Клянусь, из-за моих туфель на Таймс-сквер когда-нибудь случится ядерный взрыв. Эти туфли были на мне одиннадцатого сентября, и мне пришлось отстоять в очереди в обувном на Шестой авеню почти целый час, чтобы купить дешевые кеды, иначе я бы не добралась до Бруклина, а мои ноги превратились бы в кровавые культи. Эти же самые туфли были на мне, когда я устроила погром в кабинете гинеколога — того самого, кому не посчастливилось оказаться третьим специалистом за месяц, сообщившим мне о приближении тридцатилетия, поликистозе яичников и о том, что мне нужно срочно обрюхатиться, если я вообще собираюсь когда-нибудь это сделать. А теперь вот это.

Одним из немногих достоинств моего рабочего места является то, что оно расположено у большого окна, именно поэтому сначала я ничего не заметила. Я как раз исполняла небольшую импровизацию, развлекая коллег-демократов, — пародию на весьма влиятельного и всеми презираемого человека, чье имя не могу назвать, иначе моя компания меня засудит. И тут Нейт выглянул из коридора.

— Эй! У вас электричество есть?

Я взглянула на погасший компьютерный экран и на телефон, где впервые за время моей работы здесь не мигала лампочка.

— Нет. Ух ты!

Мы хватаем фонарики, которые нам всем раздали, выстраиваемся гуськом и по темным коридорам шагаем к лестнице. Ньюйоркцы в вопросах эвакуации люди бывалые. Спускаясь по лестнице, мы смеялись, сплетничали и строили догадки об очередном налете террористов.

А потом оказалось, что не такие уж мы и бывалые, — внизу на тротуаре царила неразбериха. Мы точно знали, где ближайший запасной выход, но забыли, где пункт сбора. Людей из других зданий тоже эвакуировали — похоже, электричество отрубили в нескольких кварталах. Не было ни дыма, ни сирен, ни раненых. Люди просто слонялись, слегка обеспокоенные, но ничуть не испуганные, пытаясь дозвониться до знакомых по сотовым и коммуникаторам.

Сотрудники нашего офиса — человек двадцать пять — около получаса простояли на противоположной стороне улицы, рядом со скульптурой в форме гигантского красного куба с дыркой посередине. Брэд из конструкторского отдела начал перекличку, в которой не было никакого смысла. Вообще-то, этим должен заниматься президент агентства. Однако мистер Клайн даже не появился на месте сбора. На желтом такси он укатил, прихватив с собой своего любимого менеджера по проектам (ему двадцать лет и он получает один доллар в год, рассчитывая на налоговые льготы. Его отец пожертвовал республиканской партии Нью-Йорка несколько миллионов). По последним слухам, влюбленная парочка завалилась в дом отца этого менеджера на Парк-авеню, где и благополучно переночевала. Вот чем занимался наш президент, пока его коллеги торчали под дурной офисной скульптурой, и даже за эти слова меня могут засудить. Но знаете что — шли бы они в задницу, если шуток не понимают.

По правде говоря, наш президент не так уж много мог сделать, разве что посочувствовать секретаршам, которым пришлось тащиться пешком в свои спальные районы в неудобной обуви. Я еще немного постояла на улице, пытаясь оттянуть неизбежное начало похода, а мои коллеги тем временем расходились по домам по двое-трое. У всех симпатичных задавак с гарвардским дипломом из отдела планирования, разумеется, имелись уютные квартирки в Ист-Виллидж, и им не составило никакого труда добраться до дома прогулочным шагом. Брэд с Кимми жили в Квинсе и направились в сторону Бродвея, чтобы затем перейти мост Квинсборо. Мне бы с ними пойти, но сама эта мысль была невыносима. И я продолжала стоять одна среди тысяч незнакомых людей, думая только о том, что станется с моими ноженьками.

Кроме того, под моим и без того узким платьем был надет очень тугой пояс-корсет. Я купила его еще в колледже для… стыдно признаться… для выступлений в театрально-музыкальной труппе. Мы пели… это просто ужасно… песню «Как девственница». Поэтому корсет был в стиле Мадонны — черный, кружевной, с треугольными чашечками. Я носила его, потому что это выглядело сексуально и в то же время дурашливо, а как бывшему, но не до конца исправившемуся театральному фанату мне нравился ретро-стиль бюстгальтеров с чашечками. Однако после того, как я ввязалась в Проект, я вынуждена носить корсет, потому что иначе не влезу ни в одно свое платье.

