§ 1. Понятие и виды квалификации преступлений в уголовном праве

Общим и специальным проблемам квалификации преступлений всегда уделялось пристальное внимание юристов – теоретиков и практиков. Неслучайно этой проблеме посвящены многочисленные научные фундаментальные труды и исследования отечественных ученых в различных отраслях права и, в частности, в уголовном праве. Сам процесс квалификации преступлений представляет собой сложный и важный этап применения уголовно-правовых норм в деятельности правоохранительных органов, поскольку он тесно связан с правовой оценкой преступного деяния, предусмотренного уголовным законом. Чаще всего с проблемой квалификации преступления в своей деятельности сталкиваются судьи, прокуроры, следователи, дознаватели, адвокаты и другие представители правоприменительных органов как на стадии предварительного расследования, так и при осуществлении судебного следствия.

Понятие «квалификация преступления» в уголовно-правовой литературе интерпретируется по-разному. Например, в свое время профессор А. А. Герцензон отмечал, что «квалификация преступления состоит в установлении соответствия данного конкретного деяния признакам того или иного состава преступления, предусмотренного уголовным законом». В свою очередь, А. Н. Трайнин писал, что квалификация есть установление соответствия рассматриваемого действия (бездействия) составу, который описан в законе .

По утверждению Б. А. Куринова, квалификация преступления как правовая оценка есть вывод о подобии (тождестве) конкретного жизненного случая тому понятию о преступлении определенного вида, которое сформулировано в норме уголовного закона и является по существу одним из видов юридической квалификации.

Вместе с тем В. Н. Кудрявцев раскрывал понятие квалификации преступления как «установление и юридическое закрепление точного соответствия между признаками совершенного деяния и признаками состава преступления, предусмотренного уголовно-правовой нормой».А по мнению Л. Д. Гаухмана, квалификация преступлений имеет место тогда, когда необходимо отграничить преступное от непреступного, и представляет собой субъективную категорию, то есть отражение содеянного в сознании лица, производящего его правовую оценку.

Как полагал Б. В. Здравомыслов, квалификацией преступления необходимо считать установление точного соответствия совершенного лицом деяния (действия или бездействия) всем признакам состава преступления, предусмотренного той или иной нормой Особенной, а также в надлежащих случаях и Общей части Уголовного кодекса.

Представляет интерес в этом отношении и определение анализируемого понятия, данное С. И. Никулиным: квалификацией преступлений является установление и процессуальное закрепление точного соответствия признаков совершенного лицом преступного деяния всем признакам состава преступления, предусмотренного соответствующей нормой Особенной части уголовного законодательства.

По существу различные точки зрения, существующие в науке уголовного права, в основном сводятся к тому, что квалификация преступлений представляет собой уголовно-правовую оценку общественно опасных деяний, связанную с применением уголовного закона к конкретному правонарушению, или же процесс установления тождества конкретного случая признакам состава преступления.

Правильная квалификация преступлений – важнейшая предпосылка обеспечения законности в процессе расследования уголовных дел и рассмотрения их в суде.

Вместе с тем процесс квалификации преступления, как правило, проходит несколько этапов и находит свое отражение в соответствующих процессуальных документах предварительного расследования и судебного разбирательства. В частности, О. Ф. Шишов различал четыре этапа: 1) установление и рассмотрение фактических обстоятельств дела; 2) определение уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за совершенное преступление; 3) установление точного соответствия признаков общественно опасного деяния признакам состава преступления; 4) отражение уголовно-правовой оценки содеянного в уголовно-процессуальных документах.

Процесс квалификации преступлений, как правило, завершается выводом о том, какое преступление совершено лицом и какой уголовно-правовой нормой оно охватывается, но может иметь место и противоположный вывод, когда содеянное не содержит признаков состава преступления и лицо не подлежит уголовной ответственности, если деяние малозначительно (ч. 2 ст. 14 УК РФ) или налицо исключающие преступность деяния обстоятельства, предусмотренные ст. 37–42 УК РФ. По существу, квалификация преступлений, которая является в своей основе проблемой применения норм Особенной части уголовного права, а также ввиду неразрывной, органической связи с Общей, не может использоваться раздельно. Это относится, в частности, к нормам, определяющим вину (ст. 24–27), возраст (ст. 19–20), невменяемость субъекта преступления (ст. 21), понятие неоконченного преступления (ст. 29–30), соучастия в преступлении (ст. 32–35) и др.

Таким образом, как отмечал В. Н. Кудрявцев, нормы, помещенные законодателем в Общей части УК, содержат такие признаки преступления, которые касаются всех или большинства общественно опасных деяний, предусмотренных УК, следовательно, ссылаться на них при квалификации необходимо в сочетании со статьями Особенной части.

В квалификации преступления находит свое проявление важнейший принцип уголовного права – принцип вины (ст. 5 УК РФ), когда речь идет об уголовной ответственности за конкретное общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом. В свою очередь, согласно ст. 8 УК РФ, основанием уголовной ответственности является совершение деяния, которое содержит все признаки состава преступления, предусмотренного уголовным законом. Вместе с тем для привлечения лица к уголовной ответственности, которая может наступить с момента совершения преступления при наличии всех признаков состава, необходимо установить, какая уголовно-правовая норма нарушена и что из себя представляет преступное деяние. Именно это и осуществляется в процессе квалификации преступления органами дознания, следствия, прокуратуры или судом в установленном законом порядке либо другими лицами. В этой связи В. Н. Кудрявцев отмечал, что квалификация преступления означает подведение конкретного общественно опасного деяния под норму того уголовного закона, который предусматривает признаки совершенного преступного деяния в наиболее конкретной форме. Такой нормой является норма Особенной части УК.

Уголовно-правовая квалификация преступлений представляет собой разновидность юридической квалификации, так как действие или бездействие человека может быть квалифицировано в соответствии с его поведением как административное правонарушение, несоблюдение норм гражданского, трудового или налогового законодательства, совершение дисциплинарного проступка либо общественно опасного деяния и других действий, связанных с нарушением норм права и установленных правил поведения в обществе. Вместе с тем, когда речь идет о квалификации преступлений, в каждом конкретном случае ссылка всегда идет на нормы основного уголовного закона.

Применение нормы уголовного закона в отношении лиц, совершивших преступление, уже есть не только ее реализация (претворение закона в жизнь), но и сам процесс квалификации общественно опасных деяний. Затем решается вопрос об уголовной ответственности и применении наказания.

Результату уголовно-правовой квалификации обычно предшествует целый ряд необходимых условий и этапов оценки содеянного. Например, на первом этапе возникает необходимость установления всех признаков (элементов) состава преступления и фактических обстоятельств его совершения. На следующем этапе устанавливаются смежные уголовно-правовые нормы, схожие по своим юридически значимым признакам. После чего из всей совокупности норм определяется конкретная норма, по которой квалифицируется данное преступление.

Понятие квалификации, как отмечал В. Н. Кудрявцев, ближе всего стоит к последней стадии процесса применения нормы права, в частности, когда речь идет о принятии решения и издании акта, закрепляющего это решение. При этом квалификация входит в данную стадию, но полностью с ней не совпадает. Вместе с тем наиболее важным актом применения нормы уголовного и уголовно-процессуального закона на данной стадии осуществления судопроизводства является судебный приговор, в котором дается правовая и морально-этическая оценка преступления и лица, его совершившего, от имени государства.

Для более глубокого понимания сущности квалификации преступлений особенно важное значение имеет рассмотрение видов уголовно-правовой квалификации общественно опасных деяний. В теории уголовного права различают два вида квалификации преступления: официальную (легальную) и неофициальную (доктринальную), имеющие свое самостоятельное значение и отличающиеся друг от друга. Официальная (легальная) квалификация представляет собой квалификацию преступления, осуществляемую по конкретному уголовному делу лицами, которые специально уполномочены на это государством, в частности работниками органов дознания, следователями, прокурорами, а также судьями. Действительно, по мнению большинства теоретиков в области уголовного права и практиков, правоприменительной деятельностью, как правило, занимаются должностные лица и работники правоохранительных органов, представители государственных и управленческих структур либо другие официальные лица. В данном случае следует согласиться с А. Б. Куриновым в том, что такого рода квалификация имеет определенное правовое значение, поскольку она закрепляется в официальных документах и порождает правовые последствия, например, служит основанием для возбуждения уголовного дела, производства предварительного расследования, предания суду, вынесения обвинительного приговора и т. п. Фактически речь идет о производстве самых различных процессуальных действий по конкретному уголовному делу на различных стадиях уголовного процесса.

На стадии возбуждения уголовного дела квалификация преступления в основном носит предварительный, то есть оценочный характер, и заключается в определении правовой природы общественно опасного деяния и лица, его совершившего. В данном случае имеет место правовая оценка конкретного преступного деяния, которое сформулировано в соответствующей норме уголовного закона, со стороны дознавателя, следователя, прокурора, адвоката и других лиц.

Таким образом, осуществление квалификации преступлений на стадии возбуждения уголовного дела и на различных стадиях уголовного процесса возлагается государством на специальные государственные органы, которые и действуют от имени государства.

Общепринятое определение официальной квалификации характеризуется двумя основными признаками, вытекающими из самого определения: квалификация осуществляется, во-первых, по конкретному уголовному делу, а во-вторых, лицами, которые специально уполномочены на это государством. В этой связи, как справедливо заметил Л. Д. Гаухман, для полноты определения официальной квалификации преступления необходимо указать как на признак на закрепленность ее в документе, предусмотренном в уголовно-процессуальном законодательстве..

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что официальная (легальная) квалификация по сравнению с неофициальной имеет юридическую силу, поскольку связана с выбором уголовно-правовой нормы и применением уголовно-процессуального законодательства. При этом официальная квалификация не только имеет юридическую силу, но еще и порождает определенные правовые последствия в виде процессуальных действий: возбуждение уголовного дела, осуществление предварительного расследования, придание обвиняемого суду и т. п., что непосредственно закрепляется и находит свое отражение в официальных документах.

Следует согласиться с В. Н. Кудрявцевым, что для квалификации преступления необходимо в первую очередь установить фактические обстоятельства дела, уяснить сущность и содержание уголовно-правовой нормы, а также выяснить юридическую силу соответствующего источника Представляется, что это утверждение касается именно официальной квалификации, с которой обычно и приходится иметь дело правоохранительным органам в процессе предупреждения преступности.

Официальная квалификация преступлений является необходимой предпосылкой индивидуализации уголовной ответственности и назначения справедливого уголовного наказания.

Неофициальная (доктринальная) квалификация, как отмечается в уголовно-правовой литературе, представляет собой правовую оценку преступного деяния, которая дается отдельными лицами, в частности, научными работниками, авторами научных и учебных изданий, студентами, выражающими свое мнение по конкретным уголовным делам, и т. п. При этом она вообще не содержит характерных признаков, которые свойственны официальной квалификации, что и позволяет разграничивать их.

Доктринальная, или научная, квалификация выражает, как правило, мнение ученых и других граждан по вопросам квалификации преступлений и не влечет никаких правовых последствий, поскольку не имеет юридической силы. По сути, речь в данном случае идет о правовой оценке общественно опасного деяния при отсутствии его законодательного оформления в уголовно-процессуальных документах. Неофициальная квалификация, в отличие от официальной, не порождает никаких прав и обязанностей.

Разновидностью неофициальной квалификации преступлений, как отмечает Л. Д. Гаухман, является квалификация, даваемая, с одной стороны, участниками уголовного процесса в ходатайствах, заявляемых ими по конкретному уголовному делу, а с другой – представленная в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ по конкретным уголовным делам. В самих же ходатайствах участников уголовного процесса – защитника, обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего и других лиц фактически отсутствует признак официальной квалификации, так как ее субъектами являются лица, специально не уполномоченные на эти действия государством. Что же касается неофициальной квалификации, которая дается в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, то она играет роль рекомендации для судов при рассмотрении ими уголовных дел различных категорий.

Неофициальную квалификацию, даваемую Пленумом Верховного Суда РФ, в юридической литературе также называют смешанной, или полуофициальной квалификацией преступлений, поскольку она обладает не только своими специфическими особенностями, но еще и признаками официальной квалификации. По существу, указанные виды квалификации преступлений носят условный характер и для точности квалификации не имеют значения.

Вместе с тем, как отмечал В. Н. Кудрявцев, «точная квалификация преступления предполагает существование общей нормы, предусматривающей определенную категорию запрещенных законом деяний». В теории уголовного права имеют место другие два вида квалификации преступлений – правильная и неправильная уголовно-правовая оценка общественно опасного деяния. По мнению Б. А. Куринова, правильная квалификация преступления означает точное и полное применение уголовного закона, который отражает правовую оценку всех преступных деяний подобного рода. Неправильная квалификация представляет собой применение такого уголовного закона, который не охватывает конкретное преступление .

Осуществляя правильную квалификацию преступлений, правоприменители от имени государства не только дают отрицательную правовую оценку общественно опасным деяниям, но и реализуют ее посредством привлечения виновных к уголовной ответственности, при этом судом определяется конкретное наказание субъекту преступления. Именно с момента совершения субъектом общественно опасного деяния возникают уголовно-правовые отношения, которые порождают систему прав и обязанностей как со стороны государства в лице правоохранительных органов, так и со стороны лица, виновного в совершении преступления.

При неправильной квалификации преступлений происходит нарушение основных принципов уголовного права, что может выразиться в ошибочном привлечении к уголовной ответственности и назначении судом необоснованно сурового или, наоборот, мягкого уголовного наказания осужденному или в вынесении неправосудного приговора в отношении виновных и невиновных лиц. В этой связи следует отметить, что квалификацию следует признать неправильной только в том случае, если она не соответствовала доказанным по уголовному делу фактическим обстоятельствам как на стадии предварительного следствия, так и в процессе судебного разбирательства.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что любой вид квалификации преступлений – официальная, неофициальная, правильная, неправильная и др., – существующий в теории уголовного права, в той или иной степени представляет собой определенный логический процесс мыслительной деятельности субъектов правоохранительных органов, ученых-юристов и других лиц по правовой оценке конкретного общественно опасного деяния и соотнесению его с признаками состава преступления.

§ 2. Значение квалификации преступлений

При рассмотрении квалификации преступлений представляется целесообразным раскрыть ее общесоциальное и политическое значение, обусловленное применением уголовного закона в целях предупреждения преступности и соблюдения законности.

Общесоциальное значение квалификации преступлений, как считает Л. Д. Гаухман, заключается в том, что она, характеризуя состояние социально-правовой системы, составляет фундамент обеспечения законности в государстве в целом и, вместе с тем, занимает основное место в формировании правового государства в стране. Кроме того, само отношение общества и государства к процессу применения норм уголовного законодательства есть некое проявление политической линии, определяемое тем значением, которое придается в социальной системе праву и законности как принципам государственного руководства данным обществом.

Если рассматривать с общесоциальных позиций применение уголовного закона, который несет в себе негативную морально-политическую и правовую оценку преступных деяний, то следует подчеркнуть, что особо важную роль с точки зрения соблюдения законности играет точная и правильная квалификация преступлений, а также решение в дальнейшем вопросов уголовной ответственности и наказания. При этом законная уголовно-правовая квалификация обеспечивает соблюдение закона, а также прав и свобод субъектов в процессе осуществления правосудия в стране. Правильная и точная квалификация преступлений позволяет привлечь лицо, совершившее преступление, к уголовной ответственности в соответствии с требованием уголовного закона и его содержанием на момент его действия.

Общесоциальное и политическое значение квалификации преступлений состоит также в том, что наряду с основным принципом законности обеспечиваются соблюдение и реализация других принципов уголовного права, впервые нашедших свое законодательное закрепление в УК РФ 1996 г. – принципа равенства граждан перед законом (ст. 4); принципа вины (ст. 5); справедливости (ст. 6) и гуманизма (ст. 7). Со своей стороны, неправильная квалификация нарушает эти принципы, в связи с чем нарушаются и предоставляемые государством и обществом гарантии реализации и осуществления социальных и политических прав в отношении лиц, совершивших преступление. Цели наказания, его индивидуализация и справедливость обеспечиваются лишь правильной квалификацией преступлений, которая является гарантией соблюдения прав лица, совершившего преступление, а также основанием для отрицательной оценки государством в лице правоохранительных органов самого общественно опасного деяния, которое предусмотрено уголовным законом.

Вместе с тем общесоциальное и политическое значение квалификации преступлений состоит также в том, что обязанность ссылаться на норму уголовного закона при привлечении лица к уголовной ответственности за совершенное преступление связана с неотвратимостью наказания, определяемого судом в обвинительном приговоре, который в соответствии со ст. 296 УПК РФ выносится от имени государства и должен быть законным, обоснованным и справедливым (ст. 297 УПК РФ). В свою очередь, ошибочная квалификация преступлений неизбежно влечет неправильную социально-политическую и государственно-правовую оценку преступного деяния и виновного в его совершении лица.

О законности и ее обеспечении в государстве можно судить по тому, насколько четко, правильно и повсеместно применяются уголовные законы и, в частности, осуществляется квалификация преступлений правоприменительными органами и должностными лицами, наделенными властными полномочиями по отношению к другим гражданам, как они выполняют свои конституционные и профессиональные обязанности в деле предупреждения преступности.

Общесоциальное значение правильной квалификации преступлений состоит также и в том, что она способствует более объективному отражению в уголовной статистике состояния преступности в стране за определенные периоды времени. Это позволяет не только своевременно принимать необходимые меры профилактики на общесоциальном, специально-криминологическом и индивидуальном уровнях предупреждения преступности, но и более четко планировать и прогнозировать это социальное явление в нашей стране.

Действующие уголовные законы с позиции квалификации преступлений уже по своей сути содержат негативную социально-политическую и правовую оценку преступного деяния со стороны государства и граждан в целом. В этой связи значительно повышается роль уголовного закона, направленного на защиту конституционных прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественной безопасности, общественного порядка и других наиболее важных объектов от преступного посягательства, так как решается вторая важная задача, нашедшая свое законодательное закрепление в ст. 2 УК РФ, – предупреждение преступлений.

В свою очередь, нарушение требований закона при осуществлении квалификации преступлений не только дискредитирует сам закон, но и приводит к ошибочной правовой оценке общественно опасного деяния и лица, его совершившего, а также подрывает авторитет субъектов профилактики, что в целом влияет на эффективность уголовного закона в борьбе с преступностью.

Для более полного раскрытия существа вопроса представляется целесообразным рассмотреть уголовно-правовой аспект квалификации преступлений, который самым тесным образом перекликается с общесоциальной, политической и правовой оценкой общественно опасного деяния и лица, его совершившего, однако имеет и большое самостоятельное значение. Уголовно-правовое значение квалификации преступлений достаточно многогранно и может проявляться в различных направлениях деятельности правоохранительных органов по применению институтов и норм Общей и Особенной частей УК РФ, а также уголовно-процессуального законодательства. Так, например, от правильной и полной квалификации, в частности уголовно-правовой оценки совершенного преступного деяния, зависит не только точное определение нормы уголовного закона, но и решение многих уголовно-процессуальных вопросов и проблем как на стадии предварительного расследования, так и в ходе судебного разбирательства.

В этой связи следует особо отметить, что правильная уголовно-правовая квалификация преступлений создает необходимые условия и для полноценного предварительного расследования, а также выполнения следователем, прокурором, судьей и другими лицами процессуальных, предусмотренных уголовно-процессуальным законодательством действий. Как справедливо отмечает Л. Д. Гаухман, важнейшее общее положение, в котором наиболее ярко высвечивается уголовно-правовое значение квалификации преступлений, содержится в ст. 8 УК РФ, где предусмотрено, что является основанием уголовной ответственности.

Действительно, в настоящее время в соответствии с данной законодательной новеллой единственным основанием уголовной ответственности является совершение общественно опасного деяния, содержащего все признаки состава преступления. При этом установление тождества юридически значимых признаков конкретного преступного деяния признакам состава преступления (объект, объективная сторона, субъект и субъективная сторона) создает положительные предпосылки для правильной квалификации, а также реализации задач и принципов уголовного закона.

Вместе с тем неправильная уголовно-правовая квалификация преступления может повлечь за собой ошибочное привлечение лица к уголовной ответственности, когда признаки совершенного деяния не соответствуют полностью или частично признакам, описанным в применяемой норме Особенной части УК РФ. Кроме того, неправильная квалификация может повлечь за собой и необоснованное назначение осужденному судом сурового или, наоборот, мягкого уголовного наказания, не соответствующего тяжести совершенного преступления, в связи с чем нарушается принцип справедливости (ст. 6 УК РФ).

Правильная уголовно-правовая квалификация преступлений, выражая юридическую оценку совершенного общественно опасного деяния, является также основанием для обоснованного освобождения от уголовной ответственности в случаях, специально предусмотренных в законе (ч. 3 ст. 20, ст. 21, 75, 76, 78 УК РФ и др.), а также освобождения от уголовного наказания. Следовательно, правильная уголовно-правовая квалификация дает возможность не только соблюдать законность, но и гарантировать права и интересы виновных лиц посредством индивидуальной уголовной ответственности и применения к ним наказания. Цели же наказания, его индивидуализация и справедливость могут быть достигнуты только при правильной уголовно-правовой квалификации преступлений.

Безошибочная уголовно-правовая оценка преступных деяний обусловливает разграничение смежных составов преступлений, например кражи и грабежа или грабежа и разбоя; критерием разграничения служит способ завладения чужим имуществом, характеризующий объективную сторону этих преступлений, посягающих на различные формы собственности. Разграничение преступлений производится как по объективным, так и по субъективным признакам соответствующих смежных общественно опасных деяний, после чего определяется конкретная уголовно-правовая норма, предусматривающая уголовную ответственность за совершенное преступление.

Любая ошибка в уголовно-правовой квалификации может повлечь не только неправильное привлечение к уголовной ответственности, но и необоснованное, как отмечал В. Н. Кудрявцев, применение или неприменение различных правовых ограничений, связанных, например, с амнистией, исчислением сроков давности, сроков погашения или снятия судимости и т. п.

Правильная уголовно-правовая квалификация исключает необоснованное привлечение лица к уголовной ответственности и его осуждение за действия, которые не представляют общественной опасности (ч. 2 ст. 14 УК РФ) или вообще не являются правонарушением.

Совершенное преступление должно быть квалифицировано в точном соответствии с уголовным законом, предусматривающим уголовную ответственность и уголовное наказание именно за данное общественно опасное деяние, что, в свою очередь, является гарантией не только соблюдения прав виновного лица, но и осуществления правосудия в соответствии с законом.

При этом правильная уголовно-правовая квалификация дает возможность безошибочно отнести совершенное преступление в зависимости от характера и степени общественной опасности к одной из указанных в законе четырех категорий: преступлениям небольшой тяжести, средней тяжести, тяжким или особо тяжким (ст. 15 УК РФ), что имеет существенное значение для решения вопросов уголовной ответственности и назначения справедливого уголовного наказания.

Правильная уголовно-правовая квалификация не только служит важным условием соблюдения законности в правоприменительной деятельности, но и порождает различные процессуальные последствия: определяет порядок предварительного расследования, подсудность, порядок судопроизводства, а также обусловливает другие действия, предусмотренные уголовно-процессуальным законодательством. От правильной уголовно-правовой квалификации, таким образом, во многом зависит успешное решение многих уголовно-процессуальных вопросов, которые тесно связаны с первоначальной правовой оценкой преступного деяния и лица, его совершившего.

В случае выявления новых обстоятельств совершенного преступления уголовно-правовая квалификация может в рамках закона изменяться и уточняться как на предварительном следствии, так и в суде. При несоответствии имеющимся и доказанным по уголовному делу фактическим обстоятельствам квалификацию следует признать ошибочной. В ст. 369 УПК РФ перечислены основания отмены или изменения судебного приговора: 1) несоответствие выводов суда, которые изложены в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела; 2) нарушение уголовно-процессуального закона; 3) неправильное применение уголовного закона; 4) несправедливость назначенного уголовного наказания. Следовательно, полное установление фактических обстоятельств совершенного преступления связано с обеспечением объективности по уголовному делу.

В заключение следует подчеркнуть, что правильная уголовно-правовая квалификация преступлений является не только необходимой предпосылкой для индивидуализации уголовной ответственности и назначения справедливого наказания, но и эффективным средством предупреждения различных преступлений и преступности в целом.

§ 1. Квалификация по объекту преступления

Состав преступления является центральным определением в науке уголовного права и выступает как необходимое условие для квалификации преступлений. В юридической литературе понятие состава преступления определяется по-разному. Например, известный русский юрист Н. С. Таганцев отмечал, что совокупность признаков, характеризующих преступное деяние в науке уголовного права, в частности в германской литературе, называлась составом преступного деяния. Первоначально это определение имело иное, процессуальное значение. В свою очередь А. Н. Трайнин считал, что «состав преступления есть совокупность всех объективных и субъективных признаков (элементов), которые, согласно советскому закону, определяют конкретное общественно опасное для социалистического государства действие (бездействие) в качестве преступления» .

Раскрывая в дальнейшем понятие и функции состава, а также вопрос использования данного термина в литературе, А. А. Пионтковский утверждал, что понятием «состав преступления» юристы пользуются не только для обозначения совокупности признаков, характеризующих какое-либо преступление по уголовному законодательству, но и для обозначения конкретного преступления, соответствующего этим признакам. Вместе с тем, по мнению Б. А. Куринова, состав преступления представляет собой законодательную модель преступлений определенного вида, поскольку он включает в себя все существенные, необходимые, а также типичные признаки преступления.

Состав преступления как научная абстракция представляет собой совокупность предусмотренных уголовным законом объективных и субъективных признаков, установление которых является правовым основанием для квалификации преступлений и привлечения лица к уголовной ответственности.

Как справедливо отмечал В. Н. Кудрявцев, состав преступления представляет собой систему таких признаков, которые необходимы и достаточны для признания того факта, что лицо совершило определенное преступление.

Следовательно, если рассматривать состав преступления как систему или совокупность признаков (элементов), указанных или подразумеваемых в уголовном законе, характеризующих общественно опасное деяние как конкретный вид преступления, то при выпадении из него любого элемента нельзя говорить ни о составе, ни о квалификации преступления ни, соответственно, об уголовной ответственности. Основанием же наступления уголовной ответственности, как уже раньше было отмечено, согласно ст. 8 УК РФ, может служить только совершение лицом общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом и содержащего все признаки состава преступления.

Образуя правовую модель преступного деяния, законодатель, по существу, абстрагируется от некоторых признаков отдельных общественно опасных деяний и закрепляет в уголовном законе лишь те, которые в основном повторяются при совершении любого преступления.

В теории уголовного права при осуществлении разных подходов в определении рассматриваемого уголовно-правового понятия большинство авторов сходятся во мнении, что под составом преступления понимается совокупность предусмотренных законом объективных и субъективных признаков, характеризующих общественно опасное деяние в качестве конкретного преступления.

Прав А. И. Рарог, отмечая, что состав преступления представляет собой разработанный наукой уголовного права и воспринятый уголовным законом инструмент, который позволяет определить юридическую конструкцию преступного деяния, описанного в той или иной норме уголовного кодекса как преступление. Действительно, в этом смысле слова состав преступления является единственным правовым основанием для правильной квалификации преступления при сопоставлении признаков конкретного общественно опасного деяния с законодательными признаками состава преступления. Само же значение состава преступления заключается в том, что в процессе квалификации общественно опасных деяний он является единственным и достаточным показателем наличия конкретного преступления как юридического факта, за совершение которого предусмотрена уголовная ответственность.

В составе преступления принято выделять четыре элемента, каждый из которых обладает своими признаками, характеризующими его в целом. Элементами состава преступления являются: 1) объект преступления; 2) объективная сторона преступления; 3) субъект преступления; 4) субъективная сторона преступления. В любом составе преступления обязательно должны присутствовать все четыре элемента, каждый из которых имеет свое самостоятельное правовое значение. Отсутствие хотя бы одного из необходимых элементов (признаков) означает отсутствие и состава преступления в целом, так как отсутствует совокупность его четырех элементов, характеризующих общественно опасное деяние как конкретное преступление.

Раскрывая один из аспектов уголовно-правового значения элементов состава преступления, А. И. Рарог отмечает, что признаки состава преступления представляют основанную на законе теоретическую схему, пригодную для составления алгоритмов квалификации отдельных видов преступных деяний.

Важное значение для правильного установления объективных и субъективных признаков состава преступления имеет не только уголовно-правовой анализ конкретной нормы Особенной части УК РФ, но и установление, а также рассмотрение ее связей с другими нормами и институтами Общей части УК РФ. При этом наиболее характерные отличительные признаки, существенные для состава преступления, находят свое выражение в конкретной уголовно-правовой норме Особенной части УК РФ, а общие признаки, присущие всем преступлениям, закреплены в Общей части УК, что обеспечивает органическое единство между ними. Следовательно, признаки (элементы), образующие состав любого преступления, в совокупности представляют собой взаимосвязанную систему и располагаются в ней в определенной последовательности.

Признаки состава преступления, являясь единственным правовым основанием квалификации, по существу отражают реализацию не только принципов уголовного закона, но и важнейших положений всех институтов уголовного права, а это означает, что привлечение к уголовной ответственности может иметь место только в отношении лица, виновного в совершении преступления.

Вместе с тем, как подчеркивал Б. А. Куринов, состав преступления содержит минимально необходимое количество признаков, которые характеризуют преступление, что расширяет возможности для индивидуального подхода при разрешении конкретного уголовного дела. В принципе, соглашаясь с данным мнением, можно сказать, что в составе преступления находит свое отражение совокупность признаков, характеризующих его элементы, присущих конкретному виду преступлений. Однако конкретные составы преступлений, которые определяются в процессе квалификации, и их признаки предусмотрены в уголовном законе в соответствующих нормах Общей и Особенной частей УК РФ, что и является правовым и теоретическим основанием для сопоставления признаков общественно опасного деяния с законодательными признаками состава преступления.

Следовательно, при квалификации преступления необходимо учитывать признаки преступления, предусмотренные как в Особенной, так и в Общей части УК РФ. При этом, как справедливо утверждает А. И. Рарог, для квалификации имеют значение не все признаки состава, содержащиеся в его теоретической схеме, а только включенные законодателем в состав конкретного вида преступления. В этой связи следует акцентировать внимание на следующем: правовое значение состава преступления состоит главным образом в том, что при правильной квалификации преступления уголовная ответственность наступает по определенной статье Особенной части УК РФ с учетом положений Общей части уголовного законодательства. В этом случае можно говорить, что состав преступления является уголовно-правовым основанием квалификации преступлений.

Между тем любой состав сам по себе индивидуален и отличается от других характерными для него признаками (особенностями), позволяющими его отграничивать, что дает возможность дифференцировать ответственность с учетом общественной опасности преступлений. В этой связи следует согласиться с В. Н. Кудрявцевым: не может существовать два абсолютно одинаковых (идентичных) состава, поскольку все составы преступлений различаются между собой хотя бы одним признаком. Отсутствие различий между составами означало бы невозможность разграничения смежных преступлений.

Производя квалификацию преступления, необходимо в полном объеме учитывать и сопоставлять все фактические обстоятельства общественно опасного деяния с признаками любого состава преступления, что в конечном итоге поможет избежать ошибочной правовой оценки преступного деяния и нарушения уголовного закона, в частности конкретной статьи Особенной части УК РФ. Само же установление и выявление состава преступления осуществляется в пределах уголовного законодательства на момент его действия и во время совершения преступления.

Состав преступления, являясь основанием уголовно-правовой оценки преступного деяния, представляет собой условие и предпосылку для квалификации всех преступлений независимо от их характера и степени общественной опасности. Это выражается в том, что каждый состав преступления сам по себе конкретен и содержит совокупность предусмотренных уголовным законом объективных и субъективных признаков, характеризующих общественно опасное деяние как конкретное преступление. Поэтому при квалификации преступлений важное значение имеет определение конкретной уголовно-правовой нормы, применительно к которой будет осуществляться процесс сопоставления совершенного деяния с признаками состава преступления.

В теории квалификации преступлений является спорным вопрос, с какого элемента состава следует начинать сопоставление юридических признаков общественно опасного деяния с признаками состава соответствующего преступления, закрепленными в уголовном законе. По мнению Б. А. Куринова и других ученых, квалификацию преступлений необходимо производить по элементам состава преступления в следующей последовательности: объект, объективная сторона, субъект и субъективная сторона.

Другие авторы предлагают иную последовательность: объект, объективная сторона, субъективная сторона и субъект преступления. Отдавая предпочтение последнему варианту, А. И. Рарог отмечает, что группа признаков, характеризующих субъективную сторону преступного деяния, образует третий элемент состава преступления, так как эти признаки определяют психическую деятельность лица, которая непосредственно связана с совершением общественно опасного деяния .

На наш взгляд, представляется наиболее оправданным вариант, в котором субъект является третьим элементом состава преступления. Во-первых, для решения вопроса об уголовной ответственности лица, совершившего преступление, в первую очередь необходимо установить его возраст (ст. 20 УК РФ). Во-вторых, следует определить психическое состояние лица, совершившего общественно опасное деяние, то есть его вменяемость. Установление этих обязательных признаков субъекта преступления дает возможность решать в дальнейшем в соответствии со ст. 5 УК РФ вопрос об уголовной ответственности при установлении его вины.

Вместе с тем при совершении общественно опасного деяния лицом, находящимся в состоянии невменяемости, неспособным осознавать характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие какого-либо психического расстройства или другого болезненного состояния психики (ст. 21 УК РФ), необходимость исследования психической деятельности лица (выяснения вины, мотива, цели), непосредственно связанной с совершением общественно опасного деяния, исключается.

Таким образом, логически правильным будет сначала установить признаки субъекта преступления (возраст, вменяемость), а уже затем решать вопросы субъективной стороны преступления и говорить о виновности лица в совершении общественно опасного деяния.

В свою очередь, элементы состава преступления содержат самостоятельные признаки, которые при квалификации общественно опасного деяния имеют свое индивидуальное значение, между собой взаимозависимы и взаимообусловлены, требуют выяснения и доказывания. В конечном итоге конкретизация признаков всех элементов состава преступления, расположенных в определенной последовательности, выражается в раскрытии сущности и содержания этих понятий, которые в совокупности и образуют структуру того или иного состава; отличаются они друг от друга по самым разным признакам (особенностям). В то же время состав преступления, будучи научной абстракцией, отражает объективную реальность социально-правовой действительности в уголовном законе и его применении в прокурорской и судебно-следственной практике.

Установление признаков состава преступления, по мнению Б. А. Куринова, дает возможность учитывать лишь совокупность наиболее существенных и типичных признаков общественно опасных деяний какого-либо вида. На самом же деле в реальной действительности их значительно больше, но они должны учитываться в процессе расследования и судебного разбирательства уголовного дела, что имеет существенное значение для индивидуализации наказания.

Таким образом, состав преступления является не только правовым основанием для квалификации преступлений, но и фактическим основанием для привлечения лица к уголовной ответственности за совершенное преступное деяние.

Рассматривая состав преступления как уголовно-правовое основание квалификации преступлений и основание уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ), можно сказать, что эти понятия неразделимы и образуют единство, хотя каждое из них несет свою смысловую нагрузку и имеет свое значение. Главная роль состава преступления состоит в том, что он как законодательная модель является уголовно-правовой основой для квалификации преступлений.

Для более глубокого уяснения состава преступления как уголовно-правового основания квалификации преступлений представляется целесообразным рассмотреть роль каждого из его элементов в отдельности.

Наибольшую сложность в теории уголовного права и судебно-следственной практике представляет собой квалификация по объекту преступления. Проблеме объекта преступления и его понятию посвящены многочисленные труды отечественных ученых. В настоящее время интерес к данной проблеме среди ученых-юристов не уменьшается, так как спорные вопросы общего учения об объекте преступления и квалификации по нему требуют дальнейшего современного теоретического изучения и осмысления. При определении объекта преступления в теории уголовного права основным положением является признание таковым общественных отношений, охраняемых уголовным законом, то есть объект преступления – это то, на что посягает преступление, причиняющее вред этим отношениям. Как отмечает Л. Д. Гаухман, общественные отношения складываются сами по себе в процессе существования общества в какой-либо социально-экономической формации. Они существуют объективно и проявляются как интересы. Признание общественных отношений объектом преступных посягательств вплоть до настоящего времени общепринято в уголовном праве. В уголовно-правовой литературе объект преступления рассматривается и понимается как элемент (признак) состава преступления.

Вместе с тем наряду с основной точкой зрения, в соответствии с которой объектом любого преступления являются соответствующие общественные отношения, в науке уголовного права учеными высказаны и противоположные взгляды на этот вопрос. Например, Н. С. Таганцев отмечал, что определяя преступное деяние как посягательство на правовую норму, мы тем самым устанавливаем и понятие об объекте преступления, которым является норма права.

Однако некоторые авторы, признавая основным объектом преступления общественные отношения, считают его дополнительным объектом имущество или отдельных людей, ценности, на которые посягает преступное деяние и которые охраняются уголовным законом. Другие, например А. В. Наумов, приходят к выводу, что объектом преступления необходимо признать те блага (интересы), на которые посягает общественно опасное деяние.

Смешивание в теории уголовного права объекта и предмета преступления вызывает определенные трудности при решении вопросов квалификации на практике. В этой связи следует согласиться с Н. И. Коржанским, который справедливо отмечает, что нечеткое разграничение объекта и предмета преступления, признание его непосредственным объектом не общественных отношений, а иных явлений, приводит сторонников данной концепции к неверным практическим выводам при квалификации отдельных видов преступлений.

Объект преступления является необходимым элементом любого преступного деяния, чего нельзя сказать о предмете преступления, который в некоторых общественно опасных деяниях отсутствует (например, в клевете (ст. 129 УК РФ), оскорблении (ст. 130 УК РФ), изнасиловании (ст. 131 УК РФ) и др.). При квалификации преступления его объект и предмет имеют каждый свое самостоятельное уголовно-правовое значение, должны учитываться в полном объеме и отграничиваться друг от друга. Общее определение объекта преступления как общественных отношений, охраняемых уголовным законом, которым при совершении преступления причиняется вред, является традиционным, устойчивым и приоритетным определением в науке и теории уголовного права, что ранее уже было отмечено. Неслучайно при решении проблем квалификации преступлений в первую очередь необходимо выяснять сущность общественных отношений и определять таким образом сам объект преступления, конкретизируя его понятие.

Предмет преступления тоже играет важную роль при квалификации преступлений и уяснении характера и сути содеянного. Он позволяет разграничивать некоторые преступные посягательства, указывая на их индивидуальные особенности, а также характер и степень общественной опасности. При этом, учитывая юридическое значение предмета преступления, законодатель весьма часто использует его в качестве признака многих составов преступлений, что имеет существенное значение для квалификации преступлений. Так, например, предметом хищения и иных преступлений против собственности (гл. 21 УК РФ) является чужое имущество, то есть имущество, не находящееся в собственности или законном владении виновного лица. Однако при изготовлении или сбыте поддельных денег или ценных бумаг (ст. 186 УК РФ) предметом преступления являются денежные знаки и ценные бумаги, а при совершении контрабанды (ст. 188 УК РФ) – товары и иные предметы, находящиеся в свободном гражданском обороте, чего нельзя сказать о ч. 2 этой же статьи, где устанавливается ответственность за незаконное перемещение через таможенную границу предметов, изъятых из гражданского оборота: оружия, наркотических средств, радиоактивных веществ, ядерных материалов и т. п. В свою очередь, предмет преступления, если он прямо указан в диспозиции статьи Особенной части УК РФ, подлежит установлению и доказыванию по уголовному делу.

Разделяя мнение ученых, считающих, что объект и предмет посягательства необходимо четко разграничивать, поскольку это не тождественные понятия и каждое из них, как уже было отмечено, имеет самостоятельное значение, обратим внимание на юридическое понятие предмета преступления, закрепленное в качестве признака в некоторых составах преступлений.

Предмет преступления, имеющий большое значение для квалификации преступного деяния, представляет собой материализированную часть общественных отношений, на которую непосредственно осуществляется воздействие при совершении общественно опасного деяния. Наиболее полно данное уголовно-правовое понятие было дано С. Ф. Кравцовым: «Предмет преступления – это материальный (вещественный) элемент общественного отношения, прямо указанный или подразумеваемый в уголовном законе, путем противоправного воздействия на который нарушается общественное отношение, то есть совершается посягательство на объект преступления».

В этой связи заслуживает также внимания понятие предмета преступления, сформулированное Н. И. Коржанским: конкретный материальный объект, проявляющий определенные стороны и свойства общественных отношений (объекта преступления), путем физического или психического воздействия на который объекту причиняется социально опасный вред в сфере данных общественных отношений.

Следовательно, роль предмета преступления, который в науке уголовного права вызывает споры и требует дальнейшего изучения, в выявлении объекта посягательства и квалификации преступных деяний достаточно велика.

Вместе с тем основные сложности в теории и практике квалификации преступлений связаны с установлением или определением объекта посягательства, а не предмета преступления. Как справедливо отмечал В. Н. Кудрявцев, когда в уголовном законе объект и предмет преступления определены через оценочные понятия, для четкого разграничения преступных деяний необходим более глубокий сопоставительный анализ. Неслучайно наличие тесной связи между непосредственным объектом и предметом посягательства зачастую, как уже было раньше отмечено, служит ряду авторов основанием для отождествления объекта и предмета преступления.

Установление объекта преступления, по мнению Б. А. Куринова, производится путем изучения признаков, относящихся и к другим элементам состава преступления, что, как представляется, имеет существенное значение для избежания ошибочной квалификации совершенного общественно опасного деяния.

При осуществлении квалификации общественно опасного деяния по непосредственному объекту следует также учитывать особенности общего, родового и видового объектов преступлений, которые, в свою очередь, помогают определить конкретные, охраняемые уголовным законом общественные отношения, которые нарушаются при совершении преступного посягательства, в частности на объект преступления. В теории и на практике определенные трудности возникают при установлении (определении) именно непосредственного объекта преступления, что имеет существенное значение для правильной квалификации общественно опасных деяний, так как во многих статьях Особенной части УК РФ он прямо не раскрывается.

Определение при осуществлении квалификации преступления непосредственного объекта, по мнению Б. А. Куринова, служит для разграничения преступных деяний внутри той или иной главы Особенной части УК РФ, а само установление данного объекта производится путем анализа текста конкретной статьи уголовного закона.

Основной непосредственный объект всегда является определяющим для квалификации преступлений, позволяющей правильно установить соответствующую уголовно-правовую норму в Особенной части УК, а в дальнейшем более успешно решать вопросы уголовной ответственности и наказания. Раскрывая данное понятие, Н. И. Коржанский отмечает, что основным непосредственным объектом преступления является то общественное отношение, повреждение которого составляет в целом социальную сущность этого преступного деяния и в целях охраны которого издана норма, предусматривающая уголовную ответственность за его совершение.

Следовательно, ученый в определении основного непосредственного объекта правильно указывает, что в посягательстве на данный объект и заключается социальная сущность самого преступного деяния. Определяя в процессе квалификации непосредственный объект преступления, необходимо помнить, что общественные отношения представляют собой социальную связь между членами общества, и поэтому причинить им какой-то вред путем непосредственного воздействия нельзя. Вместе с тем нарушить социальную связь можно.

В уголовно-правовой литературе выделяют основные способы воздействия на общественные отношения, которые, по существу, можно нарушить. Н. И. Коржанский пишет, что нарушить упомянутую связь возможно 1) путем воздействия на материальное, вещественное, а также 2) в результате разрыва этой связи, то есть путем изменения социально значимого поведения самих субъектов отношения. По своему содержанию непосредственный объект преступления может совпадать с родовым, чаще с видовым объектом. Например, при совершении кражи, мошенничества, грабежа, разбоя и других преступлений против собственности непосредственными объектами данных общественно опасных деяний будут конкретные формы собственности, тогда как видовым объектом будет собственность, а родовым, который не совпадает с непосредственным объектом, – отношения в сфере экономики (раздел 8 УК РФ).

Правовое содержание собственности составляют правомочия собственника, предоставленные ему законом. Согласно ст. 209 ГК РФ указанные правомочия включают владение, пользование и распоряжение имуществом. Они в полном объеме принадлежат собственнику, а частично – иному законному владельцу имущества. Таким образом, при хищении чужого имущества непосредственным объектом преступления являются отношения собственности, и квалификация осуществляется по соответствующей статье гл. 21 Особенной части УК РФ.

При квалификации преступлений вопрос о собственности как о непосредственном объекте посягательства возникает, если совершено преступное деяние, ответственность за которое установлена не только нормами гл. 21 УК РФ. Речь идет о преступлениях, предусмотренных следующими статьями: угон воздушного судна или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава (ст. 211 УК РФ); хищение либо вымогательство ядерных материалов или радиоактивных веществ (ст. 221 УК РФ); хищение либо вымогательство оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств (ст. 226 УК РФ); хищение или вымогательство наркотических средств или психотропных веществ (ст. 229 УК РФ); уничтожение или повреждение памятников истории и культуры (ст. 243 УК РФ); уничтожение или повреждение лесных насаждений (ст. 261 УК РФ), а также о других преступлениях, где собственность может быть лишь дополнительным непосредственным объектом.

В большинстве уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ непосредственный объект преступления не раскрывается, что создает определенные трудности для его выявления и для самой квалификации. Законодатель указывает на непосредственный объект преступного деяния в диспозициях лишь некоторых статей Особенной части УК РФ. Скажем, непосредственным объектом хулиганства (ст. 213 УК РФ) и вандализма (ст. 214 УК РФ) закон признает общественный порядок, при совершении государственной измены (ст. 275 УК РФ) – внешнюю безопасность России, то есть состояние защищенности суверенитета, территориальной целостности и обороноспособности РФ от внешнего враждебного воздействия, а при шпионаже (ст. 276 УК РФ) непосредственным объектом будет внешняя безопасность Российской Федерации.

Чаще всего, как отмечает Н. Ф. Кузнецова, законодатель указывает в диспозициях норм описание признаков ущерба, предметов посягательства либо потерпевших и места совершения преступления. Вместе с тем для правильной квалификации преступлений в первую очередь имеют немаловажное значение уяснение и определение общего объекта посягательств, которые помогают лучше понять и выявить родовые и видовые признаки данных общественных отношений, а затем и определить непосредственный объект преступления. При этом общие признаки объекта преступления присущи всем видам объектов – общему, родовому, видовому и непосредственному.

По своему содержанию непосредственный объект может не совпадать с видовым объектом, хотя входит в качестве составного компонента в ту или иную главу УК, объединяющую группу преступлений против различных конкретных общественных отношений, выявление которых и представляет определенные трудности при квалификации преступных деяний.

Преступление может одновременно посягать на несколько непосредственных объектов, в связи с чем в теории уголовного права различают основной непосредственный объект и дополнительный объект преступления. Если основной непосредственный объект имеет по существу решающее значение для квалификации общественно опасного деяния, то дополнительный, по мнению Б. А. Куринова, с которым следует согласиться, помогает отграничить преступное деяние от иных смежных составов, а также способствует правильному решению вопроса о возможности квалификации по совокупности преступлений.

Преступление, таким образом, может в некоторых случаях наряду с основным непосредственным объектом посягать на разные охраняемые уголовным законом общественные отношения, которым причиняется вред и которые имеют важное значение. Весьма показательно в этом отношении, например, двухобъектное преступление, каковым является разбой (ст. 162 УК РФ) – нападение в целях хищения чужого имущества с применением насилия, опасного для жизни либо здоровья, а также с угрозой применения такого насилия. Представляя собой наиболее опасную форму хищения чужого имущества и будучи по конструкции усеченным составом, поскольку момент нападения уже образует оконченное преступление, разбой одновременно посягает на основной непосредственный объект – собственность и дополнительный непосредственный объект – здоровье потерпевшего.

Другим ярким примером состава с дополнительными объектами служит бандитизм (ст. 209 УК РФ), который посягает на основной непосредственный объект – общественную безопасность, тогда как его дополнительным объектом могут выступать жизнь и здоровье граждан, отношения собственности, нормальная деятельность органов власти и управления, а также предприятий, учреждений и организаций в зависимости от предмета посягательства банды. Основным непосредственным объектом массовых беспорядков (ст. 212 УК РФ) является также общественная безопасность, а дополнительным объектом этого преступления могут стать жизнь и здоровье граждан, государственная или частная собственность, нормальное функционирование систем жизнеобеспечения (общественного транспорта, энергоснабжения), общественный порядок.

Таким образом, преступление может посягать на один, два и более непосредственных объектов. В составе преступления с альтернативным объектом, который, по утверждению Л. Д. Гаухмана, равнозначен другому в уголовно-правовом смысле, заменяем другим, предполагается наличие минимум двух таких объектов. Для наличия состава преступления с альтернативным объектом необходимо, чтобы преступное посягательство было направлено на какой-либо из альтернативных объектов.

Дополнительным непосредственным объектом преступления, как отмечается в юридической литературе, является конкретное общественное отношение, причинение вреда которому либо соответствующая угроза являются необходимым условием наступления уголовной ответственности наряду с основным объектом. Речь в данном случае идет как о дополнительном обязательном непосредственном, так и о дополнительном факультативном объекте.

Таким образом, помимо указанных дополнительных объектов в теории уголовного права существуют и дополнительные факультативные объекты, которые не являются обязательными объектами соответствующего преступления, но которые необходимо учитывать при назначении наказания. При совершении конкретного преступления факультативный объект может быть налицо, но может и отсутствовать, что в конечном итоге не влияет на квалификацию; его наличие, однако, повышает степень общественной опасности содеянного. Например, непосредственным объектом хулиганства (ст. 213 УК РФ) является общественный порядок, но при совершении этого преступления вред иногда причиняется здоровью потерпевшего или какой-либо форме собственности. В таких случаях здоровье потерпевшего и собственность выступают в качестве факультативных объектов.

Данные объекты возникают и при совершении клеветы (ст. 129), оскорбления (ст. 130), умышленном уничтожении или повреждении имущества (ст. 167) – преступлений, дополнительными факультативными объектами которых могут быть жизнь и здоровье потерпевших, а также при совершении других преступлений. Во всех указанных случаях содеянное квалифицируется как хулиганство, клевета,

оскорбление, умышленные уничтожение или повреждение имущества без дополнительной квалификации по другим статьям Особенной части УК РФ.

Говоря о значении рассматриваемого элемента состава в уголовно-правовой оценке преступного деяния, Н. И. Коржанский делает правильный вывод, что выделение основного и дополнительных непосредственных объектов в совершенном преступлении представляет собой одну из важных практических задач квалификации общественно опасных деяний. Если же не проводить разграничения между несколькими непосредственными объектами, в определенных случаях невозможно добиться правильной квалификации преступлений.

Следовательно, правильное определение объекта посягательства имеет решающее уголовно-правовое значение для квалификации совершенного преступления.

§ 2. Квалификация по объективной стороне преступления

Другим элементом состава преступления как уголовно-правового основания квалификации является объективная сторона преступления, определяющаяся совокупностью признаков и обстоятельств, характеризующих внешнюю сторону конкретного преступного деяния. Признаки объективной стороны преступления в квалификации преступных деяний имеют весьма важное значение, поскольку их установление в полном объеме способствует не только правильной уголовно-правовой оценке внешней стороны общественно опасного деяния, но и решению вопросов уголовной ответственности и наказания.

Объективная сторона – один из четырех обязательных элементов состава преступления. Не случайно этому вопросу посвящено немало научных трудов. Объективная сторона преступления находит свое конкретное выражение в уголовном законе, в частности в диспозициях статей Особенной части УК РФ, что позволяет не только судить о ней как о внешней стороне преступного деяния, но и более конкретно определять другие элементы состава преступления.

В теории уголовного права и правоприменительной практике объективная сторона представляет особую сложность с точки зрения правильной квалификации.

В уголовно-правовой литературе достаточно полно раскрыто понятие объективной стороны преступления, что, несомненно, способствует правильному решению вопросов квалификации на практике. Например, как отмечал В. Н. Кудрявцев, рассматривая объективную сторону в качестве внешней характеристики самого процесса совершения общественно опасного деяния, следует иметь в виду, что она является «внешней» лишь по отношению к субъективному и психологическому содержанию деяния. Одновременно она является внутренней характеристикой самого механизма преступного посягательства на охраняемый объект, поскольку раскрывает его внутреннюю структуру, а также взаимодействие образующих признаков.

По мнению Б. А. Куринова, объективная сторона представляет собой внешний акт преступного посягательства на охраняемый уголовным правом объект, то есть акт поведения, осуществляемый в объективном мире с причинением или угрозой причинения вреда объект. Более лаконично определяет объективную сторону Г. В. Тимейко: внешний акт преступления, который протекает в определенных условиях места, времени, а также обстановки.

