Временами даже Розенберг склонялся к мысли об использовании религии для решения восточных проблем. 15 февраля 1942 года он представил фюреру проект резолюции, гарантировавшей восточным народам свободу вероисповедания. Он утверждал, что такой шаг будет иметь огромный пропагандистский эффект. Однако Борман, ознакомившись с документом, тотчас нашел контраргументы. Возможно ли вообще учредить единое вероисповедание, единую восточную церковь? Не станет ли единая религия тем мощным центром, вокруг которого объединится движение сопротивления? Если же возникнет несколько мощных конфессий, трудно будет удержать их под контролем. Пусть уж лучше каждая деревня поклоняется своему богу. Гитлер согласился с этим подходом Бормана.

Борман был не одинок в желании беспощадно эксплуатировать народы и земли восточных стран. Геринг откровенно призывал к этому в своих речах и обращениях. Кох осуществлял безжалостный террор на практике. Начальники всех уровней скупали по мизерной цене тонны продуктов и отсылали их морем в Германию. Фактически они брали пример с правительства, которое на восточных территориях практически конфисковывало продукты, а в Германии продавало по жестко установленным высоким ценам. В [332] конце марта 1942 года экономист-любитель Борман похвально отозвался о такой системе, отметив, что эта политика позволяет окупать военные расходы на проведение восточной военной кампании за счет восточной же продукции.

* * *

Весна 1942 года принесла рейхсляйтеру НСДАП и неожиданные тревоги. Гейдрих подозревал Бормана в причастности к интригам против себя, но доказательств тому не имел. Тем не менее не мешало «подцепить на крючок» всесильного партайгеноссе, который осенью 1941 года вдруг изменил их сотрудничеству. Гейдрих не зря слыл мастером расставить западню. Слабое место Бормана было общеизвестно: женщины. Весной 1942 года Гитлер и его приближенные коротко отпраздновали в Берлине день рождения вождя. В театре (естественно, Гитлер слушал оперу Вагнера) в поле зрения скучавшего Бормана попала обворожительная брюнетка Анхель, представившаяся актрисой. Рейхсляйтер давно уже не видел ничего удивительного в уступчивости дам... По доведенной до автоматизма привычке на следующий же день он попросил шефа гестапо Генриха Мюллера поискать в архивах гестапо данные на новую пассию, и к вечеру на его стол легло досье. Взглянув на фотографию и увидев милое личико Анхель, Борман удовлетворенно улыбнулся: ему нравилось покопаться в тайнах любовниц, чтобы потом поражать их своей осведомленностью, доказывавшей его могущество. Но, переведя взгляд на графы титульного листа, он почувствовал внезапно накатившую слабость, внутри похолодело... Анхель Гронер: полукровка-чешка; урожденная Анжелика Гронкова. Пометка берлинского гестапо: полукровкой признана в Праге, но наличие немецкой крови среди предков сомнительно. [333] Все сходилось на том, что Анхель-Анжелика давно служила у Гейдриха. Косвенное подтверждение было получено через несколько часов: Анхель на вторую встречу не явилась. Расовое преступление! Полный крах!

Единственный шанс — Мюллер, сомнительных дел мастер. Впрочем, исчезновение одной лишь женщины ничего не решало, а с Гейдрихом такой операции не провернешь. Однако и медлить было нельзя: когда противник потянет за ниточку, Борман увязнет окончательно. Обсуждать эту тему с Гиммлером — значит дать ему козырь, которым тот всегда сможет воспользоваться. Хорошо, что у Мартина был негласный союзник Мюллер: десять лет тайного сотрудничества и обоюдного молчания доказали, что они могут доверять друг другу в щекотливых делах. Ведь Мюллер остался единственным, кто знал все подробности о деле Гели Раубаль (остальных Гитлер и Борман устранили до 1935 года). Он умел хранить чужие секреты и оказывал неоценимые услуги. На тайной встрече с рейхсляйтером шеф гестапо пообещал в крайнем случае прибегнуть к «радикальному способу».

В мае 1942 года Мюллер предупредил Бормана о том, что Гейдрих жаловался Шелленбергу на явное ухудшение отношений с шефом партийной канцелярии и рейхсфюрером СС и даже подумывал прикомандировать к ставке фюрера своего наблюдателя, дабы разобраться в причинах такой немилости. Борман же полагал, что прикомандированным окажется эмиссар, который объявит ему условия Гейдриха. Тучи сгущались... Борман торопил шефа гестапо.

