001

Пастернак о Маяковском. Советское – это утраченное. Великая возможность не могла попасть «в нужные руки». Эпоху и человека надо мерить высотой нерешаемых задач.

Михаил Гефтер: Перечитал вчера «Охранную грамоту» Пастернака1. И знаешь, вдруг удивление: а для чего он написал в 1930 году «Охранную грамоту»? И почему охранная? Название не находит прямой опоры в тексте.

Гляди, какие разные люди подвели к революции. Для них она не только акт возмездия или спасительное сведение счета со старым миром. Это вновь открытые неведомые и великие возможности. И для них вызов в том, как распоряжаются возможностями те, кто может великое погубить. Кто даже и не понял, какие возможности революция всем открывает.

Как быть человеку, который твердо знает, как велики возможности, и так же твердо не хочет отдать их на произвол невежд? Вот высота нерешаемой проблемы. Эпохи надо сопоставлять по высоте нерешаемых проблем.

Пастернак, как всякий писатель, штукарь. Но о Маяковском у него лучшее, что о Маяковском вообще написано. Комната, кто-то плачет, мертвый лежит в другой комнате. Он говорит: я посмотрел в окно. В Москве были непонятные апрельские заморозки, и в день его гибели вдруг бурный перелом погоды: зима отступила, и пришла весна.

Пастернак говорит: я смотрел в окно, и казалось, что я вижу его как длинную тихую улицу, вроде Поварской. (В этом месте у читателя возникает впечатление некоего пункта безумия…) И там, в конце этой улицы, стоит наше государство, великое и неслыханное. Великое в своей неслыханности. И ждет. Кого? Его! Потому что среди всего гражданства, понуждаемого волей или неволей, он единственный был простой гражданин этой гражданственности.

Ну что скажешь, врет нам Пастернак, что ли? Я потрясен этим местом. Подумал: как мне выразить ту жизнь как простое утраченное? Великую возможность, попавшую не в те руки, притом что в иные руки она и не могла попасть!

Вот трагедия нерешаемых проблем, и человека меряют высотой нерешаемого для него.

 

002

Ельцин, загнав себя в ловушку Гайдара, стал опасным человеком. Шахрай на смену Бурбулиса. Ельцин нефункционален. Ему нужны экстремальные ситуации, Гайдар это угадал.

Михаил Гефтер: Ельцин загнал себя в ловушку аргументации. Раз вы превратили Гайдара в программу, теперь что? Отстаиваете программу, так отстаивайте до конца и Гайдара – либо меняйте программу.

Глеб Павловский: Это все их проклятая кремлевская слабость. Основное ядро, как Ельцин говорит, – «реформистское», его поменять нельзя. Что такое «основное ядро» в кабинете министров? И почему без Гайдара оно крепко, как при Гайдаре? Тогда, может, и сам Гайдар был не нужен? Может быть, и реформисты в стране найдутся, кроме этих?

Он своими штучками ловушку себе заготавливает. Настоящая ловушка. Притом что у человека ничего на чердаке не осталось – весь ушел на то, чтобы побороть Горбачева. Для борьбы с Горбачевым отменить Союз, растоптать КПСС – теперь это стало его собственным «я», мнимо выношенным жизнью.

А знаешь, незаметно Ельцин становится очень опасным человеком. Я это ощущаю.

И я так ощущаю.

Да? Но ты и раньше так чувствовал. Я-то думал, у Ельцина есть за душой нечто большее. А ведь лично для него опасны такие вещи. Допустим, освободился от Бурбулиса2, который его выплески превращал в слова и решения. А теперь неизвестно, кого еще он найдет эти импульсы оформлять.

Президент несвободен от нужды в отгадчике его тайных помыслов. Теперь можно взять себе «в Бурбулисы» Шахрая2. Ельцин ищет кандидата на место без четкой функции.

Но в нынешней фазе сам Ельцин опасно нефункционален. Пора бы стать функциональней. Романтика самоутверждения и мессианизма ушла, а функциональным он быть не умеет.

Ты помнишь, как он сказал в Пекине4, что в Россию «должен вернуться хозяин»?

Да, поразительная фраза! Я подумал: спятил он, что ли? И ведь какое хамье, ушел твой премьер-министр, а ты не поблагодарил его за работу. Хорош Президент России.

Его непрямота глубинна. Сочетание воли двигаться прямыми рывками при непрямоте тайной цели.

Сейчас Шахрай ближе к Президенту. А начинал с научного сотрудника вне штата.

Интрига, к которой он шел года два. Я помню, как в начале 1991-го Шахрай поругивал Ельцина, но весной 1991-го он первый сбавил критику, тихо отстранясь от бесперспективной «ДемРоссии»5. Он поставил задачу стать доверенным лицом самого. И он ее, в общем, решил.

В некоторых отношениях он полезней Ельцину, чем Бурбулис, он прагматик.

Философия Шахрая – не прагматизм, а сервис. Обслужить Президента – его идея. У него адвокатская философия – вот клиент, и интересы клиента надо защищать. А Бурбулис для политического сервиса слишком идеен.

Было время, когда власть Бурбулиса была почти безграничной. Я с ним тогда не раз говорил на весьма острые темы. Но он неправильно оценивал ситуацию Ельцина. Понимая, он не хотел ее принимать. Все его просчеты связаны с жаждой самого Ельцина, которому нужны экстремальные ситуации и технологии их создания.

Думаю, и в Гайдаре6 Ельцина привлек утопически-технологичный синтез.

Утопическое и разрушительное острие своего замысла люди Гайдара ему приоткрыли, я это знал от Бурбулиса. Мол, мало ли что там и когда еще с вами будет, Борис Николаевич, зато пока мы разрушим до основания! А там, глядишь, и нечто великое вытанцуется из всего под вашим именем.

 

003

Советские задавали миру тон. Государства Россия нет. Империя Ялты. Советские умники знали себе цену. Антифашизм проблемно близок фашизму. Мир как управляемая реальность «нежизнепоказан» ◆ История, порог недостаточного. Русский террор недостаточного. Мир второго пришествия экспериментален. Сопротивляющееся постоянство экспериментам. Возможен ли другой Мир, что для этого надо? Бог не умер – человечество умерло. Фашизм – это мы. Трагедия как источник энергии цивилизаций. Теряя опыт трагедии, Россия теряет умение работать со смертью.

Михаил Гефтер: У меня нет мании величия, но готов сказать вслух человеку, даже если тот Президент России: будем откровенны, это мы, советские, задавали миру тон. Советская система обладала огромной силой и мощью. Отнимая и возвращая жизнь в такой форме, когда она сама стала содержанием жизни поколений людей… Эти же так не говорят в Кремле, а напишешь в газетку, они не заметят.

Глеб Павловский: У меня ощущение, что многое будет завязано на проблему государства. Не идеалистически, а чем реально может быть государство у нас в стране? Притом что неизвестно, есть ли будущее и есть ли сама страна.

Глеб, согласись, и тут проблема слов. Ведь государства Россия нет. Дело не в том, что оно было тоталитарным, а сейчас оно полугосударство, – это вообще не государство. Его нет, поскольку нет границ, для власти очерченных, куда ей идти нельзя.

В отличие от Союза, которому Ялтинская система задавала внутренние рамки. Но Россия еще и правопреемник СССР. Так кто этот глобальный правопреемник и где его прячут?

С этой точки зрения – что за сила у доминанты Холодной войны! Так гениально скроить процесс, гениально выкроить переустройство Мира. А еще селекция крупных личностей, которые образовали мировую диаспору. Это же надо, такая гигантская страница истории возникла путем селекции личностей! С силой их неустранимости, ведущей отсчет от самой себя.

И при этом сознавали, что ничего долговечного в мире нет и Брежнев не вечен. Но жили с чувством самоуплотняющейся вечности.

Думаю, здесь психологический нюанс. Когда знаешь, что всё, включая тебя самого и остальных, завтра можете испариться, реакцией на это становится неприкасаемость всего, каким оно сложилось.

На короткий момент воцарился призрак всемирной Империи Ялты. Эта империя имела две столицы – Вашингтон и Москву. Она была дуалистической и из-за этого только смогла состояться. Империя Ялты – это мир, где государство знало свой ранг. В первом мире, во втором мире или в третьем. Иерархия, но можно пробиться вверх, в борьбе первого и второго миров за третий.

А с какой легкостью произошла самоликвидация колониальной системы? Эта легкость – вообще незамеченное чудо эпохи. Мы не можем его объяснить.

Да, как бы мельком десятками государств в год! Гениальная интуиция самосохранения в свете самоуничтожения.

С последней точки зрения интересен Сахаров7 как центральная фигура времени. С убеждением, от которого он никогда не отказывался, что он хранитель Бомбы и ее секретов. Он не отрекся от убеждения, что прав, создав Бомбу для Сталина.

Мы выпустили строчку из его статьи в «Веке», где он сказал, что, прочитав на улице, на газетном стенде новость об испытании бомбы американцами, упал и на миг потерял сознание.

Любопытно, как сильно сдвинули его с места такие хамы, как маршал Неделин8. Это в его биографии заняло важное место. Когда тот стал возражать ему, Сахаров лишь укрепился в самооценке. Советские умники знали себе цену! Внешне Сахаров совершенно этого не показывал, да ему и незачем было. Для умника диктатура хамов была ударом в лицо. И следующим шагом он вышел с идеей, что пора повышать потолок гарантированного уничтожения. Вот почерк Холодной войны как эры просвещения.

…За время моей жизни коренным образом переменился взгляд на то, как устроен Мир. Я вижу большие перемены, но меня они уже не переменят.

Мы с тобой утром рассуждали о фашизме. С одной стороны, крайняя сжатость во времени нацистской классики, предельная ограниченность рейхом, притом что явление не одной страной представленное. С другой стороны, это не мешает фашизму быть всемирно значимым событием, что-то настолько передвинувшим в человеке, что после этого ему некуда вернуться. Когда из самого фашизма вышло нечто его отрицающее, оно само по себе раздвинуло его пределы.

Из него, из фашизма?

В какой-то мере. Антифашизм проблемно близок фашизму. Не говоря о фактической стороне – антифашистская ядерная бомба и антифашистская Холодная война. Это требует осмысления.

Интересна преемственность после войны. Послевоенный мир, как и мир Холокоста, заперт в сгущенном времени. Он породил внутри себя искусственное время. «5 минут до 12» атомных физиков, и так ведь 40 лет подряд. Искусственная бесконечность мучительна. Впервые это передал Оруэлл в «1984»-м, который не сводится к разоблачению советского тоталитаризма.

Конечно. «Сапог, навеки наступивший на лицо человека»9.

Изображен схлопнутый мир. Победа 1945-го создала Мир как управляемую реальность. Соответственно, и кем-то манипулируемую. Эта штука продержалась до настоящего времени.

Еще большой вопрос, ушла ли она. Существование мира поддерживалось гарантированным взаимным уничтожением, а остальные воленс-ноленс приплюсовывались. Если изымается взаимное уничтожение – чем управлять теперь? Место гибели как мотива вакантно. Мир Холодной войны опрокинулся в повседневность, но в качестве повседневно реального он нежизнепоказан.

Идет ментальная катастрофа, и я перестаю узнавать ландшафт. Глаз ищет знакомые формы, а не найдя их, сходит с ума. Он не понимает, что видит. Все, что нам нужно для спасения, есть у нас прямо перед глазами, но мы его не видим.

Знаешь, это ситуация номер два с той, что вам пудрила мозги все 60-е – с так называемым отчуждением. Целое десятилетие все вверх дном переворачивали в поисках смысла термина, и ты меня истерзал им. Как вдруг всё, ушло! Сейчас этого слова даже не произносят. Сегодня мы идем к эрзацу гарантированного взаимного уничтожения или к открытости.

Но где взять эрзац? Раз мы выпали из континуума Холодной войны, ее эрзацы теряют силу. Сегодня технически можно уничтожить мир, но это не имеет мироустроительного стимула. На этом ничего не построить…

Основополагающее значение имело то, что сторон было две. Когда осталась одна, она не сторона, а хозяин. То, о чем ты сказал, сославшись на Оруэлла. У Оруэлла мировая империя фактически одна, но сама себя раздваивала. СССР и США на самом деле не были только противостоящими, хотя именно так костюмировалось. Остальные игроки, «третьемирные» эти, как кролики, перед удавом сидели.

Действовал гипноз двух всесильных хозяев смерти на земле. Империя Ялты!

Да, и всегда был стимул и соблазн примкнуть, уйдя под чей-то зонтик. Всякий, кто получал помощь СССР или США, укреплял сцену противостояния. Достаточно было Карибского кризиса, чтобы это выяснить. Но ты правильно сказал, что мир Холодной войны безобразно захлопнут. Сегодня беда в том, что мир становится безобразно открытым.

Безо́бразно?

Безо́бразно открытым, да. Может, дело в том, что люди впредь поведут бесцелевое существование? Что антиэволюционизм истории отныне истрачивается? Все-таки цель – это понятие антиэволюционное.

Понимаешь, тут проблема, относящаяся не к голоду и избытку, а к достаточности. Ритмично-календарная цивилизация обладала низкой достаточностью, которой легче достичь. Но потолок достаточности можно поднять очень высоко, как в Европе, и та не перестанет от этого быть достаточностью.

Исторический мир работает на стимулировании чувства недостатка. Сейчас уже не по линии богатые-бедные, хотя и тут хватит, чтобы в тартарары полететь. По линии недостаточнодостаточно. А мы в России недостаточны по духовному определению. И в практическом смысле не умеем быть элементарно достаточными. Не потому, что все плохо, а бациллы недостаточности в нас крепко засели.

