Глава 6

Когда Даффи проснулся, на подушке остались разбросанными обрывки его сна. Ему и раньше случалось видеть неоспоримое свидетельство того, как образы из снов проявляются на дневной свет, и он принялся терпеливо разглаживать простыни, на которых проступали лежащие предметы, пока очертания не рассеялись подобно дыму. Он спустил на пол ноги и устало взъерошил волосы, когда испуганный кот метнулся с постели на подоконник. Что же это за сон, подумал он, от которого остается ерунда вроде нескольких ржавых кольчужных колец и старого кошелька Ипифании?

Пошатнувшись, он со стоном поднялся и попытался сообразить, который час и чем ему предстоит сегодня заняться. К крайнему своему отвращению, он понял, что весь провонял прокисшим пивом. «Господи, — подумал он, — за три недели, что я служу вышибалой у Циммермана, я выпил пива больше, чем трое постоянных посетителей, даже четверо, если считать, что я пролил на себя». Натянув штаны и рубаху, он отправился взглянуть, где бы вымыться.

Внизу со скрипом отворилась кухонная дверь, и в комнату прислуги вразвалку вошел трактирщик. Башмаки с тупыми носами значительно постукивали по каменному полу. Он принарядился и в широкой накидке бургундского бархата на голубой шелковой подкладке казался почти квадратным.

Анна высунулась из кухни.

— Ну, Вернер, и где ты пропадал всю ночь?

Вернер приподнял бровь.

— Всяко бывает, — небрежно ответил он. — Гостил у Иоганна Кречмера. Ты поди никогда о нем и не слыхала?

Анна задумалась.

— Это не сапожник с Грайхенгассе?

Трактирщик возвел глаза к потолку.

— Другой Кречмер, тупица. Знаменитый поэт.

— Угу. Боюсь, со знаменитыми поэтами я не знаюсь.

— Ясное дело. Он издает книги, и сам король Карл пожаловал его своей милостью.

Вернер присел на корзину.

— Нацеди-ка мне стаканчик бургундского, ладно?

— Сию минуту. — Анна на мгновение исчезла и вернулась со стаканом красного вина, который вручила трактирщику. — А тебе он кем приходится?

Вернер надул губы и неодобрительно передернул плечами.

— Скажем… собратом по перу. Он как-то умудрился отыскать обрывки моих ранних сочинений, так… юношеские шалости, ничего общего с последними моими работами, и он сказал мне… сейчас… вот его слова: подобного изящества письма мир не знал со времен Петрарки.

— Времен чего?

— Провались ты! Петрарка был поэт. Зачем я только нанимаю такую деревенщину?

Даффи, свежевыбритый и уже гораздо меньше напоминающий самому себе иллюстрацию «Кары за грехи», спустился по лестнице и вошел в комнату, где еще витал запах похлебки.

— Анна! — бодро окликнул он. — Как насчет завтрака, а?

Вернер выпрямился.

— Завтрак уже убрали, — бросил он. — Тебе придется ждать обеда.

— Не беда, — отмахнулся Даффи. — Придется самому пошарить на кухне — что-нибудь да найду. — Он пригляделся к трактирщику. — Ну и ну! Как мы расфуфырились! Позируем для портрета?

— Он навещал какого-то почитателя своих стихов, — пояснила Анна. — Старого… как его… Петрарку.

— Да уж он поди совсем теперь одряхлел, — согласился Даффи. — Стишки, а, Вернер? Надень как-нибудь колпак посмешнее, нацепи цимбалы на коленки и почитай мне свои сочинения. — Он подмигнул. — Что-нибудь непристойное.

Пока Даффи говорил, на колокольне собора Святого Стефана зазвонили колокола, и Вернер махнул рукой в ту сторону.

— Спишь до десяти часов, да? Что ж, наслаждайся, пока позволяют.

Даффи понял, что Вернер ждет вопроса о том, что он имеет в виду, поэтому обратился к Анне:

— Ты не видела Пиф? Я должен был…

— Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, — холодно прервал его трактирщик, — что в твоей комнате поставят три новые койки. Нет, четыре! В город прибывает все больше солдат, и надлежит их размещать. Ты, надеюсь, не против?

— Какой разговор! — ухмыльнулся Даффи. — Я сам старый вояка.

Вернер смерил ирландца пристальным взглядом, отвернулся и направился к лестнице; его шляпа со страусовыми перьями болталась на шнурке, точно птичка на неудобном насесте.

Когда он удалился, Анна неодобрительно покачала головой:

— Что бы тебе не быть с ним полюбезнее? Так ты только лишишься хорошей работы.

Даффи вздохнул и взялся за засов двери в трапезную.

— Анна, это препоганая работа. Когда в двенадцать лет я чистил конюшни, было и то лучше. — Он распахнул дверь и широко улыбнулся. — Что до Вернера, так он сам напрашивается. Ха! Поэзия, помилуй бог! — Он покачал головой. — Вот что… Пиф собиралась оставить на кухне сверток с едой и всякой мелочью, не посмотришь? Утром я должен был занести это ее отцу. И не подашь ли мне поправиться… хмм… после вчерашнего?

Она вытаращила глаза:

— Знаешь, Брайан, не будь я уверена, что к Рождеству турки всех нас перережут, я бы сильно о тебе беспокоилась.

Пройдя залитую солнечным светом трапезную, Даффи присел к облюбованному столу. Первые посетители уже коротали за кружкой пива время между завтраком и обедом, и Даффи пригляделся к ним повнимательнее. За самым большим столом разместилось с полдюжины швейцарских ландскнехтов из числа тех, что явились в город неделю назад, как выяснилось, по уговору с Аврелианом, а за ними в углу сидел высокий чернокожий человек в красной феске. Господи помилуй, черный мавр, подумал Даффи. Он-то что здесь делает?

В последние несколько недель город наводнили всевозможные люди, и ирландец приметил несколько основных групп: по большей части либо разномастные европейские солдаты, либо маркитанты, что колесят за войсками в поисках наживы. Были, впрочем, и третьи — странные молчаливые личности, многие явно из варварских земель, со странной повадкой держаться настороже и пристально вглядываться в прохожих. Как первые, так и последние, по наблюдению Даффи, имели обыкновение собираться в трапезной у Циммермана.

— Эй, там, слуга! — рявкнул один из ландскнехтов, здоровяк с седеющей бородой. — Приволоки нам еще по одной.

Даффи, запрокинув голову, задумчиво разглядывал расписные фризы на потолке, но встрепенулся, когда кружка ударила его в голень и отлетела в сторону.

— Заснул, что ли? — крикнул ему наемник. — Не слышал, я велел принести пива!

Ирландец с улыбкой поднялся на ноги. Он протянул руку, покрепче ухватил приколоченный к стене железный канделябр и одним мощным движением вырвал его с корнем. Тяжело ступая, он подошел к столу наемников, поигрывая покореженным куском металла.

— Кто тут хотел пива? — вежливо поинтересовался он. Изумленный ландскнехт вскочил с проклятием, выдергивая из ножен кинжал.

— Ты, слуга, не слишком дорожишь обстановкой, — сказал он.

— Ничего страшного, — заверил его Даффи. — Я подвешу взамен твой череп, и никто не заметит разницы. Только свечу придется вставить потоньше.

Здоровяк чуть расслабился и откинул голову, всматриваясь.

— Господи боже! Неужто Брайан Даффи?

— Ну… — Даффи отступил на шаг. — Вроде того. Ты знаешь меня?

— Еще бы. — Наемник засунул кинжал в ножны и закатал рукав выше локтя. Через волосатое предплечье отчетливо проступал узкий шрам. — Другая его половина на твоем плече.

Миг спустя Даффи широко улыбнулся и отшвырнул светильник, с грохотом покатившийся по полу.

— Все верно. В двадцать первом, в битве при Вилламаре, когда мы вышибли дух из коммунерос. Мы шли в атаку, и четырехфунтовое ядро угодило в скалу, так что четверых или пятерых обдало градом из камня с железом.

— Воистину так! Но разве это нас остановило?

Даффи поскреб подбородок.

— Сдается мне, да.

— Ни черта! Задержало самую малость, и все.

Ирландец протянул руку, а приятели наемника, успокоившись, вернулись к своему пиву.

— Тебя Эйлиф звать, так?

— Точно. Садись, приятель, рассказывай, в каком ты отряде? Уж извини, что спутал тебя со слугой.

— Вообще-то ты угодил почти в яблочко, — признался Даффи, пододвигая скамью и усаживаясь верхом. — Анна, благослови бог твое доброе сердце, — добавил он, когда та появилась с кружками, кувшином и узелком для отца Ипифании. — Честно признаться, я не в отряде. Я вышибала в здешнем заведении.

Эйлиф фыркнул, наполняя две кружки пенящимся пивом.

— Господи Иисусе, Дафф, это немногим лучше, чем подметать крыльцо по утрам. Нет, так не пойдет. Не пойдет! К счастью, ты оказался там, где следует и когда следует.

— Да ну? — Сам Даффи не чувствовал особой уверенности в этом.

— Еще бы. Я спрашиваю: разве не намерен Сулейман подняться по Дунаю до места, где сидим мы с тобой, и притащить сюда из Константинополя всякого сбесившегося турка? Как пить дать намерен. И ждут ли впереди сражения, спешные марши, паника, исходы, разграбление городов? Да, конечно, или я вообще ничего не смыслю! А кому при этом больше всех перепадает?

Ирландец ухмыльнулся.

— Наемникам. Ландскнехтам.

— Верно! Не рыцарям в их стопудовых печах из брони, шумным и неповоротливым, как телега лудильщика, не епископам с королями, связанным по рукам и ногам собственными землями, и, видит бог, не горожанам, чьи дома сожжены, дочери обесчещены, а ребра торчат наружу от голода. Нет, приятель, нам — профессионалам, кто дерется за лучший кусок, знает цену происходящему и всегда может сам за себя постоять.

— Так-то оно так, — признал Даффи, — но, помнится, случалось, и ландскнехтам доставалось не меньше прочих.

— Ну а как иначе? Ты всегда рискуешь, тут никуда не деться. Но по мне, пусть всегда будет война. На войне все ясно: становись в строй и не болтай. Женщины делают все, что от них требуется, и без всяких дурацких рассусоливаний, что им подавай в другое время. Деньги не нужнее гвоздей для подков, все берешь задарма. Так что возблагодарим господа за Лютера, и короля Франциска, и Карлштадт, и Сулеймана, и всех прочих смутьянов. Черт возьми, когда большие парни отшвыривают шахматную доску после каждой пары ходов, даже загнанная в угол пешка может уцелеть, коли не теряет головы.

Мечтательная улыбка от пробужденных словами Эйлифа воспоминаний играла на губах Даффи. Сменяли одна другую картины неистовых схваток под почерневшими от дыма небесами, сполохов ночных костров под разрушенными крепостными стенами отданных на поживу городов, буйных кутежей в озаряемых светом факелов замковых залах со струями бренди, хлещущими в кубки из пробитого топором бочонка.

— Да уж, Дафф, — продолжал Эйлиф, — тут без тебя не обойдется. На днях должны прибыть имперские войска, но не пристало такому прожженному старому волку маршировать в шеренгах богобоязненных юнцов. — Ирландец широко осклабился в ответ на типичное для наемника презрение к регулярным солдатам. — По счастью, в городе найдется дюжина отрядов свободных ландскнехтов, в каждый из которых тебя примут не раздумывая, с учетом немалых прошлых заслуг. Даже в один-другой, где ты, возможно, успел послужить в свое время. В общем, парень, это твое призвание, а спрос сейчас самый что ни на есть.

Не успел Даффи ответить, как через распахнувшуюся входную дверь в комнату вступил невысокий человек в длинной зеленой мантии. Карие глаза на скуластом бронзовом лице внимательно обшарили присутствующих.

— Это что еще за хрен? — сердито рявкнул Эйлиф.

— Наш мандарин, — пояснил Даффи. — Ни одно утро не обходится без его визита.

Азиат с беспокойством взглянул на Анну, что была в другом конце комнаты.

— Не слышно ли что-нибудь об Аврелиане? — спросил он.

Молчаливый чернокожий в углу встрепенулся, глаза его вспыхнули.

— Нет, но, как я говорила, мы ожидаем его со дня на день, — терпеливо ответила Анна.

— Эй, капитан, я думаю, что знаю, кто это! — нарочито громко выкрикнул один из собутыльников Эйлифа. — Змей, что дожидается, пока старый колдун его выкурит.

Посреди последовавшего общего веселья обладатель мантии с презрением покосился на их стол.

— Домашний скот в Вене ведет себя слишком шумно.

— Что? Значит, домашний скот? — взревел швейцарец, внезапно приходя в ярость. Он так резко вскочил, что опрокинул скамью, и двое его товарищей повалились на дубовый пол. — Вон отсюда, обезьяна, не то сам пойдешь на корм скоту.

Азиат нахмурился, потом уголки его узких губ поползли вверх.

— Пожалуй, я лучше останусь.

После последовавшей короткой паузы Эйлиф швырнул на стол две монеты.

— Два венецианских дуката на нашего парня Бобо.

— Отвечаю, — сказал Даффи, выкладывая две своих монеты. Остальные ландскнехты зашумели, заключая собственные пари, а ирландец вызвался следить за ставками.

Бобо пинками отшвырнул несколько скамеек и принялся кружить вокруг худощавого азиата, который только разворачивался на каблуках и бесстрастно следил за противником. Наконец швейцарец прыгнул, нацелив здоровенный кулак в голову своего обидчика, но одетый в мантию чужестранец припал к земле, а затем резко выпрямился, взмахнув руками так, что Бобо пролетел по воздуху футов пять, прежде чем врезаться в одно из окон на улицу. За громким треском послышался звон рассыпавшегося по булыжной мостовой стекла, а немного позже через образовавшуюся брешь до Даффи вместе с прохладным ветерком донеслись сдавленные стоны Бобо.

— Если больше нет желающих делать ставки на корм для скота, — вежливо проговорил победитель, — я, пожалуй, вас покину.

Желающих не нашлось, с тем он поклонился и вышел. Даффи сгреб со стола деньги и стал их делить между собой и еще двумя поставившими против Бобо.

По ступеням протопали быстрые шаги, и визгливый голос трактирщика выкрикнул:

— Что, черт возьми, случилось? Даффи, ты куда смотрел?

— Он держал ставки, — проворчал один из проигравших.

— Ну, разумеется! — усердно закивал Вернер. — Чем еще заняться вышибале? Слушай, ты, старый пень, как только Аврелиан вернется — молю бога, чтобы это случилось поскорее, — можешь считать себя безработным. Понял меня?

Ирландец сложил в карман свой выигрыш и подхватил узелок Ипифании.

— Понял.

Кивнув компании, он вышел на улицу. Утренний холодок еще сохранялся в воздухе, но уже довольно высоко в безоблачном небе сияло солнце, и пар струился от кровель ближайших домов.

Бобо на четвереньках медленно полз к двери. Бросив на землю несколько монет как раз на его пути, Даффи, насвистывая, удалился.

Все утро, несмотря на напускное веселье, ирландец томился мрачными раздумьями, что сопутствовали каждому его посещению больного отца Ипифании. «Что же так угнетает меня в этом старом художнике? — задавался он вопросом. — Скорее всего ощущение висящего над ним рока. Как явно колесо фортуны повернулось для него к самому низу — учиться в юности у Кастаньо, десять лет назад получать восторженные похвалы самого Дюрера и остаться почти ослепшим пьяницей, что рисует на стенах своей убогой каморки на Шотенгассе».

Когда Даффи свернул на Вольнерштрассе, пара дворняг почуяла еду, завернутую в его узелке, и заскакала вокруг. Ближе к северо-западной оконечности городской стены улица сделалась шире, и ирландец шагал прямо посредине, вдоль водосточной канавы, огибая тележки с овощами и стайки вопящих ребятишек. Как бы не проскочить, думал он, поглядывая по сторонам. Ага, сюда.

— Прочь, псы, здесь нам в разные стороны.

Он выбрался из людского потока и толкнул скрипучую дощатую дверь, нерешительно ступив из яркого утреннего света в затхлую полутьму прихожей.

«Видно, — подумал он, — меня угнетает возможность в скором будущем оказаться в таком же положении — доживать свои дни в грязной дыре за бормотаньем бессвязных воспоминаний людям, которым нет до меня дела».

Он прошел через пыльную прихожую, открыл дверь на лестницу и обмер.

Перед ним за узкой полосой берега до самого горизонта раскинулась недвижная водная гладь то ли озера, то ли моря, где почти без искажения отражалась висящая в ночном небе полная луна. Подобно атеисту при втором пришествии, потрясенный разум Даффи лихорадочно искал объяснения увиденному.

«Меня оглушили сзади, — думал он, — и приволокли сюда (куда сюда? Подобной массы воды не сыскать за сотни миль от Вены), где я провалялся без памяти несколько часов. Я только что оклемался и пытаюсь выбраться».

Он сделал два шага к озеру и запнулся о нижние ступеньки старой деревянной лестницы. Встав на ноги, он как в бреду вытаращился на ступеньки и стены прямо перед собой. Затем выбежал через грязную прихожую обратно на улицу и пристально оглядел фасад дома, запруженную людьми мостовую и голубое небо с ярким солнцем, после чего медленно зашел обратно.

Вновь ступив на лестницу, Даффи вздрогнул, но старые обшарпанные стены оставались на месте, едва не глумясь над ним в своей основательной неподвижности. Он торопливо взбежал на второй этаж и постучал в комнату Фойгеля. Потом постучал еще раз.

Спустя целую минуту после третьего, самого громкого стука лязгнула цепочка, и дверь распахнулась внутрь, открыв взору Даффи неизменную груду как попало набросанных одеял, книг, бутылок и тряпичных кукол.

— Кто там? — проскрипел преклонных лет старик, высовывая из-за двери свою нечесаную бороду.

— Густав, это я, Брайан Даффи. Принес тебе еду и чернила.

— О, славно, славно. Заходи, сынок. А часом, не принес ты?.. — Он сделал вид, что пьет из горлышка бутылки.

— Боюсь, что нет. Только чернила. — Даффи показал сверток. — Здесь чернила. Смотри не выпей их, как в прошлый раз, ладно?

— Да-да, конечно, — рассеянно проговорил Фойгель. — Славно, что ты надумал заглянуть сегодня. Посмотришь, как продвигается «Смерть архангела Михаила».

Даффи припомнил, как две недели назад, навестив старого художника впервые за три года, он был встречен точно теми же словами: «Славно, что надумал заглянуть сегодня».

— Идем, — прохрипел старик. — Скажи свое мнение.

Ирландец беспрекословно позволил увлечь себя к дальней стене, куда падал неровный свет двух свечей. На всем пространстве от пола до потолка и от одного угла до другого тончайшими штрихами с умопомрачительной кропотливостью выписанная на штукатурке помещалась громадная картина.

Даффи вежливо окинул взглядом круговорот разбросанных фигур. Когда он увидел картину впервые, приходилось всматриваться, чтобы различить едва проступавшие на белой штукатурке наброски контуров; когда же в двадцать шестом он уезжал из Вены, стена преобразилась в превосходно затушеванную работу, весьма сумбурную в композиции, но безукоризненную по исполнению. Теперь она стала гораздо темнее, ибо художник ежедневно добавлял сотни штрихов, углубляя тени и неуклонно затемняя фигуры на заднем плане. Три года назад запечатленная сцена происходила в полдень, сейчас фигуры мучеников корчились во мраке сгущавшихся сумерек.

— Продвигается замечательно, Густав, — сказал Даффи.

— Вот как? Очень хорошо! Кому как не тебе судить об этом, — радостно затараторил старик. — Я приглашал Альбрехта взглянуть, но в последнее время он даже не отвечает на мои письма. Видишь, она почти окончена. Я должен доделать ее, прежде чем совсем ослепну.

— Разве она и так не доделана?

— О нет! Ты, молодой человек, мало что в этом смыслишь. Здесь есть еще над чем потрудиться.

— Что ж, тебе лучше знать… Вот, я оставляю в кладовой еду. Смотри, не забудь про нее! — По-прежнему глядя на старика, Даффи открыл дверь в крошечную кладовку — поток свежего холодного воздуха, пахнущего морем, взъерошил ему волосы, и он, не оборачиваясь, захлопнул дверь.

— С другой стороны, — добавил он поспешно, — можешь про нее и не думать.

Отец Ипифании, принявшийся затенять облако, совсем не слушал его. Даффи нервно пригладил волосы, положил маленькую стопку монет на коробку, по-видимому, служившую столом, и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он старательно глядел прямо перед собой и достиг улицы, сумев избежать новых видений.

В смятении он зашагал обратно к трактиру Циммермана.

«Что же происходит? — спрашивал он себя, чуть не плача. — До сегодняшнего дня я уже почти месяц как не видел ничего сверхъестественного. И надеялся, что с этим покончено. Притом все тогдашние сатиры, грифоны, неведомые ночные летуны, похоже, существовали, раз другие люди их видели или подвергались нападению этой нечисти. Но как быть с этим проклятым озером? Разве видел его еще хоть кто-нибудь? Сдается мне, я спятил и одержим видениями. Не иначе. Ипифания, готова ли ты обзавестись безумным мужем в придачу к своему папаше?»

Со стен доносились раскаты пушечных выстрелов — Блуто с вверенными ему людьми испытывали на дальность городскую артиллерию. «Интересно, — уже не в первый раз подумал Даффи, — отважатся ли турки в этом году штурмовать Вену? По всему видать, что должны. А при настоящем состоянии Священной Римской империи им ничего не будет стоить уже через пару лет оказаться в Ирландии. Уж лучше последую совету Эйлифа — кинусь в пучину войны и займусь привычным делом, чтобы окончательно не спятить».

Внизу буянили солдаты, требуя открыть бочонки темного за два дня до срока, и шум их буйства постепенно вызволил ирландца из необычно долгого и глубокого полуденного сна. Какое-то время он смотрел в потолок и пытался вспомнить сон, что оставил столь гнетущее, пусть и размытое чувство угрозы.

В дверь постучали.

— Мастер Даффи, — донесся голос Шраба, помощника конюха, — Вернер говорит: спускайтесь или считайте себя уволенным.

— Иду, Шраб. — Даффи обрадовало даже это бесцеремонное вторжение, ибо в нем был призыв вернуться в мир, который на мгновение грозил рассыпаться на фрагменты, подобно картине на разрезанном холсте. — Уже иду. — Он надел сапоги, взял рапиру и вышел из комнаты.

У дверей в трапезную Даффи задержался, пригладив седые кудри и несколько раз тряхнув головой.

«Странно, — подумал он, — ощущение такое, что я не проснулся… и проклятый сон, который я никак не вспомню, продолжается, оставаясь в каком-то смысле реальнее, чем мое восприятие этой старой двери или запаха жареной говядины в теплом воздухе».

— Не робей, — добродушно прикрикнула из-за его спины Анна. — Давай проходи.

Он послушно переступил порог и отодвинулся, пропуская ее с уставленным кувшинами подносом. Во всех светильниках и деревянных канделябрах горели свечи, длинная комната ломилась от разномастных посетителей — от иноземных наемников с диковинным выговором до обливающихся потом пожилых торговцев в плотных камзолах с множеством карманов. Примерно у трети присутствующих опустевшие кружки были перевернуты, так что Анна и две другие служанки сбивались с ног, поднося свежее пиво. Несколько каким-то образом затесавшихся сюда собак рычали и грызлись под столами за объедки.

Даффи бросилось в глаза, что атмосфера товарищества сегодня вечером подогрета налетом истерии, как будто гуляющий под крышей ночной ветер разнес пыльцу непостоянства, заставляя каждого заранее сожалеть о том, что еще не потеряно.

Сидящие около стойки студенты затянули песню с веселым мотивом и словами на латыни:

Собрав подзабытые семинарские знания, ирландец был слегка ошарашен, когда перевел в уме: «Как гонимый волнами брошенный корабль, птица бесприютная в вышине небесной я презрел оковы все, я замки отринул и ищу товарищей, странников нездешних…»

Он нахмурился и оставил как безнадежное намерение отыскать свободную скамью, взамен решив посидеть на кухне, откуда вполне можно было распознать серьезный беспорядок на слух.

Перехватив взгляд проходившей рядом служанки, ирландец окликнул ее сквозь гам:

— Не знаешь, Ипифания на кухне?

Тут же из-за локтя Даффи высунулась пьяная красная рожа.

— Там ее нет, — радостно оповестил гуляка. — Минуту назад она была под этим столом… — С услужливым видом он заглянул вниз. — Нету! Поди сбежала с Вернеровым мастифом, и скоро здесь появится новый выводок щенят. Надо бы на цепь…

Метнувшаяся рука ирландца ухватила болтуна за узел шерстяного шарфа. Могучим поворотом плеч Даффи выдернул из-за стола задыхающегося человека, поднял его над головой, придержал и швырнул визжащую фигуру так, что тот смел с ближайшего стола все пивные кружки, прежде чем удариться об пол, который загудел, как огромный барабан.

На мгновение все разговоры смолкли, потом возобновились громче прежнего. Вызывающе оглядев толпу, ирландец приметил узкие глаза азиата, который разделался утром с Бобо. «Да, — подумал Даффи, — со мной и мандарином многовато людей разлеталось тут в последнее время». Затем, уловив отблеск раздумья на бесстрастном лице азиата, ирландец внезапно кое-что понял. В чем бы ни крылась причина его собственного необъяснимого возбуждения — в разочаровании, предвкушении или дурном предчувствии, азиат об этой причине догадывался.

Из дальнего конца комнаты начали доноситься истерические выкрики Вернера, так что Даффи счел за лучшее развернуться и пройти через наполненную чадом кухню к задней двери, а оттуда на конный двор.

«Ерунда какая-то получается, — размышлял он. — Впасть в ярость, точно мальчишка. Где мое самообладание?»

Он глядел через высокую крышу городской управы на темнеющие полосы закатного небосклона, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух.

«Где-то там, на западе, теперь яркий полдень, — сказал он себе. — Тьма нагоняет меня сзади, а день брезжит так далеко впереди».

Раздался какой-то звук. Не шорох ли шагов? Даффи обернулся — на двери пивоварни раскачивалась подвешенная деревянная бадья. А, подумал он, всего лишь разносчик. Верно, масло, что дожидалась Анна, по ошибке повесили на другую дверь. Ладно, Шраб может отнести его завтра утром. Сейчас Даффи совсем не хотелось общаться с кем бы то ни было.

Взглянув вверх, он убедился, что тучи сгущаются. В такую погоду лучше не стоять под открытым небом, а прятать голову под каким ни на есть укрытием.

По двору пролетел порыв ветра, и острый запах горящего пороха ударил в ноздри. Даффи инстинктивно огляделся и метнулся к висящей на двери бадье. Из-под крепко пригнанной крышки торчал остаток фитиля, продолжавший шипеть и рассыпать искры, даже когда ирландец с воплем сорвал бадью с крюка. Хоть бадья весила добрых тридцать фунтов, Даффи одной рукой швырнул ее через двор и следом сам рухнул лицом вниз на булыжник.

Вспышка и оглушительный треск разорвали ночь, и отскочившие от стен трактира щепки, крутящиеся доски, осколки камней градом застучали по мостовой, тогда как грохот взрыва эхом прокатился по темным улицам. Даффи сел, откашливаясь от дыма и пыли, по щеке его стекала струйка крови из рассеченного куском дерева лба. Пошатнувшись, он поднялся на ноги и обнажил клинок, ожидая, что из темноты хлынет поток враждебных фигур. Единственный поток, однако, хлынул из дверей кухни позади него, и состоял он из прислуги и посетителей, высыпавших на улицу поглядеть, что случилось. Один голос прорезался через общий гам. Вернер протолкался через толпу и выступил вперед.

— Даффи, будь ты проклят! — выкрикнул он. — Что ты теперь наделал? Мало того, что утром ты разбил мои окна, теперь ты разнес половину конюшен! Вон из моего дома, ты, грязная пьяная скотина! — Свои слова он сопровождал тычками в широкую грудь ирландца.

— Ого! — раздался голос из толпы. — Вернер не на шутку разошелся!

Даффи почти не чувствовал тычков, но в голове его точно что-то лопнуло.

— Городская шавка! — рявкнул он, мигом позабыв про оправдания. — Ты осмелился поднять руку на меня? На меня? Прочь, падаль, и моли бога, что я не осквернил мой меч твоей поганой кровью!

Зрители невольно отступили назад, услышав властный голос Даффи, меж тем как он отвесил трактирщику болезненный удар клинком рапиры.

— Прочь, — взревел ирландец, — или, клянусь Манананом и Ллиром, я раскрою тебе голову рукоятью!

Нервы Вернера не выдержали, и он стрелой кинулся за угол дома.

— И запомни, слуга! — крикнул вслед Даффи. — Ты не смеешь приказывать мне в доме своего господина. Аврелиан, а не ты, здесь распоряжается.

Обернувшись к толпе опешивших гуляк, ирландец указал на двух швейцарских наемников из числа тех, с кем он держал утром пари.

— Вы двое, — распорядился он, — сегодня будете спать во дворе, чтобы подобное не повторилось. Я прослежу, чтобы вам прислали одеяла. Держите мечи наготове. Все ясно?

Растерявшиеся ландскнехты беспомощно переглянулись, глотнули и кивнули.

— Отлично.

Толпа раздалась, когда Даффи уверенным шагом вернулся через кухонную дверь в дом. Через несколько мгновений оттуда появился Шраб с ведерком и шустро принялся заливать несколько занявшихся от взрыва костерков, тем временем двое других помощников конюха успокаивали уцелевших лошадей. Так и не дождавшись объяснения случившегося, оживленно переговаривающиеся гуляки направились в трактир, на ходу пытаясь выстроить собственные теории по поводу взрыва. На улице остались только двое наемников, которые понуро начали собирать деревяшки для костра.

Спустя час Даффи развесил одежду на стуле и улегся в постель. Он задул свечу из последних, как ему показалось, сил.

Недавняя вспышка ярости все еще не шла у него из головы.

«Не иначе, что-то задело меня глубже, чем я мог ожидать, — сказал он себе. — Никогда прежде я до такой степени не терял самообладания. Точно кто-то другой на время занял мое место. — Он покачал головой. — Видно, обдумывание ответа на вопрос, кому могло понадобиться взорвать пивоварню и похоронить бедного Гамбринуса в его подвале, придется отложить до утра».

