Многих нацистских лидеров пугала перспектива восшествия Бормана на фюрерский трон после смерти Гитлера, но и при жизни нынешнего правителя они не чувствовали себя в безопасности: секретарь фюрера был могуществен и беспощаден к недругам. Так, для охраны своей резиденции Каринхале, где располагался и штаб люфтваффе, Геринг использовал дивизию десантников, готовых отразить любые акции серого кардинала. Альфред Розенберг поддерживал тесные связи с группой лидеров гитлерюгенда, которые в союзе с Аксманом планировали помешать рейхсляйтеру НСДАП стать преемником Гитлера. Казначей Шварц не сомневался, что Борман одним ударом сметет всю «старую гвардию» в тот самый день, когда придёт к власти.

Другие, подобно Эрнсту Кальтенбруннеру и шефу гестапо Генриху Мюллеру, безоговорочно подчинялись Борману. Третьи — к их числу принадлежали группенфюрер Фегелейн, старший адъютант фюрера генерал Вильгельм Бургдорф и последний начальник штаба вермахта генерал Ганс Кребс — старались поддерживать с ним приятельские отношения, обращались к нему на «ты» и с готовностью принимали его приглашение распить бутылку вина. Наконец, глава организационного отдела партии Роберт Лей, потерпевший поражение в борьбе за [435] власть, молча раскланивался с Борманом во время своих визитов в ставку.

Капитан Герхард Боддт, появившийся в ставке в феврале 1945 года, так описывал человека, порой уже не скрывавшего своей власти над Гитлером: мужчина приблизительно лет сорока пяти, чуть ниже среднего роста, коренастый, с бычьей шеей, почти тяжеловес; круглое лицо с сильными скулами и прямым носом полно энергии и твердости; в темных глазах — коварство и беспощадность.

Верный правилу доводить дело до конца, упорно и терпеливо идти к цели, Борман не собирался сдаваться. Чем дольше продлится война, тем больше будет времени для подготовки собственного спасения, тем больше будет шансов наилучшим образом заложить основы будущего реванша. Естественно, на словах рейхсляйтер по-прежнему отстаивал лозунг «Война до победного конца», который вполне соответствовал главной цели: выиграть время. При этом формула «победы» была так же незатейлива, как и большинство пропагандистских клише: в конце концов, гений фюрера и его непобедимый дух одержат верх и будет сделан тот самый шаг, который повергнет врага в прах. В этой ситуации назначение рейхсляйтера НСДАП — заставить народ отдать все силы борьбе и оградить фюрера от всего, что могло отвлечь вождя от высоких целей или подорвать его веру в провидение. Попытка покушения доказала: повсюду царила измена. Все старались спасти лишь собственную шкуру, а потому должны были погибнуть, чтобы Германия — естественно, вместе с избранными — смогла выжить. Упорно отвергая очевидную неизбежность катастрофы, рейхсляйтер НСДАП при каждом удобном случае — во всех циркулярах и телеграммах, на всех конференциях и совещаниях, даже в письмах жене — провозглашал, что окончательная победа непременно останется за германским оружием. С каждой неделей [436] враг приближался, времени оставалось все меньше, деятельность Бормана становилась все более лихорадочной, требования ужесточались. Но в письмах Герде ни разу не прозвучала нотка сомнения в возможности спасения.

Чтобы твердо держать бразды правления, приходилось неустанно проводить перетряски и чистки. 16 августа 1944 года Борман приказал своим помощникам Клопферу и Фридриксу составить обширный (и секретный!) список лиц, достойных — в случае отставки нынешних руководителей — назначения на такие ответственные должности, как посты рейхсминистров, государственных секретарей, гауляйтеров, рейхсляйтеров и глав ведомств. Из соображений секретности список существовал в единственном рукописном варианте. В случае увольнений некоторых чиновников Борман предполагал соответствующие управленческие функции передать непосредственно в ведение партийной канцелярии. Например, такой шаг он запланировал в отношении организационного отдела НСДАП на тот случай, если бы удалось полностью устранить с дороги Роберта Лея. Поистине Борман уже видел себя кем-то вроде генерального секретаря партии (наподобие Сталина в КПСС), выше которого пока оставался только витавший в заоблачных высях и утративший реальную власть фюрер.

