В конце 1990-х Кен Гриффин занимался свопингом конвертируемых облигаций в одном из чикагских небоскребов. Джим Саймонс строил свою квантовую империю в Ист-Сетокете. Боаз Вайнштейн не спускал глаз с мониторов компьютера, торгуя деривативами для Deutsche Bank. Питер Мюллер торговал акциями в Morgan Stanley. Клифф Эснесс измерял стоимость и инерцию в AQR.

Все они зарабатывали столько денег, сколько им раньше и не снилось.

И каждый из них помогал создать огромную электронную сеть — цифровую компьютеризированную систему торговли деньгами, — которая перемещала миллиарды долларов по всему миру за одно мгновение, одним кликом мыши.

У системы не было имени. Но она стала одним из самых революционных технических достижений современности. Она огромна, ее осьминожьи щупальца способны дотянуться до самых дальних уголков цивилизации. И все же она практически невидима. Назовем ее Денежной сетью.

Такие инноваторы, как Эд Торп, Фишер Блэк, Роберт Мертон, Барр Розенберг и многие другие, были первыми ее архитекторами. Они создавали компьютеризированные трейдинговые стратегии, которые помогали делать деньги на рынках по всему миру: от Багдада до Бомбея, от Шанхая до Сингапура. Майкл Блумберг, бывший торговец акциями в Salomon Brothers, а ныне мэр Нью-Йорка, создал машину, которая позволяла пользователям за считаные секунды получить данные практически по каждой ценной бумаге в мире, а своего создателя сделала миллиардером.

Фондовый рынок NASDAQ, где транзакции осуществлялись только в электронном виде (полная противоположность нерасторопным людям на Нью-Йоркской фондовой бирже), облегчил процесс покупки и продажи акций по всему миру и снизил его стоимость. Вся мировая финансовая система оказалась встроенной в электронную матрицу невероятной сложности.

Деньги стали цифровыми.

И мало кому удалось извлечь из этого большую выгоду, чем флоридскому вундеркинду Кену Гриффину.

 

Гриффин

Оплот Гриффина, Citadel Investment Group, начал торговлю 1 ноября 1990 года с 4,6 миллиона в управлении.

Как и Princeton/Newport Partners, фонд использовал математические модели для распознавания на теневом рынке сделок по конвертируемым облигациям.

За первый год работы Citadel заработал невероятные 43 %. На следующий год он получил 41 %, а еще через год — 24 % прибыли.

Одна из первых сделок Citadel, привлекшая к себе внимание обитателей Уолл-стрит, была связана с поставщиком домашних электронных устройств сигнализации под названием ADT Security Services. Компания выпустила конвертируемые облигации, содержавшие условие, что если держатель переведет облигации в акции, то в следующий раз ему не выплатят дивиденды.

Это означало, что облигации продавались с небольшой скидкой относительно их конверсионной стоимости.

Гриффин и его небольшая исследовательская команда вычислили, что в Великобритании дивиденды по сути были не дивидендами, а «бонусной эмиссией» — то есть покупатель облигаций свои дивиденды получил бы. Иными словами, облигации стоили дешевле, чем должны были.

Citadel сразу же купил столько этих облигаций, сколько смог. Это была сделка, которую большинство крупных игроков рынка пропустило. Она позволила фонду Citadel продемонстрировать свою прекрасную форму.

К тому времени Гриффин, все еще выглядящий как мальчишка гений двадцати с небольшим лет от роду, запросто жонглировал почти 200 миллионами долларов в компании еще шестидесяти человек, работавших на него на скромных 900 квадратных метрах их офиса в Чикаго-Луп.

А потом он потерял деньги. Много. В 1994 году Алан Гринспен и Федеральный резервный фонд шокировали рынок неожиданным увеличением процентной ставки. У рынка конвертируемых облигаций, чувствительных к процентной ставке, почва ушла из-под ног. Фонд Citadel упал на 4,3 %, а его капитал сократился до 120 миллионов долларов (это отчасти было связано с тем, что испуганные инвесторы поспешили забрать свои деньги). До 2008 года это был единственный год, когда Kensington, основа Citadel, потерял деньги.

Привыкший к успеху Гриффин был потрясен. Он поклялся добиться того, чтобы его финансовые бастионы стали неприступными.

«Мы не допустим, чтобы это повторилось», — сказал он своему боссу Фрэнку Мейеру. Citadel начал создавать планы укрепления своей обороноспособности и проводить изменения, которые, возможно, и спасли фонд от полного краха четырнадцатью годами позже. Когда инвесторы поняли, что рынок рушится, они бросились звонить Гриффину и в панике требовать возврата их вложений. Гриффин знал, что рынок потом качнется в другую сторону, но с инвесторами ничего поделать не мог. Решение проблемы было простым: нейтрализовать инвесторов на некоторое количество лет. Он начал потихоньку обсуждать с партнерами новые условия, постепенно заставив их согласиться держать свои капиталы в Citadel не менее двух лет (и каждый раз по истечении этого срока договариваться о следующей двухгодичной блокировке). Длительная блокировка давала Гриффину возможность сохранять спокойствие, когда ситуация начинала накаляться: он знал, что беспокойные инвесторы не убегут сломя голову. К июлю 1998 года новая модель заработала — и как раз вовремя.

Позже в тот год обрушился Long-Term Capital. Другие хедж-фонды продавали акции из-за безжалостного делевериджа, а Citadel хватал выгодные сделки. Kensington заработал 31 %. К тому моменту под управлением Citadel было больше миллиарда долларов. Фонд опробовал почти все известные трейдинговые стратегии. В начале 1990-х он озолотился на конвертируемых облигациях и буме японских варрантов. В 1994 году он запустил группу «арбитража по слияниям», которая делала ставки на акции компаний в процессе слияния. В тот же год Citadel запустил собственный фонд статистического арбитража. Его руководство впечатлил успех Эда Торпа в Ridgeline Partners, где использовалась стратегия статистического арбитража (фонд был открыт после того, как Торп закрыл Princeton/Newport). Citadel начал заниматься ценными бумагами с ипотечным покрытием в 1999 году, а еще через пару лет занялся вторичным страхованием. Гриффин создал собственный отдел маркет-мейкинга, который позволял участвовать в сделках, не замеченных на Уолл-стрит. Это всегда было большим плюсом для чересчур скрытного менеджера.

Когда сумма на банковском счету Гриффина выросла до небес, он начал пользоваться преимуществами огромного состояния. Как это нередко случается с очень богатыми людьми, он стал потакать своему желанию обладать великими произведениями искусства. В 1999 году он приобрел картину Поля Сезанна «Натюрморт с драпировкой и кувшином» за 60,5 миллиона долларов. Позднее, в тот же год, он влюбился в «Маленькую четырнадцатилетнюю танцовщицу» Эдгара Дега, скульптуру, которую увидел на аукционе Sotheby’s в Нью-Йорке. Впоследствии он купил копию этой скульптуры, а заодно и пастель Дега под названием «Зеленые танцовщицы». В 2000 году он выложил 6,9 миллиона долларов за двухэтажный пентхаус в престижном здании в стиле ар-деко, расположенном на Норт-Мичиган-авеню в Чикаго. Эта улица получила прозвище «Великолепная миля», поскольку на ней были собраны самые роскошные образцы недвижимости.

Прибыли фонда Citadel вызывали зависть в мире хедж-фондов. Они почти достигали уровня прибылей Renaissance. В 1998 году зафиксировано 25 %, в 1999-м — 40 %, в 2000-м — 46 %. В 2001 году, когда лопнул пузырь доткомов, фонд заработал 19 %, показав, что может получать прибыль и на хороших рынках, и на плохих. Кен Гриффин, ясное дело, обладал «альфой».

К тому моменту фонд Гриффина покоился на горе из 6 миллиардов долларов и был одним из шести крупнейших хедж-фондов мира. В его руководство входили Алек Литовиц, управлявший отделом арбитража по слияниям, и Дэвид Баннинг, глава отдела международного кредитования. Через пару лет и Литовиц, и Баннинг покинули фонд. В 2005 году Литовиц запустил собственный хедж-фонд Magnetar Capital с 2 миллиардами долларов под управлением, который сыграет главную роль в мировом кредитном кризисе несколько лет спустя. Магнетар — нейтронная звезда с сильным магнитным полем. Хедж-фонд Литовица, как оказалось, буквально притягивал быстрорастущие побеги высокорисковой ипотеки.

А пока Citadel быстро превращался в одну из мощнейших денежных машин на земле: молниеносный, невероятно уверенный в своих действиях и демонстрирующий прекрасную форму во всем, что касалось денег. Он стал настоящей фабрикой по производству хедж-фондов: тренировал молодых менеджеров, таких как Литовиц, которые потом уходили и начинали создавать собственные фонды. Число последователей Эда Торпа росло в геометрической прогрессии. И Гриффин, которому было всего тридцать три года, все еще был самым успешным из них.

Крушение корпорации Enron в 2001 году дало ему возможность поиграть мускулами.

В декабре 2001 года, на следующий день после того, как коррумпированная энергетическая корпорация объявила о своем банкротстве, Гриффин отправился в путь. Он стремился переманить к себе трейдеров энергетического рынка со всей страны. В Чикаго команда квантов начала разрабатывать модели определения цен на товары, чтобы увеличить объемы торговли. Кроме того, фонд задействовал метеорологов, чтобы отслеживать факторы спроса и предложения, которые могли бы повлиять на цены на энергоносители. Вскоре Citadel провернул одну из крупнейших в истории операций на энергетическом рынке.

