Проспект гудел как высоковольтная линия электропередачи. Закинув сумку на плечо, сунув руки в карманы куртки, я шла вдоль витрин. Тысячи единиц товара. Желание приобретать, поглощать и утилизировать в конструкторе 'человек разумный' идет на правах базовой комплектации, лежит себе среди пенопластовых шариков рядом с амбициями и лицемерием. Именно поэтому я задумываюсь избавиться от телевизора. Фарш из рекламы и фальшивых улыбок прямиком из жерла плазменной мясорубки, пальчики оближешь.

  Я поправила очки на переносице. На мне были 'авиаторы', оригинальная модель в легкой позолоченной оправе, с зелеными линзами, как у американского генерала времен Второй мировой войны Дугласа Макартура. Также из аксессуаров (а вовсе не из 'модных фетишей', как говорит моя близняшка) я ношу ярко-голубые часы марки 'Той Вотч'. Бесспорное достоинство как очков, так и часов, в том, что они невероятно легкие, компенсируют тяжесть куртки - тяжесть, к которой уже привыкли мои плечи.

  Из-за зеленых линз улица казалась подводным царством, пронизанным пучками странного света. Сигналят такси, октябрьское солнце рикошетит от лобовых стекол с радужными наклейками техпаспортов, брызжет в глаза. Каждая третья иномарка - с тонированными стеклами.

  Самое время для Маневра. Маневр заключается в том, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, проведя на зараженной деловитостью территории минимальный отрезок времени.

  Рестораны, бары и кафе трещали под наплывом одетых с броской элегантностью людей, выползших из офисов погреться в лучах солнца, заодно набить желудки горячей синтетикой. Именно поэтому я и люблю свой спальный район. Там не встретить вечно спешащих и вечно не успевающих белозубых ухоженных созданий с кейсами.

  В центре во время обеденного перерыва также хватает курьеров и очеловеченных животных. Вторые, правда, в меньшинстве. А кто-то подался в Китайский Квартал, чтобы, выпуская сизые клубы сигаретного дыма в потолок, уминать баоцзы с тофу, рисовую лапшу с густым соевым соусом или суп с лапшой и вонтонами. Вы видели, что кладут в вонтоны? Мой вам совет: никогда не заглядывайте под тесто, сразу отправляйте в рот.

  Я словила свое отражение в витрине магазина механических часов, проплывающее на фоне дорогих швейцарских марок, и пригладила волосы. Из витрины магазина техники выглядывали десятки глаз - экраны телевизоров. На всех экранах колония тупиков одновременно взлетела с изумрудной травы утеса с неприступными скалистыми стенами. Будто в небо кто-то запустил стайку клоунов в черно-белых костюмчиках. Клювы у тупиков - желто-оранжевые, лапки - оранжевые. У меня лицо сводит от умиления, когда вижу пернатых 'толстячков'.

  Ожидая на перекресте зеленый свет, я смотрела на огромную неоновую землянику - тусклую при свете дня вывеску 'Земляничных полей'. Наконец, над перекрестком взошло зеленое солнце, и толпа, будто следуя за невидимым Моисеем, устремилась к противоположному берегу автомобильного моря. Мне на встречу шла женщина с платиновыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке. Не волосы, а плотно подогнанные друг к другу металлические прутики. Боюсь даже предположить, сколько на них вылито укладочных средств. Высокая, стройная, в мокасинах, но в пакете с эмблемой именитого дома моды просвечивают шпильки. Черный костюм оттеняет бледность кожи. Помада цвета жженой умбры. Женщина скользнула по мне ярким взглядом льдисто-голубых глаз. Она что-то говорила в мобильный телефон. Я постаралась сосредоточиться на белых полосах под ногами, и на Маневре.

  Женщина прошла мимо и - нарочно или нет - наши кисти соприкоснулись. Всего на одно биение сердца, но соприкоснулись.

  В голове вспыхнуло единственное слово: 'Паскудство', а потом водоворот красок и образов затмил мир перед глазами. Миг, но его было достаточно. Я уже видела сон с открытыми глазами.

  ...Асфальт превратился в землю, а земля - в грязь. Небо посерело и размокло, будто губка. Лило как из ведра. Здания заменили печальные ангелы, держащие кресты. Гранит и мрамор казался черным из-за воды. Пришедшие на похороны люди были с зонтами. Опухоли в черных костюмах-тройках, юбочных костюмах, темных очках. Цветы мокли под дождем, лепестки тяжело дрожали. Капли барабанили по коричневому лакированному гробу. Священник сражался с зонтом. Всем не терпелось оказаться в тепле.