Действительно, довести свой план до конца Гейдрих не успел: 27 мая чешский патриот смертельно ранил его, и он умер 4 июня. Той же ночью Гитлер обсудил с Борманом кандидатуру его преемника и [334] все, что касалось похорон, прощальных почестей и т.д.{47}

В мае 1942 года смерть убрала с дороги Бормана еще одного неприятеля из числа гауляйтеров: умер Карл Ревер, который был главой НСДАП в округе Везер — Эмс с 1929 года. Независимость и активное сопротивление Ревера досаждало Борману не меньше, чем его постоянные тесные контакты с Розенбергом.

13 мая 1942 года Ревер объявил, что собирается посетить ставку фюрера, а затем провести переговоры о мире с британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем. Эту программу он хотел начать с предварительной четырехчасовой речи. Почти сразу же гауляйтера доставили в клинику СС, и тамошние врачи заявили о его быстро прогрессирующем слабоумии, причиной которого послужила якобы поздняя стадия сифилиса; высказывалось предположение, что эту болезнь он подцепил в Южной Африке, где был с деловой поездкой еще до первой мировой войны. Ревера упрятали в изолированный бокс клиники.

Борман приказал сохранить в тайне сведения о болезни и срочно отправил в Ольденбург двух агентов, которые возвратились уже 15 мая и доложили, что Ревер, согласно официальной версии, скончался от сердечного приступа. Место непокорного гауляйтера занял ставленник Бормана. Рейхсляйтер НСДАП вновь добился своего.

В первой половине 1942 года сама Смерть, казалось, пошла в услужение Борману. В середине июня умер Адольф Хюхнлейн, командовавший НСКК (моторизованный национал-социалистский корпус) и постоянно враждовавший с рейхсляйтером НСДАП, [335] хотя основал НСКК именно Борман. Преемником Хюхнлейна стал человек, не обладавший в партии существенным влиянием; Борман же сразу дал понять, кто отныне главный, сообщив руководителям подразделений НСКК фамилию их нового начальника за несколько дней до того, как фюрер объявил об этом назначении.

С гауляйтером округа Мюнхен — Верхняя Бавария Адольфом Вагнером Борман внешне поддерживал дружеские отношения, но лишь потому, что тот принадлежал к влиятельной группировке бойцов «старой гвардии», был тезкой Гитлера и говорил на том же диалекте и с теми же интонациями, что и сам фюрер. Рейхсляйтеру НСДАП влиятельный соратник фюрера был явно не по зубам. Но середина июня 1942 года выдалась для Бормана полной приятных неожиданностей. Едва узнав о смерти Хюхнлейна, он получил вызов в Траунштейн: Адольфа Вагнера разбил паралич. Приехав, он увидел человека, который говорил с превеликим трудом и почти не двигался. Через несколько дней у постели больного побывал Гитлер и, признав Адольфа Вагнера недееспособным, поручил Борману подобрать замену. Выбор рейхсляйтера НСДАП пал на того же Пауля Гислера: едва устроившись в кресле гауляйтера Вестфалии, он получил еще и округ Мюнхен — Верхняя Бавария.

Для своих ставленников Борман был заботливым и благосклонным начальником. Так, на званом обеде в своем доме в Пуллахе он познакомил Гислера с рейхсляйтером по делам печати Аманном, рейхсляйтером Францем Ксавье Риттером фон Эппом и президентом правительства округа. Несколько дней спустя Борман представил Гислера и нового руководителя НСКК Герингу. Двух вновь назначенных гауляйтеров Шиля (Зальцбург) и Лаутербахера (Южный Ганновер — Брюнсвик) он почтил приглашением на аудиенцию к фюреру. Представители нового — послушного [336] и дисциплинированного — поколения местных партийных лидеров, обязанных своим назначением Борману, прошли стажировку в структурах партийной канцелярии и строго следовали указаниям рейхсляйтера НСДАП.

