ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В это время Савва Игнатьевич, закончив дела в городской думе, подкатил к своему ресторану под названием «Восточные сладости и восточные слабости», расположенному на самом берегу реки. Здесь его поджидал распорядитель будущего фестиваля и посвящённый Ордена свободных монархистов Станислав Станиславович Грофф. Грофф был улыбчивым, весёлым и покладистым на вид человеком, полненьким, маленького роста, чрезвычайно подвижным и непоседливым. С ним разговаривали свысока, похлопывали по плечу, на что он никогда не обижался, но окружающие, в сущности, его не знали. А, между тем, Грофф был невероятно умным человеком и, что называется, себе на уме. Однако его партнёры и просто знакомые догадывались об этом с большим опозданием. Но уж тогда смотрели на него с величайшим изумлением, а порой и со страхом.

— Рубероид согласна! Она прилетит! — сообщил он, дождавшись, когда Золотов соединит в точке сборки плотное, тонкое и ментальное тела. Эта невидимая процедура занимала какое-то время, в течение которого к Золотову нельзя было обращаться. Подчинённым следовало поприветствовать его и встать навытяжку, как рядовому перед генералом. Золотов их самолично инструктировал перед приёмом на работу:

— Учтите, я — не только это тело, которое вы видите перед собой, но ещё и полевая структура. Это тело ментальное, то есть мой разум, тело астральное, то есть моя способность подниматься над действительностью и парить в эмпиреях. Не старайтесь понять меня, все эти тонкие материи недоступны для вашего уровня развития. Просто выполняйте приказ: при моём появлении ждите, когда я соблаговолю обратить на вас внимание.

Сейчас он, выдержав паузу, иронически усмехнулся:

— Аудотиа прилетит одна, без Честерфилда?

— Увы, колдун, естественно, при ней, — изобразил улыбку Грофф.

— А что со звёздами? — спросил Игнатьич.

— Вот тут накладочка, — вздохнул печально Грофф, предчувствуя неудовольствие хозяина, — все зарубежные звёзды уже дали согласие быть на московском кинофестивале.

— А вы что же, ушами прохлопали? — грозно нахмурил брови Золотов.

— Никак нет. Как только вы мне позвонили по мобильнику, им в ту же секунду были посланы приглашения по электронной почте, но оказалось, что они уже договорились с Москвой.

Свободный монархист был жалок. Или же ловко притворялся таковым. На то имелась веская причина — ему могли не заплатить. Игнатьич никогда не составлял с ним письменных договоров, только устные. И если его устраивало всё в деятельности распорядителя, он платил щедро, но стоило тому хоть в чём-нибудь не угодить — пиши пропало, мог не дать ни копейки, точнее, ни цента, так как расчёты шли только в валюте.

— Но я зато уговорил приехать в Иверь звёзд эстрады, — поспешил сообщить Станислав Станиславович, надеясь всё-таки спасти свой гонорар, — по два концерта на центральном стадионе дадут Маша Беспутная и Даша Распутная.

— Кому нужны эти дешёвки?! — возмущённый Савва Игнатьевич остановился на пороге ресторана, — сколько раз я тебе говорил, что не сплю я с дешёвыми шлюхами! Не сплю с дешёвыми! Сплю только с дорогими! Говорил тебе или не говорил?

— Говорил… ли… — испуганно пролепетал посвящённый Ордена, — но… спать совсем не обязательно… Пусть они… развлекают публику.

— Я что — для публики звёзд приглашаю? Я приглашаю их для личного употребления! А эти шлюхи не годятся мне ни для постели, ни для бизнеса! Гони их в шею!

— Но они выручку дадут…

— Какую выручку?! — взревел вдруг Золотов, — я от продажи восточных слабостей имею выручку! И даже эта выручка мне — тьфу! Когда мне выручка нужна — я включаю станок и печатаю доллары! И ни один эксперт не придерётся! У меня всё — только по высшему разряду! Вот так-то! А то он вздумал меня выручкой пугать…

— Да брось, чего ты, как петух, раскукарекался? — Станислав Станиславович вспомнил вдруг, что он тоже фигура, а не мальчишка для битья, и распекать его, да ещё на глазах у охранников, всё-таки не годится даже и самому Савве Игнатьевичу. Станислав Станиславович Грофф был ведь не только распорядителем на празднествах у Золотова — он как-никак и кандидат экономических наук, и посвящённый Ордена свободных монархистов, да и вообще известный даже за пределами Ивери и Иверской губернии интеллигент и общественный деятель. Этот олигарх местного розлива ещё пешком под стол ходил, когда Гроффу доверяли разработку экономических программ главные партийные идеологи.

— Ты как назвал меня? — спросил вдруг Савва зловещим шёпотом, придвинувшись вплотную к Гроффу. Выражение глаз его стало совершенно безумным, а в уголках губ выступила пена, — а ну-ка повтори, как ты назвал меня?!

— Ну, знаете, это уж слишком! — воскликнул Грофф, — я — кандидат экономических наук, уважаемый человек, я — посвящённый Ордена свободных монархистов. Да, наконец, я просто старше вас почти вдвое… Вы просто права не имеете…

— Что?! — лицо Золотова стало багровым, — я не имею права?! Ах ты, гнида! Да я тебя щас в порошок сотру, придурок! Я не имею права?!.. Я убью тебя! Убей его! — приказал он охраннику с автоматом, — ты слышишь, Вася, что я говорю? Убей его!

Охранник Вася сгрёб Гроффа в охапку и потащил к обрыву набережной Волги.

— Сейчас я выстрелю — ты падай, — шепнул он на ходу, — не трясись, у меня холостые.

Он выстрелил — и Грофф грохнулся в обморок.

— Сбрось эту падаль в Волгу! — крикнул Золотов и вбежал в ресторан. Там он долго пинал дорогие дубовые лавки, потом рыдал, уткнувшись лбом в дубовый стол.

— Лучшего друга погубил, самого преданного человека! — причитал он, — идиот я, истерик, гуманоид с Альфа-Центавра, тварь! А ты тоже хорош! — обратился он к вошедшему в помещение Васе, — лучшего друга моего из пушки грохнул!

— Так вы же сами приказали, — ответил нехотя охранник, привыкший к золотовским истерикам.

— А если б я тебе приказал грохнуть самого меня — тоже бы грохнул?

Охранник смотрел в сторону и ничего не отвечал.

— Значит так, — проговорил Золотов, вытерев слёзы и встав из-за стола, — ты убил его — ты его и воскрешай. Ищи эту… Живую и Мёртвую воду Понял? Иди. Стой! А почему это вы до сих пор её мне не достали? Я, кажется, ещё на прошлой неделе распорядился, чтоб мне достали Мёртвой и Живой воды. Разведку к «СМЕРШевцам» засылали?

— Засылали.

— И что?

— А ничего. Никто из «СМЕРШевцев» не раскололся. Они родным даже не говорят, где прячут эту воду.

— Ну, так похитили бы одного из них, допросили с пристрастием.

— Нельзя. Они же под Защитой.

— Какая там ещё защита? У них охрана, что ли? Что — больше численностью, чем моя?

— Да нет, — Василий поднял глаза кверху, — под Защитой они.

— A-а… вспомнил, да. Ну, чудеса! Такие… Эти… Как их назвать даже, не знаю — и под Защитой. Господи! — он поднял голову вверх и посмотрел на потолок, — ну вот кого ты защищаешь, а? Ну почему меня не защитить? Ну чем я хуже? Вкалываю, как ломовая лошадь, сутками, без выходных. А нервы? Сколько я нервов трачу, Господи! То рэкетиры наедут, то подельники закуролесят, то конкуренты обойдут — ведь ночи же не сплю! У меня ад на земле, ещё при жизни, а ты, Господи, их под Защиту берёшь. Конечно, им легко — они с рождения святые! Не пьют, не курят, шлюх не признают, куда уж нам до них, капиталистам сраным, кровопийцам, обманщикам. Кто мы такие? Олигархи поганые — одно слово. Делаем деньги не из воздуха, нет — из кровушки народной. Стариков обираем, молодёжь развращаем, детей сажаем на наркотики… А, кстати, — повернулся он к охраннику, — груз уже прибыл?

— Прибыл, — ответил тот.

— Всё нормально? Вся партия наркоты дошла?

Охранник кивнул.

— Ну вот и слава тебе, Господи, не забываешь и нас, грешных. Ничего, как-нибудь… Проживём как-нибудь. А ты чего тут, Вася, топчешься? Ступай за Мёртвой и Живой водой. Возьми себе ещё двоих — и дуйте! Чтоб через пять минут передо мной стоял тут Станислав Станиславович Грофф — живой и невредимый. Ясно? А не исполнишь — грохну самого.

…Станислав Станиславович открыл глаза и застонал — он скатился с обрыва и всё тело теперь невыносимо ныло от ушибов.

— Ты жив? — над ним склонился давешний охранник.

— Эй, только не стреляй! — взмолился Грофф.

— Да не боись. Мне велено доставить тебя к нему.

— Нет! — вскричал в ужасе ушибленный, — ни за что! Я больше знать его не желаю! И не нужны мне его доллары проклятые, тем более что все они фальшивые!

— Ну и что ж, что фальшивые? — равнодушный охранник поднял с земли Станислава Станиславовича и стал его заботливо отряхивать, — от настоящих же не отличишь. Он и нам тоже платит фальшивыми.

— Ну так и грохнул бы его! — прошептал с ненавистью Грофф.

— А зачем? — удивился Вася, — платит прилично, еда бесплатно в ресторане — чего ещё?

— Вот быдло! — выругался про себя бывший экономист.

— Ты, значит, что я буду говорить ему — на всё молчи, не возражай, понял? — охранник сделал ударение на «я».

— Понял, — точно с таким же ударением повторил Станислав Станиславович. — Только идти к нему я не хочу. Боюсь. Скажи, что ты убил меня по — настоящему.

— Да я так и сказал. Но он думает — я оживлю тебя.

— Ка-ак?! — Грофф был поражён.

— С помощью Мёртвой и Живой воды.

— Как в сказке, что ли? Вот дурдом! — Грофф расхохотался, — он сумасшедший, что ли?

— Да не-ет, — охранник закурил, — не сумасшедший. Есть такая водичка, имеется в природе. Только достать её нам не с руки. Слабы в коленках. Такие люди стерегут эту водичку — не нам чета.

И рассказал охранник Станиславу Станиславовичу невероятную историю. И выходило по его рассказу, что в России до сих пор существуют потомки святорусского жречества — волхвы, как называли в древности этих людей. Эти мудрые люди такое знают и умеют, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И, кстати, сказки русские — не выдумка, а чистейшая правда: есть у волхвов Мёртвая и Живая вода, есть и Жар-птица, и шапка-невидимка, да и много чего ещё. Только владеть всем этим могут они одни, потому что грешным людям Дары не даются.

— Ну а теперь, я слышал, — продолжал охранник, — время настало какие-то там знания их тайные обнародовать, иначе, мол, нас ожидает катастрофа — всех на земле. Они и вышли на поверхность. К людям, то есть. Работы всякие печатают — газеты там, журналы… И в Интернете есть! Я сам читал. Только не понял ни хрена. Нам-то работы эти — тьфу! Водичку б свистнуть, главное, у этих «СМЕРШевцев»…

— «У СМЕРШевцев»?..

— Ну, да. Они теперь себя так называют. Организация такая засекреченная. «СМЕРШ-Мидасу» называется.

— Это что ещё за абракадабра?

— Какая там абракадабра? — вздохнул охранник Вася, — к Концу Света готовиться надо. Богатым спуску не дадут. А раз мы служим олигархам, то ведь и нам не поздоровится. Эти «СМЕРШ-Мидасу» так и пишут в своих прокламациях — мол, если богатые не перестроят свою психику на человечную, если не раздадут свои богатства — быть концу света.

— А, — махнул рукой Грофф, — мы уже это проходили — всё отобрать и поделить. Чем закончилось? Семьдесят лет покейфовали эти кухарки, управляющие государством и их хвалёная супердержава рухнула, как карточный домик.

— Нет, тут другое, — возразил охранник, — отбирать они не собираются. Говорят, что богатые сами должны захотеть жить по справедливости. Ну, чтобы от каждого по способностям, и каждому — по потребностям.

Станислав Станиславович весело расхохотался. Он уже полностью оправился от обморока, и заявление глупого Васи весьма позабавило его.

— А вот это они не хотят? — он скрутил фигу, — даже я из своих нескольких миллионов «гринов» не дам им ни копейки. А что говорить о настоящих олигархах! Потом и кровью добывали миллиарды — и вдруг начать делить нажитое по справедливости? С ума сошли. Разве в бизнесе есть такая категория, такое понятие, как справедливость?! В бизнесе существует поговорка: «не обманешь — не продашь». И всё! Да ну их! Ты лучше мне скажи, что ты за бред нёс про Мёртвую и Живую воду? Неужели и сам Игнатьич в это верит?

— Да есть она! — горячо воскликнул Вася, — есть! И, притом, не где-нибудь, а здесь, у нас, в Иверской губернии!

Грофф задумался. В своё время у нас заклеймили и генетику, и кибернетику… А что, если?.. Ведь существуют же термальные источники, минеральные, всякие-разные целебные. А, может быть, и вправду есть какие-то омолаживающие? «Сказка — ложь, да в ней намёк»… А вдруг? Он почуял нутром — это дело серьёзное. Не таким человеком был Игнатьич, чтоб верить в сказки. Хоть и истерик он, но не дурак. Если «водичку» эту раскрутить — тут дело пахнет не миллионами, а мировым господством… Чем чёрт не шутит?!

— Надо, пожалуй, быть к Игнатьичу поближе, — подумал он и согласился притвориться, что ожил.

— Я так скажу, — учил его охранник, — мол, ты валялся мёртвый под откосом, а тут, откуда ни возьмись, вдруг чувак из «СМЕРШ-Мидасу» нарисовался. Ну, просто мимо проходил. Он, мол, тебя и оживил. А ты тверди, что ничего не помнишь. Человек, мол, какой-то побрызгал водичкой — ты и вскочил, живёхонек и здоровёхонек. Усёк? А то он скажет, что я достал водичку, да присвоил.

— А что у них за идиотское название, у этих разбойничков?

— Не, они не разбойники, — покрутил Вася головой, — они учёные. Они научно доказали, что справедливость на земле необходима, иначе, мол, всем каюк. А название это они потому себе выбрали, что жил когда-то царь по имени Мидас. Шибко жадный был. И вот богатые по всему миру договорились и создали Орден его имени. Орден «Мидас». Это я слышал от самого Саввы Игнатьевича. Он с кем-то обсуждал это по телефону, а я рядом стоял. Ну, вот. Раз у богатых образовался тайный Орден «Мидас», значит, эти учёные волхвы назвали в противовес ему свой тоже очень засекреченный Орден «СМЕРШ-Мидасу». Но ты смотри, не проболтайся, что я знаю. Савва Игнатьевич ведь думает, что я дурак и ничего не понимаю в его телефонных переговорах. Но Вася умный. Я тебе потому рассказал, чтобы ты притворился, что тебя оживил один из «СМЕРШ-Мидасеев». Не выдашь меня?

— Ни в коем случае! — весело отозвался Грофф и заговорщики в полном согласии направились к ресторану «Восточные сладости и восточные слабости».

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

— Вперёд, за мной, нас ждут великие дела! — скомандовал неугомонный Иван, и неутомимая троица поднялась вслед за ним ещё на пару пролётов каменной лестницы. Пройдя по пустынному коридору, они попали в отлично оборудованное помещение. Здесь было несколько мониторов, стоявших в ряд. На каждом из них изображение фиксировало залы и кабинеты музея.

— Так вы охранником здесь служите! — высказала догадку Лиза.

— Все мы в какой-то степени охранники, — высказался в своей излюбленной манере Иван, — одни своё охраняют, другие — чужое.

Он усадил их в кресла за длинной стойкой с мониторами и стал по очереди переключать, выбирая «картинку».

— Ага, вот, — сказал он, наконец, и откинулся в кресле.

На мониторе, стоявшем в самом центре, появилось изображение комнаты, где за круглым столом восседали какие-то люди. Их было трое — двое мужчин и одна женщина.

— Ба! Знакомые всё лица! — воскликнула Гончарова.

— Это кто же у нас тут такие? — удивлённо спросил Сергей.

— «Оранжевая принцесса», — перечисляла Елизавета, — Владимир Вольфович и… ваш артист, — кивнула она Гончаровой, — как же его фамилия?

— Григорий Семёнович Буранский. Мы зовём его Гоша, — сморщилась Гончарова, — наш пострел везде поспел. Очень активный субъект.

— Он у нас в архиве постоянно обретается. Всё пишет пьесы о князе Михаиле Иверском.

— Да, — подтвердила Наталья Николаевна, — сам пишет, сам играет свои моноспектакли. Фантастическая работоспособность. Я иногда ему завидую. Такое впечатление, что у него где-то под пиджаком спрятан перпетуум-мобиле. Эту бы энергию — да в мирных целях.

— А вы знаете, что ещё он ищет у нас в архивах? Подтверждение тому, что род Михаила Иверского восходит к Меровингам, а через них — к Христу. Наши в архиве говорят, что он себя уже идентифицирует со святым Михаилом Ярославичем, и, стало быть, считается потомком Меровингов и Христа.

Иван, между тем, отрегулировал звук и сделал знак, призывая к молчанию. Говорил, как всегда, очень громко и, при этом, энергично жестикулируя, вице спикер Госдумы Владимир Вольфович Жареноскин. Лидер украинских «оранжевых» Джулия Тамошенко и артист Гоша Буранский молча слушали его.

— Мой человек, — кричал Жареноскин, — сел на хвост вашему христопродавцу и вёл его от самого Вашингтона.

Крича, он обращался к Тамошенко.

— Вы думали, что это вы такие хитрые? Приставили к программисту Штайнмахера агента влияния — и в дамках! Штайнмахер думает, что ноутбук летит в Москву, а ваш агент приземляется на военном аэродроме «Мигалово» в Ивери. И вы из Киева сюда примчались, чтобы рвануть потом к своему другу Борзовскому, лично ему доставить ноутбук. Вы ожидаете вот в этой резиденции, в Екатерининском дворце, вы же принцесса, хотя и «оранжевая». Хорошо, что не фиолетовая и не синяя. Только косу вам надо оранжевую прицепить. Вы то с тёмной косой, то с белой. Никак масть себе не подберёте. Если вы Лесю Украинку из себя изображаете, то она же была брюнетка. А вы теперь блондинка. Среднее что-то между Лесей Украинкой и Бриджит Бардо. Коса накладная вокруг головы обмотана, а масть не та. Определитесь с мастью.

— Владимир Вольфович, — Джулия Тамошенко старалась говорить спокойно, но было видно, что она сдерживается изо всех сил, — я понимаю, что вам хочется вцепиться мне в волосы. Это ваше любимое занятие — таскать женщин за волосы, сдирать с них скальпы.

— Да какие скальпы? У вас и скальпа нет! Вы лысая! Всё бутафория! Накладная коса, парик….

— Если вы заявились, чтобы меня оскорблять, то напрасно стараетесь. Я сожму клюв, как на картине Пикассо, и буду нести в нём оливковую ветвь мира. И к Борзовскому я не имею никакого отношения. Лучше объясните, почему ваши люди взорвали машину.

— Мои люди? Это твои люди её взорвали!

— Нет, не мои, а ваши. Забрали ноутбук и миллион, который мы с таким трудом собрали на эту операцию.

— Вы? Собрали? Как Минин и Пожарский?

— Именно! На спасение всего человечества! Чтобы не допустить кощунства и всепланетной трагедии! А вы деньги украли, а свидетелей убрали.

— Ах, так? Всё хочешь на меня свалить? А кто убил моего человека в горсаду? Мой человек следил за вашим, а тот убил его! Но мой человек успел в него выстрелить. И погиб, как герой! Все погибли…

Жареноскин достал платок из кармана и вытер пот, после чего тяжело вздохнул:

— И где теперь концы искать? Где ноутбук?

Он повернулся к Гоше:

— А всё ты, олух царя небесного. Почему сам не пошёл на встречу? Мы бы тебя ухлопали, забрали миллион и ноутбук, и поминай, как звали.

— Вот потому и не пошёл, — огрызнулся Гоша.

— Григорий Семёнович, а вы, может быть, мягко говоря, приватизировали чемоданчик? — вкрадчиво выпытывала Тамошенко.

— С деньгами Борзовского? — с горькой иронией произнёс Гоша.

— У Борзовского нет денег! — врезался в диалог, как ледокол в айсберг, Жареноскин, — это деньги народные. Он их украл! И ты правильно проговорился, что деньги дал Борзовский, а не всем миром собирали. Если ты взял их, то отдай мне. А я раздам народу. Я всю свою зарплату вице спикера народу раздаю.

— Не брал я этих денег! — с пеной у рта клялся Гоша, — я их отдал своему другу. Он не знал, что там деньги. Я попросил его назвать пароль и поменяться чемоданчиками с человеком в лимузине. Но какой-то мужик опередил его! Отдал свой чемодан и взял взамен другой у агента из лимузина. Мой человек всё видел — он стоял напротив них, ждал, пока машин будет поменьше, чтобы дорогу перейти. А когда перешёл, то лимузин уже взорвался, а чемодан с деньгами у него отобрал второй мужик…

— Вы что мне голову морочите?! — гневно вскричала «оранжевая принцесса», — какие такие мужики у вас всё отобрали? Вы что, считаете меня совсем идиоткой? Я же всё Борзовскому скажу! Он же вас в порошок сотрёт!

— Ах, так всё-таки вы, мадам, подружка Бориса Икрамовича! — захохотал Жареноскин, — и ты проговорилась!

— Нет! Но я знаю, что он в курсе и занимается этой проблемой!

Джулия горделиво откинула голову с тяжёлой косой и сверкнула глазами на Гошу Тот окончательно скис и захныкал:

— Я всё сделал, как договорились — лимузин даже выбил у знакомого олигарха!

— А вот этого делать нельзя было, — прервала его Тамошенко, — машина должна была быть неприметной.

— Да Бог с ним, с этим лимузином! — взорвался Жареноскин, — деньги где? Где ноутбук с эксклюзивной информацией?

— Мне ноутбук нужен не меньше, чем вам, — заныл Гоша, — я должен был следить за экспериментом. Я надеялся, что после Его пробуждения там проведут генетическую экспертизу, и тогда мы докажем, проведя, в свою очередь, генетическую экспертизу мощей святого Михаила Ярославича, что он ведёт свой род от самого Христа!

