- Пора. — Магистр оторвался наконец от прибора ночного видения. По его широкому бугристому лбу стекали к переносице ручейки пота.

Вепрь взглянул на часы. Потом повернул голову на юго-восток, туда, где в километре от них, гордо задрав нос, стоял на рейде "Николай Рылеев", и кивнул: "Да, пора".

Светящиеся стрелки на часах показывали начало первого. От стареющей луны кто-то голодный откусил добрый кусок, а то, что от нее осталось висеть на небесном своде, задрапировал рваным черным облаком. Все же время от времени она проглядывала, и тогда появлялась желто-ртутная лунная дорожка, которая начиналась за линией горизонта, в бесконечности, прямо напротив катера, и, не доходя до него считанных метров, проваливалась в пучину.

Безмятежное море словно в подтверждение своего имени действительно было чёрным.

Вепрь сделал знак напарнику, и они отработанными движениями принялись облачаться в гидрокостюмы. Потом нацепили акваланги, взяли протянутые Магистром ящички со снаряжением и с тихим всплеском кувыркнулись за борт.

- Не облажайтесь, мальчики, — попросил их Магистр на прощание. — Я очень на вас надеюсь.

Вода оказалась теплой и мутной. Лунная дорожка рябила теперь над самой головой, и, прикинув расположение «Рылеева», Вепрь взял от дорожки градусов шестьдесят влево и уверенно поплыл вперед. Сосунок, с загубником во рту ставший похожим на большую океанскую рыбину, устремился за ним.

Вскоре стало видно днище судна, и Вепрь приостановился. Показал жестом: "Мы на месте". Сосунок два раза подряд кивнул.

К «Рылееву» подплыли не спеша, внимательно оглядывая нависшие над ними гигантские борта. До них доносилась довольно приятная мелодия, женский смех, подогретый льющимся здесь рекой шампанским, и приглушенные разговоры. Где-то на палубе сверкали густо навешанные бусы гирлянд, и пестрая иллюминация поощряла дикую пляску света и тени. "Новые русские" развлекались как могли, нимало не заботясь о том, что случится с ними в следующую минуту.

- Я иду первым, — тихо сообщил Вепрь.

С этими словами он содрал с головы маску и утопил ее в пучине. Ласты последовали туда же. С аквалангами пришлось повозиться, но вскоре и они нырнули следом — если дело выгорит, они ему уже не понадобятся, а если нет, тем более.

Вепрь открыл свой ящичек, который все это время буйком плавал рядом с ним, извлек из него части для гарпунного ружья и в два счета собрал его. На конце гарпуна вместо зазубренного клыка торчали три кошачьих когтя. Сосунок невозмутимо плавал рядом, не глядя на своего напарника, — все было отрепетировано не один раз.

Резко сработала натянутая пружина, отправив гарпун вверх. Трос с тихим шелестом устремился туда же. Звякнув, «кошка» вцепилась в фальшборт.

- Ну и дела! — послышался сверху пьяный голос.

На фоне отдаленной иллюминации на передний план вплыл темный силуэт большой лохматой головы. Свесившись за борт, человек смачно харкнул и икнул.

- Это что? — спросила голова, обращаясь сама к себе. — Это человек за бортом, или я чего-то не понимаю?

Вепрь сквозь зубы чертыхнулся. Взявшись за трос, он вытянул свое тело из воды и, быстро перебирая руками, в два счета оказался наверху.

- Всё в порядке? — спросила голова, в упор глядя на него узкими щелочками пьяных глаз.

Вепрь перепрыгнул через фальшборт.

- В полном, — ответил он. — Спасибо, дружище, теперь я спасён.

Его кулак метнулся под левый глаз владельца лохматой головы, и тот беззвучно опрокинулся на палубу. Присев над ним, Вепрь похлопал его по лицу. В ответ послышался богатырский храп, и тогда гость огляделся.

Похоже, все было в порядке. Если его кто и заметил, то среди этого мелькания и всеобщей неразберихи не было ему, пьяненькому, никакого дела до того, кто это там копошится вдалеке от эпицентра веселья.

Вепрь вернулся к обладателю лохматой головы. Тот был невысокого роста — метр семьдесят, может быть, даже поменьше, и очень грузный. Короткая дряблая шея вся сложилась в складочку, напоминая меха аккордеона, из-под которых медленно сочился пот.

Взявшись за его мягкие липкие руки, Вепрь, пыхтя от напряжения, оттащил его в темноту за шлюпкой. Сосунок между тем, птицей взлетев на палубу, отцепил «кошку» и выбросил её вниз.

- Всё в порядке? — спросил он.

- За последние пять минут мне уже дважды задают этот вопрос, — неприветливо ответил Вепрь.

Из ящичка, который Сосунок прихватил с собой, они извлекли две аккуратные стопки одежды, два пистолета Пьетро Беретта с магазинами на пятнадцать девятимиллиметровых патронов и две радиостанции. Быстро переоделись. Гидрокостюмы и пустой ящик бросили за борт.

- Ты пройдись по палубам, — Вепрь поправил Сосунку узел галстука и слегка шлепнул его по щеке. — А я пока спущусь в бар.

Ливергант был не дурак выпить, и Вепрь прекрасно знал об этом.

Они разошлись в разные стороны.

В баре было людно. "Новые русские" не желали терять ни единого мгновения тех развлечений, что предоставлялись к их услугам на борту "Николая Рылеева". Во втором часу ночи никто и не думал отправляться в постель. Пьяны были абсолютно все, но в меру — видимо, люди боялись пропустить самое интересное, что непременно произойдет, если они выпьют сегодня лишнего. И все-таки все пили, хотя и предпочитали водке шампанское.

Войдя в бар, Вепрь бегло обвел глазами посетителей и, не заметив ничего интересного, не спеша прошел к стойке. Молодой бармен со смазливой мордашкой уставился на него взглядом законченного гомосексуалиста.

- Коньяк, — коротко сказал Вепрь и повернулся к нему спиной. Опершись локтями о стойку, он вторично оглядел зал.

Ливерганта здесь не было. По крайней мере среди танцующих. Пары медленно покачивались под грустную мелодию одинокого саксофона, кто-то при этом уже тихо дремал на плече партнёра, кто-то лениво потягивал шампанское. Оттолкнувшись локтями от стойки, Вепрь взял свой коньяк и, пригубив его, направился, лавируя среди парочек, к свободному столику в затененном углу,

Среди сидящих за столиками Ливерганта тоже не было. Не было видно и никого из его людей. Это было странно. Либо Ливергант собрал их где-нибудь в потаённом месте на очередной инструктаж (он обожал разного рода инструктажи, этот пузырек с животом едва ли не до колен), либо Магистр ошибся и его вообще нет на борту лайнера. Если это так, то для Магистра это большой прокол, потому что платить ему придется в любом случае. Ни Сосунок, ни сам Вепрь не отвечают за ошибки своего нанимателя, тем более что на данный момент проделана колоссальная работа. Впрочем, пока еще не все потеряно. Надо искать

Вепрь одним глотком допил коньяк. "С чего начнешь? — спросил он сам себя. — От Сосунка тоже нет никаких сигналов, значит, и на палубе Ливерганта не видать. А может, он просто налакался и спит в своей каюте? Тогда где же она, его каюта?.."

Он сделал официантке знак, чтобы ему принесли ещё коньяку, и прилепил к губам сигарету. Щурясь, стал вглядываться в лица окружающих, пытаясь представить их в роли участников последней разборки двух ведущих сочинских бандитских группировок, однако таких не нашлось.

"Ливергант потерял бдительность? — подумал Вепрь. — Или уверен в своей безопасности?"

Ни то ни другое наверняка. Бдительность он не терял никогда, даже будучи действительно в полной безопасности. Даже напившись до беспамятства. А тем более не стоило терять ее сейчас, когда вовсю развернулась эта заварушка вокруг чемодана с начинкой из десяти миллионов долларов.

Он вспомнил о деньгах и поморщился. Вспоминать об этом было не очень приятно, вернее, очень неприятно. Потому что мысль эта сразу же цепляла за собой целый хоровод других, и в конце концов всплывало воспоминание о начале событий.

О том, как они со Славянкой ограбили Магистра в центре, средь бела дня, как скрывались от начавшейся на них охоты, и как печально это кончилось. Единственное, что радовало Вепря, он вовремя успел отправить Славянку подальше от всей заварушки. Не беда, что он потерял ее из своего поля зрения, — это временно, он обязательно найдет. Печально совсем другое: он слегка переиграл и позволил Магистру вогнать себе в грудь несколько граммов свинца калибра 9 миллиметров.

Это было больно. Очень больно. Настолько, что он даже молил Бога о смерти. Но Господь, к счастью, и в этот раз обошелся полумерами. Он просто лишил Вепря на какое-то время сознания, а возможно, и ввёл в состояние клинической смерти — иначе Вепрь просто не мог объяснить себе тот факт, что Магистр, получив обратно свой чемодан и собственноручно пристрелив похитителя, не смог отличить его от мертвеца.

Удача, как всегда, улыбалась Вепрю. Он быстро пришёл в себя, наскоро перевязал истекающую кровью рану полой рубахи и направился в резиденцию Магистра с единственным желанием — пристрелить старика. Никто не сможет помешать его планам, даже трехметровый забор вокруг поместья и охрана с автоматами Калашникова на боевом взводе.

- Ну что, старик, ты готов? — спросил Вепрь, оттянув затвор своего «ТТ» и направив ствол Магистру в голову. — Сейчас ты умрёшь, старик…

Эта перспектива Магистра совершенно не испугала. Наоборот, он встрепенулся и расцвел в улыбке.

- Фу-ты чёрт! — сказал он, промокнув лоб носовым платком. — Ожил всё-таки мальчишка… Слава тебе, Господи! Ты-то мне и нужен.

Это уже становилось интересным.

- И часто с тобой такое бывает, старик? Что ты сперва стреляешь, а потом начинаешь испытывать жгучую надобность в этом человеке?..

- Крайне редко, Вепрь, дружок. Только когда я дважды наступаю на одни и те же грабли…

- Только не говори мне, что у тебя снова спёрли этот чемодан.

- Что же делать, если так оно и случилось? Слушай, Вепрь, в нем было десять миллионов долларов, как ты знаешь. И я предлагаю тебе половину, если ты вернешь мне этот чемодан в целости и сохранности.

Вепрь не стал интересоваться, откуда взялась вдруг такая щедрость, понимая, что искреннего ответа ему всё равно не дождаться. Впрочем, пять миллионов долларов хорошая сумма, чтобы работать без всяких вопросов и не спрашивать, что же ещё за ценность такая (помимо денег, разумеется) скрывается под пластиковой крышкой чёрного чемоданчика.

Поэтому Вепрь и сидел сейчас в сумрачном баре на борту гигантского океанского лайнера, высматривая среди посетителей того, кто, по мнению Магистра, был повинен во вторичной пропаже его чемодана…

За спиной у него послышался шум, словно в ночном курятнике спящая квочка сорвалась с насеста и в панике закудахтала, испуганно хлопая крыльями. Впрочем, глупая наседка быстро разобралась что к чему, вскарабкалась обратно на свой насест и притихла, лишь время от времени продолжая возмущенно вскрикивать.