* * *

Генералы фактически утратили право голоса при принятии стратегических решений еще в начале второй мировой войны, ибо их пессимистические прогнозы были полностью опровергнуты успешными операциями, выполненными в соответствии с планами, подсказанными интуицией дилетанта Гитлера. Не стоило забывать и о традиционном недоверии партии к высшим военным чинам. Разве не рейхсвер в 1930 году изгнал молодых офицеров, симпатизировавших НСДАП? Разве не генерал Курт фон Шлейхер, бывший в свое время канцлером, хотел с помощью оружия преградить национал-социалистам путь к власти, объявив «отечество в опасности»? Подобно многим другим представителям «старой гвардии», Борман не доверял генералам и подозревал, что многие из них в душе являются реакционерами, противниками национал-социалистской революции.

Конечно, разоблачить их было чрезвычайно сложно, поскольку военная форма и традиционно жесткая дисциплина рождали в их среде корпоративную солидарность; проникнуть в их ряды поистине не представлялось возможным. Во-первых, солдатам вообще запрещалось состоять в какой-либо партии (политика — не дело рядовых). Во-вторых, партийные функционеры, служившие в офицерском корпусе, постоянно жаловались, что принадлежность к НСДАП отрицательно сказывается на карьере. В ставке Борман оказался в окружении генералов, которые, подобно Хайнцу Гудериану и Францу Гальдеру, [337] в большинстве своем относились к нему пренебрежительно либо вообще не замечали. Другие общались с ним по необходимости, — например, военные адъютанты фюрера вследствие особенностей своей службы видели Бормана денно и нощно. Лишь некоторые соглашались посидеть с ним за бутылкой шнапса. Для остальных он оставался человеком гражданским, партийным функционером, не имевшим ничего общего с их родом деятельности, несмотря на его форму обергруппенфюрера и знаки различия генерала СС. Как обычно, Борман избегал прямой конфронтации и постепенно наращивал давление на периферийных направлениях, используя ситуации, позволявшие ему выглядеть радетелем справедливости.

Он регулярно посылал руководству вермахта протесты в связи с притеснениями атеистически настроенных солдат, которых за нежелание посещать церковные службы нередко наказывали штрафными и воскресными работами. Ему хотелось вообще упразднить штат военных капелланов, но все его попытки оказались тщетными. И хотя даже Гитлер не придавал особого значения влиянию христианской религии на армию, Борман продолжал считать институт военных священников вредным, ибо они, по его мнению, внушали солдатам страх смерти, который был неуместен на поле брани.

Борман потребовал, чтобы высшее командование вермахта обязательно советовалось с партией, когда дело касалось политического статуса военнослужащих. Он прикомандировал своего помощника к отделу кадров вермахта, подробно проинструктировав его о критериях НСДАП в отношении продвижения офицеров по службе. Борман никогда не заявлял открыто о своих намерениях, но по предыдущему опыту его цель была ясна: как и в случае с правительством, партия хотела влиять на назначения на высшие [338] военные посты, определять карьеру военнослужащих.

Видя, что между Гитлером и руководством вермахта нередко возникают разногласия, Борман не уставал нашептывать фюреру о реакционности генералов. А в середине мая 1942 года разгорелся скандал в военном флоте. Боевой офицер обратился к командованию с просьбой о разрешении на брак, но моралисты в синей форме, узнав, что невеста забеременела до свадьбы, отказали — согласно традиции, невесте морского офицера якобы надлежало быть девственницей либо безукоризненно выдавать себя за таковую. Борман написал десять пунктов в доказательство того, что «неписаные законы» офицерской чести следовало считать признаками «морального разложения» и пережитками феодализма. Формулировки опуса не оставляли сомнения в согласии Гитлера с точкой зрения автора.

Впрочем, военные тоже находили способы выразить свои антипатии к Борману. Они не могли лишить его сведений о своих оперативных совещаниях, поскольку стенограммы неизбежно попадали в руки рейхсляйтера НСДАП. Но как же он был разъярен, когда (в июле 1942 года), приехав в ставку «Вервольф», обнаружил, что его личные покои в бункере — в отличие от комнат генералов — не обеспечены проточной водой! Вместо этого на табурете стояли таз и кувшин, изрядно потемневшие от долгого употребления. Генеральская шутка удалась: рейхсляйтер НСДАП метал громы и молнии и приказал коменданту немедленно соорудить надлежащий санитарный узел.

