Радист обернулся. На него смотрели зеленоватые глаза Дуговского. «Что нового?» — понял он по движению губ.

— Ничего, шеф. На волне мезоскафа по-прежнему только одни позывные.

Дуговский нервно дернул щекой.

— Скверно, мы уже в двух милях от мезоскафа, — сказал он и вышел из радиорубки.

Раздвигая носом шипящие буруны, судно полным ходом шло на восток, в предрассветную мглу океана. Над антеннами радаров искрилась россыпь южных созвездий. Параболические зеркала антенн торопливо вращались, перемешивая звезды в этом сумеречном фиолетово-синем пространстве.

На освещенном полубаке — молчаливые фигуры людей. Глаза и бинокли устремлены туда, где на темной поверхности океана изредка вспыхивали алые зарницы. Дуговский вырвал из рук у кого-то бинокль, прилип к окулярам. На миг ослепила яркая малиново-красная вспышка.

— Дайте свет, — негромко распорядился Дуговский.

В темноту ударили лучи носовых прожекторов. Судно застопорило машины. В полутора кабельтовых, поблескивая влажными боками, покачивался на волнах аппарат сферической формы.

— К спуску катера стоять по местам! — рявкнули по радиомегафону с капитанского мостика.

Топот, суета у правого борта.

— Кон, вы готовы? — не оборачиваясь, спросил Дуговский.

— Разумеется. — Высокий человек в очках взял за ремень медицинскую сумку. — Но я не уверен, что там кто-нибудь есть.

— Вы не очень внимательны, Кон, — нахмурился Дуговский.

Врач досадливо поправил очки.

— О, люк мезоскафа открыт! — Он заторопился в катер.

Заложив руки за спину, Дуговский вышагивал по палубе вдоль бортового ограждения. Люди сторонились его, но он никого не замечал. И вдруг он замер на месте: долговязая фигурка доктора ступила за борт катера и нырнула в люк мезоскафа. Дуговский взялся за поручни.

Минута. Две. Три… Время словно остановилось. Наконец из люка вылез… нет, скорее выполз обнаженный по пояс человек. Дуговский прищурился, пытаясь узнать его. Следом выскочил доктор. Обнаженный, взмахнув руками, свалился в воду, за ним бросился доктор. Потом — какая-то возня на катере, крики матросов, урчащий баритон мотора…

Первым сошел на палубу рулевой катера. Зажимая пятерней разбитый нос, сказал:

— Джентльмены, тем, кто не желает получить по фотокарточке, советую держаться в стороне. У этого парня железные кулаки! К тому же он, кажется, спятил.

Двое дюжих матросов под руки свели на палубу полураздетого. Он диковато озирался.

— Дюмон!.. — воскликнул Дуговский, вглядевшись.

На подбородке врача багровая ссадина. Он вышел из катера мокрый, без сумки. И без очков. Жестом приказал увести Дюмона. Обратился к окружающим:

— Дайте сигарету.

Жадно закурил. Потом вдруг тоном повыше:

— Вы все свободны, — и к Дуговскому: — Леон, может быть, вы прикажете им разойтись?

Люди разбрелись.

«Это как дурной сон! — думал Дуговский. — Бестолковый, невозможный сон!»

— Кон, Дюмон был один в мезоскафе?

— Вы не очень наблюдательны, шеф. Люк мезоскафа закрыт. По-моему, ясно.

— Что с ним? Я с трудом узнал его.

— Делать преждевременные заключения не в моих правилах, — нехотя ответил врач. — Но, учитывая сложность обстановки, я, пожалуй, рискну. Невроз страха. Явные признаки умственного расстройства… Но, повторяю, этим предварительным «диагнозом» вы можете пользоваться только до времени, пока не будет получено более авторитетное заключение психиатров.

— Спасибо, Кон. Мне кажется, иного заключения и не будет…

Врач помолчал, с близоруким прищуром глядя Дуговскому прямо в лицо. Потом спросил.

— Что вы собираетесь делать, Леон?

— Делать?.. — Дуговский приглаживал на лысине несуществующий вихор. — Кон, на первых порах вы должны мне помочь.

