Федю Зуева поместили в одной палате с Алешей. Карпов все еще был без сознания: бредил, звал к себе мать и бабушку, жаловался на тяжелую жизнь в бараке и просился домой.

В палату несколько раз приходил Жульбертон. Англичанин внимательно смотрел на Алешу, назойливо спрашивал доктора о состоянии его здоровья и, как казалось Феде, всегда уходил чем-то недовольный.

Феклистов при каждом обходе больных подолгу задерживался около Алеши. Он тщательно проверял температуру и выслушивал сердце, расспрашивал дежурную сиделку о поведении больного.

— Молодцом! Все идет как надо. Подождите, скоро прыгать начнет… — говорил он бодро.

Больному действительно с каждым днем становилось лучше. Сегодня вечером к нему на миг возвратилось сознание. Не открывая глаз, Алеша как бы сквозь сон слушал, как Франтик, прижавшись к его животу, монотонно и грустно мурлыкает свою бесконечную песенку. Сильно болела голова, ныла спина. Он попытался повернуться на бок, но в голову ударило жгучим огнем, и все покрылось мглой. Вторично сознание вернулось к нему ночью. Вокруг стояла мертвая тишина. Недалеко в стороне светился огонек.

«Где это я? — спрашивал себя Алеша. — Неужели в шахте? Но почему тогда я лежу и почему здесь нет Жулика? — Без Жулика он никогда не бывал в шахте. — А! — догадался Алеша. — Наверное, он послал меня одного в штрек поджечь шнуры. Но где же стена?» — Мальчик протягивает руку, чтобы достать стену, и снова теряет сознание.

Следующее просветление наступило утром. Около койки сидит мать и еще кто-то. Алеша не видит сидящих, он только чувствует их присутствие. «Но кто это другой?» — напрягая воспаленный мозг, старается припомнить Алеша. — Как будто голос отца, только сиплый, простуженный и очень слабый.

В сознании Алеши постепенно восстанавливается последовательность событий. «Скоро, скоро беги темной сторона», — вспоминает он распоряжение Жульбертона, и ему так же, как и тогда, делается страшно. Сбрасывая с себя одеяло, Алеша начинает испуганно кричать:

— Да там же люди, люди там!

Доктор слушает эти выкрики, проверяет пульс и температуру, затем говорит сестре:

— Скажите санитарам, чтобы отнесли мальчонку на перевязку.

Феде разрешают ходить. Вместе с Марьей он подолгу сидит у кровати своего друга, с тревогой смотрит на него.

— Не плачь, тетя Маша, — успокаивает он Марью. — Встанет он обязательно. Я знаю…

Марья благодарно смотрит на Федю и ласково повторяет сказанное им дорогое слово:

— Встанет. Конечно, встанет, а как же!

В комнате полумрак. Очнувшись, Алеша долго осматривает комнату. В ней нет ничего, кроме двух кроватей и тумбочки. На тумбочке лежит, свернувшись калачиком, небольшая серая кошка, а на кровати кто-то спит. Алеша хочет повернуть голову и посмотреть, кто спит на кровати, но голова так тяжела, что ее нельзя поднять. Вытащив из-под одеяла руки, он щупает голову. Она большая, мягкая. «А! — догадывается Алеша. — Голова завязана, значит, я хвораю». Но почему здесь нет бабушки, матери или хотя бы тетки Аксиньи? Раньше, когда он хворал, они всегда были с ним.

Постепенно мысли его снова возвращаются к шахте, к подожженным шнурам, к взрыву.

«А что дальше? — спрашивает себя Алеша. — Что же было дальше?» И почему он хворает? Почему лежит сейчас здесь? Вот он вспоминает, как поджег шнуры и прибежал в штрек, как взмахнул поленом Жулик. А что было дальше, он никак припомнить не может. «Неужели? — начинает смутно догадываться Алеша. — Неужели Жулик меня стукнул?» От этих догадок его начинает лихорадить. Мысли обрываются. Потом кто-то берет его за руку. Алеша открывает глаза. Возле койки стоят двое в белом, а с ними Федя. Да, он не ошибся, это Федя Зуев.

