До рассвета оставалось недолго, и над горами, перед ними, уже просветлело, но за задними стеклами трясущегося и гремящего на ходу пикапа небо все еще оставалось темно-лиловым.

Нарди сидела на переднем сиденье рядом с Мавраносом, Диана с сыном Оливером – на заднем, а Крейн, снова облачившийся в джинсы и рубашку с длинными рукавами и обувшийся в разношенные «адидасы» полулежал в грузовом отсеке среди разбросанных книг, пустых пивных банок и разрозненных наборов инструментов. Глаз у него болел. В грузовике стоял такой дух, будто Мавранос ездил на много раз использованном кулинарном жире.

Оливер сидел, прижавшись к матери. После того как дом взорвался прямо у него на глазах, и мальчик решил, что она погибла там, Диана несколько раз говорила с ним по телефону, но, похоже, он так и не поверил до конца, что она жива, до тех пор, пока она не обняла его во дворе дома Хелен Салли вчера вечером, но даже и теперь он все время проверял, рядом ли она.

Мавранос свернул с 93-го шоссе налево, на неширокую Лейк-шор-роуд и проехал мимо здания «Визитор-сентр», где до сих пор не светилось ни одно окно.

Он закурил, и Нарди опустила стекло в окне. Утренний воздух был прохладным и свежим.

– Может быть, он просто заберет карты и свалит куда-нибудь? – почти с надеждой сказал Мавранос.

– Нет, – ответила Нарди. – Чтобы забрать тела, то есть, фактически, несколько раз родить самого себя, ему необходима символическая мать, а в этом качестве выступает озеро. Он останется на своей лодке.

– Сомневаюсь, что озеро все еще остается символом, – сказал Мавранос.

Крейн пожал плечами; его пугало предстоящее противостояние с отцом. Он ощущал тяжесть Ломбардской Нулевой колоды, лежащей во внутреннем кармане джинсовой куртки «Ливайс».

Диана повернулась на сиденье и взглянула на него.

– Как твой глаз? – негромко спросила она.

– Ничуть не лучше, чем окажется через час, когда я доберусь до больницы. – Он не стал говорить ей, что вчера, заливая физраствор в глазницу, ощутил там какое-то болезненное утолщение, вроде опухоли.

Он стиснул себя за локти, чтобы перестать трястись. Диана выглядела сейчас двадцатилетней и почти нечеловечески красивой; белокурые волосы окаймляли плавно очерченный подбородок и шею. Было бы ужасно завоевать ее и тут же услышать смертный приговор от врача. Впервые он подумал, что понимает чувства, которые Мавранос испытывал на протяжении последних нескольких месяцев.

– Я вижу озеро, – мягко произнес Оливер, указывая вперед.

Мавранос остановил машину на стоянке круглосуточного ресторана «Денниз» рядом с пристанью, и все выбрались наружу, размять ноги и потянуться в прохладном предутреннем воздухе.

– Нарди, Диана и Оливер пусть подождут нас в ресторане, а мы со Скоттом прогуляемся на лодку, – вполголоса сказал Мавранос. Обойдя машину, он отпер заднюю дверцу и опустил ее; резкие щелчки раздвижных опор раскатились по безлюдной стоянке. – Если мы не вернемся… сколько времени ты кладешь на все это?

Крейн пожал плечами и снова поежился.

– Час.

– Пусть будет полтора, – сказал Мавранос. – Если мы не вернемся за это время – просто уезжайте. Оставьте нам записку в «Сёркус-сёркус», у портье. – Он обвел взглядом стоянку. – А если вернется один Крейн…

– Вызывайте полицию или что-то в этом роде, – без выражения закончил Крейн и потрогал все еще кровоточивший бок. – Не исключено, что отцу все же удастся завладеть моим телом, и в таком случае это будет он, а не я.

– И вот еще что, Оливер, – сурово добавил Мавранос, – чтобы никаких звонков «по приколу», договорились?

Оливер сжал губы, покачал головой и что-то пробормотал.

Мавранос наклонился к нему.

– Что?

Нарди пожала плечами и повернулась к нему.

– Он говорит, что и пива твоего больше не будет воровать.

– Что ж. Ладно. – Повернувшись, чтобы спиной прикрыть свои действия от светящихся желтых окон ресторана, Мавранос передал Крейну его револьвер. Потом завернул свой укороченный дробовик в нейлоновую ветровку и положил на асфальт.

Он толкнул откинутую вниз дверцу, она пошла вверх и защелкнулась, повернул ключ в замке и открыл рот, чтобы что-то сказать…

…Но тут Крейн невольно ахнул и прижал ладонь к щеке и лбу. Боль в глазнице внезапно сделалась пронзительным режущим жаром, и он поспешно выдавил пластмассовую полусферу, которая звонко упала на асфальт.

