Автомобиль Елен оставил позади опасную зону и помчался по ровной, прямой дороге. Олеся очнулась и была невероятно счастлива, когда увидела вместо тупых физиономий ненасытных уголовников Арлекина и Элен.

- Ну вот, - сказала бывшая журналистка. - Теперь я без машины, без работы, без будущего.

- Я отдам тебе машину, как только выберемся в безопасное место, - пообещал Арлекин. - Найдешь себе другую работу, будет у тебя будущее, не волнуйся.

- Моя карьера погибла, - обречено вздохнула Елен. – Лучше застрели меня. Арлекин. Я устала от собственной лжи.

- Не застрелю.

- Умоляю!

- Бесполезно.

- Если это не сделаешь ты, это сделают они.

- Кто они?

- Негодяи, подонки, мафия!

- Не думай о людях плохо, они тебя и пальцем не тронут.

- Ты уверен?

- Гарантирую.

- Я так не умею. Единственный человек, о котором я могу думать хорошо, это...

- Кто?

- Ты, Арлекин!

- Этого еще не хватало... - вздохнул Арлекин.

- Да! Не хочешь убить, возьми меня с собой, - попросила журналистка.

- Но мы едем на край света, вряд ли нам по пути, Елен.

- Арлекин, возьми ее! - вмешалась Олеся с заднего кресла. - Ты же не бросишь даму посреди дороги?

- Или вышиби мне мозги, - продолжала твердить Елен.

- Ты уже очнулась, дитя моё? - Арлекин радостно оглянулся.

- Привет, Арлекин!

- Привет, Олеся! Ну, хорошо, - сдался Арлекин, поглядев на Элен. - Поедешь с нами. Только, чур, не пакостничать в дороге!

- Даю слово, - пообещала Елен. - Слово криминального репортера.

Они колесили по шоссе целый день, а к вечеру остановились в гостинице. Едва добравшись до кровати, Олеся свернулась в клубок и уснула. Сон ее был как никогда крепок и сладок, ибо в последнее время бедняжке приходилось то проводить время в обмороках, то наблюдать за жирными мордами Гада и Скотта.

Чтобы не разбудить ребенка, Арлекин с Елен вышли на балкон.

- Всё началось с вашей великолепной статьи, Элен. Благодаря счастливому стечению обстоятельств я стал обладателем свежего выпуска "Счастливых времен". – Вспомнил Арлекин. - Я внимательно прочитал то, что вы сочинили, и спешу воспользоваться возможностью, чтобы поблагодарить за удовольствие, которое доставило мне знакомство с вашим необыкновенным материалом...

- Ну, что вы! Что вы! - зарделась Елен. - Какая мелочь!

- Отнюдь. В наше время хороший слог, лаконичный стиль, легкая рука - большая редкость.

Журналистка потупилась, как школьница, разглядывая ногти на руках.

- Вам следует развивать свай дар, не дать ему погибнуть в зачатке, - подливал Арлекин. - У каждого, кто взялся за перо, существует одно великое негласное правило, правило свободы и откровения. И оно вам прекрасно известно, Елен. Вы словно с рождения чувствуете то, что другим не дается даже через преодоление груды учебников и кипы макулатуры. Вам дан талант увлекать на кончике пера тысячи и тысячи благодарных читателей, которые видят в вас не только своего друга, но и учителя, не только искрометного собеседника, но и разящее молниями божество! Храните же свой талант, взращивайте как малое дитя, берегите пуще ока! О, не дайте заглохнуть этому фейерверку фантазии, правды и любви!! - закончил Арлекин, взмахнув руками.

- Спасибо, Арлекин, - польщено растаяла труженица пера. - Ха-ха-ха, даже не ожидала... Огромное спасибо.

- Спасибо вам, Елен.

- А я не Елен, - внезапно призналась журналистка, и её смех стал несолько натянутым.

- Кто же вы?

- Полина.

- А Елен...

- Мой псевдоним.

- Так вы...

- Что это мы опять на вы?

- Вы плачете?

- Правда?

- Правда, - подтвердил Арлекин.

- Заметно?

- Очень. Вам со мной плохо?

- Нет, Арлекин, не в этом дело. Просто я... я устала. Устала постоянно врать. Эта вечная борьба, нервотрепка, эти руки, с утра до вечера мешающие дерьмо в ступке, они меня достали. Сегодня я Елен, завтра Полина, а потом - обыкновенная затычка в задни…

- Ах, не умаляйте себя! - перебил Арлекин. - Вы, безусловно, достойны большего, чем просто быть затычкой в зад...

- Я женщина, - пребила Элен.

- Да, да! Только не плачьте!

