В Соединенных Штатах Вторую мировую войну часто называют «хорошей войной». Всего несколько лет назад американский историк Майкл C.С. Адамс даже назвал свою книгу об этой войне «Лучшая война за всю историю». И Говард Зинн тоже использовал почти идентичный термин «лучшая из войн», хотя и с оттенком иронии. Во многих отношениях Вторая мировая война была поистине «хорошей» войной для Соединенных Штатов, и это, возможно, была самая лучшая война в истории страны. Во-первых, мировой конфликт 1939–1945 годов, действительно, выглядит, как «хорошая война», если сравнить его с плохими войн американской истории, например, многочисленных «индейских войн» против чероки и других коренных американцев. Эти индейские войны фактически представляли собой серию кровопролитий и депортаций; они принадлежали к тому типу геноцида, который вызывал восхищение Гитлера и вдохновил его попытку завоевания «жизненного пространства» в Восточной Европе, своего рода европейском аналоге американского Дикого Запада, огромной «границей», которой якобы было предопределено стать колонизированной немцами в ущерб предположительно «менее развитым местным жителям»466. Зал позора плохих американских войн, естественно, также включает жестокую Вьетнамскую войну, осужденную бесчисленными американцами – к их чести, – как империалистическую и аморальную агрессию. Кроме того, Вторая мировая война также была хорошей войной в том смысле, что велась против «врага, являвшегося невыразимым злом», как выразился Говард Зинн467. Этим врагом был фашизм в целом и его немецкая версия – нацизм – в частности, идеология и система, которые навсегда останутся связанными с угнетением в собственной стране, с агрессией за рубежом, с ужасными военными преступлениями, а также с геноцидом, это был Молох, в которой миллионы людей стали жертвами за относительно немного лет. Война против такого зла – это обязательно хорошая война, хотя победители, американцы, англичане и Советы, конечно, не вышли с чистыми руками из этого «крестового похода» против фашизма, как напоминают нам названия: Дрезден, Катынь, Хиросима, Нагасаки. В любом случае это хорошо, что не фашисты, а их противники стали победителями в этом Армагеддоне. Эта победа была нелегкой, она потребовала огромных усилий со стороны всех союзников, и американцы, конечно, заслуживают нашего уважения и благодарности за вклад, который они в нее внесли.