Вместе с тем некоторые генералы завоевывали благосклонное отношение Бормана. К числу последних принадлежал Эдуард Дитл, «герой Нарвика», командовавший германскими войсками в Норвегии. Генерал не упускал из виду, что солдатам, оказавшимся [339] в холодной северной стране за тысячи километров от дома, нужны и удобства, и теплая постель. Он не возражал против временных связей германских солдат с норвежками, но не считал последних достойными партнершами для брака. Блондинки из Норвегии соответствовали всем требованиям нацистской расовой теории и были признаны сестрами германцев по крови. Тем не менее Дитл выдал разрешения на брак лишь нескольким своим солдатам и — вопреки выводам теоретиков — распространил в подчиненных ему подразделениях приказ, которым объявил немок женщинами более высокого сорта, чем норвежки.

Борман приветствовал такой подход, ибо остальные армейские начальники на захваченных восточных территориях проявляли в этом отношении чрезмерную терпимость. Он разослал текст приказа Дитла гауляйтерам как пример пропаганды, которую следовало неустанно вести партийным организациям, чтобы усилить в обществе отрицательное отношение к бракам с иностранцами и предотвратить нежелательное смешение крови. В качестве альтернативы он предлагал партийным функционерам шире использовать услуги членов нацистской организации женщин («Frauenschaft») совместно с представительницами старшей возрастной группы женских отделений гитлерюгенд, чтобы напоминать солдатам о радостях родного дома и превосходстве женщин высшей расы.

* * *

Гитлер, казалось, был вполне удовлетворен ходом событий и деятельностью рейхсляйтера НСДАП. Во время полночного монолога в «Вольфшанце» он рекомендовал Борману снабдить гауляйтеров всеобъемлющим набором инструкций, внести единообразие в [340] их работу. Предпочитая руководить достаточно многочисленной гвардией мелких (и потому безопасных) вассалов, чем несколькими могущественными властителями, фюрер не забыл ублажить их, создав им выгодные условия для самообогащения. Он не опасался, что процветание породит среди гауляйтеров стремление к независимости, ибо не составляло труда изгнать любого из них. Гитлер согласился удовлетворить ходатайство Бормана, просившего отпустить гауляйтерам больше времени на осуществление масштабных программ. Впрочем, на практике глава партийной канцелярии добивался поблажек лишь для своих фаворитов.

На чаепитиях у Гитлера, не стесняясь присутствия других гостей, среди которых бывали и такие его личные недоброжелатели, как Шпеер, Борман не раз делал выпады против Шираха. Так, он мог как бы случайно заговорить о распространенных в Вене анекдотах, в которых содержалось немало колкостей в адрес Гитлера. Тирада обычно заканчивалась выражением мнения, что в Вене, «к счастью», руководящий пост занимает человек, способный в конце концов превратить австрийцев в истинных германцев. После года подобного «промывания мозгов» Гитлер явно невзлюбил Шираха. Внутри партии, где каждый замышлял интриги против остальных, Борман дал понять, что венский вассал — не лучший избранник для столь славного трона. Намек послужил сигналом для всей своры гауляйтеров, которая готова была растерзать Шираха в отместку за те милости, которые прежде ему оказывал фюрер. В сентябре 1942 года Ширах провел в Вене конгресс европейской молодежи и во время этого помпезного форума заявил о своих претензиях на роль лидера всех молодежных организаций, включая объединения, возникшие на захваченных территориях [341] и в союзных государствах. Однако Риббентроп запретил своим подчиненным присутствовать на форуме, а Геббельс не позволил германской прессе освещать это событие. Объяснение простое: Борман намекнул, что бесполезно тратить время на болтовню о «детской партии Шираха».