И тут глаза его широко открылись, ибо мысль о подвале отчетливо воссоздала безвозвратно, казалось бы, забытый послеполуденный сон. Он вспомнил, что во сне оказался в старом деревенском доме, где прошло его детство, но через какое-то время обнаружил там нечто несообразное его детским воспоминаниям. В каменных плитах пола оказался люк, полускрытый ковром, который кто-то сдвинул в сторону. По какой-то причине увиденное наполнило его ужасом, но он совладал с собой и, потянув крышку люка за кольцо, поднял ее на заржавленных петлях. Спустившись вниз, Даффи оказался в подземелье, заполненном древними сокровищами. Но внимание его приковал каменный гроб, где лежало тело — короля, а может быть, бога, если судить по трагическому величию, что застыло в каждой линии скорбного лица. Даффи стоял над телом и тут, к своей радости, проснулся после стука Шраба в дверь.

Тут Даффи тряхнул головой, пытаясь прогнать воспоминание о нескольких последних секундах сна, — тогда, хоть фигура в гробу и не ожила, ее глаза открылись и посмотрели на него… И мгновение сам Даффи глядел на себя глазами мертвого короля.

 

Глава 7

Блуто отбросил с лица растрепанные ветром волосы и прищурился, глядя вдоль ствола железной пушки.

— Подтолкните-ка ее влево.

Двое потных, обнаженных по пояс людей ухватили пушку за вертлюги и, кряхтя от усилия, сдвинули ствол на дюйм или два влево.

— Хорошо, — заключил горбун, разгибаясь. — Будем считать, что она смотрит куда надо. Забейте ядро еще разок шомполом на случай, если мы его стронули.

Даффи отступил в сторону, наблюдая, как один из подручных схватил шомпол и сунул его в дуло.

«Чертовски здорово, что не мне приходится ворочать эти пушки ни свет ни заря», — подумал ирландец.

— Блуто, куда на сей раз стреляешь? — спросил он. Горбун наклонился над парапетом и указал:

— Видишь вон тот белый квадрат в полумиле отсюда? При таком освещении его толком не разглядеть, но так и рассчитано. Это рама с натянутым полотном. Я заставил парней изготовить его и сбегать туда установить. Мы представляем себе, что это шатер Сулеймана.

Подручные радостно осклабились.

«Господи, — понял Даффи, — да этим несчастным уродам только того и надо. Для них это не работа, а игра».

Блуто подковылял к казенной части и всыпал черный порох в запальный канал.

— Где, черт побери, фитильный пальник? — завопил он.

Один из канониров гордо выступил вперед и протянул палку с накрученным вокруг тлеющим шнуром.

— Деус вульт, — ухмыльнулся горбун и, отступив подальше в сторону, перегнулся и дотронулся тлеющим кончиком шнура до запального канала.

С оглушительным грохотом, который едва не разорвал Даффи барабанные перепонки и эхом отразился от далеких деревьев, пушка отскочила назад, изрыгнув шлейф почти прозрачного пламени. Щурясь сквозь пелену затянувшего парапет едкого дыма, Даффи увидел, как столб пыли поднялся в дюжине футов слева от «шатра Сулеймана».

— Ха-ха! — прокаркал Блуто. — Совсем недурно для первого раза. Ты, там, именно ты, двинь-ка разок по стволу со своего края. Теперь прогоняй шомполом и готовься заряжать. — Он повернулся к Даффи. — В конце концов я довел городскую артиллерию до ума. Первые две недели все, чем я занимался, это очищал изнутри стволы от ржавчины. Эти болваны не закрывали пушки от непогоды, даже не удосужились засунуть в жерла затычки. Похоже, совет воспринимает их как своего рода… железных демонов, способных самим о себе позаботиться.

— Блуто, — мягко проговорил Даффи, — до прихода имперских войск ты так или иначе отвечаешь за Венский арсенал, верно? Верно. Послушай, ты не замечал пропажи пороха?

Горбун пожал плечами:

— Я не проверял. А что?

Даффи сжато пересказал события предшествовавшей ночи.

— В конюшне в клочья разнесло два стойла, — заключил он. — Убило двух лошадей и до смерти перепугало всех людей и животных на три квартала вокруг.

— Господи помилуй, петарда… — недоуменно произнес Блуто. — На двери пивоварни?

— Вот именно. Я начинаю подумывать, как бы абсурдно это ни звучало, что некая соперничающая пивоварня пытается избавиться от конкурентов.

— Но у «Херцвестен» нет конкурентов, — заметил Блуто. — Ближайшая доходная пивоварня в Баварии.

— Верно, — признал Даффи. — Ну не знаю, может быть, другой трактир, обиженный монах… — Он пожал плечами.

Блуто озадаченно покачал головой.

— Я осмотрю весь арсенал. Возможно, кто-то таскает не только порох.

— Сударь, можно заряжать, — пропыхтел один из канониров.

— Отлично. С дороги!

Горбун взял черпак на длинной ручке и сунул его, как в котел, в бочонок с порохом. Потом пару раз взвесил в руке.

— Как раз три фунта, — рассудил он и осторожно пропустил черпак в жерло пушки. Когда послышалось звяканье о казенник, горбун опрокинул черпак и извлек его. Потом плотно забил пыж, за которым последовало шестифунтовое ядро.

— Теперь, братва, — ухмыльнулся он, — поглядим, сумеем ли мы сбить с Заполи шапку. Давай пальник.

— А я-то думал, там Сулейман, — с некоторой горечью сказал Даффи. Минул год, как венгерский наместник переметнулся к туркам, но Даффи знался с ним давно, и, когда того приравнивали к Сулейману как врага Запада, ирландца это все еще задевало.

— Они оба там, играют в шахматы, — пояснил Блуто.

Горбун коснулся заряда, и пушка вновь рявкнула, дернулась и отхаркнула большой сгусток дыма, повисший над укреплениями. Спустя пару секунд дерево слева от мишени рухнуло, подняв новое облако пыли.

— Уже ближе, — сказал Блуто. — Ты пни-ка ее еще раз.

Даффи поднялся на ноги.

— Я не могу все утро тут прохлаждаться, — сказал он. — Завтра мы откупориваем темное, а у меня еще осталось много дел.

— Так увидимся позже, — бросил Блуто, поглощенный своей пушкой. — Я забегу пропустить пару кружек за счет заведения.

— С какой радости за счет заведения? — грубовато переспросил ирландец.

— Э?.. — Блуто неохотно оторвался от наблюдения за тем, как его люди прочищают жерло. — Ради бога, разве не я спас тебе жизнь?

— Это когда же?

— Короткая у тебя память. Месяц назад, когда на тебя напали в лесу.

— Ты едва меня не убил, — сказал Даффи. — И напали не на меня, а на тебя.

— Эй, что вы делаете, обезьяны? — заорал горбун на своих помощников. — Дай сюда. — Он отпихнул канониров от пушки и сам взялся за шомпол. — Три поворота влево, три вправо, — поучал он. — Или вы хотите, чтобы запал все еще тлел, когда станем засыпать новый порох, а? Болваны!

Помощники смущенно скалились и переминались с ноги на ногу.

Даффи покачал головой и направился к лестнице, что спускалась к улице. И вправду упертый горбун, подумал он. Когда, сойдя на мостовую, он поднял глаза, с губ его сорвался невольный стон.

«Проклятье, — подумал он, — англичанин, Лотарио Мазертан. Успею улизнуть? Нет, черт возьми, он меня заметил».

— Здравствуй, Лотарио, — кисло приветствовал он высокого светловолосого человека, который подходил к ступенькам.

— Салют, Даффи, — оживленно откликнулся Мазертан. — Вот пришел осмотреть артиллерию. Подсказать горбуну, как правильнее поставить пушки.

Даффи кивнул:

— Уверен, он будет рад.

Мазертан ежедневно «осматривал артиллерию» с тех пор, как неделю назад появился в городе. Блуто дважды еле удержали, чтобы не скинуть радетеля со стены.

— Даффи, я кое-что тебе скажу строго по секрету, — проговорил Мазертан уже спокойнее, положив ирландцу руку на плечо и косясь по сторонам.

Даффи знал, что тот собирается сказать, ибо он повторял это изо дня в день строго по секрету всякому, кто готов был его выслушать. Сам Даффи слышал это уже дважды.

— Определенные силы… — англичанин заговорщически подмигнул, — призвали меня из очень дальних краев, чтобы разгромить турок. Так я и сделаю!

— Прекрасно, Лотарио, сделай. Я бы не прочь поболтать, но опаздываю на свидание. — Даффи выдавил улыбку и поспешил дальше.

— Ничего, все в порядке. Увидимся завтра.

«Еще бы не увидеться, — мрачно подумал Даффи. — Проклятое темное притягивает всякого, точно светящееся окно в бурю. Ладно, — сказал он себе, — продержись еще две ночи и будешь в расчете со старым Аврелианом: договор быть тут до Пасхи, а Пасха завтра. А там можно с честью откланяться, забрать Ипифанию и выехать, пока перед турками не закрыли ворота».

Мимо пробежали ребятишки, крича:

— Викинги! Идем драться с викингами!

«Дайте им от меня пинка под зад», — устало подумал Даффи.

Когда он вошел в теплую трапезную, из-за стола навстречу ему поднялся седой человек.

— Мастер Даффи! — радостно воскликнул он. — Как погляжу, вы добрались сюда в целости.

Ирландец уставился на говорившего.

— Ого, да это Аврелиан! Не узнал вас с повязкой на глазу. Что случилось?

Аврелиан всплеснул бледными руками.

— Ерунда. Глаз цел, я только немного повредил его в небольшой заварушке в Афинах, пару дней… то есть пару недель назад. Да. Уже скоро я смогу снять повязку. — Он жестом пригласил Даффи к столу. — Но подсаживайтесь. Нам есть о чем поговорить.

Даффи уселся. Немногим позже Анна поставила на стол две вместительные кружки, и он с благодарностью отхлебнул пива.

— О сударь, — обратилась Анна к Аврелиану, — вас в последнее время спрашивали очень странные господа. Один высокий, по виду из Китая или иных дальних земель, несколько черных эфиопов и один меднокожий, весь в перьях…

Старик нахмурился, затем рассмеялся:

— Ага, так Черные Птицы уже здесь? Боюсь, в этот раз придется их разочаровать. Постарайся, чтобы они мне не докучали, ладно, девочка?

— Ну да, ну да. — Прежде чем вернуться на кухню, Анна за спиной Аврелиана сделала большие глаза.

— Девчонка говорит, что Вернера сейчас нет, — сказал старик. — Вроде как гостит у какого-то… поэта?

_ Да, — чуть ли не сконфуженно признал ирландец. — Похоже, наш трактирщик горазд кропать вирши, как никто на свете после Петрарки. Слава богу, мне не довелось их читать.

— Сочинительство, — вздохнул Аврелиан. — В его-то лета. — Он сделал добрый глоток пива и грохнул кружкой об стол. — Как бы там ни было, — продолжил он с радушной, но малость кривоватой улыбкой, — надеюсь, ваше путешествие сюда было приятным и безопасным?

Ирландец немного подумал.

— Боюсь, ни то, ни другое.

— О? А! — Аврелиан понимающе кивнул. — Вам, верно, по пути случалось мельком видеть странные создания? Или слышать по ночам звуки, что нельзя приписать ни волкам, ни совам? Я хотел предупредить вас о подобной возможности, но решил…

— Какие там ночные звуки или мимолетные видения! — с досадой перебил ирландец. — В Триесте мне повстречался козлоногий человек. Через Альпы меня провожала компания из всех, что в голову придут, сказочных чудищ. Гномы спасли мне жизнь. Какие-то летуны, перекликавшиеся по-арабски, истребили караван, с которым я путешествовал. — Он покачал головой и хлебнул пива. — И не стану утомлять перечислением всех попыток проткнуть меня мечом или стрелой со стороны заурядных людей.

Благодушный настрой Аврелиана испарился в мгновение ока, оставив за столом бледного взволнованного человека.

— Благие небеса, — пробормотал он вполголоса, — события развиваются быстрее, чем я думал. Сначала о козлоногом человеке.

Даффи описал безымянную таверну, где он нашел приют в дождливую ночь, поведал о вине и, наконец, о своем диковинном собутыльнике.

— Был там слышен шум мельницы? — спросил Аврелиан.

— Был. Вам случалось туда захаживать?

— Да, только не в Триесте. Туда может привести улица любого средиземноморского города. Ты был… созвучен происходившему и потому увидел таверну. — Аврелиан потер лоб. — Расскажи мне об арабских летунах.

— Ну, я спал на дереве и услышал, как они кружат в небе, перекликаясь на каком-то восточном наречии. Потом они перелетели озеро и разорили караван несчастного торговца кожей, который перед тем взял меня в попутчики.

Старик взволнованно покачал головой.

— Они, конечно же, наблюдали за мной многие годы, и я невольно навел их на тебя, — сказал он. — Как видно, Ибрагим решил перейти в наступление. — Он почти с мольбой взглянул на Даффи. — Надеюсь, затем последовали некие ответные явления? Этим созданиям здесь не место, и сама земля должна противиться им. Быть может, случилось землетрясение, потоп…

Даффи покачал головой:

— Ничего такого… Хотя постой! Наутро поднялся сильнейший ветер.

— Откуда?

— С запада.

Аврелиан вздохнул.

— Благодарение звездам. Дела не зашли слишком далеко.

— Что еще за дела? — требовательно спросил Даффи — Оставь свою таинственность. Что все это значит? И зачем ты меня на самом деле нанял?

— Обо всем узнаешь в свое время. — Голос Аврелиана дрогнул.

— Тогда в свое время подыщи другого беспутного бродягу в вышибалы! — воскликнул Даффи. — Я забираю Ипифанию, и мы едем в Ирландию.

— Не выйдет, она должна мне деньги. — Аврелиан быстро вскинул руку, чтобы остановить новую вспышку со стороны ирландца. — Но! Я, так и быть, объясню. Он встал из-за стола. — Пройдем в пивоварню.

— Почему не объяснить прямо здесь?

— В пивоварне кроется вся суть вопроса. Идем.

Даффи пожал плечами и последовал за стариком через комнату прислуги к лестнице в подвал.

— Что известно тебе о «Херцвестен»? — внезапно спросил Аврелиан, когда они осторожно спускались по ступенькам.

— Я знаю, лет ей немало, — ответил Даффи. — Монастырь был построен на развалинах римской крепости, а пиво варили еще в те времена.

Старик негромко хохотнул, начал говорить, но спохватился.

— Гамбринус! — позвал он. — Это я, Аврелиан.

Даффи показалось, что старик сделал ударение на имени — не мог ли иначе Гамбринус назвать его как-то еще?

Внизу возник седовласый пивовар.

— Когда ты вернулся? — приветствовал он.

— Этим утром. Ха, — усмехнулся он, обернувшись к ирландцу, — они не думали, что я успею к Пасхе. Право, Гамбринус, признаю, что подчас я действую скрытно, но зато не делаю промахов. По крайней мере явных. Найдется, куда нам присесть? Наш друг полагает, что пришло время немного его просветить.

Вскоре все трое сидели на пустых бочонках вокруг стола, на котором мерцала свечка, и перед каждым стояла кружка темного пива. Аврелиан поднял наполненную до краев кружку и ухмыльнулся:

— Официально темное останется непочатым до завтрашнего вечера, но мы трое заслужили предварительную дегустацию.

— Ну, хорошо, — умиротворенно проговорил Даффи, — так где собака зарыта? Ты, выходит, волшебник? А если и так, не пойму, при чем здесь зажженная петарда, которую прошлой ночью я обнаружил на двери пивоварни? Давай рассказывай.

Аврелиан снова побледнел.

— Ты обнаружил петарду на двери? Вчера? Это в первый день Пасхи, — обернулся он к старому пивовару.

— Тогда я был за пасхального агнца, — заметил Даффи. — Зашвырнул хреновину подальше, так что разнесло только часть конюшни.

— Как видишь, события разворачиваются куда быстрее, чем мы ожидали, — сказал Аврелиан Гамбринусу. И добавил уже спокойнее: — Даффи видел таверну Бахуса — даже пил вино! — и рассказал об ифритах, охотившихся за ним ночью. Ибрагим уже не таится и, без сомнения, готовит удар в самое сердце, рассчитывая, расколов его, открыть тайные уголки мира. Пробудились и выходят на дневной свет существа, которые до сей поры лишь изредка бормотали во сне.

— Постой-ка, — нетерпеливо перебил Даффи. — Я опять запутался. Кто такой Ибрагим? Ты подразумеваешь великого визиря Сулеймана?

— Да, — сказал Аврелиан. — Он глава наших врагов.

— Чьих врагов? Пивоварни? — Чем дальше, тем все меньше смысла улавливал Даффи в этой истории.

— Запада, — кивнул Аврелиан.

— А-а… — пожал плечами Даффи. — Ты о турках. Тогда ясно. Я бы, правда, назвал их главой Сулеймана.

— А я нет, — сказал Аврелиан. — И Сулейман, думаю, тоже. Что известно тебе об Ибрагиме?

Даффи решил потерпеть до тех пор, пока не получит более или менее связные ответы.

— Ну, — начал он, — я знаю, что Сулейман назвал его своим великим визирем шесть лет назад, когда вышвырнул старого Пири Пашу. Хотя все думали, что пост отойдет Ахмеду Паше. Ахмед здорово разозлился и поднял в Египте мятеж, за что его, как мне помнится, обезглавили. — Даффи отхлебнул пива, рассеянно подумав о том, что напоминает ему этот вкус. — Да, и слышал я, что Ибрагима называют евнухом.

Аврелиан был явно ошарашен, а Гамбринус расхохотался.

— Впредь не болтай нигде подобной ерунды, — сурово заметил Аврелиан. — Но к делу… Что знаешь ты о его… происхождении?

— Ничего, — покачал головой ирландец. — Хотя, сдается мне, он из низкородных.

На сей раз Аврелиан невесело рассмеялся.

— Ниже, чем ты воображаешь. Он родился в Парге, на Ионическом море, и считается, что отец его был моряком, что в определенном смысле недалеко от истины, только плавал он не по земным морям.

— Как? — «Провались ты со своей магической тарабарщиной», — подумал Даффи.

— Настоящим отцом был демон воздуха, побывавший у его матери однажды ночью, в отсутствие мужа.

Ирландец начал было протестовать, но тут же вспомнил о существах, которые ему недавно встречались.

«Помолчи, Даффи, — сказал он себе. — Кто ты такой, чтобы утверждать, что демонов воздуха не существует?»

— Продолжай, — произнес он вслух.

— Подобные зачатия случаются, — сказал Аврелиан. — К примеру… чтобы не ходить далеко, Мерлин — такой же гибрид. Обладая огромной духовной силой, нечистой по своей сути, они часто обращаются к черной магии и иным малопочтенным областям для ее приложения. Избежать этого удается немногим. Мерлин, как ты помнишь, получил крещение. Ибрагим принял ислам. — Аврелиан нахмурился. — Силы таких полулюдей-полудемонов существенно растрачиваются при половых сношениях, отчего они учатся избегать привлекательных особ противоположного пола. Именно это, отдадим врагу справедливость, и является почвой для клеветы, о которой ты упомянул.

— О-о… — нерешительно отозвался Даффи. — Прошу прощения. — «Господи боже, — подумал он, — теперь уж и про турок ничего нельзя сказать». — Так, по-твоему, этот полукровка указывает Сулейману, как поступать?

— Именно так. Ибрагим подвластен воле одного Владыки Востока.

— Пропади оно пропадом! — не выдержал Даффи. — Что же тогда выходит? Если он подвластен Сулейману…

— Сулейман не Владыка Востока. Неизменно есть высшие сферы. Карл не Владыка Запада.

— Ага, вот оно как, — воодушевился Даффи. Аврелиан на сей раз зашел слишком далеко. — Кто же тогда? Ты?

— Нет. Это человек, живущий в окрестностях Вены. — Видя недоверие ирландца, он продолжил с большей горячностью: — Ты, быть может, считаешь, что единственный порядок вещей — тот, что ты можешь разглядеть со своего порога? Я-то надеялся, что с твоим жизненным опытом можно быть выше такого деревенского понимания.

Мгновение спустя Даффи пристыженно кивнул.

— Ты прав, — признал он. — Бесспорно, не мне судить, что возможно, а что нет.

— Тебе в последнюю очередь, — кивнул Аврелиан.

— Итак, — Даффи начал загибать пальцы, — я готов согласиться, что борьба Востока с Западом может иметь более высокие, вернее, более глубокие корни, чем просто спор между Сулейманом и Карлом Пятым за некое владение. Далее, я готов допустить, что средства войны включают магию. Прекрасно! Только вот при чем здесь я или эта пивоварня? В чем причина яростной охоты за мной и диковинной помощи по пути сюда?

Аврелиан откинулся назад и сомкнул кончики пальцев.

— Мне придется тщательнее подбирать слова, — сказал он. — Скажем… как в фехтовании вернее нанести удар в сердце, чем без конца рубить противника по рукам…

— На самом деле это далеко не всегда так, — заметил Даффи.

— Спокойнее, это лишь для сравнения. Равно и полководец может сберечь время и силы, ударив прямо в сердце вражеского королевства. Ты никогда не размышлял над названием пивоварни?

— «Херцвестен», — задумчиво протянул Даффи. — Сердце Запада. — И нахмурился. — Так ты хочешь сказать…

— Слушай — и все поймешь. Да, пивоварня в числе главных… как бы это выразиться… центров, основ, опор Запада. На Востоке, понятно, есть такие же центры, но Восток сейчас нападает.

Даффи не удержался от ухмылки.

— Но отчего пивоварня? Я бы считал… храм или библиотека…

— Ну, разумеется, — откликнулся Аврелиан. — Понимаю. На вид они более древние, величественные, свойственные нашей культуре. Но это не так. Послушай… За три тысячи лет до рождения Христа по Европе рассеялись люди, пришедшие из Испании. Кочевники, чужаки всюду, где бы ни появлялись, они, однако, встречали почет, едва ли не преклонение, ибо несли с собой секрет пивоварения. И рвение их было неиссякаемо, раскрашенные чаши можно найти в захоронениях от Сицилии до севера Шотландии. Чудесный дар брожения, принесенный в Европу, положил начало большему количеству поверий, чем я осмеливаюсь рассказать, упомяну только, что в самых ранних вариантах сказания именно пиво, а не огонь, украл у богов и отдал людям Прометей.

Даффи заморгал, потрясенный речью старика.

— Потому «Херцвестен» в числе главных центров Запада?

— Она, возможно, самый главный центр. — Аврелиан оглядел ирландца, точно прикидывая, сколько откровений можно выложить зараз. — Коль ты ирландец, — медленно проговорил он, — то, без сомнения, слышал о Финне МакКуле.

Даффи кивнул.

— Такой человек существовал на самом деле. Он был верховным правителем людей, о которых я говорю, этих кочевников с чашами, если угодно, называй их кельтами, это не так уж далеко от истины, и он умер здесь.

Даффи непроизвольно заглянул под стол.

— Где?

— Фактически он похоронен под зданием, — сказал Аврелиан. — Тот старый римский форт, о котором ты вспомнил, был выстроен вокруг этого подвала, где пиво делалось еще за две тысячи лет до появления в здешних местах первого римлянина. Тридцать пять столетий назад пивоварню построили как знак над могилой Финна. — Он помолчал. — Ты, верно, не знаешь происхождения названия Вена!

— Нет.

— Первоначально город назывался Виндобона — по имени Финна.

Это все очень занимательно, подумал Даффи, но мало что объясняет. Он развел руками:

— Ну и?..

Аврелиан запнулся, точно танцор, ступивший мимо помоста.

— Ну и… тебе преподан урок истории, — устало сказал он. — Так или иначе, именно в этом причина того, что за тобой охотились по пути сюда. Заполи, ставленнику Сулеймана в Венгрии, видно, стало известно, что тебя наняли охранять «Херцвестен», и он подослал убийц. Но тебе пришел на помощь древний тайный народ — на твое счастье, они хранят верность Западу и узнали тебя.

Даффи кивнул, недоверчиво нахмурив брови.

«Ты, старикашка, о многом умалчиваешь, — подумал он. — Только немного приоткрыл свои карты. И я одна из шестерок? Или туз в рукаве? Ответы только породили новые вопросы».

— Ну а ты-то здесь при чем? — поинтересовался он. — Зачем нанял меня и Блуто и, бог знает, скольких еще?

— Я не исполняю собственную прихоть. Равно как никто из нас.

— Ага, — сказал Даффи. — Так ты «подвластен воле» этого Владыки Запада?

— Как и все мы. — Голос Аврелиана был едва слышен.

— Говоришь, он живет в окрестностях Вены? Хотелось бы его повидать.

Старик очнулся от своих мыслей.

— А? О, не беспокойся, ты его увидишь. Он, впрочем, нездоров. Покалечен и не может передвигаться. Но ты будешь представлен.

После недолгой паузы, во время которой все молчали, Даффи поднялся.

— Что ж, господа, коли так, увидимся позже. Завтра тут будет не протолкнуться, и я должен переставить столы и поснимать со стен хрупкие предметы.

Он допил пиво и наконец понял, что за знакомый привкус. Это был легкий оттенок насыщенного, пряного вкуса вина, которое он попробовал в неведомой таверне в Триесте.

 

Глава 8

Последнее, что Даффи снял со стены в трапезной, была картина в тяжелой раме, изображавшая венчание в Кане Галилейской. Он с сомнением разглядывал почерневшее от дыма полотно, пока тащил его в чулан, где уже были сложены прочие картины, распятия и гобелены.

«Странно, — думал он, — впервые вижу, чтобы чудесное вино изображалось белым. Не думаю, чтобы в те времена в Палестине было известно белое вино. Но, несмотря на затемненную сцену, нет сомнения, что в чашу Иисуса льется струя желтого цвета».

Азиат уже объявился и сидел на своем обычном месте, изредка поглядывая на ирландца немигающими глазами. Даффи обдумал и отверг идею спуститься в подвал и предупредить Аврелиана о присутствии Черной Птицы. В конце концов, тому не пришло в голову позаботиться о безопасности путешествия Даффи сюда, так с какой стати оказывать ему теперь услугу?

Даффи с грохотом передвигал столы, чтобы их более удобно расположить, на манер того, как в старые времена их расставляли монахи, когда дверь в зал открылась и вошел Аврелиан.

— Аврелиан! — произнес азиат, вскакивая на ноги и кланяясь. — Как приятно видеть тебя снова!

Аврелиан на мгновение опешил, бросил на ирландца укоризненный взгляд и поклонился в ответ.

— Так же, как мне видеть тебя, Антоку Тенно. С нашей последней встречи прошло немало времени.

— Что значат несколько лет для старых друзей, — улыбнулся Антоку. Он махнул рукой в сторону скамьи за своим столом. — Окажи мне честь — присоединяйся.

— С удовольствием. — Аврелиан неспешно прошел к столу и присел.

«Интересно, — лениво подумал Даффи, передвигая очередной стол, — откуда название Черные Птицы? Понятно, что можно называть мавра черным или человека в перьях — птицей, но как, скажите на милость, привязать это к старине Вышвырни-врага-в-окно?»

Наконец последний стол — соседний с тем, где шла приглушенная, но весьма напряженная беседа, — был поставлен на место и Даффи повернулся, чтобы уйти, когда, резко отодвинув скамью, Антоку поднялся на ноги.

— Пытаешься со мной торговаться? — спросил он Аврелиана. — Тогда назови свою цену и избавь меня от ростовщических трюков.

— Я говорю правду, — серьезно ответил Аврелиан. — Теперь я не могу помочь тебе… за любую цену.

— Я не прошу о многом…

— Я не могу помочь ничем.

— Знаешь ли ты, — в голосе азиата отчетливо слышался страх, — на что меня обрекаешь? Мерцающая жизнь видения, блуждающего огонька, скитающегося по берегам Дан-но-Ура…

— Не я обрек тебя на это, — твердо ответил Аврелиан. — Восемьсот лет назад это сделал клан Минамото. Я лишь однажды дал тебе отсрочку… которую не могу предоставить вновь. Мне очень жаль.

Они несколько секунд смотрели друг на друга в упор.

— Пока что я не отступаюсь, — сказал Антоку, направляясь к дверям.

— И не думай сражаться со мной, — мягко, но угрожающе проговорил Аврелиан. — Ты можешь быть силен, как акула, но я солнце, способное высушить все твое море.

Антоку остановился на пороге.

— Очень древнее красное солнце на темнеющем небе, — сказал он — и был таков.

Шутка замерла на губах Даффи, когда, взглянув на Аврелиана, он заметил глубокие морщины, прорезавшие точно вырубленное из камня лицо. Старый волшебник не отрывал глаз от своих рук, и Даффи после некоторого колебания беззвучно вышел.

На кухне ирландец пододвинул стул к открытой кирпичной печи и принялся задумчиво отщипывать и отправлять в рот кусочки хлеба от половины лежавшей с краю буханки.

«При случае старый волшебник может еще показать зубы, — размышлял он. — Не стал церемониться с Антоку, чего бы тот ни добивался, а, похоже, азиату нужен был грязный опиум. Странно, отчего тогда со мной он всегда так обходителен и говорит обиняками? Лучше бы наоборот. Как любила повторять моя старая мать, без знания не угадаешь».

В заднюю дверь просунулся Шраб.

— Э, сударь…

— Чего тебе, Шраб?

— Вы разве не пойдете биться с викингами?

Даффи вздохнул.

— Не лезь ко мне с этими детскими забавами, которые ты почему-то так и не перерос.

— Детскими забавами? Вы что, все проспали? Сегодня утром в канал Донау вошла ладья викингов с драконом на носу и остановилась под мостом через Таборштрассе. — Голос Шраба едва не срывался от возбуждения.

Даффи внимательно посмотрел на него.

— Карнавальная забава, — сказал он наконец. — Либо странствующие комедианты. Настоящих викингов не видно уже лет четыреста. Чем они торгуют?

— По мне, они самые настоящие, — сказал Шраб и юркнул за дверь.

Ирландец покачал головой.

«Не стану я, — твердо заявил он себе, — покидать теплую комнату, чтобы глазеть на шайку балаганщиков или карманников, кто бы они ни были. На худой конец, я достаточно стар, чтобы не поддаваться на дешевые уловки. Но господи боже… ладья викингов».

