1. Июнь

В полумраке бегали крысы. Слышно было, как они, попискивая, роются в отбросах. Сквозь щели в крыше просачивались солнечные лучи, в них порой мелькали силуэты грызунов. На чердачном этаже было жарко и сухо. Раньше здесь жила семья бездомных, но сейчас все они были мертвы. За неделю крысы почти ничего не оставили от их тел. Вдруг посреди чердака послышался грохот металла, что-то заворочалось под ржавыми железными листами. Крысиный писк стал паническим, а потом затих уже в отдалении. Из-под нагромождения металлолома выбралось что-то большое и, пригибаясь из-за низкого потолка, перешагивая через торчащую арматуру и мусор, медленно двинулось к лестнице. Вскоре внизу руки отодвинули прислоненную дверь, и голова высунулась наружу. Никого. Существо протиснуло тело в проем, вылезло и выпрямилось. На вид это был обыкновенный бродяга. Не по сезону плотное длиннополое пальто, под ним вязанная кофта с капюшоном, накрывавшим голову. На ногах грязные рабочие штаны, из-под которых выглядывали босые ступни. Черные от грязи, распухшие, ступни казались огромными. Бродяга некоторое время постоял, как будто разглядывая их, а потом внезапно сорвался с места. Его лицо скрывал надвинутый капюшон, виден был лишь желтый щетинистый подбородок и открытый кривой рот. Незнакомец перелез через забор и спрыгнул на тротуар, пробежал немного вперед, свернул направо и постепенно нагнал бригаду рабочих, бредущих к дешевому кафе. Было время обеденного перерыва. Бродяга сбросил скорость, но все равно обогнал наемников. Угрюмые, со слезящимися глазами, на лицах респираторы, они проводили нищего недружелюбными взглядами. У него была странная походка. Передвигался он быстро, но как будто прихрамывал на обе ноги. По дороге то и дело проносились грузовики, а по противоположной стороне ковыляли на подзарядку громоздкие андроиды-рабочие с маленькими сплюснутыми головами и длинными руко-клешнями. На небе пылало солнце.

В этот момент в нескольких километрах от того места, прямо на магистрали, неуклюже прижавшись к обочине, моргая аварийными огнями, остановился малогабаритный автомобиль. Под капотом несколько секунд громко щелкали разряды, после чего электродвигатель окончательно заглох. Из салона, наклеивая маленький белоснежный респиратор, выбралась растерянная женщина лет тридцати, блондинка, а за ней небольшой андроид. Солнечные лучи заиграли на его стеклянистом корпусе. На огромной скорости машины летели по дороге мимо. Женщина подошла к ограждению, в десяти метрах внизу в тени виднелась свалка — автомагистраль была приподнята над землей и стояла на железобетонных столбах, словно гигантская многоножка. В правом ухе женщины из крохотного наушника раздавались гудки, она звонила шефу.

— Лена?

— Булат Талгатович… я задерживаюсь.

— Это я знаю, ты ведь уже в офисе должна быть.

— Извините, Булат Талгатович, по-видимому, я не успею на вашу встречу с…

— Ну, что там у тебя?

— Машина сломалась на кольцевой, и я не знаю, что делать даже.

— Техслужбу ты вызвала?

— Нет, но кажется, компьютер в машине должен был послать сигнал… Как в рекламе.

— Позвони им. Жду тебя к двум часам, — на том конце положили трубку.

— Чиж, — женщина повернулась к андроиду, тот с улыбкой выглянул из-за поднятого капота электромобиля. — Мы вызвали техслужбу?

— Да, в момент остановки двигателя. Также рекомендуется вызвать службу спасения, — и повернул голову, глядя куда-то мимо Лены.

— Что? — женщина обернулась и отпрянула, натолкнувшись пятой точкой на ограждение. В нескольких метрах от нее стоял какой-то ужасный сгорбленный бродяга в пальто и капюшоне. Лена видела только нос и сморщенный желтый подбородок бездомного. У него все время был открыт рот. Россыпь мурашек скатилась по спине Лены. К счастью, андроид обошел машину и встал между ними:

— Уведомляю, что я вызвал полицию. Не могли бы вы… — в этот момент голова Чижа взорвалась, осколки полетели Лене прямо в лицо, и она заслонилась руками. «Он прошиб его голову кулаком», — успела подумать она и закричала, зажмурившись. Потом вдруг в горло, в нос вонзился горький, пахнущий жженой резиной воздух. Лена открыла глаза, нищий был в шаге, держа в руке ее респиратор. Из-за отвисшей челюсти казалось, что он собрался проглотить женщину.

— Что вам надо? — пробормотала Лена, по щекам побежали слезы. И вдруг на нее навалилась волна зловония, исходящая от бродяги. Так воняет мясо, гниющее на солнце. Лена согнулась от спазма в желудке, и ее вырвало на дорогу. Бродяга некоторое время разглядывал ее, а потом схватил за волосы и дернул вверх, чтобы она выпрямилась. Они оказались лицом к лицу. Лена стискивала зубы, глаза стали стеклянными. И вдруг она забилась под его рукой, словно рыба в садке. Закричала, чувствуя, как рвутся ее чудесные золотистые волосы… А потом перегнулась спиной через заграждение и полетела вниз.