Надо обсудить такое русское горе, как террор недостаточности. С нашими играми в самообвинение, после переходящими в обвинительные заключения.

Но возможен симбиоз миров. В силах Мир недостатка создать для других Мир достаточного, оставаясь недостаточным для себя? Практически исключено. Надо начать с себя, со своей достаточности. Консерватизм на Западе высоко поднял потолок достаточности. После Второй мировой войны на этом он выигрывал, между прочим, сформировав средний класс и социальное государство. Возьми тэтчеровское – каждый живет в своем доме, пусть даже старые промышленные районы приходят в упадок. Тут экзистенциальные вещи есть.

…Жизнь человеческая движется циклами. Есть постоянство, противящееся переменам и экспериментам, учиняемым жизнью. Пока эта идея сопротивляющегося постоянства экспериментам принималась за отсчетную точку Европы, можно было считать, что хоть это достигнуто. Но что если это еще не достигнуто? Что если это постоянство, в чем-то хрупкое и где-то ненастоящее, выйдя из экспериментов и будучи экспериментальным само, абсолютно чуждо жизни?

Если эту точку зрения распространить, Мир – это постоянство разных жизней. Нет Жизни, а есть жизни, их постоянство. Тогда проблема сопротивления эксперименту выступит в новой плоскости, выводящей за способ видеть, продиктованный старой критической мыслью. А мысль, которую мы знаем, мысль европейская. Русская мысль тоже европейски-российская.

Но там, где счет на тысячелетия, все иное. Все это перестает работать. Есть другая вселенская связь. Прежняя тяготела к решению проблем, которые, будучи жизненно новыми и как бы экспериментальными, заканчивались идеей второго пришествия – новой твари, мировой революции, иного мирового порядка. А эта будет строиться на каком-то согласии не входить развитием друг в друга. Содействовать тому, чтобы каждый развивался в своей колее, не совпадая с другим.

Теоретически я это вижу. Но перевести это на язык общепринятых представлений русская мысль не готова. А с другой стороны, и для меня с этой точки зрения мучительно неясен вопрос о моем отношении к России.

…У меня ночью родилась одна фраза. Не дерзая уподобиться Ницше, произнесшему «Бог умер», рискну сказать: нет человечества. Бог не умер, а человечество умерло.

Да, и воняет здорово.

Это же не лозунг, смерть конкретна, перед нами труп человечества. Он взывает к этносу, начинает говорить языком «своих» и т. д., и т. п. Страшно заострение этой мутации на месте половинчатого обрыва Холодной войны. Обрыв создал новую угрозу жизни людей.

Генрих Бёлль10 рассказывал, как дезертировал из вермахта. Как искал спасения и какие случайности спасли ему жизнь. Его тут спрашивали: «Вы, конечно, искали свободы у американцев?» – «Да нет же, – говорит Бёлль, – я искал, как мне освободиться от немцев». Понимаешь? Немцу освободиться от немцев!

Я хочу подвести к мысли, что фашизм в качестве вызова, который питался недостатком и запозданием антифашистского ответа, раздвинулся и сегодня стал всемирным. Это не одни бывшие колонизаторы, это и парии колониального мира. На этой глобальной фашистской базе мы все сплотились и объединились. И в некотором смысле поэтому фашизм – это мы. Нам надо как-то освободиться от нас!

Смотри, как бы это не стало риторическим ходом.

Вот мучающий меня непроясненностью Персидский залив, война. А что прикажете делать? Либо подпиши «Мюнхен»11 с Саддамом, либо. что? Отлучить его от должности? Выписать ордер на арест? Чего бы легче. но нет, нельзя – суверенность! А Нюрнберг? А Всеобщая декларация? Увы, делать нечего – и идем убивать иракцев. Но что дальше-то будет? Ордера на убийство выписывать государственных лидеров? Что делать, чтобы средством табу на «Мюнхен» не стало убийство людей? Которые, если и виновны, избрав негодяя, то, как все мы, виновны во всех грехах, от Адама и Евы. Давайте разберемся в непонимании и сделаем его взаимным! Хотя бы так.

Человечество не умерло, его убили. Скоро мы увидим труп человечества в виде ожившего зомби. Интернационализм в форме глобального диссидентства с воюющим против него Западом. Потому что безнаказанно давить человека нельзя, где-то аукнется.

Смотрел в США программу новостей. Жесткая пропагандная линия, от какой мы отвыкли еще в СССР, – антисербская линия. Если жертвы и трупы – только боснийские, если убийцы – только сербские, никаких других. Или Сомали. Сусально-симпатичные американские парни и мерзкие сомалийцы с перекошенными лицами. Оператор может из любого человека сделать любого. Из Ельцина при желании можно сделать злого негра.

Тот же Ирак. Меня унижает привилегированное распоряжение нациями со стороны других наций. Новый диктат не просто американский, диктат именем порядка вещей. И что-то есть в этом неприемлемое, подстрекающее швырнуть в рожу Западу входной билет. Что-то отвратительное проступило в мировом рисунке.

Абсолютно верно. Абсолютно правильно. И не важно, что на какой-то короткий отрезок времени лучшего решения нет, чем военное. Даже это не важно.

Настало время заново перевернуть мировой столик. Совершенно невозможно выяснить, насколько новый фашизм маргинален как таковой. Он часть спектра, складывающегося на той стороне. Складывается мир несогласных с этим мировым порядком, который может соединить и Саддама, и левых, черта и дьявола. В конце концов, в чем торжество демократии, когда разжиревшие шейхи с американцами управляют всем регионом?

И даже если от их нефтяных богатств немалая часть достается населению.

Стал возможным глобальный бунт… Мы тут привыкли к стереотипу пугачевщины. Но возникла возможность технологически современного бунта. И диссидентство в глобальном масштабе уже не будет выглядеть как герилья 60-х.

Это рассуждение абсолютно верно. Это то, к чему я клоню – к экзистенциальному отчаянию. Ставя в ряд Гитлера и Сталина, я могу ряд продолжить, найдя в нем место и Рузвельту, и Черчиллю. Но есть другой ряд, он еще не окончен, где имена Ганди, Мартина Лютера Кинга, Андрея Сахарова – людей дела и политической мысли. Не проповедников, а практиков влияния. Этот ряд оборвался. Ряд оборвался там, где идея соприкоснулась с политикой, оказавшейся бесчувственной к этому ряду.

В каком-то смысле мир для нас стал белым листом, как для Мао.

Да.

Это интересно, но одновременно очень опасно. Это же провоцирует некий тип людей. Тут-то и пустим Ивана-царевича, как говорит наш с тобой знакомец Петруша12.

Да-да-да. Замечательно. Только будет ли имя у царевича Иван?

…Цивилизация отчего, собственно, обрела энергию? Грубую, материализованную, вещную, как угодно, колониальную, зверскую – называй как хочешь – энергию распространения? Потому что в истоке имела трагедию. Трагедия как феномен, без которого цивилизация не живет, дала переживание смерти в жизни. То, что было в ранних архетипах еще, тут нашло себя в актуальной форме, работает. Цивилизация научилась работать со смертью, пока в ней Гитлеры со Сталиными не завелись.

Теперь работа со смертью уже не идет. В современных убийствах смерть сама себе цель. Это уже не работа со смертью, отсюда катарсис неизвлекаем. Хотя усилия есть, фильмы про Холокост и т. д. В Кракове понравилось, когда я им сказал, что в 1945-м мы не только жизнь отстояли, но и смерть отстояли. Но вопрос, умеет ли все еще наша цивилизация работать со смертью, неясен – старая она стала, праздная, много лишних вещей. Эллинский мир тоже в праздности смерть посетила, хотя Сократ и Платон уводили от гибельной праздности.

Россия на границе европейской цивилизации – и это важный момент для меня, – еще развертываясь, вбирала и включала трагическое. Пока трагедию здесь удерживали, она достигла гигантской интенсивности. А сейчас мы все растрачиваем, втаптывая трагедию и самих себя в землю. Россия теряет искусство работы со смертью!

 

004

Кто мы в качестве русских? Пространство пересоздало русскую власть. Миродержавные холопы. Русская власть не консервативна. Она могущественна, только мешая кому-то жить. Русский вопрос – вопрос об очеловеченной власти.

Михаил Гефтер: Уходит Украина навсегда или только стала независимой – вопрос умной политики. Политика была идиотская, и результат получился идиотский. Но и Россия не может вечно себя демонтировать! Уничтожаем виды оружия непонятно зачем. Когда разбирают ракеты, а сами наливаются злобой, такой демонтаж вредит себе и опасен для окружающих. Только я не о политике хочу говорить. Умней она или хуже, все равно выскочит вопрос: а кто мы такие?

Глеб Павловский: Он возникал в период гласности.

Он недосформулирован на социальном языке, он недовыговорен на космополитическом языке. Он требует того, чтобы признать за русским вопросом право стать вопросом о государстве.

Почему «русский» вопрос? Раз мы пока сверхдержава, нужен не вопрос, а ответ. Русский – это уже вариант ответа. Мы снова пропустили фазу вопроса.

Нет, я чувствую, что вопрос «кто мы» не дотянется до себя как вопроса, пытаясь обойти закавыку – русское. И у Чаадаева в Первом письме13 эта мысль. Я раньше не замечал, как она выражена: России не было, если б не монголы. В результате нашествия монголов возникло нечто. Власть подменила собой содержание жизни и сама стала содержанием человеческой жизни.

Еще до монголов, если присмотримся к русским обществам, их человеческой и правовой основе, увидим зияние между Европой и Русью. Белинский зря катался по полу, оплакивая мнимое «европейство Киевской Руси».

Наверное. Все-таки и до монголов было глубиннейшее многослойное взаимодействие со Степью.

Мы земля, где никогда не было Pax Romana и римских дорог.

Не было Рима, но много зовущего пространства, всегда кем-то занятого. Сегодня оно обжитое, завтра набегут другие, а послезавтра оно вообще запустеет, как запустело Дикое Поле. Европа с XVI века внутри себя только обустраивается и двинется не в ближнее, а сразу в дальнее зарубежье. Русские двинулись на Восток, и всякое зарубежье им стало ближним. Узел завязался навсегда.

Не забывай про крестовые походы, Запад остановили в Палестине. А на Востоке их остановили татары и монголизированные русские.

Если бы монголы сами себя не остановили, они бы спокойно дошли до Атлантики. Кто бы их остановил? Арабов остановили, а монголов некому было. То, что Чингиз вдруг умер, – это как Сталин умер или Николай I: смерть одного разворачивает судьбу Мира по-другому.

В русской политике до борьбы с монголами идеальное начало неощутимо. Русских фигур класса Людовика Святого и Ричарда Львиное Сердце раньше Донского нет, а в Европе они эталонный тип. Конечно, и Александр Невский рыцарь, но рыцарь-политик без капли идеализма.

Андрей Боголюбский, тот вообще.

Ну, эти владимиро-суздальские… Жуткие парни, сейчас бы сказали – криминал, братва вроде «солнцевских».

Мне кажется, ты схематизируешь.

До какого-то времени русские различия с Европой укладываются в понятие первичной аритмии как естественного состояния человечества. Когда я говорю «аритмия», это разве пустячок? Несовпадающие цивилизационные ритмы, климат, территории, величина пространства. Наконец, православие – не то же, что христианство Востока, и, конечно, совсем не западное христианство. Далее нарастает секуляризация христианства, Возрождение и движение в мир за Океаном. Все необратимо пошло по-другому, чем здесь. Я хотел бы очистить твой взгляд от ретроспекции. Поскольку мы знаем, как дальше пошло, ложно кажется, будто мы знаем прошлое.

Разнотипие заложено в христианстве с самого начала, с истории как детерминации будущим. А в России это пошло с царей Иванов, Третий Рим для Ивана Грозного тоже своеобразная детерминация будущим. Гигантское пространство России меняет структуру власти, не знающей, в каком ей виде перед Богом предстать. И в ней происходит странное перерождение на колоссальном пространстве. Веселовский и Ключевский еще обратили внимание – а что, собственно, власть Москвы могла взять за эталон? Поиск постепенно сужается до государева двора, но там все холопы – и холопство распространили на всех. Все холопы! Третий Рим потом, а сперва все вы холопы!

И пошла писать губерния. Стыдно сказать, но русских записали в холопы первыми, в миродержавные холопы. И всякий раз, когда резко меняется структура власти, их втянутость во власть вылезает наружу. Вылезает вопросом – кто мы тут в качестве русских? Это и мой давнишний вопрос. Он и при Петре вставал. Он и сейчас встает в связи с демонтажом сверхдержавы. Потому что русский вопрос – это вопрос о власти. Спрашивая о национальности, имеют в виду не национальность, а власть.

Втянутые во власть, а теперь ею брошенные люди спасаются болтовней о чистоте крови. Но кто эти миллионы людей, высвобожденные из многоярусной втянутости во власть, кто они? Я не говорю о 25 миллионах, оставленных вне пределов России, следовательно, лишенных власти вообще.

Выражением «вне пределов России» ты даешь подсказку двинуться за пределы?

Объединяя русских в совокупную цифру 25 миллионов, мы постулируем проблему этой вот российской власти и ей подсказываем предмет. Но та же своих русских в упор не видит.

Вопрос «кто мы такие» подразумевает ответ либо вилку ответов. Если это не философская рефлексия, то выбор политических альтернатив. Ты же совмещаешь вопрос, стоящий перед индивидуумом, с вопросом национального самоопределения – кто мы такие? А кто очертил это «мы»? Идет борьба определений, где одни «мы» несовместимы с другими «мы».