По мере роста фонда личные капиталы Гриффина тоже увеличивались и достигли космических масштабов.

Он был самым молодым самостоятельно заработавшим свои капиталы бизнесменом из списка Forbes 400 за 2002 год. На следующий год он оказался в десятке богатейших людей Америки, не достигших 40 лет, по версии журнала Fortune. На тот момент его состояние оценивалось в 725 миллионов долларов. Он буквально дышал в затылок Дэну Снайдеру, владельцу бейсбольной команды Washington Redskins.

Он достиг уровня успеха, который редко выпадает простым смертным. Чтобы отметить этот знаменательный год, он женился. Церемония состоялась в Версале, где любил проводить время Людовик XIV, «король-солнце». Гриффин взял в супруги Энн Диас, которая тоже управляла хедж-фондом (хотя и гораздо менее крупным). Торжества, продолжавшиеся два дня, проходили в Hameau de la Reine, или «Хуторе королевы», где Мария-Антуанетта воплощала в жизнь сельскую идиллическую мечту Жан-Жака Руссо о возвращении к природе в искусственной деревне XVIII века.

Выступали акробаты из канадского Cirque du Soleil. Пела звезда диско Донна Саммер. Гости катались на воздушных шарах. В программу празднования в Париже входила вечеринка в Лувре и репетиция ужина в музее Орсе.

Хорошо быть Кеном Гриффином. Пожалуй, даже слишком.

 

Мюллер

Пока Гриффин раскручивал Citadel в Чикаго, Питер Мюллер трудился в Morgan Stanley в Нью-Йорке, пытаясь создать собственную торговую машину с использованием моделей, разработанных им в BARRA. В 1991 году он запустил ее легким движением рук на клавиатуре компьютера.

Все обернулось кошмаром. Ничего не работало. Сложные трейдинговые модели, разработанные в BARRA, в теории были просто гениальны. Но когда Мюллер пытался торговать с их помощью, он сталкивался со всевозможными трудностями.

Операции выполнялись недостаточно быстро. Издержки обращения были ужасными. Заказ могли сорвать мелкие недочеты в программе.

Он открыл офис на тридцать четвертом этаже штаб-квартиры Morgan в здании Exxon на авеню Америк, дом 1251 — в том самом небоскребе, где когда-то Бамбергер и Тарталья проводили эксперимент в области статистического арбитража, с несколькими рабочими станциями Unix, новейшими компьютерами, созданными для технических приложений и сложных графиков. Первой он взял на работу Ким Эльзессер — программиста со степенью магистра в области исследования операций, полученной в MIT. Она была стройной высокой блондинкой с голубыми глазами. Отличный объект для трейдеров-мачо из Morgan. Кроме того, Эльзессер была одаренным математиком и программистом. Сначала, в январе 1987 года, она пришла работать в Morgan, потом уехала в Кембридж учиться в аспирантуре, а в 1992 году вернулась в банк. Через несколько месяцев она решила перейти к Мюллеру. Он окрестил свою новую торговую машину процессно-ориентированным трейдингом (Process Driven Trading, PDT). Ориентация на процесс изначально подразумевала использование сложных математических алгоритмов, которые на тот момент могли понять всего пара тысяч человек на всем земном шаре.

Мюллер и Эльзессер создали компанию с нуля. Они написали коды трейдинговых моделей и подключили рабочие станции Unix к основной инфраструктуре банка Morgan, которая, в свою очередь, была на связи с главными мировыми биржами. Мюллер разрабатывал модели, а Эльзессер, которая хорошо разбиралась в системах Morgan, взяла на себя задачи программиста.

Поначалу они торговали только в США, потом подключили Японию, затем Лондон и Париж. Они совершали торговые операции раз в день с помощью своих моделей. Они работали почти круглосуточно, но, казалось, напрасно.

Мюллеру случалось урывать лакомые кусочки информации у других групп молодых математиков, которые тоже пытались взломать код рынка. В 1993 году он навестил малоизвестную группу физиков и математиков, управлявшую передовой системой в области компьютеризированной торговли из крошечного офиса в Санта-Фе. Они называли себя Prediction Company («компания предсказаний») и пытались достучаться до уолл-стритских гигантов, включая Morgan Stanley, в надежде получить начальные инвестиции. Задачей Мюллера было проверить, на что они способны.

Основателем Prediction Company был Дойн Фармер, долговязый физик и один из пионеров в загадочной области науки, именуемой теорией хаоса.

Фармер предпочитал футболки и шлепанцы принятому на Уолл-стрит дресс-коду: классическому костюму и галстуку. Поэтому он решил поступить так же, как Эд Торп в 1980-е, и создал новейшую компьютерную систему, позволявшую предсказывать числа на рулетке и спрятанную в «волшебном» ботинке. Затем, все так же по примеру Торпа, он начал зарабатывать не в казино, а на финансовых рынках мира с помощью математики и компьютеров.

Мюллер и Фармер встретились в офисе компании по адресу Гриффин-стрит, дом 123 в Санта-Фе, известном также как «Хижина науки».

Мюллер быстро задавал вопросы. Фармер пытался получить какую-то информацию от гостя, но Мюллер, прирожденный игрок в покер, предпочитал до поры до времени карт не раскрывать. Наконец терпение Фармера лопнуло.

— Нам пришлось просто вышвырнуть его, — вспоминал Фармер. — Когда ты сообщаешь кому-то нужную информацию, обычно ждешь, что этот кто-то, в свою очередь, поделится с тобой чем-то полезным. Это логично. Но Пит не дал нам ничего.

Фармеру и в голову не приходило, что Мюллеру просто было нечего дать. Пока.

В тот же год, но несколько позже руководство Morgan решило подзакрутить гайки. PDT висел на волоске. Компания заплатила Мюллеру огромные деньги, но он не оправдывал возложенных на него надежд. Джон Мэк, торговец облигациями, недавно назначенный президентом банка, собрал менеджеров. Он хотел послушать, что они скажут в оправдание существования своего бизнеса.

На эту встречу Мюллер надел костюм. Его волосы были расчесаны и уложены с гелем. Совсем не похоже на его обычную спутанную гриву. За длинным столом, поджав губы, сидели топ-менеджеры Morgan. В душной переговорной царил полумрак. Мюллеру пришлось подождать своей очереди. На лицах тех, кто выступал перед ним, читалось отчаяние. Мюллер дал себе установку: «Сохраняй спокойствие, выгляди уверенно, верь в себя». Когда подошла его очередь, он честно признал, что PDT пока успехов не добился. Но он стоял на пороге великих свершений. Будущее за компьютеризированным трейдингом. Нужно только подождать.

Договорив, он взглянул на Мэка, и тот утвердительно кивнул. Мэк был в доле.

Упорство оправдало себя. Вскоре появились признаки того, что PDT начинает подбираться ближе к Истине, по крайней мере отчасти: он начал приносить прибыль.

В день, когда Мюллер и Эльзессер заработали первый миллион, они устроили вечеринку (дешевое вино из пластиковых стаканчиков). В скором времени миллион будет для них несущественной мелочью.

В начале 1994 года Мюллер воплотил в жизнь свою мечту о команде из математических и компьютерных асов: Майк Рид, тихий и вежливый геофизик, доктор наук в области электротехники из Принстона; Кен Никерсон, числовой маньяк, высокого роста, вечно погруженный в свои вычисления математик с докторской степенью в области исследования операций из Стэнфорда; Шакил Ахмед, кожа да кости, математический гений из Принстона; и Эми Вонг, магистр по электротехнике из MIT. Эта маленькая команда стала ядром, вокруг которого в скором времени выросла одна из самых прибыльных и малоизвестных трейдинговых компаний в мире.

Помимо безграничных финансовых возможностей, для Мюллера был еще один большой плюс в работе на гигантский инвестиционный банк. Другие трейдинговые компании, например хедж-фонды, осуществляли свои сделки на биржах, таких как Нью-Йоркская фондовая биржа, через авторизованных дилеров, в число которых входил Morgan. Одним из таких хедж-фондов, использовавших Morgan как брокера по акциям, была торговая группа, входившая в Renaissance Technologies, под названием Nova. Ею управлял Роберт Фрей — математик, работавший когда-то в Morgan Stanley на Нунцио Тарталью.

В середине 1990-х для Nova наступила черная полоса. PDT перекупил его позиции у Renaissance и передал их в собственный фонд.

Сделка вполне оправдала себя. С одной стороны, позиции со временем вновь стали прибыльными, а с другой — это дало Мюллеру возможность заглянуть на тайную кухню фонда Renaissance. Renaissance, со своей стороны, преобразовал Nova в машину по производству прибыли.

К 1994 году все было готово. У Мюллера имелись деньги и талант для того, чтобы приступить к работе. А вот времени не было. Мэк моментально захлопнул бы дверь перед его носом, если бы решил, что группа не дает результатов.

Работая по ночам и выходным, суперкоманда PDT создала трейдинговую машину, делающую деньги. Они назвали робота Мидасом — в честь царя, превращавшего все в золото одним прикосновением.

