывает? Уж точно не я. Я пока что застряла на верхней строчке списка намеченных действий. На той, где спасение мира обозначено. Мне остается только неуверенно предполагать:

— Может, выборы учредят?

— Выборы действенны только в устойчивых обществах, — начинает ликбез профессор Ханс. — История показывает, что на стадии формирования общества гораздо эффективнее линейная последовательность наследственной власти правящей верхушки. Потому-то короли и королевы играли такую важную роль в истории человечества. Вождей начали избирать совсем недавно, да и то, по сути дела, только в небольшой горстке стран, и далеко не всегда это приводит к успеху.

— Ну и что ты хочешь сказать? — настаиваю я. — Что я буду королевой?

Боже, спаси и сохрани меня от всяких тиар и корон. Сами посудите, какая корона, если я вечно в джинсах и куртке с капюшоном.

— Что-то вроде того. — Профессор помолчал немного и наконец решился. — Главное, мы хотим, чтобы ты основала династию. Династию, которая бы правила миром до тех пор, пока общество не разовьется настолько, что оно будет в состоянии…

— Свергнуть династию путем кровавого революционного переворота, — бодро подхватывает Игги.

Все как один удивленно смотрят на него, и он смущенно принимается жевать печенье.

— Это я так, к слову… Я по истории учил…

— Слушайте, что-то вы, по-моему, ушли в сторону. — Мама нервно поднимается со своего места и начинает ходить по комнате. — Скажите лучше прямо, к чему вы клоните?

— Все очень просто, доктор Мартинез, — продолжает Г-Х как ни в чем не бывало. — Мы хотим, чтобы Макс произвела потомство. Наследников, которые будут править миром, когда она умрет.

В комнате воцаряется гробовое молчание. С отвисшими в разной степени челюстями все мы уставились на профессора. Что еще нам прикажут делать по команде?

Кровь бросилась мне в лицо. Еще недавно где-то в глубине души я надеялась, что, если мы с Клыком проживем долго, мы поженимся. Может, заведем нашу собственную маленькую стайку. Но это даже планами не назовешь. Так, мечты… А теперь он вообще улетел. Какой теперь может быть разговор о…

Мои глаза непроизвольно натолкнулись на лицо Дилана. По всему видно, как он смутился.

— Нет, только не это! — вскрикнула я в испуге.

— Вот именно, это, — подтверждает мою догадку Ангел. — Хотите верьте, хотите нет.

У меня голова идет кругом, а профессор Кошмарик продолжает:

— Макс, ты пойми. Это самый оптимальный вариант. Вы буквально созданы друг для друга. Вы идеальная пара. Я бы хотел, чтобы ты и Дилан полетели со мной в Германию. Там для вас приготовлено уютное гнездышко. Хотите — женитесь, хотите — так живите. Все от вас зависит. Только со временем, будьте любезны, произведите на свет потомство, наследников правящей династии. Чтобы они подхватили знамя вашего лидерства.

— Вы что, шутите, что ли? — Мама даже не замечает, что она кричит. — Через мой труп, Ханс.

— Спасибо, ма. Слава богу, не только мне одной это дико слышать.

— Этот ваш план — сплошное безумие. — Мама подходит ко мне и кладет руки мне на плечи. — Макс только-только пятнадцать лет исполнилось. Мало того что вы девочку спасением мира нагрузили. А теперь еще хотите, чтоб она с ребенком на руках этим занималась! Вы совсем спятили!

Молодец мама. Как я ее за это люблю!

— Я же не говорю, что она должна этим заняться прямо сейчас, — стоит на своем Гюнтер-Хаген. — Даже не завтра. Но скоро. Мы уверены, продолжение ее рода — это единственный залог сохранения всего человечества.

— Нет и все. Закрыли тему. Мы этот вопрос больше не обсуждаем! — вне себя от гнева кричит мама. — Джеб, как ты посмел! Я больше вообще не хочу ничего подобного слышать! Ни о каком продолжении рода, ни о каких наследниках! Ни о какой династии! Или сейчас же убирайтесь вон из моего дома! Оба!

Похоже, Ханс хочет что-то еще сказать, но вовремя закрывает рот.

А знаете, что самое ужасное? Я исподтишка бросила взгляд на Дилана. В его небесно-голубых глазах сквозь смущение и стыд сверкнул проблеск надежды.

 

9

Вот он подходит, первый объект Клыка.

Клык ушел в тень и вжался в стену. Он уже много часов ждал, когда разойдется банда и его чувак останется в одиночестве. В шайке стреляли в цель, играли в кости, пили и курили. До Клыка доносился звон разбитых бутылок и ругань вперемешку с хохотом.

Было поздно, уже давно за полночь. В воздухе похолодало. Он сидел на корточках, привалившись спиной к стене заброшенного сгоревшего, с выбитыми окнами дома. Вокруг свалка: древняя тачка без колес и сидений, на боку которой красуется яркое граффити; старый матрас с торчащими пружинами, половина детской кроватки, разломанной и размалеванной краской.

В молчании и полной неподвижности Клык просидел здесь почти всю ночь. Вот для чего он бросил стаю. Макс этого никогда не поймет.

Наконец раздались шаги. Клык уверен, это его чувак. Пустая бутылка ударилась о стену и разбилась с оглушительным звоном, удесятеренным ночной тишиной.

Три, два, один…

Точно рассчитав каждое движение, Клык выскочил из темноты.

Никого. Что за черт!

Прежде чем он понял, что происходит, парень вмял его в стену, приставив нож к горлу.

— Шпионишь за мной, друган? — прошептал в ухо Клыку бандит. Из-под низко надвинутого капюшона даже вплотную не видать ни лица, ни глаз. — А я тебя поджидал. И, насколько я слышал, ты меня тоже уже давненько караулишь.

По лицу Клыка никогда ничего не разберешь. Но тут он не выдержал и улыбнулся. Чувак был хоть куда. Быстрый, сильный и страшный. Именно такой в его новой команде и пригодится. Но слабину сейчас ни в коем случае дать нельзя. И уж не сопляку кандидату, да к тому же еще и первому, самому лучшему. Пусть сразу просечет, кто в новой команде босяра.

Неуловимым движением Клык схватил держащую нож руку и завернул ее за спину, а свободной рукой тут же зажал парню рот.

— Молчи, Рэчет! Твои друганы не должны про меня пронюхать.

Рэчет прищурился в темноте, точно сверяя лицо Клыка с лицом парня из блога. Чуть заметным кивком Рэчет подтвердил готовность к мирным переговорам. По крайней мере, пока.

— Говори, но учти, один неверный шаг или звук, — прошелестел Клык, — у тебя ни одного зуба не останется.

Ему было странно угрожать парню, но у него есть цель, та, для которой он предназначен. И рисковать нельзя.

Рэчет слабо булькнул под его мощной ладонью, и Клык ослабил хватку.

— Пароль?

— Максимум, — пробормотал Рэчет.

Когда Клык его отпустил, чувак встряхнулся и, напуская на себя форсу, надел темные очки:

— Ладно, кореш, давай без выпендрежа.

Начало положено. Первый член новой стаи принят.

 

10

— Нет, нет и еще раз нет, — повторяю я.