Давай считаться с тем, как очертила история. Когда националисты, в каждом отдельном случае глубоко мне несимпатичные, дудят в дудку «национального вопроса», они на самом деле выходят на русский вопрос. Вопрос о человекоподобии власти.

Это ясно. Но у тебя заложена предпосылка, мешающая сделать русский вопрос политическим. Ты вводишь фактор пространства, и, как равный себе, он все начинает равнять.

Нет, происходит что-то существенно разное. Формируется – вот прекрасное выражение – европейское человечество: внутренне обустроенная и материально опережающая аритмия Европы. Одновременно возникла русская паранойя отсталости со всем, что бывает у параноиков. Россия – это отсталость, вслепую рвущаяся к могуществу. С заявкой на то же, что у Европы, ведь одна из наших личин – европейское человечество. Но другая совсем иная! Она видит себя исключительной властью над людьми.

В России парадоксально не консервативная власть, она глубоко новаторская. Она радикальна и, вечно что-то выдумывая, насаждает, внедряет. Мечты о смерти Европы – пустой треп наемных писак: при реакционере Александре III Россия делает рывок в мир. Но эти же ее свойства не дают формироваться обществу. Никакое общество не может сформироваться в таких гигантских размерах. Исключающих шансы людей европеизировать свои собственные отношения…

Почему Россия рвется только в европейскую сторону? Ведь могла бы достичь того же в другом направлении.

А вот не может! Не может потому, что требует начальных условий, которых там нет. Еще и иная природа власти. Наша власть могущественна, только когда мешает. И в отношениях с человеком она умеет только помешать, эта власть. Она и Европе не дает стать могущественной. После – новая революция, и все заново. Но это долгий разговор.

 

005

Отношение к Беловежским соглашениям. Личный вклад в упразднение СССР, некий разговор с Бурбулисом. Как под захват недвижимости упраздняли КПСС. Уникальность России – диктат евразийской сцепки требует территориального раздвижения. Немасштабность Горбачева. Ельцин как старомосковская фигура, Горбачев как Каренин. ГКЧП, слабость организации переворота. Подлость в крови новой власти.

Глеб Павловский: Твое отношение к Беловежским соглашениям14 какое, оно изменилось?

Михаил Гефтер: Оно осложнилось. Реальность русской революции такова, что ее титаны должны погибнуть, поскольку они титаны. И Россию как планетарное тело было не сохранить в виде синтеза мировой революции со сталинским миродержавием. Но теперь, когда судьба страны-горемыки приняла осязаемо страдательный характер, кроваво-грязный и какой-то бессмысленный, я, хотя держусь своей точки зрения, однако и угрызаюсь тем, что ее держусь.

Есть одна личная подробность. С точки зрения честолюбия она могла стать приятной, но теперь наоборот. Как-то Явлинский15, когда мы с ним только познакомились, рассказывая про отношения с Бурбулисом, передал мне их разговор конца августа 1991 года. Явлинский, тогда сторонник новоогаревской политики Горбачева, и говорит Бурбулису: «Что вы делаете, вы же погубите СССР!» На что Бурбулис ему отвечает: «Да, и это Гефтер нам предлагает давным-давно. Михаил Яковлевич считает, – говорит он Явлинскому, – что лучше всего покончить с Союзом через расторжение Договора 1922 года».

Действительно, когда-то я с Бурбулисом долго говорил на тогда любимую тему Союзного договора16 с заменой его на множественную суверенизацию. И надо же, в действие приходят такие силы. Значимо ли, что я нечто подсказал Бурбулису, а Бурбулис, разумеется, пересказал Ельцину? Не с точки зрения честолюбия, увы, с прямо противоположной точки. Любопытно.

Упразднение КПСС было триумфом Бурбулиса! Есть бумажка, записка Бурбулиса с резолюцией Горбачева «согласен». О том, чтобы передать России все имущество КПСС. И тут же ловкачи эти захватили всю Старую площадь. Под захват кабинетов на Старой площади они упраздняли КПСС! После чего под отставку Горбачева упраздняли Советский Союз. Хитрость истории в том, чтобы, выбрав нелепые обстоятельства и банальных людей, вершить нечто свое, роковое.

Да, поразительно. Но у тебя тогда было оптимистичное настроение.

Должен сказать, Горбачев мне чудовищно надоел. Это связано с тем, как мы зря на него рассчитывали. Казалось, самое время с ним покончить. После Вильнюса хуже и вообразить нельзя то, как все делалось, – непонятно кем, непонятно как. Я знал много людей, которые видят себя такими, как им хочется выглядеть. Но Горбачев среди них чемпион!

У Горбачева талант искренней лжи. Это его эволюционное свойство. Благодаря ему он выжил в Политбюро и всех надул. А когда всех надул, он укрепился в манере и впредь ничего не додумывать. Если бы он что-либо додумал, то, скорее всего, был бы разгадан и съеден. Его жизнь в полулжи конгениальна его умению действовать.

Возьми его воспоминания об одном и том же в разное время. И увидишь, как в его сознание извне, с наружного слоя просачиваются непривычные понятия, хотя в принципе он готов брать любые. Так он принял, наконец, что СССР – это «тоталитаризм», и выдал подредактированную под это версию своего прошлого.

Конечно, попав в идиотскую ситуацию, чего-то ждешь от лидера. Но вообще говоря, нелепо было мечтать не о том Горбачеве.

Он надломился под неспособностью общества принимать свалившиеся перемены. Потому что, откуда они, никто не знал, в том числе Горбачев.

Центральным пунктом эпохи был распад Союза. Но чтобы представить себе механику и весь ход событий, нужно менять масштаб. Масштаб Горбачева несомасштабен его эпохе. Человек, который хотел быть незаменимым и так в этом преуспел, что, отделываясь от него, ликвидировали мировую державу! Опираясь на ненависть к нему, объединившую даже его сторонников!

Нет, Глеб, понимаешь. если искать развязку великого внутри гротескной карикатуры, выглядит именно так. Действительно, из-за не умеющего уйти Горбачева пришлось распустить Союз.

А если взять большой масштаб? Если видишь уникальность СССР в евразийском существовании? Если прощупываешь роковой закон этого совместного существования как диктат сцепки, поддерживаемой путем территориального раздвижения? Расширения, чтобы сохраниться? Если видишь, что, когда имперский напор иссяк, на его место пришла мировая революция, и спрашиваешь себя: чем и как такое могло удержаться? Вообще говоря, века ставили эту проблему. И лишь однажды вдруг все соединилось в Россию. Чем такая Россия могла удержаться? И на каком основании ты полагаешь, что советская Россия – природная данность?

Не тот язык, не те допущения. Суть в том, чтобы сопоставить масштабы. Именно сопоставить их, а не, отклонив один, заменить другим.

Я не говорю, хорошо это или плохо. Все это варианты несносного для людей безумия. Они только рады были, когда из темного леса перестройки вышла фигура Бориса Ельцина – стародавняя, старомосковской Руси.

Да, ты верно сказал – не свердловская, а старомосковская.

Ельцин нес привлекательный импульс упрощения. Когда все стало невыносимо, происходящее хотелось прекратить чем угодно. Из этого «чем угодно» и выскочил секретарь Свердловского обкома! С его ордынскими хитростями: я простой русский мужик, иду из баньки, теорий не ведаю, пьяненький.

Да, ты прав, фигура старомосковская. Тогда как Горбачев в некотором смысле продолжатель петербургских типажей. По Федотову вполне, по схеме Георгия Федотова17.

Вот здесь ты попал! Просто в России давно забыли питерские типы, а от них до 1917-го все волком выли. Все эти Каренины, «значительные лица».

Конечно, Каренин. Николая Павловича можно вспомнить. Абсолютное всемогущество, вседоступность, а лишь споткнется о Севастополь, и кончает с собой. Ушел, Россия начинает контрдвижение, и оказывается, что страна способна меняться. Даже шеф жандармов может меняться! Кстати, когда сопоставляют Горбачева с Александром II – тут какая-то натяжка.

Они не вяжутся. Царь был сильный индивидуум, с угрюмой, искалеченной отцом внутренней жизнью. Не наружная, абсолютно не публичная фигура.

Да, непохожи. С одной стороны, Александр понимает, что все пора менять. С другой стороны, страна все-таки еще в тени гигантского могущества отца. За реформой различим еще импульс могущества. Меняя страну, абсолютная власть не теряет в Александре II своего пафоса, она его даже возобновляет. А Горбачев мельчит и петляет, дискредитируя силу там, где она еще остается. Горбачев, в общем, человек по натуре кажущийся. Например, в 1990-м он совершенно спокойно мог рискнуть избираться всем населением в президенты, и безусловно прошел бы. Кто его мог обойти? Все его трусость. Его манера откладывать решение, а потом. И весь идиотский заговор строился в расчете на него.

Вчера на ТВ был кусочек из Янаева18, которого я держал за полного дурака. И знаешь, четкая речь. Интонация достойная, без взвизгов. Говорит, главная его ошибка в том, что поверил в игру Горбачева. А тот давал им задания по разработке четырех вариантов чрезвычайного положения – президентского правления по всей стране, президентского правления в отдельных районах. Я, мол, догадался, куда он ведет, и шел за ним, понимая, как ему выгоден такой вариант. Говорят, у нас был заговор дилетантов – нет, это был заговор квалифицированных людей, сыгравших по чужому сценарию, сценарию Горбачева. Вот где была ошибка.

Звучит кощунственно, но в ГКЧП есть черты пародии на 14 декабря 1825 года.

 

006

Читая Ницше. Нет случая, где бы мысль не сработала на зло. Абсурден ли вопрос «кому выгодно»? Замысел, реализация, интересы. Гайдар проигнорировал инерцию горбачевского остатка. Провал Гайдара пересоздал горбачевскую «коалицию выгод». Гайдар разыграл сталинский дебют «Губителя-Вызволителя»; бенефициары его политики, «спасая» от Гайдара, продолжат его игру.

Глеб Павловский: Читаешь Ницше, чтобы не слышать новостей?

Михаил Гефтер: Да. Не могу сказать, что поклонник, но склад речи Ницше близок к тому, что я понимаю под философией, – труд над вещами, где человек становится непроясненно близок себе. И в этой непроясненной форме себе понятней. Есть то, что не впрямую близко к Чаадаеву, – оба ветхозаветны в новых условиях. Ярость и даже ненависть Ницше к немецкому потрясающа!

Никакой серьезной связи не видишь у Ницше с нацизмом?

Когда движение людей ведет отбор мыслей, оно создает и репутацию идей. Историческую интонировку, не более того. В истории мысли я не знаю ни одного существенного случая, где бы мысль не сработала на зло и была ко злу непричастна.

Выйди за пределы дневного трезвона, вглядись в силы, управляющие мирами, подыскивая себе основания. И для тебя это полезней, чем клясть Гайдара!

Но разве нельзя спросить, кому это выгодно? Кому непосредственно выгодна их реформа? Я не пойму, почему считают неприличным спросить, кому именно выгодны реформы, проводимые в таком виде?

Нет-нет, здесь ты прав. Не только прилично, а самое время спросить. Но проведи различение. Скажем, есть те, кому это выгодно. Наличествуют интересы, заявляющие себя скорее окольно, чем прямо. Они уже в прологе были, эти интересы, и подыскивали себе героев. Но есть совершенно другое – процесс, задуманный из моральных, доктринерских либо инерционных соображений. Он, в свою очередь, и подтягивает интересы.

Нечто задумывают, обычно исходя из отвлеченных соображений. Доктринально или по инерции, идеологично – не важно. Ничто изначально не маскировка корыстного интереса! Но по ходу действия, наталкиваясь на трудности и на тех, кого замысел не учел, выявляя свои слабости, политика приобретает вид, все более отвечающий интересам.

Гляди, Гайдар начал так, будто до него горбачевской политики не было. Будто до 1992-го пробел разумения и можно действовать с чистого листа. А ведь даже то, что Горбачев начал и не доделал, его полумеры и сами его колебания материализованы! Горбачевская политика, распадаясь, вместе с тем что-то осваивала, что-то в себя вобрала, и социум к ней приспособился. Гайдар начал так, будто только придумай, и дело пойдет на лад – все в стране станут агентами его проекта реформ. Да с чего бы это?! Он что, Сталин?

Демократы чертят не в безвоздушном пространстве. Они обрабатывают горбачевское большинство – массовую коалицию выгод, которая хочет, чтобы все шло, как идет. По Герцену – «не мешайте нам жить так, как мы привыкли!»

Неудача Гайдара не есть нулевой или минусовый результат. Нечто, вопреки его замыслу сработавшее на пользу другим, теперь попадает в их руки. Другой кто-то продиктует Ельцину музыку для флейты Гайдара. Он оставил свою коалицию выгод. Далее, шантажируя Ельцина производственными обвалами, они выступят перед страной как сила, спасающая Кремль от либералов. Скрыв прямое своекорыстие. Но ведь и Гайдар поступал так же, изобразив спасителя от горбачевского хаоса и очередей.

Помнишь прошлогоднюю мантру – команда Гайдара «спасает Россию от голода и гражданской войны»? Забавно, что голод и война при Гайдаре как раз начались.

Гайдар разыграл сталинский дебют. Любимую игру Сталина в Губителя-Вызволителя, разнесенную по персонам мышиного калибра.