Но в каком смысле Вторая мировая война была «хорошей войной» для самих Соединенных Штатов? Для кого это была хорошая война и за что она велась? Для правящей элиты Америки, и прежде всего для крупных корпораций и банков этой страны, Вторая мировая война была, несомненно, очень хорошей войной по ряду причин. Во-первых, поднимая экономический спрос, война закончила Великую депрессию. Другими словами, война предложила решение для глубокого кризиса капиталистической экономической системы, по крайней мере, когда речь заходит о США. «Война, – лаконично отмечает американский писатель Лоуренс Виттнер, – омолодила американский капитализм»468. Не было никакой уверенности в том, что это средство было не только лишь временным облегчением симптомов, вызванным войной и потому обреченным с возвращением мира, но это имело гораздо меньшее значение, чем то, что этот вид решения кризиса капитализма был нереволюционным решением, таким, которое не ставило под угрозу выживание самой системы. Во-вторых, война была хороша для американской правящей элиты потому, что прибыль сыпалась на нее за эти годы, как из рога изобилия. В-третьих, война усилила авторитет лидеров бизнеса и, что более важно, обеспечила им еще более привилегированное место у рычагов власти в Вашингтоне. Для американской правящей элиты Вторая мировая война была не просто хорошей, она была просто замечательной. Кроме того, когда большой Армагеддон двадцатого века подошел к концу, Америка вышла из него великим победителем, и весь мир, казалось, ждал с открытыми дверями американских экспортных товаров и инвестиций. Наступающий Pax Americana обещал принести с собой такой вид мировой свободной торговли, который американские руководители считали непременным условием постоянной послевоенной корпоративной рентабельности и всеобщего процветания. Для рабочих и для среднего класса в Соединенных Штатах – рядовых американцев, в отличие от верхушки, работников, а не работодателей, труда, а не капитала, Вторая мировая война была также хорошей войной. Сама война, а не «Новый курс» Рузвельта прекратила Великую депрессию и ее страдания, особенно проклятие безработицы. Вдруг появилась работа для всех и благодаря коллективным договорам и, если необходимо, забастовкам, заработная плата поднялась до небывалых высот. По мере того, как их жизненный уровень значительно улучшался, рабочие и либеральные представители среднего класса начал мечтать о еще более замечательном будущем, о различных социальных услугах, таких, как медицинское страхование, оплачиваемый отпуск и другие блага. Для рядовых американцев война принесла вкус лучшего будущего, перспективу нового социального рассвета; для них Вторая мировая война тоже была хорошая войной, но, когда она подошла к концу, многие из вызванных ею ожиданий остались нереализованными. Для американской правящей элиты война была хорошей, даже замечательной, но не идеальной. Она могла бы стать такой, но не стала из-за того, что наемные работники одновременно расширяли свои права. Другими словами, потому что война принесла с собой скромное перераспределение богатства. Без уступок в виде более высокой заработной платы корпорации могли бы наслаждаться еще большими прибылями. (Этот факт экономической жизни был ясно доказан в случае американских филиалов-заводов в Германии, где использование неоплачиваемого труда фактических рабов помогло добиться беспрецендентных доходов для работодателей.) Военного времени успехи наемных рабочих Америки в какой-то мере представляли собой потери для американских корпораций. Кроме того, корпоративная Америка также была глубоко обеспокоена послевоенными планами рабочих и либеральных представителей среднего класса, планами, которые включали все виды социальных услуг, за которые работодатели должны будут платить, по крайней мере частично, и которые предполагали управляющее государственное вмешательство в экономику, грозившее подорвать традиционные привилегии свободного предпринимательства. Экономисты, кроме того, предупреждали, что послевоенная конверсия экономики может сопровождается серьезным кризисом и, возможно, депрессией в стиле тридцатых годов. Внешняя торговля могла стать лекарством от этой болезни, но было далеко не очевидно, что весь мир откроет свои двери для американского экспорта и инвестиций. Оказалось, что для исправления этих недостатков, которые были наследием «хорошей войны», необходима новая война, которая будет даже лучше, чем Вторая мировая война, эта война будет идеальной. Такой войной стала холодная война.

С точки зрения американской правящей элиты, холодная война была идеальной в первую очередь потому, что она велась против «идеального врага». Вторая мировая война была «войной против неправильного врага», как некоторые генералы Вест-Пойнта называли ее. Действительно, немецкий нацизм – и фашизм вообще – не был естественным врагом политической и социально-экономической элиты США, ибо что они инстинктивно признавали фашизм тем, чем он был, а именно проявлением капитализма, которое функционировало на пользу бизнеса. Американская правящая элита поэтому с неохотой пошла на «крестовый поход» против фашизма. Она была невольно втянута в войну против Гитлера и продолжала вести бизнес с фашистами даже после Перл-Харбора; когда война закончилась, у нее не было никакого интереса к подлинному искоренению нацизма и фашизма. Генералы Вест-Пойнта также сказали: «Мы должны бороться с коммунистами!» – и этот комментарий отражает реальность, с точки зрения американской правящей элиты, которая была одержима «красной угрозой» задолго до Второй мировой войны, и то, что естественным врагом для нее был и остался коммунизм и его Советская Родина, даже в то время, когда это государство было таким полезным временным союзником с 1941 по 1945 г. В самом деле, в конце Второй мировой войны СССР и его коммунистическая идеология казались еще большей неприятностью, чем в тридцатых годах. Существование социалистической «контрмодели» капитализма было источником вдохновения и руководства к действию для радикалов и революционеров, вызывало сильное возмущение даже со стороны буржуазного государства. А в 1945 Советы показали себя готовыми возобновить работу по строительству социалистического общества вместо того, чтобы вернуться в лоно Вселенской Церкви капитализма. Кроме того, СССР не был готов предоставить безусловно открытые двери для американских экспортных товаров и инвестиционного капитала на Родине коммунизма и в Восточной Европе. Советский Союз, таким образом, также воспринимался, как препятствие для планов всемирной экспансии торговли и инвестиций США, а также был «дурным примером» для других стран, от которых ожидалось, что они откроют свои двери. На самом деле в 1945 году СССР символизировал почти все, что американская правящая элита ненавидела и боялась: закрытую экономику вместо свободной торговли, государственное вмешательство вместо свободного предпринимательства, социальные блага вместо индивидуализма, социализм, а не капитализм. (Дихотомию «диктатура против демократии» нет необходимости здесь называть, потому что американская правящая элита, на словах исповедующая полную преданность теоретическому идеалу демократии, демонстрировала снова и снова, что она ничего не имеет против диктатур, пока они утверждают, капиталистический социально-экономический порядок и предлагают Америке так желанные для нее открытые двери.)

