Когда в феврале 1994 года я собирался начать писать эти мемуары, разразилось дело Эймсов в США. Действительно, для этой гордой своим могуществом разведывательной службы — Центрального разведывательного управления — такой провал в ее безопасности явился беспрецедентным явлением. Руководящий сотрудник самой службы безопасности этой разведки оказался «кротом», агентом иностранной державы. И это после того, как Дж. Энглтон, бывший до 1974 года боссом контрразведки ЦРУ целых двадцать лет, безуспешно охотился за советским «кротом».

Целых девять лет Олдрич Эймс снабжал советскую российскую внешнюю разведку важнейшими для ее безопасности и надежности ее разведывательной деятельности сведениями о тех «кротах», которые ЦРУ удавалось завербовать из числа сотрудников советских спецслужб.

Парадокс состоит в том, что сам Эймс выдвинулся в руководящих эшелонах ЦРУ благодаря как раз вербовке агентов из числа сотрудников советских учреждений, а затем продавал их нам. Это только делало более безопасным его личное положение в службе. В самом деле, кто мог заподозрить удачливого вербовщика в том, что он сам будет сдавать плоды своей работы противнику.

Кстати, слово «противник» в сегодняшних наших условиях я употребляю вполне сознательно. Дело не в том, что я попрежнему рассматриваю ЦРУ и другие специальные службы США и Запада как нашего «врага», то есть с прежних, конфронтационных позиций. Нет, я понимаю прекрасно, что это не соответствовало бы новым условиям в мире и складывающимся отношениям добрососедского партнерства нашей страны с Западом.

Я использую этот термин в том же смысле, как мы говорим об игроках в шахматах. Ведь оба игрока во время шахматной партии являются противниками. Однако это никогда не означает, что они враги в обычной жизни.

Вот и разведки, ведущие напряженную игру друг с другом, если они в своем противостоянии строго следуют правилам соответствия этой игры общим отношениям в мире и между представляемыми ими государствами, не должны оставаться ни врагами, ни ГП — главными противниками, каким являлись США для нас долгие годы.

Их основные характеристики могут определяться только теми задачами, которые вытекают из текущего момента для разведки, и теми замыслами, которые вынашивают их государства в современной мировой ситуации. И все же не могу не оговориться.

Казалось бы, факт, что наши отношения с Соединенными Штатами теперь утрачивают конфронтационный характер, ставит на повестку дня вопрос о пересмотре наших основных установок на работу прежде всего против главного противника. Однако, исходя из сегодняшних реалий, я полагал бы, что такой упрощенный подход является очень серьезной, стратегического характера ошибочной установкой.

Да, мы перестали быть, как нас официально заверяют американцы, «империей зла». Но ведь за этими заявлениями не последовало заметного изменения установок ЦРУ и ФБР, эти службы не снизили своего противостояния нам. Как раз наоборот, ФБР, используя разоблачения агентов «Штази» в США и таких дел, как Эймса, а в 1996 г. еще и Роберта Л. из АНБ, повышает свою активность в деле выявления сотен новых воображаемых российских агентов.

ЦРУ и другие западные разведки наращивают свою активность в вербовочной работе на территории России. Так, в 1994 году Федеральная служба безопасности РФ выявила 22 агента иностранных спецслужб из числа российских граждан и пресекла 60 попыток передачи россиянами иностранцам секретных материалов. Отозвано из России восемь иностранцев, в том числе сотрудники посольской резидентуры США, осуждено семь агентов американских и германских спецслужб. Ведется следствие в отношении двух шпионов, работавших на ФРГ и Англию (Доклад директора ФСК РФ. Правда, 1994, 12 апреля).

В США и в других странах — американских союзников по НАТО создается антироссийская атмосфера шпиономании. В то же время западные спецслужбы используют благоприятные условия, возникшие в результате развития человеческих контактов между Россией и Западом, в интересах вербовки агентуры среди российских граждан, временно выезжающих на Запад.

В условиях гласности и перестройки американские спецслужбы делают определенную ставку на использование так называемых нетрадиционных тайных источников, которые, по мнению ЦРУ, в отдельных случаях получают гораздо больший доступ к некоторым материалам, чем обычные агенты. Имеются в виду каналы расширяющегося научного, культурного, делового обмена, процесс расширения контактов.

ЦРУ якобы стало получать информацию от тех людей в России, кто имеет доступ к политическому руководству России и деловым кругам, чего не было раньше.

В связи с этим в 1988 году я обратил внимание на статью в американском журнале «Нейшн», в которой подробно описывалась технология использования американской разведкой эмигрантов из СССР — некоторых из бывших так называемых диссидентов.

С этой целью на средства ЦРУ был создан Центр в поддержку демократии, одним из основателей которого был Буковский.

Центр был задуман, как филиал ЦРУ. В основу его легла идея использовать советские организации борцов за права человека для сбора политической и военной информации в СССР.

«Советское движение за права человека, — писал один из организаторов его, Ярин-Агеев, — создало обширную внутреннюю информационную сеть и каналы доставки информации за рубеж».

Центр получал крупные правительственные субсидии (по существу — от ЦРУ), поскольку, по утверждению Ярина-Агеева, «информацию, собранную создаваемой им разведывательной системой, смогут использовать правительственные (читай: ЦРУ) и общественные организации» (За рубежом.1988, № 13)

Думаю, яснее не скажешь о том, чьими пособниками являлись некоторые из так называемых диссидентов.

Не менее активная вербовочная работа западных спецслужб отмечается и на территории России. Иностранные разведки спешат использовать наше трудное внутриполитическое и экономическое положение.

У нас не должно быть иллюзий, что декларация об окончании «холодной войны» и переходе от конфронтации к партнерству автоматически означают окончательный отказ влиятельных на Западе и в США сил считать Россию своим главным противником.

Нам хорошо запомнилось коварство Запада еще со времен второй мировой войны. Тогда затягивание открытия союзниками второго фронта являлось результатом двойственной политики прежде всего британского правительства. Как сейчас стало известно из рассекреченных бумаг Черчилля, шеф тайного комитета по разведке при Уинстоне Черчилле Виктор Кавендиш-Бентник за год до англо-американской высадки в Нормандии в своем «циничном прогнозировании итогов войны высказывался за то, чтобы западные союзники позволили Гитлеру и Сталину обескровить свои страны, а потом спокойно и без помех войти в Европу. Вот и секрет причины задержек и откладывании сроков со вторым фронтом» (За рубежом. 1995, 10–16 февраля).

Особенно наглядно это проявилось в шумной, недружественной, порой прямо враждебной кампании в связи с арестом супругов Эймс. При этом, обвиняя нас в коварстве, выразившемся в вербовке Эймса, американская администрация лицемерно умалчивает о том, что если Эймс был завербован внешней разведкой в 1985 году, когда мы еще ходили во врагах, то ЦРУ завербовало не менее видного нашего правительственного чиновника — полковника ГРУ Баранова — уже в 1989 году, когда наши отношения с США во многом претерпели изменения к лучшему. Так кто же более коварен: Россия и ее внешняя разведка или Соединенные Штаты и ЦРУ?

Надеюсь, по ходу изложения событий я буду еще иметь возможность привести много других конкретных примеров не в пользу наших западных партнеров.

Пока же не могу себе отказать сравнить свежее дело Эймса с операциями тайного безагентурного физического проникновения (ТФП) по их важности для соответствующих разведок.

При всей значимости приобретения такого ценного агента в разведслужбе противника уже первые результаты расследования деятельности Эймса американской контрразведкой показывают, что при провале любого агента, даже такого, как Эймс, выявляются серьезные, неблагоприятные для нас последствия. Либо разоблаченный агент начинает самым подробным образом добровольно помогать противнику в оценке причиненного им ущерба, либо его принуждают к этому. Только опытные разведчики-нелегалы выдерживают давление спецслужб противника, как это сделали Р. Абель, К. Филби или Бен и супруги Крогер в Англии, которые не выдали никаких секретов, бывших неизвестными противнику. То важное из их деятельности, что не было известно предавшим их изменникам, так и осталось за пределами осведомленности допрашивающих их следователей.

В обычной же практике контрразведкам, как правило, удается узнать у пойманного агента все подробности о сотрудничестве с иностранной разведкой.

Так случилось и с Эймсом, правда, он выторговывал за это себе определенные условия, в частности, смягчение наказания для жены.

Сравним теперь это, безусловно, выдающееся достижение внешней разведки — внедрение высокопоставленного «крота» в ЦРУ — с любой безагентурной операцией ТФП. Предположим, что мы также в течение девяти лет, как Эймс, успешно изымали из определенного важного центра противника весьма ценные разведывательные материалы и только на десятом году наша операция ТФП сорвалась. Произошел провал, и противнику стало известно о нашем тайном доступе к его секретнейшим материалам.

В отличие от провала агента, из которого можно извлечь конкретную информацию о передававшихся им разведке материалах, в случае провала операции ТФП противник может узнать лишь о технических деталях проникновения, да еще о последних материалах, которые мы могли изъять, и ничего о том, что было в течение прошедших лет и многочисленных успешных операциях ТФП. Для него остается неподдающейся конкретной оценке тайной содержание ранее полученных разведкой материалов, ибо он никогда не узнает ни о начале проведения операций, ни о их количестве, что исключает достоверный анализ. В этом состоит главное преимущество безагентурных операций ТФП перед всеми другими оперативными мероприятиями разведки, к участию в которых привлекается агентура.

