На фасаде дома в начале улицы, носящей имя великого кинорежиссера Сергея Эйзенштейна, можно прочесть вывеску: «Центральная киностудия детских и юношеских фильмов имени М. Горького». Вот уже сорок лет прошло с того времени, как порог этого здания впервые переступил Илья Абрамович Фрэз. Тогда это была киностудия «Союздетфильм»…

Недавно на экраны вышел пятнадцатый фильм, в титрах которого значится: «Режиссер-постановщик — Илья Фрэз». Все его фильмы — о детях и для детей разного возраста. Они разнообразны по тематике и жанрам: музыкальная эксцентрическая комедия «Слон и веревочка», лирический кинорассказ «Первоклассница», фильм-сказка «Приключения желтого чемоданчика», лирические комедии «Я купил папу», «Я вас любил…», «Чудак из пятого «Б», кинодрамы «Хомут для Маркиза», «Вам и не снилось…» Но в каком бы жанре ни работал Илья Фрэз, картины его всегда вызывают интерес постановкой глубоких проблем современности, человечностью, добротой, уважением к своим героям и к юным зрителям.

В детское кино Фрэз вошел не суровым нравоучителен, а добрым и умным другом детей, глубоко заинтересованным насущными ребячьими радостями и заботами. Он населил мир детства обаятельными, пытливыми, жизненно активными героями. Если собрать всех его юных персонажей вместе, то их экранная жизнь вместит в себе биографии нескольких поколений советских детей. В общем русле исторических преобразований в жизни страны изменялся и духовный мир детства — иными становились «детские» проблемы, интересы и запросы ребят, особенности восприятия ими мира, их кругозор. Фильмы Фрэза, запечатлев все эти перемены через эволюцию своих героев, стали своеобразной летописью духовной жизни детей послевоенных десятилетий.

Сегодня имя признанного мастера детского фильма Ильи Абрамовича Фрэза хорошо знают советские кинозрители разных возрастов — и те, кому за сорок, и тридцатилетние, и вчерашние и нынешние школьники. Историю советского детского кино сегодня невозможно представить без фильмов Ильи Фрэза — она будет подобна книге со многими пропущенными страницами. Без них мы так и не узнаем чего-то очень важного о времени и о себе.

Об Илье Фрэзе можно с полным правом сказать, что он каждый день трудится для будущего.

«Завтрашний день планеты во многом зависит от того, что читают сегодняшние школьники, какие они смотрят фильмы, — писал С. Михалков. — Какими будут завтра сегодняшние наши ребята? Вот один из главных вопросов, заботящих сейчас тех, кто посвятил себя творчеству для детей. Духовное здоровье тех, кому предстоит завтра вершить судьбы мира, ясность и чистота их устремлений во многом зависят от того, куда поведет ребят экран».

Наша страна — родина классического детского кино. О детстве и юности у нас создано немало прекрасных фильмов. И, однако, совсем немного режиссеров, посвятивших детям все свое творчество, таких, как Николай Лебедев, Александр Птушко, Александр Роу… Таких, как Илья Фрэз — верный рыцарь Детства в нашем кино, «мальчик с седой головой», как с дружеской нежностью сказал о нем его учитель Леонид Захарович Трауберг.

* * *

Казалось бы, ничто в творческой биографии И. А. Фрэза, начавшейся еще в 30-е годы, не предвещало интереса к детской тематике…

Призвание нередко выявляется еще в юные годы — в любимых играх, развлечениях. Детские и юношеские мечты Ильи Фрэза были целиком связаны, по его рассказам, с профессией киноактера. Возможно, в этом сказалось влияние старших брата и сестры. Хотя родители были далеки от мира искусства (отец служил в лесничестве, мать посвятила себя заботам о семействе), но театральным увлечениям детей они не препятствовали. Старший сын стал актером театральной студии «Габима», дочь — ученица Айседоры Дункан — принимала участие в организуемых знаменитой танцовщицей представлениях. Оба учились в Москве, а на каникулы приезжали к родителям в Смоленск. Приезды их были для Ильи настоящими праздниками. Дом наполнялся молодым оживлением, смехом, праздничной суетой. Звучали стихи Блока и Маяковского. Устраивались незатейливые, но веселые представления, в которых принимали участие все — от мала до велика…

Когда Илье исполнилось двенадцать лет, умерла мать. А вскоре трагически погиб и старший всеми обожаемый брат. Горестная тишина повисла в доме.