 

007

Советская система. Действие в логике предкатастрофы. Люди Холодной войны «продолжают жить убийством», это стирает в них личность. То, что из Холодной войны можно выйти людьми, иллюзия. Драма разведчиков, Григулевич. Новое русское странствие будет страшным ♦ Гайдар и сталинское превращение власти в собственность ♦ Советская агония 70-х, «кадры упрощателей». Непревращаемость вела к катастрофе. Меняясь и защищаясь от перемен, перестройка создала теневой промежуточный социум. Реформы идут в никуда, ловушка игнорирования «третьих состояний» ♦ Преодолеть промежуточный социум и «горбачевство Ельцина». Стабилизатор РФ – державность «доверчивой массы». Не тиранична ли эта масса? Идея насильственной безработицы. Нельзя разорять и одновременно оскорблять людей. Гайдар создал оскорбленную массу, та уйдет от Ельцина, но к кому?

Михаил Гефтер: Меня задевает одна мысль. Почему мы, люди советской страны, каждый из которых внес личный вклад в то, что послесталинский мир отошел от коллективного самоубийства, не превозмогли то, что Холодная война сделала с нами, и продолжаем вести свою личную Холодную войну? Почему? Мы действуем в логике предкатастрофы человечества. Стыдно признать, что люди, сформированные Холодной войной, и среди них неплохие, продолжают жить убийством. А убийство стирает в них личность. Вопрос заостряется, а ответ становится невозможен. Какой уважающий себя человек в этой свалке власти захочет ее брать? Только если он сам скрытый убийца.

Представляю, каково сейчас разведчикам, военным терять базы, зоны влияния – все, что они строили десятилетиями. Я тебе рассказывал про этого типа, Григулевича19? В науке был субъект еще тот. Глядя на него, доброго не скажешь – скользкий тип и пройдоха. Не догадаться, что когда-то был отчаянно смелый, выдающийся человек вроде Джеймса Бонда. Вхож был в покои римского папы, со Сталиным разрабатывал операции.

Я о том, что человек слаб. Иллюзия, будто из Холодной войны можно выйти людьми. Нельзя, это как СПИД. Дело не в том, что многих обесчестили и те деградировали. Дело в том, что великая идея человечества ушла к себе навсегда. Надо выучиться жить своим домом, через «не могу»! Иначе мы пустимся в русское странствие опять, и оно опять будет страшное.

До какой-то степени Гайдар прояснил мне природу власти при Сталине. То, что началось еще до войны, а после войны гигантски продвинулось, – превращение власти в собственность.

Глеб Павловский: О превращении власти в собственность тонко рассуждал Лен Карпинский20.

Очень интересно, я ему как раз говорил обратить на это внимание. У него есть точки соприкосновения и с этим, как его, Виталием Найшулем21?

Найшуль и Кордонский22, административный рынок.

Да-да-да. На все стоит посмотреть под таким углом зрения.

Когда люди обходят тему корысти, возникает догадка, что им не помешал бы не только Маркс, но и Фрейд. В том, как Найшуль объяснял мне Гайдара, есть точные детали. Насчет психологической компенсаторики, дополнившей беспочвенность стратегии умопостигаемой ясностью. Похоже на двойные мысли по Достоевскому. Императив «преодоления совка» при проектировании условий, которые перекуют «гомо советикус» в «гомо экономикус», отворяет внутреннее подполье самому проектанту. Социальная корысть переходит в личную жуликоватость, одно подпитывает другое. Идеальное проектирование рыночного изобилия в условиях дефицита, поощряемое получением мелких подачек за какие-то лекции, выступления. Как вдруг советский подпольный человек догадался, что он теперь не подпольный, а передовой! Что ему не надо больше ничего в себе преодолевать и терзаться. Он сам себе реформатор и сам благоприобретатель реформы.

Он-то и есть найденное политическое искомое.

Искомое политическое насекомое.

…К 80-м советская система вошла в затяжную агонию. Потому что простых задач уже не было и надо было их изобретать. Спрос на кадры упрощателей в 70-е годы привел к тому, что те расплодились и забили поры системы. И я пришел к выводу, что система не превращаема в другую. Это первый мой тезис. Второй тезис – но ведь тогда неизбежна катастрофа непревращаемого, его обвал? Как было увязать оба тезиса? Этого я не знал. Вот негативная формулировка проблемы, к которой мы пришли, уже пережив катастрофу.

А что предлагали горбачевцы? Частные улучшения – но на это никто не хотел давать деньги. Система менялась, одновременно защищаясь от изменений. Затем гайдаровцы пытались ее одним ударом превратить в иное, то исторически сложившееся, что именуют капитализмом. То есть поставили задачу несусветную совершенно!

Это сальто-мортале они называли «вернуться на столбовую дорогу мировой цивилизации», если помнишь.

Да-да, на столбовую дорогу цивилизованных наций, глупцы! Здесь, впрочем, известное философское заблуждение – игнорирование третьих состояний. Скажем, историю начинают с кроманьонца. Но тот возник не путем линейной эволюции приматов, а путем искоренений и истреблений всего промежуточного. Где неандерталец, куда его дел, братец Каин? Кроманьонец не мог возникнуть по прямой линии ни из неандертальца, ни из мнимой «прогрессивной веточки».

Эллинский мир, возникнув из олигархии, к демократии тоже перешел не прямо, а через тирании, опиравшиеся на народ. Вообще, мировая история – это история третьих состояний и их вытеснения. У нас должен был возникнуть и в конечном счете возник теневой промежуточный социум.

И задача политика не в том, чтобы якобы окончательно похоронить сталинскую систему, не выйдет. Кто «реформирует посткоммунистическое общество», тот реформирует ничто. После 1987-го из СССР сконструировали нечто межеумочное. Теперь задача реформы, если бы была реформа, – преодолеть горбачевство как промежуточное состояние. И ельцинское горбачевство в первую очередь! Реформа может лишь заместить и превозмочь эту вот промежуточную систему, возникшую у нас на глазах. Описав ее и поняв.

Распад Союза – не просто разрыв экономических связей, а паралич системы, когда та уже как централизованная невосстановима. Радикально меняется первичный набор условий. Возник новый момент – суверенная Украина. И Россия должна возникнуть заново, как нечто не имевшее места никогда.

После наших долгих с ним разговоров Явлинский понял, что необходим этап создания предварительных условий. В рамках которых далее можно провести реформу. Это надо теперь перевести в политическую конкретику.

Тут игра со словом «реформа». Создание условий, благоприятных для действия, и есть то, что следует иметь в виду под реформой. Что значит «начать реформу» после этого? После этого надо просто начинать жить. И спорить о сценариях будущего развития. Сейчас такой спор действительно не имеет ценности, не влияет ни на что.

Эти предварительные условия должны представлять собой нечто политически целостное, взаимоувязанное, разумно объясненное. Такие вещи, как проект Конституции23, – болтовня, которую Шейнис24 с Румянцевым25 написали. Конституция вообще не смеет вводить какой-то «общественный строй». Строй общества вне рамок любых конституций! Ее задача – только установить устройство государства, не более необходимого минимума: федеративный договор, разделение властей, переведенное в правовую норму, что-то еще. Не так много. Нет, они все гонят к одному и тому же: приватизация по единому рецепту!

У нас масса причин для раздражения, но нет смысла раздражаться. Если решить, что программа предварительных действий, то есть реформа первого порядка, лишь создаст условия для безопасного для участников спора об их общем будущем.

И очень хорошо. Жалко, что ты не записываешь.

Записываю. Но тебе ни о чем не говорит обстоятельство, что происходящее так легко принимают столь разные силы? Если говорить о русской России, не кажется ли тебе, что процесс тут идет обвальным и неуправляемым путем?

Начинает идти, да. Например, так называемая регионализация.

Не только. Собственно говоря, какова альтернатива? Он мог пойти путем смелой политики, резко нарушая баланс старого общества. Или путем опоры на скрытые структуры общества, реально сложившегося в тени перестройки. Дела пошли вторым путем. И в приватизации, и в государственном строительстве мы видим признание неформальных структур перестроечного общества населением.

Они принимают их, вот в чем дело! Конфликта нет, сопротивления нет. Поэтому, кстати, неосуществим переход собственности к трудовым коллективам. Помнишь, повсюду учреждались трудовые коллективы – и все тут же перешло в руки заводских администраций. Рабочие не хотели управлять. Журналисты не взяли в руки СМИ, хотя закон прямо отдал их журналистским коллективам. Советский «виллан» захотел господина и его получил. Ельцин лишь символ господства.

Потому что политика не ставила задачи создания дееспособной администрации. Никакого общества не существовало, были его проблески, зачатки. А главное, шел процесс распада Союза. Начиная от элементарного жизнеобеспечения, затрагивая это чудовище ВПК, ситуацию в армии. То есть вещи, которые никакой экономической моделью в мире не предусмотрены. А ведь они и диктуют общие рамки!

Ты говоришь, что нет сопротивления, но в этом спасительный эффект распада Союза. Как бы все пошло в более рациональной модели, открытой мировым рынкам? Трудно сказать. А тут державные эмоции обеспечили наличие доверчивой массы, ориентирующейся на власть, какова она есть. Вцепились в нее, потому что им страшно – не дай бог последнее потерять, это уж совсем конец света! Все такое идет на пользу Ельцину, это его главный капитал.

И практически все идет на минимуме конфликта, политическая активность подавлена.

Принимают экономические решения, ориентируясь на внеэкономические обстоятельства, которые на деле играют решающий характер. И не были предусмотрены никем и ничем. Но где-нибудь это должно сойтись.

Сойтись? В чем? Это консенсус, о котором мечтал Горбачев, но консенсус вне идей и вне принципов. Уже тирания, но пока без тирана. На чем тут можно сойтись – на персоне тирана?

Сойтись на том, чтоб решить вопрос, что такое Россия внутри для самой себя. Что такое Россия в комбинациях ближнего зарубежья, которое, в свою очередь, входит в неясные комбинации за пределами бывшего СССР. Что такое Россия в альянсе с Америкой в мировом составе. Со всем, что из этого вытекает, в том числе крайне опасным.

…Осмысление сегодня – главная задача. Я Юре Буртину26 говорил: что, Юра, хочешь всех выгнать с работы? Куда их выгонишь и кто решится выгонять?

Он за люстрации теперь и за безработицу.

Даже на крупных предприятиях, кроме военных – те еще на пристойном уровне, – трофейные станки, устаревшее оборудование. Текстильная промышленность в жутком виде. Ну кто решится закрывать сотни предприятий? Нельзя же и разорять людей, и их оскорблять! Я не верю, чтобы профессиональный экономист Гайдар не знал, что от того, что они отпустили цены, предприятия не станут производить больше и лучше.

У него там главным идет прекращение госдотаций, тогда 70 процентов промышленности разоряются, а остальные начнут работать в новых условиях.

Да-да. Мы у человека отнимем средства выживания подчистую, и он вынужден будет работать иначе! Экономика Генриха VIII27.

Ага, но без шерифов, без законов против бродяжничества. И без мануфактур.

Что очень отвечает личности Ельцина. Взять и в два дня все переменить! На пять дней его не хватит, на месяц тем более, заскучает. Ельцин любит процесс, но без участников процесса, как быструю езду без кучера. Что для него важнее – цены в ларьке или то, как убили Романовых? Я не уверен, что первое.

Державная масса останется доверчивой не навсегда. Поскольку ее оскорбляют, однажды она уйдет от Ельцина, но к кому? Кому ее Гайдар подготовил?

 

008

Нам недостает российского Октавиана. Фактор Х в экспансии христианства. Новые люди – те, кто переменился; остальные мертвы. «Воскресение для тех, кто изменится». История как работа спасения. Человечество – деятельность Слова, сомневающегося в полноте, настаивая на вселенстве. История и сопротивление повседневности. Ответно азиатничающие русские в монгольском пространстве экспансии. Зачем Риму христианство? Империя должна была перед кем-то предстать. Российская реторта – от Чингиза и Маркса до Псалтыри. История и история философии в России – одно и то же. Русскую историю начал Чаадаев, объявив ее вне мировой истории. Действие Чаадаева соразмерно действию апостола Павла.

Глеб Павловский: Привет! У меня подозрение, что ты вряд ли дашь мне эксклюзивное интервью про отставку Юрия Петрова28 с поста главы Администрации Президента Ельцина? Для агентства Postfactum29?

Михаил Гефтер: Глеб, нам не хватает Октавиана.

Кого-кого?

Гая Юлия Цезаря Августа30. Недостает российского Октавиана. Ох и занятная вещь христианство.

Занятная в каком смысле?

Как-то оно ни из чего не проистекает. В его предыстории не хватает того, что так понесло вперед. Да, века на это истрачены, но все-таки. Есть фактор Х. Я до конца не могу понять, как составилась Библия? И кто мудрый понял, что без Ветхого Завета Евангелие не сработает? Новым Заветом нельзя было ограничиться. Но в условиях той конфронтации и вражды это ж надо было кому-то сообразить! И кончается оно совершенно еврейским текстом Апокалипсиса, ветхозаветным по стилю текстом! Что за гениальная рука.

Насчет руки есть каноническая гипотеза, ты ее знаешь.

С точки зрения теологии тоже неясно, зачем Апокалипсисом завершать Новый Завет. Даже принимая все на веру, и то есть вопросы. Вообще, веры не сохранить, все принимая на веру!

У буддизма внутри – человек Шакьямуни31, который сам и сооружал все здание. Огромное пространное глубокое здание. Но – исключающее действие. То есть действия определенного свойства предусматривая, конечно. Язычники вообще лучше мирились со смертью, попусту она их не терзала. Что-то в язычестве такое – масса богов, личин, игр, и, хотя грозят много бедствий, много и интересного. Завидное существование! Но в христианстве все иначе. Вот скажи мне, как думаешь, Судный день будет?