— Вы надеетесь, я разрешу вам допрашивать больного?

— Неудачно выбираете слова. Да, мне нужно с ним поговорить. Немедленно. Я понимаю, Кон, мое желание идет вразрез с вашими представлениями о врачебной этике, но посоветуйте мне что-нибудь иное. И поскорее, мешкать нельзя: второй наблюдатель на станции, в километре у нас под ногами, и, вероятно, нуждается в помощи.

Врач выдохнул дым, бросил окурок за борт.

— Хорошо… Но вряд ли что-нибудь из этого выйдет: Дюмон невменяем. Даю вам десять минут. Может быть, меньше. Если я подам знак, вы уйдете.

— Согласен.

— Мне нужно взять в каюте очки. И тогда я к вашим услугам.

— Поторопитесь, Кон! Переодеться можно и после.

Дуговский вышел, пятясь, и медленно прикрыл за собою дверь с медицинской эмблемой. Змея и чаша… И, как змея, нехорошая мысль: «Не миновала нас чаша сия! Иезус Кристус, Дева Мария, поистине тому, который остался там, в глубине, лучше погибнуть, чем быть лишенным разума в такой же мере, как Дюмон!»

Судно покачивало. Дуговский, широко расставив ноги, смотрел на уходящие в коридорную перспективу ряды плафонов и ждал. Хотя понимал, что ждать, собственно, нечего. Наконец, вышел врач. На белом халате пятна от мокрой одежды.

— Леон, вы получили то, что хотели. Я предупреждал.

— Кон, это было ужасно…

— Да, неприятно. Я сожалею, что не сумел отговорить вас от этой затеи.

— Как он там сейчас?

Врач пожал плечами:

— Спит, конечно. Я ввел ему снотворное. Пока это все, чем я мог быть полезен бедняге.

Дуговский почувствовал странное облегчение.

— Хороню, я побеспокоюсь, чтобы как можно скорее отправить Дюмона на континент.

— И не позже завтрашнего дня, — добавил врач. — В Сиднее, мне помнится, есть отличная клиника этого профиля. Частная, правда, но я полагаю, наш институт пойдет на любые расходы…

— Разумеется, — перебил Дуговский. — Извините, тороплюсь. У вас тоже сегодня прибавится дел. Я имею в виду Болла. Пришлю его к вам примерно через час, будьте готовы.

— Можно и раньше. Он давно у меня не был, и мне потребуется провести массу анализов.

— Надеюсь, Кон, вы понимаете, что дело срочное.

— Понимаю. Один вопрос, Леон. Болл пойдет туда без напарника?

— Ни в коем случае.

— Правильно, — одобрил врач. Как минимум двое… Но где вы возьмете второго? Болл — единственный на судне человек-рыба.

— Эту проблему мне и предстоит сегодня решить, — сказал Дуговский. И, криво усмехнувшись, добавил: — Решать проблемы входит в мои обязанности, Кон.

— Желаю удачи. Да, кстати, мой вам совет: Боллу и его будущему напарнику вовсе не обязательно знать о несчастье, постигшем Дюмона. То есть, дать кое-какую информацию, конечно, потребуется, но постарайтесь оттянуть разговор до самого погружения. И без этих… — врач ткнул пальцем в дверь, — живописных подробностей.

— Все уже знают.

— Не все. Час довольно ранний… Предупредите своих коллег и корабельную команду.

— Сомнительное предприятие… Но вы, наверное, правы.

Дуговский кивнул и повернулся, чтобы уйти. По коридору навстречу шел сменившийся с вахты радист.

— Шеф, вас разыскивает помощник капитана, — сказал он, как только они поравнялись. — Всплыл радиобуй-автомат типа «Ремора». Нет, нет, никакой передачи, тоже одни позывные. Он всплыл по графику, я проверял.

— Кто там у вас на вахте?

— Го Пин и Ян Неедлы. На радарах — Окада Сокура.

— Хорошо, Фриц, отдыхайте, — сказал Дуговский.

Суеверно подумал: «Несчастливый радист. Только заступит на вахту — жди неприятностей».