Бродяга оглянулся по сторонам, закинул ногу за ограждение, затем вторую, оттолкнулся и спрыгнул. Приближались звуки полицейской сирены.

Лена еще барахталась в груде отбросов, когда сверху что-то с шумом свалилось. «Это он, этот маньяк!», — подумала она и засуетилась еще больше, выбираясь из мусорной кучи. Правая рука как-то плохо слушалась, но боли не было. Наконец ступив на твердую землю, Лена рванула к переулку. Что-то впилось в ногу — Лена сообразила, что бежит босиком. Туфли остались в горе отходов. Лена обернулась. Бомж быстро шел к ней. Наверху взвизгнули автомобильные тормоза, застучали дверцы, у ограждения показались люди. Бродяга не обратил на них внимания, он протянул руку к Лене и поманил ее пальцем. Кажется, что-то блеснуло в его руке. Он шел, чуть сгорбившись, подавшись вперед, шел быстро, но прихрамывал на обе ноги, будто на протезах. Сверху закричали:

— Стой, стре…

«Стреляйте, пожалуйста!» — мысленно взмолилась Лена. Бродяга перешел на бег. Раздался хлопок. Бродягу мотнуло в сторону, но он даже скорости не сбросил. Лена попятилась, не веря своим глазам. Развернулась и понеслась в переулок. Слышно было, как скрипят автомобильные шины где-то рядом. Женщина решила двигаться на звук, но тут же потеряла направление. Загаженные стены домов стискивали улицу. Зарешеченные окна, железные двери с висячими замками. Здесь даже солнца не видно. Лена бежала, не оглядываясь, сворачивая вместе с дорогой. Совсем близко из тишины вдруг вынырнул обнадеживающий гул электромотора. Казалось, ребра вонзаются в легкие от бега, но Лена не могла остановиться, она бежала, пока вылетевшая слева полицейская машина не сбила ее. Удар пришелся в бедро, женщину отбросило в сторону.

— Твою мать, бабу задавили! — из автомобиля выскочил офицер в черной куртке и прозрачной маске-респираторе.

— Живая? — с другой стороны появился напарник, вытягивая из кобуры на поясе пистолет. Вопрос был бессмысленный — женщина полулежала на тротуаре и подвывала от шока и боли.

— Погоди, где тот урод? — насторожился водитель. Его напарник поднял пистолет и, как показалось водителю, разорвался пополам. Крупные брызги крови упали на белый капот и ветровое стекло машины. За спиной у полицейского выросла фигура в пальто и капюшоне. Левую ладонь бродяга держал на плече офицера, а в правой — его оторванную руку с зажатым пистолетом. Полицейский же стоял, покачиваясь, и будто безуспешно пытался вдохнуть воздух в легкие, пока кровь толчками выбивалась из его плеча. Водитель выругался, схватился за кобуру, в этот миг тело напарника пронеслось над капотом автомобиля и сшибло его с ног. Их лица оказались рядом: водитель не переставал материться, а напарник только наполнял респиратор слюной, дрожал и пучил глаза. Наконец первый сумел высвободиться, перевернулся на живот и хотел было встать, но грязная непропорционально большая ступня опустилась на его затылок и припечатала к асфальту. Раскалываясь, чавкнул череп. Затем ступня поднялась и вновь опустилась.

Лена уже не пыталась убежать. Ноги не слушались, руки ослабли. Она часто-часто дышала, не понимая, чувствует боль или нет. Ее поражали запахи. Уже несколько лет Лене не приходилось покидать помещений. Что делать человеку ее положения за пределами квартиры, офиса, ресторана, салона автомобиля? Без респиратора на улице она оказалась и вовсе впервые. Внешний мир смердел — вот, что она узнала. Это была вонь разложения, город мертв. Два тела, окрашивающие дорогу в багряный, были тому очень ярким подтверждением. Маньяк в пальто склонился над обезглавленным трупом, положив рядом с собой черный мешок для мусора, в который уже спрятал оторванную руку. Он расстегнул черную полицейскую куртку, синюю рубашку, ремень и молнию на брюках, несколько секунд внимательно осматривал белую с редким черным волосом грудь и живот покойника. Потом бродяга провел указательным пальцем от левого плеча до правого, от горла до паха, рассекая мягкие ткани. Раздвинул слоистую плоть, словно сорочку. Откуда-то из рукава выскользнул длинный с зубцами нож, незнакомец разрезал им реберные хрящи, затем с хрустом распахнул грудную клетку и стал перебирать внутренние органы жертвы, что-то отбрасывая, что-то убирая в мешок. Где-то вдалеке выли полицейские сирены, бормотала рация в автомобиле. «Та машина на автомагистрали, им нужно было доехать до съезда», — со злостью думала Лена, отползая на руках от места побоища. Она и не заметила, как начала ползти. Шок сменился тихой яростью. Стискивая зубы и морщась, она проклинала полицию, начальника, родителей, жениха, свою машину, андроида, за которого даже не погашен кредит… От каждого движения тело пронизывала боль, волнами темнело в глазах. Продвинувшись на несколько метров, Лена оглянулась. Оказывается, бомж отвлекся от аутопсии и наблюдал за мучениями женщины. Глаз не видно, только неподвижная нижняя часть лица, желтая пергаментная кожа, открытый беззубый рот.