Короче, точно так, как потребовала моя мама, разговор об этой безумной затее с продолжением пухового рода был закончен, и мы принялись за ланч. Но Джеб и профессор Гюнтер-Хаген выложили пока далеко не все. У них в запасе еще оставался последний трюк.

— Макс, пожалуйста, — снова занудел Джеб.

— То, что мы просим, тебе самой пойдет только на пользу, — подпевает ему Г-Х.

— Эта ваша «моя польза» смердит за три версты. Я же сказала, нет!

— Мой самолет в вашем распоряжении, — уперся Джеб. — А хочешь, летите одни. Я только прошу, чтобы ты сама оценила ситуацию.

— Нет. — Я беру с тарелки еще один сэндвич с ореховым маслом. У мамы даже обычные сэндвичи с ореховым маслом — и то гораздо вкуснее, чем где бы то ни было. Очень рекомендую вам иметь маму.

— Это недалеко, всего каких-то двадцать минут лету. — Джеб старается подпустить металлических ноток.

— Плевать. — С набитым ртом на более красноречивую тираду я не способна.

— Макс, у тебя нет выбора, — жестко заявляет профессор. — В Школе для одаренных детей Рока Лаури учатся те, кого в свое время тебе предстоит повести за собой. Вы должны знать друг друга в лицо. Они тебя, а ты — их.

Я ткнула в него сэндвичем:

— А с тобой я вообще не разговариваю.

И поворачиваюсь к нашей записной предсказательнице:

— А ты, Ангел, что на эту тему думаешь? — Если честно, я ждала, что Ангел давно уже выступит и предложит себя в Царицы Мира. Она этого уже сто лет добивалась. Хотела командовать стаей, место мое занять. Власти хотела. — Как насчет взглянуть на команду GEN77 и познакомиться с будущими подданными?

Но, как ни странно, Ангел никакого энтузиазма не проявляет. Может, следующий свой ход рассчитывает?

— Пора кончать притворяться, что ничего не происходит, и делать вид, что у тебя нет высшего предназначения. — По голосу Джеба ясно слышно, что он расстроен. Вот и хорошо. Так ему и надо. — Признаешь ты новое поколение или нет, ты нужна детям GEN77. Подумай, будет только лучше, если ты их увидишь. Увидишь и узнаешь.

Ангел поднимается на ноги. Вот оно, начинается.

— Джеб, ты что, не слышишь, Макс не хочет. И, значит, мы никуда не полетим.

Что? Я не ослышалась? Она и вправду сказала, что мы никуда не полетим? Смотрю на нее — она в ответ одаривает меня одной из своих нежнейших улыбок. Все как в добрые старые времена.

— Вот именно. — Дилан вырастает у меня за спиной. — Макс в стае вожак. Если она говорит «нет», мы с места не сдвинемся.

Думаю, сейчас не самое лучшее время напоминать, что Дилан к стае никакого отношения не имеет.

Похоже, что Джеб и Г-Х от отчаяния сейчас начнут рвать на себе волосы.

— А я бы очень даже была не против взглянуть на детей GEN77. — Я ушам своим не верю. И это говорит моя мама! — Только посмотреть. — Она прекрасно видит, как перекосилось мое лицо от ее слов, и голос у нее извиняющийся. — Макс, я все понимаю, тебе тяжело будет их увидеть. Я тебя за это не виню. Но я — ученый и хочу знать о GEN77 как ученый. К тому же я считаю, что, будешь ты у них лидером или нет, тебе все же стоит на них посмотреть. Нам бы все-таки было лучше знать, что там происходит. И мне, и тебе тоже.

Один — ноль. Сдаюсь. Разве могу я в чем-нибудь отказать моей маме?

 

11

Ничто не прочищает мозги лучше полета. В небе чувствуешь себя сильной и свободной, и все проблемы и горести сразу становятся относительными. К тому же те, кто особо меня раздражают, обычно остаются далеко внизу. Что неизбежно радует.

Вот и сегодня я оставила наших непрошеных надоедливых посетителей закупоренными в жестянке Джебова самолета, а сама футов на двести впереди полетела на свободе, наслаждаясь наполняющим мне легкие прохладным воздухом. Стая, мама, блондинистый красавчик, уготованный мне в доноры ДНК, и, само собой, Джеб и Кошмарик решили перемещаться с минимальным напряжением в роскошном навороченном корпоративном самолете.

Однако, должна признаться, сегодняшний полет мозгов мне абсолютно не прочистил. Лечу низко над горами Аризоны, а в голове у меня одни сомнения. Никакому поколению GEN77 я вожаком становиться не обещала. И вообще, мы летим взглянуть на них из простого любопытства. Кто я, скажите на милость, такая, чтобы меня в святые Иоанны Стайные записывать. Мне и своих хлопот хватает. В моей собственной стае малолеток полно, да к тому же эти мои романтические сложности. Так и лезет в голову, что все это Джеб и Г-Х специально подстроили. Надеются, что мы сперва только полюбопытствуем, а там, глядишь, и перейдем на их сторону. Не знаю, права я или нет, но, во-первых, такая уж я подозрительная уродилась. А во-вторых, как без навязчивых подозрений обойдешься, коли дело с такими врунами имеешь, как эти двое.

— Эй, Макс! Я кое-что вижу, — посылает мне Ангел мысленный сигнал. Она единственная из нас может передавать мысли на расстоянии. — Внимание, впереди по курсу стрелка на два часа.

Прищурившись, всматриваюсь в указанном направлении и вижу укрытые камуфляжной сеткой здания. В коричнево-зеленых пятнах, они практически полностью слились с пейзажем. С воздуха и не заметишь, если, конечно, не иметь мутантского орлиного зрения.

«Понятненько, — думаю я. — Давай-ка, подружка, спустимся пониже да поглядим, что там такого понастроили». Но в глубине души таится мысль, что лучше над этим «образовательным учреждением» сделать пару кругов с высоты птичьего полета, держаться от него подальше да быть настороже и особо не ввязываться.

Потом вспоминаю, что Ангел читает мысли даже на расстоянии. И что я — ничуть не лучше других и утаить от нее ничего не могу, как ни старайся.

Вот черт!

Я прибавила скорость и, оставив самолет далеко позади, внимательно сканирую с высоты местность. Транспортных средств — никаких. Никаких…

Не знаю, что заставило меня внезапно поднять глаза от земли, только футах в пятидесяти от меня прямо передо мной вдруг выросла огромная прозрачная медуза. Тормозить поздно, и я врезаюсь в нее на скорости трех тысяч миль в час.

 

12

Чувство такое, что я с налету врезалась в упругий здоровенный воздушный шар типа надувного дирижабля. Или в летающий надувной замок. Головой прямо в скользкую гладкую пленку. На несколько кошмарных мгновений показалось, что меня расплющило в лепешку, а крылья вывернуло с мясом. Но тут же — бац! — пружинисто отбросило. Руки и ноги беспомощно распластаны в стороны, крылья сами собой сложились, и я кубарем рухнула вниз. Но довольно быстро собралась, раскрыла крылья и снова выровнялась.

Что за дьявольские штучки!

Меня отнесло футов на шестьдесят. Зависнув, с этого расстояния можно хорошенько рассмотреть эту здоровенную прозрачную хреновину. Она практически совсем незаметна. «Подожди-ка, подожди! Да она тут не одна». В шоке я замечаю вокруг сотни прозрачных дирижаблей, и каждый размером с автобус. И от каждого к земле тянутся тончайшие, не толще волоса, сверкающие металлические проволочки.