— А где ты мощи-то возьмёшь? — спросил с усмешкой Жареноскин.

— У меня есть, — застенчиво ответил Гоша, — нетленный голеностопный сустав. Сам откопал. Специально ездил в Будённовск. Там совсем рядом то место, где стояла Золотая Орда, и где казнили князя Михаила…

— Хватит этого бреда, — решительно прервал его Жареноскин и, обратившись к Тамошенко, проговорил:

— Я знаю, у кого может быть ноутбук.

— У коммунистов? — спросил с надеждой Гоша, — всех коммунистов в Ивери я знаю, всех опрошу, найдём.

— Да какие там коммунисты, — отмахнулся вице спикер, — есть кое-кто и пострашнее коммунистов.

— Кто?

— «СМЕРШ-Мидасу».

— Кто-кто? — с ужасом переспросил Гоша.

— Про царя Мидаса слыхал?

— Я не только слыхал, но я сам состою в тайном Ордене его имени, — ответил Гоша с важностью.

— А ты знаешь, что у него были длинные уши? Фригийский царь Мидас обидел друга самого бога Диониса, старенького сатира Селена. Вот Дионис и отомстил ему, сделал уши ослиными.

— Что же это за месть, если всё, к чему прикасался царь Мидас, превращалось в золото? — усмехнулась Джулия.

— О! — торжествующе воскликнул Владимир Вольфович, — в этом вся ваша суть! Золото, золото, нажива — больше ничто вас не интересует. А ты знаешь, что Мидас сдох от голода? К яблочку прикоснулся — яблочко золотым стало, хлеб — золотым, всё, к чему прикоснётся — золотое. Никакой пищи, только золото вокруг. Вот и преставился. Думать надо головой, а не косу вокруг неё наматывать.

— То-то и видно, что вы думаете много, — сыронизировала Джулия, — количество серого вещества зашкаливает. Череп не жмёт?

— В самый раз! — парировал Жареноскин, — классиков читать надо, тогда мозги встанут на место. Как сказал Пушкин? «Не нужно золото стране, когда простой продукт имеет». А вы организовали тайный Орден под названием «Мидас». Всё знаю! «Золотые десятки» формируете, «Золотые сотни», надеетесь, что вас зачислят в «Золотой миллиард». Не зачислят! Это вам не комсомол. Это туда всех зачисляли. А вам пинка дадут мировые правители. Мне не дадут. Потому что я умный. Никаких глупостей не говорю и не делаю. Я нужен человечеству. Поэтому я должен жить вечно. Ратифицируем закон о клонировании. Если они там этим занимаются, то и мы должны. Я буду рад, если смогу клонировать самого себя. Это будет хорошо, это будет польза для нации.

— Ну да! — хмыкнула Джулия, — как сейчас вижу заголовки газет за 2020 год: «Жареноскин на заседании Госдумы подрался с самим собой».

— Молчите, женщина! — оборвал её лидер ЛДПР, — я вас вообще вижу в 2020 году на Канарах, куда вас сошлют за всю вашу дурь. Вы же для них, для этих тайных управителей, только шестёрки. Сделаете своё дело — и по боку, на свалку истории — на Канары, Бали, Гоа. Какие там ещё имеются престижные элитные свалки? Будете жить в каком-нибудь дворце. Для вас это всё равно, что помойная яма. Вы же руководить процессами хотите, на трибунах блистать. А кому там нужна ваша коса намотанная? Жарко. Лучше сейчас заранее парик снимите.

Он повернулся Гоше, который с кислым видом наблюдал за ними. Того явно терзали нехорошие предчувствия.

— Повторяю вопрос: где ноутбук с эксклюзивной информацией? У «СМЕРШевцев»?

Он погрозил пальцем:

— Я вижу, что ты знаешь больше, чем говоришь.

— Да кто такие эти «СМЕРШ-Мидасу»? — раздражённо воскликнула Джулия.

— Что непонятного? Противники «Золотого миллиарда», то есть вашего коллективного царя Мидаса. Мощнейшая организация. Сугубо засекреченная. Кто в неё входит — тайна за семью печатями. Но это будет явление почище антиглобализма. И оно набирает силу.

— И вы думаете, что ноутбук у них? — с тревогой спросила Тамошенко.

— Где же ещё? У них, конечно. Кто ещё мог разнюхать об этом эксперименте? Только я, Борзовский, да этот тайный Орден под названием «СМЕРШ-Мидасу».

Жареноскин поднялся.

— Всё, я поехал. Буду ждать последствий.

Он махнул ручкой и ушёл. Вслед за ним поднялась и Джулия.

— А мне-то делать что? — вскочил Буранский.

— Пойди и удавись, — сказала Джулия, — Борзовский тебя всё равно найдёт, куда бы ты ни спрятался. Так что и не пытайся.

— Но я же не виноват! — всхлипывал Гоша, — не брал я денег!

— Лучше бы ты украл их, чем ноутбук упустил, — бросила Джулия и тоже вышла.

А Гоша в голос разрыдался.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Из помещения с мониторами они вышли через другую дверь. И тут увидели сидящего на стульчике громадного верзилу в форме охранника. Он крепко спал.

«Так вот кто тут охранник! — подумал Громов, — и как-то вовремя он уснул. Прямо фантастика». Но вслух ничего не сказал. Похоже, Лиза и Наталья Николаевна тоже поняли, кто настоящий охранник. И тоже промолчали. «Решили проявить терпение, — продолжал думать Громов, — ну что ж, когда-нибудь мы всё-таки узнаем, кто ты такой, Иван».

Они на цыпочках прошли мимо охранника. Сергей своей тяжёлой сумкой едва не задел его ноги, но всё обошлось. Свернув за угол, они очутились в очень длинном пустом коридоре и открыли дверь в комнату, где сидел в одиночестве Гоша.

— Зачем сюда?! — спросила Лиза шёпотом, но Иван так строго глянул на неё, что она удивлённо замолкла.

— Вы останьтесь за дверью, — сказал Иван Наталье Николаевне и, сняв с плеч, отдал ей рюкзачок. Та понимающе кивнула и осторожненько прикрыла за ними дверь.

— А? Что? — увидев вошедших, в испуге вскинулся Буранский, — мне что — покинуть помещение? Сейчас, сейчас.

Он начал лихорадочно собирать со стола какие-то бумажки, которые сыпались у него из рук, и торопливо запихивать их в сумку на длинном ремне.

— Вы ошибаетесь, Григорий Семёнович, — проговорил Иван немного в нос и неожиданно басовитым голосом. Он весь как-то приосанился, напустил на себя важность и стал похож на крупного чиновника какого-нибудь министерства или ведомства. Усевшись и сделав знак сопровождающим последовать его примеру, он продолжал:

— Мы вас не гоним, нет. Напротив! Мы именно и пришли сюда с единственной целью повидать вас, так сказать, пообщаться. Да.

По душам поговорить. А у вас есть такое желание — поговорить? Расположены вы к доверительной беседе в кругу друзей?

Гоша трясущимися руками запихнул, наконец, последнюю бумажку в сумку и неуверенно проговорил:

— Но… Мы, как будто не знакомы…

Иван небрежным жестом вынул из кармана какую-то красную книжицу с золотым тиснением на обложке, махнул ею перед носом Буранского и тут же спрятал.

Гоша переводил растерянный взгляд с одного мужчины на другого. Женщину он явно не брал в расчёт. Но та не подкачала. Лиза придвинула к себе чистый лист бумаги, взяла ручку и принялась что-то записывать. «Ну и ну!» — изумился Сергей её способности моментально вникать в ситуацию.

— Как мне вас называть? — вежливо осведомился Буранский.

— Иван Иванович, — через губу бросил вальяжно рассевшийся Иван.

— Так вот, — начал Буранский и покосился в сторону Лизы, которая продолжала что-то строчить на бумаге, — я догадался, почему ваша всесильная организация заинтересовалась мной и хочу сделать заявление.

— Пожалуйста, — благосклонно склонил голову Иван.

— Я ни при чём. Меня втянули в эту аферу. Меня использовали втёмную.

— Кто?

— Совершенно незнакомые мне люди.

Иван повернулся к Лизе.

— Пометьте там, Елизавета Елизаровна…

Тут Сергей вздрогнул — Иван назвал правильно отчество Лизы! А, между тем, он никак не мог знать его! «Кто же ты? — подумал в смятении Сергей, — кто же ты на самом деле, наш проводник, наш гид, спаситель?» Он так внимательно глядел на мнимого Ивана, что тот почувствовал, бросил взгляд на него и с усмешкой ему подмигнул! Затем продолжил:

— Вы так и запишите, Елизавета Елизаровна, что подследственный лжёт.

— Я? Подследственный? — Гоша от страха даже взвизгнул, — да вы что? Да я даже… Да я не брал ни ноутбука, ни этих денег! Нет и нет!

— А кто же брал?

— Не знаю! Мне велели передать деньги и взять «кейс» с ноутбуком. Но я… был занят. Поручил это приятелю. Он не знал, что лежит в чемоданчиках…

— Использовали его в тёмную? — уточнил Иван.

— А-а, — махнул рукой Гоша, — что уж там, всё скажу. Пишите! — повернул он покрасневшее лицо к Елизавете, — мне на днях позвонили. Спросили, интересуюсь ли я родословной Михаила Иверского. А я жизнь на него положил!

— Так же, как он жизнь положил «за други своя»? — спросил участливо Иван.

— Представьте! У меня одна цель — возвеличить его! И я почти добился этого! Осталось только доказать, что он ведёт свой род от Меровингов.

— И, стало быть, по Дэну Брауну и иже с ним, от самого Христа?

— Ну… Да.

— А вы… Случайно вы свой род не ведёте от Михаила Иверского?

— Это не важно, — скромно потупился Гоша.

— Ну, хорошо, продолжим. Вам позвонили, попросили передать деньги и взять ноутбук. За это обещали держать в курсе событий и заплатить, конечно.

— Деньги тут не важны!

— Понимаю, — наклонил голову Иван, — но, кстати, где они? Вы их отдали другу, чтоб обменять на ноутбук. И где же этот ваш друг? Сбежал с деньгами?

— Нет, что вы! Я говорю же — он не знал, что в чемодане. Он направился к машине и увидел, что его опередил какой-то человек. Он закричал, естественно, бросился туда…. И тут «кейс» у него отобрали. А лимузин взорвался. Когда я выскочил, там уже был пожар… Прямо рядом с театром, на Советской!

— Итак, вы ранее утверждали, что вас использовали втёмную незнакомые люди. Вы будете настаивать на этой версии?

Гоша замялся, стал нервно потирать руки, что-то нечленораздельно мычать и, наконец, не глядя на Ивана, пробормотал:

— Нет, не буду. Я… знаком с ними лично. Я ездил в Киев, на Майдан, во время «оранжевой революции». Пробился к Джулии Семёновне, предложил свою помощь.

— Какую именно?

— Я сказал, что могу совершенно безвозмездно сыграть для собравшихся на Майдане свой моноспектакль — «Князь Михаил Иверский — Царь Мира».

— Вы монархист? — спросил Иван.

— Но это, кажется сейчас, в период демократии, законом не запрещено? — попытался осторожно выяснить Гоша.

— Конечно, нет! — широко улыбнулся Иван, — мы живём в самом деле в уникальный момент времени. Да, сейчас всё разрешено, что не запрещено законом. Потому что настала эпоха внеюридического воздаяния за помыслы и прегрешения.

Гоша опасливо покосился на него и продолжил свой сбивчивый рассказ:

— На моё предложение сыграть спектакль Тамошенко ответила, что это не совсем в тему, но обещала поддерживать со мной отношения, взяла мою визитку. А на-днях позвонила. То, что она сказала, повергло меня в шок. Ну, вы, наверное, всё это знаете.

— В общих чертах, — сказал Иван.

— Хорошо, тогда я расскажу, — кивнул Гоша.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Из рассказа Буранского следовало, что Тамошенко и Борзовский каким-то образом узнали о Глобальном Проекте под названием «Второе Пришествие». Борзовский, у которого везде были свои агенты, завербовал через них Гошу.

— Чем же вы так ценны? — удивилась Елизавета.

— Я светский человек, — скромно потупился тот, — медийное лицо.

— Это точно, — подтвердила Наталья Николаевна. Она приоткрыла дверь и, стоя в коридоре, обличала сослуживца, — на всех тусовках обретается, по телевизору мелькает.

— Не завидуй! — огрызнулся Григорий Семёнович.

Тут он опомнился и, сделав большие глаза, удивлённо спросил:

— А ты-то как здесь оказалась? Тоже в органах служишь?

— Не твоё дело, — оборвала его Наталья Николаевна, входя в помещение и пристраиваясь на скамейке в углу.

— Продолжайте рассказ о Борзовском! — прервал перепалку Иван.

— Я полагаю, — произнёс с важностью Буранский, — что Борис Икрамович решил сделать меня ближайшим помощником, правой рукой. Сам позвонил мне из Лондона и говорил не меньше получаса. Расспрашивал, что я знаю о Проекте. Я, конечно же, кое-что знал…

— А кое-что приврал, чтоб втереться в доверие, — сквозь зубы процедила Гончарова.

Гоша гневно сверкнул на неё глазами, но не счёл нужным снова ввязываться в склоку.

По словам Гоши, Борзовский был не просто потрясён известием о клонировании Христа — его как будто молния пронзила! Он понял — это его шанс! Всё, что он делал прежде, всё, что он нажил или потратил на различные выборы-перевыборы, какие-то «цветные» революции — всё это теперь казалось ему детским лепетом на лужайке, игрой в песочнице. А тут была реальная возможность стать Властелином Мира! Через наивного Мессию-проповедника, который призывал любить друг друга, можно было воздействовать на всё население планеты столь тонко, столь изобретательно и, в то же время, столь результативно, что… Голова кружилась от таких возможностей. Смущал его один момент — как это странный Мессия смог обрести такой авторитет? Ведь ему поклоняются, в его честь строят храмы не год, не два, даже не сто, не триста, а две тысячи лет! Его именем освящались крестовые походы и костры инквизиции, начинались войны за передел границ и захват территорий. Может быть, всё же он был не так наивен, как теперь кажется? Или же опытные люди могли использовать его и направлять? Этот момент его особенно волновал. Ведь, в таком случае и он, Борис Икрамович, тоже мог получить дивиденды. И он не мелкая фигура на политическом Олимпе. А, стало быть, нужно встроиться в этот Глобальный Проект, а потом и возглавить его проведение в жизнь, другими словами, совершить перехват управления. Как это сделать? Поэтапно. В первую очередь, внедрить в учёное сообщество, занятое тайным Проектом, своего агента. И это ему с блеском удалось. Когда агент узнал подробности Проекта, ему было поручено повлиять на программиста, входившего в группу Штайнмахера, чтобы тот, в свою очередь, повлиял на самого Штайнмахера и убедил его в кощунственности проводимого эксперимента и в необходимости утечки информации с целью предотвращения грядущей катастрофы. Таким образом, в лаборатории были встроены цифровые видеокамеры с прямой трансляцией на единственный приёмник, который Борис Икрамович намеревался захватить. Пусть наивный Штайнмахер мечтает выйти на связь с Президентом Путиным, а в это время наблюдать за ним из Лондона будет он, Борзовский…

Чем дольше Гоша Буранский повествовал о замыслах олигарха, тем яснее становилось, что это не его досужий вымысел. Был, вероятно, у него этот талант — проникать в гущу событий и узнавать, чем дышат сильные мира сего. Недаром же они ценили его услуги и щедро оплачивали их. И в этот раз он, вероятно, был выбран для перехвата ценной информации. В Ивери имеется военный аэродром, принимающий рейсы со всех континентов. А уж припрятать кейс в одном из грузов — дело плёвое. Вот только Гоша оказался трусоват, отчего и сорвал операцию. Надо было самому передать деньги и забрать ноутбук, а он послал на столь ответственное задание глупого Витю.

Теперь Гоша Буранский сидел перед нахмуренным Иваном, строгой Елизаветой и скрывавшим своё смущение Сергеем Анатольевичем и горько каялся, размазывая слёзы по щекам.

— Если б я только знал, если б я только знал, — твердил он, — я бы сам побежал к этому лимузину! Но у меня же репетиция! Я же не мог её перенести! Вечером у меня ответственный спектакль…. Впрочем, теперь он под вопросом. Ах, как всё вышло! Как трагично! И, главное, ради чего? Я рисковал чужими жизнями, а в результате остаюсь в стороне. Как я мог допустить, чтобы компьютер попал в чужие руки?!

— Вам, я вижу, очень хотелось бы заглянуть в этот злополучный ноутбук? — спросил Иван.

— Ещё бы! — вскричал Гоша фальцетом и тут же закашлялся, — простите, — просипел он, — от волнения голос садится.

— А мы не будем волноваться, — сказал Иван и улыбнулся, сразу выйдя из образа большого начальника.

Гоша приободрился.

— Знать бы, где он, этот компьютер! — воскликнул он и даже пристукнул сухим кулачком по столешнице, — Жареноскин тут высказал мысль…

— Ах, так ещё и Жареноскин замешан в этой истории! — вдруг вмешалась в беседу Елизавета. Ей, как видно, тоже захотелось немного поиграть в следователя.

Буранский сразу сник.

— Ну да, — промямлил он, — я про него просто забыл сказать.

— Но ему-то что надо? — не отставала Лиза.

— А представляете, что будет, если он завладеет информацией? Он же на всех каналах растрезвонит о ней! Со страниц всех газет будут смотреть на нас его портреты. Герой дня! Человек года!

Гоша вздохнул.

— Каждый варит свой маленький супчик, в котором слава — редкая и дорогая приправа.

— Красиво сказано, — поощрил Буранского Сергей.

Ему жаль было этого маленького худенького человечка с бородкой клинышком, с бегающими глазками. Какие радости-то в жизни у него? Хотя… Может быть, он-то как раз и доволен собой и своей жизнью. Вон ведь с какой гордостью рассказывал о своей деятельности на почве прославления Иверского князя Михаила Ярославича. И, кстати, дело-то благое. Ну, а то, что он спутал реальность с фантастикой и обезумел от гордыни — так ведь это, скорее, беда, чем вина. Или всё же вина? Гордыня, демонической строй психики? Человеком быть трудно. Животным — комфортнее. Демоном — престижнее.

— А что нужно, чтоб не только считаться, но и быть человеком на самом деле?

Забывшись, он задал вопрос он вслух.

— Уметь любить, — ни секунды не медля, ответил Иван.

Сергей и Лиза посмотрели друг на друга.

«Ты ушла, — говорил взгляд Сергея, — я думал, что ты разлюбила меня». «Я ушла, — отвечал её взгляд, — потому, что подумала — ты разлюбил».

В комнате наступила тишина. Сергей и Лиза не замечали, что остальные с интересом наблюдают за ними.

Взгляд Буранского сделался вдруг каким-то диким.

— Боже, помилуй мя, — забормотал он вдруг побелевшими губами, — Господь Бог Вседержитель, сущий на небесах, яз грешен…

Он указал пальцем на мужа и жену:

— Сияют! Вижу нимбы над их головами! Как у святых Михаила Иверского и Анны Кашинской! Боже, еси на небеси! А я? А мне куда?..

— Вам плохо? — спросил Иван.

— А? Что? — Гоша обвёл всех помутневшим взглядом, — голова что-то… Опять давление, наверное. Скачет, проклятое, — он глубоко вздохнул, — слишком много работаю.

Его как будто прорвало. Он заговорил быстро, уверенно, с необыкновенным подъёмом:

— Если бы вы только знали, каких творческих усилий мне стоит эта деятельность! Мало того, что сам пишу и сам играю, я ещё фонд Михаила Иверского организовал, часовню построил, крест памятный воздвиг на месте бывшего Иверского кремля — это недалеко здесь, в городском саду. Екатерина Великая ведь недаром велела построить Путевой дворец именно здесь. Во времена княжения Михаила всё это пространство было центром Ивери, так сказать, его сердцем…

— Так вы хотели бы увидеть ноутбук? — прервал его пылкую речь Иван.

Буранский замер. В глазах его стоял вопрос. Он потряс головой, словно отгоняя какую-то назойливую мысль, потом заговорил без интонаций, как будто был автоматической игрушкой, заводным человечком:

— Да, да. Конечно. Я хотел бы. Обязательно.

И вдруг вскочил и завопил:

— Он здесь! У вас! Вот в этой сумке! Я так и знал!

Бросившись к сумке, которая стояла на полу у ног Сергея, он стал тащить её к себе, приговаривая:

— А я-то думаю — зачем ему сумка? Пришли люди из органов — и почему-то с большой сумкой. Дайте же, дайте, — он умолял Сергея, слёзы катились по щекам, всё тело сотрясала дрожь. — Ну что же вы? Ну почему вы не даёте?

— Да нет здесь никакого ноутбука! — вскричал Сергей и рванул сумку на себя.

Буранский упал, вскочил на четвереньки, а потом на коленях пополз к Сергею, пытаясь рукой дотянуться до сумки.

— Сергей! Достань компьютер! — крикнула Лиза, — он же умрёт сейчас прямо у нас на глазах!

— Ты что, с ума сошла? — Сергей был вне себя, — и вы, Иван, зачем вы это делаете? Зачем его провоцируете?

Буранский вдруг осклабился и торжествующе произнёс:

— Я понял! Ни из каких вы не из органов! Вы просто-напросто бандюги!

Он повернулся к Гончаровой.

— С бандитами связалась, Натали? А ещё правдолюбку из себя корчила, патриотку Отечества…

Он вдруг замолк и поморгал.

— Постойте-ка! А уж не эти ли вы… Как их? Не «СМЕРШ-Мидасу»? Точно. Как же я сразу-то не догадался? И Жареноскин ведь сказал, что ноутбук у вас. Покажите, откройте Его лик, Его образ!

Он встал на колени.

— Христом-Богом прошу… То есть… Просто прошу. Ну, покажите, ну достаньте ноутбук. Он там, в компьютере, я знаю, мне сказали. Там должна быть «картинка». Он спит. Он пришёл. Второй раз. Но ещё не проснулся. Я только посмотрю — и всё. Я никому, ни слова! Умоляю!

Подняв лицо к Ивану, он спросил:

— А вы ведь видели Его? Скажите, я на него похож?