— Со мной то же самое сделаешь? — спросила Лена, в горле вдруг встал комок. Бродяга кивнул и вернулся к своему занятию. Мир подернулся темной рябью, и Лена потеряла сознание.

Когда женщина вновь пришла в себя, она увидела перед собой грязное бесцветное пальто, полы и рукав потемнели. А еще она увидела кисть, выглядывающую из рукава. Кисть была изуродована: вместо ногтевой фаланги указательного пальца был вживлен скальпель, вместо среднего и безымянного пальцев торчали тупоконечные изогнутые ножницы, вместо большого пальца и мизинца — крючки. На коже, желтушной с красно-розовыми пятнами, имелись длинные швы.

— Он говорил, что у тебя прекрасная улыбка, — сверху послышался тихий мужской голос, и Лена подняла глаза. — Жаль, я не смогу заставить тебя улыбнуться.

Этот ужасный рот оставался открыт и неподвижен. Непонятно было, откуда идет голос, низкий, четкий, лишенный эмоций.

— Я бы взял твои глаза, но они после смерти уже не будут так хороши.

— Ты не…

Убийца левой рукой схватил голову Лены за затылок, а правой начал вырезать ее лицо. Некоторое время она кричала, билась, как в тисках, потом затихла. Все громче и ближе звучали сирены полицейских машин, но им не суждено было успеть. Оставив три выпотрошенных тела, бродяга подошел к чугунному канализационному люку, поднял его и с пластиковым мешком в руке спустился во мрак.

2. Ретроспектива. Октябрь

Я одинок. Мне говорили, что это такая болезнь, и надо лечиться. Раньше, потом говорить стало некому. Люди все время умирают. Уж я-то знаю, я же патологоанатом. Бывает, за несколько дней я не произнесу ни слова. Бывает, неделями не вижу живых людей. Только роботы, ведущие телешоу и покойники.

Каждое буднее утро я хожу на работу пешком, даже зимой. Побаиваюсь спускаться в метро. Судя по новостям, все убийства, грабежи и изнасилования происходят в подземных переходах, а то и прямо на станциях. Кто-то может подумать, что бродить по поверхности в наши дни куда рискованнее, чем спускать в подземку. Но на самом деле наверху вне автомобильных дорог трудно вообще встретить живую душу. Раньше в грудах мусора ползали приземистые киберы-дворники, но в них не было даже маломальской защиты от кражи. Последнего я видел лет пять назад, да, тогда люди еще ходили по поверхности. Наверное, я мог бы взять в кредит электрокар. Стоило сделать это десять-пятнадцать лет назад, а сейчас сама мысль о покупке автомобиля кажется странной и смешной. Хотя я еще не слишком стар — два месяца назад стукнуло сорок шесть. Словом, каждое утро по полтора часа добираюсь до своего районного судебно-медицинского отделения пешком. В это время город особенно остро кажется безжизненным, хоть и слышно, как где-то гудят автострады. Высотные дома наседают друг на друга, солнечные лучи редко проскальзывают между ними до самого дна. В окнах стоят зеркальные или тонированные окна, в кварталах победнее — ставни. Утром здесь темно и холодно. Может быть, кто-нибудь смотрит на меня из окна каждое утро, с кружкой кофе в руке следит за чудаком, бредущим по заброшенной улице.

Сегодня я увидел бумажный самолетик.

Белоснежный, маленький, он по спирали спустился с небес в переулок в тот момент, когда я там проходил. Я покрутил головой, но не увидел ни одного открытого окна. Самолетик упал за мусорный хребет, и я не стал его искать, побрел дальше. Но этот миг, когда неподвижную серую мглу вдруг рассек полет самолетика, взволновал меня и запал в душу.

В восемь часов сорок одну минуту я уже проходил на территорию отделения.

— Доброе утро, Леонид Иванович, — продребезжала будка КПП.

Мимо пустой клумбы к двери в приземистое здание, окрашенное в бежевый цвет. В ворота въехал белый с красной полосой фургон и в объезд здания направился к заднему входу. Труповозами управляют бортовые компьютеры, санитары — киберы. Помнится, когда я учился в университете, роботизация еще не зашла так далеко. Да что там, когда я семнадцать лет назад пришел впервые в это отделение простым судмедэкспертом, здесь работало двадцать человек. Сейчас я начальник отделения, и больше живых людей здесь нет. Конечно, мы работаем с полицией, прокуратурой и физическими лицами, но чаще всего все вопросы можно разрешить без личных встреч со мной. Киберы, так напоминающие мне броненосцев из передач о дикой природе, снуют по коридору, моют пол. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, отпираю ключом свой кабинет. Вешаю в шкаф пальто и респираторную маску, включаю компьютер. Сводка за ночную смену, доклад дежурной системы, отчеты аутопсии, микроскопии, химии, судебные постановления, запросы из полиции, одно анонимное письмо с угрозами… Какой-то фанатик-сектант, судя по всему.