- Женщина может себе позволить немного поплакать.

- Ну, разве что совсем чуть-чуть.

- Я больше не хочу драться и врать, я хочу уюта и спокойствия. Имею я, как женщина, право на уют и спокойствие?

- Конечно! Какие могут быть вопросы? Все устроится! Вы обязательно выйдете за муж, Елен, будет вам уют и спокойствие, потерпите!

- Я не Елен.

- Какая разница?

- Я Полина.

- Черт с ним! За муж вы всё равно выйдете.

- Когда? - задумчиво спросила Полина.

- Скоро, я это чувствую.

- За кого?

Арлекин пожал плечами и вдруг предложил:

- Хочешь за меня?

- А твое сердце свободно, Арлекин?

- Естественно! Мое сердце всегда свободно!

- Как же мне рассчитывать на место в твоем свободном сердце?

- Не надо ни на что рассчитывать. Я просто люблю тебя.

- Скажи это громко, - потребовала Полина.

- Люблю! Люблю!!! Люблю!!!!! - громко прокричал Арлекин. - Выходи за меня за муж!

- Мне надо подумать, - ответила Полина и задумалась.

- Разумеется, - согласился Арлекин. - Подумай.

Он оставил Полину на балконе, вернулся в номер и прилег на двуспальную кровать.

Полина стояла на улице. Ей потребовалось очень много времени, чтобы серьезно обдумать предложение Арлекина, взвесить все за и против. Полтора часа. Наконец, до нее дошло, что выборора в её положении не существует в принципе, и она отправилась дать Арлекину окончательный ответ:

- Я подумала, - объявила Полина.

Развалившись на кровати, Арлекин беспечно сопел. Полине пришлось дернуть жениха за ногу, чтобы он продрал глаза.

- А?! - проснулся Арлекин.

- Не кричи, - попросила Полина.

- Елен? Что случилось?

- Ничего. - Полина усмехнулась. - Я не Елен. Теперь я вижу, как ты меня любишь!

Она хотела было развернуться, чтобы навеки уйти из жизни этого безответственного клоуна, но Арлекин успел схватить ее за руку. Горячо обняв Полину, он увлек даму на теплое ложе. Результат обдумывания Полины, ее окончательный ответ не требовал комментариев. Она была великолепна в постели, от которой вскоре стал подниматься пар. Да и Арлекин не сплоховал. Если число семь нам о чем-то говорит, то мы быстро сообразим, что произошло между молодыми той ночью в гостинице.

На утро первой проснулась Олеся. Она вышла на балкон и увидела яркое солнце, людей и дома. Она, конечно, догадалась о любви Полины и Арлекина, поэтому чувствовала себя лишней и ненужной. Чтобы не мешать молодым, она тихо оделась и ушла.

В городе, где Полина и Арлекин приняли решение свить семейное гнёздышко, было множество великолепных магазинов и всевозможных магазинчиков. Практически в любом доме первые три этажа занимали магазины. Кроме того, здесь красовались крупные как стадионы гастрономы и ослепительные как морские лайнеры супермаркеты, предлагающие товары на любой вкус.

Двое суток Полина и Арлекин слонялись из магазина в магазин, прежде чем оказаться дома и рухнуть, едва миновав порог, от усталости. Достаточно сказать, что рубашка Арлекина была, хоть выжимай, а лифчик Полины был не лучше. Они отстояли, наверно, три десятка очередей, осмотрели полторы сотни прилавков, но так ничего и не подобрали. Ведь, они были совсем молодыми, и работы у них пока не было. Таковы оказались первые трудности семейной жизни.

Но постепенно всё втало на свои места.

Время спустя...

Полина стирала белье, а ее муж, покуривая дешевую сигарету, лежал на старинном диване и позвоночником чувствовал ржавую пружину, которая, прорвав черный от бесконечного употребления гобелен, вонзилась в спину.

Мучительная судорога пробежала по лицу Арлекина. Заученным движением он ткнул окурком в липкий подлокотник и, стараясь не делать резких движений, стал поднимать спину с дивана.

Пружина преследовала его как дуло пистолета в руках убийцы-невидимки. Наконец, Арлекину удалось сесть прямо и освободиться от пружины.

- Полина! - крикнул он. - Полина, диван сломался!