Никерсон и Ахмед выполнили сложнейшие математические расчеты в поисках скрытых сигналов на рынке, которые подсказали бы компьютеру, какие акции надо покупать, а какие продавать. Никерсон сосредоточился на американском рынке, Ахмед — на заморских. Рид построил инфраструктуру суперкомпьютера, подключив его к финансовым рынкам всего мира. Была выбрана стратегия статистического арбитража — та самая, которую в 1980-х создал Бамбергер из Morgan Stanley. Кванты из PDT давно придумали, как по-своему ее использовать, но к тому моменту, когда Мидас заработал, идея статистического арбитража уже витала в воздухе. Ее использовали Prediction Company Дойна Фармера в Санта-Фе, D. E. Shaw, Renaissance и многие другие фонды. И все же на протяжении многих лет мало кто мог соперничать с PDT, который со временем стал самой успешной компанией, торгующей ценными бумагами на Уолл-стрит, не знающей себе равных по стабильности, долговечности и прибыльности.

Мидас сфокусировался на определенных отраслях промышленности: нефтедобывающие компании, такие как Exxon и Chevron, или авиакомпании, например American Airlines и United.

Если акции четырех авиакомпаний росли, а трех — падали, Мидас начинал играть на понижение растущих акций и покупать те, которые теряли в цене. Через день-другой, а иногда и через несколько часов он закрывал позицию. Сложнее всего было определить, когда именно следует покупать, а когда продавать. Мидас проводил операции автоматически и непрерывно в течение всего дня. Стоит особенно отметить, что при этом он не требовал премии в конце года.

К четвертому кварталу 1994 года деньги потекли рекой. Мидас царствовал безраздельно. Нужно было всего лишь щелкнуть выключателем и — тыц-тыц-тыц… тррр… пип-пип-пи-пип… щелк! Цифровые компьютерные сделки совершаются в мгновение ока, за чередой летящих вверх цифр на мониторах компьютеров фонда PDT скрывается электронный золотой прииск, а деньги возникают из ниоткуда, как по мановению волшебной палочки.

Это было сказочно, от этого захватывало дух и иногда становилось страшно. Однажды вечером Эльзессер ехала домой на такси, уставшая после длинного рабочего дня. За окном в синеватом тумане проплывали огни города и силуэты зданий. У водителя работало радио, голоса сливались в раздражающий фоновый гул. Вдруг сквозь шум просочился обрывок выпуска новостей: диктор описывал необычный всплеск трейдинговой активности, нанесшей серьезный ущерб рынкам Токио. Эльзессер навострила уши. «Уж не про нас ли это? Черт».

Сама не своя, она крикнула водителю, чтобы поворачивал обратно к офису Morgan.

Она всегда боялась, что сбой в их компьютерной программе может вызвать вал заказов на покупку или продажу. Никогда нельзя было точно сказать, что система в один прекрасный момент не взбесится, как компьютерный Франкенштейн. PDT не имел никакого отношения к хаосу в Токио в тот день, но вероятность чего-то подобного всегда маячила на горизонте. Трудно было уснуть, зная, что где-то там компьютеры продолжают гудеть.

Но сегодня это все было неактуально. Пока результаты работы PDT временами даже превосходили успехи принадлежавшего Renaissance фонда Medallion. И все же в 1997 году прибыли Medallion стали заоблачными. Джим Саймонс обошел всех, и никто не мог понять, как ему это удалось. Впоследствии Renaissance перестал пользоваться брокерскими услугами Morgan, опасаясь, что системы Мюллера украдут их стратегии. Кванты на Лонг-Айленде оставались верны «родной» шпионской культуре и все больше боялись, что конкуренты вроде Мюллера похитят их волшебный эликсир. Мюллер тоже нервничал и очень боялся шпионов в Morgan Stanley. Собственных трейдеров PDT держал на коротком поводке, они были в курсе только своих позиций и не имели ни малейшего представления об остальных стратегиях роста PDT.

Даже удостоверившись в успехе PDT, Мюллер ни в коем случае не хотел оказаться слишком самонадеянным.

«Держи чувства под контролем», — частенько говорил Мюллер своим трейдерам. Сам он знал это не понаслышке. Начав свое дело, они с Эльзессер приняли несколько поспешных решений, пытаясь обойти компьютерные модели. Неожиданные новости из сферы экономики или внезапный ход Федерального резерва вызывали смятение на рынке. В такие моменты они думали, что лучше остановить работу моделей или вообще прекратить торговлю.

Но вскоре они убеждались, что компьютеры надежнее людей. Каждая попытка перехитрить компьютер оканчивалась неудачей. «Всегда верь машине», — гласила их мантра.

Однажды в 1994 году Мюллеру в руки попали старые отчеты группы квантов, работавших в Morgan Stanley и внезапно свернувших свою деятельность в 1980-е. Он слышал рассказы об этой группе. Среди трейдеров ходили легенды о неукротимом итальянце Нунцио Тарталье, астрофизике и иезуите. Бо́льшая часть истории группы была утеряна. Молодые кванты из PDT, только начавшие свой путь наверх, понятия не имели, что именно она придумала статистический арбитраж. Мюллер и его команда создали эту стратегию самостоятельно и добавили к ней собственные наработки, а их предшественники, ранние кванты банка Morgan, ее открыли. В 1990-е эта стратегия стремительно распространялась, и кванты вроде Мюллера или Фармера пытались взломать ее код.

Но знать о существовании статистического арбитража и уметь его применять — две разные вещи. PDT удалось и то, и другое.

Документы APT преподали Мюллеру важный урок. APT получала огромные прибыли на протяжении нескольких лет. А потом вдруг все кончилось. Значит, нужно быть всегда начеку, двигаться вперед, дорабатывать, настраивать систему.

В 1995 году в PDT пришел молодой квант Джайпал Таттл. Он получил степень доктора физических наук в Калифорнийском университете в Санта-Крус и несколько лет торговал в лондонском офисе Morgan японскими варрантами. Но японский фондовый рынок и экономика обрушились в начале 1990-х, и торговля варрантами прекратилась.

Знание физики дало Таттлу инструменты для понимания сложных сделок PDT. Но отсутствие навыков программирования ограничивало его способность создавать и внедрять модели. Тогда он стал «торговцем людьми». В те времена еще оставались рынки, например рынок фьючерсов на индексы акций, которые не были полностью автоматизированы. Сделки, которые выдавали модели PDT, приходилось оформлять по телефону через другие отделы Morgan. Этим Таттл и занимался.

Автоматизированная торговая система не всегда функционировала гладко. Однажды PDT по ошибке из-за сбоя системы на протяжении 15 минут продал акции на сумму почти 80 миллионов долларов. В другой раз Рид, который в то время занимался японской инвестиционной системой, попросил другого трейдера подменить его. «Просто нажимай Y каждый раз, когда проходит сигнал о сделке», — сказал он. Но он забыл упомянуть, что нужно было еще и на Enter нажимать. Ни одна сделка не была заключена.

PDT часто нанимал внешних консультантов, чтобы они временно сотрудничали с группой. Обычно это были ученые, хотевшие подзаработать между курсами лекций. Консультант по имени Мэтт внедрял арбитражную стратегию по опционам на индекс S&P 500. Нужно было продать опцион за один месяц, например май, и купить опцион за другой, скажем июнь, чтобы заработать на неэффективности по обоим. Таттлу приходилось вести сделки по телефону. Консультант находился в другой комнате офиса PDT и внимательно читал заказы на сделки Таттла. Среди прочего там был большой заказ на десятки миллионов долларов.

Вдруг Таттл услышал слабый крик из глубин офиса. Он оглянулся и увидел, как через весь зал к нему несется консультант, размахивая руками и вереща: «Стой! Стооооой! Не покупать, а продавать! Продавать!»

Консультант перепутал заявки: то, что он предполагал продавать, купил, а то, что нужно было купить, — продал. Таттл приостановил сделку, но урок был усвоен: людям свойственно ошибаться; пусть лучше компьютеры правят бал.

Через год после появления Таттла PDT перебрался в новый офис Morgan по адресу Бродвей, дом 1585, в огромный неуклюжий небоскреб к северу от Таймс-сквер. Они оборудовали офис в лучших помещениях на седьмом этаже здания, на этаж выше операционного зала Morgan. Повысились прибыли — улучшилось и место обитания.

Они начали применять методы, основанные на количественном анализе, на все большем количестве рынков. «Я хочу, чтобы у нас было множество систем», — потребовал Викрам Пандит, курировавший группу (в конце 2007 года он стал CEO Citigroup). Группа начала торговать фьючерсами на евродоллары. Это был довольно молодой рынок, основывавшийся на ценах на доллары на счетах европейских и азиатских банков. Вскоре в PDT уже начали заниматься энергетическими фьючерсами, облигациями и опционами — короче, торговали всем, для чего могли построить модель.

По мере развития Мидаса группа становилась все богаче, особенно Мюллер. Он купил себе коттедж на первой линии в Вестпорте и дорогую квартиру в Трибека — шикарном районе Манхэттена, где жили звезды, например Роберт де Ниро, Гвинет Пэлтроу и Мэрил Стрип. Он быстро привык к роскоши и обзавелся сомнительными привычками. Он велел прислуге гладить рубашки, как только их достанут из сушки, потому что ему не нравились складки.