– Он присвоен! – в ужасе воскликнул Оливер, быстро отступая от машины.

Диана схватила Крейна за свободный локоть, и он, сквозь боль, подумал, что ей наверняка показалось, что он сейчас упадет.

Эмболия, в ужасе подумал Крейн, когда все усиливавшаяся жгучая боль в глазнице вырвала-таки у него резкий стон сквозь стиснутые зубы. Удар, со мною приключился удар!

– Скотт, – выкрикнула Диана. Она схватила его за вторую руку и с силой встряхнула, – ты сейчас не в состоянии туда идти!

Его согнуло так, что подбородок уткнулся в грудь, колени дрожали.

А потом боль разом отступила. Из глаза лились слезы и, наверно, кровь, но Крейн, растерянно моргая, уставился на свои колени и обутые в кроссовки ноги, стоявшие на асфальте.

Он видел все это в трех измерениях.

Он поморгал обоими глазами и понял – от потрясения даже не сообразив, что следует обрадоваться, – что у него два глаза.

Новый глаз болел и непроизвольно мигал из-за непривычного света, но жестокой боли как не бывало.

– Что ты сказала? – хрипло спросил он.

Диана все так же крепко держала его за руки.

– Я сказала, что в таком состоянии тебе нельзя туда идти!

Он набрал полную грудь воздуха, выпрямился и, прищурившись, посмотрел на нее.

– Вообще-то… думаю… я наконец-то в состоянии туда идти.

Все четверо спутников уставились на него в непонимании и тревоге.

– Ты… вставил искусственный глаз на место? – нерешительно осведомилась Диана, глядя на мостовую. – Я думаю, что ты… тебе не…

– Он вырастил новый, – небрежно сообщила Нарди. – И ты, и Скотт, вы оба теперь… как бы сказать?.. на пике физической формы, да? Не считая раны в боку, которая обязательно должна быть у Короля.

– Господи… – чуть слышно пробормотал Мавранос.

Диана, все еще державшая Крейна за локоть, потянула его в сторону.

– Скотт, на пару слов.

Крейн и Диана отошли на десяток шагов и остановились у пыльной цветочной тумбы красного дерева.

– У тебя, черт возьми, вырос новый глаз? – спросила она. – Это правда?

– Правда. – Крейн часто и тяжело дышал. «Я не умираю», – осторожно подумал он.

– Скотт, – уже не скрывая настойчивости, спросила она, – что тут происходит?

– Я думаю… я думаю, это возможно, – неуверенно произнес он; его горло перехватило от рвущегося смеха, а может быть, от всхлипа, – я думаю, что мы с тобой начали… превращаться в Короля и Королеву.

Теперь они оба поспешно глотали воздух.

– Что… сегодня? Что это значит? Что же нам делать?

Крейн беспомощно развел руками.

– Не знаю. Пожениться, плодиться и размножаться, растить детей, работать, ухаживать за садиком…

Диана, похоже рассердилась.

– …Завести по этому поводу особые футболки с надписью здоровенными буквами…

Крейн улыбнулся ей, но тут же глубоко вздохнул и сделался серьезным.

– Если мы будем здоровыми и плодовитыми, такой же будет и земля. Земля и мы станем чем-то вроде куколок вуду друг для друга. – Он подумал о тупой непрекращающейся боли в раненом боку. – Сигнальными огнями друг для друга.

Его пальцы погладили ее белокурые волосы.

– Мы можем утратить эту почетную юность зимой, но готов поклясться, что она будет к нам возвращаться, хотя бы в значительной степени, каждой весной. Надеюсь, зимы станут по-настоящему суровыми очень не скоро.

– Ты не считаешь, что это… бессмертие?

– Нет. Уверен, что среди наших обязанностей имеется еще и своевременная смерть, чтобы власть перешла к новым Королю и Королеве. Может быть, к нашим детям. Лет через двадцать появятся валеты, за которыми нужно будет присматривать, и, как ни повернись, от болезней и старости, в конечном счете, никуда не денешься. Единственный путь к бессмертию в этом положении, это, я сказал бы, стать Сатурном и пожирать собственных детей.

– Я пока что была не такой уж хорошей матерью, – сказала Диана дрожащим голосом, – но это уже в прошлом.