Вызывает интерес понятие рассматриваемого элемента состава преступления, предложенное В. Б. Малининым и А. Ф. Парфеновым: объективная сторона представляет собой внешний акт преступного деяния (действие или бездействие), который совершается определенным способом и в конкретных условиях места, времени и обстановки, в некоторых случаях с применением орудий, а также других средств, повлекшего в материальных составах вредные последствия.

Анализ объективной стороны показывает, что по существу каждое определение в той или иной степени дополняет другое, в целом раскрывая общее понятие данного элемента как внешнего проявления преступного поведения, причиняющего вред каким-либо общественным отношениям, хотя по формулировке они отличаются одно от другого.

Однако объективной стороне состава преступления присущи признаки, которые подразделяются на обязательные и факультативные. Обязательными являются деяние, которое может быть выражено в виде действия или бездействия; для материальных составов – 1) последствия и 2) причинная связь между деянием и преступным последствием. К факультативным дополнительным признакам объективной стороны состава преступления относятся: 1) место; 2) время; 3) обстановка; 4) способ; 5) орудия, а также 6) средства совершения преступления, которые, как и обязательные (основные) признаки, оказывают непосредственное влияние на квалификацию преступлений.

Следовательно, к объективной стороне состава преступления относятся признаки, характеризующие преступное деяние, его последствия, причинную связь между деянием и последствиями, а также место, время, способ и другие факультативные признаки совершения преступления.

Особо важное значение с точки зрения правильной квалификации в теории уголовного права и правоприменительной практике придается преступному деянию как обязательному признаку преступления. Каждое преступное деяние объективно представляет общественную опасность, поскольку причиняет вред каким-либо общественным отношениям. Вместе с тем объективно опасное деяние, не предусмотренное уголовным законом, не может являться признаком объективной стороны. Только материальный признак – общественная опасность – является необходимым признаком объективной стороны любого преступного деяния, раскрывающим его социальную и правовую сущность. Нет преступного деяния – отсутствует и квалификация, так как нет необходимого признака объективной стороны, а следовательно, и самого состава преступления.

Таким образом, преступлением могут быть признаны только общественно опасные действия (бездействие), предусмотренные уголовным законом (ч. 1 ст. 14 УК РФ). При этом активное преступное поведение является наиболее распространенным видом общественно опасного деяния, нежели противоправное бездействие.

Для правильной квалификации преступлений по объективной стороне прежде всего необходимо определить, в чем выражается или проявляется преступное деяние, которое запрещено уголовным законом. В большинстве случаев общественно опасное деяние (действие или бездействие) квалифицируется по соответствующей статье, предусматривающей в диспозиции само преступное поведение, что фактически позволяет дать максимально правильную уголовно-правовую оценку совершенному общественно опасному деянию.

В других случаях, когда имеет место не описательная, а простая (назывная) диспозиция, которая содержит наименование преступления, но не определяет его признаков (например, убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, – ст. 105 УК РФ, похищение человека – ст. 126 УК РФ, дача взятки – ст. 291 УК РФ), необходимо прежде всего определить характер преступного поведения в виде действия или бездействия (особенно когда речь идет об убийстве, которое может быть совершено самыми различными способами). Попутно следует отметить, что в УК РФ основной состав убийства и убийство при квалифицирующих обстоятельствах объединены законодателем в одной норме – ч. 1 и 2 ст. 105 УК РФ.

Данные обстоятельства необходимо учитывать при квалификации самого убийства (ст. 105 УК УК РФ) и отграничении его от привилегированных видов убийств, предусмотренных ст. 106, 107, 108 УК РФ, а также от причинения смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ).

Однако если говорить о деянии, которое полностью или частично не описывается в диспозиции статьи Особенной части УК РФ, в которой вместо этого содержится ссылка на другие правовые акты, то здесь имеет место бланкетная диспозиция. Наглядным примером тут служат следующие составы: нарушение правил охраны труда (ст. 143 УК РФ); нарушение правил пожарной безопасности (ст. 219 УК РФ); нарушение правил охраны и использования недр (ст. 255 УК РФ); нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта (ст. 263 УК РФ); нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств (ст. 264 УК РФ) и др.

При определении объективной стороны преступлений с бланкетной диспозицией прежде всего необходимо обратиться к правовым актам, то есть к тем источникам (правилам, положениям, уставам и т. п.), в которых содержатся эти правила и требования, а затем установить, в чем выражено конкретное нарушение, которое квалифицируется как основной признак объективной стороны состава того или иного общественно опасного деяния, предусмотренного соответствующей статьей уголовного кодекса.

В теории уголовного права существует мнение, в соответствии с которым необходимо, чтобы правила, на которые ссылаются бланкетные диспозиции, также определялись законом в целях избежания их расширительного толкования органами исполнительной власти, заинтересованными ведомствами и судом. Например, Л. Д. Гаухман утверждает, что при квалификации преступлений следует установить точное соответствие между признаками совершенного деяния и признаками состава преступления, которые закреплены не только в уголовном законе, но и в других нормативно-правовых актах, в частности, когда речь идет о бланкетных диспозициях статей Особенной части УК РФ.

Однако данная точка зрения не бесспорна. Как справедливо отмечает Н. И. Пикуров, в бланкетных диспозициях признаки преступного деяния в основном детализируются посредством нормативных предписаний других законодательных актов. Вместе с тем, по мнению А. И. Рарога, для квалификации преступления нет необходимости ссылаться на нормативные предписания, поскольку они нужны лишь для ее обоснования .

В данной дискуссии, на наш взгляд, предпочтительна точка зрения А. И. Рарога. Действительно, в случаях с бланкетными диспозициями за основу квалификации необходимо брать признаки объективной стороны конкретного преступления, предусмотренного той или иной нормой УК. Что же касается нормативных актов других отраслей права, помимо уголовного закона, то они носят, как правило, вспомогательный характер, способствуя уяснению сущности преступления, а в дальнейшем и его квалификации по соответствующей уголовно-правовой норме Особенной части УК РФ.

В свою очередь, установление признаков конкретного общественно опасного деяния при наличии ссылочных диспозиций способствует правильной квалификации преступления.

Помимо рассмотренных диспозиций иногда встречаются смешанные или комбинированные, содержащие признаки бланкетной, ссылочной, а также другой диспозиции. Например, ч. 1 ст. 108 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за убийство при превышении пределов необходимой обороны, а ч. 2 ст. 108 УК РФ предусматривает ответственность за убийство при превышении мер, которые необходимы для задержания лица, совершившего преступление. В обоих случаях имеет место простая диспозиция, когда речь идет об убийстве, но так как оно совершается при превышении необходимой обороны и превышении мер при задержании преступника, то налицо ссылочная диспозиция. Само же определение признаков превышения пределов необходимой обороны содержится в ч. 2 ст. 37 УК РФ, а превышения мер, необходимых для задержания лица, которое совершило преступное деяние, – в ч. 2 ст. 38 УК РФ, что должно учитываться в обязательном порядке при квалификации преступлений.

Как уже упоминалось, преступное деяние может представлять собой не только активные действия, но и бездействие как пассивную форму общественно опасного поведения, заключающегося в несовершении лицом тех действий, которые оно, согласно закону, должно было и могло совершить. При этом бездействие должно быть общественно опасным, противоправным, осознанным и волевым. Примерами преступного бездействия, по УК РФ, могут служить следующие преступления: неоказание помощи больному (ст. 124 УК РФ); оставление в опасности (ст. 125 УК РФ); злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей (ст. 157 УК РФ); злостное уклонение от погашения кредиторской задолженности (ст. 177 УК РФ); невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте (ст. 193 УК РФ); уклонение от уплаты таможенных платежей, взимаемых с организации или физического лица (ст. 194 УК РФ); неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие (ст. 270 УК РФ); отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний (ст. 308 УК РФ); неисполнение приказа (ст. 332 УК РФ); самовольное оставление части или места службы (ст. 337 УК РФ).

Например, ст. 124 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за неоказание помощи больному. Установив, какие конкретно действия по оказанию помощи больному не совершило виновное лицо, следует в первую очередь определить обязанность лица оказать такую помощь. Эта обязанность налагается на конкретное лицо в соответствии с законом либо специальным правилом. В дальнейшем необходимо также определить, что виновный имел реальную возможность необходимую помощь оказать, но не оказал ее без уважительных причин.

Разумеется, в форме преступного бездействия могут совершаться и другие преступные деяния, предусмотренные в различных составах, обычно связанные с нарушением каких-либо правил либо с уклонением от исполнения тех или иных обязанностей без уважительных причин.

А вот наличие обязанности действовать в каждом конкретном случае не может повлечь уголовную ответственность за бездействие, если у лица отсутствовала возможность действовать требуемым образом. Правовым основанием обязанности действовать (в случае преступного бездействия) является, как правило, уголовный закон, его нарушение является преступлением, которое необходимо квалифицировать по соответствующим статьям УК РФ.

При бездействии, в отличие от активного действия, лицо обычно не совершает каких-либо внешне выраженных поступков (телодвижений, жестов, слов и т. п.). При этом бездействие нельзя понимать в буквальном смысле слова как абсолютную пассивность. В момент совершения преступления лицо может быть достаточно энергичным, но в случае невыполнения им возложенных на него законом обязанностей оно будет считаться бездействующим.

Обязанность совершить действие является объективным критерием уголовной ответственности за бездействие. Сама же ответственность за неисполнение этой обязанности должна быть предусмотрена в уголовном законе, то есть бездействие, как и действие, должно обладать признаками противоправности, что имеет существенное значение для квалификации преступления.

Для квалификации общественно опасных деяний по объективной стороне может иметь значение решение вопроса не только о совершении преступления путем действия или бездействия, но и о смешанном бездействии, которое в юридической литературе понимается по-разному. Например, В. Е. Мельникова определяет смешанное бездействие как случаи, когда уголовно-правовое бездействие, имея сложный характер, выражается не в абсолютно пассивном поведении. Закон предусматривает уголовную ответственность и в тех случаях, когда лицо, осуществляя возложенные на него правовые обязанности, выполняет их не до конца или ненадлежащим образом .

В свою очередь, В. Б. Малинин и А. Ф. Парфенов под термином «смешанное бездействие» понимают комбинацию действия или бездействия, то есть ситуацию, когда, создав своей предшествующей деятельностью определенную опасность наступления вредного последствия, лицо не предотвращает ее.

Характерным примером смешанного бездействия является халатность (ст. 293 УК РФ): должностное лицо не исполняет либо ненадлежаще исполняет свои обязанности вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе. В данном случае речь идет о частичном, недобросовестном или небрежном выполнении лицом своих должностных обязанностей, чего нельзя, например, сказать о неоказании помощи больному – преступлении, предусматривающем ответственность по ст. 124 УК РФ.

При полном неисполнении лицом возложенных на него обязанностей имеет место бездействие, встречающееся значительно чаще, чем смешанное бездействие. Примером смешанного бездействия может служить, в частности, уклонение от исполнения обязанностей военной службы путем симуляции болезни или другими способами (ст. 339 УК РФ), когда лицо уклоняется от возложенных на него обязанностей и не выполняет их конкретным способом, который имеет форму действия. В таком случае способ входит в общее понятие преступления (ст. 14 УК РФ), а само деяние имеет форму бездействия.

Для правильной квалификации преступлений наряду с общественно опасным деянием (действием или бездействием) не менее важное значение имеет установление в каждом конкретном случае определенных последствий, вредных для охраняемых уголовным законом интересов, поскольку любое человеческое действие вызывает разнообразные изменения во внешнем мире. Уголовный закон не дает определения преступных последствий, а в юридической литературе указываются самые различные их виды, так как они могут относиться к различным сферам общественных отношений.

В одних случаях при совершении преступления нарушаются гарантированные конституцией права и свободы личности, ее неприкосновенность, в других – посягательство нацелено на собственность, общественную безопасность и общественный порядок или же вред причиняется охраняемым законом интересам в сфере политической, социальной, экономической, в области морали и нравственности, что и обусловливает различную уголовно-правовую квалификацию преступлений. Преступные последствия в теории уголовного права четко не сформулированы не случайно: они обладают множеством особенностей.

В этой связи, по мнению В. Н. Кудрявцева, преступное последствие представляет собой материальный и нематериальный вред, который причинен преступным действием (бездействием) общественным отношениям и их участникам. В свою очередь, А. С. Михлин под преступными последствиями понимает «вред, причиненный преступной деятельностью человека общественным отношениям, охраняемым уголовным законом». Н. Ф. Кузнецова определяет преступные последствия как вредные изменения в охраняемых уголовным законом общественных отношениях, осуществляемые преступным действием или бездействием субъекта преступления.

Анализ приведенных и других определений преступного результата позволяет сделать вывод, что под общественно опасными последствиями понимается тот вред, который причиняется общественным отношениям при совершении преступления. При этом содержание преступных последствий определяется содержанием объектов, охраняемых уголовным законом.

В теории уголовного права преступные последствия подразделяются на различные группы, и по поводу их классификации в юридической литературе нет единого мнения. Скажем, Г. В. Тимейко предлагает преступные последствия разделять на простые и сложные. В свою очередь, А. И. Бойко разделяет их на материальные, влекущие имущественный или физический вред, и нематериальные, приносящие моральный, политический, идеологический и т. п. вред. В уголовно-правовой литературе имеются и другие точки зрения.

По нашему мнению, для квалификации преступлений по объективной стороне наибольший интерес представляют по характеру вреда материальные и нематериальные последствия.

Материальные – это последствия в виде физического или имущественного вреда, который подлежит установлению и доказыванию. Например, физический вред причиняется при совершении преступлений против жизни и здоровья (гл. 16 УК РФ), общественно опасных деяний, предусмотренных ст. 277, 295, 317 УК РФ и др. Вред имущественного характера, как правило, наступает при совершении преступлений против собственности (ст. 158–168 УК РФ) и других преступных деяний, связанных с утратой или повреждением имущества.

Нематериальные преступные последствия обычно выражаются в нарушении каких-либо правоохраняемых интересов, связанных с нематериальными благами: государственных, социальных, общественных, организационных, политических, психических, морально-этических и др. Данные последствия в виде реального вреда не поддаются точному установлению и доказыванию.

Преступные последствия самым тесным образом связаны с составами, которые в теории уголовного права по конструкции делятся на материальные, формальные и усеченные, что имеет важное значение при квалификации для определения момента окончания конкретного преступления. Материальные – это такие составы преступлений, объективная сторона которых характеризуется не только признаками деяния, но и указанием на последствия, находящиеся в причинной связи с преступным деянием.

К материальным составам относятся, например, убийство, предусмотренное ст. 105 УК РФ, так как для оконченного данного состава преступления требуется наступление смерти потерпевшего, а также преступления, предусмотренные ст. 111, 112, 115 УК РФ, при совершении которых наступают последствия в виде причинения вреда здоровью (тяжкого, средней тяжести или легкого); различные формы хищения: кража (ст. 158 УК РФ), мошенничество (ст. 159 УК РФ), присвоение или растрата (ст. 160 УК РФ), грабеж (ст. 161 УК РФ). В указанных преступлениях против собственности обязательным признаком объективной стороны являются общественно опасные последствия в виде имущественного ущерба, который нанесен собственнику или законному владельцу имущества и который необходимо в каждом конкретном случае учитывать.

Например, при оценке значительного ущерба суд должен руководствоваться п. 24 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое», в котором указано, что «при квалификации действий лица, совершившего кражу или грабеж, по признакам причинения гражданину значительного ущерба, судам следует, руководствуясь примечанием 2 к ст. 158 УК РФ, учитывать имущественное положение потерпевшего, стоимость похищенного имущества и его значимость для потерпевшего, размер заработной платы, пенсии, наличие у потерпевшего иждивенцев, совокупный доход членов семьи, с которыми он ведет совместное хозяйство и др.»

Что же касается так называемых формальных составов, то в них законодатель в диспозиции статьи Особенной части УК РФ ограничивается описанием признаков деяния и выводит последствия за пределы самого состава. Таким образом, в формальных составах момент окончания преступлений связывается с моментом совершения предусмотренного уголовным законом преступного деяния. Например, нарушение неприкосновенности жилища (ст. 139 УК РФ): преступление признается оконченным с момента получения доступа в пределы жилища, независимо от продолжительности такого доступа. Согласно п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. № 7 «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» преступление, предусмотренное ст. 150 УК РФ, следует считать оконченным с момента вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления либо антиобщественных действий ст. 151 УК РФ независимо от того, совершил ли виновный какое-либо из указанных противоправных действий .

В других случаях, например при клевете (ст. 129 УК РФ) и оскорблении (ст. 130 УК РФ), вред причиняется чести и достоинству человека. Здесь преступные последствия также не определены законодателем в диспозициях. Б. А. Куринов прав, полагая, что отсутствие вредных последствий, не предусмотренных в качестве признака состава преступления, не исключает возможности квалификации преступного поведения лица по соответствующей статье Особенной части УК РФ.

Таким образом, уголовно-правовые последствия, имеющие важное значение для квалификации, являются обязательным признаком объективной стороны преступлений с материальными составами, чего нельзя сказать о формальных составах, в которых для признания преступления оконченным наступления последствий не требуется.

При квалификации преступлений необходимо отличать от формальных усеченные составы преступлений, когда окончание преступления переносится на предварительную стадию. В этом случае законодатель еще более сужает общую картину преступных действий, так как момент окончания преступления переносится на приготовительные действия или сам процесс выполнения общественно опасного деяния и наличия преступных последствий не требуется. Например, к усеченным составам относятся: разбой (ст. 162 УК РФ); бандитизм (ст. 209 УК РФ); посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК РФ); посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК РФ) и др.

Следовательно, если разбой считается оконченным преступлением с момента нападения с целью хищения чужого имущества, то есть на стадии покушения, то окончание бандитизма законодателем перенесено на стадию приготовления, поскольку объективная сторона этого состава преступления может заключаться в создании устойчивой вооруженной группы (банды).

Что же касается, например, посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа, предусмотренного ст. 317 УК РФ, то еще Пленум Верховного Суда СССР в своем постановлении от 3 июля 1963 г. «О судебной практике по применению законодательства об ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных дружинников» разъяснил, что под посягательством на жизнь необходимо понимать убийство или покушение на убийство работника милиции или народного дружинника в связи с их деятельностью по охране общественного порядка. Аналогичное толкование содержится также в п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 сентября 1991 г. № 3 «О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка» (в ред. постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 1993 г. № 11).

Однако для правильной квалификации по объективной стороне преступления с материальным составом необходимо установить причинную связь между деянием (действием или бездействием), с одной стороны, и преступным последствием – с другой. Особо отметим, что в уголовном законе причинная связь вплоть до настоящего времени не определена и это считается в теории уголовного права одной из наиболее сложных проблем.

Здесь надо упомянуть, что проблема причинной связи в теории уголовного права разрешается на основе философского учения о причинности и в отечественном уголовном праве ей посвящены различные научные труды и многочисленные публикации. В этой связи следует согласиться с В. Б. Малининым: философская концепция, взятая за основу уголовным правом, дает возможность достаточно четко определить понятие «причинная связь», рассматривая ее как один из существующих в объективной реальности видов связи, при котором явление-причина порождает другое явление – следствие. Другими словами, для того, чтобы вменить лицу вредные последствия, следует установить наличие причинной связи между совершенными преступными действиями и наступившими вредными последствиями.

Таким образом, уголовно-правовое исследование причинно-следственной связи состоит в том, что в качестве причины всегда рассматривается общественно опасное деяние человека, а в качестве следствия – преступный результат. Общественно опасное деяние должно в момент совершения содержать реальную возможность наступления именно того последствия, которое предусмотрено в диспозиции конкретной статьи Особенной части УК РФ. Например, п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ предусматривает ответственность за убийство двух или более лиц. Следовательно, подобный вид убийства имеет место тогда, когда виновный лишает жизни двух или более человек. При этом надо установить, что виновный имел намерение убить двух или более людей, то есть существовал единый умысел; хотя возможна и другая ситуация, когда виновный вначале убивает одного человека, а потом, спустя некоторое непродолжительное время, – другого.

В целях обеспечения правильного применения уголовного закона за умышленное причинение смерти другому человеку применительно к данному случаю Пленум Верховного Суда РФ в п. 5 постановления от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» отмечает, что по п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ необходимо квалифицировать убийство двух или более лиц, если действия виновного лица охватывались единым умыслом и были совершены, как правило, одновременно.

Таким образом, основным признаком объективной стороны убийства двух или более лиц являются последствия в виде смерти потерпевших. Отсутствие последствий при наличии прямого умысла на лишение потерпевших жизни означает, что деяние виновного является покушением на убийство двух или более лиц. Смерть при убийстве может наступать немедленно после совершения деяния или по истечении определенного времени. При этом основанием для вменения в вину последствия является наличие причинной связи между наступившей смертью и общественно опасным действием или бездействием субъекта преступления. При отсутствии причинной связи между деянием и последствием лицо несет ответственность только за совершенное деяние. При установлении прямого умысла на причинение смерти, как было отмечено, данное деяние квалифицируется как покушение на убийство, а при наличии косвенного умысла лицо отвечает за фактически причиненный вред (например, за причинение вреда здоровью).

Вместе с тем, по мнению В. Н. Кудрявцева, характер причинной связи может приобретать значение признака состава преступления и, таким образом, влиять на разграничение преступлений. Для того чтобы общественно опасное действие или бездействие были признаны причиной наступления вредных последствий, необходимо, чтобы деяние не только предшествовало последствию во времени и создавало реальную возможность его наступления, но и чтобы наступившее последствие явилось результатом именно этого, а не другого преступного деяния.

Иногда в результате посягательства на один и тот же объект причиняются общественно опасные последствия различного характера, в частности, когда речь идет о материальных составах, например, об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью – ст. 111 УК РФ, умышленном причинении средней тяжести вреда здоровью – ст. 112 УК РФ, умышленном причинении легкого вреда здоровью – ст. 115 УК РФ, о заражении венерической болезнью – ст. 121 УК РФ и др. Все эти преступления посягают на один и тот же непосредственный объект – здоровье граждан. Поэтому в каждом конкретном случае причинная связь в данных составах должна быть установлена и доказана.

По мнению В. Б. Малинина и А. Ф. Парфенова, для того, чтобы установить, находится ли преступное действие или бездействие лица, совершившего преступление, в причинной связи с наступившими последствиями, следует изолировать из всей массы явлений, с одной стороны, поведение обвиняемого, с другой – наступивший результат .

Причинная связь является обязательным признаком объективной стороны в преступлениях с материальным составом и тогда, когда имеет место пассивная форма деяния – бездействие. Например, лицо может быть привлечено к уголовной ответственности по ст. 124 УК РФ, если в результате его бездействия без уважительных причин не была оказана помощь больному, в связи с чем наступили последствия в виде причинения средней тяжести вреда здоровью больного.

В данном случае при квалификации деяния должна в обязательном порядке устанавливаться причинная связь между преступным бездействием и наступившими общественно опасными последствиями.

Таким образом, устанавливая причинную связь как уголовно-правовую категорию в рамках квалификации преступлений по объективной стороне, в материальных составах необходимо в каждом конкретном случае подтверждать и доказывать ее реальное существование и при активной форме преступного поведения, и при пассивной – бездействии.

Не меньшее значение, наряду с основными признаками объективной стороны преступления, рассмотренными выше, для квалификации общественно опасных деяний имеют факультативные признаки, к числу которых относятся: время, место, способ, средства, орудия и обстановка совершения преступления. Поэтому, устанавливая основание для привлечения виновного лица к уголовной ответственности и квалифицируя совершенное преступление, лица, осуществляющие дознание, предварительное расследование, и судебные органы всегда определяют конкретное время и место совершения преступления, выясняют, применялись ли при совершении общественно опасного деяния какие-либо средства или конкретные способы, а также в какой конкретной обстановке было совершено преступление.

В свою очередь, факультативные признаки по своей сущности имеют другое юридическое значение. Они называются факультативными, поскольку выступают лишь применительно к общему понятию состава преступления. Факультативные признаки, не являющиеся в соответствующем составе преступления обязательными, учитываются, как правило, при индивидуализации ответственности и обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание (ст. 61, 63 УК РФ).

Вместе с тем в некоторых случаях законодатель указывает в диспозиции статей Особенной части УК РФ на один или несколько факультативных признаков, и тогда они становятся обязательными признаками состава преступления и оказывают влияние на его квалификацию. Скажем, место, время, способ, средства, орудия, будучи общими условиями, в которых совершается преступление, и факторами, находящимися вне его, не только влияют на квалификацию, но и иногда оказывают существенное влияние на общественную опасность содеянного. Например, охота на территории заповедника, заказника либо в зоне экологического бедствия, а также в зоне чрезвычайной экологической ситуации признается незаконной и влечет ответственность в соответствии с п. «г» ч. 1 ст. 258 УК РФ. В данном случае обязательным признаком незаконной охоты является место ее совершения. Однако, если преступление будет совершаться с применением механического транспортного средства или воздушного судна, взрывчатых веществ, газов, а также других способов массового уничтожения птиц и зверей, то квалификация будет осуществляться по п. «б» ч. 1 ст. 258 УК РФ, то есть с учетом применения и использования запрещенных способов и средств.

Указанные признаки определены в п. 12 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 5 ноября 1998 г. № 14 «О практике применения судами законодательства об ответственности за экологические правонарушения», в котором указывается, что признаками незаконной охоты являются отсутствие соответствующего разрешения либо ее осуществление вне отведенных мест, в запрещенные сроки, а также запрещенными орудиями и способами. Перечень запрещенных орудий и способов охоты приводится в специальных правилах.

Обстановка совершения преступления является одним из факультативных признаков объективной стороны преступления. Она может непосредственно быть указана в уголовном законе, а может только подразумеваться. В определенной обстановке могут быть совершены различные преступления: убийство при превышении необходимой обороны или же при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление (ч. 1 и. ч. 2 ст. 108 УК РФ); причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта (ст. 113 УК РФ); неоказание капитаном судна помощи людям, терпящим бедствие на море или ином водном пути (ст. 270 УК РФ); оставление погибающего военного корабля (ст. 345 УК РФ) и др.

Изучение конкретной обстановки совершения преступления имеет важное значение для максимально полной, объективной и всесторонней уголовно-правовой оценки содеянного и учета самых различных обстоятельств, способствовавших совершению общественно опасного деяния, которые могут повлиять на правильную квалификацию и решение вопроса об уголовной ответственности либо о том, что в действиях лица вообще отсутствует состав преступления.

Таким образом, в процессе квалификации преступления наряду с обязательными признаками объективной стороны существенную роль играют факультативные признаки, характеризующие объективную сторону общественно опасного деяния.

§ 3. Квалификация по субъекту преступления

Обязательным элементом состава преступления в уголовном праве является субъект преступления, то есть физическое вменяемое лицо, достигшее возраста, установленного законом, совершившее общественно опасное деяние, за которое предусмотрена уголовная ответственность. Не случайно все вопросы уголовной ответственности, уголовного наказания, соучастия и другие самым непосредственным образом связаны с конкретным вменяемым физическим лицом, достигшим определенного возраста, совершившим преступление.

Особо следует отметить, что субъект преступления представляет собой уголовно-правовое понятие, которому в уголовном праве уделяется значительное внимание.

В уголовном праве, как уже ранее было отмечено, состав преступления является необходимым и достаточным основанием привлечения вменяемого лица, совершившего преступление, с учетом установленного законом возраста к уголовной ответственности. Структурную основу состава преступления, как справедливо писал Я. М. Брайнин, составляет совокупность его элементов, которая включает объект, объективную сторону, субъект, а также субъективную сторону.Вместе с тем А. Н. Трайнин высказывал мнение, что субъект преступления не может рассматриваться в системе элементов состава преступления, так как человек не является элементом совершенного им преступного деяния. Где нет человека – виновника преступления, утверждал он, там не может быть и самого вопроса о наличии или отсутствии состава, более того, где нет вменяемого человека, достигшего законом установленного возраста, там отсутствует и вопрос об уголовной ответственности, и вопрос о самом составе преступления.

Позиция А. Н. Трайнина не получила широкого признания среди теоретиков уголовного права. Во всех учебниках по уголовному праву, которые были изданы после 1946 г., субъект преступления рассматривался в самостоятельных главах как элемент состава преступления. Оспаривалось в теории уголовного права и утверждение, что вменяемость и возраст субъекта преступного деяния нельзя рассматривать в качестве признаков, относящихся к составу преступления (А. Н. Трайнин, Б. С. Никифоров и др.). По мнению Н. С. Лейкиной, включение вменяемости и возраста в число основных признаков субъекта преступления не превращает преступника в элемент совершенного им преступного деяния, а позволяет дать более объективную и всестороннюю характеристику конкретного состава преступления.

Позиция Н. С. Лейкиной представляется сомнительной, хотя и имеет право на существование. Она не противоречит общей концепции ни по форме, ни по содержанию относительно субъекта как одного из элементов состава преступления. В дальнейшем этот вопрос был снят с повестки как несостоятельный.

Вместе с тем, если наряду с общими признаками, возрастом и вменяемостью, характеризующими субъекта преступления, в составах рассматривать, например, систематичность, рецидив и др., то тогда скорее следует говорить о свойствах личности преступника, которые включались в понятие «состав преступления». В этом случае указанные признаки позволяют оценивать лицо, совершившее преступление, с общесоциальных позиций и рассматривать их как личностные свойства преступника, определяя общественную опасность данной личности.

В этой связи изучение криминологических особенностей правонарушителя имеет большое значение в основном для выяснения причин и условий, способствующих совершению общественно опасных деяний, и разработки мер предупреждения преступности в России. Личностные характеристики преступника играют важную роль в определении виновному конкретного уголовного наказания и должны учитываться в процессе исполнения приговора.

Таким образом, личностные особенности субъекта преступления в большинстве своем имеют криминологическое, но не уголовно-правовое значение.

Для правильной квалификации преступлений с уголовно-правовой точки зрения существенный интерес представляет субъект преступления – физическое лицо, совершившее общественно опасное деяние и обладающее указанными в уголовном законе признаками (возраст, вменяемость), а не личность преступника как криминологическая категория. Личностные свойства преступника раскрываются через социально-демографические, нравственно-психологические и уголовно-правовые особенности.

Однако следует отметить, что для квалификации по субъекту преступления имеют значение в основном два признака – возраст и вменяемость. Лицо, совершившее преступления в состоянии невменяемости, согласно ч. 1 ст. 21 УК РФ не подлежит уголовной ответственности; таким образом, квалификация в данном случае исключается.

С учетом того, что уголовный закон в качестве субъекта преступления рассматривает только физическое лицо (ст. 19 УК), а специальный субъект, оказывающий большое влияние на квалификацию, будет рассмотрен подробно в следующих разделах работы, представляется целесообразным оценить влияние возраста и вменяемости на уголовно-правовую квалификацию общественно опасного деяния.

Эти признаки имеют значение не только для решения вопроса о привлечении лица к уголовной ответственности – они связаны и с уяснением содержания уголовно-правовых норм. Именно эти признаки характеризуют основную сущность субъекта как элемента состава преступления. Однако для того, чтобы признать лицо субъектом преступления, необходимо в каждом конкретном случае установить, что именно данное лицо совершило общественно опасное деяние, которое предусмотрено уголовным законом.

Само же преступление законодателем сформулировано как виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом под угрозой наказания (ч. 1 ст. 14 УК РФ).

Категории «состав преступления», «субъект преступления», «уголовная ответственность» практически неразделимы и довольно часто отождествляются, соответственно, с понятиями «преступление», «лицо, его совершившее» и «ответственность».

Если говорить условно, общественно опасное деяние при определенных обстоятельствах может совершить любое лицо, но субъектом преступления станет лишь тот, кто обладает признаками, установленными в законе: определенным возрастом, с которого наступает уголовная ответственность (14–16 лет), и вменяемостью.

Понятие субъекта преступления, отмечала Н. С. Лейкина, означает прежде всего совокупность признаков, при наличии которых физическое лицо, совершившее общественно опасное деяние, подлежит уголовной ответственности. Постоянными же и всеобщими признаками являются вменяемость и достижение лицом определенного возраста.

Таким образом, по существу действующее уголовное законодательство (ст. 19 УК РФ) впервые определило достаточно полно и четко выраженные признаки субъекта преступления, при наличии которых лицо, совершившее преступление, подлежит уголовной ответственности, а при отсутствии хотя бы одного из них (вменяемости или возраста) физическое лицо, совершившее общественно опасное деяние, не является субъектом преступления и об уголовной ответственности уже речь идти не может.

Основанием же наступления уголовной ответственности, как уже ранее отмечалось, согласно ст. 8 УК РФ, служит только совершение конкретным лицом общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом, которое содержит все признаки (элементы) состава преступления.

Особо важное значение приобретает существенное дополнение, внесенное в УК РФ 1996 г. Впервые в отечественном законодательстве в качестве одного из признаков субъекта преступления как условия уголовной ответственности в ст. 19 УК РФ предусмотрено физическое лицо, то есть человек. Ранее этот признак субъекта преступления не назывался, а подразумевался. И только ныне действующий УК РФ решил этот вопрос на законодательном уровне, отвергая уголовную ответственность юридических лиц.

Таким образом, по действующему УК РФ субъектом преступления может быть только физическое лицо, которое должно нести ответственность за свои общественно опасные действия, совершенные им умышленно или по неосторожности. При этом данное обстоятельство позволяет в соответствии с основополагающими принципами уголовного права возлагать при установлении виновности лица персональную уголовную ответственность за его осознанные и мотивированные преступные действия.

Среди признаков субъекта преступления особое влияние на квалификацию оказывает возраст, с которого лицо, совершившее общественно опасное деяние, подлежит уголовной ответственности. Достижение определенного возраста, по существу, является необходимым условием для признания лица, совершившего общественно опасное деяние, субъектом преступления и привлечения его к уголовной ответственности. Сколь бы тяжким ни было преступление, если лицо не достигло установленного уголовным законом возраста, оно не является субъектом преступления и вопрос о привлечении его к уголовной ответственности снимается.

Согласно п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. № 7 «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» лицо считается достигшим возраста, с которого наступает уголовная ответственность, не в сам день рождения, а по его истечении, то есть с ноля часов следующих суток. В случае установления возраста подсудимого судебно-медицинской экспертизой днем его рождения будет считаться последний день того года, который назван экспертами. Вместе с тем при определении возраста минимальным и максимальным числом лет суду необходимо исходить из предлагаемого экспертами минимального возраста такого лица.

Уголовный закон традиционно устанавливает возрастные границы уголовной ответственности (14–16 лет), предусмотренные ст. 20 УК РФ. Данные возрастные границы на определенных этапах развития нашего государства законодателем уточнялись, что, несомненно, было связано с квалификацией преступлений.

Согласно ч. 2 ст. 20 УК субъектом убийства (ст. 105 УК) может быть только вменяемое лицо, достигшее 14-летнего возраста. Однако, если убийство совершает малолетний, субъект преступления отсутствует и квалификация деяния исключается.

Вместе с тем вопрос о квалификации преступления имеет существенное значение в случае совершения несовершеннолетним лицом в возрасте от 14 до 16 лет общественно опасного деяния, уголовная ответственность за которое наступает с 16 лет. Например, если несовершеннолетний принимал участие в устойчивой вооруженной банде, которая совершила несколько нападений на граждан, и если ему в момент совершения преступления исполнилось 16 лет, его действия могут быть квалифицированы по ст. 209 УК РФ (как бандитизм). Однако в случае ненаступления 16-летнего возраста на момент совершения бандитизма уголовная ответственность наступает за те преступления, которые предусмотрены ч. 2 ст. 20 УК РФ, если они были совершены в составе банды.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. № 1 «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» в п. 14 отмечается, что субъектом бандитизма может быть лицо, достигшее возраста 16 лет. Вместе с тем лица в возрасте от 14 до 16 лет, совершившие различные преступления в составе банды, подлежат уголовной ответственности только за те преступления, ответственность за которые предусмотрена с 14-летнего возраста.

Законодателем при определении возраста, по достижении которого лицо может быть привлечено к уголовной ответственности, за основу принимается уровень сознания, а также способность понимать характер совершаемых действий и руководить ими.

Субъектом преступления признаются как исполнители, так и все иные соучастники преступления (организаторы, подстрекатели и пособники), достигшие установленного законом возраста на момент совершения преступления.

Аналогично решается вопрос о квалификации при совершении массовых беспорядков (ст. 212 УК РФ). Субъект всех трех форм данного преступления – любое вменяемое лицо, достигшее возраста 16 лет. Так, по ч. 1 ст. 212 УК привлекается к уголовной ответственности лицо, организовавшее массовые беспорядки, по ч. 2 ст. 212 УК – лицо, принимавшее участие в массовых беспорядках, а по ч. 3 ст. 212 УК – лицо, явившееся подстрекателем к совершению этого общественно опасного деяния. Вместе с тем если при участии в массовых беспорядках несовершеннолетним лицом в возрасте от 14 до 16 лет совершены другие преступления, например, убийство (ст. 105 УК), грабеж (ст. 161 УК), разбой (ст. 162 УК), хулиганство (ч. 2 ст. 213 УК), вандализм (ст. 214 УК) и т. п., то уголовная ответственность согласно ч. 2 ст. 20 УК РФ в отношении данного лица наступает с 14-летнего возраста именно за указанные преступления.

В свою очередь, как уже ранее было отмечено, совершение общественно опасного деяния лицом в возрасте до 14 лет исключает уголовную ответственность, в связи с чем само деяние не может быть квалифицированно по какой-либо статье Особенной части УК РФ за отсутствием субъекта преступления – физического лица, способного нести уголовную ответственность. Не может в данном случае идти речь и о составе преступления, так как отсутствует один из его элементов.

Далее следует отметить, что при посредственном исполнении, т. е. при использовании для совершения преступления малолетнего, не достигшего 14-летнего возраста (возраста наступления уголовной ответственности за преступления, предусмотренные ч. 2 ст. 20 УК), вряд ли можно говорить о соучастии. При посредственном исполнении действия исполнителя должны квалифицироваться по соответствующей статье Особенной части УК РФ, так как лицо, не достигшее возраста наступления уголовной ответственности, не является субъектом преступления. В процессе посредственного исполнения преступник в качестве орудия или средства совершения общественно опасного деяния использует малолетнее лицо, не достигшее предусмотренного законом возраста наступления уголовной ответственности.

Далее следует отметить, что в ч. 2 ст. 20 УК, содержащей перечень преступлений, за совершение которых уголовная ответственность наступает с 14 лет, отсутствуют такие преступления, как посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК), посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК), а также посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК), хотя они и представляют собой разновидности убийства. Учитывая исчерпывающий характер перечня ч. 2 ст. 20 УК, как справедливо отмечает Г. Н. Борзенков, действия несовершеннолетнего в возрасте до 16 лет не могут быть квалифицированы по ст. 277, 295 и 317 УК РФ и должны рассматриваться как квалифицированное убийство (п. «б» ч. 2 ст. 105 УК), ответственность за которое наступает с 14-летнего возраста.

При установлении уголовной ответственности несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет законодатель в первую очередь учитывает тяжесть и степень общественной опасности совершенных преступлений, но главным является фактор осознания таким лицом общественной опасности преступного деяния.

Определенную сложность в теории и практике при квалификации преступлений и решении вопроса об уголовной ответственности несовершеннолетних представляет положение, нашедшее свое законодательное закрепление в ч. 3 ст. 20 УК РФ. Согласно тексту закона, несовершеннолетнее лицо в возрасте от 14 до 18 лет не подлежит уголовной ответственности, если на время совершения преступления оно имело отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, и не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своего преступного поведения и руководить им.

В данном случае имеет место одно из обстоятельств, исключающих уголовную ответственность в отношении совершившего общественно опасное деяние несовершеннолетнего лица, которое не является субъектом преступления.

В уголовно-правовой литературе встречаются различные обоснования указанного положения; чаще всего авторы говорят о «возрастной невменяемости», «возрастной невменимости», другие просто отождествляют эти понятия. В дальнейшем, например, Г. В. Назаренко несколько уточняет положение, зафиксированное законодателем в ч. 3 ст. 20 УК РФ. С точки зрения ученого, понятию «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством» более соответствует категория «возрастная незрелость».

Представляется, что отмеченные точки зрения являются несостоятельными и требуют дальнейшего изучения и уточнения, ибо по своей сути и содержанию они не оправданы, так как не вытекают из смысла и логики самого закона, а также не соответствуют понятию невменяемости, которое определено и закреплено в ч. 1 ст. 21 УК РФ. Здесь скорее следует говорить об ограниченной способности несовершеннолетнего лица, возникающей не в связи с каким-либо психическим расстройством, а вследствие отставания или задержки у него психического развития, обусловленных самыми различными причинами, факторами, возрастными, медико-биологическими особенностями.

Такими причинами, например, могут быть: общее недоразвитие всего организма, в частности психической деятельности, органические повреждения центральной нервной системы, социальная и педагогическая запущенность, различные аномалии, проявляющиеся в нарушении психического развития, и др.

Следовательно, речь в определенном смысле идет об отставании несовершеннолетнего лица в психическом развитии, которое чаще всего не соответствует паспортному возрасту на год, два и более лет. Поэтому, устанавливая возраст привлечения к уголовной ответственности, законодатель исходит из убеждения, что достигнув предусмотренных в УК возрастных границ, несовершеннолетний может в полной мере понимать общественную опасность своего деяния и руководить им, даже если оно имеет криминальный оттенок.

Если у несовершеннолетнего лица имеет место отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, и если во время совершения преступления оно не могло полностью осознавать общественную опасность своих действий либо руководить ими, вопросы о квалификации совершенного им деяния и об уголовной ответственности данного лица не ставятся.

В настоящее время в судебно-следственной и прокурорской практике встречаются случаи необъективного и необоснованного решения вопроса о привлечении к уголовной ответственности несовершеннолетних лиц, обнаруживающих отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, поскольку сама законодательная формулировка ч. 3 ст. 20 УК требует конкретизации и уточнения, а кроме того, необходим комплексный подход к изучению этого психического состояния и в теории, и на практике. Вряд ли можно говорить о наличии в стране четко налаженной системы организации и проведения экспертиз в отношении данной категории лиц, а также о безошибочных решениях работников суда, прокуратуры и следствия.

В целях улучшения работы по проведению медицинских, психологических и психиатрических обследований несовершеннолетних, страдающих отставанием в психическом развитии, не связанным с психическим расстройством, совершивших различные преступления, представляется важным в наиболее крупных городах страны создать комплексные стационарные и амбулаторные психолого-медико-педагогические или судебно-психолого-медико-психиатрические экспертизы. При этом в первом случае необходимо наличие эксперта-психиатра, а во втором – специалиста в области педагогики.

Вместе с тем возраст наступления уголовной ответственности за ряд преступлений оговорен законодателем в диспозициях конкретных уголовно-правовых норм. Например, за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления (ст. 150 УК), вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий (ст. 151 УК), за половое сношение и другие действия сексуального характера с лицом, не достигшим 16-летнего возраста (ст. 134 УК), за развратные действия (ст. 135 УК), за уклонение от прохождения военной и альтернативной гражданской службы (ст. 328 УК), а также за воинские преступления уголовная ответственность предусмотрена с 18 лет.

Исходя из специфики совершения некоторых преступлений уголовная ответственность может наступать и в более старшем возрасте, поскольку особенности этих общественно опасных деяний напрямую связаны с дополнительными признаками специального субъекта преступления. К подобным преступлениям относятся: необоснованный отказ в приеме на работу, а также необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до 3 лет (ст. 145 УК); неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие на море или ином водном пути (ст. 270 УК); отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию РФ или Счетной Палате РФ (ст. 287 УК); привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299 УК); вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305 УК); планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353 УК) и др. При этом возраст специального субъекта свыше 18 лет в указанных и других преступлениях вытекает из смысла уголовного закона.

Таким образом, основание уголовной ответственности для всех лиц, совершивших преступление, должно быть одинаково, если они достигли возраста, с которого она наступает, что имеет существенное значение и для решения вопросов квалификации общественно опасных деяний с учетом возрастных характеристик преступников.

В целях правильной квалификации необходимо точно установить не только возраст субъекта преступления, но и его вменяемость, то есть способность осознавать свои действия и руководить ими, поскольку невменяемость лица в момент совершения преступления исключает уголовную ответственность. В этом случае исключается также и квалификация преступного деяния.

Следовательно, вменяемость как психическое состояние лица, при котором оно в момент совершения преступления было способно осознавать характер своего поведения и руководить им в определенной и конкретной ситуации, наряду с возрастом является неотъемлемым признаком субъекта как элемента состава преступления.

Возможность правильно понимать и оценивать фактическую сторону и значимость своих поступков и при этом осознанно руководить своей волей и действиями отличает вменяемое лицо от невменяемого. Обладая способностью мыслить, человек со здоровой психикой может не только правильно оценивать свои действия, но и выбирать самые различные варианты поведения, соответствующие мотивам, потребностям, целям и задачам, которые он себе определил.

Для квалификации преступления с учетом признака вменяемости субъекта большое значение имеет отграничение данного состояния от состояния невменяемости, содержание и сущность которого нашли свое законодательное закрепление в ч. 1 ст. 21 УК РФ и которое представляет собой совокупность двух критериев – медицинского (биологического) и юридического (психологического).

Невменяемое лицо, совершившее какое-либо общественно опасное деяние, не является субъектом преступления. К нему могут быть применены лишь принудительные меры медицинского характера, уголовной ответственности и, соответственно, применению уголовного наказания оно не подлежит.

Следовательно, не являясь субъектом преступления, невменяемое лицо не обладает и основным его признаком – вменяемостью и поэтому квалификация в данном случае исключается.

На практике различные сомнения относительно вменяемости лица, совершившего общественно опасное деяние, когда его поведение свидетельствует об отсутствии самоконтроля, имеет место неправильная реакция на внешние воздействующие факторы и раздражители и т. п., должны решаться в пользу данного субъекта. В этих случаях в отношении лица, совершившего преступление, для установления его психического состояния на предварительном следствии в соответствии с п. 3 ст. 196 УПК РФ в обязательном порядке проводится судебно-психиатрическая экспертиза. Дальнейшее решение вопроса о вменяемости лица, совершившего преступление, осуществляется судом в соответствии со ст. 300, 433, 434 УПК РФ на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы.

Таким образом, установление всех обстоятельств дела на предварительном следствии и в судебном разбирательстве, а также заключение судебно-психиатрической экспертизы дают возможность судебно-следственным органам решать вопрос о вменяемости или невменяемости лица, совершившего преступление, а затем уже, в случае вменяемости лица, доказывать осознанность действий и способность руководить ими. Речь идет о совершении преступного деяния умышленно или по неосторожности.

Следовательно, вряд ли можно говорить о виновности лица, совершившего общественно опасное деяние, если в процессе предварительного следствия, дознания и в суде не установлена его вменяемость.

Вместе с тем вменяемым может быть признан не только психически здоровый человек, но и лицо, имеющее какие-либо психические расстройства, не препятствующие ему, однако, правильно оценивать свои действия в той или иной конкретной обстановке или ситуации. В данном случае речь идет о психических заболеваниях или расстройствах, которые, как отмечается в литературе, а также в судебно-психиатрической и судебно-следственной практике, не устраняют способности лица осознавать свои преступные действия и руководить ими. Согласно ч. 1 ст. 22 УК РФ, если вменяемое лицо в момент совершения преступления имело психическое расстройство, в результате которого не могло в полной мере осознавать характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими, она подлежит уголовной ответственности.

Требование уголовного закона в этом случае позволяет говорить о субъекте преступления, поскольку привлечение к уголовной ответственности и квалификация общественно опасных действий может иметь место только в отношении вменяемых лиц.

Следовательно, одним из непременных условий для признания лица субъектом преступления является его вменяемость. Лица же, совершившие общественно опасные деяния в состоянии невменяемости, не являются субъектами преступлений, так как их общественно опасное поведение не может быть объектом уголовно-правовой квалификации, чего нельзя сказать об уменьшенной вменяемости, при которой лицо, совершившее преступление, не освобождается от уголовной ответственности и уголовного наказания.

В соответствии со ст. 8 УК РФ основание уголовной ответственности возникает с момента совершения лицом деяния, которое содержит все признаки (элементы) состава преступления, предусмотренные уголовным законом. Само же преступление – это юридический факт, при наличии которого вменяемое и виновное лицо становится обязанным подвергнуться принудительному воздействию со стороны государства.

По утверждению Р. И. Михеева, вменяемость как бы выполняет роль определителя субъекта преступления, а также одного из условий как вины, так и уголовной ответственности.

Вместе с тем установление взаимосвязи между вменяемостью и виной позволяет глубже разобраться в самом субъекте преступления, а также дать более правильную уголовно-правовую оценку преступного деяния, поскольку при решении вопросов квалификации необходимо учитывать и другие признаки состава, в частности, субъективной стороны преступления, с точки зрения психики характеризующей лицо, совершившее общественно опасное деяние умышленно или по неосторожности.

Уголовная ответственность как правовое последствие – это результат применения государством уголовного закона в отношении вменяемого лица, совершившего общественно опасное деяние, при доказанности его вины.

Вменяемость, будучи неотъемлемым признаком субъекта преступления, является необходимой предпосылкой для объективной оценки, совершенного лицом общественно опасного деяния. Отсюда способность лица осознавать свое противоправное поведение и руководить своими действиями является также и основанием для решения вопроса о привлечении его к уголовной ответственности. Поэтому вопросы о квалификации, виновности и уголовной ответственности лица могут ставиться и решаться только тогда, когда субъект вменяем, и исключаются из рассмотрения в случае его невменяемости.

Таким образом, значение вменяемости и возраста – обязательных признаков субъекта преступления как элемента состава – самым тесным образом связано с уголовно-правовой квалификацией общественно опасного деяния и привлечением совершившего его лица к уголовной ответственности.

§ 4. Квалификация по субъективной стороне преступления

Сложный вопрос в теории и практике представляет собой квалификация преступления по субъективной стороне. Вместе с тем глубокое и правильное понимание содержания субъективных признаков позволяет избегать ошибок при квалификации преступлений.

В уголовном праве под субъективной стороной преступления обычно понимают психическое отношение виновного лица к совершаемому им общественно опасному деянию. Само же содержание субъективной стороны как обязательного элемента состава преступления раскрывается через основной признак – вину и факультативные признаки – мотив и цель, установление которых самым непосредственным образом связано с правильной квалификацией преступлений.

Проблема субъективной стороны преступления является одной из наиболее сложных в уголовном праве; а интерес к ней ученых и практиков не ослабевает и в настоящее время. Значительные трудности вызывают вопросы квалификации по признакам субъективной стороны преступления, нашедшие свое отражение в самых различных научных трудах и публикациях отечественных ученых.

Особенно непросто установить субъективную сторону преступления и ее признаки, что приводит к многочисленным ошибкам в судебно-следственной практике. Поэтому при осуществлении квалификации преступлений в первую очередь следует учитывать такие формы психического отношения лица к преступному деянию, как умысел, неосторожность, мотив и цель. Правильное понимание значения признаков субъективной стороны для квалификации преступлений, по мнению В. Н. Кудрявцева, помогает определить необходимые категории, по которым преступные деяния разграничиваются применительно к их субъективной стороне.

Во многих случаях при осуществлении квалификации форма психического отношения лица к совершенному им общественно опасному деянию позволяет отграничить одно преступление от других смежных преступных деяний. Вместе с тем психические особенности находят свое выражение в объективных обстоятельствах, изучение и анализ которых способствуют установлению всех признаков субъективной стороны преступления.

В свою очередь, как отмечает Л. Д. Гаухман, субъективная сторона преступного деяния выражается в различных интеллектуальных, волевых, а также эмоциональных моментах, в их разнообразных оттенках и сочетаниях применительно к акту деяния и к связанным с последним обстоятельствам, которые предшествовали ему. Однако главенствующая роль в квалификации преступлений по субъективной стороне принадлежит ее признакам, которые нашли свое закрепление и отражение в уголовном законе.

При проведении квалификации по субъективной стороне преступления используются нормы как Особенной, так и Общей части Уголовного кодекса.

Значение субъективной стороны как элемента состава преступления состоит в том, что при ее помощи можно более точно и правильно квалифицировать общественно опасные деяния, а также решать вопросы уголовной ответственности. При этом, в отличие от объективной стороны, представляющей внешнюю картину преступления, субъективная сторона раскрывает внутреннюю сущность общественно опасного деяния. По своей сути объективные и субъективные признаки взаимозависимы и должны соответствовать друг другу.