— Ну ладно! — рявкнул он через несколько минут, вызвав удивленный взгляд проходящей кухарки. Вскочив на ноги, ирландец вышел на улицу.

Что больше всего поразило запрудивших улицу и облепивших крыши ротозеев, когда они вдоволь надивились на раскрашенный парус и высокую резную голову дракона, так это возраст викингов и их унылый вид. Все скандинавы были громадного роста, во внушительных кольчугах, но волосы и бороды под блестящими шлемами серебрились сединой, а во взглядах на заполненные людьми берега канала читалась смесь апатии и разочарования.

Сидевший на корме ладьи у рулевого весла Рикард Буге отвел усталый взгляд от толпящихся венцев, когда его лейтенант пробрался между скамьями гребцов и преклонил колена.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Буге.

— Капитан, Гуннар говорит, мы накрепко завязли в водорослях. Он думает, лучше взяться за мечи и очистить корпус.

Буге с отвращением сплюнул за борт.

— Он имеет понятие, где мы? Как видно, это не Дунай.

— Он, капитан, полагает, что это Вена. Похоже, мы свернули в этот канал вчера ночью и не заметили, что вышли из реки.

— Вена? Тогда мы проскочили Таллн. Все из-за проклятого западного ветра, что не стихал целый месяц. — Буге покачал головой. — Если бы Гуннар знал, как вести корабль… Счастье его, что мы в реке, а не на море.

— Но ведь, капитан, — заметил лейтенант с легкой укоризной, — Гуннар уже не тот.

— А я, значит, должен радоваться, что он привел нас в поганую канаву, на потеху нищим и ребятишкам? — Буге гневно махнул рукой в сторону толпы. — Ладно, вперед. Лезьте за борт и срезайте кувшинки.

Буге откинулся назад, пытаясь почесать живот под нагретой солнцем кольчугой.

«Дело плохо, — подумал он. — Осталось только плыть назад. Мы уже не отыщем ни Зигмунда, ни могильного кургана, даже если, как поклялся Гардворд, они вправду существуют».

Седой капитан вернулся в мыслях назад, в озаренную свечами комнату с низким потолком, где он и еще тридцать ушедших на покой воинов округа Хандестед сидели за столом и слушали речь старого Гардворда, перемежая ее изумленными проклятиями, в то время как снаружи холодный ветер завывал во тьме и ломился в закрытые ставни.

— Ведомо мне, многие из вас слышали накануне блуждающий голос из ледяного фьорда, — пять с половиной недель назад прошипел на сборище Гардворд, — вчера поутру взывавший снова и снова: «Час настал, но не пришел человек». — Старый колдун простер морщинистые руки. — Он поверг меня в тревогу. Почти всю минувшую ночь провел я, неустанно вопрошая о смысле пророчества древний тайный народ, — и на горе себе услышал мрачные вести.

— И что же? — поинтересовался Буге, не особенно потрясенный колдовскими излияниями.

Сверкнув глазами, Гардворд повернулся к нему.

— Сурт, король Муспелльсхейма, ведет из дальних южных земель на север армию, чтобы захватить и уничтожить могильный курган бога Бальдра.

У многих собравшихся захватило дух при этом известии, ибо старые легенды гласили, что, когда Сурт двинется на север, недолго ждать Рагнарёка, конца мира. Двое, до того запуганные собственным языческим наследием, чтобы искать прибежища в христианстве, судорожно перекрестились, а один старикан, бормоча начало «Патер Ностер», попытался было укрыться под столом.

— Один отвернулся, — глумливо усмехнулся Гардворд. — Люди севера уже не те, что прежде.

Буге, раздосадованный малодушием товарищей, грохнул кулаком по столу.

— Ясно, что мы соберем армию, чтобы дать отпор Сурту.

Заявление это несколько приободрило остальных престарелых воинов, и они оживленно закивали, выражая свою решимость.

— Если только, — дрожащим голосом промолвил один, — все это не выдумки вроде кладбищенских баек, которыми пугают друг друга дети, или беспочвенные суеверия.

— Идиот! — выкрикнул Гардворд. — Ты слышал вчера голос из фьорда! И обычно смутные толкования древнего народа этой ночью звучали предельно ясно. — Нахмурившись, старик обвел глазами стол. — Время кривотолков прошло, мои отважные воины.

Буге подался вперед.

— Кто же тот человек? — спросил он. — Кто не пришел, хотя настал час?

— Тот, кто поведет вас. Внемлите же мне, самодовольные отцы семейств и домовладельцы, и не пытайтесь настроить свой убогий разум на то, что рассказ мой непременно выдумка. Помните ли вы сказания о Зигмунде, который легко выдернул меч Одина из Бранстокского Дуба, тогда как все прочие в зале Вольсунга не добились этого, хотя старались из последних сил?

— Само собой, — кивнул Буге. — Не забыл я, и что случилось с мечом, когда одноглазый бог неведомо зачем пустил его в ход. В бою Один сломал меч, и оставшийся обезоруженным Зигмунд был убит копейщиками Люнги.

— Верно, — кивнул колдун. — Так слушайте. Один позволил, вернее — повелел, чтобы сам Зигмунд восстал из мертвых и повел вас отразить орды Муспелльсхейма.

Сидевшим за столом последнее показалось сомнительным, но никто не набрался смелости открыто заявить об этом Гардворду.

— Как мы встретим его? — проговорил один нетвердым голосом.

— Вам нужно проплыть вверх по Эльбе через разные притоки и волоки, а затем вниз по Дунаю. Когда окажетесь у города, построенного подле холма Бальдра, вы узнаете об этом, ибо, — тут он выдержал паузу, — сам Зигмунд поднимется из воды, чтобы встретить вас. Мне думается, холм находится у города Таллн, но точно я не знаю. Впрочем, водное воскрешение Зигмунда укажет нужное место.

Собрать армию не удалось, и Буге с двумя десятками неженатых или особенно неугомонных соратников пришлось пуститься в трудный поход на свой страх и риск.

«И вот здесь, — с грустью думал он, — бесславно заканчивается наш необдуманный поход. Сесть на мель посреди кучи гниющих водорослей Венского канала, под крики толпы, которая принимает нас за фигляров! Недурно для вознамерившихся преградить путь Сурту и отсрочить судный день».

Буге с отвращением покачал головой, наблюдая, как несколько его людей погружаются в канал, ухая от холодной воды.

«Мы спятили, когда послушали старого дуралея, — сказал он себе. — Теперь ясно, что вся история просто второсортный бред опившегося пива колдуна».

Убранная в ножны рапира колотила по правому бедру Даффи, когда он бегом миновал церковь Святого Рупрехта. Дальше пришлось замедлить ход, ибо вся улица под северной стеной была запружена охочими до развлечений горожанами. Горничные оживленно пересказывали друг другу бесстыдные сплетни, юноши картинно приседали и выгибали правую руку, демонстрируя фехтовальные позиции, а дети и собаки попросту носились в бессмысленном восторге. На верху стены также толпились люди, заставив Даффи подумать, сколько их свалится оттуда, прежде чем день подойдет к концу. Для себя он сознательно выбрал зрелище прибытия викингов, страшась вновь увидеть озеро в лунном свете.

«Но как же я увижу, что происходит?» — встревожился он, оглядывая теснившихся зевак.

В толпе на укреплениях он заметил Блуто, который старался отогнать детей от закрытых чехлами пушек.

— Блуто! — заорал ирландец что было мочи. — Проклятие, Блуто!

Горбун обернулся и нахмурился, оглядывая скопище внизу, потом заметил Даффи и помахал рукой.

— Брось мне веревку! — прокричал Даффи.

Блуто, похоже, оторопел, однако кивнул и исчез за зубцами. Ирландец, толкаясь, протискиваясь и ежесекундно извиняясь, пробрался к подножию стены.

«Надеюсь, я все еще способен забраться по веревке, — подумал он. — Совсем негоже было бы с полпути бессильно соскользнуть вниз, на глазах едва ли не всего населения Вены».

Спустя несколько минут веревка слетела вниз, и Даффи ухватил ее прежде двух других соискателей лучшего обзора. Затем, попеременно упираясь ногами в старые камни стены, он начал свое восхождение. Несмотря на шум в голове от собственного дыхания, он мог уловить доносившиеся из толпы замечания в его адрес:

— Что за старый нищий карабкается по веревке?

— Гляди, он через пару метров замертво свалится вниз.

«Ах, вот как!» — рассерженно подумал Даффи, удваивая усилия. Вскоре он уже видел встревоженное лицо горбуна, глядевшего на него с выступа стены, и с каждым отчаянным перехватом веревки оно приближалось. Наконец он перекинул одну руку через парапет, а там Блуто втащил его на нагретые солнцем камни, где он рухнул, чтобы отдышаться.

— Староват ты лазить по стенам, — пропыхтел Блуто, выбирая веревку назад.

— Как я… только что продемонстрировал, — согласился ирландец. Он сел. — Хотелось взглянуть… на знаменитых викингов.

— Ладно, вставай сюда. Вообще-то довольно жалкое зрелище. Несколько влезли в канал обрывать водоросли, остальные просто сидят с понурым видом.

Даффи встал и привалился к одной из смотрящих на север амбразур. В пятидесяти футах под ним был канал Донау, а под мостом через Таборштрассе стоял корабль, его красно-белый парус вяло колыхался на ветру.

— А они настоящие викинги? — поинтересовался Даффи. — Чего это их сюда принесло?

Блуто только пожал плечами.

— Придется взглянуть поближе, — решил Даффи. — Обвяжи веревку вокруг этого зубца и сбрось с наружной стороны стены. Или завтра вечером не получишь бесплатного пива, — добавил он, взглянув на вытянувшуюся физиономию горбуна.

Ирландец вытащил из-за пояса перчатки и надел их, пока Блуто занимался веревкой. Затем, к восхищению нескольких ребятишек, встал в одну из амбразур и пропустил веревку под правым бедром и через левое плечо.

— Увидимся, — проговорил он и соскользнул вдоль стены, притормаживая спуск правой рукой. Через минуту он стоял на мостовой у самого берега канала, а Блуто вновь втягивал веревку обратно. Зеваки торчали даже здесь, пихая друг друга локтями и бросая насмешливые реплики угрюмым мореплавателям. Бормоча вполголоса проклятия, Даффи направился по берегу к связке деревянных клеток для уток, которые образовали нечто вроде пирса, уходящего в зеленую вонючую воду. Он осторожно ступил на первую — клетка выдержала его вес, только утки внутри закрякали и захлопали крыльями.

— Заткнитесь, утки! — рявкнул он, перебираясь с клетки на клетку, ибо утиный переполох стал привлекать внимание собравшейся на берегу толпы.

Когда Даффи добрался до крайней клетки и устроился на ней, он был вознагражден за потраченные им усилия открывшимся видом на увязший в грязи, но изящный корабль. Весла, некоторые из них обломанные, были вытащены из воды и вставлены вертикально в углубления около уключин, образовав своеобразный частокол вокруг палубы. Даффи изо всех сил старался проникнуться зрелищем и вообразить себя одним из предков, оказавшимся лицом к лицу с северными варварами в Дублинской бухте или на равнине Клонтарф, но вид вяло бултыхавшихся в грязной воде мрачных пожилых людей напрочь отшибал воображение. Видно, это последние из рода, решил он, что посвятили оставшиеся годы жизни поиску подходящего места, где умереть.

Под ним раздался резкий треск, и насест угрожающе накренился. «Господи боже, — подумал он, — надо пошевеливаться, не то я утопну». Он перелез на соседнюю доску, но та просто сломалась, и он повис почти вниз головой, цепляясь коленями и одной рукой. С берега раздались взрывы хохота. Рапира Даффи наполовину выскочила из ножен, он попытался перехватить ее — и тут последняя доска сломалась, и он погрузился в ледяную воду посреди деревянных обломков и кинувшихся врассыпную уток. Он судорожно перевернулся, чтобы выплыть, пока кольчуга не утянула его на дно, и тут рапира зацепилась за одну из плавающих досок и переломилась пополам.

— Черт побери! — проревел он, хватая рукоятку, пока она не утонула.

Он выбрался из плавучего мусора и обнаружил, что слабое течение несет его вниз, по направлению к кораблю викингов и колышущимся зеленым полотнищам из тины и нечистот. Никто из северян его пока не заметил, но горожане на стене и берегу просто покатывались от смеха.

По-прежнему сжимая сломанную рапиру, Даффи нырнул и поплыл под водой. Поняв, что тяжесть кольчуги не слишком сковывает движения, он надеялся так избежать худших плавучих отбросов и насмешек. «Возможно, никто меня не узнал», — думал он, по-лягушачьи продвигаясь в холодной воде.

Буге поднял голову, услышав всплеск по левому борту и решив поначалу, что кто-то из венцев свалился в канал и пытается вскарабкаться на корабль. Но затем кровь отхлынула от его лица и глаза округлились при виде вцепившихся в леер двух покрытых зеленой слизью рук, вслед за которыми вскоре возник их хозяин — высокий мужчина с мрачным лицом, облепленный грязью из канала и сжимающий сломанную рапиру. В мгновение ока зловещий пришелец забрался на борт и теперь стоял в луже воды между скамей для гребцов.

Буге рухнул на колени, и вся команда на корабле последовала его примеру.

— Зигмунд! — задыхаясь, произнес он. — Я и мои люди приветствуем тебя и ждем приказаний.

Даффи не знал норвежского, однако понял, что викинги отчего-то приняли его за другого — только вот за кого? Он остался стоять с суровым видом, надеясь, что решение придет само собой.

На мосту возникла суматоха, сопровождаемая выкриками «Не толкайтесь!», и у перил возник Аврелиан.

— Что здесь такое? — взволнованно спросил он. — Я пропустил начало.

Даффи указал на склонившихся северян.

— Похоже, они думают, что я кто-то другой.

Буге робко взглянул вверх, увидел обращенное к нему лицо Аврелиана с повязкой на глазу в обрамлении седых волос и тут же распростерся на палубе.

— Один! — истошно завопил он. Остальные члены команды тоже рухнули на палубу лицом вниз, а те, кто находился в воде, теперь с благоговейным трепетом таращились на происходящее через отверстия для весел.

— Все это очень странно, — заключил Аврелиан. — Они тебя как-то называли?

— Э… Зигмунд, — сказал ирландец. — Если только это не означает «какого черта тебе надо?»

— Ага! — чуть помедлив, кивнул Аврелиан. — Здесь, без сомнения, дело серьезное.

— Да объясни, что происходит? И вытащи меня отсюда. Я полное посмешище, весь в дерьме и со сломанной шпагой.

— Не выпускай ее. Я объясню позже. — С неожиданной для его лет резвостью старик в черных одеяниях перемахнул через перила моста и приземлился на корточки посреди корабельной палубы. Затем, к возросшему удивлению ирландца, Аврелиан уверенной поступью приблизился к распростертому на палубе капитану, дотронулся до его плеча и заговорил по-норвежски.

Даффи просто стоял рядом, чувствуя себя шутом, тогда как предводитель викингов и его команда неохотно поднялись на ноги. Буге ответил на несколько вопросов Аврелиана, затем приблизился к ирландцу и встал перед ним на колени.

— Дотронься рапирой до его плеча, — приказал Аврелиан. — Давай!

Даффи исполнил приказ со всем достоинством, на которое оказался способен.

— Замечательно, — одобрительно кивнул Аврелиан. — Эй! — крикнул он зевакам на берегу. — Быстро, тащите доски потолще! Капитан Буге и его люди готовы сойти на берег.

Весьма диковинное шествие, о котором оповещал заливистый лай собак, предстало глазам выглянувшей на улицу Ипифании. Из дверей трактира Циммермана она с удивлением наблюдала вооруженных викингов, числом двадцать один, которых возглавлял, по всему видать, оживший утопленник. Потом, побледнев, она поняла, кто это.

— О, Брайан! — простонала она. — Тебя снова убили!

Немедленно рядом с ней возник Аврелиан, который как-то умудрился проскользнуть в дом незамеченным.

— Молчи! — прошипел он. — Он в добром здравии, просто свалился в канал. После сам все тебе расскажет. А пока принимайся за работу.

Даффи проводил своих седых воинов через задний двор к конюшням, где поздоровался с Вернером, который брезгливо подбирал листья салата, выпавшие из мусорной корзины.

— Это еще что? — спросил трактирщик. — Кто эти парни?

Даффи ответил, как ему было ведено:

— Двадцать один датский наемник, которых Аврелиан нанял для защиты города от турок.

— Каких турок? Не вижу никаких турок, только шайку старых бродяг, которые выпьют все мое пиво. А тебя-то во что окунули? Час от часу не легче. Выпроводи их отсюда.

Ирландец отрицательно покачал головой.

— Аврелиан в трапезной, — сказал он. — Сходи лучше справься у него.

Вернер заколебался.

— А ты ничего здесь не натворишь в мое отсутствие?

— Ну… вообще-то он велел вывести лошадей из стойл, чтобы эти господа могли там спать. Весна, сказал он, теплая и лошадям не должен повредить ночной воздух, а случись заморозки, их можно поместить на ночь в кухню.

— Лошадей на кухню? Викингов в стойла? Ты, Даффи, совсем рехнулся. Я…

— Объясняйся с Аврелианом, — повторил ирландец. Викинги с большим любопытством прислушивались к тираде трактирщика, и один спросил его о чем-то по-норвежски.

— Молчи, деревенщина! — рявкнул Вернер. — Идет, я поговорю с ним сам. И предложу избавиться от всей вашей шайки, включая, разумеется, и тебя, Даффи! Ты, может, не знал, но мое мнение здесь кое-что значит!

— Прекрасно! — ухмыльнулся Даффи. — Иди изложи его. — И с размаху хлопнул Вернера по спине, так что тот пролетел полпути до кухонной двери. «На самом деле, — подумал ирландец, направляясь в стойла, — Вернер, пожалуй, единственный, кто еще сохранил здравый смысл. На кой дьявол сдались нам эти дряхлые викинги? Понятно, что, кроме пьяного буйства или угрюмой замкнутости с похмелья, от них ждать нечего — толку в любом случае немного».

— Так, парни! — позвал ирландец, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь внимание. — Веде-е-м лошадок из конюшен на двор, угу?

Скандинавы дружно заулыбались и закивали, а поняв, что требуется, принялись помогать.

— Эй, Шраб! — позвал Даффи, когда все лошади с озадаченным видом стояли на вымощенном булыжником дворе. — Тащи пива!

Паренек осторожно выглянул из-за косяка кухонной двери.

— Это дружественные викинги?

— Дружественнее некуда, — заверил его Даффи. — Неси пиво.

— Моим людям нельзя давать хмельное, — произнес торжественный голос за его спиной. Даффи обернулся и горестно вздохнул, узрев царственно нахмурившегося Лотарио Мазертана.

— А, Лотарио, так это твои люди?

— Разумеется. Пусть с последней встречи минуло несколько жизней, знакомые души вижу я в их глазах. Бедивир! — воскликнул он, раскрывая объятия Буге. — Проклятие! — добавил он, получив локтем в живот. — О, понимаю. Истинные воспоминания все еще затуманены. Но с появлением Амвросия это, несомненно, пройдет. — Он обернулся к ирландцу: — Знаешь, Даффи, ты и сам можешь кем-то оказаться.

— То-то порадуюсь.

— Но это налагает обязательства. Тяжкие. Ежели ты мученик, как я, то собственная жизнь для тебя пустяк.

— С этим я целиком согласен, — заверил Даффи. — Однако где-нибудь ожидает расправы дракон или другая нечисть. Не хотелось бы тебя отвлекать.

В ответ на тон Даффи Мазертан снова нахмурился.

— Меня действительно ждут нерешенные дела, — признал он. — Но не предлагай моим людям хмельное, ведь они праведные христиане… в душе.

— О чем речь!..

Едва Мазертан удалился, как был вынесен бочонок, и Даффи наполнил двадцать две кружки.

— Давайте, праведные христиане, — предложил Даффи, хотя специального приглашения не требовалось.

 

Глава 9

Ближе к вечеру скандинавы храпели на сене, разморенные тяжелым путешествием и тремя опустошенными бочонками пива. Даффи, у которого глаза тоже слипались, сидел на своем обычном месте в трапезной, наблюдая, как прислуга метлами, швабрами и мокрыми тряпками усердно выскабливает пол и стены.

У передней двери послышались шаркающие шаги, и Блуто проволок свой горб через прихожую. При виде Даффи он расхохотался:

— Посейдон! Ты, верно, принял ванну, но от тебя все так же разит вонючим каналом.

Ирландец кисло улыбнулся.

— Смейся, смейся, — сказал он. — Эти скандинавы приняли меня за бога или за кого-то вроде того. — Он нехотя махнул рукой на соседний стул за своим столом. — Ну, а твои как дела?

— Так себе. — Блуто тяжело опустился на стул. — Эй, кто-нибудь! Пива сюда. Мальчишка просунул голову в мою лучшую кулеврину и его стошнило.

— Будет чем удивить турок, — заметил Даффи.

— Это да. Слушай, Дафф, ты вправду считаешь, что Сулейман доберется сюда? Для турок это все же очень далеко на север.

Даффи пожал плечами.

— Если только Сулейман не умрет и его не заменит какой-нибудь, что почти немыслимо, миролюбивый султан, мой ответ — да, турки попытаются взять Вену. В конце концов, зачем им теперь останавливаться? Они движутся по Дунаю: в двадцать первом Белград, в двадцать шестом Мохаш, Буда и Пешт… и не похоже, чтобы Сулеймана ждал серьезный отпор. Карл слишком погряз в войне с французским королем Франциском, чтобы прислать войска, а Фердинанд в одиночку мало на что способен. Папа Климент, как водится, ограничивается благословениями. И еще есть старина Мартин Лютер, который несет чушь вроде того, что «сражаться с турками — значит противиться воле господа, который послал их в наказание за наши грехи». Два года назад я сказал бы, что Заполи наш самый верный союзник, но сейчас и он прислуживает Сулейману. Короче говоря, никогда еще Священная Римская империя, весь Запад не были так близки к краху.

Блуто обеспокоенно покачал головой:

— Ну ладно, они идут. А что мы, сможем повернуть их вспять?

— Не знаю. Ты у нас артиллерист. Думаю, если мы и разобьем их, то скорее всего в силу естественных причин — погода там или скудный фураж, в этом роде. Наконец, они будут далеко от дома.

— Да. — Горбуну принесли пиво, и он мрачно отхлебнул. — Дафф, как ближайший друг, не мог бы ты…

— Черт, — перебил его ирландец, — мы знакомы всего месяц.

— Я не забыл, — холодно заметил Блуто, заставив Даффи пожалеть о сказанном. — Как ближайшего друга хочу попросить тебя об одолжении.

— Ну конечно, — сказал Даффи, ощущая обычную при проявлении чувств неловкость.

— Коли случится, что меня убьют, не мог бы ты проследить, чтобы мое тело сожгли?

— Сожгли? Хорошо, — задумчиво произнес Даффи. — Это вряд ли понравится священникам, но причин сообщать им об этом я не нахожу. Впрочем, ты вполне еще можешь меня пережить. Но зачем сжигать?

Блуто явно пребывал в замешательстве.

— Ладно, раз ты согласился, то заслужил объяснения. Э… мой отец был горбун, как и я. И весь наш род, насколько я знаю. Он умер, когда мне было два года. Мой родственник рассказал мне эту историю однажды поздно ночью — он был пьян и клялся, что был там.

— Бога ради, — прервал его Даффи. — Был где?

— На похоронах моего отца. Не перебивай и слушай. Мой отец покончил с собой, и местный священник заявил, что предки всех жителей будут обесчещены, если отца похоронить в освященной земле. Ну да ладно. Навряд ли сам старик этого хотел. В общем, компания друзей отвезла тело на тележке на старое языческое кладбище в нескольких милях от города. — Он отхлебнул еще пива и продолжал: — Там была маленькая сторожка со столом внутри. Они выкопали могилу прямо напротив, откупорили бутылку с выпивкой и уложили тело на стол. Но он, как я уже сказал, был горбун и не мог лежать ровно. Справлять поминки, уложив его лицом вниз, тоже не годилось, вроде как плохая примета. Тогда они нашли где-то веревку и обвязали папу поперек груди так, что он оказался плотно прижат к столу. Когда почетный гость был должным образом пристроен, они приступили к выпивке. К ночи стало заявляться все больше людей, все они пели и рыдали, и когда один из них принялся обнимать тело… он заметил туго натянутую веревку.

— Ого!

— Вот-вот. Никто не обращал внимания, так что он вытащил нож и перерезал веревку. Тут труп моего отца, высвобожденный подобно сжатой пружине, вылетел прямо в окно. Гости чуть с ума не сошли от страха, пока обладатель ножа не объяснил, что случилось. Они вышли, чтобы внести тело обратно, и увидели, что он приземлился всего в нескольких футах от выкопанной могилы. Тогда они внесли его назад, привязали снова, немного подвинули стол, заключили пари и вновь запустили. Бум! Он вылетел опять. На четвертый раз он угодил в могилу, они засыпали тело и пошли по домам.

— Милосердный боже! — воскликнул Даффи. — Думаю, родственник наврал тебе.

— Возможно. Но пусть меня сожгут.

— Слушай, только потому, что с твоим отцом…

— Пусть сожгут, Дафф.

— Ладно. Если переживу тебя, то все исполню. — Они обменялись рукопожатием.

Взглянув через плечо ирландца, Блуто заметил более обыденным тоном:

— Гм-м… Мандарин прямо ест кого-то из нас глазами.

Даффи развернулся на стуле и вновь встретил холодный взгляд Антоку Тенно.

— Верно, — сказал он, подавив дрожь, прежде чем повернуться к Блуто. — Малоприятный клиент, слов нет.

— Кстати о клиентах, — сказал горбун. — В котором часу вы завтра откупориваете темное?

— Ты ни о чем другом думать не можешь? Завтра примерно в пять. Как понимаю, я тебя увижу.

— Как и всех прочих жителей Вены.

Несколько часов спустя в скупо озаренной светильниками кухне Даффи расхаживал по скрипящим половицам, с критическим видом взвешивая в руке меч.

— Так, — сказал он Эйлифу, который сидел рядом на бочонке, — я с удовольствием возьму взаймы оружие, пока мне не изготовят собственное, но оставлять себе его не стану.

Швейцарец поскреб седую бороду:

— Почему же?

— Смотри, — сказал ирландец, покачивая рапирой вверх-вниз на правой ладони, — баланс не тот. Весь вес в клинке. Мне понадобится десятифунтовая головка на эфесе, но тогда рапира станет слишком тяжелой для фехтования.

— Для чего тебе фехтовать? Лупи их наотмашь, и все дела.

— Мне спокойнее, когда есть выбор. И еще… Взгляни на гарду — это лишь изогнутая стальная полоска. По-твоему, нельзя подлезть под нее острием и одним выпадом обрубить мне все пальцы?

— Клянусь гвоздями из распятия, Брайан, отчего тебя так волнует острие? Его используют только изнеженные испанцы да итальяшки — все потому, что им недостает силы или отваги для хорошего рубящего удара. — Он широко размахнулся воображаемым мечом. — Ха! Отбейте-ка это вы, Эстебаны и Джулио!

Даффи ухмыльнулся.

— Эйлиф, для твоей же пользы, надеюсь, ты никогда не нарвешься на Эстебана или Джулио. Он превратит тебя в копию святого Себастьяна после того, как из него извлекли все стрелы.

— Да ну! Сдается мне, Дафф, ты слишком задержался в Венеции, вот и все.

— Что верно, то верно. Как бы там ни было, спасибо. С этим я без труда совладаю с теми бойцами, что собрались сейчас в Вене. За исключением разве что нескольких ландскнехтов, — добавил он, заметив нахмуренные брови Эйлифа.

— Разве что нескольких, — рассудительно согласился швейцарец. — Судя по звукам, трапезная наполняется, — заметил он, тыкая пальцем в сторону двойных дверей. — Не лучше ли тебе быть там?

— Нет. Я на сегодня в отпуске, — ответил ирландец. — Аврелиан посчитал, что трактирщику пора немного отдохнуть от меня. После каждого общения со мной бедняга приходит в такое неистовство, что может успокоиться, лишь навестив поэта Кречмера, где он навроде домашней собачки. После того как я пытался якобы взорвать конюшню, бедняга провел там всю прошлую ночь.

Даффи засунул в ножны свою новую шпагу и прицепил ее к поясу.

— Только выпей мою долю, ладно?

— Можешь быть спокоен.

Даффи вышел через кухню на улицу, где холодный ветер заставил его засунуть руки поглубже в карманы накидки. По лику едва пошедшей на убыль луны неслись рваные облака, на фоне непроглядной черноты небес тускло поблескивали тронутые инеем готические шпили. Чувствуя себя гоблином из царства теней, Даффи бесшумно миновал несколько оазисов теплого света и музыки, двигаясь в сторону широкой Ротентурмштрассе, с которой, повернув налево, можно было попасть к северным городским воротам. Аврелиан заплатил нескольким местным парням, чтобы те неусыпно стерегли корабль викингов, и сегодня предложил Даффи отработать свое жалованье, проверив дозор.

Западный ветер вливался в улицу, точно пущенная в шлюз вода, и, чтобы накидка перестала обвивать лодыжки, ирландец свернул в аллею, которая должна была вывести к северным воротам мимо церкви Святого Рупрехта.

Из-под дверей и закрытых оконных ставен теперь проникали приятные ароматы горячего хлеба, капусты и пылающих в очаге дров.

«Примерно пятнадцать лет назад, — вспомнил он, — в такой же вечер я повстречал Ипифанию Фойгель. Ей было тогда лет двадцать пять. Худенькая, если не сказать тощая, темноволосая девушка, которая, вроде того как некоторые люди могут думать на иностранном языке, ухитрялась мыслить причудливыми и трогательными образами; вечно подавленная или восторженная от ерунды, подкрепляющая свои суждения неуместными стихами или цитатами из Библии.

Я позировал ее отцу, — вспоминал Даффи, — который в то время еще был уважаемым живописцем. Он намеревался писать Иоанна Крестителя или кого-то еще и привязался ко мне в таверне, сказав, что я как нельзя лучше соответствую этому образу. Задуманная картина, до завершения которой оставалось несколько недель, называлась “Святой архангел Михаил”, и к концу намеченного срока я безнадежно влюбился в его дочь.