Вепрь через плечо глянул назад. У входа в бар, в темных костюмах, теряясь на фоне темных гардин, два удивительно похожих друг на друга парня с кабаньими рылами и с кабаньей щетиной, осторожно поддерживали под белы рученьки вдрызг пьяную красотку с волосами цвета червонного золота. Красотка упрямо отпихивала от себя их мощные, пытающиеся быть нежными руки.

Лет ей было, наверное, около двадцати, впрочем, может, и больше — определить мешал сумрак в баре. А через несколько секунд Вепрь уже узнал ее, и теперь знал наверняка, что женщине этой ровно двадцать лет, что празднует она здесь свой день рождения и что зовут ее Лиза. И ещё он понял, что Магистр не ошибся и Ливергант находится где-то здесь, на судне.

Мысленно усмехнувшись, Вепрь быстро продумал свое дальнейшее поведение и поднялся из-за стола. Оттолкнул от себя пустую рюмку. Бросив так и не зажженную сигарету в пепельницу, он торопливо направился к выходу.

- Лизавета Аркадьевна! — закричал Вепрь, подойдя к беспокойной квочке и не обращая внимания на насторожившихся телохранителей. — Ба-а, вот свела судьба! А вы с каждой нашей встречей все хорошеете, однако я сразу же вас признал, — он игриво погрозил ей пальцем. — А что мы здесь с таким усердием отмечаем?

Тут Вепрь хлопнул себя ладонью по лбу.

- Бог мой, как же я мог забыть?! Конец августа! Премного извиняюсь, Лизавета Аркадьевна, память ни к чёрту… Конечно же, с днем рожденьица вас и прошу принять мой небольшой-с подарок…

Вепрь снял со своего пальца перстень с огромным бриллиантом и вложил его в ручку тупо уставившейся на него женщины. Ее телохранители тоже изумленно глядели на него, но Вепрь улыбался.

Ход с перстнем был довольно рискованным. Он был хорошо знаком Ливерганту, и, если сейчас хоть что-нибудь пойдет не так, как задумал Вепрь, вся операция будет провалена. Однако ничего другого не нашлось, а оставить даму без подарка, имея на пальце такую прелесть, не соответствовало правилам людей того круга, которым он сейчас пытался подражать.

- О-о, милая моя, я вижу вы малость перебрали, — Вепрь придержал даму за талию, потому что у той вдруг подкосились ноги и всё с той же глупой улыбочкой она стала опускаться на пол.

- Ничего страшного, ребята, — сказал он кинувшимся ему на помощь двум телохранителям. — С ней такое иногда случается, я провожу её до каюты.

- Никогда с ней такого не случалось, — огрызнулся один из телохранителей, отталкивая Вепря. — Мы сами её проводим.

Они недоуменно переглядывались, словно спрашивая друг у друга: "Что это происходит сегодня с нашей стервой?"

И только Вепрю всё было понятно. Если человека умело ткнуть пальцем в определённое место, он почти наверняка потеряет сознание. Не в правилах Вепря было отрабатывать свои навыки на женщинах, но необходимость заставила сделать это.

Когда громилы вынесли женщину из бара, Вепрь кинулся в туалетную комнату, вытолкнул оттуда какую-то пьянь, достал радиостанцию и вызвал Сосунка. Тот ответил немедленно:

- Да, босс?

- Пулей несись к бару, увидишь двух горилл, которые несут пьяную бабу. Мне нужен номер каюты, в которую они ее затащат, понял?

Не спеша вымыв руки, Вепрь причесался перед зеркалом и вышел из туалета, едва не споткнувшись о ту самую пьянь, лежавшую у дверей в луже блевотины. Выпив еще рюмку коньяка, он покинул бар.

На палубе было шумно. Он с трудом отвязался от виснущей на нем полуголой девицы лет пятнадцати и, едва не получив по носу от какого-то осатаневшего очкарика, удалился к фальшборту. Закурил, наблюдая, как очкарику помогают подняться на ноги и пристают с расспросами.

Через несколько минут из сумрака по правую руку вынырнул Сосунок — пиджак расстегнут, галстук болтается где-то за спиной. Однако, увидев Вепря, он тут же замер, привел себя в порядок и, сделав ему знак рукой, снова нырнул в сумрак. Вепрь последовал за ним, догнав его только у дверей каюты номер тридцать.

- Здесь, — указал Сосунок.

Вепрь похлопал его по плечу и отодвинул в сторону.

- Дверь не заперта, — сообщил напарник.

Вепрь кивнул и прислушался. В каюте было тихо. Приоткрыв дверь, они проникли внутрь,

- Возьми фонарик, — прошептал Сосунок.

Вепрь нащупал в темноте его руку, но в эту секунду в каюте вспыхнул свет.

- Ладно, джентльмены, давайте ненадолго оставим эту игру в джеймсов бондов. Только без припадков, договорились?

Голос был настолько хорошо знаком, что не пришлось даже поворачивать голову, чтобы выяснить, кто это. Вепрю оставалось только усмехнуться, однако Сосунок, который знал Ливерганта по фотографиям, дёрнулся, но был тут же оглушён и брошен на пол.

- Глупенький, — Ливергант мыльным пузырьком выплыл на передний план. — Сосунок — он и есть сосунок. Но вы-то, Сергей Алексеевич, как вы-то могли подумать, что я вдруг окажусь глупее вас? Вы же меня хорошо знаете. Или всё-таки не настолько хорошо? А, Сергей Алексеевич? Может, вы предпочитаете, чтобы я называл вас Вепрем?

- Целиком на ваше усмотрение, Аркадий Данилович, — вежливо ответил тот.

- Вот и прекрасно, я рад за вас, очень рад. Можно, я задам вам один нескромный вопрос?

- Ради Бога.

- Объясните, зачем все-таки вы забрались в каюту моей дочери? Дело ведь не в деньгах?.

- Конечно, нет, Аркадий Данилыч. Не в деньгах. В чемодане.

- Замочить его, падлу, — раздался из-за спины чей-то грубый голос. Видимо, один из охранников, да еще новенький, иначе он предпочёл бы помолчать.

Вепрь не спеша повернулся. Точно, охранник. Незнакомый. Землистый цвет лица, черные кучерявые волосы, длинные черные усы. Глаза навыкате с мутными, желтоватыми белками. Автомат на боевом взводе. Горец, надо полагать, горячий. В общем-то, симпатичный человек, досадно будет, если придется его убить.

- Помолчи, Ахмет, — взмахнул Ливергант рукой и снова обратился к Вепрю:

- Вы считаете, что я вас боюсь, Сергей Алексеевич?

- Что вы, как можно. Почему вы должны меня бояться?

- Ну-ну, не скромничайте, вас многие боятся. Потому-то Магистр вас и нанял, ибо понял, что вас лучше иметь в друзьях. Говорят, он вас убил, когда поймал со своими деньгами… Вернее, теперь уже с моими деньгами.

Вепрь поправил его:

- Он пытался меня убить. Но вы же знаете, как сложно это сделать.

- Да, знаю, Сергей Алексеевич. Поэтому даже и пытаться не буду. Я даже ничего не сделаю этому мальчику, — Ливергант кивнул на лежавшего на полу Сосунка. — Я просто скажу вам пару дружеских слов…

Он подошел к стоящему в углу холодильнику, открыл его и извлек оттуда бутылку настоящего шотландского виски, уже наполовину пустую.

- По рюмочке, Сергей Алексеевич?

- Знаете, не откажусь.

- Вот и правильно. Вот это по-нашему.

Ливергант наполнил рюмки. Они выпили.

- Вы собирались сказать мне пару дружеских слов, — напомнил Вепрь.

- Да, хотел. Вы давно знакомы с Лизой?

- Да как вам сказать… собственно, мы с ней незнакомы вовсе. Она меня сегодня видела впервые. Что касается меня, то недели три назад мне показал её на пляже один мой знакомый. А я со своей стороны навёл справки.

- Хм-да. Я понимаю. Хотя справки ваши — сущее барахло по сравнению с той правдой, которую вам надлежит знать. В любом случае вы очень рисковали, Сергей Алексеевич, когда подарили ей свой перстень.

Они одновременно повернулись к кровати, на которой в вечернем платье и туфлях, уткнув голову в подушки, лежала мертвецки пьяная Лизанька Ливергант. Она отчаянно сопела. Отец помог повернуться на бок и, взбив подушки, накрыл голые ноги измятым покрывалом. Наклонившись, чмокнул дочь в обиженно надутую щёчку.

Это не было игрой на публику, Ливергант в самом деле, судя по слухам, безумно любил свою дочь и жену. Вепрь верил этим слухам — иначе зачем бы тот повсюду таскал за собой обеих?

- К делу, — Ливергант резко отвернулся от дочери. — Ахмет, проводи товарища, — он кивнул на Сосунка, — в какое-нибудь надёжное место. Мне с Сергеем Алексеевичем надо поговорить на серьёзную тему.

Горец «кивнул» стволом автомата и звонким шлепком выпроводил Сосунка из каюты. Второй охранник, уперев автомат прикладом в бедро, вопросительно уставился на Ливерганта преданными глазами и, получив одобрение, оставил своего хозяина один на один с его закадычным врагом.

Ливергант достал из коробки сигару, откусил кончик и шумно её раскурил.

- Я хочу познакомить вас со своей супругой, Сергей Алексеевич, — заявил он, покончив с этой процедурой.

Вепрь искренне удивился, но вида не подал.

- Между нами, девочками, Аркадий Данилович… Зачем вам это?

- Не мне. Вам, Сергей Алексеевич, вам. Уверяю вас, вы ещё останетесь мне благодарны. А уж после этого мы сможем спокойно поговорить о том, стоит ли вам продолжать работать на нашего жалкого старичка Магистра. С вами вместе, Сергей Алексеевич, мы сможем ой какие великие дела вершить!

И он дружески подмигнул Вепрю. Тот насторожился — это у Ливерганта получилось вполне правдоподобно. Он сиял, как начищенный пятак. Похоже было, что он чертовски доволен собой.

Они вышли из каюты, оставляя у себя в кильватере дорожку табачного дыма, прошли немного вперед по узкому коридорчику и вскоре остановились у дверей другой каюты.

- Здесь, Сергей Алексеевич. Одну секунду…

Ливергант костяшками пальцев трижды стукнул. Глянув на Вепря, заговорщицки ему улыбнулся.

- Входите, открыто, — отозвался женский голос.

Ливергант распахнул дверь;

- Прошу вас, Сергей Алексеевич:

Чувствуя себя не совсем уверенно, Вепрь шагнул через порог.

У высокого трюмо подле иллюминатора, на квадратном, обтянутом велюром пуфике сидела разодетая женщина с белым холодным лицом. В ушах её блистали бриллианты. Держа перед глазами зеркало, она осторожно водила кисточкой по чёрным дугам ресниц. Не отрываясь от своего дела, она покосилась на вошедших и улыбнулась:

- Проходите, Сергей Алексеевич, не стойте в дверях, это надолго.

В глаза бросилось сходство женщины с дочерью. Хотя что здесь премудрого? Но… она чертовски напоминала…

Вепрь встал как вкопанный. Кого она напоминала, он понял, когда увидел в зеркале своё растерянное отражение.

- Думаю, вопросов нет, — довольным голосом произнес за спиной Ливергант. — Вернее, их появилась масса, но все они не ко мне.

Он бесшумно покинул каюту.

