Час ночи.

Жильцы малоэтажного дома не могли заснуть от громко включенного телевизора. А смотрящему в столь позднее время было глубоко чихать на соседский покой…

— Мои дети… В самом начале именно дети дали мне мою силу. Рубака из Спринвуда — так меня называли жители. О моём царстве ужаса слагали легенды. Десятки детей были убиты моими ножами. Потом родители спринвудских детей разделались со мной. Они по-своему сотворили правосудие.

— Когда я был жив, я любил немного поозорничать. Но после того как они убили меня, я стал намного хуже себя вести. Им стали сниться ночные кошмары.

— Дети по-прежнему боялись меня. И их страх дал мне силы, чтобы вторгаться в их сны. И вот тогда началось настоящее веселье!

— Но потом они придумали способ забыть обо мне, полностью вычеркнуть меня из памяти! Быть мертвецом — не проблема.

Быть забытым — вот это гадко!

Мне пришлось перевернуть весь ад…

Фредди Кригер сидел перед «ящиком» с банкой апельсинового сока в руке, параллельно чесал свои мужские гонады (яйца) и громко подрыгивал. Его болезненный интерес к картине режиссера «Bride of Chucky» Рони Ю — «Freddy vs Jason» был напрямую связан с тяжелым детством.

Не скрывая от себя ненависть к членам семьи, к уже мертвым Скарлетт, отцу и частично матери, Фредди раз за разом пересматривал фильмы одной и той же франшизы «A Nightmare On Elm Street», перематывал на любимые фрагменты…

Ждал, когда снимут ремейк!

Всякие мерзкие мыслишки лезли в голову окружного прокурора во время просмотра ленты. Среди них числились фильмы ужасов, педофилия, мазохизм, изнасилование, садизм в «Цельнометаллической Оболочке» Кубрика!

«Свои яйца надо чесать аккуратно, главное, не повредить скорлупу. Повредишь скорлупу при ческе — будет плохо. Так вот, я плавно, то есть, медленно сую руки в трусы, когда смотрю фильмы. Я ничего и никогда не испорчу. Я очень аккуратен».

Но ненависть к Скарлетт, пусть и к мертвой, затмевала все иные чувства. И, вспоминая суку-сестру, он мечтал только об одном — убить ее еще раз.

«Эх, жаль, что нельзя перемотать. Была бы жизнь фильмом, Скарлетт… ты слышишь меня, мразь? Наше последнее свидание было бы моим любимым фрагментом. Зря, что такой фильм никогда не снимут.

У творцов закончились оригинальные идеи, вот и выпускают штамповки на разок. Нет хороших картин, таких, которые брали бы за душу».

Кроме наслаждений порочными мыслишками, Фредди, как запрограммированный, повторял полушепотом слова героя Роберта Инглунда:

— В самом начале именно дети дали мне мою силу. Рубака из Спринвуда…

Три часа назад. Психиатрическая клиника Антнидас. Семнадцатая камера.

— Все понятия, касающиеся этической оценки тех или иных действий, определяющих, хороший человек или нет, заранее ошибочны. Не существует никаких понятий. Наша семья была заклеймена гнилью. Спасибо Лондону…

Фредди проведал сестричку. За минуту он наговорил ей такого, от чего у любого здорового человека волосы б встали дымом. Но только не у Скарлетт, которая привыкла как к безумию — к всепоглощающей стихии Антнидаса, так и к страданиям. В этом ей помогли препараты, правда, вызвавшие изменения в ее здоровье и внешности: из красивой и жизнерадостной женщины она за полгода превратилась в серую мышь, к которой подойдет не каждый гуманист. Отныне ее облик располагал не только к сочувствию, но и к отвращению: кошмарная отечность лица и всего тела, конвульсивно подергивающиеся исхудавшие пальцы, потухшие глаза, вяло выглядывающие из-под поседевших бровей…

— Ты знаешь, как сильно подставила меня? Родного брата! Взяла и п-п-п… настучала на меня моим же коллегам! Тварь предательская…

— А знаешь, что тебе за это положено, тварь?

Совершился первый удар. Прокурор специально припас кусок натурального строительного материала, держал его в кармане штанов, маленький, но твердый. Сестра потянулась к нему, чувствуя свою вину. Получила камнем по лицу.

Сильно распухшие и потрескавшиеся губы раздвинулись, и в гробовой тишине антнидасовской камеры прошелестел увядающий голос:

— Я люблю тебя, я не хотела… — голос постепенно стихал, — Я хочу только одного, умереть…

— ?

— Дай мне смерти, брат. Подари на блюдечке, Фредди! Избавь от мучений… Умоляю. О, Фредди… — плач едва ли не перерос в истерию.

Сестра сделала для брата все, к примеру, села на лечение, и сделает еще, если тот захочет. Ее согласие вовсе не требовалось!

— Ты не желаешь жить? — спросил Фредди, — Я рад. Тебе не представить, как сильно… — маньяк не питал жалости, только удовлетворение, порочное, злое и пустое получение удовольствия за счет мучений бедняжки Скарлетт, — Но ты все-таки, наверное, считаешь себя святой, в глубине души! Считаешь, что всю жизнь поступала сугубо по понятиям… — одной рукой он схватил ее за волосы, а другой замахнулся — приготовился для последнего, для второго удара, — Проснись, Скарли, добро давно не в моде. Акты человеческого сострадания сурово наказываются, тебе ли не знать?

Поскольку больная не представляла серьезной угрозы для окружающих, ее по вечерам не посещали. Бартоломью, главврач, до сих пор не верил, что Скарлетт способна на столь тяжкое преступление. И единственный фактор, заставлявший доктора нарушать гипократскую клятву — регулярные обещания прокурора развалить клинику в случае несотрудничества.

«Сделав дело», Фредди по-тихому свалил из отделения, в котором располагалась камера с сестрой (теперь уже мертвой). Перед тем, как спуститься, он поправил галстук, облизнул пальчики, зачесал волосы назад и несколько раз повторил:

— Переизбрание лишь через три года, но я прорвусь. Переизбрание лишь через три года, но я прорвусь! Переизбрание лишь через три…

Дохлебав сочок, Фредди… прорыгался!

«Сейчас я просто чешу яйца и я просто прокурор, хоть и являюсь там какой-то… надеждой. Три года еще подождать, еще три года и будут выборы! И тогда я смогу занять место самого Сета Картера! Хотя этот ублюдок и так куда-то запропастился. Оно же и к лучшему, ведь я герой».

Он понял, что кинцо ему поднадоело, и улегся спать. Ушел в другую комнату, громко захлопнув дверь!

— Мое имя Фредди!

Тем временем. Заброшенная железнодорожная станция.

Они не знали, как это произошло, а все, что помнили: взрыв сопровождающей машины, гибель одного из охранников и странный усыпляющий запах.

Что за запах? Газ?

Затем смех…

Чей? И почему такой громкий?

И полная отключка…

Похищенные очнулись на улице. Невеста обнаружила себя привязанной к грязным ржавым рельсам, а жених — к металлическому креслу-качалке, которое стояло в пяти метрах от стальных балок спецсечения. Деревянный низ кресла был к чему-то привязан.

Ставни заброшенных домиков, таких же, как и сама станция — типичный пустырь, содрогались от порывов ветра и громовых раскатов. Чего уж говорить о полностью оголенной невесте и изгибающимся всем телом женихе.

«Поезд на полной скорости несётся по рельсам, ты вроде и рядом, но беспомощен, ничего не можешь сделать. К рельсам привязана девушка, которую ты любишь — твоя девушка, черт возьми, и скоро она умрет, если ей не помочь… Если я ей не помогу» — Бэйлондс и не думал утешаться, наоборот, парень напрягался, стимулируя себя, заставляясь не сдаваться…

До непоправимого оставались считанные секунды. Парочка вслушивалась в громоподобный рев приближающегося поезда, неустанно обменивалась любовными признаниями.

В прощальную минуту Роксана стала для Билли Джульеттой — литературной героиней, девушкой из пьесы Шекспира.

А Билли для Роксаны — Ромео — парнем из того же произведения!

Как только на лице Рокси выступили слезы, «Ромео» закричал.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Потому что в тот момент Рокси уже не стало. Колесные пары молниеносно отрезали голову и нижние части ног…

Бэйлондс остался на заброшенной станции кричать, слушать скрип ставень…

Через час.