Осторожно приближаюсь поближе. Жжик — кончик крыла коснулся проволоки, и крайних больших перьев как не бывало. Хорошо, хоть кожу и кости не задело, но перья проволокой срезало, точно это папиросная бумага.

Похоже, проволока обсыпана алмазной крошкой. Ба! Да она специально сделана, чтоб кромсать и крушить.

Разворачиваюсь и изо всех сил машу самолету. Он стремительно приближается, но я все еще надеюсь, что Ангел поймает мое предупреждение:

— Ангел, скажи Джебу, чтоб уходил в сторону. Сворачивайте немедленно. Здесь западня.

Ангел смотрит на меня из иллюминатора и с перекошенным от страха лицом бросается в кабину пилота.

Увы! Поздно. Самолет уже врезался в паутину проволоки. «Медузу» мгновенно засосало в один из моторов. Раздался взрыв, и самолет заволокло огнем и дымом. С опаленным лицом и крыльями меня снова отбросило взрывной волной. Стремительно даю задний ход, потому что «медузы» вокруг рвутся одна за другой, и самолет бросает из стороны в сторону, словно детскую игрушку. Но самое страшное, что тут же вступают в действие натянутые алмазные нити. Как горячий нож проходит сквозь масло, они уже прошли сквозь оба крыла самолета.

Побитый и обгорелый, он бы еще кое-как летел. А куда улетишь без крыльев?

 

13

Ужас сжал мне сердце. Моторы валятся вниз. Пару секунд самолет по инерции летит вперед, а потом беззвучный бескрылый гроб уходит в штопор…

Ангел прижимается испуганным личиком к иллюминатору, но вместе с остальными ее тут же бросает в хвост. Практически все, кого я люблю, замурованы в этой смертельной ловушке.

Падаю вслед за самолетом и, с грохотом опустившись на металл, ухитряюсь оседлать кургузый обрубок. Цепляюсь за дверную ручку на боку и, уперев ноги в корпус, изо всех сил дергаю ее на себя. Куда там! Снаружи мне дверь не открыть. Видно, как в кабине пилота Джеб и Кошмарик лихорадочно выкрикивают приказания.

У них остались считаные секунды. Дилан в салоне хватается за спинки кресел и от одного к другому силится добраться до двери.

— Ангел! Послушай! — мысленно ору я. — Если дверь откроется, всех мгновенно выбросит наружу. Сделай, чтобы стая очутилась у двери первой!

Внутри самолета Дилан промахивается мимо кресла и летит на пол. Потом в иллюминаторе, с расширившимися от ужаса глазами, мелькает вверх тормашками испуганное лицо Надж.

— Скажи нашим, чтоб дали воздушному потоку отнести их чуть в сторону от самолета. Потом пусть Игги и Надж стараются поймать Джеба. Дилан и Газзи будут ловить Ханса. А мы с тобой подхватим маму. Не бойся, все обойдется. У нас все получится!

Боже! Какое счастье, что Элла осталась в школе.

Слышу, как кто-то колотит в дверь изнутри. Вдруг она открывается, и ее сразу отрывает от фюзеляжа и уносит в неизвестном направлении. Тут же из самолета на сумасшедшей скорости вырывается поток книг, подушек с кресел, чашек, одеял, всего, что не привязано и не закреплено. Подушкой от сиденья меня здорово садануло в лоб, с силой толкнув голову назад. Кто бы мог подумать, что подушка может оказаться смертоносным оружием. Но я только чуть дернулась и удержалась, не оторвавшись от самолета.

До земли остается всего каких-то три тысячи футов. Вижу, как Надж, Ангел, Газман, а за ним и Игги выпрыгивают из дверного проема, и сердце у меня скачет где-то в горле.

Дилан, уперши ноги по сторонам дверного проема, со всей своей генетически усовершенствованной мощью держит всех, помогая противостоять диким порывам воздуха, прежде чем выпрыгнуть наружу.

— Забирайте к югу! По стрелке на три часа, — надрываюсь я.

Боже, спаси и сохрани. Моя стая уже в воздухе, и, в случае чего, они теперь приземлятся. Но мама… Вижу, как она подбирается к выходу. Дилан что-то кричит ей, и она кивает с белым как полотно лицом.

— Помогите! — взвизгнула Надж.

Крутанулась и вижу, как ее и Игги завертело мощным хвостовым потоком воздуха и бросило прямо на проволоку. На крыльях у обоих огромные раны, и за ними стелется шлейф кровавых брызг.

— Валите оттуда как можно быстрее! — кричу я, будто они и сами этого не понимают. Понимать-то они понимают, но сделать ничего не могут. Надж и Игги полностью потеряли контроль и кубарем валятся вниз. От боли крылья у них сами собой складываются, а воздух, бьющий в раны, раздирает их все шире и шире. Но если они окончательно сложат крылья, то совсем потеряют управление телом, и тогда — верная смерть.

— Надж, Игги! Держитесь! Мы вам сейчас поможем! — Я готова к ним кинуться. И тут…

— Макс! — вскрикивает мама и выпрыгивает из самолета. Мы с Ангелом бросаемся к ней, подхватываем под руки и, подобрав точную дистанцию, чтоб не зацепиться друг за друга крыльями, синхронизируем взмахи.

Ветер и встречные потоки воздуха разносят нас в стороны. Преодолевая их, я внимательно слежу за движениями Ангела. Она напрягает последние силенки, но мужественно машет крыльями. Мой стойкий оловянный солдатик!

Под нами Надж и Игги едва держатся в воздухе, трепеща изувеченными крыльями. Я принимаю решение и отдаю команду:

— Ангел, давай, помоги Надж и Игги.

Она смотрит на меня, и я знаю, мы обе думаем одно и то же: смогу ли я удержать маму? Сможет ли Ангел помочь Надж и Игги? И где Газзи, Дилан, Джеб и Г-Х? Я ни за что не отпущу маму. Но все во мне вопит, что первым делом надо спасать стаю.

Это не вопрос выбора — это категорический императив.

 

14

— Ну и как? Ты за? — спрашивает Клык, встретив взгляд парня.

Скрытое огромными, размером с авиационные, очками от солнца, лицо Рэчета совершенно непроницаемо, а низко надвинутый капюшон скрывает громадные звукоизолирующие наушники. Кожа его точно поглощает свет, и он весь ушел в тень загончика. Клык нарочно выбрал самый дальний и темный закут в столовке, но чувак все равно считает, что они нарываются.

Наконец Рэчет кивает:

— Сказал же, что за. Но нам надо отсюда канать. И поскорее. Банда моему исчезновению не обрадуется. Я у них вроде самого ценного кадра был. Сечешь? Коли что не так, я завсегда их вовремя стреману.

Парень, видать, сильно дергается, но Клык по-прежнему невозмутим:

— Да ты не паникуй. В случае чего я тебя украл. Если даже кто что видел, подумают, что я тебя против воли увел. Под ножом.

Рэчет нервно елозит на стуле:

— Да и шумно тут очень. Может, двинем, где потише.

Клык огляделся, и брови его недоуменно поползли вверх. В столовке, кроме них, всего двое: пожилая официантка, лет шестидесяти, мурлычет себе что-то под нос, и водила грузовика шумно прихлебывает горячий кофе.