В этот момент Сергей отвлёкся и слегка расслабился. А делать этого нельзя было. Буранский вскочил и вырвал сумку у него из рук. Метнувшись к музейному стенду с какими-то доисторическими булавами, он выдернул одну из гнезда и завопил:

— Если кто двинется, я разобью этот компьютер вдребезги!

— Ну что ты будешь делать с ним? — тяжко вздохнула Наталья Николаевна, — придётся показать. Но ты учти, Григорий, с той минуты, как ты заглянешь в ноутбук, ты — наш. Мы тебя ни на шаг не отпустим.

— Согласен! — закивал тот.

— Куда мы — туда и ты. Ты наш заложник. Иначе — я тебя знаю — разболтаешь, и нас перестреляют всех. В том числе и тебя.

— На всё согласен! — радостно завопил Григорий.

Бросив на пол оружие былых времён и прижимая к себе тяжеленную сумку, он подошёл к столу.

Сергей достал из сумки ноутбук и открыл его. На экране крупным планом было взято лицо человека с недлинной бородкой и чуть развившимися локонами. Человек сладко спал. Было видно, что он живой, он дышит, а, главное, ему невероятно хорошо! Нет, он не улыбался во сне и не причмокивал губами от удовольствия, как это делают безгрешные младенцы — он просто спал. Но этот сон был столь умиротворённым, столь покойным, нетревожным, что можно было только позавидовать.

Григорий Семёнович Буранский благоговейно сложил руки, соединив ладони, склонился и поцеловал экран компьютера, после чего приложился к нему лбом. Затем выпрямился и с торжествующей улыбкой констатировал:

— Похож!

Повернулся, всё так же держа сложенные ладони перед собой на уровне груди, и величаво вышел из помещения.

Сергей закрыл компьютер и скомандовал:

— За ним!

— Зачем? — Иван пожал плечами, — пусть каждый проходит свой путь и получает то, что заслужил. Жизнь — это школа.

— Ах, как вы правы! — перебила его Гончарова, — я это поняла уже давно. Именно школа! Каждый в ней учится, сдаёт экзамены и получает оценки своим поступкам, своим деяниям и даже своим мыслям.

— Но он… не выдаст нас? — спросила Лиза неуверенно.

— Кому?! — удивился Иван.

— Ну — у… Этим… Жареносцам, борзовцам.

— Они и без того имеют на руках ваши фотороботы и знают, что ноутбук у нас.

— Ну да, — согласилась Лиза.

А Сергей поинтересовался:

— А зачем вы вообще с ним беседовали, с этим Гошей? Хотели перевербовать?

— Да Боже упаси, — взмахнул рукой Иван, — просто хотелось заглянуть к нему в душу, попытаться помочь ему. Ведь он и впрямь много работает, это похвально. Но вот эта гордыня… А, впрочем, это его путь. А где мой рюкзачок? — спросил он с улыбкой Гончарову.

— Ой! — всплеснула она руками, — остался там, за дверью. Вы так тут раскричались — я думала, что весь штат музейных служащих сбежится. Ну, вот и бросилась сюда. А про рюкзак совсем забыла.

— Боюсь, что служащие не сбегутся, — вздохнула Лиза, глянув на свои крохотные ручные часики, — рабочий день давно закончился. Во всём огромнейшем дворце-музее остались только мы и спящие охранники.

— Да ещё этот тихо помешанный, — добавил Громов.

— Это ещё как сказать! — рассмеялась Гончарова, — он то тихий, то буйный.

— Заблудится тут в дворцовых лабиринтах, — с тревогой заметила Лиза, двигаясь вслед за провожатым.

Иван снова шагал впереди, на ходу поправляя свой небольшой рюкзачок. Они вышли наружу через какой-то служебный ход и очутились в сумеречном городе, по тротуарам которого шли беззаботные парни и девушки с пластиковыми бутылками пива в руках, а из окон проносящихся мимо машин гремела музыка.

— Прямо какой-то пивной бум в нашей Ивери! — с негодованием воскликнула Гончарова, — они уже, по-моему, жизни не мыслят без бутылки пива. Да ещё эта музыка… Как будто сваи забивают или тамтамы грохочут, призывая аборигенов к сражению.

— Этот стиль называется «техно» — прокомментировал Сергей, — под него наши бедные юные зомби, напившись пива и накурившись марихуаны, впадают в безумие неконтролируемых эмоций и становятся жертвами беспорядочных плотских утех.

— Увы! — вздохнула Наталья Николаевна и огляделась:

— А бандиты не ищут нас?

Тут она мельком глянула вверх и вскрикнула:

— Ой, он там, посмотрите!

На кромке купола стоял и, сложив руки, смотрел вверх, Гоша Буранский. Он успел где-то стащить белую простыню или оконную занавеску и прорезать в ней дырку для головы. И эта белая хламида развивалась на нём от лёгкого ветерка. Одну секунду они видели его в таком статичном положении. А потом он воздел руки кверху и прыгнул.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Со всех сторон к месту падения человека в белой накидке бежали люди. На ходу многие доставали мобильные телефоны и набирали номер «скорой» и милиции. Громов с Лизой, Иван и Гончарова успели первыми. Громов пощупал пульс, взяв руку Гоши, и сказал тихо:

— Всё.

Завыли сирены «скорой помощи» и милицейских машин.

— Нам надо уходить, — шепнула Лиза, белая, как простыня на теле Гоши.

Гончарова что-то прошептала про себя и тоже двинулась вслед за новыми друзьями. Они шли медленно, понурившись. На душе у всех было тяжело и неприятно. Только что разговаривали с ним, посмеивались над суетным и вздорным человечишкой и вот — финал. Какой трагичный!

— Как его жаль! — воскликнула Гончарова и заплакала. Достав из кармана куртки платок и вытирая им глаза, она тихо говорила:

— Когда-то я была на него жутко разгневана. В нашем театре был скандал, в который я нечаянно ввязалась. Я заступилась за собратьев, которых ни за что и ни про что понижали в категории. Ездила в Министерство культуры, хлопотала за них. А Гоша в это самое время вдруг стал директором театра. Выслужился перед главным режиссёром Верой Сидоровной Безенчук. Она у нас свирепая. Да… Давно это было… Потом его сняли с директорства, потому как держать далее на руководящей должности не было никакого резона. Что называется, себе в убыток. Руководить он совершенно не умел и ничего не понимал в этом деле. Зато кабинет себе соорудил из трёх гостиных, актёры, бывшие его собратья, к его столу шагали по коврам минут десять. Сам же он трепетал перед главрежем. Мог заглянуть к ней и пулей вылететь обратно. А вслед неслось: «Гоша, вон!» Как он хотел вернуться в своё кресло! Обошёл все кабинеты, просил, чтобы его восстановили, но чиновники из управления культуры назначили другого, и Гоша попал в психушку.

Она снова всхлипнула и замолчала.

— Ещё одна кровавая жертва, — сказал задумчиво Иван, — сколько же было их за всю историю человечества?! И, если вдуматься, все, как одна, войны — религиозные. С именем Бога на устах бьются за право властвовать над другими. Чей бог сильнее — тот и победил. Или себя приносят в жертву.

— Как одурманенные террористы? — спросила Лиза.

— Или как Гоша, возомнивший себя потомком распятого Христа и пожелавший разделить Его страдания, чтоб доказать свою причастность к Божеству, — вздохнула Наталья Николаевна, — у нас ведь даже поговорка есть: «Христос терпел и нам велел».

— Христос, я полагаю, не был мазохистом, — возразил Иван, — и к мазохизму никого не призывал. Быть может, он только то и хотел сказать, что страдать в этой жизни полезно в том смысле, что душа, омытая слезами, очищается от эгоизма, а чувства обостряются и утончаются. Человеку становится доступна высшая милость Бога — способность к состраданию.

— Хотела бы я знать, — ни к кому конкретно не обращаясь, заговорила Лиза, — там, в компьютере, то есть в их секретной лаборатории действительно Иисус Христос? И был ли он на самом деле? А если был, то кто же он всё-таки — Бог? Человек? Сын Божий?

Иван вдруг сделал предупреждающий знак рукой и вполголоса проговорил:

— Не оглядывайтесь. Нас «пасут». Но пока не приближаются. Вероятно, их смущает тот факт, что нас много и что в руках у Сергея не «кейс», а клетчатая сумка. Они же ищут человека с «дипломатом», фоторобот которого всем им роздали. Боюсь, что фоторобот довольно точный. Знать бы — сколько их, наших преследователей? И где они рассредоточились…

— Навстречу бежит целая толпа к месту самоубийства, — заметил Сергей, — воспользуемся этим прикрытием и нырнём сюда, в эти кусты.

Они так и сделали. Их преследователи — два дюжих «качка» — замешкались. Отталкивая бегущих, которые буквально под ноги им лезли, они искали глазами подозрительных граждан, за которыми следили, но тут их внимание заняли двое молодых людей — парень и девушка. Они удалялись в ту сторону, куда прежде устремлялась четвёрка подозреваемых. Парень был с «дипломатом». Это решило исход операции. Парня и девушку взяли с двух сторон под руки и потащили в сторону ближайших ворот городского сада, где за подстриженными кустами прятались четверо беглецов. Во всеобщей суматохе мало кто обратил на это внимание. Парень и девушка отчаянно вырывались. Девушка во весь голос закричала. Но кричали и все вокруг, да ещё и выли милицейские сирены, а один из милиционеров, останавливая движение машин, ещё и кричал в мегафон. Место происшествия оцепили, не подпуская толпу — словом, никому не было дела до захваченной бандитами пары.

Как вдруг с другой стороны улицы, лавируя между машинами, к «накачанным» парням и их пленникам устремились ещё трое, чем-то очень и очень схожие с первыми двумя, но, в то же время, имевшие неуловимые отличия. Быть может, они заключались в особой ловкости и пластичности их движений. Эти больше напоминали не бандитов, а хорошо обученных спецназовцев. Только вот формы на них не было — обычные куртки и джинсы, как и у многих молодых людей. Увидев их, бандиты опешили. Один потянулся было к пистолету, спрятанному в кармане, и даже успел его вытащить, но не выстрелить — ему свернули шею, как цыплёнку. То же проделали с другим. Девушка грохнулась в обморок. И ей, и парню одновременно и абсолютно бесшумно выстрелили в лоб.

Это было настолько невероятно и произошло так молниеносно, что прятавшиеся за кустами беглецы были буквально ошеломлены и застыли от неожиданности в своём укрытии. Елизавета сдавленно вскрикнула, но Сергей тотчас же закрыл ей рот ладонью, и она только мелко дрожала, обхватив себя руками за плечи. Бандиты были рядом, в двух шагах, и если бы заметили, что за ними наблюдают — четвёрке беглецов пришёл бы конец.

Преступники подняли с земли «дипломат» и раскрыли его. Оттуда посыпались бумаги, выпали тёмные очки и кошелёк. И тут один из бандитов, в ярости притопнув ногой, выругался… на чистейшем английском!

Наталья Николаевна схватила за руку Сергея и прошептала ему в самое ухо:

— Их прислали оттуда!

Сергей кивнул. Он напряжённо вслушивался в чужую речь.

— Эти русские придурки гнались не за теми! — бесновался один из убийц.

— Нам надо было немного подождать! — рявкнул другой.

— Обыщите их, — приказал третий.

В карманах убитых они нашли какие-то бумаги.

— Это, наверное, он, Сергей Громов. Тут напечатан его адрес.

Боец произнёс название улицы и номер дома.

— Вперёд! — скомандовал старший группы и все трое в мгновение ока исчезли.

— Они нашли ваш фоторобот? — спросила Гончарова.

— Похоже, так, — кивнул Сергей.

— И помчались домой к вам, — вздохнула актриса, — а потом и ко мне нагрянут. Бедная моя квартирка! Они же в клочья разнесут там всё! И вопрос — а куда нам деваться теперь? Нам же некуда скрыться. Может, назад, к вам, Иван? Будем отсиживаться в катакомбах.

Ей никто не успел ответить — Лиза, схватив Сергея за руку, потащила его прочь. Иван и Наталья Николаевна вынуждены были последовать за ними. Лиза шла очень быстро, почти бежала. Остальные едва поспевали за ней. Они миновали городской сад, и вышли к набережной, на открытое пространство, где их могли заметить, но Лиза, кажется, этого не понимала.

— Лиза, остановитесь, — взмолилась, наконец, Наталья Николаевна, — я уже совершенно выдохлась!

Лиза метнулась вправо, затем влево, а потом бросилась ничком на садовую скамейку и в голос разрыдалась, не обращая внимания на гуляющих. Отсюда было далеко до места происшествия, и молодёжь спокойно пила пиво и хрустела чипсами. В летнем кафе громко звучала музыка. Здесь, на набережной Волги, текла беззаботная вечерняя жизнь молодёжной «тусовки». Никто не обращал внимания на рыдающую дамочку, тем более что она была не одна и явно не нуждалась в помощи посторонних.

Сергей сел рядом и прижал голову Лизы к своей груди, одновременно настороженно озираясь вокруг. Гончарова, тяжело дыша, опустилась на соседнюю скамью и достала из кармана носовой платок.

И только Иван остался стоять. Он тоже поглядывал по сторонам, но без особой тревоги. Мимо прошёл старик в бейсболке и новеньком тренировочном костюме. Внезапно он остановился, постоял, заложив руки за спину, затем вернулся и подсел на скамейку рядом с Лизой.

— Девушка плачет, — произнёс он безо всякого выражения, — а чего плакать, когда скоро Второе Пришествие и Страшный Суд.

Лиза подняла заплаканное лицо и в ужасе посмотрела на него. Иван присел рядом с Натальей Николаевной, сняв свой рюкзак и водрузив его сверху на клетчатую сумку, стоявшую у ног Сергея.

— Да, да, не удивляйтесь, девушка, — продолжал старик, — последние времена грядут. Вы только посмотрите вокруг. Девицы с голыми пупками, в которые ещё и серёжки вдеты. Все с пивными бутылками. А этот грохот? Разве это музыка? Такая жизнь — это не жизнь, а сплошной шабаш. Нет, говорю вам — скоро Конец Света. Скоро будет Второе Пришествие. Я предлагаю учредить Фонд и создать Комиссию по проведению достойной встречи Мессии. Привлечём комсомол, пионерскую организацию, пусть возведут гору Синайскую. Закупим двести мешков соли, перекроем дамбами Волгу, высыплем соль туда и будет у нас своё Мёртвое море. Христу же надо будет по воде ходить? Да, ещё МЧС подключить надо. А то ведь за Христом паломники попрутся. Потонут ещё.

Он встал, заложил руки за спину и медленно двинулся своим путём.

— Господи, что это я? — встрепенулась Лиза, — завела вас сюда. За нами же охотятся! Сергей, — посмотрела она испуганно, — кто были эти убийцы? Они же по-английски говорили! Нашу фамилию назвали!

— Это уже не «жареносцы» и не «борзовцы», — обмахиваясь платочком, заметила Гочарова.

— Да, эти ребята посерьёзнее будут, — кивнул Иван.

— Они ищут меня, — пояснил Сергей Лизе, — у них мой фоторобот с адресом. Наверняка нашу с тобой квартиру разнесут по кирпичикам.

— Столько трупов! — всхлипнула молодая женщина, — и всё из-за этого «кейса»! Да выбрось ты его!

— А что это даст? — пожал плечами Иван, — вы же узнали о Глобальном Проекте. И поэтому вы под прицелом. Сам Бог вам послал меня. За мной никто не охотится, никто не гонится, так что я вас прикрою. Здесь, кажется гостиница неподалёку? Там, вдоль набережной. Ну, вот и двинем-ка туда. Я знаю тут одну тропиночку, где нас не засекут.

К гостинице они и в самом деле добрались без приключений. Иван провёл их по аллее с густыми зарослями акации. Проникнув внутрь, они посовещались в холле и, порешив, что могут взять из денег олигарха немного на текущие расходы, достали из клетчатой сумки заветный «кейс».

— А вдруг они всё-таки фальшивые? — засомневалась Гончарова.

— Вряд ли, — сказал Сергей, — и на просвет, и на ощупь — настоящие. Думаю, что заказчик не хотел взрывать агента вместе с миллионом, это, скорее всего, конкуренты сделали. А, впрочем, сам шут не разберёт. Этого мы уже никогда не узнаем.

Он отсчитал несколько купюр и протянул их Ивану.

— А документы? — прошептала Лиза, — нас же не пустят в номера без документов!

— За такие-то деньги? — усмехнулся Иван и пошёл оформлять проживание.

Их расселили в номерах по соседству. Лиза с Сергеем — в двухместном посередине, а по обеим сторонам от них, в одноместных номерах — Иван и Наталья Николаевна.

— Сбор через полчаса у Лизы и Сергея, — скомандовал Иван.

Сам он явился туда ровно через тридцать минут с огромным пакетом разнообразнейшей еды.

— Это на сдачу, — объявил он, — кроме того, я в ресторане заказал устриц. Деликатесы поднимают настроение и выводят из состояния стресса, в котором все мы пребываем после известных событий.

Пока Лиза и Наталья Николаевна накрывали на стол, Сергей включил висевший на стене небольшой телевизор. Зазвучала бравурная мелодия.

— Опять реклама, — пробормотал он с досадой.

— Подожди, не переключай, — остановила его Лиза, — эту рекламу я сегодня уже видела. Вы только полюбуйтесь!

На экране появились мужчина и женщина, которые в ускоренном режиме сбросили с себя всю одежду и слились в экстазе, затем отдельно были показаны внутренние органы женщины, в животе которой, также в ускоренном режиме, рос зародыш. Затем младенец пулей вылетел из её чрева прямо под облака. Он летел и взрослел на глазах и приземлился в виде дряхлого старца прямо… в гроб! Тут появилась полуобнажённая блондинка и погрозила пальчиком, промурлыкав: «это ещё не всё!» Гроб с покойником устремился в огненную печь, а оттуда вернулся в виде урны с прахом. Крышка спрыгнула с урны, а прах собрался в кучку и превратился в сверкающий камень. Блондинка продемонстрировала этот огромный бриллиант на раскрытой ладони и снова мяукнула: «вот теперь всё!» Рядом с ней появился мужчина в очках и белом халате, который возвестил: «В лаборатории нашей фирмы «Алмаз Алмазов» разработана новая технология изготовления алмаза из сожжённого праха! Теперь не нужно ходить на кладбище и оплакивать дорогих вам людей. Они будут с вами всегда!» Развратная девица прижалась к нему и, сверкнув бриллиантом на пальце, прошептала: «Гордись сокровищем! Ты этого достойна!»

Сергей щёлкнул пультом и экран погас.

И тут в дверь номера тихонько постучали.

— Устриц заказывали? — спросил, появляясь на пороге, молоденький официант в белой крахмальной сорочке с короткими рукавами и галстуке — бабочке.

Не дожидаясь ответа, он прошёл в комнату, поставил на стол большое блюдо, накрытое прозрачной крышкой, снял эту крышку и…

— Что это? — спросила Лиза, указывая на содержимое ресторанной посуды.

— Устриц не завезли, — сообщил официант, — пароход из Лозанны запаздывает. Есть только это. Лягушачьи лапки в винном соусе. Желаете?

— Спасибо, нет! — за всех ответила Наталья Николаевна.

— Заказ оплачен, — сказал официант и стал раскладывать приборы на одного человека. Разложив, сел за стол, заложил за ворот безукоризненной сорочки крахмальную белейшую салфетку и приступил к трапезе.

— Я не задерживаю вас? — спросил он, скушав лапку. Ответное молчание его нисколько не смутило. С невероятной скоростью он поглощал экзотическое блюдо и на глазах пьянел.

— Повар подлец, — говорил юноша, прожёвывая лапки, — вместо рому плеснул какого-то технического спирта. Я доложу директору ресторана. Завтра этот подонок будет висеть на крючьях вверх тормашками рядом с разделанными тушами. Повисит в морозилке часок — и сделается на всю жизнь кристально честным. Плохо, что совести нет у людей! — с горечью произнёс официант, бросив взгляд на присутствующих.

— Ну, то есть, я хочу сказать, что, разумеется, совесть не всем уж так нужна. Бизнесмен с совестью — это же нонсенс, согласитесь. С этой грёбаной совестью ни кому на хрен не всучишь залежалый товар.

Официант рыгнул и грязно выругался. Лиза ойкнула и с опозданием зажала ладонями уши.

— Но! — тут мальчишка поднял кверху палец, — наука выручает нас и в этом случае! Господа! Сообщаю вам новость: теперь нам, олигархам, возможно будет совесть устранить оперативным путём! Именно так, вы не ослышались! Разработан новейший метод — операция на открытой совести. Вчера по «ящику» сказали в новостях.

Официант обсосал лягушачьи косточки, быстро собрал посуду, вытер стол, встал, пошатываясь, достал какую-то таблетку из нагрудного кармана, проглотил её, запил «Кока-колой» и — абсолютно протрезвевший — твёрдой походкой вышел вон.

— Ну, и что это было? — спросила Елизавета, — что вообще происходит сегодня? Трупы, убийства, реклама параноидальная, люди ненормальные…

— Царство Зверя кончается, — ответил Иван, — Зверь издыхает, а его адепты сходят с ума.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

— Итак, друзья мои, мы влипли, — проговорила Гончарова, опускаясь в глубокое мягкое кресло, — хотя, честно скажу вам — после душа и вкусной еды думать об этом как-то не очень хочется. Вечер, за окнами темно. Сейчас бы в койку с книжкой…. Но об этом, похоже, мечтать не приходится. Что будем делать-то, господа бездомные? Кто мы теперь? Бомжи? Или беженцы, унесённые ветром из родного дома и занесённые сквозняком в эти вот номера с явлением придурочных официантов? Вот вы, Лиза, спросили, что происходит. И я, как старший по возрасту человек, должна была бы всё вам объяснить, а я не могу. Не в состоянии. Мой разум не справляется с этой задачей. Я-то думала, что у меня мозаичное мировоззрение, а оказалось — калейдоскопическое.

На этих словах она хитро покосилась на Сергея Анатольевича.

— Я вижу, вы тоже читали работы «СМЕРШ-Мидасу»? — улыбнулся он.

— А почему бы нет? Компьютер имеется, в Интернет выхожу.

— Да что это за таинственный «СМЕРШ-Мидасу»? — спросила Лиза, — И Жареноскин говорил об этой тайной организации. И что такое мозаичное и калейдоскопическое мировоззрение? — спросила Лиза.