- Ах, ты дрянь! - Бросив стирку, жена влетела в комнату, увидела как муженек играет с выскочившей на полметра пружиной и хватила его мокрым сарафаном. - Кто теперь новый диван купит? - загалдела она. - Может быть, ты?! На какие, хотелось бы знать, пиши?! Грузчик поганый! Он, видите ли, мясо грузит! Зарплату получает! Да кто ж это домой не постыдится зарплату тащить?! А?! Что рожи корчишь?! Хоть бы раз кусок мяса принес, собака! Вон, у Людки Володька в комиссионном работает! Уж он-то ее и одевает, и куртку-то принес такую, и туфли такие! И кормит, и поит, и детей, вон, сколько растит! А ты все с этой вшивой зарплатой! Ха! Ха! Ха! Ха! Посмотрела бы я на Людку, если б Володька хоть раз зарплату свою показал! Ха! Ха! Ха! Да она б, она б его не следующий день сгноила как пса шелудивого! Это я одна, дура такая, все терплю! Все надеюсь, сука такая, что хоть сегодня-то он кусок мяса без приключений принесет! За что ж так, Господи?! За что такая напасть?! У других люди как люди, а этот что? Сидит себе знает, курит! Скоро, поди, пить начнет, последнюю нитку с души обдерет! Ты скажи мне, собака, было ли хоть раз, чтобы я с работы без молока пришла, быдла ты поганая?! Я и молочка-то принесу, и сметанку принесу, и сыр, и творог, и кефир! А этот только жрет! Что лыбишься? Думаешь, у жены железное терпение? Что рожи корчишь? Посмотри, на что похожа эта квартира!! Здесь старый диван, там старый диван, а там плита и вонючий холодильник! Что мы приобрели за это время? Чего достигли?! Одни убытки с этим остолопом!! О, Господи, слышишь ли меня?! Такого душегуба мужем мне поставил! Чем я прегрешила? Я больше не могу...

Потом Арлекин ушел грузить мясо, а Полина отправилась в молочный магазин, где она работала (и работала успешно) продавщицей и где ей прочили большое будущие. Несмотря на то, что молодоженам было трудно найти работу в местных магазинах, они ее нашли, и, вероятно, все пошло бы гладко, если б Арлекин не встал на тормоза. Ну, так говорят.

Когда, например, его друзья по жизни и по работе отбирали себе крупные куски мяса, клали их на быстрые тележки и везли по домам, Арлекин вечно не успевал или попадал в сомнительные истории: то вынесет мясо и увидит, что товарищи по ошибке увезли его тележку, то приготовит тележку, да мяса не хватит. Было и такое, что Арлекин, казалось, все приготовил, и мясо, и тележку, благополучно погрузился и побежал к Полине. Но что же? На следующий день оказалось, что магазин не закрыли на ночь, в результате чего он был начисто вычищен от мяса, и все стрелки сошлись в сторону Арлекина. Нагрянули с обыском, нашли сто килограмм говядины, и хотя это количество не представляло собой чего-то криминального, решили, что остальные четыре тонны Арлекин спрятал. Где не спросили, только все конфисковали, пока не отдаст. Остался лишь холодильник, который никому не приглянулся, ибо устарел, вот и все. Ну, еще, шутки ради, завезли два дивана, тоже очень старых.

Арлекин выносливо принимал каждый шлепок судьбы. Он по-настоящему любил Полину, и любовь сделала его терпимым. И конечно же, он верил, что однажды на его улице наступит праздник, грянет ослепительным салютом, расцветет долгожданными бутонами роз, шипы которых он терпеливо лелеял.

Придя в магазин после взбучки Полины, Арлекин выглядел вяло. Его друзьям показалось даже, что коллега не вполне готов к работе. Но Арлекин скоро развеял их тревогу. Ибо к работе, и работе самой трудной, он был готов всегда, что бы не случилось. Он задолжал своим друзьям кругленькую сумму, постоянно вспоминать о которой было просто больно, но и не вернуть которую Арлекин, человек слова и чести, тоже не мог. Поэтому он лишь работал, работал и работал...

- Что грустишь? - спросил Ашот.

- Да вот, от жены влетело, - Арлекин почесал затылок.

- Не горюй! - весело подмигнул Таир. - Что с бабы возьмешь? - И потрепал свиную тушку на крючке.

Друзья Арлекина были из веселых, не давали попусту тосковать. Это очень помогало Арлекину, склонному к меланхолии, в трудные минуты: на одном месте он никогда не засиживался.

- Машина с говядиной! - преобразился Ашот, увидев грузовик.

И три товарища принялись за работу.

Работали по цепочке: Ашот с машины опускает тушу на спину Арлекина, Арлекин вносит ее в магазин, шугая покупателей криками "разойдись!” минует демонстрационный зал, проходит скользкий коридор с одной тусклой лампой и, достигнув склада, где его уже поджидает Таир, передает ему груз, а тот, насвистывая по обыкновению, ловко прикалывает тушку на крючок.