Приступая к настоящим воспоминаниям об одном из наиболее сложных и волнующих направлений разведывательной деятельности, с которым я вплотную соприкоснулся уже на завершающей части своей служебной карьеры, я не могу не остановиться на оценке нашего в недалеком прошлом главного противника и, думаю, остающегося таковым на ближайшее будущее — Центрального разведывательного управления США.

Позиция американских властей и их основных специальных служб — ЦРУ, ФБР и АНБ — вне зависимости от того, кто возглавляет американскую администрацию, однозначно определяется неизменным постулатом: «наши спецслужбы всегда правы, а иностранные всегда хуже или просто плохи».

Меня удивляет не то, что этот тезис американцы применяют к нам — это понятно, особенно в тот период, когда мы в их глазах представляли «империю зла». Хотя, быть может, им следовало бы изменить свою позицию в отношении теперешних российских спецслужб.

Но удивительно, что американские спецслужбы, по их собственной оценке, превосходят во всех отношениях и такие во многом более опытные и высокопрофессиональные спецслужбы, как британские, не говоря уже о немецких (ведь БНД ЦРУ помогало создавать) и французских.

Стоит только внимательно ознакомиться с воспоминаниями бывшего британского контрразведчика Питера Райта, чтобы узнать многие примеры высокомерно-пренебрежительного отношения к МИ-5 и МИ-6 со стороны ЦРУ и ФБР (Райт П., Грингласс П Ловец шпионов. Лондон, 1986).

Много таких примеров содержится в других публикациях и исследованиях британских авторов, таких, как А. Бойл (Бойл А. Атмосфера измен. Лондон, 1990), а также американских — Ф. Эйджи, Д. Баррон, Дж. Бамфорд, Д. Мартин, Б. Вудворт и других.

Осуждая английские спецслужбы за то, что они допустили такие вопиющие провалы, как многолетняя деятельность К. Филби и его разведывательной группы, безнаказанная работа советского разведчика Д. Блейка и ряда агентов, в первую очередь Прайма, раскрывавшего суперсекреты службы дешифровки в течение 14 лет, ЦРУ и ФБР стыдливо умалчивают о не менее значительных успехах внешней разведки на территории США, таких блестящих разведывательных эпопеях, как успешная семнадцатилетняя деятельность группы Уокера, не только передавшей все, что имелось на вооружении секретной связи в американских военно-морских силах, но и обеспечивших советские дешифровальные службы знанием перспектив развития американских концепций в этой области на многие годы вперед. Что касается ущерба, нанесенного системе секретности союзников агентом Праймом, то куда больший ущерб в этом отношении нанесли бывшие сотрудники американского АНБ Пелтон, Мартин и Митчел, Ли и Бойс, Гамильтон, а также Джек Данлон, сумевшие за короткий срок снабдить советскую внешнюю разведку огромным количеством ценнейших материалов АНБ.

Что касается деятельности ЦРУ, то советские спецслужбы получили бесценную помощь от бывшего сотрудника этой службы Ховарда, позволившего надолго вывести из строя московскую резидентуру ЦРУ и разоблачить ряд ее важных агентов в нашей стране.

В этом аспекте разоблачение непомерно самонадеянного образа ЦРУ и ФБР завершает последнее, ставшее известным этим службам дело Эймсов.

В связи с этим агентом советской внешней разведки, высокопоставленным «кротом» в ЦРУ, представляется интересным и весьма уместным вспомнить о руководителе контрразведывательной службы в ЦРУ Джеймса Д. Энглтона, который все свои двадцать лет руководства службой безопасности посвятил безуспешным поискам «крота» как раз масштаба Эймса.

О том, что принесла эта «охота за кротом» как американским, так и другим западным спецслужбам, я еще буду иметь возможность высказаться подробнее.

В своих воспоминаниях о полувековой работе во внешней разведке, написанных до событий 1991 года, я тщательно избегал придавать гласности какие-либо факты или разведывательные операции, которые строго охранялись жесткими рамками «безгласности» того времени в отношении всего, что касалось КГБ (Павлов В. Г. Операция «Снег». М.: Гея, 1996). Эти рамки определялись не столько принципом не разглашать и не писать о том, что Западу не стало известно из наших провалов либо со слов изменников и предателей, сколько требованием скрывать за плотным занавесом секретности любые события и факты, касающиеся деятельности КГБ. Думаю, что чиновники от спецслужб исходили при этом из простого соображения: чем меньше говорить и показывать то, чем занимается Комитет госбезопасности и его отдельные службы, тем больше будут уважать это ведомство.

Именно этой трусливой политике мы и обязаны возникшему в глазах нашего общества образу КГБ — страшного монстра, продолжающего творить прежние ежовско-бериевские беззаконие и произвол.

Теперь обстановка в нашем обществе кардинально изменилась. Многие «страшные» запреты пали, общественность требует раскрыть тайны КГБ. К тому же внешняя разведка выделилась в самостоятельную службу и стала сама определять, что можно и даже должно говорить о своей деятельности нашему народу.

В этих новых условиях я мог бы, кстати, во славу внешней разведки, поведать о тех прошлых делах, в которых мне довелось лично участвовать либо иметь к ним самое непосредственное отношение.

Кое-что удалось дополнить публикацией воспоминаний о Польше, написанных уже в 1994 году, правда, не столько о работе внешней разведки, которую я представлял при польских спецслужбах, сколько о польских партийных и государственных деятелях в кризисные 1973–1984 годы (Павлов В. Г. Я был резидентом КГБ в Польше. Варшава, 1994).

Я рассказал о наблюдениях, сделанных глазами разведчика, располагавшего всей полнотой знания не только о гласной деятельности этих польских руководителей, но и об их закулисных поступках и интригах, о происходившей напряженной борьбе за власть в этой стране.

В своих воспоминаниях я стремился показать в основном свою личную работу по получению актуальной информации о положении в стране в сложное кризисное время. При этом я избегал затрагивать содержание деятельности руководимого мною представительства КГБ СССР при МВД ПНР, потому что это невольно повлекло бы необходимость показать роль и участие руководителей и оперативных сотрудников МВД ПНР в совместных операциях с соответствующей оценкой их позиции в сотрудничестве с КГБ СССР. Учитывая сложившуюся к тому времени ситуацию в польских спецслужбах и в целом по стране, это создало бы возможные неприятные последствия для их положения.

Сейчас я чувствую необходимость восполнить в известной мере этот пробел, но по-прежнему по тем же соображениям считаю себя не вправе касаться всего объема взаимодействия и сотрудничества наших специальных служб (КГБ и МВД СССР) с польскими, координацией которых я занимался почти 12 лет.

Кроме того, мое одностороннее оглашение оценок действий и мнений моих бывших польских коллег считаю неэтичным, тем более что они лишены возможности поправить меня в случае ошибочных интерпретаций их позиций. Учитываю я и то бесспорное обстоятельство, что значительная доля профессиональной деятельности польских спецслужб в те горячие времена как раз и направлялась против политической оппозиции, то есть против многих сегодняшних руководителей Польши. Уже одно это удерживает меня от конкретизации в личностном плане всего нашего сотрудничества с поляками.

Поэтому я ограничиваю свои воспоминания весьма узкой, специфичной, одной из самых закрытых, до сих пор малоизвестной областью разведывательной деятельности, в совместном осуществлении которой силами советских и польских специальных служб мне довелось участвовать. Речь идет об операциях тайного физического проникновения в иностранные объекты с целью извлечения из них важнейшей разведывательной информации и материалов, в первую очередь, шифров и других средств, засекречивающих линии коммуникаций.

Поскольку объектами, представлявшими наибольший интерес для нашей внешней разведки, являлись различные внешнеполитические представительства: посольства, консульства, торгпредства и организации, используемые иностранными разведками в качестве прикрытий (Павлов В. Г. Операция «Снег». М. 1996), операции ТФП в них были чрезвычайно сложными и крайне рискованными. В случае провала, срыва и обнаружения попытки ТФП такая деятельность была чревата серьезными последствиями, возможными дипломатическими осложнениями и громким политическим скандалом. В то же время операции ТФП не являются какимто уникальным видом разведывательной деятельности, присущим только нашей службе. Нет, этими операциями издавна занимаются все разведки мира. Но при этом в литературе на разведывательные темы трудно найти об этом более или менее обстоятельные сообщения.

Поскольку наибольший опыт по практическому осуществлению операций ТФП я приобрел в процессе совместной работы с польскими коллегами, свой вывод об осведомленности западных спецслужб о деятельности нашей внешней разведки в этой области я и основываю на анализе сложившегося сейчас положения в Польше и ее специальных службах.

Если раньше у КГБ СССР и его внешней разведки существовало не просто партнерство, а настоящая дружба и всеобъемлющее взаимопонимание и взаимодействие как с польскими спецслужбами, так и со всеми службами стран-участниц Варшавского Договора, то теперь наши прежние союзники в области разведывательной деятельности стали нашими противниками.

В те не столь отдаленные времена, когда я координировал сотрудничество КГБ СССР с МВД ПНР, спецслужбы двух наших стран тесно сотрудничали в решении различных оперативных, оперативно-технических и кадровых проблем. Совместно нами проводились и операции по ТФП во многие западные объекты с целью добычи совершенно секретной разведывательной информации, интересовавшей нас и польских коллег. При этом, естественно, многие наши профессиональные секреты становились известны полякам. Кроме того, сами сотрудники польских служб, особенно их руководящие кадры, проходили профессиональную подготовку в учебных заведениях КГБ, где они также приобщались к нашим тайнам.