Когда Вторая мировая война подошла к концу, Советский Союз начал казаться американской элите причиной всех остальных «несовершенств мира» и главным препятствием для реализации своих мечтаний о послевоенной эпохе. Правящая элита США получила славную прибыль от Второй мировой войны. Из двух основных врагов, против которых воевала Америка, можно утверждать, что правящая элита США хотела воевать, ожидала войны и даже спровоцировала ее только в отношении Японии; но против Германии война была ни желанной, ни планировавшейся, ни ожидаемой, хотя ее, возможно, и нельзя было избежать. В любом случае потребовалось иррациональное решение Гитлера, чтобы ввязать США в войну в Европе. Холодная война против Советского Союза, напротив, была очень желанной и организованной американским истеблишментом. Когда Второй мировая война подошла к концу, правящая элита, примером которой были вышеупомянутые анонимные генералы в Вест-Пойнте и в еще большей степени их печально известный коллега Паттон, рвалась свести счеты с ненавистным Советским Союзом. «Горячая война», предпочтительно развязанная вместе с остатками нацистов, по-видимому, была предпочтительным вариантом, но внутреннее и международное общественное мнение не позволило бы этого. Так что Паттону нельзя было давать зеленый свет для похода на Москву. Тем не менее американцы уже имели атомную бомбу и считали, что могли использовать этот «молоток», как ее называл Трумэн, чтобы заставить «парней в Кремле уступить всем требованиям США, начиная с требований в отношении в Восточной Европе». Когда Москва отказалась это сделать, началась холодная война.

С точки зрения американской элиты, холодная война достигла или, по крайней мере, приблизилась к совершенству не только потому, что она с самого начала была ориентирована на идеального врага. Холодная война оказалась замечательной, независимо от личности и характера врага, уже просто потому, что это была война, а не мир. После поражении Германии и Японии новый конфликт – любой новый конфликт, неважно, против кого – был спасением, потому что он делал возможным поддержание военных расходов на высоком уровне, тем самым поддерживая экономический бум военного времени. Благодаря новому конфликту производство вооружений могло продолжаться и после 1945, функционируя, как кейнсианское динамо, для американской экономики. То есть начало холодной войны защитило американскую экономику от риска реконверсии в условиях мирного времени, в том числе возможности новой депрессии. Кроме того, ключевой особенностью «холодной войны» стала эскалация гонки вооружений, обеспечившая источник прибыли для крупных корпораций, которые научились во время Второй мировой войны, как пользоваться кормушкой военных расходов. Таким образом, после 1945 года любой новый конфликт против любого нового врага приветствовался американской правящей элитой. Однако благодаря тому, что новый враг, в отличие от прежнего фашистского врага, был настоящим идейным врагом – Советским Союзом, Родиной коммунизма, холодная война давала еще одно преимущество. С таким врагом не только американские «коммуняки», но и все отечественные сторонники радикальных перемен могли быть дискредитированы, как «пятая колонна», как «непатриотичные агенты Советского Союза». Холодная война, особенно очевидно во времена маккартизма, служила для того, чтобы заставить замолчать несогласных.