- ... Не горюй! - снова подмигнул Таир. - Что с бабы возьмешь? - И похлопал Арлекина по спине.

Арлекин работал неистово. В этот день друзья разгрузили четыре машины. Иногда Таир менялся в цепочке с Ашотом, потому что поднимать туши на крюк - занятие более сложное, чем сбрасывать их с грузовика. Конечно, Арлекин изо всех сил помогал, но всё ж к концу дня так выдыхался, что встречавшему его на складе приходилось поднимать тяжеленные глыбы мяса практически в одиночку.

Разбросав четвертую машину, они встретили пятую, и она вновь была полна обезглавленными коровами. С их мяса только стащили кожу, поэтому кровь лилась дождем. Арлекин подошел с горящими как уголь глазами и протянул к кузову дрожащие как листва пальцы... Арлекин знал, что это последняя машина, что едва они раскидают два десятка телок, рабочий день кончится, и он снова отправится к Полине с пустыми руками... А ведь, он сделал сегодня Полине больно, довел ее до крика, привел в негодность диван...

Ашот погрузил на коллегу тушку, и тот пошел...

- Эй, ты куда?... - удивился Ашот.

Арлекин шел с коровой на спине вдоль магазина, за магазин, к какой-то дороге, которая бы смогла вывести его, которая приткнула бы его к ней, к Полине...

- Арлекин! - услышал он окрик обеспокоенного Ашота.

- Сейчас... - хрипло выдавил Арлекин. - Сейчас...

Он шел, петляя, быть может, совсем не туда, куда шел секунду назад. Он шел, обливаясь кровавым потом. Правда, кровь была не его, телячья, можно сказать, бутафорская, тем не менее, она текла по лицу и телу Арлекина, и многие зеваки, решившие ради любопытства поглядеть на Арлекина с телкой, даже падали в обморок. Впрочем, и он сам, не дойдя какого-то метра до своей дороги (была ли она?), грохнулся, придавленный откормленной тушей, на асфальт, посредине кровавой лужи...

Его привели в себя Ашот и Таир.

- Ты что? - спросил Ашот, улыбнувшись. - Забыл, где магазин?

- Я что-то задумался... - сказал Арлекин.- Я что-то совсем... - Он покрутил пальцем у виска.

- Ерунда! С кем не бывает? - подбодрил Таир.

Друзья поставили коллегу на ноги, помогли взвалить телку на спину, и Арлекин, покачиваясь, потащил ее обратно к магазину.

- Ничего, сдюжим, - сказал Таир Ашоту. - Парень крэпкий.

Не знаю, право, стоило ли упоминать об этом необычном эпизоде в жизни Арлекина? Тем более, что подобные проколы в работе он допускал не так уж и часто. Они, скорее, были исключением, чем правилом. В основном же, ни Ашот, ни Таир, более старшие и опытные друзья Арлекина, не имели к коллеге значительных претензий.

Да, невесело складывалась семейная жизнь Арлекина. Но ведь есть-то что-то надо было молодым Арлекину и Полине.

Чтобы хоть как-то скрасить серые трудовые будни, молодожены посетили оперу. И на людей хотелось посмотреть, и себя показать. Не в пример мужу, Полина выглядела эффектно в тот изумительный вечер. Ее черное, с блесками, платье радовалось вместе с телом, которое чем-то напомнило Арлекину очарование первых дней знакомства. Полина заметно помолодела и похорошела. Ну, что еще сказать?

- Великолепно! - прошептал Арлекин, ряженый во фрак со строгими короткими рукавами, узость которых немного стесняла движения (однако цена куцего фрака была раз в шесть практичнее той, которая обеспечила бы ему безукоризненную одёжку).

Попробовав застегнуть пуговицу, Арлекин совсем ее оторвал, махнул рукой, взял жену под руку, и они отправились в "Магазин-онера", где должна была состояться премьера нашумевшей оперы "Заведующий" с гениальным баритоном Яшей Брешкиным в роли Канио.

- С вас червонец, - сказал кассир.

- Даю шесть, - ответил Арлекин.

Полина тем временем вытягивала шею, чтобы как можно лучше рассмотреть цвет общества, ценителей и завсегдатаев "Магазин-опера".

- Червонец. - Кассир был неумолим.

- Ладно, даю семь...

- Червонец.

- Восемь! - решительно заявил Арлекин, демонстративно отвернувшись. - Если нет, мы уходим.

- Девять, - струхнул кассир, протягивая руку за деньгами.

- Сначала билеты, - попросил Арлекин.

- Билеты пусть побудут у меня. Сначала деньги - потом о билетах можно будет разговаривать.