– И я думаю, что нам придется – в видениях, в снах или в галлюцинациях, – иметь дело с тем, что воплощают собой эти карты, с архетипами, которые исподволь управляют людьми. Придется даже… заняться дипломатией, каким-то образом изменить положение дел так, чтобы они складывались не в столь кошмарные кучи дерьма. Мой отец не осмелился прямо, лицом к лицу связываться с архетипами и предпочел формальный канал карт и использовал людей, как спички, чтобы освещать обстановку. А ведь тут сила – просто отец использовал ее совершенно извращенным способом, как, например, человек, имеющий отличную машину, но использующий ее только для того, чтобы приготовить еду на капоте. Он растерянно улыбнулся. – Думаю, нам придется научиться управлять ею.

– Боже, – чуть слышно отозвалась она, – по крайней мере, мы попробуем.

Они вернулись к остальным.

– Давай-ка шевелиться, – обратился Крейн к Мавраносу. – Скоро рассветет, и он возьмется за дело.

Мавранос поднял с земли свернутую ветровку, и они с Крейном зашагали к темным лодкам.

Их окликнули, как только они вошли на причал.

– Эй, парни, – сказал молодой человек от трапа плавучего дома Леона. Крейн узнал его – это был Стиви, не тот, с которым он разыгрывал ставку, а один из «аминокислотников», все эти дни распоряжавшийся баром. – Если вы хотите сыграть в покер, то опоздали, а если рассчитываете свистнуть фотоаппарат или удочку, – он вышел из тени и продемонстрировал пришельцам револьвер, – то выбрали неподходящую лодку.

– Я пришел, чтобы поговорить с хозяином, – сказал Крейн. – Уверен, что он уже проснулся.

– Боже! – Глаза Стиви широко раскрылись, и он вскинул оружие в вытянутой руке. – Вы же те самые парни, которые в воскресенье были в лодке на озере Мид. Вы убили нашего короля!

Мавранос быстро шагнул в сторону и поднял замотанный в ветровку дробовик, а Крейн сунул руку под рубашку, к своему револьверу.

Но в этот момент из темноты за спиной Стиви прозвучал глубокий баритон:

– Стойте! – и все застыли на половине движения. – Стиви, брось свое оружие за борт, – продолжал Леон голосом Ханари. – Живо!

В первый миг рука Стиви просто дрогнула, и Крейн подумал, что Леон сейчас выстрелит парню в спину. Но тут Стиви, пробормотав ругательство, и впрямь кинул свой револьвер в воду.

Мавранос опустил дробовик и резко выдохнул через затрепетавшие усы.

Леон шагнул вперед. В проясняющихся сумерках было видно, что он улыбался из-под повязки на лбу. Крейн снова заметил, что ширинка отлично скроенных брюк вздута, и решил, что отец снабдил это тело таким искусственным имплантом. Неужели это, с его точки зрения, физическое совершенство? – удивился Крейн. В форме вечного стояка?

– Вы Скотт Крейн, – сообщил Леон тоном холодного удовлетворения. Он держал в опущенной руке пистолет большого калибра. – Вам как будто что-то известно обо всем этом, о том, что вы и я сделали в игре шестьдесят девятого года. И вы, значит, приехали и убили претендента на королевский титул от этого парня? – Тут он рассмеялся. – Что ж, спасибо, что избавили меня от части хлопот. Но почему вы… пришли сюда?

Крейн был рад, что никто не распознал в нем бедняжку Летающую монахиню. Он взглянул мимо Леона на озеро, в котором убил короля «аминокислот» из волшебного пистолета калибра.45; он хорошо помнил место, являвшееся психическим тотемом Короля.

– Я хочу заполучить «Фламинго», – сказал Крейн.

Теперь Леон захохотал громко и зло.

– Неужели? Сынок, ты не валет, а рыбка. – Вдруг его лицо, испещренное воспаленными жилами, помрачнело, он взглянул на все еще темный запад и, вскинув пистолет, направил его прямо в грудь Крейну. – Стиви! – гаркнул он. – Подойди к нему и посмотри на его глаза!

Стиви замялся было, а потом не спеша подошел к Крейну и уставился ему в лицо.

– Ну… – протянул он, – голубые… его глаза, так?.. Полно прожилок красных…

– Красные – это хорошо, – настороженно сказал Леон. – Посвети ему в каждый глаз зажигалкой – только не обожги! – и скажи, как реагируют зрачки.

Новый глаз Крейна отреагировал на вспышку болезненной резью, но Крейн все же сумел удержать оба глаза хотя бы приоткрытыми.

– Оба зрачка быстро сузились, – доложил Стиви.

Леон заметно расслабился и снова захохотал, теперь уже с явным облегчением.

– Извините, мистер Крейн, – сказал он, – просто я когда-то… знал еще одного человека с таким же именем. Моя старая знакомая, Бетси ее звали, все время предупреждала меня на этот счет, но она впала в совершенную паранойю. – Он махнул пистолетом в сторону Мавраноса. – У этого парня в тряпке ружье или еще что-то в этом роде. Стиви, ты не заберешь у него пушку?