Его ассистенту приходилось покупать продукты на Манхэттене (а не в ближайшем супермаркете) и потом везти к нему в коттедж в Вестпорте. «У него было какое-то особое представление о разумности», — сказал человек, общавшийся с Мюллером в те времена.

У него по-прежнему было множество побочных увлечений и постоянно появлялись новые. Например, Мюллер придумывал кроссворды. Некоторые из них были напечатаны в New York Times.

Участники группы начали путешествовать по экзотическим странам: Ямайка, Гренада, острова Теркс и Кайкос. Они отправлялись кататься на лыжах в Вермонт или сплавляться на плотах в Мэн, а в те выходные, когда они оставались дома, устраивался пейнтбол. Они обедали вместе в офисе, делясь друг с другом хрустящими роллами с лососем из ближайшего японского ресторана. Как далеко это было от бургерных оргий трейдеров ипотечными облигациями в 1980-х в Salomon.

Было во всем этом что-то от движения нью-эйдж. По крайней мере так казалось трейдерам Morgan, знавшим о существовании группы. Что-то в духе Сан-Франциско, дети цветов в операционном зале — ужас-ужас! Однако была поставлена цель сплотить группу, и метод приносил плоды.

Мало кто уволился из PDT. Очень необычно для бизнеса, известного большой ротацией персонала и короткими карьерами из-за постоянного стресса.

Одной из первых вышла из игры Эльзессер. Она отправилась заниматься гендерными исследованиями в UCLA. Ее доконал мачизм, царивший среди крутых трейдеров Morgan, хотя в PDT она не сталкивалась с худшими примерами подобного мужского поведения.

Трейдеры часто обращались с ней так, будто она была секретаршей Мюллера. Однажды, вскоре после открытия PDT, Эльзессер занималась электронной торговлей фьючерсами. В офис вошел мужчина, посмотрел на Эльзессер, огляделся по сторонам и вышел. Вскоре он вернулся, опять огляделся и снова вышел. Когда он пришел в третий раз и огляделся в замешательстве, задумчиво почесывая промежность, Эльзессер не выдержала и спросила:

— Я могу вам чем-то помочь?

— Мне говорят, что тут какой-то квант торгует фьючерсами, а я им говорю, что нет тут никого.

Выдержав полную негодования паузу, Эльзессер сказала:

— Это я.

Парень уставился на нее, разинув рот, а потом молча ушел.

За годы работы через офис PDT прошло множество удивительных чудаков. Один из трейдеров помешался на излучении своего монитора. Сначала он обклеил верх монитора герметизирующей лентой, потом, чтобы свет не проникал наружу, приделал к нему кусок картона. Посетители, которые, приходя в офис, видели операционный зал через стеклянную стену, наблюдали там скрюченного кванта, стучащего по клавиатуре под корявым навесом из картонки. Кто-то из больших шишек Morgan, чей офис располагался напротив, рассердился.

— Немедленно уберите этот агрегат! — заявил он, вваливаясь в офис. — Ко мне приходят CEO крупных компаний. Это же просто неприлично!

Другой квант любил работать в темноте по ночам. Система освещения операционного зала была оснащена датчиками движения, свет включался от любого вздоха. Он наклеил кусочки бумаги на датчики, чтобы ничто не мешало ему радостно стучать по клавиатуре в полной темноте.

Собеседования в PDT иногда приобретали весьма оригинальные, а то и пугающие формы. Мюллер предлагал потенциальному сотруднику угадать, сколько у него в бумажнике денег, с 95 % вероятностью назвать диапазон.

— Ну, не знаю. От десяти до ста долларов.

Мюллер вытаскивал из кармана 100-долларовую бумажку и клал ее на стол.

— От ста до двухсот.

Мюллер вытаскивал двести.

— Пятьсот?

Мюллер, улыбаясь и качая головой, доставал 500 «зеленых». Это был вопрос с подвохом. У Мюллера мог быть полный бумажник денег, если поздно вечером он собирался играть в покер. А могло не быть ничего. Соискатель не мог об этом знать. Диапазон с 95 % вероятностью должен был быть очень широким: от нуля до пары тысяч. В большинстве случаев вопрос выводил человека из себя: «Черт возьми, кто этот псих?»

Еще Мюллер, к крайнему неудовольствию своих коллег, любил проводить собеседования с профессиональными игроками в покер. «Да, эти ребята умеют играть в покер, но могут ли они торговать? А написать программу для компьютера? Они вообще что-нибудь знают о факторных моделях?» Ни из одного игрока в покер так и не вышло ничего путного. У одного парня и вовсе, как оказалось, были проблемы с законом. Хедхантеры почувствовали запах денег и стали засыпать Мюллера кандидатами. Секретари принимали бесконечные звонки от хедхантеров, жаждущих пристроить своих клиентов в горячий хедж-фонд банка Morgan. «Немедленно соедините с Мюллером! — кричали они. — Иначе я потеряю миллионы долларов!»

Неожиданно всем захотелось урвать себе немного Питера Мюллера. Его выходки стали еще неожиданнее. Мюллер начал игнорировать ежеутренние встречи и стал появляться в офисе около 11:00 или даже позже — если, конечно, вообще приходил на работу. Таттл одевался в потертые футболки с символикой Clash и носил блестящие сережки. Среди застегнутых на все пуговицы клерков Morgan Stanley он смотрелся странно. Дни, когда удалось заработать больше 10 миллионов долларов, группа отмечала вином из пластиковых стаканчиков. Со временем таких дней становилось все больше.

Как-то Мюллер решил, что в его офисе необходимо умиротворяющее журчание воды. Он купил гигантский каменный водопад под названием Niagara. Его доставили в офис PDT в огромном ящике.

Обслуживающий персонал офисного центра пришел в ужас. Водопад был таким тяжелым, что мог провалиться этажом ниже, в главный операционный зал Morgan Stanley. Непорядок. Ящик несколько недель простоял в офисе. Какой-то шутник стер букву «N» в названии и заменил ее на «V», намекая на то, что Мюллеру привезли гигантскую упаковку средства от импотенции.

В другой раз Мюллер заявил Эльзессер, что хочет установить между их кабинетами вращающуюся дверь, чтобы было проще бегать туда-сюда и обмениваться идеями. Он шутил. Но Эльзессер пришла в ужас от одной мысли о том, что Мюллер будет постоянно торчать у нее в кабинете. Ей шутка совсем не показалась смешной.

А большим шишкам Morgan было наплевать на чудачества квантов с засекреченного седьмого этажа. Они приносили банку невероятное количество денег. Morgan Stanley не раскрывает точных сумм, но бывшие сотрудники говорят, что фонд бил все рекорды. За десять лет с 2006 года PDT выдал на-гора около 4 миллиардов долларов прибыли — не считая тех 20 %, которые компания платила сотрудникам PDT. Получается, небольшая группа трейдеров положила за это время себе в карманы около миллиарда. Зарплаты лучших умов PDT, таких как Мюллер, Никерсон и Ахмед, на протяжении нескольких лет существенно превосходили зарплаты руководства компании, включая CEO. В конце 1990-х и начале 2000-х на PDT приходилась четверть общего дохода Morgan Stanley.

— Я бы сказал, что это нечеловеческая сумма, невероятно огромная. Это было за гранью понимания. Это был исключительно отлаженный механизм, — сказал Таттл, покинувший компанию в 2001 году, чтобы исполнить свою мечту и всерьез заняться виндсерфингом.

— PDT крутит шестеренки в Morgan Stanley, — любил говорить Викрам Пандит.

В 1999 году Мюллер купил Никерсону бутылку дорогого односолодового скотча, чтобы отметить достижения Мидаса. За пять лет непрерывной работы робот принес Morgan миллиард долларов, а всем причастным к PDT — невероятное богатство, какое никому из них и не снилось. И все последующие годы картина только улучшалась. Все богатели. Особенно Питер Мюллер.

 

Эснесс

Когда Клифф Эснесс перешел в Goldman на полный рабочий день в конце 1994 года, он толком не представлял себе, чем будет заниматься. Ему дали задание построить количественные модели для прогнозирования прибылей по различным видам пакетов акций. Масштабная задача. Было очевидно, что Goldman решил рискнуть: проверить юное дарование из Чикаго, посмотреть, как его теоретическое образование поможет в реальной жизни. Впервые Goldman решился поставить на «книжного червя», когда в 1980-е взял на работу Фишера Блэка. К середине 1990-х туда стекались талантливые математики из университетов страны.

Эснесс назвал свою команду «Группой количественных исследований» (Quantitative Research Group, QRG). Чтобы укрепить ее интеллектуальную мощь, он пригласил нескольких умнейших людей из тех, с кем ему приходилось сталкиваться в Чикагском университете: Росса Стивенса, Роберта Крэйла, Брайна Херста и Джона Лью. Крэйл и Лью до этого некоторое время проработали в Trout Trading — инвестиционной компании, основанной легендарным трейдером Монро Траутом-младшим. Лью был сыном профессора экономики из Оклахомского университета и поначалу собирался делать научную карьеру. Но, поработав в Trout над созданием количественных трейдинговых моделей, он изменил свое решение. Однажды в разговоре с Крэйлом он сказал: «А это не так уж и плохо, в целом мне нравится».

Лью всю жизнь был уверен, что работу он будет ненавидеть. Он с удивлением обнаружил, что получает от нее удовольствие.