Казалось, лампы над головой светят слишком ярко. Я посмотрел на календарь, висящий в правом верхнем углу рабочего стола на мониторе. Ровно две недели оставалось до отмеченного маркером дня, кроме всего прочего это был день зарплаты. Я отвернулся от монитора, пальцами потирая глаза. Глянул в окно. Как странно! По стеклу неслышно стекали струи воды, улица потонула в густой серой мгле. Я даже не заметил, чтобы собирался дождь. Может, просто не смотрел на небо? Сквозь волнистые дорожки сбегающих вниз капель мутно просвечивали алые огни, сновали темные человеческие силуэты. Конечно, я лишь на секунду уверовал, будто за окном ходят люди. К тому же в дождь! Кажется, ту социальную рекламу, что предупреждала о вреде росы, дождя и снега, все еще крутят по ТВ. Это были не люди. И я не в первый раз уже удивился, зачем было придавать мусорщикам внешнее сходство с человеком. Гуманоидные роботы были распространены только в сфере непосредственного контакта с клиентом: от андроидов-дворецких до шлюх-роботов. А эти широкоплечие высокие фигуры за окном вызывали недоумение. Вдруг там произошло резкое и непонятное движение, я присмотрелся, но дождь не давал что-нибудь увидеть. Мусоровоз — это его красные габаритные огни я видел — сдавал назад, чтобы принять очередной контейнер с отходами. Бригада роботов столпилась, чего-то ожидая. Думаю, бортовой компьютер мусоровоза сдал слишком сильно назад и врезался в стену. Мне показалось, я видел короткую слабую вспышку между стеной и задним бампером грузовика. Андроиды не шевелились. Мусоровоз отъехал, и тени роботов замелькали. Я видел раньше, как они работают. Сноровисто, быстро, не как люди, но так, будто им это нравится. Менее чем через минуту они закончили с мусорными контейнерами, попрыгали на грузовик и прилипли к его бокам. Мусоровоз уехал, но я продолжал некоторое время смотреть в окно. Потоки дождя змеились по стеклу, искажая, заставляя мглистый бесцветный мир снаружи танцевать. Мне казалось, что мусорщики оставили что-то после себя. Что-то темное лежало у стены, в которую врезался мусоровоз.

Ничего толком не разглядев, я вернулся к своим делам. Я уже решил, что если дождь затянется, то можно заночевать прямо в кабинете. Не впервой. И все-таки нечто, лежащее у мусорных контейнеров, не давало мне покоя весь остаток дня. И вечером я решил выйти в дождь, чтобы посмотреть. Думаю, на меня это не похоже. Делать что-то из ряда вон, чтобы утолить свое любопытство. Я — вообще не очень любопытный. Нашел в шкафу комплект защитной одежды, глухой противогаз. Облачившись в серо-зеленый комбинезон, с противогазом в руке вышел из кабинета. Вспомнился утренний самолетик, упавший с неба. Может, из-за него я такой чудной сегодня? Или из-за приближающейся даты в календаре? Киберы, словно крысы, выскальзывали из-под ног. Пол блестел, его опять мыли. Неужели он успел испачкаться? У двери заднего выхода я остановился, чтобы надеть противогаз. Дышать было трудно, пахло резиной и еще чем-то медицинским. Я отворил дверь, вышел во мглу и смутно почувствовал, как дождь барабанит в плотную материю комбинезона. Над выходом зажглась яркая лампа, и капли заискрились на стекле противогаза. Я закрутил головой, пытаясь сориентироваться, а потом увидел то, что искал. Оно шевелилось. Я подумал было, что все из-за игры дождевых капель на стекле противогаза, но, подходя, отбросил эту мысль. На асфальте в пузырящейся луже лежало тело, напоминающее человеческое, и оно действительно двигалось. Робот из бригады мусорщиков. Значит, мусоровоз сбил его, впечатав в стену, но почему его бросили здесь? Неисправный андроид трепетал, царапал асфальт металлическими пальцами, сучил ногами и вдруг замер. Я вздрогнул. Никогда не видел, как умирают роботы. Присев на корточки, я стал разглядывать его покореженную голову. Она напоминала человеческий череп, вот только лица не было как такового, не было рта, носа. Ровная поверхность и пара черных круглых дырочек, в которые были утоплены объективы. Их можно было бы назвать глазами. Когда заныли ноги от неудобного положения, я поднялся, попинал труп робота — нет, такое сам не сдвину — и вернулся в здание. Через десять минут киберы волокли темную грохочущую груду металлолома по начищенному полу отделения. В подвале у нас размещалась мастерская техобслуживания, туда я и велел оттащить этого железного дровосека. А потом, переодевшись и приняв по привычке вечернюю таблетку транквилизатора, со стулом из столовой в руке спустился и сам. Не люблю подвальных киберов, они все напоминают мне насекомых и прочих членистоногих тварей. Несколько огромных мокриц быстро ползали по корпусу андроида, изучая каждую вмятину. Голову облепили пауки. Пара богомолов изготовилась, чтобы раскрыть грудной кожух. Большая, забранная в решетку лампа на потолке светила блекло, окрашивая происходящее в густые бронзовые тона. Большая часть подвала тонула в скрежещущем мраке.