Лепрекон/Безумный Джек/Человек X ходил вокруг жертвы — убитого горем Уильяма Бэйлондса и нашептывал ему, дрожащему, пускающему сопли от холода и от цепной реакции, от убийственного стресса…

— Главный злодей сегодняшнего сюжета — Ромео — вышел намного более удачным, чем принято думать о банальных душегубах — лицо маньяка было закрыто капюшоном, для того, чтобы жертва не смогла его увидеть, — Дело в том, что ты, Билл, по сюжету изначально очень зависимый от авторитетов, от своего отца, от своей тети, совершенно слабохарактерный и при этом импульсивный. Ты похож на капризного ребенка! — под ногами маньяка жестко шуршала трава, — Что ж, некоторые критики будут жаловаться на отсутствие мотивации персонажа или на чрезмерную простоту этой самой мотивации — поддельно неприятный голос еще сильнее травмировал психику парня, он, как нож, пробирался под кожу и копался во внутренностях, — Но на самом деле именно так все и должно быть, то есть, акценты в этом плане расставлены правильно, учитывая характер перса и факторы, влияющие на становление злодея. Кстати, слыхал? В жизни требуется порой намного меньше, чтобы совершить злодеяние. Человеческая психика — очень хрупкая штука. Перед нами ты — на первый взгляд, стереотипный злодей, но настолько изобретательно воплощенный и символически выраженный, что диву даешься, зачем вообще тебя кто-то взял? Только самые догадливые зрители пронюхают, что ты — пешка в чужой большой игре, а значит, ты можешь смеяться, сколько влезет! Не плакать, не горевать по усопшей, а смеяться…

— Так смейся! Смейся!

Находясь в сновидениях, Фредди постоянно дергался, делая непроизвольные движения, судорожно хватаясь за лицо. Бывало, вздрагивал. А еще… еще он говорил, во сне, с кем-то, раскрывал фантому секреты прошлого «кровавых братов», делясь самым сокровенным из того, что имел и одновременно самым кошмарным…

Проснувшись, точнее думая, что проснулся, Фредди плавным движением ухватился за дверную ручку и вместо ведущего в гостиную коридора увидел темную аллею.

Деревянная вывеска рядом с двухэтажным домом и надпись на ней — «улица Вязов».

Душу беспомощного в борьбе с наваждением прокурора терзал безмерный, первобытный страх.

«Хочу выбраться отсюда, но это не зависит от моей воли. Выберусь только, когда скажет хозяин измерения. Боюсь, не обойдется без боли».

Под словом «выбраться» Фред имел в виду проснуться. Пленник сновидений мечтал вернуться в любимую постельку.

В «наваждении» обитало много созданий, внешне похожих на тех, что мы видим, когда не спим: облезлые кошки, переворачивающие мусорные баки, где-то рычали и без особой пользы скребли тяжелые двери собаки, с виду напоминающие адовых церберов. Те же животные, только в извращенном варианте, соответствующем воображению психически больного виновника сна.

Краем глаза Фредди разглядел одного пса: жилистое тело, влажная шкура, отлитые красным глаза и, пожалуй, самая внушительная деталь чудовища — щелкающая желтыми гниющими зубами пасть. Другие животные — не животные вовсе, а несуразные комбинации известных зооформ, способные довести до инфаркта одним лишь видом.

Все выглядело так реалистично, детализировано, что, казалось, это происходит вовсе не во сне. А наяву. Но в каком-то другом измерении.

«Да уж. Кругом бегает всякая неприветливая живность. Место дикое, оно предстало передо мной в гиперболизированном виде, полное садистских образов».

Ощутив абсурдизм происходящего, фантасмагоричность несуществующей улицы, Фредди услышал детский смех. Легкий, добрый, почти ангельский, но при нынешних обстоятельствах этот смех можно было назвать дьявольским и неземным.

Издающие его девочки и мальчики — те самые похищенные дети, которых прокурор вывез на денек без согласия родителей, изнасиловал, избил, запугал и привез обратно, сейчас прыгали через скакалку. Их взгляды были такими оживленными, радостными, а улыбки так блестели, что создавалось впечатление, они забыли дядюшку Фредди в своем сердце, забыли про ту ночь, про похищение и последующие пытки…

Но они, эти дети, всего лишь отрывки мертвой совести — совести, которая просыпалась тогда, когда засыпал прокурор. Сейчас ему их по-настоящему жалко и он может чувствовать что-то помимо сексуального голода, приводящего к потребности насыщения.

Преступление совершается ради преступного результата.

А дети все прыгали, играли и пели, без устали на Фреда глядели, будто что-то узрели. Сон не сон, но, тем не менее, их песнь показалась знакомой.

«Считалочка из недавно просмотренного фильма. Сцена, включенная в фильме-кроссовер двух франшиз, теперь повторяется у меня на глазах».

Вид прыгающих участников частной школы Макгрегора с каждой проходящей секундой оставлял все меньше надежды на возвращение. А затем появился он — хозяин сна. Долгий, скребущий звук, неистовый хохот Инглунда, местами порванный красно-зеленый свитер, перчатка с острыми металлическими лезвиями на кончиках пальцев, осклизлое лицо с искаженной улыбкой и… коричневая шляпа с висячими полями.

— Не соскучились?

Отделенная во сне часть Фредди Кригера, его злая часть, наяву подавляющая добрую, приняла облик киношного маньяка — Фредди Крюгера. Злое, мерзкое, ненавидящее своих родных существо — именно таким казался грязный обожженный садист чистенькому ухоженному прокурору, при этом второй постоянно забывал, что первый — его половина.

Крюгер точил ножи, пока подбирался к ученикам, и планировал продемонстрировать кристально-честному прокурору, «что делают с детьми настоящие парни»: монстр подошел к одной из невидящих опасности девчонок, взял за косичку, замахнулся перчаткой и…

— Посмотри на эту маленькую дрянь! Так и просится к дяденьке в объятия — отрезал голову. Затем швырнул ее, отделенную от тела, в сторону, где ошивались псы-мутанты.

Дети продолжили играть.

— Ну, что, продолжим?

— Нет, нет! — прокурора начало трясти.

А маньяк вошел в раж.

— Ха-ха-ха-ха! Идите ко мне детишки! Идите к Фредди!

— Нет, не убивай!

— Ха-ха-ха-ха!

— Не убивай!

— Ха-ха-ха-ха!

— Ну, зачем же…

Шоу закончилось со смертью узкоглазого Роджера. Фредди вырвал глазное яблоко мальчика и стал жадно обсасывать.

— О, вампирские штучки…

Через минуту после крюгеровского бесчинства дети исчезли. Откуда они взялись — прокурор не имел ни малейшего понятия, но чувствовал, что они — лишь часть его сна, как и киношный маньяк, который теперь с пожирающим любопытством пялился на своего идеализированного двойника.

— Ты знаешь, кто я?

Они ссоревновались в диалоге — Фредди, по сути отличный лишь более гладкой внешностью и Фредди, настоящий, который живет внутри того псевдодоброго Фредди!

— Убийца… которого сожгли родители убитых детей.

— Это да — в голосе киношного звучала слепая гордыня, он гордился детоубийствами, — Не спорю.

Фредди Кригер не смог бы никогда так поступить. Он бы попросту забоялся. А вот матерый потрошитель Фредди Крюгер — вполне — две конфликтующие противоположности в одном человеке рассоединились в «наваждении».

— Но это плохо — протестовал прокурор, — Это незаконно. Нельзя убивать. Так написано в бумагах…

— К черту бумаги! — вспылил монстр, — Что они для тебя — лживого ублюдка?

— Закон для меня все…

— Нет, ты же знаешь, его не существует.

— Я следил…

— Что?

— Годами. За каждым твоим шагом наблюдал. Момента выжидал. Готовился к выходу…

Прокурор спросил напрямую:

— Что мне нужно сделать для того, чтобы ты оставил мой разум в покое?

Крюгер прошептал:

— Вызволить из заточения!

«Из заточения вызволить» — означало дать выход своим чувствам, о чем и просила душа Кригера, о чем молила. Ей надоела тонкая оболочка — лживый облик законника — одеяло, под которым прячется зверская сущность несчастного лондонца.

Крюгер старался для Фредди — чтобы ему жилось легче, подальше от самообмана.

— Загляни в свои кошмары!

Лондон.

Британские патриоты и консерваторы никогда не опишут, каким современный Голливуд представляет этот город потому что, по всей логике, редко включают телевизор.

Но будучи совсем маленьким, Фредди Кригер находил себя именно в таком Лондоне — мрачном, злобном, гротескном, все из-за творящейся в семье «непогоды»: отец часто пил, а мать, чтобы уберечься от очередных побоев, запиралась в комнате и не вылезала из нее до наступления позднего утра.

Трезвея, кормилец напрочь забывал, что вытворял, когда был «не в духе». Не стесняясь показаться тряпкой, он вставал на колени и молил супругу не заявлять в полицию, просил держать его психи в строжайшем секрете и обещал исправиться. Бросить это болезненное пристрастие, постепенно разрушающее и тело, и душу…

Но сколько бы Гарольд не обещал, сколько бы супруга не прощала, ничего не менялось…

Из-за родительской несостоятельности Фредди с малых лет ощущал себя изгоем. Брошенным. В школе мальчик показывал себя умным, воспитанным, но в это же время очень тихим и явно закомплексованным. Решить его проблему брались педагоги, директор школы. И, увы, у них ничего не выходило.

Боясь реакции отца-алколигка, Фредди предпочитал не разглашать эту столь конфиденциальную информацию и на любопытство училок отвечал прозаично «со мной все хорошо».

Старший сынишка — Джимми Кригер — разительно противоположный младшенькому, вырос отъявленным хулиганом без грамма стыда, проводившим на улице, в затасканных дворах, большую часть времени.