Непрестанно курсируя между рабочим кабинетом Гитлера и своим письменным столом, Борман восемнадцать часов в сутки отдавал сплочению партии в единый могучий механизм. Его инструкции заставляли прочих лидеров партии трудиться с такой же отдачей. Он насильно превращал своих гауляйтеров в пример для подражания и не терпел тех, кто не выдерживал бешеного ритма.

Борман не обделил вниманием и армию: военным предлагалось следовать пуританским требованиям его трактата «Партия и вермахт на оккупированной территории [437] Польши». Новые призывы к самоограничению следовали один за другим. В декабре 1944 года появилось его обращение, призывавшее к разведению кур и кроликов. Гауляйтерам поручалось собрать сведения о клетках для кроликов и курятниках, имевшихся у населения. Если количество животных превышало норму, установленную для семьи, лишних следовало реквизировать и пустить на производство мясных продуктов{62}.

Однако самоограничение противоречило образу мышления нацистских бонз. С наступлением последней фазы агонии режима борманский партийный аппарат начал рассыпаться с поразительной быстротой. Чем дальше продвигался противник, тем меньше заботы о простых гражданах выказывали нацистские бонзы, тем откровеннее утоляли они жажду наживы, надеясь каким-то чудом сохранить награбленное и после войны. Примером может служить поступок гауляйтера Дюссельдорфа Фридриха Карла Флориана. В конце 1944 года англичане сбросили многочисленный десант в тылу германских войск на датской территории. Парашютисты на некоторое время захватили город Арнхем, превратив его в арену сражения. Жители в панике бежали, бросив имущество. Когда англичане покинули Арнхем, Борман разрешил немцам из городов Рурской области воспользоваться имуществом, брошенным датскими гражданами. Гауляйтер Дюссельдорфа решил действовать с размахом и отрядил целый караван грузовиков и триста грузчиков. Разграбление Арнхема длилось три месяца!

Гитлер строго выговорил Борману, подчеркнув, что подобные поступки подрывают боевой дух в войсках. [438]

Рейхсляйтер НСДАП немедленно отрапортовал, что уже поручил службе безопасности Дюссельдорфа арестовать всех, кто был причастен к этой «операции».

* * *

В первые часы 1945 года Мартин написал Герде из ставки в Цигенберге, что начался роковой год. Ожидалось, что из-за неумелых действий люфтваффе этот год будет гораздо труднее предыдущего. «Однако мы должны стойко пройти свой путь до конца, — продолжал он, — ибо наша судьба, как и судьба многих других семей, зависит от исхода войны». Всего час назад, встречая Новый год в обществе Гитлера и Евы Браун, Борман держался намного оптимистичнее и с энтузиазмом поддержал заявление фюрера, предсказавшего Германии победу в этой войне.

Через пять дней — в самый разгар зимы — рейхсляйтер НСДАП распорядился немедленно восполнить потери на фронте за счет женских батальонов и фольксштурма. Еще большую озабоченность рейхсляйтера НСДАП вызывали действия партийных лидеров на занятых врагом территориях. К досаде Бормана, соратники по партии не столь точно придерживались его наставлений, как ему хотелось. Рейхсляйтер НСДАП призвал гауляйтеров в трудную для Германии минуту приложить все усилия, чтобы собственным примером показать народу достоинства партии и завоевать его доверие. Он обвинил их в том, что они ценят свою шкуру гораздо выше жизни Гитлера. 23 января Борман приказал местным лидерам НСДАП не эвакуироваться вместе с населением, а вступать в ряды вермахта или фольксштурма. Уже 12 февраля он издал еще более жесткий указ: всем партийным функционерам, покинувшим восточные округа в связи с угрозой захвата их советскими войсками, надлежало в недельный срок предстать перед своими прежними руководителями — [439] в противном случае они будут объявлены дезертирами и подвергнутся высшей мере наказания.