Сергей принялся объяснять.

— Ты помнишь, в детстве мы все любили смотреть в калейдоскоп. Приставишь его к глазу и поворачиваешь вправо, влево. А там внутри видишь картинку из разноцветных стекляшек. И всякий раз рисунок ПРИНЦИПИАЛЬНО изменяется. Ведь так?

— Ну, да, — кивнула Лиза.

— Я подчеркнул слово «принципиально». Ты заметила?

— Ну, да, да!

— Калейдоскопическое мировоззрение именно тем и отличается, что всякий раз, когда человек получает новую информацию, он кардинально изменяет своё представление о мире, о природе вещей. Такого человека легко убедить в чём угодно. Его легко поймать на любую ложь и спровоцировать на любую глупость. Например, Лёня Голубков с экрана разрекламирует пирамиду «МММ» — и он пойдёт и вложит свои кровные. Гадалка пообещает приворожить возлюбленного — и дамочка с калейдоскопическим мировоззрением…

— Понятно, — прервала его Лиза. А мозаичное?

— Что такое мозаика? Это — цельная картина мира. Вот, к примеру, всё из тех же разноцветных стекляшек выполнено полотно. Пейзаж, например. Если одна стекляшка выпадет из мозаики — картина всё равно останется картиной. Человека с мозаичным мировоззрением не сбить с толку. У него развита интуиция, он чутко ловит все знаки, все предупреждения об опасности.

— А вот у меня в куртке есть кое-что, — сказала вдруг Наталья Николаевна и, порывшись в карманах, достала маленькую записную книжку, — это моё дацзыбао, — пояснила она, — цитатник. Выписываю из работ «СМЕРШ-Мидасу» цитаты и вразумляю окружающих. Вот слушайте:

«Миропонимание толпы, будь она «элитарная» либо простонародная, — носит калейдоскопический характер. Различие между «простонародьем» и «элитой» — только в том, что в «элитарный» калейдоскоп засыпано больше разного рода фактов, а тематика мозаик (также присутствующих в калейдоскопе и носящих профессиональный или семейно бытовой характер) отличается в «элите» и «простонародье» ориентацией их на различные функции в жизни общества:

• «элите» — необходимы мозаично организованные знания преимущественно управленческого по своему содержанию характера для того, чтобы «рулить» обществом и обеспечивать своё потребительское благополучие на основе взимания монопольно высокой цены на продукт управленческого труда;

• задача простонародья — работать под правлением «элиты» и не соваться в сферу управления.

Этот расклад остаётся неизменным на протяжении истории от неприкрытого рабовладения до современных фальшдемократий, где простонародье призывают на всевозможные выборы и референдумы, но фактически оно безвластно как над самим собой, так и над судьбами государств и человечества в целом».

— Непременно найду в Интернете работы «СМЕРШ-Мидасу» и буду их прилежно изучать, — решительно заявила Елизавета, — это именно то, что мне нужно. Скажите, — спросила вдруг она, ни к кому конкретно не обращаясь, — а вот этих… адептов царства Зверя никак нельзя вразумить?

— Увы, — ответил ей Иван, — эти особи безнадёжны.

— Согласна с вами, — кивнула Гончарова, — хочу лишь уточнить, что все они имеют ярко выраженный тип психики, а именно — зомби. Тут в моём дацзыбао написано, что существует четыре типа психики: животный, зомби, демонический и человечный.

Она прочла:

«Человечный строй психики характеризуется тем, что каждый его носитель осознаёт миссию человека — быть наместником Божиим на Земле. Соответственно этому обстоятельству он выстраивает свои личностные взаимоотношения с Богом по Жизни и осмысленно, волевым порядком искренне способствует осуществлению Божиего Промысла так, как это чувствует и понимает. Обратные связи (в смысле указания на его ошибки) замыкаются Свыше тем, что человек оказывается в тех или иных обстоятельствах, соответствующих смыслу его молитв и намерений. Иными словами Бог говорит с людьми языком жизненных обстоятельств».

— Очень хотелось бы обрести мозаичное мировоззрение, — вздохнула Лиза.

— А оно у вас, деточка, и без того мозаичное, — заверила Наталья Николаевна, — вы цельная натура, вписаны органично в Божий мир, в природу.

— Да что вы! — возразила Лиза, — я глупая, как пробка. Сижу в своём архиве, закопалась в бумажках. А высуну нос наружу — и ничего не понимаю. Наш зав. архивом Черноморов Казимир Харламович говорит, что я — «вещь в себе». Ну, то есть, что уж слишком замкнулась в своём внутреннем мире. Может быть, он и прав.

— Ты — моя куколка, — сказал Сергей и снова ласково обнял её за плечи, — а очень скоро станешь бабочкой. И взлетишь высоковысоко, и сможешь обозреть всё видимое пространство, и сразу всё поймёшь.

— Да ничего я не пойму, — вздохнула Лиза, — я признаюсь, что, когда тебя не было дома, я заглянула в твой «медвежий угол».

Лиза пояснила Ивану и Гончаровой:

— Это он так называет свой компьютерный стол, он у него в углу стоит. Стол огромный, со всеми прибамбасами, а над ним на стене ещё полки — и всё это пространство заполнено его книжками с тайными знаниями, в которые он мне не разрешает даже глазком заглянуть. Говорит: «всё равно ничего не поймёшь». А я взяла — и заглянула. И, в самом деле, ничего не поняла. Он у меня шибко умный, а я так, на подхвате — тряпки постирать, полы помыть.

— Лиза, неправда, — возразил Сергей, — ты знаешь, что я люблю тебя.

— Ну, да, как куклу.

— Ну, хочешь, я всё объясню тебе сейчас. Что тебе непонятно?

— Да ничего непонятно! Я нашла в твоих работах слово «когерентность» — и выпала в осадок. В твоих бумажках почти все слова такие.

— Ну, так ведь это же научные труды, — вступилась за Сергея Наталья Николаевна, — ваш муж — учёный, физик. А ещё, ко всему прочему, как я успела понять, философ. Он размышляет о вещах глобальной значимости. А попытка понять Божий замысел, согласитесь, не совсем простая задача. Знаете, до чего я додумалась? Единственный учёный во всём Мироздании — это Творец, Всевышний. Не в обиду будь сказано, но наш научный мир, как и вся элита в целом, воображают, что можно «алгеброй гармонию поверить». Все их теории относительно Божьего Замысла — всего лишь жалкая попытка разгадать хоть малую его частичку.

— Так что такое «СМЕРШ-Мидасу»? — снова спросила Лиза, — судя по вашим отзывам, они-то многое поняли и разгадали.

— Да, разгадали они многое, — кивнул Сергей, — но кто такие, если честно — не знаю. Склоняюсь к мысли, что учёные. Но они грамотно шифруются, толком не разберёшь.

— Я думаю, что это — тайный Орден, — с осведомлённым видом заявила Гончарова, — сейчас в России много тайных Орденов.

— В России всегда было много тайных Орденов, — заявил, усмехнувшись, Иван.

— Сдаётся мне, что ты об этом кое-что знаешь, — глядя ему прямо в глаза, произнёс Сергей.

Ничего не ответив, Иван залез в клетчатую сумку и достал ноутбук.

— Не терпится? — спросил Сергей.

— А ты как думаешь? — тоже переходя на «ты», улыбнулся Иван.

— Я думаю, что ты и Буранскому-то показал его, чтоб самому взглянуть ещё раз.

Иван рассмеялся:

— И как ты только догадался?

Громову всё больше нравился этот парень. Он был моложе самого Сергея лет на десять, но разница в возрасте была не ощутима. Этот парень был очень умён и — как бы это сказать поточнее — деликатен. При всей его весёлости и кажущейся безшабашности, он, тем не менее, не совершил ни одного опрометчивого шага, не сделал лишнего движения. И он действительно им помогал. Но почему?! Кто он такой? Впрочем, решил Сергей, всё когда-нибудь выяснится, всё встанет на свои места.

— Постойте, — остановила вдруг Ивана Наталья Николаевна, — прежде чем вы его откроете, давайте всё-таки обменяемся мнениями по поводу этих загадочных англоговорящих убийц. Кто они, как вы думаете?

— Я думаю, — сказала Лиза, — что мы имеем уже не две стаи хищников, охотящихся за нами, а целых три. Причём, последняя, о которой вы спрашиваете, оттуда, — и она указала на компьютер.

— И я тоже так думаю, — кивнула актриса.

— Вы обменялись мнениями? — спросил Иван.

— Хорошо, открывайте, — махнула на него рукой Гончарова.

И он открыл.

То, что они увидели, им очень не понравилось. Иван пристроил ноутбук на второй кровати так, чтобы всем была видна «картинка». А в этой «картинке» происходили невероятные и чудовищные вещи. Жрец Вуду, напоминавший сейчас чем-то доморощенных российских колдунов, совершал пассы над Мессией, пытаясь поднять его с ложа!

— Да что ж он делает-то, идиот?! — воскликнул Громов.

— Делает то, что и положено делать идиоту, — сказал Иван, — своей отсебятиной готовится обрушить на голову Мироздание и получить внеюридическое воздаяние.

Жрец, одетый в какую-то хламиду с капюшоном, вертелся так и этак, предпринимая всё новые попытки — отходил с поднятыми руками, вновь склонялся над телом и отклонялся от него. Затем ладонями с растопыренными пальцами совершал круговые движения над спящим и с усилием, отгибаясь назад, брал руки на себя, в тщетной надежде, что спящий двинется за ним в коротком поле натяжения. Всё тщетно! Чародей сел на стульчик и вытер пот со лба рукавом своей хламиды.

— Надо же, как, бедный, надрывается, — фыркнула Гончарова.

— А для чего они затеяли Проект? — спросила Лиза, — что это им даёт?

— Наталья Николаевна утверждает, что Глобальный Проект под названием «Второе Пришествие» даст им глобальную же власть, — сказал Сергей, — по крайней мере, так им кажется.

— Власть… — в раздумье проговорила Лиза, — наверное, она затягивает людей, как наркотик. А наркотик — что это такое? Это сила инерции.

— Правильно, деточка, — кивнула Гончарова, — я уверена, что все законы физики вполне применимы и к нашим взаимоотношениям. Например, закон притяжения, закон теплообмена, броуновского движения и так далее — все действуют также и в духовной сфере. Но кроме того по отношению к человеку есть ещё одно: власть нужна для того, чтобы не дать людям стать человеками, чтобы проще было паразитировать на человекообразных, эксплуатируя в отношении них Божие попущение.

— Любой вид времяпрепровождения затягивает человека в свою колею. И начинается пресловутый «бег по кругу» в замкнутом пространстве, — согласилась Елизавета.

— А знаете, почему? — вновь перебила её актриса, — мы же эгрегор нарабатываем. Или попадаем в уже наработанный. Это некое поле информации, возникающее под воздействием сходных мыслей и чувств определённого круга людей, сообщества. Почему пьяница не может вырваться из своего образа жизни? Эгрегор намертво его к себе привязал. Вот эта маленькая ноосфера над сообществом и питает входящих в него людей, и берёт в плен. Человек на пенсию вышел, к примеру, а с профессией расстаться не в силах — эгрегор не пускает.

— Я сейчас поняла, — заговорила снова Лиза, — что, наработав в себе мозаичное мировоззрение, человек получает Различение. И его уже не втянуть в чуждую человеческой природе программу. Но и в сугубо положительной программе тоже не стоит зависать. Надо всё время «расти над собой», стремиться к высшему, всё время восходить, совершенствоваться.

— Это называется «смена логики социального поведения», — не отрывая взгляда от экрана, где тяжело вздыхал над своей неудачей жрец Вуду, проговорил Сергей, — сейчас мир стремительно меняется, появляются всё новые технологии и человек, чтобы прожить, просто обязан постоянно переучиваться и совершенствоваться. В этом и уникальность текущего момента времени.

— Да, — Мироздание — это процесс, — кивнула Лиза, не выходя из своего задумчивого состояния, — и человек — это процесс. Нет вообще ничего статичного в природе. Это надо понять и осмыслить. Ведь каждый атом в нашем теле находится в постоянной вибрации. А когда возникает резонанс с Объемлющей Системой, то происходит выборка необходимой информации…

Лиза тряхнула головой и, потрясённая, оглядела окружающих. Сергей, Иван и Наталья Николаевна, в свою очередь, смотрели на неё.

— А что это со мной такое? — спросила Лиза, — ведь я же этого не понимаю, а говорю. То есть, прежде, до этого момента, я совершенно не могла это осмыслить, а теперь я толкую о таких вещах, в которые мне трудно было вникнуть каких-то пять минут назад. Что это? Почему?

— Таково влияние текущего момента, — усмехнулась Гончарова.

— Знаете, — продолжала Лиза, — когда мы все устали наблюдать за этим магом, я расслабилась, закрыла глаза и отключилась от происходящего. И увидела вдруг быстро — быстро раскрывшийся Цветок. Правда-правда! Он был похож на лотос, с такими же длинными и острыми лепестками. Вот в компьютере, когда заканчиваешь работу и нажимаешь на экранчик с надписью «сохранить», линии в центр сбегаются. Здесь то же самое, только наоборот — не сбегаются в центр, а разбегаются. И не линии, а лепестки. Я думала, что в индуистских религиях этот цветок — просто метафора. А он расцвёл в моём сознании! Или же подсознании? Словом, я его видела своим внутренним взором! На так называемом «внутреннем экране». Он правда существует, этот экран. Каждый, наверное, при засыпании, прикрыв глаза, видит пятна какие-то, блики. Часто это преломление света. Если мы смотрим на его источник, а потом закрываем глаза, мы ещё долго продолжаем видеть это световое пятно. И оно даже цвет постепенно меняет. Ну, вот. А я при засыпании вижу «картинки». Разные движущиеся фигурки. Даже сюжет какой-то существует. Словно рисованные мини-мультфильмы. А вот теперь увидела Цветок. И это было просто потрясающе! Р-раз! — И расцвёл, раскрылся! Просто фантастика. И информация стала в меня буквально вкачиваться…

— А вот это и есть вдохновение! — воскликнула актриса, — мне это состояние очень даже знакомо. Образно говоря, Господь прильнул к нашим устам, и делает искусственное дыхание. Вдох Бога в нас — и мы буквально воспаряем над действительностью!..

Её восторженные измышления прервал резкий механический звук из компьютера. Они увидели, как жрец вскочил и на лице его отразился ужас. В поле зрения появились военные. Двое солдат втолкнули в помещение избитого и изуродованного Штайнмахера. Вслед за ними вошёл генерал. Едва он раскрыл рот, как Сергей вполголоса принялся переводить.

— Вон! — рявкнул генерал. Солдаты испарились.

— Вон! — повторил он ещё раз и жрец Вуду, не веря своим ушам, сначала раскрыл было рот, чтоб возразить, но только глянул в лицо генералу — и тотчас тоже испарился.

— Штайнмахер, где видеокамера? — угрожающим тоном спросил генерал, — покажи мне, куда ты её вмонтировал? Ведь ты же должен понимать, что мы здесь всё до винтика разберём, но найдём!

— Испортите оборудование и сорвёте Проект, — разбитыми губами прошелестел Штайнмахер.

— Мои люди уже в России, — продолжал генерал, — и они уничтожат всех, кто видел твою идиотскую трансляцию. А я придушу тебя, старый дурак! Собственными руками придушу!

— И сорвёте Проект, — упрямо повторил Штайнмахер.

— Будь ты проклят! — вскричал генерал, бросил свирепый взгляд на Спящего и вышел вон.

Штайнмахер поднял к камере окровавленное лицо.

— Если вы ещё живы, — прошептал он устало, — то берегитесь. И постарайтесь передать этот компьютер русскому Президенту.

Он отключил трансляцию.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Сергей закрыл ноутбук и подошёл к окну. Чуть отодвинув занавеску он окинул взглядом улицу, потом повернулся и тихо произнёс:

— На выход с вещами, господа путешественники.

— О-о, — простонала Гончарова, — только не это! Я спать хочу.

— О чём вы говорите, Наталья Николаевна? — всплеснула руками Лиза, — вы что, не слышали, как нас предупредил Штайнмахер?

— Кошмар, — передёрнула плечами актриса, — как они его…. Безумно жалко. Но ему мы ничем не поможем, а отдых нам необходим.

Она с укоризной посмотрела на собеседницу:

— Лиза, мы женщины, а не гончие собаки. Весь день, как ненормальная, ношусь по городу. Спасибо моим стареньким кроссовочкам. Если бы не они — я бы и ног под собой не чуяла. И угораздило же меня утром прогуляться в нашем парке! Если бы только знала наперёд, что встречу там вашего, Лизочка, великолепного супруга — нипочём бы туда не пошла! Даст Бог, выживем — ни ногой туда больше! А теперь спать. Ведь мы надёжно спрятались, не так ли? Мужчины, ну поддержите меня! Ну почему обязательно сразу — «на выход с вещами»?

Гончарова встревожено переводила взгляд с Ивана на Сергея и обратно.

— Ну давайте, мы ночь здесь проведём, а с утра пораньше на свежую голову решим, что делать дальше.

— Наталья Николаевна, — вздохнул Сергей, — боюсь, что нам всё же придётся убираться отсюда. Вот только куда? Может, опять в музей, к Ивану?

— Нельзя, — качнул головой Иван, — нас чуть не засекли. И это самоубийство Гоши… Там теперь не только бандиты, но и милиция.

— Ну вот и хорошо! — воспрянула духом Гончарова, — мы милиции всё и расскажем. Пусть они и ловят бандитов.

— Смеётесь? — фыркнул Сергей, — во-первых, убийцы эти и милиционеров положат, а, во-вторых, что мы расскажем? О том, что в тайной лаборатории, в каком-то из американских штатов Христа клонируют? Ну и сдадут нас в психушку.

— Надо идти ко мне в архив, — сказала Лиза, — там никакие бандюки нас не найдут.

Гончарова снова застонала:

— О-о, ну а почему вы решили, что они здесь нас разыщут?

— Эти коммандос уже порыскали по нашим жилищам и поняли, что мы туда не вернёмся. Теперь они нас будут искать именно в гостиницах. И начнут с этой — она в центре, — вздохнул Сергей, — придётся нам сматывать удочки в прямом и переносном смысле. Что скажешь, рыбак? — обратился он к Ивану.

— Согласен с тобой. Дамы, подъём!

— Мы же такие деньги заплатили за эти номера! — продолжала актриса плачущим голосом, — зачем вообще сюда тащились?

— Приняли душ и отдохнули, — урезонила её Лиза, — теперь можно и дальше в путь. Эх, был бы у меня мобильник! Позвонила бы Казимиру Харламовичу Черноморову, заведующему архивом.

— А у тебя разве ключа нет? — удивился Сергей.

— Ключ есть. Но только от главного здания. Эти ребята с пистолетами могут пронюхать про него. А у Казимира — ключ от тайного спецхранилища, о котором и знают-то всего три человека — мы с ним, и наш прямой начальник из Москвы.

— А что же там находится? — поинтересовалась Гончарова.

— Секретные досье на граждан девятнадцатого столетия. Харламыч говорил — даже на Пушкина досье имеется. А, кроме этого, его архив.

— Архив?! — в голос воскликнули и Сергей, и Гончарова.

— Да, да, не удивляйтесь — продолжала Лиза, — Пушкин оставил тайный архив.

Сергей повернулся к Наталье Николаевне.

— Вы же утром о нём говорили!

— Ну, да. Об этом даже сняли фильм, шёл по второму каналу. Как выяснилось, Пушкин был не просто поэтом, а ещё и учёным. И, конечно, пророком. Россия — богатейшая страна и, естественно, лакомый кус, поэтому во все века и времена её пытались сделать слабой с тем, чтобы проще было захватить. А Пушкин математическим путём вывел, если так можно выразиться, формулу счастья для России. И спрятал так этот архив, чтобы верные люди передавали его из поколения в поколение до той поры, пока на Руси не появятся учёные, способные расшифровать эти знания. Этот архив считался утраченным. А он у вас!

— Да, да, — кивнула Лиза, — лежит себе — полёживает. Правда, я пока его не лицезрела. В описи значится, а найти не смогла. Надо будет ещё раз перебрать все бумаги.

— Вам, Лиза, нужен телефон? — спросил Иван, протягивая ей «мобильник».

— А-а…. Откуда он у вас? — удивилась Елизавета.

— Из рюкзака достал, — невозмутимо ответил Иван.

— Какой у нас хороший рюкзачок, — отозвался Сергей, — наверное, там много всего разного…

— Да уж не больше, чем в твоих чемоданах, — в тон ему отвечал обладатель рюкзачка.

Лиза набрала номер и заговорила в трубку:

— Казимир Харламович, добрый вечер. Это Елизавета Громова. Простите, что так поздно беспокою. Ну, да, я в отпуске, но…. Нет, не по делу. То есть… Дело-то у меня к вам есть, но очень необычное. Вы не могли бы подойти сейчас к зданию спецхрана? Это ведь рядом с вашим домом. Я тоже нахожусь неподалёку. Да, мне нужна одна бумажка, но не только. Я расскажу при встрече. Поверьте, это очень важно.

— Скажите — дело государственной важности, — подсказал Иван.

— Дело государственной важности, — послушно повторила Лиза, потом, выслушав ответ своего начальства и сделав хитрую физиономию, сообщила в трубку строгим голосом:

— Именно так. Я состою на службе в органах. Но никому ни слова. Жду. Хорошо. Спасибо.

Лиза отключилась.

— Ну вот, — сказала она весело, — убежище нам гарантировано.

Она хихикнула.

— Ну он и перетрусил, когда услышал, что его подчинённая состоит на службе в неких таинственных органах. Харламыч будет сильно удивлён, увидев, что я не одна и узнав, к тому же, что мы хотим там отсидеться. А, кстати, сколько времени мы будем прятаться?

— По обстоятельствам, — сказал Сергей.

Они вышли из комнаты и направились к лестнице. Номера их располагались на втором этаже, рядом с холлом, ведущим к лестничным пролётам. Громов, шагавший впереди, вдруг вскрикнул сдавленным шёпотом:

— О-па! — и, повернувшись, к остальным, приложил палец к губам, а затем указал вниз.

Там у стойки администратора стояли давешние англоязычные убийцы. Они прекрасно говорили по-русски, притом, совершенно без всякого акцента.

