Моросил дождь. Над Рейнской долиной стелился туман. Но Янне-Берте не пришлось долго ждать у въезда на автобан. Уже вторая притормозившая машина ехала в сторону Касселя. За рулём сидела женщина. Едва взглянув на Янну-Берту, она принялась рассказывать печальную историю своей сестры, жившей в Бад-Нойштадте, на реке Заале, и всё потерявшей.

— Всё! — восклицала женщина.

— Но ведь она сама жива, — заметила Янна-Берта.

Женщина совсем не слушала и продолжала рассказывать дальше. Янне-Берте даже не требовалось отвечать. Она задремала.

Её подвезли до съезда на Восточный Гиссен. Там Янна-Берта нарвала большой букет на поле подсолнухов, и её подхватил бородатый студент на древнем «фиате». Студент направлялся в Берлин.

Услышав, что она собирается попасть в бывшую запретную зону № 3, студент сделал озабоченное лицо.

— Я должна там кое-что сделать, — сказала она и попросила высадить её под Бад-Херсфельдом.

— Подумай ещё раз, — посоветовал он. — Так ли важно то, что ты хочешь сделать.

Но она была полна решимости. Вылезая из машины, Янна-Берта выронила из сумки сапёрную лопатку. Студент уставился сначала на лопатку, потом на неё.

— Хочешь что-то раскопать? — спросил он.

— Хочу кого-то похоронить, — ответила она.

— Все, кто умер, уже похоронены, — сказал он. — Даже трупы животных. Для этой цели посылали спецподразделения.

— Не думаю, — ответила Янна-Берта, — чтобы они искали в рапсовых полях.

— Кто это?

— Мой младший брат.

— Залезай обратно, — сказал студент. — Я тебя туда отвезу.

Он ехал с закрытыми окнами. Оба всю дорогу молчали. Недалеко от Асбаха она попросила остановить, поблагодарила, протянула ему подсолнух из своего букета и вышла из машины. Он развернулся и уехал. На широкой федеральной трассе транспорта почти не было.

Она не пошла кружным путём через деревню, а зашагала по полю напрямик. Между вымахавшими в человеческий рост сорняками кое-где пробивались чахлые картофельные кусты. Приблизившись к железнодорожной насыпи, она остановилась. Долго вглядывалась в сторону деревушки. Весь пологий ландшафт отливал мягким охристым цветом. Некоторые деревья уже сбросили листву.

Глубоко вдохнув, она полезла по насыпи вверх. Там, рядом с рельсами, все ещё лежал её велосипед, проржавевший, со школьной сумкой, пристёгнутой к багажнику. Дальше, до самого горизонта, тянулось, как ни в чём не бывало, неубранное рапсовое поле.

Янна-Берта медленно спустилась с насыпи прямо к велосипеду Ули, валявшемуся на откосе. Пластиковый пакет был разорван в клочья. Возможно, животные хотели добраться до еды. На поросшей чертополохом щебневой дорожке она обнаружила покрытого пылью и сплющенного шинами плюшевого мишку. Его густо-коричневый мех поблёк от дождя и солнца.

Янна-Берта подняла над головой букет подсолнухов и медленно ступила с дороги в поле, раздвигая стебли и осторожно прощупывая ногами почву перед собой. Ей пришлось немного поискать, прежде чем она набрела на Ули. Лебеда и дикая ромашка скрыли почти всё, что от него осталось. Запаха уже не было. Ключ от дома так и висел на красном кожаном шнурке. Когда она потянула, то не встретила сопротивления, ей даже не пришлось рвать шнурок. Ключ сам оказался в её руке. Она убрала его и достала из джутовой сумки сапёрную лопатку.

Ей не понадобилось копать большую яму. Когда углубление в земле показалось ей достаточным, она уложила в него успевшие поникнуть подсолнухи, а сверху — убогие останки Ули. Потом взяла мишку и положила рядом. После чего засыпала землёй и плотно притоптала сверху. Несколько раз её одолевали приступы тошноты, но она пересилила их.

Закончив работу, Янна-Берта сложила лопатку и, не оглядываясь, поспешила через рапс обратно, на насыпь, словно спасаясь бегством от наводнения.

Едва отдышавшись, она посмотрела назад, на рапсовое поле. Её следы были практически незаметны, а где находится могила, она и сама не смогла бы теперь определить.

Янна-Берта чувствовала, как у неё дрожат колени. Но сейчас ей уже не надо было собирать всю свою волю. Она легла на спину и долго лежала так, следя, как проплывают над ней облака. Мирные, безвредные облака, пушистые словно вата.

Как, должно быть, прекрасно — лежать там на подсолнухах, среди покоя, темноты и прохлады, не ведая страха.