— А ты просто не считай это работой, — сказал Крэйл. Дельный совет.

Поначалу группа Эснесса не управляла деньгами напрямую. Изначальной их задачей было стать чем-то вроде квантового «костыля» для группы фундаментальных финансовых аналитиков, у которых возникли трудности с подбором акций за пределами США. Можно ли было использовать количественные методы при принятии решений об инвестициях на межгосударственном уровне? Ни сам Эснесс, ни члены его команды раньше не сталкивались с подобными задачами.

Эта тема никогда не обсуждалась ни на лекциях, ни в бесчисленных учебниках, которые они вызубрили.

— Конечно, можно! — решил Эснесс.

И они начали думать. Есть ли что-то общее между стратегиями, которые они изучали в университете, и задачей дать оценку здоровью целой страны? Как ни странно, ответ оказался положительным. Аномалии стоимости и инерции акций, которые они изучали, работали и для целых стран.

Это был грандиозный прорыв. QRG могла оценивать фондовый рынок страны, делить показатели на балансовую стоимость каждой компании и получать коэффициент котировки акций всей страны. Если у Японии этот коэффициент составлял 1, а у Франции — 2, то Япония была дешевле Франции. С этого момента инвестиционная стратегия стала очевидной: играй на повышение Японии и понижение Франции.

У этого открытия было множество способов применения. Не важно, что производит компания (приборы или танки) и кто ей управляет (мудрецы или шуты). Специфика государственной политики, руководство и природные ресурсы только косвенно влияют на ситуацию. Количественный метод можно применить не только к акциям и облигациям страны, но и к ее валюте, товарам, деривативам — чему угодно. Команда Эснесса разработала модели, которые выявляли возможности сыграть на соотношении дорогого и дешевого. Вскоре появились стратегии, основанные на инерции.

Руководителей Goldman поразили результаты работы талантливых молодых квантов. В 1995 году они решили создать небольшой хедж-фонд с 10 миллионами под управлением.

Его назвали Global Alpha. Он стал одной из лучших трейдинговых групп на Уолл-стрит. В августе 2007 года Global Alpha также станет одним из основных катализаторов квантового коллапса.

В первые годы работы в Goldman Эснессу не раз приходилось сталкиваться с главным архитектором Денежной сети Фишером Блэком.

Как и Торп, Блэк помог связать послевоенные научные разработки с инновациями на Уолл-стрит, которые привели к квантовой революции. В отличие от практичного Торпа, Блэк был скорее теоретиком и в чем-то даже философом. Среди причуд, которыми он славился, особое место занимали провалы в разговоре, длительные неловкие паузы, бывшие полной неожиданностью для собеседника и смущавшие его. Эснесс столкнулся с этим его свойством в Goldman. Он приходил к Блэку в кабинет, находившийся в двух шагах от операционного зала, чтобы ответить на вопрос великого ученого о каких-нибудь рыночных явлениях. Эснесс с порога выпаливал все свои идеи, а в ответ получал пустой взгляд. Затем Блэк поворачивался лицом к мерцающему монитору своего компьютера и молча думал, иногда несколько минут. И только после невыносимо долгого молчания он поворачивался к собеседнику и произносил что-то вроде: «Может, ты и прав».

— Это было похоже на то, как воздух вырывался из дирижабля «Гинденбург», — вспоминал Эснесс.

Блэк верил прежде всего в здравый смысл. Но в то же время он был противоречивой натурой. Хотя он стал ведущим специалистом по теории финансов, в университете он ни экономики, ни финансов не изучал. Он был выдающимся математиком и астрофизиком, риск был для него противоестественным, как для руководителя запуска космических кораблей NASA, а движения звезд и планет вызывали у него детский восторг. Мюсли он заливал апельсиновым соком вместо молока, а на старости лет пристрастился к жареной рыбе и запеченной без масла картошке. Его очень беспокоила семейная история онкологических заболеваний — именно рак в конце концов его погубил. Блэк часто проверял уровень радиации на рабочем месте и покупал длинные провода для клавиатуры, чтобы сидеть как можно дальше от монитора. Впрочем, он был отчасти бунтарем. В молодости он баловался галлюциногенами и штудировал в газетах раздел знакомств, предлагая своей жене, с которой они разошлись, заняться тем же.

Юность он провел в Бронксвилле. В 1950-е он любил играть роль «адвоката дьявола», расписывая перед своим отцом-консерватором преимущества коммунизма и демонстрируя религиозной матери восхищение богемой из Гринвич-Виллидж. Вместе с соседскими ребятами он организовал группу под названием «Американское общество создателей, апостолов и пророков». На своих собраниях они обсуждали темы вроде экспериментов Олдоса Хаксли с психотропными веществами. Он поступил в Гарвард, заболел компьютерами. Затем, поработав в Arthur D. Little, расположенной в окрестностях Бостона компании по управленческому консультированию, заинтересовался финансами.

Осенью 1968 года он познакомился с Майроном Шоулзом, молодым канадцем, экономистом из MIT. Шоулз недавно начал размышлять над непростой задачей: как оценить варранты на акции. Блэк уже давно бился над этой загадкой. Они взяли в свою команду Роберта Мертона и через несколько лет с небольшой помощью Торпа опубликовали свое сенсационное исследование об оценке опционов.

В начале 1970 года Блэк начал преподавать в Чикагском университете. Его офис на четвертом этаже Розенвальд-Холл соседствовал с офисом Майрона Шоулза с одной и Юджина Фамы — с другой стороны. Потом он несколько лет преподавал в MIT.

Но размеренный ритм университетской жизни угнетал его. Блэк все больше нервничал.

К тому моменту Роберт Мертон работал консультантом Goldman Sachs. Как-то раз он предложил Роберту Рубину, руководителю подразделения по работе с акциями и будущему министру финансов в правительстве Билла Клинтона, создать должность высокого уровня для ученого-финансиста.

И в один прекрасный день Мертон спросил Блэка, не знает ли он кого-нибудь, кто бы им подошел.

— Боб, я бы поработал на вас, — ответил Блэк.

В декабре 1983 года он отправился в Нью-Йорк, чтобы обсудить с Рубином подробности. В начале 1984 года Блэк стал руководителем «Группы количественных исследований» Goldman.

Ходят слухи о том, как вскоре после назначения для Блэка проводили большую экскурсию по операционному залу Goldman в центре Манхэттена. Шум в зале был оглушительным. Трейдеры надрывали глотки, выкрикивая заказы на покупку и продажу. Все бегали и суетились. Уже немолодой Блэк, привыкший к уединению университетских кабинетов, где прошла большая часть его профессиональной жизни, был несколько ошарашен увиденным.

Затем его привели в отдел торговли опционами, чтобы познакомить с руководителем. «Значит, вы и есть Фишер Блэк, — сказал трейдер, протягивая руку легендарному ученому. — Рад познакомиться. Позвольте, я покажу вам, что вы ни черта не знаете об опционах».

Добро пожаловать на Уолл-стрит, мистер Блэк.

Кабинет Блэка находился по соседству с операционным залом банка на тридцатом этаже главного здания Goldman на Броуд-стрит, дом 85, в паре кварталов от Нью-Йоркской фондовой биржи. На стене кабинета висел плакат, где был изображен человек, бегущий рысцой по грязной дороге. Подпись гласила: «Не проворным достается успешный бег, но тем, кто продолжает бежать». Его частенько видели неистово стучащим по клавиатуре своего компьютера Compaq Deskpro 386. Он как одержимый вносил пометки в программу Think Tank и глотал воду бутылками. Его работа была проста: сообразить, как превратить свои количественные теории в живые деньги для Goldman. И все же имелись некоторые сложности. Блэк был сторонником позиции Чикагской школы, согласно которой рынки эффективны и непобедимы. При первой попытке торговать он потерял полмиллиона из средств компании. Но вскоре, понаблюдав за тем, как трейдеры Goldman зарабатывают миллионы долларов на неэффективностях рынка, он понял, что рынок все же не идеальная машина, какую он представлял себе за университетскими стенами Кембриджа или Чикаго.

Медленно, но верно Блэк превращался в одну из пираний Фамы.

Он всегда верил в силу микропроцессора и сам превратил трейдинг в автоматизированный симбиоз человека и машины. Он считал, что будущее Goldman — за великолепной смесью финансовой теории и компьютерных технологий.

Это было начало эпохи невероятных перемен на Уолл-стрит — Денежной сети, спутников, оптоволокна и компьютерных микросистем. Все это подчинялось сложным финансовым теориям и электричеству и подпитывалось ими. Как паук в паутине, Блэк был в самом центре событий, сидя в своем темном офисе в Goldman Sachs, стуча по клавиатуре и терзая своих подчиненных, таких как Клифф Эснесс, то гробовой тишиной, то провидческими комментариям о судьбах рынка.

Кванты зарабатывают на жизнь, жонглируя возможностями, выискивая факты. А призрачные вероятности постоянно стремятся к произвольности. И все же Клифф Эснесс считал, что основным фактором его успеха была удача.

Эснесс согласен с тем, что удача — далеко не единственный фактор успеха или провала. Хорошо подготовленный и усердно трудящийся человек может озолотиться, когда подвернется счастливый случай. И все же, несомненно, удача — главная сила в мире Эснесса.