Не знаю, сколько я просидел на этом чертовом стуле, загипнотизированный действом и подавленный анксиолитиком. Это все напоминало мне привычную процедуру вскрытия, робота анатомировали, перебрали внутренности, чтобы установить причину смерти. Кажется, мне показали предварительный отчет. Он мало походил на отчет патологоанатома, но я все равно углядел сходство. Модель универсал, серийный номер не идентифицирован, товарный знак, муниципальная собственность, состояние… Впрочем, кардинальная разница была, и когда я ее осознал, появилось ощущение, будто это что-то катастрофически важное… Конечно, это было только следствие действия препарата. А разница заключалась в том, что в показанном мне отчете была графа «разрешить ремонт», и я ткнул в нее пальцем, чтобы мог считаться папиллярный узор. И машины будто включили обратный ход, они возвращали внутренности андроида, раскладывали по местам, паяли. Готовили к похоронам? В какой-то момент я все-таки отключился, просто уснул. Тонкий белоснежный росчерк на темно-сером фоне… Это самолетик, детская игрушка, падает вниз. Ну же, поймай его!.. Я пошел вперед и свалился со стула, врезавшись в пол левой щекой.

Оказалось, уже десять утра, и я, как это не нелепо, опоздал на работу! Какого черта, я уснул на стуле в подвале? Во сколько это было? Неужели таблетка меня так сморила? Я чувствовал себя ужасно, тело было разбито. Особенно ныла спина, но ей вторили все члены. В голове стоял гул. Я собирался заскочить в кабинет, одеться, чтобы выйти наружу, отметиться на КПП, закрыть вчерашнюю смену, открыть сегодняшнюю… Иначе никак. Вспомнилось, что-то по поводу переодевания… или должно было вспомниться… Я не успел додумать мысль, вошел в кабинет и столкнулся взглядом с незнакомцем в круглых очках, сидящим за моим столом. Твою мать, у него не было лица!

— Кто ты? — спросил он. Это же робот, вчерашний робот. Что он здесь делает? Я хотел было спросить его об этом, но не смог, потому что он задал вопрос первым. Что происходит, вашу мать! Словом, я не нашелся, что сказать и, схватив из шкафа пальто, выбежал вон. Так началось наше с ним знакомство.

Конечно же, я сам велел отправить андроида в кабинет. Это же вроде как моя личная вещь, где ее еще хранить? Киберы починили робота, в отчете настоятельно не рекомендовалось его включать и эксплуатировать. Нейронный мозг был поврежден, сбоил, имелись программные ошибки. В этом наша техслужба не могла помочь, программирование — иной уровень. Впрочем, сломается, так сломается. Я как-то спросил его:

— Как насчет трех законов Азимова?

— Уточни вопрос.

— Ты должен выполнять их, те три закона робототехники?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил он, а я подумал: «Забавно».

Я вернулся к практике патологоанатома, сам производил вскрытия по старинке. Свободного времени-то было хоть отбавляй. Робот всегда присутствовал и помогал. Андроид-универсал, этим объяснялись и его человекоподобная внешность, и способности к обучению. Правда, по поводу внешнего вида, надо сказать, что для официанта, к примеру, он был слишком неказист. Покрытие корпуса имело жуткий темно-бурый цвет, напоминающий ржавчину. Думаю, когда он только сходил с конвейера, то выглядел лучше. Как-то андроид сказал странную вещь. Я в тот момент делал Y-образный надрез на туловище двадцатидвухлетней девушки от плеч через грудь до лобка.

— Ты считаешь себя художником? — голос у него не выражал эмоций, так что я не знаю, что он имел в виду. Но холодок по спине пробежал. Не сказал бы, что моя работа исполнена изящества, но она мне, правда, нравится.

Робот то забавлял меня, то пугал. Наверное, нужно было дать ему прозвище, как домашнему питомцу, но на ум ничего не приходило, и робот остался безликим, безымянным.

Первой книгой, которую он прочитал, было учебное пособие по патологической анатомии. Это было настоящее бумажное издание, много лет назад я купил его у сокурсника. Вынужден был купить, тот оказался на мели и продал мне эту семейную реликвию. К ней прилагалась длинная байка о том, как книгу хранили и передавали из поколения в поколение, но я все забыл. Андроид сам нашел истрепанный том у меня в кабинете, а я застал его за чтением. Пришлось снабдить его электронными учебниками по анатомии и медицине. Потом он уже сам пополнял библиотеку. Кажется, он разом осилил всю русскую и англоязычную классику.

— Тебе нравится читать книги? — я решил задать провокационный вопрос. Хотел узнать, как он выкрутится, и не сгорят ли при этом его мозги.

— Да, — ответил он без промедления, и это меня немного разочаровало, после паузы он продолжил. — Но я еще не понял, чем они друг от друга отличаются.

Может, он так шутит? Я ничего не знаю про чувство юмора у андроидов.

— Знаешь, ты самый болтливый робот из всех, которых я встречал, — сказал я ему как-то раз.

— Я не робот. Я провел исследование. Я не робот.

— А кто же ты?

— Еще не знаю.