Мавранос посмотрел на Крейна, тот кивнул, и Мавранос отдал ружье охраннику.

– А теперь, – сказал он, – вы, Крейн, поднимайтесь на борт. Вы можете стать первым – это же вы изуродовали моего красавчика Ханари. Ваш друг пусть подождет здесь, на причале. Вам, наверно, будет о чем с ним поговорить, перед тем как уйти.

Крейн подошел по причалу к открытому проходу в фальшборте и легко шагнул на палубу, потому что теперь на нем были не туфли на каблуках, а кроссовки.

На крытом зеленым сукном столе не было ничего, кроме разбросанных лицом вверх карт; хотя за окнами уже светлело, несколько бра заливали вытянутое помещение светом, больше подходившим для позднего вечера. В инвалидном кресле снова сидел пристегнутый ремнем Доктор Протечка, но его милосердно переодели в другую пижаму. Перед баром стоял, попыхивая сигаретой, еще один «аминокислотник».

Гудел кондиционер, и в прохладном воздухе не ощущалось запахов.

Тело Арта Ханари все так же расхаживало с пистолетом, и из его воспаленных глаз на Крейна через комнату смотрел Леон.

– Почему же вы пришли сюда? Я, откровенно говоря, сомневаюсь, что вы знаете, что здесь происходит, – сказал он.

«Бери, что дают, – подумал Крейн. – И, пожалуйста, пусть я не ошибусь».

– Я заполучу «Фламинго».

И снова это заявление, похоже, не на шутку задело его отца.

– Вы продали «руку», – как будто бесстрастным, но заметно повышенным тоном сказал Леон, – и станете Королем так… так, как может им стать съеденная пища! У меня нет времени на…

– Почему вы держите при себе этого безмозглого старого клоуна? – перебил его Крейн, кивнув в сторону Доктора Протечки и смаргивая слезы с нового глаза. – Эй, Доктор, – позвал он, – как ваша интимная жизнь в последнее время?

Доктор Протечка захихикал, зафыркал, будто пытался изобразить звук пуканья, и вдруг произнес:

– Телепортируй меня, Скотти!

«Аминокислотник» протянул руку с сигаретой к пепельнице и шагнул вперед.

И без того побагровевшее лицо Леона сделалось еще темнее, и он тяжело уставился Крейну в глаза – поднял одну руку, – а потом закрыл глаза и выдохнул.

И Крейн рухнул во тьму собственного сознания, ощущая где-то далеко внизу присутствие шевелящихся древних богов.

Последним, что он произнес одними губами, без звука, было: «Не сработало. Он победил».

Что-то под ним вращалось, как галактики, и, хоть света не было вовсе, он видел все это посредством образов, порождаемых в его мозгу эхом от звона этих коловращений.

Он видел Дурака, пляшущего над пропастью, и сфинксов, влекущих прекрасную Колесницу, и Справедливость, вызывающую из открытых могил человеческие образы, и Луну со светящимся дождем, падающим в озеро, и, почему-то ближе к себе, обоеполую фигуру, обозначавшую Мир, а потом он смог увидеть и самого себя.

Его собственный образ представлял собой облаченную в мантию могучую фигуру Императора, и в правой руке он держал увенчанный петлей египетский крест, анкх.

Он вырастал, и остальные сущности, казалось, кланялись ему в почтительном приветствии, и он услышал хор из песнопений, стенаний и восклицаний, который усиливался, превозмогая басовый рокот ужаса и гнева, тщетно пытавшийся заглушить чистые высокие голоса триумфа и надежды.

Он продолжал расти сквозь звенящую мерцающую черноту.

И тут к нему возвратилось зрение, и он вернулся на красный ковер в салоне плавучего дома его отца.

«Аминокислотник» ткнул сигарету в пепельницу и сделал еще шаг.

Тело Ханари, с лица которого вдруг исчезло всякое выражение, качнулось и сделало шаг назад, чтобы удержать равновесие.

– Нет! – вдруг завизжал Доктор Протечка во внезапном приступе паники. – Только не это, я люблю жизнь, интимную жизнь? Любимую жену? Сожгла мой «Шевроле», увезла моего сына – это она, жена. – Старик сидел с закрытыми глазами и тяжело дышал, и Крейн заметил, что он снова намочил штаны. – Я не утону во всем этом, – выкрикнуло тело Доктора Протечки, – я могу собраться с мыслями. – Он снова умолк, и Крейн испугался, что Леон действительно сумеет преодолеть старческое слабоумие этого тела и вновь перескочить в стоявшего с пустыми глазами Ханари. – Я соберу эти… я знаю, что… карты, я рассыпал их. Ну, на самом деле, я их бросил.