Обремененный заботами о большой семье, отец через некоторое время женился. К счастью, его вторая жена оказалась добрейшим, прекраснейшим человеком. О ней Илья Абрамович вспоминает с глубокой нежностью и благодарностью.

В семье царила атмосфера любви и согласия, но душа подростка рвалась из дома. Она жаждала необыкновенных приключений и ярких впечатлений. Так хотелось почувствовать себя взрослым, независимым. Сладостное ощущение свободы приходило в укромных, недоступных родительским взорам дворовых уголках, где мальчишки собирались после уроков, чтобы обсудить свои ребячьи проблемы, тайком перекинуться в карты, выкурить папиросу, или в темном зальчике местного синематографа, где дух захватывало от удивительных приключений невероятно красивых заграничных героев.

Правда, от дворовых увлечений отец отучил Илью быстро. Однажды он случайно увидел его играющим в карты. Играли, конечно, на копейки, но — на деньги. И это привело отца в ярость. До сих пор ни разу пальцем не тронувший никого из детей, он задал сыну такую трепку, что урок этот запомнился на всю жизнь. Что же касается кинематографа, то тут запреты и ограничения родителей оказались бессильными.

Во все времена дети были, наверное, самыми благодарными и ревностными кинозрителями, способными высиживать в зале по четыре — пять часов, смотря порой один и тот же фильм. Вспоминая свои отроческие годы, кинодраматург Л. Каплер в книге «Загадка королевы экрана» рассказывал о том, какими «оголтелыми зрителями» были он и его двенадцати-, тринадцатилетние «друзья-балбесы». «Нас в Киеве была целая шайка оголтелых. Вместо того чтобы чинно сидеть за партами… шайка удирала на «кукушкину дачу» — поросшие кустарником отроги Днепра — и разыгрывала сюжет очередной серии «Вампиров» под названием «Исчезновение мертвеца» или «Кровавая свадьба». Правдами и неправдами мы добывали деньги и бегали смотреть серию за серией «Фантомаса».

Содержание фильмов, как видим, далеко от того, чем надлежало бы интересоваться подросткам. Но выбирать было не из чего, и дети смотрели все, что щедро предлагал коммерческий прокат. Ведь фильмы специально для детей тогда, на заре советского кинематографа, еще не снимались.

Смоленские друзья Ильи Фрэза были ничуть не менее «оголтелыми» киноманами. И деньги, добываемые правдами и неправдами, в том число и игрой в карты, оседали в основном в кассе местного синематографа «Милане». Вместе со своими друзьями он посмотрел, конечно же, все популярные приключенческие сериалы начала 20-х годов.

И вот наступил 1926 год. Позади осталась средняя школа, и перед Ильей встала проблема выбора своего пути в жизни. По примеру старших он уезжает в Москву — в Госкиношколу. Но в учебную мастерскую Льва Кулешова его не приняли: от желающих учиться там требовалась специфическая, почти цирковая подготовка, коей семнадцатилетний Илья не владел. Он уезжает в Ленинград, к дяде, временно устраивается на завод слесарем, однако с мечтой своей но расстается. И когда Ленинградский театр рабочей молодежи (ЛенТрам), расположившийся в небольшом здании на Литейном проспекте (ныне там Театр драмы и комедии), объявил о наборе актеров-непрофессионалов из молодых рабочих, Илья Фрэз оказывается в числе принятых. Правда, играет главным образом в массовках, потому что его внешность не соответствует распространенному в те годы представлению о типажном облике героя-рабочего.

В 1928 году ему удается поступить в Ленинградский институт сценических искусств, на киноотделение, возглавляемое Григорием Козинцевым, в актерскую группу.

Он учится днем, продолжая работать на заводе в ночную смену, зарабатывая на жизнь не только себе, но и стремясь помочь своему другу Петру Алейникову…

Как-то Козинцев сказал Фрэзу, загадочно усмехаясь: «Ты, Илюша, слишком умен и самостоятелен для актера». Сказал вроде бы в шутку, однако уже через некоторое время включил его в работу в качестве ассистента режиссера но фильму «Одна» (1931).

Надо думать, оба постановщика «Одной» — Г. Козинцев и Л. Трауберг — остались довольны работой молодого помощника, потому что, решив ставить свой следующий фильм, «Путешествие в СССР», они снова пригласили Фрэза на ассистентскую должность. Однако фильм этот не был закончен.