30 января 1945 года, в день двенадцатой — и последней — годовщины «тысячелетнего рейха», Борман с пафосом в голосе заявил, что сейчас, в момент наибольшей опасности, каждый член НСДАП должен являть собой пример стойкости и преданности. Спасение материальных ценностей из районов, над которыми нависла угроза вторжения противника, уже не имело смысла. Задача состояла в организации «физического и духовного сопротивления». Два дня спустя партийные функционеры получили приказ — секретный! — следить за точным исполнением всех распоряжений. Всякого, кто проявил беспечность или халатность, следовало беспощадно наказывать. 23 февраля Борман сформулировал свои требования более конкретно: всякого, кто пренебрег своими обязанностями или использовал служебное положение ради собственной выгоды или выгоды семьи, кто бросил доверенных его руководству товарищей, кто пытался отречься от НСДАП, кто отказался от борьбы и собирался сдаться на милость врага, ждало суровое наказание. Исключение из партии и трибунал были неизбежным следствием таких поступков. Рейхсминистр юстиции Тирак объявил о введении драконовских мер 15 февраля. Борман же подкрепил этот шаг передачей гауляйтерам судебных полномочий. Им поручалось выносить приговоры трибунала в соответствии с его требованиями и вешать тех, кто отказывается воевать.

Одновременно гауляйтеры и рейхсляйтеры получили приглашения присутствовать 24 февраля на праздновании годовщины основания партии, которое произошло в 1920 году. На сей раз торжественная церемония проходила не в Мюнхене, а в рейхсканцелярии. По предложению Бормана собравшиеся приняли резолюцию о том, что спасения можно добиться только силой. Такая точка зрения не сулила радужных [440] перспектив, но подсознательно многие еще надеялись, что интуиция Гитлера укажет им некий выход.

Столица встретила их пожарами, охватившими город после ночной бомбардировки. Помощники Бормана посоветовали гостям ожидать приглашения в ресторанах — из-за частых налетов они тоже находились в плачевном состоянии — поблизости от комплекса правительственных зданий. Затем при входе в рейхсканцелярию их заставили освободиться от верхней одежды и личного оружия. На некоторое время предоставленные себе, приглашенные могли свободно побеседовать. Гауляйтер Дассау Рудольф Йордан вспоминал: «Звучали резкие слова, фюрера критиковали за то, что он, запершись в бункере, отгородился от всего мира». Выйдя к гостям, Борман коротко изложил программу дня и проинструктировал всех не обращаться к Гитлеру с вопросами ни после его речи, ни во время ленча, поскольку «фюрер занят важнейшими проблемами, от которых его не следует отвлекать».

Собравшихся поразил вид постаревшего, трясущегося лидера. Голос его звучал утомленно, новые лозунги не вдохновляли, хотя он пообещал им целый флот подводных лодок и реактивные ракеты, которые позволят Германии встать с колен и повернуть ход войны вспять. В тот момент все поняли, что он лжет, поскольку хорошо знали положение дел в оборонной промышленности своих округов. В нависшей тишине всеобщей подавленности сидевшие в первых рядах услышали слабое «о Господи», слетевшее с губ Гитлера, когда он уходил из зала. Позднее, во время ленча, когда фюрер заканчивал монолог и приглашенные готовы были, нарушив запрет, засыпать его вопросами и сообщениями, вошел Борман и передал Гитлеру записку — предлог покинуть гостей. Сопровождая фюрера, рейхсляйтер НСДАП у двери обернулся и объявил: «А теперь — до свидания! Следующая встреча состоится через две недели». [441]

Все, кто пытался как-то привлечь внимание фюрера, вызывали у Бормана раздражение — по его утверждению, подобные обращения отвлекали фюрера от дел исключительной важности, но на самом деле рейхсляйтер опасался, что при личной встрече эти люди могут разъяснить Гитлеру, чего именно добивался он сам. Так, попытку Геббельса обсудить с диктатором положение мирного населения (рейхсминистр пропаганды прислал фотографии, сделанные в разрушенных городах) Борман отклонил под тем предлогом, что «эти картинки произведут слишком удручающее впечатление, а сейчас фюреру необходимо душевное спокойствие». Рапорты гауляйтеров о плачевном состоянии страны перекочевывали со стола Бормана прямо в сейфы архива.