«Аминокислотник», с отвисшей челюстью, растерянно смотрел по сторонам, держась за рукоятку лежавшего в кобуре револьвера.

– Присядьте, – сказал ему Крейн. Молодой человек кивнул и, вернувшись к бару, сел на один из табуретов.

– Вы… я ведь добился, добился, – кричал Доктор Протечка, все так же сидевший с закрытыми глазами. – Я могу… надавить… – Он вдруг ухмыльнулся, заморгал и уставился на стоявшее перед ним тело. – Нет же, чертов сукин сын предъявил мне обвинение, понятно? Двести долларов! За подержанную машину в сорок пятом году, или нет? Верно, в сорок пятом. Я ясно выразил свое недовольство, уверяю вас. Этим самым!

Крейн глядел на бесновавшегося в инвалидном кресле старика, и тут ему пришло в голову, что отцовский разум впервые за двадцать с лишним лет оказался в собственном теле. Эта развалина была его отцом, снова собранным воедино.

Крейн стиснул кулаки и подавил в себе порыв кинуться к креслу и обнять старика. «Вспомни Оззи, – сказал он себе. – Оззи был твоим настоящим отцом. А этот человек, которого ты до сих пор так любишь, убил Оззи».

Доктор Протечка снова захихикал.

– Думаете, мальчик плакал? – Он вдруг нахмурился и посмотрел по сторонам, словно ожидал яростных возражений. – Никогда! Я вырезал крючок из его пальца, а он даже не вскрикнул…

Крейн миновал тупо моргавшего Арта Ханари и подошел к большому круглому карточному столу. Наклонившись, он двумя руками сгреб карты Таро в одну кучку и перевернул их все картинками вниз.

– Эй, не трогайте карты! – вдруг заорал «аминокислотник».

Крейн посмотрел через плечо. Парень извлек из кобуры револьвер и направил на него.

– Почему же? – Он улыбнулся и ткнул большим пальцем в сторону Ханари. – Он нисколько не возражает. Спросите его сами.

– Я должен попросить вас отойти от стола, – ответил охранник. – Мистер Ханари приказал убить любого, кто попытается забрать карты.

Такого оборота событий Крейн не ожидал. Он первым делом вспомнил о пистолете, холодившем тело за ремнем под не заправленной в штаны рубашкой, но понял, что пока будет доставать его, «аминокислотник» успеет выстрелить, самое меньшее, дважды. Тем более что он уже взял Крейна на мушку.

Он вздохнул и вдруг спросил непринужденным тоном:

– Почему «аминокислоты»?

– Откуда вы знаете это название? – Похоже, парню вопрос доставил изрядное удовольствие, как писателя радует случайная встреча с незнакомцем, читавшим его рассказ.

– Мне рассказал Кусачий Пес.

– Ха! – Молодой человек повел пистолетом. – От стола отойдите.

Крейн отступил и встал рядом с Ханари.

– Название наш вождь придумал, – сообщил парень. – Это… был мужской клуб, объединенный идеями Новой эры. Правда, на той неделе нашего вождя убили, и теперь большинство народу разошлось. «Амино» от греческого Аммон, имя египетского бога солнца, к вашему сведению, а аминокислоты – их двадцать, обязательные элементы всех животных белков, например ДНК, на которой основано половое размножение, против которого мы выступали. – Он пожал плечами. – Нас было двадцать человек. Как двадцать карт в Старших арканах, если выбросить «Луну» и «Любовников». По нашим расчетам выходило, что мы представляем собой психический комплект ДНК и имеем безукоризненного Короля-рыбака, не нуждающегося в женщине, в лице нашего вождя. После того как вождя убили, мы со Стиви нашли мистера Ханари, который уже является таким Королем.

Он моргнул и нахмурился.

– И отойдите и от мистера Ханари, пожалуйста. Еще подальше. Мне чертовски хочется убить вас, сэр. Мистер Ханари дал нам особые инструкции. – Когда Крейн опустился на одно из стоявших поодаль кресел, «аминокислотник» перевел взгляд на тело Ханари, которое стояло, приоткрыв рот и неподвижно глядя перед собой. – Не сомневаюсь, что он даст мне указание, как только закончит… размышлять.

«Пустой парень, – думал Крейн. – Он больше не станет разговаривать, разве что отец сумеет вытолкнуть свое сознание из старого тела с его исковерканным дряхлостью мозгом, что ему пока что не удалось».

Крейн взглянул на Доктора Протечку, который то хмурился, то подхихикивал, и нервно подумал: но ведь он может, если дать ему достаточно времени.

