Надувная лодка со свежей заплаткой на дне, дедушка на вёслах, я с пескарями на корме, как, живцы, поживаете, — живы? Вполне? Две жерлички у берега на быстрине, мёртвый живец на поверхности, живой — в глубине. Стихи — фотографии, сделанные во сне. Я не скучаю по детству, честное пионе. А детство хоть немного скучает по мне?

Золото, ладан, смирна, бабушек волхвованье… Руки по швам! Смирно! Плотное пеленанье. Вольно. Дети застоя, рассчитайсь по порядку, отвоюем святое право сосать пятку!

грибок одноног двуног маменькин внучок трёхног писающий щенок какающий щенок четвероног пятиног гуляющий со старушкой старичок шестиног любой даже самый малюсенький жучок семиног конёк-горбунок на коньке внучок в руке грибок осьминог восьминог

Шахматы. Сумерки. Тишина. Даже чёрных клонит ко сну. Папа, мама — твоя жена? Я люблю твою жену. Я, пожалуй, женюсь на ней. Долгий, нежный, серьёзный взгляд. Ночь. Дебют четырёх коней. Пешечный эндшпиль. Линейный мат.

С рюкзаками, с песнями приходили, на соседней поляне ставили палатки , обрывали моим стрекозам крылья, моим певчим кузнечикам лапки, моим лягушатам глаза кололи, и мне, и бабушке портили нервы, оставляли после себя такое!.. А мне всё равно хотелось в пионеры.

В кабинете логопеда скучно как в аду. Плохо клеится беседа с палочкой во рту. Затянулась процедура. Онемел кулак. — Вера, ты такая дура… — Сами вы дур-р-рак!

Подарки. Тосты. Родственники. Подружки. Стая салатниц летает вокруг стола. Бабушка, у тебя была любимая игрушка? Бабушка, ты меня слышишь? Слышу. Была. Кукла. Тряпичная. Я звала её Нэлли. Глаза с ресницами. Косы. На юбке волан. В тысяча девятьсот двадцать первом мы её съели. У неё внутри были отруби. Целый стакан.

Какое счастье, какое счастье: ещё чуть-чуть — и я первоклашка! Купила самый красивый ластик, сдала экзамены по какашкам… Я буду лучшей, я это знаю! Пою, играю на пианино, пишу по-письменному, читаю четвёртый раз «Геккельбери Финна».

Значит, это младший брат? Я, конечно, очень рад. Я, прославленный юннат, без ума от поросят. Папа шутит невпопад, мама с бабушкой не спят… Пусть орёт, я демократ. Дед, проводишь в детский сад?

Мой основной талант — талант следопыта. Все во мне испытывают нужду. То, что упало, пропало, исчезло из вида, найти никому не под силу. А я найду. Бусинку. Шпильку. Монетку. Иголку. Скрепку. Ягоды — ночью, средь бела дня — светляка. А ещё я умею распутывать папину леску и доставать до носа кончиком языка.

Парус сарафана в море васильков, солнечная ванна с пеной облаков, рекогносцировка изумрудных мух, божия коровка и её пастух.

Одно касание — и превращаешься в салку, и все от тебя разбегаются как от огня. Но неприкасаема прыгающая через скакалку — не подходите близко, не трогайте меня! Или обруча заколдованным кругом себя обводишь, спасаясь от хулиганья: что вам надо, наглым, гогочущим, грубым? Фиг вам с маслом! Но падает обруч, звеня.

Отсюда, сверху, виднее. Лучший на свете грибник, сижу у папы на шее: Белый! Груздь! Моховик! Но взмокнет шея, покуда скажу сердитой родне: Мы еле вышли из блуда! Над чем смеются оне?

Матери двадцать восемь. Дочери скоро три. Делаем на морозе мыльные пузыри и украшаем ими ёлочку — Ты смотри, заледенел! — Слюдяными, с тёплым смехом внутри.

