Петчер неистовствовал. Словно зверь в клетке, метался он из угла в угол.
— Дураки! Самые настоящие дураки! — кричал он в лицо Жульбертону. — Провалить такое верное дело могли только идиоты. Я ведь все предусмотрел, все рассчитал. Вам оставалось лишь проглотить разжеванное. Но вы, оказывается, и этого не сумели. Даже с мальчишкой не смогли справиться.
Жульбертон молчал. В голове проносились всевозможные мысли, одна другой мрачнее, одна другой безотраднее. «Как все-таки глупо ускользнул из моих рук этот мальчишка! — с горечью думал он. — А ведь вместе с ним ускользнула и тайна. Такой промах может привести к роковому концу». Жульбертон немало слышал о повадках полковника Темплера. Вряд ли он простит ему эту оплошность. Такие, как Темплер, не прощают.
— Нет! Нет, вы не правы, — вдруг выкрикнул он. — Это железо! Только железо могло вынести такой удар. Вы знаете, что я был в известной школе, там нас учили, как нужно бить. От такого удара должен погибнуть медведь. А этот звереныш выжил. Кто мог ожидать? Это чудо!
— Так и знал! Я так и знал! — вскакивая с кресла, заорал Петчер. — Все, что исходит от русских, вы хотите представить как чудо и этим отвести от себя вину. А сколько раз я предупреждал вас о хитрости и коварстве русских! Сколько раз я говорил вам, что им ни в чем нельзя доверять. Скажите, разве мало видели мы примеров их коварства? Ведь они и раньше не раз путали наши планы. Вот что следовало бы вам помнить, господин Жульбертон, а не прикрываться чудом.
Он скрипнул зубами.
— А как хорошо было задумано дело! Казалось, само небо шло нам навстречу. У нас даже появились основания свалить всю вину за взрыв на их сообщников — запальщика Барклея и начальника шахты Папахина. А провал спасательных работ — на Калашникова и частично на Геверса с Мустафой. И вот только потому, что Геверс непростительно просчитался, а вы не укротили этого маленького негодяя, мы сами выдали свои замыслы!
Петчер знал: на заводе и на шахтах нарастает буря. Нужно принимать какие-то меры, но какие?
Конторщик доложил о прибытии пристава Ручкина.
— Зовите, черт с ним, пусть входит, — с досадой буркнул Петчер, усаживаясь в кресло.
Лихо откозыряв, пристав подозрительно посмотрел на Жульбертона и, переступая с ноги на ногу, стал молча ожидать.
— Можете не беспокоиться, господин Ручкин, — обратился к приставу управляющий. — Жульбертон свой человек. Садитесь. Вы пришли как раз кстати, дорогой Ручкин. Мне очень хотелось бы узнать у вас о настроениях рабочих и что, по вашему мнению, нужно предпринять, чтобы не допустить на заводе волнений.
Пристав часто заморгал глазами:
— Смею вас заверить, все будет в порядке, господин управляющий. У меня все люди на своих местах. Всем розданы винтовки и патроны. В случае надобности мы будем стрелять. Есть такое указание. Стрелять по толпе.
— О!.. Это прекрасно, — согласился Петчер. — Для острастки такая мера сейчас необходима, и я ее приветствую. Но мне хотелось бы еще узнать, господин Ручкин, — притворяясь совершенно спокойным, спросил Петчер, — как ведется следствие о катастрофе и каковы результаты этого следствия?
— Смею доложить, — продолжая таращить глаза, почти закричал пристав, — следствие ведется экстренным порядком. Убито в шахте и умерло тринадцать человек, ранено семь — всего пострадало двадцать.
— Это неприятно. Очень неприятно, — зачастил Петчер. — А скажите, господин Ручкин, к какому вы пришли заключению о причинах взрыва и о ведении спасательных работ? Вы согласны, что они были проведены с большой энергией? Покойный маркшейдер мистер Геверс для спасения шахтеров не пожалел даже своей жизни.
Ручкин замялся и начал мычать что-то невнятное, а затем опять подозрительно покосился на Жульбертона.
Едва заметным кивком головы управляющий показал Жульбертону на дверь и снова повторил свой вопрос.
Когда Жульбертон вышел, Ручкин подошел к столу и отрывисто заговорил:
— Эта сторона дела, господин управляющий, складывается не в вашу пользу. Я не разрешаю пока делать письменных записей, но, к сожалению, все нити преступления тянутся к мистеру Жульбертону Это он со своим помощником Карповым подготовил и произвел в шахте взрыв. В этом уличает его сам Карпов. Подтверждается и другое: чтобы устранить единственного свидетеля, он дважды пытался отправить мальчишку на тот свет.
— Неправда! Это ничем не может быть подтверждено! — закричал Петчер. — У вас для этого нет никаких доказательств. А мальчишке верить нельзя, он ведь ребенок. Его кто-то настраивает.
— К сожалению, мистер Петчер, все подтверждается свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами, — вздыхая, сообщил пристав. — В штреке найден обрубок дуба, которым он ударил своего помощника, нож, которым он разрезал себе руку. В больнице сохранился яд, принесенный туда человеком Жульбертона. Очень веские и ясные показания дает доктор Феклистов.
— Негодяй! Мерзавец! Как он смеет? — неистовствовал Петчер. — Я сегодня же напишу, чтобы его выгнали из нашей больницы. Пусть идет куда хочет. Нам такие не нужны.
Накричавшись вволю, Петчер замолчал.
Теперь в кабинете стало тихо. Оба собеседника были заняты своими мыслями и расчетами.
«Засыпались вы крепко, — рассуждал про себя Ручкин. — Такие дела у нас не часто случаются. Все улики налицо. Тут на дурочку не пройдет, и сотней тоже не отвертишься. Это дело дорогое. Не меньше пятисот стоит… Преотлично бы и тыщенку зашибить».
Пристав осмотрелся, заметил сейф. «Ну, что ему тыща? Сущие пустяки. Там, наверное, одного золота кучи лежат. А что делать, если он возьмет да сунет сотню или две? Вернуть? Неудобно. Сказать мало — тоже нехорошо. Придется следствие путать, — решил пристав. — Путать до тех пор, пока не поймет и заплатит, что полагается».
«Опять расходы, — рассуждал и Петчер. — Эта скотина только и смотрит, как бы побольше сорвать. А не дай — крутить начнет. Еще и неприятностей может наделать, наглец. Сколько же ему сунуть? Три сотни? Нет, для такого дела, пожалуй, мало. Прибавлю еще три, черт с ним».
Петчер открыл сейф, отсчитал шестьсот рублей и подошел к Ручкину.
— Вот вам за труды. Только одно условие, господин Ручкин, нити, идущие к Жульбертону, нужно обрубить.
— Есть обрубить нити, идущие к мистеру Жульбертону, — откозырял полицейский. — Будет сделано. Смею доложить, господин управляющий. Кроме этого, будут еще кое-какие расходы по оплате второстепенных лиц.
— Да, да! Хорошо. Я оплачу! Надеюсь, вы ознакомите меня с окончательным заключением.
— Обязательно. Непременно, — торопливо пообещал Ручкин. Затем по-солдатски повернулся на месте и, не сгибая ног, пошел к двери.
После ухода пристава в кабинет снова вернулся Жульбертон.
— Вы должны все отрицать, — предупредил его Петчер. — Мы сделаем так, что они сами за все и ответят.