Само формирование отношения лица к содеянному, как отмечает Л. Д. Гаухман, происходит у него во взаимодействии с объективными обстоятельствами посредством их осознания, а также оценки. Сформировавшееся отношение может видоизменяться, в том числе непосредственно в процессе совершения преступления, в результате психической деятельности субъекта.

Содержание субъективной стороны преступления, как уже было отмечено, раскрывается с помощью юридических признаков – вина, мотив и цель, – которые, представляя различные формы психической деятельности, между собой органически связаны и взаимозависимы. Уголовно-правовое значение каждого из них для квалификации преступлений также различно.

В каждом конкретном случае необходимо выяснить содержание умысла и неосторожности, а также факультативные признаки, которые также имеют важное уголовно-правовое значение. Например, субъективная сторона преступления позволяет разграничить составы преступления, сходные по объективным признакам. Скажем, преступления, предусмотренные ст. 105 УК РФ и ст. 109 УК РФ, разграничиваются только по форме вины, а самовольное оставление части или места службы военнослужащим (ст. 337 УК) отличается от дезертирства (ст. 338 УК) только по содержанию цели.

Из всех признаков субъективной стороны состава преступления наибольшее влияние на квалификацию оказывает вина. Признать лицо виновным – значит установить, что оно совершило преступление умышленно или по неосторожности. Вина является основным и обязательным признаком субъективной стороны любого состава преступления. Принцип вины является одним из основополагающих принципов российского уголовного законодательства. Согласно ч. 1 ст. 5 УК РФ, «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина». При отсутствии вины нет субъективной стороны преступления, следовательно, не может идти речи и о составе преступления.

Являясь неотъемлемым признаком субъективной стороны преступления, вина представляет собой психическое отношение лица к совершаемому им преступлению, выражающееся в форме умысла или неосторожности. Вина лица, совершившего общественно опасное деяние, является необходимой субъективной предпосылкой уголовной ответственности, а в дальнейшем и уголовного наказания. Неслучайно в ст. 8 УПК РФ говорится, что никто не может быть признан виновным в совершении общественно опасного деяния, а также подвергнут уголовному наказанию, кроме как по приговору судебных органов. Признание лица виновным в совершении какого-либо преступления должно быть осуществлено только в соответствии с законом.

В свою очередь, законодательное закрепление принципа виновной ответственности имеет большое уголовно-правовое значение, поскольку он неразрывно связан с принципом законности (ст. 3 УК РФ), равенства граждан перед законом (ст. 4 УК РФ), справедливости (ст. 6 УК РФ) и гуманизма (ст. 7 УК РФ). Особо следует отметить, что ч. 2 ст. 5 УК категорически запрещает объективное вменение, то есть уголовную ответственность за невиновное причинение вреда. Следовательно, уголовная ответственность наступает, как отмечалось, только при наличии вины. Невиновное же причинение вреда, каким бы тяжким он ни был, исключает уголовную ответственность и уголовное наказание.

Уголовное законодательство различает две формы вины в совершении преступлений: умысел (ст. 25 УК РФ) и неосторожность (ст. 26 УК РФ); обе они оказывают влияние на квалификацию общественно опасных деяний. В свою очередь, каждая из этих форм вины подразделяется на виды: умысел – на прямой и косвенный, а неосторожность – на легкомыслие и небрежность.

Вина в преступлении представляет собой не просто психическое отношение лица к общественно опасному деянию, к своим преступным действиям и их последствиям, которое выразилось в выполнении конкретного состава преступления. Она может иметь место только как определенное психическое отношение к совершению лицом конкретного преступления в конкретной ситуации и соответствующей обстановке.

Для квалификации умышленных преступлений, как справедливо отмечает А. И. Рарог, существенное значение имеет не только форма вины, но и направленность умысла. Например, следует отграничивать убийство (ст. 105 УК) от умышленного причинения тяжкого вреда здоровью (ч. 4 ст. 111 УК), повлекшего смерть потерпевшего по неосторожности. В данном случае квалификация зависит от направленности умысла субъекта преступления, что вызывает определенные трудности в судебно-следственной практике. В этой связи Пленум Верховного Суда РФ в п. 3 постановления от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» разъяснил, что при решении вопроса о направленности умысла виновного необходимо исходить из совокупности всех обстоятельств содеянного и при этом учитывать, в частности, способ и орудие преступления, количество, характер и локализацию телесных повреждений, а также предшествующее преступлению и последующее поведение виновного и потерпевшего, их взаимоотношения.

Направленность умысла имеет также важное значение при квалификации преступлений, связанных с посягательством на собственность, общественную безопасность, общественный порядок, конституционный строй и другие общественные отношения, охраняемые уголовным законом, которым причиняется вред. Например, влияние направленности умысла на квалификацию хищения чужого имущества нашло свое отражение в п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое», в котором отмечается, что как тайное хищение чужого имущества необходимо квалифицировать действия лица, совершившего незаконное изъятие этого имущества в отсутствие собственника или другого владельца, а также посторонних лиц либо хотя и в их присутствии, однако незаметно для них. Если указанные лица видели, что совершается хищение, однако виновный, исходя из окружающей обстановки, полагал, что действует тайно, то содеянное также является тайным хищением чужого имущества, т. е. кражей (ст. 158 УК РФ).

Следовательно, установление субъективного критерия незаметности в данном случае предполагает выяснение отношения самого виновного к факту совершаемого преступления, и решающим здесь будет являться субъективный признак. Вместе с тем, как отмечается в п. 5 упомянутого постановления, если в ходе совершения кражи действия виновного обнаруживаются собственником или другим владельцем имущества, а также другими лицами, однако лицо, осознавая это, продолжает совершать незаконные изъятие имущества или его удержание, то содеянное следует квалифицировать как грабеж (ст. 161 УК), а в случае применения насилия, опасного для жизни или здоровья, а также угрозы применения такого насилия – как разбой (ст. 162 УК).

Таким образом, можно сделать вывод, что направленность умысла играет существенную роль в процессе квалификации смежных составов преступлений, которые по некоторым признакам схожи друг с другом. При этом кража и грабеж считаются оконченными преступлениями, когда чужое имущество изъято и виновное лицо имеет реальную возможность пользоваться или распоряжаться им по своему усмотрению.

Некоторые ученые (Н. И. Загородников, П. И. Гришаев, С. В. Бородин и др.) высказывали мысль о том, что на квалификацию преступного деяния может оказывать влияние вид умысла. Однако, по утверждению А. И. Рарога, с которым следует согласиться, ни теория уголовного права, ни уголовное законодательство не дают никаких оснований по-разному квалифицировать преступления в зависимости от того, совершены они с прямым или с косвенным умыслом. Вместе с тем, отрицая влияние вида умысла (прямого или косвенного) на квалификацию преступления, следует отметить, что совершенные с альтернативным умыслом общественно опасные деяния в теории и практике квалифицируются в зависимости от фактически причиненных преступных последствий, а преступления, которые совершены с неопределенным умыслом, квалифицируются по последствиям, которые фактически были причинены.

Действительно, при альтернативном умысле преступник предвидит два или несколько возможных последствий, наступления любого из которых желает. Например, виновный из ревности наносит своему сопернику удар ножом в жизненно важный орган. При этом преступник осознает общественную опасность своих действий, предвидит возможность либо наступления в результате них смерти потерпевшего, либо причинения ему тяжкого вреда здоровью, а также желает наступления любого из этих преступных последствий. В таких случаях квалификация должна осуществляться в зависимости от наступивших последствий.

По своей направленности неопределенный (неконкретизированный) умысел, как правило, имеет место в том случае, когда виновное лицо осознает общественно опасный характер своего деяния, предвидит возможность и неизбежность наступления общественно опасных последствий в общем виде, без их конкретизации, и желает наступления любого из них, лишь бы был результат. Например, преступник из личных неприязненных отношений наносит потерпевшему удары в различные части тела: по голове, в живот, в лицо, причиняя тем самым вред здоровью. При этом виновный допускает наступление последствий от тяжких, предусмотренных ст. 111 УК, до легких (ст. 115 УК).

Квалификация в этих случаях осуществляется в зависимости от наступивших последствий. Аналогично решается и вопрос об уголовной ответственности.

Для правильной квалификации преступления необходимо наряду с умыслом учитывать и неосторожность (ст. 26 УК РФ), так как в большинстве случаев общественно опасные деяния совершаются умышленно или по неосторожности. Вместе с тем в уголовном законодательстве имеются сложные составы, которые включают в себя не одно, а два последствия. Психическое отношение виновного к этим последствиям может быть различным. Речь в данном случае идет об уголовной ответственности за преступление, совершенное с двумя формами вины (ст. 27 УК), которое необходимо отграничивать от умышленных и неосторожных общественно опасных деяний.

Согласно данной статье, «если в результате совершения умышленного преступления причиняются тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом лица, уголовная ответственность за такие последствия наступает только в случае, если лицо предвидело возможность их наступления, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно было и могло предвидеть возможность наступления этих последствий. В целом такое преступление признается совершенным умышленно».

Применительно к квалифицирующим последствиям в неосторожных преступлениях, отмечает А. И. Рарог, вопрос о психическом отношении обычно не возникает, ведь оно может быть только неосторожным; выяснение психического отношения к квалифицирующим последствиям ограничивается только умышленными преступлениями.

Сама основа существования преступлений с двумя формами вины заложена в своеобразной законодательной конструкции отдельных составов. Законодатель как бы условно объединяет в одном составе два самостоятельных преступления, одно из которых является умышленным, а другое – неосторожным. Речь в данном случае идет о квалифицированных видах преступлений. Например, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью (ч. 1 ст. 111 УК РФ) имеет объектом здоровье человека, но если при совершении данного преступления по неосторожности потерпевшему причиняется смерть (ч. 4 ст. 111 УК), то непосредственным объектом этого неосторожного посягательства становится жизнь.

На практике возникает необходимость отграничивать убийство (ст. 105 УК) от умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть потерпевшего. На этот счет в п. 3 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» судам дается следующая рекомендация: «При убийстве умысел виновного направлен на лишение потерпевшего жизни, а при совершении преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 111 УК РФ, отношение виновного к наступлению смерти потерпевшего выражается в неосторожности». Однако если в результате умышленного причинения тяжкого вреда здоровью наступила смерть потерпевшего, которая также охватывается умыслом виновного лица, деяние характеризуется одной формой вины и квалифицируется как умышленное убийство, т. е. по ст. 105 УК РФ.

Аналогичную конструкцию с двумя формами вины имеет и преступление, предусматривающее уголовную ответственность за умышленные уничтожение или повреждение имущества (ст. 167 УК). В отношении основного состава законодатель прямо указывает на умышленную вину. Вместе с тем уничтожение или повреждение чужого имущества различными способами, повлекшее по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия, охватываются ч. 2 ст. 167 УК РФ. Смерть человека при этом является вторым последствием и в то же время квалифицирующим признаком неосторожного преступления. В целом же это преступление признается умышленным. В тех случаях, когда отношение к наступившей смерти у виновного лица будет умышленным, содеянное необходимо квалифицировать дополнительно по ст. 105 УК РФ как умышленное убийство.

Для правильной квалификации общественно опасных деяний прежде всего необходимо исследовать субъективное содержание преступлений с двумя формами вины, а затем отграничить их от умышленных и от неосторожных преступлений, которые сходны по объективным признакам. Как уже ранее было отмечено, согласно ст. 27 УК РФ преступления с двумя формами вины в целом признаются умышленными, что определяется умышленной формой основных составов.

Вместе с тем, когда в некоторых преступлениях нет двух форм вины, деяние следует квалифицировать как совершенное по неосторожности. В данном случае в одном основном составе психическое отношение лица состоит из умышленной вины к действию и неосторожной вины к преступному последствию. В теории и практике такие преступления считаются преступлениями со смешанной формой вины. Концепция смешанной формы вины, как отмечал П. С. Дагель, не противоречит действующему законодательству и основана на реальных фактах.

Смешанная форма вины предполагает сочетание в основном составе преступления признаков умысла по отношению к деянию и неосторожности по отношению к общественно опасным последствиям основного состава преступления. Например, если водитель умышленно превысил скорость и по неосторожности сбил насмерть двух пешеходов (ч. 3 ст. 264 УК РФ), то в действиях виновного имеется умысел к деянию, то есть к нарушению правил дорожного движения, и другое психическое отношение – в форме неосторожности – к наступившим преступным последствиям. Само же преступление, предусмотренное ст. 264 УК РФ, считается неосторожным.

Заслуживают внимания рекомендации судам, содержащиеся в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 6 октября 1970 г. № 11 «О судебной практике по делам об автотранспортных преступлениях» (с изм. от 3.09.76, от 25.02.77, от 16.01.86 г.), в п. 5 которого отмечается, что преступления, предусмотренные ст. 264, 266, 268, 350 УК РФ, должны рассматриваться как совершенные по неосторожности, так как субъективную сторону этих преступных деяний определяет неосторожное отношение виновного лица к возможности наступления общественно опасных последствий в результате нарушения им правил безопасности движения или эксплуатации транспортных средств.

Однако если по делу будет установлено, что причинение смерти или телесных повреждений потерпевшему, а также причинение материального ущерба охватывалось умыслом виновного лица, содеянное следует рассматривать как умышленное преступление против жизни и здоровья граждан либо государственного или личного имущества.

Смешанная форма вины встречается в неосторожных преступлениях, как правило, связанных с нарушением специальных правил.

Наличие в уголовном законе специальных норм с двумя формами вины имеет большое значение для уголовно-правовой квалификации общественно опасных деяний, поскольку позволяет разграничивать умышленные и неосторожные преступления.

Однако для правильной квалификации общественно опасных деяний большое значение имеют также факультативные признаки субъективной стороны преступления – мотив и цель.

Мотив преступления представляет собой осознанное внутреннее побуждение, которым руководствуется лицо при совершении общественно опасного деяния.

Цель преступления – это тот желаемый результат, к достижению которого стремится лицо при совершении общественно опасного деяния.

Правильная оценка любого поведения человека невозможна без учета его мотивов и целей. Последние всегда конкретны и, как правило, формулируются законодателем в диспозициях уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ. Вместе с тем мотив и цель законодателем указываются далеко не во всех преступлениях, в связи с чем они относятся к факультативным признакам субъективной стороны преступления.

Любое умышленное преступление совершается по какому-либо мотиву и с той или иной целью, чего нельзя сказать о неосторожном преступлении. В тех случаях, когда мотив и цель являются обязательными признаками субъективной стороны конкретного состава, отсутствие их в содеянном исключает данный состав преступления. Поэтому наличие и содержание мотива и цели устанавливаются в каждом конкретном умышленном преступлении на основании глубокого анализа и оценки всех обстоятельств совершенного общественно опасного деяния. Например, мотив, являясь осознанным побуждением человека, выступает как источник активности, как фактор, способствующий совершению деяния. Если в психологии, отмечал И. Г. Филановский, мотив деятельности человека объясняет движущие силы его поведения вообще, то в уголовном праве мотив должен открыть специфические движущие силы именно преступного поведения.

По существу, мотив умышленного преступления является своеобразным источником общественно опасного деяния, его движущей силой, которая толкает лицо на его совершение при определенных обстоятельствах и соответствующей обстановке. В этой связи следует отметить, что установление подлинных мотивов и целей преступлений имеет большое значение для квалификации последних. В процессе уголовно-правовой квалификации преступлений, как отмечал Б. А. Куринов, мотив и цель учитываются только в умышленных преступных деяниях. В неосторожных преступлениях мотив и цель не оказывают влияния на правовую оценку содеянного.

В некоторых составах мотив и цель указаны в законе как обязательные признаки субъективной стороны преступления. Показательна в этом отношении ч. 2 ст. 105 УК, предусматривающая убийство при квалифицирующих обстоятельствах. Мотивами данного преступления будут: убийство из корыстных побуждений (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК); убийство из хулиганских побуждений (п. «и» ч. 2 ст. 105 УК); убийство по мотивам национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды либо кровной мести (п. «л» ч. 2 ст. 105 УК). Вместе с тем целями убийства при квалифицирующих обстоятельствах будут: сокрытие другого преступления или облегчение его совершения (п. «к» ч. 2 ст. 105 УК); использование органов или тканей потерпевшего (п. «м» ч. 2 ст. 105 УК).

Для квалификации убийства по указанным мотивам и целям необходимо их установить в каждом конкретном случае и выяснить, что подобные мотивы и цели возникли у виновного до совершения убийства. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. «О судебной практики по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» в п. 1 указано, что по каждому такому делу должна быть установлена форма вины, выяснены мотивы и цель, а также способ причинения смерти другому человеку, исследованы другие обстоятельства, которые имеют значение для правильной правовой оценки содеянного.

Оказывая влияние на квалификацию, мотив позволяет четче отграничивать друг от друга преступления различной степени общественной опасности, например основной состав убийства от убийства при квалифицирующих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК). Скажем, по ч. 1 ст. 105 УК квалифицируется убийство по следующим мотивам: из мести; из ревности; на почве личных взаимоотношений; в драке или ссоре (при отсутствии хулиганских побуждений); из сострадания по просьбе потерпевшего и по другим мотивам, когда в действиях виновного отсутствуют смягчающие и отягчающие обстоятельства.

Осуществляя уголовно-правовую квалификацию общественно опасного деяния, следует иметь в виду, что законодатель при конструировании некоторых составов преступлений включает в них мотив и цель в качестве признаков субъективной стороны преступления. Анализируя действующее уголовное законодательство, отметим, что, например, мотив «месть» не только выступает квалифицирующим признаком в п. «л» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Также он упоминается в связи с посягательством на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК), посягательством на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК), посягательством на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК), дезорганизацией деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ст. 321 УК).

В ряде составов законодатель прямо указывает на корыстный мотив, например, подмена ребенка из корыстных побуждений (ст. 153 УК РФ), или злоупотребление должностными полномочиями из корыстной заинтересованности (ст. 285 УК РФ), или служебный подлог из корыстных побуждений (ст. 292 УК РФ).

Похищение, уничтожение, повреждение или сокрытие официальных документов, штампов, а также печатей подпадают под действие ст. 325 УК РФ лишь будучи совершены из корыстных или других личных побуждений. Но закон лишь называет мотивы, не раскрывая их содержание, и в результате в судебно-следственной практике некоторые мотивы понимаются неправильно.

Трудности, возникающие при квалификации преступлений, самым тесным образом связаны с трудностями судебно-следственной практики в определении мотивов различных общественно опасных деяний.

Обязательность установления мотива совершения преступления как необходимого признака субъективной стороны по существу вытекает из самого состава преступления, и она не может быть проигнорирована на стадии дознания, предварительного расследования и судебного следствия дознавателем, следователем, прокурором, судьей и другими представителями власти. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» в п. 6 отмечается, что при разбирательстве уголовного дела суды должны доказывать не только совершенное преступление и виновность лица, но и мотивы общественно опасного деяния.

Указание на мотив можно встретить чаще всего в квалифицированных составах преступления в качестве квалифицирующего деяние признака, например, ч. 2 ст. 105 УК или когда речь идет о причинении тяжкого или средней тяжести вреда здоровью потерпевшего из хулиганских побуждений, а также по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды, в первом случае п. «д» и п. «е» ч. 2 ст. 111 УК, а во втором – п. «д» и п. «е» ч. 2 ст. 112 УК.

В некоторых преступлениях законодатель прямо не называет, но подразумевает наличие какого-либо мотива или цели. Например, при квалификации корыстных преступлений (ст. 158, 159, 160, 161, 162 УК РФ) необходимо иметь в виду, что всем этим формам хищения и другим общественно опасным деяниям присущ корыстный мотив, который является необходимым признаком субъективной стороны конкретного преступления и приобретает свое индивидуальное значение. Выяснение такого рода обстоятельств должно осуществляться по правилам толкования уголовного закона, поскольку в судебно-следственной практике существуют сложные проблемы, связанные с выяснением субъективной стороны данных видов преступлений, особенно когда законодатель наряду с мотивами учитывает и эмоциональное состояние лица, совершившего общественно опасное деяние (в результате сильного душевного волнения (аффекта) – ст. 107, ст. 113 УК РФ). В данном вопросе среди ученых и практиков имеют место расхождения, что придает этой проблеме и в настоящее время особую остроту, так как эмоциональное состояние ошибочно отождествляется с мотивом мести.

Эмоции представляют собой чувства и переживания, которые испытывает человек при осознанном поведении, в том числе и при совершении преступления. Вместе с тем уголовно-правовое значение имеет только внезапно возникшее сильное душевное волнение (аффект), вызванное неправомерными действиями потерпевшего, которое вряд ли стоит подменять мотивом мести. При наличии данного мотива состояние аффекта отсутствует, и квалификация по ст. 107 или ст. 113 УК РФ будет невозможна.

В отношении неосторожных преступлений правильнее говорить лишь о мотиве и цели поведения, но не самого общественно опасного деяния. Мотивы поведения не выступают в качестве внутреннего побуждения к совершению преступления, поскольку преступными являются не сами действия, а наступившие общественно опасные последствия. Признание мотивированного характера неосторожного преступления, как отмечает В. Е. Квашис, не означает отождествления мотиваций умышленных и неосторожных преступлений. В неосторожном преступлении мотив поведения соответствует непреступной цели, а преступный результат вообще не соответствует мотиву поведения и вовсе не вытекает из него. Сами же мотивы неосторожного поведения чаще всего скрыты от внешнего восприятия, в результате чего их определение значительно осложняется.

Следовательно, как уже ранее было отмечено, в неосторожных преступлениях мотив и цель вряд ли могут оказывать влияние на квалификацию общественно опасного деяния. Неслучайно законодатель не включает мотив и цель в число признаков субъективной стороны неосторожных преступлений. Не указываются они законодателем и в качестве квалифицирующих признаков в неосторожных преступлениях, процесс совершения которых специфичен и значительно отличается по субъективной стороне от умышленных общественно опасных деяний.

В умышленных преступлениях мотив всегда характеризует волю субъекта, поэтому при решении вопроса о квалификации разные побуждения должны учитываться и в том случае, когда имеет место так называемая конкуренция мотивов, которыми руководствуется лицо при совершении общественно опасного деяния. Как справедливо отмечал И. Г. Филановский, при параллельном существовании нескольких мотивов, каждый должен получить уголовно-правовую оценку в виде квалификации содеянного преступником. Данная точка зрения в теории уголовного права остается дискуссионной.

Следует согласиться с выводом А. И. Рарога, называющего более правильной позицию тех ученых, которые полагают, что квалификация преступления одновременно по двум мотивам, когда каждый выполняет функцию квалифицирующего признака, теоретически не обоснованна. В этом случае правильную квалификацию определяет доминирующий мотив преступления, который при анализе субъективной стороны должен соотноситься с умыслом конкретного общественно опасного деяния. По общему правилу, например, мотив убийства свидетельствует о прямом умысле, хотя убийство может быть совершено и с косвенным умыслом.

Вместе с тем следует отметить, что проблема конкуренции мотивов получила разъяснение в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)». В частности, п. 13 содержит следующее положение: «По смыслу закона квалификация по п. „к“ ч. 2 ст. 105 УК РФ совершенного виновным убийства определенного лица с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение исключает возможность квалификации этого же убийства, помимо указанного пункта, по какому-либо другому пункту ч. 2 ст. 105 УК РФ, предусматривающему иную цель или мотив убийства. Поэтому, если установлено, что убийство потерпевшего совершено, например, из корыстных или из хулиганских побуждений, оно не может одновременно квалифицироваться по п. „к“ ч. 2 ст. 105 УК РФ».

При этом мотив может сочетаться с другими квалифицирующими признаками, характеризующими объективную сторону состава преступления. Например, убийство, совершенное группой лиц общеопасным способом из корыстных побуждений, следует квалифицировать по п. «е», п. «ж», п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Конкуренция мотивов в каждом конкретном случае должна учитываться и в судебно-следственной практике, что позволит правильно квалифицировать преступления.

Если говорить более подробно о значении цели преступления для уголовно-правовой квалификации, то она, как и мотив, характеризует процессы, протекающие в сознании лица в связи с совершением общественно опасного деяния. При этом цель преступления имеет разное значение для квалификации, поскольку для одних составов она является обязательным признаком субъективной стороны, а для других может находиться за пределами состава.

Например, законодатель прямо называет цель в качестве признака субъективной стороны в следующих преступлениях: разбой, то есть нападение в целях хищения чужого имущества (ст. 162 УК РФ); изготовление в целях сбыта поддельных банковских билетов (ст. 186 УК); террористический акт, то есть совершение взрыва, поджога и другие действия в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения (ст. 205 УК); захват заложника (ст. 206 УК); создание устойчивой вооруженной группы (банды) в целях нападения на граждан, организации, а равно руководство бандой (ст. 209 УК); шпионаж (ст. 276 УК); диверсия (ст. 281 УК); вмешательство в какой бы то ни было форме в деятельность суда в целях воспрепятствования осуществлению правосудия (ст. 294 УК); провокация взятки или коммерческого подкупа (ст. 304 УК); дезертирство (ст. 338 УК), самовольное оставление военнослужащим части или места службы в целях уклонения от прохождения военной службы, а также неявка в тех же целях на службу и другие преступления.

В свою очередь, ст 277, 295 и 317 УК РФ предусматривают уголовную ответственность за посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, или же на жизнь сотрудника правоохранительного органа в целях воспрепятствовать законной деятельности потерпевших.

Указание законодателем в диспозициях статей на конкретную цель преступления означает, что при отсутствии названных целей отсутствует и субъективная сторона состава преступления. Следовательно, в таких составах цель преступления как факультативный признак субъективной стороны влияет на квалификацию преступления.

Вместе с тем имеются преступления, в диспозиции которых законодателем цель не указана, но в уголовно-правовых нормах она подразумевается. Речь идет главным образом о преступлениях против собственности (ст. 158, 159, 160, 161, 162, 163, 164, 165 УК РФ) и других корыстных преступлениях, которые расположены в других главах Особенной части УК РФ.

Однако справедливости ради следует отметить, что применительно к хищению законодатель в примечании 1 к ст. 158 УК РФ четко предусмотрел корыстную цель. В этой связи можно согласиться с мнением Б. В. Волженкина, утверждающего, что если виновное лицо не преследовало корыстной цели, то злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285 УК), причинившее реальный материальный ущерб, а также связанное с изъятием (обращением) чужого имущества, не может рассматриваться как хищение. Вместе с тем противоправное безвозмездное изъятие или обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, которое совершено с корыстной целью специальным субъектом с использованием служебных полномочий, полностью охватывается ч. 3 ст. 159 УК и ч. 3 ст. 160 УК, и дополнительной квалификации по ст. 285 не требует.

Особо следует отметить, что цель и мотив чаще всего в корыстных преступлениях имеют между собой много общего и порой трудно различимы, что препятствует правильной уголовно-правовой оценке общественно опасного деяния и иногда порождает в судебно-следственной практике ошибки, связанные с нарушением законности и других принципов уголовного права.

Таким образом, установление корыстной цели находится в тесной связи с установлением корыстного мотива в любой форме хищения. И хотя в данном случае и мотив, и цель имеют корыстную направленность, их необходимо разграничивать как факультативные признаки субъективной стороны состава преступления.

Для правильного определения целей, как справедливо отмечал И. Г. Филановский, важно установить подлинные мотивы преступления, иначе понять цели почти невозможно. Поэтому значение мотива и цели с точки зрения квалификации преступлений велико и неоспоримо.

Что же касается субъективной стороны как элемента состава преступления, то она при осуществлении квалификации играет свою роль, когда устанавливаются вина, мотив и цель, отражающие психическое отношение субъекта к общественно опасному деянию.

§ 1. Теоретико-методологический аспект субъекта преступления

Анализ юридической, философской, исторической, медицинской и психологической литературы обозначил основные теоретические и методологические проблемы учения о субъекте преступления в науке уголовного права. Методология позволяет представить учение о субъекте преступления с историко-философских, правовых и теоретических позиций, помогает определить наиболее перспективные направления данного учения, глубже познать логику существующих проблем, выявить и закрепить приоритетные направления в их исследовании.

Ряд методологических основ учения о субъекте преступления был сформирован И. Кантом, Г. В. Ф. Гегелем, А. Фейербахом, И. Г Фихте и другими философами и исследователями права, оказавшими большое влияние на развитие правовой мысли в России. Так, в теории И. Канта (1724–1804) особый интерес вызывает осмысление самого преступного поведения и лица, его совершающего. Представление о свободе воли, которая независима от определений чувственного мира, по Канту является основой уголовно-правовых построений, откуда и вытекает понятие уголовной ответственности за действие, совершенное по решению человеческой воли. Уголовно-правовые воззрения Канта носили идеалистический характер, исходя из чего он как бы утвердил субъективно-идеалистическое понимание свободы воли с новых методологических позиций. По Канту всякое преднамеренное нарушение прав является основанием того, что оно признается преступлением. При этом субъект преступления как физическое лицо обладает свободной волей, которую он рассматривает как желание. Правовым же следствием провинности является наказание .

В уголовно-правовой теории Гегеля (1770–1831) преступление есть проявление воли отдельного лица. Преступник же – не просто объект карательной власти государства, а субъект права, который наказывается в соответствии с совершенным преступлением. Вопрос уголовной ответственности в отношении лица, совершившего преступление, рассматривается Гегелем, по существу, в сфере абстрактного права. Гегель утверждает, что воля и мышление представляют собой единое целое, поскольку воля не что иное, как мышление, превращающее себя в наличное бытие. При этом наличность разума и воли, по утверждению философа, является общим условием вменения. Вменяемость же как свойство лица, совершившего преступное деяние, состоит в утверждении, что субъект как мыслящее существо знал и хотел. Невменяемость субъекта по Гегелю определяется тем, что само представление лица находится в противоречии с реальной действительностью, т. е. характер совершенного действия не осознается им .

Выдающийся немецкий криминалист Фейербах (1775–1833), автор знаменитого учебника по уголовному праву, строил свою уголовно-правовую теорию, опираясь на философию Канта. Он разработал основные понятия и категории уголовного права: состав преступления, институты уголовной ответственности, наказания, соучастия и др. Согласно теории А. Фейербаха, преступление совершается не из чувственных стремлений, но из произвола свободной воли. Само учение об уголовной ответственности он основывал на критической философии. По мнению А. А. Пионтковского, уголовно-правовая теория А. Фейербаха может рассматриваться как антиисторическая, в этом и выражаются методологические черты самой критической философии. Фейербах, представляя преступление как действие свободной воли преступника, отстаивал в своей теории «психического принуждения» положение о необходимости применения к преступнику наряду с физическим принуждением, которого явно недостаточно, еще и психического принуждения.

Фихте (1762–1814), в свою очередь, также основывал свои уголовно-правовые взгляды на философии субъективного идеализма. Он утверждал, что уголовная ответственность наступает при совершении не только умышленного, но и неосторожного преступления. По Фихте преступление зависит от свободы воли человека, т. е. свободы выбора преступником целей своего поведения. Таким образом, Фихте подразумевает избирательность поведения субъекта при совершении преступного деяния. Идеи Гегеля, Фейербаха, Фихте не противоречат субъективно-идеалистическому пониманию свободы воли Канта, т. е. его уголовно-правовой теории.

Многие идеи свободы воли, вопросы, связанные с совершением преступления, уголовной ответственностью и наказанием, понятиями вменяемости и невменяемости и другие, отраженные в философии Канта, Гегеля, Фихте, в дальнейшем разрабатывались, изучались и исследовались представителями различных уголовно-правовых школ. Так, виднейшими теоретиками классической школы уголовного права, возникшей в Европе во второй половине XVIII – начале XIX в., наряду с Фейербахом были К. Биндинг (Германия), Н. Росси, О. Гарро (Франция). В России такое направление возникло в XIX–XX вв. в лице русских криминалистов: А. Ф. Кистяковского, В. Д. Спасовича, Н. С. Таганцева, Н. Д. Сергеевского и др. Классическая школа уголовного права базировалась на концепции индетерминизма, т. е. на представлении о метафизической, ничем не обусловленной свободной воле. Преступное деяние и ответственность за него представители классической школы основывали на учении о преступлении как результате действия свободной воли лица. При этом, руководствуясь доктриной произвольной свободы воли, представители данной школы в своих уголовно-правовых теориях не предусматривали наступления уголовной ответственности в отношении лиц, совершивших преступление в состоянии невменяемости. Уголовному наказанию, исходя из этих теорий, подлежали лица как за умышленные, так и за неосторожные преступные деяния.

Противоположных взглядов на свободу воли, преступное деяние, самого преступника, а также вопросы уголовной ответственности и наказания придерживались представители антропологической школы уголовного права, возникшей в конце XIX в., основателями которой являлись Ч. Ломброзо, Р. Гарофало, Э. Ферри и др. Опираясь на философские концепции вульгарного материализма и позитивизма, представители данного направления выработали учение о преступном человеке, практически полностью отрицая волевую деятельность человека. Согласно этому учению, преступления совершаются, в основном, независимо от тех или иных общественных условий, как правило, прирожденными преступниками. Исходя из концепции антропологической школы, прирожденный преступник, который отличается существенными физическими и нравственными особенностями и признаками, фатально обречен.

С. В. Познышев, отвергая идеи Ч. Ломброзо, Э. Ферри и их последователей о прирожденном преступнике и в то же время отмечая заслуги антропологической школы: последняя не только указала на необходимость изучения преступника, но и внесла этот объект в лабораторию науки, приковав к нему внимание ученых, заставив их таким образом проверять свои построения, а также наблюдать за преступниками. Несомненно, в России теоретические положения антропологической школы уголовного права нашли мало сторонников в связи с тем, что уголовно-правовые теории в нашей стране в подавляющем большинстве строились на принципах классической школы уголовного права, из которых основополагающим, как отмечает Ю. А. Красиков, является примат государства над личностью.

Социологическая школа уголовного права, возникшая в конце XIX – начале XX в., в лице своих известных теоретиков, таких как Ф. Лист (Германия), А. Принс, И. Я. Фойницкий и другие, выступила против признания того, что преступник, совершая преступное деяние, обладает «свободой воли, хотя он не свободен». Действия же его на момент совершения преступления, как правило, обусловлены социальными факторами преступности.

По существу представители данной школы отрицали институты уголовного права, учение о составе преступления, не проводили различий между понятиями «вменяемость» и «невменяемость». Преступные деяния рассматривались ими как деяния, совершенные только разумным человеком, а мера наказания определялась не в зависимости от тяжести преступления, а в соответствии с предполагаемым опасным состоянием лица. При этом социологическая школа по ряду методологических положений была довольна близка к антропологической школе, однако ее методологической основой являлась философия как прагматизма, так и позитивизма.

Методологический подход к учению о субъекте преступления, рассматривающий его через призму философских уголовно-правовых теорий, обнаруживает объединяющий эти теории признак, заключающийся в том, что любое деяние, в частности преступное, совершается физическим лицом, т. е. человеком. Однако отметим, что принцип уголовной ответственности в различное время в уголовном праве и законодательстве применялся не только к человеку, но и к неодушевленным предметам, животным, насекомым или юридическим лицам. Такой подход в основном был характерен для зарубежного уголовного права.

Если рассматривать проблемы исследования субъекта преступления с позиции методологии теоретических концепций в русском уголовном праве, то, несмотря на различное отношение дореволюционных отечественных криминалистов к философским и уголовно-правовым теориям, в большинстве своем они были едины в мнении, что субъектом преступного деяния может быть только физическое лицо, и выступали против уголовной ответственности юридических лиц. Не случайно один из видных представителей классической школы уголовного права, русский криминалист Н. С. Таганцев подчеркивал, что субъектом преступления может быть только виновное физическое лицо.

Проблема вменяемости и невменяемости лица, совершившего преступное деяние, являющаяся одной из основных в теории уголовного права в отношении субъекта преступления, уголовной ответственности и наказания, решалась представителями различных школ весьма противоречиво.

Что же касается возраста как одного из главных признаков субъекта преступления, то исследования в этом направлении сводились криминалистами и криминологами указанных школ к различным классификациям преступных элементов или к рассмотрению их возрастных особенностей с точки зрения личностных особенностей преступника.

На важность изучения свободы воли, вменяемости, необходимости и других вопросов, связанных с поведением человека в обществе, указывал Ф. Энгельс. Он писал, что невозможно рассуждать о морали и праве, когда не касаешься вопросов о так называемой свободе воли и о невменяемости человека, об отношении между необходимостью и свободой. Разумеется, без исследования и глубокого изучения этих понятий и их соотношения вряд ли можно научно обосновать и решить проблему субъекта преступления, с которой тесно связаны различные институты уголовного права.

В историческом аспекте представляет интерес методологический и теоретический анализ субъекта преступления в уголовном праве и уголовном законодательстве в советский период. Как считает Ю. А. Красиков, после Октябрьской революции доктрина социалистического права как бы вобрала в себя реакционные положения социологической школы, во многом извратив классическое направление. На первых этапах существования советского государства изучению субъекта преступления ученые-юристы уделяли недостаточно внимания, поскольку все российское уголовное законодательство требовало кардинального обновления и систематизации. В советский период наука уголовного права с новых методологических позиций стала переосмыслять различные связанные с преступным деянием и преступником, а также уголовной ответственностью и наказанием уголовно-правовые и криминологические теории, доставшиеся ей в наследство от «старых» уголовно-правовых школ и учений.

В советский период значительный вклад в разработку теории и методологии по проблеме субъекта преступления внесли ученые-юристы Я. М. Брайнин, В. С. Орлов, А. А. Пионтковский, А. Н. Трайнин, несколько позже – И. И. Карпец, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, Н. С. Лейкина, Р. И. Михеев и др. Однако в связи с отсутствием в уголовном праве стройного учения о субъекте преступления отечественные исследователи допускали методологические ошибки в характеристике его признаков. Традиционно субъект преступления рассматривался в качестве одного из элементов состава преступления. Как отмечал О. Ф. Шишов, в «Учебнике по уголовному праву» (1938) был допущен один методологический просчет: социальная сущность института вины рассматривалась в разделе «Субъект преступления».

Следует заметить, что освещение вопросов методологии в учебной литературе по уголовному праву сводилось к указанию на диалектический материализм как всеобщий метод научного познания (исследования) любой науки, в частности науки уголовного права. Что же касается частно-научных методов исследования проблемы субъекта преступления, то они в какой-то степени оставались в тени, хотя и требовали дальнейшего изучения со стороны как юристов, так и представителей других наук.

Немаловажным для понимания теоретических и методологических аспектов понятия субъекта преступления было исследование советскими криминалистами философского понятия свободы воли в ее материалистическом понимании, а также признаков лица, совершившего преступное деяние, связанных с возрастом, вменяемостью и невменяемостью.

Как отмечал А. А. Пионтковский, свобода воли, исходя из диалектического материализма, служит основанием уголовной ответственности при совершении как умышленного, так и неосторожного преступления. Иного мнения по данному вопросу придерживался И. С. Самощенко, который считал, что при обосновании уголовной ответственности лица, совершившего преступление, не следует исходить из философского понимания свободы, так как свобода в смысле выбора решения представляет собой другую свободу. На наш взгляд, предпочтительнее мнение А. А. Пионтковского, поскольку, обладая свободой воли, преступник, как и всякое вменяемое лицо, осознает

противозаконность своего поведения в объективном мире и предвидит, что в результате его действий могут наступить преступные последствия. Следовательно, свобода выбора у вменяемого лица всегда имеется.

Важной теоретической основой в исследовании субъекта преступления является возраст, установленный в законе как обстоятельство, предопределяющее наступление уголовной ответственности за совершение преступного деяния. Возраст как признак субъекта преступления в отечественном уголовном праве полно и глубоко учеными и практиками не изучен. Сложность данной проблемы определяется тем, что она напрямую связана не только с природными, биологическими, но и социально-психологическими свойствами человека, которые, разумеется, должны учитываться законодателем при установлении возрастных границ в процессе решения вопроса о привлечении к уголовной ответственности лица, совершившего преступление.

На определенных исторических этапах развития нашего государства возраст, с которого наступала уголовная ответственность, определялся законодателем по-разному. Отечественному уголовному законодательству известны достаточно низкие возрастные границы наступления уголовной ответственности, сохранявшиеся сравнительно длительное время.

Общая уголовная ответственность по действующему законодательству в полном объеме наступает с 16-летнего возраста, т. е. законодатель установил безапелляционно данные границы, хотя и на практике, и в теории уголовного права этот вопрос решается неоднозначно. Дело в том, что за некоторые преступления, специально не оговоренные в законе, уголовная ответственность возможна лишь с 18 лет. Данное положение реализуется, когда речь идет о специальном субъекте преступления. В УК РФ 1996 г. содержится немало норм, в которых субъектом преступления названо должностное лицо, а признаки его определены в примечании к ст. 285 УК РФ. Некоторые преступления против государственной власти, против правосудия и порядка управления, против военной службы и другие часто совершаются лицом, обладающим признаками специального субъекта.

В этой связи возникает необходимость привести в уголовном законе конкретный перечень норм, предусматривающих наступление уголовной ответственности с 18 лет.

Вместе с тем от возраста преступника зависит и структура совершаемых преступлений. А такие общественно опасные деяния, как убийство (ст. 105 УК РФ), различные формы хищения чужого имущества (кража, грабеж, разбой), причинение вреда здоровью (ст. 111–112 УК РФ), хулиганство (ст. 213 УК РФ) и другие, совершаются достаточно часто в 14—15-летнем и более младшем возрасте. Поэтому повышение возрастного предела, например до 20 лет, как предлагается в литературе, в ближайшее время представляется нецелесообразным, что подтверждает и резко обострившаяся в последние годы криминологическая ситуация.

Одним из аспектов исследования в теории уголовного права проблемы субъекта преступления является его вменяемость, т. е. такое психическое состояние лица, при котором оно, совершая общественно опасное деяние, может осознавать свои действия и руководить ими. Вменяемость, как и возраст, – неотъемлемый признак субъекта преступления.

Понятие вменяемости противоположно понятию невменяемости, которое нашло свое законодательное закрепление в ст. 21 УК РФ.

Вменяемость как свойство любого человека – понятие довольно сложное и многогранное, требующее комплексного исследования в рамках различных наук. Однако ему уделяется меньше внимания, нежели понятию невменяемости. Одна из немногих работ, посвященных проблемам вменяемости и невменяемости в уголовном праве, – монография Р. И. Михеева.

Вменяемость служит не только необходимым условием привлечения лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности, но и предпосылкой для установления его виновности. Если рассматривать данную проблему с методологических позиций, то в основе учения о детерминированности и свободе воли лежит понятие вменяемости. Обладая способностью мыслить, человек со здоровой психикой способен правильно оценивать свои действия, а также выбирать самые различные варианты поведения, соответствующие мотивам, потребностям, целям и задачам, которые он себе поставил.

К сожалению, в теоретическом и методологическом аспектах данной проблеме посвящено сравнительно мало исследований, особенно в уголовном праве. В связи с этим представляется целесообразным не только разработать и обосновать критерии вменяемости, но и закрепить их в уголовном законе.

Важная сторона исследования субъекта преступления – изучение такого сложного вопроса в науке уголовного права и криминологии, как соотношение понятий «субъект преступления» и «личность преступника», которые порой ошибочно отождествляются. Методологической основой исследования данной проблемы является как углубленное изучение самого преступного деяния на различных этапах развития нашего государства, так и совершенствование уголовного законодательства в целях повышения эффективности борьбы с преступностью.

Понятия «субъект преступления» и «личность преступника», хотя по смыслу и близки, но не совпадают. Кроме того, они имеют разный объем: понятие «субъект преступления» уже, чем понятие «личность преступника». Понятие «субъект преступления» основывается на конкретных положениях, сформулированных в уголовном законе, и исходит из методологических предпосылок философских и уголовно-правовых теорий, о чем было сказано выше.

«Субъект преступления» – это термин уголовно-правовой, который, скорее, определяет юридическую характеристику лица, совершившего преступление, и отличается от криминологического понятия «личность преступника».

«Личность преступника» как более емкое понятие раскрывается через социальную сущность лица, а также через сложный комплекс характеризующих его признаков, свойств, связей, отношений, нравственный и духовный мир, взятые во взаимодействии с индивидуальными особенностями и жизненными фактами, лежащими в основе преступного поведения.

Представляется, что избежать методологических и теоретических ошибок в использовании понятий «субъект преступления» и «личность преступника» поможет первоначальная предпосылка, состоящая в том, что субъект преступления – правовое понятие, а личность преступника – криминологическое.

Еще одной сложной и спорной теоретической проблемой в российском уголовном праве, связанной с субъектом преступления, является проблема уголовной ответственности юридических лиц. И здесь важно отметить, что институт уголовной ответственности юридических лиц уже давно получил законодательное закрепление в ряде зарубежных государств, например в Англии, Италии, Нидерландах, США, Франции.

Интерес к данной проблеме в теории уголовного права возродился в России в связи с глобальными изменениями, происходящими во всех сферах жизнедеятельности общества. Особенно ярко он проявился в период подготовки и принятия УК РФ 1996 г.

К числу сторонников законодательного закрепления уголовной ответственности юридических лиц можно отнести ученых-юристов С. Г. Келину, А. С. Никифорова, А. В. Наумова и других, которые обосновывают научную состоятельность и практическую значимость такого решения данной проблемы.

Интересную мысль по данному вопросу высказал Б.В.Волженкин, предложивший различать субъект преступления и субъект уголовной ответственности. Он считает, что преступление может совершить только физическое лицо, обладающее сознанием и волей. Однако нести уголовную ответственность за преступные деяния могут не только физические, но при определенных условиях и юридические лица. Думается, что это положение не бесспорно и требует более основательной проработки, поскольку на практике, несомненно, установлению условий, при которых юридическое лицо может нести уголовную ответственность, вызовет определенные трудности. Поэтому необходимо в законодательном порядке закрепить подробный перечень условий, при наличии которых юридическое лицо может быть признано субъектом уголовной ответственности.

Сложность данной проблемы обусловлена еще и тем, что понимание вины, характерное для физического лица, связано с его психической деятельностью во время совершения преступления, а психическую деятельность довольно сложно соотнести с виновностью юридического лица. Принцип личной ответственности физического лица является своеобразным камнем преткновения в решении рассматриваемой проблемы в российском уголовном законодательстве.

Существование обозначенных проблем в уголовном праве свидетельствует о необходимости дальнейшего исследования вопросов теории и методологии, которые являются основополагающими для познания любого института уголовного права.

§ 2. Возраст как признак субъекта преступления

Важным и неотъемлемым признаком субъекта преступления является возраст вменяемого лица, совершившего общественно опасное деяние. Следует заметить, что как теория уголовного права, так и уголовное законодательство различных правовых систем, в частности отечественное, связывают с возрастом субъекта преступления наступление уголовной ответственности. Согласно ст. 20 УК РФ 1996 г. уголовной ответственности подлежит только совершившее преступление лицо, которое достигло установленного законом возраста 14 или 16 лет. Сам же уголовный закон не содержит специальной нормы, предусматривающей понятие возраста, он только указывает на возрастные границы наступления уголовной ответственности, если лицо совершило какое-либо преступление.

Следовательно, из предписания уголовного закона вытекает положение о том, что лицо, не достигшее установленного законом возраста, совершившее преступное деяние, не может быть привлечено к уголовной ответственности и, таким образом, не является субъектом преступления.

Как основная проблема субъекта преступления возраст уголовной ответственности и в нашем государстве, и во многих странах мира достаточно динамично меняется. Данное обстоятельство, как представляется, объясняется в первую очередь волей законодателя, который исходит из соответствующих исторических условий развития общества и уголовной политики по борьбе с преступностью, проводимой государством на различных этапах его развития.

Устанавливая возраст уголовной ответственности, законодатель учитывает данные медицины, психологии, педагогики и других наук, а также типичные для большинства подростков условия развития и формирования на разных стадиях жизненного пути.

В литературе можно встретить неоднозначные суждения о возрасте лица и его способности нести уголовную ответственность в связи с совершенным преступлением. Да и само понятие возраста трактуется по-разному. Так, Г. И. Щукина считает, что возрастом принято называть период развития человека, который характеризуется качественными изменениями в физических и психических процессах, подчиненный особым закономерностям в их протекании.

Интересную позицию в этом вопросе занимает М. М. Коченов, который отмечает, что понятие возраста можно употреблять в законе чаще всего в одном смысле – как указание на количество прожитого человеком времени, а основанием уголовной ответственности являются сам физический возраст и способность в момент совершения преступления регулировать свое поведение. В свою очередь, Л. В. Боровых определяет возраст через количественное понятие, хотя за количеством прожитых лет, как правило, пишет она, кроется качественная наполняемость этих периодов, что дает возможность предположить само сущностное определение категории «возраст» как периода в развитии любого человека.

Как представляется, наиболее емко и содержательно понятие возраста сформулировано Р. И. Михеевым, который определяет его как в широком, так и в узком смысле. В первом случае он под возрастом подразумевает календарный период времени, прошедший от рождения до какого-либо хронологического момента в жизни человека, а во втором случае – указанный период психофизического состояния в жизни того или иного лица, с которым связаны как медико-биологические, социально-психологические, так и правовые изменения.

Таким образом, если говорить о возрасте, с которым законодатель связывает способность лица, совершившего преступление, нести уголовную ответственность, то данный признак субъекта преступления всегда требовал пристального изучения, исследования и осмысления с позиций не только уголовного права, но и медицины, психологии, педагогики и других наук.

Любой возраст всегда характеризуется и сопровождается осознанным волевым поведением или действием, а в момент совершения преступления и причинением какого-либо вреда.

В связи с этим следует согласиться с утверждением Н. Ф. Кузнецовой, что понятие общих признаков субъекта преступления, таких как возраст и вменяемость, связаны с характеристикой интеллектуально-волевого отношения к действиям и последствиям. Следовательно, рассматривая возраст с различных точек зрения, необходимо на первый план выдвинуть волю лица, совершающего преступление; несомненно, она лежит в основе его осознанного противоправного поведения и имеет особое значение для психологического и уголовно-правового исследования возраста уголовной ответственности субъекта преступления.

Далее следует заметить, что как предшествующий уголовный закон (УК РСФСР 1960 г.), так и действующий УК РФ 1996 г. установили уголовную ответственность за ряд преступлений в отношении несовершеннолетних в возрасте 14 лет, которые могут в этом возрасте контролировать свою волю и свое криминальное поведение уже на первых стадиях совершения общественно опасного деяния.

Отсюда, определяя рамки и критерии уголовной ответственности, необходимо учитывать наравне с биологическими и психологическими особенностями несовершеннолетних преступников их интеллектуальный, а также образовательный уровень на разных этапах жизненного пути в связи с совершением ими различных преступлений.

Давая общую оценку исследованиям возраста уголовной ответственности, проводившимся психологами и юристами, О. Д. Ситковская приходит к следующему выводу: несмотря на имеющиеся различия в методике и объеме исследований, в большинстве своем все авторы рассматривают период 11–15 лет как переходный от детства к юношеству, характеризуемый достаточно быстрым развитием интеллекта и воли, а также самой личности, позволяющим подросткам соотносить свои мотивы с социальными нормами поведения.

Однако определение возраста, с которого наступает уголовная ответственность за совершение преступления, – это достаточно сложная проблема, и с ней сталкиваются законодатели всех стран на протяжении длительного времени. Вызывает она определенные трудности и сегодня. Речь в данном случае идет об установлении как нижних, так и верхних возрастных границ уголовной ответственности. Отсюда, как замечает О. Д. Ситковская, и предпринимавшиеся законодателями почти всех стран мира еще с XVII–XVIII вв. попытки установить возрастные границы привлечения к уголовной ответственности и исключить применение уголовного наказания в отношении детей и подростков.

При этом во многих зарубежных государствах в конце XVIII – начале XIX в. нижние границы наступления уголовной ответственности были предусмотрены разные и даже резко различались между собой. На это обстоятельство обращал внимание в своих исследованиях еще в дореволюционный период С. А. Гуревич, который писал, что в то время, когда одни законодательства устанавливают границу уголовной ответственности в возрасте 9 лет (Италия, Испания), другие повышают ее до 10 лет (Австрия, Болгария, Голландия, Дания, Россия), до 12 лет (Германия, Венгрия, Румыния, Сербия, Швейцария), до 13 лет (Турция), до 16 лет (Норвегия).

Если же рассматривать настоящий период времени и зарубежные государства с современными правовыми системами, то возраст уголовной ответственности субъекта преступления в каждой конкретной стране законодателем определяется и устанавливается также по-разному. Так, достаточно низкие границы, допускающие уголовную ответственность в возрасте 7 лет, установлены в Египте, Ираке, Ливане, Йемене, Ирландии и ряде других государств.