  Я стояла возле гроба. Опухоли подходили, произносили слова сочувствия, неловко обнимали за плечи, и каждый спрашивал, чем он может помочь. Во рту пересохло. Оставьте меня в покое, хотелось заорать мне. Вместо этого я кусала губы и кивала, кивала, кивала...

  ...Он прислал одного из своих прихвостней. Сам не соизволил прийти. И правильно сделал - я бы обязательно познакомила его надменную морду со своими ногтями. Его прихвостень был гладко выбрит, губы сжаты в пунктирную линию. Кожа вокруг глаз тонкая, прозрачная, сосуды похожи на синеватых угрей, на коричневых штанинах - брызги грязи. Волосы потемнели от воды. Я знала, что их настоящий цвет - морковно-рыжий. Он принес белые лилии. Огромный букет белых лилий - чистых и прекрасных. Я ничего не сказала ему, он ничего не сказал мне. Просто положил лилии на гроб. Лилии напоминали белоснежных голубей. Они прилетели, чтобы быть похороненными, засыпанными влажной, пахучей землей. Земля дышала и шептала слова, которые я не могла разобрать.

  Ветер хлестал все больнее. Дождь лил с неба, из моих глаз. Правая рука, покоящаяся в колыбели косынки, горела огнем. Холод забрался под пальто и свернулся там клубком. Капли дождя барабанили по гробу. Священник устал сражаться с зонтом, и скоро все завершилось. Каблуки погружались в грязь, а гроб - в трехметровую яму...

  Вспышка!

  Мои зрачки сузились в две точки размером с булавочную головку. Я судорожно коснулась правой руки, однако боли не было. То была не моя боль, вернее, не мое воспоминание. Сердце колотилось, как пойманная птица, пульс ухал в ушах, над верхней губой выступила холодная испарина.

  Сквозь ослепительную белизну постепенно стали проступать контуры, у контуров появилась текстура и тени. Дорога. Витрины. Люди. Что, черт побери, только что произошло?

  Я обернулась. Женщина перешла через дорогу. Голова с тугим белым пучком волос, словно зафиксирована пластиковым воротником, какие напяливают на собак, чтобы те не расчесывали раны. Великолепная осанка, широкий шаг. Еще чуть-чуть, и сорвется на бег.

  Почувствовала ли она, что я только что прочитала ее?

  Но на мне перчатки. Я не могу читать людей в перчатках.

  Значит, видения вызваны не мной.

  Черт, кто эта блондинка?

  Я попыталась сделать шаг ей вдогонку, но даже крохотный шажок вдруг стал проблемой. Мне хотелось окликнуть блондинку, но слова застряли в горле, превратившись в витки ржавой колючей проволоки.

  Визг тормозов. Чей-то крик. Асфальт с белыми разделительными полосами вдруг встал на дыбы, переместился из горизонтального положения в вертикальное, и стал стремительно приближаться к моему лицу.

  Что-то смягчило падение. Асфальт теплый, пахнет резиной. В поле зрения попал рукав кожаной куртки, потом лицо. Это лицо... оно выделялось на фоне неба темным пятном, однако черты были безошибочно узнаваемы.

  Багама поддерживал мою голову, словно что-то хрупкое, его губы шевелились. По-моему, он спрашивал следующее: 'С вами все порядке? Вы не ушиблись?'. Я хотела заверить его, что да, все в порядке, не ушиблась, а посему он может слезть с меня. Я почти убедила себя, что именно это я и произнесла. Судя по выражению лица Багамы, не это. Он помог мне подняться.

  - Мои очки, - выдохнула я.

  Очки валялись на асфальте. Стекла целы. Благослови Господи производителя. Разбитые 'авиаторы' не сделали бы это утро лучше.

  Багама тактично промолчал - не стал говорить, что я пришибленная, раз первое, о чем вспоминаю после того, как едва не угодила под колеса, это паршивые очки. Зато указал на вылезшего из такси водителя, нервно переступающего с лапы на лапу.

  - Он чуть не сбил вас!

  Я бы сказала, что 'чуть' в нашем деле не считается, но от потрясения язык прилип к небу.

  Мой мир был умыт адреналином, я подмечала детали с болезненной ясностью.