- Деньги пока побудут у меня, - возразил Арлекин. - Покажете билеты - поговорим о деньгах.

Кассир осторожно извлек из стола два билета, навалился на них локтями и, ухмыльнувшись, спросил:

- Видели свои билеты?

- Да что вы так волнуетесь? – Арлекин неестественно улыбнулся.

- По-моему, это вы, вы волнуетесь. – Парировал кассир с серьезной миной.

Сделка произошла в долю секунды: Арлекин молниеносно овладел билетами, а кассир, громоподобно, - деньгами.

- Ты, все-таки, дал девять? - спросила потом Полина с укоризной.

- Пришлось, - вздохнул Арлекин.

- Мешок! - фыркнула Полина.

За их спинами шептались:

- А, это тот Арлекин, грузчик мяса с женой.

- Полина прекрасно выглядит!

- Посмотри! Вон, продавщица нашего магазина! Вон, вон! Помнишь? Ну, как же! Шикарный молочный магазин! Удивительная продавщица! Только кто там с ней, в коротких рукавах?

- Некто Арлекин, грузчик мяса.

- Вот как? Ничего пока о нем не слышал. Вот, Ашот. Видишь Ашота? Вот, это грузчик мяса! А из такого дохляка какой же грузчик мяса?... Как его?

- Арлекин.

- Он же переломится от куска сахара, хе-хе! Ему бы на кассе сидеть, хе-хе!

- Ах, кто это? - тихо вырвалось у Полина.

- А? - не расслышал Арлекин.

К ним подошел огромный красавец в образцовом фраке, с фиолетовой бабочкой на шее. Его черные, короткие волосы окаймляли аккуратный, тонкий лоб и едва не сливались с бровями, из которых сразу же вырастал величиной с пивную бутылку нос, гармонично переходящий в губы, столь же аппетитные и увесистые, сколь аппетитными и увесистыми бывают лишь два свежих баклажана. Венчал этот грандиозный портрет выдающийся и мягкий как боксерская перчатка подбородок.

- Ашот, - представился он сам Полине и потряс руку коллеги.

- Моя жена, Полина, - представил Ашоту Арлекин.

Они молча стояли пять минут. Полина заворожено смотрела на Ашота, Ашот жадно пожирал глазами Полину, а Арлекин потеряно топтался сбоку. Возникла дурацкая заминка.

"Что же он пялится?! - опомнилась Полина. – Даже неудобно…"

- Я могу помочь с мясом, - весьма кстати заговорил Ашот.

- Сколько? - покраснев, спросила Полина.

- Триста килограмм, - вырвалось у Ашота (право, Полина была неотразима!). - Кроме того, есть связи, - разоткровенничался прекрасный принц, - в лучших магазинах: одежда, обувь, рыба, водка, аппаратура, сантехника...

- Хватит, хватит! - шепнула Полина, словно торопясь куда-то. - Нас могут услышать! И незаметно сунула записку в ладонь Ашота.

Когда Арлекин с женой заняли места, Ашот удалился в сортир, сделал вид, что наклоняется к писуару, и скрытно прочитал:

«Любовь моя! Если б ты знал, как рвется к тебе мое сердце! Но видишь, я несчастная пренница жалкого шута! Приходи после первого действия за кулисы, утешь меня! Твоя Полина».

Ашот удовлетворенно дернул ручку писсуара. Хлынула вода. Он чувствовал невероятную силу, страшное обаяние и необычайную легкость.

Решительные и звучные аккорды с последующим взлетом гаммообразных пассажей возвестили о начале интродукции.

В прологе исполнитель роли продавца Тадео от имени автора обратился к зрителям, ждавшим от оперы легкого развлечения, с нижайшей просьбой не рассчитывать на многое:

- Мы, - пропел лицедей, - решили вам рассказать о неподдельных страданиях. В нашем представлении вы не увидите никакой фантазий, никакой выдумки. Мы будем петь лишь о правде, суровой правде жизни и мелочности трудовых будней. Только правдой вдохновлялся автор, только правдой вдохновлялись мы, и только правду мы предлагаем вам, дорогие потребители!

Занавес распахнут. Перед зрителями открываются декорации, восстанавливающие знаменитую Площадь Торговли эпохи дефолта. Повсеместно ощущается острый дефицит продуктов питания. Чтобы предотвратить ажиотаж, Правительство вводит карточки на хлеб, водку и сигареты. Место действия - одна из горячих точек, реализующая хлебобулочные изделия.

Действующие лица:

Канио - заведующий Хлебобулочной № 78.

Коломбина - кассир Хлебобулочной №78, жена Канио.