Он вспомнил, как однажды, будучи сильно пьяным, погрузился, в видении, из своего сознания до уровня архетипа, а потом стал возвращаться через не ту личность и оказался в теле женщины. Может быть, сейчас ему удастся сделать это намеренно – подняться в нужное тело и приказать парню выбросить пистолет в озеро и уйти. Крейн закрыл глаза и позволил своему сознанию соскользнуть вглубь, туда, где, по мере спуска к общему для всех уровню, теряются умственные опоры, координаты и символы собственной личности.

Но вместо этого его посетило яркое видение, в котором он был погружен во тьму глубоких вод озера. Он сознавал, что все так же сидит за карточным столом в салоне отцовского плавучего дома, он видел панели на стенах и светящиеся бра, и чуть заметно покачивающееся тело Ханари, стоящее на ковре, но наряду с этим, пусть более тускло, он видел стены пентхауса, который Сигел построил для себя во «Фламинго», и темные воды озера за окнами-аквариумами, и шкаф, скрывающий шахту, ведущую вниз, в туннель подвала.

Теперь же, в этом видении, шахта вела вертикально вверх. И голос в его голове, настолько слабый, что нельзя было с уверенностью сказать, что он не сам его выдумал, произнес: «Ты стал слишком большим и не влезешь туда. А от меня осталась крошка. Я пролезу».

«Спасибо за помощь», – подумал Крейн, и через мгновение испугался, что распадающаяся личность сможет уловить чувства, стоящие за сознательно проецируемой мыслью: сомнение, смущение и отвращение.

Но голос отозвался с деланой веселостью: «Рад пригодиться. Теперь будь сам хорошим и когда-нибудь помоги кому-то другому».

«Благодарю тебя, – подумал Крейн уже гораздо искреннее. – Спасибо за мою семью».

В голове Крейна промелькнула цепочка ассоциаций: легкий поклон, прикосновение к шляпе, улыбка.

Крейн почувствовал, как остатки личности Сигела не то карабкаются, не то уплывают прочь по узкой шахте.

И видение растаяло, и Крейн в единстве своих телесной и умственной составляющих сидел в кресле и смотрел на Ханари…

…Который заморгал и открыл рот.

Крейн скосил взгляд на Доктора Протечку, но старик в инвалидном кресле смотрел на выключенный экран телевизора и пускал слюни.

– Наружу, – медленно проговорило тело Ханари. – Вы оба.

Крейн поднялся и направился на палубу, где гулял утренний ветерок; «аминокислотник» последовал за ним. Солнце еще не показалось из-за Блэк-маунтинс, но вокруг отдаленных вершин уже засияли ослепительные ко- роны.

Крейн отвел глаза от слепящего света и увидел Мавраноса и Стиви, которые в напряженных позах сидели в креслах на причале. Стиви держал на коленях дробовик.

– Скотт Крейн, – сказал Ханари, – медленно, левой рукой, выньте пистолет из-за пояса и бросьте за борт.

Услышав об оружии, Стиви встал и поднял ружье, а второй «аминокислотник» отступил, чтобы расчистить себе сектор стрельбы.

Крейн запустил левую руку под рубашку и нащупал обрезиненную рукоять револьвера. Вынув его из-под ремня, он приостановился.

«Тело Ханари снова занял мой отец, – подумал он, – и мне остается лишь резко повернуться и постараться убить его и обоих «аминокислотников» в придачу».

Он весь покрылся холодным потом, но начал чуть заметно сгибать колени, пытаясь одновременно прикинуть, как взмахнуть рукой, чтобы рукоять удобно легла в ладонь, и куда падать после первого выстрела.

– Прибежище и укрытие, – мягким тоном произнес Ханари.

Эти слова Крейн слышал от Сигела в том видении, которое явилось ему во время погружения в озеро.

«Придется поверить хоть кому-то, – подумал Крейн, моргая из-за того, что едкий пот щипал глаза. – Можно ли верить Багси Сигелу?»

Он выпрямился, швырнул револьвер за борт и услышал громкий плеск воды. Потом набрал полную грудь воздуха и выдохнул.

– Теперь ты, Фрэнк, – сказал Ханари. – Туда же, в озеро.

После секундной заминки револьвер пролетел мимо Крейна и тоже плюхнулся в воду.

– Стиви, – продолжал Ханари, – дай мне ружье.

Крейн повернулся и увидел, как Стиви перебрался на палубу, вручил ружье багроволицему телу Ханари и почтительно отступил.

Ханари поднял его и оттянул цевье, дослав патрон.

Потом навел ружье на Фрэнка.