В некоторых государствах минимальный возраст уголовной ответственности составляет 13 лет, когда речь идет о совершении подростками преступлений, представляющих повышенную общественную опасность (в ряде штатов США, Франции, Узбекистане и др.), с 14 лет (в Болгарии, КНДР, Норвегии, Румынии, ФРГ, Японии, большинстве стран СНГ и т. п.). Вместе с тем в Дании, Финляндии, Швеции и других государствах возраст уголовной ответственности предусмотрен с 15 лет. Однако в законодательствах подавляющего большинства государств уголовная ответственность в отношении лица, совершившего преступление, предусмотрена с 16 лет.

Таким образом, возраст как неотъемлемый и важный признак субъекта преступления по-разному определялся и определяется в уголовном праве государств различной ориентации на исторических этапах их становления и подвержен значительным колебаниям с учетом особенностей развития той или иной страны в отдельности.

Не является исключением и наше государство, когда речь идет об установлении нижних и верхних возрастных границ уголовной ответственности и уточнении по возрастному признаку самого субъекта преступления. При этом изменчивость возраста наступления уголовной ответственности в отечественном уголовном законодательстве, так же как и в зарубежном, достаточно ярко прослеживается в определенные периоды развития нашего государства, что имеет непосредственное значение для дальнейшего его исследования и изучения с современных позиций в самых различных направлениях.

Однако, чтобы лучше понять рассматриваемый признак субъекта преступления, обратимся к истории вопроса. В уголовном праве Русского государства имеют место примеры наступления уголовной ответственности на раннем этапе развития подростка – с 7 лет. И только спустя 20 лет после издания Уложения 1649 г., отмечал С. А. Гуревич, законодатель вспоминает о правиле, затерявшемся в Градских законах, «аще седьми лет отрок убиет кого… не повинен есть смерти» и вносит его в Новоуказные статьи Сыскного приказа 1666 г. (ст. 79).

Далее следует заметить, что в законодательстве в эпоху царствования Петра I мало что говорилось о возрасте лица, совершившего преступное деяние. Отсутствует всякая определенность по поводу возраста субъекта преступления и в законодательстве послепетровского периода, за исключением отдельных императорских указов середины XVII в., которыми субъектом преступления признавалось малолетнее лицо в возрасте 10 лет . Это положение сохранилось и в Своде законов 1832 г.

Субъектом преступления по Уложению 1845 г. (ст. 144) признавалось также физическое вменяемое лицо, достигшее 10-летнего возраста. Аналогичный нижний возрастной порог уголовной ответственности подростков был предусмотрен и в Уложении 1903 г., согласно которому лицо становилось субъектом преступления только по достижении 10 лет, поскольку до 10-летнего возраста не могло в полном объеме осознавать содеянное им противоправное деяние.

В советский период развития нашего государства по вопросам уголовной ответственности несовершеннолетних лиц, совершивших преступления, в законодательстве наблюдались значительные колебания как в сторону снижения возраста уголовной ответственности преступника, так и в сторону увеличения уголовно-правового воздействия. Эти колебания связаны как с отсутствием до принятия Основ 1958 г. разработанных уголовных законов в рассматриваемой сфере, так и с уголовной политикой, проводившейся государством в отношении несовершеннолетних лиц, совершавших самые различные преступления. Наибольшие изменения претерпели нижние возрастные границы уголовной ответственности.

В основном нижние возрастные границы уголовной ответственности колебались в первых уголовных законах в пределах от 14 до 16 лет (Руководящие начала 1919 г. – 14 лет, УК РСФСР 1922 г. – 16 лет, УК РСФСР 1926 г. – 14–16 лет).

Однако уголовному законодательству нашей страны известны и более низкие возрастные границы уголовной ответственности (12 лет), которые были установлены законодателем в отношении несовершеннолетних за совершение ими преступлений, представляющих повышенную общественную опасность и наиболее распространенных. Речь идет о Постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 г. «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних» и Указе Президиума Верховного Совета СССР от 10 декабря 1940 г. «Об уголовной ответственности несовершеннолетних за действия, могущие вызвать крушение поездов».

Далее, говоря о нижних границах уголовной ответственности, необходимо отметить следующую особенность. На протяжении довольно длительного времени – в период действия Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., УК РСФСР 1960 г. и Уголовного кодекса РФ 1996 г. – нижние возрастные границы (14–16 лет) не изменялись.

Вместе с тем перечень преступлений, за которые уголовная ответственность наступала с 14-летнего возраста, законодателем постоянно расширялся и уточнялся. В полном объеме, как известно, общая уголовная ответственность традиционно устанавливалась и в настоящее время предусматривается в уголовном законодательстве с 16 лет.

В связи с этим представляется, что незыблемость нижних возрастных границ уголовной ответственности, существующих столь длительный период времени, вряд ли можно объяснить стабильностью законодательства. Видимо, здесь следует говорить скорее о недостаточной изученности этой проблемы, так как глобальные изменения, происходящие во всех сферах жизнедеятельности общества, и в частности в уголовной политике государства, главной задачей которой является борьба с преступностью, не могут не влиять и на возрастной порог уголовной ответственности, который может колебаться как в сторону снижения, так и в сторону увеличения.

Таким образом, получается, что законодатель как бы безапелляционно установил нижний возрастной порог уголовной ответственности на все периоды существования государства, забывая о том, что именно возраст, как никакой другой признак субъекта преступления, должен быть наиболее динамичен и изменчив с точки зрения совершенствования уголовного законодательства и уточнения нижних возрастных границ уголовной ответственности в современных условиях борьбы с преступностью.

Не случайно в науке уголовного права, психологии, медицине, педагогике, криминологии достаточно проблематичен вопрос установления нижнего возрастного порога уголовной ответственности. Его решение этой проблемы имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение для совершенствования конкретных статей Уголовного кодекса и борьбы с преступностью.

На основе данных различных исследований юристы и психологи приходят к выводу, что период с 14 до 16 лет является определенной физиологической ступенью в созревании любого человека и что к 14 годам он приобретает способность делать умозаключения и регулировать свое поведение.

В последние годы у нас в стране наблюдается значительный рост преступности несовершеннолетних. При этом на протяжении ряда лет увеличивается количество 14—15-летних преступников.

Результаты проведенного еще в начале 90-х годов социологического исследования свидетельствуют, что наибольшее количество впервые совершенных правонарушений приходится, в основном, на подростков в возрасте 10–12 лет (54,1 %).

При этом юристы, психологи, педагоги и другие ученые в своих исследованиях склонны единодушно утверждать, что по достижении подростком 12—13-летнего возраста он уже в состоянии, как мы ранее отмечали, адекватно, осознанно и взвешенно оценивать свое поведение и поступки, выбирать варианты своего поведения в объективной действительности, а также прогнозировать последствия своих действий в той или иной конкретной ситуации.

В свою очередь, изучение, анализ и обобщение материалов и статистических данных практики органов внутренних дел Санкт-Петербурга по борьбе с преступностью несовершеннолетних за период с 1989 по 1998 г. показывают, что указанной категорией лиц было совершено значительное количество самых различных преступлений. При этом значительную долю в общем числе совершенных преступлений составили, как и в целом в уголовной статистике России, убийства, преступления против здоровья, изнасилования, различные формы хищения и хулиганство.

Проведенное в Санкт-Петербурге исследование детской преступности также показало, что большое число несовершеннолетних преступников составили лица как в возрасте 14–15 лет, так и не достигшие возраста, с которого в соответствии с законом установлена уголовная ответственность. В отношении последних возбужденные дела были прекращены или в их возбуждении было отказано на основании п. 5 ч. 1 ст. 5 УПК РСФСР. Многие из несовершеннолетних преступников нигде не учились и не работали.

Анализ юридической, психологической, медицинской, педагогической литературы по рассматриваемой проблеме, уголовного законодательства, криминологических и социологических исследований, официальных данных уголовной статистики, материалов практики ГУВД г. Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а также сложная криминогенная обстановка в стране, существующая на протяжении последних лет, и рост преступности несовершеннолетних, в частности подростковой, свидетельствуют о глубокой криминальной пораженности не только подрастающего поколения, но и общества в целом. Все это приводит к выводу о необходимости изменения нижних границ уголовной ответственности.

Изложенное позволяет внести предложение по уточнению нижнего возрастного порога уголовной ответственности в действующем уголовном законодательстве. В литературе, например, можно встретить предложения об установлении уголовной ответственности за совершение некоторых преступлений с 12—13-летнего возраста.

Представляется целесообразным установить уголовную ответственность с 13-летнего возраста по ч. 2 ст. 105 УК РФ: за убийство из корыстных побуждений или по найму, а равно сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом.

Подобное изменение отвечает криминогенной обстановке в стране по данной категории преступлений, учитывает возрастные особенности подростков и не противоречит в этом отношении зарубежной законодательной практике.

В ходе проведенного нами в 1999–2000 гг. анкетирования судей, прокуроров, следователей и дознавателей г. Санкт-Петербурга и Ленинградской области предложение установить уголовную ответственность с 13 лет за вышеуказанные убийства положительно оценили более половины (59,4 %) опрошенных работников судебно-следственных органов. При этом за установление такой ответственности высказались прокуроры – 22,8 %, судьи – 19,8 % и следователи – 10,8 %.

Таким образом, наше предложение соответствует субъективному мнению и практических работников, которые в своей деятельности непосредственно соприкасаются с рассматриваемой проблемой.

Наряду с необходимостью пересмотра нижних границ уголовной ответственности в российском уголовном праве существует и другая, не менее сложная и важная проблема, связанная с повышением возраста субъекта преступления за совершение некоторых общественно опасных деяний.

Суть ее состоит в том, что в ряде преступлений прежде всего или требуется наличие у совершившего его лица дополнительных признаков, или само преступное деяние предполагает достижение субъектом 18-летнего возраста. Уголовная ответственность исключается, если лицо, совершившее соответствующее деяние, моложе 18 лет.

За многие преступления несовершеннолетние лица, например 16–17 лет, не могут нести уголовную ответственность в связи с тем, что в силу своего несовершеннолетия просто не в состоянии занимать определенное должностное или какое-либо иное положение в обществе, а также выполнять соответствующие функции на работе. Субъект некоторых преступлений должен обладать определенным образованием, навыками в работе, профессионализмом или жизненным опытом, позволяющими решать те или иные задачи государственного, общественного, производственного и т. п. масштаба.

Налицо несоответствие связанных с возрастом требований уголовного закона как УК РФ 1996 г., так и предшествующего УК РСФСР 1960 г., и решением вопросов уголовной ответственности на практике. В качестве примера достаточно привести некоторые нормы действующего уголовного законодательства, которые в этом отношении требуют более глубокого анализа, уточнения и совершенствования с учетом современных реалий.

Скажем, если обратиться к преступлениям против военной службы, которые в УК РФ 1996 г. выделены в самостоятельный 11-й раздел (гл. 33), то уголовную ответственность за них согласно ст. 331 могут нести военнослужащие, а также военнообязанные граждане, достигшие совершеннолетнего возраста, поскольку они являются специальными субъектами воинских преступлений. И здесь уголовный закон не должен вступать в противоречие с Федеральными законами России «Об обороне» от 24 апреля 1996 г., «О статусе военнослужащих» и «О воинской обязанности и военной службе» 1998 г., а также с Положением о порядке прохождения военной службы (в редакции Указа Президента РФ от 15 октября 1999 г. № 1366).

Однако как в теории, так и на практике при решении вопроса о привлечении к уголовной ответственности лиц указанной категории за совершение воинских преступлений возникают разногласия, особенно когда речь идет о курсантах первых курсов военных учебных заведений. Исходя из правового положения лица, совершившего преступление, при решении вопроса о его виновности следует в первую очередь учитывать важный признак субъекта преступления – его возраст, который в упомянутых федеральных законах 1998 г. определяется совершеннолетием.

Вместе с тем к старшим возрастным категориям свыше 18 лет, как правило, можно отнести должностных лиц и представителей власти при совершении ими, например, преступлений против государственной власти, в частности преступных деяний, связанных с посягательством на интересы государственной службы в органах местного самоуправления (гл. 30), интересы правосудия (гл. 31), порядок управления (гл. 32), и других лиц, занимающих ответственные посты или положение в различных государственных органах власти или управления.

Следовательно, при совершении таких преступлений, как неоказание капитаном судна помощи просящим бедствие (ст. 270), злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285), превышение должностных полномочий (ст. 286), привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305), планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353) и некоторые другие общественно опасные деяния, предусмотренные УК РФ 1996 г., субъектом является лицо старше 18 лет, как правило, лицо, наделенное дополнительными признаками, – специальный субъект преступления.

Наиболее показательна в этом отношении ст. 353 УК РФ, поскольку при совершении предусмотренного ею общественно опасного деяния субъектом преступления является лицо, занимающее высшую государственную должность Российской Федерации или субъекта России, что не противоречит Федеральному закону РФ от 31 июля 1995 г. «Об основах государственной службы Российской Федерации» СЗ РФ. 1995. № 31. Ст. 2990..

Изложенное позволяет сделать вывод о необходимости в законодательном порядке уточнить, а в ряде случаев и повысить возраст уголовной ответственности, в особенности когда речь идет об отмеченных нами и некоторых иных случаях. На другое обстоятельство было обращено внимание в уголовно-правовой литературе при обсуждении вопроса об изменении возраста уголовной ответственности за отдельные виды преступлений, связанных с выполнением лицами юношеского возраста различных функций и усложнением трудовых процессов, где требуются специальные знания при выполнении тех или иных работ с определенными машинами, механизмами, использованием новой и особо сложной техники.

Представляется, что последнее обоснование повышения возраста уголовной ответственности, хотя и заслуживает внимания, но вряд ли может быть принято законодателем, поскольку в данном случае, как и в вышеприведенных примерах, мы можем скорее говорить о признаках специального субъекта преступления, а это, в свою очередь, требует более тщательного изучения и исследования указанных особенностей в современных условиях развития науки и техники, а также профессиональной пригодности людей.

В несколько ином плане была поставлена проблема повышения возраста уголовной ответственности в законодательстве практически за все преступления без исключения. При этом возрастную границу уголовной ответственности предлагалось поднять до 20 вместо 18 лет .

Думается, что данное предложение требует основательной аргументации на фоне не только сложной криминогенной обстановки в стране, но и непрекращающегося роста преступности несовершеннолетних. Повышение возрастной планки уголовной ответственности за все виды преступлений до 20 лет трудно объяснить в условиях ежегодного увеличения числа тяжких, особо тяжких и других преступных деяний гуманистическими соображениями. И здесь следует согласиться с И. В. Волгаревой, правильно отмечающей, что гуманизм в законодательстве лишь тогда истинно гуманен, когда он не вступает в противоречие с социальной справедливостью, а также неотвратимостью ответственности и другими принципами уголовного права, которые в нашей стране впервые нашли свое законодательное закрепление в Уголовном кодексе РФ 1996 г.

Представляется, что повышение возрастного порога уголовной ответственности должно быть не тотальным, а избирательным, оно должно производиться с учетом специфики самого общественно опасного деяния, особенностей лица, а также его правового положения. Чаще всего, как отмечалось ранее, речь в таких случаях идет о специальном субъекте преступления, обладающем или наделенном дополнительными признаками по отношению к общему субъекту.

Подтверждает наши выводы и анкетирование судебных и прокурорско-следственных работников, которые в подавляющем большинстве своем – 89,1 % – высказались против повышения возраста уголовной ответственности до 20 лет.

Однако данная проблема должна рассматриваться еще и параллельно с проблемой установления предельной возрастной границы уголовной ответственности для лиц, совершивших преступление в пожилом или старческом возрасте. Причем юристы и психологи высказывают самые различные мнения, которые требуют комплексного научного обоснования не только в рамках данных направлений, но и с позиции медицины.

Представляется не бесспорным утверждение Л. В. Боровых о якобы возникшей потребности в специальном уголовно-правовом механизме по реализации ответственности пожилых людей за совершенные преступные деяния. Думается, что такой потребности в настоящее время нет, поскольку границы пожилого и старческого возраста условны и для каждого человека, исходя из физиологических и индивидуальных особенностей его организма и образа жизни, они будут разными. Поэтому лица пожилого и старческого возраста, совершившие преступление во вменяемом состоянии, способны нести уголовную ответственность на общих основаниях в соответствии с ч. 1 ст. 20 УК РФ 1996 г.

Другое дело, когда речь идет о человеке, утратившем способность осознавать свои действия и ориентироваться в конкретной обстановке в связи с болезненным состоянием и расстройством психики. В этом случае следует решать вопрос о его вменяемости или невменяемости путем проведения судебно-психиатрической экспертизы. При подобном подходе, как замечает О. Д. Ситковская, установление верхнего возрастного порога уголовной ответственности уже теряет смысл, так как проблема переводится на уровень категорий вменяемости и невменяемости. Вместе с тем нельзя в категоричной форме исключать решение данной проблемы в дальнейшем. Следует согласиться с аргументированным утверждением Р. И. Михеева о том, что преступность лиц пожилого и старческого возраста является самостоятельным объектом исследования не только уголовного права и криминологии, но и уголовно-исполнительного права, что проблема эта еще недостаточно разработана в юридической науке и нуждается в дальнейшем изучении.

Следовательно, субъект преступления как физическое лицо, обладающее возрастом, предусмотренным в законе, и вменяемостью, как уже раньше было отмечено, даже в преклонные годы (65–75 и более лет) не освобождается от уголовной ответственности. Однако суд, назначая и индивидуализируя уголовное наказание в каждом конкретном случае, не должен игнорировать, а, наоборот, обязан учитывать пожилой и старческий возраст лица, совершившего преступление.

Вместе с тем предложение О. Д. Ситковской оговорить в законодательстве невозможность привлечения к уголовной ответственности лиц старческого возраста, которые вследствие физиологического одряхления, не связанного с психическим расстройством, не способны при совершении преступления осознавать свои действия или руководить ими, довольно интересно и заслуживает внимания. Оно требует более детального и аргументированного обоснования с точки зрения медицины (психиатрии), а также науки уголовного права и психологии. В данном случае, видимо, следует говорить либо о совокупности двух критериев невменяемости – медицинского (биологического) и юридического (психологического), которые нашли свое законодательное закрепление в ст. 21 УК РФ 1996 г. и исключают уголовную ответственность, либо о наличии только одного юридического критерия – вменяемости, когда лицо является субъектом преступления и несет уголовную ответственность.

Таким образом, возраст как признак субъекта преступления не только является неотъемлемой частью этого понятия, но и самым непосредственным образом влияет на уголовную ответственность лиц, совершивших общественно опасное деяние. При этом возраст тесно связан со всеми институтами уголовного права, требует своего дальнейшего изучения и уточнения с современных позиций совершенствования действующего уголовного законодательства, а также с точки зрения психологии, медицины, педагогики и других наук, как в теоретическом, так и в практическом смысле. Ряд отмеченных нами положений о возрасте как признаке субъекта преступления требует также своего законодательного разрешения.

Учение о субъекте преступления привлекает внимание ученых-юрис-тов, психологов, психиатров, педагогов и представителей других наук многих зарубежных стран. Необходимость полного и всестороннего исследования данного вопроса диктуется тем, что как в теории, так и в судебной практике имеются спорные вопросы, связанные с понятием субъекта преступления. В свою очередь, изучение субъекта преступления в зарубежном уголовном законодательстве (в частности, институтов ответственности, наказания, соучастия в преступлениях со специальным субъектом, вменяемости и др.) дает возможность глубже понять совокупность всех элементов (признаков) целостного учения о составе преступления.

Объяснение понятия и сущности субъекта преступления, а также изучение уголовного законодательства зарубежных государств любой ориентации в историческом аспекте имеют важное методологическое значение для науки уголовного права и совершенствования судебно-следственной практики. В зарубежном уголовном праве вопросы субъекта преступления изучены мало и толкуются в различных странах по-разному, порой даже в диаметрально противоположном смысле, что в значительной степени затрудняет эффективное применение уголовного законодательства в борьбе с преступностью.

Литература по данному вопросу ограничена, малодоступна и носит разрозненный характер. Все это, несомненно, свидетельствует о необходимости дальнейших исследований субъекта преступления.

Если вновь обратиться к различным системам права, то в США, например, общий возраст, с которого лицо может отвечать за совершенные преступления, по федеральному уголовному законодательству и по УК большинства штатов составляет 16 лет. В ст. 4.10 Примерного УК США говорится, что лицо не может быть судимо, а также осуждено за совершенные во вменяемом состоянии посягательства, если оно не достигло возраста 16 лет. Однако в уголовном законодательстве некоторых штатов, и в частности в § 30.00 УК Нью-Йорка, минимальный возраст уголовной ответственности за тяжкое убийство – 13 лет, хотя общая ответственность предусмотрена с 16 лет.

Субъектом преступления по действующему УК Франции признается лицо, достигшее 13-летнего возраста. Но уголовные наказания, применяемые к несовершеннолетним преступникам, менее суровы, по сравнению с наказаниями для взрослых лиц, совершивших аналогичные преступления.

По уголовному законодательству ФРГ субъектом преступления признается физическое вменяемое лицо, достигшее возраста 14 лет. Данное положение регулируется Законом о судах по делам о несовершеннолетних, на что указывают § 10 и 19 УК ФРГ (в редакции от 2 января 1975 г.). В систему же общих судов включены как самостоятельные подразделения суды по делам несовершеннолетних, которые рассматривают дела о преступлениях, совершенных лицами в возрасте от 14 до 18 лет.

В Японии уголовная ответственность наступает так же, как и в ФРГ, с 14 лет. В ст. 41 УК Японии говорится, что действия, совершенные лицом, не достигшим возраста 14 лет, не являются уголовно наказуемыми.

В Англии субъектом преступления по общему (прецедентному) праву уголовная ответственность может наступать с 10-летнего возраста, а в ранний исторический период она имела место с 8 лет.Ввиду отсутствия до настоящего времени в Англии уголовного кодекса и полной систематизации уголовного законодательства, возраст, с которого лицо может считаться субъектом преступления, определяют многочисленные уголовные законы. К полной уголовной ответственности в Англии могут быть привлечены лица, достигшие возраста 17 лет.

Ирландия – одно из немногих западноевропейских государств, где уголовная ответственность может наступать с 7-летнего возраста. При этом уголовное законодательство Ирландии по-прежнему остается некодифицированным, и в стране действуют как старые английские уголовные законы, так и новые ирландские.

Уголовная ответственность в возрасте 7 лет допускается также в Египте, Ливане, Ираке и ряде других государств. Однако к полной уголовной ответственности в большинстве зарубежных стран могут быть привлечены лица, достигшие, как правило, возраста 16–17 лет (США, Англия, Дания, Бельгия, Греция, Египет и др.).

Согласно уголовному законодательству Финляндии субъектом преступления признается лицо, достигшее возраста 15 лет. В УК Финляндии 1894 г. с последующими многочисленными изменениями в § 1 Общей части говорится, что деяния, которые совершаются детьми до достижения 15-летнего возраста, не влекут уголовного наказания.

В ряде стран современное уголовное право возникло и развивалось как право социалистического типа, и поэтому принципиально отличается от уголовного права Англии, США, Франции, ФРГ, Японии и т. д. Например, уголовное законодательство Венгрии, Румынии, КНДР, Болгарии субъектом преступления признает физическое лицо в возрасте 14 лет. В УК Болгарии содержится указание, что уголовная ответственность несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет наступает в том случае, если они во время совершения преступления понимали совершаемое деяние. В бывшей Чехословакии уголовная ответственность была предусмотрена с 15 лет; в Монголии – с 16 лет; в Польше – с 17 лет, а ответственность лиц, совершивших преступления в возрасте от 14 до 17 лет, предусмотрена специальным законом; на Кубе – с 16 лет, а за отдельные особо оговоренные в законе преступления – с 14 лет.

Установление одинакового возраста (14–16 лет), с наступлением которого лицо, совершившее преступление, признается субъектом преступления, в уголовных кодексах стран СНГ объясняется тем, что они были приняты в 1960–1961 гг. в период активной систематизации и кодификации уголовного законодательства в СССР. Скажем, в УК Украины 1961 г. ст. 10 предусматривала наступление общей уголовной ответственности в возрасте 16 лет, а за преступления, представляющие повышенную общественную опасность, – с 14 лет.Статья 10 УК Молдавии 1961 г. также признавала субъектом преступления несовершеннолетних в возрасте 14–16 лет. Следует отметить, что малолетние, не достигшие 14-летнего возраста, по уголовным кодексам бывших союзных республик уголовной ответственности не подлежали, к ним могли применяться лишь меры общественного или воспитательного характера.

В настоящее время в Российской Федерации и странах ближнего зарубежья ведется активная работа по совершенствованию уголовного законодательства. Уточняются и детализируются многие институты уголовного права применительно к новым условиям, в частности пересматриваются вопросы, связанные с привлечением лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности. Ярким примером в этой связи может служить УК Республики Узбекистан, принятый 22 сентября 1994 г. и вступивший в силу с 1 апреля 1995 г. В отличие от предшествующей редакции, в ст. 17 данного УК наступление ответственности за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 97) предусмотрено, если лицу, совершившему указанное преступление, исполнилось 13 лет. Общей уголовной ответственности подлежат физические лица, которым до совершения преступления исполнилось 16 лет, а субъектом более тяжких преступлений признается лицо в возрасте 14 лет.

§ 3. Вменяемость как обязательный признак субъекта преступления

Вменяемость и возраст лица, совершившего преступление, установленные законом как признаки субъекта преступления, между собой тесно связаны, взаимно обусловливают и дополняют друг друга в составе преступления. Известно, и это аксиома, что состав преступления имеет место только тогда, когда налицо совокупность его элементов: объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона преступления. И если общественно опасное деяние совершается вменяемым лицом, достигшим установленного законом возраста (14–16 лет), мы можем говорить о субъекте преступления.

Субъект преступления, по справедливому выражению Я. М. Брайнина, как уголовно-правовое понятие практически немыслим без этих двух основных признаков .

Однако в науке советского уголовного права высказывалось мнение, что вменяемость и возраст не могут рассматриваться как признаки субъекта преступления, относящиеся к составу, поскольку они служат условиями наступления уголовной ответственности за пределами состава преступления.

Наука уголовного права и уголовное законодательство устанавливают, что субъектом преступления может быть лишь вменяемое лицо. Не случайно вопрос о вменяемости, писал Н. С. Таганцев, рассматривается, как правило, в доктрине уголовного права, и вменяемость субъекта является краеугольным камнем всех теорий, признающих основанием наказуемости виновное посягательство на правопорядок. При этом следует отметить, что данное положение характерно не только для отечественного, но и для зарубежного уголовного права с учетом особенностей каждой отдельно взятой страны.

Таким образом, учение о признаках субъекта преступления – возрасте и вменяемости – входит в общее учение о составе преступления.

Вменяемость и возраст имеют важное значение для определения не только субъекта, но и состава преступления. При отсутствии этих признаков или одного из них нет и состава. Следовательно, и вопросы о виновности и уголовной ответственности лица, совершившего общественно опасное деяние, отпадает. При этом значение вменяемости как признака, характеризующего субъект преступления, в отечественной и зарубежной уголовно-правовой литературе еще недостаточно четко определено, да и само понятие требует своего дальнейшего изучения и исследования с точки зрения науки уголовного права, психологии, медицины, а также философского обоснования.

Сознание и воля представляют собой наиболее важные психические функции, которые вообще определяют повседневное поведение любого человека. Учение о детерминированности и свободе воли лежит в основе самого понятия вменяемости. Следовательно, в философских теориях вменяемость, как правило, основывается на свободе воли. Поэтому, как отмечал А. Амон, для признания индивидуальной ответственности необходимо, чтобы человек, которому приписывается совершенный поступок, обладал свободной волей, в которой и заключается основание вменяемости . На философский аспект проблемы обращают внимание в своей работе Ю. М. Антонян и С. В. Бородин, которые отмечали, что по своим философским истокам вменяемость довольно тесно связана с понятием свободы воли и ответственности лица за свои поступки. Невозможно рассуждать о морали и праве, писал Ф. Энгельс, не касаясь вопроса о свободе воли и вменяемости человека .

Влияние же окружающей среды, многочисленных внешних факторов и обстоятельств, воздействующих на поведение человека и определяющих таковое наряду с внутренними процессами, происходящими в нем, всегда проходят через его сознание.

Сознание и воля представляют собой наиболее важные психические функции, определяющие вообще повседневное поведение любого человека. «Все, что побуждает человека к деятельности, – писал Ф. Энгельс, – должно проходить через его голову… Воздействия внешнего мира на человека запечатлеваются в его голове, отражаются в ней в виде чувств, мыслей, побуждений, проявлений воли.»

Таким образом, осознанное волевое поведение лица дает ему возможность под влиянием внешних факторов окружающего мира выбрать определенный образ действий в той или иной конкретной ситуации. В уголовном праве, отмечал П. С. Дагель, свобода воли означает не что иное, как способность лица отдавать себе отчет в своих действиях и сознавать их фактическую сторону и общественную опасность, а также руководить ими. Другими словами, она означает вменяемость лица, которое способно быть как виновным, так и ответственным.

Вместе с тем вряд ли состоятельны утверждения М. И. Еникеева о том, что осознание человеком своих отношений с окружающим миром и способность принимать решения со знанием дела, т. е. руководить своими действиями, не могут служить обязательными условиями вменяемости, поскольку вменяемость предполагает определенный уровень как психической, так и социальной зрелости человека при совершении конкретного предусмотренного законом действия .

Данное мнение вызывает возражения уже потому, что вменяемость в уголовном праве – это способность лица, совершающего преступление, не только осознавать фактический характер и общественную опасность своего деяния, но и руководить своей волей независимо от уровня его психической или социальной зрелости. Оба эти свойства человека, разумеется, приобретаются им и постепенно развиваются в процессе его жизненного пути, на различных этапах его созревания.

Однако, обращаясь к истории вопроса, отметим: как показало наше исследование субъекта преступления, в русском уголовном праве и уголовном законодательстве периода 1917–1996 гг. понятие вменяемости не было сформулировано в уголовном законе вообще. При этом вменяемость как признак субъекта преступления отсутствовала в Руководящих началах 1919 г., Основных началах 1924 г., Уголовных кодексах РСФСР 1922 г., 1926 г., 1960 г., не нашло своего закрепления определение вменяемости и в Уголовном кодексе России 1996 г.

Значительное количество работ в области уголовного права и медицины посвящены невменяемости. Отсутствуют вообще исследования, рассматривающие вменяемость как признак субъекта преступления.

Понятие вменяемости, как уже было отмечено, противоположно понятию невменяемости, которое дано в уголовном законе (ст. 21 УК РФ) и которое обозначает состояние, когда лицо вследствие психического расстройства в момент совершения преступления не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Следовательно, вменяемость предполагает такое психическое состояние лица, при котором последнее, совершая преступление, способно осознавать свои действия и руководить ими.

Понятие вменяемости в различных интерпретациях дается в юридической литературе при отсутствии его определения в уголовном законе. В. С. Орлов, например, рассматривает вменяемость как одно из неотъемлемых свойств человека, без которого последний не может быть признан субъектом преступления при совершении какого-либо общественно опасного деяния. В свою очередь, И. К. Шахриманьян считает, что понятие вменяемости обозначает состояние лица, которое, совершая преступления, отдает себе отчет в своих действиях и руководит ими в силу относительно полного душевного здоровья.

Более емко определяют вменяемость как признак субъекта преступления Ю. М. Антонян и С. В. Бородин, которые рассматривают ее как психическое состояние лица, заключающееся в его способности при определенном развитии, социализации, возрасте и состоянии психического здоровья во время совершения преступления отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, а в дальнейшем в связи с этим нести уголовную ответственность и наказание. В какой-то мере согласуется с такой трактовкой вменяемости определение Р. И. Михеева. По его утверждению, вменяемость представляет собой социально-психологическую способность субъекта преступления считаться виновным и подлежать уголовной ответственности за совершенное преступление, когда по своему психическому состоянию данное лицо было способно в данный момент сознавать общественную опасность преступного деяния и руководить своими действиями .

Исходя из анализа понятий вменяемости, представленных в юридической литературе, можно с полной определенностью говорить, что, являясь одним из важных свойств человека, вменяемость по отношению к невменяемости – более широкое и более емкое понятие, которое требует своего дальнейшего изучения и уточнения.

На практике всякие сомнения относительно вменяемости лица, совершившего общественно опасное деяние, когда его поведение свидетельствует об отсутствии самоконтроля, когда с его стороны имеет место неправильная реакция на внешние воздействующие факторы и раздражители и т. п., должны решаться в его пользу. В этих случаях в отношении лица, совершившего противоправное деяние, в целях установления его психического состояния на предварительном следствии в соответствии с п. 3 ст. 196 УПК РФ в обязательном порядке проводится судебно-психиатрическая экспертиза. Дальнейшее решение вопроса о его вменяемости, как ранее было отмечено, осуществляется судом в соответствии со ст. 300, 433, 434 УПК РФ на основании заключения судебно-психиатрической экспертизы.

Однако следует обратить внимание на то, что в судебно-психиатрической практике, как отмечают Л. И. Подрезова и Е. А. Трошкин, имеет место ошибочное мнение о необходимости признания невменяемыми большинства лиц, болеющих шизофренией, несмотря на то, что многие из них в момент совершения преступления достаточно хорошо социально адаптированы и осознанно управляют своим поведением.

Рассмотрение понятий вменяемости в литературе, а также анализ данных практики позволяют говорить о том, что вменяемость – не только неотъемлемый признак субъекта преступления, но понятие, как отмечает Р. И. Михеев, многогранное, довольно емкое и многоаспектное как по своему содержанию, так и по значению, которое определяется на основе толкования правовых норм, предусмотренных в уголовном законодательстве .

В свою очередь, внутреннее содержание понятия вменяемости, которое подразумевается в уголовном законе, раскрывается, как и понятие невменяемости, через совокупность двух критериев: юридического и медицинского.

Критерии вменяемости в науке уголовного права понимались неоднозначно и определялись учеными-юристами по-разному, так как многое зависело от подхода самого исследователя и его субъективного восприятия данного признака субъекта преступления. Создавшееся положение объяснялось, разумеется, отсутствием понятия вменяемости в уголовном законе, что порождало самые различные предложения по определению формулы вменяемости.

Большинство ученых, как обратил внимание Р. И. Михеев, восприняли конструкцию вменяемости, состоящую из двух критериев (юридического и медицинского), наряду с формулой вменяемости, которая строилась на сочетании трех критериев: юридического, психологического и медицинского. Некоторые исследователи предлагали вывести формулу вменяемости, в основе которой находился бы только юридический критерий, другие предлагали сконструировать ее при помощи только медицинского критерия.

Так или иначе, всевозможные варианты формулы вменяемости интерпретировались, постоянно и всесторонне подвергались критике, становились предметом дискуссии авторов и их оппонентов.

Вместе с тем, несмотря на определенное внимание отечественных юристов, психиатров, психологов и других ученых к этой проблеме, имеющей большую практическую значимость для изучения субъекта преступления, его характеристики при решении вопросов, связанных с установлением вины лица и привлечением его к уголовной ответственности, а в дальнейшем и к уголовному наказанию, она до настоящего времени не нашла ни в теоретическом, ни в практическом плане своего окончательного разрешения.

Более подробно, на наш взгляд, критерии вменяемости в отечественном уголовном праве были проанализированы и описаны Р. И. Михеевым, который дал и развернутое определение вменяемости. По его мнению, формула вменяемости должна состоять из совокупности двух критериев: юридического и медицинского. В свою очередь, юридический критерий вменяемости характеризуется тремя признаками: интеллектуальным, волевым и эмоциональным.

Интеллектуальный признак рассматривается им как способность лица в момент совершения преступления сознавать фактический характер и общественную опасность совершаемых действий (бездействия), а волевой признак – как способность лица во время совершения преступного деяния руководить своими действиями, т. е. способность руководить своей волей по своему внутреннему убеждению и желанию.

Эмоциональный признак в формулу вменяемости не включается, но должен учитываться в обязательном порядке при установлении состояния лица в момент совершения им преступления.

Таким образом, доминирующую роль в юридическом критерии вменяемости играют интеллектуальный и волевой признаки, которые должны рассматриваться обязательно в совокупности и с учетом эмоционального признака.

Медицинский критерий вменяемости, как правило, по утверждению автора, характеризует психическое состояние (здоровье) лица во время совершения им общественно опасного деяния. Данный признак является показателем такого состояния психики лица, когда оно находится в здравом рассудке и понимает свои действия, в том числе и при наличии незначительных расстройств в психике, не исключающих вменяемости. Следовательно, медицинский критерий, который всегда подразумевается, должен рассматриваться не изолированно, а в совокупности с юридическим критерием, образуя в этом сочетании саму формулу вменяемости.

Рассмотренная формула вменяемости принципиальных возражений не вызывает, однако, исходя из ст. 21 УК РФ, интеллектуальный признак юридического критерия требует некоторого редакционного и смыслового уточнения в части, касающейся осознания лицом фактического характера и общественной опасности своих действий (бездействия) во время совершения преступления.

С другой стороны, для более точной и емкой уголовно-правовой характеристики субъекта преступления и, в частности, признака вменяемости следует поддержать предложение некоторых ученых о закреплении в уголовном законе понятия, критериев и признаков вменяемости, которые не предусмотрены в УК РФ 1996 г Подобный шаг позволит правильнее решать вопросы как виновности, так и уголовной ответственности при осуществлении правосудия, обеспечив соблюдение принципов законности (ст. 3), вины (ст. 5), справедливости (ст. 6) и других, нашедших свое законодательное закрепление в Уголовном кодексе РФ 1996 г.

Вменяемость как признак, характеризующий лицо, совершившее преступление, дает основание ставить вопрос о его виновности, а в дальнейшем, следовательно, об уголовной ответственности и наказании, т. е. установление вменяемости преступника как бы предшествует установлению в соответствии с принципами уголовного закона его виновности, которая доказывается как на стадии предварительного следствия, так и в суде.

Сам же принцип вины, как мы уже отмечали, предусмотрен в ст. 5 УК РФ, где сказано, что лицо подлежит уголовной ответственности только за те преступления и наступившие общественно опасные последствия, по которым установлена его вина. Следовательно, способность лица понимать совершаемое им преступное деяние и принимать осознанные решения в процессе его совершения служит основанием для признания субъекта преступления виновным в умышленном или неосторожном общественно опасном деянии.

Виновность лица, совершившего преступление, может быть установлена только лишь после решения вопроса о его вменяемости, невменяемое же лицо не может быть виновно и, согласно ст. 21 УК РФ, не подлежит уголовной ответственности.

Вменяемость, по мнению В. С. Орлова и Р. И. Михеева, является необходимой предпосылкой для установления виновности субъекта, начальным звеном в общей цепи: вменяемость, затем вина, потом ответственность.

Далее следует отметить, что вменяемость довольно тесно связана с виной, как мы уже отмечали, и имеет важное значение для наступления уголовной ответственности в отношении субъекта преступления.

Речь в данном случае идет о взаимосвязи вменяемости и вины как признаков разных элементов в общем составе преступления. Эта взаимосвязь прослеживается прежде всего в том, что как вменяемость, так и вина, являясь признаками: одна – субъекта преступления, другая – субъективной стороны, характеризуют психическую сторону лица, совершающего общественно опасное деяние умышленно или по неосторожности.

Вменяемость, являясь признаком субъекта преступления, находясь в составе преступления и будучи связана с виной, как справедливо отмечают Ю. М. Антонян и С. В. Бородин, вместе с последней обеспечивает в отечественном уголовном праве соблюдение основополагающего принципа субъективного вменения.

Объективное вменение, согласно ст. 5 УК РФ, а именно уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, по нашему уголовному законодательству не допускается и полностью противоречит ему. Вопрос о виновности лица, совершившего общественно опасное деяние, может ставиться и решаться только тогда, когда субъект вменяем и способен осознавать свои действия и руководить ими в момент их совершения, что мы уже не раз отмечали.

В свою очередь, установление взаимосвязи между вменяемостью и виной дает возможность глубже разобраться в самом субъекте преступления, а также в его содержании и уголовно-правовой характеристике не только с позиций науки уголовного права, но и с позиций медицины и психологии. Таким образом, только после предварительного решения о вменяемости лица, совершившего общественно опасное деяние, как замечает В. С. Орлов, можно ставить вопрос о его виновности, потому что как виновным, так и невиновным может быть признано, как правило, вменяемое лицо.

Лицо может быть привлечено к уголовной ответственности, как справедливо отмечают С. Г. Келина и В. Н. Кудрявцев, когда преступление было не только делом его рук, но и продуктом как его сознания, так и воли, поэтому принцип личной ответственности самым тесным образом связан с проблемой вменяемости.

Следовательно, уголовной ответственности может подвергнуться только вменяемое лицо, совершившее какое-либо преступление. В соответствии со ст. 8 УК РФ, как уже было отмечено, основание уголовной ответственности возникает с момента совершения лицом деяния, которое содержит все признаки (элементы) состава преступления (объект преступления, объективная сторона, субъективная сторона и субъект преступления), предусмотренные уголовным законом. Само же преступление – это юридический факт, при наличии которого вменяемое и виновное лицо становится обязанным подвергнуться принудительному воздействию со стороны государства.

Способность человека понимать совершаемые им действия и осознанно руководить своими поступками отличает вменяемого от невменяемого, невменяемый не может нести уголовную ответственность за свои противозаконные (преступные) действия.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что вменяемость как признак, характеризующий субъекта преступления, наряду с виновностью является также и условием, или предпосылкой, наступления уголовной ответственности в отношении лица, совершившего общественно опасное деяние, чего нельзя сказать о лице, которое совершило преступление в состоянии невменяемости.

Вслед за наступлением уголовной ответственности вменяемое лицо, которое является субъектом преступления, может понести уголовное наказание. Однако, хотя уголовная ответственность и предшествует наказанию, она может осуществляться и без него. Соответствующее положение закреплено, например, в ст. 92 УК РФ, в которой говорится, что несовершеннолетнее лицо, осужденное за совершение преступления небольшой или средней тяжести, может быть освобождено судом от наказания с применением принудительных мер воспитательного воздействия, предусмотренных ч. 2 ст. 90 УК (предупреждение, передача под надзор родителей или лиц, их заменяющих, возложение обязанности загладить причиненный вред и др.).

В данном случае речь идет об освобождении субъекта преступления (несовершеннолетнего) только от наказания, но ни в коем случае не от уголовной ответственности за совершенное им преступное деяние.

Что же касается применения наказания к субъекту преступления, то оно невозможно без уголовной ответственности при наличии вменяемости и доказанности виновности правонарушителя. Следовательно, понятие уголовной ответственности не тождественно понятию наказания, оно шире его. Наказание назначается судом от имени государства вменяемому лицу, признанному виновным и привлеченному к уголовной ответственности за совершение общественно опасного деяния, т. е. субъекту преступления.

Для криминалистики, писал Н. С. Таганцев, вменяемость – это признак, обусловливающий наказуемость преступного деяния, совершенного физическим лицом. Поэтому когда у судебно-следственных органов возникает вопрос о возможном психическом расстройстве лица, совершившего преступление, они в соответствии со ст. 195, 196, 434 УПК РФ обязаны получить заключение судебно-психиатрической экспертизы о психическом состоянии лица, привлекаемого к уголовной ответственности и подвергаемого наказанию.

В связи с этим достаточно показательно рассмотренное в 1992 г. Судебной коллегией по уголовным делам Ростовского областного суда уголовное дело по обвинению Чикатило А. Р, который в период с 1978 по 1990 г. на территории Ростовской, Владимирской, Свердловской, Ленинградской, Московской областей, Краснодарского края (Россия), на Украине и в Узбекистане совершил 52 убийства с особой жестокостью на сексуальной почве. Потерпевшими были: 21 мальчик в возрасте от 8 до 16 лет, 14 девочек в возрасте от 9 до 17 лет и 17 девушек и молодых женщин. При этом Чикатило с 1973 г. неоднократно совершал развратные действия с малолетними детьми и подростками.

Характерной особенностью его преступной деятельности являлось то, что он совершал убийства молодых женщин, девушек, мальчиков и девочек в лесополосах и лесных массивах, прилегающих к населенным пунктам, а также в глухих местах, куда специально заманивал жертву. После убийства Чикатило, как правило, полностью обнажал трупы, а одежду уносил и прятал на значительном расстоянии от места преступления, часто закапывая ее в землю, чтобы затруднить в дальнейшем установление личностей потерпевших.

По способу убийства эти преступления выделялись исключительной жестокостью, цинизмом, изуверством и, как правило, сопровождались причинением жертвам многочисленных (по несколько десятков) ножевых ранений садистского характера и глумлением над ними. Все эти преступные действия сопровождались разрушением и полной ампутацией различных внешних и внутренних органов тела (чаще всего половых органов) убитых. Убивая женщин, девушек и детей, Чикатило удовлетворял свое извращенное сексуальное желание, которое испытывал постоянно, когда наносил жертве удары ножом, видел кровь и когда жертва мучилась и агонизировала.

Согласно заключениям судебно-психиатрических экспертиз, проведенных экспертами-психиатрами ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, Ростовского областного психоневрологического диспансера, а также экспертизы, проведенной в судебном заседании, Чикатило хроническими заболеваниями не страдал, обнаруживал признаки психопатии мозаичного круга с сексуальными перверсиями, развившейся на почве органической неполноценности.

Во время совершения инкриминируемых ему действий Чикатило мог отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, т. е. являлся вменяемым. При этом в периоды совершения преступлений, как было установлено различными экспертизами и как следовало из материалов уголовного дела, Чикатило не обнаруживал и признаков какого-либо временного болезненного расстройства психической деятельности.

Глубокое детальное изучение материалов уголовного дела (всех преступных эпизодов) и результатов судебно-психиатрических экспертиз позволили суду признать Чикатило вменяемым и виновным в совершении инкриминируемых ему деяний. Суд приговорил Чикатило к исключительной мере наказания – смертной казни, которая была приведена в исполнение 14 февраля 1994 г., после отклонения Президентом России ходатайства о помиловании.

Однако, признав согласно ст. 433 УПК РФ доказанным факт совершения лицом в состоянии невменяемости преступления, суд выносит определение, в соответствии со ст. 21 УК РФ освобождая это лицо от уголовной ответственности или наказания, и при необходимости решает вопрос о применении к нему принудительных мер медицинского характера, т. е. направляет лицо на принудительное лечение. При этом, исходя из п. 2 ст. 24 УПК РФ, суд прекращает уголовное дело за отсутствием состава преступления в деянии невменяемого лица, поскольку последнее не является субъектом преступления.

Таким образом, вопросы теории и практики судебно-психиатрической экспертизы неразрывно связаны с понятием вменяемости как неотъемлемого признака субъекта преступления. Вместе с тем, как показывает практика, работники суда, следствия и эксперты-психиатры недостаточно хорошо знакомы с теоретическим обоснованием понятия вменяемости, имеющего уголовно-правовое значение для установления вины, уголовной ответственности и наказания субъекта преступления. Данное обстоятельство диктует острую необходимость в проведении дальнейших научных исследований в этом направлении и более широком отражении рассматриваемых вопросов в юридической, медицинской и психологической литературе, чтобы уголовную ответственность и наказание за совершенное преступление могли нести физические лица, являющиеся вменяемыми.

В зарубежном уголовном законодательстве вопросы вменяемости на различных исторических этапах решались по-разному. В более ранние периоды в соответствии с религиозными взглядами общества опасные действия психических больных воспринимались как «бесо-одержимость». Поэтому прозвучавшее в начале XIX века требование, чтобы душевнобольные за совершенные деяния, содержащие признаки преступления, не подлежали уголовной ответственности, стало шагом вперед, ведь прежде в Европе уголовная ответственность лиц, страдающих психическими болезнями, была достаточно частым явлением, а случаи освобождения лиц данной категории от наказания имели место довольно редко и рассматривались как исключительные.

Французский УК 1810 г. одним из первых в истории уголовного законодательства исключил уголовную ответственность в отношении лиц, которые совершили деяния, содержащие признаки преступления, в состоянии душевной болезни. В ст. 64 данного Кодекса говорится: «Нет ни преступления, ни проступка, если во время совершения деяния обвиняемый был в состоянии безумия». Однако УК Франции 1810 г., а также бельгийский Уголовный кодекс 1867 г., голландское Уложение 1881 г., норвежское Уложение 1902 г. для определения понятия невменяемости пользовались в основном медицинским критерием. В ХХ столетии большинство уголовных кодексов зарубежных государств для определения состояния невменяемости используют не только медицинский, но и психологический критерий; в совокупности они образуют биолого-психологический, или смешанный, критерий.

Общий критерий невменяемости предусмотрен в итальянском УК 1930 г. в ст. 88: «…не является вменяемым тот, кто во время совершения действия находился вследствие болезни в таком душевном состоянии, что была исключена возможность понимать и желать».В соответствии со ст. 85 УК Италии невменяемое лицо освобождается от уголовного наказания, поскольку не является субъектом преступления. Вменяемость данный Кодекс связывает также с возрастом, считая невменяемыми лиц, которым не исполнилось на момент совершения преступления 14 лет.

Общий критерий невменяемости предусмотрен и в швейцарском УК 1937 г. с изменениями от 5 октября 1950 г. Согласно ст. 10 названного УК налицо невменяемость, если виновный ко времени совершения деяния находился в состоянии душевной болезни, слабоумия или тяжелого расстройства сознания, будучи вследствие этого состояния неспособен осознавать неправомерность своего деяния либо руководить своими действиями.

В уголовном законодательстве Англии, которое в настоящее время охватывает почти все основные институты Общей части, критерии невменяемости сформулированы неопределенно и, как правило, представлены в судебных прецедентах. Невменяемыми, например, могут признаваться только лица с дефектами в интеллектуальной области; расстройство же эмоций и воли допускается вообще не принимать во внимание. Правовые предпосылки невменяемости изложены в «правилах Мак-Натена» 1843 г.

С ответственностью и виной достаточно тесно связано понятие невменяемости в уголовном законодательстве США. Примерный УК США в п. 1 ст. 4.01 определяет невменяемость таким образом: лицо не может отвечать за преступление, во время которого оно вследствие психической болезни или неполноценности в существенной степени лишено способности отдавать себе отчет в преступности (упречности) своих действий или согласовывать свое поведение с требованиями закона. Однако до сих пор во многих штатах при решении вопроса о вменяемости суды исходят из английского прецедентного законодательства, в частности из вышеупомянутых «правил Мак-Натена», пользуясь при этом и понятием уменьшенной вменяемости.

Невменяемость в УК ФРГ регулируется § 20, где говорится, что вина отсутствует, если лицо в момент совершения деяния вследствие болезненного психического расстройства, глубокого расстройства сознания или слабоумия, а также другого тяжелого психического отклонения не способно осознавать противоправность своих действий или отдавать себе отчет в содеянном.

По уголовному законодательству Японии невменяемые лица, совершившие преступление, не подлежат уголовному наказанию и, следовательно, не являются субъектами преступления (в ч. 1 ст. 39 УК Японии).

Детальный анализ уголовного законодательства зарубежных государств показывает, что в некоторых странах как в прошлом, так и в настоящее время, вопросы, связанные с совершением лицом преступления в невменяемом состоянии, достаточно четко законодателем не разработаны либо вообще не решены, в то время как их регламентация имеет принципиальное значение для привлечения к уголовной ответственности и определения наказания.

В новом УК Франции 1992 г. законодатель попытался восполнить существовавший в рассматриваемой сфере пробел. В ст. 122-1 говорится: «Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое в момент совершения деяния находилось в состоянии психического или нервно-психического расстройства, лишившего его способности осознавать или контролировать свои действия».

В шотландском уголовном законодательстве до сих пор нет понятия уменьшенной вменяемости.

А вот, например, УК Швеции 1965 г. не содержит понятия невменяемости. К лицам, совершившим преступления под влиянием душевной болезни, умственной отсталости или другого ненормального психического состояния, применяются меры судебного реагирования. В число этих мер входит, как правило, отдача под ответственный надзор в порядке опеки над душевнобольными лицами, которые направляются для амбулаторного психиатрического лечения.

В уголовных кодексах бывших социалистических стран понятие невменяемости по своему содержанию мало чем отличается от понятия, которое дано в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., хотя и имеет свои специфические черты. В этих странах невменяемые лица, совершившие преступления, не подвергаются уголовной ответственности и наказанию. Например, в ст. 7 УК МНР 1961 г. сказано: «Не признается виновным и не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими вследствие хронической душевной болезни, временного расстройства душевной деятельности, слабоумия или иного болезненного состояния». Таким образом, понятие невменяемости в УК МНР тождественно понятию, которое дается в ст. 11 вышеупомянутых Основ 1958 г. Нормы аналогичного или близкого содержания представлены в уголовных кодексах Болгарии, бывшей Чехословакии и других стран. В отношении же лиц, которые совершили преступления в состоянии вменяемости, но до вынесения судом приговора были признаны невменяемыми, применяются принудительные меры медицинского характера.