Тадео - продавец Хлебобулочной № 78, влюбленный в кассу Коломбины.

Сильвио - покупатель, влюбленный в Коломбину.

Покупатели, собутыльники Канио.

Солнечное утро. Булочная еще не открыта, а возле ее дверей уже толпится множество покупателей. С гиканьем и свистом бегут занимать очередь ловкие мальчишки и неторопливые бабушки, ворчливые дедушки и серьезные взрослые.

- Эй, спешите сюда!

- Скоро откроется магазин!

- Браво!

- Браво!

- Скоро начнут продавать формовой хлеб и батоны!

- Печенье и соломку!

- Сухари и пряники!

Народ в нетерпении: когда же откроется магазин? Наконец, двери открыты, выходит заведующий Хлебобулочной Канио и с поклоном приглашает всех отовариться. Но предупреждает: ровно в восемь вечера Хлебобулочная закрывается.

За кассой работает жена Канио, Коломбина. Все спорится у Коломбины, ею не может нахвалиться Канио, да и покупатели никогда не предъявляли к девушке никаких претензий.

Но вот, касса заела... Продавец Тадео тут как тут. Он пытается услужливо помочь Коломбине, но получает увесистую пощечину от заведующего. Покупатели смеются и издеваются над незадачливым взломщиком.

- Ну, погоди же, ворюга! - ворчит продавец и клянется при случае расквитаться с обидчиком. Уж ему-то известно, как насолить заведующему: Канио подозрителен, а у Коломбины среди покупателей есть молодой человек, Сильвио, вместе с которым она, по наблюдениям Тадео, кутит на не донесенную выручку с кассы.

Во время обеденного перерыва группа нетрезвых покупателей приглашает заведующего и весь персонал Хлебобулочной сходить в рюмочную. Канио, любитель этого дела, с радостью соглашается. Продавец Тадео придумывает дурацкий предлог, чтобы остаться в магазине.

Из толпы доносятся глумливые шутки:

- Смотри-ка, Канио! Продавец Тадео опять остается, чтобы заняться кассой Коломбины!

Радостный хохот Канио стихает. Задетый за живое, заведующий становится предельно серьезным. В певучей арии: "О, со мной, поверьте мне, игрой такой, опасно вам забавляться", - он говорит о своем безграничном доверии к Коломбине.

Магазин закрывается на обед. Дружным хором напевая: "Динь-дон... динь-дон..." - толпа вместе с заведующим направляется в кабачок. Заведующий уже принял сто грамм, забыл о проблемах, его настроение идеально.

Коломбина остается в зале одна. Подозрительный муж внушает ей тревогу, она исполняет арию "Как страшно он смотрел!". Но постепенно девушка успокаивается и начинает мечтать:

- Ах, если б касса в два раза больше стала!

Появление в зале продавца Тадео возвращает ее к действительности (сцена и дуэт "Зачем ты с ними не пошел?"). Тадео неожиданно обращается к Коломбине с пылкими признаниями в любви, но в ответ слышит лишь иронический смех (ария Коломбины “Тебе нужна не плоть моя, но касса”). Когда же неудачливый продавец пытается дотронуться до кассы, Коломбина угощает его ударами бича. Угрожая местью, Тадео скрывается. В оркестре звучит мрачный лейтмотив.

Вдруг появляется Сильвио, один из покупателей...

Заметив любовника Коломбины, Тадео, предчувствует паленое и спешит в рюмочную за заведующим.

Тем временем Коломбина хочет передать часть выручки Сильвио, но тот умоляет подругу покинуть нелюбимого мужа, оставить магазин и бежать из булочной в его компании. Долго не поддается Коломбина искушению (ария "А как же булка, хлеб, и как мы проживем без кассы?"). Но Сильвио так настойчив! Пуская в ход хитрое притворство, дутые софизмы и грязную ложь (ария "Не хлебом единым жив человек"), ему все-таки удается вскружить голову слабой девушке. Она соглашается (дуэт "Только с тобой!").

Едва Сильвио, простившись с Коломбиной, уходит из Хлебобулочной с черного хода, как в магазин врывается разъяренный заведующий Канио с ножом в руке. Следом семенит довольный продавец Тадео. Канио едва владеет собой. Размахивая ножом, он требует открыть кассу. Коломбина безропотно открывает и клянется, что вся выручка на месте (ария с хором "Мы продали не так уж много…"). Канио не верит ни единому слову жены. Он пытается пересчитать выручку, но его руки от выпивки и гнева так трясутся, что деньги просыпаются на пол, едва он за них берется. Канио осознаёт свое бессилие.

Продавец Тадео напоминает, что уже три часа: время впускать покупателей и торговать.

