Как-то в дождливую субботу в дверь позвонила Альмут — бледная, исхудавшая, с кругами под глазами. Янна-Берта бросилась ей на шею.

— Почему ты раньше не звонила? — всхлипывала она.

— После всего, что произошло, непросто было напомнить о себе по телефону, — сказала Альмут. — Для меня, во всяком случае. Когда ты ещё значилась в центральной картотеке по адресу Херлесхаузена, я туда съездила. Но тебя уже не застала. Там я и узнала, что Хельга тебя забрала.

Альмут хотела поздороваться с Хельгой, но той не было дома, а Фримели сидели у телевизора. Янна-Берта помогла Альмут снять дождевик и потащила её к себе в комнату.

— В списке погибших я обнаружила имя Ули, — сказала Альмут. — Это правда?

Янна-Берта кивнула.

— Расскажи мне про него.

Запинаясь, Янна-Берта стала рассказывать. Скупыми словами, по две-три фразы.

Альмут молчала.

— Он ещё не похоронен, — добавила Янна-Берта. — Это не даёт мне покоя. Будто его ночью в холодной комнате не укрыли.

Альмут подсела к Янне-Берте на кровать. Янна-Берта придвинулась к ней и обняла.

— У тебя ещё волосы остались, — сказала она и пропустила прядь тёмных волос Альмут сквозь пальцы.

— Да, да, волосы, — рассеянно произнесла та.

После чего обе долго сидели молча.

— А что… Что с ребёнком? — спросила Янна-Берта после паузы.

Альмут подняла руку, потом уронила.

— Ты его?.. — прошептала Янна-Берта.

Альмут кивнула. Она притянула Янну-Берту к себе и расплакалась.

— Из-за этого я тоже не могла к тебе раньше приехать, — сказала она. — Во всех клиниках ужасная давка. Надо записываться за несколько недель. Это омерзительно!

— Вообще никакого другого выхода не было?

— Нет, — ответила Альмут. — Нам всем это в категорической форме советовали. Всем беременным из Швайнфуртского округа, у кого не прошла треть срока. Мы долго думали. Но меня после бегства дни напролёт рвало и замучил понос, да ещё с кровью. Он меня едва не убил. С Райнхардом то же. Мы слишком поздно смогли выехать. Сперва должны были позаботиться об учениках.

Теперь уже плакала и Янна-Берта.

— Хуже всего, что нам никто не может сказать, будем ли мы когда-нибудь иметь детей. Нормальных детей… — У неё вырвался короткий смешок. — Не с глазом на лбу и не о двух головах.

Она упала боком на кровать, закрыла лицо руками и снова заплакала. Янна-Берта погладила её по голове. Какие мягкие у неё волосы, какие приятные на ощупь!

— Поревели и хватит, — сказала Альмут, снова села и высморкалась. — Тебе от Райнхарда самый сердечный привет. Со следующей недели он снова преподаёт. В Висбадене-Фрауенштайне. Вчера ему об этом сообщили. Он и не надеялся, что так быстро вернётся к занятиям. А вот у меня, видимо, все ещё очень нескоро устроится.

Она рассказала, что её привёз сюда один знакомый, которому она частично оплатила бензин. Времени у неё осталось до воскресного утра, потом знакомый уезжает обратно.

— Разве у вас больше нет машины?

— Мы лишились её по дороге. В пробке. Трое мужчин, чей автомобиль заглох, распахнули дверцу и силой вытащили Райнхарда из машины. Что мне оставалось делать? Я тоже вылезла. Прежде чем уехать, они швырнули Райнхарду в окно ключи от их собственной машины. Да ещё с ухмылочками сказали: может, мол, у вас и заведётся! Конечно, она не завелась. Пришлось идти пешком, пока нас наконец не подобрали.

Янна-Берта задумалась. Потом спросила:

— А почему ты хотела, чтобы мы остались в погребе?

— Вы были значительно дальше от реактора, чем мы, — сказала Альмут. — Я и представить себе не могла, что вас тоже будут эвакуировать. А вы одни, без взрослых, на парализованных дорогах… Мне казалось, это слишком опасно для вас. И ещё я надеялась, что вашим родителям всё же удастся вовремя выбраться. Тогда они наверняка смогли бы взять вас с собой. Если бы я только знала…

Голос её прервался.

— Сразу после тебя позвонила мама, — сказала Янна-Берта. — Она велела нам бежать. Если б мы остались в подвале, может, Ули был бы ещё жив.

— А может, и нет, — вздохнула Альмут. — Какой смысл об этом рассуждать.

— Последнее, что я услышала от мамы: «Бога ради!»

Потом Янна-Берта побежала в кухню, пожарила для Альмут глазунью и сварила кофе, в своём усердии заляпав всю плиту. Она накрыла ей прямо на письменном столе, сдвинув в сторону свои учебники и тетради. Альмут страшно проголодалась. Всю дорогу от Висбадена до Гамбурга она ничего не ела. Янна-Берта сидела рядом с ней на кровати, подтянув колени к подбородку.