Следует отметить, что в уголовных кодексах Венгрии и Югославии предусмотрен институт уменьшенной вменяемости, который, как правило, является основанием для смягчения наказания. Следовательно, если лицо совершает общественно опасное деяние вследствие душевной болезни, слабоумия или временного расстройства сознания, согласно понятию об уменьшенной вменяемости оно признается субъектом преступления.

Понятие невменяемости в новых уголовных кодексах стран СНГ в основном аналогично понятию невменяемости, содержащемуся в ст. 11 Основ 1958 г. Так, в ст. 18 УК Республики Узбекистан сказано: «Не подлежит ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло сознавать значение своих действий или руководить ими вследствие хронической психической болезни, временного расстройства психики, слабоумия либо иного болезненного психического расстройства».

Формула невменяемости аналогичного содержания с небольшими редакционными отступлениями содержится и во вновь принятых уголовных кодексах Украины (ст. 19) и Молдовы (ст. 11). Другие страны СНГ, в которых ведется работа по совершенствованию уголовного законодательства, также придерживаются традиционных взглядов на понятие невменяемости.

Таким образом, понятие невменяемости представляет собой совокупность биологического и юридического критериев, которые, несомненно, требуют дальнейшего изучения, уточнения и совершенствования с позиций медицины, теории уголовного права и судебно-следственной практики. Учение о субъекте преступления нуждается в серьезных и углубленных исследованиях криминалистов всего мира, а также в более широком освещении в юридической литературе.

§ 1. Понятие и сущность специального субъекта преступления

Наряду с общим понятием «субъект преступления», признаки которого нашли законодательное закрепление в ст. 19, 20, 22 УК РФ (физическое лицо, возраст, вменяемость), существует понятие «специальный субъект преступления». Последний обладает дополнительными свойствами, присущими определенной категории лиц, совершивших общественно опасное деяние. В действующем уголовном законодательстве понятие специального субъекта преступления отсутствует. Не было его и в Уголовных кодексах РСФСР 1922 г., 1926 г. и 1960 г. Даже в юридической литературе, в частности уголовно-правового характера, проблеме специального субъекта уделялось мало внимания. В науке отечественного уголовного права, как справедливо отмечает В. В. Устименко, разработка понятия специального субъекта преступления наиболее активно началась только с конца 50-х годов.

В последующем важный вклад в исследование этой проблемы внесли ученые-юристы В. С. Орлов, А. А. Пионтковский, Ш. С. Рашковская, А. М. Лазарев, Г. Н. Борзенков, Р. Орымбаев, В. В. Устименко и др. Вместе с тем, несмотря на уже возникший интерес к этой проблеме, в науке уголовного права крупных исследований специального субъекта преступления практически не имеется, за исключением монографий Р. Орымбаева (1977) и В. В. Устименко (1989).

На одну из сторон этой проблемы обратил внимание И. И. Карпец, который отмечал, что в то время как с особой остротой встает вопрос о профессиональной пригодности людей, работающих с техникой, в уголовном праве проблема специального субъекта преступления рассматривается весьма ограниченно.

Специфика отдельных видов преступлений предполагает, что в соответствии с положениями закона субъект в каждом конкретном случае должен обладать дополнительными признаками, или свойствами, для выполнения объективной стороны преступления.

Данное обстоятельство дает возможность определить специальный субъект преступления и играет существенную роль в правильной квалификации общественно опасных деяний. Само же уяснение понятия специального субъекта преступления имеет важное как теоретическое, так и практическое значение в деятельности правоохранительных органов по борьбе с преступностью. Скажем, при квалификации преступлений против государственной власти, преступлений, посягающих на общественную безопасность и общественный порядок, преступлений, направленных против военной службы, и других, существенно установление, или выявление, в первую очередь именно специальных признаков субъекта.

Однако единого определения специального субъекта преступления в уголовно-правовой литературе нет. Одни ученые специальным субъектом считают лицо, не только обладающее свойствами общего субъекта, но и наделенное дополнительными, присущими только ему качествами (В. С. Орлов, А. А. Пионтковский, А. М. Лазарев, Г. Н. Борзенков). Другие главный акцент делают на более характерных особенностях специального субъекта, нашедших отражение в диспозициях соответствующих статей Уголовного кодекса. Скажем, по мнению Н. С. Лейкиной и Н. П. Грабовской, специальными называются такие субъекты, которые обладают конкретными особенностями, указанными в диспозиции статьи. При этом признание некоторых лиц специальными субъектами обусловлено, прежде всего, тем, что вследствие занимаемого ими положения они способны совершать преступления, которые не могут быть совершены иными лицами.

Имеет место в юридической литературе при определении специального субъекта и другая точка зрения – ограничительного характера, значительно сужающая круг подлежащих уголовной ответственности лиц при наличии тех или иных дополнительных признаков субъекта преступления. Например, по утверждению Ш. С. Рашковской и Р. Орымбаева, специальным субъектом преступления является лицо, которое кроме необходимых признаков общего субъекта (возраст и вменяемость), предусмотренных в законе, должно еще обладать особыми дополнительными признаками, дающими возможность привлечь данное лицо к уголовной ответственности за совершение преступления.

Следует сказать, что, несмотря на расхождения в определении понятия «специальный субъект» в уголовном праве, большинство авторов едины в том, что кроме общих признаков, предусмотренных в законе, лицо, совершившее преступление, должно еще обладать и дополнительными, присущими только ему признаками (свойствами). Следует согласиться с В. В. Устименко, который справедливо отмечает, что разнообразие подходов к определению составов преступлений со специальным субъектом вызвано не только возрастанием количества таких составов, но и различиями в трактовке самого понятия специального субъекта и его признаков.

Разное понимание специального субъекта преступления обусловлено, на наш взгляд, еще и тем, что в теории многие ученые, занимающиеся данной проблемой, вкладывают в его содержание большое количество признаков, которые, по существу, и порождают многообразие взглядов на само понятие специального субъекта. Сложившееся положение, напрямую связанное с вопросами квалификации и ответственности, вызывает определенные трудности в судебно-следственной практике. При этом классификации дополнительных признаков специального субъекта преступления в уголовно-правовой литературе представлены самые разнообразные.

Скажем, раскрывая природу специального субъекта преступления, Р. Орымбаев подразделяет его признаки на следующие группы: 1) признаки, которые характеризуют правовое положение лица; 2) демографические признаки, определяющие физические свойства личности преступника; 3) признаки, указывающие на должностное положение, характер выполняемой работы и какую-либо профессию лица; 4) признаки, характеризующие лицо, занимавшееся в прошлом антисоциальной деятельностью, а также повторность преступлений.

Указание на повторность как признак специального субъекта (по бывшему законодательству – неоднократность, ст. 16 УК РФ) вызывает возражения. Более правильную позицию в этом вопросе занимают Н. Ф. Кузнецова и Г. Н. Борзенков, по мнению которых повторность (неоднократность) относится к признакам объективной стороны преступления, а не является признаком специального субъекта .

Действительно, данный признак скорее характеризовал общественную опасность преступного деяния и лицо, его совершившее, но ни в коей мере не выступал специфическим признаком (свойством) субъекта преступления. Впрочем, и сам Р. Орымбаев не отрицает, что повторность обычно свидетельствует о более высокой степени общественной опасности лица, совершившего преступление.

Классификация признаков специального субъекта преступления, предложенная Л. Д. Ермаковой, также условна и не является исчерпывающей. Основные признаки специального субъекта она группирует: по государственно-правовому положению; демографическому признаку; семейно-родственным отношениям; должностному положению; характеру выполняемой работы; отношению к военной службе; характеру обязанностей граждан в отношении государства; особому положению лица, связанного с совершением какого-либо преступления, и другим признакам.

В свою очередь, Г. Н. Борзенков подразделяет признаки специального субъекта преступления на три большие группы, характеризующие:

1) социальную роль, а также правовое положение субъекта;

2) физические свойства лица, совершившего преступление, а также

3) взаимоотношения субъекта с потерпевшим.

Наиболее многочисленной из представленных групп, как и во многих других классификациях, является первая группа, объединяющая специальных субъектов по следующим признакам: гражданство (гражданин РФ, иностранец, лицо без гражданства); должностное положение лица, профессия (врач, водитель, педагог); род занятий; разновидность представителя власти (следователь, судья, прокурор, депутат); участник судебного процесса (свидетель, потерпевший, переводчик, эксперт); отношение к военной службе (военнослужащий); отношение лица к судимости и т. п.

Вторую, значительно меньшую, группу образуют признаки специального субъекта, которые характеризуют его социально-демографические данные (пол, возраст, состояние здоровья и т. п.).

Третья группа признаков специального субъекта, как уже было отмечено, содержит и отражает особенности, характеризующие отношения данного лица с потерпевшим и другими лицами.

Разумеется, данная классификация признаков специального субъекта, как и предыдущая, также условна и небесспорна. Скажем, к многочисленным признакам специального субъекта Г Н. Борзенков относит судимость за однородное преступление, а также судимость за неоднократное хищение. С этим утверждением вряд ли можно согласиться, поскольку наличие судимости не является дополнительным признаком субъекта преступления. Судимость правильнее рассматривать как особенность уголовно-правовой характеристики личности преступника, которая обычно свидетельствует о повышенной общественной опасности последнего. В данном случае следует говорить о свойствах личности преступника, ведь судимость, как правило, определяет устойчивую антиобщественную направленность лица, которое вновь совершает преступное деяние. При этом существование в уголовном праве понятия специального субъекта прежде всего обусловлено спецификой совершения отдельных видов преступлений и самого субъекта, наделенного дополнительными признаками.

Давая понятие специального субъекта, В. В. Устименко особо отмечает, что специальный субъект преступления – это такое лицо, которое обладает наряду с вменяемостью и возрастом еще и иным, дополнительным признаком, предусмотренным в уголовном законе или прямо вытекающим из него, ограничивающим круг лиц, несущих ответственность по данному закону.

Следует отметить, что некоторые признаки специального субъекта из ранее рассмотренных в какой-то степени перекликаются между собой, что свидетельствует об общих подходах к исследованию данной проблемы как отечественных, так и зарубежных ученых. Однако в большинстве случаев (примерно в 60 %), как отмечает В. В. Устименко, признаки специальных субъектов преступления достаточно четко сформулированы законодателем в основных составах преступлений, представленных в Особенной части Уголовного кодекса РСФСР.

Таким образом, подавляющее большинство исследователей в определении понятия специального субъекта преступления делают акцент на наличии у него дополнительных признаков, позволяющих отграничивать его от общего субъекта.

По данным нашего исследования, в действующем УК РФ 1996 г. 43 % статей предполагают наличие специального субъекта преступления. Из них 32 % преступлений законодателем сконструированы как основные составы, а 11 % можно отнести к квалифицированным. Наиболее характерны разделы с ярко выраженными признаками специального субъекта, например: преступления, направленные против государственной власти, – 11 %; преступления против личности – 9 %; преступления, посягающие на общественную безопасность и общественный порядок, – 8 %; а также группа преступлений, направленных против военной службы, – 8 %.

По данным другого исследования, статьи Особенной части УК РФ 1996 г. со специальным субъектом составляют около 40 %, что также свидетельствует о сложном и неоднозначном подходе к его определению.

Особо следует отметить, что в УК РФ имеется много норм, в которых специальным субъектом преступления является должностное лицо. Признаки его определены в примечании к ст. 285 УК. Основные традиционные составы со специальным субъектом следующие: злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285), превышение должностных полномочий (ст. 286), получение взятки (ст. 290), служебный подлог (ст. 292) и др. Хотя понятие должностного лица сегодня детализировано по сравнению с понятием, содержавшимся в примечании к ст. 170 УК РСФСР 1960 г., однако оно требует некоторого уточнения в части, касающейся признаков должностного лица (о чем более подробно пойдет речь в следующем параграфе).

К новым составам со специальным субъектом преступления относятся следующие: отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140), воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности (ст. 169), отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации (ст. 287), фальсификация доказательств (ст. 303), планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353) и др.

Специальными субъектами преступлений нередко бывают представители власти, правоохранительных или контролирующих органов, являющиеся должностными лицами. Представители власти в установленном законом порядке от имени государства по отношению к другим гражданам наделены определенными функциями и полномочиями. К данной категории лиц относятся: депутаты любого уровня, главы администраций, мэры городов, работники органов надзора в различных сферах деятельности и т. п.

К представителям власти, согласно закону (примечание к ст. 318 – применение насилия в отношении представителя власти), относятся: прокурор, следователь или лицо, производящее дознание, когда речь идет о привлечении заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299) или незаконном освобождении от уголовной ответственности (ст. 300), а также судья, который вынес заведомо неправосудный приговор, решение или иной судебный акт (ст. 305 УК РФ).

Специальными субъектами согласно ст. 307, предусматривающей ответственность за дачу заведомо ложных показаний, являются свидетели, потерпевшие, эксперт, специалист и переводчик. Достаточно яркими признаками специального субъекта преступления обладают лица, осужденные по приговору суда к уголовному наказанию и совершившие преступление по месту их отбытия, например побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи (ст. 313), дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию заключенных от общества (ст. 321 УК РФ), и др.

Иногда закон не указывает прямо на специального субъекта преступления, обладающего дополнительными признаками, и тогда это лицо следует устанавливать по характерным особенностям профессии, роду работы, занимаемого в социальном плане положения, обязанностей, полномочий и по другим признакам, о которых мы уже упоминали.

Скажем, специальным субъектом преступления по ст. 263 УК – нарушение Правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта – может быть лицо, которое в силу выполняемой работы или занимаемой должности обязано соблюдать правила безопасности и эксплуатации указанных видов транспорта.

Специальным субъектом будет и лицо, обязанное по закону оказывать помощь больным. Как правило, им является врач, в отношении которого наступает уголовная ответственность по ст. 124 за неоказание помощи больному, а также за преступление, предусмотренное ст. 128 УК, – незаконное помещение в психиатрический стационар.

В основе определения специального субъекта преступления иногда лежат социально-демографические особенности, вытекающие из смысла самого закона. Например, при изнасиловании (ст. 131 УК) специальным субъектом преступления является лицо мужского пола, совершившее половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей либо к другим лицам, а также с использованием беспомощного состояния потерпевшей.

Признаки специального субъекта вытекают из смысла закона и тогда, когда имеет место вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления (ст. 150) или вовлечение указанного лица в совершение антиобщественных действий (ст. 151) УК РФ. В этих составах специальным субъектом может быть только лицо, достигшее 18-летнего возраста. В свою очередь, ч. 1 ст. 157, о которой пойдет речь ниже, предусматривает ответственность за злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей; здесь специальным субъектом являются родители.

В уголовно-правовой литературе высказываются разные точки зрения по поводу субъекта транспортных преступлений. На наш взгляд, в большинстве статей, например, нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта (ст. 263 УК РФ), нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств (ст. 264 УК РФ), недоброкачественный ремонт транспортных средств и выпуск их в эксплуатацию с техническими неисправностями (ст. 266 УК РФ), неоказание капитаном судна помощи терпящим бедствие (ст. 270 УК РФ), нарушение правил международных полетов (ст. 271 УК РФ) и других законодатель предусматривает характерные особенности лиц, совершивших эти общественно опасные деяния, что дает основание говорить о наличии в этих составах специального субъекта.

С установлением впервые в отечественном уголовном законодательстве ответственности за преступления в сфере компьютерной информации (гл. 28 УК РФ) возникает необходимость уточнения субъекта данных общественно опасных деяний. Речь в этом случае идет о разграничении общего и специального субъектов преступлений, предусмотренных ст. 272, 273, 274 УК РФ, путем определения их признаков, так как в теории и практике этот вопрос решается неоднозначно. В свою очередь, правильное установление признаков лиц, совершающих компьютерные преступления, позволит избежать в судебно-следственной практике ошибок при решении вопроса о привлечении к уголовной ответственности.

При применении ч. 1 ст. 272 УК РФ, предусматривающей ответственность за неправомерный доступ к компьютерной информации, где субъект преступления общий, т. е. любое вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста, определение субъекта преступления не вызывает особых затруднений.

Однако при квалифицированном составе преступления (ч. 2 ст. 272 УК РФ), которое совершается лицом с использованием своего служебного положения, а равно имеющим доступ к ЭВМ, системе ЭВМ или их сети скорее следует говорить о специальном субъекте преступления, так как лицо, о котором идет речь, обладает дополнительными признаками. Это, как правило, лица государственной или другой организации, пользующиеся информацией на законном основании и непосредственно решающие задачи в режиме эксплуатации или обработки баз данных, а также по специфике своей деятельности имеющие право работы на компьютерах и знакомства с хранящейся в них информацией.

Что же касается двух других квалифицированных видов неправомерного доступа к компьютерной информации – совершенного группой лиц по предварительному сговору или организованной группой, то здесь необходимо говорить об общем субъекте преступления.

Относительно общественно опасного деяния, предусмотренного ст. 273 УК РФ, следует заметить, что вопрос об уголовной ответственности лица за создание, использование и распространение вредоносных программ для ЭВМ в теории и практике в подавляющем большинстве решается одинаково.

Субъектом данного преступления может быть только вменяемое лицо, достигшее к моменту совершения преступления 16-летнего возраста. Уголовный закон не требует, чтобы это лицо занималось определенной деятельностью или занимало какую-либо должность, а также получило специальное образование или навыки работы на ЭВМ, с системой ЭВМ или их сетью. Значит, и в данном случае мы можем говорить не о специальном, а об общем субъекте преступления.

В свою очередь, ст. 274 УК предусматривает ответственность за нарушение правил эксплуатации ЭВМ, системы ЭВМ или их сети. По поводу субъекта данного преступления в теории и практике можно встретить разные точки зрения. Предпочтительна позиция Н. Ф. Кузнецовой, Ю. И. Ляпунова, А. В. Наумова, А. И. Рарога и других, которые утверждают, что в указанном общественно опасном деянии субъект преступления специальный, т. е. лицо, имеющее доступ к ЭВМ, системе ЭВМ или их сети. Им может быть программист, оператор ЭВМ, техник-наладчик, другое лицо, имеющее для работы на них соответствующую квалификацию и доступ, т. е. их законный пользователь.

Противоположной точки зрения придерживаются А. И. Бойко, Ю. И. Скуратов и др. По их мнению, в рассматриваемом случае имеют место признаки общего субъекта преступления. Это лицо, достигшее возраста 16 лет, получившее фактическую возможность вмешиваться в эксплуатацию указанных электронных устройств, их систем или сети. Думается, данная позиция требует более веской аргументации.

Далее следует отметить, что исходя из государственно-правового положения лиц, проживающих у нас в стране, специальным субъектом государственной измены (ст. 275 УК РФ) может быть только гражданин РФ, достигший 16-летнего возраста, а специальным субъектом шпионажа (ст. 276) – представитель иностранного государства или лицо без гражданства в возрасте от 16 лет.

Особую и многочисленную группу уголовно-правовых норм со специальным субъектом, как и в УК РСФСР 1960 г., составляют преступления против военной службы, объединенные законодателем в самостоятельный 11-й раздел, которому соответствует и название 33-й главы (ст. 331–352 УК РФ).

В свете изложенного в российском уголовном праве представляется целесообразным понятие специального субъекта преступления определить следующим образом: «Специальным субъектом преступления является физическое вменяемое лицо, достигшее установленного законом возраста, наделенное или обладающее дополнительными признаками, присущими ему на момент совершения общественно опасного деяния, и способное нести уголовную ответственность за преступление». Данное определение, на наш взгляд, наиболее полно выражает внутреннее содержание понятия «специальный субъект преступления», исходя из действующего в нашей стране уголовного законодательства.

Таким образом, проблема специального субъекта преступления и в настоящее время требует со стороны ученых и практических работников более внимательного рассмотрения, а изучение и глубокое исследование понятия, признаков, видов специального субъекта тесно связаны с вопросами правильной квалификации преступлений и с уголовной ответственностью. Успешное решение этой проблемы будет способствовать также неукоснительному исполнению уголовного закона в борьбе с преступностью и при осуществлении правосудия, где главенствующую роль должен играть принцип законности.

§ 2. Виды специального субъекта преступления

Проблема борьбы с должностными преступлениями в нашем государстве на различных этапах его развития была достаточно актуальна. Это, прежде всего, обусловлено тем, что она неразрывно связана с должностным лицом, являющимся специальным субъектом преступления, с одной стороны, а с другой – общественная опасность должностных преступлений, предполагающих использование должностным лицом своего служебного положения очень высока, они причиняют значительный вред обществу, государству и гражданам. Поэтому проблему специального субъекта должностных преступлений необходимо рассматривать как с позиций развития отечественного уголовного права, так и в свете анализа данных о совершении этих преступлений и об их взаимосвязи с другими общественно опасными деяниями, посягающими на различные общественные отношения.

В связи с этим важное значение приобретают труды советских и современных ученых-юристов, в которых исследуются вопросы ответственности за должностные преступления: А. В. Галаховой, Б. В. Волженкина, Б. В. Здравомыслова, М. Д. Лысова, А. Я. Светлова и др. Вместе с тем, как отмечается в юридической литературе, большой вклад в изучение должностных преступлений внесли А. А. Жижиленко, А. Я. Эстрин, A. Н. Трайнин, Б. С. Утевский, В. Ф. Кириченко, В. И. Соловьев, С. И. Тихенко и др. А по утверждению Б. В. Волженкина, в научных спорах 30—40-х годов и вплоть до наших дней понятие должностного лица как специального субъекта преступления обсуждалось в работах ученых-криминалистов В. Ф. Кириченко, Н. С. Лейкиной, B. Д. Меньшагина, А. Б. Сахарова и др.

Продолжается активная научно-исследовательская работа в этом направлении с учетом изменений в уголовном законодательстве и в настоящее время, так как значительные преобразования во всех сферах жизнедеятельности общества в современных условиях борьбы с преступностью выдвигают на передний план важную задачу – предупреждения преступлений, посягающих на нормальную деятельность государственного аппарата при реализации гражданами своих конституционных прав и свобод.

Дискуссионным как в теории, так и на практике остается вопрос об установлении уголовной ответственности в отношении лица, совершившего должностное преступление. В данном случае речь идет, как правило, о специальном субъекте преступления, характеризующемся занимаемым им должностным положением.

Однако, если обратиться к истории и эволюции понятия специального субъекта должностных преступлений, то в качестве примера можно привести Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г Как справедливо отмечает Е. В. Тарасова, в основу 5-го раздела был положен статус специального субъекта, поскольку раздел включал в себя следующие преступления: превышение власти, бездействие власти, мздоимство и лихоимство. Если говорить об Уложении 1903 г., то должностные преступления также совершались специальным субъектом, хотя относились к преступным деяниям, посягающим на другие общественные отношения (порядок управления).

В советском уголовном законодательстве, по утверждению Б. В. Волженкина, впервые был обозначен круг лиц, ответственных за должностные преступления, в частности за получение взятки, – в Декрете СНК РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве», и этот круг ответственных лиц был значительно шире, чем в дореволюционном уголовном законодательстве.

Первый УК РСФСР 1922 г. законодательно сформулировал определение должностного лица как специального субъекта преступления, исходя из характера функций. Понятие должностного лица аналогичного содержания имело место и в УК РСФСР 1926 г. (в примечании к ст. 109).

В УК РСФСР 1960 г. в определении понятия должностного лица законодателем также была использована специфика его должностных функциональных обязанностей и правомочий. Так, в примечании к ст. 170 УК субъектами должностных преступлений признавались лица, выполнявшие в связи с занимаемой должностью организационно-распорядительные или административно-хозяйственные функции либо являвшиеся представителями власти. Следовательно, в уголовном законе были предусмотрены три категории лиц, входящих в число специальных субъектов должностного преступления.

В специальной главе «Должностные преступления» УК 1960 г. законодателем были указаны общие преступные деяния, совершаемые, в основном, должностными лицами. К ним относились: злоупотребление властью или служебным положением (ст. 170), превышение власти или служебных полномочий (ст. 171), халатность (ст. 172), получение взятки (ст. 173), дача взятки (ст. 174), посредничество во взяточничестве (ст. 1741) и должностной подлог (ст. 175).

Однако наряду с вышеуказанными преступлениями УК РСФСР предусматривал и другие общественно опасные деяния, которые могли совершаться только должностными лицами в силу занимаемой должности (например, ст. 92, 138, 140, 152 и др.). Некоторые преступления могли быть совершены как должностными, так и недолжностными лицами (ст. 132, 134–137, 142 и др.).

Это положение законодателю не удалось устранить и в УК РФ 1996 г. Рассмотрим данное обстоятельство подробнее.

В УК РФ 1996 г. общие должностные преступления со специальным субъектом помещены законодателем в гл. 30 с новым названием – «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления». В этой главе рассматриваются должностные преступления, посягающие на общественные отношения, регулирующие нормальную деятельность аппаратов государственной власти и органов местного самоуправления, совершаемые работниками этих аппаратов с использованием своего служебного положения.

К общим должностным преступлениям со специальным субъектом указанной главы законодатель относит: злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285 УК РФ), превышение должностных полномочий (ст. 286 УК РФ), отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации (ст. 287 УК РФ), незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289 УК РФ), получение взятки (ст. 290 УК РФ) и халатность (ст. 293 УК РФ).

Преступления, предусмотренные ст 288 УК РФ, – присвоение полномочий должностного лица, и служебный подлог (ст. 292 УК РФ) – могут быть совершены не только должностными лицами, но и обычными служащими государственных и муниципальных органов. Данное положение относится и к преступлению, предусмотренному ст. 291 УК РФ, – дача взятки, которую может дать должностному лицу как общий, так и специальный субъект преступления, обладающий признаками, предусмотренными в примечании к ст. 285 УК РФ.

Таким образом, общие составы должностных преступлений со специальным субъектом в гл. 30 УК РФ предусмотрены статьями 285, 2852, 2851, 286, 287, 289, 290 и 293 УК РФ.

В юридической литературе по этому вопросу имеют место другие мнения. Например, А. Я. Светлов к числу общих должностных преступлений относит только три состава должностных преступлений: злоупотребление властью или служебным положением (ст. 170), превышение власти или служебных полномочий (ст. 171), а также халатность (ст. 172 УК РСФСР). Другие должностные преступления – получение взятки (ст. 173) и служебный подлог (ст. 175) – он считает специальными составами злоупотребления властью или служебным положением.

На наш взгляд, более правильной точки зрения придерживается в этом вопросе Б. В. Здравомыслов, утверждающий, что получение взятки (ст. 173) и должностной подлог (ст. 175 УК РСФСР) представляют собой специфические виды должностного злоупотребления. Вместе с тем их помещение в главу, в которой сгруппированы общие виды должностных преступлений, следует признать верным.

Как было отмечено выше, по данным нашего исследования, в Особенной части УК РФ 43 % статей предусматривают специальный субъект преступления. В ходе анализа составов со специальным субъектом с признаками должностного лица таковых было выявлено 72,7 %, не считая воинских преступлений. При этом общие виды должностных преступлений со специальным субъектом составили от всех должностных преступлений 7,5 %.

Немало уголовно-правовых норм, указывающих на признаки должностного лица как специального субъекта преступления, содержится также в гл. 31 УК РФ, предусматривающей ответственность за преступные деяния против правосудия. По существу, это специальные составы преступлений, которые могут совершать должностные лица, в частности представители власти, при отправлении правосудия.

В таких, например, преступлениях, как привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300), незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301), принуждение к даче показаний (ст. 302), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305) УК РФ, в качестве специальных субъектов выступают представители власти, являющиеся должностными лицами.

Должностные преступления, в которых имеет место специальный субъект, находятся и в других главах Особенной части УК РФ. К таким преступлениям, где специальным субъектом выступает должностное лицо, могут быть отнесены, например, общественно опасные деяния, посягающие на конституционные права и свободы человека и гражданина (гл. 19), в том числе: отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140), фальсификация избирательных документов, документов референдума (ст. 142), нарушение правил охраны труда (ст. 143), необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет (ст. 145), невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат (ст. 1451) и др.

К должностным преступлениям в сфере экономической деятельности (гл. 22) могут относиться следующие составы: воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности (ст. 169), регистрация незаконных сделок с землей (ст. 170), злоупотребления при эмиссии ценных бумаг (ст. 185) и другие.

В качестве примера можно привести и такое должностное преступление, совершаемое специальным субъектом, как планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны (ст. 353 гл. 34, предусматривающей ответственность за преступления против мира и безопасности человечества).

Наконец, некоторые преступления, которые образуют достаточно большую группу в Особенной части УК РФ, могут совершаться как должностными, так и недолжностными лицами. Если говорить о специальном субъекте, то эти преступления чаще всего совершаются должностными лицами с использованием своего служебного положения и занимаемой должности в системе государственных и местных органов власти и управления и самого аппарата этих органов.

Следовательно, при определенных условиях некоторые преступления, предусмотренные различными главами Особенной части УК, могут быть совершены должностными лицами исключительно и благодаря занимаемому ими должностному положению, а в других случаях те же преступления совершаются недолжностными лицами.

При совершении таких преступлений должностными лицами они будут считаться должностными и здесь будет иметь место специальный субъект преступления – должностное лицо. В случае совершения данных преступлений недолжностными лицами, последние обладают признаками общего субъекта, преступное деяние не является разновидностью должностного преступления.

В теории уголовного права такие преступления выделяют в группу с условным названием «альтернативно-должностные преступления». При этом в некоторых преступлениях квалифицирующим признаком, или обстоятельством, является использование специальным субъектом своего служебного положения, а в других указанный признак отсутствует.

К таким преступлениям, например, могут быть отнесены следующие общественно опасные деяния, предусмотренные нормами УК: незаконное помещение в психиатрический стационар (ч. 2 ст. 128), нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ч. 2 ст. 136), нарушение неприкосновенности частной жизни (ч. 2 ст. 137), нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений (ч. 2 ст. 138), нарушение неприкосновенности жилища (ч. 3 ст. 139), воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий (п. «б» ч. 2 ст. 141), воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов (ч. 2 ст. 144), мошенничество (ч. 3 ст. 159), присвоение или растрата (ч. 3 ст. 160), легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами незаконным путем (п. «б» ч. 3 ст. 174), приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем (ч. 3 ст. 175), злостное уклонение от погашения кредиторской задолженности (ст. 177), недопущение, ограничение или устранение конкуренции (ч. 2 ст. 178), незаконные получение и разглашение сведений, составляющих коммерческую, налоговую или банковскую тайну (ч. 2 ст. 183), контрабанда (п. «б» ч. 3 ст. 188), незаконные экспорт или передача сырья, материалов, оборудования, технологий, научно-технической информации, незаконное выполнение работ, используемых при создании оружия массового поражения, вооружения и военной техники (ст. 189), невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте (ст. 193), уклонение от уплаты налогов или сборов с организации (ст. 199), бандитизм (ч. 3 ст. 209), организация преступного сообщества (преступной организации) (ч. 3 ст. 210), нарушение правил безопасности на объектах атомной энергетики (ст. 215), прекращение или ограничение подачи электрической энергии либо отключение от других источников жизнеобеспечения (ст. 2151), нарушение правил безопасности при проведении горных, строительных или иных работ (ст. 216), нарушение правил безопасности на взрывоопасных объектах (ст. 217), нарушение правил пожарной безопасности (ст. 219), хищение либо вымогательство ядерных материалов или радиоактивных веществ (п. «в» ч. 2 ст. 221), ненадлежащее исполнение обязанностей по охране оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств (ст. 225), хищение либо вымогательство оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств (п. «в» ч. 3 ст. 226), хищение либо вымогательство наркотических средств или психотропных веществ (п. «в» ч. 2 ст. 229), сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей (ч. 2 ст. 237), производство, хранение, перевозка либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности (ст. 238), нарушение правил охраны окружающей среды при производстве работ (ст. 246), загрязнение вод (ст. 250), загрязнение атмосферы (ст. 251), загрязнение морской среды (ст. 252), нарушение правил охраны и использования недр (ст. 255), незаконная добыча водных животных и растений (ч. 3 ст. 256), нарушение правил охраны рыбных запасов (ст. 257), незаконная охота (ч. 2 ст. 258), возбуждение ненависти или вражды, а равно унижение человеческого достоинства (п. «б» ч. 2 ст. 282), присвоение полномочий должностного лица (ст. 288), дача взятки (ст. 291), служебный подлог (ст. 292), воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования (ч. 3 ст. 294), неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного акта (ст. 315), публичные призывы к развязыванию агрессивной войны (ч. 2 ст. 354), разработка, производство, накопление, приобретение или сбыт оружия массового поражения (ст. 355), применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356), геноцид (ст. 357), наемничество (ч. 2 ст. 359) и др.

Таким образом, количество альтернативно-должностных преступлений в Особенной части УК, без учета воинских преступлений, составляет примерно 57 (24,3 %) общественно опасных деяний как с признаками общего субъекта, так и с характерными особенностями специального субъекта преступления – должностного лица.

Вместе с тем системно-структурный анализ уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ позволил условно выделить по признакам виновного лица три разновидности (группы) общественно опасных деяний, в которых специальным субъектом преступления является или может быть должностное лицо. Такие преступления предлагается классифицировать на: 1) общие должностные преступления, 2) специальные должностные преступления и 3) альтернативно-должностные преступления.

Основным критерием данной классификации наряду с другими (объектом и объективной стороной) служат признаки или характерные особенности лица, совершающего должностное преступление, что дает основание говорить о специальном субъекте, понятие которого нашло свое законодательное закрепление в примечании к ст. 285 УК РФ.

Данная классификация условна и не претендует на бесспорность, однако позволяет более четко обозначить круг специальных субъектов преступления с признаками должностного лица, что имеет важное значение для квалификации преступлений и решения вопросов уголовной ответственности и наказания.

Специальными субъектами в соответствии с анализируемым законом, согласно примечанию 1 к ст. 285, признаются должностные лица, которые постоянно или временно, а также по специальному полномочию осуществляют функции представителя власти, либо лица, выполняющие организационно-распорядительные, а также административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления или государственных и муниципальных учреждениях и, наконец, в Вооруженных Силах Российской Федерации.

В судебно-следственной практике возникает немало трудностей в связи с признанием субъектом должностных преступлений лиц, выполняющих постоянно или временно либо по специальному полномочию организационно-распорядительные или административно-хозяйственные функции, а также осуществляющих функции представителя власти.

В связи с этим обладает особой значимостью разъяснение указанных функций должностного лица, предложенное в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе». В п. 3 данного постановления отмечается, что организационно-распорядительные функции, как правило, включают в себя руководство коллективом, расстановку и подбор кадров, а также организацию труда или службы подчиненных, поддержание трудовой дисциплины и т. п. К административно-хозяйственным функциям Пленум относит полномочия по управлению и распоряжению каким-либо имуществом и денежными средствами, которые находятся на балансе и банковских счетах организаций, учреждений и других юридических лиц, а также совершение иных действий. Важное значение при осуществлении указанных функций должностным лицом имеет положение закона (примечание 1 к ст. 285 УК), согласно которому эти обязанности должны быть возложены в установленном законом порядке (постоянно, временно или по специальному полномочию). Поэтому для решения вопроса о привлечении лица к уголовной ответственности всегда необходимо иметь в виду следующее: выполняя те или иные полномочия и функциональные обязанности, оно может быть признано специальным субъектом должностного преступления лишь при условии, что эти обязанности оно выполняет в соответствии с требованием закона.

На данное обстоятельство ориентирует и Пленум Верховного Суда в своем постановлении от 10 февраля 2000 г., где сказано, что выполнение перечисленных функций по специальному полномочию есть исполнение лицом определенных функций, возложенных на него законом, нормативным актом, приказом или распоряжением какого-либо вышестоящего должностного лица, а также правомочным на то органом. При этом эти функции могут осуществляться как в течение определенного времени, так и один раз.

Другой разновидностью специального субъекта должностных преступлений, предусмотренных в главе 30, будут являться, согласно примечанию 2 к ст. 285 УК РФ, а также Федеральному закону «Об основах государственной службы Российской Федерации» от 5 июля 1995 г. и Указу Президента РФ от 11 января 1995 г. № 32 «О государственных должностях Российской Федерации», лица, занимающие государственные должности Российской Федерации. Такие должности устанавливаются Конституцией РФ, федеральными конституционными законами и федеральными законами для непосредственного исполнения полномочий государственных органов.

К рассматриваемой категории закон относит, в частности, лиц, занимающих должности Президента РФ, Председателя

Правительства РФ, Председателя палат Федерального Собрания РФ, депутатов Государственной Думы, членов Совета Федерации РФ, Генерального прокурора РФ, Председателя Счетной палаты, Секретаря Совета безопасности, и других лиц, занимающих государственные должности.

Третью категорию специальных субъектов должностных преступлений, в соответствии с примечанием 3 к ст. 285 УК РФ, составляют лица, занимающие государственные должности субъектов Российской Федерации. Речь идет о лицах, занимающих должности, устанавливаемые конституциями, а также уставами субъектов России для непосредственного исполнения различных полномочий государственных органов. К таким лицам могут быть отнесены, например, президенты республик, губернаторы (краев, областей, Москвы и Санкт-Петербурга), руководители органов законодательной и исполнительной власти субъектов федерации, депутаты представительных органов субъектов федерации и т. п.

Далее следует отметить, что государственные служащие и служащие органов местного самоуправления, согласно примечанию 4 к ст. 285 УК, не относятся к числу должностных лиц и, обладая признаками общего субъекта преступления, подлежат уголовной ответственности за присвоение полномочий должностного лица (ст. 288) и служебный подлог (ст. 292) УК РФ. В данных случаях речь о специальном субъекте преступления не идет.

Проблема уголовной ответственности лиц, совершающих должностные преступления, весьма актуальна и в зарубежных государствах самых различных ориентаций. Вместе с тем вопросы специального субъекта должностных преступлений в зарубежном уголовном праве изучены недостаточно и толкуются в различных странах по-разному, хотя распространенность этих преступлений и коррумпированность государственного аппарата заставляют законодателей усиливать борьбу с данной категорией преступлений.

Уголовно-правовой анализ специального субъекта преступления с признаками должностного лица позволяет сделать вывод о необходимости проведения дальнейших теоретических исследований в этом направлении, в частности изучения признаков и особенностей должностного лица. Подобные исследования имеют важное значение для правильной квалификации преступлений, совершаемых должностными лицами путем использования своего служебного положения, а также в том случае, когда возникает конкуренция норм либо вопрос об ответственности лица, а в дальнейшем и его наказании.

Поскольку предметом нашего исследования является специальный субъект преступления, попытаемся рассмотреть круг лиц, подлежащих уголовной ответственности за совершение общественно опасных деяний против правосудия (гл. 31), и отграничить последние от должностных преступлений, предусмотренных гл. 30 и другими главами Особенной части УК РФ.

Общественная опасность преступлений против правосудия, особенно с признаками специального субъекта, достаточно велика. Более того, общественная опасность некоторых преступлений против правосудия, например, предусмотренных ст. 299, 300, 301, 302, 305 УК и другими, обусловлена еще и тем, что при их совершении в качестве специального субъекта выступают должностные лица, призванные в первую очередь соблюдать и охранять законы.

Особо следует отметить, что довольно большую группу преступлений против правосудия, а точнее, преступлений, посягающих на исполнение конституционных принципов правосудия и имеющих повышенную общественную опасность, образуют общественно опасные деяния, совершаемые представителями власти, т. е. лицами, которые призваны сами соблюдать и охранять законы и защищать интересы граждан, что мы уже отмечали. Речь в данном случае идет о специальных субъектах, которыми совершаются следующие преступления: привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300), незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301), принуждение к даче показаний (ст. 302), фальсификация доказательств (ч. 2 ст. 303), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305 УК РФ).

Указанные преступления составляют 7,5 % от общего количества преступлений со специальным субъектом с признаками должностного лица.

Относительно преступления, предусмотренного ст. 315, – неисполнение приговора суда, решения суда или иного судебного акта, следует говорить об альтернативном составе, поскольку данное преступное деяние может быть совершено как должностным лицом, так и просто государственным служащим, служащим органа местного самоуправления, государственного или муниципального учреждения, коммерческой или другой организации. Таким образом, в первом случае речь идет о специальном субъекте преступления (представителе власти), а во втором имеет место общий субъект преступления. Такие лица обязаны в пределах предоставленных им прав обеспечивать исполнение предписаний приговоров, решений и иных судебных актов.

О специальных составах преступлений (ст. 299–303, 305 УК) следует сказать, что они совершаются представителями власти, которыми могут быть только прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, судья или лицо, наделенное правом производить задержание. Во всех этих случаях следует говорить о специальном субъекте преступления.

Само понятие «представитель власти» как разновидность должностного лица определено законодателем в примечании к ст. 318 УК РФ в гл. 32, предусматривающей уголовную ответственность за посягательства на порядок управления. Согласно закону представителем власти признается должностное лицо как правоохранительного, так и контролирующего органа, либо другое должностное лицо, наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, которые не находятся от него в служебной зависимости. Следовательно, специальными субъектами указанных составов могут быть только представители власти, т. е. должностные лица органов суда, прокуратуры, МВД, ФСБ и другие лица, которые наделены властными полномочиями по отношению к другим гражданам.

Однако основные признаки представителя власти как разновидности должностного лица требуют более детального рассмотрения, а в дальнейшем и изучения.

Прежде всего, следует отметить, что представитель власти должен обладать властными полномочиями, которые реализуются в праве должностного лица отдавать в пределах своей компетенции указания или распоряжения, обязательные к исполнению как должностными лицами, так и гражданами, предприятиями, учреждениями, организациями и другими юридическими лицами независимо от их правового статуса и ведомственной принадлежности и подчиненности. Причем представитель власти осуществляет свои полномочия в установленном законом порядке постоянно, временно или по специальному поручению. Поэтому для признания лица представителем власти необходимо установить, на каком основании он занимает должность (назначение, выборы, иное) в органах законодательной, исполнительной, а также судебной власти либо в органах местного самоуправления.

К представителям власти относятся должностные лица федеральных органов государственной власти, исполнительной и судебной власти любого уровня, депутаты всех звеньев, главы администраций субъектов федерации, мэры городов, судьи, прокуроры, работники органов внутренних дел, Федеральной службы безопасности, таможенных органов, работники органов государственной налоговой службы, охотнадзора, органов рыбоохраны, санитарно-эпидемиологического надзора, военнослужащие, исполняющие обязанности по охране общественного порядка, служащие Федеральной пограничной службы РФ, Федеральной службы налоговой полиции РФ, сотрудники Комитета по антимонопольной политике, судебные приставы и др.

Представителями власти также признаются и лица, постоянно или временно наделенные такими полномочиями в соответствии с действующим законодательством в отношении граждан (члены ДНД, члены государственных комиссий, общественные инспекторы охотинспекций и рыбинспекций, общественные контролеры на транспорте и т. п.).

Таким образом, представители власти как субъекты должностного преступления, как справедливо отмечал Б. В. Здравомыслов, от других должностных лиц отличаются рядом специфических признаков, правильное определение которых имеет большое значение для применения соответствующих норм, предусматривающих ответственность за самые различные должностные преступления.

В свою очередь, правильное установление признаков специального субъекта – представителя власти – позволяет отграничивать специальные составы, предусмотренные ст. 299, 300–303 и 305 УК, от общих должностных преступлений гл. 30 УК РФ. Особенно это важно, когда налицо общая и специальная нормы (конкуренция норм) и согласно закону (ч. 3 ст. 17 УК) совокупность преступлений отсутствует, а уголовная ответственность наступает по специальной норме.

В упомянутых нами составах представителями власти будут: ст. 299 и ст. 300 – следователь, лицо, производящее дознание, прокурор; по ст. 301 – лица, наделенные правом производить задержание, а также заключать под стражу и освобождать из-под стражи (следователь, прокурор, лицо, производящее дознание); по ст. 302 – следователь или лицо, производящее дознание; по ч. 2 ст. 303 – прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, и защитник, который не является представителем власти, но обладает специфическими признаками специального субъекта преступления; по ст. 305 – судья, вынесший заведомо неправосудный судебный акт. При этом следует поддержать С. Ф. Милюкова, по мнению которого специальным субъектом преступления, предусмотренного ст. 305 УК, являются также народные и присяжные заседатели.

Все указанные представители власти выступают в качестве специальных субъектов этих преступлений и подлежат уголовной ответственности и наказанию за совершенные должностные преступления.

Статистические данные о привлечении к уголовной ответственности следователей и сотрудников оперативных служб органов внутренних дел показывают, что чаще всего специальными субъектами преступлений против правосудия являются сотрудники, прослужившие в указанных органах от 4 до 7 лет. В свою очередь, анализ конкретных уголовных дел показывает, что наиболее часто привлекаются к ответственности работники милиции, осуществляющие заведомо незаконное задержание или арест (ст. 178 УК РСФСР).

Другие преступления против правосудия могут совершить лица, которые обязаны содействовать суду, производству предварительного расследования и дознания и которые не осуществляют должностных функций, связанных с отправлением правосудия, но являются также специальными субъектами. В данном случае речь идет о таких преступлениях, как, например, дача заведомо ложных показаний, заключения эксперта, специалиста или неправильный перевод (ст. 307) и отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний (ст. 308 УК РФ).

В первом случае специальным субъектом преступления являются лица, проходящие по уголовному делу в качестве свидетелей или потерпевших, а также участники судебного процесса, выступающие в качестве экспертов, специалистов или переводчиков. Во втором случае специальными субъектами преступления являются, соответственно, свидетель или потерпевший.

Лицо, вызванное на допрос в качестве подозреваемого или обвиняемого, за отказ от дачи показаний уголовной ответственности не несет. Не подлежит также уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и лицо, вызванное на допрос в качестве свидетеля, но в последующем привлеченное по данному уголовному делу в качестве обвиняемого. Однако, если свидетель или потерпевший, отказываясь от дачи показаний, все-таки искажает фактические обстоятельства дела, относящиеся к предмету доказывания, его действия могут квалифицироваться по ст. 307 УК РФ. В этом случае виновный уже становится специальным субъектом преступления, предусмотренного ст. 307. За ложное заключение, содержащее искажение и неверную оценку фактов либо выводов, либо неправильный перевод, искажающий смысл устной информации либо документов, как специальные субъекты ответственность несут только, соответственно, эксперт, специалист или переводчик, и никакие другие лица.

Специальными субъектами преступлений против правосудия являются также лица, отбывающие наказание в виде лишения свободы, т. е. осужденные и лица, содержащиеся под стражей (ст. 313, 314 УК РФ). Преступление, предусмотренное ст. 313, – побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи – посягает на нормальное и правильное функционирование органов уголовно-исполнительной системы, предварительного расследования и суда. Однако общественная опасность данного преступления состоит не только в противодействии исполнению приговора или мере процессуального принуждения, она обусловливается еще и достаточной его распространенностью.

По данным В. П. Сидорова, в России из мест лишения свободы ежегодно совершается от 1200 до 1400 побегов, а всего преступлений – от 2200 до 2400. Достаточно высок уровень групповых и вооруженных побегов.

Специальным субъектом такого преступления является лицо, осужденное к лишению свободы (независимо от его вида) или аресту, а также лицо, в отношении которого мерой пресечения избрано содержание под стражей и которое находится в связи с этим в предварительном заключении.

К числу специальных субъектов, отбывающих наказание в виде лишения свободы, принадлежат осужденные, в отношении которых приговор вступил в силу и обращен к исполнению. Речь идет в том числе и об осужденных к лишению свободы, оставленных в СИЗО или в тюрьме для производства следственных действий, а для участия в судебном разбирательстве по делу о преступлении, совершенном другим лицом.

Специальным субъектом данного общественно опасного деяния является и задержанное по подозрению в совершении преступления лицо, в отношении которого до предъявления обвинения избрана мера пресечения – содержание под стражей и которое находится в связи с этим в предварительном заключении.

Специальным субъектом преступления, предусмотренного ст. 313, является и обвиняемый – лицо, в отношении которого вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого в совершении преступления и избрана мера пресечения – заключение под стражу.

При этом субъектом побега не может быть признано лицо, которое незаконно осуждено к лишению свободы или в отношении которого с нарушением закона избрана мера пресечения в виде заключения под стражу. В данных случаях говорить о наличии специального субъекта преступления, предусмотренного ст. 313 УК, нельзя.

Что же касается военнослужащих, отбывающих наказание в дисциплинарном батальоне или на гауптвахте, то они продолжают оставаться участниками военно-служебных отношений. Поэтому самовольное оставление дисциплинарной воинской части не будет являться преступлением, предусмотренным ст. 313 УК. Субъектом побега может быть лишь военнослужащий, подозреваемый или обвиняемый в совершении преступления и на законных основаниях содержащийся под стражей на гауптвахте.

Другое преступление, совершаемое специальным субъектом, – уклонение осужденного лица от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК).

Можно говорить об однородности признаков специального субъекта преступления в ст. 313 и 314 УК: им является лицо, отбывающее наказание в виде лишения свободы, т. е. осужденный.

Рассматривая последнюю разновидность специального субъекта гл. 31 УК, нельзя не сказать, что в гл. 32 УК РФ, предусматривающей общественно опасные деяния, посягающие на порядок управления, имеется в виду преступление, которое направлено против нормального функционирования или деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества осужденных и других лиц, содержащихся под стражей. Речь в данном случае идет о ст. 321 УК РФ, предусматривающей ответственность за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества.

В отличие от действующего УК РФ, аналогичное преступление в УК РСФСР 1960 г. содержалось в главе «Государственные преступления» и относилось к иным общественно опасным деяниям против государства. Статья 77 предусматривала ответственность за действия, связанные с дезорганизацией работы исправительно-трудовых учреждений. Специальным субъектом указанного преступления был только осужденный.

Однако в связи с тем, что ст. 321 УК РФ предусматривает новый признак – совершение преступного деяния в месте содержания под стражей, специальный субъект преступления представлен несколько шире. В результате этой новеллы в законе специальным субъектом указанного преступления могут быть не только осужденные, но и лица, находящиеся в местах содержания под стражей (подозреваемые, обвиняемые, подсудимые или лица, в отношении которых приговор еще не вступил в силу).

Специальный субъект по признакам во многом совпадает с субъектом преступления, предусмотренного ст. 313 УК, а также имеет много общего и со специальным субъектом уклонения от отбывания наказания в виде лишения свободы (ст. 314 УК).

Анализ действующего уголовного законодательства, а точнее уголовно-правовых норм с признаками специального субъекта в рамках гл. 31 УК РФ, позволяет условно классифицировать специальный субъект на следующие три вида.

Первый вид специального субъекта преступления – это должностные лица, в частности представители власти, обязанные охранять и защищать конституционные права и интересы граждан, а также правосудие – это судьи, прокуроры, следователи, лица, производящие дознание, и лица, обладающие правом задержания (ст. 299–302, ч. 2 ст. 303 и 305 УК РФ).

Вторую группу (вид) образуют участвующие в предварительном следствии, производстве дознания и судебном разбирательстве лица, которые по закону обязаны содействовать органам правосудия: свидетели, потерпевшие, эксперты, специалисты, переводчики (ст. 307, 308 УК РФ).

Третий вид специального субъекта образуют лица, осужденные к лишению свободы, и лица, подозреваемые или обвиняемые в совершении преступления, в отношении которых в качестве меры пресечения избрано содержание под стражей (ст. 313, 314, 321 УК РФ).

Специальный субъект преступления в рамках главы 31 УК РФ, с точки зрения теоретической и практической значимости, требует дальнейших более углубленных научных разработок, в частности необходимо исследовать особенности, характеризующие данную категорию правонарушителей. Вместе с тем изучение специального субъекта преступлений против правосудия поможет правильно решать вопросы квалификации общественно опасных деяний, а также уголовной ответственности и наказания виновных лиц, которые чаще всего возникают в судебно-следственной практике.

В заключение следует сказать, что необходимо законодательно уточнить понятие специального субъекта, трактуемого в законе как представитель власти, с указанием дополнительных признаков, раскрывающих его внутреннее содержание и сущность.

Особую и многочисленную группу (8 %) уголовно-правовых норм со специальным субъектом в действующем Кодексе, как и в УК РСФСР 1960 г., составляют преступления против военной службы, объединенные законодателем в самостоятельный раздел, которому соответствует и название 33 главы (ст. 331–352 УК РФ).