— Мы ищем двух опасных преступников, — предъявляя администратору удостоверение, говорил один из них — тот, что командовал двумя другими после массового убийства в горсаду, — это мужчина лет сорока и женщина. Вот его фоторобот. Фамилия — Громов Сергей Анатольевич.

Сергей сделал товарищам знак рукой:

— Отходим.

Они отошли назад и побежали по пустому коридору к другой лестнице, которая вела к казино и ломбарду. Там же был второй выход на улицу. Выскочив наружу, они спустились вниз, к реке, и побежали вдоль по асфальтированной пешеходной тропе.

Приблизительно через квартал, где, кстати, и фонарей было поменьше и деревьев побольше, они, прячась в тени, добрались, наконец, до двухэтажного особнячка без всяких опознавательных надписей. В подвале дома и находилось тайное хранилище давно забытых всеми государственными службами архивных раритетов. Обогнув особняк и войдя во двор, они увидели одинокую фигуру человека невысокого роста, нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу. При виде четвёрки, человечек отпрянул, но тут его окликнула Елизавета:

— Не бойтесь, Казимир Харламович, это я и мои близкие друзья.

— Лиза, вы знаете прекрасно, что доступ в хранилище разрешён для ограниченного числа лиц, — возмутился заведующий, — я не могу сюда пустить посторонних!

— Придётся, — суровым тоном и на октаву ниже, чем обычно, пробасил Иван, наступая на Харламыча.

— А-а… Ну, да, — тотчас же согласился тот и трясущимися руками принялся отпирать висячий амбарный замок.

Внутри было темно. Харламыч щёлкнул выключателем и стал спускаться по деревянным ступеням вниз. Там он отпер ещё одну дверь — на этот раз железную — и они очутились в небольшой комнатке с множеством стеллажей вдоль стен, на которых были разложены папки с бумагами, амбарные тетради, книги. Справа стоял простой дощатый стол с самоваром и сушками в стеклянной вазочке, над столом были полочки хозяйственного назначения. На них стояли чашки с блюдцами, тарелки, упаковки с чаем и кофе. Имелся в этой комнатке и небольшой телевизор, крепившийся прямо к стене специальным держателем, стоял обшарпанный диванчик, несколько стульев.

— Та-ак, — пробасил Иван, оглядывая помещение, — вот, стало быть, в каких условиях хранятся раритеты?

Он потянулся к полке над диванчиком и вытащил объёмистую тетрадь в старинном кожаном переплёте, лежавшую под огромной кипой папок.

Харламыч было дёрнулся с явным желанием отнять раритет, но под пристальным взглядом Ивана стушевался и только пробормотал, оправдываясь:

— Условия самые замечательные, очень благоприятные.

Он машинально включил телевизор, продолжая при этом приводить доводы в своё оправдание:

— Температура здесь постоянная, помещение абсолютно сухое, наш архив находится в прекрасном состоянии… А вот тетрадочку эту, — заметил он как бы между прочим, — вы, извиняюсь, положите, откуда взяли. Отчётность, знаете ли…

— Постойте! — прервала его Гончарова. Она сделала звук телевизора погромче.

Красавица-ведущая произнесла в камеру:

— Мы спросили митрополита смоленского и калининградского Кирилла о том, что он думает по поводу объявленной всемирной христианской передачи под названием «Второе Пришествие».

На экране появилось крупным планом лицо митрополита.

— Могу сказать только, что русская православная церковь не имеет никакого отношения к так называемой всемирной христианской передаче. Судя по тому, что города заполонили уличные плазменные экраны, готовится какое-то глобальное шоу, суперпрограмма, для которой её устроители не постеснялись взять название «Второе Пришествие». Становится уже хорошим тоном использовать авторитет Спасителя для раскрутки сомнительных творений. Я вижу в этом знаковую вещь — имя Христа не только поминают всуе, но и строят на его имени весьма сомнительные сенсации, я бы даже сказал, кощунственного характера. Вспомните пресловутый фильм Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа» или же Мела Гибсона «Страсти Христовы». Не говорю уже об этой омерзительной поделке под названием «Код да Винчи». Кому-то очень выгодно разрушать моральные устои общества и глумиться над святынями.

Митрополита Кирилла вновь сменила ведущая.

— Мы связались с каналами «Би-би-си», «Аль-Джазира» и «Аль-Арабия». Все они сообщают, что огромные плазменные экраны буквально в считанные дни появились на улицах всех не только больших, но и малых городов мира и даже деревень. А сейчас с нами на прямую связь выходит мэр Москвы Лужков. Юрий Михайлович, скажите, пожалуйста, кто устанавливал дополнительные экраны на улицах Москвы? Имеет ли к этому отношение администрация города?

— Нет, не имеет, — отвечал Лужков, — но я лично давал такое разрешение. Некий спонсор, пожелавший остаться неизвестным, выразил желание провести такую благотворительную акцию. Почему мы должны были отказываться? Мы живём в двадцать первом веке, люди хотят быть в курсе событий…

— А слышали вы, — продолжала допытываться ведущая, — что все эти экраны на улицах городов и деревень буквально всего мира установлены для проведения так называемой всепланетной передачи под названием «Второе Пришествие»?

— Как? — опешил Лужков, — как вы сказали?

На лице его отразилось удивление.

— «Второе Пришествие», — повторила ведущая.

— Это что — фильм такой? — недоумевал Лужков.

— Как видите, дорогие телезрители, — улыбнулась ведущая, — даже мэр столицы не в курсе — какой именно сюрприз готовят нам неизвестные спонсоры. Переходим к другим новостям…

Гончарова отключила телевизор и повернулась к своим попутчикам.

— Что будем делать?

— Звонить в Москву и выходить на Президента, — тотчас же ответила Лиза.

— У тебя что, «вертушка» есть? — спросил Сергей.

— Ну, тогда не звонить, а ехать. Прямо сейчас. Садимся на электричку — и вперёд.

— В Москве выходим, идём по ночным улицам в Кремль, нажимаем на кнопку звонка и говорим: «Владимир Владимирович, просыпайтесь. Мы к вам. Ходоки из Ивери», — невесело пошутил Сергей.

— А что же делать?! — Лиза чуть не плакала.

— Мы целый день задаём себе этот вопрос, — вздохнула Наталья Николаевна.

— Россия задаёт его себе уже много, много лет, — поправил её Иван.

Он невозмутимо сидел на диванчике, разглядывая всё ту же пухлую старинную тетрадь в обложке из телячьей кожи. Харламыч косился на него, но помалкивал. Наконец он не выдержал и вмешался в этот, по его мнению, довольно странный разговор:

— Елизавета Елизаровна, вы пришли за бумагой какой-то? За документом? За каким? И на основании чего я должен его выдать вам? Время позднее. Давайте мы определимся. И… всё-таки это… как бы точнее выразиться… данное помещение — почти режимный объект. А у нас посторонние. Я как-то вас не понимаю, Елизавета Елизаровна. Товарищи не предъявили документы. Если, конечно, есть распоряжение, то я не против, но, однако же…. Вы бы мне объяснили что-то всё-таки.

Он тяжело вздохнул, достал платок и, совершенно обессиленный своей пламенной речью, вытер вспотевшее лицо. В помещении повисла тишина. Четверо гостей смотрели на заведующего архивом, точно впервые его увидели. Он смешался.

— Поймите же, я — человек материально ответственный, — сделал он новую попытку воззвать к их сознательности.

— Мы, собственно, — начала неуверенно Лиза, — мы бы хотели здесь остаться на ночь, Казимир Харламович. А вы идите. Отдыхайте. Я отвечаю за сохранность документов.

— Что-о?! — вскричал возмущенно Черноморов, — да вы с ума сошли! То есть, простите….

Он бросил взгляд на Ивана и сразу съёжился и сник.

— Я не могу оставить вас одних, уж извините. Вы останетесь на ночь — и я останусь вместе с вами. Но, — он с надеждой глянул на Елизавету, — вы ведь как будто бы в Москву собирались ехать? И даже немедленно.

— Немедленно вряд ли получится, — качнула она головой, — нам посоветоваться нужно.

— Ну, что ж, советуйтесь, — вздохнул Харламыч, — я подожду.

— Да, но это секретное совещание, — упорствовала Лиза.

— Пожалуйста, — махнул рукой, внезапно отчего-то осмелевший Харламыч, — ступайте на улицу и секретничайте. Я вверенный мне объект покинуть не могу.

Упрямый Харламыч добился своего — текущий момент им предстояло, кажется, обсуждать в его присутствии. Гончарова, усевшись на диван рядом с Иваном, решительно заявила:

— На ночь глядя ни в какую Москву мы не поедем. Да и последняя электричка от нас уже точно сбежала. Придётся нам остаться здесь под присмотром материально ответственного заведующего.

— А что, собственно, происходит? — спросил Черноморов, — вы объясните, я пойму.

— Есть пословица: «меньше знаешь — крепче спишь» — бросил сердито Сергей.

Вот уж кто не понравился ему с первого взгляда, так это непосредственный начальник его жены. Странное дело — Лиза работала в архиве уже почти семь лет, и всё это время заведующим был именно Казимир Харламович Черноморов. Сергей много слышал о нём от жены, а вот увиделись они только сегодня. И Черноморов ему сразу не понравился. «Трусливый, лживый, подлый» — так почему-то определил для себя сущность этого субъекта Громов. Перспектива провести ночь под одной крышей с ним Сергея совершенно не радовала. Им ведь придётся совещаться, думать, как быть. А это значит, что Харламыча волей-неволей придётся ввести в курс дела. И он их обязательно предаст! В этом Сергей был почему-то уверен на все сто процентов. Словно подслушав его мысли, Гончарова вдруг ни к месту произнесла:

— Вся наша жизнь — сплошные тесты на порядочность, на доброту…

— И на умение любить, — добавил Иван.

— И сострадать, — сказала Лиза. А на глаза её почему-то навернулись слёзы.

Сергей внимательно и с тревогой вгляделся в её лицо, но промолчал. В его душе росло и ширилось чувство вины по отношению к жене. У них не было детей, и Лиза тяжело переживала это. У неё не было любимой работы — в архиве она только отсиживала положенное время. Не мудрено, что она тотчас же сбежала от него, едва поняла, что и Сергея у неё тоже нет. Но, слава Богу, тут она ошиблась. Однако он дал ей повод думать так. Зачем он прятал от неё все свои записи и книги? Вспомнив это, Сергей почувствовал вдруг, что краснеет. Сейчас он понял — почему это делал. Он хотел быть умнее её. Главнее. Хотел, чтобы она смотрела ему в рот и удивлялась — откуда он всё это знает?! А он бы, как павлин, распускал хвост и снисходительно разъяснял ей премудрости и тайны бытия. «Но ведь это естественно, — попытался он успокоить сам себя, — мужчина ведь и должен быть и мудрее, и сильнее». И всё-таки была в этой снисходительности частичка предательства. Возвыситься над Лизой? Боже мой! Какое низкое желание. Он посмотрел на неё с нежностью — от усталости и всего пережитого под её синими глазами залегли тени, скулы выступили, а щёки запали. Какая же она маленькая, хрупкая…

— Сергей, ну что ты смотришь на меня так, как будто я вот-вот умру? — воскликнула вдруг Лиза, — ты пугаешь меня таким взглядом. Лучше придумай, что нам делать.

— Ложиться спать, — сказал Иван.

— Где? На голом полу?

— Так здесь же маты есть в кладовочке, — засуетился вдруг Харламыч и пояснил:

— Прежде в этом подвале размещалась спортивная секция.

Он поманил за собой Ивана и Сергея и через пару минут на середине комнаты уже лежали толстые спортивные маты, на которые и уселись Сергей и Лиза.

Иван достал из рюкзака мобильный телефон и пакет с какими-то вещами и вышел в коридор. Было слышно, как он разговаривает с кем-то, понизив голос. Потом он зашуршал целлофановым пакетом, а через несколько минут прошёл мимо открытой двери преобразившимся — в чужой одежде, в валенках и почему-то с наклеенной бородой. Заметила это только Елизавета. Она хотела окликнуть странного парня, но тот уже вышел на улицу.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Великий маг и чародей со своей беленькой, хорошенькой, похожей на куклу Барби, Аудотиой прилетел таки в Иверь и, притом, совершенно инкогнито. Честерфилд прибыл без обычного сопровождения целого поезда приспособлений и реквизита. И совсем не потому, что он давал сеанс магии и колдовства в провинциальном городишке, нет! Просто он вовсе не должен был его давать. Дэвид приехал на разведку. Праздничные мероприятия должны были состояться лишь через месяц, но надо было уточнить кое-какие позиции. Выбором площадки для выступлений и прочими сугубо деловыми вопросами занимался импресарио. Сам же Дэвид приехал для тайной встречи с «золотой десяткой» русского провинциального городка. И это было не случайно. Иверь даже в мировом масштабе играла заметную роль. Тому способствовало географическое положение этого города. Он находился в аккурат между Москвой и Петербургом, между бывшей и настоящей столицами. И всё, что не доехало туда, оседало в Ивери. Город был переполнен людскими амбициями, страсти кипели здесь почище, чем в обеих столицах. Любые выборы здесь проходили настолько бурно, что казалось, дело вот-вот дойдёт аж до смертоубийства.

В Иверской губернии не было залежей полезных ископаемых, но здесь имелись водные ресурсы — помимо Волги и Тверцы были другие реки, речушки, ручьи и озёра, да, вдобавок, кругом простирались густые леса. Так что было чем поживиться. А недавно пополз слушок, что где-то на Валдайской возвышенности нашлись источники таинственной и даже сказочной Мёртвой и Живой воды. Фантастика? Чьё-то больное воображение? Всё может быть. Но почему же в таком случае мировое сообщество в лице своего Тайного правительства отнеслось к этому всерьёз? Настолько, что порешило под видом обычного фокусника послать в Иверь своего эмиссара! Именно Дэвид Честерфилд и являлся этим посланником недоброй воли. Недоброй потому, что тайные правители мира решили, если и впрямь обнаружатся эти источники, захватить их во что бы то ни стало. Было доподлинно известно, что сами русские имеют весьма смутное представление об этом. Ни «оборонка», ни ФСБ не занимались разработками. Природоохранные ведомства также не подавали никаких сигналов. Если кто-то из властных структур и слышал об источниках Мёртвой и Живой воды, то значения слухам не придавал, считая их досужей выдумкой. И только пристально следящие за жизнью в постсоветской России «агенты мирового империализма», как их в былые времена именовали партийные идеологи, отреагировали вовремя и доложили, куда следует. Тогда и решено было послать в Россию Честерфилда. Кто, как не настоящий маг и чародей сможет доподлинно узнать то, что скрыто? Мёртвая и Живая вода сейчас бы ой, как пригодились! Тщательно подготовленный и виртуозно проведённый эксперимент срывался на последнем этапе. Глобальный Проект под кодовым названием «Второе Пришествие» мог провалиться только потому, что клон Христа не просыпался! А с помощью Мёртвой и Живой воды наверняка бы удалось его разбудить. И дальше действовать по обстоятельствам. Охота началась.

И весьма кстати Дэвида Честерфилда пригласил на выступление в Иверь какой-то сумасшедший миллиардер.

Поскольку каждый шаг Дэвида был под контролем, визит присланной этим миллиардером делегации отследили и, более того, похитили двух её членов, оказавшихся на поверку настоящими киллерами. Они охотно дали признательные показания, из которых следовало, что их миссия заключалась в том, чтобы устранить чародея в случае его отказа предоставить Аудотиу в полную собственность миллиардеру из Ивери. Киллеры уверяли, что до тех пор, пока она не надоест иверскому олигарху, её ждёт поистине райская жизнь, а в награду ей будет предоставлена вечная молодость, поскольку означенный олигарх вот-вот найдёт, если уже не нашёл, источники Мёртвой и Живой воды.

Надо сказать, что Дэвид Честерфилд и без приказа сверху с удовольствием навестил бы этот прелестный городок. На его жителях он мог бы отработать кое-какие приёмчики по зомбированию населения. Небезызвестный Кошмаровский своими сеансами психотерапии по телевидению ввёл народ бывшего СССР в такую прострацию, что с ним, с этим народом, делали всё, что хотели. А ведь Кошмаровский в подмётки не годился Честерфилду! Его соорудили наспех, как орудие массового пси-поражения первой волны. Теперь же в дело вступит Дэвид и завершит эксперимент.

Долгое время маг и чародей притворялся обычным фокусником, таскал за собой на гастроли целые поезда с реквизитом и приспособлениями. Теперь он получил разрешение играть в открытую. Дело в том, что на самом-то деле Честерфилду не нужна была сложная техника — он был и вправду настоящим магом. Но до поры, до времени это необходимо было тщательно скрывать. Вот потому он и возил с собой ненужный хлам в виде различных шкафов с потайными отделениями, системы зеркал, даже подъёмных кранов и прочей ерунды. Теперь всё это должно было быть отброшено. Никаких ширм, никаких занавесей и сундуков! Впредь выход к публике будет происходить на пустой сцене. И сбрасывать цепи с себя, и возноситься к потолку, и распиливать женщин он будет прямо и непосредственно на глазах зрителей, не маскируясь под дешёвого факира. Настало время открытой демонстрации возможностей и силы посвящённых.

Тайное мировое правительство пришло к выводу — управлять странами под маской демократии и так называемой «свободы личности» становится всё проблематичнее. Впрочем, все западные ценности по-прежнему должны были декларироваться, однако искреннее стремление к истинной свободе необходимостью явилось накрыть, как шапкой, Глобальной властью посвящённых. А достигалось это во все века и времена лишь нагнетанием страха перед сверхъестественным.

Накануне командировки в Иверь Честерфилд был призван на аудиенцию к тайным правителям мира, для чего должен был слетать в Египет, что он и сделал. Ему даны были последние инструкции по приведению в действие плана операции «Пси-Мидас», которая должна была открыть доступ к источникам Мёртвой и Живой воды. Не каждый маг и чародей удостаивался такой чести.

Честерфилд вырос и получил тайные знания именно в резиденции Глобального Жречества, однако, личной аудиенции он удостаивался до сих пор только однажды — во время церемонии посвящения. Теперь же Честерфилду было оказано высочайшее доверие: он должен был набрать команду магов, произвести сборку магической пирамиды для усовершенствования безструктурного способа управления, и сам возглавить её.

Отправляясь в Египет, Честерфилд ощущал этакий холодок под сердцем: ему мог быть устроен пристрастный экзамен, с него могли потребовать отчёт обо всей проделанной работе, и, в случае, если она будет признана неудовлетворительной, его могли навечно заточить в одном из замков резиденции. Это было излишней мерой предосторожности — убежать с острова, где жили иерархи, не представлялось возможным: этот остров был расположен не просто в море, а в подземном море. На поверхности даже и не подозревали, что он существует.

Не догадывались ни учёные, ни любопытные туристы, что под правой передней лапой сфинкса расположена и ведёт вниз шахта лифта длинной в несколько километров. Внизу спустившихся встречал хорошо охраняемый поезд, который отвозил затем гостей через многокилометровый тоннель на подземный остров. Этим сооружениям было столько же лет, сколько сфинксу. Его загадку знали только посвящённые. Да ещё учёный и провидец Эдгар Кейси угадал, что около Большого сфинкса в Гизе существует «Чертог записей» атлантов.

Несколько тысяч лет назад те, кого потом назовут атлантами, бежали из Гипербореи, с севера, с горы Меру, у подножия которой процветало и благоденствовало прачеловечество с единым для всех праязыком, равно как и единой верой единому Богу. Бежали, чтобы основать цивилизацию рабов и фараонов, а самим властвовать над теми и другими, занять место на самой вершине этой глобальной невольничьей пирамиды. Основным оружием иерархов было оружие информационное, а именно — тотальная и беззастенчивая ложь. Извратив до неузнаваемости Универсальное Знание, охватывающее все области человеческого бытия — от религии до экономики — они запутали до такой степени во лжи всё человечество, что только Бог один мог развязать сатанинский узел лжи.

Время Развязки приближалось.

Иерархам дано было Свыше об этом узнать.

Но, однако, они давно уже отстроились от Прямого Откровения, они слышали только себя и тех, кто, в свою очередь, управлял самими иерархами, и кто лукаво подсунул им мечту о безсмертии материального тела вместо стремления вдохновенно творить свою душу для вечной жизни в блаженстве вечной радости, вечной любви.

Глобальное Жречество — 22 иерофанта с юга и севера острова — принимали Честерфилда в главном зале, где установлен был Большой Силовой Кристалл. И одно это возносило Честерфилда над всеми прочими землянами — Кристалл давал магическую силу любому, кто находился в радиусе нескольких сот метров от него. Вот почему рабы, чиновники, обслуживающий персонал, словом всё население острова, состоявшее лишь из мужчин, не допускалось к главному залу резиденции ближе, чем на километр. Вся же работа по обслуживанию этого помещения выполнялась автоматически роботами.

Никто из землян никогда не поверил бы, что на непостижимой глубине раскинулось синее море с цветущим островом посередине, над которым, по велению двадцати двух обритых наголо мужчин без возраста, восходит солнце или полная луна, веет приятный лёгкий ветерок и царит климат, в котором почёл бы за счастье жить любой земной миллиардер, любой правитель.

Честерфилд прожил здесь, обучаясь в школе магов, в течение двадцати лет, и иногда скучал по острову: нигде больше он не видел за всю свою жизнь таких диковинных растений, зверья и птиц, никогда больше, кроме лет, проведённых в школе, не дышал таким чистым, прозрачным, настоянном на аромате цветущих растений, воздухом. Ах, если б это всё было на земле, а не в её глубинах! Самому Честерфилду казалось невозможным осознать, что солнце и луна над островом — это созданные искусственным способом сгустки плазмы, что море — это подземная часть Красного моря, отделённая от основной системой шлюзов. В детстве он думал: иерофанты знают всё и всё могут, но со временем понял — кое-чего они добиться всё же не сумели. Например, не могли творить вещи силой мысли, не могли использовать энергию физического вакуума. И хотя целые институты на острове и на поверхности земли бились над этими проблемами — всё было тщетно. Не рождалась и Теория Единого Поля, не происходило синтеза науки и религии. Все эти вещи были недоступны иерархам и подчинённому им человечеству. Зато физики вплотную подошли к эксперименту под названием: «Моделирование Большого взрыва», что могло вызвать разрушение планеты. В результате сталкивания тяжёлых ионов в установке, именуемой как «ускоритель — столкновитель», учёные Брукхейвенской национальной лаборатории США пытались смоделировать «Большой взрыв» и разгадать, как именно произошла наша Вселенная, но оказалось, что возможно появление «чёрной дыры», в которую и улетит планета. Одним словом, что-то было не так. Но Честерфилду об этом страшно было даже думать. И он довольствовался властью, которую ему давала магия.