— Я бы с удовольствием, но я еще одного кадра поджидаю. А ты лучше скажи, как ты в эту уличную шайку затесался?

Рэчет вздохнул и передернул плечами:

— Меня мамаша из дома вышвырнула. Я все слышал, где бы она в доме что ни сказала, даже шепотом. Вот и решила, что я за ней шпионю. А еще ей взбрендило, что в меня бесы вселились, потому что я мысли ее читал. Ну и все такое…

Клык кивает, а сам думает про Ангела.

— Я неделю на улице болтался. Должен тебе сказать, радости в этом мало. Это только дома под родительским надзором кажется, что улица — это свобода. Я как голодная бездомная шавка был, когда меня банда подобрала и под защиту взяла. Им плевать было, псих я или не псих. Им главное, чтоб на шухере кто-то все время стоял.

— И долго ты с ними кантовался?

Рэчет снова пожал плечами:

— Да вроде около пяти месяцев, а потом ты… — Внезапно он дернулся, чуть не подпрыгнул. — Кто там? Вон та? — И он вытянул шею из-за плеча Клыка.

Клык повернулся и выглянул в грязное окно столовки. Никого.

— Кто?

Рэчет вздыхает, будто Клык у себя под носом слона не приметил:

— Да вон та телка, блондинистая. У нее на записке твое имя написано.

Клык снова высунулся из окна и прищурился. Чуть ли не за три квартала смутно видно приближающуюся фигуру. Даже не различишь, парень это или чувиха.

Надо признать, такого мастерства он не ожидал!

 

15

Преодолевая страх и выровнявшись в воздухе, Газзи огляделся и с ужасом увидел, что Джеб стоит в дверном проеме падающего и дымящегося самолета.

Следующим быстрым взглядом мгновенно оценил ситуацию: рядом ни Дилана, ни профессора. Макс несет доктора Мартинез. Ангел, как может, поддерживает Надж и Игги. Значит, остается он один…

Он сложил крылья, изменил угол наклона тела и ринулся вниз. Джеб выпрыгнул и падает, беспомощно размахивая руками. Газ рванулся к нему и в тот же миг принял Джеба себе на спину. Тот развернулся, как утопающий за соломинку, схватил Газзи за руки и повис на нем тяжеленным тюком.

— Распластай руки и ноги! — кричит ему Газман. — Это замедлит падение.

— Я слишком тяжелый! — орет Джеб ему в ухо. — Ты меня не удержишь.

— Ух-х-х! — только и смог сказать Газзи. Ему хочется возразить Джебу, но он понимает, что тот прав.

— Газзи, послушай. Ты должен знать. — Газ почувствовал, что Джеб ослабил хватку. — Человеческая раса должна погибнуть, чтобы спасти Землю.

Газа передернуло от страха. Он в ужасе видит стремительно надвигающуюся на них землю, и сердце у него замирает.

— Так же, как я должен сейчас погибнуть, чтобы спасти тебя.

И, прежде чем Газзи успел сказать хоть слово, Джеб отпустил руки. Инстинктивно Газ потянулся снова поймать Джеба, но тот удаляется все дальше и дальше. Десять, двадцать, тридцать футов.

— Джеб! Прости меня! — кричит Газзи. — Прости!

Под ним, внизу, перекошенное от страха серое лицо Джеба стало уже совсем крошечным.

И тут Газман понимает, что больше он никогда Джеба живым не увидит.

И что в смерти его виноват он, Газзи.

 

16

Звезда с отвращением смотрит на суши. И на все остальное. Ее холодные голубые глаза скользят с Клыка на Рэчета и обратно, и Клык опасается, как бы она не сорвалась и не испортила ему песню. Она чуть не вышла из себя, когда официантка сказала ей, что здесь нет гамбургеров и молочного коктейля.

Рэчет с подозрением оглядел школьную форму девицы, ее сумку с лэйблом знаменитого дизайнера, ее безукоризненно накрашенные ногти и оскалился:

— У нас, подружка, с тобой мало общего, но суши — это точно дрянь. Тут я с тобой, пожалуй, соглашусь.

— Не понимаю, как можно не любить суши. — Клык подцепил очередной калифорнийский рол и старательно пытается снять напряжение: — Васаби — это же настоящий нектар и амброзия.

Звезда спокойно откинулась в кресле и изящным движением руки отбросила за плечи легкие белокурые волосы:

— Да вы, мальчики, не поняли. Я вовсе не говорю, что не люблю суши. Мне просто их мало. Мне нужно больше. Много больше.

— А-а-а! Значит, папочкиной дочке надо больше! — Голос Рэчета звенит воинственной насмешкой. — Тебе, значит, размер важен.

Звезда метнула на него такой ледяной взгляд, что Клыку показалось, будто температура в забегаловке упала градусов на двадцать ниже нуля. Если кто еще сомневается, что об ученице католической школы вообще можно сказать: «Вот прирожденный хладнокровный убийца», то Звезда мгновенно рассеет всякие сомнения.

Она поворачивается к Клыку и заявляет:

— Я с ним работать не буду.

Она берет палочки и со скоростью света принимается загружать в рот суши. Клык только охнул. Вот это да. Девчонка тощая, как жердь, а трескает больше, чем они с Макс вместе взятые. А они тоже особо не стесняются.

— А еще кто-нибудь в нашей команде будет? — спрашивает наконец Звезда, отложив палочки.

За тридцать секунд она умудрилась смести половину меню и при этом не посадить ни единого пятна на крахмальную ослепительно белую кофточку.

— Да, они нас в гостинице ждут. И ты еще про свою подружку говорила.

Звезда кивнула:

— Кейт. Мы с ней в одной школе. Она попозже подойдет. Она сильная, а я быстрая.

— Я так и подумал. Я вообще не ожидал, что ты так быстро придешь. — Клык прикинул что-то в уме. — Ты ведь отсюда миль двадцать на север живешь?

Звезда передернула плечами:

— Да, я немножко пробежалась.

Рэчет хмыкнул:

— Пробежалась? В этих твоих туфлях? Заливай больше!

Клык промолчал, но про себя усомнился. В конце концов, после двадцатимильного пробега на лбу не может не выступить хотя бы капля пота. Или по меньшей мере хоть волосы растреплются. А Звезду хоть сейчас на фотосессию отправляй.

— Покажи. — Губы Клыка чуть дрогнули в улыбке.

До раннего утра они гонялись за Звездой. Клык — на крыльях, а Рэчет на угнанном (временно одолженном у спящего владельца) спортивном «Шевроле Camaro». В конце концов после двенадцатой попытки Звезде так надоело выигрывать, что она разрешила мальчишкам стартовать на двадцать минут раньше. И чем больше они ей проигрывали, тем больше им хотелось ее обставить. Рэчет сдался первым — не вынес позора.

— Сдаюсь! — рявкнул он, вылезая из тачки и сердито хлопая дверью.

— Я тоже. — Запыхавшись, Клык приземляется и смахивает со лба капли пота.

— Ну что, кореша? Какой у меня проходной балл? Или еще собеседование мне устроите? — удовлетворенно хмыкает даже не раскрасневшаяся Звезда.

— Балл достаточный. Только-только, — усмехается Клык. — Так и быть, надо взять девчонке еще телегу суши. Она, поди, проголодалась.