Воинские преступления всегда представляют большую общественную опасность, поскольку совершаются военнослужащими и другими лицами, наделенными специальными правами и обязанностями перед Родиной.

В УК РФ 1996 г. преступления против военной службы законодатель выделил в самостоятельный 11-й раздел (гл. 33), тем самым повысив их значимость. Следует особо отметить важное для отечественного законодательства новшество: ответственность за воинские преступления, совершенные в военное время либо в боевой обстановке, теперь определяется законодательством России военного времени (ч. 3 ст. 331 УК РФ).

Само же понятие преступления против военной службы дается законодателем в ч. 1 ст. 331 УК, где предусмотрены и виды специального субъекта. При этом определение воинского преступления основывается на общем понятии преступления, сформулированном в ст. 14 УК РФ, и отличается лишь объектом посягательства – установленным порядком прохождения военной службы. Так, согласно ч. 1 ст. 331 УК преступлениями против военной службы признаются предусмотренные уголовным законом общественно опасные деяния против установленного порядка прохождения военной службы, которые совершили военнослужащие, проходящие военную службу по призыву или по контракту в Вооруженных Силах и других войсках, а также воинских формированиях Российской Федерации, либо граждане, находящиеся в запасе, в период прохождения ими военных сборов.

Порядок прохождения воинской службы определяется Конституцией РФ (ст. 59), законами Российской Федерации «О воинской обязанности и военной службе» от 6 марта 1998 г., «Об обороне» от 24 апреля 1996 г., «О статусе военнослужащих» от 6 марта 1998 г., «О внутренних войсках МВД РФ» (1996 г.), Положением о порядке прохождения военной службы (в редакции Указа Президента РФ от 15 октября 1999 г.), другими нормативными актами и воинскими уставами, регулирующими военно-служебную деятельность.

Таким образом, в соответствии со ст. 331 УК РФ родовым (видовым) объектом воинских преступлений является порядок прохождения военной службы военнослужащими и другими гражданами в соответствии с федеральными законами, воинскими уставами и другими военно-нормативными актами.

Как ранее было отмечено, проведенный нами анализ уголовно-правовых норм Особенной части УК РФ показал, что преступления против военной службы (гл. 33) составляют 8 % от общего количества статей со специальным субъектом. Исходя из смысла закона (ч. 1 и ч. 2 ст. 331 УК РФ) субъектом воинского преступления может быть лицо, обладающее, помимо общих признаков (возраст, вменяемость), еще и особыми специальными признаками, присущими только ему. Основным признаком субъекта воинского преступления является нахождение лица на военной службе или работе, приравненной к ней. Поэтому лицо, совершившее воинское преступление, является специальным субъектом, обладающим по отношению к общему субъекту дополнительными признаками и характерными особенностями. Ими и являются военнослужащие, граждане, пребывающие в запасе, во время прохождения ими военных сборов и военные строители отрядов (частей) Министерства обороны и других министерств и ведомств Российской Федерации.

Согласно ст. 1 Закона РФ «Об обороне» военная служба организуется в Вооруженных Силах РФ (армии и флоте), войсках (пограничных, железнодорожных и т. п.), воинских формированиях (инженерно-технических, дорожно-строительных), службах и органах (например, в ФСБ, в службе внешней разведки), войсках гражданской обороны и внутренних войсках МВД РФ и других воинских формированиях, где проходят службу по призыву или контракту.

В соответствии со ст. 2 Закона РФ «О статусе военнослужащих» от 6 марта 1998 г. гражданин приобретает статус военнослужащего, как правило, с началом военной службы и утрачивает его с ее окончанием. На военнослужащих ст. 1 данного Закона возлагается обязанность вооруженной защиты Российской Федерации и беспрекословного выполнения поставленных задач, в том числе с риском для жизни.

Военнослужащими согласно указанному Закону считаются: офицеры, прапорщики, мичманы, курсанты военно-учебных заведений, сержанты, старшины, солдаты и матросы, поступившие на военную службу по призыву или контракту.

Для правильного применения уголовного закона очень важно установить начальный и конечный момент нахождения лица на военной службе. В соответствии со ст. 38 Закона РФ «О воинской обязанности и военной службе» для граждан, призванных на срочную военную службу, начальным моментом военной службы считается день убытия из военкомата к месту ее прохождения, а окончанием военной службы – дата исключения из списков личного состава воинской части. С момента зачисления военнослужащего в списки личного состава воинской части он несет уголовную ответственность по закону в случае совершения им воинского преступления, будучи специальным субъектом данного общественно опасного деяния.

Вместе с тем специальным субъектом воинского преступления согласно ч. 1 ст. 331 и ст. 37 Закона РФ «О воинской обязанности и военной службе» являются также граждане, проходящие военные сборы и исполняющие обязанности военной службы. Военнообязанные граждане, находящиеся в запасе и призванные для прохождения военных сборов, полностью подчиняются соответствующему федеральному законодательству и общевоинским уставам, а при совершении ими воинских преступлений вопрос о привлечении их к уголовной ответственности решается согласно соответствующим статьям гл. 33 УК РФ.

Начало службы для военнообязанных, проходящих военные сборы, – день их прибытия на сборы, а окончание – последний день пребывания на военных сборах.

Специальными субъектами воинских преступлений в силу ч. 2 ст. 331 УК РФ считаются также военные строители военно-строительных отрядов (частей) Министерства обороны и других министерств и ведомств Российской Федерации, совершившие общественно опасные деяния против установленного порядка прохождения военной службы, с учетом специфики их работы. В уголовно-правовой литературе можно встретить различные точки зрения по поводу того, следует ли рассматривать военных строителей в качестве специальных субъектов воинских преступлений. Скажем, А. А. Тер-Акопов и Х. М. Ахметшин считают, что военные строители не являются субъектами преступлений против военной службы, однако приравниваются к военнослужащим по уголовной ответственности. Вместе с тем служба, которую они несут, не военная, поскольку она не связана с вооруженной деятельностью. Противоположной точки зрения придерживаются Ф. С. Бражник, В. В. Лунеев и В. И. Мархотин, считающие военных строителей субъектами воинских преступлений.

Представляется, что правильнее относить военных строителей к специальным субъектам воинских преступлений, предусмотренных гл. 33 УК. Во-первых, военные строители военно-строительных отрядов (частей) приравниваются к военнослужащим и на них полностью распространяются положения воинских уставов и других военно-нормативных актов со всеми вытекающими последствиями. Во-вторых, служба военных строителей приравнивается к воинской и засчитывается им как таковая. В-третьих, в силу ч. 2 ст. 331 УК РФ на военных строителей также распространяется уголовная ответственность за преступления, предусмотренные гл. 33 (раздел 11 УК РФ).

Следовательно, военные строители являются специальными субъектами преступлений против военной службы наряду с военнослужащими и гражданами, находящимися в запасе, во время прохождения ими военных сборов.

Далее следует отметить, теоретики и практики не всегда однозначно подходят к определению субъекта воинского преступления, когда речь идет о курсантах военно-учебных заведений, не достигших совершеннолетнего возраста.

Представляется, что в данной ситуации необходимо руководствоваться Законом РФ «О воинской обязанности и военной службе» от 6 марта 1998 г. В п. 2 ст. 35 данного Закона прямо сказано, что граждане, не проходившие военную службу, но зачисленные в военные учебные заведения, приобретают статус военнослужащих, проходящих военную службу по призыву, и заключают контракт о ее прохождении по достижении ими возраста 18 лет, но не ранее окончания ими 1-го курса обучения в указанных военно-учебных заведениях.

Данное законодательное обоснование нашло свое отражение и в Положении о порядке прохождения военной службы (в редакции Указа Президента РФ от 15 октября 1999 г.). В п. 2 ст. 8 Положения этот вопрос несколько уточняется и внимание акцентируется на том, что курсанты заключают первый контракт по достижении ими возраста 18 лет, не ранее окончания 1-го курса обучения, но до окончания 2-го курса обучения. При этом указанные лица, отказавшиеся заключить контракт в соответствии с действующим законодательством и Положением, подлежат отчислению из военно-учебных заведений.

Следовательно, согласно действующему военному законодательству военнослужащие, обучающиеся в военно-учебных заведениях и именуемые курсантами, не достигшие 18-летнего возраста, не могут быть привлечены к уголовной ответственности за воинские преступления, предусмотренные главой 33 УК РФ, так как они не обладают признаками специального субъекта. Они приобретают статус военнослужащих в полном объеме с заключением контракта о прохождении военной службы только по достижении ими 18-летнего возраста. Однако это не исключает их ответственности согласно ч. 4 ст. 34 УК за соучастие в совершении воинского преступления в качестве организатора, подстрекателя или пособника.

Рассмотрение специального субъекта воинских преступлений и некоторых вопросов ответственности за данные общественно опасные деяния приводит к выводу о необходимости уточнения ст. 331 УК РФ. На наш взгляд, данная статья законодателем сконструирована не совсем удачно, поскольку носит комбинированный характер: в ней, по существу, раскрывается понятие преступлений против военной службы и указаны виды лиц, признаваемых субъектами воинских преступлений. Требует законодательного закрепления в понятии субъекта воинского преступления и такой важный признак, как возраст военнослужащего.

На основании вышеизложенного представляется целесообразным ч. 1 ст. 331 УК РФ «Понятие преступлений против военной службы» изложить в следующей редакции:

«Субъектом воинских преступлений признаются совершеннолетние лица – военнослужащие, военные строители, проходящие военную службу по призыву либо по контракту в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации, министерств и ведомств Российской Федерации, а также граждане, находящиеся в запасе, но проходящие военные сборы, совершившие общественно опасные деяния против установленного порядка прохождения военной службы».

§ 1. Квалификация преступлений, совершаемых в группе со специальным субъектом

Рассматривая проблемы квалификации соучастия в преступлениях со специальным субъектом, необходимо сразу обратить внимание на следующее. Институт соучастия в настоящее время, как и раньше, является одним из наиболее важных, сложных и недостаточно разработанных институтов в уголовном праве. Не случайно данному институту на различных этапах развития отечественного уголовного права ученые посвящали многочисленные исследования и фундаментальные труды.

Институт соучастия самым тесным образом связан с проблемами квалификации преступлений, в частности, когда речь идет о соучастии в преступлениях со специальным субъектом.

И хотя институт соучастия в УК РФ 1996 г. значительно уточнен и детализирован по сравнению с предшествующим уголовным законодательством (УК РСФСР 1922, 1926, 1960 гг.), тем не менее он требует своего дальнейшего совершенствования, особенно с точки зрения квалификации соучастия в преступлениях, совершаемых специальными субъектами.

Проблемы квалификации соучастия в преступлении со специальным субъектом всегда вызывали большой интерес ученых и практиков. Данной проблеме посвящены многочисленные труды отечественных исследователей уголовного права.

По существу научные споры о квалификации совершенных в соучастии преступлений со специальным субъектом, начатые в начале советского периода, не прекращаются и до настоящего времени, поскольку институт соучастия и уголовно-правовое понятие «специальный субъект преступления» требуют своего дальнейшего изучения в современном контексте.

Не случайно проблемы квалификации преступлений считаются самыми сложными проблемами в уголовном праве, особенно, когда речь идет о соучастии в преступлении со специальным субъектом.

Действующий уголовный закон впервые закрепил положение о соучастии в преступлении со специальным субъектом, которое имеет свои особенности уголовной ответственности (ч. 4 ст. 34 УК РФ).

Особенно сложно квалифицировать соучастие в преступлениях со специальным субъектом, когда общественно опасные деяния совершаются группой лиц. В ст. 35 УК РФ законодатель достаточно подробно раскрывает понятие «группа» применительно к институту соучастия. При этом групповые преступления со специальным субъектом, представляя повышенную общественную опасность, могут совершаться как при простом, так и при сложном соучастии. В зависимости именно от формы соучастия осуществляется квалификация групповых преступлений. Вместе с тем общественная опасность преступной группы чаще всего зависит не только от того, каким общественным отношениям причиняется вред в момент совершения преступления, но и как оно совершается специальным субъектом в составе группы. В этой связи велика значимость и других лиц, выполняющих различные роли в механизме совершения преступления.

В ст. 33 УК РФ наряду с исполнителем предусмотрены еще три вида соучастников преступления: организатор, подстрекатель и пособник, ответственность которых определяется характером, а также степенью фактического участия каждого в совершении преступления.

При этом при квалификации действий организатора, подстрекателя и пособника можно ссылаться и на конкретную часть ст. 33 УК РФ, которая соответствует роли каждого соучастника в преступлении. В свою очередь, как раньше было отмечено, общие правила квалификации преступлений, совершенных в соучастии со специальным субъектом, предусмотрены в ч. 4 ст. 34 УК РФ.

Показательно соучастие в преступлении со специальным субъектом, когда речь идет об изнасиловании, совершаемом группой лиц (п. «б» ч. 2 ст. 131 УК РФ). Следует отметить, что специальным субъектом данного преступления может быть лишь лицо, характеризующееся социально-демографическим признаком мужского пола, достигшее 14 лет. Вместе с тем, Пленум Верховного Суда РФ в п. 10 постановления от 15 июня 2004 г. № 11 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации» разъяснил, что групповым изнасилованием признаются не только действия лиц, непосредственно совершивших насильственный половой акт, но и действия лиц, которые содействовали им путем применения физического или психического насилия к потерпевшему лицу, причем действия лиц, лично не совершивших насильственного полового акта, но путем применения насилия содействовавших другим лицам в преступлении, необходимо квалифицировать как соисполнительство в групповом изнасиловании, а также совершении насильственных действий сексуального характера (ч. 2 ст. 33 УК РФ).

Необходимо также отметить, что как соисполнительство в групповом изнасиловании рекомендовано квалифицировать действия лиц, лично не совершавших насильственного полового акта, но применявших насилие к потерпевшей или содействовавших другим в ее изнасиловании, в п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 4 от 22 апреля 1992 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании» (в редакции постановления Пленума № 11 от 21 декабря 1993 г.).

В этой связи в уголовно-правовой литературе, прокурорской и судебно-следственной практике специальным субъектом при соисполнительстве в групповом изнасиловании признается и лицо женского пола. По справедливому замечанию профессора Б. В. Волженкина, здесь мы сталкиваемся с отступлением от правила, сформулированного законодателем в ч. 4 ст. 34 УК РФ. В ней говорится, что лицо, не являющееся субъектом преступления, специально указанным в конкретной статье Особенной части УК, участвовавшее в совершении преступления, предусмотренного данной статьей, подлежит уголовной ответственности за это преступление в качестве его организатора, подстрекателя или пособника.

Вместе с тем, если говорить о самом изнасиловании, то оно представляет собой сложное составное преступление, поскольку его объективная сторона характеризуется совершением двух разных обязательных действий: насилия и полового сношения с лицом женского пола вопреки воле последнего, что предусмотрено в диспозиции ч. 1 ст. 131 УК РФ.

Следовательно, объективная сторона изнасилования не может состоять из одного преступного деяния – насилия или полового сношения, любое из которых может совершить только специальный субъект преступления – лицо мужского пола. Если же говорить о лице женского пола, то оно может выполнить часть объективной стороны – применить по отношению к потерпевшей только насилие, в результате чего совокупность действий, которые должны образовать состав изнасилования, отсутствует. Лицо женского пола не обладает дополнительным признаком специального субъекта преступления – признаком мужского пола, который вытекает из смысла закона, и не может быть соисполнителем, когда совершается изнасилование группой лиц с ее участием. Действия лица женского пола, не совершившего непосредственно полового акта, а лишь насильственно содействовавшего изнасилованию, должны подпадать под правило ч. 4 ст. 34 УК РФ и квалифицироваться как соучастие (пособничество) в изнасиловании со ссылкой на ст. 33 УК РФ. Следует согласиться с А. П. Дьяченко в том, что лица, не совершившие непосредственно насильственного полового акта с потерпевшей, а лишь содействовавшие этому, не могут считаться соисполнителями, а должны отвечать за соучастие в изнасиловании.

Данная квалификация в каждом конкретном случае может иметь место и в отношении лиц мужского пола, которые не совершали непосредственно насильственного полового акта, а лишь содействовали ему, так как с их стороны не выполняется в полном объеме объективная сторона состава изнасилования, состоящая из двух обязательных действий – конкретного насилия и полового сношения в отношении потерпевшей. При этом несовершеннолетние лица (в возрасте до 14 лет) в силу своего возраста не могут быть общим и специальным субъектом преступления, а поэтому они не могут рассматриваться в качестве соучастников состава изнасилования при квалификации их противоправных действий.

В этой связи позиция Пленума Верховного Суда РФ по данному вопросу, нашедшая свое отражение в п. 10 постановления от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ», требует изменения редакции, так как противоречит правилу, сформулированному законодателем в ч. 4 ст. 34 УК РФ правилу, согласно которому лицо, не являющееся субъектом преступления, специально указанным в статье Особенной части УК РФ, несет уголовную ответственность за преступление в качестве организатора, подстрекателя, а также пособника.

Данное нововведение поможет избежать ошибок в судебно-следственной практике при решении вопросов квалификации преступлений, совершаемых в соучастии со специальным субъектом, в частности, когда речь идет о групповом изнасиловании.

Однако следует отметить, что редакция ч. 4 ст. 34 УК РФ не является безупречной и подвергается со стороны ученых-юристов (В. С. Комиссарова, Б. В. Волженкина , А. П. Козлова и других) критике, когда речь идет о квалификации преступлений со специальным субъектом, совершаемых организованной группой. К таким преступлениям относятся, например: изнасилование (ст. 131 УК РФ); присвоение и растрата, совершенные лицом с использованием своего служебного положения (ст. 160 УК РФ); контрабанда, совершенная должностным лицом (ст. 188 УК РФ); получение должностным лицом взятки (ст. 290 УК РФ); дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (ч. 3 ст. 321 УК РФ), и др.

Как показало наше исследование, 8 % всех преступлений со специальным субъектом, что ранее было отмечено, составляют общественно опасные деяния, направленные против военной службы, объединенные законодателем в главу 33 (раздел 11 УК РФ).

Изучение судебно-следственной практики Военного суда Санкт-Петербургского гарнизона показало, что значительное количество воинских и общеуголовных преступлений совершается военнослужащими совместно с гражданскими лицами, в связи с чем в практике возникают определенные трудности с квалификацией, в частности, когда речь идет о совершении преступлений в группе.

В юридической литературе и судебно-следственной практике вопрос об участии в воинских преступлениях граждан, не являющихся военнослужащими или военнообязанными, решается по-разному. Трудности возникают при привлечении виновных к уголовной ответственности в преступлениях со специальным субъектом, где исполнителем является военнослужащий или военнообязанный. При этом лица, не являющиеся субъектами преступлений, предусмотренных гл. 33 УК, согласно ч. 4 ст. 34 УК за участие в совершении воинских преступлений несут уголовную ответственность в качестве организаторов, подстрекателей или пособников.

Однако в тех случаях, когда исполнителем преступления является гражданское лицо, а военнослужащий выступает в роли организатора, подстрекателя или пособника, вряд ли целесообразно говорить о воинском преступлении со специальным субъектом. Скажем, если военнослужащий по мотивам мести своему командиру за его требовательность склонил гражданских лиц к насилию над ним, то такой военнослужащий, как полагает Х. М. Ахметшин, подлежит уголовной ответственности по ст. 242 УК РСФСР (ст. 334 УК РФ) – за насильственные действия в отношении начальника, а гражданские лица, учинившие это насилие, – по ст. 17 и ст. 242 УК РСФСР как пособники преступления.

Нельзя согласится с подобной квалификацией, противоречащей уголовному закону (ст. 237 УК РСФСР). Не соответствует данная точка зрения и логике ст. 331 УК РФ. На наш взгляд, в этой ситуации гражданские лица как исполнители должны нести уголовную ответственность не за воинское преступление, а за преступление против личности – причинение вреда здоровью потерпевшего (в зависимости от тяжести наступивших последствий). Военнослужащий же, склонивший гражданских лиц к совершению преступления, должен отвечать за подстрекательство к нему по соответствующей статье Особенной части УК со ссылкой на ст. 17 УК РСФСР (ст. 33 УК РФ). Такая квалификация не только не противоречит указанным нормам, но и больше отвечает смыслу и логике уголовного закона.

Говоря о соучастии в преступлении со специальным субъектом, следует иметь в виду, что лица, не являющиеся военнослужащими, не могут быть также и соисполнителями воинского преступления. В связи с этим сопротивление, оказанное военнослужащим совместно с гражданским лицом патрульному наряду, не может квалифицироваться как соисполнительство.

Следовательно, гражданские лица могут выступать в роли организаторов, пособников и подстрекателей, но они не могут быть исполнителями и соисполнителями воинских преступлений. Данную точку зрения не разделяет С. Ф. Милюков, который в своей монографии пишет, что лицо, не обладающее специальными признаками субъекта, применительно к некоторым воинским преступлениям может нести уголовную ответственность наряду со специальным субъектом в качестве исполнителя или соисполнителя.

Некоторые воинские преступления могут быть совершены не любым специальным субъектом, а лишь таким, который наряду с дополнительными признаками обладает еще и специальными, связанными с особенностями их военной службы. Скажем, неисполнение приказа (ст. 332 УК) могут совершить только подчиненные. Вместе с тем субъектами преступлений, предусмотренных ст. 341, 342, 343 УК и др. (нарушение правил несения пограничной службы, нарушение уставных правил караульной службы, нарушение правил несения службы по охране общественного порядка и обеспечению общественной безопасности), могут быть признаны только лица, входящие в состав пограничного наряда, караула (вахты) или войскового наряда по охране общественного порядка. В указанных случаях для привлечения военнослужащих к уголовной ответственности по той или иной статье гл. 33 УК РФ прежде всего следует установить, обладало ли данное лицо соответствующими специальными признаками субъекта воинского преступления.

В судебно-следственной практике довольно распространены преступления, связанные с неуставными взаимоотношениями между военнослужащими, которые являются специальными субъектами и совершают общественно опасные деяния в соучастии.

Например, Военный суд Санкт-Петербургского гарнизона в открытом судебном заседании рассмотрел уголовное дело по обвинению военнослужащих Г. и К. в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 335 УК РФ.

Судебным следствием было установлено, что военнослужащий Г. в марте 1997 г. в помещении казармы, будучи недоволен уходом на законных основаниях в увольнение не находившегося с ним в отношениях подчиненности рядового А. и желая выразить свое мнимое превосходство, ударил А. кулаком в лицо, причинив ему кровоподтеки. В свою очередь, военнослужащий К., узнав о противоправных действиях своего сослуживца Г., тоже решил показать свое превосходство и унизить А., в связи с чем нанес потерпевшему пять ударов кулаком в грудь.

По заключению судебно-медицинского эксперта, на теле А. имелись повреждения в виде кровоподтеков в области левой щеки, несколько кровоподтеков в области грудины и кровоизлияние левого глаза, не повлекшие временной утраты трудоспособности.

В судебном заседании и на следствии подсудимые вину свою признали, установлена их виновность и материалами уголовного дела. Поэтому суд правильно осудил военнослужащих Г. и К. за воинское преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 335 УК РФ, – нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности, в котором они являются специальными субъектами.

В данном случае совершено преступление в виде соисполнительства двумя специальными субъектами (военнослужащими) без предварительного сговора.

В случае, когда в избиении военнослужащего вместе со специальными субъектами будет принимать участие и неспециальный субъект, вряд ли его действия следует расценивать как исполнение или соисполнение воинского преступления. Здесь следует согласиться с С. С. Аветисяном, по мнению которого подобная квалификация, встречающаяся в судебной практике, является ошибочной.

Говоря о групповых преступлениях со специальным субъектом, обратимся к другому примеру судебно-следственной практики.

11 февраля 1997 г. около 20 часов Е. купил наркотическое средство. Спрятал наркотик в коробок из-под спичек. Увидев автомашину с сотрудниками милиции, Е. выбросил коробок с наркотическим средством. Сотрудники милиции досмотрели Е., место его задержания и обнаружили указанный коробок. После этого Е. был задержан по подозрению в незаконном приобретении и хранении наркотического средства и доставлен в РОВД, где К. и Р. длительное время его избивали, требуя признания.

По приговору суда К. и Р осуждены по п. «а» ч. 3 ст. 286 УК РФ (превышение должностных полномочий с применением насилия) и ч. 2 ст. 302 УК РФ (принуждение к даче показаний с применением насилия).

Однако Президиум Верховного Суда РФ приговор в части осуждения К. и Р по ч. 2 ст. 302 УК РФ отменил и дело прекратил за отсутствием в действиях обвиняемых состава преступления, указав следующее.

Как видно из материалов дела, Е. задержан по подозрению в преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 228 УК РФ. Однако он не был признан подозреваемым.

Следовательно, к лицам, перечисленным в ст. 302 УК РФ (подозреваемый, обвиняемый, потерпевший, свидетель), Е. не относился, а осужденные не являлись лицами, производящими дознание и предварительное следствие.

В связи с изложенным деяния осужденных по данному эпизоду были правильно квалифицированы как совершение должностными лицами с применением насилия действий, явно выходящих за пределы их полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан.

В этом случае имело место также простое соучастие (соисполнительство), совершенное группой лиц по предварительному сговору.

Сотрудники милиции К. и Р. являлись представителями власти и совершили должностное преступление, предусмотренное ст. 286 УК РФ. Они обладали признаками специального субъекта, которые законодательно закреплены в примечании к ст. 318 УК РФ.

Поэтому деяния старших оперуполномоченных милиции К. и Р. Президиум Верховного Суда РФ правильно квалифицировал как групповое преступление, совершенное должностными лицами, действия которых явно выходили за пределы их полномочий и повлекли существенное нарушение прав и законных интересов граждан.

Таким образом, в обоих приведенных примерах налицо простая форма соучастия (соисполнительство) (без предварительного сговора и группой лиц по предварительному сговору, соответственно), где каждый из соучастников соответствующей группы является специальным субъектом преступления и полностью или частично выполняет объективную сторону совершаемого им преступления. В первом примере это были военнослужащие, а во втором – представители органов внутренних дел.

Говоря о соисполнительстве в групповых преступлениях со специальным субъектом, следует обратить внимание на рекомендации, содержащиеся в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе». В п. 13 данного постановления отмечается, что взятку или предмет коммерческого подкупа следует считать полученными по предварительному сговору группой лиц, когда в преступлении участвовали два или более должностных лица, которые заранее договорились о совместном совершении данного преступления с использованием своего служебного положения. При этом не имеет значения, какая сумма получена каждым из этих лиц.

Понятие должностного лица, на что было обращено внимание, определено законодателем в примечании к ст. 285 УК РФ. Должностное лицо является специальным субъектом, обладающим дополнительными и присущими только ему характерными признаками, связанными с занимаемым им положением в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях и в Вооруженных Силах России. Поэтому получение взятки может осуществить только должностное лицо лично или по предварительному сговору в группе, когда имеет место соучастие.

§ 2. Квалификация соучастия в преступлениях с другими признаками специального субъекта

Определенную сложность в теории и практике представляет квалификация соучастия преступлений со специальным субъектом, то есть субъектом, обладающим дополнительными специальными признаками в силу личностных особенностей или специальных общественных отношений, в которых он находится.

При этом особое значение приобретают личностные свойства специального субъекта (исполнителя), которые должны учитываться при установлении его ответственности за совершенное преступление. В свою очередь, правильное установление дополнительных личностных свойств (признаков) исполнителя как специального субъекта преступления позволяет избежать ошибок при квалификации и решении вопросов уголовной ответственности других соучастников. В этой связи следует согласиться с С. С. Аветисяном, по мнению которого исполнителем (соисполнителем) преступления со специальным составом, как правило, может быть только специальный субъект, являющийся участником соответствующих специальных отношений, что предполагает в каждом конкретном случае выявление и установление дополнительных признаков специального преступления.

К дополнительным личностным признакам специального субъекта обычно относят: принадлежность к женскому полу, сильное душевное волнение, психофизиологическое состояние, психическое расстройство, не исключающее вменяемости, прошлую антиобщественную деятельность (судимость, рецидив) и другие признаки, которые имеют важное значение, когда речь идет о квалификации соучастия в преступлениях со специальным субъектом.

Например, УК РФ 1996 г. впервые предусмотрено убийство матерью новорожденного ребенка, которое совершается виновной при смягчающих обстоятельствах, то есть в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости (ст. 106 УК РФ). При этом особо следует отметить, что субъект данного преступления обладает присущим только ему специальным личностным свойством (признаком), который сам по себе индивидуален. Специальным субъектом данного убийства, а именно исполнителем, может быть только мать новорожденного ребенка, достигшая возраста 16 лет.

В теории и судебно-следственной практике, если имеет место соучастие в виде соисполнительства этого преступления, то соисполнители подлежат уголовной ответственности по ст. 105 УК РФ с учетом того, что смягчающие обстоятельства, указанные в ст. 106 УК РФ и относящиеся к матери, на них не распространяются. Действия иных лиц, исполняющих роль организаторов, подстрекателей или пособников при убийстве матерью новорожденного ребенка, квалифицируются по ст. 33 и п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ – как убийство лица, находящегося в состоянии беспомощности.

В роли подстрекателя или пособника, как отмечает Г. Н. Борзенков, могут выступать, например, отец ребенка, акушерка, другие лица. Убийство новорожденного, которое совершено лицом при согласии или по просьбе матери, квалифицируется по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

В этой связи следует согласиться с профессором Б. В. Волженкиным, по мнению которого данные рекомендации, хотя и верны по существу, но противоречат общему правилу квалификации соучастия в преступлениях со специальным субъектом, сформулированному законодателем в ч. 4 ст. 34 УК РФ.

Соучастие в преступлениях, совершаемых специальными субъектами, можно рассмотреть и на примере общественно опасных деяний, связанных с вовлечением несовершеннолетнего в совершении преступления (ст. 150 УК РФ) и вовлечением несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий (ст. 151 УК РФ), в которых признаком специального субъекта является возраст – 18 лет, как и в преступлениях, предусмотренных ст. 134 и ст. 135 УК РФ (половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим 16-летнего возраста, и преступления – развратные действия). При этом виновный при совершении каждого конкретного преступного деяния должен быть обязательно осведомлен о возрасте лица, вовлекаемого им в совершение преступления, антиобщественных действий или действий, предусмотренных ст. 134 и ст. 135 УК РФ.

Однако, если говорить о квалификации, например, соучастия со специальным субъектом при вовлечении несовершеннолетнего в совершение преступления (ст. 150 УК РФ), то здесь следует руководствоваться рекомендациями постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» от 14 февраля 2000 г. № 7. В п. 9 данного постановления отмечается, что при подстрекательстве несовершеннолетнего к совершению преступления действия взрослого преступника, если имеют место все признаки состава данного преступления, должны квалифицироваться по ст. 150 УК РФ, а также как соучастие в виде подстрекательства в совершении конкретного преступления. При совершении преступления несовершеннолетним он не подлежит уголовной ответственности в силу возраста (ст. 20 УК РФ), а также невменяемости (ст. 21 УК РФ), поэтому соучастия не образуется и лицо, вовлекшее несовершеннолетнего в совершение преступления, в соответствии с ч. 2 ст. 33 УК РФ подлежит уголовной ответственности за содеянное в качестве исполнителя путем посредственного причинения.

Для правильной квалификации преступлений в соучастии необходимо не только точное установление признаков специального субъекта, которые в каждом конкретном случае требуют полного уяснения и обстоятельного обоснования, но и всесторонний учет роли других соучастников и их индивидуальных особенностей.

При квалификации подстрекательства несовершеннолетнего к совершению преступления действия взрослого лица должны квалифицироваться по ст. 150 УК РФ, а также как подстрекательство к тому преступлению (ч. 4 ст. 33 УК РФ), в которое он вовлек несовершеннолетнего. Например, когда взрослое лицо подстрекает родителя к вовлечению его 14-летнего ребенка в совершение кражи, действия соучастников (сложное соучастие) следует квалифицировать: родителя – по ч. 4 ст. 33, ч. 2 ст. 150, ч. 4 ст. 33, ст. 158 УК РФ, а подстрекателя – по ч. 4 ст. 33, ч. 2 ст. 150, ч. 4 ст. 33, ст. 158 УК РФ. Действия несовершеннолетнего лица квалифицируются по ст. 158 УК РФ.

Само по себе вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления и антиобщественные действия не означают совершения несовершеннолетним этих преступлений. Вовлечение считается оконченным с того момента, когда оно состоялось с согласия несовершеннолетнего на совершение преступления.

Лицо, которое вовлекло несовершеннолетнего в совершение преступления, должно нести уголовную ответственность как организатор или как подстрекатель (ч. 4 ст. 33 УК РФ), в случае соисполнительства – как соисполнитель (ч. 2 ст. 34 УК РФ), или как исполнитель (ч. 2 ст. 33). При этом несовершеннолетний может быть привлечен к уголовной ответственности за содеянное, если судом не будет установлено оснований, предусмотренных ч. 3 ст. 20 и ч. 1 ст. 40 УК РФ.

В практике встречаются случаи, когда общее правило квалификации соучастия в преступлениях со специальным субъектом, сформулированное в ч. 4 ст. 34 УК РФ, не может применяться. В подобных ситуациях ответственность должна наступать за совершенное преступление со ссылкой на ст. 33 УК РФ.

В судебно-следственной практике при квалификации иногда происходят ошибки, когда имеет место вовлечение в совершение преступления не одного, а нескольких несовершеннолетних.

Характерно в этом отношении уголовное дело по обвинению Останина и несовершеннолетнего Шаловко, которые Верховным Судом Республики Адыгея 10 июня 2004 г. осуждены: Останин по п. «ж», п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ, п. «в» ч. 3 ст. 162 УК РФ, ч. 4 ст. 150 УК РФ и ч. 4 ст. 150 УК РФ, Шаловко – по п. «ж», п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ, ч. 5 ст. 33, п. «в» ч. 3 ст. 162 УК РФ. При этом по делу также осужден несовершеннолетний Костерин.

Останин и Шаловко признаны судом виновными в совершении убийства Литвинова группой лиц по предварительному сговору, сопряженного с разбоем. Вместе с тем Останин признан также виновным в совершении разбоя с применением оружия, а Шаловко в пособничестве при совершении разбоя. Кроме того, Останин осужден за вовлечение несовершеннолетних Шаловко и Костерина в совершение особо тяжких преступлений.

Вместе с тем действия Останина по вовлечению в совершение преступления несовершеннолетних Шаловко и Костерина Верховным Судом Республики Адыгея ошибочно расценены как совокупность двух преступлений.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, рассмотрев кассационные жалобы Останина и Шаловко, приговор в отношении Останина изменила и его действия переквалифицировала с ч. 4 ст. 150 УК РФ и ч. 4 ст. 150 УК РФ на одну ч. 4 ст. 150 УК РФ. В остальной части приговор остался без изменения.

Правильность окончательного решения высшей судебной инстанции обосновывается законом. Исходя из ч. 1 ст. 17 УК РФ, совокупностью преступлений признается совершение двух или более преступлений, ни за одно из которых виновное лицо не было осуждено.

В свою очередь как вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления, предусмотренного ст. 150 УК РФ, подлежат квалификации действия виновного, выразившиеся не только в склонении несовершеннолетнего к совершению преступления, но также в непосредственном участии несовершеннолетнего в общественно опасных деяниях. Вместе с тем вовлечение в совершение преступления не одного, а нескольких несовершеннолетних по смыслу закона не образуют совокупности преступлений, предусмотренных ст. 150 УК РФ, в связи с чем и не может влечь за собой назначения наказания по совокупности этих преступлений. Однако когда квалификация осуществляется по специальной норме (ст. 150, ст. 151 УК РФ и др.), совокупность преступлений не применяется.

Следовательно, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ приговор в отношении Останина изменила правильно, переквалифицировав его действия с ч. 4 ст. 150 и ч. 4 ст. 150 УК РФ на одну ч. 4 ст. 150 УК РФ и исключив совокупность преступлений за вовлечение в совершение преступления нескольких несовершеннолетних.

Вышеизложенное свидетельствует о необходимости поиска новых путей совершенствования уголовного законодательства в отношении соучастия в преступлениях, совершаемых специальным субъектом.

Далее следует сказать, что ст. 274 УК предусматривает ответственность специального субъекта за нарушение правил эксплуатации ЭВМ, системы ЭВМ или их сети. При наличии соучастия другие лица, участвовавшие в совершении названного преступления, в соответствии с ч. 4 ст. 34 УК РФ в зависимости от фактически содеянного несут уголовную ответственность в качестве организаторов, подстрекателей или пособников. При этом действия лица, которое полностью или частично выполняло объективную сторону преступления, предусмотренного ст. 274 УК, но которое не обладает дополнительными признаками специального субъекта, не могут рассматриваться как простое соучастие (соисполнительство).

Вопрос о квалификации соучастия со специальным субъектом преступлений против государственной власти в теории уголовного права дискуссионен, в частности, когда речь идет о государственной измене (ст. 275 УК РФ) и шпионаже (ст. 276 УК РФ). В уголовно-правовой литературе широко распространена точка зрения, согласно которой наряду со специальным субъектом (исполнителем) государственной измены соучастниками данного преступления могут быть иностранные граждане и лица без гражданства. По существу в данном случае отстаивается положение о том, что сформулированное законодателем правило в ч. 4 ст. 34 УК РФ устанавливает единые требования уголовной ответственности почти всех соучастников в преступлениях со специальным субъектом, не исключая и преступления, посягающие на основы конституционного строя и безопасности российского государства.

По мнению других ученых, ситуация, когда в качестве соисполнителей, организаторов, подстрекателей и пособников государственной измены выступают иностранные граждане и лица без гражданства, невозможна.

Более правильной представляется именно вторая точка зрения, поскольку специальный субъект государственной измены, которая может быть совершена в трех формах: 1) шпионаж; 2) выдача государственной тайны; 3) иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности России, исходя из государственно-правового положения лиц, проживающих в стране, наделен специальным признаком. Исполнителем государственной измены (ст. 275 УК РФ) может быть только гражданин Российской Федерации, достигший 16-летнего возраста.

В данном случае соучастие иностранных граждан и лиц без гражданства невозможно, поскольку названные лица не наделены признаком специального субъекта. При совершении государственной измены они не могут выполнять роль соисполнителей, организаторов, подстрекателей или пособников. Здесь правила ч. 4 ст. 34 УК РФ не должны применяться.

Наличие двойного гражданства (российского или какого-либо еще) не исключает уголовной ответственности лица за государственную измену.

В этой связи следует поддержать А. И. Рарога, по мнению которого противоправные действия иностранного гражданина или лица без гражданства, связанные с привлечением гражданина России к завладению сведениями, составляющими государственную тайну, необходимо квалифицировать как шпионаж, а совершение других враждебных действий в ущерб внешней безопасности нашего государства следует квалифицировать по статьям главы 29 УК РФ (ст. 277–282 УК РФ).

Некоторые особенности квалификации соучастия со специальным субъектом имеет и преступление, предусмотренное ст. 276 УК РФ, – шпионаж. Причем шпионаж как самостоятельное преступление отличается от шпионажа как формы государственной измены (ст. 275 УК РФ) в основном по субъекту преступления. Субъект преступления, предусмотренного ст. 276 УК РФ, – специальный: иностранный гражданин или лицо без гражданства.

Вместе с тем, если гражданин Российской Федерации совместно с иностранным гражданином или лицом без гражданства совершает шпионаж (ст. 276 УК РФ), то его действия квалифицируются не как пособничество в совершении данного преступления, а как государственная измена в форме шпионажа либо в форме оказания другой помощи в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности России.

В случае, если гражданин РФ выступает в качестве соисполнителя, организатора или подстрекателя преступления, предусмотренного ст. 276 УК, соучастия также не образуется, его действия должны квалифицироваться по ст. 275 УК РФ в зависимости от формы государственной измены.

В свою очередь шпионаж, предусмотренный ст. 276 УК РФ, посягающий, как и государственная измена, на внешнюю безопасность России, связан с деятельностью иностранных разведок и спецслужб, которые преследуют специальные цели в своей деятельности, а особое уголовно-правовое положение иностранных граждан и лиц без гражданства в нашей стране дает основания считать их специальными субъектами шпионажа, предусмотренного ст. 276 УК РФ. Не освобождаются от уголовной ответственности за данное деяние и лица, пользующиеся дипломатическим иммунитетом.

Согласно ч. 4 ст. 11 УК РФ вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и других граждан, пользующихся иммунитетом, в случае совершения данными лицами общественно опасного деяния на территории России разрешается в соответствии с нормами международного права.

Особый интерес представляют случаи квалификации соучастия в преступлении с разными специальными субъектами. Скажем, если в совершении преступления участвуют несколько специальных субъектов и имеет место соисполнительство, их действия следует квалифицировать без ссылки на ст. 33 УК РФ: например, получение взятки (ст. 290 УК) по предварительному сговору группой лиц, если в преступлении участвовало два и более должностных лица, которые заранее договорились о совместном его совершении.

Если наряду с исполнителем соучастники (организатор, подстрекатель и пособник) также обладают признаками специального субъекта – налицо сложное соучастие с распределением ролей. В этом случае действия названных лиц необходимо квалифицировать по общим правилам квалификации соучастия со ссылкой на ст. 33 УК РФ (например, когда должностное лицо склоняет представителя власти (следователя) к совершению преступления, предусмотренного ст. 299 (привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности) или 301 (незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей)).

При соучастии специального субъекта и общего субъекта квалификация осуществляется по правилам, закрепленным в ч. 4 ст. 34 УК РФ. Общий субъект преступления несет уголовную ответственность со ссылкой на ст. 33 УК РФ как организатор, подстрекатель или пособник. Соисполнительство в данном случае отсутствует.

Данное мнение не разделяет, например, Т. Г. Макарова, которая приходит к выводу о возможности в некоторых случаях соисполнительских действий общих субъектов в преступлениях со специальным субъектом.

Представляется, что данная точка зрения хотя и имеет право на существование, но тем не менее противоречит общему правилу квалификации соучастия в преступлении со специальным субъектом, сформулированному законодателем в ч. 4 ст. 34 УК РФ. Впрочем, данное правило, как нами ранее было отмечено, не бесспорно и требует в дальнейшем более четкого законодательного разрешения.

В судебно-следственной практике встречаются случаи, когда лицо, не наделенное дополнительными признаками по отношению к общему субъекту, в силу разных обстоятельств выполняет функции или обязанности специального субъекта и при совершении преступления не может быть привлечено к уголовной ответственности. Речь в данном случае идет о ненадлежащем субъекте преступления. Отсутствие дополнительных признаков специального субъекта, как отмечает С. С. Аветисян, превращает лицо, совершившее общественно опасное деяние, в ненадлежащего субъекта, который освобождается от уголовной ответственности. На вопросы квалификации соучастия с ненадлежащим субъектом преступления обращает внимание и А. В. Корнеева, делающая вывод о том, что лицо незаконно или ошибочно, а также обманным способом приобретшее статус специального субъекта, признается ненадлежащим субъектом соответствующего преступления и не должно нести за него ответственность. Вместе с тем в некоторых случаях не исключается его ответственность по другим статьям УК РФ.

При квалификации преступлений со специальным субъектом представляет интерес и вопрос о роли других лиц в механизме совершения общественно опасного деяния. В ст. 33 УК РФ наряду с исполнителем предусмотрены еще три вида соучастников преступления: организатор, подстрекатель и пособник, ответственность которых определяется характером, а также степенью фактического участия каждого из них в совершении преступления. В свою очередь общие правила квалификации преступлений, совершенных в соучастии со специальным субъектом, как мы уже не раз отмечали, предусмотрены в ч. 4 ст. 34 УК РФ.

Вместе с тем теория и судебно-следственная практика, а также уголовное законодательство в отношении квалификации участия иных лиц в преступлениях со специальным субъектом, несколько противоречивы и не решают в полной мере эту проблему, которая выходит за пределы нашего исследования и требует дальнейшего изучения, а также современного теоретического и практического осмысления в новых условиях борьбы с преступностью.

§ 1. Квалификация преступлений, совершаемых должностными лицами

Вопросы квалификации преступлений с признаками должностного лица играют важную роль в деятельности правоприменительных органов по предупреждению преступности в стране. При этом особое значение они приобретают, когда речь идет о проблеме квалификации преступлений со стороны следователя, прокурора, судьи, дознавателя, адвоката и других лиц как на стадии предварительного расследования, так и во время судебного следствия. Квалификация преступления представляет собой довольно сложный процесс, от результатов которого зависит соблюдение принципов уголовного права, и в частности принципа законности.

Опубликованные отечественными учеными-юристами работы послужили основой для изучения мало исследованных в теории и практике вопросов квалификации служебных преступлений, совершенных специальными субъектами. По существу, научная разработка данной проблемы в основном находит свое отражение лишь в некоторых статьях и исследованиях, где рассматриваются вопросы квалификации отдельных служебных преступлений.

При решении вопросов ответственности, а в дальнейшем и наказания в подавляющем большинстве случаев, как было отмечено раньше, речь идет о преступлениях, совершенных общим субъектом, признаки которого нашли свое законодательное закрепление в ст. 19, 20, 22 УК РФ (физическое лицо, возраст, вменяемость). Вместе с тем теория и практика настоятельно диктуют необходимость проведения дальнейших теоретических исследований квалификации преступлений со специальным субъектом, и в частности с признаками должностного лица.

В свою очередь, проблема борьбы с должностными преступлениями в нашем государстве всегда оставалась актуальной. В преступлениях данной категории должностное лицо является специальным субъектом. Общественная опасность должностных преступлений обусловлена спецификой субъекта преступления и связана с использованием должностным лицом своего служебного положения. Преступления данной категории причиняют значительный вред обществу, государству и гражданам. Поэтому проблему квалификации должностных преступлений с признаками специального субъекта необходимо рассматривать с позиций как развития отечественного уголовного законодательства, так и анализа совершения этих преступлений и их взаимосвязи с другими общественно опасными деяниями, посягающими на различные общественные отношения.

В связи с этим важное значение приобретают труды современных ученых-юристов, в которых исследуются вопросы ответственности за должностные преступления (А. В. Галаховой, Б. В. Волженкина, Б. В. Здравомыслова, М. Д. Лысова, А. Я. Светлова и др.).

В УК РФ 1996 г. общие должностные преступления со специальным субъектом помещены законодателем в гл. 30 «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления». В этой главе рассматриваются должностные преступления, посягающие на общественные отношения, регулирующие деятельность аппарата органов государственной власти, органов местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждений, а также органов управления в Вооруженных Силах РФ.

К общим должностным преступлениям со специальным субъектом законодатель, как раньше отмечалось, относит: злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285); нецелевое расходование бюджетных средств (ст. 2851); нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов (ст. 2852); превышение должностных полномочий (ст. 286); отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации (ст. 287); незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289); получение взятки (ст. 290) и халатность (ст. 293) УК РФ.

Преступления, предусмотренные ст. 288 (присвоение полномочий должностного лица) и ст. 292 (служебный подлог), могут быть совершены не только должностными лицами, но и обычными служащими государственных и муниципальных органов. Данное положение относится и к преступлению, предусмотренному ст. 291, – дача взятки; взятку может дать должностному лицу как общий, так и специальный субъект преступления, обладающий признаками, предусмотренными в примечании к ст. 285 УК РФ.

При проведении анализа составов со специальным субъектом с признаками должностного лица их было выявлено 72,2 %, не считая воинских преступлений. При этом общие виды должностных преступлений со специальным субъектом составили 7,5 % от всех должностных преступлений.

Должностные преступления, в которых имеет место специальный субъект, на что ранее обращалось внимание, находятся и в других главах Особенной части УК РФ, например, общественно опасные деяния, посягающие на конституционные права и свободы человека и гражданина – в гл. 19. К ним, в частности, относятся: отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140), фальсификация избирательных документов, документов референдума (ст. 142), нарушение правил охраны труда (ст. 143), необоснованный отказ в приеме на работу или необоснованное увольнение беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет (ст. 145), невыплата заработной платы, пенсий, стипендий, пособий и иных выплат (ст. 1451) и др.

К должностным преступлениям в сфере экономической деятельности (гл. 22) относятся следующие составы: воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности (ст. 169), регистрация незаконных сделок с землей (ст. 170), злоупотребления при эмиссии ценных бумаг (ст. 185).

Значительная часть уголовно-правовых норм с признаками должностного лица как специального субъекта преступления содержится также в гл. 31 УК РФ, предусматривающей ответственность за преступные деяния против правосудия. По существу, это специальные составы преступлений, которые могут совершать должностные лица, в частности представители власти при отправлении правосудия.

При квалификации преступлений против государственной власти, а также преступлений, посягающих на общественную безопасность и общественный порядок или направленных против военной службы, имеет существенное значение установление и выявление в первую очередь специальных признаков субъектов, совершивших эти преступления. Само же определение особенностей специального субъекта преступления вызывает на практике определенные трудности, связанные с расхождениями ученых-юристов в понимании рассматриваемых лиц.

Например, специальными субъектами в соответствии с примечанием 1 к ст. 285 УК РФ признаются должностные лица, которые постоянно или временно, а также по специальному полномочию осуществляют функции представителя власти, либо лица, выполняющие организационно-распорядительные, а также административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления или государственных и муниципальных учреждениях и, наконец, в Вооруженных Силах Российской Федерации. Содержание функций названных категорий субъектов служебных (должностных) преступлений раскрывалось в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге», в которое внесены существенные изменения по вопросу о субъекте должностного преступления постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе».

Необходимо отметить, что хотя в законодательном порядке признаки должностного лица как специального субъекта преступления и закреплены в примечании 1 к ст. 285 УК РФ, тем не менее на практике ошибки в квалификации деяний допускает даже Верховный Суд РФ. Чаще всего неточности возникают, когда речь идет об уголовной ответственности таких категорий работников, как, например, преподаватели различных учебных заведений. На сложность и противоречивость решения данной проблемы обращает внимание и профессор Б. В. Волженкин, подчеркивая, что разграничение служебных обязанностей на сугубо профессиональные, организационно-распорядительные, а также административно-хозяйственные следует учитывать, решая вопрос о квалификации различных злоупотреблений, допущенных преподавателями высших учебных заведений, техникумов, училищ или школ.

В качестве примера приведем следующее уголовное дело. Курганским областным судом в 1998 г. Макаров, работавший доцентом Курганского государственного университета, был осужден по п. «б» ч. 4 ст. 290 и ст. 292 УК РФ. Макаров признан виновным в неоднократном получении взяток от студентов заочного факультета и служебном подлоге. В кассационных жалобах осужденный и адвокат справедливо просили об отмене приговора и прекращении производства по делу за отсутствием события и состава преступления. По их мнению (совершенно обоснованному), преподаватель университета не является должностным лицом, т. е. специальным субъектом должностного преступления. Однако Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ в марте 1999 г. жалобу Макарова оставила без удовлетворения, а приговор частично изменила, признав его виновным только в получении взятки (п. «б» ст. 290 УК РФ). Свое решение Коллегия мотивировала тем, что Макаров, работая доцентом, как преподаватель был наделен правом принятия экзаменов у студентов, а несдача ими экзамена влекла определенные правовые последствия, в результате которых студенты, не выполнившие учебный план, не допускались к следующей сессии, не получали официального вызова на сессию и, таким образом, не имели права на получение оплачиваемого учебного отпуска, а также могли быть отчислены из учебного заведения.

При этом Судебная коллегия неправильно указала, что поскольку Макаров выполнял свои профессиональные обязанности в государственном вузе, то он является должностным лицом, которое наделено организационно-распорядительными функциями, а значит, является субъектом должностного преступления.

Если следовать логике Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ, то необходимо всех преподавателей государственных высших учебных заведений, выполняющих свои профессиональные обязанности в осуществлении учебного процесса, приравнивать к должностным лицам, наделенным организационно-распорядительными функциями. Действительно, в некоторых случаях преподаватель вуза может быть наделен признаками должностного лица и выполнять указанные функции, являясь заведующим кафедрой, деканом, заведующим учебным отделом или структурным подразделением учебного заведения. Преподаватель вуза также может временно по специальному приказу или распоряжению выполнять функции должностного лица в его отсутствие, а в других случаях – быть членом государственной, аттестационной или квалификационной комиссии в период их работы.

В основном же преподаватели, доценты, профессора и т. п., если они не наделены и не обладают функциями, предусмотренными в примечании 1 к ст. 285 УК, а выполняют профессиональные функциональные обязанности – читают лекции, проводят семинарские и практические занятия, принимают зачеты и экзамены, проверяют контрольные, курсовые и дипломные работы, участвуют в различных мероприятиях, связанных с учебным процессом, не являются должностными лицами и не обладают признаками специального субъекта должностного преступления.