Распахнув двери штурманской рубки, Дуговский зажмурился: через широкое окно переднего обзора проникали лучи утреннего, но уже горячего солнца, обещая знойный тропический день.

— Доброе утро, Джеймс. Впрочем, недоброе…

Неразговорчивый штурман кивнул. Кивнул, то ли соглашаясь — «недоброе», то ли здороваясь. Открыл рот, но только для того, чтобы вставить в него незажженную трубку. Дуговский окинул взглядом приборы, стенды навигационных машин, шагнул к наклонному экрану карт-вариатора. Впился глазами. Штурман развернул вращающееся кресло к пульту. Спросил, не выпуская трубки из зубов:

— Какой квадрат, сэр?

— Вся акватория Индийского океана.

Штурман недоуменно посмотрел Дуговскому в спину, пожал плечами и потянулся к верньерам.

— Готово, сэр.

— Нет, Джеймс, мне нужен батиальный вариант. И, будьте любезны, дайте фильтр на окно — солнце мешает.

Штурман отложил трубку в сторону, опустил руки на клавиши. Полость между стеклами быстро заполнилась коричневой на просвет жидкостью — светофильтром. Все в рубке окрасилось в йодистый цвет. На мелкомасштабной карте Индийского океана проступила кружевная паутина изобат.

Обращаться за помощью на континент Дуговскому не хотелось. Он даже не взглянул на серую краюху западного побережья Австралии. Он знал, что мельбурнский комитет по глубоководным исследованиям весьма неохотно откликается на подобные просьбы: у самих, дескать, дел по самое горло. Поможет разве только SOS. И то, извольте, видите ли, объяснить им все открытым текстом, а уж они там сами решат, стоит ли торопиться. Нет, это на крайний случай, когда иного выхода не будет…

В рубку вошел помощник капитана. Прямо с порога:

— Шеф, мезоскаф взят на борт. Какие будут дальнейшие распоряжения?

— Послушайте, Ивен, — Дуговский потер переносицу, что-то припоминая. — Вы, кажется, делите вашу каюту с мистером Боллом?

— Да. Но я не в претензии.

— О, дело не в этом. Вы видели его на палубе сегодня утром?

— Нет, шеф. Мистер Болл обычно просыпается в восемь. По местному времени. В этом отношении он пунктуален.

— Вот что, Ивен… По причинам, о которых вам нетрудно догадаться, он пока не должен знать подробностей ночного происшествия. Надеюсь, вы меня поняли.

— Разумеется, шеф.

— Я прошу вас предупредить об этом моих коллег и команду судна. Лучше по радио. Чтобы слышали все, кроме Болла. Я на вас полагаюсь.

— Будет сделано, шеф.

— И последнее: распорядитесь найти и выловить радиобуй-автомат тина «Ремора». Он только зря засоряет эфир позывными. У меня все.

— Слушаюсь, шеф.

Помощник вышел.

— Джеймс, — обратился Дуговский к штурману. — Дайте команду радистам обшарить эфир. У меня есть основания предполагать, что где-то в районе глубоководной впадины Кокос, а может быть, и ближе, в районе нашей западно-австралийской, проводятся научно-исследовательские работы океанологического профиля.

Штурман вынул трубку изо рта и, не меняя позы, ткнул дымящимся мундштуком в сторону карт-вариатора:

— Взгляните, сэр. Это, кажется, то, что вам нужно. Курс локально выделен в более крупном масштабе.

На экране Дуговский увидел что-то вроде силуэта сильно растянутой и слегка изогнутой пружины.

— Станции?

— Да, сэр. Стодвадцатичасовая непрерывная запись.

— Откуда?

— Я всегда записываю курс проходящих судов. Вернее, не я — машина. На всякий случай. Если, конечно, они дают свои координаты открытым текстом. Русские дают открытым текстом координаты временных станций.

— Так… — проговорил Дуговский. — Это советское океанологическое судно «Таймыр».

— Да, сэр. Дизель-электроход, семь тысяч тонн водоизмещением, порт приписки — Одесса. Начальник экспедиции Селиванов. Последняя станция в ста восемнадцати милях от нас, норд-норд-вест.