Многому научился Фрэз у своих учителей, особенно в период съемок кинотрилогии о Максиме, на которой он опять ассистировал Г. Козинцеву и Л. Траубергу.

— Восемь лет жизни было отдано трем фильмам о Максиме. Это высшая школа обучения — школа старого «Ленфильма», — где я был простым подмастерьем. С тех пор прошло более сорока пяти лет, а я до сих пор ощущаю, как помогают мне уроки Григория Козинцева и Леонида Трауберга, — вспоминает Илья Абрамович. — Сегодня молодые режиссеры, едва усвоив основы нашей неимоверно сложной профессии, спешат получить самостоятельную постановку. Нас же учили: не торопись начинать самостоятельную жизнь в высочайшем искусстве кинематографа, ты еще не имеешь на это права. Оглянись на тех, кто тебя окружает. И не оправдывай себя тем, что есть и похуже. Стремись к самому высокому, недосягаемому… Козинцев и Трауберг были для меня не только режиссерами. У них я учился понимать, что главное для кинематографиста — это вкус, во всех, совершенно разных смыслах — к жизни, в ощущении времени… Конечно, я учился у них и вкусу в прямом значении этого слова — художественному вкусу в искусстве, и профессионализму, высокой культуре труда.

На трилогии о Максиме у нас с Надеждой Кошеверовой существовало своеобразное разделение наших ассистентских обязанностей. Надежда Николаевна отвечала за организацию эпизодов «буржуазного» быта, а я же считался специалистом по «рабочему классу»: хорошо зная рабочий быт, я не мог отличить смокинга от фрака. Могу даже похвастаться своей удачей — находкой на роль Евдокии в фильме «Выборгская сторона» такой прекрасной актрисы, как Наталия Ужвий…

Приступив к съемкам трилогии, Козинцев и Трауберг прежде всего с поразительной тщательностью, даже дотошностью изучили все доступные материалы, относящиеся ко времени действия фильмов, вплоть до мельчайших характерных примет быта, одежды, причесок, модных песенок и так далее. Этого они требовали и от актеров. К началу репетиций и сами режиссеры и актеры уже настолько хорошо знали материал, так свободно чувствовали себя в нем, что могли фантазировать и импровизировать в поисках пластического решения образов сколько угодно — конечно, в рамках сценария, — не боясь разрушить социально-историческую правду. Причем интересно, что когда Козинцев работал с актерами, то он говорил мало и почти никогда ничего не показывал, отшучивался: «Погонщику мулов совсем не обязательно самому быть мулом». Какой-нибудь один его жест был так выразителен, что актеру становилось ясно, чего от него ждут.

Не припомню случая, чтобы Григорий Михайлович хоть раз повысил голос на актера или сказал ему: «Плохо, ты делаешь не то». Он всегда хвалил. «Правильно, хорошо, — говорил он. — А теперь давай попробуем здесь чуть-чуть изменить…». И далее шла увлекательная импровизация, в результате которой от первоначального рисунка роли порой ничего не оставалось и вся сцена или эпизод незаметно для актера вдруг начинали звучать совсем иначе — именно так, как виделось Козинцеву. Но при этом не совершалось ни малейшего насилия над актером. Напротив, дружески, доверительно общаясь с ним, он умел заразить его своей увлеченностью, и актер становился у него не механическим исполнителем конкретных режиссерских указаний, а полноправным создателем, действительно автором роли…

После репетиций Козинцева мне казалось, что только так и нужно работать с актером. Но вот однажды мне довелось побывать на репетиции Мейерхольда, когда он восстанавливал в бывшем Александринском театре спектакль «Маскарад». Это стало для меня вторым потрясением. В отличие от Козинцева Мейерхольд все показывал. Нужно было, например, пройтись в танце. Мейерхольд стремительно срывался с места и так легко, захватывающе красиво и выразительно показывал то или иное па, что забывалось, что перед тобой уже далеко не молодой человек…

Закончив трилогию о Максиме, Козинцев и Трауберг намеревались снимать фильм о Карле Марксе. Я должен был заняться поисками и отбором иконографического материала эпохи. Сценарий, написанный режиссерами, был очень интересным. Образ Маркса покорял не только масштабностью, но и глубокой человечностью. Однако бесчисленные поправки, которые вносились в него на разных инстанциях, изменили сценарий до неузнаваемости. Из Маркса-человека сделали бронзовый памятник. После одного-единственного съемочного дня фильм был закрыт…

Между тем шел последний год мирной жизни нашей страны. К этому времени Фрэз уже давно окончил режиссерское отделение института и работал в штате «Ленфильма», куда был принят, еще будучи студентом. Ему не раз предлагали самостоятельные постановки, от которых он стоически отказывался, мечтая вместе со своим другом, ассистентом режиссера Михаилом Розенбергом поставить фильм о высокой и чистой любви лейтенанта Шмидта. Больше двух лет изучали они материалы о судьбе Петра Петровича Шмидта, прочитав все, что когда-либо было написано о нем.