– Встань-ка около Стиви, сынок, – устало произнес сочный баритон. – На причале. Пришел новый Король, и вы ему совершенно ни к чему.

Фрэнк и Стиви сошли с лодки и остановились, явно испуганные, на дощатом причале.

Белый свет коснулся улицы; Крейн оглянулся и его ослепили первые проблески нового солнца над пиками Блэк-маунтинс.

– Убирайтесь, – приказал призрак Бенджамина Сигела устами тела Арта Ханари. – Выбросьте из голов все свои амбиции. Живо! – Он шагнул в сторону «аминокислотников», и те рысцой помчались в сторону автостоянки.

Тело Ханари дошло с ними до подъездной дорожки, остановилось там с ружьем на изготовку и проводило взглядом парней, без оглядки спешивших к двум белым «Эль Камино», стоявшим бок о бок.

Мавранос, не вставая из кресла, тоже посмотрел им вслед, а потом перевел взгляд на Крейна.

Тот приглашающе махнул рукой и негромко сказал:

– Поднимайся сюда, Арки.

Мавранос остановился в дверях салона и окинул взглядом просторное помещение, от большого стола, крытого зеленым сукном, до подергивавшейся фигуры Доктора Протечки в инвалидном кресле. Старик снова и снова спрашивал, доводилось ли кому-нибудь нюхать розы.

Стол был пуст. Карты Ломбардской Нулевой колоды были разбросаны по красному ковру.

Крейн хрипло застонал.

– Помоги собрать их, – попросил он.

Мавранос подошел к бару и наклонился, чтобы поднять карты, а Крейн опустился на четвереньки возле стола и начал сгребать те, которые валялись там.

Доктор Протечка дернулся в кресле и произнес:

– Лезь ко мне на колени, сынок.

Крейн пропустил его слова мимо ушей. «Двойка мечей, – сказал он себе, подняв эту карту, – а вот десятка чаш…»

– «Если… мрачны небеса…» — пропел Доктор Протечка.

Крейн набрал полную горсть карт, небрежно сунул их в карман, чтобы они не разлетелись, и, перебравшись, все так же на четвереньках, немного в сторону, принялся собирать остальные.

Вскоре он оказался не в силах выдерживать незаконченность песенки, так и повисшей в прохладе утра.

– «Чего ты не боишься?» – сквозь зубы повторил, казалось бы, давно забытые слова.

– Я не боюсь мрачных небес… – пропел Протечка.

Крейн засунул в карман очередную стопку карт и переполз по ковру к следующей россыпи. Размалеванные лица с идиотическими выражениями смотрели на него, а он подбирал их и мял в кулаке.

– «Что я с ним делаю?» – произнес он, приходя в бешенство оттого, что эти старинные ритуальные слова так глубоко въелись в его память. Шестерка чаш, туз жезлов, Дурак…

– «Ты наполняешь их голубизной…»

«Господи!» – подумал Крейн, чувствуя, как его глаза заполняются слезами.

– «Как меня зовут?» – старательно спросил он сорвавшимся голосом.

– «Сынок».

– Ну вот, все, – сказал Мавранос и выпрямился с полными руками карт. Он не глядел ни на Крейна, ни на старика.

– Отлично, – ответил Крейн, тоже поднимаясь на ноги. Голос его звучал ровно. – Положи их на стол. Я сейчас разрежу те, которые мы собрали, а потом поищем остальные.

Он вынул из кармана джинсов тот самый складной нож, который вынул из стены в туннеле под «Фламинго», и после того как Мавранос подошел к столу и выложил карты на зеленое сукно, и он сам тоже выудил из карманов те карты, которые подобрал, сложил все аккуратной стопкой, открыл нож и приставил острие к рубашке верхней карты. Затем, вспомнив ту ночь, когда пропорол себе ногу, он с силой стукнул ладонью по верху рукояти, и лезвие проткнуло карты.

Лодка не покачнулась, в окна не хлестнул внезапный дождь, никаких голосов не раздалось над озером.

Нож стоял торчком, воткнувшись острием в дерево столешницы под зеленым сукном.

– Вот еще валяется, и еще, – тихо сказал Мавранос, – в углах.

– Давай-ка их тоже подберем. – Крейн присел на корточки у правого борта и поднял сразу полдюжины карт – и почувствовал на себе взгляд Доктора Протечки, взгляд своего отца.

Оглянувшись через комнату, он увидел, что старик умоляюще смотрит на него.

– «Что сделают с тобою друзья?» – почти ласково спросил Крейн.

Его отец улыбнулся и открыл рот:

– «Друзья покинут меня…»

– У меня все, – сообщил Мавранос, подходя к столу с пригоршней карт.