Изменение политического режима и приход к власти в Польше бывшей оппозиции привели к коренной перестройке спецслужб в этой стране, полной замене руководящих кадров и увольнению многих оперативных работников. Новое руководство увидело теперь в нас не партнеров, а противников. Не приходится удивляться тому, что новые польские руководители сразу же поспешили заявить, что если раньше Польша совместно с Советским Союзом вела борьбу против Запада, то теперь она будет с Западом вести борьбу против нас.

О том, что новые польские спецслужбы повернулись в сторону Запада, свидетельствует и то, что теперь вместо подготовки своих кадров у нас они посылают своих сотрудников в ЦРУ, СИС, СДЕСЕ и БНД. Американский журналист Б. Нелан приводит ссылку на поляка: «До 1988 года польских агентов готовили к Москве, — отмечает Ежи Яхович, варшавский журналист, пишущий на темы разведки, — теперь они проходят подготовку в США, Франции и Англии» (Тайм. 1993. Июль).

Эта прозападная ориентация была подчеркнута в ходе официальных визитов бывшего директора ЦРУ Вулси к своим коллегам в Варшаве, Праге и Будапеште.

Естественно предположить, что западные спецслужбы получили доступ к прошлым делам польской разведки и контрразведки. И в первую очередь к тем, что проводились поляками совместно с внешней разведкой против западных объектов.

Из-за особой секретности польские коллеги по нашей просьбе весьма требовательно отбирали участников ТФП и стремились, чтобы круг лиц, осведомленных о наших совместных мероприятиях, был постоянным при неоднократно повторявшихся операциях ТФП.

Несмотря на это, по моим подсчетам, за время моего пребывания в Польше с 1973 по 1984 год, к операциям ТФП оказались причастными не менее ста человек, не считая тех ТФП, которые польские спецслужбы проводили повторно и иногда многократно в один и тот же объект уже без участия наших специалистов, то есть действовали по проложенной для них дорожке. Полагаю, что к таким операциям привлекались еще десятки новых польских специалистов.

Хотя эти воспоминания не ограничиваются только безагентурными операциями ТФП, показывая в полном объеме все виды проникновений, с которыми мне пришлось соприкасаться в разных странах, свой личный опыт по так называемым классическим безагентурным ТФП я приобрел в Польше. Поэтому основой данных воспоминаний является моя разведывательная деятельность в период работы в качестве руководителя представительства КГБ СССР при МВД ПНР с 1973 по 1984 год включительно.

Описывая свой личный опыт в Польше, я, как правило, умалчиваю о настоящих названиях объектов, их национальной принадлежности и точной дислокации. Не говорю я и о тех подробностях осуществления операций ТФП, которые, по моей оценке, остаются нашей тайной, например, о некоторых ультрасовременных приборах и приспособлениях, которые привозили специалисты КГБ и пользовались ими только сами, строго охраняя их секреты.

В воспоминаниях приводятся различные примеры операций ТФП, ставшие известными мне за 50 лет профессиональной деятельности в различных регионах мира. Эта часть книги также является конкретизацией тех воспоминаний, которые были изложены ранее подчас схематически в книге «Полвека в разведке».

За свою полувековую службу в разведке мне довелось узнать много малых и больших секретов, которые мне не принадлежат и которые я как оперативный разведчик-офицер должен забыть и никогда не вспоминать. Это, однако, не означает, что эти порой весьма жгучие тайны совсем стерлись из моей памяти. Нет. Пожалуй, я помню их даже лучше, чем многие другие, о которых могу и хотел бы поделиться с читателем, хотя память и начинает давать сбои.

Из этих «забытых» секретов, как из сокровищницы пережитого опыта, вырастает ряд взвешенных умозаключений и выводов, переживаний и размышлений с самим собою, которые находят свое выражение в воспоминаниях.

Так что «забытое» не забыто мною совсем, но никогда не будет, да и не может быть изложено на бумаге.

Многие из проводившихся у меня на глазах операций ТФП как раз и относятся к «забытой» мною части секретов внешней разведки.

Но и то, о чем можно сейчас говорить и писать, достаточно для самых глубоких размышлений о сути нашей разведывательной профессии.

НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ

Выезжая в Польшу, я вспомнил не так давно прочитанную книгу французского писателя Андре Моруа и его тезис, импонирующий мне: «Бездействие противно человеческой натуре» (Моруа А. Вначале было дело. Париж, 1966).

Весну 1973 года я встретил на посту начальника Краснознаменного Института, высшего разведывательного учебного заведения, теперь Академии СВР им. Ю. В. Андропова. Шел тридцать пятый год моей разведывательной карьеры и третий год после возвращения из последней долгосрочной командировки в Австрию, где я был резидентом внешней разведки.

Я был полностью доволен своим положением и испытывал большое удовлетворение оттого, что мог реализовать свой опыт, готовя молодое пополнение для нашей службы.

Когда после моего возвращения из Австрии начальник внешней разведки Александр Михайлович Сахаровский предложил мне возглавить институт, я с готовностью согласился, тем более что в 1938 году я был слушателем первой школы особого назначения, из которой и вырос затем наш институт. В дальнейшем мне приходилось участвовать в работе КИ, читая там лекции, принимая экзамены, а в период, когда я был заместителем начальника разведки, возглавлял комиссию по приему новых слушателей и распределению оканчивающих курс обучения между подразделениями службы.

Институт встретил меня приветливо. Профессорско-преподавательский состав одобрил назначение на пост начальника разведывательного учебного заведения профессионала. Тем более что мой предшественник на этом посту вовсе не был разведчиком.

Слушатели также с интересом восприняли первые же мои выступления как на факультетах начинающих разведчиков, так и на спецфаке повышения профессионального мастерства, на котором проходили переподготовку уже понюхавшие порох кадры разведки, имеющие опыт практической работы за границей. Многие из слушателей этого факультета лично знали меня по работе в Центре. Не менее заинтересованно отнеслись ко мне на специальных факультетах для иностранных слушателей, где обучались представители спецслужб наших братских социалистических стран, среди которых оказалось также немало моих знакомых, особенно из состава руководства иностранных учебных групп.

С первых дней работы в КИ мне сразу пришлась по вкусу обстановка, царившая в слушательской среде. Молодые, жизнерадостные и весьма эрудированные, в большинстве вчерашние выпускники вузов, жаждали поскорее познать, что же такое разведка, какие жизненные сюрпризы она преподнесет им. Как хорошо понимал я их, вспоминая то далекое время, когда в 1938 году вот так же жадно вслушивался в каждое слово опытных разведчиков. Но какая огромная разница в том, как мы начинали познавать разведывательную профессию и какие условия представлены начинающему разведчику сейчас. Это вселяло уверенность в том, что если мы, неопытные новички, после трехмесячной учебы смогли со временем стать настоящими профессионалами, то эти молодые люди, многие из которых уже владеют иностранным языком, после годовой напряженной работы под руководством опытных разведчиков существенно подкрепят наши неизбежно стареющие кадры.

Радостно мне было стать непосредственно сопричастным к подготовке молодежи. С величайшей готовностью передавал я им свой опыт и знания, надеялся, что в роли начальника института мне удастся максимально приблизить весь учебно-тренировочный процесс к реально существующим условиям работы разведчиков за границей.

В этом направлении я и начал свою работу с преподавательским и тренерским коллективом КИ.

Одной из главных задач, которые я поставил себе в КИ, являлась работа по пересмотру учебно-тренировочного процесса так, чтобы он вводил слушателей в мир разведывательной деятельности как теоретически, так и, особенно, практически.

Кроме приближения тренировочной практики к действительным условиям работы разведчиков за рубежом, я стремился к тому, чтобы вся теоретическая подготовка проходила не под знаком заучивания штампов, готовых решений и ответов, а требовала самостоятельного осмысления, приучала думать и находить свои решения в каждой конкретной ситуации.

Научить слушателя словесному определению, что такое агент — нетрудно, довести до него всю широчайшую гамму качеств, которые несет в себе это определение, понять потенциал способности агента решать различные задачи — это требовало от слушателей большой умственной работы с тем материалом, который давали им преподаватели — опытнейшие разведчики-профессионалы.

Но ведь это как раз и требовалось от будущего разведчика: способность думать и оригинально мыслить, не принимая ничего заранее на веру, без глубокого анализа сущности разведывательной работы.

Так я вместе со всем руководством учебных кафедр КИ приступил к пересмотру и переработке учебных программ. В первую очередь мы занялись программами разведывательных кафедр, а также кафедр оперативно-технической подготовки.

Я был приятно удивлен проявлением готовности и даже энтузиазма, с которым отнеслись к поставленной мной сложной и трудоемкой задаче большинство руководителей кафедр и преподавателей. Но не обошлось и без сопротивления отдельных из них, которое мне удалось быстро преодолеть при поддержке как самих кафедр, так и руководства ПГУ, куда были адресованы отдельные заявления не желавших перестраиваться. Так мы начали свою «перестройку», которую, однако, мне не довелось довести до конца.

СНОВА В БОЙ

В первые дни весны 1973 года мне поступило указание начальника внешней разведки генерала Ф. К. Мортина явиться в штаб ПГУ в Ясенево на прием к председателю КГБ СССР Ю. В. Андропову. Принимал председатель во время эпизодических приездов в Ясенево в специальном кабинете, отведенном для этой цели на втором этаже главного служебного корпуса.