Стартовав в 1995 году, фонд Global Alpha, расположившийся в офисе Goldman в небоскребе на Нью-Йорк Плаза, дом 1, сразу начал терять деньги и делал это непрерывно на протяжении восьми дней. Потом удача повернулась к нему лицом. И это мягко сказано. Впоследствии Global Alpha не терял денег на протяжении очень длительного времени. За первый год работы он достиг запредельных 93 % прибыли, за второй — 35 %. Весьма удачное начало. Чтобы продемонстрировать признательность за те немалые деньги, которые группа Эснесса начала приносить банку, важные шишки Goldman организовали встречу с важнейшей шишкой, СОО компании Генри Поулсоном (который впоследствии стал CEO банка Goldman и министром финансов во время второго срока президента Джорджа Буша-младшего).

Эснесса не впечатлил выбранный руководством способ продемонстрировать свою благодарность, но возражать он не стал. Он быстренько слепил презентацию в PowerPoint, где постарался объяснить Поулсону, что именно он делает.

И вот наступил великий день. Отправляясь на встречу с боссом, известным своей вспыльчивостью, он вспоминал день, когда шел к Фаме, чтобы рассказать ему о своих исследованиях на тему инерции. Фаму Эснесс уважал куда больше, чем Поулсона, которого едва знал. Так стоило ли нервничать?

Помимо прочего, в презентации были представлены разные рынки, на которых торговал Global Alpha. Эснесс быстро зачитал список стран и регионов: Северная Америка, Юго-Восточная Азия, Бразилия, Япония.

— Мы работаем во всех странах, входящих в индекс EAFE, — добавил Эснесс.

Во время презентации Поулсон молчал. Поэтому Эснесс вздрогнул, когда он неожиданно гаркнул:

— Стоп!

Эснесс замер.

— Сколько стран входят в этот индекс?

— Ну, — сказал Эснесс, — страны Европы, Австралазии и Дальневосточного региона…

— Я не об этом спрашиваю, — грубо ответил Поулсон. — Сколько стран?

— Кажется, двадцать одна, — сказал Эснесс.

— Назовите их.

Эснесс потрясенно взглянул на Поулсона. Назвать? Он издевается?

Но Поулсон не шутил. Эснесс сглотнул и начал перечислять. Франция, Германия, Дания, Австралия, Япония, Сингапур… Он назвал все страны EAFE. Его широкий лоб покрылся капельками пота. Поулсон сидел и равнодушно смотрел на Эснесса стальными глазами, сжав массивные челюсти. Повисла неловкая тишина.

— Восемнадцать, — сказал Поулсон.

Он считал. И Эснесс назвал недостаточно — по крайней мере, так считал Поулсон. Эснесс не нашелся, что сказать. Он невнятно пробормотал последнюю часть презентации и ушел в замешательстве.

«Отличный способ показать, как вы цените мой усердный труд», — думал он.

* * *

Global Alpha продолжал приносить невероятные прибыли, и Goldman начал закачивать в него миллиарды. К концу 1997 года QRG управляла 5 миллиардами долларов в долгосрочном портфеле, и еще 1 миллиард был в фонде Global Alpha (который тоже мог занимать короткие позиции). В каждом месяце они получали заоблачные прибыли. Эснесс продолжал привлекать в дело новые таланты. Он нанял Рэя Ивановски и Марка Кархарта — финансистов, учившихся в аспирантуре в Чикаго.

Он начал читать лекции как приглашенный профессор в Курантовском институте при Нью-Йоркском университете, который постепенно становился фабрикой по производству квантов. По всей стране университеты вводили курсы финансового инжиниринга. Карнеги — Меллон, Колумбийский университет и Беркли наряду с такими столпами, как MIT и Чикагский университет, готовились выпустить совершенно новое поколение квантов. Курантовский институт, расположенный совсем неподалеку от Уолл-стрит в Гринвич-Виллидж, постепенно зарабатывал репутацию элитной квантовой фермы. Именно там в конце 1990-х Эснесс встретил молодого кванта из Morgan Stanley по имени Питер Мюллер, а также Нейла Крисса. Через несколько лет он стал завсегдатаем турниров по покеру среди квантов.

А тем временем успех Global Alpha принес огромное богатство Эснессу и его чикагской звездной команде. Позже, оглядываясь назад, Эснесс поймет, как ему и его соратникам повезло начать заниматься инвестициями в очень удачный момент и для стратегии стоимости, и для стратегии инерции.

Но тогда казалось, что удача тут ни при чем. Эснесс становился все наглее и неугомоннее. Придя работать в Goldman в 1994 году, он надеялся совмещать интеллектуальную атмосферу университетских кругов с денежными перспективами Уолл-стрит: что-то вроде интеллектуальной нирваны, где бы его щедро вознаграждали за новые идеи. Но у него не было времени на то, чтобы заниматься исследованиями в том объеме, в каком хотелось бы. Goldman постоянно посылал его в разные уголки планеты, чтобы он встретился с новыми клиентами или проконсультировал сотрудников. Плюс офисная политика, плюс придурки вроде Поулсона.

И тогда он задумал немыслимое: покинуть корабль.

Решение было непростым. Goldman помог Эснессу начать, поверил в его силы и дал ему свободу внедрять те идеи и нанимать тех людей, которых считал нужным. Все это смахивало на предательство. Чем больше Эснесс думал, тем хуже казалась ему эта идея.

А потом он познакомился с человеком с идеальным набором навыков, который мог бы помочь ему запустить свой хедж-фонд: Дэвидом Кэбиллером.

С момента прихода в банк после летней тренинговой программы в 1986 году Кэбиллер резко выделялся на фоне сотрудников Goldman и казался бродягой. Он работал с ценными бумагами с фиксированным доходом, фондовыми акциями и пенсионными сервисами. Эснесса он впервые увидел в качестве связующего звена между институциональными инвесторами и GSAM, управлявшего деньгами внешних клиентов в дополнение к собственным средствам Goldman.

Кэбиллер, гибрид финансиста с Уолл-стрит и торговца подержанными автомобилями, быстро сообразил, что Global Alpha гребет деньги лопатой. У фонда были цифровые табло, где в реальном времени секунда за секундой фиксировались прибыли и потери. Однажды Кэбиллер наблюдал за тем, как мигающие цифры летят по экрану. У него перехватило дыхание: суммы каждую секунду росли на миллионы долларов.

И тут он понял, что с этими странноватыми квантами из Чикаго происходит что-то особенное. Они были не такими, как остальные сотрудники Goldman.

Они не просто были умны, они были добропорядочны. Они выполняли миссию: искали Истину. Он не совсем понимал всю эту чепуху, но одно ему было ясно: он хотел в этом участвовать.

Эснесс, группа избранных из Global Alpha и Кэбиллер начали встречаться в Rungsit — тайском ресторанчике в восточной части Манхэттена. Над дымящимися тарелками супа том ям и сатая из курицы они взвешивали плюсы и минусы свободного плавания.

Goldman хорошо платил и предлагал долгосрочные гарантии. Эснесса недавно сделали партнером. Ходили слухи о скором выходе на IPO и бесконечном количестве денег, которые это сулило. И все равно это была бы не их компания.

К концу дня выбор был сделан. Разговор свелся к тому, как назвать новую компанию: именем какого-нибудь греческого бога? Мистического чудовища? Они остались верны себе и своему занудству и остановились на названии, которое было не очень красочным, зато содержательным: Управление капиталом на основе прикладных количественных исследований, Applied Quantitative Research Capital Management, сокращенно AQR.

Некоторое время Эснесс не мог решиться. Руководство Goldman давило на него, чтобы он остался. Goldman был его домом. Кэбиллер был в отчаянии, но повлиять на решение Эснесса не мог. Однажды поздно ночью в конце 1997 года в доме Кэбиллера раздался звонок:

— Это Клифф.

Кэбиллер сразу понял: что-то произошло. Эснесс никогда просто так не звонил.

— Как ты? — спросил Кэбиллер. Улыбка на его лице была такой широкой, что сводило мышцы.

Последовала долгая пауза. Кэбиллер слышал дыхание Эснесса на другом конце провода.

— Ты готов?

— Готов, — сказал Эснесс.

И они стартовали. В декабре 1997 года, через пару дней после того, как банк начислил бонусы, Клифф Эснесс, Роберт Крэйл, Дэвид Кэбиллер и Джон Лью положили на стол руководства Goldman заявления об уходе. Чтобы морально подготовиться к этому шагу, Эснесс слушал саундтрек к бродвейскому мюзиклу «Отверженные». Он не хотел снова передумать.

А меньше чем через год, 3 августа 1998 года, AQR начал работать и управлять капиталом в 1 миллиард долларов. На тот момент это был самый мощный запуск хедж-фонда: начальный капитал в три раза превышал ту сумму, которую они надеялись собрать. Более того, Эснесс и компания отказались от еще более миллиарда долларов инвестиций, поскольку просто не были уверены, что их стратегии позволят управлять таким огромным капиталом. Инвесторы стремились вложить свои средства в фонд. Харизматичный француз, менеджер фонда фондов Арпад «Арки» Бюссон, будущий кавалер супермодели Эль Макферсон и актрисы Умы Турман, предложил квантам за допуск его средств в фонд воспользоваться его швейцарским шале. AQR отказал ему, причем довольно резко.