– И у меня вроде тоже, – сказал Крейн и выпрямился. – Похоже, что все. Знаешь что, Арки, пересчитай их, ладно? – К его горлу подступило рыданье, он умолк и подождал, чтобы вновь говорить ровно. – Сомневаюсь, что у меня получится.

– Ща сделаю.

Мавранос забрал карты из рук Крейна и тот сердито посмотрел на отца:

– На что ты согласен? – спросил он.

– «Я согласен: пусть все меня покинут…»

– Семьдесят восемь, – сообщил Мавранос чуть заметно дрожащим голосом.

– Да, все тут, – сказал Крейн. Вынув из внутреннего кармана вторую колоду, он положил ее рядом с первой. Потом выдернул нож из стола и принялся резать, полосовать и пилить карты.

Ему почудилось, будто они ерзали и сопротивлялись под ножом, он ощущал упругий отпор, сопротивление и ярость, когда стальное лезвие разрушало картонные плоскости и сокрушало рисунки, но через считаные минуты все карты превратились в гору бесформенных обрезков.

Крейн отступил от стола.

– «Что у тебя останется?» – рассеянно спросил он.

– «У меня останешься ты…» – пропел его отец.

«Надеюсь, что так, – с горькой беспомощностью подумал Крейн, – хоть кусочек меня, того пятилетнего мальчика».

Крейн собрал обрезки.

– Пойдем-ка на нос, – сказал он Мавраносу. – Я рассею их над озером, как чей-нибудь прах.

– И поживее, – отозвался Мавранос. – Честно говоря, мне, знаешь ли, хотелось бы убраться отсюда.

Перед тем как выйти на палубу, Крейн приостановился, поскольку негоже было перед лицом всех предстоящих лет оставлять стихи недочитанными.

– «Как меня зовут?» – прошептал он.

– «Сынок».

Через полчаса старый пикап, погромыхивая, катил по 95-му шоссе на север, через пустыню, в сторону хребта Маккулох и лежавшего за ним Лас-Вегаса.

– И когда мы вернулись в салон, – сказал Крейн, заканчивая историю для Нарди и Дианы, – он был мертв. – Крейн одной рукой обнимал Диану за плечи, а с другой стороны от матери смотрел в окно Оливер. – И хотя… – Крейн тяжело вздохнул и крепче стиснул плечи Дианы. – Хотя с его смерти вряд ли могло пройти больше минуты, прикоснувшись к нему, я почувствовал, что он холоден, как озерная вода. Я перерезал привязной ремень кресла, а потом мы снова вышли наружу, и я бросил нож в воду. Когда…

– Сочувствую, ты потерял отца, – сказала Диана.

– Сомневаюсь, что тут уместно сочувствие, – ответил Крейн. – Думаю, меня это не особенно тронуло.

Оливер поерзал на сиденье, и Крейн подумал, что мальчик хочет что-то сказать, но он продолжал смотреть в окно.

– И, – продолжал Крейн, – когда нож почти коснулся воды – трудно было точно разглядеть, потому что волны сверкали на солнце, – клянусь, из воды поднялась рука и поймала нож за рукоятку! И скрылась без малейшего всплеска.

Тут Оливер никак не мог остаться равнодушным. Он резко повернул голову.

– Рука? – пискливо воскликнул он. – Как будто под водой сидел кто-то живой и поймал ножик?

– Насчет живого – не уверен, – ответил Крейн.

– А по-моему, это была черепаха, – вмешался в разговор Мавранос с переднего сиденья и отхлебнул из банки «курз», не отрывая взгляда от дороги. – Я видел, как черепаха вытянула шею и пастью поймала нож.

– Мне больше нравится версия Арки, – сообщила Нарди.

– А что… Сигел? – спросила Диана.

Крейн покачал головой.

– Когда мы сошли с лодки, он стоял на том же месте. Даже не посмотрел на нас. А потом мы услышали выстрел.

– Полагаю, суд решит, что Арт Ханари, кем бы он ни был когда-то, покончил с собой на автостоянке, – сказал Мавранос.

– Последняя из смертей, – сказала Диана, и Крейн знал, что она думала о Скэте, которого, вероятно, должны были выписать из больницы через неделю, самое большее, через две.

– Будем надеяться, что, по крайней мере, надолго, – сказал Крейн. Он подумал было переплести пальцы, но лишь пожал ее ладонь.

И старый громоздкий автомобиль катил по шоссе в лучах поднимающегося солнца. В пустыне заросли юкки густо цвели кремовыми цветами, и светящиеся ветви кактуса-чоллы отбрасывали тень на цветущие люпины и ослинник, и в горах пустынные толсторогие бараны проворно сбегали к свежим потокам, чтобы напиться.