Но война помешала их планам. Уже в первый день — 22 июня — Ленинград стал прифронтовым городом. Вместе с частью работников «Ленфильма» ушел в народное ополчение и погиб в первые недели войны М. Розенберг. Илья Фрэз, как и многие ленинградцы, копал противотанковые рвы, участвовал в строительстве оборонительных сооружений на подступах к городу, а по ночам вместе с другими сотрудниками студии дежурил на крыше, тушил сбрасываемые фашистскими самолетами зажигалки.

С каждым днем город жил все труднее и напряженнее. В середине августа началась эвакуация киностудии в Среднюю Азию. В ноябре из блокадного Ленинграда в далекую Алма-Ату уезжает и Фрэз, взяв с собой лишь материалы к фильму о Шмидте — фильму, которому так и не суждено было осуществиться.

На ЦОКС (Центральной объединенной киностудии) он некоторое время работает на постановке сатирической кинокомедии по сценарию С. Маршака «Юный Фриц» (режиссеры Г. Козинцев и Л. Трауберг), но картина эта по не зависящим от ее создателей причинам так и не была завершена. Вскоре Фрэз становится вторым режиссером в группе Лео Арнштама, приступившего к созданию фильма о Зое Космодемьянской. Съемки начались в Семипалатинске. Но пейзаж среднеазиатского города был разительно непохож на действительные моста трагических событий будущей картины. И, с трудом добившись разрешения, группа уезжает в Москву, на «Союздетфильм», чтобы иметь возможность снимать в окрестностях столицы.

Тогда, в 1943 году, впервые переступив порог московской киностудии, Илья Фрэз, конечно, даже не подозревал, что отныне на долгие годы она станет для него вторым домом.

Условия работы на опустевшем, холодном «Союздетфильме» были нелегкими. Приходилось трудиться, и за плотников и за столяров — строить самим декорации, клеить из бумаги «бревна» для изб. Неимоверных усилий стоило достать даже одежду для исполнительницы заглавной роли Галины Водяницкой (например, простые чулки в резинку!).

Участие в создании фильма «Зоя» явилось для Фрэза первым соприкосновением с, условно говоря, детской тематикой.

— Образ, личность этой девочки-подростка вызвал у меня восхищение и удивление, — рассказывает он. — В моей голове с трудом укладывалось, как эта пичужка могла вынести такие муки, откуда в ней столько недетской воли и мужества… Я с большим интересом и волнением читал ее дневники, поражаясь вполне осмысленной готовности ее к подвигу, жертвенности. Читая их, я впервые подумал, что ведь детский мир совсем не таков, каким порой его представляем себе мы, взрослые. Детская душа так же глубока, сложна и, уж конечно, гораздо более эмоциональна и более ранима… Это было открытием для Ильи Фрэза.

После окончания работы над фильмом «Зоя» Фрэзу предложили снимать фильм по сценарию Агнии Барто «Веревочка», рассказывающему о том, как пятилетняя девочка сначала не умела скакать через скакалку, а потом научилась». Предложение показалось, мало сказать, неинтересным — обидно-легковесным после стольких лет работы с прославленными мастерами над серьезными фильмами, к тому же в такое нелегкое для страны время.

Советы друзей кинематографистов, мнением которых Илья Фрэз очень дорожил, диаметрально разошлись. «Вы с ума сошли, Илюша, — с этого начинать!» — изумленно воскликнул Козинцев в ответ на вопрос, браться ли за постановку фильма с таким наивным детским сюжетом. Юткевич же, напротив, убеждал непременно соглашаться снимать фильм по сценарию Барто, чтобы доказать этой картиной, «можешь ли стать режиссером вообще, а уж потом выбирать сценарий по душе».

Делать было нечего. Уже стукнуло тридцать семь — пора, пора начинать самостоятельную жизнь в киноискусстве, не откладывая. И Фрэз дал согласие на постановку — сначала скрепя сердце, а потом сам увлекся… И, как показало время, — на всю жизнь.