— Смотрит! Смотрит! — с радостным удивлением шепчет Федя, показывая пальцем на Алешу.

Доктор опускает его руку и чуть слышно спрашивает:

— Сколько тебе лет, Алеша?

— Тринадцать, — с трудом отвечает Алеша.

Доктор счастливо улыбается.

— Чудесно, замечательно! — говорит он соседу в белом. — Мальчик спасен. Нам удалось вырвать его из когтей смерти и сохранить рассудок.

При очередной перевязке Алеша снова теряет сознание. Напрасно Федя сидит около друга и ждет, когда тот откроет глаза. Убедившись, что ждать бесполезно, Федя поднимает с пола подошедшую кошку и, несмотря на желание оставить ее около себя, тихонько подкладывает Мурку под одеяло своего друга. — Лежи Мурочка, лежи, — уговаривает он кошку.

Ночью к Алеше снова возвращается сознание. Сейчас он чувствует себя значительно лучше, он может шевелить руками, ногами и даже немного головой. Спать не хочется. Постепенно мысли обращаются к прошлому. Ему вспоминаются два случая, когда он встречал змей. Вот он видит себя совсем еще маленьким. Отец принес с озера двух щук. Одна была большая — длиной аршина в полтора, а то и больше; вторая поменьше. Щука поменьше лежала спокойно, а большая продолжала вздрагивать и шевелиться. Никто не придал этому значения. Отец ушел во двор, а мать начала потрошить щук. Алеша сидел тут же, рядом, и из лучинок мастерил дом. Вдруг мать с криком бросилась во двор. Подняв голову, Алеша увидел, как из распоротого живота большой щуки выползла и шлепнулась на пол змея. Алеша вскочил на лавку, потом влез на стол и столкнул обеих щук на пол. Змея поползла к двери. Тогда он начал бросать в нее все, что было на столе — кусок хлеба, нож, стакан, тарелку. Он уже схватил было большую чашку, но в это время в дверях появился отец. Змея была убита, а щуку выбросили.

После случившегося мать никогда не ела щук и категорически отказывалась их потрошить. Для Алеши этот случай был памятен тем, что отец несколько раз назвал его молодцом и посоветовал всегда быть таким же смелым.

Затем вспомнился и второй случай. Как-то летом они поехали с дедушкой Иваном в лес пасти лошадей. Дедушка выбрал место недалеко от Мурашиного кордона, на окруженной сосновым лесом небольшой поляне. Под вечер Алеша взял железный чайник и пошел на кордон за водой. Как раз в это время жена кордонщика подоила коров и кормила парным молоком детей. В стороне от избы, на мягкой траве была расстелена подстилка. Ребята сидели кружком и аппетитно хлебали деревянными ложками налитое в чашку молоко. Дети были совсем еще маленькие, но с едой справлялись неплохо.

Подойдя к кордону, Алеша увидел, что возле ребят ползает около десятка змей. Змеи лезли на стол, настойчиво пробиваясь к молоку. Однако дети почти не обращали на них внимания и продолжали спокойно ужинать. Только когда та или другая змея подползала к самой чашке и поднимала голову с намерением опустить ее в молоко, один из близсидящих ребят слегка бил ее но голове ложкой. Побитая змея шипела и отползала назад. Испугавшись за детей, Алеша бросил чайник, схватил палку и, обращаясь к стоявшему невдалеке кордонщику, закричал:

— Дяденька, змеи, змеи!

Поняв намерение Алеши, кордонщик цыкнул:

— Не тронь! Что ты, ослеп, что ли? Это не змеи, а ужи, самая что ни на есть безвредная тварь. Но змеи боятся их, как огня. Тут у нас их уйма. И представь себе, я живу здесь много лет, а ближе чем за двести сажен от кордона змей не видал.