На вопросы о наличии родителей и родственников Джим отвечал сверстникам «все мои близкие мертвы». Возможно, он хотел, чтобы их не стало… потому что именно из-за них почти не находился в квартире и был вынужден промышлять мелким воровством, цеплять не самых красивых девчонок, драться…

Несколько неудач, падений и домашних арестов. Эмоции били через край…

В один день, о котором Джимми/Джерси до сих пор вспоминает — день, когда он первый раз за три недели посетил предков. На словах, чтоб переночевать, а истинной целью была попытка перемирия с отцом, да и маму проведать нелишне…

Гарольд Кригер опять выпил и устроил настоящий дебош: перевернул верх дном всю квартиру, пытаясь выбить дверь комнаты, в которой спряталась перепуганная до смерти супруга.

— Хелена, открывай! Ну, что ты как не своя? Мы с тобой немного позабавимся! Хелена…

Фредди смотрел на видоизменившегося папашу и дрожал от страха под одним из столиков в гостиной. По лицу мальчика бегали судороги, превращая происходящее в голографический мираж.

— Открывай, сука долбанная! Я сейчас войду и зарежу тебя к черту! Пандемия настала, чума идет! Я обрублю зло на корню!

Бесноватые вопли, спущенные штаны, часто упоминаемое расстройство кишечника… На свободу и нормальную жизнь в такой обстановке могли рассчитывать только умалишенные.

Мразь и ничтожество — думал Фредди, глядя на ломящегося Гарольда, который, спустя полчаса неравной борьбы, таки ворвался в комнату.

Материнские мольбы для поникшего Фредди проходились ударами по голове, а отцовские крики — сильными сердечными стуками. Фредди плохо спал, можно сказать, мучился, говоря то с загадочными «людьми с усами», то с седыми немцами, то с якобы жившей в квартире бабулькой, чьи останки, по словам фантомши, похоронены под домом.

Исковерканная психика также влияла и на рацион питания: последние три месяца Фред ел крайне редко, за время голодовки значительно похудел, стал напоминать тощий скелет и обзавелся мелкими болячками.

До грустного финала осталось недолго…

Так вышло, что в минуту краха Джеймс забежал домой, чтобы одолжить у Фредди свежую газетку. Зашел и стал невольным свидетелем убийства матери. Перед тем, как войти в комнату, где совершилось то жуткое преступление, он увидел брата, заплаканного, забившегося в угол, буквально сжавшегося в клубок.

Ужас и паника стояли в глазах бедного мальчика. И губы тряслись. Ребенок что-то неразборчиво бубнил…

В комнате, заметно «погротескневшей» с уходом Хелены Кригер, сидел Гарольд. Вспышка молнии за чуть приоткрытым окном, и барабанящий по козырьку ливень, заглушивший всхлипы Фредди, добавили красок.

Джимми переполняла ненависть. Ненависть, которую он был готов вылить на подонка-отца.

— Уже не появлялся дома, сторонился родных. Сторонился себя. Придумывал новые имена, фамилии, прозвища, чтобы меня ничего не роднило с этой дырой. Но все равно пришел… И что? И что я получил?

Гарольд, отойдя от психоза — от своего нормального состояния, не смог ответить. Пропойца заснул рядом с телом Хелены, которую бил, пока не закончились силы…

— Что я получил! — закричал теперь уже больше Джерси — злая сторона Джимми, — Что?

Юноша подбежал к захрапевшему, схватил первый попавшийся под руку предмет и кинул в него.

Орудием убийства оказался кубок охотника, принадлежащий Гарольду Кригеру с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Взяв пример с уже умершего папашки, Джимми не оставил труп в покое. Он долго его пинал, как Гарольд мучил Хелену, выкрикивая всевозможную брань, обвиняя в потерянном детстве, внутри защищая младшего братика Фредди, который успокаивался, с огромным трудом убеждая себя, что все произошедшее в эту ночь в этом доме — сон, не имеющий никакого отношения к истине. Сон и ничего больше! Что все хорошо и все позади…

— Мы теперь сами за себя! Ты понял? — Джимми обхватил плечи брата и стал несильно трясти, чтобы до того поскорее дошло, — Мы братья, хоть я и пытался забыть тебя, забыть вас всех…

— Можно остаться? — по вогнутым щекам младшего струились слезы.

— Нет! — крикнул Джимми, — Я убил только отца, но уверен, если останемся — на меня повесят и убийство матери. Меня по местам лишения свободы затаскают, как собаку, а тебя в какой-нибудь бедняцкий приют определят. Оно надо?

— Но я… — Фредди не переставал рыдать, — Я так не хочу никуда уходить…

— Очнись, дурак! — брату пришлось его стукнуть, — У нас больше нет родителей! Что ты здесь будешь делать? Ждать смерти? Намеренно истощаться? — мелкий не ответил, только неопределенно повертел рукой в воздухе.

Джеймсу удалось уговорить Фредди бежать вместе с ним. И они сбежали! В дождь, в слякоть, в начавшийся град…

Джерси родился там же, где и Фредди, но чтобы забыть фантасмагорию Лондона, преступник намеренно лгал себе, называя своей родиной Нью-Джерси.

Фредди пережил «финал». И так переживал его вновь и вновь!

Затем же он переместился (вернее, его переместили) в логово своего альтер-эго, такого же богомерзкого, как и он сам в глубине души.

Фредди «наваждения» — жертва бестактного поведения людей.

Да, пусть сторож котельной и убивал детей, но закон, помнил прокурор, это казнь, вынесенная на суде, а не самосуд, устроенный жителями Спринвуда, чьи души сгнили от мести, как и душа их жертвы…

Фредди было не видно в адском мареве — в королевстве красного неба и пяти башен — мирке, наружно походящим на смесь фантазий таких хоррор-творцов, как Говард Лавкрафт, Эдгар По, Стивен Кинг…

Крюгера не было рядом, но его одежда за милю источала ужасающее зловоние, скрежет лезвий резал слух затравленного путника, красное небо выплевывало куски пепла, регулярно обжигающие вспотевший лоб прокурора.

В число сновиденческих локаций мира Фредди Кригера входила отдизайнеренная под стиль «улицы Вязов» улица Макгрегора; Королевство Красного Неба, где прокурор находится сейчас и… Лондон, где прокурор уже побывал, вспомнив, какая чертовщина творилась с ним в детстве.

Несомненно, эта чертовщина и породила ночные кошмары, в которых терялся сэр Кригер.

В Королевстве Красного Неба тоже жили создания, но непохожие на изуродованных собак и кошек школьного квартала. Они были значительно страннее и… страшнее: тоже бесформенные, неотличимые друг от друга твари.

Возможно, падшие с небес ангелы, волей которых распоряжался Крюгер; возможно, результаты генетических экспериментов властелина снов.

Но Фредди имел несколько иное мнение:

«Это — накопившаяся ненависть к Скарлетт, которую я лишил жизни. Это происходит со мной, чтобы я не держал на своих близких зла, потому что их уже нет в живых.

Остался только Джимми. Мой Джимми… мой друг и брат, и единственный мой по-настоящему близкий человек, смерти которого я не желаю, да и никогда не пожелаю».

Даже с учетом того, что от его воли не зависит ровным счетом ничего (проснуться по желанию невозможно), он, хоть и гость, а не хозяин, но был прав. Прав, потому что сон все еще принадлежал ему, как никак. Даже несмотря на то, что его присутствие во сне фактически ограничивалось ролью простого наблюдателя, или являлось происками умершей, но дающей о себе знать совести, он хоть и гость, а не хозяин, был прав: недавний уход великой страдалицы Скарлетт напрямую относится к его малость затянувшемуся путешествию.

«Скарлетт призвала на помощь мою совесть — вторую половину Фредди Кригера — Фредди Крюгера — чтобы тот мучил меня — ее убийцу, — возможно, до конца моих дней.

Ах, совсем забыл, она — хитрая сучка. Но ничего, ничего. Победа будет за живыми опытными юристами, а не за шлюшными психичками, которые уже сдохли».

И вот тут, совсем неожиданно, вероятно, из-за черных помышлений наблюдателя одна из пяти башен с оглушающим грохотом рухнула на горный склон. И появился властелин наваждения — Фредди Крюгер.

— Ааа, идите ко мне, дети! Я хочу что-нибудь поесть. Как насчет ваших жизней? — гигантский исполинище — увеличившийся в размерах Крюгер-Инглунд, стоявший на месте разрушенной ладьи, обратил свой могущественный взор на лилипута-прокурора (по сравнению с Крюгером-Инглундом тот и впрямь казался муравьем), — Ааа, а вот и ты, моя самая жалкая часть, позорящая все остальные! Иди сюда, я тобой перекушу!

— Нет!

В минуту подкожной дрожи, когда «дело подходило к закату», монстр схватил обвинителя и закинул в рот!

Не желая возвращаться в «в наваждение», очнувшись в поту, как и полагалось гостю сновидений, Фредди включил бра, потер толком непроснувшиеся глазки и встал с кровати.