Впервые в Ивери ему предстояло выйти на публику и поразить её, ошеломить откровенно магическим действом. Под контролем Глобального Жречества был разработан основной сценарий, способный довести до сумасшествия тысячи и тысячи людей на земле. В Ивери через месяц должен был быть опробован один из наиболее щадящих и коротких по времени вариантов глобального сценария. И если всё пойдёт так, как задумано, то сотня отобранных Честерфилдом колдунов пойдёт в народ, то бишь, в толпу — народ остался истинным народом только в отдельных странах. Самой непредсказуемой из них была Россия. Долгая, трудная и кропотливая работа велась на этой территории, с этим народом, упорно не желавшим превращаться в бездумную и легко управляемую толпу. Иногда, проводя совещания в оснащённом новейшими средствами коммуникации зале, иерофанты расходились во мнении — действительно ли русские впали в прострацию после сеансов Кошмаровского или они избрали тактику «поддаться, чтобы победить»? В этом случае дело обстояло куда как серьёзно. Быть может, Россия вовсе и не страна, а целая региональная цивилизация с многонациональным населением, которое лишь притворяется толпой, на самом же деле является сплочённым и мудрым народом, хранящим многовековые традиции?

Обо всём этом думал Честерфилд, расхаживая по гостиничному «люксу» в ожидании звонка от местных олигархов, пресловутой «золотой десятки» этого города. План операции «Пси-Мидас», который содержал в себе элементы психологического воздействия иррационального на психику простого обывателя, необходимо было проверить вначале на этих людях. От нагнетания страстей посредством электронных СМИ, раздиравших сознание противоречивыми установками и сеявших чувство отчаяния и безысходности, пора было переходить к «живым» картинкам в живой жизни, которые могли бы наблюдать одновременно сотни, тысячи собравшихся. Через месяц операция «Пси-Мидас» должна была начать своё победное шествие по планете.

Честерфилд подошёл к зеркалу, пристально посмотрел в глаза собственному отражению и остался доволен: отражение не повторило его движений.

— Войди в меня, — сказал колдун, и отражение, протянув руки, медленно двинулось навстречу Честерфилду и слилось с его телом, а зеркало не отразило ничего, кроме молочно-белого тумана.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Приехал! — завопил по-мальчишески радостно Грофф, врываясь в кабинет Саввы Игнатьевича.

— Кто приехал?

Золотов курил кальян и занюхивал его мандарином. Он не любил кальян, предпочитая этой дурацкой процедуре обычную сигарку с марихуаной, но кальян нынче в моде, вот он и завёл себе в каждом из офисов это устройство, состоящее из длинной трубки, какого-то тазика, шланга… Глупость какая-то. Чего только не придумают, чтоб выделиться, чтобы соответствовать!

— Так кто там приехал? — недовольно переспросил он.

— Чародей приехал!

— Какой ещё чародей? Говори толком, не морочь мне голову. Видишь, я занят.

— Так вам не нужна, что ли, больше эта Рубероид?

— Как не нужна?! — вскинулся Золотов, — я всё ещё хочу её! Но при чём здесь Аудотиа?

— Говорю же, приехали!

— Кто?!

— Она и Честерфилд.

— Куда?

— Сюда. К нам. В Иверь.

— К нам? В Иверь? Сюда? Они?! Когда?

— Да вот только что. Мне доложили.

Золотов вскочил и заметался по огромному кабинету своего Иверского офиса.

— Визажиста ко мне! — кричал он фальцетом, — парикмахера! Костюмера! Всех! Зови! Собирай! Приготовьте бассейн с ароматическими маслами! Нет, сначала — ванна с грязями, потом — с солью из Мёртвого моря, потом — с маслом, потом — бассейн. Нет, нет, звоните в салон «Имиджмейкер»! Пусть Лолита Птичко и Савелий Собачко примут меня немедленно. Быстрее! Да, ещё вот что, — он замер, глядя на Станислава Станиславовича, — ты найди тех «СМЕРШевцев», что сегодня оживили тебя. Раздобудь Мёртвой и Живой воды. Я хочу выглядеть молодым и здоровым.

Не только Савва Игнатьевич Золотов разволновался так из-за тайного визита чародея. О визите прослышали и члены Иверских общественных организаций.

В середине недели они, как правило, проводили заседания и, по примеру тайных орденов, «круглые столы». В преддверии таких событий, как День города и кинофестиваль не утихали споры. Все планы проведения мероприятий были уже, конечно, свёрстаны и проработаны, уточнялись лишь кое-какие мелкие детали, которые за месяц можно было легко подправить или устранить.

Два влиятельных клуба — «Женский свет» и «Женский след» — проводили совместный «круглый стол» в здании, расположенном на улице Советской, неподалёку от площади Ленина. Это был Дом актёра, и здесь же размещалось отделение Союза театральных деятелей. В старинном небольшом особнячке в два этажа имелись сцена и небольшой зрительный зал, а весь второй этаж занимали кабинеты, сдаваемые предприимчивыми работниками Дома в аренду туристическим бюро.

Заседали два клуба в зрительном зале, для чего ряды кресел были раздвинуты таким образом, чтобы оставить середину зала свободной для специального, очень большого, круглого стола. Клуб «Женский свет» возглавляла дама из областной администрации, питавшая пристрастие к широкополым шляпам. Сейчас на голове её имелось сооружение невероятнейших размеров, украшенное искусно выполненными из папье-маше фруктами и цветами. Звали даму Мелена Зимбович. Президентом же клуба «Женский след» являлась Вера Сидоровна Безенчук, режиссёр и художественный руководитель местного драмтеатра — женщина властная, обладавшая весьма дурным характером. Между обеими президентшами имело место определённое соперничество, и по многим вопросам они расходились во мнениях, но, тем не менее, когда им это было выгодно, они консолидировали свои усилия и добивались недурных результатов в делах. Сейчас все дамы выглядели несколько усталыми — заседание продолжалось уже более часа.

— Итак, уважаемые леди, — сказала госпожа президент «Женского Света» Мелена Зимбович, — я предлагаю перейти к прениям.

— На кой нам какие-то прения? — фыркнула недовольная Безенчук, — я уже высказала своё мнение. Этот День города должен стать днём начала переворота и захвата нами, женщинами, власти в городе. Я-то, конечно, власть в своём театре и без того имею. Притом, неограниченную. Только этого мало. Могу и в губернаторы пойти. А прения нам ни к чему. Давайте подведём итог и вынесем решение. А Честерфилду я сама доложу.

Дамы из «Света» с усмешками переглянулись, но команда главрежа поддержала свою руководительницу.

— Я тоже думаю, что прения излишни, — проговорила народная артистка Рыльская, — я предлагаю в губернаторы кандидатуру Веры Сидоровны Безенчук.

Вера Шолёная — она была заслуженной — согласно закивала.

Также высказались против прений и за предложенную кандидатуру Павианова, Ядвига Бумазей и Матильда Облыжная.

Но «Женский свет» превосходил их числом, и прения всё же состоялись.

— Для меня остаётся открытым вопрос — концептуальная наша Тайная женская власть или же не концептуальная, и второе — взгляд на историю, как на заговор мы принимаем или нет? — так начала своё выступление Лолита Птичко, член клуба «Женский свет» и владелица салона «Имиджмейкер». Она была одета в странную чёрную хламиду, которая, в сочетании с худым лицом и длинным носом делала её слегка похожей на ворону.

— Ой, ну какое отношение эти вопросы имеют к проведению Дня города и захвату власти? — возмутилась Матильда Облыжная, — и вообще нам пора уже заканчивать. Надо бежать домой, переодеться. Вечером встреча Честерфилда с городской элитой — шутка ли?

— Уж конечно не шутка, — оборвала её Птичко, — но надо выработать концепцию, которую мы можем ему представить. Я полагаю, мы должны пригласить его на заседание Круглого стола. Честерфилд должен воочию убедиться, что мы собираемся, как некогда собирались рыцари Круглого стола во главе с королём Артуром. Да, мы — увы! — не обладаем Святым Граалем. Но мы чтим традиции! Мы же не развлекаться собрались. Я важного клиента бросила на помощниц в салоне. Но я привыкла расставлять точки над i. И, полагаю, следует профессионально подходить к любому делу. Если мы пришли к выводу, что нам, женщинам, пора нашу Тайную власть сделать явной, то первым делом нужно, на мой взгляд, выработать именно концепцию этой власти. И решить самый главный вопрос: как устанавливать Матриархат — путём заговора и бескровного переворота в виде цветной революции или путём открытого конфликта? Я предлагаю именно с этими вопросами обратиться к господину Честерфилду.

Для многих из присутствующих дам всё сказанное было просто абракадаброй, и они откровенно скучали. Только Зимбович была в своей стихии — она, во-первых, мнила себя близкой подругой родственницы бывшего советника по национальной безопасности президента США Збигнева Бжезинского, в связи с чем и вела себя заносчиво, а во-вторых, любила пустить пыль в глаза, рассуждая на темы, обычно не затрагиваемые светскими дамами.

— Збигнев Бжезинский утверждает, — начала она, — что Россия будет раздробленной и под опекой. Под чьей опекой — вот вопрос. Я полагаю, что под нашей. Взгляд на историю, как на заговор, сомнений лично у меня не вызывает. Именно заговор! И я уверена, что Честерфилд поддержит нас. Ведь не пойдём же мы, в самом деле, на баррикады против мужчин. Наше оружие — интрига. Безструктурное управление — вот наш конёк. Вот тут они бессильны против нас! Мужчина глуп, прямолинеен и ленив. Мы же умны, хитры и изворотливы. Мы их обязаны женить на себе, потом обязаны своим роскошным телом пробить дорогу им в верхние эшелоны власти, следя за тем, чтобы они ни на минуту не забывали о нашей роли в их карьере, а уж затем, конечно, мы обязаны незримо управлять за них.

— Какая глупость! — в сердцах воскликнула Вера Сидоровна, — будете рассусоливать, воображать, что тайно управляете… Вот ерунда! Надо так: раз — и в дамки. Во время проведения Дня города объявляем с трибуны, что мэр и губернатор низложены, вместо них назначаем себя — и всего-то делов! А то нагородили семь вёрст до небес и всё лесом. Буду я замуж за мужчину выходить, чтоб управлять тайком из-за его спины! Мой супруг сам за меня замуж вышел…

Она вдруг осеклась.

— И тайком управляет за вас в вашем крепостном академическом театре? — не замедлила с язвительным замечанием Мелена.

— Глупость! — взвилась Вера Сидоровна, — не управляет он! Он как огня меня боится! Видеть меня не может! Глаз не поднимет на меня! Шагу без разрешения не ступит — колени подгибаются от страха. Трепещет! И с почтением относится…

Вера Сидоровна вскочила и стремительно двинулась прочь. Вся её свита покинула собрание следом за ней.

— До чего всё же вспыльчивы некоторые дамы, — снисходительно бросила Зимбович, проводив взглядом членов клуба «Женский след».

— Ну, мы простим Веру Сидоровну, — сказала примирительно Птичко, — ведь нельзя не признать, что в управлении мужчинами она добилась небывалых результатов. Губернатором ей, разумеется, не бывать, но в остальном она вполне полезный и нужный член женской части общества.

Дамы составили петицию к Честерфилду и уточнили план проведения «Женским светом» мероприятий в День города. Это были в основном конкурсы для мужчин, раскрывавшие их таланты в стирке белья, приготовлении обедов, ухода за детьми и наведении домашнего уюта. Они намеревались разойтись, как вдруг заметили, что одна из присутствующих осталась сидеть, низко склонившись над своим блокнотом.

— А среди нас, по-моему, перебежчица из стана Веры Сидоровны, — смеясь, проговорила Нинель Кустарская, работавшая диктором на радио.

Все посмотрели на сидящую и тут обнаружилось, что эта дама совершенно им незнакома.

— Простите, кто вы? — строго спросила у неё Зимбович.

Дама поправила пышные кудри, как-то странно при этом закрывая ладонью лицо. Она носила тёмные очки в помещении!

Члены клуба, не сговариваясь, окружили кольцом незнакомку.

— Представьтесь же! — категорическим тоном потребовала Мелена.

Дама вскочила и засуетилась, намереваясь убежать.

— Нет уж, простите, никуда вы не уйдёте! — вскричала звонким голосом знаменитая Иверская поэтесса, имевшаяся звучный псевдоним Алисия Алонсо.

Члены клуба сомкнули ряды.

Дама рвалась — её не выпускали. Дело, само собой, дошло до драки. Кто-то вцепился даме в шевелюру и — нате вам! Парик слетел! Перед разгневанными «световками», одетый в юбку-макси, стоял Ираклий Ардальонович Засушкин, глава ордена «Двуглавый гриф»!

— Да, это я! — сказал он с вызовом. — Мне давно говорили, что вы затеваете Матриархат, но я не верил. И вот теперь я убеждаюсь — это правда! Заговор налицо! Как вы теперь перед общественностью оправдаетесь?

— Перед общественностью?! — Зимбович сардонически расхохоталась, — перед частью общественности, — уточнила она, — притом, не самой лучшей её частью — перед мужчинами! Вы ведь это хотели сказать? Так вот, отвечу вам — никак! Мы перед вами не намерены оправдываться. Потому что вы не участвуете в управлении страной. И всей планетой в целом. Мы вам лишь позволяли думать так. На самом деле управляем мы. Мы, женщины! Элита женского населения планеты! Мы управляем безструктурным методом. У нас повсюду в высших эшелонах власти есть агенты влияния. Они нашёптывают вам, что нужно делать и какие законы — на благо нам — вам нужно принимать. Вы — куклы. Кукловоды — мы. Но пора нашу Тайную власть сделать явной. И вам, милейший, придётся с этим примириться!

— Никогда! — вскричал фальцетом Ираклий Ардальонович. Он сорвал с себя длинную юбку, под которой обнаружились брюки, закатанные до колен, и принялся её топтать. — Никогда! — я веду род свой от двадцати двух египетских иерофантов! Мы с фараоновских времён тайно правим всем миром! И так будет вечно!

— Нет уж, простите, — возразила Мелена Зимбович, — жрецы египетские передали роду Бжезинских Тайную власть! А я, да будет вам известно, их сподвижница!

— Нет! Лжёте! Род Бжезинских восходит всего лишь к ветви храмовых рабов! — опроверг её заявление Засушкин.

За это он был удостоен оплеухи, а затем изгнан взбунтовавшимися дамами из здания Дома актёра. Шагая по улице, он едва не рыдал, составляя в уме обращение к великому магу Честерфилду. Затем, немного успокоившись, достал мобильный телефон и обзвонил своих соратников, назначив срочный сбор.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Господа Посвящённые! — так начал Ираклий Ардальонович, когда собравшиеся, наконец, расселись в уютном зале.

— Пользуясь предоставленными мне полномочиями, я связался с командой Дэвида Честерфилда с тем, чтобы опередить известных вам заговорщиц и первым войти с ним в контакт. Он уже тайно прибыл в Иверь и обещал меня принять до общей встречи с городской элитой. Считаю своим долгом предупредить его о готовящемся всемирном заговоре. Именно, именно всемирном! Уверен — эти паучихи раскинули по всему миру свою сеть. Не зря они снуют по заграницам, устраивают всевозможные конгрессы, ассамблеи, конференции и прочее. Теперь я понял, почему они так рьяно грызли и грызут изнутри наше государство — им, вероятно, был обещан в награду за их труд Матриархат! Этим пираньям мало гарантий вхождения в «Золотой миллиард». А уж чего, казалось бы, ещё желать? Один миллиард населения — люди избранные, мировая элита — купаются в роскоши, ещё один миллиард обслуживает этих господ, а остальных — под зад коленом с голубой планеты. На всех не хватит райских кущ. Великолепный план! Да что там — гениальный! И ничего тут нет такого уж… Никакое это не запредельное зло. Они же в странах «третьего мира» плодятся, как кошки. Но у зверей — Естественный отбор, а мы вводим искусственный. Всё то же самое. И этих чёртовых кукол мы галантно приглашали с собой в новый рай. Так нет же, снова недовольны — им подавай всю полноту власти!

— Ираклий Ардальонович, — прервал пылкую речь Засушкина Савелий Собачко, — ну неужели вы полагаете, что Тайное Мировое Правительство в самом деле всерьёз может рассматривать возможность Матриархата на планете? Если он даже и обещан был нашим прелестницам (в чём я, признаться, сильно сомневаюсь) — то уж, конечно не всерьёз, а лишь в качестве стимула.

— Не скажите, Савелий Семёнович, ох, не скажите! Ведь что мы с вами знаем о Тайном Мировом Правительстве? Да ничего, практически. Всё — на уровне слухов.

— Ка-ак?! — воскликнул Собачко, — нам присылают методическую литературу с нами всё время держат связь…

— И с ними тоже!

— Да нет же, нет же, уверяю вас! Я проверяю регулярно всю почту своей собственной супруги, задаю наводящие вопросы, словом, работаю агентом 007 в своём собственном доме. Так вот, я уверяю вас — с ними работают совсем не с той же долей откровенности и доверительности, как с нами!

— Не горячитесь, господа, — взял слово ещё один из посвящённых — Харитон Гавриилович Стёпкин, человек в высшей степени почтенный и уважаемый, — давайте строго проанализируем сложившуюся ситуацию. Итак, первое. Что мы знаем о Тайном Правительстве? Знаем, что это триста пятьдесят восемь семей миллиардеров, которые на самом деле фактически правят миром с помощью умело организованной кредитно-финансовой системы. Им подконтрольны руководители почти всех стран и государств. Контроль в большинстве случаев осуществляется безструктурным способом, с помощью агентов влияния — таких, как мы с вами. Нам известны фамилии всех трёхсот пятидесяти восьми семей-кланов. Но вот вопрос — кто правит в этих семьях?! Этого, господа, мы с вами знать не можем.

— Вот видите, Савелий Семёнович, — повернулся Засушкин к Собачко, — об этом я и говорил. Вполне возможный вариант, что в этих семьях правят женщины.

— Структурным или безструктурным методом? — поинтересовался четвёртый член актива «Двуглавого грифа», Горбатов-Польский, кандидат философских наук и человек также известный в городе и уважаемый.

— Не суть важно. Даже если и безструктурным, то нам от этого не легче.

Ираклий Ардальонович вздохнул.

— Эти хитрые бестии способны на такое, что нам, мужчинам, и не снилось. Они — там, у себя, миллиардерши эти — так охмурят своих мужей, отцов и братьев, что те им сами отдадут власть на земле!

Горбатов — Польский искренне расхохотался:

— Это вы, батенька мой, загнули! Быть того не может!

— Ещё как может, дорогой Матвей Наумович, ещё как может! Притворяясь послушными, нежными, заботливыми, наши милые дамы влезают нам в душу, а потом — и в наше рабочее кресло. Эти пройдохи во всё вникают, всем интересуются, повсюду лезут. Они ведь только изображают из себя этаких милых щебетуний. На деле же все женщины — пираньи. Только доверься им — вмиг обглодают до костей.

Собравшиеся, несколько ошеломлённые столь ярой ненавистью к дамам со стороны своего председателя, смущённо молчали. Наконец, слово взял пятый член собрания — академик трёх академий, профессор Шильский Дмитрий Дмитриевич. Шильский обычно слов на ветер не бросал, ни в каких спорах не участвовал, был сдержан и в высшей степени респектабелен. Ходили слухи, что он в недавнем прошлом стал членом Римского клуба. Наверняка этого никто не знал, но, на всякий случай, держались с ним в «Двуглавом грифе» почтительно и даже слегка подобострастно.

— Позволю себе заметить, — проговорил Дмитрий Дмитриевич, — что вы, уважаемые господа, упускаете из виду одну немаловажную деталь. А именно: мы с вами владеем Тайным Знанием. А наши дамы — нет. Они лишь полагают, что владеют им. Не скрою, я тоже полюбопытствовал через своих агентов, какую именно литературу они штудируют на своих сходках. Там и розенкрейцеры, и Гермес Трисмегист… Якобы розенкрейцеры. И якобы Гермес Трисмегист. На самом деле — брошюрки с хорошо выверенным текстом, отредактированные для широкой публики. Настоящие знания нашим поборницам Матриархата недоступны. А это значит — заговора нет. Есть лишь попытка заговора на периферии пространства «Золотого миллиарда».

— Но кое-что им всё-таки известно! — упорствовал Ираклий Ардальонович.

— Кое-что — всё равно, что ничего. «Матриархатовки», как и всё остальное человечество, уверены в четырёхединстве мироздания: пространство, время, энергия, материя. Полнота же знаний у нас, мужчин, действительных правителей планеты. Только мы, потомки иерархии Амона, владеем скрытым от толпы, загерметизированным знанием о триединстве мироздания, о постулате, что гласит: суть мироздания — это материя, мера, информация. Наша концепция общественного управления зиждется на сокрытии настоящего Знания, она является историческим наследием древнеегипетской иерархии Амона. Она незыблема и непоколебима.

— Кстати, о «Золотом миллиарде», — поднял руку Савелий Собачко, давно порывавшийся высказаться, — я предлагаю в рамках этой доктрины уточнить список Иверской суперэлиты. Зачем, к примеру, в «золотую десятку», в наш новый тайный Орден «Мидас» приняли уже двадцать человек?

— Не волнуйтесь, дружок, — снисходительно усмехнулся Ираклий Ардальонович, — не все члены «десятки» на самом деле являются таковыми. Нам нужны свежие идеи, нужны руки и головы. Пусть люди думают и мнят себя членами тайного Ордена и пусть с воодушевлением работают на нас. А там посмотрим.

— Но я-то, надеюсь, вхожу на самом деле в Орден? — забеспокоился Собачко.

— Ну, конечно!

— Разрешите ворваться в ваш тесный круг? — в дверную щель просунулась голова Станислава Станиславовича Гроффа, — не помешаю?

Он вошёл, прикрыл дверь за собой и сразу же заговорил, одновременно отирая лоб и отдуваясь.