 

17

Внизу под нами на земле с грохотом взорвался бескрылый фюзеляж самолета, и мне предстала картина моего неизбежного и близкого будущего. Силы мои на исходе. Страшно подумать, что мне не удержать нас обеих в воздухе. Крылья горят, каждый мускул дрожит от напряжения. Мы вот-вот рухнем на землю. И вряд ли это можно будет назвать приземлением.

— Макс! — Мама в ужасе глянула вниз. Хорошо хоть ей Джеба не рассмотреть. Камнем падая вниз, он уже почти скрылся у нее из виду. Только мои орлиные глаза по-прежнему отчетливо видят выражение смертного ужаса на его лице.

— Газзи не мог его удержать… — начинаю было я, но тут мимо нас проносится какое-то крупное тело. Оно шаркнуло меня по крыльям и стукнуло по ногам. И только тут я понимаю, что это Дилан пытается спасти Джеба.

— Газзи! — крикнула я. — Быстро! Лети помоги Ангелу.

Газ выгнулся, вильнул и всего за пару взмахов догнал нашу троицу. Широко распластав крылья, он практически лег на воздух, подставив Надж спину и приняв на себя чуть не всю ее тяжесть. Скорость ее упала. Трагедия предотвращена: они оба, хоть и треснулись о землю плашмя, но в лепешку их не расплющило. Ангел сосредоточилась на Игги. Сейчас они достигнут земли. Главное — самортизировать его падение.

— Когда опустимся, — я стараюсь найти осторожные слова, от которых мама не потеряет голову, — постарайся упасть набок.

Обычно я приземляюсь в разбег. Но могу и солдатиком — просто упал с неба и встал в стойку. Хотя никому не советую это пробовать — колени враз из коленных чашечек выскочат. Но в этот раз я повернулась боком, чтобы из этой позиции мама смогла с меня соскользнуть. Боюсь только, не слишком ли жестко она упала. Лежит и не шевелится. А я между тем, несколько раз перекувырнувшись, через пару секунд затормозила на всех четырех костях и встала на карачки, как какой-то зеленый сосунок-любитель.

Сразу за моей спиной Дилан и Джеб проделали тот же маневр. И оба остались живы. И то ладно — на большее мы и не надеялись.

Футах в двадцати в стороне, подняв столб красной аризонской пыли, на землю свалился клубок: Надж, Игги, Ангел и Газман. Руки-ноги-крылья переплелись, катится кубарем через голову. Кто где, не поймешь. Если учесть, что я всерьез опасалась, что их раздавит в лепешку, дело обстоит не так плохо. Жить можно.

На четвереньках подползаю к маме:

— Мам, ты как?

Она осторожно перекатывается на спину и рукой прикрывает глаза от палящего солнца Аризоны:

— Ничего. Только, по-моему, у меня сломана рука.

Мой взгляд сам собой скользнул на ее руку, завернутую за спину под странным противоестественным углом. На нее даже смотреть — и то больно.

Как могу, нежно пробую высвободить руку из-под тела. Мама скрипит зубами, а на лбу у нее выступает испарина.

— Нога… нога… — стонет Джеб.

— Надж? Игги? Вы живы? — окликаю я ребят.

— Не знаю, что с крыльями… Ими не шевельнуть… Кровь… — едва ворочает языком Игги.

— У меня тоже крылья, — всхлипывает Надж.

— У меня полный порядок, — бодро рапортует Дилан.

Я только глянула на него — сразу увидела: лицо — вся правая половина — в клочья разодрано галькой, а из разорванной губы на рубашку капает кровь.

— Значит так! Нам необходима помощь. Срочно!

Такое вы от меня нечасто услышите.

 

18

Поклонников больниц среди нас нет. Маме это прекрасно известно. Поэтому она предлагает:

— У меня в клинике можно сделать рентген и наложить гипс. Там и крылья объяснять никому не придется, и анализы крови я сама посмотрю. И клиника тоже недалеко. Давайте я вызову своих коллег.

Отцепляю от ремня мобильник и протягиваю его маме.

Пока мы ждем машину, я нервничаю, потому что у Надж и Игги никак не останавливается кровотечение. Отвожу с исцарапанного лица Надж кудряшки, и пальцы у меня трясутся мелкой дрожью. Да и сама я всем телом вздрагиваю при одной мысли, что мы только-только были на волосок от смерти. У Газзи множество растяжений и вывихов. Локти и колени — кровавое месиво. По всему видно, он и изнурен, и страшно подавлен. У меня ноют грудь и спина, и сильно дергает крыло там, где проволокой перья отчекрыжило. Но терпеть можно. В целом, надо сказать, лично я отделалась легким испугом.

— А что с профессором случилось, кто-нибудь видел? — поинтересовалась я.

Ребята отрицательно качают головами, и я поворачиваюсь к Дилану:

— А ты где был? Почему сразу вслед за Джебом из самолета не прыгнул? И где был Ханс, когда ты выскочил?

Дилан сделал шаг вперед и сморщился от боли. Ногу он немножко приволакивает, но вроде идти может. У него даже раны на лице и на губе уже начали затягиваться. Вот где пригодилась его генетически заданная способность к самоисцелению.

— Когда Джеб выпрыгнул, самолет снова понесло в паутину проволоки. Прыгни я сразу за ним, от меня тут же только бы стружка осталась. Потом я крикнул Хансу, чтобы прыгал, но он вытолкнул меня первым. Тогда-то я его последний раз и видел, у себя за спиной в самолете. Но, похоже, он так и не прыгнул. Я не очень рассмотрел — я, когда сам прыгал, о борт самолета головой ударился.

— Вот слабак, — ощетинилась я, но мне тут же стало совестно. Рискуя собственной жизнью, Дилан помог всем остальным выбраться из обреченного самолета. Так что надо отдать ему должное, а не цепляться к чему ни попадя. Получается, я из последних сил изъяны в нем найти стараюсь, а он на самом деле герой. Не передать, как это меня раздражает.

— Говоришь, головой ударился. — Мама озабоченно смотрит на Дилана, но голос у нее такой слабый, что ее едва слышно. — Приедем, надо проверить, чтобы у тебя контузии не было.

Дилан качает головой:

— Вы уж простите, но я с вами не поеду. Я думал, вы уедете, а я поищу профессора… Останки самолета попробую разыскать.

— Мне будет спокойнее, если тебе сначала рентген сделают, — возражает мама.

— Потом, — обещает ей Дилан. — Потом рентген сделаем. Сейчас я должен найти Ханса. Даже если просто для того, чтобы отправить его тело в Германию.

Я его понимаю. В нашей жизни столько неопределенности, что легче становится от каждой разрешенной загадки. Даже если решением окажутся бренные останки этого ученого маньяка.

— Макс! А ты с нами поедешь? — спрашивает мама с перекошенным от боли ртом.

Я уже готова ответить, что, конечно, поеду, но слова почему-то застревают у меня в горле. Я секунду помедлила, задумалась и вдруг поняла — как ни неприятно мне в этом признаться даже самой себе, мне совершенно не хочется оставлять Дилана одного.

И хоть бы тому причина была какая-нибудь веская. Скажем, что я ему не доверяю или что хочу убедиться, что он с Г-Х не в одной шайке.