Когда меня пригласили, у Юрия Владимировича уже находились Ф. К. Мортин и его первый заместитель Владимир Александрович Крючков. Председатель поздоровался и спросил, как у меня идут дела в КИ. Когда я начал отвечать, он тут же прервал меня и сказал, что учебными делами я еще успею заняться позже, а пока руководство Комитета и внешней разведки считает, что мне еще рано оседать надолго на работе в Центре и следует вернуться к активной деятельности.

«Есть потребность, — сказал Юрий Владимирович, — чтобы в качестве представителя КГБ в Польшу был направлен опытный разведчик. Мы считаем вас подходящим на эту должность».

Как ни был я ошарашен такой неожиданной перспективой, я все же попытался высказаться против этого назначения «Товарищ председатель, я, как вы знаете, недавно вернулся из долгосрочной заграничной командировки. Сейчас активно начал большую работу по перестройке учебного процесса и программ обучения молодых разведчиков. Эта работа мне нравится, она увлекла меня, и хотелось бы закончить ее…»

Прервав мои возражения против нового назначения, Ю. В. Андропов сказал, что еще успею продолжить эту интересную работу, когда вернусь из Польши, «через несколько лет». А сейчас, добавил он, подводя черту под разговором, мне следует сдать дела в КИ новому начальнику — генералу Зайцеву и в кратчайшие сроки выехать к месту назначения. Мне не оставалось ничего другого, как поблагодарить за доверие и заверить, что сделаю все, чтобы оправдать его.

Вышел я от Андропова, обуреваемый мыслями и о делах в КИ, которые я теперь брошу неоконченными, и о туманных и смущавших меня перспективах грядущей работы в Польше.

Возник вопрос, почему начальник разведки Мортин не захотел предупредить меня о предстоявшем разговоре, не дал мне возможности во всеоружии встретить предложение, обосновать более убедительно нецелесообразность срывать меня с начатого дела.

Пришла в голову малоприятная догадка, что, вероятно, Мортину, который около года руководил КИ, показалось неприемлемым то, что я начал ломать установившиеся при нем в институте порядки и программы, которые он ранее одобрил. Ведь не случайно отдельные протесты, исходящие из КИ против моих действий, шли как раз к нему, бывшему в то время первым заместителем начальника внешней разведки Сахаровского. Подумалось, что Сахаровский обязательно поговорил бы со мной и, я уверен, смог бы меня избавить от бесполезной попытки отказаться от назначения.

Более мрачные мысли мои касались характера предстоявшей работы. Еще со времени, когда я был заместителем начальника разведки и курировал так называемый международный отдел ПГУ, я хорошо узнал, что в представительствах КГБ в бывших социалистических странах основная работа состояла в координации деятельности подразделений КГБ с соответствующими службами спецорганов этих стран. То есть пассивная с точки зрения участия в оперативных делах, по существу, административная работа. А ведь я был разведчиком с 35-летним опытом оперативной разведывательной работы. Кроме того, все долгие годы моей разведывательной карьеры мне всегда больше всего импонировала активная деятельность. Так я вел себя на любом участке, 12 лет занимаясь в Центре организацией нелегальной разведки, много выезжал по конкретным делам в разные страны мира, в том числе и нелегально, для знакомства с положением и работой разведчиковнелегалов.

Когда ты еще полон сил и энергии, чувствуешь себя способным на многое, обидно становиться только координатором чужих действий, хотя эти «чужие» представлены опытными профессионалами, в том числе и нашей внешней разведки.

Так думал я тогда, готовясь к выезду в Польшу. Уже позже я понял, что во многом ошибался в части пассивности. Но это случилось, когда я нашел возможности активного применения своего разведывательного опыта в информационной деятельности по освещению положения в Польше, пусть и не путем классической разведки.

Но главное удовлетворение от нового места работы я стал получать, принимая участие в совместных с нашими польскими коллегами операциях и ТФП в различные западные объекты. Об этом и пойдет речь в моих настоящих воспоминаниях.

Перед моим отъездом в конце апреля 1973 года председатель КГБ принял меня уже как представителя КГБ и МВД СССР при МВД и МОН ПНР и дал напутственные указания, немало меня поразившие.

«Вы должны твердо запомнить, — говорил Юрий Владимирович, — что представительству КГБ и вам лично категорически запрещается заниматься в Польше, нашем верном союзнике, разведывательной деятельностью в ее классической форме. Никаких вербовок, конспиративных встреч и других подобных действий. В то же время, — продолжил председатель, — вы должны знать все, что происходит в стране, в ее руководстве, в политике, экономике, в партийных и общественных организациях, в рабочем классе и кругах интеллигенции. Мы ждем от вас исчерпывающей информации как по внутренним делам, так и об отношениях Польши с капиталистическим миром. Вы опытный разведчик и должны найти пути решения этой важнейшей задачи, не прибегая к разведке».

Вот так просто! Занимайся разведкой, не ведя разведку, отказавшись от ее основного средства — агентов, секретных информаторов, конспиративных средств связи. Было над чем задуматься.

О том, как мне удалось успешно справиться с этим сложным заданием, я подробно описал в своих воспоминаниях о работе в Польше в книге, изданной в Польше в 1994 году (Павлов В. Г. Я был резидентом КГБ в Польше. Варшава, 1994).

Для того чтобы представить, с какой озабоченностью я отправился в Польшу, нужно напомнить состояние мировой обстановки в тот далекий, двадцатилетней давности период времени. Шла, не снижая своего накала, «холодная война» между миром социализма во главе с СССР и Западом, возглавляемым и направляемым США.

Оборонительный союз социалистических стран Восточной Европы в лице Организации Варшавского Договора — ОВД, возглавлявшийся Советским Союзом и правящей в нем единолично КПСС, претендовал на монопольное право определения политики борьбы за мир, против гонки вооружений и опасности ядерной войны. Противостоявший ему Северо-Атлантический союз западных держав — НАТО — не скрывал своих агрессивных целей бескомпромиссной борьбы с миром социализма и, в первую очередь, с его лидером — СССР. «Холодная война» того периода олицетворялась жестким противоборством нашего государства с Соединенными Штатами практически по всем направлениям жизнедеятельности: в военной, политической, дипломатической, культурной и научно-технической областях международного взаимодействия.

Это противостояние находило свое самое острое выражение в неутихающей борьбе специальных служб, проявляясь прежде всего в широкомасштабной подрывной деятельности разведок западных государств против нашей внешней разведки и ее союзников в социалистических странах.

Все возраставший накал этой борьбы Запада против нас, нашей разведки и вообще против всего советского непрерывно поддерживался ведущей западной разведкой — ЦРУ, которая осуществляла лидерство во всех антисоветских акциях.

Мне было известно, что Польша, как важнейший союзник СССР, являлась районом особого интереса ЦРУ и союзных ему спецслужб.

Внутриполитическое положение в этой стране непрерывно подвергалось воздействию со стороны этой американской службы, выполнявшей заказ американской администрации по отрыву Польши от социалистического содружества как наиболее слабого, по западным оценкам, звена Варшавского Договора.

«Холодная война», которую сейчас многие обозреватели не без основания рассматривают не холодной, а довольно теплой, была в тот период в разгаре. Это сейчас многое в ней кажется не таким серьезным и близким к горячей схватке двух противостоящих блоков государств.

А тогда эти два мира упирались грудь в грудь, вооруженные небывалой мощью самого современного оружия.

Серьезность угрозы ядерного нападения Запада на нашу страну для меня стала наиболее ясной и реальной после того, как я лично держал в своих руках материалы, добытые в результате ТФП в диспетчерский пункт американского военного ведомства во Франции, о котором я пишу подробно, как об операции «Карфаген».

Эта сложнейшая операция и ее замечательнейшие результаты явились одним из наиболее веских для меня доводов в пользу необходимости таких операций ТФП, моим моральным оправданием участия в ТФП в Польше.

Из этого следовало, рассуждал я, что мне предстояло использовать все возможности для мобилизации наших совместных с поляками усилий для выявления и разоблачения враждебных замыслов иностранных спецслужб против народной власти и социалистического режима в Польше, а также по использованию ими территории этой страны для подрывной деятельности против Советского Союза.

Значение и сложность этих задач вырисовывались передо мною, на фоне совсем недавних, конца 1970 года, широкомасштабных политических событий, повлекших смену высшего партийного и государственного руководства Польши. Отголоски этих событий, как мертвая зыбь в океане после пронесшегося шторма, продолжали давать о себе знать и на третьем году деятельности новой руководящей команды во главе с Первым секретарем ЦК ПОРП Е. Гереком.

Из короткой прощальной беседы с Ю. В. Андроповым я понял, что председатель КГБ придавал первостепенное значение задаче как можно скорее разобраться во внутриполитическом положении Польши, предупредив меня об ошибках нашего аппарата в Венгрии в 1956 году в оценке положения в венгерском обществе и, в первую очередь, в партии, рабочем классе и кругах интеллигенции.

Зная о личном опыте председателя, который в тот период был послом СССР в Будапеште, я ясно представлял себе его высокую требовательность по этому разделу моих обязанностей, которая меня ожидала после приезда в страну.

С ПОЗИЦИЙ СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ

Мои воспоминания по избранной мной узкой теме — о ТФП, по существу, затрагивают широкий спектр разведывательной деятельности любой специальной службы. Поэтому желательно посмотреть на эту область действий нашей советской внешней разведки в сопоставлении с действиями западных разведок с позиций сегодняшнего дня.