И вот как застал нас год 1529-й: Фойгель — безумный слепой старый пьяница, Ипифания — седая кошелка, почти без остатка былой привлекательности, а я — покрытый шрамами старый кот с дурными манерами и без видов на будущее, и все мы сидим, точно бараны на бойне, в преддверии турецкого штурма».

Ирландец расхохотался и исполнил несколько коленцев из джиги, ибо показалось ему, что, пусть со стороны и даже для него самого все выглядело именно так, на деле до финала истории было еще очень далеко.

Он пересекал маленькую площадь вокруг уснувшего фонтана, когда хлопанье крыльев над головой заставило его взглянуть вверх, и благостные мысли упорхнули, как вспугнутая стайка воробьев. Двое черных человекоподобных созданий кругами спускались к нему с неба. Лунный свет поблескивал на трепещущих крыльях, изогнутых ножнах и — странное дело — сабо на толстой подошве.

В ужасе Даффи инстинктивно схватился за рапиру, но левая рука застыла, не успев коснуться эфеса. Внезапно странное чувство овладело им, словно внутри неведомый возница оттеснил его и перехватил вожжи. Даффи в замешательстве наблюдал, как его собственная левая рука извлекла взамен кинжал, потом острое лезвие распороло ладонь его правой руки, так что кровь хлынула прежде, чем оно вышло наружу.

«Постойте, дьяволы, — подумал он, — каких-нибудь две минуты, и я раскромсаю себя на куски, избавив вас от хлопот».

Он пытался восстановить управление телом, но чем сильнее он старался сопротивляться теперешнему своему состоянию, тем больше оно упрочивалось.

Рассеченная правая рука теперь извлекла рапиру и опустила ее острием вниз, так что клинок скреб по булыжнику; кровь сочилась сквозь пальцы и стекала из-под изогнутой гарды на клинок. Левой рукой он взвесил кинжал с закрытым эфесом — тем временем рослые создания сложили крылья и приземлились, сабо стукнули о камень — и выставил его для защиты. С расстояния всего в дюжину футов создания уже не так походили на людей. Их глаза были слишком велики, приплюснутые лбы вытянуты параллельно длинным ушам, широкие плечи горбились, а рты, вернее — пасти, оскалены в застывшей волчьей ухмылке. Даффи едва успел их разглядеть, как одна тварь поднесла к губам дудочку и заиграла пронзительную мелодию.

Прорычав проклятие на непонятном языке и продолжая волочить меч по мостовой, что причиняло нешуточную боль, Даффи метнулся к дудочнику и рубанул кинжалом, целя ему в голову. Существо в замешательстве отскочило, хлопая глазами. Его товарищ что-то прочирикал с явной досадой и указал на меч ирландца, где по ложбинке клинка кровь стекла уже до самого кончика, затем выхватил длинную скимитару и, переступая, точно насекомое, двинулся на Даффи, тогда как дудочник вновь уселся и возобновил леденящую кровь музыку.

Нацеленный в шею молниеносный выпад скимитары Даффи отбил гардой кинжала, подавив при этом порыв ответить, так как кинжал был слишком короток. Все же он рассмеялся, ибо движение уже было его собственным и он вновь контролировал свои действия.

Тут же, парировав другой выпад, он краем глаза заметил, как при соприкосновении кинжала со скимитарой от острия меча, скребущего по булыжнику, разлетелись искры. Внезапно его осенило, что стоит оторвать меч от земли — и он погиб.

Атаки дьявола становились все яростнее, и фехтование кинжалом против скимитары требовало от ирландца всех его сил и ловкости. Дудочка играла все быстрее и громче, и синий огонь вспыхивал и струился по острию меча Даффи, вторя безумной круговерти атак и отходов.

— На помощь! — хрипло выкрикнул он. — Кто-нибудь, приведите солдат! Зовите священника!

Однако трели дудочки, как видно, заглушали его голос, и он даже не вызвал эха. С поистине нечеловеческим проворством тварь метила то в ногу Даффи, то в лицо, то в руку. Размахивая кинжалом, точно отбиваясь от роя ос, ирландец умудрялся не подпускать длинный клинок к жизненно важным органам, но вскоре весь покрылся кровью из дюжины царапин. Ирландец начинал задыхаться, границы видимости понемногу заволакивала мерцающая пелена утомления.

Парировав очередной выпад отводом вниз и наружу, он судорожно всхлипнул, когда лезвие скимитары прошлось вместо стальной гарды по костяшкам его пальцев. Мгновением позже гарда наполнилась кровью, и хватка стала предательски скользкой.

Противник нацелил быстрый выпад Даффи в глаз, ирландец отреагировал взмахом кинжала вверх, но то был обманный финт: лезвие скимитары на полпути нырнуло к незащищенному левому боку. Даффи инстинктивно перехватил удар рапирой… и, едва острие оторвалось от булыжной мостовой, пронзительная музыка поглотила все его силы, и он мешком рухнул на землю.

При падении кинжал, все еще стиснутый в левой руке Даффи и покрытый теперь его собственной кровью, плотно вошел в щель между камнями. В тот же миг от земли по лезвию поднялась волна тепла, сообщив почти бесчувственному ирландцу достаточно силы, чтобы перевернуться и поднять тяжелую рапиру в неуклюжей попытке защиты от монстра, метнувшегося для последнего удара. В броске тварь нанизала себя на клинок, да так, что острие примерно на фут вышло из спины.

Звуки дудочки внезапно смолкли, и пронзенная тварь, вырвав из тела клинок ирландца, испустила пронзительный предсмертный вопль, что звонким эхом заметался между стенами. В последней судороге тварь отшвырнула скимитару, вдребезги разбившую чье-то окно, и повалилась ничком, с треском раскроив череп о мостовую.

Проигнорировав распростертого стонущего ирландца, дудочник подскочил к убитому товарищу, подхватил его и, тяжело хлопая крыльями, взлетел в ночное небо.

Даффи лежал неподвижно, тихо скулил, чувствуя, как начавшая засыхать кровь приклеивала оружие к изуродованным рукам, и не отрывал от летуна взгляда, пока тот не скрылся за крышами.

— При всем уважении, — разглагольствовал Вернер, повысив голос, чтобы перекрыть обычный для трапезной шум, — здесь я прячу свой свет в сосуде. Зарываю таланты, коими наделил меня создатель, когда надлежало бы найти им достойное применение.

Аврелиан улыбнулся:

— Вернер, до отъезда ты должен дать мне взглянуть на свои вирши.

— Вряд ли вам удастся оценить их по достоинству, — наморщил лоб трактирщик. — Стихи мои сугубого свойства, исполненные скрытых аллюзий с философами античности; в придачу моя муза не сковывает себя приверженностью к определенному языку. Сказать по правде, я пишу для людей особо изысканных… так сказать, литерати… посвященных. — Он отхлебнул бургундского. — Уединенное искусство, что доступно в полной мере лишь таким, как я. Вот и Иоганн говорит — вы знаете, Иоганн Кречмер, — что когда он читал свое «Обсервати аб Супра Виларе» самому императору Карлу, то Карл явно упустил половину ссылок. На самом деле он даже упустил весьма пренебрежительное упоминание о самом себе, настолько затейливо передан был восточный слог! — Довольный Вернер рассыпался дребезжащим смешком, сочувственно кивая.

— Подумать только! — поразился Аврелиан. — Нам будет тебя недоставать. Так, стало быть, под Рождество?

— Да. Мы с Иоганном намерены объехать Грецию и Италию, насладиться аурой великих умов прошлого.

— Не холодновато отправляться в такую даль? Среди зимы?

Вернер огляделся и подался вперед:

— Совсем не обязательно. Иоганн изучал труды Радзивилла, Сакробоскуса и Лаврентия и смог разгадать тайну природы тепла и влаги.

— Будь я проклят! Ну, тогда тебе… В чем дело, Анна?

Лицо служанки было перекошено от испуга:

— Там Брайан. Вернулся только что и…

— Перед этим затеял очередную пьяную драку, — докончил Вернер, глядя мимо Анны на неуверенно приближающегося Даффи. — Аврелиан, не хотелось бы возвращаться к мирским делам, но именно этот человек — одна из причин моего отъезда. Он самым беспардонным…

Аврелиан рассматривал Даффи, который уже стоял возле стола.

— Оставь нас, Вернер, — оборвал он. — Нет, ни слова больше! Прочь!

Даффи рухнул на освобожденную Вернером скамью.

— Анна, дай пива, — прошептал он.

— Анна, сходи в подвал, — велел Аврелиан. — Скажи Гамбринусу, что я просил нацедить высокую кружку темного для Даффи. — Она кивнула и бросилась исполнять приказание. — Что случилось?

Даффи вымученно усмехнулся:

— Да ничего особенного. С небес спустились два черных дьявола и попытались сделать из меня шиш-кебаб. — Он потянулся через стол и коричневым от засохшей крови пальцем уперся старому волшебнику в грудь. — А мне нужны ответы на кое-какие вопросы, и без увиливания.

— Да-да, разумеется. Говоришь, черные дьяволы? Летучие? Господи боже! Как Анна вернется, мы пройдем… не знаю… на кухню, и ты расскажешь все подробно. Ну да, я тоже расскажу все, что знаю. — Он огляделся. — Джок! Эй, малый! Давай сюда.

Высокий поджарый парень быстро пересек комнату. «Знакомое лицо, — подумал ирландец. — Откуда, Джок, я тебя знаю?»

Пальцы Аврелиана крепко вцепились в просторный сатиновый рукав зеленой рубахи Джока.

— Спешите к королю, — хрипло прошептал волшебник, — все четверо, и охраняйте его пуще собственной жизни! Опасность, что мы предвидели, проявилась в нежданный час. Будьте с ним всю ночь и возвращайтесь, только когда совсем рассветет. К тому времени, надеюсь, я поспею с приготовлениями. Ступай!

Джок кивнул и со всех ног кинулся в комнату прислуги, даже не взглянув на Даффи. Старик в нетерпении хрустел пальцами.

— Черт, ну куда она… а, наконец-то. Хватай пиво и идем.

— Кто-то должен перевязать ему раны, — вступилась Анна, — иначе они загноятся.

— Тише, девочка, — замахал руками Аврелиан. — Я перевязывал раненых еще задолго до твоего рождения. Пошли, э… Брайан.

Даффи послушно взялся за кружку, сжав ее поплотнее истерзанными руками, и последовал за стариком через высокую каменную арку, ведущую в кухню. Аврелиан пододвинул к пылающему очагу два стула и отшвырнул подальше несколько закопченных железных подносов; затем, предварительно обернув руки полотенцем, он осторожно снял с цепи над огнем котелок с кипящей водой. После чего покопался под своей мантией и извлек металлическую коробочку и два маленьких мешочка.

— Давай руки, — приказал он.

Даффи вытянул руки, и, окунув полотенце в кипяток, а затем встряхнув его, Аврелиан принялся стирать запекшуюся кровь. Даффи шипел от боли и уже готов был протестовать, когда старик развязал один из мешочков и посыпал раны зеленым порошком. Руки Даффи точно окунулись в ледяную воду, и горячая пульсирующая боль исчезла, как пламя задутой свечи.

— Здорово! — сказал он. — Спасибо. — Он попытался отодвинуться.

— Не так скоро, мы пока не закончили. — Из кучи всевозможного хлама в своей коробочке Аврелиан выудил иглу и катушку с ниткой. — Теперь изволь смотреть в сторону и расскажи об этих дьяволах.

С некоторой опаской уставившись на неровные плиты потолка, Даффи рассказал о своей необычайной дуэли под аккомпанемент дудочки.

— Но с самого начала я был уверен, что пропал, — заключил он рассказ. — И просто беспомощно наблюдал, как мое тело действует помимо моей воли. При этом чем больше я старался сбросить наваждение и вновь овладеть собой, тем сильнее подчинялся этому… другому влиянию.

— Да, представляю. Послушай, не знаю, как сказать поделикатнее, но, прежде чем мы располземся по постелям, нам этой ночью предстоит выполнить еще одно задание. Это не слишком…

— Черт возьми! — взорвался Даффи. — Ты спятил! Этой ночью?! И слушать не…

— Молчать! — прогремел Аврелиан. — Ты выслушаешь меня, и со вниманием, никчемный уличный забияка. Желал бы я довести до тебя все постепенно, с объяснениями, дать время осмыслить и расспросить, но, когда бы наше положение это позволяло, ни ты, ни я не сидели бы теперь здесь. — Аврелиан не скрывал гнева, но Даффи отчего-то подозревал, что не он тому причиной. — Ты ведь хочешь узнать, что с тобой приключилось? Ну конечно. Так слушай… Эти существа были… скажем так, разведчиками, передовым дозором Восточной империи. Бог знает, отчего они уже здесь, ведь Сулейман пока что в Константинополе, а я не ждал, что подобные твари объявятся, прежде чем он достаточно поднимется по Дунаю. — Он расстроенно покачал головой. — Но чтобы справиться с любыми неожиданностями, лучше готовиться загодя. — Волшебник трудился над руками Даффи, но ирландец чувствовал лишь незначительный зуд. — То, что их целью был ты, а не город вообще или пивоварня, особенно тревожно. Отсюда явствует, что их не просто отправил на север Ибрагим, но вызвал и направил кто-то отсюда. Много бы я дал, чтобы узнать, кто это.

— Как и я, — проворчал Даффи. — Однако ты не сказал пока о нашем задании.

— Нам предстоит вызвать равноценных стражей.

— И еще… — Даффи запнулся. — Равноценных, ты сказал?

— Да. Что еще?

— О-о… Хм… да. Что все же случилось во время схватки? Когда тело мое действовало помимо моей воли, разрезав руку и защищаясь только кинжалом? Если скажешь, что не знаешь, я не поверю, — добавил Даффи.

— Что ж. Думаю, что могу это объяснить. — Волшебник собрал инструменты. — У тебя есть перчатки? Тогда держи. Прежде чем мы сегодня начнем действовать, насыпь внутрь немного этого порошка. Он снимет боль и предохранит раны от загрязнения. — Старик откинулся на стуле, холодно улыбаясь. — То, что я скажу, несомненно, будет иметь для тебя мистический смысл. Ты, надеюсь, не против?

— Нет, если это правда.

— Прекрасно. Наверняка ты слышал о реинкарнации?

— Да. Это вроде как быть египетской принцессой в прошлой жизни. — Даффи взял кружку и сделал добрый глоток. — Отчего только египетской принцессой, а не кем-то еще?

— Оттого, что большинство людей вообще никем не были и, чтобы приукрасить единственную данную им жизнь, они ищут что-то романтическое. Но речь не об этих болванах. Не многим было вправду дано прожить несколько жизней. И ты один из них. Когда…

— Кем я был?

Аврелиан моргнул.

— Хм-м… Э… трудно сказать. Одно бесспорно: что когда летающие создания напали на тебя сегодня, возобладало твое более раннее воплощение.

— Так, что я едва не погиб, — пробормотал Даффи.

— О, не будь идиотом. Это должно было случиться. Иначе как бы ты поступил? Поди кинулся бы на тварей, размахивая рапирой и кинжалом?

Пожав плечами, Даффи кивнул.

— Вот-вот. Ты мало что смыслишь в подобных вещах, в отличие от него. Он знал, что твари находятся на полностью чуждой им территории и не осмеливаются касаться земли — отсюда странные башмаки на толстой подошве. И еще он знал, что единственный способ противостоять гипнотической, подавляющей волю игре на дудке — иметь опору, установить связь с землей Запада через кровь и сталь, подобно Антею, который, если помнишь, мог пересилить любого, пока стоял на земле. Стоило тебе оторвать клинок от мостовой и разорвать связь, как ты обессилел, и — благодарение Финну МакКулу — при падении твой кинжал обратился острием вниз, так что связь тут же восстановилась.

Ирландец глубокомысленно отхлебнул еще глоток, в то время как две появившиеся кухарки с ворчанием вешали котелок обратно на цепь.

— Да, — сказал он наконец, — похоже, так оно и есть.

Старый волшебник улыбнулся:

— Отлично! Рад, что твой рассудок не совсем еще утратил гибкость. Допивай пиво и пошли. Если все пойдет как надо, к полуночи обернемся. — Он встал.

Даффи остался сидеть.

— Я ранен. Вызывай своих стражей сам.

— Один я не сумею, — спокойно проговорил Аврелиан.

— Большое дело! В этом городе, да, черт побери, в этом трактире полно крепких рубак, за пять крон и кувшин пива готовых на все. Возьми любого. — Потягивая пиво, ирландец выжидающе разглядывал старика.

— Должен пойти ты, — хладнокровно продолжил Аврелиан, — и ты пойдешь. Лучше бы по собственной воле, но это не обязательно.

Даффи смерил его взглядом.

— То есть?..

— То есть, если понадобится, я могу рассказать, показать или напомнить кое о чем, способном вызвать твое дремлющее прошлое воплощение. Во всяком случае, твое тело отправится со мной, а там тебе решать, кто держит румпель, ты… — он развел руками, — или он.

Даффи сделал усилие, чтобы скрыть подступившую панику. Он ощутил, как словно бы далеко внизу, в непроглядной тьме кто-то принялся расшатывать колонны его рассудка, и единственным звуком во вселенной осталось мерное крак… крак… крак. «Как в таверне Бахуса в Триесте, — с тревогой подумал он, — я ужасно боюсь вспомнить нечто… но в чем тут дело, увольте, знать решительно не хочу». Он поднял еще не до конца опустевшую кружку, но с полпути вернул ее на стол. Сейчас пиво казалось частью того, что ему угрожало. Он встретил взгляд волшебника.

— Я… пойду, — произнес он едва слышно. — И ты, похоже, знал это заранее. — Он тяжело поднялся. — Мне в жизни случалось заставлять людей поступать против их воли, но я никогда не марал себе рук подобными средствами.

— Я сожалею, — сказал Аврелиан. — Но ситуация вынуждает.

— Только надену камзол. — Ирландец вздохнул и энергично растер лицо. — И, видно, не обойтись без клинка и кольчуги?

— Кинжала и кольчуги. Не будет места, чтобы махать рапирой.

Даффи поднял брови.

— Ну-ну. Будем гонять мышей под кроватями, а? Тогда пару минут на сборы. — Он вышел из кухни, намеренно прибавив упругости своей походке.

Старик печально улыбнулся пустому дверному проему.

— Тебя всегда приходилось понукать, — пробормотал он, — прибегая к нечестным приемам. Но каждый раз один ты бывал достаточно крепок, чтобы прикрыть брешь.

 

Глава 10

Миновав несколько помещений разного возраста и архитектуры, Аврелиан вывел Даффи к стене старого строения, наиболее удаленного от подвала пивоварни.

Низкий свод последнего коридора был черен от многовековой копоти свечей, и масляная лампа в костлявой руке Аврелиана не преминула внести свой крошечный вклад в это.

— Куда мы, черт возьми, направляемся? — шепотом, чтобы не разбудить жильцов в комнатах по обеим сторонам коридора, вопросил Даффи.

— В старую часовню.

В конце прохода две высокие железные двери образовывали арку в римском стиле. Аврелиан выудил из-под накидки связку ключей и повернул один в замке. Двери легко открылись, и мужчины ступили внутрь.

Матовый лунный свет проникал сквозь витражные окна, и Даффи мог видеть уже без помощи коптящей лампы Аврелиана. Высокий куполообразный потолок, кафедра, отгороженные скамьи и скамеечки для коленопреклонения явно свидетельствовали, что это часовня, несмотря на запыленные покрывала на статуях и распятии и груду коробок, ведер и лестниц за дверями.

Даффи показал рукой на арсенал из швабр и метел.

— Кроме как склад домашней утвари, это помещение не используется?

Старик пожал плечами.

— Приспособить его под подсобное кухонное помещение было бы неслыханной дерзостью, а пользоваться как часовней нельзя, поскольку архиепископ запретил служить здесь мессу с тех пор, как я вступил во владение. — Он закрыл и вновь запер двери.

Ирландец тихонько хмыкнул и последовал за волшебником по центральному проходу к барьеру перед алтарем. Аврелиан отстегнул пыльный бархатный канат, позволив крюку с лязгом упасть на мраморную ступеньку.

— Идем, — сказал он, поднимаясь к алтарю. Даффи так и сделал, изумившись внезапному чувству неловкости из-за того, что не преклонил колена. Его правая рука даже дернулась в рефлекторной попытке перекреститься.

«Понятно, что это за мое предыдущее воплощение, — подумал он. — Десятилетний алтарный служка Брайан».

Аврелиан обошел высокий алтарь справа и протиснулся в узкий проход вдоль стены. Не без колебания Даффи последовал за ним. В ограниченном темном пространстве лампа Аврелиана вновь засветила ярче, и всего в нескольких дюймах перед своим лицом ирландец с удивлением разглядел раскрашенные очертания.

«Клянусь богом, — подумал он, — фреска, полностью закрытая алтарем». Он находился слишком близко, чтобы разобрать сюжет, но наткнулся на вполне различимый фрагмент: шествие нагих женщин со снопами зерна на мельницу. «Хо-хо! — подумал он. — Шаловливые старые монахи».

— Здесь ступеньки, — предупредил Аврелиан через плечо.

— Вверх? — спросил Даффи.

— Вниз, — обернулся Аврелиан с холодной усмешкой. — Вниз и наружу.

Даффи надежно утвердился обеими ногами на каменной ступеньке, прежде чем ступить на следующую. Спустившись на дюжину ступенек, он оказался ниже уровня пола на узкой винтовой лестнице с низким давящим сводом, согнутым в три погибели и ощупью находящим путь за отсветом лампы. Старый волшебник опережал его примерно на полвитка спирали и был вне поля зрения, хотя ирландец слышал дыхание и шаркающие шаги.

— Проклятие, колдун! — воскликнул Даффи, на полуслове понизив голос, ибо закрученная каменная труба резко усиливала шум. — Потише, ладно? Эта лестница наверняка строилась для гномов.

Голова Аврелиана вынырнула из-за края изогнутой каменной кладки.

— С этого момента я вынужден настаивать на полной тишине, — прошипел он и вновь исчез.

Ирландец только глаза выкатил и продолжил спуск, согнув колени и опустив голову, чтобы не удариться о каменный свод. Ступеньки были стерты, точно ими пользовались тысячелетия, но каждый раз, оступившись, легко было удержаться, упираясь руками в стены. «Нет, сэр, — подумал он, — на этой лестнице не стоит опасаться падения. Впрочем, если уж упадешь и застрянешь тут головой вниз, то кому-то придется молотом переломать тебе все кости, чтобы извлечь тебя отсюда». Несколько раз глубоко вздохнув, он прогнал эти мысли прочь.

Винтообразная шахта не уходила точно вниз, а, как показалось Даффи, немного отклонялась к северу.

«Теперь мы, верно, футах в тридцати под мостовой Малькенштрассе, — подумал он. — А если спуск будет достаточно долгим, то можем оказаться и за городскими стенами».

В тусклом отсвете лампы он заметил грубо нацарапанные на камнях слова и приостановился разобрать пару надписей.

«PROPTER NOS DILATAVIT INFERNUS OS SUUM, — прочитал он, а несколькими ступенями ниже: — DETESTOR OMNES, HORREO, FUGIO, EXECROR».

«Хм, — подумал он, — первая надпись комментировала, сколь ненасытна открытая нам пасть ада, вторая же — просто чье-то излияние ненависти “им всем”. Знать, надсмотрщик за рытьем этого тоннеля не утруждал себя заботой о рабочих. А рабочие-то были грамотеи, могли царапать на латыни вместо немецкого».

— Эй, — шепнул Даффи, — отчего здесь надписи на латыни?

Волшебник не удосужился показаться.

— Когда-то это был римский форт, помнишь? — донесся снизу его шепот. — Римляне говорили на латыни. Теперь тише.

«Верно, — подумал ирландец, — но римляне не строили часовен, христианских уж точно. В какую же обитель вела когда-то эта проклятая лестница?»

От длительного продвижения согнувшись начало ломить колени, болела голова и стучало в висках. Когда после получасового спуска они оказались на просторной площадке, где Аврелиан предложил передохнуть, боль утихла, однако глубокая ритмичная пульсация, точно медленные удары барабана, продолжала доноситься снизу, передаваясь сквозь камень, так что гудели, скорее, кости, чем уши. На миг Даффи струсил, представив, как кто-то тяжеленный медленно поднимается по лестнице, но спустя несколько секунд решил, что источник шума неподвижен.

Отдуваясь, он сидел и массировал правую ногу, когда заметил на стенах еще какие-то знаки и поднял лампу, чтобы разглядеть, что за настроения возобладали на этом уровне. Однако вместо латинских слов он увидел набор горизонтальных линий, перечеркнутых короткими вертикальными и наклонными штрихами.

«Будь я проклят, — подумал он, — надписи сделаны на огаме! Никак не думал, что эту первобытную письменность можно встретить где-либо, кроме нескольких развалин в Ирландии. Хотел бы я их прочесть».

В тот же момент он резко вернул лампу на место подле Аврелиана и сказал:

— Ну, двинулись дальше?

Ибо показалось ему, что, попытайся он всерьез, он сможет их прочесть. А еще никому после друидов это было не под силу.

Аврелиан пристально посмотрел на него, затем пожал плечами и поднялся.

— Хорошо.

Он неслышно подошел к краю площадки, где уходила дальше вниз лестница, и продолжил спуск. Эта часть лестницы походила, скорее, на длинный, спускающийся вниз прямой тоннель, но Даффи к тому времени совсем потерял ориентацию и не представлял их местоположения относительно города, оставшегося далеко наверху. Проход оставался по-прежнему узким, но каменный свод был уже значительно выше, так что ирландец мог выпрямиться во весь рост. И здесь ступени были стерты почти до основания, но более пологий спуск не представлял опасности. В стенах зияли полукруглые провалы боковых тоннелей, и каждый раз, когда двое путников миновали ответвления, глубокое ритмичное биение доносилось более явственно. Даффи показалось, что стало теплее, точно тяга из черных тоннелей была дыханием самой земли, а мерные глухие удары — стуком ее расплавленного сердца. Когда Даффи миновал очередной провал, оттуда донеслось мягкое шуршание. Вздрогнув, он схватился за кинжал.

— Что за существа живут здесь внизу? — спросил ирландец, не забывая говорить шепотом. — Змеи? Тролли?

— Быть может, змеи, — раздраженно отозвался волшебник. — Троллей нет. И нога человека здесь не ступала с тех пор, как в двенадцатом веке пивоварня отошла к церкви. Все?

— Все! — тоже не слишком любезно бросил ирландец. «В конце концов, не мне взбрело в голову шляться по кишащим крысами лабиринтам», — подумал он.

Дальше они двигались молча. Еще примерно через сто ярдов ирландец заметил что-то впереди — какой-то узел был на манер гамака подвешен к потолку, слабо различимый в мерцающем желтом свете. Аврелиан кивнул, показывая, что и он это заметил, но шага не замедлил.

«Господи, — подумал Даффи, когда они приблизились, — да это мумия с мечом в руке, подвешенная в петле. Не особо удачная шутка в таком-то месте».

Тут глаза существа открылись, ярко отразив свет лампы. Зрачки были как у кошки, вертикальные черточки. Даффи с воплем отскочил назад на целый ярд, упал и сидя попятился еще дальше. Волшебник просто испытующе воззрился на висячую тварь. Желтовато блеснув, открылся рот, оставив на лице только глаза и зубы.

— Стой, — свистящим шепотом произнесла мумия, — и плати пошлину.

Опустив лампу, Аврелиан шагнул вперед, а Даффи за его спиной поднялся на ноги.

— Что за проход? — спросил старик. Существо развело руками.

— Ничего чрезмерного. — По-обезьяньи ловко оно спрыгнуло с насеста, поглаживая рукоять короткого меча. — Вас двое… я возьму жизнь одного.

Даффи неохотно потянул кинжал из ножен — одна мысль вонзить клинок в омерзительное создание приводила его в трепет. Аврелиан же лишь приподнял лампу, чтобы свет падал на его изборожденное морщинами лицо.

— Уверен ли ты, что, взяв мою жизнь, переваришь ее? — презрительно бросил он.

Существо вздрогнуло, узнав, кто перед ним, и поклонилось так, что бесцветные спутанные волосы закрыли лицо.

— Нет, Амвросий. Моя вина, я не узнал тебя сначала. — Один глаз сверкнул из-под волос. — Но я возьму твоего спутника.

Усмехнувшись, Аврелиан приподнял лампу, выхватив из темноты лицо Даффи.

— Так ли? — вкрадчиво спросил он.

Существо, кое, как мелькнуло в голове Даффи, некогда было человеком, вглядывалось целую минуту, затем, заскулив, распростерлось ниц на каменном полу тоннеля. Аврелиан обернулся к ирландцу и махнул рукой, переступив через несостоявшегося сборщика пошлины. Даффи последовал за ним и, проходя мимо униженной твари, услышал:

— Милости, повелитель.

Пройдя несколько десятков шагов, они все еще слышали сзади поскуливание, и Даффи выразительно покосился на Аврелиана. Тот лишь беспомощно пожал плечами. Когда ступеньки наконец привели в камеру, потолок и стены которой не попадали в круг света от лампы, Даффи решил, что в Вене поди рассвело, а то и перевалило за полдень. И, заключил он мрачно, целый лабиринт тоннелей отделяет его от постели. Аврелиан широкими шагами направился в глубь камеры, и Даффи устало последовал за ним. Впереди открылся выложенный камнями край колодца, достаточно широкого, чтобы в него мог провалиться небольшой дом. Старый волшебник остановился у бровки, нащупывая что-то под мантией. Даффи заглянул в каменный зев, поморщившись от легкого запаха то ли глины, то ли неведомой пряности. Разглядеть что-либо не удалось, но глубокая вибрация, казалось, поднималась вдоль стен колодца. Достав маленький нож, Аврелиан аккуратно надрезал указательный палец левой руки. Он простер руку, дождался, когда в бездну упали несколько капель крови, после чего убрал руку и завязал палец обрывком полотна. Затем ободряюще взглянул на Даффи и стал ждать. Тянулись минуты. Собственный пульс ирландца вновь начал постепенно сливаться с едва различимыми глухими ударами, и, когда те внезапно стихли, в животе захолодело. Тонкая рука волшебника сжала его плечо.