- Торговать?!! Когда точно в бреду я?... - восклицает заведующий и в порыве отчаяния разбивает о стену дорогостящий калькулятор.

Печалью и тоской, иронией и гневом, душевной скорбью и страданием проникнуто заключительное ариозо первого акта: - Смейся, заведующий! ("О, кому бы мне хоть чуточку довериться?" - психологическая и музыкальная кульминация оперы.

Вспыхнул свет, кончилось первое действие. Арлекин посмотрел на соседнее кресло: Полины на месте не было…

- Это не муж, а дьявол, - пожаловалась Полина Ашоту за кулисами.

- Полно, Полина, - шептал Ашот, сжимая ее руки в своих потрясающих воображение ладонях. - У нас не так много времени, чтобы обсуждать этого шута.

- Но и не так мало... - подмигнула Полина.

Он заключил ее в объятия и начал что-то ласково говорить ей в ухо про мясо, колготки и новый автомобиль, что-то, чего уже не различала Полина, целиком подчиненная влиянию и проникновению этого мужчины. Она вдруг неизвестно от чего, разрыдалась. Полина поняла одну простую вещь: счастье есть, его не может не быть, - и решила не возвращаться к Арлекину.

Второе действие Арлекин досматривал в одиночестве.

На сцене слегка протрезвевший заведующий Канио вовсю готовится к закрытию магазина: тщательно подсчитывает выручку, несколько раз пересчитывает, но все равно остается не удовлетворен. Цифры каждый раз получаются разными: то очень большими, когда в глазах заведующего двоится, то очень маленькими, когда ему удается взять себя в руки и сосредоточиться.

Продавец Тадео выходит на улицу и зазывает последних покупателей (ария "Скоро восемь! Скоро закрываем! Поспешим отовариться! Булки еще есть!")

Заведующий появляется в зале. Он мрачен, сегодня был не самый удачный день. За его поясом поблескивает длинный нож для резки хлебобулочных изделий.

Среди последних покупателей он видит Сильвио, но ещё не догадывается, что тот собирался ждать Коломбину после закрытия магазина.

Женская перебранка из-за последнего батона. Заведующий разрешает конфликт, вынув тесак и разрезав батон пополам. Затем он делает вид, что уходит, а на самом деле, прячется, чтобы тайно следить за кассой Коломбины.

Вот, к кассе подходит продавец Тадео... Продавец протягивает руки - Коломбина бьет по его клешням счетами. Пока заведующий доволен.

Но что это? Снова возвращается нетерпеливый Сильвио. Канио уже видел его пять минут назад. Что ему еще надо?

Неуверенно оглядываясь по сторонам, Сильвио приближается к кассе (ария "Мне половинку черного хлеба"). Коломбина в волнении! Она тоже предчувствует не доброе и, растерявшись, не справляется с кассой!!

Вовремя покинувший укрытие заведующий, выхватывает из рук жены чек и, обнаружив, что сумма, указанная в нем, не соответствует положению дел, хлебным тесаком поражает Коломбину в сердце!

Затем очередь доходит и до Сильвио, пытавшегося помочь Коломбине!

Канио торжествует - истина установленна, на сцене валяются два бездыханных трупа, теперь можно расслабиться в кабачке с друзьями...

Зал взорвался овациями. На сцену летели цветы, женщины толпами штурмовали оркестровую яму, протягивая руки к баритону всех времен и народов Яше Брешкину, с блеском исполнившему арию заведующего.

Казалось, зрители как дети не способны были отличить вымысел от реальности и, увидев героя Яши Брешкина победителем, долго не могли успокоиться.

Разгребая на пути восторженную публику, Арлекин поспешил на выход. Ему было не по себе. Если первое действие заставило его сострадать, пожалуй, даже больше замученному, нарочито невзрачному Сильвио, чем этому любимчику, эффектному заведующему хлебобулочной Канио, то второе произвело опустошительный эффект.

"Неужели, нельзя было просто уволить кассиршу Коломбину? - не мог успокоиться Арлекин. - Стоило ли сразу, прямо в сердце?!"

Он понимал, что таков закон жанра, такова жизнь, но все равно не мог победить проклятую меланхолию. Он брел по городу, разглядывая витрины, опустив руки в пустые карманы, пиная камешки на земле... Пусто стало не только в карманах, пусто стало на душе.

Вернувшись домой, он увидел, что Полины до сих пор нет. И стало не только пусто, но и холодно. Этот дом, с дырявым диваном и вонючим холодильником, казался неодушевленным без Полины.