Дуговский тронул клавиш селектора:

— Алло, радиорубка! В срочном порядке свяжитесь с «Таймыром». От моего имени. От имени глубоководного сектора Международного института океанологии. Все, выполняйте.

— Джеймс, если у них на «Таймыре» есть гидрокомбист, они не откажут. Если, конечно, есть…

Но я об этом еще ничего не знал.

Гидрокомбист, как таковой, в штате научных сотрудников океанологического судна «Таймыр» не числился. Однако он был, хотя и выполнял совершенно другую работу, потому что основная его специальность — гидрофизика. Этим гидрокомбистом и гидрофизиком был я…

Я следил за медленным полетом альбатроса и не знал, что ответить Дуговскому. Передо мной — необъятная океанская ширь, золотая россыпь солнечных бликов.

— Да, — неожиданно для самого себя сказал я. — Согласен.

Селиванов даже не посмотрел на меня. Это хорошо, по крайней мере не придется отводить глаза в сторону. Дуговский слегка оскалил крупные вставные зубы — должно быть, хотел улыбнуться. Сказал:

— Вы мне симпатичны, Соболев.

Я посмотрел на низкорослого Дуговского сверху вниз и ничего не ответил.

Селиванов смял сигарету и машинально сунул в карман.

— У меня не хватает людей.

— О, я высоко ценю ваше благородство! — поспешил заявить Дуговский.

— На кой черт мне эта оценка, если некому будет работать, — спокойно возразил Селиванов, разглядывая его сандалии.

— Но у вас на «Таймыре» пять гидрофизиков!

— Двое из них на больничных койках. Вот он знает, — небрежный кивок в мою сторону.

Я промолчал. Селиванов беззвучно шевельнул губами, сделал рукой неопределенный жест и спустился по трапу на ют. Оттуда доносились возбужденные крики: морские геологи поднимали грунтоотборочную трубку с образцами донных осадков.

Дуговский благодарно сжал мой локоть худыми потными пальцами.

— Собирайтесь. Я буду ждать вас в шлюпке. Прошу прощения, но время не терпит…

Я спустился в каюту, собрал чемоданчик и пошел прощаться с товарищами. Фотографию Лотты я так и оставил на столике. Оставил, потому что не мог больше видеть ее внимательные серые глаза и скрытое в них обещание…

Селиванов сдержанно пожал мне руку:

— Ну… ладно, увидимся еще. С Дуговским там поосторожнее — мне кажется, у него на станции крупные неприятности. Юлит, недоговаривает. Черт нас дернул встретиться с «международником».

Знойную тишь всколыхнул хриплый бас корабельного гудка. Белый нос судна украшен странным названием: «Cradle». «Колыбель», если перевести с английского.

Уже четыре часа я нахожусь на борту судна Международного института океанологии. Дуговский, видимо, забыл о моем существовании. Сижу в шезлонге под белым тентом шлюпочной палубы, пытаюсь читать.

Покачивает… Эту скорлупку покачивает даже на малой волне. Недаром ее умудрились назвать «Колыбелью». Впрочем, суденышко уютное, чистенькое — «международники» любят комфорт. Тишина, ощущение благополучия, степенности во всем… Нет, у нас на «Таймыре» обстановка другая: грохот лебедок, загорелые спины ребят, беззлобная перебранка, спуски глубинных приборов — сумасшедшая, выматывающая нервы работа, зато по вечерам — научные диспуты вперемежку с откровенным зубоскальством и холостяцкие песни под банджо…

Но все это вдруг стало мне в тягость с того самого момента, когда однажды в радиорубке я услышал старчески дребезжащий голос Керома:

— Игорь, ты? Мужайся, мой мальчик, я должен сообщить тебе горькую новость…

Я не сразу почуял беду:

— Что у вас там случилось, Кером?

