Как вы помните, Дэни, наш завотделением, никого не спрашивая, зарегистрировал нас на симпозиум в Бразилии. Да не просто зарегистрировал, а как активных участников, то есть с тезисами, стендовыми докладами и устными выступлениями – цирк на выезде, танцевальный коллектив Игоря Моисеева, а не серьезная лаборатория. И объявил он нам об этом посреди рабочего угара и всеобщей занятости, когда отвлекаться на какие-то доклады, а уж тем более выпадать из рабочего процесса на две недели было ох как некстати. С другой стороны, Бразилия манила и звала, так что, обдумав за и против, все зарегистрированные на конференцию крякнули, плюнули, самовольно увеличили свой рабочий день и приступили к созданию докладов. Но прежде мы озаботились страшной местью Дэни, чтобы в следующий раз светлая мысль посоветоваться, кого и куда отправлять, не обходила его голову стороной.

И с гордостью могу утверждать, что выбранный нами способ отомстить был столь коварен и жесток, что любой корсиканец съел бы свое фамильное ружье от зависти.

Дело в том, что наш завотделением дружит со штатным психологом нашего же медицинского центра. Мало того что они немного родственники по линии своих жен, так они еще и играют в баскетбол за одну любительскую команду и пиво после игр тоже пьют вместе, а, как известно, спорт и пиво объединяют людей покрепче семейных уз. Так вот, первым визит штатному психологу нанес Докторант В.

– Доктор, я в отчаянии, – начал он свою исповедь, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету.

Психолог немедленно оживился, поскольку работа у него, надо сказать скучная: уж сколько раз он тихо, но внятно сетовал на то, что все мы слишком психологически устойчивы и непозволительно совместимы – ни тебе скандалов, ни интриг, ну просто совершенно безнадежны как источник работы и повод для размышлений. Что там ставить эксперименты – на нас банальную статистику собрать и срез здоровой популяции сделать и то невозможно: один раз Дэни разрешил психологу раздать нам анкеты и на планерке сообщил, что каждый не заполнивший этот стостраничный талмуд будет лишен сладкого и доступа к цитометру. Сладкое бы ему еще простили, но цитометр – никогда. В результате психолог получил такие анкеты, что даже при свете дня в них заглядывать было страшно, не говоря уж о том, чтобы на ночь читать. Согласно этим анкетам, в отделении собрались исключительные маньяки со склонностью к нанесению тяжелых телесных повреждений всему, что движется, и тем более всему, что пытается вступить с ними в вербальный контакт. Некоторые к тому же страдали тиками, вытесненными воспоминаниями, непреодолимыми комплексами и навязчивыми идеями, кому на что хватило фантазии и знаний по психиатрии. А уж описания кошмаров, еженощно отсматриваемых каждым в нашем отделении, приведенные на полях и оборотах анкет (со стрелочками и отсылками вроде “и вот тут он подкрадывается ко мне, а я пытаюсь бежать и не могу” – кривая стрелка, подпись под ней: “Продолжение смотри на странице 7”), могли бы без всякой корректуры служить сценариями для фильмов ужасов и, готова спорить на что угодно, все без исключения стали бы классикой жанра. Некоторые коллеги так разошлись, что выпросили у отдела кадров цветные фломастеры и обогатили свое повествование иллюстрациями. Но почему-то психолог не вдохновился и даже не бросился немедленно звонить в Голливуд, а, напротив, пришел насупленный и красный, бросил перед Доктором К. стопку анкет и сказал:

– За такое издевательство вас всех надо бы отправить вот туда! – и выразительно постучал по анкетам.

В остальных отделениях с небольшой разницей повторялось приблизительно то же самое, поэтому наш штатный психолог вечно скучен и очень начитан – в отсутствие реальных клиентов он посвятил себя изучению подробных описаний клинических случаев и решению ситуационных задач, которые посчастливилось описать и сочинить другим.

И вот наконец ему улыбнулась удача в лице мрачного Докторанта В., который ковырял носком стерильной бахилы землю, пыхтел, хмурился, и было совершенно ясно, что у человека нешуточная психологическая проблема.

– Рассказывайте, рассказывайте, – заерзал на стуле психолог, всем видом давая понять, что разбейся вдребезги, а не найдешь на свете более внимательного и тонкого слушателя.

– Чего рассказывать-то, – буркнул Докторант В. – Доктор А. посылает меня в Бразилию с докладом, а у меня получились такие результаты, что вместо доклада развился невроз. Я боюсь докладывать эти результаты научной общественности, – и для выразительности Докторант В. пару раз дернул нижним веком.

Психолог продержал Докторанта В. больше часа, давая ему советы и разбираясь в механизмах его психоза. Следующим пошел Солнечный Л.

– Доктор, я в отчаянии, – заявил он с порога и принялся бегать по кабинету из угла в угол, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету.