— Теперь слушай, — выдохнул Аврелиан в ухо Даффи. — Я стану наговаривать тебе фразы с расстановкой, а ты должен следом выкрикивать их в колодец. Понял?

— Нет, — ответил ирландец. — Раз уж ты знаешь слова, ты и выкрикивай. А я тут постою.

Теплый поток воздуха из колодца усилился, точно нечто бывшее внутри, размером едва ли не во всю шахту, безмолвно поднималось.

— Делай как сказано, чертов болван, — быстро шепнул Аврелиан, чьи пальцы клещами впивались в плечо Даффи. — Они узнают твой голос и повинуются ему, если удача совсем не отвернулась от нас.

Воздушное течение вновь умерило силу. Нечто, показалось Даффи, сдержанно выжидало. С полминуты, пока хватало сил, он не открывал рта. Наконец вяло выдохнул:

— Ладно. Давай.

Громко выкрикнув несколько фраз, которые Аврелиан шептал ему, Даффи понял, что это древний валлийский, и еще через мгновение понял, что именно повторяет. Строки из бесконечно загадочной Кад Годдо, Битвы Деревьев, которую в детстве частенько рассказывала ему бабка. Он начал мысленно переводить строки, которые произносил:

Пророчество об Артуре? Или то славят меня? С этого момента Даффи перестал улавливать смысл в речи Аврелиана, но язык был явно не валлийский. Видно, та часть, которую он разобрал, была стилизованным приветствием. Он перестал ломать себе голову и просто выкрикивал неведомые слова. Нескончаемый монолог Аврелиана тянулся долгие минуты, и ирландца стало клонить в сон. Он прикинул, насколько уместно было бы присесть, но с сожалением отверг эту возможность. В какой-то момент начавшие слипаться глаза ирландца испуганно распахнулись. Не пропустил ли он фразу? Но Аврелиан монотонно бубнил дальше, и мгновением позже Даффи инстинктивно выкрикнул услышанное.

«Нет, похоже, ничего не упустил, — подумал он. — Видать, у меня на плече сидит один из добрых духов, из тех, кто дышит за тебя, пока ты спишь, и, стоит мне задремать, передает мою часть этого странного приветствия».

С этой мыслью он и вправду перестал заботиться о словах, что выкрикивал его рот, и даже совсем закрыл глаза. Бывалый воин, он вполне мог заснуть стоя. Наконец интонация Аврелиана стала указывать, что дело идет к концу, и вот последовала фраза, по модуляции явно последняя. Пауза, и следом Даффи выкрикнул в бездну еще несколько слов, все на том же языке, но более шутливым тоном. И только когда эхо замерло в колодце и на ступенях лестницы, ирландец полностью очнулся и понял, что волшебник этих слов не говорил. В ужасе от того, что все испортил, он покосился на Аврелиана. Старик, однако, довольно улыбался и кивал.

— Удачный завершающий штрих, — шепнул он Даффи. — Я совсем забыл об их своеобразном чувстве юмора.

«А я, значит, вспомнил», — горестно заключил ирландец, впрочем, слишком уставший, чтобы это новое свидетельство действительно его огорчило. Обдумать все можно и утром.

— Так, — шепнул он. — Пора бы выбираться отсюда.

— Еще немного. Теперь тише.

Минуту или две они стояли, разглядывая в неверном свете лампы камни по краю колодца. Стертые временем знаки виднелись на них, но Даффи был по горло сыт разгадками надписей. Сейчас он хотел одного: поскорее вернуться на поверхность — тяжесть земли и скалы над ним в самом деле начинала давить. Тут из колодца зазвучал голос — глухой и низкий, вобравший силу и печаль, что не вмещаются в одну жизнь:

— Да, сир. Мы почтем за честь еще раз выступить вместе.

Голос, казалось, искал способ вырваться из-под гнета стен и потолка подземной камеры. Даффи изрядно оробел, но собрался с духом и ответил:

— Благодарю.

Старый волшебник отступил назад и махнул лампой в сторону ступеней. Видом он напомнил Даффи игрока в шахматы, исполненного сдержанного удовлетворения от удачной комбинации. Без единого слова они начали длинный подъем. В скором времени они вернулись к канату, свисавшему с двух загнанных между камнями свода крюков, где ранее поджидал их диковинный страж. Теперь его и след простыл. Даффи задержался с намерением оглядеться, но Аврелиан, нетерпеливо махнув рукой, двинулся дальше. Лампа светила по-прежнему ярко, но старик встревоженно потряс ее и привернул фитиль, шепотом выругавшись, когда обжег себе пальцы. Когда ступени вывели на площадку для привала, Даффи шумно вздохнул и пригладил волосы рукой в перчатке. Последний отрезок пути, сказал он себе. Вернее, последний рывок.

— Ни шагу дальше, гости сверху, — прошелестел из темноты впереди странный свистящий голос. Ирландец отскочил и подобрался, выставив перед собой кинжал, тогда как Аврелиан едва не выронил лампу в судорожной попытке отвернуть фитиль. Пламя под стеклом загорелось ярче, отблески заискрились на клочковатом белом мехе трех созданий ростом с человека, поначалу принятых Даффи за пауков. Приглядевшись, он решил, что и они когда-то могли быть людьми, только гораздо раньше, чем улыбчивый приятель с каната. Их уши отросли больше, чем раскинутые руки, явно в ущерб глазам, которые практически потерялись под густым мехом. Чрезмерно вытянутые и изогнутые конечности навели ирландца на мысль, что при движении ползком колени и локти созданий торчат выше головы.

— Потушите огонь, — произнесло одно из созданий, и Даффи узрел причину странного голоса — скулы говорящего были втянуты, выставляя на обозрение жвалы под широкими отверстиями ноздрей.

— С дороги, падаль, — прорычал Даффи, — или мы потушим ваши огни.

Существо выставило руку с пятью длинными когтями и пошевелило ими в воздухе на манер перевернутой на спину букашки.

— Что-то не верится, — прошелестело оно.

— Навозные жуки! — гневно воскликнул Аврелиан. — Вслушайтесь в мой голос, вслушайтесь в его. Ужели не знаете вы, кому противостоите?

Существо захихикало со странным звуком, точно перекатывались в кружке игральные кости.

— Конечно же, знаем, человек.

Волшебник отступил на шаг.

— Кто-то переманил их на сторону врага, — шепнул он. — Я знал о здешних опасностях, порожденных бездушием и забвением, но не ожидал открытой измены.

«Чем переманил?» — подумал Даффи. Но не успел он спросить, как все три создания разом кинулись вперед, точно пущенные одной тетивой. Одно врезалось в Даффи и свалило его на пол, когтями пытаясь добраться до глаз, пока ирландец, закрывшись одной рукой, другой бил кинжалом. Аврелиан уронил лампу, но та, не разбившись и продолжая гореть, откатилась в угол.

Уже вторая тварь насела на Даффи, пытаясь вспороть ему живот, по счастью, на время озадаченная кольчугой под кожаным камзолом. Даффи как заведенный колол кинжалом, и, хотя лезвие через раз погружалось в мягкое брюхо, если не отскакивало от кости, первое создание продолжало раздирать когтями его лоб и щеки. Он чувствовал, как собственная горячая кровь проникает ему в уши, а чужая стекает на руку, сжимающую кинжал, заставляя пальцы скользить. Все запахи перебивала вонь от меха, а слышал он лишь собственные отчаянные вопли.

Внезапно что-то с силой врезалось в существо, оседлавшее его грудь. Ирландец высвободился и по рукоять всадил кинжал в лицо другого нападавшего, примерно туда, где под мехом должен был располагаться глаз.

Существо повалилось, рванувшись так, что кинжал выдернуло из руки Даффи.

На четвереньках он развернулся к первому — и увидел лишь два распростертых на полу неподвижных тела. Он обернулся, чтобы глянуть, как там Аврелиан, но старый волшебник уже отпихивал обмякший труп в сторону, чтобы подобрать лампу. Даффи облегченно выпрямился, потом его колени подломились, и он, скорее, рухнул, чем сел.

— Я думал… их было… всего трое, — еле выговорил он. — О, ясно!

Аврелиан подошел со своей лампой, и теперь Даффи заметил, что четвертое существо, сбросившее когтистую тварь с его груди, было иного сорта. Ногой он перевернул труп и вновь увидел глаза со зрачком-щелочкой и широкую, но теперь совсем безжизненную ухмылку. Горло их нежданного союзника было от уха до уха распорото когтями, но рукоятка его короткого меча торчала из пушистой белой груди паучьего отродья.

— Он, видно, решил сам заплатить пошлину, — констатировал Аврелиан. — Хватай кинжал и меч, если желаешь, — я, впрочем, думаю, нужды в них больше нет, — и пошли. Нам крупно повезет, если лампа не потухнет на полпути.

Даффи покоробил легкомысленный тон Аврелиана.

— Здесь отдал жизнь доблестный воин, — угрюмо проронил он.

— Э? Ах да, наш глазастый приятель. Верно. Расплата за храбрость — смерть, равно как и расплата за все остальное. Разменная монета королевства. Если скорбеть о каждом достойном человеке, умершем за нас, то и с постели до горшка не доберешься. Идем.

Ирландец оперся на онемевшие руки, с трудом нашел силы встать — ноги его тряслись. Перед глазами все плыло, и, чтобы не лишиться чувств, он вынужден был опереться о стену и смотреть в пол, стараясь дышать поглубже.

— Постель ждет тебя, — сказал старик. — Вперед и вверх.

Свет и вправду потух посреди подъема по тесной винтовой лестнице, но они ощупью выбрались наверх без новых происшествий. Даффи был еле жив и воспринимал происходящее точно во сне. Сильной боли он не чувствовал, но все тело распухло и горело, вдобавок его трясло. После бесконечного шарканья в темноте изменение температуры вокруг побудило его открыть глаза и оглядеться. Они вновь были в старой заброшенной часовне, тускло освещенной занимающимся рассветом.

— Откуда… — прохрипел ирландец, — должны были непременно узнать меня или мой голос? Все они?

— Тебе нужно выпить, — сочувственно сказал волшебник.

— Пожалуй, — поколебавшись, согласился Даффи, — но меня тут же вырвет.

Аврелиан запустил руку под мантию.

— Держи, — протянул он Даффи засушенную змею. — Покури.

Ирландец с сомнением оглядел тонкий силуэт змейки на фоне окна, покатав ее между пальцами.

— Вроде табачных листьев с островов Заката?

— Не совсем. Доберешься сам до своей комнаты?

— Да.

— Возьми еще вот это. — Аврелиан протянул маленький кожаный мешочек, туго перевязанный витком проволоки. — Здесь средство от загнивания плоти. Перед тем как лечь, умой лицо и вотри это в раны. Если повезет, то и шрамов не останется.

— Господи, какие там шрамы! — Даффи добрел до двери, открыл ее и обернулся. — Отчего, если никто не спускался туда столько лет, все они понимают современный австрийский?

Даффи не мог толком разглядеть выражение лица волшебника, но тот, казалось, грустно улыбнулся.

— Этой ночью на австрийском не было произнесено ни одного слова, за исключением нескольких твоих фраз в мой адрес. Все разговоры с туннельными крысами шли на древнем боийкском диалекте, приправленном искаженной латынью; создание же из колодца пользовалось тайной безымянной речью, известной задолго до появления людей.

Даффи рассеянно кивнул.

— Тогда я-то как понял?.. — Он пожал плечами. — А почему нет? Чудесно. В другой раз поговорю с барсуками на языке жестов, как пить дать поговорю. Да. И что же я им скажу? Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Пошатываясь, Даффи поплелся по скрипучим половицам коридора. Аврелиан остановился в дверях, провожая его взглядом, и видел, как ирландец наклонился к одному еще горящему канделябру на стене, раскурил змею и продолжил путь, оставляя за собой шлейф белого дыма.

 

Глава 11

Настало пасхальное утро, и с собора Святого Стефана колокола разливали благостный перезвон по залитым солнцем городским крышам. Еще одна зима осталась позади, радостные горожане заполнили несколько церквей, празднуя весеннее равноденствие, воскрешение молодого бога. В полночь все свечи, даже лампады были потушены и зажжены вновь от огнива в соборном притворе, откуда алтарные служки разнесли их по другим церквам, дабы начать новый церковный год возрожденным светом.

Простым мирянам тоже перепало немало удовольствий. Торговцы сосисками на каждом углу выставили маленькие тележки с решеткой для жарки, пустив по улицам пряный соблазнительный дымок. Одетые для мессы в лучшие наряды, детишки по завершении службы шныряли по площади Святого Стефана, выпрашивая у родителей несколько грошей на пасхальные пироги, а к продавцам реликвий и святых даров выстроились очереди желающих приобрести иконки, четки или мощи всевозможных святых — позднее было подсчитано, что целых шесть блаженных скелетов за день перешли из рук в руки. Все эти торговцы вкушали блаженство церковного отпущения на запрет работать в воскресенье, но и прочие мелкие коммерсанты не преминули воспользоваться многолюдным сборищем для того, чтобы украдкой предложить свои неосвященные товары. Один из таких, самозваный квартирмейстер, распахнул на углу Тушлаубен деревянные стенки своей тележки, выставив на обозрение разложенные мечи, нагрудники, алебарды, шлемы и сапоги, иные из-за своей древности вполне могущие сойти за реликвии.

Торговля в это утро шла бойко, но он просветлел еще сильнее, приметив в толпе старого поизносившегося воина, чья седая голова на целый фут возвышалась над людским морем.

— Эй, сударь! — воззвал торговец, соскальзывая с сиденья своей тележки и приземляясь на тротуар прямо перед Брайаном Даффи. — И это, по-вашему, сапоги? — Он указал на ноги ирландца, и несколько человек задержались, чтобы присмотреться. — Не скажу, как бы я их назвал, ведь тогда мне не сносить головы, хе-хе. Или вы рассчитывали, что сумеете в таких оборонять Вену, прыгая — упаси господь — по острым камням разрушенных городских стен? Ни слова больше, сударь, вы, понятно, об этом не думали, но теперь, по здравом размышлении, со мной согласны. У меня как раз найдется пара, пошитая для архиепископа Томори и ненадеванная, ибо он дал убить себя туркам, прежде чем сапоги успели ему доставить. Как я вижу, у вас тот же размер, что у этого доблестного воина божия, так почему бы вам…

— Придержи сапоги Томори для второго такого же болвана, — грубо посоветовал Даффи. — Впрочем, — добавил он, вспомнив клинок, сломанный днем раньше при падении в канал, — я мог бы подобрать себе новый меч.

— Ну так вы пришли куда надо! Вот этот двуручный…

— …наверняка заставит многих янычар помереть со смеху. Подожди. Мне нужна рапира с рукоятью под левую руку, закрытой полукруглой гардой с поперечинами, тяжелая, но с равновесием на два дюйма от гарды. Из испанской стали. Узкий клинок с…

Он запнулся, так как кто-то схватил его за руку и оттащил назад. В ярости он обернулся и увидел морщинистое, точно старый пергамент, лицо Аврелиана под черным капюшоном.

— Проклятие, колдун! — огрызнулся Даффи. — Что опять?

— Тебе не стоит покупать меч, — сказал Аврелиан. — У меня есть такой, что вполне тебе подойдет.

В толпе заулюлюкали, и Даффи потащил волшебника дальше по улице. Когда никто вроде бы больше не обращал на них внимания, он остановился и повернулся к старику.

— Ну так о чем ты?

— Куда ты так бежишь? Я не могу угнаться за тобой несколько кварталов. Так вот, у меня есть подходящий тебе меч. Нет нужды покупать другой.

— О-о!.. Хм, спасибо, я взгляну, — ответил ирландец, стараясь быть объективным, — только вот я чертовски разборчив с оружием — у того жулика я и не рассчитывал ничего купить. Черт возьми, обычно меч мне делают на заказ. К тому же я, как ты знаешь, левша.

— Тот, что у меня, будет в самый раз, — настаивал Аврелиан. — Ты… э… был доволен им раньше.

— Как тебя понимать? Это один из моих прежних клинков, ты волшебством извлек его из какого-то ущелья или залива?

— Неважно. Вернемся в трактир, и забирай его. — Аврелиан сделал шаг в направлении, откуда они пришли.

Даффи не сдвинулся с места.

— Что, прямо сейчас? Нет уж. Я иду в казармы навестить друзей. Взгляну как-нибудь потом.

— Времена теперь тревожные. Я бы очень хотел, чтобы ты забрал его не откладывая.

— А эта-то чем плоха? — спросил Даффи, хлопнув по ножнам рапиры, взятой у Эйлифа. — С ней я чувствую себя относительно спокойно.

— Отчего с тобой… — Мимо с воплем пробежал мальчишка, размахивая шипящей шутихой на длинной палке. — Проклятие, отчего с тобой все так не просто? Понятно, эта рапира сгодится против карманника или пьяного головореза, но с таким же успехом ты можешь столкнуться с опасностями совсем иного сорта. Меч, который я предлагаю, обладает особыми свойствами, смертоносными для них. Слушай, угадай, кто впервые за много месяцев не показался сегодня в трактире к утренней кружке пива?

Даффи нетерпеливо поднял брови.

— Мафусаил.

— Почти угадал. Наш вспыльчивый восточный приятель, Антоку Тенно. И теперь я вполне уверен, что именно он призвал вчера ночью тех двоих дьяволов и напустил их на тебя.

Даффи вздохнул. К собственному удивлению, он проснулся этим утром после четырех часов сна бодрым и свежим; он припомнил, как распахнул окно, так что ночная рубашка зашелестела от волны холодного, бриллиантовой прозрачности воздуха, и, наполнив легкие, выдохнул с громким смехом, полетевшим вдоль улицы вслед за колокольным звоном, заставив задрать головы нескольких ребятишек на мостовой. Теперь Аврелиан, похоже, собирался испортить остаток дня.

— Зачем на меня? — почти завопил он. — Ведь это ты лишил его опиума, или чего там ему было нужно. Что же он не послал своих крылатых музыкантов к тебе? Не похоже, чтобы ты действительно знал так много, как уверяешь. И не лучше ли тебе оставить меня в покое, ясно? Вместе со всей своей жалкой магией!

Ирландец сердито зашагал прочь сквозь толпу, провожаемый недоуменными взглядами. Пожилой господин приличного вида украдкой пододвинулся к Аврелиану и осведомился о цене на опиум.

— Прочь, глупец! — Аврелиан оттолкнул его локтем и направился назад.

Шестью часами позже лучи низкого солнца заливали ржавым светом трапезную трактира Циммермана через три обращенных на запад окна. С кухни доносились смех и привычный звон посуды, но в трапезной не было никого, кроме утомленного Аврелиана. Свечи на столах и настенные канделябры предстояло зажечь примерно через час, пока же в углах и под стульями сгущались тени. Старый волшебник покосился по сторонам, пальцы его коснулись стеклянной чашечки со свечой на столе. Он опустил голову и сдвинул брови. Минуту спустя он поднял глаза на фитиль, который по-прежнему оставался безжизненной черной закорючкой, и брови его недоуменно поползли вверх. Он вновь склонил голову и нахмурился еще сильнее. Несколько минут волшебник и свеча оставались неподвижными, точно картина, затем над чашкой с ревом полыхнул язык желтого пламени — та треснула, разбрызгав по столу расплавленный воск. Одновременно распахнулась входная дверь, и Брайан Даффи с порога скептически оглядел Аврелиана.

— Это по необходимости или так, ради забавы?

Волшебник ладонью разогнал дым.

— Всего понемножку. Ну как прошел день?

Даффи подошел и уселся за стол.

— Недурно. Вдоволь попил французского вина и вспоминал былое с ландскнехтами. И никакие дьяволы мне не досаждали. Я что-то здесь пропустил?

— Ничего особенного. Я донес до Вернера новость, что ты по-прежнему здесь служишь, и он буйствовал десять минут, прежде чем убрался прочь. Сказал, что предпочтет праздновать победу над зимой в более почтенной компании, из чего я сделал вывод, что он вновь собирается провести ночь у Иоганна Кречмера, читая вслух стихи. Да, еще братья из обители Святого Христофора устроили во дворе обычное кукольное представление, как всегда на Пасху, но команда твоих викингов приняла кукол за гомункулов — они разбили ящик и прогнали монахов. Дети были в слезах, так что для восстановления спокойствия мне пришлось выйти и показать несколько фокусов.

Даффи одобрительно кивнул:

— Все неурядицы улажены, а? Славно.

Аврелиан улыбнулся:

— Да, перед своим уходом старик Вернер имел со мной долгий разговор.

— Да ну? Пожалуй, зря потраченное время.

Старик протянул руку и взял с соседнего стола другую свечку.

— Не совсем. Он рассказал, что ты прямо-таки громила, а не вышибала, — раздуваешь начавшиеся драки или сам их затеваешь.

Даффи рассудительно кивнул:

— При желании можно и так представить дело.

— Разумеется. Как бы там ни было, как твой наниматель хочу сделать тебе предложение. Я удвою твое жалованье и переведу с места вышибалы.

— На какое место?

Аврелиан развел руками.

— Ну, скажем, телохранителя.

— Чьего тела? Твоего?

Он наблюдал, как волшебник извлек из-под мантии коробочку, открыл ее, достал огниво и трут.

— О своем я сам смогу позаботиться. Короля.

Даффи расхохотался.

— Ну конечно. И как только Карл до сих пор умудрялся без меня… О, понял. Ты говоришь о своем короле. — Аврелиан кивнул, не спуская глаз с ирландца. — Том самом, что живет в окрестностях Вены, — продолжал Даффи, — и стоит выше Карла, хотя никто о нем и не слышал.

— О нем слышали многие, — поправил Аврелиан, высекая на трут искры, — но единицы знают, что он действительно существует.

— Отлично, и как его зовут?

— Собственно, имени у него нет. Он известен как Король-Рыбак.

Трут занялся, и волшебник поднес горящую соломинку к фитилю новой свечи. Через мгновение тот ярко горел. Даффи вдруг пронзило ощущение того, что разговор их когда-то уже был — возможно, во сне. Это ощущение озадачило и напугало его.

— И он, стало быть, в опасности? — Голос ирландца был хриплым.

— Еще неявной. В ближайшие дни предстоит выбрать время и доставить его под защиту городских стен. Видишь ли, он ненавидит заточение в лабиринте ворот, улиц и каменных строений, тем более, когда хворает, и предпочел бы оставаться в лесах до последнего дня. Пока ему ничего не угрожает — над хижиной кружат вызванные из колодца стражи, а Сулейман в добрых трех месяцах пути. Однако выходки Антоку начинают меня тревожить — и мы не можем рисковать. В течение недели он должен быть здесь.

«Живущий в лесах больной отшельник, — подумал Даффи. — О котором я не слыхал прежде, но он более великий король, чем сам император Карл Пятый. Каково? Ну, разумеется! Ха! Еще один немощный старый безумец, вроде тех британских лавочников, что вообразили себя друидами и ежегодно пляшут у камней Стоунхенджа в день летнего солнцестояния».

Он вздохнул.

— Да, за двойное жалованье я буду присматривать за твоим старым королем, только чтобы эти… как их? «Стражи из колодца»… держались от меня подальше.

— Они на твоей стороне.

— Все равно, я хотел бы избежать встречи с ними. И что значит — Сулейман в трех месяцах пути? Он будет подальше.

— Ненамного. Его передовые силы выступили из Константинополя сегодня. Сам он отстанет не более чем на месяц.

— Сегодня? А ты уже знаешь?

Аврелиан вымученно улыбнулся.

— Это все еще тебя удивляет?

Дверь на улицу с грохотом отворилась, и в сиянии отступающего дня вырисовалась горбатая фигура Блуто.

— Проклятие! — воскликнул швейцарский бомбардир. — Я-то думал, что буду первым. Мог бы догадаться, что вы двое окажетесь здесь раньше всех прочих.

Аврелиан отодвинул скамью и поднялся на ноги.

— Я просто болтал с Брайаном. Вообще говоря, я не большой любитель пива — моя доля темного в полном вашем распоряжении. — Он поклонился и тихо вышел из комнаты.

Блуто прошел к столу Даффи и придвинул скамью, оставленную Аврелианом.

— Кстати, о пиве…

Даффи ухмыльнулся:

— Да. Анна или Пиф как раз на кухне. Отчего бы тебе не попросить их поставить нам последний поднос монастырского, а?

— Неплохая мысль. Боже правый, что с твоим лицом?

— Мышь во сне напала. Двигай за пивом.

Блуто повиновался, и следующие двадцать минут они прихлебывали холодное пиво и обсуждали возможные наступательные порядки турок, слабые места городских укреплений и всяческие оборонительные меры.

— Карл просто обязан прислать подкрепление, — с беспокойством заметил Блуто. — Как и папа Климент. Неужели они не видят опасности? Понятно, оборона Белграда и Мохаса стоила недешево. Они были ступеньками к Священной Римской империи. Но Вена, черт ее возьми, входная дверь! Если она достанется туркам, следующий рубеж — пролив Ла-Манш.

Даффи пожал плечами.

— Что тут скажешь? Ты прав. — Он вылил остатки пива в кружку Блуто.

Шраб и еще двое мальчишек из прислуги вошли с лестницами и принялись развешивать защитные решетки перед настенными светильниками. Горбун наблюдал за ними.

— Что, сегодня вечером ожидается серьезная гульба?

— По всей видимости, — согласился Даффи. — Раньше, когда здесь был монастырь, бочки выкатывали на улицу и гуляли там. Подчас буйству не было предела. Пасха, темное пиво, приход весны для всех объединены в одно, и они вправду могли очертя голову кинуться в веселье после долгой зимы.

Блуто допил пиво и встал.

— Так, Дафф, теперь, должно быть, половина пятого. Когда мне снова подойти, чтобы занять место в числе первых?

— Не знаю. Думаю, ближе к ужину. — Даффи тоже встал на ноги и потянулся как кот. — Пожалуй, спущусь и спрошу Гамбринуса. Увидимся. — Не спеша он прошел к лестнице в подвал, втайне надеясь, что еще раз сможет отведать весеннего пива. Пока Даффи спускался, он расслышал в темноте внизу какое-то движение.

— Гамбринус! — позвал он, но ответа не последовало. Помня о найденной на двери пивоварни петарде, он сомкнул пальцы на рукоятке кинжала и оставшиеся ступеньки спускался как можно тише. Ступив на влажный каменный пол, он с опаской оглядел полутемный подвал — никого не было.

«Видно, вдобавок к видениям залитого лунным светом озера у меня начались слуховые галлюцинации, — горько подумал он. — Но стоп! Это кто?»

Из тени за кирпичным очагом выдвинулась высокая фигура и сейчас направлялась к двери на противоположной стене рядом с находящимися на возвышении медными трубами; быстро открыв дверь, фигура пропала в темноте. Ирландец разглядел незнакомца лишь мельком, заметив рыжие или светлые волосы и свободную накидку, прихваченную у горла металлической застежкой. Даффи выхватил кинжал и кинулся к двери.

— А ну выходи! — рявкнул он.

Из темноты за дверью не донеслось ни звука, только сильнее потянуло запахом солода. Даффи отступил к очагу, щипцами вытащил тлеющий уголек и поднес его к фитилю лампы Гамбринуса. Получив источник света, он вернулся к двери и осторожно заглянул в каменный чулан. Он никого не увидел и, решив, что незнакомец прячется за дверью, прыгнул внутрь с оглушительным воплем, размахивая лампой. Комната была пуста.

— Все, с меня хватит, — проворчал ирландец.

Он поставил лампу на пол и принялся исследовать стены в поисках потайной двери, но ее не было. Вместо пола была просто влажная земля, и во всей комнате не было ничего, кроме громадного деревянного чана, вполовину выше Даффи, боковые стенки которого покрывал мох, наросший за десятилетия или, скорее, столетия. Даффи уже готов был вернуться в трапезную и приступить к размышлению над новым симптомом своего помешательства, когда заметил на стенке чана три больших деревянных крана — на уровне груди, колена и последний всего в нескольких дюймах над грязной землей. Над кранами были прибиты латунные пластинки, он присмотрелся повнимательнее. Надпись на верхней гласила «СВЕТЛОЕ», на средней — «ТЕМНОЕ», а нижнюю сплошь покрывала патина, и пришлось соскребать ее кинжалом. Через минуту пластинка очистилась, и он смог прочесть единственное слово: «ЧЕРНОЕ».

«Черт меня возьми!» — подумал он, в замешательстве позабыв о неуловимом злоумышленнике. Подняв глаза, он увидел ряд трубок, выходящих из стены и соединяющихся с верхушкой чана. Может ли так быть, с брезгливостью подумал он, что одна эта емкость заменяет здесь бочки обычной пивоварни? Неужто все пиво «Херцвестен» бродит в этом громадном допотопном чане? Интересно, чистили его хоть раз?

Потушив лампу, он стал задумчиво подниматься по лестнице. «Возможно, — размышлял он, — этот белокурый человек, кто бы он ни был, намеренно завлек меня в эту комнату, чтобы я увидел загадочный чан».

Наверху лестницы он остановился. «Я несчетные разы пил светлое “Херцвестенское”, — думал он, — каждую весну мог попробовать темное. Но что же такое “Херцвестенское” черное, и почему я никогда о нем не слышал?»

Блуто уже ушел, и единственным человеком в трапезной, помимо Шраба и его помощников, была Ипифания. Она вытерла столы, перемыла и сложила в стопку подносы и теперь обессиленно присела за отведенный прислуге стол, прихватив маленькую кружку пива.

— Пиф, любовь моя! — воскликнул ирландец. — Куда ты подевалась?

При звуке его голоса она вздрогнула, но тут же встревоженно улыбнулась.

— Это ты, Брайан, куда-то подевался, — ответила она. — Я весь день тебя ищу. Анна говорит, ты попал вчера в переделку. Боже милостивый! — воскликнула она, подойдя к его столу. — Как ты умудрился все лицо расцарапать?

— О, вездесущие чудища задали мне жару. Впрочем, и я им. Ты занята за ужином?

— Хвала господу, нет. — Она откинула влажную прядь со лба. — Тут, видно, будет настоящий содом.

— Тут и без того содом. По-моему, наш управитель спятил. — Он потянулся через стол, взял ее пиво и допил. — Поднимемся в твою комнату. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она исподтишка разглядывала его.

— Ты, Брайан, как драный котяра. Все новые шрамы поверх старых. — Мигом позже она ухмыльнулась и встала. — В мою комнату? Прошу.