Во время холодной войны СССР был идеальным врагом. Но для СССР холодная война стала роковой войной, гораздо менее кровавой, но в некоторых отношениях намного более страшной, чем был опыт страшной Второй мировой войны. Советский Союз великолепно выдержал испытания в огне «блицкрига» Гитлера и вышел из него победоносным, но бесславно погиб в результате длительной, медленной и холодной американской версии «плана Барбаросса». Во время Второй мировой войны СССР был отброшен назад на десятки лет в экономическом развитии. В 1945 году Москва надеялась начать свою реконструкцию с помощью большого послевоенного притока капитала в виде немецких репараций, но эта перспектива была фактически сведена на нет правом вето со стороны американцев, которые контролировали основную часть богатства Германии и планировали использовать ее для своей собственной выгоды. Кроме того, как заметил американский экономический историк Джеймс Р. Миллар, Советы не смогли посвятить собственные ресурсы в полной мере реконструкции своей страны на социалистических началах, потому что начало холодной войны заставили их начать масштабную военную программу для того, чтобы идти в ногу с американцами в гонке вооружений469. Так что холодная война также представляла собой форму саботажа послевоенной реконструкции СССР. Одним из результатов этого (хотя, конечно же, были и внутренние факторы) стало то, что СССР не смог достичь высокого уровня благосостояния, хотя советские люди, действительно, в материальном отношении жили лучше, чем многие американцы и чем большинство населения Латинской Америки и остальных частей так называемого третьего мира, а также чем большинство людей в капиталистической России сегодня. Другим гнусным побочным продуктом холодной войны в отношении Советского Союза было то, что внешняя угроза приводила к внутренним ограничениям, как это уже было во время Гражданской войны, в тридцатые годы и, конечно, во время Второй мировой войны. В этом отношении Майкл Паренти заметил, что советская система вынужденно была своего рода «социализмом в осажденной крепости» и потому довольно мрачным на вид социализмом470. Необходимость одновременно «идти в ногу» с американцами в военном отношении и контролировать собственное население, а также свои страны-сателлиты, требовала огромных усилий, которые СССР оказался не в состоянии поддерживать в долгосрочной перспективе. Родине коммунизма пришлось поднять белый флаг к концу 1980-х годов, положив тем самым конец большевистскому проекту, наполнявшему мир либо надеждой, либо ужасом (в зависимости от того, о ком идет речь) в течение более семидесяти лет. Хотя, несомненно, в этом сыграли свою роль и различные другие факторы, такие, как неэффективность советской бюрократии, но, по сути, верно, что, как писал немецкий автор Юрген Брюн, холодная война стала преднамеренной «гонкой вооружения до смерти» (Totrüstung) для Советского Союза471.

Советское поражение в холодной войне было представлено в западном мире в качестве доказательства того, что коммунизм якобы по природе своей неэффективен. Однако такая точка зрения не учитывает тот неоспоримый факт, что коммунистическому эксперименту, начатому в России в 1917 году, систематически мешали и саботировали его от начала до конца путем внешнего давления, и прежде всего варварского вооруженного вмешательства, конечной целью которого всегда было полное уничтожение Советского государства. Наиболее ярким примером этого был, конечно, «План «Барбаросса» – вторжение Гитлера в 1941 году. Паттон был еще одним «святым Георгием», который грезил об убийстве коммунистического «дракон» в его «советском логове», и его марш на Москву, возможно, стал бы еще более драматичным, чем «блицкриг», но этого так и не произошло.