Женщина закрыла баночку с тушью и, поставив её на трюмо, часто моргая, уставилась на Вепря. Тот почувствовал, как по виску скатилась капелька пота.

Он медленно подошёл к ней, придвинув стул, сел рядом. Растерянность уже прошла, мысли снова стали ясными. Он поймал себя на том, что широко улыбается.

- Ну, здравствуй, — сказал он, хлопнув себя по коленям. — Можно сказать, доброй ночи… Нет, как ловко он это провернул! — Вепрь покачал головой. — Ну, как у тебя дела, мама?..

***

На улице было морозно и темно, ветер завывал, поднимая с твердого наста колючую снежную пыль, и, свивая ее в мутный смерч, настойчиво стучался в заиндевелые стёкла.

Под толстым пуховым одеялом было тепло и уютно, вылезать не хотелось дьявольски, хотя радио на кухне пропикало восемь утра уже минут десять назад.

В комнату снова заглянула мама.

- Сергей, поднимайся немедленно, — сказала она раздраженно. — Я из-за тебя на работу опоздаю, а ты опоздаешь в школу. Давай вставай скорее, завтрак остывает.

Не «Сереженька» и даже не «Сережка», а «Сергей». Значит, мама в самом деле опаздывает. Через минуту она зайдет в комнату, сдернет одеяло и поставит на ноги как миленького. А снаружи холод собачий, стоит только откинуть одеяло, как вмиг покроешься гусиной кожей и начнешь трястись, клацая зубами.

И в школу так не хочется! На улице минус сорок, да ещё ветер, кидающий в лицо жгучий снег. Он забирается в шубу, просачивается в валенки, а до школы идти минут десять…

"А может быть, у меня болит зуб?" — вдруг подумал он. Но сразу же отогнал эту мысль прочь: до больницы еще ближе, чем до школы, и у мамы там знакомый стоматолог, дядя Ваня Филипьев из десятой квартиры. Угодить к нему в кресло совсем не улыбается.

"У меня болит голова, — внушил он себе. — Болит горло, и я охрип. У меня температура".

- Сергей, ты что, ещё не встал?! — это опять мама. — Я предупреждала тебя… Ну-ка быстренько вставай, пока я ремень не взяла.

- Ма, я, кажется, заболел, — хрипло произнёс он. И напрягся, ожидая маминой реакции. Серёжка учился в первом классе и подобных финтов ещё не выкидывал.

Мамина реакция была неожиданной. Что-то прошептав, она вышла из комнаты. Сережка прислушался. Мама в прихожей разговаривала с отцом. Вернее, говорила только мама.

- Иди разбирайся сам со своим сыном, — зло говорила она. — У меня уже нет времени с вами возиться. Один на больничный ушел, второй тоже срочно заболел… Займись ребенком, хватит в книгу пялиться. Целыми днями читаешь, не надоело ещё?

Послышался скрежет застегиваемой на сапогах «молнии», открылась и снова захлопнулась входная дверь. На секунду стало совершенно тихо, даже ветер за окном перестал завывать. Потом скрипнули половицы, дверь в комнату приоткрылась, на полу появилась полоска света из прихожей. Папа спросил:

- Ты не спишь?

- Нет, не сплю, — ответил Серёжка. Нормально ответил, не хрипя и не скуля.

- Ты правда заболел?

- Не-а… Просто в школу неохота.

Серёжка вытащил голову из-под одеяла и посмотрел на отца. Он прошел в комнату, прикрыл за собой дверь и сел на кровать.

- А я вот правда заболел, — сказал он грустно.

- Я знаю, — вздохнул Серёжка.

У отца был бронхит, и он уже вторую неделю сидел дома. Сначала его хотели положить в больницу, потом выяснилось, что мест нет, и тогда знакомая докторша, тетя Рая Филипьева, вызвалась колоть ему уколы на дому.

- У вас сегодня контрольная? — поинтересовался папа.

- Нет. Просто не хочется идти и всё.

- А я не ходил только на контрольные. Принципиально. Не на все, конечно, а выборочно, когда считал, что данная работа недостойна внимания такого великого математика, каким я себя считал.

Серёжка хихикнул:

- Ты был великим математиком?

- Я считал себя великим математиком, — поправил папа. — Это не одно и то же. Но вообще-то в точных науках я был весьма подкован… А может, мы с тобой чайку попьем, как ты к этому относишься?

- С вареньем?

- С клубничным… Если ты, конечно, напечешь блинов.

- Я бы напёк, — сказал Серёжка, — да у нас нет масла, а в магазин я не пойду.

- Почему?

- Я ведь болею, ты что, забыл?

- Ах да… А мы у соседей займем. Много надо?

- Да нет, не очень. Совсем маленечко.

- Тогда я сбегаю к Серосовиным, а ты заправляй постель и одевайся.

Он снял со спинки стула Серёжкину одежду и бросил её на кровать.

Через полчаса они уже сидели на кухне и пили горячий чай из огромных кружек. На тарелке ароматно дымилась в два пальца толщиной стопка блинов, а в вазочку было налито клубничное варенье, в которое они поочередно макали блины. На столе перед ними стоял маленький сторублевый телевизор с крошечным экранчиком, на котором суетились и что-то там пищали миниатюрные чёрно-белые фигурки.

Потом они затеяли генеральную уборку квартиры. Перемыли полы и посуду, папа пропылесосил, а Серёжка надраил хрусталь и поставил кипятиться шприцы, потому что скоро должна была прийти тетя Рая Филипьева делать уколы. Потом, с чувством выполненного долга усевшись на диван, решили перекинуться в карты.

Когда пришла тетя Рая, битва в покер была в разгаре.

- Быстренько, миленькие мои, быстренько! — шумела тетя Рая. — Мне надо ещё успеть разогреть плов и пообедать!

От неё пахло морозом, мокрым снегом и больницей. Под усыпанной снегом шубой у неё был белый халат и два свитера.

- Давай, Алексей, готовься. Серёжка, неси шприцы. А ты, кстати, почему не в школе? Филонишь? Мой дуралей тоже сегодня не пошёл. Горло, кричит, болит, ухо стреляет и температура высокая. Я ему поставила градусник, потом захожу, а он его об одеяло натирает. Ах ты, балбес, говорю, ну-ка сейчас же вставай и шуруй в школу! А потом подумала и махнула рукой — чёрт с тобой, сиди дома. На улице мороз страшенный, ветрище, не дай Бог и вправду прихватит.

Сделав укол, тетя Рая ушла домой обедать. Наигравшись в карты, они тоже пообедали вчерашним борщом, дружно выпили по кружке молока и решили вздремнуть.

- Надо позвонить маме на работу, — вспомнил Сережка, забираясь под одеяло. — Пусть на обратном пути купит масла. Надо же отдать Серосовиным…

Папа провёл рукой по его волосам.

- Мама сказала, что сегодня задержится, — сообщил он. — У неё много работы.

- Всё равно надо позвонить…

- Позвонишь. Спи.

Проснувшись, он первым делом подбежал к окну и раздвинул шторы. Термометр за стеклом показывал тридцать пять градусов мороза. Ветер стих, и все на улице было белым и застывшим, только искры плясали на снегу, отражая лучи низкого дремлющего солнца, замершего в безоблачном небе. Где-то похоронно загудел невидимый реактивный самолёт, разом поглотив все остальные звуки, и стало словно бы даже темнее. Как всегда, от самолётного гула у Серёжки неприятно сдавило грудь. Задернув шторы, он быстро отошёл от окна.

- Я тоже не люблю этот звук, — услышал он и повернулся. За спиной стоял папа с книгой в руке: он, видимо, услышал шуршание раздвигаемых штор и заглянул сюда.

- Действительно мерзкий звук, правда? — подойдя к окну, папа опёрся о подоконник рукой. — От него всё внутри леденеет, а когда он стихает, словно из глубины выныриваешь и начинаешь удивленно озираться, как будто ищешь кого-то… Не знаю, может, это только у меня такое ощущение?

- У меня тоже, — отозвался Серёжка. Растёр пальцами слипающиеся глаза. — Пойду позвоню маме, — сказал он. — Пусть купит масла, надо же Серосовиным отдать.

Трубку на том конце провода сначала долго не брали, а потом подняли, но говорили куда-то в сторону. Наконец женский голос сказал:

- Да, слушаю…

Это была не мама. Серёжка знал ту женщину — он не однажды был в маминой конторе и знал многих.

- Здравствуйте, тетя Вера. А маму можно?

- Это ты, Серёженька? Здравствуй-здравствуй. А она уже ушла, мутер твоя, отпросилась сегодня пораньше. А ты что хотел, Серёжа?

- Да нет, тёть Вер, ничего. Мне мама была нужна.

- Ушла-ушла, уже минут сорок как ушла. Должна уже быть дома…

- Ничего не понимаю. — Сережка недоуменно посмотрел на отца. — Тетя Вера Ложкина сказала, что мама уже давно ушла, а тебе мама сказала, что сегодня задержится…

- Да, в самом деле странно, — опустил почему-то глаза папа. — Наверное, обстоятельства изменились и у мамы какие-то срочные дела. Ты ведь знаешь нашу маму. Вот, помнишь, и в прошлый раз… — начал он и осёкся, закусив губу.

Про какой "прошлый раз" он хотел сказать, Сережка так и не понял.

- Там по телевизору какое-то кино детское идёт, — замялся отец. — Интересное, про браконьеров. Пошли посмотрим?

В его голосе чувствовалась напряженность, но Сережка не обратил внимания. Услышав про фильм, сын кинулся в комнату и упал на диван перед телевизором. Он не видел, как отец рукавом рубашки вытирает пот со лба.

…Мама пришла около восьми вечера. Остановившись на лестничной площадке поболтать с соседкой, она смеялась и что-то громко рассказывала. Сережка понял, что у неё сегодня хорошее настроение. Войдя в квартиру, она в сапогах прошла на кухню и водрузила на стол сумку с продуктами. Сережка моментально подбежал и засунул в сумку нос. Там лежал пакет картошки и обмороженная курица.

- Ох, замаялась я сегодня, — сняв шапку, мама встряхнула ее над раковиной. Крупицы снега посыпались, как песок. Мама расстегнула дубленку, размотала шарф и устало опустилась на табурет. С сапог на пол падали подтаявшие кусочки снега, на глазах превращаясь в маленькие лужицы.

- Устала как собака. — Облокотившись о стол, мама прикрыла глаза. Вид у нее и в самом деле был очень усталый.

- Что, работы было много? — поинтересовался незаметно появившийся в дверях папа. Он встал, оперевшись плечом о косяк, и скрестил на груди руки. Вид у него почему-то тоже был усталый.

- Много, — ответила мама, не открывая глаз. — А что ты хотел, в самом деле, — всё-таки конец года. Целый день не разгибалась.

- Угу, — кивнул папа, а мама вдруг открыла глаза.

Серёжке стало неуютно, будто родители в одну секунду стали для него чужими людьми.

- Ой, мамуля, — обняв маму, он прижался к пушистому свитеру. — А я ведь днём звонил к тебе на работу. Хотел сказать, чтобы ты купила масла. Мы с папой пекли блины и заняли не много масла у Серосовиных.

- И что? — как-то сипло спросила мама.

- Ничего… Тетя Вера Ложкина сказала, что ты минут сорок как ушла и уже должна прийти домой… Где ты так долго была, мама?