Да, я убежден в этом.

Знаешь, неожиданно пришло в голову, что воскресение только для тех, кто изменится. Это в их только существовании, а так – все мертвы, кроме тех, кто переменился. Что за мощная генерализация в понятии новые люди! Люди, просвещенные светом истины, меняющиеся люди. Впервые в истории образуется такая жесткая обусловленность прошлого будущим.

Ты не психологизируешь ситуацию? Евангелие исходит из буквального воскресения, а не из психологического обновления; Христос не психотерапевт.

Я акцентирую Событие внезапности. Событие непредусмотренности, неожиданности. Эта формула не антична. Античный мир ценностен строго в пределах полиса и полисного человека. А здесь в норму включены все.

Ты высказал важную мысль, я хочу уточнить ее: Христос воскрес для тех, кто изменится? Но изменится не переживанием же, не в своих ощущениях! Ведь речь о реальности. Если речь не идет о реальности, потерян весь смысл спасения!

Я не реконструирую евангельский текст, но речь и идет о реальности. Реальность, именуемая историей. Сколько можно повторять, что история не то, что я где-то там талдычу или Геродот написал? История – это работа спасения. Труд, и труд смертельно опасный. Дерзко предположу, что у него были прологи и преддверия, но в итоге Человечество – сосредоточенная во времени деятельность. Действие слова, творящее реальность, никогда не достигая полноты абсолюта. Слова, которое с собой полемизирует и сомневается в своей заявке на полноту, но твердо настаивает на вселенстве.

А из чего видно последнее?

Поскольку Слово стало реальностью, «жило среди нас», и в меру того, что оно заявило себя историей, это оборачивается повседневностью – а повседневность историей быть не хочет! Из того, что мы с тобой гробим себя в попытках переначаться, не вытекает, что я и ты стоим выше любого человека. Что ни придумаю, а начну эту книжечку с крестом листать, и в ней нахожу. История не с Геродота, а лишь с какого-то момента притязает стать всем, но всем не становится. Зато вбирает в себя полемику с собой на сей счет. Полемику подпитывает сопротивление повседневности. Повседневность сама обучается сопротивлению у истории и, набрав силу, выходит к действию, как во французском Термидоре.

Что оскорбительного в том, что кто-то вне истории? Идиотская выдумка, которая вредит сознанию. Китайцы пожили вне истории, а теперь втянуты в нее.

Есть много способов оказаться внутри истории, не будучи в ней.

Да, это важно. Допустим, китайцы снабжают собой и новинками вроде налоговой системы монголов. Монголы решают проблемы кочевого образа жизни с помощью чудовищного выплеска, появляется Чингиз. В процессе монгольского отката, распада улусов – экспансия ответно азиатничающихрусских навстречу. Все втянуты в историю и становятся фактом мирового процесса.

История открыта для всех, но не всех может удержать в себе.

История как проект, как заявка, притча. Как ситуация Иисуса поначалу. Потом она прикинется новоевропейской цивилизацией. Почему Риму выгодно было, умирая, принять христианство? Что за блажь Константина? Рим чересчур много в себя втянул, и оно уходило из рук. Рим держал единообразием, римским правом, геометрией дорог, кстати сказать. Даже ненавязчивым влиянием там, где не встречал контур боя. Рим влез в жизнь всех, и надо было затвердить их сознанием новой твари. Мировой власти нужно было перед кем-то предстать!

Английская революция осталась на острове, американская осталась национальным движением. Французская же такой выплеск дала! Влияние ее оседает, национализируется и террито-риализируется, чтобы потом возобновиться. Но такого буквализма, такой горячности вспышки, как в российской реторте, где наметалось всё, нет нигде. Все соединились, от Чингиза и Чаадаева до Маркса и Псалтыри.

Я хочу встать на дерзкую или дикую точку зрения, что история и философия истории в России – два имени одного и того же. Русская история как история начинается с того, что Петр Яковлевич Чаадаев, «человек 1812 года» из победителей Наполеона, проводив цвет друзей на каторгу, от них внутренне отмежевался. История России начинается с того, что человек объявил Россию вне мировой истории, а миру заявил, что теперь это его проблема!

Парадоксально, но не так уж невозможно. Человек не меньше всей России.

Соразмерно Иисусовой ситуации начала, от Павла.

Параллель с Иисусом меня вновь настораживает, честно говоря.

Нет, не с Иисусом – с Павлом. Если все принимается за Благую Весть или за Закон истории – что один и тот же абсолютизм духа, – то ничего непредусмотренного больше нет, страшиться нечего и все обозримо в едином порядке, как предмет.

Сегодня банальность сказать «ни эллина, ни иудея», а с чего бы? По отношению к Иисусу, который вообще имел дело только с евреями? Есть ересь по отношению к привычному, и есть раздвигающий ересь предел. Это Павлом из Иисусовой речи вычленено, что и я, Павел, непременно воскресну!

 

009

Лица 1991 и 1993 года, «Гай-да-ра!». Перемены в лице Ельцина. Русский либерал не мыслит Россией, поскольку не мыслит Миром. Фарцовщики на смену партсекретарям. Русский вопрос против «русской идеи». Антисемитизм – не еврейский вопрос, а русский. Если не начнем говорить честно, завтра начнем отрывать головы.

Глеб Павловский: Что такое вообще русская жизнь сейчас? За пределами маленьких сообществ есть ли она вообще? Я не вижу форм соборной жизни. Весной 1991 года, когда все повалили на улицы, бывала удушливая атмосфера толпы. Но не было этой истерии.

Михаил Гефтер: Смотрю съемки тогдашних демонстраций и сравниваю с новостями. Слушай, ужасные лица! Это не человеческие лица уже. Отвратительно и то, как они кричат. Лица 1991 года были другие, просветленные лица.

Не знаю, просветленные ли, но живые московские лица. Для демроссиек теперь характерны пропрезидентские бабы лет за пятьдесят, страшноватый типаж.

С гримасами на лице, с детьми, в истошный крик с полуслова. Я еще понимаю, когда они кричали «Ельцин!», но кричать «Гайдара!» – для женщин в таком возрасте, ей-богу, это нечто специфическое. Ощущение у меня – плохие лица. Но и с той стороны не лучше. А какое жуткое лицо стало у Ельцина, видел? Одутловатое, тяжкое. Он выпал из предуготовленной себе роли. И страшновато смотреть, когда это лицо он собирает. Как медленно, с трудом его части лица подымаются и плывут навстречу. Кок у него идиотский. Изменили прическу, взбили павловских времен кок! Кошмар, что с человеком сделалось.

Пора спросить наших либеральных друзей: отчего либеральная мысль в России всегда обречена на неосуществимость? Потому что не мыслит Россией. Они не умеют мыслить Россией, не дотягивают до масштаба. Эти «западники» никогда не знали европейского мира! Либеральное в России осталось провинциальным. Может быть, для либералов пришло время, но им надо стать совершенно другими. Когда ты спрашиваешь, откуда в лидерах демократии такая бедность, ты по Чаадаеву поставь вопрос. В Чаадаеве и западники, и славянофилы предвосхищены. Обрати внимание: те и другие в XIX веке мыслят не узко Россией, а Миром, где России надлежит найти место, сильнейшим образом повлияв на будущее Европы.

Зачем тебе эта вилка – западники, славянофилы? Упрощение и путь к умственной нищете «Общей газеты». Есть смысл отречься от таких слов.

Можно отречься, но уже на них все поделились.

Забыть эти ярлыки нужно для того, чтобы исследовать, как на них поделились. Что поймешь, с самого начала оперируя ими?

Возьми наши разговоры в 1982 году – ведь мы уже были ментально внутри катастрофы и осматривались в ней. Правда, мы иначе представляли катастрофу. Казалось, та пройдет по пути правового опустошения при готовности советских людей участвовать в абсурде.

Что обвал Союза приобретет буквальный характер, трудно было представить. Я писал о таком в самиздате, но сам думал, что это гипербола, преувеличение.

Знаменитая фраза Марика Печерского32: «Кто придет на смену комитетчикам и партсекретарям? Фарцовщики!»

XIX век выступал для нас позицией отпора диктату, где можно закрепиться и мыслить. Но катастрофа случилась. Готов ты обороняться в XIX веке как в бастионе русскости? Это возможно, но тогда давай делать это последовательно. Катастрофа сместила ось, века обвалились вслед Союзу.

И это подстрекает к ревизии XIX века. В некотором смысле все в XIX веке – и Чаадаев, и Леонтьев, и Герцен, и Желябов с царем Александром оказываются для нас уравнены.

Ряд раздвинулся за горизонт XX века. Былые катастрофы русской истории приобрели вид предисловий, а не фатальных обвалов. Русский мир пока нерушим.

Да, но он потерял свою глобальную альтернативность.

Достаточно ли Чаадаева для того, чтобы заново переформулировать чаадаевский вопрос?

Это бесспорно. Вот зачем я вслушиваюсь в то, что говорят Распутин33, Бабурин34 и даже Жириновский35. Дело не в том, что русский вопрос нельзя поставить в либеральном контексте. Русский вопрос после Пушкина принципиально не может ставиться однозначно. Нужен пучок «русскости», ее гамма.

И я возвращаюсь к мысли о том, как выйти к взаимному непониманию. Как, выслушав друг друга, попытаться понять сначала то, о чем мы говорим разно? Исходя из посылки, что сказывание некорыстно и говорящие не мерзавцы. Пусть мы ошибемся, такая посылка совершенно необходима.

Конечно, есть закавыка. Конструирование русского вопроса идет по образцу еврейского вопроса. Как ты говоришь, «русский сионизм». Но это не так спекулятивно, как кажется на первый взгляд. Если представить неизраильского еврея маргиналом в Маргиналии Россия, близость русского вопроса еврейскому очевидна.

Черт побери, уже полпервого!

Я отвлек тебя.

Нет, этот разговор мне очень на пользу.

Заметь, именно теперь Россия стала кардинально непонятной. Я в программе у Киселева хочу заявить: слушайте, страшно вырос риск того, что стало невозможным говорить по целому ряду сюжетов. О Сталине говорить вообще уже не с кем. О русско-еврейских отношениях – ненормальный разговор. Или что за «русская национальная идея»? Я это словосочетание хочу понять. Идея, которой руководствуются русские? Или идея, которая родилась в России? Какая-то особая, национальная идея, и раз у тебя ее нет, ты не русский? Но это же бред. И почему она в единственном числе, в чем она состоит? В Третьем Риме? Во вселенской отзывчивости? Сейчас конец ХХ века, вселенская отзывчивость – это Майкл Джексон!

Я с тобой спокойно обсуждаю нераспространенные вещи, от чего страдают люди, считающие себя русскими. Заметь простую вещь: в России антисемитизм вообще уже не еврейский вопрос, а русский. Почему люди, застрявшие в понимании самих себя, это непонимание раскрывают через проблему, которая, в сущности, ушла?

Ты думаешь, это опасно?

Опасно все, что уводит действительные проблемы из серого вещества мыслящих людей. И болтовней детонирует страсть, питаемую совершенно другими вещами. Абхаз с чеченцем убивает грузина, грузин – абхаза. Что, русским тоже пора начать убивать, чтобы выстроить свою жизнь? Как сказал наш тупой начальник Генштаба36, занять круговую оборону против земного шара, поскольку у России нет ни союзников, ни врагов?

Если мы сегодня не решимся честно говорить о Сталине и о русском страдании, завтра будем отрывать головы и грозить целым странам. Поверь, я это уже видел, на весь такой путь уходит не больше десяти-пятнадцати лет.

 

010

Сталин – скрытый душегуб. Это не мешало его «центристской» политике, пока та не подошла к пределу. Мир не смог перейти в иное состояние без миллионов смертей. «Смерти показаны Миру, который не справился с собой» ♦ В Мире второго пришествия гибели оправданны. Но сегодня и этого ресурса нет. Человека «нельзя заставить жить в обществе разных». Государственно легитимировать разность. «Одинаковые люди чудовищны в своем прогрессе». Российская техника превращаемости в иное. Ключ в появлении «русских стран».

Михаил Гефтер: Я убежден: у Сталина была природная, скрытая склонность к душегубству. Это бесспорно. Но ведь не вынужденно он вел политику иначе, пока шел по пути умиротворения. Он действительно был лидером умеренных. Пусть отчасти под давлением обстоятельств, как Ленин. Но когда «центризмом» он дошел до края возможного, его вдруг отбросило к тому себе – естественному Душегубу.

И так же как Сталин, весь тот Мир не мог перейти ни во что иное. А чтобы Мир не погиб, чтобы не закончился досрочно, потребовалось много смертей. Каждая в отдельности ничем не оправдана. Все вместе они «оправданны» как принцип, никак не согласующийся с человеческим смыслом слова «оправдан».

Оправданна ли гибель шести миллионов евреев? Оправданна ли гибель всех, кто погиб в войне? Ни одна из смертей в отдельности, никак и ничем. И вместе они ничем не оправданы. И тем не менее, и тем не менее. Эти смерти были показаны тому Миру, который не сумел справиться с собой.

Глеб Павловский: Сильное утверждение, но дальше слабей. Ты сказал буквально следующее: мир не смог перейти ни во что иное и сохранился убийственным образом. В чем тогда для нас ценность его сохранения? Существует какая-то его человеческая ценность или то чистая судорога выживания любой ценой?