В конце концов, с советским экспериментом покончила гораздо менее сенсационная, но более длинная и холодная» война. Гитлер был бы рад, если бы такое достижение приписали ему, но те, кто добился этого на самом деле, и их внутренние и внешние паладины и пиарщики предпочитают, чтобы мы считали, что Советский Союз распался без посторонней помощи. Можно ли было избежать холодной войны? Историки обычно не считают достаточно полезным подумать об альтернативах исторического развития, другими словами, рассматривать, что могло бы быть. Однако в этом случае стоит побаловать себя на мгновение такой спекуляцией. Все могло быть иначе. В конце войны американские лидеры могли принять участие в диалоге с Советами, и они могли бы сотрудничать с ними. Сталин был, по общему признанию, непростым партнером в переговорах (не были простыми ни де Голль, ни Черчилль), но есть подавляющие доказательства того, что он предпочел бы диалог и сотрудничество, а не конфронтацию с самым мощным государством в мире. Уже когда давно было ясно, что американцы не намерены позволить СССР пожинать плоды своих военных усилий, советский лидер по-прежнему был готов к сотрудничеству. Это дало положительные результаты в отношении Финляндии, а также Австрии – страны, разделению которой на оккупационные зоны в конце концов был положен конец и из которой Красная армия вышла должным образом в обмен на конституционно закрепленный ее нейтралитет, оставив существующий капиталистический строй полностью нетронутым. Что касается Германии, то вывод советских войск, конечно, зависел бы прежде всего от справедливого решения вопроса о репарациях. Иными словами, неделимой Германии пришлось бы платить за те огромные убытки, которые нанесли нацисты Советскому Союзу. Послевоенная экономика Германии, несомненно, была достаточно прочной, чтобы осуществить такие платежи, связанные со значительной «репарационной ипотекой». Ведь после 1945 года экономически более слабая Великобритания в течение многих лет платила за войну, но по-прежнему была в состоянии поддерживать высокий уровень благосостояния. Дела для Советского Союза, возможно, пошли бы также лучше после войны, если бы он мог заключить справедливый, мирный договор с Германией, который обеспечил бы ему возмещение ущерба, а также прочные хорошие отношения с союзниками военного времени вместо холодной войны.

Разве Советский Союз уже не показал, на что он способен своим чрезвычайно быстрым экономическим развитием до Второй мировой войны, даже во время Великой депрессии 1930-х годов? С помощью значительного капитала репарационных платежей и без огромных финансовых тягот гонки вооружений советская экономика, возможно, мощно «взлетела» бы ввысь в пятидесятые и шестидесятые годы, и это, возможно, привело бы к дивидендам для советских людей в виде более высокого уровня жизни и, возможно, большей личной свободы. Таким образом, от справедливого решения германской проблемы, возможно, была бы польза как советскому народу, так и советской системе. Но это не устраивало Соединенные Штаты или, по крайней мере, американскую правящую элиту, потому что неделимая (и нейтральная) Германия, вероятно, не была бы столь открытой для американского экономического проникновения. Например, обязавшись выплатить значительные репарации Советам, неделимая Германия не стала бы таким хорошим покупателем для американских экспортных продуктов, каким оказалась ФРГ. И в едином нейтральном немецком государстве с финансовыми обязательствами в отношении СССР прибыль, полученная от немецких дочерних предприятий крупных американских корпораций, возможно, не служила бы для обогащения их акционеров. Без экономически привилегированного места в Германии США, возможно, скатились бы обратно в экономическую депрессию, но не обязательно. С невраждебным Советским Союзом, который испытал бы не только экономические, но также политические и социальные улучшения, Соединенные Штаты, безусловно, были бы в состоянии участвовать в выгодных сделках, подобно тому, как это делается в случае с Китаем сегодня. С другой стороны, и это несомненно, принципиально важный фактор в сознании лидеров США: процветающий Советский Союз послужил бы даже еще более опасным источником вдохновения для собственных американских профсоюзных деятелей, либералов, социалистов, других радикалов и (честно признаемся, немногочисленных) революционеров. Американская правящая элита решила не рисковать справедливым решением немецкой проблемы и вместо этого выбрала путь, который казался ей безопаснее и выгоднее, а именно разделение Германии и Европы и холодная война. В своем выступлении в Техасе в марте 1947 года Трумэн признал, что он сам и многие другие американские руководители беспокоились по поводу перспективы возможного послевоенного экономического возрождения Советского Союза. В случае такого возрождения, объяснил он, модель социалистической плановой экономики, возможно, стала бы служить «примером для следующего столетия» – пример, который в конечном итоге мог быть воспроизведен во всем мире, даже в Соединенных Штатах. Для того чтобы предупредить такую возможность и таким образом спасти американскую систему свободного предпринимательства, добавил Трумэн, есть только одно решение, чтобы американская система была введена в практику по всему миру, а советская модель была стерта с лица земли472.