— Як вам за помощью. Я знаю, что у вас есть кое-какие наработки в этом плане… Словом, мне, господа, до зарезу нужна Мёртвая и Живая вода. Орден свободных монархистов, членом которого я состою — несомненно, солидная организация, но — увы! — у нас нет доступа к Тайному Знанию. А у вас есть. Савва Игнатьевич готов заплатить бешеные деньги за водичку. Хотя бы за химический состав. Я просмотрел по Интернету все работы «СМЕРШ-Мидасу», но о воде там только вскользь, только намёком.

— Прошу прощения, о чём вы говорите? — изумился Засушкин, — какой «СМЕРШ-Мидасу»? Какая Мёртвая вода?

Не говоря ни слова, Грофф подошёл к компьютеру, нагло уселся перед ним, пощёлкал «мышкой», нашёл страничку в Интернете и ткнул пальцем в экран:

— Полюбуйтесь.

Члены тайного ордена «Двуглавый гриф» и недавно организованного тайного же ордена «Мидас» окружили стоявший в углу комнаты компьютер.

Их взору представилась ужасная картина — на экране сначала появились кроваво-красные строчки: «Всем! Всем! Всем! «СМЕРШ-Мидасу» предупреждает! «СМЕРШ-Мидасу» раскрывает тайные заговоры против человечества! Читайте! Думайте! Действуйте!» После чего высветилось название работы:

«Р А З Г Е Р М Е Т И З А Ц И Я».

Грофф подождал, пока прочтут страничку и открыл следующую. В полном молчании члены тайного сборища жадно поглощали страницу за страницей.

— Жизнь моя лишена теперь всякого смысла, — заявил Ираклий Ардальонович после пятнадцати минут внимательного чтения, — они и в самом деле выложили всё. Тысячелетиями эти знания были надёжно загерметизированы, хранились в самой строгой тайне, и вот… Но как?.. Как они стали им доступны?!

— Катастрофа! — воскликнул с горечью Горбатов-Польский, — мы полагали, что на уровне Глобальной концептуальной власти протекает сборка в единую целостность всех частных видов деятельности людей на планете в целом… Но, вероятно, поспешили с выводами. Обратите внимание — наши ближайшие планы раскрыты полностью.

И он прочёл вслух:

«Главную информацию человеку всегда скармливают контрабандой, минуя логический досмотр. Все эти спецэффекты и захватывающие сюжеты есть не более чем уловка, призванная отвлечь внимание. Пока человек сидит с открытым ртом, ему закачивают основную информацию. Примерно к такого рода уловкам прибегает фокусник, отвлекающий внимание зала, чтоб выполнить подмену, манипуляцию и прочее главное действие. Хоп, что-то вспыхнуло на сцене, зрители повернулись туда, а в это время фокусник осуществил подмену. Фокус-покус готов.

Информацию, вложенную в подсознание, человек никогда не обнаружит. Но при решении главных вопросов он всегда будет отталкиваться от нее. Для всех групп населения информация закачивается своим способом. Для маленьких детей — посредством мультфильмов. Они не просто развлекают вашего малыша, они ставят ему на подсознание программу поведения. Аналогично с более старшими группами. Девушки, наверное, очень удивятся, если им сказать, что глянцевые журналы несут мировоззренческую информацию. Они уверены, что просто рассматривают моду и читают советы, как следить за кожей и делать прическу. Но на самом деле им моделируют сознание. То же можно сказать про сериалы, новости, театр, шоу, «аналитические» передачи, эстраду и прочее. Всё это инструменты, с помощью которых настраивается программа поведения и ориентиров. Но самое удивительное в том, что сами создатели моды и сериалов еще больше удивятся, когда узнают, какую мудреную продукцию они выпускают. Знаете, почему? Потому что делают ее «на автопилоте». Фокус в том, что человек в своем творчестве всегда отталкивается от подсознания. Точка отсчета задает направление мысли. Такое поведение человек будет воспринимать как результат своего мнения. Точка отсчета определяет направление мысли. Если вы подсознательно разделяете потребительское мировоззрение, ваши творческие продукты будут нести потребительскую установку. Но творец об этом никогда не догадается, ему будет казаться, что все это — результат его «свободного творчества». Да, свободного, но в строго определенных рамках. Это объясняет, почему вдруг наши мальчики дружно стали царапать на заборах чужие слова, музыканты наигрывать чужие ритмы, а режиссеры снимать фильмы в духе «а-ля Голливуд». А ведь мальчики с таким же успехом могли бы царапать наши слова. Музыканты играть нашу музыку. Режиссеры проводить наши мысли. Что угодно могли бы. Все зависит от того, кто формировал заказ на установки подсознания. Сегодня по надписям на заборах можно определить, что заказчиком моделирования сознания выступало не наше правительство.

Безсознательное сильнее сознательного. Попробовал бы кто донести до сознания в логике, например, атеистическую информацию. Во-первых, атеистов бы не было. Во-вторых, слушать бы никто не стал. Поэтому сложная информация всегда преподносится в «крутом» и интересном формате. Массы ее впитывают и делают своим ориентиром. Какая это информация, истинная или ложная, для усвоения не имеет значения. Главное, чтобы она подавалась в привлекательном виде. Поэтому когда детям закладывают в подсознание вреднейшую теорию эволюции, платформу атеизма, ее вводят не пересказом нудных научных теорий, а через интересные и захватывающие рассказы и фильмы о динозаврах, живших миллионы лет назад. Косвенное формирование эволюционного мировоззрения приводит к явному формированию атеистического мышления. Примечательно, что непосредственные доносители этой информации, например, учителя, ученые и прочие, сами не понимают истинного смысла своих действий. Относительно поднимаемой здесь темы все эти ученые — такие же дети, оказавшиеся во взрослом теле. Чтобы существовать и покупать «игрушки», они вынуждены делать то, за что им платят. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Будь у них возможность, они с удовольствием бросили бы работу и занялись более «интересными» делами. Каждый мечтает о своей «песочнице», ради которой и живет. Дети-ученые с умным видом рассказывают ученикам про эволюцию и человекообразных обезьян. Они называют их своими предками и даже не задумываются о том, что говорят. Они просто верят гипотезе Дарвина, не утруждая себя осмыслением. Примечательно, что сам Дарвин, говоря о своей гипотезе, до конца жизни утверждал, что первое звено эволюционной цепи приковано к Божьему Престолу.

Если уж ученые оказались в таком положении, что говорить о певцах, журналистах, режиссерах, артистах и прочих деятелях шоу-бизнеса? У них вообще нет шансов осознать свою причастность к формированию сознания. Они «просто» поют, «просто» пишут, «просто» развлекают или деньги зарабатывают. В итоге всех этих «просто» формируется личность. Какая это будет личность, зависит от игрушек, в какие она играла в детстве. Какие мультики смотрела. Что ей пели на концертах и преподавали в школе. Сфера воздействия на сознание всегда считалась «вотчиной» государства. Чужих туда не допускали. Вторжение чужих в процесс моделирования сознания рассматривался как смертельная опасность для государства. Чужой мог направить социальные энергии не туда, куда полезно народу и стране, а туда, куда полезно ему. Ярким примером служит сегодняшнее состояние наших умов. Нам пели американские песни, слов которых мы толком даже не понимали. Мы плясали под них на дискотеках. Мы смотрели крутые боевики и эротику, которой нас кормили под лозунгом свободы. В итоге счастливее мы не стали. Но зато из нас сделали развращенных аполитичных потребителей. Большинство после такой обработки обречены всю жизнь вести растительное существование. Без высокой цели и большого смысла».

— Я извиняюсь, — раздался тихий дребезжащий голос, — водичку Мёртвую заказывали?

— Что-о?! — в голос воскликнули и Грофф с Собачко, и остальные члены тайной сходки.

Они уставились на старика с белой длиннющей бородой, одетого (подумать только!) в валенки и в безрукавку поверх косоворотки навыпуск и холщёвых штанов.

— Тут вот доставили водичку Мёртвую, я говорю.

Белобородый держал в руках сосуд из толстого стекла, заполненный до половины чёрной жижей.

— Так будете водичку принимать? Ежели да, то распишитесь в квитанции.

Члены собрания приблизились к ветхому старцу и с опаской разглядывали невиданный сосуд.

— Стекло старинное, теперь таких не делают, — пояснял старичок, — Специально для Мёртвой воды изготовлено — так мне сказали. Она ж едучая — водичка-то. Всё разъедает. Так что вы с ней поосторожней. Но добрым людям этой воды бояться ни к чему. От неё ж только нечисть дохнет. А люди добрые залечивают раны. Примите и распишитесь. Я, стало быть, курьер, а воду Мёртвую прислала вам организация под названием «СМЕРШ-Мидасу» — так и в квитанции написано.

Грофф с торжеством взглянул на Засушкина и, торопливо выхватив сосуд у болтливого старика, отнёс его к столу. Члены собрания придвинулись к нему и склонились над графином, разглядывали содержимое. Вода на вид казалась густой и совершенно чёрной. Жидкость слегка дымилась и колыхалась тяжело, как ртуть.

— У меня ранка есть на пальце, — свистящим шёпотом сказал Собачко, — может, попробовать?

— Решайте сами, — таким же шёпотом ответил ему Грофф.

— Я попробую.

Собачко вынул пробку из графина, приложил палец к горлышку и слегка наклонил сосуд, чтобы жидкость попала на ранку. Из графина полез густой дым и Собачко немедленно вставил пробку обратно.

— Ничего не почувствовал, — разочарованно проговорил он, оглядев собравшихся.

На их лицах написан был ужас. Собачко глянул на свой палец — пальца не было.

— А… Где… — заплетающимся языком сумел выговорить Савелий Семёнович и упал в обморок.

Коварного же старика и след простыл.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Чёрный джип медленно двигался по городу.

— Осторожнее на ухабах! — придушенным шёпотом злобно ворчал на водителя Станислав Станиславович Грофф.

В вытянутых руках он держал сосуд из толстого стекла с пресловутой Мёртвой водой. Грофф ликовал. Не чаял, не гадал раздобыть эту воду, а вот послал Господь. А, может, дьявол? Неважно. Главное — выполнил приказ. Уж он сдерёт за эту самую водичку с хозяина немереные баксы.

Грофф задумался. А ну, как Савва тяпнет Мёртвой воды, да и гикнется? Вон у Савелия Собачко пальца — как не бывало! Стало быть, надобно подстраховаться, да взять всё сразу у Игнатьича. И — ходу! На юг куда-нибудь, в субтропики. Прикупить островишко какой-никакой, да и прожить остаток дней своих в полном довольствии. Вот уж спасибо старичку-боровичку за презент! Откуда взялся только этот мухомор?

— «Водичку Мёртвую доставили», — вполголоса передразнил он давешнего старика.

— Чего? — повернулся к нему водитель.

— На дорогу смотри! — взвизгнул Грофф.

Не хватало ещё разлить эту гадость и тут же испариться вместе с ней, как испарились части тела у Собачко.

Станислав Станиславович осторожно потрогал пробку. Кажется, плотно прилегает. Однако, странный этот дворник. На дворе — почти третья декада мая, а он в валенках, в шапке. Требовал расписаться в квитанции, а как только все столпились у этого флакона, тут же исчез. Надо было найти его и допросить, но с ворованным флаконом необходимо было скрыться моментально. То-то в «Двуглавом грифе» сейчас рвут и мечут — упустили Гроффа! Так вам и надо, дурни. За Гроффом нужен глаз, да глаз.

Когда они подъехали к салону «Имиджмейкер», Савва Игнатьевич в окружении охранников как раз вышел оттуда на улицу и замер на мгновение, решая — распадаться ему на три тела или уж ехать так, в одной машине. Процесс распада протекал по следующей схеме: Золотов обычно закрывал глаза и представлял себя летящим над землёй. Он раскидывал руки в стороны и кружился на месте — так его научила делать владелица салона «Имиджмейкер» Лолита Птичко.

— Вы воспаряете духом, — вещала она загробным голосом. При этом её хищный нос на худом лице вытягивался и делался ещё длиннее. Птичко всегда ходила в чёрном балахоне, и Савва Игнатьевич называл её про себя то вороной, то бабой-ягой. Но при этом боялся и слушался беспрекословно.

— Вы воспаряете, — гнусавила Лолита, — и дух ваш отделяется от тела.

— А я не упаду? — опасливо спрашивал Золотов.

— Не упадёте! Вы мысленно воспаряете.

Вот эти упражнения и привели к тому, что Золотов стал путешествовать на трёх машинах одновременно, уверяя знакомых, что в первой машине едет его ментальное тело, во второй — плотное, а в третьей — астральное.

— Пусть конкуренты даже не мечтают устроить мне аварию, — заявлял он самодовольно, — никто и никогда не знает, где именно я настоящий.

Увидев Гроффа, Золотов забыл распасться на три тела и резко скомандовал:

— Садись со мной в мой лимузин, поедем вместе, нас уже ждут.

Когда Станислав Станиславович забрался внутрь и с величайшей предосторожностью двумя ладонями обхватил драгоценный сосуд, Золотов спросил:

— А это что?

— Как приказали — Мёртвая вода, — самодовольно ответил Грофф.

— Да что ты?! Ай, молодец! Давай сюда!

— Эй, осторожнее! — невольно вскричал Грофф, видя, как Золотов намеревается буквально вырвать флакон из его рук.

— А что такое? — удивился тот.

Пришлось рассказать ему о злополучном Савелии Собачко.

Золотов задумался.

— А это даже к лучшему! — заявил он наконец.

— К лучшему? Как это?

— А колдуна нейтрализуем! — Савва Игнатьевич ликовал.

— Ведь ещё неизвестно, согласилась бы моя Аудотиа бросить его, даже если бы я стал молодой и красивый. Всё же колдун — это колдун. Звучит. И статус, положение, мировая известность. А так… Плесну в него — и всё. Куда ей деваться-то будет? Только ко мне. В мои горячие объятия. Молодец! — обернул он к Гроффу смеющееся лицо, — заслужил! Держи ключик заветный.

Грофф, одной рукой прижав к себе сосуд с Мёртвой водой, другой принял от благодетеля презент. Он знал, что это за ключ. У Золотова имелись закрома. В ресторане «Восточные слабости» был глубокий подвал, настоящий бункер, доверху заполненный стодолларовыми купюрами. Время от времени Золотов давал ключ от него наиболее отличившимся служащим, и те черпали из закромов столько, сколько могли унести. Никого не смущал тот факт, что доллары были поддельными — отличить их от настоящих не представлялось возможным.

Встреча мага с местной элитой состоялась в драматическом театре. Так пожелал он сам, пообещав не только обратиться с речью к присутствующим, но и показать парочку фокусов. Савва Игнатьевич восседал в первом ряду, непосредственно рядом со сценой, и когда вышли Честерфилд и Рубероид, он немедленно встал, но в тот же миг рухнул обратно в кресло — Рубероид ему не понравилась! Экранный лоск куда-то испарился, и перед ним была обычная, хотя и очень привлекательная девушка! Савва Игнатьевич Золотов был разочарован. Все мечты пошли прахом. Он смотрел на красотку и абсолютно ничего не ощущал. Всё вернулось на круги своя. И постылая жизнь без надежд и желаний, холодная, точно собачий нос, опять окутала его. Прочие зрители, а их в зале было не больше пятидесяти человек, смотрели с интересом на мага и его подругу. И он не обманул их ожиданий! Первым же номером его программы явилось превращение маленькой куклы Барби, которую в своих холёных ручках держала Рубероид, в большую — в человеческий рост! Притом, не просто в куклу, а именно куклу живую! Как две капли похожую, между прочим, на саму Рубероид. И вот тут-то у Золотова перехватило дыхание: его мечта была перед глазами! Не помня себя от восторга, он взбежал по ступенькам на сцену и, схватив куклу за руку, спросил севшим от переживаний голосом:

— Сколько ты хочешь за неё?

— Что-о?! — удивился Честерфилд, владевший, как оказалось, в совершенстве русским языком.

— Я покупаю! — воскликнул Золотов, — я беру её! Сколько ты просишь?

— Эта кукла вообще не имеет цены, — возразил Честерфилд, — опытный образец.

— Я ведь не просто так! — вскричал Савва Игнатьевич, — я женюсь на ней!

— О, это, разумеется, меняет дело, — улыбнулся колдун, — в таком случае, я вам дарю её.

Золотов даже распасться на три тела позабыл — выскочил из театра, сел в лимузин, посадил куклу на колени и укатил с ней в неизвестном направлении. По слухам, на Канары. Откуда так и не вернулся, ибо стал счастлив до полной потери рассудка. Кукла, как утверждали наши соотечественники за рубежом, оказалась внимательной, заботливой супругой — кормила спятившего от счастья Золотова с ложечки и меняла ему подгузники.

После отъезда олигарха Честерфилд отправил Аудотиу за кулисы и обратился к зрителям.

— Я, — сказал он, — чрезвычайно рад тому, что с первых же минут между нами возникло взаимопонимание и что мои скромные возможности послужили залогом счастья одного из представителей Иверской элиты.

В рядах зрителей произошло некоторое движение, кое-кто даже сдержанно хихикнул. Дело в том, что местные бизнесмены Игнатьича не уважали. Боялись, но не уважали. Слишком уж жаден был и непредсказуем. Действовал в бизнесе, как в воровском притоне. Даже хуже. Воры в законе называли его беспредельщиком. Корысть и наглость Саввы Золотова не знала границ. И сейчас многие вздохнули с облегчением, поняв, что Савва отбыл навсегда. Колдун, похоже, разделял их чувства. Он усмехнулся и продолжил:

— Я благодарен вам за приглашение на грядущий кинофестиваль и счёл возможным для себя прибыть на месяц раньше, чтобы исключить возможные накладки, проверить сценическую площадку, а заодно и пообщаться с представителями Иверской элиты. Как вы все, наверное, знаете, корни мои — российские, я родом из Одессы, но, к сожалению, я мало знаю русских. Кто мне ответит, в чём заключается загадка русской души?

В зале возникло напряжённое молчание.

— Ах, да! — спохватился колдун, — вы же «новые русские»! Покорнейше прошу меня простить. Вопрос снимаю. Вы — деловые люди, бизнесмены и философские категории не должны вас волновать. Да, честно говоря, меня и самого они не очень-то беспокоят.

По залу пронёсся вздох облегчения.

— Я просто должен был вначале понять, какую тему взять для нашей беседы.

— А фокусы? — выкрикнул кто-то из зрителей.

— Фокусы? — перепросил колдун, — фокусы будут. Один фокус я уже показал. Будут и другие. Только договоримся о том, что мы — люди одной крови, одних и тех же надежд и чаяний. Мы все хотим царить и править в этом мире. Я не ошибся?

— Нет! — дружно ответил зал.

— Вот и прекрасно. Сейчас проверим это.

И громко, на весь зал, он выкрикнул:

— Сюрприз! Специально для Иверской элиты я вызвал сюда театр мод Вячеслава Волкера!

И тотчас вспыхнули прожектора, освещая покрытый белым линолеумом подиум. И пошли по нему, шатаясь от голода и заплетая ноги, тощие манекенщицы в меховых манто. Присутствующие в зале дамы слегка вытянули шеи, наблюдая за супермоделями. К неудовольствию Ираклия Ардальоновича Засушкина и его команды, представительницы двух общественных организаций — «Женский свет» и «Женский след» тоже были приглашены на встречу с Честерфилдом. Естественно, что Вера Сидоровна, как владелица театра, обязана быть здесь. Но остальные?! Он с ненавистью поглядывал в сторону врагинь, задумавших возврат к Матриархату.

— Ой, а что это? — вдруг тоненьким, испуганным голоском вскричала Алисия Алонсо.

По рядам зрителей пронёсся ропот — за манекенщицами тянулся кровавый след! Они как будто бы его не замечали — шли, поворачивались, направлялись в обратную сторону, демонстрируя шубы, накидки из меха дорогих зверьков, манто. А на белый линолеум капала кровь с этих предметов роскоши. Но вот одна из манекенщиц поскользнулась в луже крови и некрасиво шлёпнулась, раскинув ноги. На неё тут же рухнула другая, третья — манекенщицы падали, скользили, не могли встать, а шубы и манто сочились кровью, и вскоре девушки были залиты ею с головы до ног. Сопровождающая шоу музыка давно умолкла, были слышны лишь визг и крики манекенщиц. Зрители тоже волновались.

— Хватит! — кричали представители элиты.

— Прекратите! — вырвался из общего хора возмущённых голосов чей-то женский — высокий и пронзительный.

— Ну пожалуйста, — развёл в недоумении руками маг, и кровь мгновенно испарилась. Манекенщицы с визгом убежали обратно за кулисы, а колдун, оставшись в гордом одиночестве на сцене, с обиженным видом проговорил в микрофон:

— Не понимаю причин такого негодования. На каждую шубу пошло шкурок от нескольких десятков пушных зверей. Неужели вы думали, что малые зверюшки безропотно и добровольно сняли с себя драгоценные шкурки и отдали на эти манто?! Разумеется, всё здесь оплачено кровью. Нужно смотреть в лицо реальности. А, впрочем, как вам будет угодно. Я готов перейти к следующему номеру программы. Ресторан! — объявил он, — сейчас я здесь устрою ресторан и накормлю всех присутствующих отменным блюдом. Я видел, в вашем городе повсюду поднимается дым от подгоревших и невкусных шашлыков. Вы платите за них большие деньги. За что?! За старое собачье мясо? Нет, господа, даже не за него. Вы платите за дым — больше там не за что платить. Я накормлю вас всех свежайшим шашлыком! Прошу! И тут же грянул марш тореадора из оперы Бизе «Кармен», а со сцены невесть откуда взявшиеся официанты понесли в народ на блюдах маленьких живых барашков. Вначале это действо вызвало в рядах сидящих смех, пока они не догадались — для чего к каждому из них подходит официант с живым барашком.

— Прошу вас, — говорили элегантные официанты в белоснежных рубашках и галстуках-бабочках, — будьте добры зарезать этого барашка.

И предлагали каждому зрителю острый тесак. Но желающих собственноручно зарезать очаровательного барашка не нашлось.

— Послушайте! — крикнул профессор Шильский Дмитрий Дмитриевич, академик трёх академий, — вы за кого нас принимаете?

Он обращался к колдуну, и тот его услышал.

— За не совсем обычных людей, — улыбнувшись, пожал плечами маг, — за сливки общества, элиту. А в чём, собственно, дело? Что вам не нравится? Я что-то делаю не так?

— Всё не так! — крикнула Алисия Алонсо, — мы вам не изверги!

— Но вы едите мясо! — возразил колдун, — значит, вы — соучастники убийства бедных животных. Так будьте же последовательны!