Да, ты прав. Моя мысль такая: ничья гибель не оправданна – даже слово это мне невыносимо! – ничья в отдельности, очень важно. Но все вместе смерти были показаны Миру, который иначе не мог. Мир не имел иного ресурса, чтобы отсрочить свою гибель. Дело же в том, что и сейчас у нас нет этого ресурса! Для нас реален только поиск принципиально отличного ресурса, чем расчет гибелями.

Ты все-таки ушел от вопроса: а тот мир – его нет уже?

Да, его нет.

И что это за мир, которому ты вменяешь «показанность» убийств?

Это Мир второго пришествия, Мир Апокалипсиса, Мир Шекспира, Мир Маркса. Мир, выросший из революций классического вида. Мир коммунизма. Мир необуржуазности, которая обновила классическое лицо, став субъектом трагедии. Не только потому, что ее оплодотворили, подбросив идею планового хозяйства и социального государства. Но потому, что буржуа был вовлечен в трагедию, в которой смог возродиться.

Моя главная мысль в том, что ситуация, беременная потребностью в альтернативе и не в силах разрешиться– «отальтернативиться», повела путем гибелей. Не могла не пойти, отсюда оправданность и показанность гибели. А сейчас и этот ресурс невозможен. Хотя фактически и задействован, но невозможен глобально в той роли.

Значит, альтернативность должна стать бытием, переходящим в быт, в обиход. Значит, люди станут жить ради того, чтоб другие остались непохожи на них. И им придется это понять и признать – либо выметаться с планеты.

Я понимаю. Ты говоришь о мире второго пришествия, то есть, в сущности, о мире истории. Тогда и то, что ты говоришь о «показанности убийств», тоже относится к миру истории, а не к какому-то извращенному коммунистическому сегменту. Но в какой мере можно говорить о его конце? Ведь концом бывает только появление нового?

Честно говоря, о конце нам говорить еще рано. Когда-то я твердил, ссылаясь на древних: Мир завершен, но не закончен. Но ситуация «завершен, но не закончен» – ситуация передги-бельная. Она вовсе не та, что раз мир завершен, но не закончен, его можно длить и длить.

Позвольте, ведь и раньше все строилось на завершениях. «Стой, мгновение, ты прекрасно», второе пришествие Христа, коммунизм Маркса, который не вытекает даже логически из социализма. То, что Ленин бормочет перед смертью, уже не языком Маркса, а языком черновиков его неотправленного письма к Засулич. Полумертвый человек говорил, что госкапитализм выше социализма, а его слушали и не понимали – что за бред несет наш Ильич?.. Эта коллизия «завершен, но не закончен», она трагична.

Трудный для меня пункт. Где-то во мне сидит еще тот революционный малыш и талдычит: живите делясь! Но позвольте, вы нас хотите заставить? Чистая словесность! Человека можно принудить жить в обществе равных, пока не придет апокалипсис, и только в ожидании его. Но принудить жить в обществе разных – принципиально невозможно! Мы погибнем раньше, чем комета Энке37 нас заденет хвостом. Это красиво, но это не для ХХ века.

Переведем задачу Гегеля-Кьеркегора на язык отдельного человека. Если он движется к личности – сознание уходит от него, пока он стремится обнять мир, но вернется к нему, когда миром станет он сам. Но мы-то знаем: так нормальные люди не живут! Пусть мы с тобой в рассуждениях иной раз доходим до точки самоубийства, нельзя же такое предписать людям. Значит, вопрос в том – я вынужден это в 1000-й раз повторить, – чтобы государственно и политически легитимировать разность. В том, чтобы перейти к работе различия, сделав его предметом и целью деятельности. Отказавшись от прогресса под копирку. Деятельность, переориентированная на множественность, политическая работа различия таит в себе ряд новых возможностей. Экологических в том числе. Пока люди одинаковые, они чудовищны именно в своем прогрессе.

Дай подумаю над тем, что ты сказал. Сомнительно для меня место твоего суждения – из центра, якобы равноудаленного от различий. На самом деле ты мыслишь изнутри сужающейся территории одного из них. И как могло быть иначе? Симметрии равноудаленности не существует.

А чего ты от меня ждал? Описанное Куном в работе о научных революциях38 верно и для личного опыта: человек за свою жизнь не в силах сменить больше двух парадигм. Тремя его бьет наповал!

Формула должна быть конкретнее. Для той традиции, в которой ты и я находимся, понятнее мобилизация ресурсов вхождения в других разных. Нашей культуре характерен отказ входить в чужую жизнь иначе, как средствами власти. Средства власти – единственный канал, которым наша с тобой власть дорывается до каждой особой жизни. Это не всегда насилие, но всегда арматура быта. В конце концов, советские до Мозамбика чуть не дошли. Это вопрос способности или неспособности культуры к ретрансляции. То, что ты пытаешься мыслью осуществить, – это создать отсутствующую в инвентаре русскую технику проницаемости в иное. Так или не так?

Так, так. Скажем, мир Запада выучился соучаствовать в ином, но не может это делать без собственной выгоды. И сейчас на России виден его лимит – давайте, русские, расплачивайтесь утечкой мозгов и сырьем! А для этого станьте как мы.

В русском поведении самое жалкое – отношение к своей культуре. Перед чужим мы лишь бессмысленно пыжимся и пыхтим. Насчет «русской ментальности» и «нашей великой традиции» наворотили столько ядовитой чуши, как редкая цивилизация в отношении себя. Создана гигантская зона неблагоприятствования русской традиции, она называется Российская Федерация. Это самое нерусское из наших изобретений.

Совершенно верно. Если бы мы перестали существовать, как описанный Брэдбери Марс39 – его модель великолепна! – еще бы куда ни шло. Но мы продолжаем влачить существование вместе с советскими ракетами, газгольдерами, Президентом и прочее. Но и мой ум на чем-то кончается, ты учти. Я все же мальчик из той советской Атлантиды. Для меня, если перевести на язык политики, ключ ко всему – в творении разных русских стран. До этого пункта я дошел и дальше не очень подвинусь. Между прочим, оттого, что мало ездил.

 

011

Приход суверенного убийцы Кавказа – «треугольная паранойя при участии русских войск». Истоки зверств. Человечество умерло в 1940 году, есть «планетарное множество». Мировой трибунал США – всемирное чрезвычайное положение. Путь вверх как путь вниз. ХХ век – реальное движение в небытие. «Я не знаю, кто к нам оттуда придет».

Михаил Гефтер: Эти парни, которые громят турок и оскверняют могилы на еврейских кладбищах. Афганские бандиты или Саддам Хусейн. Надо выявить вызов, который, не найдя ответа, вызвал из глубины и формирует новую жуткую фигуру – суверенного убийцу поневоле.

Глеб Павловский: А он правда – поневоле?

Если суверенный, то поневоле. Вчера он защищался, а теперь по закону войны наступает. Для прежде оборонявшегося человека его наступление столь же законно. А раз наступает, как ему не убивать?

Но почему он убивает так зверски?

Потому что инстинкты вернулись к его открывшемуся человеческому первоначалу. Взялся читать статью Янова40 и бросил. Какая к черту веймарская Россия? Ты можешь себе представить, чтобы в веймарской Германии немцы сотнями убивали друг друга и насиловали девочек? История Кавказа – абсолютная треугольная паранойя при участии русских войск.

Это не говорит о том, что Янов дурак. Он про то, что возьми нас и брось туда, кого угодно…

Притом в середину событий, когда все режут всех и непонятно, кто прав, кто виноват.

Послали на место указ – «Надо принять решительные меры». Тот их и принял против ингушей.

Те озверели в ответ и, видимо, были страшны. Там же дети шли кавказские – каждый должен испить крови врага. Нет, Президент идиот, конечно.

Но почему тема зверства существенна, чем это не стандартное военное преступление?

Она заново первична. В зверствах есть что-то из первоначальных глубин, восходящих к ритуалам изнасилования. Оттого опасна эта новая мода судить за геноцид. Вопрос о вине за прошлый геноцид мне казался детской игрой. Но сегодня им вводится во все регионы планеты фактически чрезвычайное положение. В чудовищных размерах являя новый суверен, мировой трибунал с правом на смертную казнь и ковровые бомбардировки.

Нет, Глеб, я глубочайшим образом убежден, что человечество умерло. То же, что есть, – иное планетарное множество. Нечто проламывается сквозь весь этот ужас. Никакого удовлетворяющего объяснения этому я пока найти не могу.

И когда это случилось? Что считать условной датой смерти человечества?

Думаю, 1940 год. Меня обуяло совпадение путей вниз и вверх. Гераклит сказал: путь вниз и путь вверх один и тот же.

Но что такое «путь вниз»? Вниз, в небытие, вместе с тем вниз – к истоку. И весь ХХ век – от смерти к истоку.

Я стал видеть ХХ век как движение в небытие. Вместе с тем оно оттуда возвращалось и освобождало. Но сегодня, когда явился суверенный убийца поневоле и вышел на авансцену жизни – кто он нам? Антипод или блудный сын? Это же мы, мы сами, еще не попавшие в его ситуацию. Потому что, когда и мы в нее попадем, мы станем тоже такими убийцами!

Для меня здесь предел личных мук в поисках смысла истории, когда я признал, что движение вниз направлено вверх же. А словцо 60-х годов зигзаги истории – термин, который я слышать с тех пор не могу! Идиотский образ, и ничего не объясняет. Зато с ним пришла оттепель, что многим людям помогло жить. Правда, делая из них идиотов.

Возникает проблема совместности несовместимого. Несовместимое жизнепоказано. Мы не смеем решать эту проблему! И тогда угроза последняя – я не знаю, кто к нам оттуда придет. Но у меня нет других слов, понимаешь, Глеб? А все считают, будто я не говорю, а медитирую.

 

012

Большинство и меньшинство на Западе. Русское уродство – разделять чужое горе. Чрезмерный парадоксализм русского мира. Человеческая жизнь и случайность выбраковки. Уровень, превышающий смерть; человек возник у пониженного уровня. Сбросы к состояниям, когда смерть приравнена к жизни. Непроверяемые допущения о человеке. Человек – существо, выдумывающее себя ♦ С человеком в момент происхождения произошло «что-то нехорошее, аномалия». Тема конца истории пуста вне темы человеческого начала. История – это случайное приключение с человеком, смертельно опасное под конец.

Михаил Гефтер: В Кёльне есть система вроде телефона доверия, куда иностранец, которого обижают, может обратиться, и группы гражданского действия вклиниваются в конфликт. И только если у них не получится, зовут на подмогу полицию. Люди действуют! Выходят со свечами на демонстрацию сотни тысяч людей, а бесчинствует меньшее число. Но бесчинствующее меньшинство заставляет считаться с собой политиков. Благополучие настолько прочно, что им не хотят с кем-то делиться. С другой стороны, если не они, то кто? Не мы же. Надо уметь быть счастливым в плохо устроенном мире. В нашем русском уродстве живешь большую часть жизни, этого не замечая.

Глеб Павловский: В чем?

В представлении, что, раз людям плохо, ты нравственно обязан разделить их судьбу, постоянно ощущая горе. Это же неправда! Наш чрезмерный парадоксализм или трагизм русского мира, он сам из прошлого. Чернышевский, между прочим проницательный человек, это предвидел. Нужно войти в русскую жизнь его дурными предчувствиями насчет молодежи, чтобы понять, откуда разумный эгоизм и прочие вещи. Не пора ли отстранить помехи нормальным отношениям с людьми? Может быть, пришло всемирное царство повседневности?

А кто его царь? Разве не сам решаешь, ты из этого царства или идешь искать собственное?

Ну я-то конченый человек, но есть масса молодых, рождающихся.

…идиотов. Идиоту проще обжить готовую повседневность. Как в театре, где у актера есть «предложенные обстоятельства».

В жизни предчеловеческой и дочеловеческой, включая человеческую – и вообще в жизни как таковой, – шла игра в случайность выбраковок. Чем достигалась устойчивость, и развитие шло как развитие различий. Но устойчивость достигается, и в том закон жизни – на уровне, превышающем смерть. Однако в истоках Homo sapiens нечто случилось с нашим предком на уровне, не превышающем смерть, или очень близко к этому уровню. И раз за разом происходит сброс, возвращение к уровню, где смерть почти приравнена к жизни.

Классная мысль. У нее одна слабость – слабость непроверяемого допущения.

Но в отношении к человеку это всегда будет нашей основной слабостью! А что, ты сумел уйти от нее? Все человеческое построено на непроверяемом допущении. Правда, мы еще конструируем всякие штуки. Есть феномены возврата, есть циклические феномены. Но в целом бытие человека сплошь из непроверяемых допущений.

Они бывают так сладки на вкус, эти непроверяемые допущения!

Они так увлекательны, что без них нельзя человека представить. Человек – существо, выдумывающее себя. Этим оно выломилось в историю. Дома это воспринимаешь тупо, а в Европе свежей.

…Что-то с этим нашим Homo, с пра-пра-прасапиенсом, все-таки нехорошее приключилось.

С прачеловеком?

Да. Что-то приключилось с Homo sapiens, какая-то жуткая психическая аномалия. Что-то он стал делать, по эволюции не положенное, и пошло-поехало. Иначе все остальное объяснить нельзя. Да и роль подсознания ждет объяснений. Впрочем, ни одно объяснение не вправе требовать от нас слишком много разъяснений самому объяснению!

Я вчера разговаривал с Сережей Чернышёвым41, он хорошо пишет, между прочим. Его антифукуямовская речь написана хорошо, свободно. Потом он зачем-то начинает логическое деление всего на три, и еще чего-то на три. Я ему говорю: «А вам это нужно?» Он мне: «Я думаю, это нужно другим». – «А мне, понимаете ли, это не нужно. У меня другое мышление».