  На таксисте был цветастый акриловый джемпер и очки в роговой оправе с толстыми, как корабельные иллюминаторы, замусоленными стеклами, увеличивающими его глаза почти вдвое, делая их похожими на две огромные маслины. Очеловеченный сенбернар, славный парень. Складывалось впечатление, что в Зеро все, чем занимались зверолюды, это крутили баранку и стояли на кассах в забегаловках быстрого питания, круглосуточных супермаркетах и заправочных станциях.

  - Я не местный. Плохо понимать русский. Милиция не заявлять, пожалуйста. Босс быть недовольный, уволить. - Обсидиановые провалы глаз влажно блестели. Еще чуть-чуть, подумала я, и они закатятся, как на игровом автомате, выдав два проигрыша.

  Таксист еще что-то сбивчиво рычал, слюна капала из пасти на свитер. Мне до сих пор как-то... непривычно слышать человеческую речь из пасти животных. Неужто и это дело привычки?

  На панельной доске такси была корона, инструктированная пластмассовыми камнями. Китайский болванчик - ухмыляющийся толстяк в расписных шароварах - продолжал кивать. Мусор, которого полно во второсортных сувенирных лавках.

  Я обернулась, но блондинки и след простыл.

  Так, с меня хватит.

  Подхватив спортивную сумку, нетвердым шагом, прихрамывая, я направилась к 'Земляничным полям', чья вывеска была такой же стеклянной, как и глаза десятка случайных прохожих, остановившихся поглазеть на происходящее. Кругом аховые физиономии, вопящие, что я спрут из космоса. В принципе, я не осуждаю их. Уверена, если бы я сейчас посмотрела на себя в зеркало, то увидела бы глаза размером с линзы в очках таксиста-сенбернара.

  - Детка, у тебя кровь.

  Я замерла как вкопанная, ошеломленная этим заявлением. Кровь? Старушка в замшевом пиджаке протягивала мне бумажный платок. Ее узловатые длинные пальцы были унизаны золотыми кольцами, на костлявом запястье - маленькие золотые часики с перламутровым циферблатом.

  Багама настиг меня в два шага. Вероятно, в два небольших шага. Как вы уже поняли, в этой игре я всегда проигрываю.

  - Госпожа Реньи. - Я не сопротивлялась, когда он развернул меня к себе, взял из моих рук бумажный платок и приложил к ссадине над бровью. Он словил мой взгляд, улыбнулся уголком рта и сказал: - Вы опоздали на десять минут.

  - Десять минут? - переспросила я.

  Багама открыл дверь 'Земляничных полей' и жестом пригласил меня пройти.

  - Вы все правильно расслышали. Могу я поинтересоваться: вы всегда такая невнимательная, когда переходите через дорогу?

  Он сказал, что я невнимательная. Я не была невнимательной. То есть абсолютно. Равно как и параноиком. Я чувствовала, как съезжаются брови над переносицей. Второй раз меньше чем за сутки он навешивает на меня ярлык, с которым я в корне не согласна.

  Багама не знал, что произошло там, на перекрестке. Да и произошло ли что-то?

  Я невольно коснулась правой руки, вспомнила запах свежевырытой земли, озона, дождевой воды.

  Железное 'да', произошло.

  Мое сознание будто посыпали землей - влажной, рыхлой, черной. Кем бы ни была та блондинка, она... небезопасна. Так ли теперь чтец называет чтеца? Чтеца, чьи способности превышают мои. Значительно превышают, мать их так.

  Прочитала ли она меня так же, как я прочитала ее? Чего доброго, угу. Прошу прощения, чего недоброго. Если следовать терминологии господина Рождественского, вернее, его языкатого адвоката с лицом старого фавна, на котором отпечатались годы и годы борьбы со справедливостью, имело место быть ментальное изнасилование, плюс я едва не угодила под машину. Первое обстоятельство, впрочем, тяготило гораздо больше. Еще предстоит разобраться, кто кого ментально поимел: блондинка меня, или я блондинку.

  - Только по четвергам, - сказала я.

  - Простите? - бросил Багама через плечо.

  Невнимательная. Только по четвергам.

  - Не обращайте внимание.

  Я приказала себе сосредоточиться.

  Итак, десять утра. Встреча с наемником, по совместительству моим клиентом.

  Эй вы, там, в очереди! По проблеме за раз!

  Тем временем Багама нашел нам столик, а я, придерживая бумажный платок у рассеченной брови, чтобы не дай Бог не шокировать щебечущих кофеманов, извинилась и направилась в уборную.