— Лотта… — и наушники всхлипнули. — Понимаешь? Ее не стало…

Он говорил что-то еще…

Ошалело покачиваясь, я вышел из рубки. Нет, я ничего не понимал. Взрыв в лаборатории синтеза. Пожар. Гибель четырех сотрудников института молекулярной бионетики. И среди них — Лотта…

Ослепительно сверкал океан. Экваториальное солнце струило на палубу потоки зноя. А мне… мне вдруг стало холодно, меня колотил озноб. Помню, я как-то вяло удивился, что на судне продолжается обычная работа: сейсмики решили сделать «станцию» и устанавливали гидрофоны. Тяжело бухали подводные взрывы, над океаном с печальным криком носились потревоженные чайки…

Прошла неделя, фотопортрет по-прежнему стоял на моем столе, и никто из товарищей ни о чем не догадывался. Но я-то знал! Знал, что никогда не увижу этих серых, внимательных глаз. Скрытое в них обещание было напрасным…

Все это время я жил и работал, как автомат, у которого лопнула какая-то тонкая, но очень важная пружинка. Внешне я старался держать себя так, будто бы ничего не произошло. Иногда даже пытался заставить себя смеяться вместе со всеми, как и прежде. Но безуспешно. Начальник нашей экспедиции Селиванов несколько раз предпринимал попытки вызвать меня на откровенный разговор. Разговора «по душам» не получалось. И не потому, что я не желал открыться, высказать свою боль. Просто я не мог, не умел этого сделать. Да и как объяснить внезапно и тяжело навалившуюся на меня безысходность?..

Сзади послышались шаги. Это Дуговский. Он в белых шортах, в белой рубахе навыпуск, в японских сандалиях на босу ногу. Облысевшая голова прикрыта пробковым шлемом.

— Как самочувствие, Соболев?

— Превосходное. У вас здесь настоящий курорт.

Дуговский сел в шезлонг напротив и уставился на меня колючими, зеленоватыми глазами.

— Боюсь, вы скоро измените мнение. Обстоятельства заставляют меня поделиться с вами нашими неприятностями.

— Забавно… — сказал я, выдерживая его пристальный взгляд. — Но почему вы думаете, что я готов коллекционировать неприятности?

— О да, это хобби для избранных, — быстро нашелся Дуговский. — И только поэтому я собираюсь доверить половину нашей уникальной коллекции именно вам.

— Я советуй вам не дать согласий, мистер Соболев, — раздался за моей спиной грубоватый мужской голос.

К нам подошел высокий широкоплечий человек в пижаме.

— Знакомьтесь, Соболев, — сказал Дуговский. — Мистер Болл — ваш будущий коллега по работе на станции «Д-1010».

— Очень рад, — сказал Болл, пожимая мне руку. — Прошу извинять мой костюм.

Дуговский жестом пригласил Болла сесть.

— Ну вот, — начал он, — теперь мы можем поговорить серьезно. Болл уже в курсе, и мои слова, в основном, будут обращены к вам, Соболев. Вы, конечно, знаете, что год назад при содействии многих технически развитых государств наш институт построил и опустил на дно три действующие ныне глубоководные станции: «Рубидий» в Тихом океане, «Ниобий» в Атлантическом и «Дейтерий-1010» здесь, в Индийском.

Разумеется, я это знал. Знал, что Международный институт океанологии занимается, в частности, изысканием экономически выгодных способов добычи редких элементов, растворенных в морской воде. Глубоководные станции по добыче рубидия, ниобия и тяжелой воды — первый практический результат этих исследований; работу станций программируют и контролируют фотонно-вычислительные устройства типа «Мурена-2». Знал, что со станциями установлена мезоскафная связь; раз в два месяца происходит смена наблюдательной группы, состоящей обычно из двух человек.

— Короче говоря, — подвел я итог длинным объяснениям Дуговского, — мне и мистеру Боллу надлежит сменить наблюдателей?

Дуговский ответил не сразу. Он как-то странно пожевал губами и минуту внимательно разглядывал меня. Болл сосредоточенно покусывал ноготь.