Даффи последовал за ней по лестнице, размышляя, что порой и пожилые женщины не прочь порезвиться, если найти к ним подход. Комната Ипифании была опрятной, но никак не аскетичной. На каждой стене висели картины, в основном религиозные полотна ее отца, но в одной Даффи опознал работу Доменико Венециано. В клетке, подвешенной над шахматной доской, где фигуры были расставлены для начала партии, как заведенная чирикала птичка. Даффи рассеянно передвинул белого королевского слона через ряд пешек на третью линию.

— Брайан, садись, — предложила Ипифания. Даффи пододвинул себе стоящий рядом со шкафом стул, а она уселась на кровать.

— Так… — начал ирландец. — Не знаю, Пиф, с чего и начать. Тебе известно, зачем Аврелиан заманил меня сюда из Венеции?

— Следить за порядком в трапезной… хотя на деле ты…

— Ладно. Это не так. То есть с того он и начал, но позже стало выясняться, что я нужен вовсе не для этого. Он вообразил, что турки намерены штурмовать Вену, только чтобы разрушить эту пивоварню, и вбил себе в голову, что я могу их остановить — как это ни глупо. Я — незнакомец, случайно встреченный им за сотни миль отсюда. Мало того, у него для всего самые безумные объяснения. Думаешь, Сулейман глава Оттоманской империи? Как бы не так! Нет, это великий визирь Ибрагим, который в придачу еще и сын какого-то демона воздуха. Или, по-твоему, император Карл что-то значит на Западе? Да ни черта! В лесах около города живет старый рыбак — так вот он настоящий король. — Даффи стукнул по ножке кровати, втайне уязвленный нарочитостью своего презрительного недоверия. — Все это только полоумные фантазии Аврелиана, — продолжал он, пытаясь убедить себя наравне с Ипифанией. — Разумеется, старикан может делать фокусы и вызывать духов из дыр в земле… но, ради Христа, речь идет о современной войне: пушках, солдатах, мечах и минах. Как я спасу чертову пивоварню, когда армии Габсбургов и Ватикана не удержат Вену? А если они отстоят город, что проку от моего бдительного дозора у дверей пивоварни? Проклятие! Когда-то Аврелиан мог представлять собой что-то, но теперь он явно не у дел. Положение таково, что Сулейман возжелал империю Карла Пятого и идет сломать ее восточную стену, а послушай Аврелиана, так все закручено вокруг меня, «Херцвестенского» пива и старого отшельника в лесу, вообразившего себя королем!

Во время своей речи он вскочил на ноги, чтобы удобнее было жестикулировать, и сейчас сел на постель рядом с Ипифанией. Приглушенный занавесками оранжевый закат освещал ее лицо, и впервые после возвращения в Вену он действительно разглядел знакомые черты. Наконец-то Ипифания Фойгель стала понемногу сбрасывать прилипшую серую оболочку Ипифании Хальштад.

— Вот что, Пиф. Я довольно перебил турок, да и исход предстоящей битвы вряд ли будет зависеть от моего пребывания в Вене. Мне удалось скопить немного денег, а сейчас, уж не знаю отчего, мне платят просто по-царски. Так что всего несколько недель, и где-то в начале мая у нас будет достаточно… то есть если тебя это не пугает… В общем, что ты скажешь о том, чтобы двинуть со мной в Ирландию, пока не закроют выезд из Вены? Мы могли бы пожениться — наконец-то! — обрести крышу над головой и разводить коз или что-то еще. Только никому ни слова.

— Брайан, как чудесно! — Она вытерла слезы мокрым от пива рукавом. — Я оставила такие мысли, пока ты не вернешься с того света. Но можно хоть Анне сказать?

— Никому. Аврелиан может воспрепятствовать твоему отъезду, ведь ты должна ему деньги.

Она почесала в затылке:

— Разве?

— Конечно. Ты что, не помнишь? Он выкупил все долги, оставшиеся тебе от насквозь прогнившего сукиного сына Хальштада, чтоб он в эту самую минуту вертелся на адовой сковородке!

Ипифания опешила.

— Брайан! Ведь Макс был когда-то твоим лучшим другом. Как ты можешь так его ненавидеть?

— Вот потому-то я так его ненавижу — то есть ненавидел. Если бы тебя увел кто-то со стороны, мне, верно, было бы не так больно.

Она накрыла его руку своей.

— Не замыкайся на том, что осталось в прошлом. Мы еще можем быть вместе на закате наших лет.

— На закате? Не знаю, сударыня, о чем вы, но я упруг и ловок, как в двадцать пять, что, кстати, было не так давно.

— Хорошо, — примирительно улыбнулась она. — Наши… зрелые годы. Господи… неужели после всего, что было, это возможно?

— После всего, что было, — заявил Даффи, — это неизбежно.

Он склонился и поцеловал ее, поцелуй длился дольше, чем проявление простой симпатии. Окружающий полумрак и остаток винных паров от выпитого днем наконец вернули в его объятия невыразимо прекрасную дочь Густава Фойгеля, и незаметно он вновь стал Брайаном Даффи из 1512 года, блестящие черные волосы не нужно было отращивать, чтобы закрывать белый рубец шрама. С тяжестью и отчасти со звуком, как от рухнувшей старой каменной стены, они повалились на постель. Высвободив рот, Ипифания с трудом выдавила:

— Ты ведь сегодня работаешь? А ужин, наверное, как раз подают.

— К черту работу и ужин! — прохрипел ирландец, но в тот же миг опомнился: — Проклятие, ты права. Вечер Пасхи, откупорка темного, а ведь Аврелиан нанял меня в том числе и для этого случая. За деньги, которые он платит, я обязан соблюдать условия договора.

Он неохотно поднялся и взглянул на Ипифанию — плохо различимый в полумраке силуэт на постели.

— Я еще вернусь, — сказал он.

— Я надеюсь, — ответила она чуть слышно.

 

Глава 12

Притиснутые в темном углу, Даффи и Аврелиан наблюдали, как отплясывают на столе джигу трое перепившихся пастухов, а почти четверть собравшихся в трапезной подпевают и хлопают в такт в ладоши.

— Не лучше ли согнать этих людей вниз? — обеспокоенно предложил Аврелиан. Даффи покачал головой:

— Нет. Тогда пьяная удаль выльется во что-то еще — скажем, бросание пустых кружек в окна. Они веселятся как могут, при этом платят за пиво. Зачем вмешиваться?

— Ну… хорошо. В конце концов, вышибала здесь ты. — Старик прислонился к стене. Он явно слегка оторопел от праздничных бесчинств. — Сам ты, надеюсь, в порядке? — поинтересовался он. — Отдохнул хоть немного после нашего ночного предприятия?

— Что? В этом шуме я ничего не слышу.

Аврелиан повторил последнюю фразу громче.

— О! Обо мне не беспокойся. На сегодня, чтобы выбить меня из колеи, понадобится больше пары-другой пугал.

— Прекрасно. Привычка, достойная подражания.

— Что-что? Я не… Господи помилуй! — Даффи растолкал нескольких человек, расплескав во все стороны их пиво, и, сиганув через стол, сбил с ног двоих ландскнехтов, затеявших фехтовать на ножах. Прежде чем те успели подняться, он выхватил кинжал и двумя быстрыми выпадами перерезал их ремни, так что теперь им приходилось руками поддерживать штаны. Побагровев, они выскочили из залы, сопровождаемые взрывами хохота.

— Мастер Даффи! — звал от стойки Шраб.

— Один момент, Шраб, — откликнулся Даффи, ибо в другом углу какой-то бакалейщик внезапно накинулся на свою жену, осыпая ее тумаками и площадной бранью. Пробормотав извинение, ирландец прихватил по пути пенящуюся кружку с ближайшего стола и резко выплеснул ее содержимое в лицо женоненавистника. Тот как раз набирал воздух для очередного оскорбления и едва не задохнулся. Даффи поднял его со стула за волосы и звучно врезал ему по спине, после чего с силой швырнул назад.

— Вот так, сударь, — любезно заключил ирландец — Мы ведь не хотим, чтобы кто-то из клиентов поперхнулся насмерть. — Он наклонился ближе и угрожающим шепотом добавил: — Или чтобы ему переломали ребра, что неминуемо случится, только притронься он еще раз к госпоже или попробуй ее оскорбить. Я понятно выразился? А? Вот и славно.

— Мастер Даффи! — вновь выкрикнул Шраб. — Тут хотят вас видеть…

Стол, на котором отплясывали пастухи, рухнул, опрокинув трех опьяневших плясунов на стойку, та, в свою очередь, ударилась о стену, что сопровождалось невыразимым грохотом. Шраб успел отскочить, но приземлился ровнехонько на блюдо с жареной свининой посреди одного стола и вынужден был спасаться бегством.

Чуть позже Даффи увидел Блуто, протиснувшегося в главную дверь, и махнул ему рукой. Ирландец открыл рот, намереваясь крикнуть, что договорился для Блуто с подавальщицами о бесплатном пиве, но вовремя решил, что подобное заявление только вызовет давку в переполненном зале.

«Скажу на ухо, когда смогу, — решил Даффи. — Любопытно, о ком там пытался сообщить мне Шраб?»

У стены притулился курчавый черноволосый парень, который, завидев Даффи, поглубже надвинул шляпу.

«Как бишь его, — подумал ирландец. — Джок, паренек, которого Аврелиан прошлой ночью отрядил оберегать своего драгоценного короля. Готов поклясться, что видел его где-то еще, кроме как в Вене. Но где?»

Он попытался припомнить, но отвлекся из-за необходимости выручить подавальщицу из лап престарелого священника, повергнутого в сладострастие обильным возлиянием. Призвав священнослужителя соблюдать достоинство, положенное его сану, Даффи подхватил кружку с проплывающего мимо подноса и осушил ее в два долгих глотка.

— Эй, эй! Заплатите-ка, сударь! — раздался голос за его спиной. Обернувшись, Даффи увидел ухмыляющегося Блуто.

— Здорово, Блуто, — поприветствовал он. — Я сказал девушкам, что до десяти ты получаешь темное бесплатно.

— До десяти? А что будет в десять?

— Ты начнешь платить.

— Тогда не стану терять время. О, — продолжил Блуто вполголоса, — я закончил проверку арсенала. Недостает около сотни фунтов пороха.

Ирландец кивнул:

— Больше ничего?

— Нет. Хотя… Похоже, не хватает одной из старых осадных бомбард, но скорее всего оружейник просто просчитался, когда в двадцать четвертом составлял реестр. То есть вряд ли кто мог уволочь такую дуру?

Даффи нахмурился:

— Не знаю. Но буду поглядывать. Тебе Шраб на глаза не попадался?

— Как же. Он на кухне. Видел, как минуту назад он испуганно выглядывал оттуда. А где твои викинги?

— На конюшне, пьют и горланят песни. Надеюсь, там и останутся, если снабжать их пивом, и не присоединятся к здешнему веселью. О нет, что вздумали пастухи сотворить с этим парнем?

— Судя по всему, крещение пивом.

— Так, погоди.

Еще через двадцать минут Даффи обессиленно присел на скамью в углу и знаком попросил у Анны кувшин пива. Он погасил так много очагов беспорядка во все еше шумной зале, что в пределах слышимости — впрочем, не так и далеко от него — посетители держались настороже; излишне буйных пьяниц приводили в чувство дружеской встряской, а иногда более трезвые товарищи выставляли их из-за стола и отправляли освежиться. Шраб опасливо протиснулся через толпу, сопровождаемый высоким незнакомцем в тяжелом дорожном плаще и низко надвинутой широкополой шляпе.

— Мастер Даффи, — пробормотал паренек, — этот почтенный господин хотел вас видеть. Он испанец. — И стрелой кинулся прочь.

«Больше смахивает на пирата, чем на джентльмена, — подумал ирландец, — хотя теперь и я записался в горожане».

— Да, сударь?

— Могу я присесть?

Появившийся как нельзя кстати кувшин с пивом добавил Даффи дружелюбия.

— Отчего же, — ответил он, — двигайте скамейку. Найдется, куда налить?

Испанец подхватил пустую кружку с ближайшего стола.

— Да.

— Тогда немного пива. — Даффи наполнил обе кружки. — Чем могу быть полезен? Э, похоже, мальчик ошибся, приняв вас за испанца.

— Вот как? С чего вы взяли?

— Тянете гласные, но выговор выдает в вас, скорее, венгра. Или пиво так залило мне уши?

— Нет, черт возьми, ты прав. Я венгр. Но, коли ты меня не узнаешь, видно, залило тебе не уши, а глаза.

Даффи вздохнул и с некоторым усилием всмотрелся в затененное лицо, надеясь узнать кого-то из старых боевых товарищей, вознамерившегося попросить взаймы. Тут же в животе похолодело, и он моментально протрезвел; в последний раз это лицо видел он тем страшным утром позднего лета 1526-го, когда, израненный и измученный, он выбрался на северный берег широко разлившегося Дуная. Позади над захваченным Мохашом реяли турецкие знамена, а на изборожденном поле битвы полегли шестьдесят тысяч венгерских солдат. На северном берегу он встретил армию Яна Заполи, которого так и не дождались лежавшие теперь в безымянных могилах архиепископ Томори и король Людовик. Едва живой ирландец описал Заполи вчерашнее сражение и полный разгром, после чего потрясенный, обуреваемый бессильной яростью Заполи в течение часа увел армию на запад. Даффи еще денек переждал в лесной чаще, а затем стал в одиночку скрытно пробираться на юг, через Альпы в Венецию. Годы спустя он узнал, что впоследствии Заполи переметнулся к туркам.

— Клянусь богом, — выдохнул он, — как ты осмелился здесь появиться? Когда ты продал родину Сулейману, я не чаял увидеть тебя снова, кроме как под прицелом или на острие клинка.

Глаза Яна Заполи сузились, но язвительная улыбка не сошла с лица.

— Я был и останусь верен только Венгрии, и все мои деяния были на ее благо… как и то, что я делаю сегодня.

Даффи все еще не мог прийти в себя.

— Но зачем ты явился сюда? — спросил он. — И почему так уверен, что я не заору на весь зал, что «испанец» на самом деле человек, который для них все равно что сатана?

— Ну, приятель, во-первых, у меня под столом карманный пистолет, наставленный тебе в живот. Да-да, боюсь, это правда. Во-вторых, в переулке за домом четверо моих людей сидят в повозке, где на первый взгляд сложено сено.

— А на самом деле? — устало улыбнулся Даффи. Заполи отпил пива, не спуская глаз с Даффи и держа руку под столом.

— Это и вправду повозка с сеном, но там есть и еще кое-что.

— Проклятие, Ян, ты можешь…

— Ладно, не нервничай. Под сеном спрятана осадная бомбарда, заряженная сорокафунтовым ядром. Ствол опущен так, что смотрит прямо на это здание, а у моих людей зажженный фитиль.

— Позволь заметить, Ян, во всем этом нет никакого смысла. Зачем тебе рисковать жизнью, пробираясь в Вену? Только чтобы убить меня или взорвать этот трактир?

«Пусть говорит, — сказал себе Даффи. — Нужно выиграть время, пока какой-нибудь пьяница не толкнет его, чтобы хоть на секунду отвести руку с пистолетом».

— Не придуривайся, старина Дафф, — сладко улыбнулся Заполи. — Ты не был бы здесь, когда б не знал, что это за место и кто ты на самом деле.

— Зачем со мной все говорят загадками? — посетовал Даффи. — Ну что тебе нужно? Зачем сидеть здесь, если на заднюю дверь наведена чертова бомбарда?

— Говори потише. Я сижу тут потому, что я всего лишь фигура в игре, ладья, которую готовы отдать, чтобы поставить мат. Я отправлен сюда — как ты верно заметил, с большим для себя риском — моим повелителем Ибрагимом, чтобы предложить тебе очень высокое и могущественное положение в Восточной империи.

Преследующий служанку любострастный монах на нетвердых ногах пробежал за скамьей Заполи и заслужил беззвучное проклятие ирландца, так и не задев изменника.

— Положение? — вздохнул Даффи. — Что за положение?

В глазах Заполи мелькнуло нечто похожее на зависть.

— Выше, чем мое. Сделав все как надо, ты сможешь заменить самого Сулеймана.

Даффи с издевкой расхохотался и отпил пива, использовав момент, чтобы незаметно приблизить руку к своему кинжалу.

— Ян, мне чертовски не хочется быть первым, кто скажет, что ты помешался. Если я и вправду первый. — Он старался говорить непринужденно, в то же время рассчитывая, где примерно находится пистолет его собеседника. — Зачем Ибрагиму я вместо султана? Величайшего султана за всю историю Оттоманской империи! Это же сущий бред. Воображаю восторг турок при известии, что ими повелевает ирландец. Хо-хо!

— Полагаю, такой же, как при известии, что сирота из Парги назначен великим визирем вместо Ахмеда Паши, долгие годы бывшего полноправным претендентом. Подобное случается, и никто не в силах предугадать ход событий.

«Удастся мне опрокинуть стол, прежде чем он спустит курок? — прикинул Даффи. — Навряд ли».

— Все же, Ян, почему я? — допытывался он. — Почему Брайан Даффи из Дингла? Ты так и не объяснил.

Впервые с начала их разговора Заполи смутился.

— Брайан… откровенно, ты не знаешь, кто… что… ты такое?

Позади здания грянул оглушительный удар, окна отчаянно задребезжали. Женщины в зале взвизгнули, подавальщицы выронили подносы, Заполи инстинктивно полуобернулся. Даффи вскочил, одновременно опрокинув на венгра стол; пистолет ушел в сторону, и выпущенная свинцовая пуля расщепила пол между сапогами Даффи. С задней аллеи доносились крики и лязг мечей, туман порохового дыма выползал из кухни, и вся толпа перепившихся посетителей единой орущей волной хлынула к входной двери. Толстая дама, что есть силы протискивавшаяся вперед, сшибла Даффи с ног, и он потерял Заполи из вида.

— Блуто! — завопил Даффи. — Аврелиан, кто-нибудь! Хватайте «испанца», это Заполи!

Призыв не был услышан, и к тому времени, как пинками и проклятиями он проложил себе путь через толпу, венгра уже нигде не было. Выругавшись сквозь зубы, ирландец нырнул в затянутую дымом кухню. Снаружи зарево от полыхающей посреди двора повозки с сеном, оси которой подломились, ярко освещало конюшни. В ограде зияла громадная дыра, через которую виднелись языки пламени над грудой развалин, еще утром бывших кожевенной лавкой. Викинги Буге крепко сжимали обнаженные мечи и всматривались в тени. Через мгновение ирландец заметил на мостовой три распростертых тела.

— Аврелиан! — позвал он. — Блуто! Проклятие, его еще можно схватить!

— Кого? — спросил Аврелиан, который последовал за Даффи через кухню и стоял теперь рядом, заломив руки.

— Заполи! Он был здесь. Садись на лошадь и скачи к северным воротам. Я — к Коринфским. Пусть ворота закроют и никого не выпускают. — По ходу дела Даффи поймал испуганно косящуюся лошадь и, не седлая, вскочил на нее. — Пошла! — Не тратя времени на то, чтобы убедиться, повиновался ли ему дрожащий старик, Даффи галопом помчался с озаренного багровым светом двора.

Блуто отковырнул новый кусочек с ободка свечи и задумчиво проследил, как стекает струйка горячего воска.

— Анна! — позвал он. — Еще кружку темного.

— Десять уже пробило, не забыл?

— Не забыл. — Горбун оглядел трапезную. Многие гуляки вернулись, но тепло из помещения выветрилось, и прохладный воздух отдавал пороховой гарью. Теперь пиво поглощала куда более смирная компания.

В этот самый момент через кухню ввалился Даффи, а дверь с улицы отворил Аврелиан. Оба выглядели сильно уставшими и раздосадованными. Не глядя друг на друга, они подсели за стол Блуто.

— Анна, еще кувшин и две кружки, — попросил горбун.

Даффи и Аврелиан согласно кивнули. Немного переведя дух, старик спросил:

— Так он выскользнул через Коринфские ворота? Северные я закрыл и поставил тройную стражу.

Даффи кивнул.

— Выскользнул. За три минуты до моего появления. С полмили на юг я преследовал его, но даже при луне потерял след.

— Уверен, что это был он? — спросил Аврелиан, вздохнув.

— Да. Я ведь знавал его, помнишь? Он явился переманить меня к туркам и взорвать это строение. Кстати, Блуто, пропавшая мортира наверняка брошена в костер на заднем дворе.

— Так и есть, — подтвердил горбун. — Ее видно сквозь пламя.

— Не пойму только, — продолжил Даффи, осушив кружку свежего пива, — зачем ее нацелили не в ту сторону? Думали взять на испуг? Тогда зачем вообще переть сюда пушку?

— На испуг брать никто не собирался, — сообщил Блуто. — Когда твои скандинавы увидели, как четверо вкатили во двор повозку, они потребовали — на языке своих предков, дополненном жестами, — чтобы те убирались. Люди Заполи предложили им заткнуться, тогда викинги развернули повозку сами, собираясь выкатить ее на улицу. Завязалась потасовка, а у тех ребят, очевидно, был горшочек с огнем или зажженный фитиль. Один замертво упал в сено, и через минуту повозка была в огне. Еще через минуту грохнула мортира, так что разнесла забор и два дома на соседней улице. Тут викинги смекнули, что к чему, и на месте добили мечами оставшуюся троицу.

Даффи мрачно усмехнулся:

— Я-то думал, они так и не отработают содержания.

— Говоришь, он пытался переманить тебя? — подался вперед Аврелиан. — И чем же?

— Смешно сказать. Он говорил то же, что я часто слышу от тебя. Всякую ерунду о странных вещах, которые выше нашего понимания, возможных на самом деле. — Даффи наполнил опустевшую кружку. — Он сказал, что стоит мне перейти на их сторону, и Ибрагим сделает меня султаном — надо понимать, просто согнав старого Сулеймана пинком под зад. — Он покачал головой и сочувственно вздохнул: — Бедняга Ян! Я помню его еще в здравом уме.

Аврелиан глубоко задумался.

— Да, — произнес он наконец, — теперь понятно, что было на уме у Ибрагима. И вправду сильный ход! Задание Заполи было либо перекупить тебя, либо, если не удастся, убить. И так или иначе взорвать трактир.

— Ибрагим мог бы поискать лучшего посланца, — заметил Даффи. — Ян так ни разу и не завел речь о деньгах.

Аврелиан изумленно вытаращился.

— Деньги! Он предлагал тебе третье по могуществу положение в Восточной империи! — Он покачал головой — Проклятие! Уж и не знаю — может, лучше, что ты смотришь на вещи так приземленно. Возможно, в этом твоя сила.

— Так Ибрагим прочит Даффи в султаны? — хмыкнул Блуто. — Я-то думал, все султаны — трезвенники.

Ирландец не слушал.

— Под конец он вроде как зашел в тупик — точно торговец, предлагающий золото дикарям, привыкшим вести торговлю за рыбу и шкуры. Он сказал: «Откровенно, ты не знаешь, кто ты есть?» Тут выстрелила пушка. — Он нерешительно повернулся к Аврелиану. — Ты ведь… ты не думаешь… что Ибрагим и вправду послал его? Предложить мне… это?

Аврелиан отвел глаза.

— Я не уверен, — ответил он, но Даффи показалось, что старик явно юлит.

— Так кто же я тогда? На что он намекал?

— Повремени немного, — взмолился Аврелиан. — Нет смысла говорить с тобой об этом, пока ты сам не разобрался в происходящем хотя бы наполовину. Стань я объяснять все теперь же, ты рассмеешься мне в лицо. Имей немного терпения. Скоро все прояснится.

Не будь Даффи таким уставшим, он бы так просто не отстал. Но сейчас он только пожал плечами.

— Ладно. Оставим все как есть. Оно не слишком меня и занимает. — Решение убежать с Ипифанией сообщало приятное чувство отрешенности от Аврелиановых планов и догадок. — Анна, еще пива! Кувшин вдруг опустел. Да, Аврелиан, когда, кстати, откупоривают «Херцвестенское» черное?

Аврелиан прищурился:

— Кто, черт возьми, тебе наболтал? Блуто, не соизволишь оставить нас ненадолго? Тут личный вопрос.

— О чем речь! — Блуто поднялся и пересел за другой стол, перехватив, к досаде ирландца, новый кувшин.

— Кто, — с расстановкой проговорил Аврелиан, — рассказывал тебе о черном?

— Никто. Я заслышал шум в подвале и наткнулся там на какого-то рыжеволосого парня. Прошел за ним через дверь в стене и увидел тот здоровенный чан. Оттуда идет все «Херцвестенское» пиво?

— Да. Но ты… не знаешь, кто бы это мог быть? — Старческий голос дрожал от скрытого волнения.

— Я? Да нет. Он исчез в комнате с чаном. Я пытался отыскать потайную дверь, но так и не сумел ее найти. — Даффи рассмеялся. — Судя по всему, это был призрак.

— Вот именно. Он говорил с тобой?

— Нет. Так и ты его видел? — Выдумка о призраке не убедила Даффи, который настроился опознать незнакомца.

— Боюсь, что нет. Я лишь слышал описания очевидцев.

— Ну, — спросил Даффи, — кто же он?

Аврелиан откинулся на спинку стула.

— Я расскажу. Позволь все же сперва заметить, что виденный тобою чан используется со дня основания пивоварни три с половиной тысячи лет тому назад. Отдельные части заменили, емкость увеличили вдвое, но мы… хм… они всегда сохраняли пиво внутри. Сродни методу выдержки шерри. Сверху наливаем новое сусло, готовое пиво цедим снизу, так что процесс брожения и выдержки не прерывается. По сути дела, внутри вполне могут сохраниться остатки ячменя с первой закладки тридцать пять столетий назад.

Даффи вежливо кивнул, не забывая, что лучший способ разузнать что-либо у Аврелиана — говорить об отвлеченных материях.

— Обыкновенно такой чан надлежит чистить каждый год, — продолжал Аврелиан. — Мы избежали этой необходимости, полностью удалив дно, так что сам чан и пиво в нем покоятся прямо на земле.

Даффи едва не поперхнулся и отставил кружку.

— То есть пиво смешивается прямо с грязью? Господи помилуй, мне и голову…

— Терпение, хорошо? Пиво впитывается в грязь, это так, но грязь со дна не поднимается. Мы не взбалтываем содержимое. Только осторожно сливаем пиво на разных уровнях, не трогая донного слоя. Приходилось тебе пробовать лучшее пиво?

— Пожалуй, нет.

— Так прекрати вести себя как ребенок, впервые услышавший про суп из требухи. — Старик критически сощурился. — Надеюсь, ты созрел для всего этого. А то задаешь вопросы и, не дослушав ответа, впадаешь в истерику.

— Впредь не шелохнусь, — пообещал Даффи.

— Да будет так. Человек, виденный тобой, — призрак. Как ни жаль. Ты встретил его в момент, когда он возвращался в могилу. — Старик вновь подался вперед. — Клянусь Ллиром, я выложу все начистоту. То был призрак Финна МакКула, возвращавшийся к останкам своего бренного праха. Финн, видишь ли, захоронен в шести футах прямо под чаном.

Даффи моргнул.

— В котором нет дна? Тогда ему впору совсем раствориться в пиве.

— Верно. А пиво насыщено его… сущностью и силой, в особенности нижние слои.

— Тогда это черное, раз оно в самом низу, должно быть едва ли не бульоном из Финна.

— В духовном смысле так оно и есть, — согласился Аврелиан. — Фактически же это лишь необычайно плотное, очень давней выдержки пиво. Не воображай, что в нем плавают сгустки крови или мы вытаскиваем из засорившегося крана кости и зубы.

— Разумеется, нет! — воскликнул Даффи, про себя решив больше не притрагиваться к этому пиву. — А когда его разливают? Я ни разу не слышал даже намека на то, что кто-то его пробовал.

— Ничего удивительного. В последний раз черное разливали в 829 году, когда, помнится мне, сыновья бедного императора Людовика пошли войной на отца. Вновь мы будем разливать его в этом году, тридцать первого октября. Так заведено, что каждую каплю черного выдерживают семьсот лет.

— Боже милостивый, — воскликнул Даффи, — но пиво не выдерживают так долго! Столько лет не выдерживают даже бренди или кларет.

— Верно, — согласился Аврелиан, — после такого срока вряд ли можно назвать напиток пивом. Он становится чем-то другим. Во многом сродни вину, что ты пил в таверне Вакха в Триесте. Полагаю, ты заметил, что кран для розлива черного всего в нескольких дюймах над грязным полом? Так что за один раз уровень понижается всего на три-четыре дюйма, и количество черного крайне ограниченно.

— А большой на него спрос? — поинтересовался Даффи, сам уверенный, что едва ли.

— Да… но не среди любителей пива. Из-за своего… хм… источника черное необычайно насыщено психически, духовно… магически. Равно и физически, нередко уровень его крепости куда выше получающегося при натуральном брожении. Как бы там ни было, спрос многократно превышает наши скудные возможности. Вот чего на самом деле хотел от меня Антоку — чашку, способную поддержать в нем жизнь, по сути, отнятую тысячу лет назад. Ребенком он был убит в японском морском сражении, так-то. В прошлый раз я расщедрился для него… — Он запнулся и исподлобья покосился на Даффи, виновато улыбнулся, кашлянул и продолжил: — В общем, теперь он считает себя вправе получить еще. Однако боюсь, это не так. Равно и остальные Черные Птицы — эфиоп, несколько индусов, абориген Нового Света и прочие — все они тоже надеются получить глоток. У многих положение столь же отчаянное. Только никто не получит ни капли.

— Кому же оно предназначено? — спросил Даффи, невольно заинтересовавшись судьбой напитка. «В конце концов, то вино в Триесте было на редкость хорошим», — подумал он.

— Антоку, несомненно, считает, что я намерен отдать его тебе, — сказал Аврелиан, — ибо натравил на тебя афритов. Хотя, возможно, так он пытался предупредить меня, что способен убить кого-то еще более значимого.

— Хм, да. Но кто все-таки его получит? — «Напрямик никогда не скажет», — подумал ирландец про себя.

— На сей раз? Наш король — Король-Рыбак. Он занедужил, я ведь говорил? Как и Запад. Мне по сию пору не вполне ясна природа их связи, но связь, без сомнения, существует — когда король в добром здравии, Запад столь же крепок.