В следующую секунду он, испуганно зажмурившись, лежал на полу, и ушибленное о стол плечо с каждым мгновением болело всё сильнее. Мама стояла над ним большая и грозная.

- Вы что — слежку за мной устроили?! — визгливо закричала она. — Может, вы уже и шпиона за мной приставили?! — она повернулась к папе. — Сам придурок, так ещё и ребёнка обучаешь!

- Мамочка, не надо, — захныкал Серёжка.

- Что не надо?! — еще громче и визгливее закричала та. — А за родной матерью следить надо?! Я тебя научу свободу любить, мерзавец такой!

Мама несколько раз сложила свой шарф и с размаху ударила Сережку по спине. Потом еще и еще раз, потом по лицу. Шарф был мокрый от снега и очень холодный. Больно не было, просто стало нестерпимо обидно, и слезы хлынули из глаз сами собой.

- Мерзавец, маленький мерзавец!

Мама замахнулась ещё раз, но опустить руку не успела. Папа схватил её за запястье.

- Прекрати немедленно! — гаркнул он. — Нечего на ребёнке свою злость вымещать… Серёжка, иди в свою комнату, успокойся.

Сын, всхлипывая, вышел из кухни. Мама рванулась было за ним, но папа руки её не выпустил, и она остановилась как вкопанная.

- Задержись, — сказал папа. — Мне надо с тобой поговорить…

В комнате Сережка сел возле кровати на колени и, уронив голову на одеяло, продолжал тихо плакать. "За что она со мной так? — думал он, всхлипывая. — За что? Ведь я ничего не сделал. Я даже не сказал ничего плохого, а она… шарфом по лицу".

О чём родители говорили на кухне, он не знал, слышно было только, что разговор идёт на повышенных тонах и говорит в основном папа. Потом голоса перенеслись в прихожую, сделались еще громче. Потом неожиданно наступила тишина. Всего на секунду. Вслед за этим мама отчетливо выкрикнула:

- Ну и чёрт с тобой! Плевать я на вас хотела!

Оглушительно хлопнула дверь. Удаляясь, зацокали по лестнице каблуки сапог.

Папа вошёл в комнату, сел на пол рядом с Серёжкой и потрепал его по волосам.

- Ты уже не плачешь?

- Мама ушла совсем?

- Нет, — ответил папа. — Она вернётся.

***

За окном слышалось гудение автомобильных сигналов и ворчание моторов. В загадочной последовательности мигали огни фар и стоп-сигналов, шурша и сыпя искрами, проносились по площади Ленина полупустые троллейбусы. Гостиница «Сибирь» уже начинала забывать про дневную тишину и приступала к своей вечерней жизни с гомоном и шумом — её самый большой в городе ресторан стремительно наполнялся, люди много пили, ели и смеялись, однако в номере люкс на третьем этаже царила тишина, только ложечка тихо звенела по стенкам чашечки, размешивая в крепком кофе сахар.

Наконец Светлана устала от молчания.

- Мне жалко их, — сказала она, сделав крошечный глоток. — Поначалу убить была готова, а теперь вот стало жалко. Причём не столько Серёжку, сколько его самого. А вообще-то я сама сглупила, не надо было мне срываться, кричать, шарфом махать этим дурацким. Можно было соврать что-нибудь, дескать, так, мол, и так — он бы поверил. Он всему верит. Мало ли где я могла быть, правда? По магазинам ходила, а потом подругу встретила — тысячу лет не виделись, зашли к ней, поболтали. Не заметила, как время пролетело… А впрочем… Я и не хотела врать. Я и Серёжку-то ударила, чтобы Алексей разозлился, вытряс из меня наконец всю правду…

- А он, значит, не вытряс, — сжав в карманах кулаки, заметил Аркадий. — Значит, он не мужчина. Я бы вытряс. А вот сына ты зря ударила, детей вообще бить нельзя.

- Да я и не била его! — вскинулась Светлана. — Подумаешь — пару раз шарфиком шлёпнула!

- Шарфиком? — задумчиво переспросил Аркадий. — Он колючий, мокрый, тяжелый от воды… И в лицо… Нет, и шарфиком тоже нельзя. Нехорошо это. Серега у тебя хороший парень.

Она махнула рукой:

- Ты же его совсем не знаешь, как ты можешь судить?

- Ребёнок есть ребёнок. А вообще-то меня это мало интересует. Я хотел бы знать, что ты всё-таки решила?

Она надолго замолчала. Отпила кофе, поморщилась, добавила еще ложечку сахара и вновь стала размешивать. Аркадий терпеливо ждал, пожевывая фильтр сигареты.

- Не знаю, — наконец проговорила она. — Ещё ничего не знаю. Это только кажется, что так легко всё бросить, обо всем забыть, уехать чёрт знает куда. А как сказать им, что я решила их бросить? Как объяснить Серёжке? Или, может быть, ты хочешь взять его с собой?

Аркадий нахмурился.

- Ты должна сделать выбор сама, — ответил он. — Ни на что подталкивать я тебя не буду. Ты только пойми, я беру тебя не на время, не для того, чтобы отдохнуть в Сочи. Я беру тебя навсегда. Решать тебе. Учти, времени у тебя осталось мало. Через две недели я уезжаю к родне в Астрахань, а потом — Сочи, Прага, Берлин и вся Европа. Выбор за тобой.

Он подошел к ней, присев у ее ног, поцеловал сложенные на коленях руки.

- Я нанижу бриллианты на эти пальчики, — прошептал он, по очереди целуя каждый палец.

- Мне не нужны бриллианты, — ответила Светлана. Она видела, что Аркадий начинает возбуждаться, и ей захотелось немного пококетничать.

- Зато мне нужна ты, — судорожно задышал он. — Я всегда мечтал усыпать свою жену алмазами.

- Я ещё не твоя жена…

- Ты будешь ею!

Он вдруг вскочил, подбросил её, как куклу, легко поймал на руки и швырнул на постель.

- Здесь тепло, — он рывками развязывал галстук. — Тебе не нужна кофта и эти идиотские джинсы. Я вообще не переношу на женщинах штаны. Я люблю платье.

- Посмотрела бы я, как бы ты заговорил, если бы на тебя в сорокаградусный мороз напялили платье. Здесь тебе не Сочи, это Сибирь…

Разговор происходил шепотом, Светлана медленно раздевалась. Потом Аркадий упал на постель рядом с ней, сгреб в объятия и, уткнувшись в ее шею, замер. Она почувствовала, как он покусывает ей горло. Запустив пальцы в его шевелюру, она закрыла глаза. Постепенно он сползал все ниже, не оставляя на шее и груди нецелованного места. Тогда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке…

***

Он отвёз её домой, когда была глубокая ночь Чёрная дорога петляла между черными домами, а с темного неба валил черный снег. Мороз к ночи заметно отпустил, видимо, устал за пять дней, да и ветра уже не было, так что снег падал медленно и важно, большими ленивыми хлопьями.

Аркадий проводил её до подъезда и поцеловал на прощание. Она отстранилась и посмотрела на возвышающуюся над ней громаду дома. Было очень тихо.

- Никто не видит, — успокоил он. — Все уже давно спят. Нет освещённых окон, кроме одного на третьем этаже.

- Это моё окно.

Его глаза расширились. Он посмотрел на нее удивленно, перевёл взгляд на окно, потом снова на неё. Светлана со вздохом развела руками:

- Он ждет меня. Я пойду.

Она повернулась и зашла в подъезд, но не успела за ней захлопнуться дверь, как он крикнул:

- Ты подумай! Хорошенько подумай! У тебя осталось две недели!

Светлана не ответила. Открыв своим ключом дверь квартиры, она молча разделась и прошла на кухню. Алексей мирно дремал за обеденным столом, уперевшись лбом в кулак. Она села рядом. Несколько минут сидела не двигаясь, затем осторожно дотронулась до его плеча. Муж моментально проснулся, поднял голову и уставился на нее сонными глазами. Светлана схватила его руку и прижала к груди.

- Лёшенька, прости, — всхлипнула она. — Миленький мой, прости, это я во всем виновата, я просто дура у тебя… Извини меня, ладно?

Алексей тяжело вздохнул. Ни слова не говоря, включил самовар, а когда тот подогрелся, налил чай. Две чашки.

Молча они выпили чай. Глядя перед собой, Алексей вымыл чашки и ушел в спальню. Светлана приняла душ, тщательно осмотрела себя и только затем последовала за ним.

Положив подушку под спину, Алексей полусидел в постели. Над головой горел ночник, источая мягкий жёлтый свет. Держа перед собой книгу, Алексей делал вид, что читает, но было заметно, что взгляд его рассеянно скользит по самой кромке страниц.

Светлана присела рядом, на край кровати. Пятернёй разлохматила его и без того растрёпанные волосы.

- Лёшенька, не молчи, — попросила она. — Если хочешь, ударь меня.

- Очень хочу, — ответил Алексей с каким-то равнодушием. — Жаль только, что это не в моих принципах.

- Не надо никаких принципов, — Светлана погладила его по волосатой мускулистой руке. — Накричи на-меня, обзови как-нибудь, надавай по щекам…

- Ты где была? — глухо спросил Алексей.

- У Люды Строговой, — ответила Светлана. — Я хотела остаться у нее ночевать, но потом не смогла, передумала… Если ты не веришь, позвони, спроси у нее, — она подала ему телефон с гулко заколотившимся сердцем. — Позвони, проверь. Номер я тебе сейчас скажу…

- Не надо, — остановил ее Алексей. — Я тебе верю.

Она с облегчением поставила телефон на место. Выдернула у него из рук книгу, бросила её на тумбочку и, погасив светильник, скользнула к нему под одеяло. Прижалась щекой к его плечу.

- Ты правда мне веришь? — спросила она.

- Нет, — ответил он. — Просто я тебя люблю.

***

Школа была построена в форме буквы Н, одна сторона была трехэтажная, а вторая — фасадная — двухэтажная, и левое ее крыло полностью занимал спортивный зал. Главный вход школы находился сейчас с подветренной стороны, и поэтому здесь, под далеко выпирающим козырьком, было тихо и тепло. Ветер тоскливо завывал где-то далеко, за школой, здесь же не чувствовалось ни дуновения.

Алексей взглянул на часы. До конца уроков оставалось двадцать минут. Он оттолкнулся спи ной от железных перил, отряхнул перчаткой снег с рукавов пальто и вошел внутрь.

В школе было тихо, только из спортивного зала доносился гулкий стук волейбольного мяча и голоса с коротким эхом. Он прошел по светлому коридору с потрескавшимся линолеумом, повернул в левое крыло и, пройдя мимо раздевалки, остановился возле приоткрытых дверей с табличкой: "1-й «В» класс". Было слышно, как пожилая учительница Наталья Вадимовна что-то не спеша говорит, а ученики вразнобой повторяют за ней.

Алексей заглянул в узенькую щелку и сразу увидел Сережку. Тот сидел за второй партой в среднем ряду, в соседстве с пухленьким мальчиком в круглых очках. Сосед был явно отличником, радостью родителей и учителей, будущей гордостью школы. По Сережкиному же виду подобного не скажешь. Он почти лежал на парте, подперев рукой голову, локтем нахально забравшись на половину примерного мальчика.