Он пошел на кухню, за сочком, а время до наступления утра решил провести за ужастиком — за «A Nightmare on Elm Street 3: The Dream Warriors» Чака Рассела.

— Скорее бы уже сделали ремейк! — товарищ-прокурор подпрыгнул и засунул руки в трусы.

Отличительной чертой этого латентного шизофреника являлись непомерные амбиции и азарт самоутверждения через хвастовство на работе, громкие, показушные эскапады! Истероидная персона словно компенсировала чувство собственной ущербности за счет надменных поступков и гордыни…

Спаун и Призрачная Тень, неспособные оторваться друг от друга, лежали в обнимочку на двуспальной кровати и периодически целовались. Поддавшиеся физическому притяжению они едва не забывали о своей деятельности «масок» и в ближайшие два часа точно не собирались «отсоединяться».

Демон-защитник не скрывал, что ему по душе иметь партнершу для секса, но вся суть состояла в том, что он привязался к Мэри и духовно, чего не скроешь от самой девушки, и тем более от ее альтер-эго — Призрачной Тени. Спонтанно начавшиеся отношения искрили позитивными эмоциями и за достаточно короткий промежуток времени помогли свыкнуться со смертью Кристен.

В сладкие минуты объятий, забывая обо всех заботах, Мэри предлагала своему парню то, о чем бы побоялась подумать, не находясь в экстазе.

— Можем сесть на самолет, улететь, куда захотим…

Спаун отнесся к наигранным мечтам партнерши с умеренным реализмом. То есть, то, что он сказал, он допускал, это вполне возможно.

— Когда-нибудь — обязательно, но не сейчас. Город нуждается во мне…

— Окамененное нечувствие, внутренняя сухость… Называй это как хочешь, я встала на нее еще будучи несовершеннолетней…

— На что? — спросил Спаун.

Тень прижалась к нему и тихо-тихо шепнула:

— Тропа мести… — и поцеловала в волосатую грудь, — Чтобы выполнить миссию, которая требует жертв, приходится настраивать себя…

— Месть — не выход — считал демон.

— Как знать, говорят, справедливости не бывает без нее…

— Неправда…

— Сказала же, как знать.

Обнимашки прервал неожиданно зазвеневший ретро-телефон.

Хозяин поместья прислонил трубку к уху и держал порядком одной-двух минут. Все это время из нее доносился торопливый голос дворецкого.

— Что еще? — поняв по физиономии любовника, что половой акт отменяется, не совсем довольная Тень тут же надела черную майку.

Спаун обеспокоенно:

— В эту ночь было совершено шесть убийств…

— Допустим…

— Но мы вынуждены отлучиться не совсем по этой причине…

— Хм, а из-за чего? — спросила Тень.

— Все убитые — молодожены.

Спаун встал с кровати.

— Ты так и состаришься, не насладившись жизнью в полной мере…

— Пока происходит подобное, я не могу наслаждаться ей полно…

— Но это — суть людей — друг друга убивать. Природу их ты не изменишь…

— Поменять — не поменяю. Я не бог. А вот чуть подправить… Для этого нужна бдительность, а вовсе не богоподобность…

— Как выглядеть моложе своих лет? Я дам секрет: не волноваться понапрасну. Не париться насчет чужих потерь…

— У меня не такая задача.

— Жалька… — не горя желанием, Тень не отказала Спауну в просьбе сходить с ним на место недавно совершенного преступления.

Так как уже не представляла ночных прогулок без него…

Пэксвелл согласился осмотреть территорию убийства. Приглашение выдал не кто-нибудь, а сам Уолтер Брэдли, поднявшийся на одну ступень выше со времен их последней встречи.

— Должностное лицо, осуществляющее расследование в США, собирает материал, который при наличии достаточных данных позволяет полагать, что конкретное лицо совершило конкретное преступление, передаётся прокурору, который принимает решение о выдвижении обвинения — Пэксвелл зачем-то зачитал кое-какое правило полиции США.

Брэдли думал:

«К чему это он?» — но спрашивать не пришлось.

Пэксвелл в красках поведал о своей тревоге:

— Иногда грызет до боли неприятное ощущение…

— Слушаю — Брэдли немного отвлекся от главной цели встречи — убийства молодоженов.

— Вроде, все отлично, все чистенько и, кажется, что лишняя паника исходит только от нашей глупости. Но как передать непередаваемое?

«Поднявшийся» дернул плечами:

— Попытайтесь…

Пэксвеллу понадобилась минута молчания, чтобы набраться смелости. И неспроста. Для последующей просьбы она была просто необходима.

— Я бы не очень хотел доверять дело прокурору, хоть и понимаю, что оно так и так пройдет через него…

— Кхм — кашлянул Брэдли, — Есть что-то, о чем я не знаю?

Лейтенант ответил:

— Сам не в курсе… — в его голосе скользила неуверенность, — Ореол таинственности можно развеять путем проведения всевозможных проверок…

— Ммм?

— Чистка кадров. Такая, чтобы чистили всех.

Уолтера в каком-то смысле задели опасения лейтенанта, пока что обоснованные лишь сырым предчувствием.

— А вы не перегибаете?

— Насчет чего?

— Он же герой!

— Кригер? Знаешь, вполне возможно, ты прав.

Устав тратить время на пустую демагогию, приятельствующие зашли в квартиру убитой пары.

На полу лежали завернутые в окровавленную занавеску из тонкой прозрачной ткани тела парня и девушки.

Совершив двойной выстрел, убийца сорвал шторы вместе с гардиной, извазюкал в чужой крови и накрыл трупы…

— Я смотрю, детективы здесь уже изрядно похозяйствовали… — Пэксвелл заметил на высоком комоде случайно оставленный копами телефон. Каким-то непонятным, известным лишь ему одному образом он догадался, что мобилка принадлежит не покойникам, а гостям.

Брэдли улыбнулся, не считая нужным оправдывать бестолковость следователей:

— Что ж, бывает всякое…

Убийца вытащил из пакета две черные розы и положил рядом с убиенными.

— Так и подсказывает душенька, что здесь побывал очередной лунатик, будь они прокляты… — с нескрываемым презрением к средствам информации Пэксвелл уставился в сторону настенного LG, — Но все из-за чертовых новостей…

Брэдли проявлял неподдельный интерес к точке зрения пожилого служаки, ведь она всегда выделялась изюминкой в любых набивших оскомину темах.

— Псих? — полицейский пересматривал и такой вариант, — Вполне реально…

Сделав дело, маньяк по-английски удалился из жилища Нэшвиллов. Выстрела никто не услышал благодаря оружейному глушителю…

— В нашем мире полно парней без тормозов, а в этом городе и подавно…

«Будь он неладен».

Мысленно ворчнул Пэксвелл…

Фамилия Нэшвилл обладает следующими фоносемантическими качествами из двадцати пяти возможных (качества приводятся по степени убывания выраженности):

Большой, Хороший, Округлый, Величественный, Красивый,

Безопасный, Храбрый, Гладкий, Простой, Медленный, Громкий,

Сильный, Длинный, Мужественный, Холодный.

Незадолго до прихода «старухи с косой» Джордан Нэшвилл рассказывал это Керри Нэшвилл — своей жене, с которой прожил в браке не дольше трех месяцев и десяти дней. Мечты, такие, как построить многодетную семью, обзавестись друзьями, найти приличную работу рухнули в одночасье, сгорели в огне…

На улице, в сереньком невзрачном дворе, а теперь вдобавок и прослывшим, как «точка смерти» после четырех убийств, показался Спаун с какой-то довольно узнаваемой девушкой.

— Мстительница…? — Пэксвелл смерил ее странным, будто оценивающим взглядом, недоуменно покачал головой и придушенно спросил, — Вы, надеюсь, больше не грубите сотрудникам полиции?

Положив голову на плечо любимого, Тень ответила.

— Не волнуйтесь, он не разрешает мне… — голос, как ни странно, был непривычно спокойным, — Я купила книжку «из роковой женщины в домохозяйку за несколько дней»!

— Рад, что вы нашли друг друга (Пэксвелл смеялся про себя). Но могу ли я быть уверенным, что появившаяся у вас личная жизнь никак не повлияет на вашу трудоспособность? Слишком много дерьма накопилось, и мне нужны бойцы…

Спаун сделал шаг вперед:

— Можете быть уверены во мне — и, посмотрев на слегка возмущенную Мэри, исправился, — В нас…

— Что ж… — лейтенант изъял сигарету из кармана, — Будем надеяться…

— Не посчитайте завистником. Я рад, когда у других все хорошо на личном. А особенно я рад за вас… — Пэксвелл пользовался модной зажигалкой в форме пистолета, что, несомненно, считалось частью его полицейского имиджа, — Но мне не нужно объяснять, что происходит…

Демон-защитник сказал настоятельным тоном:

— Довольно — и последовал главный вопрос, — Преступник что-нибудь оставил после себя? Отпечатки пальцев, вещи…

Сожалительно чмокнув, коп избавился от бычка.