— Если б ты в таком виде попалась на глаза бабушке Берте, — заметила Альмут с полным ртом, — она немедленно связала бы тебе шапочку. Во-первых, чтоб ничего не было видно, а во-вторых, чтобы тебе было тепло.

— Если б она меня такой увидела, — сказала Янна-Берта, — для неё это было бы всё равно что я разгуливаю перед ней голой.

Альмут невольно рассмеялась. Янна-Берта тоже.

— Есть и свои преимущества — сказала Альмут. — Сразу видно, что ты хибакуся. А мне всякий раз приходится об этом докладывать.

Такой Янну-Берту до сих пор никто не видел. Как хорошо, что Альмут была здесь! Последние дни Янна-Берта была едва ли не молчаливей, чем Хельга. А тут она заговорила, слова извергались из неё водопадом. Во всех подробностях описала она свои скитания, начиная от вокзала в Бад-Херсфельде и кончая госпиталем в Херлесхаузене. Рассказала о Хельге и Эльмаре. Альмут слушала её не прерывая и лишь иногда кивала. Обе были так поглощены разговором, что забыли не только о времени, но и где находятся.

В дверь постучали. Это пришла Хельга. Она поздоровалась с Альмут в своей сдержанной манере и спросила, не известны ли той подробности смерти родителей Янны-Берты и Кая. Но Альмут знала не больше её самой.

— Можешь тут переночевать, — предложила Хельга, прежде чем закрыть за собой дверь.

За ужином между дядей Фримелем и Альмут произошла небольшая стычка.

Дядя Фримель волновался за своё имущество:

— Стоит мне на ночь, перед тем как заснуть, представить, что наш магазин давно уже разграблен…

— Что ты, Пауль, — возразила тётя Фримель, поглаживая его руку, — мы ведь, слава богу, живём не в какой-нибудь банановой республике.

— Пока нам представится возможность вернуться домой, — заметила Альмут, — стены мхом покроются. Мы потеряли всё. Будем начинать с нуля и радоваться каждому дню, который нам остался.

Она рассказала о первых попытках солидаризации хибакуся в Рейн-Майнской области.

— Попытки солидаризации? — спросил дядя Фримель. — Кто солидаризуется с кем и против кого?

— Мы, выжившие, из зоны бедствия, — сказала Альмут, — рано или поздно станем отдельной прослойкой общества — прослойкой немощных бедняков. Бесполезных для народного хозяйства, которых лучше задвинуть куда подальше. Ведь мы неудобные — мы вызываем чувство вины, мешаем всё забыть и не думать об этом.

— Ты преувеличиваешь, — сказала Хельга.

— Я преувеличиваю? — улыбнулась Альмут. — Достань как-нибудь книгу про Хиросиму. Выжившие там, и мы, и все, кто ещё к нам присоединятся, — мы прокажённые двадцатого века.

— Не говори таких страшных вещей! — воскликнула тётя Фримель и протестующе замахала руками.

Альмут пропустила её выступление мимо ушей.

— При этом мы ещё можем говорить, что нам повезло, — продолжала она. — Гитлер вообще ликвидировал бы нас в газовых камерах. С нашими испорченными генами.

— Эка хватила, — сказал дядя Фримель и откинулся на спинку кресла. — Это ты не по теме. Вопрос лишь в том, как быть, если выяснится, что пострадавшие от радиоактивного излучения — ты уж прости, Альмут, я знаю, что делаю тебе больно, — смогут иметь только больных детей. Я думаю…

— Ты думаешь, тогда нам смогут помешать иметь детей, — оборвала его Альмут. — Разве мы этого уже не проходили?

— Послушай, Альмут! — взволнованно произнесла тётя Фримель. — Он ничего такого не сказал!

— Не сказал… — ответила Альмут.

Хельга встала и начала убирать со стола. Альмут пошла за ней на кухню. Она чистила плиту и скребла сковородку, пока Хельга зачитывала ей письмо, пришедшее сегодня от бабушки Берты. У них всё было в порядке, они сильно загорели и очень радовались, что после ЧП с реактором ни с кем из семьи ничего действительно трагического не случилось. Они желали сыну, невестке и внукам скорейшего и полного выздоровления и хотели бы оставаться на Майорке до тех пор, пока не смогут снова вернуться в Шлиц.

— Слава богу! — сказала Хельга.

— Что «действительно трагическое», — заметила Альмут, — так это то, что она не готова даже произнести слово «смерть».

Позже при мерцающем свете свечи в комнате Янны-Берты Альмут обрисовала их нынешнюю жизнь в Висбаден-Бирштадте. В крошечной подвальной квартире — кухня-столовая, спальное помещение и туалет — ютились она, Райнхард и его отец.