Шины на её велосипеде спустили, но насос был в рабочем состоянии. Она накачала шины, сняла с багажника школьную сумку и зашвырнула её подальше, даже не открыв. Потом укрепила лопатку на багажнике и стащила велосипед с насыпи вниз. Педали слушались плохо, велосипед скрипел. Но всё-таки она двигалась вперёд.

В деревне не было никаких признаков жизни. На улицах валялась сухая листва вперемешку с песком, нанесённым последними ливнями. Крыса перебежала дорогу. Перед дверью одного из домов лежала собака. От неё остались кожа да кости, и нельзя было понять — умерла она или спала. Добравшись до перекрёстка, Янна-Берта обнаружила в палисаднике, по которому пытался проехать мерседес, выгоревший автобус и свалку автомобильных обломков. Судя по всему, проезжую часть расчищали бульдозером.

Она выехала на федеральную трассу № 62. Миновав несколько домов, она увидела семью, разгружавшую машину. Взрослые носили чемоданы и перевязанные коробки в дом. На верхнем этаже женщина распахнула окно и крикнула:

— Слава богу, всё на месте. Но мышей!..

Вскоре деревня кончилась. Впереди виднелась лишь череда несжатых, заброшенных полей, на обочинах дороги стояли и лежали разбитые автомобили. Из полуоткрытого окна «гольфа» выскочила, едва не угодив Янне-Берте под скрипящие колёса, взъерошенная кошка. На крыше «гольфа» виднелся автобагажник. Рядом с машиной стояло ночное туалетное кресло.

В Байерсхаузен и Нидераулу потихоньку возвращалась жизнь. Янна-Берта увидела женщину, мывшую окна, мужчину, стоявшего на краю поля и рассматривавшего потемневшую, прибитую дождями пшеницу. Старик и мальчик лет двенадцати волокли из хлева мёртвую свинью. Ликвидаторы павшего скота её просто не заметили.

Какая-то собака облаяла Янну-Берту, когда та подкачивала шины. Приходилось всё чаще останавливаться и подкачивать их. За время жарких летних месяцев они сильно растрескались.

Дождь перестал моросить. Из тумана смутно выступил мост. Движение на трассе было умеренным и в основном на юг — грузовики и нагруженные легковушки. Склон у въезда на автобан превратился в настоящее кладбище машин. Стая ворон сидела на останках автомобилей и при приближении Янны-Берты поднялась в воздух.

Она свернула с федеральной трассы на просёлочную дорогу. Здесь начинались окрестности Шлица. Унтервегфурт, Обервегфурт. Вот женщина метёт тротуар, вот двое детей играют в футбол посреди улицы. На крестьянском подворье лежит под трактором мужчина и чем-то стучит по железу. Пахнет варёной капустой.

За Обервегфуртом Янна-Берта остановилась под деревом на обочине — к этому дереву она прислонялась, когда Ули торопливо глотал хлеб с сыром. В то время мама и Кай были ещё живы, да и Йо наверняка тоже. Папа, возможно, уже умер. А бабушка Берта с дедушкой Хансом-Георгом, ничего не подозревая, сидели на террасе на Майорке и пили кофе.

Она нащупала ключ в брючном кармане. Потом снова подкачала шины и покатила дальше. Римбах, Квек… Здесь она часто бродила с родителями и братьями. Пешие прогулки — это хобби папы и деда Ханса-Георга. В этом вопросе они родственные души. Сколько раз по дороге они затевали споры о политике! Но из-за одного белого гриба-красавца могли моментально забыть причину своих споров.

В чьём-то саду, подмяв под себя забор, лежало рухнувшее дерево. Пожилой мужчина обрубал с него сучья. В другом углу сада женщина подбирала падалицу. Она протянула яблоко Янне-Берте и поинтересовалась, куда та держит путь.

— В Шлиц? — спросила она удивлённо. — Одна?

— Мои родители умерли, — сказала Янна-Берта. — Но в Шлице стоит наш дом.

— А кто были твои родители? — спросила женщина и потуже подвязала косынку.

— Майнеке, — ответила Янна-Берта.

— Господи, твоя воля! — вздохнула женщина и пристально посмотрела на Янну-Берту. — Майнеке… Что это за мир такой? Чем мы это заслужили?

— Хватит причитать, Марта, — вступил в разговор старик. — Человечество зарвалось: норовит знать больше и уметь лучше, чем наш Господь Бог. Людям нужен был укорот, вот они его и получили.

— Всё это, слово в слово, ты уже говорил после войны, — заметила женщина.