— Дело в том, что мезоскаф всплыл раньше назначенного срока, — наконец, проговорил Дуговский и тихо добавил: — Собственно, менять вам некого. Кабина всплывшего мезоскафа оказалась пустой…

Я шагал по каюте и думал. Думать было о чем. Но что-то ужасно мешало. Должно быть, слишком короткое пространство для ходьбы: два шага туда, два — обратно. Что ответил бы я Дуговскому там, на «Таймыре», если бы знал все?.. Вероятно, то же самое — сейчас это уже не имеет значения. Коль скоро я оказался в центре событии, нужно думать о главном. А в чем оно, это главное?.. Во время двухчасовой беседы с Дуговским и Боллом я интуитивно почувствовал всю сложность обстановки. В самом деле: мы с совершенно серьезным видом обсуждали план действий, не имея ни малейшего представления о том, что произошло на станции. Как ни поверни, а задание Дуговского по сути дела — сплошной туман. «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Дуговский уверен, что оба наблюдателя — швейцарец Дюмон и югослав Пашич — погибли. Откуда у него такая уверенность? Да, всплывший радиобуй-автомат как будто подтверждает эту версию: он, кроме позывных, не выбросил в эфир ни слова. Ладно. А мезоскаф? Мезоскаф вряд ли мог всплыть самостоятельно, его нужно было кому-то отправить… Неувязочка.

Я сел на койку и посмотрел на Болла. Он быстро отвел глаза и сделал вид, что читает. Толстый том в серой обложке открыт посредине. Достоевский, академическое издание…

Душно, хочется пить. В холодильнике салона, наверное, еще остался лимонад…

Я вышел из тесной каютки и побрел вдоль коридора. По обе стороны тускло мерцали дверные ручки. Проходя мимо двери с чернеющей эмблемой медицинской службы, я услышал негромкий стук. Вероятно, кого-то случайно заперли. Ничего, бывает. Поворачиваю ключ. На пороге странная фигура. Темноволосый мужчина с ярко-голубыми глазами — довольно редкое сочетание — с головы до пят закутан в простыню. Он что-то сказал по-французски. Я не понял.

— Прошу прощения, месье?.. — учтиво спросил я.

— О! Вы русский, я вижу?.. — он, кажется, удивился.

— Да, Игорь Соболев. Рад познакомиться.

Я подождал, полагая, что он назовет себя и объяснит эту не совсем обычную ситуацию. Но он молчал, глядя на меня в упор, я бы даже сказал, настороженно.

— Вы собираетесь туда?.. — он показал пальцем вниз.

Я кивнул. Он подступил ко мне так близко, что я невольно попятился.

— Я больше не хочу туда!.. Оставьте меня в покое, оставьте! — шептал он мне прямо в лицо, брызгая слюной.

Я ударил его по рукам. Но цепкие пальцы крепко держались за ворот моей рубахи.

Нас разнял человек в белом халате. Голубоглазый незнакомец исчез за дверью, а я остался в коридоре, ошеломленный, без воротника на рубахе.

— Вам здесь нечего было делать, — сказал врач.

Дверь захлопнулась. Мои объяснения его не интересовали.

Я вошел в салон и открыл холодильник. Запотевшая бутылка скользила в руках и долго не хотела откупориваться.

Прохладная шипучая влага щиплет язык. Пью большими глотками и все не могу напиться. Дуговский лгал. Жак Дюмон не погиб. Лучше бы он погиб… Может быть, и с Пашичем тоже такое же? Зачем скрывают от меня? Знает ли Болл? Н-да, ситуация…

Стемнело быстро. Над головой зажглись первые звезды. На западе в синевато-фиолетовой дали еще различима черта горизонта, на востоке — зловещий мрак. Говорят, надвигается ураган. Океан дышит спокойно, мирно. Пока. Через какие-нибудь полчаса он поднимет горы бушующих волн и заревет в диком, непонятном восторге. И души человеческие будут молить о спасении…

Левый борт «Колыбели» освещен прожекторами. Стрелы кранов держат на весу прозрачный шар мезоскафа. Кривыми саблями сверкают лопасти мезоскафных винтов. «Ви-ра-а!.. Майна!.. Еще май-на-а!..» — доносятся команды. Шар без всплеска опускается на темную воду. Дуговский, Болл и я, облокотясь на поручни, следим, как доводят трап к открытому люку мезоскафа. Дуговский нервничает, поглядывает на часы.