— По результатам проведенной экспертизы отпечатков пальцев посторонних лиц в квартире Нэшвиллов обнаружено не было. А, по словам опрошенных соседей, к ним никто не заходил с момента помолвки…

— Ничего нет? — Спаун вел себя настойчиво, и через какое-то время вынудил лейтенанта рассказать о единственной находке, — Вы уверены?

— Все же кое-что есть… — Пэксвелл проиграл битву, оказавшись менее упорным, чем ожидалось, — Черные розы…

— Что за гадость… — Тень резко отвернула голову, подкинув волосы.

— Убийца кладет их рядом с телами. Нэшвиллы, Спандерсы, Андерсоны… Мы нашли несколько таких цветков, то есть, на счету потрошителя шестеро человек…

— Знак траура… — мрачно произнес демон-защитник, — Такая роза — обобщенное название сортов роз, отличающихся тёмно-бордовым цветом лепестков…

— Осмелюсь предположить — лейтенант вновь потянулся за куревом, — Лунатик имеет кучу одержимостей, и такая искренняя любовь к цветам символизирует его личную драму!

«Ага, девственник плюс неудавшийся садовод — убийственная комбинация» — прикинула Мэри.

Так они простояли еще несколько минут…

Когда герои попрощались с Максимилианом Пэксвеллом, решив оставить служаку наедине с труповозкой и недотепными детективами, из подъезда выбежал Брэдли и напомнил:

— Надеюсь, вы не забыли об инциденте на железной дороге… — он перевел дух глотком минералки, — Убита телеведущая. Роксана Стенберг! — вид этого вездесущего копа был очень несобранным, но в то же время трогательным. Им руководило желание помочь.

— Смазливая блондинка? — улыбнулся лейтенант, — Харизмой блистала, земля ей пухом…

— Она самая. Невеста пропавшего, пока не найденного Уильяма Бэйлондса…

Пэксвелл повернулся к Спауну, сделав запредельно строгое выражение:

— Ты занялся этим, не так ли?

Спаун почувствовал, что не удастся найти достойного оправдания и сказал как есть:

— Не позволили обстоятельства. Но я могу приступить к поискам Уильяма хоть сейчас, если прикажете… — и получил в ответ:

— К черту отмазки!

Загадочный психопат шарился в трех кварталах от дома Нэшвиллов в сопровождении троицы замаскированных под грустных клоунов подручных. Те, как бездумные пни, во всем потакали сумасшедшему, понимали, что он маньяк, но все равно продолжали идти за ним, ведь босс пообещал неплохие бабки. А, значит, риск вполне оправдан.

Следующая пара, занесенная в кровавый список, проживала на миниатюрной Эдисон-стрит, к югу от «Ярмарки на Колесах».

Готовящихся к отлету Коксов разбудил, отнюдь, не долгожданный звонок родичей, а дверное постукивание, не вызвавшее подозрений у их непроснувшихся мозгов…

— Вдыхая чудный запах твоих душков, дорогая, я почти… — парень первым услышал, что кто-то стучится, — Одну минутку, моя прелесть. Только гляну, кто там и сразу к тебе. Минут пятнадцать у нас есть, чтобы поваляться…

С пыхтением натягивая колготки, девушка напомнила бойфренду:

— Родители обещали отправить сообщение. Они так рано никогда не приходят…

Бойфренд на секунду остановился:

— Откроем — узнаем. Что гадать? Может, изменили традициям…

— Да вряд ли…

— Мама, это ты?

Один из злоумышленников прикрыл глазок ладонью. Но наивный парень все-таки открыл.

— Очень весело! Растешь в иронии! — и был тут же снесен с ног, затем заломлен и побит. Мистера Кокса хорошенько измордовали, а затем повели к молоденькой женушке. Коль это — поэма-драма — так полагалось для соблюдения правил жанра и усиления внешней трагедийности.

— Что происходит? — девушка встрепенулась: в комнату забежали неизвестные типы, угрожающие ее Алексу, и повела себя неадекватно даже для такой ситуации — попыталась выпрыгнуть из окна. Преступники поймали ее и попросили дождаться шефа.

«Шеф» не заставил себя долго ждать, медленными шажками он добрался до спальни молодой четы.

Фелисия охнула от вычурной наружи преступника старинный смокинг, белый грим на лице, черная помада, цилиндровая шляпа и… бабочка.

«Что за урод?»

Грим хоть и мешал полноценной оценке внешности этого интровертированного шизоида, но всех черт лица не утаивал. Было заметно, он еще очень молод…

Маньяк уставился на застывшую Фелисию и через минуту покачиваний головой схватил за горло, прижал к стене, чтобы… чтобы рассказать одну грустную историю, достойную Пьеро — персонажа французского народного ярмарочного театра.

Мистер Кокс с ужасом наблюдал за мучениями супруги, но был бессилен что-либо предпринять. Их могло спасти только чудо…

— Хотите знать, почему я такой бледный?

Жертвы ничего не ответили по ясным причинам — они боялись подать звук.

— Я расскажу вам веселую сказку о том, почему мое лицо иногда закрыто тряпичной тканью! Думаю, будет интересно проникнуться моими историями. Вот, слушайте меня все! — как и все шизоиды, этот выделялся теоретизированным стилем мышления, он был человеком-формулой, человеком-схемой, изливал красиво, но только то, что чувствовал, — Я готов вести по жизни красивую женщину, но не согласен тащить за руку тряпичную куклу — говорил Шарль Де Бруа — человек с французской кровью и повадками заурядного америкоса. У меня были куклы. Ранимые, истерзанные жестоким миром, вечно алчущие чего-то, они кажутся такими настоящими, чуткими, трепетными… — проникаясь собственными мыслями, «пьеро» с каждой секундой нервничал все больше, — А на деле нет создания грубее душой, чем тряпичная кукла. Пустая, криво сшитая из обрывков ворованной красоты, она создает внешнее впечатление богатого наполнения — ложного, конечно. Увы, в наше время набирает силу культ таких кукол. Ужасно и то, что мужчины оценивают свою силу, состоятельность и возможности только по тому, насколько тряпичная их кукла: сколько ее капризов они в силах вынести, сколько визга выдержать и сколько условных драгоценностей сложить к ее тощим ножкам. Тряпичные куклы не любят, а вынуждают любить за двоих. Отражая повышенный интерес мужчины к себе поддельными эмоциями, стимулируют его любить еще и еще — потому что приятно любить себя в женской форме. При этом свои настоящие, искренние чувства тряпичные куклы оставляют нетронутыми, держась за них, как за центр силы, пока истощают ресурсы моральные и материальные своего «сильного» мужчины. А когда все кончится, или в миг слабости, тряпичная кукла уйдет.

Фелисию трясло от вялотекущей паранойи, запах страха забился в ноздри и выходил из сердца легким покалыванием.

— Они любят менять ниточки, на которых их подвесили — не потому, что любят кукловода; потому, что любят само ощущение до звона натянутых нитей. Я же лучше умру в одиночестве, чем буду спать с тряпичной куклой и трахаться с ней и представлять в уме, что она живая. Не хочу, и не буду любить за двоих — это тоже вид одиночества, только в красивой маске. И уж точно не позволю настоящей женщине рядом со мной превратиться в такую тряпку — которая полетит на помойку вслед за остальными! Когда-то у меня была девушка, сексуальная и обольстительная. Мы с ней любили друг друга, и наша любовь была взаимной, но, узнав о том, что она куклоподобна, я — пожиратель сердец, не сдержался, и пришлось кое-что сделать с ее симпотной внешностью! Я схватил иглу и начал прокалывать кожу на лице, чтобы, став уродиной, она поняла, что теперь такой некрасивой ее буду любить лишь я, чтобы поняла, что любовь не за красоту, а за душевные плюсы гораздо важнее визуальной роскоши. Я искалечил ее, чтобы она была рядом со мной, но, даже потеряв лицо, она ушла от меня! Понимаешь?

Негромкий, но истеричный, возбужденно-взвизгивающий голос гота вводил жертву в обморочное состояние, вызывал ассоциации со смертью, с грустью, с трауром…

…Вечер следующего дня.

Бёрк постучался в кабинет Эсмонда Фернока, чтобы узнать о его планах на Фредди Кригера, будет ли он как-то действовать или спустит все на тормозах.

— Зайди! — крикнул лейтенант, — Запомнил твою походку…

Сам по себе Бёрк был скромняшкой и ни в какие авантюры не лез. Ну, почти. А случай с убийством в психиатрической клинике словно оживил полицейского. Это же можно было сказать и про Дэвида Блейка. Из-за ходивших по отделу слухов прокурор «чернел» репутацией и уже не вызывал прежнего восторга. В таком повороте событий вина частично лежит на главном организаторе заговора — Ферноке.

— Здравствуйте — Уолтер был как всегда эталоном вежливости.

Хозяин кабинета дожевал оставшиеся в пачке чипсы и поприветствовал дорогого гостя:

— Привет-привет. Прикрой дверь и присаживайся…

— Ага…

— Значит так! Слушай внимательно… — Фернок сделал пятисекундный передых, — Ничего предпринимать пока не будем.