Зрители стали подниматься с намерением покинуть странное представление.

— Куда же вы? — закричал в микрофон Честерфилд, — праздник не кончился! Всё только начинается!

И он вдруг голосом экстрасенса Кошмаровского, лечившего в девяностые годы страну по телевизору, заговорил под зазвучавшую мелодию:

— Даю вам установку на послушание! Все закрыли глаза и расслабились! Сейчас у вас затянутся рубцы на сердце, вы не почувствуете больше душевной боли за других, из ваших душ исчезнет сострадание…

Но тут вскочивший вместе со всеми Станислав Станиславович Грофф задел нечаянно ногой флакон с Мёртвой водой, который он на время представления поставил на пол. Пробка выскочила, но вода, как ни странно, не пролилась, а вдруг полезла из флакона густым туманом и вмиг заволокла пространство зрительного зала, сцены и закулисья. В тумане слышалась какая-то возня и сдавленные крики, а потом постепенно всё стихло. Когда же туман рассеялся, людей ни на сцене, ни в зале больше не было. Только мыши шуршали, ползая по полу и по сидениям кресел. На авансцене же огромнейшая крыса кусала и царапала металлическую стойку, силясь передними лапами дотянуться до микрофона.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Наталья Николаевна осталась сидеть на диванчике, а Казимир Харламович — на своём стуле, с которого он не пожелал сходить, словно то было начальственное кресло. Вытянув ноги и прикрыв глаза, он сложил свои толстенькие ручки на выступающем животике и всем своим видом демонстрировал, что готов в такой позе просидеть хоть всю ночь, хоть три ночи подряд — сколько потребуется, до полного исчезновения противника из подведомственного ему помещения.

Гончарова попыталась прилечь, но нечего было положить под голову, да и диванчик узкий и короткий, не уснёшь. Немолодая женщина вздохнула:

— Почему это я нарываюсь? Почему я влипаю в подобные истории? Наверное, я несерьёзный человек.

Казимир Харламович открыл глаза, посмотрел на неё внимательно и снова зажмурился.

Супруги о чём-то шепталась, восседая на матах. Никто не предлагал заглянуть при Харламыче в компьютер. Так прошло где-то около часа.

— Какая скука! — воскликнула Наталья Николаевна, — и наш новый знакомый куда-то исчез. Хоть бы развлёк нас своими байками.

Помолчав, она обратилась к Казимиру Харламовичу:

— Можно порыться в документах?

— Ни в коем случае! — встрепенулся тот, — нет, нет и нет! Прошу здесь ни к чему не прикасаться.

Он совсем осмелел. Поняв, что бить его не будут, он решил, что и пар стравить можно, и покомандовать, дабы компенсировать затраты нервной энергии на первоначальный нешуточный испуг.

— Да ладно, ладно, — успокоила его Гончарова и, чтобы как-то скоротать время, взяла в руки оставленную Иваном тетрадь в телячьем переплёте. Странно, на неё Харламыч почему-то не налагал запрета. Тетрадь была толстая, пухлая, так как между страницами были вклеены какие-то старинные карты гораздо большего размера, чем сама тетрадь, а потому все они складывались вчетверо. Развернув одну из них, Гончарова произнесла:

— Это карта Валдайской возвышенности. Владелец этой тетради был, вероятно, путешественником.

Она перелистнула тетрадь и развернула следующий вкладыш.

— А это холст! — воскликнула она, — небольшая картина, портрет. И, знаете, кто тут на нём изображён? Наш Президент!

Она вскочила и положила тетрадь на стол, расправив холст.

В это время вернулся Иван и тоже подошёл к столу. За ним потянулись остальные. Они разглядывали изображённого на портрете человека. Даже заведующий с видимой неохотой встал и, вытянув шею, смотрел из-за Лизиного плеча.

— Странно как, — восторгалась Лиза, — холст точно старый, а изображён на нём именно Путин! Ничего не понимаю.

— Может быть, холст намеренно состарили? — предположил Сергей, — чтобы выдать за раритет?

— Но почему здесь Путин-то?! — воскликнула Гончарова, — постойте, мне показалось, там на обороте, что-то написано.

Она осторожно перевернула холст изображением вниз.

— Точно! Только вот как прочесть? А, впрочем, можно разобрать, хотя почерк такой стремительный, летящий, но отнюдь не каракули.

И она в полной тишине прочла:

— «Сего года осьмого числа обрил бакенбарды, дабы чела не затмевали, и художник запечатлел бы его в истинном виде. Также кудрей изрядно поубавил. Необходимость этого возникла вследствие непредвиденного случая. Проездом был в Иверской губернии и останавливался на ночь в постоялом дворе, где встретил человека, явно имеющего сходство со мной, только без бакенбард и пышной шевелюры. Оказались мы дальней роднёй по отцовской линии. Они именовались прежде также «Пушкины», потом, однако, прадеда моего неожиданного знакомца кто-то прозвал Путятой за талант находить точные пути в здешних густых лесах. Так потомки его стали уже не Пушкины, а Путятины. Я пишу эти строки затем, чтобы читающий их не мог усомниться в том, что изображён здесь поэт Пушкин, а дарю я портрет свой Путятину Ивану в знак приязни и с родственным чувством».

Гончарова подняла глаза.

— И его подпись здесь, внизу, — сказала она тихо.

— Архив! — воскликнула Елизавета, — это же тайный архив Пушкина!

Она с укором посмотрела на Харламыча:

— Так значит, вы пытались его спрятать? Как же так?

Черноморов отвернулся.

— Казимир Харламович…

— Ну, что, что? — разозлился он, — да, я, как только получил опись из архивов ФСБ, сразу же принялся за поиски. Там шла такая кутерьма, что никому и дела не было до пушкинского архива. Я тетрадку изъял, а потом, когда вы, уважаемая Елизавета, разобрались со всеми этими завалами, под самый низ-то и подсунул вот на эту полочку. Дома хранить такую вещь опасно. Я, как только увидел его, — тут Казимир указал на Ивана, — сразу смекнул, зачем вы все пожаловали. А уж когда он тетрадку вытащил на свет Божий, то…

Он посмотрел на Ивана с вызовом:

— Ещё один родственничек, да? Ну, забирайте, забирайте.

И тут спутники молодого рыбака и по совместительству историка внезапно разглядели то, чего не замечали до этой самой минуты — невероятнейшее сходство его с портретом!

— Вас… послал Путин? — Наталья Николаевна во все глаза смотрела на Ивана, — вы… его родственник? И… линии рода вашего пересекаются с родословной Пушкина? Но… Это же сенсация!

Иван молчал и только улыбался. Гончарова перевела взгляд на Харламыча.

— А вы… Вы же могли рассказать журналистам… Впрочем, вы, вероятно, человек корыстный. Вы хотели продать эту тетрадь на каком-нибудь аукционе, да? Хотели стать миллионером?

— Хотел, да расхотел, — вздохнул Черноморов, — человек я уже не очень молодой. А пожить ещё хочется.

— Да, за тайный архив Поэта началась бы нешуточная драка среди коллекционеров, — продолжала Гончарова всё так же задумчиво, — могли не только миллионов не получить, но и жизни лишиться.

— Да уж, — снова вздохнул Казимир Харламович, — вы дальше-то полистайте.

— Давайте я, — сказала Лиза нетерпеливо и принялась осторожно перелистывать страницы тетради.

— А Мона Лиза здесь зачем? — спросила она, развернув очередной вкладыш.

На нём и в самом деле была копия портрета работы Леонардо да Винчи.

— А вы читайте, — проговорил Казимир, — там всё написано.

— «Кажется, разгадал леонардову загадку, — перевернув страницу, начала читать Лиза, — сия дама, жена флорентинца Франческо дель Джокондо, понимает о мире и сущности вещей гораздо более нас. Хотя и не могла владеть достаточными знаниями об оных. Отчего же проистекает её осведомлённость, так мастерски ухваченная кистью гения? А оттого, что сам он знал неизмеримо более того, что возможно было узнать человеку его времени и положения. Говорят, что художник приглашал музыкантов для развлечения своей модели и готовил ей также другие сюрпризы. Но только ли для развлечения? Или же для той цели, чтоб на лице её, сообразно создаваемым им обстоятельствам появлялось и нужное ему выражение? Леонардо добился такого воздействия на лицезреющую публику, что потомки вот уже несколько веков бьются над этою загадкой и разгадать её не могут: отчего странная улыбка Моны Лизы дель Джокондо так завораживает и притягивает взор? Я теперь разгадал. Да Винчи был художник, гений, однако же, ко всему прочему, большой учёный. Зарисовав безсчётное количество человеческих лиц, он заподозрил, что у лжецов и подлецов хитрое и лукавое выражение откладывает свой отпечаток, а у героев — свой. И стал искать типические лица, сопоставляя их между собой и собирая воедино свойственные каждому типу черты. Но ему мало было и того! Он подбирался к главному — с математическою точностию узнать и подобрать те характерные для каждого типа черты, которые, уводя в будущее его мысль, дали бы зримый образ нерождённых ещё поколений. Известно, что богатый редко женится на бедной девушке, а бедный точно никогда не может жениться на богатой, разве что случай один на тысячу. Но у богатства и у бедности свои приметные черты. Вот и выходит, что подлец непременно родит подлеца же, а кроткий — ещё более кроткого. Куда же нас уводит стрела времени? К каким лицам и типам черт? Вот о чём думал Леонардо, когда писал этот портрет. Остаётся спросить себя — какой же образ он явил нам? Кого представил? Кто, посмотрев в этот портрет, как в зеркало, сможет воскликнуть: «это я!»

А, кстати, вот нелепость и анекдот — ведь это я!»

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

«И хотелось бы верить всему, — думал Сергей, лёжа на толстом, но жёстком спортивном матрасе и прижимая к своему плечу голову спящей Лизы, — да очень уж фантастично всё это».

После того, как они до хрипоты наспорились и накричались, выясняя, похож ли Путин Владимир Владимирович на Пушкина Александра Сергеевича, а оба вместе — на созданный великим художником портрет Моны Лизы, их всех внезапно сморил сон. Иван улёгся в дальнем углу, подвинув туда матрац, Гончарова прикорнула на диванчике, крепко прижав к себе тетрадь, Лиза посапывала, уткнувшись носом в плечо мужа. И даже Черноморов уронил голову на сложенные руки и задремал, сидя за столом. Только Сергей не мог уснуть. И у него нашли типичные черты, не говоря уж об Иване. Тот просто молод ещё, поэтому и не бросалось в глаза сходство с Президентом. И в самом деле, что ли, родственник? Бог его знает. Сергей покосился на спящего парня. Спит или притворяется? Прямо Штирлиц какой-то.

Сергей глубоко вздохнул. Как же далека наша жизнь земная от совершенства! И хотелось бы жить, доверяя любому и каждому, но попробуй, проживи этаким Иваном-дурачком! В русских сказках Иван-дурачок в результате выходит самым умным и непременно выбивается в царевичи. А в жизни что? В реальности?

На одном из уроков в гимназии, когда ребята за несколько минут до звонка вдруг заспорили, кто из них лучше отвечал сегодня, Сергей вдруг задал им вопрос, не имеющий к физике никакого отношения:

— Как вы друг друга называете, когда хотите подобрать синоним к слову «дурак»?

Ребята наперебой стали выкрикивать:

— Дуб!

— Деревянный!

— Вот! — зафиксировал их внимание Сергей, — а теперь, если вы позволите, я расскажу вам сказочку. Жил-был столяр по имени Карло. И выстрогал он себе из дерева сыночка…

— Буратино! — почти хором вскричали ребята.

— Именно, — продолжал Сергей, — жил папа Карло в каморке под лестницей, а питался со своим деревянным сынишкой только луком без хлеба. Зато было у них украшение — большой такой плакат бумажный, на котором нарисован горящий очаг и котелок с едой. Посмотрят — и вроде сыты. А потом Буратино познакомился с такими же куклами. Только они не бродяжничали, а работали в кукольном театре. А за верёвочки их дёргал Карабас-Барабас. Ещё был интересный эпизод — раздобыл Буратино целых пять золотых монет. И по совету двух мошенников зарыл их на поле чудес в стране дураков. А потом услышал байку про золотой ключик, который открывает потайную дверцу. И он нашёл его, и открыл дверцу, которая как раз и была спрятана в их с папой Карло каморке под плакатом с нарисованным очагом. И куда он попал со своими друзьями?

— В кукольный театр! — отвечали ребята.

— Но уже без Карабаса-Барабаса!

— А вам по душе такой финал? — спросил Сергей.

— Как-то не очень, — признался один из пацанов.

— И мне не очень.

— Как были куклами, так и остались, — делились ребята своими раздумьями.

По чести сказать, только ли в Карабасах дело?! «Как были куклами, так и остались»… Ему вспомнился нашумевший роман «Паразиты мозга». Сканирует ли кто-то наши мысли? Управляет ли нашими эмоциями? Почему подсознательное так старательно прячется от нас? Стоит задуматься о чем-то важном, всеобъемлющем, как в голову тотчас же лезет всяческая дрянь, дрязги, бытовые мелочи, заботы, тревоги. И только усилием воли можно заставить себя зафиксировать мысль. Но, правда, это касается лишь тех, кто в начале пути. Люди же, привыкшие напряжённо мыслить, автоматически фиксируют свои озарения. А вот как установить постоянный контроль над своими собственными мыслями — это вопрос. Самоконтролю, вероятно, надо учить с детства. Быть может, даже сделать это основной дисциплиной в школах и вузах.

Внимание Сергея отвлеклось на Лизу. Он спала тихо, только горячее дыхание согревало его плечо, пробуждая такую нежность, что она ощущалась физически сладким томлением во всём теле. Он вспомнил их первую встречу. Нечастый посетитель филармонии, он в тот вечер пошёл туда, потому что увидел афишу, гласившую, что в репертуаре московского симфонического оркестра, приехавшего на гастроли в Иверь, будет адажио соль-минор Томмазо Альбинони. Он никогда не слышал эту вещь «вживую» — только по радио.

Рядом с ним, в конце пятого ряда, сидела девушка. Хорошенькая, но какая-то уж очень печальная. Вся в чёрном. А когда стали исполнять адажио, Сергей, вначале слушавший спокойно, вдруг ощутил такую боль, что едва не потерял сознание. Боль была не физическая, а душевная. И она накатила извне. Машинально он глянул на соседку и увидел, как по её щекам катятся слёзы. Впервые в своей жизни он видел, как рыдают беззвучно. Она просто смотрела на сцену и просто слушала, а слёзы капали и капали из её глаз. Когда адажио закончилось, и музыкантам стали аплодировать, девушка встала и тихонько вытттла. Помедлив, Сергей пошёл за нею вслед. Зачем? А он и сам не знал. Просто она накрыла его своим горем, как неким полем натяжения, и он не мог ничего с этим поделать. На улице, у входа в филармонию, девушка, привалившись к колонне, рыдала теперь уже в голос. Оказалось, у Лизы недавно умерли родители. Сначала мать, потом отец, не перенесший такой утраты.

«Он, наверное, любил мать Лизы так же, как я люблю её саму», — подумал Сергей и, прижав жену к себе чуть крепче, прикрыл глаза.

…Они явились сразу, без предупреждения. Он знал, что спит, и, в тоже время, то был не сон, а некое видение.

Худые, длинные, с затылками, вытянутыми горизонтально, они были уродливы и больше походили на неких насекомых, чем на людей. Но это были люди. Только вот родились они не на земле. Их планету, напичканную ядерным оружием, разорвало в клочья. Но эти двадцать два иерофанта успели вовремя сбежать. Они правили там, они правят и здесь. До сих пор. А теперь он их видел. И знал о них всё. Их лица были неподвижными, как маски. Смеяться, радоваться, восторгаться, гневаться — ничего этого иерофанты не умели. И презирали область чувств, как нечто низменное и неподобающее расе господ. И основное отличие их от землян было именно в этом — в отсутствии эмоциональной составляющей строя психики. Быть может, и на их планете прежде существовали чувства, но постепенно войны за территории и за энергоносители вытеснили их из сердец. Возможно, что их женщины когда-то и рожали, по крайней мере, до катастрофы на их планете имелись письменные свидетельства, больше похожие на миф. Да, может, так оно и было — люди любили и рожали, и растили детей, жили семьёй или же кланом, родом. Кто может с точностью сказать, как это было? Дело в том, что любовь и семья им мешали. Нужно было работать и делать карьеру. Вначале всё это являлось необходимостью для процветания семьи, а потом стало самоцелью. За любовью и искренней нежностью пришла эпоха сексуальной раскрепощённости, добившая и семью, и любовь, и все прочие чувства. Распались родственные связи, возобладал и воцарился эгоизм. Даже секс стал не нужен. Каждый клонировал себя — теперь наука достигла просто немыслимых высот! Клоны продолжали начатую работу, доводя её до совершенства. Но, в конце-концов, обезумевшие одиночки взорвали свой холодный дом.

Однако двадцать два иерофанта спаслись, прилетели на цветущую землю и… принесли в себе вирус сознания!

«Ах, так вот почему Достоевский в своём рассказе «Сон смешного человека» показал это всё?! — думал во сне Сергей, — он на интуитивном уровне почувствовал, уловил тенденцию к распаду».

Да, да, земля в те времена была истинным раем. И люди вели радостную жизнь. Причин для ссор и для раздоров просто не было. А управлять злонамеренно пытливым, мыслящим и чувствующим народом, состоящим из личностей, взявших управление собой на себя, невозможно! И вот тогда иерофанты нашли блестящий выход из положения — сдвинули ось земли! В их кораблях для этого имелись такие высокотехнологичные приборы, какие землянам и не снились, потому что не были им нужны. Климат на планете изменился буквально в считанные дни. И те, кто выжил, превратились в голодных и измученных зверей, страдающих от невыносимого холода. Теперь войны за территории были им обеспечены. А управители нашли себе достойное занятие — пестовать и воспитывать род людской. Помня печальный финал своей планеты, они теперь решили не препятствовать всплеску эмоций, а использовать их в своих целях. Но прежде нужно было обустроиться — всерьёз и надолго. И своё царство — Атлантиду — они строили долго и тщательно. К тому времени в их подчинении было достаточно рабов, которым знания высоких технологий, разумеется, не открывали. Зачем? Ведь их, иерофантов, здесь почитали за богов! И это выгодное положение тоже будет использовано в деле строительства человеческого общества с учётом всех поправок.

Эксперимент с Атлантидой не удался. Элита, взращенная по образцу и подобию самих иерофантов, всё же утратила эмоции и погубила свой цветущий остров. По складу своего ума эти беженцы с горы Меру были слишком рациональны и властолюбивы. Атлантиды не стало, а иерофанты перебрались в Египет. На этот раз они подстраховались — на случай новой катастрофы перебрались в глубокий и невероятно обширный бункер. То был даже не бункер, а настоящий остров в подземном море. А над морем и островом пылал огромный сгусток плазмы, имитируя солнце. Здесь даже веял ветерок, цвели немыслимой красоты экзотические растения, воздух был чистым, свежим, ароматным и полезным для здоровья. Там, на поверхности, были построены огромнейшие пирамиды и загадочный сфинкс — символ власти. У сфинкса было их безстрастное лицо. Под ним же располагалась глубочайшая шахта с лифтом, имевшая ответвление, по которому время от времени курсировал подземный поезд. Пирамиды служили одновременно и антеннами, и сложнейшей системой очистки воздуха в подземном царстве посредством встроенных вентиляционных отверстий. Спутники, посылавшие сигналы на эти вечные антенны, кружили не на околоземной орбите. Суперкомпьютеры, работавшие под землёй, позволяли отслеживать жизнь на планете в режиме реального времени. Иерофанты продолжали изучать планету и её обитателей, которых ледниковый период научил пожирать живую плоть, что в прежней жизни было невозможно, недопустимо и немыслимо. Теперь же все убивали всех.

Иерофанты не знали скуки. Скука ведь тоже из области чувств и эмоций. Они просто работали. Или же просто отдыхали, наблюдая за течением жизни людей. Там, наверху, правили народом Египта их дубли, двойники — премудрые жрецы египетские, вносившие лепту в изобретение всё новых обобщённых средств управления глупым и эмоциональным стадом под названием «род человеческий». Хотя именно чувства — любви, сострадания, нежности — были залогом их спасения.

Однако вскоре египетскую знать стал разъедать пресловутый информационный вирус. Элита Древнего Египта под влиянием клонов-дублей освобождалась от эмоций и даже внешне её правители всё больше походили на безстрастного сфинкса. И тогда для людей их тайные наднациональные надсмотрщики изобрели и новый кнут, и новый пряник.

Дело в том, что при всей своей глупости и кровожадности, находясь в постоянном рабстве у жиреющей элиты, человечество в массе своей всё же не выходило из-под Божьего водительства. Двадцать четыре часа в сутки на них нисходило Откровение Свыше, указывая путь из тупика. Сами иерофанты давно отстроились от милости Творца и не хотели принимать её, не понимая, для чего она нужна. Милость Творца стучится в сердце человека, а если сердце его глухо, если оно не знает ни любви, ни сострадания — стало быть, нет приёмника для поступающей извне информации. Бог положил себе не вмешиваться. Душа свободна в своём выборе. Но люди — чувствовали! Слышали! А единицы могли даже воспринять весь свод нравственных правил, указывавших путь к выходу из тупика. Народ их называл пророками. Пророки-то и пробудили в иерофантах первое за многие тысячелетия чувство. Это был страх. Пророков необходимо было нейтрализовать. Но как? Просто убить? А на их месте явятся другие. Вопрос: «как нейтрализовать воздействие проповедей пророков на народ» был заложен в суперкомпьютер. Ответ получили следующий: «чтобы нейтрализовать воздействие пророков на народ, нужно заставить народ поклоняться пророкам». С помощью всё того же суперкомпьютера были разработаны несколько долговременных, рассчитанных на века, глобальных сценариев. Вначале из пастушеских племён были отобраны крепкие молодые юноши и девушки для работы в храмах. Затем из их числа были выделены наиболее покорные, но физически выносливые. После нескольких десятилетий муштры на военном полигоне в пустыне из них и их потомства получились суперсолдаты, привыкшие не думать, а лишь выполнять приказы. Они были запущены «агентами Египта» во все страны и государства. Они несли волю Египта, они несли его Закон. Когда влияние Египта ослабло, иерофантов это не обеспокоило — к этому времени их сеть раскинулась по всему миру…