За прошедшее десятилетие после моего возвращения из Польши в мире, и особенно в бывшем социалистическом содружестве в Восточной Европе, произошли кардинальные изменения. Закончилась «холодная война», на протяжении долгих лет которой, как писал в американском журнале «Тайм» Брюс О. Нелан, «США и Советский Союз боролись за каждый квадратный метр в любом месте земного шара». Обе страны сосредоточивали «друг на друге практически всю свою шпионскую деятельность и использовали большую часть выделяемых на разведку средств».

Но инерция в политическом мышлении государственных деятелей Запада уходит корнями в предыдущий этап международных отношений. Она никак не способствует быстрейшей перестройке деятельности государственных служб и, в первую очередь, западных специальных служб. Окончание «холодной войны» для многих западных политиков и правительственных чиновников «спутало представление о безопасности». Раньше, при противостоянии блоков, было ясно, где враг, где друг и союзник. Четкой была и граница между мирами. И вдруг «все перемешалось. Безопасность распалась на мозаику постоянно меняющихся размытых конфликтов и войн…» (Проэктор Д. Наследие «холодной войны» и политика безопасности. Сегодня. 1994. 12 февраля).

Наша теперешняя действительность такова, что «мертвый начинает хватать живого».

Как бы ни уверяли себя, что со старым уже все кончено и теперь все будет по-новому, мы сами в это не верим.

Да разве возможно мне, прожившему четыре пятых века, из них 65 лет при старом порядке, и верой и правдой отслужившему ему полвека, отказаться, по существу, от всей моей жизни?

Нет, тем более что подавляющая часть ее, система, в которой она протекала, была здоровой, позитивно-созидающей и исторически неопровержимой. Что же касается остальных ее теневых сторон, минусов, издержек, ущербности и даже преступности, то в оправдание можно спросить: а есть ли хоть одна страна в мире, где история не была омрачена кровавыми страстями?

Но не негатив, а исторический позитив является строительным материалом для будущего нашей Родины. Верю, что Россия, как Феникс, воспрянет из пепла сегодняшней разрухи и будет действительно Великим государством, достойным Великого народа. Ну, а сегодня нам надо сражаться сразу на двух фронтах: против остатков старого зла, идущего к нам с Запада, и против собственной склонности создавать себе образ новых врагов.

Известный польский писатель философ-фантаст Станислав Лем говорил: «В человеческой натуре все еще глубоко сидит потребность иметь врага — злого и грозного, который соблазняет и растлевает, обольщает и так или иначе вынуждает творить зло» (Выборча. 1994. № 42. 20 февраля).

Писатель замечает, что мы особенно легко склонны к нехорошим поступкам тогда, когда можно возложить ответственность за них на других, например в толпе.

В этом аспекте индивидуальные поступки и поведение людей для меня были предпочтительнее. Не случайно я никогда не отказывался от ответственности и не уважал тех, кто избегал ее. К сожалению, у нас в службе было немало таких руководителей, которые делали все, чтобы в случае неудачи ответственность за решение возлагалась на других. Характерен в этом отношении стиль многих указаний Центра в резидентуры с оговорками типа «смотрите, мы вас предупреждаем» и т. д.

Возвращаясь к дню сегодняшнему, нельзя не сказать о позициях западных спецслужб в условиях перехода в отношениях Запада и России от конфронтации к партнерству.

Здесь прежде всего хочу отметить, что все заявления на Западе о якобы ненужности разведки звучат чистой демагогией, рассчитанной на наивных людей. Теперь, после возникновения ряда серьезных региональных конфликтов (в Югославии, на Ближнем Востоке), они замолкают, но продолжаются дискуссии о том, какая разведка требуется в современных условиях.

Это последнее направление в выступлениях публицистов не находит поддержки со стороны разведчиков-профессионалов. Думаю, что они разумно не вступают в обсуждение того, что и как может и должна делать спецслужба. Ясно что все, необходимое государству для обеспечения своих собственных интересов.

Здесь уместно сравнить разведку с пресловутым чеховским ружьем, которое если висит на стене в первом акте пьесы, то обязательно выстрелит до конца спектакля. Так и разведка — она не может зря, ни для чего, просто существовать. Ее задача «стрелять», то есть действовать там и тогда, где и когда это востребуют события и интересы ее «автора» — государства.

Ни неудачи, ни провалы и измены, которые, к сожалению, сопутствуют активно действующей спецслужбе, не могут быть аргументом в дискуссии: следует ли избавиться от этих последствий разведывательной деятельности путем устранения самой разведки?

Ведь еще не было в мировой истории государства, не имевшего разведки. Пока государство будет оставаться фактом образования человеческих популяций, разведки будут его неизбежным атрибутом, нравятся они нам или нет.

Другое дело, если разведка действует вразрез с интересами своего государства. Тогда ее нужно реформировать, ставить под более жесткий контроль. В этой связи заслуживает нашего внимания пример деятельности ЦРУ в период афганской войны.

Ни в коей мере не собираюсь оправдывать действия советской стороны, но не могу не осудить коварство и крайнюю близорукость Запада и, в первую очередь, американской администрации и ее спецслужб. В своей всеослепляющей ненависти к Советскому Союзу американские спецслужбы, и в первую очередь ЦРУ, воспользовались войной в Афганистане, чтобы наносить как можно больший ущерб и всевозможный вред нашему государству. В арсенал средств ЦРУ в этой деятельности входили, помимо снабжения афганских моджахедов (повстанцев) оружием, в том числе и таким современным, как «Стингеры», подготовка террористов и наводнение Афганистана наркотиками.

Последнее обстоятельство дало свои пагубные долголетние последствия не столько для нас, сколько для Запада и самих США в первую очередь.

Как заявил один американский эксперт, причастный к указанной политике и практике в Афганистане, «по сути дела, мы создали чудовище. А сегодня расплачиваемся» (За рубежом. 1994. № 3).

В чем же суть пагубных действий ЦРУ? Тысячи подготовленных и владеющих самыми совершенными средствами и способами терроризма исламских фундаменталистов-фанатиков из союзников и исполнителей замыслов ЦРУ превратились в заклятых врагов США, используя созданные с благословения американских властей центры вербовки добровольцев и их подготовки, они теперь совершают теракты против своего бывшего благодетеля. Об этом свидетельствует взрыв в международном торговом центре, стрельба из автомата перед штабом ЦРУ и их сорванные замыслы против ООН и ФБР в Нью-Йорке.

Другой эксперт США — Джек Блюм, в прошлом возглавлявший созданную конгрессом США группу по выявлению каналов финансирования наркобизнеса и терроризма, высказался предельно ясно: «По прошествии десяти лет активности в данном районе, после ослепления и пособничества мы преуспели в двух вещах — мы превратили этот регион в один из главных мировых центров торговли наркотиками и в центр международного терроризма».

Как теперь вскрывается, бывшие агенты западных спецслужб, в частности ЦРУ, используют свои контакты с этими спецслужбами для участия в терактах против Запада же. Так, один из участников взрыва в международном центре был в прошлом агентом ЦРУ.

Интересно, что французская разведка также сыграла свою коварную роль. Это она подала американцам мысль наводнить Афганистан наркотиками, с тем чтобы превратить солдат Советской Армии в наркоманов, ослабить их здоровье и лишить мужества и стойкости.

К сожалению, сейчас мало что изменилось в позициях западных спецслужб по отношению теперь уже не к СССР, а к России.

Поднятая в связи с арестом Эймсов в США шумная антирусская политическая кампания, которую, по существу, возглавил своим заявлением сам президент Клинтон, явно была инспирирована ЦРУ и ФБР, Эти службы хотели скрыть за громкими обвинениями в адрес России провал своих утверждений, что русская внешняя разведка слаба. И вдруг Россия сумела завербовать сотрудника ЦРУ, и не просто рядового, а одного из важных ее руководителей. К тому же использовала его, надо полагать, небезуспешно аж целых 9 лет.

Спрашивается, кто же слаб: наша внешняя разведка или ЦРУ и ФБР, которым давно хором пели дифирамбы публицисты и исследователи, такие, как Д. Баррон, Ч. Пинчер, Д. Мартин и многие другие, стремясь всячески опорочить наши спецслужбы? Никто из них при всех потугах не мог бы назвать когда-либо приобретенного западными спецслужбами «крота» во внешней разведке уровня Эймса. Стоило бы им заглянуть в историю нашей разведки и увидеть не только К. Филби, после которого, по их утверждению, новых достижений не было, но и X. Фельфе (БНД), который так же, как и Эймс, возглавлял отдел западногерманской разведки против нас. А каков уровень таких агентов-американцев, как Уокер или Ховард (также бывший сотрудник ЦРУ), чьи сведения на долгое время вывели из строя всю московскую резидентуру ЦРУ.

Интересно отметить, что попытка американцев превратить дело Эймсов в уголовно-политическое напоролась на настоящую пощечину со стороны швейцарских властей. Как сообщало западное радио, они отказали американцам в предоставлении юридической помощи и, в частности, в замораживании счетов Эймса в швейцарских банках. «Шпионаж, — ответили швейцарцы, — не может рассматриваться как уголовное дело, это акт политический и, следовательно, не подпадает под соглашение о содействии в уголовном расследовании».

Действительно, трудно подводить разведывательную деятельность под уголовные преступления, так как она далеко выходит за их рамки.

Не случайно некоторые разоблаченные агенты предпочли бы отвечать за свои действия как за уголовное преступление, чем нести ответственность за шпионаж или измену родине в форме шпионажа, ибо наказание за первое во многих странах ниже, чем наказание за связь с иностранными спецслужбами.

Раз разведка — акт политический, то, очевидно, нельзя считать добычу разведками «чужих» секретов обычным воровством. И не следует присовокуплять к этой деятельности все те нравственные и этические следствия, что тянутся за таким обыденным нарушением законов, как воровство, хищения.