Видимо, иногда физический дискомфорт и опасение выглядеть одетой по-дурацки провоцируют творческое мышление, потому что, пока я стояла и безутешно разглядывала бантики своих жутко неудобных темно-синих шелковых туфель, что-то заворочалось у меня в мозгу, и я почувствовала, как на поверхность всплывает давно забытая информация.

П… что-то на «п»… П-n-n… nnnaaaa… ПАРОМ!!! Где-то здесь должен быть паром, я уверена!

И паром действительно был — прямое сообщение между морским портом на Саут-стрит в Нижнем Манхэттене и Хантерс-Пойнт в Лонг-Айленд-Сити, всего в десятке кварталов от нашего дома. Ехать на пароме всего десять минут, и это довольно приятная морская прогулка, особенно ветреным летним вечерком, когда во всем Нью-Йорке погас свет и город окутала непривычная сумеречная тишина.

Возмущаться по поводу стоимости билета — пять долларов — я бы не стала, если бы не трехчасовое ожидание в давке среди разгневанных жителей Квинса.

На табличке было указано «три пятьдесят», но тетка у заграждения, запихивая купюры в пластиковый пакет с надписью «Я люблю Нью-Йорк», выкрикивала совсем другую цену. Удачный день для паромного бизнеса. А может, для одной этой тетки, у которой был пакет, тройной запас наглости и мечта. С другой стороны, возможно, полтора доллара сверху брали за развлекательную программу — нечто вроде игры в «музыкальные стулья» на берегу речки. В течение трех часов миниатюрная латиноамериканка стояла, взгромоздившись на скамейку, и, сложив ладошки рупором, как вожатая в летнем лагере, выкрикивала:

— Квинс!!! Квинс, ШЕСТОЙ ПРИЧАЛ!

— Кто едет в Квинс — ВТОРОЙ ПРИЧАЛ, ВТОРОЙ!

— ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРИЧАЛ. Квинс, ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРИЧАЛ!

Мы послушно перетекали от одного причала к другому — секретарши всех мастей и вероисповеданий, плечом к плечу, с туфлями в руках, задыхаясь в дурацких тесных корсетах (ну, по крайней мере одна из нас точно). Но стоило нам дойти до того или иного причала, номер которого выкрикивала маленькая латиноамериканка, как к нему причаливал паром, направлявшийся в Уихокен. Суровые лысые здоровяки из охраны появлялись словно ниоткуда и начинали орать: «Назад! Назад!» И бедные жители Квинса, словно ревущие воды Красного моря, расступались перед аккуратной колонной аналитиков с Уолл-стрит и домохозяек из пригорода. Зачем эта женщина так с нами? Видимо, ее забавляла толпа представителей рабочего класса, слоняющихся без дела, как скот.

Паромы с Уихокена причаливали — я не шучу — каждые пять минут. Я засекала. Вы бы тоже засекли, если бы три часа вас гоняла туда-сюда вошедшая во вкус власти кондукторша парома. Согласно переписи двухтысячного года, население округа Уихокен составляет тринадцать тысяч пятьсот один человек. И по моим подсчетам, все без исключения жители Уихокена — мужчины, женщины и дети — четырнадцатого августа побывали в Нижнем Манхэттене дважды.

Шутки в сторону. У меня нет никаких претензий к ведомству госбезопасности. Но, господин госсекретарь, неужели за последние два года никому ни разу не пришло в голову, что манхэттенская паромная переправа могла бы очень пригодиться для эвакуации в случае, ну я не знаю, ядерного взрыва или еще чего. Неужели покупка мегафона такое уж тяжкое бремя для государственного бюджета? Или они там наверху просто решили, что теми, кого у подъезда не ждет желтое такси, можно пожертвовать?

Было, правда, и одно забавное происшествие. Нас опять заставили расступиться и освободить дорогу очередной партии граждан Уихокена, совершающих побег из Нью-Йорка, — кажется, это происходило на пятом причале. И разумеется, имелось множество причин, по которым постоянно звучало «извините, извините», и я не сразу поняла, что женщина, отделенная от меня несколькими тушами, обращается именно ко мне. Но она повторяла это все настойчивее и настойчивее, пока я не повернулась к ней. Она смотрела прямо на меня, а я не могла понять, чем привлекла ее внимание, ведь я стояла слишком далеко и никак не могла наступить ей на ногу.

— Ммм… это вы мне?

— Вы Джули Пауэлл? Из Проекта «Джули/Джулия»? Я узнала вас по фотографии в «Ньюсдей».