— Успеть бы!.. — говорит и смотрит на восток. — Будет хороший шторм.

— Я вам совсем не очень завидую, — откликается Болл. Потом по-английски кричит кому-то на палубе: — Осторожней грузите! Это вам не бананы, черт побери! — И вдруг, сорвавшись с места, убегает туда, в ярко освещенную суету.

— Зачем вы скрыли от меня? — спрашиваю Дуговского.

— Что именно? — насторожился он.

— А Болл знает?

Дуговский устало посмотрел на меня и забарабанил пальцами о перила.

— Знает… — ответил он нехотя.

— Тогда зачем же от меня…

— Сколько неприятностей… — вздохнул Дуговский. — Да, Дюмон всплыл на мезоскафе. Всплыл один, бросив на станции Пашича. Видимо, Пашич погиб, иначе он доложил бы обстановку при помощи радиобуя. Я говорил с Дюмоном, пытаясь выяснить хоть что-нибудь. Все напрасно. Он болен.

— О чем он бредит? — спросил я только для того, чтобы подавить в себе чувство неловкости.

— Так, разное… Но прежде всего — страх. Не знаю, что могло так подействовать на него. В минуты просветления, когда узнает меня, грозит пальцем и повторяет одно и то же: «Я больше не пойду туда!» Иногда разговаривает с воображаемой женщиной по имени… Вот забыл! Ну да это неважно. Ему кажется, будто она преследует его всюду, и он забивается в самый дальний угол каюты, дрожа и всхлипывая… Да, вспомнил: Лотта…

Я стремительно повернулся к Дуговскому. Он взглянул на меня с удивлением:

— Вы чем-то встревожены?

— Нет… ничего. Совпадение просто…

Насчет совпадения это я, пожалуй, напрасно. С досадой добавил:

— К вашим делам это не имеет никакого отношения.

— Ага… — растерянно произнес Дуговский. — Вероятно, вы жалеете сейчас, что покинули «Таймыр»? Я втянул вас в скверную историю, но у меня не было другого выхода: вы и мистер Болл — единственные здесь люди-рыбы.

Он прав, больше действительно некому… Только Болл и я подготовлены для плавания на такой глубине. Ожидать, когда подойдет мезоскафная матка «Роланд» с новой сменой наблюдателей, нельзя. Промедление может стоить Пашичу жизни. Если, конечно, он еще жив…

Появился запыхавшийся Болл.

— Все готово. Можно делать погружение.

Дуговский вздохнул:

— Итак… я предлагаю вам участвовать в спасательной операции, но не имею возможности как-то гарантировать ее успех. Вы должны разобраться в обстановке, выяснить, что произошло на станции, разыскать Пашича, живого или мертвого, и, если удастся, возобновить работу добывающих агрегатов. Не знаю, с какими трудностями вам придется столкнуться, не имею ни малейшего представления, что вас там ожидает и, наконец, не знаю, останетесь ли вы живы. Никаких гарантий… Если кто-нибудь из вас не согласен работать на таких условиях, еще не поздно отказаться. Даю минуту на размышления.

«Традиционные слова», — подумал я. На спине, как раз в том месте, куда мне полчаса назад сделали инъекцию, ощущался надоедливый зуд. Болл взглянул на меня исподлобья. Настороженный взгляд…

Мы натянули теплые черные свитеры и направились к трапу. Заметно повеселевший Дуговский проводил нас фамильярными шлепками по спине:

— Отлично, ребята! Я уверен, вы справитесь! Вы в чем-то схожи друг с другом. До свидания, хэппи джорнэй!..

Я шел следом за Боллом, разглядывая его стриженый затылок, большие приплюснутые к голове уши и думал: «Интересно, что у меня с ним общего?»

Прежде чем спуститься в люк мезоскафа, я помахал рукой людям, следившим за нами с высоты освещенного борта «Колыбели». Из темноты налетел порывистый ветер. Прожекторы, все как один, точно но команде кивнули мне на прощанье — это первая большая волна плавно качнула судно.