Алексей отошёл от дверей и, заложив руки за спину, прошёлся вдоль раздевалки. Остановившись около пионерской комнаты, огляделся и с любопытством заглянул туда. Там находилась смазливая румяная девица с выжженными перекисью волосами. Судя по красному галстуку на шее, она была здешней пионервожатой. Сидя за письменным столом под портретом Ленина, девица огромными ножницами что-то вырезала из куска картона, от напряжения приоткрыв рот и высунув кончик языка.

- Добрый день, — сказал Алексей.

Девушка отхватила от картона добрый шмат, тяжело вздохнула и, смяв свое произведение, жестом баскетболиста бросила его в корзину для бумаги, стоявшую шагах в десяти от неё. Попала.

- Извините, — смутился Алексей.

- Ничего страшного, — отозвалась девушка. — Добрый день.

- Посмотреть можно?

- На меня? — кокетливо спросила девица.

- Такого добра я насмотрелся, — тихо пробормотал Алексей, громко же сказал: — И на вас, конечно, тоже. А вообще-то я так… делать нечего. Жду, когда урок закончится, вот и коротаю время.

Он вошёл в пионерскую, вытерев ноги о тряпку у порога.

- Присаживайтесь, — девица указала на множество стульев, стоявших вдоль выставленных в длинный ряд парт. — Вы чей-то родитель?

- Все мы чьи-то родители, — неопределенно отозвался Алексей.

- Я, например, ещё нет, — снова закокетничала девица.

- Ну, это недолго исправить, — пожал плечами Алексей.

Девица засмеялась. Алексей смутился.

- То есть я не то хотел сказать… То есть… Ну, вы же понимаете, что я ничего не имел в виду?

Девушка залилась смехом еще сильнее. Алексей еще больше смутился, а потом разозлился, и все его смущение моментально развеялось.

- И нечего ржать как лошадь, — сказал он. — Я за сыном пришёл.

Другая бы приняла такие грубые слова в штыки, но пионервожатая была не из обидчивых.

- Ой, извините меня, пожалуйста, — она вытерла выступившие слёзы. — Я тоже ничего не имела в виду. Кстати, меня зовут Оля. Так и зовите, а то некоторые называют Ольгой, а мне это не нравится. Звучит грубовато.

- Алексей, — представился он. — Меня моё имя вполне устраивает.

- Да не сердитесь вы! — Оля всплеснула руками. — Вы что, обиделись на меня? Хотите, я попрошу у вас прощения?

- Да нет, что вы, не стоит… Чего это ради? — Стараясь внести разрядку в напряженность, поселившуюся в пионерской комнате после его появления, Алексей старался говорить вежливо, но получалось хуже грубой брани. Поэтому он за молчал и сделал вид, что заинтересовался подшивкой журнала «Костер» за семьдесят пятый год, которая лежала на парте перед ним.

"Нахалка, — думал Алексей. — Соплячка. По лицу видно, что девушка еще та… Ишь ты, как смотрит хищно… А ещё пионервожатая…"

Оля и в самом деле смотрела на него, но не хищно, как думал он, а скорее выжидательно, с улыбкой Джоконды на лице.

- Алексей, — не выдержала она, — извините меня, конечно, за нескромный вопрос, но мне в самом деле интересно: вам сколько лет?

- Тридцать два в августе исполнилось. А что?

- Нет, ничего, просто интересно. А мне сегодня двадцать четыре. Вернее, исполнится в половине седьмого вечера.

- Поздравляю, — сказал Алексей от чистого сердца.

Оля заулыбалась:

- Спасибо. Приходите ко мне в гости, я салатов наделаю, гуся в духовке запеку, токай… Знаете, как гусь с токайским хорошо?

- Хорошо, — по инерции кивнул Алексей и спохватился: — То есть я хотел сказать, спасибо за приглашение, но вы же сами понимаете, как это было бы неудобно? Посторонний человек в кругу незнакомых ему людей…

- Да какой там круг! — Оля всплеснула руками. — Я вообще не собиралась никого приглашать, думала — посижу одна, поужинаю по-интеллигентному, интеллигентное вино попью при свечах. А тут увидела вас и подумала: что одной-то сидеть, в самом деле? Правильно?

- Вообще-то правильно. Надо пригласить близких друзей…

"Пора уносить ноги, — подумал Алексей. — А то не ровен час она меня прямо здесь на столе и поимеет… Заводная бабенка… Чему же это она, интересно, своих пионеров учит?"

Грянул звонок. Он разрушительным ураганом пронесся по всей школе, сменяя гробовое молчание, и вскоре так же резко смолк, а вслед за ним по ожившим коридорам прокатился не менее оглушительный шум сотен голосов.

Оля и Алексей вздрогнули.

- Ой! — засмеялась Оля. — Кто-то догадался повесить звонок над моей дверью, и я всегда вздрагиваю.

Алексей поднялся и пошёл к двери.

- Мне пора. До свидания, Оля.

- И всё-таки приходите ко мне.

Он покачал головой.

- Вряд ли.

- Мой адрес: Гоголя, сорок, тридцать пять! — крикнула она ему вслед. — Телефон: 10-01-00. Сто-сто, запомните на всякий случай!

Алексей закрыл за собой дверь, ничего не ответив. Он увидел, что Серёжка вышел из класса и, болтая со своим другом, зашёл в раздевалку. Алексей стал ждать посреди коридора. Вскоре Серёжка появился.

- Привет, — вырос Алексей рядом с ним.

- Привет, — задрал голову Серёжка. — А ты почему по морозу шляешься? Почему не в постели?

- Я в больнице был, — словно оправдываясь, сказал отец. — Закрыл больничный. В понедельник пойду на работу. Устал отдыхать. Да и вся задница в уколах, ни сесть, ни встать… Я тут по дороге билеты в кино купил. В «Авроре» «Фанфан-Тюльпан» идёт, не желаешь?

Конечно же, Серёжка желал, желал всей душой.

- Тогда побежали, скоро уже начало.

В кинотеатр они вошли, когда вовсю звенел третий звонок.

Алексей видел этот фильм уже три раза, но и в четвертый смотрел не без удовольствия. А Серёжка в восторге горящими глазами глядел на экран.

После кино Серёжка потянул отца в зоопарк, потом они проехались по магазинам, выбирая маме подарок на Новый год, но так ничего и не купили. Затем зашли в гости к дяде Володе Ферапонтову, папиному знакомому, но того не оказалось дома, и они битых два часа с Митькой, сыном дяди Вовы, рассматривали грандиозную коллекцию марок.

Домой вернулись уже затемно. Войдя в подъезд, Алексей как бы между прочим взглянул на часы; улыбка мгновенно покинула его лицо, и, переглянувшись с Серёжкой, они полетели по лестнице. "Ох и влетит же нам от мамы!" — бормотал папа. "А мне еще уроки учить, а мне ещё уроки учить!.." — приговаривал сын, прыгая по ступенькам.

Они одновременно толкнулись в дверь квартиры и отскочили. Дверь оказалась запертой. Пошарив по карманам, Алексей нашёл ключ, и они вошли в прихожую.

Дома царствовали темнота и тишина. Серёжка щелкнул выключателем.

- А где же мама? — он сбросил ранец на пол. — Может, к соседям ушла?

- Может быть, — согласился Алексей. — Скорее всего.

Раздевшись, он первым дело включил телевизор и распластался против него на диване. На сердце вдруг стало как-то муторно. Что-то должно случиться… Что-то уже случилось…

Он был дома, все на своих местах, однако было что-то не так. В телевизоре дрались коренастые боксёры, Серёжка в своей комнате потрошил ранец, а у соседей сверху пронзительно скрипели половицы.

Всё привычно и уютно.

Но что-то должно случиться.

Что-то уже случилось.

Алексей встал с дивана, открыл бар и глянул в вазочку, в которой у них обычно лежала вся наличность. Деньги были на месте, но волнение тем не менее не улеглось. Что-то дома было не так.

Что-то уже случилось.

Он огляделся. Везде прибрано, все предметы стоят по своим местам, пыль вытерта, но вытерта еще днем. Алексей ткнул пальцем в горшок с фикусом. Земля была влажной. Он вошел в спальню. Здесь тоже царил порядок. И цветы тоже политы. И пыль вытерта. Вот только дверца шифоньера прикрыта неплотно.

Сердце гулко застучало. Алексей неуверенно шагнул вперед и распахнул шкаф. Половина плечиков была пуста. Нетронутыми остались только те, на которых висела его одежда да летние платья Светланы.

- Папа! — крикнул из кухни Сережка. — Я жарю яйца с колбасой. Два яйца и два кружочка колбасы. Ты будешь?

- Да, буду, — машинально отозвался Алексей.

Он медленно опустился на колени и заглянул под кровать. Обычно там стоял чемодан, большой, пятнисто-рыжий, невероятно вместительный, как желудок удава. Он исчез.

Даже пыль под кроватью вытерта.

Всё было совершенно ясно, но в это не хотелось верить. Ужасно не хотелось верить…

- Папа! — снова закричал сын, и Алексей почувствовал в его голосе тревогу. — Папа, иди скорее сюда! Нам записка!

Алексей бросился на кухню с окоченевшим сердцем. Серёжка, стоя у обеденного стола, держал криво оторванный тетрадный листок. Повернув голову, он посмотрел отцу в глаза.

- Это записка от мамы, — он протянул листок.

"Лёшенька, я не могу так больше жить и ухожу. Простите меня, родные мои, если сможете, но так будет лучше для нас всех".

Всё это было написано не очень разборчиво, и в конце не стояло даже точки — Светлана, по всей видимости, торопилась. Не хотела, чтобы её застали на пороге с чемоданом в руке. Возможно, она боялась, что тогда не сможет уйти вообще…

- Все, — сказал Сережка. — Больше она не вернётся.

Алексей кивнул, сминая записку.

- Она нашла себе другого мужа?

Отец снова кивнул.

- Он лучше тебя?

- Не знаю. Просто ей он нравится больше, чем я.

- Да, — тихо проговорил Сережка. — А как же я?

В глазах его были слезы. Он вот-вот собирался заплакать.

- Папа, а как же я?

Что тут сказать? Можно было только прижать сына к себе и молчать. Так отец и поступил.

- А как же я, папа?!

…Нехороший то был вечер. Печальный и очень тихий. За три часа они не сказали друг другу ни слова. А когда Серёжка лёг спать и из его комнаты донеслось мерное посапывание, Алексей, закусив губу, набрал номер. Ответили ему почти сразу.

- Алло?

- Добрый вечер, Оля. Ещё раз поздравляю тебя. Я хотел узнать: твое приглашение остаётся в силе?

***

В мягком глубоком кресле, обтянутом сиреневым гобеленом, сидеть было очень удобно, пальцы холодил большой хрустальный бокал с густым токайским вином, а огоньки в свечах были столь неподвижны, что казались вылепленными из кусочка стеарина. На маленьком круглом столике перед ним стояла гора всевозможных закусок, и даже красная икра была тут, выложенная аккуратной горкой в листообразной розетке.

- У меня на Дальнем Востоке тетка живет, в каком-то поселке на Сахалине. Вот она меня изредка икрой и балует, — говорила Оля, раскладывая по тарелкам пышущего невыразимыми ароматами гуся. — Икрой да красной рыбой. Лосось, горбуша там всякая, нерка, чавыча… Вы пробовали когда-нибудь красную рыбу?

- По телевизору видел, — ответил Алексей. — А он у меня чёрно-белый, так что, сама понимаешь…

Сев на подлокотник его кресла и взяв бокал, Оля посмотрела на него, улыбаясь.