* * *

В начале апреля, всего за несколько недель до окончания войны, ставшего для всех очевидным, Хофман набрался смелости и приехал в Берлин по собственной инициативе — на свой страх и риск. Неизвестно, двигало им чувство дружбы или стремление запечатлеть исторический момент падения третьего рейха. Гитлер проворчал, что гость может заразить и уничтожить весь штаб. Борман немедленно напустился на фотографа: «Кто надоумил тебя явиться сюда? Как ты посмел прийти, не предупредив заранее?» Гитлер же пригласил Хофмана в свои апартаменты, послал за бутылкой шампанского и провел ночь в разговорах с давним приятелем. Он попросил фотографа отвезти Еву Браун в Мюнхен, но Ева отказалась. Когда Хофман прощался с Гитлером, раздался пронзительный вой сирены — воздушная тревога! Гитлер посоветовал переждать налет, но гость поспешил улизнуть, опасаясь немедленной расправы со стороны Бормана. Подхватив свой маленький чемоданчик, он [442] выскочил из бункера рейхсканцелярии и заспешил прочь через лабиринты разрушенного города, улицы которого, казалось, навсегда заволокло дымом. Добежав до здания министерства связи, Хофман сел в автомобиль, в котором его уже ждал генерал связи Вильгельм Онезорге, и они направились в Баварию.

В истории с Брандтом просто победы Борману было мало — он жаждал мести. Во второй половине апреля 1945 года представилась такая возможность. Брандт появился в ставке в сопровождении семьи. Он хотел попрощаться с давними знакомыми и получить разрешение перевезти жену и сына в Айзенах, чтобы они попали в руки американцев, после чего намеревался отправиться на передовую. Естественно, Брандт решил сначала поехать с семьей — лично убедиться, что родные нормально добрались до места назначения. Однако уже в Айзенахе его арестовали как дезертира. В ставку пришел соответствующий запрос. Узнав о случившемся, Гитлер вдруг вспомнил, что в сейфах штабных медиков хранилась засекреченная информация о новом нервно-паралитическом газе «Табун», и поручил Борману проверить, не похитил ли Брандт эти документы. Если бы подозрения подтвердились, врача следовало казнить как предателя. Секретарь фюрера убедился в сохранности документов, но не стал заступаться за бывшего врача ставки. Он объяснил, что единственный долг верного сторонника фюрера — быть на передовой или рядом с Гитлером; долг перед семьей в расчет не принимается! Брандта содержали в тюрьме гестапо, но и Гиммлер не стал освобождать старого знакомого, надеясь — если будет возможно — в последний момент воспользоваться его международными связями. В итоге Брандт попал в руки союзников, и Нюрнбергский процесс признал его виновным в преступлениях в области медицины.

Реальные шаги к освобождению Брандта предпринимал лишь его верный союзник Шпеер. Именно он [443] добился перевода арестованного в бункер под рейхсканцелярией и устроил последнюю встречу врача с Гитлером. Преследование Брандта было частной задачей Бормана в борьбе против Шпеера, в которой рейхсляйтеру НСДАП так и не удалось одержать полной победы.

В начале февраля 1945 года Гитлер, Борман, Геббельс, Шпеер и Лей проводили частые ночные совещания, стараясь отыскать методы, которые позволили бы остановить продвижение противников в глубь территории третьего рейха. Были составлены планы эвакуации, указаны способы вывоза оборудования и объекты, подлежавшие уничтожению. Шпеер попытался противостоять разрушениям, утверждая, что эта территория будет отдана врагу лишь временно. Борман поначалу поддержал эту позицию, поскольку, как писал он Герде, «трудно поверить, что судьба привела Гитлера и нас к вершине славы лишь для того, чтобы теперь повергнуть в прах».