* * *

Возможно, справедливо, но не имея конкретных оснований, Борман подозревал возглавляемый адмиралом Вильгельмом Канарисом абвер — контрразведывательную службу вермахта — в подрывной деятельности. В письмах он обычно скрывал имя Канариса под кличкой «наш особенный друг». Невозможно представить себе две более несхожие личности, чем вежливый, изысканный в манерах шеф абвера и грубый, простоватый начальник партийной канцелярии. Бормана отнюдь не расстроило известие, в конце 1942 года пришедшее от гауляйтера партийной организации немцев, находившихся за границей, Вильгельма Боле. В донесении сообщалось, что почти все члены НСДАП в Швейцарии завербованы абвером. Борман обратился с протестом к Кейтелю, объявив, что малейшая ошибка в действиях на территории нейтральной страны могла спровоцировать громкий скандал и привести к разрыву дипломатических отношений. Заставив абвер отказаться от использования агентов в Швейцарии, рейхсляйтер НСДАП сразу же передал эту уже готовую агентурную сеть шефу СД Вальтеру Шелленбергу. Поскольку между Борманом и Гиммлером установились тогда дружеские отношения, они договорились между собой, что упомянутые члены партии не бросят контрразведывательную деятельность, а будут продолжать ее, просто перейдя в подчинение к другому начальнику. [342]

* * *

Первыми, кто почувствовал на себе истинные планы гитлеровцев относительно восточных народов, были те огромные массы славян, которые попали в руки захватчиков на оккупированных территориях в 1941 году. Их осматривали, как рабочий скот, сгоняли в концентрационные лагеря и, поскольку многие железнодорожные линии были выведены из строя, отправляли в Германию морем. Однако кораблей не хватало, люди тысячами умирали в лагерях от голода и от холодов необычайно суровой зимы. В письме Кейтелю Розенберг отмечал, что такое обращение с местным населением приумножает упорство советских войск и приводит к увеличению потерь с германской стороны. Кейтель оказался в нелегком положении. В пору жестоких холодов отсутствие необходимых транспортных артерий стало главной причиной недостаточного снабжения теплым обмундированием и, следовательно, огромного числа обморожений среди немецких солдат. Борман же не уставал обвинять Розенберга, который «нянчился с недочеловеками, которых и так слишком много повсюду».

Бесчеловечность Бормана нашла отражение и в циркуляре, в котором он предписывал не хоронить по отдельности умерших заключенных концентрационных лагерей, а обматывать трупы промасленной бумагой или тканью и складывать в штабеля. Впоследствии следовало сбрасывать трупы в ямы для массовых захоронений. Проведение каких-либо церемоний при этом было запрещено.

В июле 1942 года Гитлер переместился в ставку «Вервольф», располагавшуюся на Украине возле города Винница. Именно тогда Борман решил собственными глазами взглянуть на «недочеловеков». Он посвятил этому один день: 22 июля 1942 года вместе с Карлом Брандтом и еще двумя сопровождающими [343] он проехал по окрестностям от деревни к деревне, от колхоза к колхозу. Германские комиссары по сельскому хозяйству с гордостью демонстрировали гостям огромные пространства пшеничных полей. Вечером Борман рапортовал Гитлеру о том, что увидел за последние двенадцать часов, — докладывал бесстрастным тоном безжалостного конкистадора, ледяной взор которого не оттаивал при виде заранее отрепетированных сцен хлебосольного гостеприимства.

Он видел детей... слишком много детей. По его мнению, со временем это могло стать серьезной угрозой, поскольку они «принадлежали к расе, жившей в гораздо более суровых условиях, чем германская. Вот некоторые замечания: никто из детей не нуждается в очках; почти у всех — отличные зубы; при достаточном питании эти люди сохраняют хорошее здоровье до преклонного возраста, даже несмотря на то, что обычно они пьют неочищенную воду, от которой мы непременно заболели бы». Эти «так называемые украинцы» (для Бормана все они были славянами), похоже, обладали иммунитетом от всяких лихорадок, ибо не подвержены им, хотя на них достаточно вшей. Большинство крестьян — голубоглазые блондины, но лица плоские, с грубыми чертами — не арийского типа. При хорошей немецкой организации они станут быстро размножаться, что весьма нежелательно, поскольку «в конечном счете на этой земле должна остаться только немецкая раса».

Такие сведения, если следовать расовым теориям самих нацистов, доказывали, что немцы столкнулись с расой, которая в будущем одолеет их. Эта раса оказалась более сильной, более приспособленной и здоровой, более динамичной. Однако у Гитлера был свой взгляд на вещи, и доклад Бормана привел его в ярость: «Нам нужна рабочая сила! Возможно, настанет такой день, когда мы запретим местному [344] населению пользоваться контрацептивами, а нарушения будем карать расстрелом. А вот с распространением еврейской заразы мы будем бороться всегда! Однако старания сохранить здоровую рабочую силу должны соответствовать разумным пределам: например, проводить общую вакцинацию населения ни к чему».