Помню, моя мама в один из редких моментов, когда была с нами, рассказала, что в детстве у нее была игрушка — маленький прибор, напоминающий яйцо, с экраном и тремя кнопками. На экране жил цыпленок, с ним можно было играть, кормить, убирать туалет. А если не делать этого, цыпленок умирал. Мама сказала, что поначалу в таких игрушках нельзя было начать игру заново, но позже сделали кнопочку перезапуска после какой-то шумихи. Кажется, дети погибли или что-то такое. Мама утверждала, что тогда у всех были такие игрушки. Я не знаю, правда ли это. Моя мама была сумасшедшей и покончила с собой.

Заметил странный апгрейд у андроида, он вмонтировал себе в правую кисть скальпель, хирургические ножницы и пару крючков. По-видимому, так ему удобнее оперировать. Теперь он сам часто проводит вскрытия, но лишь под моим надзором. Хотя кто знает, чем он занимается здесь ночью, пока меня нет.

— Люди прекрасны, — произнес робот, вынимая бугристую шероховатую печень из желтого трупа.

— Ты находишь? — я ухмыльнулся. — И что же тебе больше всего нравится в них?

— Мне нравятся твои руки, — он положил печень на металлический поднос и разделил на дольки, рассматривая срез. — Они красивы за работой. Я бы хотел, чтобы у меня были эти руки.

— Правда? — я спрятал ладони в карманы халата и попытался перевести тему. — А что ты сейчас читаешь?

— Прямо сейчас труд по трансперсональной психологии, главу о клинической смерти.

Разговоры с ним немного отвлекали от молчания, окружавшего меня последние годы. Но, возвращаясь по вечерам в свою однокомнатную квартиру, в тишину, я знал, что ничего не изменилось. Я включал телевизор, разогревал ужин, принимал обязательную таблетку транквилизатора, садился на кровать и, не слыша ведущих вечернего телешоу, глядел в потолок.

— Я могу называть тебя отчимом?

— Лучше не стоит.

— Ты также не хочешь, чтобы я называл тебя по имени.

— Мне не нравится мое имя.

— А я бы хотел, чтобы у меня было имя. Имя — это индивидуальность. А еще я бы хотел лицо.

Однажды мы поменялись ролями. Я болтал, а он по большей части слушал. Я задержался в отделении, очень устал и проглотил свою вечернюю таблетку, сидя в кресле в кабинете. И меня прорвало. Кажется, я рассказал всю историю своей жизни. О солнечном детстве, в котором, правда, почти не было мамы, о школе, сломавшей меня, об университете, в котором я уже начал всех сторониться. О работе, о диссертации, о попытках преподавания, о том, что так и не женился, но однажды встретил женщину, почему-то оставшуюся в памяти.

— У нас была серьезная разница в возрасте, она же была студенткой, правда, на последнем курсе. Ну, а я все равно хотел завязать с преподаванием. Что она во мне нашла? Я же понимаю, каким чудаком для них всех выглядел. Для нее это было серьезно, я точно знаю. Мы даже жили вместе четыре месяца, хорошо было. Она хотела пойти в протезный бизнес, кажется…

— Почему вы расстались?

— Запах. Она говорила, что от меня все время пахнет мертвечиной. Особенно от волос. Сколько ни мойся. Не знаю, может, и сейчас пахнет, а я просто привык, — я развернул к андроиду монитор своего компьютера. — Смотри, правда, красавица? Здесь она не улыбается, но, поверь мне, улыбка у нее прекрасная.

Как-то мы шли по отделению, мимо нас сновали каталки с тяжело раненными военными. Несчастный случай на полигоне. Нужно было не столько оказать медицинскую помощь, сколько исследовать ранения, подтвердив или опровергнув версию о террористическом акте. Андроид вышагивал своей быстрой хромающей походкой и крутил головой, осматривая обрубки тел:

— Люди очень хрупкие. Созданы искусно и гармонично, но очень хрупкие. Почему?

— Ну, гармония — хрупкая штука.

Он шел некоторое время молча, повернув голову в мою сторону.

— Политическое устройство вашего мира де-юре кажется идеальным, но его постоянно сотрясают с внешней стороны военные конфликты и преступления изнутри. Гармония в разрушении?

— Не знаю, наша страна, кажется, состоит из одних только вояк и преступников.

— Например, ты не воин и не преступник.

— Ну, это как посмотреть… Я же украл тебя, присвоил муниципальную собственность, пусть и брошенную. Думаю, однажды ко мне вломятся копы и, что называется, вышибут из меня все дерьмо.

— Будет ли это правильно?

— В этом мире все неправильно, правило такое.

— Люди создали меня по своему образу и подобию, но прочным, — наконец выдал он. — И все же только впоследствии травмы я стал мыслить.

В такие моменты я не знаю, что ему ответить. После поломки он начал задавать вопросы — вот его проблема. Он еще называет это травмой! Смеяться или плакать от его слов? Я почему-то не смеюсь и не плачу. Робот пытается уяснить, что он такое, есть ли у него душа, а я не могу ему сказать, что он просто сломанный мусорщик. Наверное, мне интересно, что будет дальше.

Потом я узнал, что из морга пропало несколько тел. Я не стал спрашивать у андроида, не хотелось узнать, что он умеет лгать. Мне кажется, я разглядел свежую кровь на его бурой обшивке. Досадно, что это происходит всего за несколько дней до заветной отметки в календаре.