Итак, арест супругов Эймсов, Олдрича Хайзена и Марии дель Росарио Касос вызвал в США шумную кампанию против разнузданного шпионажа России. При этом пресса создавала видимость нарушения внешней разведкой какой-то договоренности (конечно же несуществующей) не вербовать видных чиновников.

В то же время американское общество не информировали, что ЦРУ вербовало и вербует в России агентов любого служебного положения. Уже упоминалось о вербовке американской разведкой в 1989 году полковника ГРУ Вячеслава Баранова, передававшего американцам информацию военного и оперативного характера.

По своему служебному положению Баранов вполне сопоставим с Эймсом, однако российская сторона не делала из этого провала шума, хотя Эймс был завербован внешней разведкой еще в то время, когда за нами числилось определение «империи зла» — в 1985 году, а Баранова ЦРУ вербовало уже в конце 1989 года. Так о каком согласии, пусть только молчаливом, может идти речь, кто его нарушает?

В своих комментариях по делу Эймса американская пресса и отдельные американские руководители договорились до абсурда: «Следить за друзьями и шпионить за соперниками — разные вещи, Россия не союзник… В лучшем случае — потенциальный партнер, но через много лет»; «Сейчас это соперник с иными, чем у нас, интересами»; «У России есть свои национальные интересы» (За рубежом. 1994, № 9) и т. д. Получается, что у Германии, Франции, Италии нет своих национальных интересов? А ведь они союзники США!

В общем, если Россия не будет послушной и не будет плясать под дудку США, то ату ее!

Шум вокруг дела Эймсов отнюдь не следует воспринимать только как претензию к нашей внешней разведке. Такие же примерно кампании сопровождали массовую высылку советских сотрудников в 1971 году из Англии, в 1983 году из Франции, позже — из США. Эти внешние действия были только предлогами для выражения недовольства по более основательным причинам.

Если же говорить об американских спецслужбах, то, упрекая Россию за активизацию разведывательной деятельности в США, они сами вели ее во все возрастающем объеме против нашего государства, и не только на его территории, но и в других независимых странах-членах СНГ.

На слушаниях комитета по разведке конгресса США в начале 1992 года представитель ЦРУ докладывал, что эта служба все больший упор в своей работе будет делать на человеческий фактор, то есть на работу с агентами. В конце того года американская газета со ссылкой на официальное лицо в руководстве США радостно сообщала, что ЦРУ ведет шпионскую деятельность против России «с помощью стран Восточной Европы и бывших республик Прибалтики». Благодаря усилиям ЦРУ, «Вашингтон уже имеет в своем распоряжении советские баллистические ракеты и новейшие боевые самолеты» (Бостон глоб. 1992. 16 ноября).

Уже в начале 1994 года на слушании все в том же комитете по разведке конгресса США тогдашний директор ЦРУ Джеймс Вулси фактически подтвердил, что его служба ведет чрезвычайно важную для США разведку в России. ЦРУ дает американской администрации исключительно ценные, а порою и уникальные данные политического и экономического характера, добываемые в России. При этом он излагал ряд основных задач, которые ЦРУ решает в своей шпионской деятельности в России. Среди них упоминались и поддержка российских политиков, способствующих созданию благоприятных условий для обеспечения интересов США в России, наблюдение за состоянием российской армии и обороны, за отношениями России с новыми независимыми соседями — бывшими советскими республиками.

В аспекте этого заявления Вулси у меня особый интерес вызвало явно прозвучавшее у него сожаление об уходе из российского правительства «двух главных реформаторов» — Гайдара и Федорова. Не их ли имел в виду шеф ЦРУ, говоря о поддержке российских политиков?

Подытоживая размышления об активизации разведывательной деятельности ЦРУ, а также подрывной провокационной работы американской контрразведки — ФБР — на территории США против российских учреждений и граждан, хочу сказать, что не следует этим спецслужбам и их покровителям в американской администрации при каждом случае, когда они считают это выгодным, вытаскивать на передний план наших отношений какие-то эпизоды из разведывательного противостояния как аргумент в пользу прежних представлений об «империи зла», как это произошло с делом Эймса. При чем здесь государственные интересы, когда то же ЦРУ, не считаясь с государственными интересами какого бы то ни было государства, вербует его граждан, если они нужны американцам, или проникает в чужое посольство и похищает шифры, как это, например, совершили совместно ЦРУ и ФБР в посольстве Франции в Вашингтоне. Достаточно вспомнить похищение ЦРУ сотрудника КГБ В. Шеймова и вербовку советского генерала Д. Полякова.

В данном случае ЦРУ лишний раз продемонстрировало свои претензии играть главную роль в американской администрации, в результате США оказались, хорошо что только на короткое время, в плену представлений эпохи «холодной войны».

Читатель легко заметит, что, когда я начинаю писать об американцах, их спецслужбах и вообще о Соединенных Штатах, проявляется моя повышенная заинтересованность, причастность, но никак не предвзятость. И это не случайно.

Свою разведывательную службу я начинал как раз на американском направлении работы внешней разведки. В конце 1938 года я был направлен стажером в тогдашнее И НО — иностранный отдел ГУГБ НКВД, а в начале следующего года уже был назначен заместителем начальника американского отделения ИНО, ставшего потом 5-м отделом ГУГБ. На этой должности я приобщился к курированию разведывательной работы нашей службы на всем Американском континенте, от Канады до Аргентины. С тех пор англо-американская направленность моей работы во внешней разведке продолжалась до 1966 года, когда судьба направила меня на немецко-австрийский плацдарм — резидентом в Вену. Но и там я много внимания уделял противодействию враждебной нам деятельности ЦРУ. Вот почему так ярко выражен мой интерес ко всему американскому, в самом широком смысле этого слова.

Но вернемся к Польше 1994 года. Теперь эта страна по основным политико-идеологическим, экономическим и социальным условиям уже не Польша 1973 года, когда я прибыл туда.

В стране произошла коренная ломка бывшего, называвшегося социалистическим режима власти и общественного устройства. Теперь эта страна почти капиталистическая, частная собственность и рыночные отношения все больше завладевают жизнью польского народа. В то же время тот факт, что полвека в народном сознании все связывалось с иным социально-экономическим положением, за короткие прошедшие пять лет нельзя вытравить полностью.

Хорошо зная теперь поляков, могу утверждать, что лишение их бесплатного образования и здравоохранения, появление угрозы оказаться во все возрастающем числе безработных вместо уверенности в завтрашнем дне, лишение других социальных благ недавнего прошлого не будут забыты и не так легко примирят польских трудящихся с новым порядком. Об этом говорят и многочисленные забастовки, растущая поддержка избирателями новых демократических сил и протест против политики своего лидера Леха Валенсы, нашедшие выражение в его поражении на президентских выборах 1995 года.

Исчезновение социалистического содружества стран Восточной Европы и, как следствие, прекращение взаимодействия специальных служб этих государств явились заметной потерей для внешней разведки. Что касается польской разведки, то ее сотрудничество с нашей службой было, безусловно, взаимовыгодным для обеих стран.

Но польские спецслужбы не просто исчезли для нас как верные союзники и соратники в борьбе с общим противником.

Они перешли на сторону этого противника, став его союзником. И хотя западные спецслужбы теперь утверждают, что они отказываются от борьбы с нами и переходят от конфронтации к партнерству, все говорит за то, что эти службы в действительности продолжают наращивать подрывную деятельность против нашего государства. Иллюстрацией этому являются разоблачения многочисленных агентов иностранных разведок в России за последние годы, когда Запад уже не имел оснований считать нас «империей зла». Да и реакция на арест в 1994 году в США агента нашей внешней разведки Эймса отнюдь не свидетельствует о мирных намерениях американской администрации в отношении нашей страны и ее спецслужб.

Раз польские спецслужбы перешли на диаметрально противоположные позиции и их руководители поспешили на разные голоса заверить Запад в своей лояльности ему и намерении вместо совместной с Советским Союзом в прошлом борьбы против Запада, теперь вместе с Западом бороться против СССР, логично предположить, что польская разведка не стада сохранять в тайне от западных спецслужб те стороны прежней совместной деятельности с КГБ, которые были направлены против них.

Во всяком случае, если поляки и отказались делать это открыто, то неофициально, негласно их архивы будут, без сомнения, предоставлены в распоряжение, например, ЦРУ. Ну, а если и это не произойдет, то ЦРУ, БНД и другие западные спецслужбы имели в период польского кризиса достаточно своих людей среди оппозиции, тех, кого они поддерживали и направляли в борьбе с коммунистическим режимом. Некоторые из таких поляков, как мне было известно, ЦРУ и БНД вербовали, превращая в свои щупальца, запускавшиеся в руководящие круги польских правящих структур. Один лишь пример тому — агент ЦРУ в Генштабе Войска Польского Ришард Куклинский, который по своему положению знал почти все, что делалось в Министерстве национальной обороны Польши, и многое из того, что происходило в Министерстве внутренних дел этой страны и в его службах безопасности.

В интервью газете «Политика» министр внутренних дел ПНР Ч. Кищак сообщал, что министерство располагало материалами о фактически шпионской деятельности отдельных членов профсоюза «Солидарность». «Может быть, — говорил Кищак, — это и не было классическим шпионажем, но никто меня не убедит, что сведения о месторасположении войсковых частей, о характере производства определенной продукции некоторых заводов, состоянии использования трудовых ресурсов, служат профсоюзной деятельности. А именно такую информацию покупали за грязные деньги Пентагон и ЦРУ у известных профсоюзных деятелей.