- Вы теперь не такой, каким были днём, в школе, — заметила она, — каким-то… неприступным выглядели, что ли… А сейчас переменились. Взгляд у вас какой-то отвлеченный. Вы сейчас… как это сказать… больше похожи на холостяка, чем утром. То есть я, конечно, неправильно выразилась, но кажется, что с тех пор, как мы виделись в школе, у вас что-то случилось.

- Что именно?

- Даже не знаю… Иначе вы бы просто не пришли… Ну, например, жена бросила.

Алексей хохотнул:

- Ты потрясающая девушка, Оля. Сколько, говоришь, тебе стукнуло?

- Двадцать четыре.

- Что ж, давай выпьем за двадцать четыре.

Зазвенели бокалы.

- До дна, — предупредила Оля.

Глядя друг на друга, они выпили. Отдышавшись, Оля размахнулась и запустила свой бокал в стену, оклеенную цветастыми обоями. Со звоном посыпались осколки.

- На счастье. Теперь ваша очередь, Алексей.

Без особого энтузиазма он кинул свой бокал. Пол у стены был усыпан битым стеклом.

Оля вдруг обхватила руками его шею и, приблизившись к лицу, осторожно облизнула его губы. Он обнял ее и поцеловал. От нее пахло токайским вином и сладкими духами.

Где-то на кухне часы мелодично пробили двенадцать раз.

- Полночь, — тихо сказала Оля. — Призраки выходят из своих могил, а у вампиров отрастают клыки. В детстве я почему-то очень боялась этих часов, наверное, потому, что в полночь они бьют дольше всего, и я постоянно просыпалась и с ужасом ждала, когда ко мне придет привидение… А где твой сын? — спросила она вдруг, перейдя на "ты".

- Спит, — коротко ответил Алексей.

- А жена?

- Не знаю. Наверное, тоже уже спит.

- Ты же сказал, что она тебя бросила.

- По-моему, это ты сказала, а не я.

Оля покачала головой, глубоко вздохнув:

- С тобой очень трудно разговаривать.

- Не всегда, обычно я бываю очень милым собеседником.

- Неужели? Тогда я принесу новые бокалы, и мы за это выпьем.

Они выпили. Потом хозяйка, задернув на окнах шторы, тихонько включила проигрыватель и, подойдя к Алексею, села в позе русалки на ковре у его ног. Положила голову ему на колени. Ее кудрявые пряди золотились в неподвижном свете двух свечей.

- Ты неотразимый мужчина, — тихо проговорила она. — И такой беззащитный. У тебя с кем-нибудь, кроме твоей жены, был секс?

- Никогда.

Он хотел сказать это насмешливо, но голос сорвался, и получилось как-то жалобно. Однако Оля поняла это.

- А если быть честным?

- А честно — в школе я трахался с нашей пионервожатой.

Оля встрепенулась:

- А-а, так вот откуда у тебя комплекс по отношению к пионервожатым! У вас с ней ничего не получилось?

- Почему же? С горем пополам она сумела объяснить мне, что к чему. Пионервожатые — дотошный народ.

- Нам это по профессии положено

- И даже трахать своих пионеров?

- Кроме этого, разумеется.

Оля взяла его руку, дотронулась до каждого пальца и поцеловала запястье.

- А мы будем сегодня изменять твоей же не? — взглянула она на него снизу вверх.

- А почему бы нет? Все равно она особо не огорчится.

- Хотя ты не хочешь этого, да?

- Отчего же, очень хочу. Просто не подаю вида.

Оля змеей снова заползла к нему на колени, медленно обвила руками и прильнула к его губам. Спустя полчаса они уже совершенно голые лежали в спальне, прикрывшись простыней и потягивали вино из одного бокала. Алексей задумчиво смотрел на сосуд с вином, в котором огненной каплей отражался свет уличного фонаря.

- У тебя есть сигареты? — тихо спросила Оля, тщательно исследуя губами его грудь.

- Нет, я не курю.

- Плохо. Я тоже не курю, а сейчас бы с радостью закурила.

- Умгу…

- Что?

- Да нет, ничего. Поздно уже. Серёжке завтра в школу. Я скоро уйду.

- А ты ещё когда-нибудь придёшь?

- Приду, Оленька, обязательно приду.

- Но ведь не на следующий мой день рождения?

- Раньше. Гораздо раньше. Ты даже соскучиться по мне не успеешь.

- Успею. Я уже по тебе скучаю.

Алексей повернул к ней голову, улыбнулся, и они поцеловались. Потом он откинул простыню и быстро оделся. Когда он был уже в прихожей, Оля вышла к нему, завернутая в простыню.

- Ты знаешь мой телефон. Звони.

- Обязательно. До свидания, Оленька.

Он поцеловал её и открыл дверь.

- Лёша!

- Что? — он повернулся.

- Мне кажется, что я люблю тебя.

- Да. Мне тоже так кажется.

- Позвони мне завтра. Я буду ждать.

- Да, я позвоню.

Она повисла у него на шее, и они еще раз нежно простились.

Выйдя из подъезда, Алексей несколько минут постоял, утаптывая снег и размышляя о случившемся. Потом махнул на все рукой и направился домой, время от времени оборачиваясь в надежде остановить машину…

Он позвонил Оле через неделю, когда вдруг понял, что скучает по ней. Они снова провели вместе почти целую ночь. После этого встречи стали регулярными. И не только по ночам. Серёжка этот факт воспринял абсолютно спокойно, по-философски и с удивительным для его возраста пониманием: "Мужчина не может без женщины, — серьезно сказал он. — Без женщины он перестанет быть мужчиной. Ведь просто не с чем будет сравнивать".

Так прошло больше месяца. От Светланы не было никаких вестей (в это время она уже была в Карловых Варах и не страдала от ностальгии), впрочем, и они довольно быстро забыли о ее существовании, а может быть, делали друг перед другом вид. Новый год они встретили втроем и довольно весело.

Несчастье случилось некоторое время спустя, сразу же после новогодних каникул, в середине января семьдесят шестого.

В тот вечер Алексей был у Оли, оставив Сережку дома готовить ужин. Они миловались в постели, соревнуясь в выдумках, а за окном на улице во всю глотку орали пьяные. В конце концов такое звуковое сопровождение Алексею надоело, он откинулся и вздохнул.

- Что с тобой? — Оля положила голову ему на плечо и почесывала ему за ухом, рассчитывая, видимо, что он замурлыкает.

- Ничего, просто я не могу спокойно заниматься любовью, когда над ухом кто-то орёт.

Он встал и подошел к окну. Внизу стояло четверо пьяных парней, один — он держал в руках бутылку "Медвежьей крови" — задрал голову вверх и смотрел, казалось, прямо на Алексея. Именно он и орал громче всех, едва удерживаясь на ногах.

- Может, стоит спуститься и заткнуть ему глотку? — задумчиво проговорил Алексей и повернулся к Оле. — Как ты думаешь — стоит? С четырьмя я, пожалуй, справлюсь, если там за углом больше никто не прячется.

- Не надо, не связывайся с пьяными и к тому же с молодыми — они же все придурки.

- Я тренер по боксу, — напомнил Алексей. — Правда, в детской спортивной школе, но разряда у меня пока никто не отнимал.

- Все равно не стоит. Они поорут, потом подерутся между собой и разойдутся. Они всегда так делают. Не забывай, в каком я районе живу.

- В каком же?

- Ты не читаешь местных газет? Наш район считается самым бандитским в Городе. А на этих придурков не обращай внимания, весь сыр-бор из-за меня.

Вот это номер!

- Как из-за тебя?

- Да… — Оля махнула рукой. — Рассказывать смешно.

- Нет-нет, расскажи, мне интересно.

- Ничего интересного. Один местный придурок решил, что имеет на меня какие-то права, вот и бесится оттого, что я выбрала не его, молокососа, а настоящего мужчину. А он с ума сходит. Напьется для храбрости, дружков напоит, чтобы поддерживали его, и орет под окнами.

- Очень некрасиво выглядит, — покачал головой Алексей.

- Да что уж красивого.

- Знаешь, как это называется?

- Трусость.

- Вот именно. А трусость должна быть наказана.

Алексей не спеша оделся и, несмотря на Олины протесты, спустился на улицу. Парни всё ещё стояли около подъезда. Едва Алексей вышел, они сразу замолчали

- Ну что? — спросил Алексей. — Смолкли? А теперь быстренько-быстренько, рысью разбежались кто куда. И не доводите меня до греха, я и так нагрешил достаточно.

- Нет уж, братан, — раздался чей-то голос за спиной. — Вот именно сейчас мы никуда не пойдём. Сейчас мы будем тебя бить.

- Не надо, — отсоветовал Алексей. — Хлопотное это дело, ребята. Разойдитесь без шума, ладно?

И тут же сделал рывок в сторону, потому что услышал, как бутылка рассекла воздух над его головой. Удар пришелся на правый бицепс. Больно, но терпимо. Пальто значительно смягчило удар. Алексей отреагировал моментально, проведя левой такой превосходный апперкот, что позавидовал себе.

Худой волосатый парень с широкими скулами упал на утоптанный снег. Второй, кинувшийся ему на помощь, полетел туда же. И не успел он еще коснуться земли, а Алексей уже снова стоял в стойке.

- Ну, кто еще? — он устремил свой жесткий взгляд в надбровья очередного волосатика. Тот кинулся драться. Боец он был никакой, даже кулаки сжимал неправильно, и мигом ушел в нокдаун.

- Убью, сука! — прохрипел снизу первый волосатик, все еще сжимая в руке бутылку. Вероятно, это и был тот самый «молокосос», о котором говорила Оля.

- У вас есть ещё вопросы, парни? — Алексей повернулся к четвертому. Тот замахал руками и попятился, бормоча:

- Всё, братан, вопросов нет. Никто не знал: что ты боксер. Мы удаляемся

- Может, помочь?

- Не надо.

Он склонился над дружками, помогая им подняться. Все молчали, и только «молокосос» с бутылкой что-то бормотал себе под нос, приложив к лицу горсть снега. Отойдя метров на десять, он рванулся было назад, но его ухватили за руки протрезвевшие приятели: "Потом, Витек, потом. Он не первый раз здесь и не последний".

Усмехнувшись, Алексей слепил снежок и запустил его в высоту. Он чувствовал невероятный прилив энергии, хотелось горы перевернуть.

Вернувшись к Оле, он выпил большую кружку чаю, принял душ и позвонил Серёжке. Тот сообщил, что делает уроки, но голос у него при этом был настолько умильным, а телевизор орал так громко, что Алексей понял — за уроки сын ещё и не брался.

- Я еду домой, — сказал он как бы между прочим. — Скоро буду. Уроки проверю.

- Пожалуйста, проверяй, — нарочито равнодушно отреагировал Серёжка. — Ну ладно, па, мне некогда.

Положив трубку, Алексей покачал головой, поймав вопросительный взгляд Оли.

- Ему некогда, — повторил он. — Сын у меня занятой человек. Мне показалось, что кроме телевизора там ещё орал и соседский Борька. Тот самый, что на прошлой неделе расколотил у нас хрустальную вазу. Поеду-ка я в самом деле домой, пока он не добрался до столового сервиза.

- А мне можно с тобой? — спросила Оля.

Алексей помотал головой.