Различие в следующем. Если мы не обсуждаем всерьез вопроса о том, что такое история и где ее начало в пределах человека, где размещен человек и что есть история Homo, то к чему обсуждать тему конца истории? Начало истории, это что – когда человек встал на ноги? Тогда я не вижу предмета. Но если мы мыслим человеческое начало, вопрос о его конце приобретает мощную актуальность. И обязывает вернуться от конца истории к ее началу. Как еще говорить о конце чего-то, что не исчерпало собой человека и не тождественно его бытию?

Чернышёв говорит: «Я считал, это очевидно». Хорошенькое дело! Меня за сумасшедшего считали, когда я в Секторе методологии42 начал на этом настаивать, – решили, что у Гефтера навязчивые идеи. А в основе концепционный провал работы над первыми томами «Всемирной истории»43 – не выходило! Концы с концами не сходятся. Стал разбирать, что за «исторические формации» и зачем их Марксу на уши повесили как лапшу? Никакого отношения к этим выдуманным формациям он не имел. Но тогда, видишь ли, история должна была где-то начаться. Тогда она сравнима и сопоставима. Ведь история – это случайное приключение с человеком, она моментальна. Лишь когда речь идет о событиях внутри у нее, сопоставимое раздвигается и для нас гигантски наполнено.

По-моему, это связано с проработкой смерти. С осознанием и способом включения смерти в сознание. С местом смерти внутри человека, отчего история к концу стала смертельно опасной.

 

013

Мотив президентства в обществе «Холокост». Идеи бездейственны, им необходим маркетинг. Ельцин готовит включение Гефтера в Президентский совет. «Использовать Кремль, чтобы для людей что-то сделать» ♦ Образ Боэция, жизнь после конца Родины и себя. Светопреставление внутри человека. Неудачник эпохи идет к новой содержательности. Понимают ли европейцы?

Михаил Гефтер: Знаешь, вот точка, которую я пропустил, живя и действуя по инерции. И тут Всевышний надоумил тебя изъять меня из кучи жизни. Дом, Пахра. Точка, где все заново. Где что-то с временем происходит. Просто ходить, трогать книги, выйти к реке. Даже если что-то не вырастет – а может, и вырастет что-то из этого, – все же лучше уйти с этим, чем до этого не дожить.

Глеб Павловский: По-моему, ты активно восстанавливаешь себе на новом месте невозможность работать.

Ты еще со мной вежливо говоришь. Но Глеб, я обуян идеей русско-еврейского сотрудничества!

Такие вещи не делают через общество «Холокост»1. Води карандашиком по бумаге. Ты же Россию знаешь – здесь значимы либо слово, либо поступок, но не организация. Извини, ты стар, чтобы начать организовывать что-либо.

Был утренник, десять или пятнадцать человек, русские дети, симпатичные, каждый спрашивал меня: «А что такое Холокост?» Они даже не знали. Надо, в конце концов, что-то воссоздать. У меня идея поставить работу и уйти в сторону.

Хочешь анекдот? Чубарьян, знаешь такого? Гаденыш, в свое время наделал мне бед, а теперь пишет характеристику – на Президентский совет 2 по заданию Ельцина!

Ты решил провести утренник в еще одном детском доме, в Кремле?

Но я решаю для себя детский вопрос, Глеб, – могу я кому-то вообще и в чем-нибудь быть полезным? Могу я использовать Кремль, чтобы для людей что-то сделать? Если не могу, то мне лично это не нужно. Понимаешь? Я давно отработал свое честолюбие. Как у всякого человека, у меня оно было, чего скрывать. Но – отработал. А в этом деле надо либо заявить себя независимым, либо кому-то существенно помочь. Я все-таки спрошу тебя: можно кому-то принести пользу или это чистая химера? Частную пользу, скажем?

Можно, но ни о какой пользе, кроме частной, и речи нет.

И потом, надо же знать, какова компетенция этого совета.

Компетенция? О ней нельзя знать, потому что таковой нет. Это компетенция стола в президентской Ореховой комнате. Президентский совет – система без функции. Нет ни одного решения, которое обязано пройти через него. Строго говоря, это клуб любителей Президента, а не место, где его решения обсуждают.

Но Ельцин же заявил, что, в отличие от прежнего состава, который собирался в неопределенное время, он хочет совет, который будет регулярно работать. Не участвуя там, числиться участником – не в моих правилах, а менять их к концу жизни бессмысленно. Во времена оны я у Константинова спросил, зачем он пробивается в академики. Он мне говорит: «Но я же тогда буду похоронен на Новодевичьем кладбище!» Вот уж не моя цель.

Вместо слова «рекламный» на Западе какой термин? Теперь?

Маркетинг.

А теория бывает маркетинговая? Не теория маркетинга, а сама теория как рекламная штучка?

Есть целое направление – политический маркетинг. Как продвинуть возникшую идею в массовое сознание.

Гениально это сделал Фукуяма! Вот нам у кого надо учиться.

Разве один Фукуяма? Работают специалисты, технологи. Сотни человек, чтоб на него одного обратить внимание. Частный случай политического маркетинга – технология выборов. Грубо говоря, как Пупкину стать президентом России. Сегодня это также техническая вещь. Но ты в роли Фукуямы – такое для меня отвратительно! И ничего приятней от меня не услышишь.

Не надо меня долбать, я должен, раз я уже начал. Смешно сказать, впадаю в детство и хочу сеять добро. Никто никого не слышит, Глеб, нам необходим политический маркетинг!

У Боэция в «Утешении философией»3 есть образ, где он объясняет разницу между человеческим отношением к судьбе и божественным. Он, Боэций, – зритель, сидя на трибуне, наблюдает начало забега, затем его продолжение и лишь затем – какие упряжки финишируют. Бог видит иначе. Он видит одновременно каждого человека на трибуне, одновременно старт и финиш забега, а также рождение и смерть каждого зрителя. Поэтому у Бога иное отношение и ко всему на картине. У нас тоже возможен иной взгляд на себя, без всякого маркетинга.

Замечательно. У меня есть подобное наблюдение над собой. Где-то это накапливается, ты прав. Надо сесть и восстановить моменты в памяти, сейчас опущенные. Например, мою внутреннюю перемену в отношении еврейства. Сюда входит в том числе мучительный опыт переваривания диссидентства. Такое вломилось в сознание, что, будь я склонен к красноречию, написал бы светопреставление внутри одного человека. Оно вершится внутри, и оно нисколько не меньше, чем светопреставление. Да, ты здорово про Боэция напомнил.

Я о том, что у нас есть возможность расширить взгляд – мы видим жизнь после конца Родины и самих себя.

Конечно, это лишь возможность. В какой-то степени мы все неудачники в жизни. Это нужно осознать. Мы запутались, я запутался. Кто-то должен донести этот крест до логического конца эпохи. И до иной содержательности. Не выплакать, о нет! Претворить в нечто светлое. Сегодня мир предлагает новые возможности. Большой человеческий словарь питается элементами, которые в прошлом были несоединимы. Культуры могут питать друг друга, зато их смешение довольно бесплодно.

Для европейца проще улавливать происходящее, время от времени пересматривая список прежних табу. Для русских этот номер уже не пройдет. С европейцем легко говорить, даже своих они не так внимательно выслушают, как нас. Русские пока еще несут какую-то марку загадки. А европеец готов к затрудненности понимания.

А с другой стороны, и он уже не готов. Я помню, как у Веро Гаррос4 вспыхнули глазки, и только любовь ко мне едва сдержала. Когда в 1981-м, в начале польских событий я ей сказал, что генерал в черных очках Ярузельский – герой добровольной несвободы, предела ее возмущению не было!

Ага, когда ты в 1989-м пересказывал Михнику эти наши ереси 1981 года, он говорил: «Понимаю, но, бога ради, не скажите такого при поляках!»

Веро сидела рядом и что-то писала, а Адам ей говорит: «Ты что это записываешь? Если в Варшаве узнают, чего я тут наговорил, мне несдобровать!» Вот так живем.

Двигаюсь медленно и неудовлетворительно. Но я доволен! Если бы дело было в городе, я был бы измучен, потому что весь сосредоточен на этом. А тут я начинаю жить новой, очень устраивающей меня домашней жизнью. Жизнью человека, который хозяин себя. Бог тебя осенил идеей дома. Ладно, иди, я все сделаю.

Бог меня давно осенял, не было денег.

 

014

Член Президентского совета. Современный Гамлет. Идея человечества как убийственная сила. Призрак и два Наследника.

Глеб Павловский: Информационная лента агентства Postfactum стала однообразна. Отношение к Президенту, отношение к Советам, отношение к Конституционному суду. Вы за или против? Вы за конституционный строй или против него? А если против, то за какой?

Михаил Гефтер: Хорошо бы, кто-то мне объяснил выражение «конституционный строй». И как оно применимо сегодня к России?

О, поосторожней с сомнениями в конституционном строе. Теперь ты должен выбирать выражения. Для члена Президентского совета эти вольности недопустимы. Хочется ли тебе еще писать?

Хочется ли? Знаешь – надо! Это нормализует мои отношения с историей. Вот старая мысль в голову пришла. Из моей бесконечной папки Hamletfrage – представить Гамлета конца ХХ века. Освободить от интерпретаций, истолкований и исполнения. Страна вроде России – бурное, идиллическое и преступное прошлое. Наконец-то вступает в мирную фазу существования. Империя не без погрешностей, Клавдий – законотворец постреволюции, но чуть получше, чем Сталин. От него проистекают смерти понемногу туда, понемногу сюда. И люди, находящиеся в разных отношениях друг с другом в результате этого.

В тот час Наследнику империи пригрезился Призрак, и что-то в нем шевельнулось. Он начинает взрывать ситуацию изнутри. Несообразными поступками, где причина и следствие не увязаны, а предсказать последствий нельзя.

Вместе с тем в несогласии с этим его поведением зреет гигантская, безумная мысль! У которой нет еще нужных слов, которой понять не может никто. Но его она катализирует. И она же катализирует страшные вещи.

В ситуации, которую в громадной степени Наследник создал сам, близкие друзья должны сделать выбор. Спорить с ним можно, конечно, но тут уже не спор. Потому что задет строй и порядок жизни. Значит, надо перейти на ту сторону, надо ему изменить, предать его? Но кто тут кого предает? И если не подвержен мысли о человечестве, которая могла в тебе пробудиться зверем этаким.

Трагедия мысли, притязающей, вторгнувшись в жизнь, управлять поступками других, отбрасывает к смерти всех. И к воцарению Призрака новой, более эффективной фортин-брасовской5 породы.

Зачем было ему людей в это втягивать?

Да, кстати, зачем? На каком основании, по какому праву? Права нет, есть неотвратимость политики мысли. А право нужно затем, чтоб обыкновенная жизнь могла защитить себя от самоуправства кипящего разума. Человек стал открывать себя, занялся самим собой, и с тех пор ему нет решения. Запад прошел сквозь это и как-то справился, Восток жил иначе. А Россия из этой коллизии не вылазит. И сегодня та обратила нас во что-то несуразно мелкое. Мысль одновременно пустеет и шикует. Она псевдомысль, но она все равно шикует. Свобода случайных мнений, поездки, обласканные Западом миграняны.

 

015

«Ультралоялистский» Гефтер. Действуя в неправовом поле, Ельцин вправе нарушать Конституцию. Руководствоваться правовым сознанием – «странный взгляд». «Все идет правильно».

Михаил Гефтер: Думаю, оппозиция избрала ложный ход – доказывать незаконность указов Ельцина с помощью юридических аргументов. В антиконституционных рамках действия не могут не носить противоправного характера.

Глеб Павловский: Вот это и есть ультраельцинизм, мандат Президенту на все что угодно. В антиконституционных рамках любые действия антиконституционны.

Тут просматривается другая ситуация. Шанс выхода на совершенно другие основания политической жизни. Да, мы вынуждены так поступить, но мы используем сделанное нами на пользу строительства нового.

Какого нового? Это расправа и политическая выгода.

Так у нас в политике вообще не правовая ситуация. Нельзя фактами доказать, что ельцинизм антиконституционен. Поскольку сама наша Конституция исключает то, что ты называешь правовым подходом, деятельность Ельцина вполне согласуема с антиправовой конституцией.

Ага, банда спорит с бандой! Уже сто раз повторили, как наш Ельцин велик, что в дикой стране так мягко поступает с тоталитарными силами. Надо пожестче! Сто раз сказано в демократической прессе писателями и критикессами.

Странный взгляд, что человек должен руководствоваться неким правовым сознанием по собственной инициативе. Это очень странный взгляд. Должно быть сознание преграды, запрета, которое далее начнет формировать новый образ поведения. И действует уже как селекция кадров, а со временем – их гуманизация.

Нет, в настоящем пока все идет правильно. В пределах допустимого. Есть только одна опасность. Чтобы действовать, надо что-то отдать политиканам, с ними считаться и вести с ними игру. Но, может быть, так и надо.

 

016

Идея нового курса – учредить операциональную государственность. Социальная программа плюс политика «места России в мире». Державность как полезный компенсационный миф. Потенциал нового курса важен, но может уйти из рук.

Михаил Гефтер: Оцени реальное положение России как державы, лишенной большинства морских выходов, с оборванными экономическими связями. Военный потенциал разбросан так, что не сможет действовать как стратегическое целое. Он не ядерный уже, он полуядерный. Итак, у нас на руках система, непереводимая в государственное состояние. Допустим, мы приняли табу на катастрофу. Что отсюда вытекает?