Тут Бёрк удивился:

— А чего вдруг? Почему не будем?

— Того — лейтенант отложил чипсы в сторону, — А что мы можем? Сам подумай…

— Посодействовать — задергался Уолтер, — Поспособствовать справедливости!

— Хех — Эсмонд включил всезнающего Эсмонда, — Аресту ты своему поспособствуешь, дурачок!

— Почему?

— Он бизнесмен, заполучивший доверие и уважение масс, планирующий баллотироваться в мэры, а мы простые бездари. Тутошние копы. Ну, я-то не бездарь, насчет тебя не уверен…

— Тогда в чем дело? — вопросы Уолтера не блистали оригинальностью, он задавал их от безысходности — потому что нужно.

— Здесь все не так просто, как хотелось бы. То было сказано на эмоциях, а сейчас голова просветлела…

— А что сложного? Надо всего лишь доверить доказательство беспристрастным и надежным людям, и все…

— Беспристрастным и надежным? — Фернок выказал удивление, — Тогда достанется не только ему, но и всему отделу.

Бёрк пододвинулся поближе:

— Объясните…

— У одного из нас репутация великого и ужасного. Рыльце в пушку. Беспристрастные могут посадить и меня. Да и другие ребята не святые, тоже совершали грешки…

— Ну, и?

— Ну, и нельзя. Не должно быть так, чтобы из-за одного урода пострадали все. Когда кидаешь гранату, нужно быть уверенным, что своих не заденет.

Разъедающее нутро чувство чудовищной несправедливости основательно вскружило Уолтеру голову. И он не мог отстать от Эсмонда, как сильно жаждал правосудия…

Смерть Скарлетт добила терпение офицера.

— Но ведь что-то нужно делать! Мы не можем оставить это так! Как минимум уже двое погибло от его руки…

Эсмонд хорошо понимал максимализм, свойственный людям возраста Уолтера, и решил обнадежить его:

— Знаешь такую тонкую вещь, как самоуправство? Эффективно против чужих…

— Ааа — Бёрк, кажись, понял тонкий намек Эсмонда, глаза которого выражали дьявольскую хитрость, — Ну, тогда так бы и сказали. Понятно…

— А я и не скрывал — Фернок вытащил из ящика стола еще один пакетик стружки, раскрыл и поднес ко рту тонкий ломтик картофеля, — Будешь?

— Не откажусь — Уолтер протянул руку, чтобы взять чипсину.

Ночь.

А в это время преступник, истребляющий молодоженские пары, пытал чету Кроули. Гот влетел к ним, как к уже ушедшим Коксам и приставил пистолет с глушителем к нежной груди мисс Кроули, находящейся в состоянии легкого подпития. Преступники ворвались, когда парень и девушка пили вино в честь ежегодно отмечаемой свадебной даты.

Маньяк, как всегда, начал с шизофренических рассказов:

— Во всех моих историях тесных отношений, которые из обещания сказки волшебной вырастали в сказку грязную неизбежно, я вынес один вопрос: почему дружбу и секс противопоставляют? Ответ долго зрел в моей голове, я отвергал его, отталкивал, не желал видеть во всей его непритязательности.

Неприятные ощущения окутали подвыпивших. Пот со лба девушки лился водопадом, а парень, мистер Кроули, покачивался из одной стороны в другую.

«Пьеро» продолжил:

— А все же элементарно. Друг — это тот, кому можно лить сопли или чьи сопли выслушивать, это человек, с которым ты после всего дерьма, которое о нем знаешь, не пойдешь в постель, потому что противно будет с этим тайным сопляком что-либо делать, даже трахаться! Друзья — это мыло для души, это отстойник, куда сбрасывается все плохое, чтобы можно было с легким и пустым сердцем пойти и нырнуть в пучину порока, унизиться и нахлебаться грязи с кем-то по полной, отдаться или поиметь во все дыры, позволить подтереться собой, или вытереть ноги об кого-то — получить экстаз полной разрушительной власти над личностью и телом Человека — Женщины или Мужчины, сделать партнера своей игрушкой или стать таковой для него… — первую половину рассказа маньяк обрывисто стонал, а во второй звучал безупречно выдержанный ритм, без криков и воплей.

— То есть, любовник — это темная сила, в которой не может быть соплей, от которой сочувствия не ждут и которой его не оказывают, это зона войны, адреналина и будоражащих кровь поступков. Эту тьму находят и теряют, но не привязывают к себе и не привязываются, об нее грязнятся и крушатся, а потом ползут на брюхе к друзьям. Я проходил это трижды в прошлом, с меня хватило данных для статистики. Межполовая дружба в девяносто девяти процентов случаев — это лицемерие. «Я хочу тебя трахнуть, очень, но боюсь», «я бы тебя трахнул, но у меня уже есть, с кем трахаться и там меня имеют еще и в голову, и я не хочу врага на втором фланге», «ты меня хочешь, а я тебя нет, но могу использовать безвредно для себя» — это не дружба, а не-вражда! Будьте честными хотя бы с собой. Да, конечно, я верю в искреннюю дружбу, пылкую любовь, чувственный секс, но сейчас я ощущаю, что все эти понятия в какой-то параллельной реальности относительно меня. Обобщать не буду, кому-то везет на настоящие вещи, как друзья без соплей и любовники без задвигов. Есть несколько человек, которых я считаю своими друзьями по причине взаимной выручки и поддержки, и понимания каких-то моментов, есть несколько человек с более высокой степенью близости, но совершенно родных — никого. Это очень много, слишком, как я теперь понимаю. Куртуазное общение и выдержанные улыбки придуманы не зря, они помогают держать общество в целостности и не злить зря никого из нас, тайных монстров в обличье человека, в коих превращается постепенно каждый с возрастом — или, не сумев, остается добычей. Друзья мои, кого гложут сопли, и кто привык делиться со мной только плохим. Отныне, пожалуйста, если это не смертельно, если от словесного высвобождения не зависит здоровье, жизнь, благосостояние ваше или ваших близких, то все свои страдания записывайте на бумажку и идите с ней в туалет. Я готов выслушать только реальные проблемы, требующие интеллектуального штурма или материальной помощи!

Гот неожиданно закончил свой монолог. В тот же миг Кроули обменялись взволнованными взглядами, а когда услышали, что их судьба предрешена, заорали.

Отлично подходящий для тематики Джеймса Бонда тишайший звук выстрела прервал крики.

Перед уходом «Пьеро» не забыл подарить розу…

Сойдясь во мнении, что убийца находится где-то неподалеку, максимум в двух-трех кварталов от Эдисон-стрит, Спаун и Призрачная Тень принялись внимательно осматривать местность. Так как на дворе стояло темное время суток, их никто не видел. Может быть, за исключением ошивающихся по пустырям бродяг, которым нет разницы до «масок» и других чудес света.

— Еще Бэйлондса нужно найти — демон не мог выбросить из башки просьбу Пэксвелла, — Думаю, убийства молодоженов и его исчезновение связаны нитью, невидимой для нетренированного взгляда…

Засуетившись, Тень выскочила на проезжую часть. Ей что-то померещилось. Убедившись, что все тихо, она вернулась назад, на пустырь, где продолжила смотреть в спаунский бинокль, наблюдая за окнами и подъездами близлежащих домов.

«Хм, и почему мне эта затея кажется глупой? — она была в невосторге от условностей миссии, — Может, кто-то скажет?»

Спаун приятно удивил заявлением:

— У меня есть то, что поможет в поисках убийцы — и вытащил из пояса странноформенный гаджет, чем-то схожий с картридером.

Тень повернулась к напарнику.

— Что это?

Спаун отчитался:

— С помощью высоко-диопазонного устройства я смогу достаточно отчетливо слышать все разговоры на расстоянии в несколько миль.

— Забавно… — Мэри зевнула, — И много у тебя таких игрушек?

— Достаточно…

На проверку кварталов ушло больше часа. Спаун мог слышать все: узнавать секреты шепчущихся, внедряться в чужую личную жизнь, но делать этого он не стал. Напротив, очень правильный и практически святой борец за справедливость старался не вдумываться в то, что слышит, чтобы быть честным, чтобы не воровать секреты.

«Я не имею никакого права подслушивать то, что меня не касается».

В течение часа демон услышал несколько громких звуков:

первый — авария, звук «поцелуя» двух машин,

второй — лай скопившихся дворняг,

третий — «мыльная опера» парня и девушки.

Потом минут сорок не доносилось никаких знаменательных звуков, а вот четвертый услышанный шум смутил ночного стража — угрозы убийства и крик в связи с угрозой.

«Стоит проверить».

Квартира, откуда доносился ор, находилась совсем рядом с Эдисон. Спауну и Тени понадобилось всего семь минут, чтобы добежать до туда…

Испачкавшись гримом, Билл Бэйлондс съехал с катушек после смерти Роксаны (которую считал Джульеттой) и теперь истреблял пары. Часом ранее разделавшись с Кроули, сейчас он гостил у Джефферсонов, имея на руках список живущих вблизи от Эдисон молодоженных пар, т. е., список жертв.