Холодная война в конечном счете достигла целей, ради которых она была развязана и которые Трумэн сформулировал так ясно. Советский Союз, действительно, был стерт с лица земли, создав таким образом для капиталистической американской системы возможность установиться в восточной части Германии, Восточной Европе и на всей территории бывшего Советского государства и, наконец, восторжествовать во всем мире. В этом смысле двадцатый век стал «американским веком» на время его последнего десятилетия. Еще более важным было то, что кончина социалистической «противоположной модели» освободила капитализм в Соединенных Штатах и других странах от необходимости беспокоиться о лояльности своих трудящихся и обеспечивать эту лояльность, предлагая (только там, где без этого нельзя было обойтись) им относительно высокие зарплаты и / или различные социальные блага. Сразу после Второй мировой войны, когда радикальные и даже революционные изменения витали в воздухе, капиталисты сочли разумным создать систему относительно высокой заработной платы и / или щедрых социальных услуг в западном мире. Эти уступки, которые символизировали «государство всеобщего благосостояния», были сделаны неохотно, так что было только вопросом времени, когда будут предприняты попытки отменить их. В восьмидесятых годах нападки на такое государство были начаты под эгидой Маргарет Тэтчер в Великобритании и Рональда Рейгана в Соединенных Штатах. Однако только исчезновение Советского Союза позволило ликвидировать государство всеобщего благосостояния практически безнаказанно, лишить трудящихся социальных льгот и терроризировать рабочих и служащих тем, что стало известно, как «сокращения». Конец холодной войны позволил капитализму в западных странах снова стать жестокой эксплуататорской системой, которой он уже был в своей форме XIX-го века и которой он всегда оставался в третьем мире. Капитализм временно был «капитализмом с человеческим лицом», пишет Майкл Паренти, но после краха Советского Союза все больше и больше показывает миру свой подлинный оскал473.

О Первой мировой войне пропагандисты, такие, как президент Вильсон, говорили, что это было «война, чтобы закончить все войны», или «война, чтобы сделать мир безопасным для демократии». О холодной войне можно было бы так же сказать, что это была «война, чтобы прекратить все альтернативы капитализму», или «война, чтобы сделать мир безопасным для капитализма».

С исчезновением Советского Союза все альтернативы капитализму, по-видимому, перестали существовать. «Альтернативы нет!» – кричала Маргарет Тэтчер. Мир отныне принадлежал капитализму, более конкретно его американской разновидности. Для американской правящей элиты окончание холодной войны составляли такой счастливый конец, такое, казалось бы, достигнутое совершенство, что они хотели остановить часы в этот блаженный момент. Эта задача была выполнена академическим наемником, Фрэнсисом Фукуямой, который провозгласил «конец истории» в книге «Конец истории и последний человек», которая с самого начала отмечалась, как большое событие в средствах массовой информации, где доминируют корпорации474. С тех пор, однако, история неумолимо двинулась дальше и выявила значительные остающиеся проблемы. С одной стороны, в то время как Вторая мировая война была, действительно, очень хорошей войной для богатых американцев, она также была хорошей войной для простых американцев. Холодная война, с другой стороны, действительно, была замечательной для первых, но далеко не доброй к последним, и основной причиной этогоявляется то, что американцы были обременены огромными затратами на этот долгий конфликт.

Холодная война представляется, как торжество Пентагоновской системы, но этот военный вид кейнсианства вызвал рост государственного долга до заоблачных высот. В 1945 году, когда закончилась Вторая мировая война и началась холодная война, государственный долг составлял почти 260 млрд. долларов; в 1990 году, когда закончилась холодная война, долг составлял уже около 3,200 миллиардов долларов. Он продолжает немыслимыми темпами расти до сих пор, даже с нобелевским лауреатом в Белом доме. В 2009 году долг достиг примерно 10.000 млрд. долларов, в 2010 году – примерно 13.500 млрд., а в 2013 году он был близок к 17.000 миллардов475.