Ничего удивительного. У AQR была идеальная родословная: гениальные кванты из Чикагского университета, благодаря Кэбиллеру — изобилие пенсионных и эндаумент-фондов в числе клиентов, безупречные рекомендации от Goldman Sachs, невероятные прибыли…

— Это было любимое дело, — вспоминает Кэбиллер. — Мы знали, что делаем, были готовы ко всему. У нас был идеальный набор знаний и умений, мы были что надо.

В первый месяц работы AQR Capital, который однажды был назван идеальной командой, гибридом Long-Term Capital Management и Tiger Management Джулиана Робертсона, получил скромную прибыль. Потом произошла катастрофа. Причина падения AQR была еще менее понятна, чем цепочка событий, погубившая LTCM.

Казалось, удача отвернулась от Клиффа Эснесса.

 

Вайнштейн

Пара черных лимузинов пронеслась по улицам Лас-Вегаса и исчезла в ночи. Стояла осень 2003 года. У кредитных трейдеров Боаза Вайнштейна был совместный корпоративный выезд. Они планировали обсудить изменения на кредитных рынках. Но это же Вегас! Трейдеры Вайнштейна жаждали свободы.

«Бесконечные ставки, бесконечная выпивка, бесконечный блэкджек», — рассказывал один из бывших трейдеров Deutsche Bank, работавший с Вайнштейном.

Совершив налет на столы для блэкджека, где Вайнштейн постоянно выигрывал, используя техники подсчета карт из книги «Обыграй дилера» и сыграв не одну руку в покер за столом с высокими ставками и в рулетку, они заваливались в арендованные стретч-лимузины, открывали бутылки холодного шампанского и кричали шоферу, чтобы ехал быстрее. Их следующая цель — классическое развлечение квантов, пейнтбол.

На расположенном за городом полигоне команды занимали боевые позиции.

Проп-трейдеры, вооруженные до зубов бандиты, которые целый день зарабатывали деньги для банка (или для самих себя), готовились сразиться с флоу-трейдерами. Их работа не такая эффектная: они были своего рода посредниками для клиентов Deutsche Bank и занимались подбором подходящих заказов на продажу и покупку в потоке сделок, проходящих через банк. Флоу-трейдерам разрешалось делать дополнительные ставки. Это придавало их жизни какой-то смысл, но они никогда не имели дело с настоящими деньгами — невероятными миллиардными позициями, которые могли либо в одночасье озолотить, либо разорить.

Вайнштейн вел отряд проп-стрелков. Один из его ближайших соратников, Чип Стивенс, был командиром команды флоу. Одеты они были в футболки с надписью «Выездное собрание по кредитным деривативам. Лас-Вегас, 2003». Кредитные кванты Deutsche Bank нацепили защитные очки и рассыпались по полосе препятствий.

Бандиты, естественно, победили. Конечно, это была игра. Все залезали обратно в свои лимузины, набрасывались на шампанское, а потом вновь собирались все вместе в гигантском номере Вайнштейна в гостинице Wynn Las Vegas. Вот где начиналась настоящая вечеринка — в программе, помимо прочего, были фокусник и телепат, которых порекомендовал председатель совета директоров Bear Stearns Алан «Эйс» Гринберг.

Кредитные трейдеры Вайнштейна точно знали, как играть, — и играли лучше всех. Блэкджек оставался баловством. Настоящим казино, самым большим в мире, был переживающий невероятный подъем мировой рынок кредитных деривативов. И они крутили им, как хотели. Денег было хоть отбавляй, женщины были красивы, сами они были бесконечно круты и причастны к тайне. Журнал Risk совсем недавно назвал Deutsche Bank компанией года в области деривативов, лишив титула предыдущего чемпиона J. P. Morgan, где теперь считали Deutsche «врагом № 1».

Для Вайнштейна такой взлет не стал сюрпризом. Их агрессивному подходу на Уолл-стрит не мог противостоять никто. И именно в этом была суть их поездок в Вегас. По крайней мере, так думали некоторые участники. В Deutsche Bank риском не управляли. Риску надавали пощечин, он был укрощен. Теперь они диктовали ему свои условия.

Трейдеры упивались победой.

Все было по-настоящему. Сбывалась мечта Вайнштейна примкнуть к трейдерской элите на Уолл-стрит. Он лелеял ее с тех пор, когда, будучи юным гениальным шахматистом в Верхнем Ист-Сайде, смотрел по телевизору шоу Луиса Ракейзера.

И как же это оказалось просто.

В 1998 году, когда AQR начинал торговать, Вайнштейн открыл свой фонд внутри недавно созданного в Deutsche Bank отдела по торговле деривативами. Ему было всего двадцать четыре. Казалось, что он слегка нервничает и даже напуган кипучей жизнью операционного зала. Но он впитывал знания как губка и очень скоро благодаря своей уникальной фотографической памяти смог с ходу выдавать информацию о любых видах акций и облигаций.

На предыдущей работе Вайнштейн торговал облигациями с плавающими ставками. Эта сфера была не так уж далека от кредитно-дефолтных свопов, которые во многом ведут себя как облигации с плавающими ставками, «качающиеся» то вверх, то вниз.

Как объяснял Вайнштейну Рон Танемура, с помощью свопов трейдеры чаще всего делают ставку на то, что компания либо обанкротится, либо нет. Это стало совершенно новым измерением в безграничном мире: появилась возможность играть на понижение долга или облигации. По сути защита облигации с помощью кредитно-дефолтного свопа и была короткой позицией. В один миг сонный рынок облигаций превратился в самое жаркое в мире казино. Вайнштейн чувствовал себя на нем как дома.

Эти деривативы были совсем новыми, и немногие банки интенсивно торговали ими. Чтобы подстегнуть торговлю, Вайнштейн начал посещать другие трейдинговые компании Уолл-стрит, например управляющий капиталами гигант BlackRock, и беседовать там об особенностях кредитно-дефолтных свопов.

В 1998 году он сыграл на понижение на кредитном рынке, покупая при помощи свопов страховку на все виды облигаций. Благодаря тому, что он купил страховку, которая окупилась бы в случае, если бы инвесторы начали волноваться за кредитоспособность эмитентов облигаций, он смог заработать денег, когда на рынке начался переполох из-за дефолта в России и краха LTCM. Он принес Deutsche Bank солидную прибыль, и его карьера стремительно пошла в гору.

В 1999 году Deutsche Bank повысил его до вице-президента. В 2001 году его назначили управляющим директором в возрасте двадцати семи лет, и он стал одним из самых молодых людей на этой позиции в истории банка.

Вайнштейну и его коллегам по торговле деривативами помогли те, кто регулирует экономику: неожиданно прекратив регулировать. В ноябре 1999 года был отменен принятый в 1933 году закон Гласса — Стиголла, расколовший индустрию инвестиционных и коммерческих банков. Он разделял банковское дело на два направления: принимающее риски и работающее с депозитами. Гигантские банки, например Citigroup, считали, что закон ставит их в невыгодное положение по отношению к иностранным банкам, где таких ограничений не было. Для растущих легионов проп-трейдеров с Уолл-стрит это означало доступ к большим деньгам; к тому же аппетитные вклады могли использоваться как топливо для их экспериментов с ценными бумагами. И вот в декабре 2000 года правительство издало новый закон, освобождающий деривативы от контроля властей. Была создана почва для бума деривативов.

Серьезным испытанием для рынка кредитно-дефолтных свопов стал 2000 год, когда в Калифорнии произошел энергетический кризис и из-за острого дефицита взлетели цены. Вдруг возникла реальная возможность дефолта целого ряда крупных энергетических компаний. Крушение Enron в конце 2001 года было еще одной проверкой рынка на прочность. Выяснилось, что рынок кредитных деривативов может выдержать крах крупной корпорации. Кризис телекоммуникаций и коллапс WorldCom дали новую возможность проверить себя в бою.

Новый рынок кредитных деривативов мог отлично функционировать даже в условиях стресса. Сделки проводились быстро. Скептики были посрамлены. Очень скоро рынок кредитно-дефолтных свопов станет одним из самых оживленных, быстрорастущих на планете. Новые трейдеры будут разбираться в нем не хуже Вайнштейна, который начал создавать одну из самых успешных и мощных компаний по торговле кредитными деривативами на Уолл-стрит.

К 2002 году в экономике царила неразбериха. После крушения бывших «голубых фишек» вроде Enron и WorldCom казалось, что случиться может что угодно. Инвесторы начали волноваться за крупнейшую на тот момент в мире медиакомпанию AOL Time Warner. Особенно паниковали держатели долговых обязательств, хотя акции упали менее чем на 20 %.

Однажды Вайнштейн шел мимо центрального офиса AOL возле Рокфеллер-центра. Думая на несколько шагов вперед, как шахматист, определяющий стратегию, он вдруг понял, что акции упали всего на 20 %, а падение цен на облигации приняло угрожающие масштабы — как будто компания была на грани банкротства. Катастрофа была маловероятна для компании с таким количеством давно существующих и выгодных бизнесов, включая телевизионные сети CNN и HBO. Решив, что у нее есть все шансы пережить эту заварушку, он купил облигации AOL, играя на понижение, чтобы хеджировать позицию. Сделка оказалась очень успешной: рынок облигаций и AOL (а теперь просто Time Warner) выкарабкались из ямы.

