Двадцать второго числа Князев позвонил Нинель Александровне в агентство, услышав её голос, сказал:

— Дорогая моя, у меня сегодня свободный вечер, мы сможем приятно провести время. Хочешь, сходим куда—нибудь и культурно отдохнём. Я готов выполнить любое твоё желание. Мы можем сходить в театр или на концерт, скажи куда, и я отправлюсь за билетами.

Он знал наверняка, что Нинель Александровна откажется идти с ним в людные места, а предпочтёт провести вечер дома. Он рассчитывал именно на это.

Поэтому её ответ не расстроил, а наоборот, обрадовал его:

— Нет, дорогой. Я же говорила, что выходить с тобой открыто в общество не могу, зачем давать пищу для разговоров? Я тебе не жена, могу позволить видеться с тобой дома или на работе.

— Ну, хорошо, родная, хорошо, давай, проведём вечер дома, хотя всё, что ты сейчас сказала — сущие предрассудки, — согласился он.

— Может быть, но я думаю так. Приходи к восьми часам, я накрою стол, и мы поужинаем.

— До встречи, жди, я приду, — он положил трубку.

«Только бы не подвёл Махонин, вдруг закуражится и не придёт? Да придёт, придёт, куда деваться, деньги ему нужны, выбора у него нет», — размышлял Князев, сидя в кабинете. На улице лил дождь, в окно было видно, как прохожие неуклюже прыгали через лужи. «Погода плохая, лучше всего сидеть в гнездышке вдовы, пить вино и утешать её. Нужно не забыть взять порошки со снотворным, чтобы утомленная моими ласками вдова крепко уснула и ничего не слышала». Он вызвал к себе в кабинет следователя Сергеева, тот через минуту стоял перед ним.

— Ну, как наш подопечный Кольцов—младший? Надеюсь, признался, что убил папашу? — спросил Князев.

— Я провёл несколько допросов, но он упрям, как осёл, твердит, что не убивал, — развел руками Сергеев.

— Ну, знаешь ли, на это не стоит обращать внимания. Допрашивать нужно понастойчивее. Мало кто из убийц признаётся в преступлении. Хорошо, переведи его в «цыганскую» камеру и продержи там до тех пор, пока не взвоет, — приказал Князев.

«Цыганской» камера называлась потому, что в ней когда—то за распространение наркотиков сидел цыганский барон, который пользовался непререкаемым авторитетом, сумевший подчинить своей воле всех других сокамерников. Ходили слухи, что с воли ему каким—то способом передавали деньги и наркотики, поэтому он имел власть над всеми, в том числе на некоторых не слишком честных охранников. Если в камеру подсаживали новеньких, он издевался над ними, как хотел. В тесном, не проветриваемом помещении стоял неприятный запах давно немытых тел; нар на всех не хватало, половина людей спала на заплеванном бетонном полу. Духота, теснота, антисанитария, скудная еда, сборище наркоманов и гомосексуалистов превратили камеру в рассадник СПИДа, туберкулёза и венерических заболеваний.

Впоследствии в неё стали сажать убийц, насильников и рецидивистов. Эти люди прошли через огонь, воду и медные трубы. Очутившись в «цыганской» камере, они окончательно теряли те мизерные остатки человеческого облика, что у них оставались, и превращались в говорящие человекоподобные существа. Ночь для новичка здесь была испытанием физических и психических истязаний и унижений, он проходил сквозь строй озверевших, ни перед чем не останавливающихся нелюдей. Посидевший в такой камере упрямый, неразговорчивый, отрицающий всякую вину человек, выйдя из неё, как правило, безоговорочно признавался в содеянном, подписывал, не читая любые протоколы, умоляя следователей лишь об одном — больше не возвращать обратно.

К такому люду перевёл следователь Сергеев Володьку Кольцова после распоряжения Князева. Делясь впечатлениями о деле ювелира, Сергеев говорил коллеге по работе Мельникову:

— Не понимаю, почему шеф прицепился к этому наркоману. В этом деле подозрения падают на Махонина, он был судимый, дворничиха его видела в день убийства в подъезде дома, только он сумел скрыться. Это его нужно найти и посадить в «цыганскую» камеру.

— Ты же знаешь истину: начальству виднее, — отвечал Мельников.

В этот дождливый, холодный день Махонин поздним вечером покинул дачу Антонины. В темноте добрался до своего дома и издали смотрел на тёмные окна квартиры. Ему очень хотелось зайти в дом, посмотреть на родные стены, почувствовать родной очаг, в котором провели жизнь его мать, отец, бабушка. Сделать такой шаг не решился, побоялся: он объявлен в розыск, в квартире вполне могла быть засада. Появляться на глаза соседям рискованно, они, конечно, сразу позвонят в милицию, тогда снова — прощай, свободная жизнь!