По кейнсианской теории, Вашингтон мог бы сбалансировать свой бюджет путем взимания налогов на прибыль с крупных фирм, которые выиграли от Пентагоновской системы, но такой вопрос никогда даже не ставился. Корпорации в целом платили 50 процентов всех налоговых поступлений в Соединенных Штатах в 1945 году, в эпоху холодной войны этот процент последовательно снижался, и на сегодня их доля в налоговых платежах составляет менее десяти процентов. Это стало возможным потому, что после Второй мировой войны крупные предприятия Америки стали транснациональными корпорациями (ТНК), которые «дома везде и нигде», как писал американский автор по поводу ITT476. Транснациональные корпорации использовали «трансфертное ценообразование» и всякие другие трюки бухгалтерского учета – некоторые из них, по-видимому, впервые были использованы на рынке их дочерних компаний в нацистской Германии – для того, чтобы демонстрировать год за годом налоговой службе любой страны, в которой они находятся, что местные отделения корпорации понесли высокие расходы, в то время как прибыль была получена ее отделениями в каких-нибудь других странах. Таким образом, транснациональным корпорациям удалось избежать уплаты значительных налогов, в том числе в Соединенных Штатах, стране, где на самом деле находятся их головные офисы и где бизнес, порожденный холодной войной, всегда был самым прибыльным.

В 1991 году 37 процентов всех американских транснациональных корпораций и более 70 процентов всех иностранных транснациональных корпораций не уплатили ни единого доллара в налогах в Соединенных Штатах, в то время как другие транснациональные корпорации платили менее 1 процента477. Потрясающе высокая стоимость военных расходов холодной войны, таким образом, ложилась не на плечи тех, кто нажился на Пентагоновской системе и прикарманил процентные платежи по государственному долгу, но на плечи рядовых американцев из рабочего класса и среднего класса. В течение холодной войны Пентагоновская система выродилась в гигантское мошенничество, развращенное перераспределение богатства Америки в пользу очень богатых и в ущерб всем остальным. В то время как элита становилась все богаче и богаче, благосостояние обычных американцев, которого они добились во Второй мировой войне, медленно подрывалось, и их уровень жизни постепенно снижался. Что касается скудных социальных благ, которые были введены в США после 1945 года, они были объявлены недоступными, и их начали урезать, если не вообще полностью прекратили. К тому времени, когда холодная война подошла к концу, в 1989 году, более чем 13 процентов американцев – примерно 31 млн. человек – имело доходы, которые были ниже официальной черты бедности. (К 2013 году процент официально бедных американцев поднялся до 14,9.)478 Соединенные Штаты могут быть самой богатой страной на земле, но богатство там распределяется крайне неравномерно, и в то время как богатые становятся все богаче, бедные становятся все беднее.

Огромная стоимость холодной войны, таким образом, не представляла собой проблемы для американской правящей элиты, это была проблема для рядовых американцев. Когда холодная война закончилась, эти простые американцы почувствовали себя освобожденными; они надеялись, что огромные ресурсы их страны перестанут использоваться с целью ведения войны холодной или горячей и они смогут наконец-то пожинать так называемые «мирные дивиденды». Как раз это и было проблемой для правящей элиты. С окончанием холодной войны – идеальной войны – американская правящая элита «осиротела», исчез ее идеальный враг, чье существование так выгодно оправдывало военные расходы Пентагоновской система в течение полувека. Как и в 1945 году, срочно потребовался новый враг или новые враги. Подлинная демилитаризация американской экономики не только задушила бы главный источник прибыли; это также привело бы страну к ключевой проблеме капиталистической экономической системы – недостаточному экономическому спросу. Эта проблема резко проявилась в годы Великой депрессии и не была по-настоящему решена средствами военного кейнсианства, которые были введены во время Второй мировой войны и холодной войны. Конфронтация с этой системной проблемой, возможно, начала бы стимулировать интерес народных масс к радикальным и даже революционным изменениям, как это уже случалось в «красные тридцатые» годы, и это было явно не в интересах правящей элиты.