— И пиво исцелит его? — поинтересовался Даффи, стараясь скрыть свой скептицизм.

— Да. Наш король обессилел, ранен, силы его растрачены. Из черного он почерпнет силу и нрав Финна, первого короля, и вновь восстановит владычество в своих землях.

— Зачем тогда ждать до октября и не разлить черное раньше? Когда речь идет о семи столетиях, несколько месяцев…

— Нет, — произнес Аврелиан. — Срок нельзя пододвинуть. Круг должен быть пройден полностью: звезды, приливы, даты рождений играют роль не меньшую, чем собственно процесс пивоварения. Черное будет разлито тридцать первого октября, и ни днем раньше. — Он поднял встревоженный взгляд на Даффи. — Теперь ты, вероятно, понимаешь, отчего Ибрагим так торопится уничтожить пивоварню.

В два часа утра остатки посетителей были отправлены по домам, светильники потушены. Решив, что уборка подождет до утра, прислуга разбрелась по постелям. Даффи вышел на задний двор, но и там не горел ни один огонь, все викинги мирно храпели в конюшне, нигде не видно было новых заложенных петард — и он вернулся внутрь. Несмотря всего на четыре часа сна накануне, суету и обильные возлияния прошедшего вечера, ему не спалось. В темноте он присел за свой стол. «Как всегда, — думал он, — Аврелиан сумел уклониться от ответа на вопрос, интересующий меня более всего: кто или что я в этом хитросплетении! Отчего я так занимаю всех — от Вакха до Ибрагима?»

С кухни донеслись приглушенные голоса, говорящие на итальянском, и он бесшумно отодвинулся со стулом поглубже в тень.

— Есть вести от Климента? — спросил один.

— По правде сказать, — ответил второй, — похоже, на сей раз он таки пришлет войска. Более того, он готов даже пойти на временный союз с Лютером, чтобы Запад мог без опаски собрать все силы против Оттоманской империи.

Двое собеседников вышли из кухни и стали подниматься по лестнице, не заметив Даффи. В одном ирландец узнал Аврелиана, другой был смуглый кудрявый паренек Джок, тот самый, что раньше вечером при встрече с Даффи поглубже надвинул шляпу.

«Ого! — подумал ирландец. — Разве в Венеции Аврелиан не уверял, что не говорит по-итальянски? Кстати, именно в Венеции я впервые видел этого Джока, но тем вечером на Ясеневую среду он представился Джакомо Гритти. Что же выходит?»

Волшебник и юноша поднялись по ступеням, их шепот стих наверху.

«Так эти двое заодно? — размышлял дальше Даффи — Тогда неудивительно, что в Венеции молодой Гритти спас мне жизнь и указал безопасный корабль, но это никак не объясняет, зачем ему с братьями надо было набрасываться на меня накануне вечером. Если только то нападение не было подстроено… Несомненно одно — меня постоянно водят за нос, непонятно зачем. Мне совсем не по нраву, когда посторонние лезут в мои дела, но куда хуже, если они знают об этих делах больше меня».

Он встал и направился в комнату прислуги, по дороге прихватив пустую пивную кружку. Осторожно ступая по ступеням лестницы, чтобы не разбудить спящего Гамбринуса, он спустился в подвал и тихо прошел по каменному полу к двери, указанной призраком. Петли, должно быть, недавно смазывали — они не скрипнули, когда ирландец осторожно потянул дверь. В полной темноте он ощупью добрался до большого чана и нащупал нижний из трех кранов. После небольшого усилия кран со скрипом повернулся; когда по расчету кружка должна была наполниться до половины, он закрыл кран и, притворив дверь в комнату с чаном, быстро поднялся в трапезную. Вернувшись к столу, Даффи зажег свечу и недоверчиво рассмотрел несколько унций густой темной жидкости на дне кружки. На вид премерзкое пойло, заключил он. Затем сел и, даже не поднося кружку к носу, почувствовал терпкий, опьяняющий аромат.

«Господи помилуй, — изумился он, — да с этим нектаром не идет в сравнение и самый лучший, редкий сорт темного». Он залпом опорожнил кружку.

Первой следующей мыслью было: «Даффи, парень, прокрадись вниз и на сей раз налей полную кружку». Он поднялся на ноги — вернее, попытался, но смог лишь слегка шевельнуться на стуле. «Что такое? — встревожился он. — Вынести столько жестоких ранений, что иному хватит на целую жизнь, только чтобы свалиться от глотка пива?»

Он вновь попытался оторвать себя от стула и на сей раз вообще не шелохнулся. Затем он начал двигаться — вернее, его кто-то нес. Силы совсем оставили его, в щели между доспехами яростно задувал холодный ветер. Застонав от боли, он повернулся.

— Мой король, лежи недвижно, — послышался встревоженный голос. — Станешь так метаться, только снова откроется рана.

Ледяными пальцами он ощупал голову, наткнувшись на глубокую рану на виске с коркой запекшейся крови.

— Кто… кто это сделал? — выдохнул он.

— Твой сын, король. Но будь спокоен — ты убил его, когда он наносил удар.

«И к лучшему», — подумал он.

— Страшный холод, — произнес он вслух. — Мои ноги застыли, стали точно чужие.

— Мы вскоре отдохнем, — донесся голос его приближенного. — Лишь доберемся вон до того озера.

Превозмогая боль, он приподнял голову от носилок, на которых его несли, и увидел впереди широкую гладь озера, где отражалась полная луна. Через какое-то время двое его запыхавшихся спутников опустили носилки на землю; он услышал тихий плеск в скалах и прибрежной траве и почувствовал холодное дыхание воды.

— Мой меч! — прошептал он. — Где он? Я…

— Вот. — Тяжелая рукоять легла ему в руку.

— А-а… Я слишком слаб — кому-то из вас надлежит бросить его в озеро. Такова моя последняя воля, — добавил он, услышав ропот.

Один из приближенных неохотно взял меч и удалился в смутно проступающие за туманом заросли. Он лежал на земле, прерывисто дыша и желая, чтобы сердце не билось так сильно. «От тока крови рана скоро вновь откроется, — думал он, — а я и без того обречен».

Вернулся приближенный.

— Сир, я сделал, как повелели.

«Черта с два», — подумал он.

— И что же ты увидел, когда бросил меч?

— Увидел? Всплеск. И круги на воде.

— Вернись и сделай на сей раз то, что я велел.

Пристыженный человек ушел назад.

«Все из-за драгоценных камней в рукояти. Ему невмоготу представить, что они опустятся на дно озера», — подумал умирающий.

Когда приближенный вернулся во второй раз, он был напуган и подавлен.

— Сир, я исполнил.

— Что ты видел?

— Рука поднялась из воды и на лету поймала меч за рукоять. Три раза описала им в воздухе круг и скрылась в глубине.

— О… — Он наконец успокоился. — Благодарю. Я не хотел оставлять долгов.

У кромки воды теперь покачивалась лодка, и женщина в залепленных грязью ботинках заботливо склонилась над ним.

— Наш сын убил меня, — сказал он ей, сдерживая дрожь, чтобы не клацали зубы.

— Уложите его в мою лодку, — произнесла она. — Он больше не для этого мира.

В ужасе очнулся он на жестком деревянном полу, не осмеливаясь шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимания неведомого. Вокруг была тьма, и рыскать в памяти ему совсем не хотелось. «Что бы ни случилось, — думал он, — где бы я ни оказался теперь, как бы ни назывался мой враг, да и я сам — лучше оставаться в неведении. Ничего не сознавать, не чувствовать, не помнить — возможно, тогда меня оставят наконец в покое и позволят заснуть». Он снова погрузился в блаженное небытие.

 

Глава 13

— Пьян в стельку! Точь-в-точь, как я и думал. Напился моим пивом, за которое, смею заметить, не удосужился заплатить, а?

Даффи с трудом разлепил глаза и снизу вверх посмотрел на Вернера. Попытался заговорить, но лишь издал хриплый стон, довольно уместный, ибо ничего, кроме ругательств, не подворачивалось на язык. Ирландец находил мало приятного в пробуждении на полу. Не натянешь на себя одеяло, чтобы еще немного подремать. Ты вынужден не мешкая подняться и вернуться к прозе жизни. Встать на ноги оказалось не так уж трудно, как он ожидал.

— Заткнись, Вернер, — спокойно произнес он. — Не суйся в дела, тебя не касающиеся. И вели служанке подать мне завтрак посытнее.

Вернер только таращился, гнев в нем разгорался, как пучок тлеющей соломы под ветром.

— Ты хотя бы слышал, — продолжал Даффи, — что вчера ночью кое-кто пытался разнести это заведение из осадной мортиры? Когда б не викинги на конюшне, копаться бы тебе и прочему городскому отребью здесь в груде мусора. — Пыл Вернера поутих. — Твое пиво, — презрительно добавил Даффи, плюхаясь на стул за своим столом.

Точно жертва разбойников, сидящая после в сточной канаве и проверяющая целостность зубов и ребер, ирландец осторожно пытался восстановить свои воспоминания.

«Я Брайан Даффи, — со сдержанной радостью констатировал он, — влюбленный в Ипифанию Фойгель и нанятый Аврелианом. Сейчас день после Пасхи, года 1529-го. Я Брайан Даффи, и никто иной».

Завтрак появился в одно время с Лотарио Мазертаном. Даффи сосредоточился на первом.

— Брайан, — сказал Мазертан, бросив накидку на скамью и растирая замерзшие руки, — близится час. Я вновь собираю вокруг себя своих рыцарей. И для тебя, — милостиво улыбнулся он, — найдется место за новым круглым столом. Мне ведомо про твои доблестные деяния прошедшей ночью. — Он испытующе воззрился на ирландца. — Скажи, чувствуешь ли ты что-либо, например, полузабытые отзвуки минувшего, когда я произнесу имя… Тристан?

Даффи с набитым ртом помотал головой.

— Уверен ли ты? — не отступал Мазертан, голос которого едва не прерывался от сдерживаемых чувств. — Тристан! Тристан! — Он наклонился и заорал прямо в лицо ирландцу: — Тристан, ты слышишь меня?

Даффи схватил со стола миску с молоком и выплеснул ее в лицо Мазертану.

— Хватит, Лотарио.

Оскорбленный и мокрый Мазертан поднялся на ноги.

— Я ошибался, — прошипел он. — В Камелоте нет для тебя места. Не ведаю, кем ты мог быть когда-то, сейчас же твоя душа осквернена, подобна болоту с аспидами, жалящими рассудок.

Даффи не смог рассердиться, так его душил смех.

— Богом клянусь, — выговорил он наконец, — до твоего, Лотарио, появления день обещал быть очень мрачным. Аспиды, говоришь? Хе!

Мазертан развернулся и величественно удалился. Когда Даффи уже дожевывал горбушку черного хлеба, в комнату влетел Шраб.

— Мастер Даффи, — обратился он. — Верно, что прошлой ночью случилась резня?

— Нет. По крайней мере до той поры, пока я оставался трезвым.

— Но разве турки не пытались взорвать бомбу?

— Да, пожалуй, что так. На что похож двор сегодня с утра?

— На поле битвы. Сожженная повозка торчит посредине, точно черный китовый скелет, булыжник заляпан засохшей кровью, а кожевенная лавка и склад господина Венделя разнесены по камушку. Он просто вне себя. Говорит, что обдерет Аврелиана как липку. — Образ ободранного Аврелиана явно потряс воображение Шраба.

— Ага. В остальном все в порядке?

— Да. Разве что какие-то ребятишки, по-моему, лазили по крыше. Валяли дурака.

— Ребятишки? Ты видел их?

— Нет, но черепица разрисована какими-то рожицами, а на стенах мелом написаны латинские слова и еще кресты и звезды.

— Вот что… Возьми-ка пару ребят, налейте в ведра воды, заберитесь наверх и смойте эту ерунду, где достанете. Хорошо? Полагаю…

— Нет, Шраб, не надо, — прервал Аврелиан, неслышно появившийся за спиной Даффи. — Оставь эти знаки и не позволяй никому их стирать.

— Да, сударь, — кивнул Шраб и кинулся к кухонной двери, обрадованный менее трудным заданием.

Даффи поднял глаза на Аврелиана, который пододвинул освободившуюся после Мазертана скамью. Старик был бледнее, чем обычно, но глаза искрились необычайной энергией, а черные одеяния сегодня лучше сидели на его тощей фигуре.

— Могу я присесть? — поинтересовался он.

— Разумеется. К чему эти рисунки на стенах?

— К чему доспехи в бою? — Он издал скрипучий смешок. — После всех злоключений, которые мы претерпели внизу, чтобы вызвать стражей, ты хочешь теперь стереть их охранные знаки? Не пренебрегай советами — если не хочешь принять вызов… созданий, коих отгоняют эти руны, чары и лики.

— О-о… — Ирландец нахмурился. — Что до этого, могу заверить, что последнее время у меня нет желания принимать чей-либо вызов.

Аврелиан снова рассмеялся, точно Даффи пошутил.

— Доедай, — сказал он. — Думаю, этим утром мы с тобой можем перевезти в город короля.

— Интересная задумка, — ответил ирландец, — боюсь только, не сегодня. Я чувствую себя неважно, к тому же я намеревался навестить старого свихнувшегося отца Ипифании.

На самом деле никаких планов на утро у него не было, и он предпочел бы любое занятие визиту к старому художнику, в особенности после видений лунного озера три дня назад, но он хотел проверить, насколько новое полученное место оставляет его независимым от Аврелиана.

— Ладно, день-другой пусть подождет, — пожал плечами старый волшебник.

Даффи был доволен. «Наконец я принадлежу самому себе», — подумал он.

— Это Густав Фойгель, не так ли? — внезапно спросил Аврелиан. — Помню его. В свое время он оказал мне большую услугу, потому теперь я взял на себя заботу о его несчастной дочери. Он по сей день рисует картины?

Даффи призадумался. Он не мог вспомнить, чтобы старый художник занимался чем-либо, кроме росписи своей стены.

— Нет… — начал он.

— Я-то считал иначе, — прервал Аврелиан, которому сегодня явно недоставало терпения для долгих бесед. — Впрочем, это неважно. Я сказал, что приготовил меч взамен рапиры, что ты сломал два дня назад, — поднимемся ко мне взглянуть на него?

— Ты не можешь принести его сюда?

Аврелиан уже был на ногах.

— Нет, — весело сказал он.

Даффи встал и начал неуверенно подниматься по лестнице вслед за стариком. Тут же он припомнил, как прошедшей ночью видел Аврелиана с Джакомо Гритти, и остановился.

— Разве в Венеции ты не сказал мне, что не говоришь по-итальянски? — с подозрением спросил он.

— Отчего ты остановился? Не знаю, может, и сказал. А в чем дело?

— В какой связи состоишь ты с Джакомо Гритти? Или Джоком, как ты зовешь его теперь. Прошлой ночью я видел, как вы болтали. На сей раз лучше сказать мне правду.

— Так ты нас видел? Он уже много лет мне служит. Кстати, его зовут вовсе не Гритти, а Тоббиа. В тех местах у меня полно агентов — Венеция, Ватикан. И я говорю по-итальянски. Если тогда я говорил, что не говорю, — значит, на то были серьезные причины. — Он поднялся еще на ступеньку.

— Не так быстро. Если он работает на тебя, зачем тогда ему с братьями было пытаться убить меня в ночь нашей встречи?

— Скажи откровенно, Брайан, ты способен мне довериться? Я велел им затеять драку, чтобы получить повод предложить тебе твою теперешнюю работу. И они совсем не собирались убивать тебя. Им было поручено обставить дело правдоподобно, но не наносить калечащих ударов. Вдобавок я знал, что ты можешь за себя постоять. Идем же.

Они поднялись еще на три ступеньки, прежде чем рука ирландца вновь опустилась на плечо старика.

— А если бы я нанес калечащий удар кому-то из них? И откуда тебе…

— Случись тебе убить кого-то из них, — нетерпеливо прервал Аврелиан, — я бы сформулировал свое предложение иначе. Вместо того чтобы восхвалять твое хладнокровие и великодушие, я отметил бы решительность и бескомпромиссность твоих действий. Какая теперь разница! Есть куда более важные…

— Для меня есть разница. И откуда тебе знать о моей способности постоять за себя? Ведь в тот вечер ты вроде бы видел меня впервые? Наконец, для чего столько хлопот с моим путешествием сюда, если в одной только Вене найдется с дюжину парней, способных куда лучше справиться с этой работой? Проклятие, мне нужны объяснения, которые не потянут цепочку новых вопросов. Я…

Аврелиан вздохнул.

— Я объясню все, когда мы пройдем в мою комнату, — сказал он.

— Все? — недоверчиво прищурился Даффи. Они продолжили подъем, и старик был, похоже, задет.

— Брайан, я человек слова.

Комната Аврелиана в трактире Циммермана очень походила на его комнату в Венеции. То же нагромождение гобеленов, книг, свитков, украшенных драгоценными камнями кинжалов, стеклянных сосудов с разноцветными жидкостями, диковинных приспособлений вроде секстантов и буфет с великолепными винами. Шторы были задернуты от яркого утреннего солнца, и комнату озарял неверный свет полудюжины свечей. Воздух был спертым и затхлым.

— Присаживайся, — предложил волшебник, указывая Даффи на единственный стул, свободный от брошенной одежды. Затем извлек из коробочки очередную сушеную змею, откусил кончик хвоста и прикурил ее от пламени свечи. Чуть позже он сидел на полу, прислонившись к этажерке с книгами и попыхивая дымом.

— Попытаюсь начать сначала, — проговорил он. — Я упоминал, что пивоварня в некоем отношении сердце Запада и гробница древнего короля, которого твои викинги не совсем ошибочно величают Бальдром. Сулейман — наконечник копья восточной половины мира, готовый поразить нас во времена слабости и междоусобицы.

— Вызванных недомоганием короля Запада? — осмелился предположить Даффи.

— Верно. Как и то, что он нездоров, поскольку его королевство в разладе. Это, по сути, взаимосвязано. Исцели одно — исцелится другое. Он вновь обретет силу через шесть месяцев, когда будет разлито черное. Зная о том, Сулейман намерен разрушить пивоварню и захватить Вену до этого времени. Мне видится, что в самом скором времени Ибрагим с помощью своих чар попытается наслать на нас потусторонние силы, но эльфийские письмена и лики на стенах должны оградить нас от этого. Проследи, чтобы Шраб сохранил их в целости. И все же мы оказались у… страшной черты. Грозящая мечом рука Востока уже охватила ряд наших восточных рубежей и теперь занесена для удара в самое сердце, тогда как Запад повергнут в хаос. Много лет назад, видя зачатки предстоящих невзгод, наш Король-Рыбак воззвал к богам с просьбой о великой милости. Или к богу, если ты предпочитаешь единственное число. — Аврелиан глубоко затянулся, так что змея затрещала, и выпустил вереницу дымовых колец.

Даффи плотно сжал губы и заерзал на стуле.

— О какой милости?

— Временно вернуть величайшего вождя Запада из всех, что были когда-либо. Призвать из чертогов смерти героя на время, потребное для отражения угрозы с Востока. Милость была оказана… Герой родился вновь, обрел новую плоть.

— Э-э… — нерешительно промолвил Даффи, — и кто же он?

— Его помнят под разными именами. Самое известное тебе — Артур. Король Артур.

— О нет! — взорвался Даффи. — Постой, не хочешь ли ты сказать, что дурацкий лепет Лотарио Мазертана — правда? Вся эта чушь о Камелоте и круглом столе? Если он король Артур, ниспосланный безмозглыми богами нам для спасения, то турки займут Вену к концу следующей недели.

— В лепете его есть зерно истины, — сказал Аврелиан. — Но не тревожься, он не Артур. Впрочем, он, должно быть, чудесный провидец, если сумел сам уловить происходящее и явиться в Вену. На самом деле, весьма прискорбно. — Он пожал плечами. — Многие призваны, избраны единицы.

Внезапно Даффи начал подозревать, к чему все клонится.

«Ладно, старикашка, выкладывай», — подумал он.

— Так кто же Артур? — вкрадчиво спросил он. — Ты?

— Благие небеса, нет. — Старик рассмеялся и снова глубоко затянулся, так что головка змеи накалилась чуть не добела. — Я подойду к этому, но позволь все по порядку. На меня лег труд отыскать возрожденного Артура, ибо по неким признакам и небесным явлениям я знал, когда он родился, но не знал где. Лет двадцать назад я принялся разыскивать его в западных землях, в ту пору возраст его подошел к середине третьего десятка. Признаки его пребывания попадались в разных странах, но годы шли…

— Ты его нашел? — прервал Даффи.

— Не вдаваясь в подробности долгой, но увлекательной истории, — да, нашел.

— Так, — устало произнес Даффи, чувствуя себя участником некоей расписанной церемонии, — где же он?

Аврелиан выпустил дым и с любопытством поглядел на ирландца.

— Сидит напротив меня.

— То есть это я?

— Да. Уж прости.

Сдавленное хихиканье ирландца переросло в хохот, длившийся с полминуты, после чего, смахнув слезу с глаз, он выдернул соломенную затычку из бутылки красного испанского вина.

— Неделька выдалась для меня что надо, — несколько истерично заметил он. — Поначалу скандинавы определили меня Зигфридом, а теперь ты говоришь, что я Артур.

— По сути, это два имени одного человека. Тебе не случалось задуматься над сходством историй о том, как Артур доказал свое право на трон, вытащив меч из камня, а Зигфрид — свое право, оказавшись единственным, кто смог выдернуть меч Одина из Бранстокского Дуба? — Он кивнул сам себе. — В Дании, несомненно, существует еще один истинный провидец, столь безошибочно направивший сюда Буге с его людьми.

— Господи помилуй, — воскликнул Даффи в притворном изумлении, — уж не оказались ли они правы, сочтя тебя Одином?

Аврелиан странно прищурился, но потом ухмыльнулся.

— О нет. То был лишь избыток религиозного энтузиазма с их стороны. Весьма, правда, уместный.

Даффи почувствовал легкую дурноту, но приписал ее дыму. Он откупорил бутылку, однако не мог теперь представить, что готов отпить хоть немного. «Не суть важно, был ли я Артуром в том вчерашнем сне об озере, — подумал он. — Сейчас я Брайан Даффи и не отдам себя в распоряжение мертвого старого короля. — Он оглядел хлам, окружавший его в этой искусственно затемненной комнате. — Я не принадлежу к этому зловещему, пыльному, колдовскому миру», — твердо заявил он себе.

— Равно гномы и обитатели гор охраняли тебя, — продолжал Аврелиан, — именно потому, что знали, кто ты, хотя сам ты тогда об этом не подозревал. И потому Ибрагим отправил крылатых афритов, чтобы не дать тебе оказаться здесь. А его прихвостень Заполи подослал обычных убийц, чтобы перехватить тебя. Когда же попытка провалилась, он попытался посулами переманить тебя на сторону Востока. Я не думаю, что он лгал, предлагая султанат.

Человечек в черном вскочил, открыл буфет и погрузился в его темное нутро.

— Вот, — негромко проговорил он, извлекая длинный прямой меч и протягивая его ирландцу.

Даффи оглядел меч — более длинный и тяжелый, чем он привык, рукоять под обе руки заканчивалась простой перекладиной. Воспоминания внезапно захлестнули его рассудок. Калад Болг, думал он, меч, прославленный в легендах, как Эскалибур. Тот самый, что был в его сне — когда по приказу приближенный бросил этот меч в озеро — и во множестве других снов, которые он забывал, прежде чем просыпался, и которые вернулись к нему теперь. Тот меч, что отнял жизни у многих людей в давние забытые дни. Тот, коим убил он сына своего, Мордреда.

— Ты узнал его. — На вопрос в конце фразы Аврелиана едва ли осталось место. Даффи печально кивнул:

— Разумеется. Но как же с Брайаном Даффи?

— Ты по-прежнему Брайан Даффи. Точно тот же, что раньше. И одновременно ты Артур, чье сияние затмевает все вокруг. Смесь бренди с водой по вкусу скорее бренди, ведь так?

— Должно быть. — Даффи подхватил меч и нанес рубящий выпад, оставив зарубку на буфете. — Чересчур тяжелый, — заключил он, — и я привык к более закрытой гарде. С тех пор как его выковали, искусство фехтования несколько изменилось. Тогда они… мы… носили тяжелые доспехи и мечи не использовались для защиты.

— Это отличный меч, — возразил Аврелиан.

— Чтобы висеть на стене или рубить деревья — спору нет. Но для битвы я предпочел бы клинок поуже и короче по меньшей мере на фут, с рукоятью меньше на пять дюймов и прочной гардой колоколом.

— Ты совсем свихнулся? Это лучший меч из всех выкованных когда-либо. Не думаю, что тебе удалось бы укоротить клинок — это, знаешь ли, не обычная сталь.

— Я не забыл, как он разрубает доспехи. Но в те дни мы не парировали удары, просто колотили наотмашь, пока доспехи врага не разлетались. Попробуй я сделать то же сейчас, противник моментально увернется и его клинок будет у моего носа прежде, чем я успею отвести назад свой. Так что спасибо, но мне больше по душе обычная рапира. Если только не идти по дрова.

Аврелиан был вне себя:

— Глупее я никогда ничего не слышал. Проклятие, это же Калад Болг! Имей уважение.

Даффи кивнул в ответ на упрек.

— Прости. Я пройду с ним на задний двор и попробую несколько выпадов.

— Добро. Примерно через час мы отправляемся за королем.

Даффи вновь кивнул и шагнул к двери, но тут же резко обернулся к Аврелиану:

— Тогда… твои волосы были длиннее. И борода.

Старик усмехнулся:

— Артур, память твоя проясняется.

Даффи задержался у порога и бросил через плечо:

— Тогда, Мерлин, ты был куда сдержаннее.

— Времена были проще, — печально кивнул Аврелиан.

Ирландец медленно спускался по ступенькам. Он чувствовал, будто стены и свод его рассудка шатаются, тут и там разваливаясь и обнажая древний ландшафт. «Но эти стены и залы и есть Брайан Даффи, — мрачно размышлял он. — Сейчас, когда на моей памяти обе жизни, я вижу, что как Брайан Даффи я жил гораздо веселее и вольготнее, чем Артур».

У подножия лестницы он остановился.

«Быть может, — подумал он, — я и вправду исконный король, но, клянусь богом, стану доживать в рассыпающейся личности Брайана Даффи. И меч этот я не возьму — один вид его заставляет трещать по швам мой бедный разум».

Он ринулся вверх по лестнице и постучал в дверь Аврелиана рукоятью меча. Волшебник распахнул дверь, с удивлением уставившись на так быстро вернувшегося ирландца.

— Что такое? — спросил он.

— Я… не хочу брать этот меч. Достану где-нибудь другой Держи. — Аврелиан молча смотрел на него. — Слушай, — чуть не со слезами настаивал Даффи, — забери его, не то я зашвырну его в канал. Или в то озеро под луной, когда окажусь там снова, — добавил он самому себе.

При этих словах Аврелиан побледнел и отшатнулся.

— Что? Какое озеро под луной? Спаси нас Ллир, ведь еще только апрель! Говори!

Ирландец оторопел от подобной реакции:

— Не переживай так. Не иначе, просто привиделось спьяну. И не…

— Говори.

— …о чем беспокоиться… Ладно. В пятницу дважды среди ясного дня я вполне отчетливо видел широкое озеро под полной луной и даже чувствовал холодный ветер оттуда. А потом..

— С кем ты был? — выпалил Аврелиан. — Рядом должен был находиться кто-то обреченный либо стоящий у преддверия смерти.

Даффи был неприятно озадачен.

— Да со мной вообще-то был старый отец Ипифании.

Волшебник немного успокоился.

— Я надеялся на нечто в этом роде. Но что представилось тебе… в видениях… оно… было?..

— Место, где умер король Артур, — сказал Даффи.

— Откуда ты узнал? — вновь встревожился волшебник.

— Оттуда, что прошлой ночью я видел все снова, яснее и дольше. Я, раненый, умирающий король, был перенесен на берег озера. Одному из оставшихся приближенных я повелел бросить мой меч — вот этот самый — в озеро. По его словам, из воды поднялась рука и поймала меч. Потом появилась лодка, куда меня внесли, и где была моя сестра, а я сказал ей, что наш сын — наш сын? — убил меня.

Волшебник в смятении глядел на него.

— Даже помня жизнь Артура, ты пока едва ли способен узреть ее конец. Где был ты, когда увидел это, и кто был с тобой?

Даффи не хотелось сознаваться в краже кружки черного, поэтому он пожал плечами и сказал:

— Я был один. В трапезной, когда все отправились спать.

Аврелиан рухнул на единственный не заваленный вещами стул.

— Ужасно, — пробормотал он. — Нечто стремительно приближается, и в твоем разуме оно связано с памятью об озере в лунном свете. Ведь в последний раз все случилось именно так. — Он поднял глаза. — Иными словами, в скором времени дух Артура вернется в Авалон — загробный мир.

Даффи приподнял брови.

— А что ожидает меня?

— Проклятие, я не знаю! Вернее всего, смерть, ибо тогда дух Артура будет вынужден отойти.

— Великолепно. А не готов Артур отойти так, чтобы оставить меня в живых?

— Ты подразумеваешь, готов ли он избрать уход без извлечения из твоего тела посредством твоей смерти? Это возможно. Только и в этом случае ты, скорее всего, умрешь от психического потрясения.

Полагая, что вчерашнее ночное видение вызвано в большей степени кружкой черного, чем близостью неминуемой смерти Артура ли, его собственной или их обоих, ирландец был не столь уж напуган, однако новости все равно не слишком обнадеживали.

— Какого дьявола тебе не узнать бы точно? — гневно потребовал он. — Ты ведь волшебник, чародей, колдун, гадатель на куриных потрохах? Так давай! Достань хрустальный шар и посмотри! Узнай, переживу ли я все это.

— Когда б ты знал, как мне этого хочется, — спокойно, в противовес воплям Даффи, ответил Аврелиан. — Беда в том, что все гадания и знамения бесполезны для теперешней ситуации и предстоящей битвы. Мне это совсем не нравится — мысль, что Заполи мог находиться рядом и быть в курсе всего, что происходит, а я оставался в неведении, приводит меня в трепет, а еще больше то, что как раз сейчас он может оказаться где угодно и, возможно, с вооруженными приспешниками. Видишь теперь, отчего короля нужно немедля доставить в безопасное место?