— Именно, — согласился старик. — Да только её оказалось недостаточно. Её успели позабыть. Это я вам говорил ещё тогда, когда Ральф с Лени полетели на отдых в Марокко — крестьяне, в июне! Это добром не кончится, сказал я, это кощунство. И когда они перестали скот на пастбище выгонять, я то же самое говорил. Такого Господь Бог не потерпит.

— Как же! — недовольно буркнула женщина. — Ты всегда всё знал наперёд. Ты же с нашим Господом Богом в свойстве состоишь.

Затем она снова обратилась к Янне-Берте.

— В Шлице сейчас людей не слишком много, — сказала она. — Мы сами только со вчерашнего дня здесь. Некоторые приезжают, только чтобы посмотреть, как оно выглядит, потом снова уезжают. Коли ты сегодня никого не встретишь, кто о тебе побеспокоится, то приходи на первый случай сюда. А там посмотришь, что дальше.

Янна-Берта поблагодарила, снова села в седло и поехала в сторону Хуцдорфа. А вот и канава, из которой они с Ули тогда пили воду. Она слезла и вымыла руки, ещё грязные от земли. Впереди высился Темпельберг, перед ним речка Шлиц впадала в Фульду. Туман стал рассеиваться. Над лесом показались клочки синего неба.

Прежде тут пасся молодняк. Сейчас в окрестностях Шлица скота больше не было. Имело ли смысл возделывать тут пашни? Можно ли будет употреблять в пищу новые урожаи? Да и не все, кто тут прежде жил, вернутся на старое место. Какое у них будущее? Эти земли обречены на болезни и нищету.

Янна-Берта налегла на педали, хотя ехала уже почти на одних ободах. Она миновала первые дома Хуцдорфа, увидела перед собой городскую гору с силуэтом крепостного вала и башен и подумала о доме на склоне горы. Кто-то её окликнул, кричал вслед. Уж не голос ли это милой продавщицы из мясной лавки?

Но сейчас ей не хотелось останавливаться. Сейчас надо было выдержать главное — возвращение домой, свидание с домом, где её никто не ждал.

Она протряслась мимо последних домов Хуцдорфа, мимо первых домов Шлица, не замечая ничего и никого из тех, кто тут успел появиться, даже солнца, отражавшегося в лужах. Напротив старого вокзала она свернула и, пыхтя, поехала в гору. Но ржавому велосипеду гора оказалась не под силу. Пришлось Янне-Берте спрыгнуть, прислонить его к стене, опоясывающей склон, и дальше идти пешком.

Бунгало семейства Зольтау стояло как ни в чём не бывало. Жалюзи были опущены. На ступеньках перед входом в дом лежала куча обломанных ветром веток, шелестела сухая листва. Цветы герани перед окнами засохли.

Янна-Берта впилась взглядом в другую сторону склона. Там теперь виднелся дом с островерхой крышей, окружённый фруктовыми деревьями и сиренью, дроком и золотарником. Сердце у Янны-Берты забилось чаще — за исключением исчезнувшей великолепной герани бабушки Берты и тут было всё как всегда. Оставалось лишь прыжками одолеть пятьдесят одну ступеньку вверх и позвонить так же громко, как она делала это прежде.

После чего дверь открывалась, в проёме появлялась мама со словами:

— Ну, вот и ты наконец.

Кай подскакивал к ней, чтобы она взяла его на руки и расцеловала, а Ули появлялся с тёркой в перепачканной руке.

— Ещё три картофелины, — объявлял он, — и я готов!

Из открытой гостиной тянуло ароматным дымом папиной трубки.

Янна-Берта замучилась подниматься по ступенькам. На половине подъёма она остановилась и оперлась о каменную балюстраду. Она частенько видела бабушку Берту в такой позе, когда та возвращалась после похода по магазинам. Казалось, сердце у неё колотилось в горле, колени подгибались. Вспомнилось, как она порой вприпрыжку скакала по ступенькам перед бабушкой Бертой и потом кричала ей сверху смеясь:

— А я уже тут!

Тогда бабушка Берта там, внизу, на половине пути, опираясь на балюстраду и подняв голову, откликалась слабым голосом:

— Подожди, вот состаришься, сама тут стоять будешь.

Янна-Берта медленно двинулась вверх. Под балконом лежала куча высохших гераней. Она удивилась. Конечно же, герани не поливали, после того как они с Ули отсюда уехали. Но кто же тогда вытащил кусты из ящиков, если дом стоял пустой? Надежда вспыхнула и начала разгораться, у Янны-Берты перехватило дыхание. А что, если всё это — сплошное недоразумение? Роковое сплетение ложной информации и ошибок? Если папа, и мама, и Кай…

Она вынула из кармана ключ и тихо отперла дверь.