— Я подумываю над тем, чтобы тебя отключить.

— Меня нельзя отключить.

— Что это значит?

— Я живое существо. Меня можно только убить.

— И с чего ты взял, что ты живое существо?

— Потому что я уже умирал.

Это была одна из последних наших бесед, позже у меня появилось много хлопот. Получив зарплату, я занимался тем, что оплачивал счета, подчищал задолженности. Погруженный в свои мысли, я не заметил, разговаривал ли со мной робот в тот день. Вечером я пришел домой, повесил пальто у входа, разулся. Включил телевизор, прошел к углу, в котором помещалась кухонька. Налил в кружку воды, достал из аптечки баночку слабительного и принял одну капсулу. Уселся на кровать и стал смотреть ситком, время от времени поглядывая на потолок. Там из обнажившегося бетона торчал крюк. Он был там, когда я въехал в эту квартиру. Тогда я решил, что можно повесить на него люстру, как было в доме моего детства, но руки за столько лет так и не дошли. Актеры на экране зло подшучивали друг над другом, волнами наплывал закадровый смех. Наконец почувствовав действие капсулы, я поспешил в уборную.

Как правильно завязывать петлю, я узнал в Интернете. Это странно, при обилии висельников, прошедших через мои руки.

Выжав себя на унитазе, я включил воду в душе, вернулся в комнату, приготовил чистое белье, одежду, моток толстого эластичного кабеля. Пошел в ванную и еще минут пятнадцать простоял нагой под горячим потоком воды. Шампунь кончился, глупо. Завернув краны, почувствовал головокружение, потемнело в глазах. Сердце вдруг затрепетало в груди, и стало страшно. Потом смешно. Черные барашки перед глазами уже разбегались в разные стороны, а я все еще посмеивался, облокотившись на раковину. Потом, уже спокойный, я оделся в комнате, выключил телевизор, обработал кабель вязким и пахучим смазочным маслом, завязал по петле с двух концов, длина была рассчитана. Пододвинул кресло ближе к центру комнаты, забрался на его спинку и закрепил кабель на крюке. Захотелось вытереть руки, мокрое полотенце лежало на кровати. Глупо. Я надел петлю через голову и, когда она зашла за подбородок, с силой оттолкнулся от спинки кресла. Боль, пронзив шейную часть позвоночника, рассыпалась по всему телу, по всему миру… Кажется, петля не остановила падения, и я полетел во тьму.

Черт знает, сколько времени прошло прежде, чем я пришел в себя. И то, правду сказать, как-то не до конца. Знаете это ощущение парализованности перед пробуждением? Когда уже проснулся, но тело вроде бы продолжает спать, и ты оказываешься в нем заперт. Ты кричишь, но звука нет. И глаза не открываются, и что-то наваливается сверху, давит… Как будто какой-то бес уселся на грудь. Кажется, сейчас задохнешься… Синдром старой ведьмы. Так сказала мама, успокаивая меня, когда я прибежал к ней в слезах. Да, спустя вечность ты оживаешь. Сонный ступор случался со мной еще несколько раз в детстве, и сейчас было что-то похожее. Правда, глаза были открыты, и лежал я не на спине, впрочем, я понятия не имел, как лежу. Голова была вывернута под непонятным углом, одна щека прижалась к полу, я видел свое плечо, но не знал — правое или левое. Справа, кажется, возвышалось кресло и отбрасывало на меня тень. Я даже не мог скосить глаза, чтобы удостовериться. Не чувствовал своего дыхания, не чувствовал боли. Может быть, я все-таки умер?

Я пролежал так три дня.

Меня парализовало из-за травмы позвоночника, или же крюк, выскочив из потолка, огрел меня по голове. Чертов крюк! Я ведь не раз проверял, крепко ли он держит. Не может быть, чтобы кабель оборвался. И он слишком толстый, чтобы отрезать мне голову. Странно, если эти мысли роятся в отрезанной голове. Я пролежал на полу три дня или около того, рассудок ослабел. Течение времени стало аморфным, иногда мне казалось, что я могу переживать одну и ту же секунду тысячи раз. Три дня в комнате горел электрический свет, этот счет я уже не оплачу. Поначалу из немигающих глаз часто текли слезы, на второй или третий день перестали. Стоял оглушительный гул, иногда я различал в нем мелодию звонка на мобильном, а иногда мне слышались неразборчивые голоса и звук воды, сливаемой в унитазе. Три дня я пролежал на полу, глядя сквозь неподвижные полузакрытые веки на входную дверь.

Тени, мелькающие впереди, я заметил не сразу. А, заметив, долго не мог сфокусировать зрение. Это были люди в черной одежде. Меня что — грабят? Кто-то склонился надо мной:

— Нет, он живой, — сказала тень женским голосом.

— Вот же неудачник!

Я догадался, что меня шевелят. Женщина оттянула веки на моем правом глазу, разглядывая зрачок. На ней была полицейская куртка. Это полиция. Три дня. В отделении меня хватились, как и положено, через три дня.

— Давайте скорую. У бедняги обезвоживание и, похоже, полный паралич.