…Алеша задумался. Мысли начали путаться в отяжелевшей голове. Но вот он видит, как тихо-тихо открывается серая дверь, однако в комнату никто не входит. Алеша напрягает зрение и видит, как из коридора в узкую щель двери вползает змея. Она поднимает голову: «Это удав», — определяет Алеша. Туловище удава постепенно заполняет всю комнату. Оно холодное, как лед. Алеша чувствует его противное прикосновение, и ему становится нехорошо. «Пока удав не начал душить, нужно самому схватить его за горло», — решает Алеша. Но вместо головы удава теперь он видит голову Жулика. Англичанин смотрит на него ледяными глазами, высовывает змеиный язык и шипит: «Если ты скажешь правду, я тебя удавлю».

Алеша хочет схватить змею за горло, но не может достать, она поднялась к самому потолку. Тогда он ложится на пол. Так удаву трудно будет его схватить, и он, возможно, еще сумеет вцепиться ему в горло.

Вдруг голова змеи начала клониться к двери, на лине у Жулика появился смертельный ужас. Все тело удава заколыхалось, задрожало. Алеша взглянул в другую сторону комнаты, и его охватила радость. Там из-под пола показалось несколько голов с золотистыми шейками.

— Ужи! Ужи! Ужи! — От собственного крика Алеша проснулся. Болела онемевшая рука, все тело было покрыто холодным, липким потом.

Разбуженный Алешиным криком, проснулся Федя:

— Что с тобой, Алеша? Испугался чего, что ли? — испуганно спрашивал он.

— Нет, я ничего, а что?

— Кричишь-то как шибко, ровно на пожаре.

Сон прошел. Друзья разговорились. Кутаясь в одеяло и хмуря бледный лоб, Федя подробно рассказал своему другу о перенесенных им в шахте мучениях, о том, как рядом с ним умерли братья Глуховы, как погибли другие шахтеры и как много страданий перенесли оставшиеся в живых люди.

— Тяжело там, Алеша. Страшно. Темень, холодно, кругом вода булькает, а дышать нечем. И покойники рядом лежат.

Слушая рассказ друга, Алеша вздрагивал, что-то быстро шептал и все сильней и сильней сжимал кулаки. Наконец он сбросил с себя одеяло, схватился руками за голову и диким голосом закричал:

— Это он послал меня. Жулик! Он! О-о-он!..

Тело мальчика затряслось от рыданий, и он снова потерял сознание.

Утром вместе с доктором к больным зашел Жульбертон. Вид у него был растерянный. Пряча белесые глаза, он то и дело кривился.

— Вот, смотрите на наших ухорезов, — радостно говорил доктор. — Один почти совсем выздоровел, второй тоже день ото дня силой наливается. Все перенесли, все вытерпели. Настоящие богатыри!

Доктор бережно положил под одеяло Алешину руку.

— Шалят нервы. Дают о себе знать неизбежные осложнения, но пульс хороший, — сказал он с облегчением, не в силах удержаться от счастливой улыбки. — Теперь нужно только хорошо кормить, создать покой, и все будет в порядке.

— Да, да. Хормить, хорошо хормить, — подтвердил Жульбертон.

Доктор ушел. Жульбертон подсел к Фединой кровати.

— Говорит она когда или нет? — показывая на Алешу, спросил англичанин.

— Говорит, как же. Еще как, — радуясь за Алешу, засмеялся Федя. — Вот только ночью сегодня испугался чего-то.

— Мальчик пугался?

— Да. Мне надо было помолчать, а я взял да и рассказал, как мы в шахте подыхали. А он как закричит! Это, говорит, Жулик меня заставил, и сам опять без памяти. Испугался, а отчего? Не знаю.

Жульбертон глухо спросил:

— Скажи, чего Леша кушайть надо?

— А чего ему? Кормят нас неплохо. Правда, вчера он о молоке вспоминал. Вот бы, говорит, хорошо холодного молока похлебать.

— Молока, молока, — затараторил англичанин. — Схоро, схоро несу.

Вскоре какой-то незнакомый парень принес полбутылки молока, поставил на тумбочку и торопливо зашептал:

— Это Леше, Леше. Только ему.

С этими словами незнакомец подал Феде три конфеты и быстро скрылся за дверью.