Все сотрудничество между ячейками так называемого подполья в стране и антипольскими группировками на Западе основывалось на агентурных методах: шифры, тайнопись, современная электроника. Ведь и на Западе не делали из этого секрета, а лидеры оппозиции и послесолидарнического подполья имели полную осведомленность о том, от кого и за что брались деньги» (Политика. 1984, № 124). Яснее не скажешь.

Поскольку тема моих воспоминаний довольно узка и ограничена операциями ТФП, я не собираюсь анализировать, что из нашей совместной с поляками оперативной деятельности теперь наверняка стало известно американцам. Скажу лишь об операциях ТФП. Их за мою бытность в Польше координатором деятельности спецслужб обеих стран было проведено много, не один десяток. И эта деятельность уже по своему объему и информационному значению не могла ускользнуть от внимания теперешних союзников поляков из ЦРУ и других западных служб. Сейчас, придавая особое значение тому, чтобы своими воспоминаниями не нанести какого-либо ущерба интересам внешней разведки, я подверг тщательному анализу все ситуации, сопровождавшие проведение операций ТФП.

Зная точно, представители каких подразделений МВД ПНР участвовали в многообразной подготовке и осуществлении ТФП — от оперативного состава разведки и контрразведки, сотрудников, проводивших наружное наблюдение за объектами ТФП, и их сотрудниками-иностранцами до довольно значительного технического состава: мастеров по вскрытию запоров и замков, специалистов по электронным устройствам, фотографов и так далее, — я смог определить с достаточной точностью их число.

По моим подсчетам, а также по оценке сотрудников наших служб, непосредственно участвовавших в операциях, за период с 1973 по 1984 год включительно таких участников операций ТФП, осведомленных в той или иной мере об их характере и безусловно знавших объект и его национальную принадлежность, оказалось, как я уже указывал, около ста человек. При этом приблизительно половину из них составляли оперативные сотрудники разведки и контрразведки, занимавшие не рядовые должности. Таким образом, эти 50 или около того оперативных сотрудников, как можно с уверенностью полагать, были уволены из спецслужб с приходом к их руководству представителей бывшей оппозиции, против которой эти сотрудники активно вели борьбу.

Вторая половина осведомленных об операциях ТФП сотрудников бывшего МВД представляла собой сугубо технический персонал, подбиравшийся в спецслужбу не по политическим признакам, а по опыту в своей профессии, по специальным способностям и мастерству. Такие кадры нужны любой спецслужбе, и надо полагать, что многие из них остаются на службе у новых хозяев.

Эти специалисты, не связанные идеологической верностью прежнему режиму, являются наиболее вероятным источником получения информации о ТФП. Нет сомнения, что представители ЦРУ, БНД, СИС или их агенты не прошли мимо этой возможности, тем более что общие ссылки на проводившиеся операции, без сомнения, сохранились в архивных материалах, хотя все, что касается ТФП, окружалось особой секретностью.

Исходя из того, что в польских специальных службах довольно широкому кругу лиц стало известно и о ТФП, и об участии в них специалистов КГБ, следует, по моему глубокому убеждению, предположить, что в условиях сегодняшнего дня, когда западные спецслужбы стали тесными партнерами польских служб, информация об операциях ТФП, проводившихся в Польше с участием КГБ, стала достоянием Запада.

При этом западные спецслужбы, в первую очередь ЦРУ и БНД, пришли в соприкосновение со многими сотрудниками бывшего МВД ПНР, оставшимися на работе в новых польских спецслужбах, не только через своих официальных представителей, но и через указанные агентурные возможности своих разведок, располагавших агентами, завербованными еще в период кризиса из среды оппозиции, многие из которых могли вполне легально стать сотрудниками новых спецслужб. Об этом как раз и говорил в 1984 году Ч. Кищак. Даже без учета этих агентурных возможностей информационная база на 100–110 бывших участников ТПФ для западных спецслужб, без сомнения, является вполне достаточной для выяснения интересующего Запад вопроса: какую работу вел в Польше КГБ совместно с МВД ПНР против западных спецслужб и их объектов?

Как однажды сказал один из разведчиков, вероятность утечки сведений прямо пропорциональна квадрату числа осведомленных лиц. В данном случае такое число во много раз превышает единицу. Следовательно, и по этой формуле самая детальная информация об объектах нашего ТФП в Польше давно находится в распоряжении Запада. Почему же об этом хранится глубокое молчание — об этом речь далее.

С учетом сказанного, я смело считаю, что вправе писать об этих операциях в пределах того, что наши соперники в лице ЦРУ, БНД, безусловно, могут знать о них. При этом я не намерен выходить за рамки того, что было известно почти всем участникам операций: общих сведений об объектах, «емкостях», содержавших интересовавшие нас секретные материалы (сейфах, вализах, хранилищах), но что касается содержания изымавшихся секретов, о чем знал лишь весьма узкий круг лиц, то пусть пытаются определить его сами западные хозяева. Думаю, что эта часть их расследований является самой сложной, а если учесть давность времени, то просто неразрешимой.

Итак, возникает естественный вопрос: почему американцы, если им известно о наших операциях ТФП в бывших социалистических странах и в Польше, в частности, хранят молчание об этой стороне «подрывной» деятельности нашей внешней разведки и не используют добытую ими деликатную информацию в своих пропагандистских целях против КГБ?

Ответ мне представляется простым. Это невыгодно западным спецслужбам, и в первую очередь ЦРУ.

Говорить об успешных операциях ТФП в западные объекты, в том числе американские, означало бы компрометировать себя, свои спецслужбы, отвечающие за сохранность секретов в наиболее оберегаемых ими объектах. Ведь ЦРУ и ФБР постоянно раздували свой авторитет, заявляя о своем превосходстве над КГБ, о якобы недосягаемости для нас суперсекретов их государства. В то же время они всячески дискредитировали нашу разведку, а появись такая информация, это серьезно подорвало бы их усилия оклеветать нас и способствовало бы поднятию авторитета нашей внешней разведки.

Достаточно для западных спецслужб и того, что за последние годы им невольно приходится признавать большие успехи в работе против Запада бывшей разведки ГДР, так называемой «Штази», агенты которой, оказывается, были и в НАТО, и в США, Англии, Германии, Франции.

Между прочим, Запад получил доступ к информации об операциях ТФП, осуществляющихся КГБ и советской внешней разведкой, не только в результате крушения прежних режимов в бывших социалистических странах. Такие изменники, как Георгий Агабеков, изменивший в 1930 году, Петр Дерябин и Юрий Носенко, многое знали о том, как организовывались операции ТФП в иностранные посольства в Москве, но об этом лишь мельком сообщали западные публицисты, например, Д. Баррон.

Как видим, замалчивание это удивительно лишь с первого взгляда. На самом деле молчание западных спецслужб представляется обоснованным их же интересами.

Между прочим, интересно суждение французского автора Тьерри Вольтона о причинах замалчивания фактов деятельности внешней разведки: «В различной степени все организации — от крайне левых до крайне правых — были жертвами (а иногда и пособниками) советского шпионажа. Таким образом, со всеобщего согласия этот позор скрывают, как постыдную болезнь» (Вольтон Т. КГБ во Франции. М., Гамма, 1993).

Вот я и хочу сказать правду о том, как и в каких условиях проводились операции ТПФ для обеспечения государственных интересов нашего отечества.

При этом, придавая гласности эту часть нашей совместной с польскими спецслужбами деятельности, я не хотел бы создавать неприятности тем нашим единомышленникам, которые искренне сотрудничали с нами в интересах обеспечения безопасности польского и советского народов. Я отдаю себе отчет о том сложном положении, в котором многие из них оказались после смены власти в стране.

Как ни сложны и тяжелы изменения, которые произошли в наших спецслужбах за последние годы, их нельзя сравнивать с тем тяжелейшим положением, в котором оказались наши бывшие коллеги в бывших восточноевропейских социалистических странах. Надеюсь, что мои воспоминания не причинят им дополнительных сложностей. Как раз наоборот, внесут элемент истины в их прошлую службу.

На их долю выпал настоящий террор в Германии и Чехословакии, моральная травля, материальный ущерб и судебные преследования.

Правда, в Польше ситуация для сотрудников бывших спецслужб оказалась наименее сложной.

Второй мотив опубликования настоящих воспоминаний обусловлен стремлением не дать западным спецслужбам возможности опередить нас и представить общественности достоверную картину проведения наших операций ТФП в бывшей социалистической стране. Лишить их свободы в искажении правды и тенденциозного толкования фактов и результатов сотрудничества советской внешней разведки с польскими спецслужбами.

В современных условиях полагаться на то, что замалчивание операций ТФП будет и впредь долго продолжаться, я бы не стал. Все говорит за то, что на Западе назревает тенденция предания гласности сведений о деятельности спецслужб.

Так, по сообщению из Вашингтона в октябре 1992 года в ЦРУ создана группа открытости. Ей предстоит заниматься рассмотрением прошлой деятельности этой службы для рассекречивания архивов с целью «приоткрыть занавес над некоторыми страницами своих дел». Естественно ожидать, что от внимания этой группы не ускользнет возможность с пользой для ЦРУ предать гласности то, что знает американская разведка о «подрывной» работе КГБ в бывших социалистических странах.

Хорошо известно, что западные службы, и в первую очередь ЦРУ и ФБР, заинтересованы не просто в объективной огласке разведывательной деятельности, а в неблагоприятном для нашей внешней разведки плане.