Здание партийной канцелярии в Берлине находилось в районе, подвергнувшемся значительным разрушениям, вследствие чего оказалось отрезанным от снабжения теплом, водой и электроэнергией. В письмах, написанных после середины февраля, все чаще встречались пессимистические нотки: «Бывают времена, когда надежда оставляет меня, ибо германский солдат уже не воюет так, как мог бы... Мы еще не видели худшего — оно ждет нас впереди».

18 марта 1945 года в ставку приехал Шпеер. Он ничуть не исправил всеобщее подавленное состояние меморандумом о том, что война проиграна и уничтожение библиотек, общественных зданий, транспортных магистралей и промышленных предприятий бессмысленно и даже вредно, поскольку ухудшает шансы немцев на последующее возрождение нации. [444]

Гитлер не стал читать обращение министра, но, чувствуя, чему оно могло быть посвящено, отнесся к гостю с подчеркнутой холодностью. Борман в те дни уехал в Оберзальцберг, и Шпеер воспользовался его отсутствием, чтобы добиться отмены приказа о разрушении немецких городов хотя бы в западных округах. Однако Гитлер был полон решимости продолжать тактику «выжженной земли» и не собирался менять избранный курс. В соответствующем приказе вермахту он провозгласил также, что, коль лучшие из немцев погибли в боях, об остальных не стоило заботиться.

20 марта в 2 часа ночи Борман вернулся в Берлин и немедленно явился к Гитлеру. Три дня спустя гауляйтеры получили его указание: поскольку вермахт занят осуществлением тактики «выжженной земли», вся полнота власти на местах переходит в руки партийных руководителей. Он распорядился эвакуировать из городов и деревень последних жителей, которым надлежало пешком двигаться в центральные районы страны. Если бы эти не подготовленные заранее действия были выполнены, практически все жители лишились бы своего имущества, здоровья, а многие — жизни. Однако вермахт воспротивился под тем предлогом, что армия не сможет оперативно маневрировать, поскольку все дороги будут запружены беженцами. Такой же позиции придерживался Шпеер, неожиданно нашедший единомышленника в партийной канцелярии в лице Клопфера. То была величайшая измена, ибо помощник Бормана поддержал идею Шпеера.

* * *

Призывая свою жену быть осторожнее и держаться подальше от опасностей, Борман в то же время изыскивал возможности использовать женщин на воинской службе. В сентябре он предложил привлечь около восьмидесяти тысяч женщин для обслуживания прожекторов [445] противовоздушной обороны. 16 ноября Борман написал Геббельсу, что необходимо подготовить немецкий народ к более широкому участию женщин в оборонных мероприятиях и даже к призыву их на действительную службу. К концу ноября женские подразделения заняли рабочие места в системе связи, освободив для передовой более ста пятидесяти тысяч мужчин. Борман назвал службу в системе связи «чисто женским занятием». Политическую, идеологическую и культурную подготовку этих женщин осуществляла организация «Фрауэншафт», работу которой курировал сам рейхсляйтер НСДАП.

В конце ноября Борман запретил использовать женские подразделения в районах ведения боевых действий. Но уже в начале декабря потребовал, чтобы вермахт направлял на передовую женшин, изъявивших такое желание. 28 февраля 1945 года Гитлер — под давлением Бормана — подписал официальное распоряжение о создании первого женского батальона. При успешном осуществлении плана надлежало сформировать еще несколько подобных подразделений (на самом деле две боевые женские части уже существовали). Борман подчеркивал в своей инструкции: «По мнению фюрера, такой шаг должен вдохновить мужчин». Время шло, положение дел не менялось, а в марте значительная часть территории рейха уже оказалась в руках противника. Борман не забыл о своих воительницах и предписал активно использовать женщин любого возраста при организации партизанского движения «Вервольф». Жены представителей партийной элиты от такой обязанности были освобождены.

Глава партийной канцелярии, окопавшийся в бункере и ни разу не слышавший настоящего залпа орудий, 9 марта 1945 года обнародовал открытое письмо, в котором выразил недоумение в связи с появлением «заблудившихся» солдат. Любой солдат, потерявший [446] связь со своим полком, должен идти на звук боя и присоединиться к любому другому подразделению германских войск. В противном случае военный трибунал будет считать его дезертиром. На следующий день рейхсляйтер НСДАП опубликовал второе открытое письмо, посулив наказание также и тем, кто симулировал ранение.