Психолог слегка забеспокоился: фраза показалась ему смутно знакомой. Но честно взялся за дело.

– Я все расскажу, я вам все расскажу, – в отличие от замкнутого Докторанта В. Солнечный Л. тряс кулаком, ронял очки с носа и периодически переходил на немецкий – он, когда ругается, почему-то всегда переключается на немецкий.

– Успокойтесь, не надо так нервничать, сейчас мы во всем разберемся, – лепетал психолог, боязливо вжимаясь в стул, потому что Л., в котором без малого два метра живого тощего и угловатого росту, может в любом, даже очень просторном помещении создать подобие канзасского урагана, если достаточно взволнован. Или хочет казаться взволнованным.

– Меня отрывают от работы и посылают в Бразилию! Посреди рабочего месяца! На две недели! У меня будет депривационный психоз! – выпалил Л. и сам озадаченно замолчал, осмысливая сказанное.

Через двадцать минут стенаний и увещеваний, доносившихся из-за двери кабинета психологической помощи, Л. сменила я:

– Доктор, я в отчаянии, – прозвучала ключевая фраза, – наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету… Он посылает меня в Бразилию, в то время как у меня назначен симпозиум в Словакии. У меня развилась болезненная мнительность и бессонница, я не знаю, что выбрать! – и мне удалось то, что не удавалось даже при просмотре фильма “Троя”, – выдавить из глаза слезу.

Когда после меня к психологу ввалился Доктор К. с фразой: “Доктор, я в отчаянии, наш завотделением изводит меня и, видимо, желает сжить со свету!” – психолог, тишайший человек, с криком: “Во-о-он!” – пронесся по коридору, преодолел два лестничных пролета в два прыжка и влетел к Дэни так энергично, что звук хлопнувшей двери еще долго сотрясал здание. Через полтора часа и три чашки чая, затребованные в рабочий кабинет Дэни, психолог, кажется, немного успокоился. По крайней мере, когда, покинув кабинет Дэни, он столкнулся за углом со случайно прогуливавшимся под сенью фикуса Доктором К., он уже не кричал, не впадал в истерику, а только погрозил кулаком издали и грустно сказал весьма выразительное “у-у-у-у!”.

Через пять минут Дэни вызвал нас всех в кабинет и сдержанно объяснил, что психолога-то он успокоил.

– Но главное, – сказал Дэни, – он считает, что я с вами в сговоре. Именно в таком ключе он собирается описать ситуацию моей жене, и вот тут, конечно, вы попали. Потому что лучше двенадцать разгневанных психологов, чем одна моя рассерженная жена. Нужен доброволец, который объяснит ей все прежде, чем меня выгонят из дома за небрежное отношение к родственникам.

Он обвел нас тяжелым взглядом. Мы переглянулись. Объясняться мы поехали на следующий день, когда стало понятно, что ябеда-психолог все-таки поднял внутрисемейный скандал и спокойная старость при таком раскладе Дэни не светит. Купили коробку конфет, сделали честные глаза, говорили долго и убедительно. Причем коллеги все время выталкивали меня вперед, потому что мой акцент, если надо, может звучать очень жалостливо.

Когда мы вернулись в лабораторию, повеселевший Дэни уже клал телефонную трубку после разговора с женой.

– Куда пошли? – остановил он нас, едва мы всей повинной толпой попытались незаметно проскользнуть мимо его дверей к себе в лабораторию, – еще не все! Думаете, почему психолог так быстро отошел и все простил? Я ему пообещал, что вы поучаствуете в срезе здоровой популяции, а потом – в нескольких экспериментах. Говорит, он придумал нечто грандиозное, собирается войти в историю. И это вы еще дешево отделались, потому что сначала он требовал пыток и расстрелов. Публичных, – и Дэни залился зловещим смехом.

Анкеты нам раздали через пару дней. Психолог был доволен, как морская свинка, и даже мои попытки доказать ему, что я не подхожу для определения психологического профиля здоровой чешской популяции, поскольку к таковой не отношусь по факту рождения и всем законам генеалогии, не вывели его из равновесия. Он сделал нам пространное внушение, наложив строгий запрет на издевательства, иллюстрационный материал и описания снов, и радостно удалился писать предисловие к статье, для которой собирался использовать наши анкеты.

– Эх, скучные мы люди! – посетовал Доктор К., раскачиваясь на стуле и разглядывая стостраничную анкету, заполненную ровным почерком Солнечного Л.

– Угу, но связываться с нами я бы все равно не стал, – сказал Л., остервенело дописывая ответ на вопрос “Почему вы считаете себя нормальным человеком?”.

Кстати, о психологии. Не так давно нам удалось слегка прояснить для себя, почему люди иногда становятся учеными. Оказалось, все начинается в глубоком и далеком детстве…