- Не думаю, что время уже пришло. Серёжка может не понять. Немного попозже, Оля, я должен его подготовить.

Та вздохнула.

- Хорошо. Иди. Только осторожнее там, на улице. Ты первый, кто так отделал этих подонков, и мне кажется, что они на тебя сейчас злы.

- Да ну? А мне показалось, что они весёлые и доброжелательные ребята…

Оля толкнула его в плечо.

- Все тебе шутить. Витька знаешь какой мстительный? Это он трезвый и в одиночку трус, а пьяный и в компании злой и очень опасный…

- Оленька, милая, я сам умею быть злым и очень опасным…

Было десять часов вечера. На улице хлопьями повалил снег, потеплело, луна освещала дорогу не хуже любого фонаря, и Алексей шел на автобусную остановку не спеша, обдумывая, как ему подготовить Сережку к переезду к ним Оли.

"Сына, Оля сегодня будет ночевать у нас". — "А что — ее квартира сгорела, что ли?" — "Нет, с квартирой ничего страшного. Просто уже поздно, автобусы не ходят, а пешком идти морозно". — "Ладно, договорились. А где она будет спать — в зале на диване или на кухне на раскладушке? Па, а можно она будет спать со мной?! Честное слово, мы не будем баловаться, мы только немножко страшные истории порассказываем и все!" — "Черт с тобой, спите вместе, а я пойду покурю". — "Ты ведь не куришь?" — "С тобой закуришь!"

Алексей тихо рассмеялся и тут же умолк. На автобусной остановке, на лавочке сидели четверо парней. То ли это те самые подонки или какие-то другие ребята — отсюда было не понять, но то, что они изрядно под хмельком, стало ясно слышно по их голосам.

Он подошел ближе.

Так и есть — те самые. Еще пьянее, чем были. И больше, кроме них, на остановке никого нет.

Они тоже его заметили. Притихли. Ждут, когда он подойдет ближе. Алексей в мыслях чертыхнулся. Похоже, снова придется драться, они не успокоятся и не простят ему свое поражение.

Что ж, драться так драться. Видно, сегодня день такой. Алексей, засунув руки поглубже в карманы, продолжал приближаться. Он был абсолютно спокоен.

- Со свиданьицем, братан, — сказал один из них, когда он подошёл совсем близко.

- Вот мы и свиделись, — добавил Витек, выплывая на передний план.

Алексей остановился в двух метрах от них и тяжко вздохнул:

- Не надо, ребятишки. Не связывайтесь со мной, я приношу вам одни неприятности.

- Не беспокойся, сейчас мы этим займемся.

Они как-то очень уж быстро — он даже сообразить ничего не успел — окружили его с четырех сторон.

- Боишься? Правильно, бойся.

Алексей не боялся. В мыслях он уже спланировал все свои удары, силу, с которой будет бить каждого из них, и даже кто куда станет падать. Не ждать же, когда они начнут бить, в самом деле? Приготовились — начали!

Бац!

Парень врезался в металлическую трубу, которая подпирала козырек остановки, и опустился на заплеванную наледь.

Лети, Жирный!

Но Жирный оказался тяжелее, чем рассчитывал Алексей, и просто сел в снег, ошарашенно тряся головой. Ладно, с тебя и этого достаточно.

Ого, а Витек с ножом! И не просто угрожает, а пытается пырнуть.

Хоп! Кончик лезвия полоснул по отвороту пальто. Если ты порезал драп, приятель, я порву тебя, как бумагу, учти это.

Ага, раскрылся. Получи!

Вот это удар! На ринге никогда так не бил. Не умер бы, совсем не хочется в тюрьме сидеть из-за такого дерьма. Упал на спину и дышит, как загнанная лошадь. Сердце слабенькое, что ли?

Дыши-дыши, подонок. И смотри мне, не умри.

Удар в затылок. Чувствительно. Кто это сделал? Ах да, есть же еще и четвертый. Нехорошо, приятель, нападать сзади. Не по-мужски это. За такие вещи убивать надо. Что пятишься — страшно? Конечно, страшно, по лицу вижу. А ну-ка стой! Получи, получи, получи! Подожди, пока не падай, я тебе ещё разочек вмажу. Готов.

Ну, кто хочет ещё побесе…

Сзади, в области почки, обожгло огнём. Потом ещё раз

И только затем пришла ужасная боль.

Он медленно повернулся. Увидел размытые бледные пятна и собственную боль, выскользнувшую из него со страшным оскалом на старушечьем лице.

А потом он увидел ослепительную луну и кривые лапы черных деревьев, склонившихся над ним. Кровавый снег вокруг себя, и четверых подонков, стоящих рядом.

Затем с высоты птичьего полёта он увидел весь Город и светящееся окно в одной из пятиэтажек. И своего сына, склонившегося над тетрадью…

***

Серёжка всё отлично помнил. Помнил весь тот день до мельчайших подробностей.

Решив, что отец сегодня задержится надолго, он собрался ложиться спать. Выключил телевизор, сорвал с кровати покрывало, и совсем уже собрался нырнуть под одеяло, как его остановил телефонный звонок. "Папка, — подумал он. — Наверное, хочет предупредить, что задерживается".

Это была Оля.

- Привет, Серёжа, ты ещё не спишь?

- Собираюсь уже.

- А что, папа ещё не пришёл?

- Нет. А разве он не у тебя?

- Он ушёл два часа назад. Ну ладно, Серёженька, ты не волнуйся и ложись спать. Наверное, он зашёл к кому-нибудь в гости и задержался. Спи. Он скоро приёт.

Серёжка нисколько не волновался. Его отец был самым сильным, самым умным и вообще — самым-самым-самым, что могло случиться с таким человеком в его родном городе? А потому он потушил свет и спокойно улегся под одеяло.

Но заснуть ему не удалось. Через полчаса, когда он только-только начал дремать, телефон зазвонил вновь. Это опять была Оля, очень возбужденная, голос ее прерывался всхлипами.

- Сереженька, миленький! Я сейчас к тебе приеду, ты только не бойся!

Он ничего не мог понять. Зачем она приедет? Чего он должен бояться? И почему она плачет?

Где папка? Что с ним случилось?

Ему стало страшновато. Может быть, именно это Оля и имела в виду?

- Что? — с хрипотцой спросил он. — Почему?

- Твоего папу увезли в больницу. Наверное, сейчас ему уже делают операцию.

Операцию? Что еще за операцию?

Единственное слово, которое крутилось у него в голове, было почему-то «аппендицит». Сережка всегда испытывал страх перед тем, что его когда-нибудь, в самый неожиданный момент, может скрутить приступ аппендицита, как однажды это случилось с дядей Вовой Ферапонтовым, когда они все вместе отдыхали за городом, на речке. Но отцу его вырезали еще в седьмом классе, а два аппендицита у одного человека не бывает.

Что же случилось?

- А что случилось? — спросил он у Оли.

Она уже не просто всхлипывала, а рыдала, но от этого Серёжка почему-то почувствовал себя увереннее — пусть женщина плачет, он — мужчина, он не должен плакать.

- На твоего папу напали хулиганы, — снова рыдания. — У них был нож.

Хулиганы? Ну, это не страшно. Папка не раз имел с ними дело, и всегда им доставалось от него. А местные хулиганы вообще уважали его и старались не конфликтовать.

- Сейчас я приеду к тебе. А утром мы сходим с тобой к нему в больницу. Хорошо?

Утром в больнице усатый врач сказал им страшную весть — отца больше нет. Он умер через несколько минут после того, как его положили на операционный стол, умер, так и не придя в сознание.

Умер?.. Серёжка не мог осознать до конца это слово. А когда понял, почувствовал, как невыносимо жарко стало в его груди и подступила тошнота.

Умер!

Борясь с тошнотой, он безотчетно бросился бежать по больничному коридору.

- Серёжа, постой! Подожди, Серёженька!

Оля догнала его, схватила за руку, пытаясь что-то объяснить, говорила, кажется, что убийцы арестованы, сидят в камере и их обязательно скоро накажут, но он не слушал её. Вырвавшись, скатился по лестнице и, вылетев из больницы, бежал до самого дома. Иногда он останавливался, чтобы унять колики в боку, проходил сотню метров шагом, а потом снова припускал.

Дома Серёжа, не раздеваясь, упал на кровать и целый час лежал, уткнувшись лицом в подушку. Он ни о чём не думал. Ему хотелось проснуться, как всегда, съесть приготовленную отцом яичницу и отправиться в школу, забыв о страшном сне, который приснился ему этой ночью.

Приподнимая лицо с подушки, он в очередной раз убеждался, что это не сон и отца он уже никогда не увидит.

Потом Серёжа наконец заплакал. Плача, он снял пальто, скинул сапоги и, уронив шапку на пол, подошел к папиному сейфу, в котором хранились охотничье ружье и патроны.

Дёрнул за ручку. Закрыто. Ну правильно, зачем же в таком случае нужен сейф? Но он знал, где находится ключ. Последний раз папа его оставил в своей штормовке, в кармане под клапаном. Это было осенью, когда он последний раз ездил на охоту.

Порывшись в шкафу, Сережа достал из штормовки ключ и отпер сейф. Плакать он не переставал и даже не пытался бороться со слезами, попросту не замечая их.

Аккуратно достав из чехла ружьё и прихватив с собой коробку патронов двенадцатого калибра, он отнёс всё на кухню. Там, порывшись в шкафчике, достал ножовку и, вытирая кулаком слёзы, отпилил у ружья приклад. Затем отрезал стволы по самое цевьё и вдруг перестал плакать. Серёжа почувствовал себя сильным и совсем взрослым. Сломав ружье пополам и вогнав патроны, он прицелился в солонку на столе.

- Все умрут, — проговорил он сквозь зубы. — Я вас всех убью.

***

Это случилось в первый день суда над убийцами его отца. Все вокруг него было в густом тумане, и только одна-единственная мысль слегка облегчала ему жизнь: убийц он накажет собственными руками. Все остальное проплывало мимо него, словно и не касалось.

Серёжу совершенно не трогала жалость учителей в школе, участие соседей. Когда выяснилось, что единственную и самую близкую родственницу, родную мать, отыскать нельзя, Оля подала заявление на его усыновление. Но и это его не тронуло.

Он ни с кем не разговаривал. Вернувшись из школы, закрывался в квартире, доставал из-под кровати обрез, клал перед собой и мечтал, как убьет из него тех подонков, всех четверых.

Он даже научился быстро перезаряжать ружьё, потому что двумя патронами четверых человек убить трудно, а долго возиться с перезарядкой ему не дадут.

Однако всё получилось немного не так, как он рассчитывал.

В тот день Серёжа не пошёл в школу, да никто из учителей не поставил бы ему в упрек то, что он так поступил. Он чувствовал себя так, словно в дремучем лесу забрёл в густой туман и заблудился.

Суд начинался в девять часов утра, но Серёжа не спешил. Он знал, что успеет. Пришив к подкладке пальто специальные петли, в которые можно было незаметно прицепить обрез, он заварил свежего чая, налил себе полную кружку и с удовольствием выпил. Потом крякнул — точно так же, как это делал отец.

- Пора, — потер он руки.

В переполненном троллейбусе Серёжа добрался до суда. Поднялся по мраморным ступеням. В широких коридорах было тихо, и только из зала доносились голоса. На него никто не обращал внимания.