Волшебник покачал головой, разглядывая старый меч.

— За минувшие полторы тысячи лет дар предвидения постепенно теряет ясность, точно зрение с наступлением сумерек. Заметь, начало его восходит к древним халдейским принципам астрологии, полагавшимся на предсказуемый ход вещей, предопределенную мировую историю. Тысячи лет все так и шло. Но за последние пятнадцать веков согласованность судеб все более искажается стихией… хаоса или того, что представляется мне хаосом… — Голос его становился все тише. Глаза по-прежнему смотрели на меч, но взор был обращен внутрь.

Поразмыслив, ирландец пожал плечами:

— Боюсь, я на стороне хаоса. Для меня понятие предопределенности, лишение свободы воли само по себе омерзительно. Равно и астрология всегда была мне противна. Вдобавок пример твой не совсем удачен — не то чтобы зрение человека теряет остроту с наступлением ночи, скорее, сова хуже видит, когда встает солнце.

По морщинистому лицу Аврелиана промелькнула кривая ухмылка.

— Боюсь, твоя аналогия лучше, — признал он. — Ибрагим и я, равно как и Бахус, и твои альпийские проводники, и крылатые ночные противники — все суть создания долгой и жестокой ночи мироздания. Ты и Король-Рыбак — создания наступающего дня, и пока предрассветные сумерки тебе не вполне по нутру. Впрочем, возвращаясь к моей мысли, и при нынешнем упадке дара предвидения за ним еще добрых одно-два столетия. Я вместе со многими другими привык полагаться на него, как ты на свои глаза и уши. Но в этом деле, где замешаны и Вена, и пиво, и Артур с Сулейманом, любой дар предвидения слеп.

Даффи поднял брови.

— Что за чудесное сияние способно ослепить всех ваших подвальных жителей?

Аврелиан начал терять терпение.

— Не гони лошадей, — огрызнулся он. — Все оттого, что происходящее завязано или скоро станет завязано на тебя. Твой феномен идет вразрез с законами природы, так что ты сам и деяния твои — непостижимая тайна для древней природной магии.

При последних словах Даффи просветлел.

— Да ну? Стало быть, ты не знаешь о моих планах на будущее?

— Догадки есть, — признался Аврелиан. — Но не больше. По сути, нет, я не вижу ни твоей судьбы, ни ее влияния на ход вещей.

Даффи потянулся через стол и двумя пальцами зацепил откупоренную перед тем бутыль. Вволю глотнув из горлышка, он поставил бутыль назад.

— Ну и ладно. Когда соберешься, я буду внизу.

Он вновь миновал лабиринт диковинных препятствий и вышел из комнаты.

 

Глава 14

— Ипифания! — завопил он, оказавшись в трапезной. — Черт возьми, Ипифания!

«У меня нет причин подчиняться старой обезьяне, — подумал он. — С чего бы? Мои интересы он никогда не принимал близко к сердцу, используя меня как пешку в своих колдовских играх. Доверять Мерлину — все равно что пригреть за пазухой осеннего скорпиона».

Встревоженная Ипифания появилась в дверном проеме кухни, вытирая руки полотенцем.

— Брайан, что случилось? — спросила она.

— Собери одежду в дорогу и все наличные деньги — мы сию минуту уезжаем. Я иду седлать лошадей.

Проблеск надежды вернул ее улыбке молодость.

— Ты серьезно? Да?

— Вполне. Торопись, маленький колдун может попытаться нам помешать.

Он сдернул с крюка плащ и поспешил из кухни во двор.

— Шраб! — выкрикнул он, прищурившись от дневного света. — Оседлай моего коня и лошадь для Ипифании. Мы едем на прогулку.

Он шагнул к конюшне, споткнулся об обуглившуюся доску, с проклятием выбросил вперед руки, чтобы предупредить падение. Руками и разламывающейся от боли головой он погрузился в черную ледяную воду, но мгновением позже чьи-то мягкие руки осторожно втянули его через борт и уложили на сиденье, а лодка вскоре перестала раскачиваться. Совершенно обессиленный, он откинулся на какую-то подушку и лежал, тяжело дыша, уставившись на луну и звезды в черной глубине неба.

— Мастер Даффи, вы в порядке? — донесся испуганный голос Шраба.

Ирландец развернулся спиной к нагретой солнцем мостовой и стряхнул пепел с лица и волос.

— А? Да, Шраб, все нормально.

Переведя взгляд, он заметил нескольких викингов, что, уставившись на него, скалились во весь рот. Он поднялся на ноги и двумя хлопками счистил с содранных ладоней налипший песок.

— Так я пошел седлать коней, — произнес мальчик.

— Э, нет… спасибо, Шраб, я… передумал.

Навалившееся отчаяние вытеснило из его сердца все остальные чувства — воодушевление, надежду и даже страх.

«Я вновь вернулся на озеро, — думал он, — на сей раз не подхлестнув себя и глотком черного. Проклятие, я не могу бежать с… как ее бишь?.. только чтобы сдохнуть через месяц-другой, а перед тем еще и спятить. В придачу я не могу противиться Мерлину, моему старому наставнику. Его я знаю неизмеримо дольше, чем эту женщину. Женщины, как ни крути, недостойны доверия — разве Гиневра не сбежала с моим лучшим другом? То есть Ипифания… а, и та и другая».

Голос Ипифании прервал его размышления:

— Брайан, я уже готова! Не заставила тебя ждать, скажи?

Не без усилия он обернулся и взглянул на седую женщину в дверях черного хода.

— Что?

— Мы можем ехать. Лошади оседланы?

— Нет. Прости, Пиф, похоже, мне… нам не суждено. Я не могу уехать. Объяснять бесполезно.

Собранный узелок выскользнул из ее рук, звякнуло разбившееся стекло.

— Выходит, мы не едем?

— Да. Именно так и выходит. — Он с трудом заставлял себя выговаривать слова. — Прости, — умудрился добавить он.

Лицо ее точно сковало морозом.

— Но если так, то когда? Ты сказал, несколько недель… — На ее щеках под лучами утреннего солнца заблестели слезы.

— Я не смогу уехать. Мне суждено умереть в Вене. Пиф, пойми, от моего желания тут мало что зависит — это как пытаться выплыть из водоворота.

Он не договорил — отвернувшись от него, она медленно, тяжело ступая, скрылась в сумраке кухни.

Несколько минут спустя Аврелиан, облаченный против обыкновения в длинную шерстяную тунику, черные рейтузы и высокую конусообразную шляпу, нашел Даффи сидящим у кухонной стены с лицом, спрятанным в ладони. Волшебник поморщился, затем качнул, пробуя на вес, с полдюжины бренчащих мечей, которые неловко сжимал под мышкой.

— Что это, дружище? — пожурил он. — Тоскуешь тут ясным утром, когда у нас дел невпроворот? Вставай! Меланхолии место ночью, за бутылкой вина.

Даффи резко выдохнул, с удивлением поняв, что долгое время забывал перевести дыхание. Плавно, без помощи рук, поднялся.

— Ночи выдаются мало подходящие, — криво усмехнулся он. — Ужасу, тревоге, ярости места в них хоть отбавляй — меланхолия же требует более спокойного окружения. — Он оглядел старика. — К чему столько мечей? Уж не намерен ли ты призвать в подмогу осьминога?

— Думаю, не худо бы призвать с собой твоих скандинавов, — пояснил Аврелиан. Он пересек двор и с грохотом швырнул мечи на дно большой повозки. — У скольких есть собственное оружие?

— Не знаю. У большинства.

— Этого хватит, чтобы наверняка вооружить каждого. Тебе же я принес Калад Болг.

— Спасибо, в случае чего предпочту простую рапиру, — сказал Даффи. — Ружей не берем?

— Боюсь, им не место, когда дело касается короля.

— Ему они не по нраву?

— Да.

— Хм-м… — Даффи, сам не слишком одобрявший огнестрельные новшества, все же покачал головой. — Тогда, надеюсь, мы не нарвемся на тех, кому они по нраву.

— Проверь-ка, удастся ли загрузить этих налакавшихся пива северных богов в повозку, а я тем временем велю запрячь пару лошадей, — ответил волшебник.

Через двадцать минут переполненная повозка, скрипя и раскачиваясь, выехала через западные ворота. Ватага мальчишек, что все росла по мере продвижения от трактира Циммермана, за городом вскоре отстала. Управляемые Аврелианом лошади отыскали путь по проложенным между загонов для скота узким тропкам и вскоре бодро рысили среди раздольных весенних лугов по единственной широкой дороге, ведущей через пологие холмы к чащобам Венервальда — Венского леса.

Отъехав примерно с милю, волшебник придержал лошадей и натянул поводья, заставив повозку перевалить через неглубокую придорожную канаву справа от дороги. Дальше повозка покатила по неровному склону, временами погружаясь в тень отдельно стоящих раскидистых деревьев. Дважды они застревали, и оба раза Даффи вместе со скандинавами приходилось вылезать, вытаскивать колесо из очередной рытвины, а затем наваливаться на телегу, чтобы, подтолкнув сзади, дать лошадям небольшой разгон. В конце концов, перевалив вершину первого холма, они все быстрее покатились под уклон. Аврелиан тщетно налегал на рычаг заднего тормоза, и повозка перевернулась бы вместе с лошадьми в узкий овраг, если бы Даффи, бесцеремонно отпихнув старого волшебника к скандинавам, не навалился на рычаг сам.

— Только говори, куда править, ладно? — сердито крикнул ирландец, обозлившись на собственный испуг.

Аврелиан стал на днище телеги и оперся локтями на скамью возницы.

— Прости, — сказал он, — мне еще не случалось заезжать сюда на телеге. Ладно, держи по склону вниз и дальше между тех двух больших дубов.

— Хорошо.

Викинги сдвинулись к верхнему краю повозки, чтобы выровнять ее относительно склона, тогда как Даффи манипулировал тормозом и поводьями.

Тень от телеги, что скользила по влажной травянистой почве впереди них, внезапно сделала оборот, подобно гику лавирующей парусной лодки, — мгновением позже она оказалась почти точно позади, а утреннее солнце ударило Даффи в глаза. Охнув, он нажал тормоз.

— Что за хреновина! — воскликнул он. — Занесло, что ли, на скользкой грязи? Я ничего не почувствовал.

— Езжай дальше, — произнес Аврелиан. — Направление верное. Не обращай внимания на пляску теней — это всего-навсего несколько сбивающих с пути и отводящих глаза заклинаний, что я наложил пару лет назад.

— А-а… — Даффи пришло в голову, что сбиться с пути может не только стремящийся попасть сюда, но и тот, кто пытается выбраться из этих мест, особенно кто удирает в панике. Он покосился по сторонам, ожидая увидеть скелеты путников, заплутавших в лабиринте без стен. Костей он не заметил, но, взглянув вверх, узрел кружащие высоко в небе силуэты, которые сперва принял за ястребов, но, вглядевшись пристальнее, распознал под широкими крыльями человекоподобные тела. Моментально он перевел взгляд на местность впереди — от мысли, что именно он вызвал эти создания из их глубокой спячки, ему сделалось не по себе.

Кинув взгляд через плечо, чтобы убедиться, как воспринимают окружающие чудеса Буге со товарищи, Даффи изумился, не обнаружив и тени страха на их лицах. Кое-кто наблюдал за летунами, но все держались спокойно. Буге ухмыльнулся ирландцу и проговорил что-то по-норвежски, на что Даффи оскалился в ответ и отсалютовал сжатым кулаком, прежде чем вернуться к обязанностям возницы.

«Чего мне переживать, когда все вокруг спокойны», — подумал он.

Еще час они углублялись в поросшие лесом горы, и солнце еще трижды перемещалось по небу. К этому времени все путешествие стало казаться ирландцу сном, и, если бы телега катилась теперь по небу среди облаков, он воспринял бы это как должное.

Наконец повозка нырнула в узкий тоннель с зеленым сводом, где на один страшный миг сила тяжести, казалось, потянула кверху, и выкатилась на маленькую поляну.

На мгновение Даффи застыл, вцепившись в края сиденья и лишь стараясь удержаться — последние чудеса вполне могли перевернуть телегу вверх дном, — потом открыл глаза и увидел хижину.

Низкому одноэтажному строению с каменными стенами и соломенной крышей могло быть и пять, и пятьсот лет. Он вопросительно взглянул на Аврелиана.

— Мы на месте, — кивнул волшебник. Даффи спрыгнул с телеги на траву.

— Тогда забираем того, кто нам нужен, и прочь отсюда. Буге! Выводи своих парней! Есть дело — перетащить старого короля.

— Этак не пойдет, — возразил Аврелиан, медленно слезая с повозки вслед за ирландцем. — Послушай-ка, есть вопрос, который ты должен задать, и другой, который задавать нельзя, поэтому…

— Черт побери, я спрошу о том, что придет в голову, а что не моего ума дело, меня не волнует. Ну, показывай дорогу. В конце концов, ты ведь его приятель. — Ирландец зашагал к хижине, волшебник семенил рядом, а бесстрастные викинги замыкали шествие.

— Все и так непросто, — пожаловался Аврелиан, — без того, чтобы ты вел себя как последний…

— А на что ты рассчитывал… думая заполучить меня? На всесильного великана, который станет радостно плясать под твою дудку? Тогда ты ошибся — вместо короля Артура тебе нужен был деревенский олух.

Волшебник развел руками.

— Возможно, ты в чем-то и прав, — заметил он. — Но тише, мы пришли. — Он деликатно постучал по толстой дубовой двери. В ответ изнутри донесся слабый голос. Значительно покосившись на Даффи, Аврелиан открыл дверь и прошел внутрь.

Даффи вошел следом — к своему изумлению, он обманулся в ожиданиях: ни мрачного сумрака, вроде того, что окутывал в трактире комнату Аврелиана, ни раскиданных повсюду дурно пахнущих предметов зловещего вида здесь не было. Вместо этого его глазам предстала уютная, освещенная солнцем комната, через два открытых окна которой вливался свежий воздух. Единственным диссонансом были размазанные по изножью кровати несколько горстей глины. Не разглядывая, кто на кровати, ирландец обернулся к своим скандинавам и изобразил пантомиму выноса жильца, сопровождая жесты натужным кряхтеньем. Со стороны это больше напоминало спешную перестановку мебели.

— Брайан, — произнес за его спиной слабый, но веселый голос. — Ведь передо мной Брайан Даффи, не так ли?

Даффи обернулся и взглянул на короля, который полулежал на кровати. Тот был чисто выбрит, но на плечи спускались длинные седые волосы, а избороздившие лицо морщины отражали, как представилось ирландцу, опыт многих столетий. Если не считать повязки вокруг бедер, ничто не указывало на его теперешнюю немощь.

Затем Даффи встретился с ним взглядом и, к собственному изумлению, понял, что уже встречал старика и говорил с ним, несколько десятилетий назад, мальчишкой гуляя по берегам Лайффи.

— Здравствуйте, сударь, — проговорил Даффи. — А я считал, что вы живете в Ирландии.

— Я живу на Западе.

Аврелиан был удивлен и раздосадован.

— Как же так? Отчего вы не сказали, что встречались с ним раньше? — обратился он к королю. — Мне пришлось затратить на его поиски двадцать лет.

— Не печалься, Мерлин, — улыбнулся старый монарх. — Ты ведь нашел его. Как бы там ни было, я тогда не знал, кто передо мной, знал только то, что он нечто большее, чем обычный восьмилетний мальчик.

Даффи освоился и огляделся вокруг. На столе рядом с кроватью он увидел глиняную чашу и заржавленный наконечник копья — оба предмета по виду весьма древние и отчетливого средиземноморского происхождения. С улыбкой подняв глаза, он несколько опешил при виде напряженных лиц короля и Аврелиана.

— Э, — нерешительно произнес Даффи, указывая на чашу, — чашка, думается, будет к месту, когда настанет черед… вам хлебнуть пива.

Здесь он почувствовал, что непреднамеренно коснулся предмета весьма важного, но, похоже, вышел из положения с честью, ибо оба старика приветливо заулыбались. Вдобавок он, сам не зная почему, догадался, что именно здесь и крылся тот главный подвох, о котором Аврелиан пытался предупредить его перед дверью хижины. Вышло удачно, что он упомянул чашу, а не копье.

Буге и его подручные смекнули, что от них требуется, так что шестеро бережно приподняли Короля-Рыбака с ложа и направились к двери. Аврелиан остановил их, чтобы надеть на престарелого короля шапку, после чего отпустил взмахом руки.

— Вряд ли он может ехать верхом? — спросил Даффи. — В повозке будет, пожалуй, тесновато.

— Он не может, — сказал волшебник. — Даже в добром здравии это ему не дозволено. Он, по сути дела, ограничен множеством условностей — не может носить одежду с узлами или неразомкнутое кольцо, не может притрагиваться к мертвым или быть рядом с могилой… Кстати, никогда не сможет спуститься и в подвал пивоварни Циммермана… и даже глина на его постели тоже непременное условие.

Брови Даффи удивленно поползли вверх.

— Ха! Прямо та же хреновина, что заповеди Ветхого Завета.

— И не говори, — сказал Аврелиан, направляясь к двери.

Ирландец вышел следом.

— Как ты меня отыскал? — спросил он. — Венеция, сдается мне, была не первым местом, где ты побывал.

Волшебник вздохнул.

— Разумеется, нет. Любого другого чудотворные силы сыскали бы за два часа, но, как я уже сказал, в твоем случае они слепы. Стало быть, мне пришлось просто разъезжать и высматривать тебя. Следы твоего пребывания обнаруживались тут и там, но главным указанием послужила картина, на которую я наткнулся два года назад в Вене, — «Архангел Михаил» кисти Густава Фойгеля, которого он писал с тебя.

— Так и есть, — сказал Даффи. — Это случилось в 1512-м или 13-м — ему понравилось мое лицо, а мне его дочка. Я как раз подлечивал полученную рану, и заняться все равно было нечем.

Скандинавы поднесли короля к повозке и теперь осторожно перекладывали его внутрь. Судя по тому, что Аврелиан не спешил с замечаниями, все делалось как подобает.

— Да, — заметил он, — Фойгель, вопреки своей религиозности или как раз из-за нее, бесспорно, догадался, что в тебе… сокрыто, и так ясно перенес содержание на холст, что мне не составило труда его распознать. Он в союзе с нарождающимся мировым могуществом, тем, что ты назвал светом нового дня, перед которым тускнеет древняя магия, потому…

— Ты разумеешь церковь?

— Вроде того. Потому ему было проще распознать тебя. В нем искра истинного провидения — очень печально, что он более не рисует.

— Что верно, то верно, — не слишком уверенно согласился Даффи. — Послушай, короля уже уложили в повозку. Не лучше ли нам поспешить?

— Пожалуй, — согласился волшебник, шагнув по высокой траве. — Как здесь, однако, славно!

Даффи, привыкший больше к лабиринтам многолюдных городских улиц, где и сила притяжения была неизменной, и солнце никогда не сходило с намеченного пути, был иного мнения, но промолчал и последовал за Аврелианом к повозке. Первые десять минут обратного пути прошли без приключений. Даффи вновь был за кучера, и теперь колдовские фокусы почти его не смущали. Полудюжина скандинавов соскочили с повозки и шагали рядом, отбрасывая камни и палки из-под колес и стуком по борту указывая ирландцу, куда править. Единственное, что вызывало беспокойство, хотя и не явилось сюрпризом, было то, что воздушные стражи более не кружили над хижиной, но описывали широкие дуги в сотнях футах прямо над их головами.

— Эти создания сопровождают нас, — тихо заметил он Аврелиану.

— Ты чертовски прав, — довольно кивнул волшебник.

Следующие несколько минут ехали молча, и единственными звуками были скрип и дребезжание повозки да щебетание птиц.

Даффи рукавом отер со лба пот и тут же увидел, как трое крылатых стражей, точно соколы на добычу, стрелой ринулись с неба к лесу неподалеку впереди.

— Глянь-ка, — бросил он, распрямляясь, — не иначе кто-то следовал за нами через паутину всех твоих заклинаний.

На время эти слова стали последними, произнесенными по-немецки. Он обернулся и словно в первый раз оглядел Буге с его спутниками.

— Викинг, десятеро твоих бегом в ту рощицу впереди, — рявкнул он на древнем норвежском наречии, — и пусть укроются по обеим сторонам тропинки! Живо!

Буге приходилось слышать подобную речь из уст очень старых жителей холмов Роскильде, и он понял достаточно, чтобы исполнить приказ. Короткой фразой разъяснив суть своим людям, взмахом руки он отделил десятерых и соскочил с повозки. За ним через секунду те, кого он отобрал. Из леса впереди послышались крики и звон мечей.

— Вы трое, снимите короля с повозки, — продолжал Даффи, и трое викингов поспешили исполнить его приказ. — Укройте его в стороне от тропинки и бегом назад. — Обернувшись к Аврелиану, он добавил на древнем кельтском: — Ступай, Мерлин. Побудь с королем.

— Разумеется, сир, — ответил волшебник на том же языке. Он слез с повозки и последовал за скандинавами, которые через несколько мгновений бегом вернулись назад.

Ирландец пошарил в сваленной на дне повозки куче мечей, и, когда трое викингов залезли внутрь, его ладонь уже сжимала массивный эфес Калад Волга. Он крутанул тяжелым клинком в воздухе и хлестнул лошадей вожжами. Повозка рванулась вперед, он задрал голову и крикнул в небо:

— Скачи с нами, Морриган, и вырви все члены этим псам!

Кучка вооруженных людей с воплями выбежала из леса как раз вовремя, чтобы повозка с разгона врезалась в них, — по крайней мере двое попали под копыта коней. Не медля, ирландец с десятью викингами бросились в бой, зазвенели мечи, а с обеих сторон тропинки в тыл нападавшим ударили люди Буге. Оказавшись на земле, ирландец одним широким взмахом Калад Болга отбил несколько клинков, а могучий обратный удар разрубил одного из противников почти пополам. Остальные отступили в замешательстве, ибо уже лет сто как было забыто настоящее искусство боя двуручным мечом. Впрочем, ирландец орудовал мечом с завидным проворством, ловко парируя и нанося ужасающие удары, как будто всю жизнь не выпускал из рук это оружие. Наверху затрещали ветки, донеслось яростное хлопанье крыльев, и к силам Даффи прибавилось пятеро крылатых стражей. Жуткие с виду, с длинными клыкастыми мордами и рыбьими глазами, они тяжело кружили по прогалине над головами вражеского отряда и несколько раз поднимали людей на дюжину ярдов, терзая когтями и клыками, прежде чем бросить изуродованное тело в сутолоку боя.

Ян Заполи, отступая, парировал кинжалом выпад одного из викингов и вонзил рапиру в шею врага. Не успело тело рухнуть наземь, как он отскочил назад и быстро огляделся. Это был полный провал. Если теперь же не подоспеет подкрепление, придется спасаться бегством… Затем он устремил взгляд через головы сражающихся на северо-восток, и глаза его сузились в жестокой усмешке.

— Держись, ребята! — подбодрил он перепуганных венгерских переметчиков. — Вот и нам подмога!

Даффи обернулся как раз вовремя, чтобы отбить скимитару вихрем налетевшей крылатой твари, одной породы с теми, что атаковали венгров, но уже явно из другого лагеря. Крылатая бестия парировала ответный выпад, но сила удара швырнула ее на землю, где после коротких судорог тварь замерла. Прежде чем еще одна успела накинуться на ирландца, он заметил на уродливых ногах мертвой твари сандалии на толстой подошве.

Битва разыгралась не на шутку, и теперь уже никто не думал отступать. Дьявольская какофония из воплей, звона клинков, нечеловеческого клекота и хлопанья тяжелых крыльев разносилась меж деревьев, водовороты сражающихся переплетались и распадались, крылатые воины сцепились над головами людей, вспышки голубого волшебного огня пульсировали там, где Мерлин защищал короля от трех напавших афритов. Увидев последнее, Даффи стал рубиться мечом как попало, пробивая путь к королю через ряды сцепившихся бойцов. Своим тяжелым мечом он наносил жестокий урон венграм, которые в давке и суматохе не могли толком воспользоваться преимуществом более легких рапир. Но и еще одна фигура устремилась в направлении Аврелиана, и Антоку Тенно расчистил себе коридор не хуже Даффи. В руках азиата был длинный двуручный меч диковинной работы, и подобно ирландцу он избегал ближнего боя, где все мог решить один удар кинжала. Когда Даффи, отведя клинок одного из венгров книзу, ответным ударом расколол врагу череп, между ним и отбивающим атаки Аврелианом оказался только Антоку. В глазах азиата вспыхнул огонек узнавания, но Даффи не увидел за этим ничего большего, чем просто оценку опытным воином своего противника.

— Ну, любезный западный друг… — прошипел Антоку. И тут же отскочил назад и успел принять внезапный боковой удар на эфес меча и парировать обратный круговой сверху.

Явно разъяренный тем, что его не выслушали, он с разворота рубанул Даффи по ребрам. Даффи молниеносно опустил рукоять меча к поясу, так что меч азиата со звоном отскочил от вертикально поднятого клинка, и тут же нанес прямой выпад.

Ужас едва успел исказить черты Антоку, перед тем как тяжелое лезвие снесло ему пол-лица. Даффи задержался у рухнувшего тела ровно настолько, чтобы отсечь обезображенную голову, и бегом бросился к Аврелиану и королю.

Волшебник присел на корточки и размахивал руками во все стороны, направляя сияющие голубые шары, что отскакивали от земли, с каждым разом все слабее, в направлении трех хлопающих крыльями дьяволов, чьи когти и скимитары жадно тянулись к нему. Вспышки волшебных молний, судя по всему, не причиняли особого вреда тварям, которые все плотнее смыкали круг.

— Мерлин! — хрипло крикнул ирландец. — Собери всю силу в одной вспышке! — Он остановился и обернулся назад, лицом к схватке.

Обессиленный волшебник упал на колени и вскинул обе руки в направлении ближайшего африта. С оглушительным грохотом вспышка солнечного огня толщиной в туловище человека дугой отразилась от земли и сбила тварь на лету.

Не успело эхо прокатиться меж деревьев, а Аврелиан рухнуть на землю, как Даффи развернулся и бросился вперед. Занесенный в прыжке Калад Болг разрубил хребет одного из ослепленных дьяволов. Тварь заверещала и тяжело забилась на земле, между тем как ирландец приземлился на согнутые ноги и пружинисто развернулся к единственному оставшемуся противнику, который с испуганным воплем слепо рванулся вверх и запутался в ветвях. Даффи уже не мог его достать, но двое крылатых королевских стражей, узрев заминку, стрелой пронеслись через прогалину и быстро довершили дело.

Опершись на меч и тяжело дыша, Даффи огляделся. Венгерская рать была обращена в бегство, и несколько уцелевших викингов гнали остатки врагов на юг, к Венервальдской дороге, повозка оставалась там, где ее бросили, теперь окруженная мертвыми телами, с одной убитой лошадью, повисшей в упряжи, а Рикард Буге сидел на траве, мурлыча себе под нос и обвязывая бедро куском окровавленной тряпки. Даффи глянул на распростертого Короля-Рыбака, который с трудом улыбнулся и поднял скрещенные пальцы. Аврелиан поднялся на дрожащих ногах и привалился к дереву.

— Еще чуть… и конец, — едва вымолвил он, вновь переходя на современный австрийский. — Брайан, ты цел?

«Цел? — раздраженно подумал Даффи. — Отчего же нет?» Тут меч выскользнул из ослабевших пальцев, он обвел глазами прогалину, внезапно ощутив страшную усталость.

— Что, черт возьми, сейчас произошло? — проговорил он, скрывая предательскую дрожь в голосе.

Аврелиан, разглядывающий усеянный останками склон, кивнул почти рассеянно:

— Ты не помнишь?

— Нет, будь я проклят. Последнее, что я помню, это… ринувшихся с небес к земле крылатых стражей.

Волшебник вновь кивнул:

— Так я и думал. Сражался здесь Артур.

Даффи обернулся, уставив в волшебника палец.

— Ничего подобного! — выкрикнул он. — Сейчас все вспомню — сколько раз видел, как не сразу могут прийти в себя после особо серьезной заварухи. — В ярости пнув страховидную ногу мертвого африта, уже шепотом добавил: — А здесь точно было дело. — Он принялся расхаживать. Ступив в широкий круг выжженной травы, закусил губу. — Ладно, — раздраженно бросил он и указал на склон: — Кто эти люди?

— В большинстве венгры, — спокойно ответил Аврелиан. — Очень надеюсь, правда не слишком верю, что между ними отыщется и труп Заполи. Вон тот, ополовиненный, Антоку. Ты его прикончил.

— Кого? А, мандарина! О, — Даффи пожал плечами, — думаю, это кстати.

— Да.

— Так. Что же испортилось в твоих, будь они неладны, глаза отводящих заклинаниях?

Волшебник нахмурился, украдкой покосившись на короля.

— Ничего. Магическим даром пройти мою волшебную завесу эти молодцы не обладали… но оказались вполне сносными следопытами, чтобы следовать за кем-то, у кого дар был. — Он уже перевел дыхание и проворно отступил от дерева. — Собери всех наших, кто стоит на ногах, — обратился он к Даффи, — и пусть перенесут короля в повозку. И еще я посоветовал бы вытащить из упряжи мертвую лошадь. Я пока займусь ранеными.

— Прошу прощения, сир, — добавил он, обернувшись к королю, и направился вниз по склону.

Даффи наклонился поднять упавший меч и обнаружил подмену.

— Постой! — крикнул он волшебнику. — Почему этот меч? Я думал… он и я… уговорились взять что-нибудь поновей.

Аврелиан обернулся на ходу.

— То было, когда ты и он вроде как дудели в одну дудку. Когда же Артур сам по себе, то по-прежнему предпочитает старый меч. Счастье, что я додумался взять его с собой. — Аврелиан двинулся дальше, затем наклонился осмотреть раненого викинга.

— Не горюй, дружище, — сказал Король-Рыбак Брайану. — Знаю, это нелегко. Будь оно легко, вместо тебя нашли бы кого-то еще.

Даффи проводил взглядом Аврелиана и пожал плечами.

— Значит, оно легко, — заметил он, — ибо вместо меня, безусловно, нашли кого-то еще.