Он надеялся на последний шанс — войти поздней ночью в квартиру Кольцовой, вынести содержимое сейфа, отдать добро Князеву и получить обещанные деньги. Тогда перед ним откроется свободная жизнь, в которой он будет сам себе хозяин. Перед дорогой проверил карманы. Ключи от квартиры ювелира, от своей квартиры, куда он, к сожалению, идти не рискует, фонарик и взятый с Антонининой дачи флакон с концентрированной серной кислотой. Бутылку с кислотой он хотел выбросить или разбить, забрал он её от сестры, чтобы она, глупая, беды не натворила. Хотел выбросить по пути. Но потом решил, что опасная жидкость может ему сгодиться. Оружия у него при себе нет, пистолет Макарова из которого стрелял в Аверина, хранился дома в тайнике, если Князев не отдаст обещанные деньги, тогда…

«Если не отдаст деньги, обманет, как обманул в прошлый раз, плесну ему в лицо серной кислотой, будет помнить меня всю жизнь, — твёрдо решил про себя Махонин. — Мне терять нечего».

Незаметно под дождём добрался до дома ювелира. Окна вдовы были ярко освещены. Отойдя на расстояние в расположенный рядом сквер, выбрал тёмный угол, сел на скамейку и стал наблюдать за окнами, дожидаясь своего часа. Дождь продолжал идти, но Махонин, устроившись на скамейке под раскидистым клёном, был полностью защищен от него.

Князев сидел в уютной, тёплой квартире Нинель Александровны в гостиной за накрытым столом, пил вино, ел приготовленные для него блюда, шутил с ничего не подозревающей хозяйкой. Несколько раз они прерывали застолье, уходили в спальню и предавались любви.

— Я разойдусь с женой, мы будем вместе на всю жизнь, — горячо уверял вдову Князев.

— Когда ты это сделаешь? — со светящимися от счастья глазами спрашивала Нинель Александровна.

— Я буду говорить с ней на днях, она, по—моему, догадывается обо всём сама. Мы не поддерживаем супружеские отношения с тех пор, как стали близки с тобой.

Князев лукавил: в его планы вовсе не входило расставаться с женой, он жил обычной для него двойной жизнью.

— Хорошо, я подожду, я люблю тебя и готова ждать. Хочешь, я продемонстрирую тебе новые наряды, которые ещё никому не показывала? — Нинель Александровна встала с постели.

— Конечно, обожаю смотреть вещи, придуманные тобой. Они все очень красивы, полны фантазии, ты в них неотразима, — поддержал он предложение любовницы.

Нинель Александровна была польщена. Надев из лилового бархата вечернее декольтированное платье, она предстала перед ним. Князев не мог удержаться от восторженных восклицаний:

— О, это настоящий шик! Тебе нет равных по красоте и грации! Ты несравненная, я обожаю тебя. Кстати, безукоризненной лебяжьей шейке не помешает украшение из коллекции твоего мужа. Примерь, я посмотрю, — попросил Князев.

Но Нинель Александровна, вспомнив, какой казус произошёл с ней на кондитерской фабрике, не захотела омрачать прекрасный вечер неприятными воспоминаниями. Она сняла платье и повесила его в гардероб.

— Разве я тебе нравлюсь меньше без украшений? — с легким упрёком спросила она.

— Ну, что ты, Солнце моё! Как ты можешь такое говорить? — Князев поспешил исправить оплошность. — Золото, бриллианты, серебро лишь подчеркивают твою царственную красоту, моя дорогая, чарующая и обвораживающая, несравненная Нинель. Я уверен, что, если бы тебе пришлось участвовать в конкурсе красоты, ты бы стала Мисс Вселенной.

Время летело незаметно, наступила ночь, Князев предложил выпить на посошок.

— Как, ты разве не останешься со мной до утра? — разочарованно вымолвила Нинель Александровна. — На улице идёт дождь, зачем тебе уходить?

— Дорогая, у меня такая работа. Я солдат. Как ни жаль, но я должен тебя покинуть, так требует обстановка, — говорил Князев, наливая вино в бокалы.

Улучив удобный момент, когда она на несколько минут удалилась на кухню, он всыпал в её бокал порошки с сильнодействующим снотворным.

Она вернулась, неся на тарелке приготовленные бутерброды с икрой.