В конце марта 1945 года Борман одержал еще одну победу над вермахтом: на совещании фюрер распорядился о передаче политической работы в армии в ведение партийной канцелярии, тем самым поставив вооруженные силы в зависимость от НСДАП. Впрочем, Гитлер так и не подписал декрет, но достаточно было и устного приказа.

Важнейшей своей задачей Борман считал сплочение рядов партии и восстановление ее престижа. Несмотря на напряженную работу помощников, рейхсляйтер оставался недоволен — серию инструкций и обращений готовили почти полмесяца. В циркуляре от 6 марта 1945 года он наставлял гауляйтеров: «Следует предпринять все возможные шаги для преодоления кризисной ситуации в прифронтовых округах. Некоторые города и деревни сдаются без сопротивления, хотя многие жители еще способны держать оружие... Зачастую одного энергичного человека достаточно, чтобы круто изменить развитие событий». Однако в партийном руководстве на местах явно не хватало людей, желавших (и способных) возглавить борьбу. В таких случаях надлежало привлекать деятельных и фанатичных нацистов. В каждой провинции, не захваченной пока врагами, следовало назначить пять уполномоченных лидеров. Причем каждый из них должен был быть одновременно офицером, умелым организатором и убежденным национал-социалистом — с таким «набором» не приходилось рассчитывать на снисхождение противника.

В середине марта этих ультрапатриотов собрали в [447] тренировочном лагере в олимпийской деревне Вустерзаузен под Берлином. Обучали их инструкторы партийной канцелярии. Будучи посредственным оратором, Борман в основном обращался к ним посредством листовок. «Вы наделены всеми необходимыми полномочиями. Опираясь на опыт и непоколебимую волю к победе, вам следует остановить противника; враг должен понести невосполнимые потери. Наша цель — не эвакуация, а организация упорного сопротивления на каждом клочке земли. Каждый город, каждая деревня должны превратиться в неприступную крепость. Необходимо ставить в строй каждого, кто в состоянии держать оружие, и расстреливать всех дезертиров и тех, кто отказывается исполнить свой долг». Эти меры не укрепили оборону, но тысячи немцев погибли от рук этих патриотов-фанатиков.

Идея «Вервольфа» — подпольной партизанской организации — потерпела фиаско. 10 марта 1945 года Борман предписал гауляйтерам приступить к осуществлению специальных операций в тылу врага. Под флагом «Вервольфа» должны были объединиться все добровольцы, готовые взрывать вражеские склады, пускать под откос поезда, разрушать линии связи и электропередачи, готовить тайные взлетно-посадочные полосы для немецкой авиации во вражеском тылу. Геббельс активно поддерживал идею проведения таких операций и развернул широкую кампанию, прославляя «оборотней, наводивших ужас в стане противника». На самом же деле их «операции» оказались абсолютно неэффективны: изгороди из колючей проволоки были сметены танками, а несколько метких выстрелов снайперов привели к тому, что союзники открывали шквальный огонь при малейшем подозрении на засаду «Вервольфа» — не из страха, а с целью беспощадного подавления всякого сопротивления.

Нет необходимости пояснять, что в последние недели войны трудно было найти национал-социалистов, [448] готовых погибать за фюрера, народ и отечество. Даже гауляйтеры не верили в победу, питая лишь призрачные надежды на чудо-оружие, которое со дня на день обещали им комиссары Бормана. И уж конечно, никто лучше рейхсляйтера НСДАП не знал, что такого оружия не существует.