Азартные игры стали для команды Вайнштейна стилем жизни. Одним из первых людей, нанятых Вайнштейном, стал Бинг Ванг, добравшийся до 34-го места на турнире «Мировая серия покера» в 2005 году. Вайнштейн узнал, что некоторые трейдеры Deutsche были членами тайной команды MIT по блэкджеку.

Вскоре он стал присоединяться к ним несколько раз в год, чтобы поиграть в блэкджек в Лас-Вегасе и применить навыки, полученные им при чтении книги Торпа «Обыграй дилера» еще в колледже. Люди, знающие Вайнштейна, утверждают, что его имя было во многих казино Вегаса занесено в черные списки.

Поначалу трейдеры Вайнштейна бились об заклад обо всем, что попадалось им на глаза. Сотня долларов на спор, пойдет ли в течение часа дождь и будет ли индекс Доу-Джонса расти или падать к концу дня.

В операционном зале Deutsche Bank стали еженедельно устраивать турнир по покеру со 100-долларовым взносом за участие. Каждую пятницу после сигнала об окончании торгов трейдеры Вайнштейна собирались в конференц-зале и часами играли в покер.

Руководство банка то ли ничего не знало об этих собраниях, то ли закрывало на них глаза. Это не имело значения. Deutsche был немецкой компанией, и основное руководство сидело в Лондоне или во Франкфурте, финансовой столице Германии. Вайнштейн стал самым высокопоставленным сотрудником направления банка, работавшего с ценными бумагами с фиксированным доходом в Нью-Йорке.

Его трейдеры чувствовали себя как дома в штаб-квартире на Уолл-стрит, 60. На их банковских счетах лежали заоблачные суммы. Благодаря молодому, свободолюбивому боссу, любителю азартных игр, и возможности управлять миллиардными фондами нью-йоркский трейдинговый отдел Deutsche стал одной из самых агрессивных инвестиционных компаний на Уолл-стрит, воплощением ковбойского капитализма.

Вайнштейн отрабатывал навыки игры в покер. В 2004 году он принял участие во второй ежегодной «Ночи покера» на Уолл-стрит в гостинице St. Regis. Он узнал о частном турнире, который проводился несколькими лучшими трейдерами и менеджерами хедж-фондов с Уолл-стрит, включая Питера Мюллера, Клиффа Эснесса и восходящую звезду по имени Нейл Крисс. Крисс был ветераном Goldman Sachs Asset Management, а теперь работал в AC Capital Advisors — гигантском хедж-фонде в коннектикутском Стэмфорде.

В St. Regis Вайнштейн подошел к Криссу. Он сказал, что слышал об игре и с удовольствием сыграл бы пару рук. Крисс колебался. Официального «членства» в этом покере для квантов не существовало, но сомнений в полнейшей эксклюзивности игры не возникало. Это была игра с высокими ставками, на кону стояли десятки тысяч долларов.

Одним из главных качеств игроков было то, что проигрыш не должен был их разорить. Могло пострадать самолюбие. Или самооценка падала ниже плинтуса. Но удар по кошельку должен был быть незаметным. А для этого требовался увесистый счет в банке, минимум восьмизначный. Игроки должны были иметь возможность расстаться с десятью, двадцатью тысячами и не переживать по этому поводу. Обладал ли Вайнштейн такой надежной опорой? Крисс решил это проверить. И вот маг и волшебник кредитно-дефолтных свопов из Deutsche Bank, совсем мальчишка с виду, мгновенно стал звездой. Он не только был настоящим картежным асом, но еще и одним из самых толковых инвесторов, каких Криссу, Мюллеру и Эснессу приходилось встречать. Вскоре Вайнштейн стал постоянным членом группы квантового покера, частью узкого круга.

Практика принесла свои плоды. В 2005 году босс Вайнштейна Аншу Джейн полетел в Омаху, чтобы встретиться с председателем Berkshire Hathaway Уорреном Баффетом. Предполагалось обсудить несколько крупных сделок, включая сделки Вайнштейна. Два магната беседовали о любимом времяпрепровождении — бридже, и постепенно разговор перешел на покер. Джейн упомянул Вайнштейна как покерного аса из Deutsche Bank. Баффет был заинтригован и пригласил Вайнштейна на грядущий турнир в Лас-Вегас. Его проводила NetJets — частная авиакомпания, принадлежавшая Berkshire.

Вайнштейн не посрамил босса, выиграв главный приз турнира: сияющий новенький автомобиль Maserati. И все равно игра была только развлечением, разминкой перед настоящим делом. Основным интересом Вайнштейна, его страстью оставался трейдинг: он хотел выигрывать, крушить соперников и делать огромные деньги. Вот это он любил. Постепенно он распространял свою деятельность на всевозможные рынки, включая акции, валюты и товары — почти как Кен Гриффин, который создавал диверсифицированный мультистратегический фонд в Citadel (Вайнштейн, судя по всему, строил свою группу по принципу Citadel). Его коньком была стратегия под названием «арбитраж структуры капитала», основанная на разнице в оценке различных ценных бумаг одной компании. Так, например, если он считал, что облигации недооценены по отношению к акциям, он мог занять «бычью» позицию по облигациям и одновременно сделать ставку против акций в надежде, что зазор сузится или исчезнет. Если его длинная позиция по долговым обязательствам проваливалась, потери компенсировались, когда акции падали.

Вайнштейн искал неэффективности в структуре капитала компаний, сочетании долговых обязательств и акций и использовал кредитно-дефолтный своп творчески, чтобы арбитражировать неэффективности. Это была старая добрая арбитражная стратегия относительной стоимости, очень похожая на то, что в 1960-е годы придумал Эд Торп, только в модной обертке деривативов. Но работала она как часы. В руки Вайнштейна и его группы текли миллионы.

А потом все чуть не рухнуло, когда рынок вдруг повел себя не совсем так, как предсказывали модели Вайнштейна.

Это случилось в мае 2005 года. Вайнштейн таращился на несколько мониторов, висевших у него в офисе на четвертом этаже, и не верил своим глазам. Сделка оборачивалась против него.

Вайнштейн недавно инициировал одну из своих коронных сделок, основанных на стратегии арбитража структуры капитала по акциям General Motors. Акции GM упали в конце 2004-го и начале 2005 года, инвесторы опасались банкротства, начался отток средств. Цены на облигации GM тоже снижались — слишком сильно, по мнению Вайнштейна. Долговые обязательства GM упали в цене до такой степени, что казалось, будто компания вот-вот обанкротится. Вайнштейн знал, что, даже если она объявит о своем банкротстве, держатели долговых обязательств все равно получат по меньшей мере по 40 центов с доллара, а скорее всего, значительно больше. А вот акции потеряют всякую ценность.

Он решил продавать защиту для долговых обязательств GM за счет кредитно-дефолтных свопов и получать стабильную плату за страхование облигаций. Если бы GM и правда объявила о банкротстве, Deutsche Bank попался бы на крючок. Чтобы хеджировать себя от такой возможности, Вайнштейн играл на понижение акций GM: продавал их по 25–30 долларов за штуку.

И вдруг за считаные секунды все обернулось катастрофой. Дело в том, что инвестор-миллиардер по имени Кирк Керкорян сделал через свою инвестиционную компанию Tracinda Corp. неожиданное тендерное предложение на 28 миллионов акций, что вызвало резкий скачок цен и ударило по играющим на понижение вроде Вайнштейна.

И как будто этого было недостаточно, через несколько дней рейтинговые агентства Standard & Poor’s и Moody’s полностью обесценили долговые обязательства GM и таким образом вынудили часть инвесторов продать их.

Это означало, что сделка складывалась для Вайнштейна далеко не лучшим образом. Долговые обязательства обрушились, а акции взмыли вверх. Это было что-то невероятное. Рынок должен был работать совсем иначе. И поделать с этим он ничего не мог, оставалось только ждать. «Рынок иррационален, — подумал он, — а Керкорян сумасшедший. Постепенно все вернется на свои места. Истина будет восстановлена». Тем временем Вайнштейну нужно было решить, что же делать.

Вайнштейн и его трейдеры собрались в нью-йоркской квартире одного из его ближайших соратников. На повестке дня стоял вопрос: как поступить со сделкой по GM. Кто-то из присутствующих считал, что дело слишком рискованное, нужно смириться с потерями и выйти из сделки. Если ситуация будет меняться не в их пользу, потери могут достичь неприемлемых масштабов. Банковские менеджеры рисков все равно не позволят этому случиться.

Остальные придерживались другой точки зрения. Бинг Ванг, специалист по покеру, сказал, что ситуация складывается как нельзя лучше. «Грузи лодку», — сказал Ванг. На трейдерском жаргоне это означает «удваивай ставку».

Вайнштейн сначала решил не рисковать. Но в последующие месяцы группа продолжала инвестировать в сделку по GM в надежде, что ситуация выправится.

И она выправилась. К концу 2005 года сделка окупилась. А в 2006 году дела пошли еще лучше. Акции GM снова резко упали в цене, а долговые обязательства компенсировали потери из-за оценки рейтинговых агентств.

Для Вайнштейна это стало уроком, который он не скоро забудет. Его арбитражные сделки были чрезвычайно хитро спланированы, но они все же могли выйти из-под контроля по вине внешних событий. Однако если ему удавалось продержаться достаточно долго, сделки окупались. И это вполне естественно — рынок не мог игнорировать Истину.

По крайней мере, так казалось Вайнштейну.