Глубоко. Холодная вода. Топкий берег. Сильное теченье. Взрослый — это тот, кто никогда не купается до посиненья, до покалывания в груди, красных глаз, пупырчатых лодыжек, кто Сию минуту выходи! с берега кричит. Но я не слышу.

Хуже некуда — гулять одному. Где Данилка, где Иван, не пойму? Дождь прошёл, такие лужи вокруг! Эх, Серёга, тоже мне лучший друг! Оскорблён, унижен, предан, взбешён, разрезаю перочинным ножом на три части дождевого червя, чтобы не был одиноким, как я.

Не давать покоя Мурзику — разве это воспитание? Записали бы на музыку, на фигурное катание, вышивание-вязание… А то что же получается? — Я как каторжная занята, а брат весь день без дела шляется!

Хомяка назвали Бэллой в честь известной поэтессы. Бэлла колесо вертела быстро, но без интереса. А потом была заминка, после Бэллиной кончины, как назвать морскую свинку — Корь, Ветрянка, Скарлатина?

У папы папиросы. Но он даёт их маме! И я, и баба Роза качаем головами: Всё курите, всё пьёте! Ну что же вы за люди! Ещё смущают ногти, когда должно быть рукти.

Хохочущая маска, мышьяк на шесть персон… Чем кровожадней сказка, тем безмятежней сон. Невинной крови лужи, покойников отряд… Сестра зажала уши. Ещё! — взмолился брат.

Мамин лифчик надевала, чем попало набивала, у сестры украв прокладки, прямо к телу прилепляла, если мама заставала, убегала и рыдала… А кривляться у зеркала в маминых туфлях на шпильках? — нет, такого не бывало.

То, что в прошлый раз зарыли, разыскать, откопать, землянику на обрыве оборвать, обобрать, вымыть миску, кружку, ложку лопухом, а потом помочиться на дорожку под дождём, под зонтом.

Смотрю на карту звёздного неба, потом — на звёздное небо и вижу — смотрит звёздное небо на карту звёздного неба и видит: возле реки, на поляне, на третьей от солнца планете на карту звёздного неба земляне карманным фонариком светят.

Ясные лики. Унылые лица. Первых мало, последних много. Пап, ты что, не умеешь молиться? Нужно просто просить у Бога всё, что хочешь. Но зная меру — не щенка, не ключи от машины, а что-нибудь лёгкое. Ну, к примеру, чтобы все были живы.

Новоселье. Три стакана. Самый лучший в мире дом из подушек от дивана в кабинете под столом. Хорошо сидеть, ссутулясь, и в потёмках пировать! Но стучит состав из стульев, ждёт у пристани кровать.

Что мы с Инной, Ритой и Катей делали вчера под навесом!.. Мы играли с ними в распятье. Я была Христосом Воскресом. Обзывали дурой, нахалкой, по ногам крапивой хлестали, били и вручную, и палкой, прыгалкой к кресту привязали.

Дед Матвей вернулся с войны на немецком велосипеде раньше, чем из братской страны располневший дедушка Федя. Дед Матвей привёз пистолет, сапоги, несушку в корзине, а у Феди трофеев нет — он уже тогда был разиней!

Далеки от идеала вещи, лакомства, игрушки! Вот бы булка состояла из изюма и горбушки, вот бы отпуск не кончался и не пачкались обновки, вот бы чаще возвращался папа из командировки!

Сашка больше мне не друг — бездарь, грубиян, невежа! Мама, сделаешь мне лук? Стрелы я и сам нарежу. Можем взять одну из струн. Натянула? Слишком слабо. Знаешь, он такой хвастун — врёт, что у него есть папа!

Папиросная коробка — дом. Машина — коробок. Едем, божия коровка, заждался тебя бычок! В огороде за сараем в баночке из-под сардин свадьбу скромную сыграем, Колорадских пригласим.

Мёртвого часа ад. Зажмурившиеся дети. Запер маркиз Детсад девочку в туалете за то, что не хочет спать, ведёт себя как королева. И писает мальчик в кровать, полон бессильного гнева.