— Ну, хорошо, давай выпьем на прощанье и закусим, — сказала Нинель Александровна.

— За нашу любовь, — произнёс тост Князев и чокнулся с любовницей.

Увидев, что она не допила до конца, решительно запротестовал:

— За любовь грешно не выпить до дна.

Она, повинуясь уговорам, медленно осушила бокал.

— Ну, дорогая, отдыхай, высыпайся, помни: мы скоро навсегда будем вместе. Мне пора. Проводи меня до двери, — сказал он, выйдя из—за стола.

Нинель Александровна последовала за ним в прихожую.

— Я позвоню тебе завтра, до свидания, — сказал коварный любовник на прощанье, и они нежно распрощались.

Вдова закрыла дверь.

Вернувшись в комнату, она почувствовала сонливость, не убирая со стола посуду, пошла в спальную, разделась и легла в постель.

Ровно в три часа ночи, когда во всех окнах дома была непроглядная темнота, Махонин неслышными шагами вошёл в подъезд и поднялся на третий этаж. Перед квартирой Кольцовой остановился, вдруг вспомнив, что у ювелира была собака.

«У директора была собака, что, если она поднимет лай и разбудит весь дом, когда я зайду в квартиру? Странно, что Князев ничего о ней не говорил. Попробую осторожно поковыряться в замке, если собака в доме, она должна услышать и подать голос».

Он немного повозился с замком, но за дверью стояла мёртвая тишина. Осмелев, приоткрыл дверь и, не услышав ничего подозрительного, бесшумно проскользнул в квартиру. Несколько минут, пока его глаза привыкали к темноте, стоял и напряженно прислушивался к тишине. Осветив путь фонариком, прошёл в кабинет ювелира. Положив фонарик на стол и, направив луч света на сейф, бесшумно открыл его ключом, который взял из ящика письменного стола. Махом выгреб с полок многочисленные маленькие коробочки, наполненные целлофановые пакеты и увесистые длинные футляры, переложил всё в спортивную сумку.

Открыв одну из коробочек и, увидев украшения, он без колебаний сунул её в карман куртки. Пошарив рукой в одном из пакетов, извлёк из него несколько золотых цепочек и кулонов. «Пригодится для Антонины, — лихорадочно подумал он, спрятав их в карман. — Вернусь, подарю ей». Осветив опустевший сейф и, убедившись, что забрал всё, закрыл его и положил ключ на место. Приподняв загруженную сумку, почувствовав приличный вес, пожалел в душе, что придётся ценный груз отдать Князеву. К сожалению, он зависим от него и вынужден делать то, что приказано. В квартире стояла тишина. Стало интересно, есть ли кто—нибудь в доме?

Пройдя по квартире с фонариком, увидел накрытый стол в гостиной, на нём лежала недоеденная еда и стояли бутылки с винами. Здесь совсем недавно ели и пили. Он проглотил слюну. Острое чувство голода заставило протянуть руку и взять с тарелки бутерброд с икрой. Затем налил полный бокал вина, выпил залпом и стал без разбора с жадностью поедать кушанья со всех блюд. Еда была вкусной. Он не мог от неё оторваться. Никогда в жизни ему не приходилось есть за таким роскошным столом, пользоваться изящными столовыми приборами, пить вино из хрустальных бокалов.

Налил вина повторно и залпом выпил. Стало тепло и легко. Чувство тревоги и опасности куда—то улетучилось, и он решил заглянуть в смежную комнату. Осветив её фонариком, впился глазами в обнажённое, неподвижно лежащее на постели женское тело. От увиденной картины у него перехватило дыхание. Сердце мгновенно бешено забилось в груди, он был сражен открытой красотой спящей женщины. Горячая волна затуманила голову, он забыл обо всём. Подошел к спящей, погладил её теплые, холеные, крутые бедра, она не шевельнулась. Осторожно провёл рукой по лобку, животу, груди, ощущая шелковистую и упругую гладь тёплой, гладкой кожи. Сдержать себя было невозможно. Подчиняясь возникшему желанию, снял куртку и расстегнул ремень брюк. Её роскошное, мягкое тело подарило ему несколько минут блаженства.

Он думал, что она проснётся и закричит на весь дом и был готов даже к этому. Но женщина сладко спала, не шевельнув ни одним мускулом. Он приложил ухо к её груди и услышал ровный стук сердца, дыхание было легким, почти незаметным. Тогда он осмелел и ещё раз наклонился над ней. Задерживаться больше в комнате спящей красавицы не мог, на улице ждал Князев. Голова кружилась, он не понимал, как можно так крепко и безмятежно спать? С сожалением подумал, что никогда раньше в своей жизни ему не приходилось владеть такой великолепной женщиной. Одевшись, забрав наполненную сумку, потихоньку вышел из квартиры, плотно прикрыв за собой двери. В квартале от дома его ждала машина, в которой сидел Князев.