Проблеме отсутствия врагов быстро было найдено решение в неожиданном спасении в виде появления на сцене «новых гитлеров», таких, как Саддам Хусейн. Нигде в этой книге не говорится, что Гитлер был приличным человеком или что Саддам Хусейн и иже с ним были чем-нибудь другим, кроме как жестокими диктаторами. Тем не менее у Вашингтона за плечами богатая история проявления сочувствия и поддержки жестоким диктаторам, например, Пиночету и Сухарто, и ранее и сам диктатор Саддам воспринимался Дядей Сэмом, как хороший друг. Разве может быть совпадением то, что, как только завершилась холодная война, он вдруг резко превратился в огромную угрозу, требующую мощной военной интервенции, хотя дело можно вполне было решить простыми переговорами? С исчезновением мнимой «советской угрозы», и раздражающим элиту растущим требованием «мирного дивиденда» срочно было необходимо сфабриковать новые опасные «угрозы», и опасность, которую представлял собой Хусейн, была, несомненно, сильно раздута, чтобы оправдать войну и сохранить Америку вооруженной до зубов. Не исключено, что в конце войны в Персидском заливе Саддаму Хусейну было разрешено остаться у власти в Багдаде для того, чтобы Вашингтон мог продолжать ссылаться с пользой для себя на «огромную угрозу», которую он якобы представлял.

Еще один удобный «новый Гитлер» вскоре появился на сцене в лице сербского лидера Милошевича, и военные действия перешли на Балканы. Потом Джордж Буш стал президентом, и Китай временно начал исполнять роль «пугала Америки». Но ни один из этих «негодяев» не был достаточно убедительно страшным, чтобы оправдать сохранение, не говоря уже о расширении колоссального арсенала Америки. 11 сентября 2001, однако, страшное преступление было совершено в Нью-Йорке, и правящие элиты по полной воспользовались этой возможностью. Этот беспрецедентный акт терроризма сразу начали сравнивать с японской атакой на Перл-Харбор, и сравнение со Второй мировой войной, «хорошей войной», делалось до тошноты президентом и СМИ, пока Вашингтон готовился к «войне против терроризма». По многим причинам, однако, такое сравнение не имело смысла. Народ и даже правительство Афганистана, которые стали жертвами американского гнева, не несут ответственность за террористический беспредел 11 сентября. Кроме того, как может вестись война против такого абстрактного и расплывчатого понятия, как «терроризм»? Война против такого врага не может привести к ясной победе или любого вида успешному завершению конфликта. Напротив, от подобной «войны» можно ожидать только еще более изощренных террористических зверств. Но с точки зрения американской правящей элиты, которую олицетворял Джордж Буш, бывший президентом в то время, война, действительно, имела смысл, поскольку она обеспечивает решение проблемы, связанной с концом холодной войны. Война против нечетко определенного врага, война без географических пределов, война, которая будет продолжаться до тех пор, пока президент говорит нам, что необходимо вести войну, что требуется безусловная поддержка от всех, кто не хочет восприниматься сторонниками терроризма, на самом деле в конечном итоге является панацеей, так как она обеспечивает продолжение существования Пентагоновской системы на неопределенное время, к большому удовольствию тех, кто получает от нее прибыли. Даже конец президентского срока Буша, который воспринимался, как поджигатель войны, в 2008 году и его замена на президента, который якобы был миролюбив, Барака Обаму, не изменила каким-то серьезным образом эту реальность. И нет никаких причин считать, что все изменится с каким-либо новым президентом в ближайшие несколько лет. Добро пожаловать в дивную новую эпоху перманентной войны!

«Война против терроризма» недавно разгорелась в таких странах, как Ливия, Сирия, Ирак, и и в настоящее время дополняется новой холодной войной против России. Если это зависит от американской правящей элиты, то новые «хорошие войны» могут рано или поздно начаться также против Ирана, Северной Кореи и, может быть, даже против Китая. Предотвращение таких войн будет нелегким, но оно, безусловно, возможно. Даже с ретивой помощью большинства наших СМИ Бушу и Блэру было трудно убедить широкую публику в необходимости своей войны против Ирака.

Если Соединенные Штаты когда-либо будут вынуждены прекратить ведение войн, для американской экономики наконец-то настанет момент истины. Может ли американский капитализм выжить в такой «вспышке» мира? Подвергаясь постоянной осаде, советский социализм не смог выжить. Сможет ли американский капитализм выжить, не будучи в осаде, без врагов, без угроз, не будучи в состоянии вести «хорошие» или любые другие войны?