В описанном случае Макаров, являвшийся преподавателем государственного вуза, был неправильно осужден судом первой инстанции. Ошибочное решение приняла и Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ, признав Макарова субъектом должностного преступления. С доводами Курганского областного суда и высшей кассационной инстанцией согласиться нельзя. Вообще дискуссия о правовом положении преподавателей высших и средних учебных заведений в уголовно-правовой литературе занимает не последнее место, и мнения ученых на этот счет расходятся.

Что же касается термина «взятка», который ассоциируется с предметом посягательства и с его стоимостью, то это острейший вопрос практики применения уголовного закона по данной категории дел. При этом минимальный размер в денежном выражении незаконного вознаграждения должностного лица за действия (бездействие), совершенные им в интересах взяткодателя, является достаточным основанием для привлечения виновного лица к уголовной ответственности по ст. 290 УК РФ.

К сожалению, уголовное законодательство России (как ранее, так и теперь) не регламентирует этот актуальный вопрос, имеющий важное значение для квалификации взяточничества. В настоящее время он может решаться только на основе самых общих законоположений, содержащихся ч. 2 ст. 14 УК РФ, согласно которым не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного уголовным законом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности.

При этом Федеральный закон от 27 июля 2004 г. «О государственной гражданской службе Российской Федерации» (ст. 17) запрещает государственным гражданским служащим получать в связи с исполнением должностных обязанностей вознаграждение от физических и юридических лиц (подарки, денежные вознаграждения, ссуды, услуги, оплату развлечений и т. п.), за исключением случаев, установленных Гражданским кодексом РФ. Указанное исключение предусмотрено в ст. 575 ГК РФ, в соответствии с которой не допускается дарение, за исключением обычных подарков, стоимость которых не превышает пяти установленных законом МРОТ, государственным служащим и служащим органов муниципальных образований в связи с их должностным положением или в связи с исполнением ими служебных обязанностей. Как видно из приведенных норм, законодатель не установил критериев для четкого разграничения взятки, предусмотренной ст. 290 УК РФ, и обычного подарка, предусмотренного ст. 575 ГК РФ.

Таким образом, можно говорить о том, что ст. 575 ГК РФ является своеобразной «лазейкой», позволяющей должностным лицам уклоняться от уголовной ответственности за получение взятки.

В судебно-следственной практике трудности достаточно часто возникают при квалификации преступных деяний медицинских работников. Указанные лица, как и преподаватели вузов и других заведений, просто выполняют свои профессиональные функции и обязанности, осуществляя лечение граждан. Они не являются должностными лицами и не обладают должностными признаками специального субъекта. В качестве примера приведем уголовное дело врача Носова. Пермским областным судом 31 июля 2001 г. Носов осужден по п. «б» ч. 4 ст. 290 УК РФ, по ч. 5 ст. 33, ч. 2 ст. 234 УК РФ и по ст. 292 УК РФ. По приговору суда он признан виновным в том, что, работая в должности врача-педиатра, совершил служебный подлог, незаконно выдавая и фактически подделывая рецепты, по которым приобреталось сильнодействующее вещество, использовавшееся другими лицами для изготовления наркотика. В дальнейшем этими лицами вещество сбывалось. Носов неоднократно получал взятки в виде вознаграждения в размере 100 рублей за каждый рецепт и являлся пособником в незаконном приобретении и перевозке в целях сбыта сильнодействующего вещества. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ 6 ноября 2001 г, рассмотрев уголовное дело по кассационным жалобам адвокатов, приговор в отношении Носова в части его осуждения по ст. 292 УК РФ (служебный подлог) отменила, дело производством прекратила за отсутствием в действиях обвиняемого состава преступления, приговор в отношении него изменила: действия, квалифицированные по п. «б» ч. 4 ст. 290 УК РФ, переквалифицировала на ст. 233 УК РФ, в остальном приговор оставила без изменения.

Как видно из должностной инструкции в отношении врача-педиатра городской больницы и из приказов о полномочиях врача, Носов как рядовой врач-педиатр не обладал ни организационно-распорядительными, ни административно-хозяйственными функциями, предусмотренными в примечании 1 к ст. 285 УК РФ и поэтому не являлся должностным лицом. Таким образом, Носов не обладает признаками специального субъекта преступления, предусмотренного ст. 290 УК РФ (получение взятки).

Носов действительно должен нести ответственность по ст. 233 УК РФ за незаконную выдачу и подделку рецептов, дающих право на получение наркотических средств либо психотропных веществ.

Следовательно, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ действия врача Носова квалифицировала правильно.

Вместе с тем в случаях, когда врач является должностным лицом (заведующим отделением, главным врачом госпиталя, больницы, поликлиники, санатория, какого-либо лечебного центра или иного медицинского учреждения), он признается специальным субъектом должностного преступления. Должностными лицами также признаются врачи, состоящие членами военно-врачебных комиссий или ВТЭК или временно исполняющие по приказу или распоряжению предусмотренные в примечании 1 к ст. 285 УК РФ функции должностного лица – в частности, организационно-распорядительные или административно-хозяйственные. Таким образом, лица данной категории признаются субъектами должностных преступлений.

Не признаются субъектами должностных преступлений лица, постоянно или временно выполняющие функции аналогичного характера (управленческие, организационно-распорядительные и административно-хозяйственные) в коммерческой или иной организации независимо от формы собственности. Данные лица подлежат уголовной ответственности по ст. 201, 202, 203, 204 главы 23 УК РФ, охватывающей преступления, совершаемые против интересов службы в коммерческих или других организациях.

Примером ошибочной квалификации, связанной с неправильным установлением субъекта преступления является осуждение Коробцова Приморским районным судом г. Новороссийска Краснодарского края 12 февраля 2003 г. по ч. 1 ст. 285 УК РФ к лишению права занимать должности с организационно-распорядительными и административно-хозяйственными функциями и по ч. 4 ст. 33, ч. 1 ст. 291 УК РФ. Он признан виновным в том, что, работая заместителем директора по учебной части государственного унитарного предприятия Учебный комбинат (ГУП УК) «Приморский» и являясь должностным лицом, злоупотребил своими должностными полномочиями из корыстной заинтересованности. Судебная коллегия по уголовным делам Краснодарского краевого суда 14 мая 2003 г. приговор оставила без изменения.

В надзорной жалобе Коробцов оспаривал обоснованность судебных решений и просил об их отмене, указывая, что суд неправильно применил уголовный закон, ошибочно признав его должностным лицом и осудив за преступление, субъектом которого он не являлся. Президиум Краснодарского краевого суда 23 декабря 2004 г. судебные решения по делу отменил, а дело направил на новое судебное рассмотрение, отметив следующее.

Согласно примечанию к ст. 285 УК РФ должностными лицами в статьях главы 30 УК РФ признаются лица, постоянно, временно или по специальному полномочию осуществляющие функции представителя власти или выполняющие организационно-распорядительные, административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях.

Из материалов дела видно, что учебный комбинат «Приморский» является государственным унитарным предприятием, находящимся в государственной собственности. В соответствии с ч. 1 ст. 113 ГК РФ унитарным предприятием признается организация, не наделенная правом собственности на закрепленное за ней собственником имущество. В форме унитарных предприятий могут быть созданы только государственные и муниципальные предприятия. Действие статей главы 30 УК РФ, согласно примечанию к ст. 285 УК РФ, распространяется только на государственные учреждения, которые относятся к некоммерческим организациям; порядок их создания и деятельности регламентирован ст. 120 ГК РФ.

Учебный комбинат «Приморский» – государственное предприятие, а не учреждение, и действует он как коммерческая организация в форме государственного унитарного предприятия. Поэтому Коробцов, выполнявший административно-хозяйственные функции в коммерческой организации в форме государственного унитарного предприятия, не являлся должностным лицом, а следовательно, и субъектом преступления, предусмотренного ст. 285 УК РФ. Ответственность за злоупотребление полномочиями лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческой организации, установлена в ст. 201 УК РФ.

Изложенное позволяет сделать вывод, что постановление президиума Краснодарского краевого суда в отношении Коробцова было вынесено правильно.

Вызывает дискуссии определение круга лиц, подлежащих уголовной ответственности за преступления в системе торговли, бытового обслуживания и производственной сфере. В частности, речь идет о продавцах, кассирах, шоферах, кладовщиках, рабочих и техниках различных специальностей, а также о других рядовых работниках, наделенных материальной ответственностью в силу специфики выполняемой ими работы. Признание данных лиц субъектами должностных преступлений не следует из смысла закона (примечания 1 к ст. 285 УК РФ), а, напротив, противоречит ему, поскольку указанные лица должны выполнять (постоянно или временно) на основании приказа или распоряжения организационно-распорядительные либо административно-хозяйственные функции непосредственно в самих государственных органах, органах местного самоуправления, государственных или муниципальных учреждениях.

При этом следует отметить, что государственные служащие и служащие органов местного самоуправления согласно примечанию 4 к ст. 285 УК РФ не относятся к числу должностных лиц и, обладая признаками общего субъекта преступления, подлежат уголовной ответственности за присвоение полномочий должностного лица (ст. 288) и служебный подлог (ст. 292 УК РФ). В данных случаях речь о специальном субъекте преступления не идет.

Определенные затруднения с точки зрения квалификации общественно опасных деяний с признаками должностного лица представляют экологические преступления, предусмотренные главой 26 УК РФ. Особо следует отметить, что практически все диспозиции уголовно-правовых норм, устанавливающих ответственность за экологические преступления, носят бланкетный характер. Поэтому при квалификации данных преступлений следует применять не только Федеральный закон от 10 января 2002 г. «Об охране окружающей среды», но и другие федеральные законы, к которым, например, относятся: Лесной кодекс РФ, Водный кодекс РФ, федеральные законы от 24 апреля 1995 г. «О животном мире», от 21 ноября 1995 г. «Об использовании атомной энергии», от 9 января 1996 г. «О радиационной безопасности населения», Градостроительный кодекс РФ, Земельный кодекс РФ, и другие законодательные акты.

Для ряда экологических преступлений, исходя из смысла закона, характерен специальный субъект с признаками должностного лица. К таким преступлениям, например, следует отнести: нарушение правил обращения экологически опасных веществ и отходов (ст. 247 УК); нарушение правил безопасности при обращении с микробиологическими либо другими биологическими агентами или токсинами (ст. 248 УК); загрязнение вод (ст. 250 УК); загрязнение атмосферы (ст. 251 УК); загрязнение морской среды (ст. 252 УК); нарушение законодательства Российской Федерации о континентальном шельфе и об исключительной экономической зоне Российской Федерации (ст. 253 УК); нарушение правил охраны рыбных запасов (ст. 257 УК); нарушение режима особо охраняемых природных территорий и природных объектов (ст. 262 УК).

Однако, если обратиться к ст. 246 УК РФ, предусматривающей уголовную ответственность за нарушение правил охраны окружающей среды при производстве работ, то в этом составе законодатель прямо указывает на специальный субъект, т. е. лицо, ответственное за соблюдение правил, нарушение которых повлекло вредные последствия в виде существенного изменения радиоактивного фона, причинения вреда здоровью человека, массовой гибели животных или иные тяжкие последствия.

Следовательно, в данном составе специальным субъектом преступления является лицо, обладающее признаками должностного лица, перечисленными в примечании 1 к ст. 285 УК РФ. По существу, то же можно сказать и о преступлениях, которые определены ст. 247, 248, 250, 251, 252, 253, 255, 257, 262 и другими главы 26 УК РФ. В этих составах специальный субъект преступления с признаками должностного лица усматривается из смысла закона. Вместе с тем специальным субъектом экологических преступлений могут быть также частные лица, например граждане, нарушающие ветеринарные правила и правила борьбы с болезнями и вредителями растений (ст. 249 УК РФ), т. е. лица, непосредственно исполняющие профессиональные обязанности и нарушающие их.

Придавая важное значение вопросам квалификации экологических преступлений, совершаемых должностными лицами, Пленум Верховного Суда РФ в своем постановлении от 5 ноября 1998 г. № 14 обратил внимание судов, что в случаях, когда виновным в совершении экологического преступления признается должностное лицо или лицо, которое выполняет управленческие функции в коммерческой или иной организации, оно должно нести ответственность по соответствующей статье за экологическое преступление, а если налицо признаки злоупотребления должностными полномочиями лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или другой организации, виновный несет ответственность, соответственно, по ст. 285 или ст. 201 УК РФ. При этом в названном постановлении Пленум особо подчеркнул, что ст. 256, 258 и 262 УК РФ специально предусматривается уголовная ответственность за преступления, которые совершаются лицом с использованием своего служебного положения. Учитывая это, содеянное необходимо квалифицировать только по указанным статьям об экологических преступлениях без совокупности с нормами, которые предусматривают ответственность за должностные преступления, либо за злоупотребление полномочиями лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческой, а также другой организации.

Другие трудности в судебно-следственной практике имеют место при квалификации преступлений с признаками должностного лица, когда контрабанда, предусмотренная п. «б» ч. 3 ст. 188 УК РФ, совершается специальным субъектом: должностным лицом с использованием служебного положения. В данном случае имеет место специальная норма, которая предусматривает частный вид преступления, подпадающего одновременно под признаки общей нормы ст. 285 УК РФ. Злоупотребление должностными полномочиями служит здесь лишь обязательным признаком контрабанды, более общественно опасного деяния, на осуществление которого направлена вся деятельность виновного. В подобных ситуациях применяется только специальная норма, поскольку частный случай имеет специфические особенности и, прежде всего, свой объект уголовно-правовой защиты. Данное обстоятельство получило свое законодательное закрепление в ч. 3 ст. 17 УК РФ, в которой сказано, что если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, то совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме.

Уголовный кодекс РФ, как справедливо заметил Б. В. Волженкин, насчитывает несколько десятков составов преступлений, которые могут быть совершены либо должностными лицами с использованием своего служебного положения, либо частными лицами. При этом во всех случаях, как правило, возникает конкуренция норм и встает вопрос о квалификации служебных преступлений по совокупности с другими преступлениями. Обращая внимание на ошибки, допускаемые на практике при квалификации должностных преступлений и преступлений, связанных с контрабандой, Пленум Верховного Суда СССР в своем постановлении от 3 февраля 1978 г. № 2 «О судебной практике по делам о контрабанде» разъяснил, что контрабанда, совершенная должностным лицом с использованием служебного положения, не требует дополнительной квалификации действий виновного как должностного преступления.

Данная позиция высшей судебно-надзорной инстанции получила поддержку специалистов в области уголовного права. Скажем, по мнению Б. М. Леонтьева, контрабанда, совершенная должностным лицом с использованием своего служебного положения, не требует дополнительной квалификации действий виновного по ст. 285 УК РФ.

В свою очередь, Б. В. Волженкин отмечает, что контрабанда, которая совершается должностным лицом с использованием своего служебного положения, не требует дополнительной квалификации по ст. 286 УК РФ. В случае, когда сотрудники таможенных органов являются собственниками перевозимых контрабандным способом товаров, вопрос о квалификации их действий сомнения не вызывает, поскольку они являются исполнителями преступления. Сложнее обстоит дело, когда имеет место сложное соучастие с распределением ролей, если преступление совершается в соучастии с иными лицами. Действия всех участников подобных преступлений должны квалифицироваться по общим правилам соучастия. Если преступление совершено группой лиц по предварительному сговору, то уголовная ответственность организатора, подстрекателя и пособника наступает по статье, предусматривающей наказание за совершенное преступление, со ссылкой на ст. 33 УК РФ, за исключением случаев, когда они одновременно являлись соисполнителями преступления (ч. 3 ст. 34 УК РФ).

На практике трудности часто возникают при квалификации контрабанды, совершенной во время несения пограничной службы.

Представляется, что при совершении контрабанды должностным лицом с использованием своего служебного положения имеется своеобразный специальный вид должностного преступления, особенности которого состоят, во-первых, в специфическом характере объекта посягательства (родовой объект – порядок прохождения военной службы; видовой – безопасность государственной границы; непосредственный – порядок несения пограничной службы); во-вторых – в наличии специального субъекта .

Для привлечения к ответственности по п. «б» ч. 3 ст. 188 УК РФ необходимо, чтобы контрабанда была совершена лицом с использованием только служебного положения. Незаконное перемещение должностным лицом через таможенную границу товаров и иных ценностей без использования своего служебного положения не может рассматриваться как квалифицированный состав. Понятия должностного лица и служебных полномочий находятся в прямой зависимости друг от друга. Например, при осуществлении контролируемой поставки должностное лицо использует свое служебное положение, злоупотребляет предоставленным ему правом перемещать отдельные товары и транспортные средства без таможенного контроля.

Из буквального толкования примечания 1 к ст. 285 УК РФ усматривается, что понятие должностного лица распространяется только на статьи, включенные законодателем в главу 30 УК РФ. Законодательное определение понятия должностного лица как бы исключает применение как п. «б» ч. 3 ст. 188 УК РФ, так и других статей Особенной части УК с признаками специального субъекта преступления. Данное противоречие может быть устранено в законодательном порядке.

Вместе с тем с позиций научного и практического интереса и с целью более глубокого изучения проблемы квалификации проанализируем кратко специальный субъект должностных преступлений в уголовном законодательстве некоторых зарубежных государств.

В уголовном законодательстве стран европейской континентальной системы права (Франции, Италии, ФРГ) вопросам ответственности за должностные преступления придается важное значение.

УК Франции 1992 г. предусматривает различные виды должностных преступлений: взяточничество, злоупотребление властью, торговля влиянием, разглашение профессиональной тайны и покушение на нее, должностные злоупотребления, посягающие на личную свободу, равенство граждан, неприкосновенность жилища, и другие преступные деяния. К достоинствам УК Франции 1992 г., как отмечает Н. Е. Крылова, следует отнести наличие в нем статей, предусматривающих ответственность за самые различные корыстные злоупотребления властью со стороны должностных лиц. А вот к уголовной ответственности за подлог (ст. 441-1), согласно французским законам, привлекаются, наряду с должностными, и частные лица, однако к специальному субъекту преступления, согласно ст. 441-2, применяется более строгое наказание, нежели к общему .

Что же касается уголовной ответственности должностных лиц по УК ФРГ (в редакции 1987 г.), то 29-й раздел Особенной части данного закона полностью посвящен должностным преступлениям, к которым, в частности, отнесены: получение и дача взятки, злоупотребление властью, ложное засвидетельствование документов, злоупотребления при взимании вознаграждений и сборов, разглашение служебной тайны, разглашение налоговой тайны и др. При этом следует обратить внимание на интересную деталь относительно субъекта преступлений, связанных со взяточничеством. Из всех категорий должностных лиц, наказание которым повышается в случае как получения, так и предложения им взятки, в германском праве выделены только судьи и третейские судьи. Никакие другие должностные лица, занимающие даже самое высокое и ответственное положение и способные причинить существенный вред государству и гражданам, в разделе о должностных преступлениях УК ФРГ не упомянуты.

В Италии уголовная ответственность за должностные преступления определяется УК 1930 г. Итальянский УК в действующей редакции в гл. 1 «О преступлениях должностных лиц» предусматривает: присвоение, взяточничество, злоупотребление служебным положением, разглашение и использование служебных секретов, отказ от выполнения служебных обязанностей, подстрекательство к совершению подкупа, нарушение прав граждан и др. Уголовной ответственности за самые различные должностные преступления, в которых имеет место специальный субъект, могут также подлежать лица, исполняющие обязанности должностных лиц, даже иностранцы, когда для занятия должности специально не требуется итальянское гражданство.

Если говорить об уголовной ответственности за должностные преступления в странах англосаксонской системы права, то последняя наиболее характерно представлена уголовным законодательством США и Великобритании. В частности, в США ответственность должностных лиц регулируется как федеральным законодательством, так и уголовными кодексами штатов.

В Примерном уголовном кодексе США (1962 г.) в ст. 240.0 дается определение специального субъекта должностных преступлений, под которым понимается «публичный служащий», т. е. любое должностное лицо или служащий государства, включая законодателей и судей, а также любое лицо, которое принимает участие в осуществлении государственной функции как в качестве присяжного заседателя, советника или консультанта, так и в каком-либо ином качестве. Ответственность по данному Кодексу предусмотрена за самые разные должностные преступления, например: за взяточничество (ст. 240.1), вознаграждение за осуществленное в прошлом поведение по должности (ст. 240.3), подарки публичным служащим со стороны лиц, находящихся в их юрисдикции (ст. 240.5), притеснение со стороны должностного лица (ст. 243.1), спекуляция или пари по поводу официальных акций или сведений (ст. 243.2) и т. п. Последние два преступления охватываются разделом 243 «Злоупотребление по должности», где специальными субъектами являются «публичные служащие», т. е. должностные лица.

По уголовному некодифицированному законодательству Великобритании количество должностных преступлений несколько ограничено. Специальными субъектами должностных преступлений в основном являются так называемые публичные должностные лица, но могут ими быть также служащие и частные лица. Как правило, к преступлениям, совершаемым должностными лицами, относятся: взяточничество, злоупотребление властью, нарушение доверия и обман, небрежность при исполнении обязанностей, неуполномоченное распространение информации, продажа публичных должностей и другие преступные деяния, предусмотренные в отдельных многочисленных законодательных актах английского уголовного права.

Уголовно-правовой анализ специального субъекта преступления с признаками должностного лица позволяет сделать вывод о необходимости проведения дальнейших теоретических исследований в этом направлении, в частности – изучения признаков и особенностей должностного лица. Данное обстоятельство имеет важное значение для правильной квалификации преступлений, совершаемых должностными лицами путем использования своего служебного положения, а также в том случае, когда имеет место конкуренция норм.

В каждом конкретном случае признаки специального субъекта в должностных преступлениях либо вытекают из смысла закона, либо их необходимо устанавливать, что имеет существенное значение для квалификации общественно опасных деяний и решения вопросов уголовной ответственности и наказания.

§ 2. Квалификация преступлений против правосудия со специальным субъектом

Осуществление правосудия в нашей стране является важнейшим направлением предупреждения преступности, так как посредством его лица, совершившие общественно опасные деяния, подвергаются уголовному наказанию. Правосудие же, согласно Конституции Российской Федерации, осуществляется только судом (ст. 118). Вместе с тем правосудие выступает и как средство, с помощью которого государство обеспечивает выполнение задач уголовного закона (ст. 2 УК РФ) по охране и укреплению законности, охране от преступных посягательств прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя государства и т. п., а также предупреждает совершение преступлений и решает другие задачи.

Преступления против правосудия, как правило, посягают на совокупность общественных отношений, обеспечивающих нормальную, регламентированную законодательством деятельность суда по осуществлению его задач, а также на деятельность государственных органов и соответствующих лиц, которые призваны содействовать осуществлению правосудия в стране.

Совершение данными лицами преступлений против правосудия подрывает авторитет государственных и исполнительных органов на местах и вышестоящих структур, порождает у населения недоверие к представителям власти и должностным лицам правоохранительных и других органов власти.

По существу, преступления против правосудия, как отмечает И. М. Тяжкова, впервые выделились в самостоятельную главу по признаку родового объекта в УК РСФСР 1960 г. УК РФ 1996 г. сохранил преемственность многих уголовно-правовых норм, предусматривающих общественно опасные деяния, посягающие на интересы правосудия, однако многие из них подверглись существенным изменениям и дополнениям, в особенности касающиеся преступлений, совершаемых представителями власти и другими лицами, являющимися специальными субъектами (гл. 31 УК РФ).

Особо следует отметить, что довольно большую группу преступлений против правосудия, а точнее, преступлений, посягающих на исполнение конституционных принципов правосудия и представляющих повышенную общественную опасность, образуют общественно опасные деяния, совершаемые представителями власти, то есть лицами, которые, как было указано выше, призваны сами соблюдать и охранять законы и защищать интересы граждан. Речь в данном случае идет о специальных субъектах, совершающих следующие преступления: привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300), незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301), принуждение к даче показаний (ст. 302), фальсификация доказательств (ч. 2 ст. 303), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305 УК РФ).

Указанные преступления, как ранее было отмечено, составляют 7,5 % от общего количества преступлений со специальным субъектом с признаками представителя власти как разновидности должностного лица.

Другие преступления против правосудия могут совершить лица, обязанные содействовать суду, производству предварительного расследования и дознания, не осуществляющие должностных функций, связанных с отправлением правосудия, но также являющиеся специальными субъектами. В данном случае речь идет о таких преступлениях, как, например, заведомо ложные показание, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод (ст. 307 УК РФ) и отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний (ст. 308 УК РФ).

Специальными субъектами преступлений против правосудия являются также лица, отбывающие наказание в виде лишения свободы, т. е. осужденные и лица, содержащиеся по стражей (ст. 313, 314, 315 УК РФ).

Говоря о квалификации преступлений против правосудия со специальным субъектом, следует отметить, что по данной проблеме опубликовано незначительное количество научных трудов, в которых в основном рассматриваются общие вопросы уголовной ответственности за данные общественно опасные деяния.

Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299 УК РФ) относится к группе преступлений, которые совершаются представителями власти, обязанными охранять и защищать конституционные права и интересы граждан.

Объективная сторона этого преступления заключается в привлечении невиновного лица к уголовной ответственности. Согласно ст. 8 УК РФ основанием уголовной ответственности является совершение лицом общественно опасного деяния, содержащего все признаки состава преступления, которые предусмотрены уголовным законом.

Само же привлечение к ответственности за совершенное преступление представляет собой процессуальное действие. Так, следователь, руководствуясь ст. 171 УПК РФ, выносит постановление о привлечении лица в качестве обвиняемого, а дознаватель в соответствии с ч. 1 ст. 225 УПК РФ по окончании дознания составляет обвинительный акт.

Специальными субъектами привлечения заведомо невиновного к уголовной ответственности могут быть представители власти, которые в соответствии с процессуальными нормами осуществляют предварительное расследование и дознание (следователь и дознаватель), а также прокурор в том случае, когда он в соответствии с п. 2 ч. 2 ст. 37 УПК РФ принял дело к своему производству, а затем на основании предъявленного постановления привлек заведомо невиновного к уголовной ответственности.

В некоторых случаях специальными субъектами при совершении данного преступления в соответствии со своим процессуальным положением становится на основании п. 2 ч. 3 ст. 39 УПК РФ начальник следственного отдела, а также согласно ч. 4 ст. 41 УПК РФ – начальник органа дознания, указания которых для следователя и лица, производящего дознание, обязательны к исполнению.

По существу, в теории и судебно-следственной практике квалификация преступления, предусмотренного ст. 299 УК РФ, не вызывает особых затруднений, хотя специальный субъект преступления прямо не указан в уголовно-правовой норме. Дополнительные признаки специальных субъектов рассматриваемого преступления усматриваются в объективной стороне общественно опасного деяния и должностных обязанностях представителей власти, которыми наделены прокурор, следователь, дознаватель и другие работники правоохранительных органов.

Следует согласиться с точкой зрения А. С. Горелика и Л. В. Лобановой, что действия иных сотрудников органов, осуществляющих предварительное расследование, которые умышленно способствовали привлечению невиновного к уголовной ответственности, должны квалифицироваться как соучастие по ст. 33 и 299 УК РФ, а в случае осуждения заведомо невиновного судьей его действия квалифицируются по ст. 305 УК РФ.

Необходимо отграничивать рассматриваемое преступление от незаконного заключения под стражу или содержания под стражей (ч. 2 ст. 301 УК РФ), где специальными субъектами также являются прокурор, следователь и лицо, осуществляющее дознание. При этом преступления, предусмотренные ст. 299 и 301 УК РФ, отличаются друг от друга по объективным и субъективным признакам.

Если говорить об объективной стороне преступления, предусмотренного ст. 300 УК РФ, то она заключается в действиях специальных субъектов – прокурора, следователя, а также лица, производящего дознание, выражающихся в незаконном освобождении от уголовной ответственности лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. Основным способом освобождения от уголовной ответственности является вынесение названными субъектами постановления о прекращении уголовного дела. Сами же специальные субъекты незаконного освобождения от уголовной ответственности законом достаточно четко определены в диспозиции данной статьи: ими являются прокурор, следователь и дознаватель.

Действия судьи, по признакам специального субъекта преступления, не могут быть квалифицированы по ст. 300 УК РФ. Эти действия, как справедливо отмечается в научной литературе, могут квалифицироваться, как, например, вынесение заведомо неправосудного акта (ст. 305 УК) – оправдательного приговора либо постановления о прекращении уголовного дела на предварительном слушании, или судья отменяет незаконно вынесенное постановление о возбуждении уголовного дела в отношении подозреваемого.

На практике могут иметь место случаи незаконного освобождения от уголовной ответственности (ст. 300 УК РФ) с получением взятки (ст. 290 УК РФ), либо с угрозой или насильственными действиями в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя и других лиц, связанных с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования (ст. 296 УК РФ). В подобных случаях содеянное квалифицируется по совокупности соответствующих преступлений .

Конституция РФ в ст. 22 устанавливает, что каждый гражданин имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Заключение под стражу и содержание под стражей допускается только по судебному решению. Следовательно, предусмотренные ст. 301 УК РФ преступные деяния посягают на конституционные права граждан. По существу, в ст. 301 УК РФ содержится три самостоятельных состава: заведомо незаконное задержание (ч. 1), заведомо незаконные заключение под стражу, а также содержание под стражей (ч. 2).

Специальными субъектами заведомо незаконного задержания являются представители правоприменительных органов, которые в соответствии с ч. 1 ст. 92 УПК РФ наделены полномочиями производить задержание: прокуроры, следователи, дознаватели, сотрудники милиции и другие представители власти.

Незаконность решений прокурора, органов предварительного расследования, дознания состоит в том, что они выносятся в нарушение требований ст. 97 и 98 УПК РФ, образуя тем самым объективную сторону преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 301 УК РФ.

Для определения заведомо незаконного задержания специальными субъектами преступления и правильной квалификации их действий необходимо тщательно проверять фактические обстоятельства применения мер процессуального принуждения и соответствие действий названных лиц требованиям действующего уголовного закона.

Представляет интерес уголовное дело в отношении следователя Н., который обвиняется в заведомо незаконном задержании. В сентябре 1994 г. гражданин Б. был привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 109 УК РСФСР за причинение умышленного менее тяжкого телесного повреждения. Расследование было поручено Н. – следователю городского отдела милиции. В октябре 1994 г. следователь в порядке, предусмотренном ст. 122 УПК РСФСР, задержал Б., а затем вынес постановление об избрании в отношении задержанного меры пресечения – подписки о невыезде и освободил его из-под стражи. 8 июня 1995 г., после прекращения в отношении Б. уголовного дела, следователь Н. незаконно задержал его в порядке ст. 122 УПК РСФСР и незаконно содержал под стражей до 10 июня 1995 г.

В этой связи следует согласиться с кассационным определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ № 92-096-5 о том, что осуждение следователя Н. по ч. 2 ст. 178 УК РСФСР за заведомое незаконное задержание является обоснованным.

Определенные трудности при квалификации преступных деяний, совершаемых специальными субъектами, возникают в теории и практике, когда речь идет о заведомо незаконном заключении под стражу (ч. 2 ст. 301 УК РФ), что обусловлено существенными изменениями в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Например, со вступлением в силу 1 июля 2002 г. Уголовно-процессуального кодекса РФ изменился и порядок заключения под стражу. Следователи и дознаватели такого права теперь не имеют, прокуроры лишены права санкционировать заключение под стражу в отношении подозреваемого или обвиняемого. Право на применение данной меры пресечения принадлежит только судье.

В связи с этим специальным субъектом заведомо незаконного заключения под стражу ч. 2 ст. 301 УК РФ оказывается только судья, который самостоятельно принимает судебное решение по уголовному делу. В ст. 108 УПК РФ прямо закреплено, что заключение под стражу в качестве меры пресечения применяется по судебному решению в отношении подозреваемого, а также обвиняемого в совершении преступлений, за которые предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше двух лет, если нельзя применить более мягкую меру пресечения. В исключительных случаях эта мера пресечения может быть избрана в отношении указанных лиц, обвиняемых в совершении преступления, если за него предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до двух лет при соблюдении оговоренных в законе обстоятельств: 1) подозреваемый или обвиняемый не имеет постоянного места жительства на территории РФ; 2) его личность не установлена; 3) им нарушена ранее избранная мера пресечения; 4) он скрылся от органов предварительного расследования или суда.

При этом согласно данной статье судья может как избрать меру пресечения в виде заключения под стражу, так и отказать в этом, либо отложить принятие решения по ходатайству сторон на срок не более 72 часов для предоставления дополнительных доказательств обоснованности самого задержания. Заключение под стражу применяется только по постановлению судьи (ст. 108 УПК РФ).

В уголовно-правовой литературе имеют место различные мнения по поводу квалификации заведомо незаконного заключения под стражу, в частности относительно специального субъекта этого преступления. Так, по мнению М. А. Кауфмана, судья в этом случае должен отвечать не по ст. 301 УК РФ, а по ст. 305 – за вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта. В более ранних работах, в частности И. М. Тяжковой, отмечалось, что судьи за незаконное заключение под стражу подлежат уголовной ответственности за вынесение неправосудного приговора, определения или постановления . Другие ученые считают, что субъектом данного преступления может быть не только судья, но и прокурор, следователь, дознаватель.

Наиболее правильную и предпочтительную позицию, на наш взгляд, по вопросу квалификации действий судьи, осуществляющего заведомо незаконное заключение под стражу, занимают А. С. Горелик и Л. В. Лобанова, утверждающие, что с учетом правил конкуренции общей (ст. 305 УК) и специальной норм судья должен отвечать по ч. 2 ст. 301 УК РФ. Однако, присоединяясь к данному утверждению, следует несколько усилить аргументацию авторов. Во-первых, ч. 2 ст. 301 УК РФ является специальной нормой и описываемое ею деяние отличается по объективной стороне от преступления, предусмотренного ст. 305 УК РФ. Незаконным заключением под стражу как мерой пресечения считается вынесение судьей постановления с нарушением процессуального порядка и требований ст. 108 УПК РФ. При этом данное постановление как разновидность судебного акта конкретизировано в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления с применением меры пресечения с нарушением закона. В этом случае имеет место незаконное лишение свободы лиц, к которым применено заключение под стражу, то есть действия судьи, предусмотренные ч. 2 ст. 301 УК РФ.

Если говорить об объективной стороне преступления, предусмотренного ст. 305 УК РФ, то она заключается в вынесении заведомо незаконного приговора, решения или иного судебного акта судьей (судьями) с нарушением закона по конкретному вопросу. При этом судебные решения, определения, постановления, вердикты могут выноситься с нарушением как уголовного, так и гражданского, и процессуального законодательства. Следовательно, в ст. 305 УК РФ, которая является общей по отношению к ч. 2 ст. 301, о судебных актах говорится в широком смысле слова. Когда возникает конкуренция общей и специальной норм, согласно ч. 3 ст. 17 УК РФ квалификация осуществляется по специальной норме (в данном случае – по ч. 2 ст. 301 УК РФ).

На практике может иметь место ситуация, когда обладающие признаками специального субъекта представители власти в лице прокурора, следователя и дознавателя незаконно вынесли постановление о заключении под стражу и направили его в суд с ходатайством о применении этой меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. В данном случае, как правильно отмечается в научной литературе, они должны нести ответственность за должностные преступления либо за злоупотребление должностными полномочиями – по ст. 285 УК РФ (при наступлении последствий, указанных в данной статье).

Действительно, прокурор, следователь и дознаватель и при простом соучастии не могут являться исполнителями заключения под стражу по ч. 2 ст. 301 УК РФ, так как согласно п. 1 ч. 2 ст. 29 УПК РФ только суд правомочен принимать решение об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Следовательно, специальным субъектом в этой ситуации будет являться только судья, а не представители власти, незаконно вынесшие постановление с ходатайством о применении меры пресечения в виде заключения под стражу.

Что же касается незаконного содержания под стражей, то оно состоит в нарушении сроков такового, предусмотренных в уголовно-процессуальном законе. В соответствии с ч. 1 ст. 109 УПК РФ по общему правилу срок содержания под стражей не может превышать двух месяцев. Однако согласно ч. 2 ст. 109 УПК РФ при невозможности закончить предварительное следствие и в отсутствие оснований для изменения или отмены меры пресечения, он может быть продлен судьей районного или военного суда до шести месяцев. Продление сроков содержания под стражей до 12 месяцев возможно, если речь идет об уголовном деле особой сложности в отношении лиц, обвиняемых в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. В исключительных случаях максимальный срок содержания под стражей может быть продлен до 18 месяцев.

В теории и практике нет единого мнения по поводу субъекта незаконного содержания под стражей, что порождает разночтения в квалификации данного преступления. Например, Л. В. Иногамова-Хегай считает, что специальным субъектом незаконного содержания под стражей является судья, а также начальник или должностное лицо места содержания под стражей. В свою очередь М. А. Кауфман утверждает, что специальным субъектом этого преступления является только начальник места содержания под стражей обвиняемого или подозреваемого, а действия прокурора, следователя и дознавателя, возбудивших перед судом ходатайство о продлении срока содержания под стражей, необходимо квалифицировать по ст. 285 УК РФ, что вызывает определенные сомнения. Не совсем убедительна и квалификация незаконного продления срока содержания под стражей судьей, который должен нести ответственность по ст. 285 УК РФ.

Представляется, что специальными субъектами незаконного содержания под стражей будут являться: судья, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, которые нарушают сроки, установленные уголовно-процессуальным законом. В данном случае речь идет о лицах, которые в соответствии с ч. 2 ст. 10 УПК РФ должны немедленно освободить лицо, незаконно содержащееся под стражей свыше срока, предусмотренного ст. 109 УПК РФ.

Специальным субъектом незаконного содержания может быть и должностное лицо места содержания под стражей, которое в нарушение норм УПК не освободило содержащееся под стражей лицо.

Если говорить о том, как квалифицировать действия судьи по незаконному продлению срока содержания под стражей, то здесь, как уже ранее было отмечено, ч. 2 ст. 301 УК РФ является специальной нормой по отношению к ст. 305 УК РФ. Следовательно, по правилам конкуренции судья должен нести уголовную ответственность по ч. 2 ст. 301 УК РФ.

Если, например, будет иметь место договоренность прокурора, следователя, дознавателя и должностного лица места содержания под стражей с судьей или между собой (как один из вариантов), тогда имеет место простое соучастие (соисполнительство) с разными специальными субъектами преступления. В этом случае их действия следует квалифицировать по ч. 2 ст. 301 УК РФ без ссылки на ст. 33 УК РФ. В другом случае, при сложном соучастии с распределением ролей, действия указанных представителей власти необходимо квалифицировать по общим правилам квалификации соучастия со ссылкой на ст. 33 УК РФ и ч. 2 ст. 301 УК РФ. Например, прокурор или следователь склоняют судью, а также другое должностное лицо (начальника следственного изолятора) к незаконному содержанию под стражей. При этом возможен вариант совершения данного преступления со специальными субъектами и общим субъектом преступления.

Другим преступлением против правосудия, которое совершается специальными субъектами и другими лицами, является принуждение к даче показаний (ст. 302 УК РФ). Юридический анализ данного состава свидетельствует о высокой общественной опасности этого преступного деяния, посягающего на основные конституционные права и свободы человека и гражданина. Согласно Конституции РФ (ст. 21) никто из граждан не должен подвергаться пыткам, насилию, а также другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Основным непосредственным объектом данного преступления является нормальная деятельность органов, осуществляющих предварительное расследование и дознание, по собиранию доказательств. Дополнительный объект – здоровье, права и законные интересы личности.

Объективная сторона преступления заключается в принуждении подозреваемого, обвиняемого, свидетеля, потерпевшего к даче показаний или эксперта, специалиста к даче заключения, а также показаний путем угроз, шантажа или других незаконных действий. При этом из диспозиции данной статьи усматривается, что специальными субъектами принуждения к даче показаний являются следователь и лицо, производящее дознание, а равно другие лица, которые с ведома или молчаливого согласия следователя или дознавателя совершают те же действия.

Если говорить о квалификации по ст. 302 УК, то в связи со сложностью объективной стороны этого преступления его необходимо отграничивать от других преступлений, в частности, когда речь идет о принуждении, выраженном в психическом и физическом насилии, издевательствах или пытках, а равно иных незаконных действиях со стороны виновных лиц. Как справедливо отмечается в литературе, при учете признаков объективной стороны принуждения к даче показаний, данное преступление квалифицируется только по ст. 302 УК РФ без дополнительной ссылки на ст. 286 УК РФ, предусматривающую ответственность за превышение должностных полномочий.

В свою очередь Л. В. Иногамова-Хегай считает, что, например, применение принуждения к переводчику следует квалифицировать как превышение должностных полномочий по ст. 286 УК РФ. Представляется, что в этом случае переводчика необходимо считать участником уголовного судопроизводства наравне с экспертом, специалистом и другими лицами, указанными в диспозиции ч. 1 ст. 302 УК РФ. При этом здесь скорее следует применять правило конкуренции общей и специальной норм (ч. 3 ст. 17 УК РФ): общей будет ст. 286 УК РФ, а специальной – ст. 302 УК РФ.

Заслуживает внимания и квалификация принуждения к даче показаний, когда имеет место предусмотренное ч. 2 ст. 302 УК РФ насилие, посягающее на здоровье потерпевшего. Например, если субъект преступления, принуждающий к даче показаний, применяет насилие, которое влечет умышленное причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшего, то квалификация осуществляется по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 302 и ст. 111 УК РФ.

Для правильной квалификации принуждения к даче показаний имеет существенное значение также установление общего субъекта преступления, который в диспозиции ч. 1 ст. 302 УК РФ законодателем определен как другое лицо, совершившее те же действия с ведома или молчаливого согласия следователя и лица, производящего дознание. Судебно-следственная практика свидетельствует, что чаще всего общими субъектами могут быть оперативные сотрудники уголовного розыска, сотрудники органов внутренних дел, которые осуществляют доставку подозреваемого или обвиняемого в период проведения предварительного расследования или дознания, сотрудники, участвующие в производстве следственных действий, и другие представители власти.

При осуществлении квалификации преступления, предусмотренного ст. 302 УК РФ, следует отграничивать его от другого общественно опасного деяния: подкупа или принуждения к даче показаний или уклонению от дачи показаний, а также к неправильному переводу (ст. 309 УК РФ). Эти преступления имеют много общих признаков (объекты и способ воздействия – принуждение), а главное отличие между ними, как справедливо отмечают А. С. Горелик и Л. В. Лобанова, заключается в субъекте преступления.

По ст. 302 УК РФ к уголовной ответственности привлекаются следователь или лицо, производящее дознание, либо другое лицо, действовавшее с их ведома или согласия, тогда как по ст. 309 УК РФ общим субъектом преступления является лицо, действовавшее по личной инициативе.

Новым для отечественного уголовного законодательства преступлением против правосудия, которое совершается специальными субъектами, является фальсификация доказательств, предусмотренная ст. 303 УК РФ. Здесь имеют место два самостоятельных состава преступления: в ч. 1 предусмотрена ответственность за фальсификацию доказательств по гражданскому делу, а в ч. 2 – за фальсификацию доказательств по уголовному делу. Непосредственным объектом преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 303, является нормальная деятельность суда при осуществлении гражданского судопроизводства.

Объективная сторона преступления заключается в фальсификации, т. е. искажении, подделке, подмене доказательств по гражданскому делу.

Субъектами преступления, как указано в диспозиции ч. 1 данной статьи, являются лица, участвующие в деле, или их представители. В этом случае можно говорить, что фальсификация доказательств совершается специальным субъектом. Сами же лица, участвующие в деле, наделены дополнительными признаками по отношению к общему субъекту и определены в ст. 34 ГПК РФ. В соответствии с указанной статьей к ним относятся: стороны; третьи лица; прокурор; лица, обращающиеся в суд за защитой прав, свобод и охраняемых законных интересов других лиц, а также вступающие в процесс в целях дачи заключения по основаниям, которые предусмотрены ст. 4, 46 и 47 ГПК РФ; заявители и заинтересованные лица по делам особого производства.

Под представителем понимается законный представитель или лицо, уполномоченное надлежаще оформленным документом на ведение дела в суде (ст. 48–54 ГПК РФ). Круг представителей лиц, участвующих в деле, определен в гл. 5 ГПК РФ.

В этой связи следует согласиться с В. В. Демидовым в том, что фальсификация доказательств по гражданскому делу другими лицами, за исключением лиц, участвующих в деле, а также их представителей, не образует преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 303 УК РФ, а при наличии к тому оснований должна квалифицироваться в зависимости от обстоятельств, например, как служебный подлог (ст. 292 УК РФ).

Подделка документов, которые не являются доказательствами по гражданскому или уголовному делу, может квалифицироваться как служебный подлог по ст. 292 УК РФ, но не по ст. 303 УК РФ.

Непосредственным объектом преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 303 УК РФ, являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность суда, органов прокуратуры, предварительного следствия и дознания. Дополнительным непосредственным объектом – законные интересы и права граждан.

Объективная сторона данного преступления заключается в фальсификации доказательств по уголовному делу. При этом признаки объективной стороны ч. 2 ст. 303 УК РФ совпадают с признаками ч. 1 данной статьи.

Специальными субъектами фальсификации доказательств по уголовному делу, которые указаны в ч. 2 ст. 303 УК РФ и круг которых ограничен, являются: лицо, производящее дознание, следователь, прокурор, а также защитник, обладающие дополнительными признаками и специальными полномочиями при осуществлении предварительного следствия, дознания, составлении процессуальных документов и участии в суде по уголовному делу. Полномочия данных субъектов определены в уголовно-процессуальном законе: дознавателя – ч. 3 ст. 41 УПК РФ, следователя – ч. 2 ст. 38 УПК РФ, прокурора – ч. 2 ст. 37 УПК РФ и адвоката – ст. 49 УПК РФ.

Фальсификация доказательств, как справедливо отмечает В. В. Демидов, которая совершена должностным лицом, квалифицируется не по ст. 292 УК РФ – как служебный подлог, а по ст. 303 УК РФ, поскольку объективную сторону данного преступления составляет, в частности, подделка доказательств по судебному делу.

Весьма спорно мнение А. С. Горелика и Л. В. Лобановой о том, что преступление, предусмотренное ч. 3 ст. 303 УК РФ, может быть совершено судьей.

Представляется, что фальсификация доказательств по уголовному делу о тяжком или особо тяжком преступлении, а также повлекшая тяжкие последствия, предусмотренные ч. 3 ст. 303 УК РФ, исходя из смысла закона может быть совершена специальными субъектами, т. е. дознавателем, следователем, прокурором, а также защитником – лицами, которые названы в ч. 2 данной статьи. В этом случае речь идет о фальсификации доказательств именно по уголовному делу. Однако, если говорить о тяжких последствиях, то они могут иметь место и при фальсификации доказательств по гражданскому делу, субъектами которой являются другие лица.

Большую общественную опасность представляет преступление, предусмотренное ст. 305 УК РФ. Оно посягает на нормальную деятельность суда по осуществлению правосудия, а также на законные интересы и права граждан.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 1 данной статьи, состоит в вынесении заведомо неправосудных решения либо другого акта, а ч. 2 – в совершении того же деяния, связанного с вынесением незаконного приговора к лишению свободы или повлекшего иные тяжкие последствия.

Субъект преступления – судья (судьи). Как должностное лицо согласно п. 54 ст. 5 УПК РФ он уполномочен осуществлять правосудие. Следовательно, судья является специальным субъектом преступления. При этом судьи могут быть различных судов.

В судебно-следственной практике при квалификации данного преступления встречаются определенные сложности. Например, как отмечается в научной литературе, по ст. 305 УК РФ не могут быть квалифицированы неправосудные приговор, решение, определение и другие судебные акты, вынесенные в результате ошибки, допущенной при оценке доказательств по делу. В этом случае, по мнению А. В. Галаховой, возможна дисциплинарная ответственность либо ответственность за халатность по ст. 293 УК РФ.

При совершении данного преступления возможно соучастие специальных субъектов: один судья склоняет судью другого суда вынести неправосудный приговор, – и тогда действия подстрекателя следует квалифицировать по ст. 33 и 305 УК РФ. Вместе с тем, если судья склоняет эксперта дать заведомо ложное заключение, действия последнего, если он знал о цели такого поведения судьи, квалифицируются по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 307 УК РФ, а также ст. 33 и 305 УК РФ. Однако если вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или другого судебного акта связано с получением взятки, рассматриваемое общественно опасное деяние необходимо квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 305 и 290 УК РФ.

Уголовная ответственность наступает по ч. 1 ст. 305 УК РФ, как уже было отмечено, только в случае вынесения судьей заведомо неправосудных приговора, решения, а также другого судебного акта. Однако в судебной практике встречаются примеры ошибочного или необъективного вынесения судьей и судебными надзорными инстанциями судебных актов и заключений.

Так, например, Генеральный прокурор РФ обратился в областной суд с представлением, в котором просил дать заключение о наличии в действиях председателя районного суда признаков преступлений, предусмотренных ст. 292 и ч. 1 ст. 305 УК РФ.

В обоснование представления указано, что с целью сокрытия факта вынесения заведомо неправосудного определения судья И. отдал секретарю судебного заседания изготовить протокол не проводившегося судебного заседания распоряжение с указанием об участии отсутствовавших в заседании истца и ответчика. Такой протокол был изготовлен, а затем подписан судьей и секретарем. Судебная коллегия из трех судей областного суда оставила представление Генерального прокурора РФ без удовлетворения и дала заключение об отсутствии в действиях судьи признаков преступлений, предусмотренных ст. 292 и ч. 1 ст. 305 УК РФ. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ признала правильным заключение коллегии областного суда. Президиум Верховного Суда РФ удовлетворил надзорное представление заместителя Генерального прокурора РФ и отменил заключение судебной коллегии и кассационное определение по следующим основаниям.

Уголовная ответственность по ч. 1 ст. 305 УК РФ наступает в случае вынесения судьей заведомо неправосудных приговора, решения или другого судебного акта. Мотив при этом значения не имеет.

Оценив допущенные судьей И. нарушения как несущественные, судебная коллегия из трех судей не учла то обстоятельство, что, вынося постановление о приостановлении производства по делу, судья продлил действие обеспечительных мер, необоснованно избранных им же, и тем самым существенно нарушил права ответчика.

Выводы суда первой и кассационной инстанций о том, что определение судьи не относится к судебным документам, предусмотренным ч. 1 ст. 305 УК РФ, равно как и вывод судебной коллегии из трех судей о том, что в представлении Генерального прокурора РФ должны содержаться ссылки на все признаки преступления, не основаны на законе.

Заключение судебной коллегии областного суда и кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ отменены. Материалы дела переданы на новое судебное рассмотрение.

Наиболее распространенным среди преступлений против правосудия, совершаемых специальными субъектами, является дача заведомо ложных показаний, заключения эксперта, специалиста или неправильный перевод (ст. 307 УК РФ).

Непосредственным объектом рассматриваемого преступления являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность суда и прокуратуры, а также органов предварительного следствия и дознания по осуществлению уголовного преследования.

Объективная сторона данного преступления (ч. 1) выражается в даче ложных показаний свидетелем или потерпевшим; ложного заключения экспертом, специалистом; в заведомо неправильном переводе в процессе судебного разбирательства, а также при производстве предварительного расследования или дознания. Часть 2 ст. 307 УК РФ предусматривает ложные показания, соединенные с обвинением в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления.

Специальные субъекты преступления предусмотрены в диспозиции ч. 1 ст. 307 УК РФ – лица, участвующие в производстве предварительного расследования и судебного разбирательства в качестве свидетеля, потерпевшего, эксперта, специалиста либо переводчика. Подозреваемый, обвиняемый и подсудимый не могут нести ответственность по данной статье.

При этом специальные субъекты, указанные в рассматриваемой статье, привлекаются к уголовной ответственности за заведомо ложные показания, заведомо ложное заключение и неправильный перевод при участии их как в уголовном, так и в гражданском процессе.

При квалификации преступлений против правосудия данный состав следует отграничивать от фальсификации доказательств (ст. 303 УК РФ), так как эти преступления имеют общие объективные признаки (объект и схожую объективную сторону). Вместе с тем, как правильно отмечает А. В. Новиков, различие между этими составами необходимо проводить по субъекту преступления, хотя в обоих случаях он является специальным.

В уголовно-правовой литературе высказаны различные взгляды на самооговор, который предлагают квалифицировать как ложный

донос (ст. 306 УК РФ), дачу ложных показаний (ст. 307 УК РФ) или как укрывательство преступлений (ст. 316 УК РФ), а в некоторых случаях как действие, не образующее преступления. В этой связи можно поддержать А. С. Горелика, утверждающего, что в случае самооговора в заявлении или показаниях о собственных действиях, фактически не совершенных лицом, последнее не может нести ответственность за заведомо ложный донос (ст. 306 УК) или за дачу заведомо ложных показаний (ст. 307 УК РФ).