Махонин, увидев открытую заднюю дверь машины, сел на сиденье и перевёл дух.

— Я заждался тебя, все в порядке? Почему ты задержался? — сердито спросил Князев, демонстративно посмотрев на наручные часы. — Поставь сумку на первое сиденье. Почему так долго?

— Замок туго открывался, я с ним провозился, — хриплым голосом ответил Махонин, передавая объёмную сумку.

— Ты всё сделал, как я сказал? Сейф закрыл, ключ положил на место? Дверь в квартиру тоже не забыл закрыть? Тебя никто не видел на этот раз? — забросал Махонина вопросами Князев, разгоняя машину.

— Всё в порядке, давайте мне обещанные деньги.

— Подожди, отъедем за город, и я с тобой рассчитаюсь.

Они выехали за город, дорога была пустынной, изредка навстречу попадались встречные машины. Дождь продолжал лить, обрушивая потоки воды на смотровое стекло. Махонин сидел на заднем сиденье и пребывал в состоянии приятного расслабления.

— Вы знали, что в квартире спящая женщина? — спросил он.

— Да ты что? — неподдельно удивился Князев, почувствовав недоброе.

— Какая женщина! Венера! Как она красива, если бы вы видели её прекрасное тело!

— Ты что, трахал её? — подозрительно спросил Князев.

— От такой женщины невозможно уйти, её красота ослепляет и возбуждает разум, она создана для любви. — Махонин замолк, поняв, что сказал лишнее.

— Так, всё понятно, — многозначительно процедил Князев и остановил машину. — Аккумулятор ни к чёрту, сел. Выйди, друг, подтолкни автомобиль.

Махонин послушно выскочил под дождь и стал изо всех сил толкать машину. Князев резко дал задний ход, сбил Махонина с ног и проехал по упавшему человеку, затем, не задерживаясь, набрал скорость и уехал. На обочине дороги, под дождём, осталось лежать неподвижное тело Махонина.

«Ну, сволочь, ещё расчёт требует! Надеюсь, я рассчитался с тобой, сука, большего ты не заслужил», — со злостью думал Князев.

Через минуту возле лежащего Махонина остановился «жигуленок», из него вышел человек в длинном плаще с накинутым на голову капюшоном, подошёл к лежащему, пощупал пульс на артериях шеи. По мобильному телефону вызвал «Скорую помощь», после этого сел в машину и поехал дальше за джипом Князева.

Нинель Александровна проснулась к двенадцати часам дня. Понежившись в постели, встала, потянулась, подошла к зеркалу, провела руками по щекам, разгладила кожу возле глаз.

«Я хорошо выспалась, на моём лице не видно следов после затянувшегося вчерашнего застолья. Сейчас приму ванну, потом выпью кофе, и я готова приниматься за дела». Лежа в просторной ванне, расслабившись в тёплой воде, вспоминала вчерашний вечер.

«Всё было изумительно, он любит меня. Мы прекрасная пара. То наслаждение, которое я получаю от близости с ним, невозможно сравнить ни с каким другим удовольствием. Нас магнитом тянет друг к другу. Думаю, что он тоже, как и я, полон желания встречаться со мной. Скоро разведётся с женой, и мы обязательно съездим на море, в какой—нибудь райский уголок: на природе чувства обостряются и становятся ещё сильнее».

Раздался телефонный звонок. Она протянула руку и взяла с туалетного столика телефонную трубку. Звонил Князев:

— Радость моя, ты так крепко спишь, я не могу дозвониться с десяти часов утра.

— Это ты виноват в том, что я крепко спала. Я только что проснулась, сейчас принимаю ванну.

— Сожалею, что не могу составить тебе компанию, успокаивает одна мысль, что у нас с тобой всё впереди.

— Конечно, дорогой, я тоже так думаю. Знаешь, я никогда не спала таким крепким сном. Как только ты ушёл, меня сразу потянуло спать. В памяти полный провал. Мне кажется, что я вот только прилегла, а на самом деле проспала двенадцать часов. Ещё мне кажется, что ты не уходил от меня и мы всю ночь были рядом. Проснулась и увидела, что тебя нет, из—за этого расстроилась. С твоей стороны бессердечно оставлять любящую женщину. Когда мы снова увидимся?