ЦРУ теперь еще в большей степени, чем раньше, мнит себя гегемоном в мире специальных служб, претендуя на то, чтобы решать мировые проблемы за правительства суверенных государств, в том числе и Российской Федерации.

Провозглашение всесильности ЦРУ и ФБР требует развенчания этого мифа и показа всех слабостей этих спецслужб на примерах успешных операций советской внешней разведки в дополнение к тому, что Запад узнал об успехах бывшей разведки ГДР «Штази», наносившей удары по ЦРУ, БНД, СДЕСЕ, СИС. В этом направлении, надеюсь, полезную службу сыграют и мои воспоминания об операциях ТФП.

О том, что в последнее время тенденция к открытости все больше проявляется в западных публикациях, говорит появление нескольких книг, затрагивающих тему ТФП. После появления в 1982 году книги Леруа-Фэнвилля американский журналист Джеймс Бамфорд опубликовал объемный труд («Дворец головоломок») о деятельности Агентства национальной безопасности США. В 1986 году бывший английский контрразведчик Питер Райт опубликовал свои мемуары, в которых содержится целый ряд очень интересных примеров операций ТФП английской контрразведки, проводившихся против иностранных объектов, в том числе посольств бывших социалистических стран.

Можно ожидать появления на Западе публикаций о деятельности советской внешней разведки в этой области. При этом, как показывает опыт, такие публикации будут извращать действительные факты, использовать их для дискредитации КГБ и нашей внешней разведки. Начало этому кладет книга изменника В. Шеймова «Башня секретов», изданная в США в 1993 году. В этом плане определенные неприятности для нас может представить новая форма гласности, которую начали практиковать американцы.

В 1992 году они стали проводить отдельные заседания и слушания комитетов по разведке конгресса США в открытом порядке. Так, в марте 1992 г. прошло первое такое слушание комитета палаты представителей по разведке.

Если такие слушания войдут в практику, это позволит солидно «документировать», а затем распространять в США любые показания свидетелей. И будет очень трудно их опровергать, когда они станут достоянием широкого общественного мнения.

Так следует ли нам, задавал я себе вопрос, дожидаться, когда придется либо оправдываться, либо хранить гордое молчание, которое всегда истолковывается не в пользу обвиняемого?

Немаловажно и то, что такая искаженная информация может подаваться для нашего общественного мнения теми малоразборчивыми любителями жареного, которые с готовностью хватаются за любые порочащие КГБ и, в частности, внешнюю разведку факты, от кого бы они ни исходили. И льют воду на дезинформационную мельницу ЦРУ и других западных разведок.

Кстати, в мае 1994 года в США появилась книга П. А. Судоплатова с сенсационными разоблачениями советских атомных шпионов. Глубоко уважая Судоплатова, я, к сожалению, должен подтвердить появившееся в нашей прессе опровержение. Павел Анатольевич дал ложную информацию по этой проблеме, очевидно, поддавшись напору американских издателей. Это тем печальнее, что в целом Судоплатов пользуется во внешней разведке уважением, как заслуженный ветеран.

Нет сомнения в том, что, предавая гласности те или иные стороны деятельности спецслужб, непростительно нарушать принцип исключения ущерба как интересам или позициям своей спецслужбы, так и государству в целом.

Примером такой бездумной гласности, причем не на пользу государству, а в интересах противостоящей нам американской специальной службы, явилось нарушение государственной тайны бывшим председателем КГБ Вадимом Бакатиным, сделавшим в конце 1991 года американцам рождественский подарок, передавшим им все сверхсекретные материалы о системе подслушивающих устройств в новом здании американского посольства в Москве.

Для меня, как и для подавляющего большинства сотрудников наших спецслужб, а также для многих простых граждан Бакатин поступил как предатель, человек, лишенный чувства Родины. Но для ЦРУ и ФБР Бакатин явился добрым Санта-Клаусом, ничего больше не скажешь, но от суда, по крайней мере истории, он не уйдет.

Как сообщалось в американской прессе, ЦРУ рассекретило часть своих архивов периода «холодной войны» за 1954–1980 годы. Полагаю, что нам не следует ждать, когда это ведомство решится раскрыть и оставшуюся часть архивов, в которых речь идет об операциях ТФП как собственно ЦРУ, так и проводившихся нашей внешней разведкой.

Надо полагать, что негативные материалы ЦРУ будут сбалансированы успешными делами этого ведомства в прошлом.

В марте 1994 года агентство Рейтер сообщило об опубликовании британским правительством бюджета своих специальных служб МИ-5 и МИ-6 и Центра прослушивания (дешифровки) в Челтнеме на 1993–1994 годы. Интересно, что в связи с кампанией открытости внешней разведки проявилось известное беспокойство западных спецслужб. Стали раздаваться голоса о том, что «российская служба внешней разведки слишком уж поддалась «вирусу гласности»». У наших корреспондентов естественно возник вопрос: что это — причина головной боли для наших коллег из ЦРУ, британских СИС, израильского «Моссад» и других?

Думаю, что вопрос попал в цель. Наша готовность раскрыть в первую очередь, естественно, успешные операции советской внешней разведки испугала многих сотрудников западных спецслужб. Ведь правда не всегда выгодна им. Вот и поспешили с появлением «гласных» материалов. Даже «Моссад» опубликовало о себе труд (Айзенберг Д., Дан Ю., Ландау Э. Моссад. М.,1993)

Действительно, лучше опередить с трактовкой и оценками своими, а иначе наша внешняя разведка изложит правду и будет поздно ее опровергать.

Начинается своеобразная гонка в области гласности. Конечно же, прежде всего спешат сделать сенсационные разоблачения. Никак не хотел бы, чтобы мои воспоминания об операциях ТФП стали одним из этапов такого «соревнования» по сенсациям. Претендую только на скромную правду о нашей разведке.

Глубоко убежден, что нам не нужно препятствовать огласке положительного опыта внешней разведки, особенно о тех случаях, когда наносится заметный ущерб хваленой деятельности западных разведок. И конечно же, когда такая гласность не затрагивает интересов нашей службы и государства.

Призыв Запада «сказать им всю правду о деятельности КГБ, включая и внешнюю разведку» — это опасный призыв, рассчитанный на наивных людей вроде Бакатина. К сожалению, находятся у нас такие люди, готовые к безоглядному разглашению наших профессиональных тайн.

Но показывать общественности то из нашего опыта противостояния западным спецслужбам, что им стало известно, но сохраняется в тайне, нужно и поскорее. И для мировой общественности и для нашего народа. Чтобы они могли увидеть всю ложь о якобы почти сплошных провалах и поражениях, предательствах и изменах, сопутствующих деятельности внешней разведки.

Это тем более необходимо, что западные спецслужбы, предавая гласности свои старые дела, раскрывают прежде всего то, что способствует укреплению их престижа, стремятся раздувать еще больше свой и так непомерно раздутый авторитет. Их контрразведывательные службы, прежде всего ФБР, провозглашают свое превосходство и неуязвимость, создавая миф о непреодолимости преград, которые они ставят на пути к государственным секретам.

Наша внешняя разведка предала гласности и такие грязные дела прошлого, как убийство Троцкого. Есть надежда, что разумная гласность будет только способствовать авторитету нашей службы.

Важно не переходить ту грань открытости, за которой разведка может перестать существовать.

Вскрывать малоизвестные широкой общественности факты деятельности спецслужб считаю той объективной необходимостью, которая диктуется современным состоянием мира. Знать и понимать возможности таких операций, как ТФП, значит, с одной стороны, лучше хранить доверенные нам государством секреты, не относиться формально к принимаемым спецслужбами мерам, их защите и сохранности. С другой стороны, реально оценивать этот метод работы наших спецслужб как необходимый в целях обеспечения безопасности нашего отечества.

Опасности же эти, для жизненных интересов России, ее территориальной независимости, стабильности социально-экономического развития нашего общества сохраняются, несмотря на демагогию Запада. Они не ограничиваются только областью обороны и экономики, но распространяются на другие стороны жизни страны, в том числе на экологию, опасность изменения которой стала теперь сопоставимой с военной опасностью.

Способность разведки обеспечить правильную оценку и давать достоверные прогнозы всех существующих и потенциальных угроз интересам государства зависит в том числе и от способности ее проникать в самые сокровенные секреты других держав. В этом направлении операции ТФП составляют крайне полезный арсенал возможностей.

Вот почему я считаю себя обязанным заранее очистить правду об операциях ТФП, осуществлявшихся советской внешней разведкой, от лжи и искажений. Тем более что заблуждения чрезвычайно живучи и, если западные службы успеют навязать их общественности, преодолевать их будет чрезвычайно трудно.

Мне кажется хорошей мысль, навеянная американским бестселлером «Все страхи мира», о пределах возможностей любой разведки (Клэнси Т. Все страхи мира. Мир, 1993).

Даже спецслужба, обладающая большим опытом расследования своими специфическими методами событий, происходивших в иностранной державе, не сможет разобраться в подробностях того, что совершалось не так давно. То, что казалось исключительно важным, часто решающим, для выяснения чего многие разведчики рисковали жизнью, скажем, во время второй мировой войны в Германии или в первые годы «холодной войны», теперь стало достоянием архивов и превратилось в малозначимое, ускользающее от внимания историков.

Вот почему трудно оценивать объективно действия разведки на том или ином трагичном этапе мировой истории, если не открыть секреты всех специальных служб. Одностороннее открытие секретов лишь усугубит необъективность и исказит истинную картину.