Нет! Я не хочу оставлять его одного просто потому, что не хочу. А наоборот, хочу быть с ним.

И сразу вслед за этим в мозг впиявливаются две мысли:

«Почему???» «Маразм!!!»

Дилан говорит, его запрограммировали хотеть быть со мной. А не может случиться так, что и меня под него запрограммировали? Не может этого быть! Никак не может! Мы же с Клыком столько друг для друга значим!

Видно, у меня что на уме, то и на физиономии написано. Мама смотрит на меня и спрашивает:

— Что? У тебя что-нибудь болит?

— Нет, не болит. Просто… Просто я думаю, может, мне лучше… с Диланом остаться.

Слышу свои слова. Кажется, это чей-то чужой голос. Уж больно он звучит по-предательски. Как я могу оставить мою раненую, изувеченную стаю? Но мама за ними присмотрит. И Джеб тоже, если, конечно, он не решит вдруг всадить кому-нибудь из них нож в спину.

Взглянула на Дилана. Его удивленное лицо медленно расплывается в счастливой улыбке. И на душе у меня… светлеет.

 

19

— Не бойся, — успокаивает меня Ангел, когда менеджер маминой клиники садится за руль минигрузовичка. — С нами все будет в порядке. Ты делай, как считаешь нужным.

У меня возникает смутное и очень неприятное подозрение, что Ангел говорит не только о поисках Хансика. Грузовичок уносит мою искалеченную стаю по выжженной земле, и, когда поднятый им хвост пыли медленно оседает и грузовик исчезает из виду, мы с Диланом остаемся вдвоем.

Теперь, один на один, я снова распсиховалась. Дернул же меня черт остаться! Если меня вправду запрограммировали быть с Диланом, уверяю вас, я этого так не оставлю.

— Думаю, — спокойно говорит Дилан, — самолет упал отсюда где-то в миле на юго-запад. По крайней мере, когда я из него выпрыгнул, он летел в ту сторону.

— Похоже, ты прав. — От облегчения, что он не начал с места в карьер уговаривать меня сбежать с ним на край света и там свить уютное гнездышко, я готова согласиться с чем угодно.

— Значит, там давай и поищем. — Он с разбегу взлетает, а я смотрю и любуюсь. Всего каких-то несколько недель назад я сама научила его подниматься в небо. Прямо поразительно, как с тех пор он каждое движение отточил. Выше и крепче Клыка, Дилан мощными взмахами взмыл в вышину. Солнце сверкает в его волосах и переливается в оперении. Крылья у него чуть короче, чем у Клыка, но зато шире — настоящие крылья ястреба, олицетворение высоты и силы.

У всех нас в стае крылья у́же и устроены с бо́льшим наклоном. Я бы сказала, наши крылья — скоростные. Мне впервые приходит в голову, что создавшие нас генетики для каждого из нас использовали ДНК разных птичьих пород.

Раньше я ни о чем таком не думала. Мне всегда казалось, что они просто набрали ДНК какой-то птицы в одну пипетку и капали из нее в сотню разных пробирок. Странно теперь думать, что мы происходим от разных птиц. По крайней мере, ни фламинго, ни пингвинов среди нас вроде бы не наблюдается. Хоть за это спасибо.

— Что ты там копаешься? — кричит Дилан мне сверху.

Я разбегаюсь, набираю скорость и футов через тридцать взмываю в небо, раскрыв крылья. Ровными мерными взмахами поднимаюсь все выше и выше. Солнце светит мне в лицо, ветер полощет за спиной спутанную гриву, и во мне поднимается волна радости полета и гордости за мою силу.

Дилан, похоже, читает мои мысли. Он улыбается, его лицо, в синяках и кровоподтеках, расцветает:

— Это правда! Нет на свете ничего лучше!

Я кивнула, секунду подумала, и — вот странность — оба мы одновременно добавляем: «Кроме кофе мокко с белым шоколадом из кафе „Кофейное Безумие“».

Мы уставились друг на друга. Было бы еще терпимо, если б это какой-то навязший в зубах рекламный куплет был. Но как это длинное предложение, откуда ни возьмись, ни с того ни с сего одновременно взбрело нам обоим в голову?

«Ты что, мысли мои читаешь?» — думаю я. Но даже если он и читает, ему достало ума про это не распространяться. Вместо этого он нахмурился:

— Ты что, мысли мои читаешь?

Тоже хороший ход. Нападение — лучший способ защиты.

— Нет! — бормочу я.

Все это очень странно. И даже страшновато. И все-таки… я осталась.

 

20

— Хэллоу-у-у, Кейт! — присвистнул Рэчет. — Смотрю на тебя, и все у меня внутри обмирает.

Клыка передернуло. Свою новую команду он собирал из ребят постарше — чтоб лишние силы на мелкотню не тратить. Может, промахнулся? Теперь придется весь этот несносный флирт терпеть.

Кейт Тан Вей Йинг прибыла наконец к месту событий. И, надо вам сразу сказать, она оказалась совершенно сногсшибательной красавицей. Густые блестящие черные волосы, никак не желающие оставаться за ушами и непослушно и кокетливо падающие на лицо, высокие скулы супермодели и легкая счастливая улыбка.

У нее тоже оказались свои странности.

— Ты что? — в ужасе переспрашивает Рэчет.

Кейт смеется и откидывает волосы за спину.

— Я веган, — повторяет она как по-писаному. — Я не ем мяса, рыбы и никаких продуктов животного происхождения. Например, молока, масла или яиц.

Рэчет воззрился на Клыка, точно хочет сказать: «Опять бабские штучки. Сначала та про суши плела, теперь и эта выпендривается».

Клык только плечами пожимает:

— Хорошо, что я нам клевый отель заказал. — Он плюхнулся на одну из широченных кроватей и принялся щелкать пультом от телика. — Говорят, здесь и харч классный.

— Да вы, мальчики, не стесняйтесь. Заказывайте еду в номер. Я себе тофу с собой прихватила.

Острой на язык Звезде Кейт оказалась полной противоположностью. Глядя на суровые взгляды, которые бросает на китаянку подруга, в дружбу девчонок как-то мало верится. Но, с другой стороны, видно, все выродки и психи друг к другу тянутся и в стаю сбиваются. А то, что и Кейт, и Звезда выродки, — это точно. Даже по сравнению с Рэчетом. Рэчет — он всего-навсего уличный мальчишка-экстрасенс. Но девчонки — это совсем другой класс. Высший!

Клык тяжело вздохнул. Надо было одних парней набирать — с ними никакой головной боли. Он старается сконцентрироваться на мелькающих в телике новостях и не думать о том, что вот-вот прилетит ОНА.

— Смотрите новости часа на седьмом канале, — объявляет ведущий, и экран заполняют две говорящие головы.

— Внимание всего мира привлекла к себе новая группа борцов за окружающую среду. — Женщина с озабоченным взглядом и безукоризненной прической энергично подалась вперед. — Но я, Дэн, хотела бы тебя сначала спросить, что означает их название «Группа Конца Света».

Клык так и подпрыгнул на месте. Сел, выпрямившись, прибавил громкости и махнул ребятам, чтоб заткнулись.