В беседах с фюрером Борман настойчиво возвращался к различным проблемам, связанным с местным населением, и в соответствии с полученными указаниями готовил инструкции. В конце концов он направил рейхсминистру восточных территорий всеобъемлющий документ (восемь параграфов), в котором были изложены пожелания Гитлера. Среди прочего указывалось, что в тот момент следовало сокращать численность негерманского населения оккупированных территорий. С этой целью надлежало расширить торговлю контрацептивами и максимально упростить процедуру осуществления абортов. Вакцинацию проводить не следовало, так же как и налаживать систему здравоохранения для славян. Никакого высшего образования: умения читать и писать вполне достаточно. Кроме того, украинское письмо предстояло перевести с кириллицы на латинский алфавит. Главное — не допускать сближения между немцами и местным населением!

Для Розенберга послание рейхсляйтера НСДАП оказалось настоящей бомбой: всего за несколько дней до этого он отправил Гитлеру доклад, в котором предлагал гарантировать украинцам относительную независимость — по крайней мере в культурной и административной сферах, — чтобы заручиться их поддержкой в крестовом походе против большевизма русских.

Таким образом, поездка по украинским деревням была вызвана отнюдь не любопытством и не стремлением ознакомиться с истинным положением дел. [345]

Глубинная причина заключалась в ином: получив меморандум Розенберга от 15 февраля 1942 года, рейхсляйтер НСДАП предпринял ответный шаг. Поездка лишь стала предлогом для долгого обсуждения, из которого Борман выудил те фразы Гитлера, которые позволяли ему отвергнуть идеи конкурента.

В письменном ответе обескураженный Розенберг провозгласил, что любая воля фюрера должна быть исполнена и что им уже отданы соответствующие распоряжения. По его собственному признанию, сделанному позднее, он пошел на такой шаг, чтобы разрядить атмосферу, и надеялся вновь напомнить о своих предложениях в более подходящий момент. Весь штаб Розенберга призывал своего шефа к действию, и более остальных — Георг Лейббранд, возглавлявший политический отдел, и его заместитель Маркул. В сентябре 1942 года последний составил меморандум по поводу ущерба от деятельности на Украине гауляйтера Коха и его единомышленников. Маркул обнаружил «явные расхождения» между делами Коха и содержанием предписаний Бормана. «Министерство пришло к выводу, что изложенная в письме рейхсляйтера Бормана программа полностью противоречит проводимой политике и может посеять неразбериху и разочарование».

К тому времени министр оккупированных территорий превратился в чисто номинального руководителя, лишенного реальной власти. В сентябре 1942 года его даже не пригласили на совещание представителей партии и правительства, на котором обсуждались способы наиболее эффективного использования женского населения оккупированных земель. В стенограмме этой конференции упоминалось мнение Бормана о целесообразности использования женщин в качестве домашней прислуги, для чего следовало организовать массовую депортацию украинок в Германию. Указывалось также, что фюрер распорядился [346] отправить в Германию четыреста — пятьсот тысяч таких домохозяек в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти лет. На проведение этой операции Фрицу Заукелю отвели три месяца. Кроме того, Борман объявил, что нелегальный вывоз домашней прислуги представителями вооруженных сил и прочих ведомств признан санкционированным, то есть разрешенным. Рейхсляйтер НСДАП отметил также, что «вывозить позволено лишь женщин, обладающих красивой фигурой и привлекательной внешностью».

В дополнение к запрещению вакцинации, отмене обеспечения санитарных норм для местного населения, распространению контрацептивов и массовым убийствам Борман предложил еще одну идею. «Согласно особому указанию фюрера, следует германизировать значительное количество украинских женщин». По-видимому, Гитлер и Борман оправились от первого шока, вызванного осознанием того, что столь сильные и здоровые люди относятся к славянской расе. Во время одной из бесед за «вечерним чаем» фюрер решил пересмотреть «академическое отношение к проблеме великого переселения», обратив светловолосых и голубоглазых украинок в воспитанниц германского племени. Таким образом, онемечивание последних становилось лишь делом времени. Новая установка состояла в том, чтобы «в течение ста ближайших лет заселить Европу 250-миллионным германоязычным народом».