— Я загружен весь день. сегодня нет возможности выкроить хотя бы часок. Отдыхай, дорогая. Я позвоню тебе. Целую, моя несравненная.

— Мне тоже расслабляться некогда, — сказала Нинель Александровна. — Нужно готовиться к новому показу, работы море, меня ждут дела. Скоро я приглашу тебя на демонстрацию новых моделей, это будет грандиозное зрелище. Целую тебя, мой дорогой, до встречи.

«Разве его жена может дать ему столько радости и счастья, сколько он получает от общения со мной? — думала Нинель Александровна. — Мы прекрасно понимаем друг друга. Всё—таки интересно, кто у него жена? Как она выглядит, чем занимается? Я никогда не расспрашивала о ней, считаю это ниже своего достоинства, однако не скрою, хочется хоть издалека посмотреть на неё и сравнить с собой. Я уверена, сравнения будут не в её пользу. От него я только и слышу: „несравненная Богиня“, „радость моя“, „моя любовь“, „чарующая“, он искренне восхищается мной, это видно по глазам. С женой поддерживает формальные отношения, скоро мы будем навсегда вместе, я понимаю: разрывы семейных уз болезненны, поэтому готова потерпеть, потому что по—настоящему его люблю».

В это время Князев, сидя в кабинете, рассуждал далеко не так, как думала Нинель Александровна.

«Значит, Махонин сработал чисто, она ничего не заметила, — он усмехнулся. — Не заметила даже того, что тот трахал её. Ну, это её проблемы. У меня пока всё идет неплохо. Все драгоценности спрятаны в надёжном месте, Махонин мёртв, значит, нет свидетелей. Какой подлец! Мерзавец! Я дал ему задание, а он удовлетворяет свои похотливые желания и при этом делится впечатлениями. Негодяй! А что, если бы она проснулась? Испортил бы всё дело. Ладно, я с ним в расчёте. Дома с женой проблемы, что—то моя Ада Васильевна стала слишком нервной. Может, отправить её на курорт? Надо будет подыскать путёвку в хороший санаторий».

Затрезвонил телефон. Он снял трубку. Ему доложили, что в одну из больниц доставлен пострадавший от автодорожной травмы человек. Его подобрали ночью на загородном шоссе недалеко от города, с едва заметными признаками жизни, потерял много крови, сейчас находится в реанимации. Пострадавший мужчина без документов, необходимо прислать для расследования криминального случая следователя. Неожиданное известие очень обеспокоило Князева. «Неужели это Махонин, но ведь он не мог остаться в живых. Я уверен в том, что он мёртв. Может, другой? Нужно съездить и самому посмотреть на неизвестного».

Он вызвал машину и поехал в больницу. В приёмном покое к нему вышел врач и сказал, что пострадавший в данное время находится после проведенной операции в реанимации, подключен к аппарату искусственной вентиляции легких и ещё не вышел из состояния наркоза.

— Он сильно пострадал? — поинтересовался Князев.

— У него переломы обоих голеней и черепно—мозговая травма. Потерял много крови. Мы три часа провели в операционной, на одной ноге нам удалось сопоставить и зафиксировать сломанные фрагменты костей, на другой голени мы произвели ампутацию раздробленной части, операция была тяжелой и длительной.

— Где его нашли? — спросил Князев.

— Я не знаю, привезла под утро «Скорая», — ответил врач.

— Он будет жить?

— Пока живёт, а что будет дальше, одному Богу известно. В медицине всё бывает, предугадать ничего не возможно, — врач развёл руками.

— Кто—нибудь спрашивал о нём?

— Нет, никто. Документов у него при себе никаких не было, всё, что было в карманах, мы храним в сейфе. Объявятся родственники, отдадим.

— Когда можно побеседовать с ним?

— Пока невозможно, но, как только он придёт в себя, разрешим.

«Если это Махонин, — думал Князев, возвращаясь на работу, — а похоже, что это на самом деле он, мне надо не выпускать его из вида. Нужно будет хорошенько продумать, что делать дальше. Если он придёт в себя, могут возникнуть неприятности. Спокойно, горячку пороть не следует, вполне возможно, что он не выживет. Следует набраться терпения и подождать, может, все само собой решится».

Настроение у Князева было испорчено. Такой оборот дела, что Махонин остался живым, не входил в его планы. В душе он ругал себя за то, что не убедившись в его смерти, поспешил уехать.

«А что, если кто—нибудь ехал сзади и видел, как я его сбил?» — Эта мысль неожиданно пришла ему в голову, и на душе появилось неприятное чувство страха.