Всю молодость Билли посвятил двум вещам — ухаживанию за привлекательными девушками, последней из которых была мисс Стенберг, и литературе эпохи Возрождения. Любимый автор — Уильям Шекспир.

Он часто сравнивал себя с персонажами величайшего драматурга, как бы временно уходя от реальности, а со смертью Роксаны так и вовсе потерял грань между правдой и пьесой. И сейчас Билли, Билли Ромео, мстит! Но месть эта, скорее, человечеству, чем кому-то конкретному. Это месть любви, месть верности!

— Когда-то мир был прост. Натуральное хозяйство, примитивный бартер: добыть еду, сделать орудия труда, обменять внутри селения. Наохотить зверя, одеться в шкуры — Ромео ходил перед связанными Джефферсонами, «изливал», чтобы запугать, — Сейчас все иначе, посмотрите на сотни названий профессий, по которым работают люди, и все зачем? Чтобы есть и одеваться. Я всегда считал, что лучше сразу быть кем-то, кто производит смерть. Смерть — лучший продукт, и лишь ослепшие мозгом не понимают этого. Мир упорно доказывал мне, что надо быть непонятно кем, кто получает деньги, пока другие работают, что ради существования надо иметь хотя бы парочку…

— Босс! — послышалось из коридора.

— Да? Что? — отвлекся Билли.

— Кто-то стучится…

— Открой. Не бойся. Из длинного списка творцов я выбрал именно его, подспудно понимая, что прав тот, кто написал о горе!

Спустя пять часов.

Психиатрическая клиника Антнидас. Отделение для страдающих шизофрений.

Билла швырнули в одиночную камеру. Но не позаботились о том, чтобы пациент более-менее хорошо себя чувствовал, не смыли грим, да и тумаков отвесили…

Парню оставалось дожидаться суда, но надеяться на скорейшую свободу не придется. Десять трупов — слишком много для шанса выйти.

Оставшись наедине с Джульеттой, которая теперь всего лишь душа, отделившаяся от тела на железнодорожной станции. Всего лишь душа без плоти…

Как только на лице Рокси выступили слезы, «Ромео» закричал.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Потому что в тот момент Рокси уже не стало. Колесные пары молниеносно отрезали голову и нижние части ног… всего лишь греза, пускай и самая светлая из тех, что приставуче лезут в голову, Ромео испытывал, пусть и ложное, но счастье. А стоило ему хоть на секунду вернуться в реальность, как возвращался страх вперемешку с желанием оборвать эту жизнь…

— Спаун был прав! — своим отчаянным криком Бэйлондс привлек внимание таких же беспокойных «сокамерников», — Добро сильнее того, чем я стал…

— Оно сильнее зла! И так Шекспир считал!

Фредди Кригер вывел одного неподчинившегося полицейским задержанного, чтобы вправить мозги. Фернока в отделе не было, других годных для такой работы копов — тоже. Вот прокурор и решил взять дело в свои руки, благо, Пэксвелл все еще доверял ему, как и тот же Фрост.

— Что вы со мной делаете? — раскричался пакостник, устроивший в магазине одежды прилюдную драку, за что получил нагоняй от легавых, патрулирующих район.

— Буду зачитывать тебе твои права! — Фредди был неистов, — Ты будешь слушать, а если нет, то сильно пожалеешь — и достал пистолет.

— Вы? — забоялся нарушитель спокойствия, — Вы будете в меня стрелять, господин обвинитель?

— Это травматический, клоун! — крикнул Фредди, — Но и он может сделать больно!

— Ты обещаешь, что будешь молчать или я выстрелю?

Преступник, хоть и боялся, но ничего не ответил.

— Сам напросился — как только прокурор навел ствол, появился Спаун и встал между ними, тем самым защитив нарушителя.

— Ты готов поступиться принципами? — спросил он у Фредди.

— Нет. Просто меня все уже достало! — разорался прокурор, — Эта работа и то, что происходит… Мы еще не арестовали Джерси и не знаем, когда арестуем, а пока все так, как есть, мы…

— Ты ведь символ надежды! — демон-защитник посчитал, что сейчас самое время донести до господина Кригера главенствующую мысль, он эту мысль примет и поймет, — Так веруй в добро! Твоя борьба с организованной преступностью — первый луч света для Мракана за долгие годы! Если бы кто-то увидел это, все было бы кончено: все те, кого ты посадил, были бы отпущены, смерть стольких людей была бы напрасной…

После высокопарных речей Спаун сказал Фредди и самому себе, что унывать еще не время, что стоит еще побороться…

— Какие мои дальнейшие действия? — прокурор прижал палец ко рту. Данный жест напрямую говорил о волнении.

— Нужно вселить побольше надежды…

— Как?

— Клятвами! — для Спауна почти экстремальная частота повторений слов, таких, как «вера, надежда, смысл, добро, мир, истина, правда», произносящихся в пафосной манере, входила в норму. Он любил выражаться так, показывая другим, что словно живет в каком-то другом мире, или же нарочно игнорирует проблемы этого: не видит всех его ужасов, считает, что им правит только добро, не замечает зла…

Из-за этого почти все, когда-то тэт-а-тэтившие с демоном-защитником, испытывали непривычность, а порой и дискомфорт. Не каждый согласится, что миром правит мир…

— Клятвами?

— Организуй пресс-конференцию, в среду, позови самых важных людей, пообещай найти Сета Картера, а главное…

— Что?

— Веруй, веруй в добро… — Спаун оставил Фредди Кригера наедине с его размышлениями, теперь уже не только о сохранении тайны родства с Джерси, но и о создании мероприятия для СМИ.

«Мне должно повезти».

Прошел день. Наступила среда.

Почти все полицейские Мракан-сити были в курсе, кто стоял за убийствами молодых пар. В том числе, и Фернок, профессия которого — знать всё и вся, услышал достаточно, чтобы в очередной раз обозвать мир сумасшедшим.

У лейтенанта и так имелось несколько крепких завязок с криминальными элементами, а сегодня появилась еще одна такая «завязочка». В дверь постучался представитель высшей «фауны» — носитель германского имени Родерик Бэйлондс — отец того самого серийника — Уильяма Бэйлондса, чей визит стал глубокой неожиданностью для полицейского департамента. И еще более глубокой для Фернока, к которому, собс-но, мажор и пришел.

— Войдите!

Гость вошел.

— Будьте любезны, представьтесь. По виду вы мужчина — солидняк, не какой-нибудь отморозок…

Гость представился.

— Родерик.

— Очень приятно — упершись в стол, лейтенант повернулся к вошедшему, — А фамилия?

— Бэйлондс, сэр!

«Я услышал это под влиянием виски? Или из-за усталости?»

— Ясно. Ну… — Фернок не знал, как сострить, — Не везет вам.

— Это почему еще? — занервничал, затопал ногами богатей, который с первой же секунды чувствовал, что ему здесь не очень-то и рады — лысоватый дородный мужчина, совсем непривлекательный и не смазливый, отчего внешне — полный антипод сына. Но отсутствие фотогеничности компенсировалась дорогим английским пиджаком, из-за которого к нему могла приклеиться любая меркантильная особа.

— Ну, как почему… — особенно был не рад лейтенант, который никогда не бывает доволен, когда к нему заходят преступники, или их родственники, — А вы таки думаете, быть однофамильцем урода, что в девушек из пукалки стрелял, гигантская привилегия?

Услышав это, Родерик еще раз топнул. Но уже сильнее.

— Да как вы смеете! Как у вас язык поворачивается…

Коп не понял возмущения гостя, вернее, прикинулся, что не понял…

— Простите…?

— Все вы понимаете, вы все прекрасно знаете! — Бэйлондс-старший пришел, отнюдь, не с пустыми карманами.

— Что знаем-то?

Мужчина кинул на стол Фернока пакет. С деньгами…

— Что это?

— То, за что следует бороться с несправедливостью! Здесь ровно миллион! — хриплый голос превратился в очень грубый и жесткий. Эта метаморфоза едва не припугнула полицейского, — Мой сын не такой уж и плохой, как о нем думают! Он просто сломался, как может сломаться любой из нас. А за помощь готов подкинуть еще!

«Очень хочется договориться с денежным мешком, да вот что-то никак. Я же себя просто уважать перестану, если соглашусь».

Фернок удивил Бэйлондса ответом. Ведь ранее ему никто никогда не отказывал.

— Уберите свои деньги. Сделайте так, чтоб я забыл, что вы приходили, а иначе… — в нем боролись две несокрушимые силы — желание взять бабки с разгоревшимся чувством справедливости, а коль они несокрушимы, то, следовательно, борьба никогда не закончится.

— А иначе что? — совсем потеряв страх, Родерик вел так, как мажоры ведут у себя дома — пытаются распоряжаться, говорят на повышенных тонах…

Лейтенант не выдержал.

«Этот кусок еще возникать тут будет».

Он привстал с кресла и навис над заметно уменьшившимся бизнесменишкой.