Янна-Берта хорошо знала отца Райнхарда. У него было небольшое садоводческое хозяйство в Бад-Киссингене. Вспоминая его, она видела приветливое лицо, всегда мелькавшее между цветами, и мозолистые руки с землёй под ногтями.

Альмут пожаловалась ей, как тяжело находить общий язык с домовладелицей.

— Едва мы смогли самостоятельно передвигаться, — рассказывала она, — нас тут же из лагеря-накопителя направили на квартиру. Мадам сопротивлялась до последнего, хотя во всём доме живёт она одна. Конечно, мы для неё чересчур громкие, слишком требовательные и совсем другие. Я её отчасти даже могу понять. Она стара. Ей очень сложно привыкнуть к тому, что она не единственная, кто может шуметь в своём доме — и иметь на это право.

Янна-Берта кивнула.

Потом Альмут говорила о миллионах эвакуированных и добровольных беженцах, которых буквально в течение суток пришлось обустраивать по всей стране. При этом порой доходило чуть ли не до смертоубийства. Но были и непострадавшие, которые помогали везде, где только могли. Альмут рассказала об одном пасторе в Висбадене, неустанно заботившемся о беженцах, и о социальной работнице в Майнце, собравшей вокруг себя целый отряд добровольных помощников для опеки пострадавших.

— А теперь наша задача — организоваться политически, — сказала Альмут. — Многие непострадавшие присоединяются к нам из солидарности. Мы становимся силой, лишь так нам удастся чего-нибудь добиться…

— Помнишь демонстрации после Чернобыля? — откликнулась Янна-Берта. — Тогда вас тоже переполняли надежды, маму с папой и тебя. Я это чувствовала. Хотя была ещё маленькой. Но бабушка с дедушкой оказались правы — всё сошло на нет, словно никакого Чернобыля в помине не было. Даже множеству украинцев, которые медленно вымирали, не удалось что-нибудь изменить. Родители часто говорили об этом.

— Чернобыля оказалось недостаточно, — отозвалась Альмут. — Как знать, возможно, даже Графенрайнфельда окажется мало. Ведь всегда можно представить себе более крупную катастрофу.

— Люди уже начали забывать, — сказала Янна-Берта. — Вот почему я не ношу парик.

Альмут провела рукой по её голове.

Хельга собиралась постелить на тахте в гостиной, но Альмут предпочла переночевать у Янны-Берты. Они вместе перетащили матрас в комнату Янны-Берты и положили его на пол. Янна-Берта предложила Альмут свою кровать, но та поблагодарила и улеглась на матрасе. Янна-Берта задула свечу.

— Ты спишь? — спросила Альмут через некоторое время.

— Нет.

— Есть одна вещь… Не знаю, надо ли мне тебе о ней рассказывать… — Альмут запнулась.

— Расскажи, — попросила Янна-Берта.

— Только скажи, когда мне остановиться, — предупредила Альмут и начала: — Сразу после аварии, через час-два, они оцепили зону № 1. Полицейские и военные в защитной одежде. Они потребовали, чтобы все люди в этой зоне направились в свои подвалы. То есть — по всем, кто хотел бежать, стреляли. Из автоматов.

Янна-Берта вспомнила рассказ Айше.

— Думаешь, это правда?

— Да, — ответила Альмут. — Они пытались это скрыть. Но такое скрыть невозможно.

— А почему…

— То есть жители зоны № 1 получили такую дозу, что были опасны для окружающих. И у них всё равно не было шансов выжить. Они бы сдохли медленной и мучительной смертью.

После долгой паузы Янна-Берта спросила:

— А как же полицейские и солдаты, разве они смогли бы…

— Люди на всё способны, — ответила Альмут.

Повисла пауза.

Потом Янна-Берта спросила:

— Думаешь, папа тоже был среди тех, кто не имел шанса выбраться?

— Не знаю, — ответила Альмут.

Янна-Берта заплакала.

— Мне так не хочется здесь оставаться, — взмолилась она. — Возьми меня с собой в Висбаден, пожалуйста!

— Я бы с радостью, ты же знаешь, — сказала Альмут. — Но в нашем подвале попросту нет места. Попытайся здесь как-нибудь потерпеть, пока мы не найдём новое пристанище. И знаешь что, если больше терпеть не сможешь, приезжай несмотря ни на что.

На следующее утро знакомый заехал за Альмут на машине. Прощаясь, Янна-Берта боролась со слезами. Она видела всё как сквозь туманную пелену.

— Выше голову! — услышала она голос Альмут, и машина скрылась за поворотом.

Девочка ещё долго не двигалась с места. Когда она вернулась в квартиру, Хельга на кухне резала лук. Она удивлённо подняла глаза на Янну-Берту. В них стояли слёзы.

— Я уж подумала, — сказала Хельга, — ты с ней уехала.