Я не упомянула о том, что мое фото напечатали в «Ньюсдей». Поскромничала. Ну как трезвонить о том, что тебе устраивают фотосессию, когда ты готовишь ужин в паршивой конуре в Лонг-Айленд-Сити, и при этом не показаться самовлюбленной и претенциозной дурой? Да и ничего особенного в этой фотосессии не было. Просто повезло.

— А, да. Я Джули. Привет!

— Я просто хотела сказать, что я ваша большая поклонница! Я тоже из Лонг-Айленд-Сити! — Девушка была молодая, симпатичная, наверняка занимала более приличную, чем я, должность. Да и выглядела милой.

— О, спасибо! Спасибо большое.

Все секретарши вокруг начали прислушиваться к нашему разговору и с любопытством меня разглядывать. О боже, я знаменитость! Какое потрясающее чувство. К сожалению, я не нашла что еще сказать. Только кивала и тупо улыбалась, а когда нас погнали к очередному причалу, незаметно затерялась в толпе. Звезда из меня никакая.

Но было приятно. Страшновато, но приятно. И на пароме было здорово (когда нас наконец туда загрузили). Кто-то, как я, любовался непривычно тихой красотой берегов, а кто-то щелкал фотоаппаратом. В Хантерс-Пойнте я села в машину к дядечке, который предлагал подвезти тех, кто едет в сторону «Астории», — это было так великодушно и заботливо с его стороны, что я почти позабыла о тетке с пакетом. Мы ехали по Джексон-авеню в компании милого дядечки и его красивой темноволосой подружки, чья мама застряла в метро. С нами ехала семидесятилетняя огненно-рыжая старушка с плохо закрашенной сединой и сильным квинсовским акцентом — одна из тех, кто наверняка присылал мне макеты памятника. Она сказала, что, по слухам, электричество отключено на всем восточном побережье и она уверена, что это проделки террористов. Дядечка высадил меня прямо у дома.

Обычно пустынные улицы Лонг-Айленд-Сити в этот час кишели людьми; они брели с унылым видом, и им предстояло преодолеть не одну милю, чтобы добраться до дома и рухнуть на постель. Отблески заката окрашивали комнату красноватым светом. Развалившись на нашем диване, босс Эрика читал журнал. Добраться до Вестчестера в тот вечер у него не было ни малейшего шанса.

Туфли я закинула в чулан, а через пару минут, когда Эрик с трудом справился с молнией, я содрала с себя платье. Идиотский корсет с треугольными чашечками полетел в помойку. Я надела шорты и футболку. Мне было жарко, от меня воняло, я проголодалась, но никогда в жизни мне не было так хорошо.

Я всегда любила катастрофы. Когда по Бруклину пронесся ураган Агнесса, я запаслась консервами и бутилированной водой и отправилась любоваться на бушующие волны, бьющиеся о заграждение. Все встречали их восторженными возгласами, кроме одной ортодоксальной еврейской семьи, которая коленопреклоненно возносила усердные молитвы. Я терпеть не могу зиму, но прихожу в восторг от первого сильного снегопада, когда под тяжелыми тучами носишься по городу, запасаешься едой и спиртным и взволнованно обсуждаешь с продавцами прогноз погоды. Если снег выпадает на Рождество, когда мы гостим у родных в Техасе, я испытываю разочарование оттого, что все пропустила. Даже одиннадцатого сентября, прости Господи, я ощущала возбуждение, шагая в дешевых кедах в поисках станции переливания крови, чтобы сдать свою первую отрицательную. Наверное, катастрофы пробуждают нашу внутреннюю тягу ко всякого рода вагнеровскому геройству.

Надо было что-то придумать на ужин. С покорностью верной спутницы я отправилась на темную кухню. Чрезвычайные ситуации всегда вызывают во мне желание вести себя старомодно, как и подобает традиционной домохозяйке, правда, в данном случае мне предстояло обеспечить пропитание, не прибегая к таким современным мелочам, как электричество. Задачей Эрика было добывать пищу, и, проявив поразительную невозмутимость в чрезвычайной ситуации, именно это он и сделал. Он принес фонарик и торжественно объявил:

— Я купил куриную печенку. И баклажаны.

— А твой начальник любит печенку?

— Откуда я знаю? Какая разница. Но ему вряд ли понравится ужинать в одиннадцать.

— Что ж, надо брать ноги в руки.

Эрик в знак солидарности чувственно меня поцеловал. У меня аж мурашки по спине пробежали, и я припомнила, что рекордное количество детей обычно рождается через девять месяцев после массового отключения электричества. В кухню заглянул начальник Эрика.