Младший брат принёс из сада неприличный анекдот. Он от этого Азата и не такое принесёт! Я сказала: «Просто прелесть! Срочно маме расскажи!» Мама хмыкнула, зарделась и уткнулась в чертежи.

Кто так кашлял? Я спала? Мама, что ты плачешь? Выдвинь ящички стола, двери шкафа настежь — душно. Падает кровать. Одеяло вянет. Мама, ты должна поспать — на тебе лица нет.

Я — на белых, новых, фигурных, ты — на чёрных, старых, хоккейных. Я хочу побед физкультурных, а не клоунад безыдейных. Ласточка, подскок, пистолетик — ерунда, разминка всего лишь. Вот увидишь — даже на этих гагах ты меня не догонишь!

Ладушки, ладушки, где были? У бабушки. Где она? В больнице. Как она? Храбрится. После операций трудно обниматься. Ладушки, ладушки, ложка кашки бабушке.

Далеко до нас мальчишкам! Мы с Наташкой тоже можем рисовать усы афишам и прохожим строить рожи (ну и что, что за спиною!), петь в автобусе каноном и, набрав случайный номер, крикнуть «Гав!» по телефону!

Пианист, философ, поэт, ловок и довольно высок, и уже хожу в туалет, только по ночам — на горшок, вежлив, со вчерашнего дня достаю до кнопки звонка… Бабушка, пойдёшь за меня, если разучу ХТК?

Дедушка ставит жерлички. Папа строит мостки. В садке — головли, плотвички. В корзине — моховики, сыроежки, лисички. Бьют ключом родники. Если я и москвичка, то по имени этой реки.

Вдела три раза нитку деду в иголку, перевела улитку через дорогу , папу не называла пьяною рожей, — даже немного устала быть хорошей!

Вьюга не помеха нам, лишь бы снег лепился. Я лепила Чехова — Гоголь получился, мама — чью-то голову, чью, мы не добились, папа — маму голую. Сиси отвалились.

— Бабушка, купим маме букет? — Как же мы купим? Денежек нет ! — А это? — Откуда? — В книжке лежат. Может быть, чудо. Может быть, клад.

Не пускали посмотреть, отовсюду гнали, запрещали громко петь, на диване клали, приходила медсестра, щёлкала иголку… У меня была сестра. Но не очень долго.

Настоятель уезжал, и ворота запирали. Чтобы Бога не украли? Чтобы Бог не убежал? Что Он делает впотьмах — заливается слезами? Спит с открытыми глазами у Марии на руках?

Ма слепила возле окна бабу воот с таким животом, мол, когда растает она, то и ма поедет в роддом. Я так долго ждать не привык. Навалился… Па, подсоби! — Баба — на куски, мама — в крик: «Кто-нибудь! Звоните ноль-три!»

Не шутила, не играла ни с Андреем, ни с огнём, ни минуты не скучала с одиночеством вдвоём. Как он был красив и крепок! Кто поджёг, какой злодей, дом из веточек и щепок для людей из желудей?

Мамулечка, хватит драк, по попе меня не бей, лучше пойдём в зоопарк — посмотрим на голубей, послушаем воробьёв, покормим мальков в пруду. А то от наших боёв я скоро с ума сойду.

Мама мыла дочку, папа вытирал, дедушка сорочку срочно подавал, бабушка стелила, брат подушку взбил, мама уложила, дедушка укрыл.

Почему нельзя сосать сосульки? Значит, их название — враньё? Ты уже годишься мне во внуки, детство рахитичное моё. Знаю кое-что не понаслышке. Но почему нельзя, в конце концов, с варежки обкусывать ледышки? Ведь они вкуснее леденцов!

Не пускали посмотреть, отовсюду гнали, запрещали громко петь, на диване клали, приходила медсестра, щёлкала иголку… У меня была сестра. Но не очень долго.

Ладушки, ладушки, где были? У бабушки. Где она? В больнице. Как она? Храбрится. После операций трудно обниматься. Ладушки, ладушки, ложка кашки бабушке.