Мужской же части восточных народов была уготована простейшая альтернатива: рабство или смерть. 19 августа 1942 года Борман записал: «Их предназначение — работать на нас; там, где они окажутся ненужными, следует позволить им умереть». Вплоть до окончания войны он без устали настаивал на истреблении военнопленных и утверждал, что армейская охрана концентрационных лагерей чрезмерно гуманна с заключенными. Борман даже направил высшему командованию [347] вермахта письмо, в котором ссылался на «самоотверженно работавших немцев, не понимавших, почему в военное время, когда на карту поставлена судьба отечества, военнопленные живут лучше их». Он заявил, что армия скорее не охраняет, а защищает пленных. В конце концов рейхсляйтер НСДАП добился передачи всех концентрационных лагерей в ведение СС — уж они-то умели поставить пытки и убийства на широкую ногу.

В декабре 1942 года, когда положение германских войск под Сталинградом уже стало безвыходным, Маркул составил обзор «Управление восточными землями», в котором доказывал, что «поддерживать необходимый порядок на огромных территориях можно только при условии использования восточных народов, однако проводимая политика настроила их против нашего правления. В частности, за несколько последних месяцев реализация указаний, изложенных в письме Бормана от 23 июля 1942 года, серьезно подорвала доверие к нашей политике и морали. Следует признать, что такой курс неприемлем». Однако Розенберг не посмел отстаивать эту позицию перед руководством партии (читай — перед Борманом) и безропотно воспринял приказ об отправке на фронт Лейббранда, который нес непосредственную ответственность за оба отчета.

* * *

В сентябре 1942 года одна из германских газет, издававшихся во Львове, поместила статью о Бормане и сопроводила ее фотографией. Однако в пределы самой Германии попало всего несколько экземпляров. Бормана называли «верным соратником фюрера, пользовавшимся всеобщим уважением и любовью» — обычный штамп нацистской печати. Для Бормана же подпись под приказом или инструкцией была важнее [348] любой формы известности; и уж вовсе не стремился он к медалям и наградам. «Я заслужил больше, чем могли бы выразить какие бы то ни было медали», — писал он жене. Впоследствии Муссолини дважды награждал его итальянскими орденами, но Борман никогда не надевал эти знаки отличия. Он постоянно носил лишь «Орден Крови».

* * *

На Нюрнбергском процессе выяснилось, что все антисемитские законоуложения, увидевшие свет после 1941 года (то есть после перелета Гесса в Шотландию), были подписаны или завизированы Борманом. Борман и его помощник Герхард Клопфер определяли цели и готовили формулировки. Как рейхсляйтер НСДАП, так и другие лидеры третьего рейха, подписывавшие вместе с ним указы и распоряжения, были обеспокоены не вероломством и жестокостью избранных ими методов, а тем, чтобы никто не улизнул из расставленных сетей.

Хотя Клопфер не играл в этой программе решающей роли, именно он был представителем рейхсляйтера НСДАП на конференции, организованной 20 января 1942 года в Ванзее отделом СС по «еврейской проблеме». Борман же оставался в «Вольфшанце»: Гитлер был занят проблемами, возникшими в связи с прорывом фронта советскими войсками. У немцев, измотанных тяжелыми боями, потерями и лютыми морозами, не было сил противостоять этому натиску; они отступали. Борман выехал в Берлин лишь через два дня после окончания конференции, откуда сразу направился в Оберзальцберг. От Клопфера он узнал о принятых на совещании в Ванзее решениях.

Борман разослал гауляйтерам приказ «немедленно направлять в концентрационный лагерь любого еврея при малейшем нарушении установленных правил». [349]

Та же кара ждала и «арийцев». Его подпись стоит и под декретом, запрещавшим евреям (в том числе детям, начиная с шестилетнего возраста) выходить из дому без нашитой поверх одежды желтой «звезды Давида».

Адъютант фюрера по делам армии полковник Герхард Энгел записал монолог диктатора, произнесенный в присутствии Бормана, Шпеера и Кейтеля. Гитлер объявил, что к концу войны на территории Германии не должно остаться ни одного еврея. Следовало учесть, что количество евреев увеличивалось по мере захвата новых земель. «Следует решительно от них избавиться. Несколько миллионов евреев — не так уж много», — заявил в конце монолога Гитлер.