* * *

Зато существовало рукотворное чудо Бормана — подпольный зародыш «четвертого рейха». Подготовленный к началу сороковых годов южноамериканский плацдарм для завоевания мирового господства{63} предполагалось использовать в качестве безопасного приюта для глав разгромленного фашистского рейха. Наличие немецких общин, многолетнее политическое и экономическое сотрудничество с правителями этих стран, пестрота национального состава населения (в котором преобладали иммигранты), огромная территория континента (было где бесследно исчезнуть) — вот основные факторы, благоприятствовавшие исходу нацистских бонз и преступно нажитых капиталов из Германии в Южную Америку. Часть золота Борман оставил в Европе, чтобы в случае необходимости оно было «под рукой». Последнее посещение альпийских шахт — эти инспекционные поездки стали особенно частыми в первые месяцы 1945 года — отмечено в его дневнике датой 18 марта.

В конце апреля Мартин Борман сделал выбор варианта своего бегства, о чем известил телеграммой своего помощника Хуммеля: [449]

«22.04.45 Оберзальцберг. Хуммелю.

С перемещением за океан на юг согласен.

Рейхсляйтер Борман».

Борману оставалось сделать последний шаг — не только фактически занять трон фюрера «четвертого рейха», но и официально унаследовать его! Что ж, прирожденному психологу, обладавшему огромным опытом манипулирования Гитлером и хорошо изучившего повадки своих конкурентов, решение этой задачи не составило труда. Прежде всего следовало дождаться опрометчивых действий конкурентов — а они не могли не ошибиться в часы агонии третьего рейха.

28 апреля 1945 года в рейхсканцелярию фюрера пришла радиограмма от Германа Геринга:

«Ввиду Вашего решения остаться в Берлине согласны ли Вы с тем, чтобы я немедленно принял на себя — в качестве Вашего преемника на основе закона от 29 июля 1941 года — общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за ее пределами? Если я не получу ответа до 10 часов вечера, я буду считать это подтверждением отсутствия у Вас свободы действий... и буду действовать во имя блага нашей страны и нашего народа...»

В ночь на 29 апреля рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер бросил своего фюрера и сбежал из Берлина.

Итак, основные конкуренты скомпрометировали себя! Один посмел заявить о своих претензиях на высшую власть, другой предал в трудную минуту! Гитлер был полностью подавлен и сдался чувству обреченности, став податливым мягким воском в руках умелого мастера психологической интриги. В ночь на 29 апреля Борман сообщает фюреру о позорной смерти лидера итальянских фашистов Бенито Муссолини, который вместе со своей любовницей Кларой Петаччи был расстрелян партизанами, а трупы обоих были повешены [450] на столбах вниз головой. Конечно, Гитлер не мог не содрогнуться от страха при мысли о расправе, которая могла быть уготована ему и Еве Браун. К тому времени в рейхсканцелярию уже пришло немало сообщений о самоубийствах видных нацистских сановников. Поэтому нетрудно было предвидеть, какое решение примет Гитлер. Со скорбным видом выслушав заявление фюрера о желании покончить с собой, Борман пообещал последовать за ним и посоветовал оставить наказ потомкам — политическое и личное завещания. Отметив верность Бормана и Геббельса, «решивших добровольно присоединиться ко мне и не пожелавших покидать столицу ни при каких обстоятельствах», Гитлер исключил из партии, разжаловал и снял со всех постов Гиммлера и Геринга.

Фюрер произвел и новые назначения: адмирал Дениц унаследовал пост рейхспрезидента (Борман не считал эту бесцветную и безликую личность сколько-нибудь серьезным противником), а должность рейхсканцлера получил Геббельс (Борман не сомневался, что Геббельс выполнит обещание последовать примеру Гитлера). Более того, в планах спасения не было места ни тому, ни другому. Поэтому Борман полагал, что в крайнем случае с ними расправятся победители, тем самым оставив его самого единственным реальным претендентом на «законное» наследование фюрерского трона в «четвертом рейхе». Опытный интриган и тонкий психолог, он понимал, сколь важное значение приобретет вопрос преемственности высшей власти в недалеком будущем, когда все избранные переведут дух в безопасности далеких убежищ и начнут делить полномочия и спасенные богатства. Ключи от сокровищницы хранились у Бормана, он оставался главой партии и — после устранения Деница и Геббельса — оказывался в роли наследника трона. [451]