— Вот жила. Боится, как бы я молоко не выпил, — ворчал Федя. — А принес-то сколько? Стакан, не больше.

— Пить. Пить, — застонал Алеша. — Пить хочу.

Федя соскользнул с кровати, схватил стакан.

— Сейчас, сейчас Вот вода. Да нет, у нас молоко есть, — радуясь за друга, торопливо сообщил Федя. Но Алеша перестал просить пить. Сознание снова покинуло его. Федя отошел от кровати и поставил на тумбочку налитое в стакан молоко.

Почуяв запах молока, Мурка замяукала.

— Нельзя, Мурочка. Нельзя. Это не нам, — уговаривал Федя кошку.

Но Мурка не унималась и настойчиво просила дать ей молока.

Не вытерпев Муркиного клянчанья, Федя взял блюдечко.

— Ладно. Он говорил — мне нельзя, а про тебя ничего не сказал. На, пей, надоеда.

Мурка поспешно залакала, а когда молоко кончилось, облизываясь и мяукая, пошла к порогу.

Выпуская кошку, Федя заметил, как жалобно Мурка посмотрела ему в лицо и неохотно вышла из палаты.

— Ну, хватит, хватит. Жадная какая, — закрывая дверь, ворчал Федя. — И это украли, можно сказать.

Проходивший по коридору доктор заметил, что с кошкой творится что-то неладное. Забившись в угол, она судорожно дергалась, жалобно мяукала. Феклистов стал присматриваться. Вскоре кошка неестественно вытянулась и замолкла.

Войдя в палату, доктор обнаружил на полу блюдце.

— Ты чем кошку кормил? — строго спросил он Федю.

Федя испугался и начал оправдываться:

— Я дал ей только немножко. Остальное все оставил Алеше. Она просила, плакала, а сам я не трогал ни капельки.

Доктор схватил бутылку.

— Откуда молоко?

— Это Жулик прислал. Велел Алеше отдать. Она просила… Мне стало жалко… — все еще оправдывался Федя.

Когда напоенная молоком издохла и вторая кошка, доктор заметался по кабинету.

— Яд! Сильнейший яд, — тревожно повторял доктор. — Что же это все значит? В шахте непонятный взрыв. Англичанин режет руку и нарочно пачкает себя своей кровью. В ране дубовая кора. В молоке — яд.

Феклистов опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем вызвал фельдшера и, ничего не скрывая, рассказал ему о своих подозрениях.

— Поди, дорогой, — попросил он фельдшера, — установи в пятой палате постоянное дежурство сиделок. Запрети принимать для больных продукты со стороны, и чтобы никого в палату не впускали. Понимаешь, никого!

К полудню к Алеше вернулось сознание. Больше оно его не покидало.

Феклистов по-прежнему часто заходил в пятую палату и подолгу беседовал с ее обитателями. Однажды, проходя мимо кухни, он заметил, как оттуда вышел Жульбертон. Он немедленно вызвал повара.

— Что делает у вас по вечерам на кухне англичанин? — строго спросил он.

— Да так… Заходил поговорить, — уклончиво ответил повар.

— Смотри! — строго сказал доктор. — Если с больными что-либо случится, ты первый ответчик, я тебя предупреждаю. Каторги не минуешь…

Повар побледнел и, ничего не сказав, медленно пошел к двери. Это его молчание было красноречивее любого ответа. Когда повар ушел, доктор вызвал к себе дежурную сиделку и взял у нее ключи от пятой палаты.

— Беги, Дуня, — попросил доктор, — приведи сюда мать больного мальчика Карпова. Скажи, что она мне очень нужна.

Через час в больницу запыхавшись прибежала Марья. Доктор усадил ее у себя в кабинете и подробно рассказал о попытках англичанина отравить ее сына. В заключение он предложил забрать Алешу домой.

— За последние дни сынок ваш окреп, опасность теперь полностью миновала. Но его нужно оберегать от волков. Уж очень они за ним охотятся, — говорил он испуганной матери. — Забирайте его домой. Там он будет в безопасности.