— Джули! Тебя кто-то на улице зовет.

С порога гостиной я услышала вопли:

— Джули! Джули! ДЖУЛИ!

Выглянув в окно, я увидела Брэда и Кимми. Измученные, они стояли на тротуаре и истошными голосами звали меня. Босая Кимми держала туфли в руках. Всю дорогу от самого офиса и до моего дома они прошли пешком.

Эрик поставил на стол бутылку водки, предусмотрительно купленную по дороге домой, и они с Брэдом стали расставлять свечи, пристраивая их в блюдечки, формочки и еще бог знает куда. Я отправилась к плите. Когда пламя загорелось голубыми язычками, я поняла, что худшее позади и что газовая плита — это правильный выбор. Зажимая фонарик подбородком, я обжарила рис на сливочном масле и залила куриным бульоном. Когда рис был готов, я переложила его в смазанную маслом форму для саварена (в ходе Проекта я превратилась в человека, который может найти свою форму для саварена даже в темноте). Водрузила форму на большую кастрюлю, налив на дно немного воды. Оставила конструкцию на медленном огне примерно на десять минут — риз ан куронн, адаптированный для ситуаций с отсутствием электричества. Рис в форме кольца. Существует немало блюд, еще менее подходящих для чрезвычайных ситуаций, но я выбрала именно это. По идее, нужно было запечь его в духовке, но сложностей на сегодня мне и без того хватило. Потомив куриную печень в сливочном масле, я приготовила импровизированный соус из вермута и бульона. Эрик помог обжарить баклажаны.

Мы раскладывали еду по тарелкам, когда снова услышали крик:

— Джули! Джу-у-у-лииии! — Это была Гвен, слегка под мухой, слегка оголодавшая и слегка потрепанная: она перешла мост Квинсборо после корпоративного праздника по поводу отключения электричества и вероятного конца света.

В тот вечер в Лонг-Айленд-Сити царила праздничная атмосфера. Ужин при свечах. Трепещущее пламя отражалось в переливах сиреневых штор, подаренных моей мамой. В полутьме все выглядели очень красивыми, загадочными и довольными. Мы с Кимми на чем свет стоит поносили нашу секретарскую долю, забавляя всех, а Брэд и Гвен, к моему удивлению, ворковали на другом конце стола. Еды на шестерых было, конечно, маловато, но апокалиптического веселья это не омрачило. Эрик отправился за мороженым. Мороженщикам в тот вечер тоже повезло — одиннадцать часов, а людей на темных улицах полным-полно, и все идут, идут, и кто знает, сколько им еще идти.

А мы были дома.

Кимми умудрилась дозвониться по сотовому своему приятелю, он заехал за ней и отвез домой. Босс Эрика заночевал на диване, а оставшиеся участники вечеринки задержались за столом чуть дольше. Когда алкоголь начал действовать, я отвела Гвен в сторонку и расспросила о ее женатом друге Митче. (Мне почему-то показалось, что при Брэде об этом лучше не говорить, — кто знает, может, у них что и выгорит.)

— А… этот? Он передумал изменять жене, трус несчастный.

— Жаль.

— Знаешь что? Я заслуживаю большего, чем периодический секс, пусть даже фантастический. Я заслуживаю фантастического секса на постоянной основе! Так что, пошел он.

Мы убрали посуду и отодвинули в сторону стол, чтобы уложить Брэда и Гвен на ковер в гостиной. А потом отправились спать, чувствуя уют и общность неандертальцев, удаляющихся в свою пещеру после совместного поедания мамонтятины. В ту ночь Брэд и Гвен спали так крепко, что даже не проснулись, когда в полпятого утра прямо над их головами завизжал и замигал радиобудильник. (Гвен клянется, что между ними ничего не было, но я не теряю надежды. Они с Брэдом могли бы стать прекрасной парой.)

Иногда нет ничего лучшего, чем работать простой секретаршей. На следующее утро по радио нас всех призвали «остаться дома». Из Вестчестера приехала жена босса и забрала его домой; они подвезли Брэда и Гвен. Мы с Эриком помыли посуду. И теперь я с уверенностью могу сказать, что сидеть без света гораздо легче, чем без воды!

Услышала, что пассажиры застряли в метро, и взмолилась: «Только бы Джули задержалась на работе. Господи, сделай так, чтобы Джули задержалась на работе». Наверное, я не такой уж плохой человек, раз заботилась не о том, что она в блоге напишет, а о ней самой, о том, что она несколько часов может просидеть в вагоне метро без кондиционера.