В телевизоре Дэн мрачно покачал головой:

— У нас, Шила, пока очень мало сведений про эту группу. Ни на наши звонки, ни на оставленные сообщения эта организация не отвечает. Я бы хотел подчеркнуть, что пока никаких обвинений к ней не предъявляется. Но название ее, безусловно, и внимание привлекает, и настораживает.

Шила бросила беглый взгляд на свои заметки на столе:

— Наш европейский корреспондент сообщает из Парижа, где сегодня утром Группа Конца Света провела свой митинг. Может быть, она прольет какой-то свет на мотивировки и цели этой организации. София, расскажите, пожалуйста, телезрителям о ваших впечатлениях.

Камера наезжает на женщину, стоящую перед Эйфелевой башней. Полы ее плаща цвета хаки полощатся на ветру.

— Здравствуйте, Шила, — вступает София. Ее сильный французский акцент — подтверждение сообщаемых ею фактов. — София Табернилла ведет репортаж из Парижа, где сегодня наблюдается особенно бурная активность так называемой Группы Конца Света.

На заднем плане Клыку хорошо видны улыбающиеся люди, заговаривающие с прохожими и направо и налево раздающие им листовки.

— София, — спрашивает Шила, прижимая пальцы к наушникам, — не могли бы вы рассказать нам, что раздают населению участники группы?

София сосредоточенно свела брови:

— Это листовки и оповещения. — Она берет одну из бумажек и читает. — Здесь на французском, немецком, английском и голландском напечатан лозунг Группы: «Земля или мы». Со мной рядом находится Бэт, одна из организаторов группы, хотя организация декларирует, что формального лидера у нее нет. Бэт, не могли бы вы разъяснить пропагандируемую вами идею и цели и задачи Группы Конца Света.

София протягивает микрофон девушке лет девятнадцати.

— Наша цель — привести человечество к Единому Свету. — Голос у нее нежный и мелодичный, но Клык почему-то не может оторваться от ее глаз, горящих каким-то особенным светом. — Мы предлагаем людям изменить мир. Мы хотим взять под контроль движение за обновление нашей планеты. Мы хотим повести человечество к совершенству на Земле.

— Взять под контроль? — спрашивает София и лучезарно улыбается Бэт. Та в свою очередь сияет, кивая в ответ корреспондентше.

— Представьте себе полное очищение Земли. Это будет прекрасно. Следуйте за нами и будьте свободны. — Она посмотрела прямо в камеру, и Клык завороженно думает: в этой группе его спасение. Бэт его спасет. Она поможет ему забыть все тяго…

Звезда щелкнула пультом, и Клык чуть не подскочил от заезженного мотивчика группы «Побег».

В голове у него шумит, но на него снизошло счастье и полный покой. Ему кажется, впереди его ждет светлый путь.

Наваждение какое-то. Он потряс головой. Что-то тут не так. Явно у него в башке случился какой-то крутой сбой. И вообще, все это нечисто.

С чего бы это неизвестно откуда взявшаяся группка освещалась международной прессой? Да еще на весь мир вещает о взятии контроля и об очистке Земли. Все его существо вдруг завибрировало от оглушительной, раздавшейся где-то внутри сирены тревоги.

Интернет-поиск на ключевые слова «Группа Конца Света» выбросил на удивление мало ссылок. Как будто движение не росло постепенно, а сразу предстало миру во всей красе и мощи. Еще два месяца назад о группе не было ни одного упоминания. А теперь у нее многие тысячи сторонников.

Клык задумался. Кто-то должен понять, кто они такие, выяснить, чего добиваются. А главное, серьезную ли они представляют опасность. У него внезапно появилась цель. Настало его время. Пора ему взять на себя ответственность. Пора вести за собой. Стать таким, как Макс.

Знакомая боль затопила сердце, но Клык быстро ее заглушил. У него теперь слишком много дел. Она не единственная, кто должен спасти мир.

Вопрос только в том, кто сделает это первым.

 

21

— Я ничего не вижу, — говорит Дилан двадцать минут спустя. — То есть я вижу проволоку и место, где мы упали. И крылья самолета, вернее, обломки крыльев. Я даже дверь нашел, которую оторвало. Но чего я не вижу, так это…

— Ханса. И фюзеляжа самолета, — перебиваю я его.

— Опять мысли мои читаешь? — прищуривается Дилан.

Я сердито на него зыркнула:

— Ты за дуру меня, что ли, держишь? Я что, сама посмотреть не могу? Или собственными мозгами пошевелить?

— Ну что ты взъелась? Конечно, можешь. Уж и поддеть тебя нельзя.

Теперь-то я уж точно чувствую себя полной дурой. Повела плечами, чтобы чуток расслабиться.

— Ну и куда, ты думаешь, он свалился? — Как известно, я всегда изысканно перевожу тему разговора. Что я сейчас лишний раз и продемонстрировала.

— Когда я выпрыгнул, самолет дымился и вошел в штопор. Здесь где-то должен быть — куда ему деться?

— Смотри, там наверху те самые дирижабли, а внизу от них — точно тень от облака. Давай там проверим.

Дилан с моим предложением вполне согласен, и мы по большой плавной дуге уходим вверх.

— А покажи мне, как лететь боком, — просит Дилан. — У тебя это здорово получается.

— Мы этому от ястребов научились. Тут ничего особенно трудного нет. Смотри. Поворачиваешься на бок, чтоб крыло вертикально вниз смотрело. Только крыльями взмахивать не прекращай. Видишь? Как это ни странно, ты продолжаешь двигаться вперед.

Дилан попробовал маневр. Первые пару раз он неуклюже переваливается с боку на бок, но, когда мы подлетели к паутине смерти, он уже был настоящим профи, легко и уверенно маневрируя боком сквозь проволочную сетку. Он, надо признать, учится с совершенно потрясающей скоростью.

— Ни хрена себе! Проволока-то четырехугольная. Как кинжал! — замечает он, проскользнув между смертоносными нитями.

— Ты что, эти грани видишь? — удивляюсь я.

— Вижу. Я и далеко вижу, и вблизи, и даже насквозь.

Он с ухмылкой обернулся ко мне, а я думаю, что же он такое «насквозь» может видеть?

— Ты, видать, моя усовершенствованная модель. У меня орлиное зрение. Но до тебя мне далеко. Я там внизу школу вижу. Но никаких граней проволоки мне не рассмотреть.

Дилан смущенно улыбается в ответ:

— У каждого свои сильные и слабые стороны.

Как же меня все-таки его скромность раздражает. Лично я до сих пор никаких слабых сторон у него не обнаружила. Но об этом я пока умолчу.

— Короче, кроме школы, там внизу ничего. Но про школу мы и так знали. Давай лучше расширим ареал поиска.

— Давай, — соглашается Дилан, и через десять секунд мы уже парим высоко в открытом голубом небе. Глубоко вдыхаю прохладный воздух и радуюсь ласкающему лицо солнцу. Несколько минут молчание нарушает только редкое хлопанье крыльев редкой залетевшей на такую высоту птицы. Но и расширив ареал поиска, Ханса мы отыскать не смогли.

Наконец я признаю неудачу:

— Может, все-таки школу проверим?

Хотя мы не сговаривались, предложение поступает дуэтом.

Опять…

 

22

— Я думала, этот конец света никаких отлагательств не терпит. Что за девчонку-то мы теперь дожидаемся? — спрашивает Звезда, засунув в рот очередную сардельку. Это уже третья порция, доставленная ей в номер. Кейт с отвращением взирает на ее пиршество.