Арлекин приземлился на скользкую поверхность дивана, и почувствовал, как его фрак в нескольких местах прилип к гобелену, положил руки на колени и стал смотреть на стену. Нет, Арлекин не догадывался об измене любимой жены, как, впрочем, не допускал ни одной мысли о предательстве друзей, о собственной бездарности или неполадках в общем мироустройстве. Ведь, если бы он все это впустил в свое сердце, оно бы просто-напросто разорвалось. Поэтому Арлекин смотрел на стену. Куда ему было еще смотреть?

Спустя шесть часов. Арлекин убрал руки с колен, перевел взгляд со стены на пол, поднялся. До работы оставалось два часа. За окном было темно. В комнате было темно. Везде было темно. Он решил немного прогуляться перед работой.

"Раз уж, ночь получилась бессонной, надо взбодриться, - решил Арлекин. - Сегодня будет трудный, ответственный день..."

О трудном и ответственном дне он думал каждое утро, уходя на работу, прощаясь с Полиной. А теперь не с кем было даже попрощаться.

Арлекин вышел на безлюдные улицы города. Город спал. Только несколько ночных магазинов продолжали работать. Чтобы поднять настроение, он заглянул в одну, затем другую торговую точку, и везде его осматривали с ног до головы как-то не добро, не приветливо, напряженно, незаметно закрывая кассу, как только он входил. А Арлекин, любуясь на красивые товары, которые еще долго будут им с Полиной не доступны из-за его досадных оплошностей, не замечал и улыбался.

Но вот, начало светать. Арлекин брел дальше, и становилось все светлее и светлее. И чем светлее было вокруг, тем темнее было внутри почему-то.

"Может, Полине стало плохо, может, ее увезли в больницу, и теперь идет сложная операция? – размышлял он. - Придется снова просить в долг у Ашота. Конечно, Ашот даст. Куда он денется? Но эти проклятые проценты... А может, ее похитили? Зачем? Кому нужна Полина? Да-да, ее определенно похитили! А почему? Потому что это уже было. Но всё было совсем не так... Как-то всё было иначе..."

Арлекин судорожно схватился за галстук, сорвал его и вдруг задышал громко и хрипло. Его начинало трясти. То ли от бешенства, то ли от слабости.

Что это?

“Ведь, так я не смогу работать. Работать, работать… “ - думал он.

Он стоял, покачиваясь, в центре огромной площади, сжимая в руке свой галстук, и вдруг рухнул, распластался как кукла из папье-маше маленькой точкой на асфальтовом ковре.

- Странно, - Арлекин глупо улыбнулся. - Уже и ноги не держат...

Он попробовал подняться, но это удалось лишь наполовину: тело снова тряхнуло, и оно осело на мокрые камни. Будто огромная туша прижимала его к земле.

И тут он увидел Ашота, потом Таира: они сидели на высокой вышке и сбрасывали эти ужасные, откормленные туши на его плечи... Когда свалилась очередная, и невозможно было приподнять с асфальта голову, Арлекин, еле ворочая языком, простонал:

- Слушайте, мне ведь столько не поднять... Не донесу же... Не смогу. Может, по одной? Давайте, по одной?

И когда сознание почти отключилось, и, наконец, стало гораздо легче, и еще легче, и еще, он услышал разорванный на миллионы осколков детский крик :

- Арлекин!!! - И пара легких ног застучала по камням. - Арлекин!!! - И кто-то уже прибежал к месту, где он валялся, и схватил его голову. - Арлекин! Прости меня! - теребил кто-то за волосы. - Умоляю, прости меня!

- Я совсем сдал, - сказал Арлекин, чувствуя, как сознание возвращается на место. - Я ничего не могу. Это вы должны простить меня. Я, наверно, всех страшно подвел. - Он открыл глаза. - Олеся? Что с тобой? Дети не должны плакать.

- А кто же тогда будет плакать? – Олеся шмыгнула носом.

- Ну, не знаю… - зашевелился Арлекин. – Обыкновенные люди. Дети должны смеяться, дети так классно смеются!

Перестав на какое-то время дышать, они замерли, и вдруг разом как чокнутые захохотали, да так громко, что люди в окрестных домах, просыпаясь от грохота стекол на окнах, видели, что нет и шести, с ужасом пихали вату в ушные раковины, дабы выспаться перед началом нового рабочего дня или паломничеством в магазин.

А Олеся и Арлекин, отчаянно сжимая животы, катались по огромной, как вселенная, площади, чтобы наполнить каждый ее клочок невесть откуда взявшимся воздухом. И день потеснил ночь, и радость смеялась над болью, потому что в груди Олеси и Арлекина был воздух, тот прозрачный, как кристалл, и вкусный, как дождевая, вода воздух любви.