Я тоже, когда услышала о проблемах с электричеством, сразу подумала: о боже, там же Джули! Как будто в эту переделку попала моя сестра, но моя сестра живет в Вашингтоне, а не в Нью-Йорке. А ваш блог я читаю почти с самого начала Проекта, и вы стали мне ближе, чем сестра, — от той даже письма не дождешься.

Вот я точно плохой человек, потому что прежде всего подумала: а как же Джули будет сегодня готовить? Хвала Всевышнему за газовые плиты. Правда, потом, увидев по телевизору всех этих людей, которые топали домой пешком, я снова забеспокоилась. Слава богу, что есть паром и та тетка, что решила нажиться на пассажирах. Удачи, Джули!

Бедная Джули, подумала я. Как она будет готовить? Оказалось, очень просто, зажав фонарик под подбородком!!! Да ты просто кухонная Индиана Джонс, только кнута за поясом не хватает!

Здорово иметь друзей, особенно среди тех, кого ты в глаза не видела. Подумать только: женщина из Миннесоты по имени Крис волновалась не за огромное количество жителей Нью-Йорка, а лично за меня. Пока я тушила куриную печень, зажав фонарик подбородком, парень из Шривпорта гадал, какая у меня плита — электрическая или же газовая. Эти люди, с разных концов страны, ни один из которых никогда не был в большом городе, не встречался со мной и не готовил французские блюда, услышав о ситуации в Нью-Йорке, подумали обо мне. Это же просто невероятно! И как повышает чувство собственной значимости! Все они могли бы отнестись к этой ситуации как сторонние наблюдатели, но из-за меня восприняли ее как случай, произошедший с близким человеком, с подругой, с сестрой. Я вовсе не задираю нос; я вообще считаю, что моей заслуги в этом нет. Но бесспорно одно: людям не безразлична судьба ближнего, и они готовы ему помочь. И по возможности они это делают.

Не знаю, верю ли я в это на самом деле или нет, но после катастрофы верила весь день. И, если понять, что добро порождает добро, и, не боясь показаться глупой, поверить в человеческую доброту, пусть даже всего на один день, мир станет чуточку лучше.

Наивно, да? Черт, я просто ненавижу, когда на меня такое находит.

На следующий день мы ели пасту со сливочным соусом, в который я добавила маринованные луковички по рецепту Джулии Чайлд. «К сожалению, все марки консервированных „жемчужных луковичек“, которые мы пробовали, на вкус были сладковатыми и сильно отдавали уксусом, — отмечает Джулия. — Однако в экстренных ситуациях они незаменимы, поэтому мы предлагаем следующую процедуру, значительно улучшающую их вкус».

Прошел всего день после этой крупнейшей аварии, и я решила, что ситуация вполне подходит под определение «экстренная», а значит, и для консервированного лука. Правда, трудно представить, о какой экстренной ситуации говорила Джулия. Это когда свежего лука нет, зато консервированного навалом? (Забудем на минутку о том, что в две тысячи третьем году отыскать консервированный лук было равносильно подвигу.) Итак, лук нужно обсушить, отварить, слить воду, а затем минут пятнадцать потушить в бульоне с добавлением букета трав. О какой «экстренной ситуации» идет речь — непонятно, быстро приготовить такой лук невозможно, а попав на необитаемый остров, пусть даже с ящиком консервированного лука, доводить его до кондиции — бессмысленно, в подобных случаях у людей есть проблемы поважнее, чем лук, «чересчур отдающий уксусом».

Вот что написал по поводу этой загадки один из моих «почитателей»:

Может, под «экстренной ситуацией» Джулия имела в виду Вторую мировую войну? Уничтожение посевов, нестабильность поставок продовольствия, когда приходится рассчитывать только на запасы. Мы слишком сильно избалованы — для нас простая покупка консервированного лука уже становится большой проблемой.

Предложение замечательное, хотя самой Джулии Чайлд вряд ли доводилось прибегать к нему в «экстренной ситуации». Когда в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году в Нью-Йорке произошла серьезная авария на электростанции, Джулия и Пол жили в Кембридже, поэтому ей не пришлось готовить при свечах. Но наверняка даже в Кембридже иногда происходит нечто подобное. Взялась бы Джулия в таком случае за соус для пасты с консервированным луком?

Сомневаюсь. Думаю, она бы накормила Пола домашним тортом с масляным кремом и за ручку отвела бы его в постель до следующего утра.