Несмотря на все старания полиции осуществлять перемещение «детей Израиля» в концентрационные лагеря по возможности тайно, в обществе зрело недовольство, вызванное чрезмерной жестокостью властей по отношению к евреям. Как-то во время ленча Гитлер выразил возмущение поведением «так называемой буржуазии, которая вздумала лить крокодиловы слезы по поводу депортации евреев». Чтобы предотвратить рост недовольства, все письма с фронта стали подвергать цензуре, поскольку солдаты то и дело писали о массовых расправах над евреями, проживавшими на вновь захваченных территориях.

В октябре 1942 года Борман направил гауляйтерам тезисы, с помощью которых следовало объяснять гражданам антисемитскую политику правительства. Прежде всего рекомендовалось говорить, что борьба между евреями и германцами длится уже более двух тысяч лет. И если теперь приходилось сгонять евреев в концентрационные лагеря и приучать их к тяжелому труду, то это соответствовало природе вещей, которой и объяснялась необходимость решить проблему с использованием самых суровых мер. [350]

В октябре 1942 года Борман заставил рейхсминистра продовольствия Герберта Баке, сменившего на этом посту Дарре, значительно сократить обеспечение евреев продуктами. Однако эта мера была не его идеей. Месяцем раньше гауляйтер Берлина Геббельс запретил раздачу бесплатных продуктов берлинским евреям, которую осуществляли благотворительные организации.

Кто-то в высшем армейском командовании решил, что в исключительных случаях (то есть при наличии специального разрешения) солдат имеет право вступить в брак с женщиной, побывавшей замужем за евреем. Рейхсляйтер НСДАП довел эту информацию до сведения Гитлера. Дело закончилось партийным циркуляром, согласно которому «брачный союз между женщиной германского происхождения и евреем свидетельствует о полной утрате ею расового инстинкта, вследствие чего вступление этой женщины в новый брак с солдатом недопустимо». Довольно необычная ситуация возникла, когда Борману доложили, что проверка предков поварихи Гитлера, мастерски готовившей вегетарианские блюда, показала, что одна из ее бабушек была еврейкой. Вышел великий конфуз, ибо Гитлер часто хвалил ее кулинарное искусство и иногда приглашал за свой стол. Все сошлись на том, что человек, кровь в жилах которого на четверть еврейская, не может служить поваром у фюрера. Борман доложил об этом открытии хозяину, но тот уклонился от принятия решения. Борман известил повариху об увольнении письмом, когда она была в отпуске. Но это тоже не устраивало Гитлера: он не собирался отказывать себе в удовольствии поесть хороший вегетарианский суп. Поэтому увольнение пришлось отменить.

В глазах Гитлера Борман утвердил за собой репутацию специалиста и достойного советника по еврейскому вопросу. Фюрер поручил ему разъяснить суть [351] нацистского антисемитизма членам венгерской правительственной делегации, прибывшей с визитом в Берлин. Министр иностранных дел Риббентроп, стремившийся забронировать себе определенную нишу в идеологической деятельности, хотел бы оставить эту миссию за собой, но вынужден был уступить воле фюрера. Борману предстояло разъяснить венграм, что им необходимо развернуть антисемитскую кампанию в полном соответствии с германскими порядками. В качестве политических мер следовало отлучить евреев от участия в культурной и экономической жизни страны, немедленно конфисковать их собственность, заставить нашить на одежду желтые шестиконечные звезды и начать их депортацию.

Гости приехали в Оберзальцберг ранним утром. Их накормили, провели по комплексу сооружений и пригласили в Зальцбург на представление оперетты «Летучая мышь». Борман получил возможность погреться в лучах славы, играя роль хозяина и уполномоченного «великого германского рейха». На следующий день караван черных блестящих «мерседесов» доставил гостей по автостраде в Мюнхен. После посещения мюнхенской штаб-квартиры НСДАП Борман дал обед в своем доме в Пуллахе. На третий день он показал венграм оружейные заводы и нюрнбергский комплекс сооружений для проведения партийных съездов. Однако результаты разочаровали. Венгры без должного энтузиазма восприняли предложенный план действий. Два месяца спустя Гитлер заявил, что решение еврейской проблемы проводится в Венгрии наихудшим образом и что весь государственный аппарат там по-прежнему «напичкан» евреями.[352]