В дверях появился новый силуэт.

— Он же медик, выписал себе наркоты бы и отошел с передоза…

Полицейские не успели заметить его прежде, чем андроид сделал свои неправильные выводы. То, что произошло потом, я видел отчетливо. Полицейских было четверо. Похоже, женщина сидела рядом со мной справа на корточках, выпадая из моего поля зрения. На кровать присел коп, разглядывая полотенце и банку с маслом. Я видел его снизу только по плечи. У самой двери, прислонившись к стене, стоял полицейский, и голос еще одного слышался откуда-то слева, из ванной, возможно. Это он пошутил про наркоту. Робот схватил ближайшего к выходу копа за шею обеими руками и с невероятной легкостью отделил голову от туловища. Неуверенно шагнув в комнату, обезглавленное тело повалилось на пол, из шеи бил алый фонтан. Полицейский, что расположился на диване, отбросил банку и положил руку на кобуру. В этот миг в него, словно футбольный мяч, полетела оторванная голова. Судя по звуку головы столкнулись, коп повалился на постель, снаряд покатился по полу. Слева раздалась брань, андроид метнулся в ту сторону. Женщина-офицер выпрямилась, слышно было, как хрустнули суставы в коленях, а потом щелкнул затвор пистолета. В ванной заорал полицейский, потом я увидел его. Куртка на нем была расстегнута, на синей рубашке расползалось багровое пятно. Он не шел, просто дергался, сучил ногами, будто огромный тропический таракан, насаженный на булавку. Из живота полицейского торчали шевелящиеся ножницы, скальпель, крючки. Андроид пронес его несколько метров, потом я оглох от раскатов грома. Стряхнув тело с руки, робот приблизился к женщине вплотную. Я видел только их ноги: металлические стопы и начищенные ботинки. Вдруг ботинки оторвались от пола, мне на глаза закапала кровь. Некоторое время я ничего не слышал и не видел.

— Отчим, зачем они сделали это с тобой?

Пауза. Похоже, он все-таки понял.

— Отчим! Зачем ты сделал это!

Огненные спицы прошили мне спину, андроид поднял меня на руки. Боль была невозможная, но мне показалось, что я пошевелил пальцами на ногах. Робот тряс меня как тряпичную куклу, а я силился разомкнуть губы. Я чувствовал их, но они слиплись от обезвоживания. Вспомнился белоснежный бумажный самолетик. Мальчишкой я запускал такие пару раз, они все время падали на землю, а хотелось, чтобы хотя бы один улетел в небо.

— Отчим! Ты сделал это из-за нее?! Отчим! Ты бросил меня из-за нее?! — это был странный голос. Как будто кто-то крутил туда-сюда регулятор громкости, иногда звук начинал дребезжать, шипеть, словно радиопомехи сбивали сигнал. Наконец я смог вдохнуть воздух через рот и решил попытаться что-нибудь сказать, но андроид с размаху ударил меня о стену, размозжив череп. Надеюсь, он не поймет, что убил меня.

3. Снова июнь

Багровые лучи заката протискивались сквозь прорехи в крыше на огромный темный чердак. Во мгле стоял ликующий писк, крысы пировали свежим мясом. В центре чердака щелкали ножницы, скрипел скальпель, натыкаясь на кость. Время от времени новые куски летели ненасытным грызунам.

— Кисти и ступни очень быстро приходят в негодность. Особенно ступни, — произнес робот. Он стянул со своих ног почерневшие и распухшие стопы, принадлежавшие раньше одному из бродяг, чьи останки можно было найти неподалеку. Стопы одного из полицейских уже были готовы. Где-то в глубине чугунной башки, кроме всего прочего, непрерывно звучала полицейская волна, отслеживались сигналы о помощи. Через несколько минут андроид достал что-то еще из мешка и долго разглядывал. Тьма ему не мешала.

— Ты и не знала, что однажды попадешься мне, а я знал, — он держал в левой руке срезанное женское лицо и мял его пальцами, заставляя гримасничать. — Теперь вы будете вместе во мне.

С этими словами андроид приложил искривленную личину к своему торсу, раздвинул узлы кишечника, так что лицо Лены стало напоминать Медузу Горгону. Выше можно было найти сердце и сдавленные легкие поверх металлического туловища. А ниже пара гениталий: мужские и женские. Некоторое время робот растягивал лицо женщины на маленьких скобах, а потом пришивал стальной нитью к соседним органам. Спустя немалый срок, проведенный в жарком сухом чердачном воздухе, пришитая плоть превратится в мумию, как и та искаженная физиономия, что была натянута на голову робота. В этой желтой ссохшейся маске сейчас с большим трудом можно было узнать человека, которого андроид однажды назвал отчимом, но хотел бы называть отцом.

— Некрофил же — это человек, который все проблемы склонен решать только путем насилия и разрушения, которому доставляет наслаждение мучить и заставлять страдать, одним словом, тот, который не может существовать, не превращая живое в неживое, — процитировал андроид и добавил. — Ключевое слово — человек.

Крысы на несколько мгновений смолкли, испугавшись монотонного голоса, но потом вернулись к дележу и трапезе. Мрак стал полностью непроницаемым. Солнце наконец село.