Он с трудом приоткрыл тяжелую отполированную дверь и вошел в зал. Молодой милиционер у входа покосился на него, но ничего не сказал.

И тогда он двинулся вперед, между зрительскими рядами. Пришло много незнакомых людей. Но были и знакомые. Вон Оля сидит впереди. Дядя Вова Ферапонтов. И его жена с ним. Соседи. Много соседей. И все уже заметили его, смотрят на него недоуменно.

А он идет не останавливаясь. В ушах сплошной гул. Судья тоже увидела его и смотрит вопросительно сквозь стекла очков. Седой мужчина в черном костюме, стоящий около судьи, адвокат какой-нибудь, тоже повернулся.

А вот и эти скоты. Бритые наголо, сидят на скамье подсудимых понурившись, по бокам стоят крепкие милиционеры. Все до единого смотрят на него.

Но ему всё равно. У них своё дело, у него — своё.

На ходу Серёжа расстегнул пальто. Отточенным движением выдернул из петель обрез. Милиционеры словно окаменели.

Кажется, пора. Не промазать бы.

Серёжа поднял обрез и, почти не целясь, выстрелил в крайнего подонка.

Поручень деревянного ограждения перед ним подлетел кверху, вздыбился фонтанчик измельченной трухи, и деревяшка со стуком упала на пол.

"Мимо", — подумал Серёжа с отчаянием.

И снова выстрелил.

Один из подонков рухнул на пол, в стену шлепнулся сгусток крови.

"Кажется, есть один!"

Переломив ружье, Сережа вытащил гильзы (единственное, что он слышал в глубокой тишине, это звонкий стук, с каким они упали на пол и закатились под стол адвоката) и даже успел вынуть из кармана патрон, но больше ему ничего не дали сделать.

Первыми опомнились конвойные милиционеры. Сзади к нему тоже кинулись — кажется, это были Оля и дядя Вова Ферапонтов. А сбоку на него летел седой мужчина в черном костюме.

Его схватили, отобрали ружьё, но он этого уже не помнил, будучи вне себя.

- Я все равно убью их! — кричал Серёжа, вырываясь. — Я их убью!

Сердце больно пульсировало где-то в затылке. Потом он увидел, как по его рукам стекает поток алой крови; растопырив ладони и словно обезумев, он уставился на слипающиеся пальцы.

Кровь хлестала у него из носа. Ему вдруг стало страшно. Это последнее, что он помнил, после чего впал в беспамятство…

***

Заря понемногу собиралась с силами, слегка размыв морской водой ночную темень, и «Рылеев» был теперь не просто чёрной кляксой на темном фоне. Стало видно, что это действительно красавец лайнер, услугами которого не стыдно было бы воспользоваться тугим кошелькам. Он стоял на том же месте, не пройдя, за ночь ни единой мили.

Это почему-то никого не интересовало. Да и некому было интересоваться — большинство пассажиров уже спали, лишь немногие продолжали бодрствовать, но, накачанные спиртным, вряд ли осознавали действительность.

И только в одной каюте все еще вели разговор, начатый пару часов назад!

- …Я ничего этого не знала, — сказала мама тихо. — Я даже не знала, что он умер.

- Конечно, где тебе знать об этом, — горько усмехнулся Вепрь. — Ты была так далеко и высоко, и совсем не было времени снизойти до нас.

- А что было потом? — словно не слыша обвинений в его голосе, спросила она.

- А потом, мамочка, я угодил в больницу. Психическое расстройство. Всё же своей цели я частично достиг — один из той четвёрки, тот самый, в которого я выстрелил в зале суда, умер там же. Остались ещё трое. Они уже давным-давно отсидели свои сроки, живут спокойной жизнью и думать забыли о тех событиях. Но я помню. Все эти годы я откладывал выполнение своего приговора — меня занимали другие заботы, похоже, что теперь я снова займусь этим вопросом. Наша встреча, мамочка, подсыпала мне соль на старую рану.

- Ты думаешь, стоит? — осторожно спросила та.

- Ещё как! И если я не буду надолго откладывать это дело, у меня останется больше злости, а злость тут ой как важна!

- Что же ты в таком случае делаешь здесь, на «Рылееве»? Почему ты всё ещё не в Городе?

- Я же сказал: другие заботы. Можешь поговорить на эту тему со своим мужем — он знает гораздо больше, чем я.

- А всё-таки?

Вепрь только улыбнулся и покачал головой. Это дело ее не касалось. И на что, интересно, рассчитывал Ливергант: что, едва увидев свою мать, которая бросила его двадцать лет назад и за прошедшие годы ни разу не вспомнила, он сразу же растает и выложит ей все?

Ну уж нет. Да и что даст Ливерганту, если он узнает подробности того, как Вепрь со Славянкой украли у Магистра чемодан с зелеными, как люди Магистра'схватил и Сергея и упустили Сливянку, как Магистр во второй раз проморгал свой чемодан и вынужден был обратиться к своему пленнику за помощью.

Обо всем этом Ливергант и так знает. Обо всем… кроме Славянки.

Да, кроме Славянки! Похоже, он пока ничего не знает и рассказывать о ней не стоит. Ощущение, что и Магистр, и Ливергант столь рьяно охотились за этим чемоданом отнюдь не из-за денег, неотступно преследовало его. Но ничего конкретного в голову не приходило. И все же лучше умолчать о Славянке. Да и где она сейчас?

"Маленькая моя", — подумал Вепрь с нежностью, поднимаясь.

- Приятно было повидаться. Мне пора.

- Подожди, — с каким-то испугом тихонько проронила мать, — Не уходи.

- Некогда, мамуль. Мне еще надо успеть сделать много дел.

- Но я же твоя мать!

- Да, а я был твоим сыном, однако это не помешало тебе уйти.

- Я не пущу тебя!

Она вскочила с пуфика, Вепрь небрежно уронил ей руку на плечо, и мать снова села.

- Сиди, — почти приказал он. — Сейчас я поговорю с твоим мужем, а потом, может быть, мы с тобой ещё побеседуем.

Он сделал резкое, едва уловимое движение, и мать обмякла. Как Лизанька в ресторане. Вепрь взял ее на руки и перенес на кровать.

- Спи, мамочка, — он провел рукой по её волосам.

"Да, Ливергант здорово сглупил, даже пистолет мне оставил. Он забыл, что матерью все эти годы я считал другого человека, да и суд посчитал точно так же и утвердил за Олей это право. Неужели он рассчитывал, что встреча с матерью произведет на меня такое впечатление, что я не задумываясь Предам тех, кто на меня сейчас рассчитывает? Сосунка, например.

Чёрт, а я про него и в самом деле едва не забыл. Куда его припрятали? И где этот чертов чемодан?"

Вепрь выдернул из-за пояса пистолет, сдернул его с предохранителя и обошел каюту. Открыл шкаф, раздвинул плечики с платьями и костюмами, но ничего там не обнаружил. Под кроватью тоже. Он собрался ощупать постель, но в этот момент в каюту постучали. Спрятав пистолет, Вепрь встал за дверью и сказал негромко:

- Войдите.

Дверь приоткрылась, в щель просунулась плешивая голова Ливерганта.

- К вам можно войти? — спросил он слащаво.

- Можно, — Вепрь схватил Ливерганта за голову и втолкнул в каюту.

Он немного не рассчитал, и Ливергант грохнулся на пол, голова мотнулась и с размаху врезалась в ножку трюмо. Звук при этом получился очень неприятный, как будто ему в лоб с размаху засадили топор. Вепрь поморщился и недовольно причмокнул:

- Какое неудачное падение, так и убиться можно.

Он закрыл за ним дверь, повернул в замке ключ. Снова вытащив пистолет, подошел к Ли-верганту.

- Отдыхаем? — спросил он, присев рядом.

Ливергант застонал и заворочался на полу китовой тушей. Тогда Вепрь помог ему перевернуться на спину и вставил ствол пистолета ему в рот.

- Где Сосунок? — спросил он.

- А-ы-а, — ответил Ливергант, вытаращив глаза. — А-о-у.

- Что-что? — Вепрь вынул пистолет, но рукой на всякий случай придавил толстяка к полу.

Ливергант закашлялся.

- Ну и сука же ты! — делая лицом страшные гримасы, выговорил наконец он, тяжело дыша. Впечатление он производил жалкое, хотелось потрепать его по щеке и как-то утешить.

Вепрь подумал вслух:

- Убить тебя, что ли?

- Убей, — с хрипотцой вымолвил Ливергант. — Ты и ее убил, мразь? Родную мать?

- Она мне не мать, — ответил Вепрь. — И я её не убивал. Она просто спит. Если хочешь, можешь вздремнуть рядом. Но сначала ты мне скажешь, где Сосунок.

- А почему ты не спрашиваешь о чемодане?

- О нём я спрошу немного позже, — пообещал Вепрь. — И поверь мне, ты очень быстро ответишь на этот вопрос, потому что я буду при этом рвать тебя на куски. Ты знаешь, почему мне дали такое прозвище?

Ливергант помрачнел.

- Я знаю, что тебя так назвал Черт, — буркнул он, — мне достаточно такой рекомендации… Неужели я так ошибся, Вепрь? Почему ты ненавидишь свою мать?

- Ты ее имеешь в виду? С этой женщиной, — он мотнул головой в сторону кровати, — я незнаком.

- Хорошо, её ты можешь ненавидеть. Но ведь ненавидеть свою сестру у тебя совсем нет повода!

- Ты про Лизаньку? Да, жаль, что она оказалась моей сестрой, она мне очень нравилась как женщина… Однако ты не ответил мне, где Сосунок.

Ливергант устало качнул головой:

- Да здесь он, рядом, в десятой каюте. Хотя не представляю, как ты собираешься его извлекать оттуда — с ним Ахмет и ещё четверо.

- Четверо?! Ты что — всё судно напичкал своими людьми?

- Я всегда так делаю, потому-то меня трудно взять голыми руками. Вот только с тобой просчет вышел, понадеялся, что в тебе осталась капля сыновней любви.

- Ха-ха-ха. А ты не боишься, что я возьму тебя заложником и пойду в эту каюту?

- А разве ты собирался поступать иначе? И, кстати, тебе совсем не обязательно рвать меня на куски — чемодан находится там же. Правда, Магистра ждет горькое разочарование… Ты куда дел «Прелесть», Вепрь?

- Кого я дел? — изумился тот.

- "Прелесть". Весь сыр-бор из-за неё, только из-за неё.

- Впервые слышу, — честно признался Вепрь и, взяв со стола бутылку «Клико», отхлебнул прямо из горлышка. — Ну, сейчас мне некогда выслушивать твои истории.

Бутылка с тупым звуком опустилась на голову Ливерганта, и тот снова растянулся на полу. Вепрь пощупал у него на шее пульс и встал.

- Минут сорок ты отдохнёшь. А мне пора.

Он вышел в коридор, подошёл к каюте под номером десять и толкнул дверь. Точно, Ливергант не соврал — Ахмет и еще четверо. С одним их них вроде где-то встречался. Угольные кудри, трехдневная щетина на шоколадном лице, вопросительный взгляд чёрных глаз.

Напарник со связанными руками валяется на полу лицом вниз.

- Сосунок, откатись в сторону, — громко сказал Вепрь, — а то не дай Бог затопчу… Ну что, ребята, будем умирать стоя или жить на коленях?..