Однако если по уголовному или гражданскому делу недостоверность показаний, заключения эксперта, показаний специалиста либо перевода обусловлена ошибочной оценкой происшедшего факта, событий или же дефектом памяти, заболеванием органов слуха, зрения или неопытностью эксперта, специалиста, переводчика, квалификация по ст. 307 УК исключается.

С точки зрения квалификации представляет интерес и ст. 308 УК РФ, предусматривающая уголовную ответственность за отказ свидетеля и потерпевшего от дачи показаний. Данное преступление посягает на нормальную деятельность суда, органов прокуратуры, предварительного следствия и дознания. Дополнительным непосредственным объектом здесь являются права и законные интересы личности.

Объективная сторона преступления выражается в отказе свидетеля или потерпевшего от дачи показаний на предварительном следствии, при осуществлении дознания и в суде. Отказ может быть выражен в письменной или устной форме. В соответствии со ст. 78 и 79 УПК РФ потерпевший и свидетель сообщают сведения, на основе которых устанавливаются обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения по уголовному, а в соответствии со ст. 69 ГПК РФ – по гражданскому делу. Преступление считается оконченным с момента заявления об отказе давать показания.

Субъект отказа от дачи показаний, указанный в диспозиции рассматриваемой статьи, специальный – свидетель или потерпевший. При этом потерпевшим в соответствии со ст. 42 УПК РФ признается физическое лицо, которому общественно опасным деянием причинен физический, имущественный либо моральный вред. Решение о признании гражданина потерпевшим согласно закону оформляется постановлением, которое выносит дознаватель, следователь, прокурор или суд. Что же касается свидетеля, то в соответствии со ст. 56 УПК РФ им является лицо, которому известны какие-либо обстоятельства, имеющие существенное значение для расследования, а также разрешения дела, вызванное для дачи показаний.

Следовательно, по ст. 308 УК РФ не могут нести уголовную ответственность другие лица, вызванные на допрос в органы предварительного следствия или в суд, а также участники уголовного и гражданского процесса (обвиняемые, истцы, ответчики и др. лица).

Отказ свидетеля и потерпевшего от дачи показаний совершается в форме не только действия, но и бездействия – когда специальные субъекты молчат и не отвечают на поставленные вопросы следователя, лица, производящего дознание, или суда. Л. В. Иногамова-Хегай и В. В. Демидов правы в том, что подобное молчание свидетеля и потерпевшего дает основание квалифицировать их действия по ст. 308 УК РФ.

Отказ от дачи показаний (ст. 308 УК РФ) необходимо отличать от дачи заведомо ложных показаний (ст. 307 УК РФ), в частности, когда речь идет о свидетеле и потерпевшем. При наличии одинаковых объектов и похожих специальных субъектов (за исключением эксперта, специалиста и переводчика) основное различие между рассматриваемыми преступлениями, которое позволяет их разграничивать и правильно квалифицировать, состоит в объективной стороне.

Заведомо ложные показания свидетеля и потерпевшего заключаются в действии, а отказ от дачи показаний – в пассивном поведении, т. е. в нежелании дать показания по делу или в уклонении от явки в органы предварительного следствия, дознания или в суд.

При возникновении ситуации, отмечает В. А. Новиков, когда лицо отказывается дать показания о месте нахождения преступника и орудий преступления, что подпадает под признаки укрывательства преступлений (ст. 316 УК РФ), необходимо такие действия квалифицировать как отказ от дачи показаний (ст. 308 УК РФ), а разграничение названных составов проводить по объективной стороне. Думается, что с этим предложением можно согласиться, однако разграничение можно в данном случае проводить не только по признакам объективной стороны, но еще и по субъекту: субъект отказа от дачи показаний (ст. 308 УК РФ) будет специальным, а субъект укрывательства преступлений (ст. 316 УК РФ) – общий.

К числу преступлений против правосудия, совершаемых специальным субъектом, относится разглашение данных предварительного расследования (ст. 310 УК РФ). Общественная опасность данного преступления состоит в том, что оно препятствует закреплению доказательств и затрудняет процесс расследования и привлечения виновных лиц к уголовной ответственности.

Непосредственным объектом преступления является нормальная деятельность органов прокуратуры, предварительного следствия и дознания по осуществлению уголовного преследования.

Объективная сторона преступления состоит в разглашении данных предварительного расследования лицом, которое предупреждено в установленном законом порядке о недопустимости их разглашения, если данное деяние совершено без согласия прокурора, следователя, а также лица, производящего дознание.

Субъект данного преступления – специальный, т. е. лицо, которое в установленном законом порядке предупреждено о недопустимости разглашения данных предварительного расследования и дознания. В ст. 161 УПК РФ установлено, что прокурор, следователь и дознаватель предупреждают о недопустимости разглашения данных предварительного расследования участников судопроизводства, о чем у последних берется подписка. Следовательно, указанные участники уголовного судопроизводства наделены дополнительными признаками по сравнению с другими гражданами и являются специальными субъектами разглашения сведений предварительного расследования (ст. 310 УК РФ).

В юридической литературе справедливо отмечается, что разглашение сведений о мерах безопасности, принятых в отношении судьи и участников уголовного процесса, образует другой состав преступления, предусмотренный ст. 311 УК РФ, а по ст. 310 УК РФ необходимо квалифицировать только случаи умышленного разглашения данных предварительного расследования.

Разглашение данных предварительного расследования также необходимо отграничивать от нарушения неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК РФ). В том случае, если виновное лицо разглашает сведения о частной жизни участника уголовного процесса без согласия прокурора, следователя или дознавателя или самого участника, такие действия при определенных условиях квалифицируются по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 310 и ч. 1 ст. 137 УК РФ.

Вместе с тем, когда данные предварительного расследования разглашают должностные лица органов предварительного следствия, дознания и суда, которым такая информация стала известна в связи с выполнением ими служебных обязанностей, квалификация должна осуществляться при умышленной форме вины за злоупотребление должностными полномочиями по ст. 285 УК РФ, а при неосторожной вине – за халатность по ст. 293 УК РФ.

Представляет существенную опасность разглашение сведений о мерах безопасности, которые применяются в отношении судьи и участников уголовного процесса (ст. 311 УК РФ). В целях защиты судей и лиц, участвующих в отправлении правосудия, 20 апреля 1995 г. был принят Федеральный закон «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» (в ред. от 30 июня 2003 г.). Непосредственным объектом рассматриваемого преступления является нормальная деятельность государственных органов, связанная с осуществлением правосудия. Дополнительный объект – безопасность участников уголовного процесса и их близких.

Объективная сторона преступления заключается в разглашении сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении названных в диспозиции закона лиц (форма передачи соответствующих сведений не имеет значения). К таким лицам относятся: судьи, присяжные заседатели либо другие лица, участвующие в отправлении правосудия, судебные приставы, судебные исполнители, потерпевшие и свидетели, иные участники уголовного процесса или их близкие. Само понятие иных участников уголовного процесса дается в главах 5, 6, 7 УПК РФ; к их числу уголовно-процессуальный закон относит прокурора, лицо, осуществляющее дознание, частного обвинителя, подозреваемого, обвиняемого, защитника и т. п. лиц.

Субъектом данного преступления будет лицо, которому сведения о принятых мерах безопасности были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью. Как правило, речь идет о должностных лицах и сотрудниках МВД, Минюста, ФСБ и других, осуществляющих соответствующие мероприятия по обеспечению безопасности участников уголовного процесса. В частности, речь идет о представителях власти или сотрудниках правоохранительных органов, которые наделены законом по сравнению с другими гражданами дополнительными признаками, что дает основание считать их специальными субъектами рассматриваемого преступления.

В специальной литературе можно встретить точку зрения, в соответствии с которой специальными субъектами анализируемого преступления могут быть руководители медицинского учреждения, должностные лица паспортной службы, руководители адресных бюро, сотрудники справочной службы автоматической телефонной связи и других информационно-справочных служб и т. п.

Разглашение сведений о мерах безопасности, принятых в отношении других лиц, которые не охватываются диспозицией ч. 1 ст. 311 УК РФ, – должностных лиц правоохранительных или контролирующих органов, а также их близких при условии, что деяние совершено в целях воспрепятствования их служебной деятельности, может быть квалифицировано по ст. 320 УК РФ. Данные преступления отличаются друг от друга по объекту посягательства, субъективной стороне, кругу потерпевших, а также по субъекту. В отличие от ст. 311, ст. 320 УК РФ не содержит указаний на специальные признаки субъекта, которым может быть любое лицо, достигшее возраста 16 лет, обладающее соответствующими сведениями в связи со служебной деятельностью.

Для правильной квалификации имеет важное значение конкуренция норм, при которой согласно ч. 3 ст. 17 УК РФ совокупность преступлений, предусмотренных ст. 311 и ст. 285 УК РФ, исключается, и уголовная ответственность наступает по специальной норме. В данном случае квалификация осуществляется по ст. 311 УК РФ.

По мнению В. П. Малкова, с которым следует согласиться, содеянное может быть квалифицированно по ч. 2 ст. 311 УК в том случае, когда наступившее тяжкое последствие находится в причинной связи с разглашением виновным сведений о мерах безопасности в отношении судьи и участников уголовного процесса.

Среди наиболее распространенных преступлений против правосудия, совершаемых специальным субъектом, можно выделить побег из места лишения свободы, из-под ареста либо из-под стражи (ст. 313 УК РФ).

Непосредственным объектом этого преступления являются общественные отношения, связанные с обеспечением нормальной деятельности органов по исполнению судебного акта.

Дополнительным непосредственным объектом особо квалифицированного состава (ч. 3 ст. 313 УК) выступает здоровье личности.

Объективная сторона преступления характеризуется самовольными активными действиями, выражающимися в оставлении осужденным к лишению свободы, аресту, либо лицом, содержащимся под стражей, места лишения свободы, а также места содержания либо нахождения под стражей, которые определены Минюстом, МВД и др. Обязательным признаком объективной стороны преступления является место побега, который может быть совершен из помещения суда, при конвоировании, из кабинета следователя или из самого места лишения свободы. Места лишения свободы определены ст. 74 УИК РФ, а ареста – ст. 68 УИК РФ. В свою очередь, содержание под стражей регулируется Федеральным законом «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» от 15 июля 1995 г. № 103-ФЗ.

Преступление окончено с момента оставления лицом места лишения свободы или предварительного заключения, а при побеге из-под стражи – с момента выхода из-под контроля охраняющих его лиц.

Субъект данного преступления специальный, т. е. лицо, реально отбывающее по приговору суда наказание в виде лишения свободы или ареста, а также находящееся в предварительном заключении. Само же заключение под стражу согласно ст. 108 УПК РФ применяется в отношении подозреваемых или обвиняемых в качестве меры пресечения, которая в соответствии со ст. 110 УПК РФ отменяется, если в ней отпадает необходимость, либо может быть изменена на более мягкую.

Следовательно, лицо, совершившее побег, обладает в соответствии с уголовным и уголовно-процессуальным законодательством дополнительными признаками, позволяющими считать его специальным субъектом преступления.

Субъектом преступления, предусмотренного ст. 313 УК РФ, не может признаваться лицо, которое было незаконно осуждено к лишению свободы или в отношении которого незаконно была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу.

Некоторой спецификой обладает то же преступление, совершенное группой лиц по предварительному сговору или организованной группой (ч. 2 ст. 313 УК РФ). В данном случае речь может идти о нескольких специальных субъектах преступления, являющихся осужденными или заключенными под стражу, т. е. в качестве членов группы должны рассматриваться только лица, отбывающие уголовное наказание, а также находящиеся в предварительном заключении. Здесь может иметь место, наряду с соисполнительством (простым соучастием), и сложное соучастие с распределением ролей (организатор, подстрекатель, пособник). При простом соучастии действия специальных субъектов следует квалифицировать по ч. 2 ст. 313 без ссылки на ст. 33 УК РФ, а при сложном соучастии квалификация осуществляется по ч. 2 ст. 313 со ссылкой на ст. 33 УК РФ.

Однако соучастниками организованной группы, готовящей побег, могут быть не только специальные субъекты (заключенные), но и другие лица. При соучастии специального субъекта с общим субъектом, как было отмечено ранее, квалификация осуществляется по правилам, предусмотренным ч. 4 ст. 34 УК РФ. Общий субъект преступления несет уголовную ответственность по ч. 2 ст. 313 УК РФ со ссылкой на ст. 33 УК РФ как организатор, подстрекатель или пособник.

Видимо, следует согласиться с мнением В. А. Новикова: если организатором побега является должностное лицо исправительного учреждения, то его действия необходимо квалифицировать по совокупности преступлений по ст. 33, ч. 2 ст. 313 и ст. 285 УК РФ, а при совершении побега с использованием оружия действия данного лица должны быть квалифицированы по совокупности преступлений по ч. 3 ст. 313 и ст. 222 УК РФ.

При этом вряд ли следует поддержать квалификацию, предложенную Н. И. Пикуровым, который полагает, что в случае побега с применением насилия или угроз в отношении представителей охраны действия заключенных подлежат квалификации как преступления против порядка управления – по ст. 318 УК РФ .

Действительно, лица, осуществляющие охрану осужденных к лишению свободы, аресту либо содержащихся под стражей, являются представителями власти, в отношении которых со стороны заключенных применено насилие, опасное для жизни или здоровья, либо использована угроза применения такого насилия. В данном случае посягательство осуществляется на основной непосредственный объект, которым являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность по исполнению судебного акта, а при совершении преступления, предусмотренного ст. 318 УК РФ, посягательство направлено на нормальную управленческую деятельность представителей власти. Непосредственные объекты частично совпадают.

При этом данные преступления различаются по объективным и субъективным признакам, а также по субъекту преступления. В преступлении, которое предполагает применение насилия в отношении представителя власти (ст. 318 УК РФ), субъект будет общий, тогда как при совершении побега субъект преступления специальный.

Исключается здесь и конкуренция норм, при которой квалификация осуществляется согласно ч. 3 ст. 17 УК РФ. Все это позволяет сделать вывод, что признаки преступления, предусмотренного ст. 318 УК РФ, при совершении побега отсутствуют.

Уголовно-исполнительное законодательство (ст. 97 УИК РФ) предусматривает возможность по различным основаниям применять к лицам, осужденным к лишению свободы, краткосрочные и длительные выезды за пределы исправительных учреждений. В случае невозвращения осужденного речь идет об ответственности за уклонение от отбывания наказания в виде лишения свободы (ст. 314 УК РФ), которое совершается специальным субъектом.

Непосредственным объектом преступления являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность органов правосудия.

Объективная сторона преступления согласно диспозиции данной статьи выражается в невозвращении лица, осужденного к лишению свободы, которому: 1) разрешен выезд за пределы места лишения свободы; 2) предоставлена отсрочка исполнения приговора суда; 3) предоставлена отсрочка отбывания наказания, по истечении срока выезда или отсрочки. При этом преступление может быть совершено только путем бездействия, т. е. невыполнения лицом обязанности, которую оно должно было выполнить в силу требований закона.

Субъект уклонения специальный: осужденное к лишению свободы лицо, которому разрешен выезд за пределы места лишения свободы или предоставлена отсрочка исполнения приговора суда (ст. 398 УПК РФ). Следовательно, субъект преступления наделен специальными признаками, которые присущи только ему. Поэтому осужденные, которые уклонялись от отбывания наказания и которым по определению суда оно было заменено лишением свободы, не относятся к субъектам преступления, предусмотренного ст. 314 УК РФ. Не могут быть его субъектами и осужденные, которым законом запрещен выезд за пределы исправительных учреждений, где они отбывают наказание.

Уклонение от отбывания лишения свободы обнаруживает некоторое сходство с преступлением, предусмотренным ст. 313 УК РФ. Например, у них схожи, хотя полностью и не совпадают непосредственные объекты (при побеге непосредственный объект включает более широкий круг общественных отношений). В обоих преступлениях имеет место специальный субъект, которым является осужденное лицо. Вместе с тем для правильной квалификации преступлений имеет большое значение разграничение данных составов, которое необходимо проводить по объективным и субъективным признакам. Скажем, при побеге осужденный самовольно покидает место лишения свободы, и побег представляет собой вид активного преступного поведения, а при уклонении от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК РФ) имеет место преступное бездействие, когда лицо получает возможность покинуть исправительное учреждение на законных основаниях и в установленном порядке, но не возвращается к месту отбывания наказания.

Факультативные признаки субъективной стороны данных преступлений значительно отличаются по своему содержанию.

Неодинаково определены законодателем и субъекты этих преступлений. Если в преступлении, предусмотренном ст. 314 УК РФ, специальным субъектом является только осужденный к лишению свободы, которому разрешен выезд за пределы исправительного учреждения либо предоставлена отсрочка исполнения приговора суда (ст. 398 УПК РФ) или отбывания наказания (ст. 82 УК РФ), то при совершении побега (ст. 313 УК РФ) специальный субъект преступления законодателем определен значительно шире, о чем ранее мы уже говорили при рассмотрении данного состава.

Большое значение для правильной деятельности судебной власти имеет обеспечение исполнения выносимых судом различных актов. Не случайно в соответствии с ч. 1 ст. 392 УПК РФ вступившие в законную силу приговор, определение, постановление суда обязательны для всех органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений, должностных лиц, а также физических и юридических лиц и подлежат неукоснительному и точному исполнению на всей территории России. Уголовная ответственность за неисполнение приговора суда, решения суда либо другого судебного акта предусмотрена ст. 315 УК РФ.

Непосредственным объектом данного преступления являются общественные отношения, которые обеспечивают нормальную деятельность органов, исполняющих приговоры суда, решения либо другие судебные акты.

Объективная сторона преступления заключается в злостном неисполнении вступивших в законную силу приговора суда или решения, а также другого судебного акта, либо в воспрепятствовании их исполнению. Неисполнение судебного акта выражается в отказе или уклонении от его исполнения, т. е. данное преступное деяние совершается в форме бездействия. Воспрепятствование исполнению приговора суда или решения, а также другого судебного акта выражается в активных действиях, препятствующих реализации судебных решений.

Субъект данного преступления специальный. Им могут быть: представитель власти, государственный служащий, служащий органа местного самоуправления, служащий государственного или муниципального учреждения, коммерческой или иной организации. Указанные лица могут быть специальными субъектами рассматриваемого преступления только в том случае, если на них возложены обязанности в соответствии со служебными полномочиями исполнять приговоры или решения суда либо судебные акты.

Во избежание ошибочной квалификации необходимо отграничивать данное преступление от других составов, а также в полном объеме учитывать наряду с объективными и субъективными признаками еще и особенности специальных субъектов, которые предусмотрены в уголовном законе, в частности, в ст. 204, 285 и 318 УК РФ и в различных федеральных законах.

Например, не обладающее дополнительными признаками специального субъекта преступления лицо, отказывающееся исполнять судебное решение, не может быть привлечено к уголовной ответственности по ст. 315 УК РФ, равно как и должностные лица, не названные в диспозиции уголовно-правовой нормы. Как справедливо отмечает А. В. Галахова, при наличии необходимых признаков должностные и частные лица, уклоняющиеся от исполнения судебных актов, могут быть привлечены к ответственности по ст. 312, 313, 314, 321, 157, 177 УК РФ.

В некоторых случаях рассматриваемое преступление оказывается сопряжено с воспрепятствованием осуществлению правосудия или с применением угрозы или насилия к представителям власти, а также другим лицам. При этом содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 315 УК и ст. 294 УК или по ст. 296 УК.

Необходимо также отличать ст. 315 от ст. 157 УК РФ, поскольку назначением последней является защита семейного уклада. Если же обязанность содержать детей либо родителей подтверждена иным судебным актом (постановлением или судебным приказом), то в этом случае злостное уклонение от его выполнения не влечет ответственности по ст. 157 УК РФ.

В судебной практике нередко допускаются ошибки при квалификации преступных действий по ст. 315 УК РФ. Именно одну из таких ошибок исправила Военная коллегия Верховного Суда РФ своим определением по уголовному делу от 31 марта 1998 г.

Военный суд Владивостокского гарнизона осудил Древновского по ст. 315 УК РФ за злостное неисполнение решения суда. Военный суд Тихоокеанского флота приговор оставил без изменения. Согласно решениям судов гарнизона и флота, начальник КЭЧ подполковник Древновский был обязан выдать офицеру Злотникову Е. Е. справку об отсутствии у последнего жилой площади в поселке Артемовском Приморского края. Исполнить судебное решение он должен был в срок до 18 марта 1997 г. В период с 18 марта по 7 апреля 1997 г. Древновский дважды выдавал на имя Злотникова справки, не соответствовавшие резолютивной части кассационного определения.

7 апреля 1997 г. военный суд Владивостокского гарнизона наложил на Древновского штраф и установил новый срок для исполнения решения. Решения судов надлежащим образом были исполнены только 30 апреля 1997 г.

Вместе с тем в протесте Главного военного прокурора ставился вопрос об отмене состоявшихся по делу судебных решений в связи с неполнотой и односторонностью судебного следствия, а также несоответствием выводов суда фактическим обстоятельствам дела.

Рассмотрев дело и обсудив доводы протеста, Военная коллегия отменила приговор и определение суда кассационной инстанции, а уголовное дело прекратила. В своем определении коллегия указала, что уголовную ответственность по ст. 315 УК РФ влечет не любое, а лишь злостное неисполнение судебного решения.

Как видно из приговора, суд усмотрел злостность в том, что Древновский не исполнил судебные решения после письменного предупреждения суда. Таким предупреждением суд признал определение суда от 7 апреля 1997 г. о наложении на Древновского штрафа. Однако при этом не было учтено, что упомянутое определение было ранее обжаловано в кассационном порядке и до рассмотрения дела вышестоящим судом, т. е. до 25 августа 1997 г., не имело юридической силы.

К тому же, Древновский принимал необходимые меры по исполнению судебного решения.

Судом установлено, что 27 февраля 1997 г. Древновский подписал справку о том, как Злотников распорядился своей квартирой в пос. Артемовском. Сам Древновский полагал, что выдачей такой справки он исполнил судебное решение.

Однако судебный исполнитель военного суда составил акт, согласно которому эта справка не соответствовала судебному решению, и потому решение считалось неисполненным.

После этого Древновский подписал еще одну справку, которая содержала запись об отсутствии у Злотникова жилой площади в пос. Артемовском, а также сведения о том, как тот распорядился ею.

По получении данного документа суд, по просьбе КЭЧ, направил образец справки, которая соответствовала бы решению суда, после чего требуемая справка была выдана.

В своем определении Военная коллегия Верховного Суда РФ от 31 марта 1998 г. делает правильный вывод о том, что действия Древновского не образуют состава злостного неисполнения судебного решения, в связи с чем дело подлежит прекращению.

Правильное установление специального субъекта в преступлениях против правосудия имеет большое значение для отграничения их не только от смежных составов, но и от других преступлений, что позволяет избегать ошибок в процессе квалификации данных общественно опасных деяний, а также при решении вопросов уголовной ответственности, применения наказания и осуществления правосудия в стране.

§ 3. Квалификация преступлений против порядка управления с признаками представителя власти

Другую группу преступлений со специальным субъектом, вызывающую определенные трудности квалификации, образуют общественно опасные деяния против порядка управления, которые предусмотрены главой 32 УК РФ. Следует отметить, что подавляющее большинство преступлений против порядка управления совершается общим субъектом. Однако преступления, предусмотренные ст. 320, 321 и 328 УК РФ, как представляется, совершаются только специальными субъектами.

Определенный интерес в этой связи представляет разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или контролирующего органа (ст. 320 УК РФ), являющееся преступлением, посягающим на нормальную деятельность правоохранительных и контролирующих органов, а также должностных лиц этих органов и их близких. Предметом преступления будут сведения о мерах безопасности. В качестве потерпевших выступают лица, к которым применяются меры безопасности: 1) должностное лицо правоохранительного органа; 2) должностное лицо контролирующего органа; 3) их близкие. Особо следует отметить, что 20 апреля 1995 г. был принят Федеральный закон № 45-ФЗ «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» (с изм. на 30.06.2003 г.), в соответствии с которым в отношении названных категорий лиц, а также их близких в случае посягательств на их безопасность устанавливается система мер государственной защиты жизни, здоровья и сохранности их имущества.

Объективная сторона преступления заключается в разглашении сведений указанного характера. Само разглашение означает сообщение сведений, которые должны быть сохранены в тайне, но стали известны хотя бы одному постороннему лицу, заинтересованному в их получении, и не были доверены по работе или по службе. Способы разглашения для квалификации значения не имеют.

В соответствии со ст. 5 Федерального закона от 20 апреля 1995 г. (с последующими изменениями) в отношении защищаемых лиц с учетом конкретных обстоятельств могут применяться следующие меры безопасности: 1) личная охрана, а также охрана жилища и имущества; 2) выдача оружия, специальных средств индивидуальной защиты и оповещения об опасности; 3) временное помещение в безопасное место; 4) обеспечение конфиденциальности сведений о защищаемых законом лицах; 5) перевод на другую работу (службу), изменение места работы (службы) либо учебы; 6) переселение на другое место жительства; 7) замена различных документов, а также изменение внешности.

Порядок осуществления мер государственной защиты регулируется различными нормативными актами, и в частности постановлением Правительства РФ от 17 июля 1996 г. № 831 «О порядке выдачи оружия лицам, подлежащим государственной защите».

Обязательным признаком субъективной стороны данного преступления является цель – воспрепятствование служебной деятельности должностного лица правоохранительного или контролирующего органа; т. е. виновный стремится прервать либо прекратить такую деятельность.

Оконченным преступление считается с того момента, когда содержание сведений стало достоянием заинтересованного лица, не имеющего права на обладание ими.

До настоящего времени в уголовно-правовой литературе остается дискуссионным вопрос о субъекте рассматриваемого преступления, что порождает определенные трудности при квалификации данного состава и решении вопросов уголовной ответственности виновных лиц. При этом, если в ст. 311 УК РФ, предусматривающей ответственность за разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении судьи и участников уголовного процесса, имеются прямые указания на специальный субъект преступления: им является лицо, которому сведения о мерах безопасности были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью, то в ст. 320 УК законодатель не определил четко круга лиц, являющихся субъектами преступления. В этой связи одни ученые считают, что преступление, предусмотренное ст. 320 УК РФ, может быть совершено общим субъектом, другие придерживаются противоположной точки зрения, полагая, что данное общественно опасное деяние может быть совершено лишь специальным субъектом. Предпочтительна, на наш взгляд, вторая точка зрения.

Судебная практика показывает, что в качестве субъекта преступления, предусмотренного ст. 320 УК РФ, выступает, как правило, лицо, которому сведения о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного или контролирующего органа, были доверены или стали известны по службе либо по работе, т. е. в связи со служебной деятельностью, а не любое лицо, отвечающее требованиям, предъявляемым к общему субъекту преступления.

При этом перечень лиц, в отношении которых устанавливаются меры государственной защиты, содержится в ст. 2 Федерального закона от 20 апреля 1995 г. № 45-ФЗ. Согласно данной статье к их числу, например, относятся: прокуроры, следователи, лица, производящие дознание или осуществляющие оперативно-розыскную деятельность, сотрудники органов внутренних дел, осуществляющие охрану общественного порядка, а также обеспечение общественной безопасности, сотрудники учреждений и органов уголовно-исполнительной системы, сотрудники органов безопасности и налоговой полиции, работники контрольных органов Президента РФ и глав администрации субъектов РФ, осуществляющие контроль за исполнением законов и других нормативно-правовых актов, сотрудники федеральных органов государственной охраны, работники таможенных органов и органов государственной налоговой службы, органов охотнадзора, рыбоохраны, лесной охраны и других контролирующих органов и подразделений министерств и ведомств России.

Из представленного далеко не полного перечня лиц, в отношении которых упомянутым законом предусмотрены меры государственной защиты, ясно, что речь фактически идет о должностных лицах, представителях власти, работниках государственных контролирующих органов и других подобных им лицах, которые обладают специальными признаками в связи со своей служебной деятельностью. Данные лица и образуют круг потерпевших при разглашении сведений о мерах безопасности.

Таким образом, специальным субъектом анализируемого преступления, как ранее было отмечено, является только лицо, которому сведения о мерах безопасности были доверены, а также стали известны в связи с его служебной деятельностью. При этом к лицам, которым эти сведения были доверены с учетом специфики мероприятий по обеспечению безопасности защищаемых лиц, относятся работники силовых структур МВД, ФСБ, воинских частей, специальных охранных служб и подразделений, обладающие дополнительными признаками по отношению к общему субъекту преступления.

Вместе с тем к лицам, которым сведения о мерах безопасности, принятых в отношении должностных лиц правоохранительных или контролирующих органов, стали известны по службе, относятся те, кому данные сведения доступны в силу занимаемого ими служебного положения. Чаще всего это работники правоохранительных органов, руководители служб и подразделений министерств, ведомств и другие лица, по специфике своей работы наделенные дополнительными признаками специального субъекта преступления.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что специальным субъектом преступления, предусмотренного ст. 320 УК РФ, могут быть лица, наделенные признаками должностного лица в соответствии с примечанием 1 к ст. 285 УК РФ, представители власти правоохранительных или контролирующих органов, о которых говорится в примечании к ст. 318 УК РФ, а также в соответствии с перечнем лиц, в отношении которых установлены меры государственной безопасности, предусмотренные Федеральным законом от 20 апреля 1995 г. № 45-ФЗ, которые разгласили сведения о мерах безопасности в отношении лиц, указанных в законодательстве.

При квалификации рассматриваемого преступления необходимо отграничивать его от таких деяний, как разглашение государственной тайны (ст. 283 УК РФ) и разглашение сведений о мерах безопасности, которые применяются в отношении судьи и участников уголовного процесса (ст. 311 УК РФ).

В ст. 283 УК субъект преступления тоже специальный: лицо, которому государственная тайна была доверена или стала известна по службе или работе. Сами же сведения, составляющие государственную тайну, опеределены в ст. 5 Закона РФ от 21 июля 1993 г. «О государственной тайне» (в ред. от 6 октября 1997 г.). При разглашении они могут быть использованы для посягательства на внешнюю безопасность России. Предметом рассматриваемого преступления являются именно эти сведения. Таким образом, по объекту и предмету указанное преступление не совпадает с преступлением, предусмотренным ст. 320 УК РФ.

Что же касается субъекта преступления, предусмотренного ст. 311 УК, то он является специальным и определен в законе как лицо, которому сведения о мерах безопасности были доверены или стали известны в связи с его служебной деятельностью. При этом принципиальное отличие данного преступления от преступления, предусмотренного ст. 320 УК состоит в категории лиц, которые подлежат государственной охране, и в непосредственном объекте посягательства. В ст. 311 УК РФ, как ранее было отмечено, законодатель более конкретно определил круг лиц, сведения о мерах безопасности в отношении которых разглашаются: судьи, присяжные заседатели, иные лица, участвующие в отправлении правосудия, судебные приставы или судебные исполнители, а также потерпевшие, свидетели, другие участники уголовного процесса, а равно их близкие.

Со своей стороны, ст. 320 УК РФ предусматривает охрану значительно большей категории должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов, а также других лиц, что имеет существенное значение для правильной квалификации и разграничения рассматриваемых преступлений.

В случае разглашения сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного либо контролирующего органа, самим должностным лицом содеянное должно быть квалифицировано по совокупности преступлений, предусмотренных данной статьей и, например, ст. 285 или ст. 286 УК РФ.

Следует согласиться с Ю. А. Красиковым, по мнению которого нельзя привлечь к уголовной ответственности по ст. 320 УК РФ лицо, которое распространяет сведения о мерах безопасности, полученные случайно, в результате хищения документов или другим способом. Данные действия могут быть квалифицированы иначе: например, по ст. 325 УК РФ – как похищение или повреждение документов.

Если сведения о мерах безопасности разгласил сам защищаемый и это привело к наступлению тяжких последствий для других лиц, квалификация осуществляется по ч. 2 ст. 320 УК РФ, поскольку субъектом преступления оказывается само лицо, в отношении которого применялись меры защиты.

Разглашение сведений о мерах безопасности, предусмотренных ст. 320 УК, как справедливо отмечает М.П. Журавлев, при осознании виновным неизбежности убийства потерпевшего расценивается как пособничество убийству и квалифицируется по ст. 33 и п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Рассматривая проблемы квалификации преступлений со специальным субъектом следует обратить внимание и на ст. 321 УК РФ, которая устанавливает уголовную ответственность за дезорганизацию деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества.

С учетом того, что данная статья располагается в главе 32 «Преступления против порядка управления», основным непосредственным объектом описываемого ею посягательства следует считать нормальную деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества. Дополнительным объектом может являться личность осужденного, а также личность сотрудника места лишения свободы либо содержания под стражей и его близких.

Хотя рассматриваемое преступление и находится в группе общественно опасных деяний, посягающих на порядок управления, его, тем не менее, можно отнести к преступлениям, причиняющим вред интересам правосудия, в особенности, когда речь идет о конкретных общественных отношениях, т. е. о непосредственном объекте. В данном случае нарушается не столько нормальная деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, сколько исполнение приговора судебных органов по реализации самого уголовного наказания, а это имеет непосредственное отношение к интересам правосудия.

Объективная сторона преступления, заключающаяся в дезорганизации деятельности указанных учреждений, в какой-то степени есть невыполнение решения суда, совершаемое путем применения осужденным физического или психического насилия в отношении сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей либо его близких.

При наличии вины в виде прямого умысла и разных мотивов и целей можно говорить о том, что виновный сознательно противодействует нормальной деятельности соответствующих учреждений путем применения насилия в отношении сотрудников и осужденных, а также лиц, находящихся в местах содержания под стражей, и, таким образом, препятствует исполнению приговора и отбывания наказания.

Приведенное обоснование позволяет сделать вывод о целесообразности включения преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ (гл. 32), в группу преступлений против правосудия (гл. 31), так как с теоретической и практической точек зрения это будет более логично.

Потерпевшими по данной статье являются: 1) осужденный (ч. 1); 2) сотрудник места лишения свободы или места содержания под стражей (ч. 2); 3) его близкие.

Субъект рассматриваемого преступления – специальный, т. е. лицо, наделенное дополнительными признаками по отношению к общему субъекту. По ч. 1 ст. 321 УК РФ специальным субъектом преступления является осужденный, в отношении которого приговор вступил в законную силу, в случае применения им насилия, не опасного для жизни или здоровья, либо угрозы его применения к другому осужденному. Речь идет об осужденных, отбывающих наказание в виде ареста или лишения свободы в соответствующих учреждениях уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции РФ. По смыслу закона к местам лишения свободы относятся следующие учреждения, исполняющие наказание: арестные дома; колонии-поселения; исправительные колонии общего, строгого и особого режимов; тюрьмы, воспитательные колонии (ст. 54, 56–58, 88 УК РФ). В этих учреждениях осужденные отбывают лишение свободы на определенный срок или пожизненно.

Следует отметить, что ч. 2 ст. 321 УК РФ предусматривает другой обязательный признак – совершение преступного деяния в месте содержания под стражей, а специальный субъект преступления законодателем представлен здесь несколько шире, чем в ч. 1: специальным субъектом могут быть не только осужденные, т. е. лица, в отношении которых приговор вступил в законную силу, но и лица, находящиеся в местах содержания под стражей (подозреваемые, обвиняемые, подсудимые или лица, в отношении которых приговор не вступил в силу).

В свою очередь, объективную сторону преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 321 УК РФ, составляют те же деяния, что указаны в ч. 1 данной статьи, но совершенные в отношении сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей либо его близких, которые являются потерпевшими.

Для уточнения специального субъекта преступления по ч. 2 ст. 321 УК важное значение имеет само место содержания под стражей. Согласно ст. 7 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» от 15 июля 1995 г. № 103-ФЗ (в ред. от 8 декабря 2003 г.) таковыми являются: следственные изоляторы Минюста России; изоляторы временного содержания подозреваемых и обвиняемых органов внутренних дел либо пограничных войск РФ, следственные изоляторы органов Федеральной службы безопасности и т. п. Вместе с тем к местам содержания под стражей относятся и различные транспортные средства, которые используются для этапирования подозреваемых, обвиняемых, подсудимых и осужденных. Кроме того, подсудимые могут содержаться под стражей как в зале судебного заседания, так и в местах производства следственных действий.

Для квалификации преступления по ч. 2 ст. 321 УК РФ требуется установить, что насилие либо угроза его применения в отношении сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей либо его близких были совершены в связи с осуществлением им служебной деятельности. В соответствии со ст. 24 Закона РФ «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы» от 21 июля 1993 г. № 5473-1 (в ред. от 23 декабря 2003 г.) сотрудником места лишения свободы является лицо, имеющее специальное звание рядового и начальствующего состава уголовно-исполнительной системы .

Преступления, совершенные в местах лишения свободы в отношении представителей власти (например, прокурора, следователя и др.), не являющихся сотрудниками этих учреждений, квалифицируются по ст. 318 УК РФ при наличии объективных и субъективных признаков данного состава. В свою очередь посягательство на рабочих и служащих учреждений, исполняющих наказание, квалифицируется по соответствующим статьям УК РФ о преступлениях против личности.

В соответствии со ст. 12 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» № 103-ФЗ к сотрудникам места лишения содержания под стражей относятся: лица рядового и начальствующего состава органов внутренних дел; сотрудники учреждений и органов уголовно-исполнительной системы; военнослужащие органов ФСБ России, пограничных войск и Вооруженных Сил РФ, исполняющие обязанности по обеспечению режима содержания под стражей, а также капитаны морских судов и начальники зимовок либо уполномоченные ими лица на период исполнения обязанностей по обеспечению режима содержания под стражей.

В юридической литературе существует точка зрения, согласно которой применение насилия в отношении лиц, охраняющих подозреваемых в помещениях, выделенных капитанами морских судов и начальниками зимовок, не может квалифицироваться по ст. 321 УК РФ, поскольку деятельность по охране подозреваемых не является для них основной. В данном случае следует согласиться с Г. А. Агаевым, утверждающим, что данная точка зрения по существу противоречит ч. 2 ст. 12 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений», так как уполномоченные лица несут обязанности и пользуются правами, предоставленными данным Законом сотрудникам мест содержания под стражей.

Вполне оправданной представляется позиция В. С. Комиссарова, в соответствии с которой применение физического либо психического насилия к сотруднику места лишения свободы или места содержания под стражей и его близким охватывается диспозицией ст. 321 УК РФ, которая по отношению к ст. 318 УК РФ является специальной нормой. Поэтому, если имеет место конкуренция норм, ответственность должна наступать по ст. 321 УК РФ.

Следует также иметь в виду, что если виновный не преследовал цели воспрепятствовать исправлению осужденного или отомстить за содействие администрации учреждения или органу уголовно-исполнительной системы, а угроза насилием была вызвана личными мотивами (ревность, корысть, ссора и т. п.), то данное деяние при наличии признаков, предусмотренных в законе, квалифицируется по ст. 119 УК РФ. В случае угрозы насилием в отношении сотрудника места лишения свободы, а также места содержания под стражей независимо от мотивов, которыми руководствовались виновные лица, данные действия квалифицируются по ст. 321 УК РФ.

В том случае, как полагает З. А. Незнамова, если посягательство на жизнь сотрудника места лишения свободы либо места содержания под стражей осуществлено в связи с его законной служебной деятельностью, преступные действия могут быть квалифицированы по ст. 317 УК РФ, а убийство осужденного в целях мести за исполнение им общественной обязанности должно квалифицироваться по п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ . В этой связи представляется более правильной квалификация, предложенная в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)». В п. 19 данного постановления указывается, что убийство сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей, а также осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за исполнение им общественной обязанности, совершенное лицом, которое отбывает наказание в виде лишения свободы или содержится под стражей, следует квалифицировать, помимо соответствующей части ст. 105 УК РФ, по ст. 321 УК РФ.

Однако возможна ситуация, когда посягательство осуществляется на жизнь и здоровье подозреваемого или обвиняемого. Такие преступные действия квалифицируются по соответствующим статьям, которые предусматривают уголовную ответственность за преступления против личности (гл. 16 УК РФ).

Нет особых расхождений между теорией и практикой, когда речь идет об уголовной ответственности осужденных или заключенных под стражу несовершеннолетних лиц в возрасте от 14 до 15 лет за насилие в отношении сотрудников, обеспечивающих изоляцию преступников от общества. Действия указанных лиц квалифицируются в зависимости от последствий за соответствующие преступления против личности. Субъектом же преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, является осужденное лицо, содержащееся в местах лишения свободы, и лицо, которое находится в местах содержания под стражей, достигшее возраста 16 лет.

В судебно-следственной практике встречаются случаи, когда организованная группа осужденных вооружается в целях осуществления насилия и совершения более тяжкого преступления, например, бандитизма (ст. 209 УК РФ). Ю. А. Красиков считает, что в подобных ситуациях все преступное деяние по существу трансформируется в бандитизм, а содеянное следует квалифицировать только по ст. 209 УК без ссылки на ст. 321 УК РФ. Однако, на наш взгляд, эта точка зрения далеко не бесспорна.

Действительно, в настоящее время важное значение имеет вопрос о квалификации бандитизма, сопряженного с другими преступлениями, что вызывает постоянные дискуссии в уголовно-правовой литературе и в судебной практике. Представляется, что в указанной ситуации необходимо руководствоваться п. 13 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм», содержащим разъяснение, что в соответствии с требованиями ст. 17 УК РФ, совершенные при бандитских нападениях преступления должны самостоятельно квалифицироваться по соответствующим статьям УК, образующим самостоятельные составы преступлений, а наказание назначаться по правилам совокупности преступлений. В нашем случае речь может идти о квалификации по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 321 и 209 УК РФ.

Другим общественно опасным деянием, входящим в главу 32 и совершаемым специальным субъектом, является уклонение от прохождения военной и альтернативной гражданской службы, предусмотренное ст. 328 УК РФ. Порядок призыва на военную службу регламентируется Федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» от 28 марта 1998 г. № 53-ФЗ, а порядок прохождения альтернативной гражданской службы установлен Федеральным законом «Об альтернативной гражданской службе» от 25 июля 2002 г. № 113.

Непосредственным объектом преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 328 УК РФ, является установленный порядок призыва на действительную военную службу, а предусмотренного ч. 2 данной статьи – установленный порядок привлечения граждан к альтернативной гражданской службе.

Объективная сторона преступления (ч. 1 ст. 328 УК) заключается в уклонении от призыва на военную службу при отсутствии законных оснований для освобождения от нее. Само же уклонение от призыва означает неявку гражданина без уважительных причин по повестке военного комиссариата или иного органа, осуществляющего воинский учет, на различные мероприятия, связанные с призывом на военную службу. Преступление считается оконченным с момента, когда лицо не явилось в установленные место и время без уважительных причин по повестке компетентного органа, а также с момента незаконного получения права на освобождение или отсрочку от военной службы.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 328 УК РФ, – лицо, преследующее цель избежать призыва на военную службу. Согласно Федеральному закону «О воинской обязанности и военной службе» призыву на военную службу подлежат: 1) граждане мужского пола в возрасте от 18 до 27 лет, состоящие или обязанные состоять на воинском учете и не пребывающие в запасе; 2) граждане мужского пола в возрасте от 18 до 27 лет, которые окончили государственные, муниципальные или имеющие государственную аккредитацию по соответствующим направлениям подготовки (специальностям) негосударственные образовательные учреждения высшего профессионального образования и зачисленные в запас с последующим присвоением воинского звания офицера. Решение о призыве гражданина на военную службу может быть принято только после достижения им возраста 18 лет. На военную службу не призываются граждане, которые в соответствии с указанным законом освобождены от исполнения воинской обязанности, граждане, которым предоставлена отсрочка от призыва на военную службу, либо граждане, не подлежащие призыву.

Прохождение военной службы осуществляется по призыву или по контракту. Во время прохождения военной службы граждане становятся военнослужащими в соответствии с Федеральным законом «О статусе военнослужащих» от 27 мая 1998 г.

Контракт о прохождении военной службы заключается гражданином с Министерством обороны РФ или федеральным органом исполнительной власти и предусматривает военную службу в соответствии с Положением о порядке прохождения военной службы, утвержденным Указом Президента РФ от 16 сентября 1999 г. (с изм. на 17 апреля 2003 г.).

Женщины призываются на военную службу только по собственному желанию.

Таким образом, субъект рассматриваемого преступления следует признать специальным. Часть 2 указанной статьи (ст. 328 УК РФ) содержит самостоятельный по отношению к ч. 1 состав преступления, так как предусматривает уголовную ответственность за уклонение от прохождения альтернативной гражданской службы лиц, которые освобождены от прохождения военной службы. Отношения, связанные с реализацией гражданами РФ своего конституционного права на замену военной службы по призыву альтернативной гражданской службой, регулируются Федеральным законом «Об альтернативной гражданской службе» от 25 июля 2002 г. № 113-ФЗ. В соответствии со ст. 1 данного Закона альтернативная гражданская служба представляет собой особый вид трудовой деятельности в интересах общества и государства, осуществляемой гражданами вместо военной службы по призыву, а также в случаях, когда лицо на законных основаниях освобождается от военной службы. Это является его правом в соответствии с ч. 3 ст. 59 Конституции РФ.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 328 УК РФ, заключается в уклонении от альтернативной гражданской службы. Под уклонением, как и в ч. 1 данной статьи, следует понимать неявку гражданина без уважительных причин по повестке в военный комиссариат на мероприятия, связанные с направлением на альтернативную гражданскую службу, а также неявка гражданина к месту прохождения службы в срок, указанный в предписании, полученном под расписку.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 328 УК РФ, специальный: лицо мужского пола, достигшее 18-летнего возраста, которому по его личному заявлению военная служба была заменена на альтернативную гражданскую службу. Особо следует отметить, что основной дополнительный признак данного лица – освобождение его на законных основаниях от военной службы; такое лицо по личному заявлению в соответствии с Конституцией РФ и указанным выше законом обязано нести альтернативную гражданскую службу, чего нельзя сказать о специальном субъекте преступления, предусмотренного ч. 1 данной статьи. При этом указанный признак позволяет решать вопрос о квалификации уклонения от призыва на военную службу по отношению к прохождению альтернативной гражданской службы, а также в обоих случаях учитывать мотивы и специальные цели уклонения.

Важным и необходимым признаком, имеющим значение для квалификации преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 328 УК РФ, является отсутствие законных оснований для освобождения от военной службы. Преступление считается оконченным с момента неявки лица по повестке на призывной пункт в указанный срок, а также в случае получения освобождения от призыва на военную службу путем обмана. По ч. 1 ст. 328 УК РФ квалифицируются также действия лица, связанные с неявкой в военный комиссариат без уважительных причин для направления к месту прохождения военной службы. Следовательно, неявка на призывной пункт или в военкомат образует состав рассматриваемого преступления только в случае отсутствия уважительных причин у лица, обязанного по закону нести военную службу. Уголовная ответственность по ч. 1 ст. 328 УК РФ наступает и в том случае, если лицо один раз не явилось без уважительных причин на мероприятия, связанные с призывом на военную службу. Если же уклонение от призыва на военную службу, как отмечает М. П. Журавлев, связано с дачей взятки работникам военного комиссариата или членам медицинской комиссии, то эти действия должны квалифицироваться по ч. 1 ст. 328 и ч. 2 ст. 291 УК РФ.

Представляется, что данная квалификация требует некоторого уточнения в части, касающейся специального субъекта по ст. 291 УК РФ. Совокупность указанных преступлений будет иметь место в том случае, если взятка дана конкретному должностному лицу (например, военному комиссару, председателю медицинской комиссии), которое обладает признаками специального субъекта, так как не все работники военкомата и члены медицинской комиссии наделены этими дополнительными признаками, предусмотренными в примечании 1 к ст. 285 УК РФ. Данная квалификация может иметь место и при уклонении лица от прохождения альтернативной гражданской службы.

Следует согласиться с мнением Г. А. Агаева, что уголовная ответственность по ч. 2 ст. 328 УК РФ должна наступать лишь за злостное уклонение лица от прохождения альтернативной гражданской службы (неприбытие к месту прохождения службы, невозвращение из отпуска в течение длительного срока и в других случаях).

При общих различительных признаках преступлений, предусмотренных ч. 1 и ч. 2 ст. 328 УК РФ, квалификация данных составов осуществляется и по общим основаниям, позволяющим решать вопросы уголовной ответственности за рассматриваемые общественно опасные деяния.

Заключение

Представленное в данной монографии исследование довольно значительного круга теоретических и практических вопросов квалификации уголовно-правовых деяний с признаками субъекта преступления не претендует на полное и всестороннее освещение возникающих в судебно-следственной практике проблем. Однако явная недостаточность внимания со стороны ученых-правоведов к указанной проблеме, ее дискуссионность в научной среде, практические трудности уголовно-правового характера обусловили необходимость проведения такого исследования с целью разработки конкретных предложений и рекомендаций как научной, так и практической направленности.

Проблема квалификации преступлений – одна из сложнейших в теории уголовного права; с ней постоянно приходится сталкиваться ученым-юристам и работникам правоприменительных органов в решении задач борьбы с преступностью.

По существу, следует констатировать, что квалификация преступлений является ключевой проблемой, которая самым тесным образом связана со всеми институтами уголовного права.

В основу данного монографического исследования положены наиболее сложные и спорные вопросы квалификации преступлений со специальным субъектом, которые, с учетом существенных изменений в действующем уголовном законодательстве, требуют дополнительного изучения и разъяснения с современных позиций теории и практики.

В этой связи автором сформулированы и научно обоснованы предложения и рекомендации относительно квалификации преступлений со специальным субъектом, могущие заинтересовать не только специалистов в области уголовного права, практических работников, но и широкий круг читателей, интересующихся данными проблемами.

Исследование различных аспектов проблемы квалификации преступлений со специальным субъектом позволило автору выявить недостатки не только различных уголовно-правовых норм, но и судебно-следственной практики, а также определить приоритетные направления совершенствования правоприменительной деятельности.

Стараясь быть последовательным в изложении проблем квалификации по субъекту преступления, в представленной работе автор использовал достаточно обширный законодательный, научный, справочный материал, соответствующие труды в области юриспруденции, философии, психологии, медицины, психиатрии, педагогики и т. п., материалы судебно-следственной практики, а также уголовно-правовые и криминологические исследования, отражающие суть и содержание рассматриваемой проблемы.

Вместе с тем комплексное и системное изучение проблемных вопросов квалификации преступлений со специальным субъектом выявило безусловную необходимость проведения дальнейших научных исследований в этом направлении с целью повышения эффективности предупреждения преступности в современных условиях.

Приложения

Об авторе

Владимир Григорьевич Павлов

доктор юридических наук, профессор Заслуженный юрист Российской Федерации заведующий кафедрой уголовно-правовых дисциплин Санкт-Петербургской юридической академии

В 1975 г. окончил Ленинградский государственный университет (юридический факультет) и поступил на службу в органы внутренних дел. Специальное звание – полковник милиции. В 1984 г. перешел на преподавательскую работу. В 1986 г. в Ленинградском государственном университете защитил кандидатскую диссертацию, а в 2000 г. – в Санкт-Петербургском университете МВД России докторскую диссертацию на тему «Субъект преступления: история, теория и практика». Автор более 180 научных и учебно-методических работ по уголовному праву, криминологии и уголовно-исполнительному праву.

Область научных исследований: субъект преступления в теории и практике отечественного и зарубежного уголовного права; проблемы уголовной ответственности; социальные негативные явления; личность преступника; проблемы предупреждения преступности.

Основные работы: «Проблемы борьбы с социальным паразитизмом и деятельность органов внутренних дел по его предупреждению» (учебное пособие, 1989); глава «Преступность и иные виды социально негативных явлений: криминологический анализ» в учебнике для юридических вузов «Криминология» (1998); глава «Социальные отклонения и преступность» в учебнике для юридических вузов «Криминология» (1999); «Субъект преступления в уголовном праве (историко-правовое исследование)» (1999); «Субъект преступления и уголовная ответственность» (монография, 2000); «Субъект преступления» (монография, 2001); «Уголовное право Российской Федерации. Общая часть» (курс лекций (в соавторстве), 2001); «Специальный субъект преступления» (учебное пособие, 2005); «Энциклопедия уголовного права. Т. 4. Состав преступления» (в соавторстве), (2005); «Российское уголовное право» (учебное пособие (в соавторстве), 2006); «Уголовное право Российской Федерации. Общая часть» (курс лекций (в соавторстве), 2008; «Уголовное право. Особенная часть» (курс лекций (в соавторстве), 2010).