— Сейчас позову своих людей, и отправишься ты, ходячий туалет, вслед за своим сынком, будешь два года сидеть на лекарствах, от которых расхочешь жить, а еще куда дальше — сразу в могилу, потом и сынок прискочит, как миленький! — разгорячившись, Эсмонд позабыл о предложенной сумме, — Я организую это, поверь, если немедленно не свалишь. Ты, твой сын и прочие уроды, мало того, что сами тонете, так еще и топите других, как например, сейчас: не совсем в тему приперлись и тупо мешаете работать. Воспитанность вам незнакома, судя по всему. Только наигранная интеллигентность, проявляющаяся при представительницах прекрасного пола…

Выслушав критику, отчасти согласившись с ней, Родерик сделал несколько взмахов руками, повертелся и… забрал пакет, повернулся к выходу. Но на прощанье сказал:

— А вы чем-то лучше? Образованнее? Вы очень несдержанный, раз, даже не прояснив ситуацию, перешли на грубость…

— То, что не сдержан — работа такая. Поработали — поняли бы. Слушай, зачем так помногу берешь? — Фернок не мог промолчать, ведь слова Бэйлондса затронули его мораль, его принципы, — Можешь не потянуть. Я бы не советовал людям твоего возраста так громко выражаться…

— Горазды грубить людям моего возраста? Что ж вы знаете, интересно?

— Спросили тоже. Да все, что нужно. Например, что такое справедливость.

Родерик представил себе, что ему не терпится узнать мнение через слово быдлящего копа, так хорошо, что сам чуть не поверил, параллельно испытывая некое неудобство.

— Ну, и что же?

— Справедливость — равенство — когда нет того, кто повинен в смерти другого. На данный момент справедливости нет, потому что твой сын жив. Только поэтому — Фернок напялил неприятную ухмылку, — Не станет твоего сына — будет справедливость. Лично я могу оставить это так, несправедливость останется, но твой сын будет жить. А могу и позаботиться о том, чтобы настала справедливость. Знаешь, как?

Несмотря на неприязнь и отвращение к хамливому легавому, Бэйлондс продолжал терпеть его нападки и делать вид, что его не трогают частые негативные упоминания о Билле.

— Ну?

— Договориться с персоналом психушки. Медбратья пустят к ублюдку родственников убитых, тех самых девушек… И посмотрим, что останется от твоего некогда целого сына!

— Я не буду отвечать вам грубостью на грубость — хотя ранее создавалась четкая видимость пренебрежительного отношения к сотрудникам правоохранительных органов, сейчас мажор питал к ним безразличие и старался не судить строго по первым высказываниям раздраженного лейтенанта, — Не дождетесь…

— А я и не прошу… — Фернок поспокойнел, да и Бэйлондс-старший взял себя в руки, чуть сбавив тон.

Затем гость, без спроса усевшись на один из стульев, решил предпринять еще одну попытку достучаться. Он посмотрел лейтенанту в глаза:

— То, что сделал мой сын, нельзя простить, но можно понять… понять меня. У вас же есть или были родные, да? Вы можете постараться войти в положение?

Коп сменил гневность на что-то, что отдаленно схоже с добротой. Он умел так делать, при желании…

— Допустим… — он прекратил упираться рогом и немножечко остыл, — Что у вас там? Говорите…

«Это то, ради чего я шел сюда — понимание. Если мне удастся уломать эмоционального легавого, то я позабуду обо всех его репликах и заработаю на хорошее настроение».

— Несмотря на вашу бурную реакцию и отказ от моих денег, я вам предложу их вновь.

— Предложите-предложите. Только продолжайте…

— Если вы проинформированы, ну, как и многие другие, кто работает здесь, о том, что за этими убийствами стоял мой сын, то вы должны знать еще одну вещь, не менее важную, ту, что может, если и не оправдать, то частично смягчить вину Билли.

— Мда? — голос Фернока стал совсем другим, — Это что же?

— Его невеста… Он не убивал ее, как все с чего-то решили. Напротив, он очень любил ее…

— Это он вам такое сказал?

— Нет, я просто знаю — Бэйлондс-старший откуда-то вытащил бутыль припасенного коньяка, не забыв и о бокалах, — Поверьте, Билл этого не делал. И именно из-за ее смерти, из-за гибели возлюбленной он тронулся рассудком…

Лейтенант отвернулся на несколько секунд, чтобы спокойно обдумать поступившую информацию и принять правильное решение, а затем произнес полушепотом:

— Нападение на усадьбу Бэйлондсов. Как же такое могло выйти из башки. Ладно… — и повернулся к Бэйлондсу, — Допустим, вы правы и Билл совершил не одиннадцать убийств, а десять. Но вы же не станете отрицать, другие-то убийства совершил он! Десять тел тоже слишком много…

Родерик вышел из себя:

— Да Билл бы не совершил их один! Не совершил бы!

— То есть, ему помогли?

— Именно! И помог не кто-нибудь, а мой партнер по бизнесу. Та еще сука! Знаете, как это вышло? Вы хоть что-нибудь знаете об этом, кроме того, что Билл стрелял?

Фернок предупредил:

— Поспокойнее изъясняйтесь, потерпимее, сбавьте агрессию. Уши болят…

— Хорошо — посетитель налил себе и тут же выпил, после налил хозяину кабинета и пододвинул бокал к дальнему краю письменного стола, — Так вот. В ночь гибели Роксаны Билли сошел с ума и не знал, что делать, а мои друзья, так называемые, партнеры, они, вместо того, чтоб огородить его, согласились помочь в убийствах. При всем моем бессмертном уважении к сыну Билл не являлся очень сильным и мужественным, каким я мечтал его видеть. Он был больше творческой личностью, нежели бойцом… — сделал глоток и испытал мгновенное облегчение, — Он дал денег им, украл мой боевой пистолет. И теперь эти уроды, иначе не назвать, отгуливаются на свободе. Моего сына наверняка запрут в психушке лет на тридцать только из-за того, что его вовремя не привели в чувства! Был бы я рядом с ним, я бы все сделал правильно! В общем, если и строить какие-то выводы, то становится совершенно очевидно, что…

— Постойте! — лейтенант «обрезал» монолог Бэйлондса, — Вот интересно! То есть, получается, уроды, выражаясь на вашем сленге, во время совершения преступлений были в себе, а сейчас гуляют? А ваш, с ваших слов, несчастный сыночек сидит взаперти, но на момент совершения убийств ни черта не соображал? Сколько ж шакалы взяли с него?

«Так и знал, что спросит. Черт возьми».

Пухлый Родерик покраснел, когда вспомнил сумму.

— Пять миллионов…

Фернок назвал свою цену:

— Два с половиной… — но это не все, — Не считая того, что дали мне.

— А не много ли? — Бэйлондс посмотрел на него с диким изумлением.

«Очень наглый коп».

— Учитывая, что я буду стараться для преступника… — лейтенант трижды моргнул, — Мало!

Светлым днем, в четырнадцать ноль пять Фредди выступил перед народом Мракана, как и обещал его духу-защитнику — Спауну. Этот поступок — обязанность. В тишине работать куда легче…

Послушать многообещающую речь прокурора об обретении гармонии собрались все «сливки» города — чиновники, депутаты, юристы крупных компаний, как на федеральном, так и на мировом уровне, некоторые творческие личности. Явились миллионер Остин Грин (который, если верить газетам, немного прихворал) и на недельку прилетевшая в Мракан английская актриса театра и кино Эмили Уотсон, сразившая всех наповал своим черным платьем.

Фредди, весь деловой, вышел к людям — к народу, который клялся оберегать. Первые несколько минут прокурор не убирал с лица широкую гримасу, а когда пришло время традиционного толкания речи, выпрямился и… улыбка незаметно исчезла.

«Сегодня мой день».

Через минуту микрофон коснулся его губ.

— Приезжие считают, что наш город — непреложная среда обитания демонов, умалишенных психиатров, фанатиков и психов! Преступность постепенно сгорает, но оставляет пепел, пишут американские СМИ! — Кригера фотографировали, снимали на камеру, ему улыбались. Это касалось всех, и мужчин, и женщин, и детей, и бедных, и богатых. Всякий, кто носил с собой фотоаппарат, или тот же сотовый телефон, фотографировал, не подбирая ракурса, — У господина мэра же совсем другое мнение, которое, так как, к сожалению, сегодня его нет с нами и, соответственно, прокомментировать мою болтовню, он не сможет! Но, несмотря на все трудности, несмотря на частичную правдивость прогнозов СМИ и приезжих, я хочу, чтобы вы помнили — Фредди глубоко вздохнул и протяжно выдохнул, — Темнее всего ночью, незадолго до утра. А утром рассвет…

— И я обещаю вам, что пред утренним рассветом Джеймс Баллук — преступник, паразитирующий на обществе, сядет за решетку! Поверьте, этот день скоро наступит…

Кригер услышал массу хвалебных выкриков и громких оваций. Поступило немало просьб об автографе, навязчивых и даже просьб с угрозами.

Помочь прокурору добраться до машины помогла растолкавшая толпу полиция…