— И чего мы телок-то одних подобрали? — Рэчет поднял глаза на Клыка. — Хотя лично я не жалуюсь. — Он снял солнечные очки и уставился на Кейт.

— Чтобы я больше ни о каких «телках» не слышала! — Она сердито топает ногой.

Рэчет усмехается и игриво подмигивает:

— Ладно, не гоношись. — И снова, повернувшись к Клыку, повторяет:

— Чего у нас киски-то одни в команде?

— С той девчонкой мы давно знакомы, — откликается Клык из-за компьютера ровным голосом. — Там потом еще один чувак подгребет. Он последний. Они оба уже совсем скоро должны появиться. Ты, Рэчет, пока отдыхай, расслабься.

Не проходит и пяти минут, как его снова отрывает от экрана рассерженный вопль Звезды. Она грозно нависла над распластавшимся поперек двуспальной кровати Рэчетом:

— Ты с какой стати мой канал переключил? Я фильм смотрю!

— Здесь игра классная. А фильмец свой можешь в соседнем номере посмотреть.

— Там телик сломан, — рявкнула Звезда. — И вообще, что ты там в своих солнечных очках-то видишь? Да еще наушники нацепил. Отдай немедленно пульт!

Рэчет со скучающим видом убавил громкость.

— Ты, панк доморощенный. — Звезда надвинулась на него разъяренной физиономией. — Думаешь, раз ты мужик, да на пару инчей меня выше, да на сорок пудов тяжелее, так мне с тобой не справиться? Ой, забыла! Ты у нас еще и бандитскую выучку прошел. Так вот знай, плевать мне на твою бандитскую выучку. У меня у самой десять лет католической школы за плечами. И я тебе ноги укорочу — глазом не моргну. Усек?

Она вырвала у него пульт и в тысячную долю секунды одолела половину гостиничного коридора.

— Сколько папочка за твое воспитание выложил? — орет ей Рэчет вдогонку.

Дальше все понеслось со скоростью света. Клык даже спросить, что происходит, не успел, как Звезда снова ворвалась в номер, готовая кинуться на Рэчета. Но из-за его обостренной чувствительности застать его врасплох ей не удалось. Он ее уже поджидал. Однако сцепиться они не успели: секунда — и Кейт одной рукой схватила Звезду, а другой кинула Рэчета на пол и коленом намертво пригвоздила его к полу.

— Я же сказала, не терплю насилия, — тихо и спокойно проговорила она. — Так что вы уж, приятели, охолоньте маленько.

Рэчет опять осклабился:

— Кейт — это грейт, классная девчонка. Я от нее без ума.

— Эй, чуваки! — Клык повышает голос. — Кейт права. Умерьте свой пыл. Мы здесь с вами не для того собрались, чтобы силами меряться и крутизну свою демонстрировать. Мы все разные. Пора понять, я потому вас и выбрал из всех, кто в блоге в команду просился. Кто одолеет Рэчета, не осилит Звезду. И наоборот.

Звезда ухмыльнулась, а Клык откашлялся. Он терпеть не может лишних разговоров. А оказывается, без Максовых речей командиру не обойтись. Он вообще в последнее время про Макс многое понимать начал.

— Это значит, нам вместе труднее работать. Но придется вам друг к другу приспособиться. И ко всем членам команды относиться с уважением. А коли вы этого сделать не можете или не хотите — милости прошу, на выход. Не обижайтесь, но здесь такие не ко двору.

Ребята опешили. Клык это нутром чует. Он переводит глаза с одного лица на другое. Никто не шевельнулся.

— Значит, братство Клыка? — подает Рэчет голос с пола. — Я за, браток!

Девчонки тоже согласно кивают.

— Вот и порядок! — умиротворенно подытоживает Клык.

— Какой еще порядок? — послышался за его спиной голос Макс.

И сердце у Клыка чуть не остановилось.

 

23

Резко обернувшись, Клык увидел в дверях ЕЕ. На губах играет хорошо знакомая сардоническая усмешка.

— Порядок… С некоторыми деталями, необходимыми для совместной работы. — Он с трудом ворочает языком. В груди защемило. Сердце остановилось. Но он взял себя в руки.

— Ты откуда прилетела?

Макс сощурилась и махнула рукой на небо. Повела плечами, видно, поправляя крылья под большой, размера на три великоватой ветровкой.

— Мы ведь здесь договаривались встретиться? — Она оценивающе обвела глазами новую «стаю» Клыка.

— Здесь. — Клык перевел дыхание. Господи, спаси и сохрани! У нее даже запах знакомый. — Сколько лет — сколько зим.

— И сколько же? — Макс наклонила голову набок и смерила его взглядом. — Мне лично кажется, будто вчера расстались.

Клык вздохнул. Может, он просчитался? Недооценил, как он на нее среагирует? Да… Похоже, здорово недооценил…

Макс перекинула за плечи каштановые кудри. Клыку бросились в глаза красные мелированные пряди. Если бы не они, Макс была бы точно такой же.

Такой же, как Макс, с которой он всего неделю назад расстался в Колорадо. Интересно, что она сейчас делает? И что бы она сказала про его союз с… этой? С ее вторым «я»? С ее клоном, Макс-2?

— Привет, я Кейт. — Кейт протягивает руку.

Макс взглянула на нее. Медленно взяла руку и пожала. Ее губы снова тронула кривая усмешка. Губы Макс, губы, столько раз целованные Клыком. В висках у него застучало. Надо проветриться. Надо снова взять ситуацию под контроль. Самое неприятное — эта Макс прекрасно знает, что он думает. Мысли его читает. И, кажись, над ним потешается.

— А это Звезда. — Кейт показывает на подругу. — А там — Рэчет.

Рэчет поцокал языком и поднялся с пола, однако рук из карманов куртки не вынул.

— Грива у тебя — что надо. Ты ее в крови, что ль, искупала? Если в крови — круто.

Макс оставляет его комментарии без внимания.

— А тебя как зовут? — вежливо интересуется Звезда. Но за проведенные с ней двадцать четыре часа Клык уже научился под ее вежливостью распознавать нотки угрозы.

— Ее зовут… — начал было Клык, но Макс-2 его перебила:

— Меня зовут Майя.

Она сунула руки в карманы и уселась на кровать. Клык вытаращил на нее глаза. Значит, она имя сменила? И правильно сделала.

— Ты что, кореш? — Рэчет ткнул его локтем вбок. — Что-то ты, брат, позеленел маленько.

Клык кивнул, избегая взгляда Майи.

— Порядок. Просто мы давно друг друга знаем.

Рэчет глазеет на кончики ее крыльев, вылезающих из-под ветровки.

— Можешь не объяснять. — Он присвистнул. — Просек. Вы, видно, прежде в «Лебедином Озере» танец любви вытанцовывали. А теперь озерцо-то ваше подмерзло. Я и сам, — он глянул на Кейт, — от чудо-женщин голову теряю.

Краска бросилась Кейт в лицо, а Звезда с презрением фыркнула:

— Не придавить ли его еще разок коленкой, да посильнее?

Майя рассмеялась:

— Хорошенькую ты собрал себе компашку.

Клык выдавил из себя улыбку и кивнул. Его затея обернулась ошибкой. Огромной ошибкой.