Что нельзя начинать реформу, уговаривая «потерпеть ради будущего». Решим сначала проблему исходных условий! Мы должны какую-то целостность государственно утвердить, зная, что та временная и мы лишь придали операциональную форму исходной непереводимости. А потом будем говорить о реформах.

Люди, сталкивающиеся с трудностями, смогут их решать только в качестве хозяев положения, утвердившись в своей суверенности. Они должны уже сегодня учредить жизнь, а не выжидать завтрашнюю, по отношению к которой все якобы лишь пролог.

Глеб Павловский: У тебя нет ощущения, что, прилагая критерии здравого смысла к происходящему, мы ведем пустую игру? Давай исходить из того, что люди на этой земле решили жить иначе, чем сами считали правильным. Какую сферу ни возьми, пробел разумения. Экономика, политика, далее везде.

По теории систем следует выделить системообразующий фактор.

Первое – у себя в пределах РФ мы решаем планетарную задачу. Второе – мы хотим создать государство, удобное для населения и неопасное для мира. Увязав первое со вторым, и не более того.

Когда ты поставил эти две задачи, их легче увязать, взаимно ограничив. Должна быть реализована общегосударственная социальная программа достойного жизнеобеспечения и в стык, параллельно, решаться задача неутраты места России в мире.

Последнее недостижимо ни военными, ни экономическими средствами – нет ни тех ни других. Военной техники вдоволь, но ее нельзя пустить в ход, как раньше. Зато возможна такая внутренняя компенсация, как державность.

Державность – это компенсационная ментальность, которая, войдя в социальную политику составной частью, компенсирует людям их неустроенность, позволяя быть в равновесии.

Ты описал интереснейший политический потенциал!

Да, но этим потенциалом легче будет завладеть правой альтернативе. Пожалуйте, вот вам сильная социальная власть против криминальной буржуазии внутри. И вовне – против берущих нас за горло Штатов, посягающих на природное богатство России. Из этого нетрудно склеить очень сильный новый курс.

 

017

Спор с Бжезинским, поражение коммунизма – не победа капитализма. Возможен ли «новый Мюнхен»? Россия ускользает от демократов и уходит на Восток. Центробежный тренд исчерпан, но Центр не управляет. Деградация Центра. «День» – фашистская газета в серьезном смысле слова. Державникам нужна неодержавная концепция. Запад – хозяин пространства отсутствия СССР. Возможно ли конкурентное партнерство с Западом против Юга? России нужна аналитическая разведка. Пример Р. Такера.

Михаил Гефтер: Ты дал мне статью Бжезинского6, я хочу о нем написать. Вот у нас что-то развалилось и агонизирует. Называете это «коммунизмом»? Пожалуйста, есть ниточки, туда ведущие. Но в какой степени это победа демократии, да еще и отождествленной с Западом? Коренной вопрос. Мне все видится иначе.

Я не коммунизм отстаиваю, и не капитализм. Кстати, не видел интервью с Иоселиани7? Отар печален. Основная мысль – я, мол, глубоко сожалею о том, что коммунистический эксперимент не удался. Живу во Франции, при капитализме. Капитализм, говорит он, это отвратительно. Понимаешь, вот взгляд художественно одаренного человека, индивидуала. Он симпатичен и не сливается с московской истошностью.

…Считать, что кончилась Холодная война, – вот придумка! Конечно, такой вещи, как «Мюнхен»8, сейчас быть не может. С другой стороны, возможны сделки за чужой счет.

Глеб Павловский: Почему невозможен «Мюнхен»? Например, западные страны могут установить для Югославии дедлайн. И после этого возьмут и замочат всех, без каких-то проблем. Скажут: эти виноваты, а те – нет, и что государство не имеет права на собственное небо, как в Ираке. Чем это отлично от «Мюнхена»?

Возможностью не дойти до края. Вмешаться в кризис, не дав ему завершиться бесповоротной бедой. Я не идеализирую никого, Персидский залив9 еще аукнется американским чванством. Но двадцать лет назад Ирак проглотил бы Кувейт, а все писали бы ноты и статьи в газетах. Впервые ООН приобрела значимый вес. Моя мысль не в том, что это хорошо. Идет дело к хорошему или к еще более плохому? Да, идет к более плохому, но и хорошее есть, а какой будет композиция первого и второго процессов, трудно сказать. Россия в огромной степени зависит от этого вопроса.

Глобальная какофония скоро возобновится. А при мировом статусе России здесь проблема, которой демократы не понимали. Они заняты Москвой, Ельциным и Хасбулатовым, мелкотравчатыми обидами. А Россия внутренне ускользает от них в другой лагерь. Внутренняя ситуация России страшно показательна. Мы как Мир в целом, где ряды никак не увязываются.

Трагическая проблема конца ХХ века – Ближний Восток и Юг. Ты видишь по телевизору Сомали, где два миллиона вымирает, каждый день туда летят военно-транспортные самолеты, еду разгружают и тут же раскрадывают все, что те привезли, – ну и что, ввести туда войска? В конце концов, у нас внутри уже свое Сомали, на Кавказе.

…Не вводит ли в заблуждение регулярность западных поездок и симпозиумов насчет положения вещей, когда Запад скорее увидит нашу спину, чем наше лицо? Не уходит ли Россия все дальше на Восток?

Что ты понимаешь под уходом на Восток? Который Восток?

Соотношение Европейской России с Зауральем с точки зрения ближних и тем более отдаленных перспектив меняет баланс провинции и тыла. Во время войны роль Зауралья резко выросла. Потом гигантские стройки и головокружительные проекты, огромная доля военного потенциала там разместилась. Готовился фронт против Китая. Газ, нефть, безопасность, алмазы, а сейчас все меняется. И сопряжено с суверенными претензиями. Все это делает огромные восточные земли России областью тревожной, но живой. Способной показать Москве свои зубы.

Более существенным фактором мне видится гниль европейского центра. Европейская Россия похожа на зуб, разрушенный кариесом. Она распалась на три региона – Северо-Западный, Центральный и Южный. Все три разные, традиционно не имели за последний век связей между собой, кроме как через «Москву-Кремль». Центры Северного и Южного регионов ближе к столицам других государств, чем к Москве. Окружены новыми независимыми государствами, являясь зоной их активных влияний. Европейская Россия – остаток от вычитания Украины. Деградированное Нечерноземье, где ничего, кроме Москвы, нет. Нигде политической жизни, кроме московской, места нет, она затоптана.

И различия вытоптаны с предельной полнотой.

Сегодня Москва не управляет гигантскими территориями за Поволжьем.

Ей и труднее самоопределиться, чем тем.

Конечно, она ведь не представляет собой целостности. Активен Юг России, но там повсюду конфликт с Москвой. При сложившихся условиях Центр России не является центром для российского Востока. Альтернативная возможность не реализуется, пока Москва сохранит потенциал доминирования. Но в перспективе, а в будущем и как геополитическая альтернатива – восточная ориентация.

Россия войдет в ряд возможных будущих альянсов, что является шансом ее новой интеграции. Казалось бы, все больше расползания и центробежности. Но вижу, центробежность достигла критической точки, и всех опять потянуло к сближению.

Все это на фоне того, что Европа освободилась от риска лобового столкновения на своей территории, где ей назначалась роль главного ТВД – театра военных действий. Теперь, интегрированная и освобожденная от страха развязки, Европа займет новое место в мире. По отношению к нам, во-первых, но и по отношению к Штатам и к тому, что именовалось третьим миром.

Но и то, что ты сказал, верно. Дело не в сырьевом балансе, не в размещении производительных сил, а в том, что Европейская Россия не является управляющей силой своих восточных территорий. Она не умеет толком даже торговать их богатствами и сама нуждается, чтобы кто-то ее пригрел.

Какая театральная сцена для сарказмов Проханова!

Но Глеб, эти воюют. Понимаешь, для них боль то, что для других пустые слова и пешка в игре. Все, что связано с понятием державы, – их исповедание, вера. Это их религия. Другой вопрос, что они в это вкладывают на деле. Что отрицают, что провозглашают, на чем хотят строить. По крайней мере, у них есть установка – Россия, которая в руинах, и надо из нее соорудить то, что они называют державой. В серьезном смысле слова, не банальном.

«День» – газета экзистенциального отчаяния. Конечно, фашистская газета, но в серьезном смысле слова. В смысле, который задевает глубинные чувства людей, на что нет ответа ни у политиков, ни у высоколобых. Плюс, конечно, есть театр и игра. Но между прочим, в «Дне» меньше мелкой доносительской дряни, чем в демократической «Сегодня».

От тени еврея им тем не менее никак не избавиться.

Ну, если в дистиллированном виде выделить державность, то и такому ингредиенту должно присутствовать.

Зато есть искры злобного юмора, что, вообще, хороший критерий. Ведь смеяться нельзя, когда неискренен. Просто не получится. «В благодарность за договор СНВ-2 Буш подарил Ельцину ракетку».

Глеб, отвлекаясь от опереточной стороны дела, проблема серьезная – чем-то на время занять войска, пока они тебя самого не убили. И заводы, которые кормить надо, хотя их следовало бы закрыть. Если вы державники, у вас должна быть неодержавная концепция!

В принципе, то, что сейчас проводят реально, и есть разные неодержавные концепции. Все прочее – декорации. А неодержавная концепция разрабатывается в разных версиях, включая гайдаровскую.

Допустим, я в роли человека, у которого есть право задавать вопросы. Я бы спросил: ладно, «мировое соперничество», но его надо расшифровать. Мировое соперничество за что? вокруг чего? И какие для этого нового мирового соперничества у нас средства? Средствами дипломатии ограничиться нельзя. Экономическими средствами? Вспомни, каковы они у нас есть сейчас. Итак, военные средства восполнят недостаток дипломатических средств при слабости экономических? Колоссальной важности заблуждение.

А кто тебе отвечает? Я такое состояние называю «дебатами про себя». Когда не выговаривают задних мыслей, это ведет к накоплению застойных идей. А тех не сознают до момента, когда надо действовать. Тут-то все разом выходит на свет в форме наидичайших стратегий.

Как считают господа в Кремле, Западу неприятны дебаты, являются ли США нашим противником? Ладно, мы не будем это обсуждать! Но про себя мы, конечно, знаем, что вы за дрянь. И какое соперничество на рынках оружия. И что брошенные нами страны будут подбираться Западом, считают самоочевидным. Раз мы ушли оттуда, Запад все займет.

В той же функции, прежней советской, – хозяина пространства отсутствия.

Конечно, Запад не станет нам помогать развивать военный комплекс. Он готов содействовать радикальной, то есть асоциальной конверсии, но никак не медленной, которая привела бы к обновлению нашего ВПК.

В общем, все недоговаривают в жанре «сами знаете». Сами знаете, капитализм, который мы с вами строим, – вещь грязная, гадкая. Но если мы не сожрем, нас сожрут. Тут дебаты сужаются до уровня бабуина, а западный строй жизни понимают как аппетитный и эффективный дарвинизм.

Ха-ха, хорошо.

Но тогда надо готовиться к моменту, когда нашего бабуина попытаются съесть. Вот тебе вся неодержавная концепция Кремля вкратце.

Здесь два основополагающих допущения. С одной стороны, мы ослабли, и при мировом соперничестве наши позиции неизбежно займут. С этой точки зрения Япония и Европа, Америка особенно остаются нашим соперником. Второе. Так как многомиллиардный мир Юга и Востока представляет для нас трудно учитываемую опасность, нужно новое партнерство с Америкой против потенциальных горячих точек.

Если первую посылку увязать со второй, появится подход к мировой стратегии. Нам надо сочетать новый уровень мирового соперничества с новыми задачами сотрудничества против угроз третьего, четвертого и прочих миров. Эти две посылки надо увязать. Но не по принципу дурацкой эклектики Козырева10 или, еще хуже, Абарцумова11. Тот мне сказал: «Пусть все считаются с нами! Мы великая держава». Эта все их психика госдач, где они писали доклады.

Банальный армяно-русский патриотизм нацмена. Стороны существуют в виде теневых партий и не думают, что проблемы их аппаратных недругов придется решать им же. Несмотря на разговоры о «великой России, которая заставит себя уважать», они видят в себе временщиков. Все списывают на переходный период. России нужна поддержка реформ, кто нас поддержит, тот свой! При этом будем дружить с Америкой, а в Ираке втихую возьмем кредит. В общем, каша.

Причем каждый отдел и департамент тащит в свою сторону. Стратегия, которая строится на поездках Президента и на том, что надо готовиться к следующей поездке. абсурд! Россия сегодня не может определиться, в каком ей качестве быть в мире. Надо ли конвульсивно спасать свое «бытие в мире», либо неизведанным путем искать себя? Пока нас никто не гонит занимать место в мире. Чтобы все там бряцало и грохотало.

Никто не гонит, гоним мы сами себя.

В силу внутренних обстоятельств. Если спросят на Президентском совете, готов ли я сформулировать принцип внешней политики России в виде императива, отвечу: не делать вовне ничего такого, что жестко не диктовалось бы проблемами внутри.

Твой императив двусмысленный, столь многое гонит волны изнутри вовне.

Безусловно, и гигантскую волну изнутри гонит! Но нельзя сказать, что нас при этом еще какие-то всемирные страсти терзают, не 1920 год. Неясен новый мировой принцип. Если ситуацию после 1945 года – удержание на грани геноцида – называть Холодной войной, то мы вступили в иную фазу балансирования на грани самоубийства. А ресурс балансирования людьми, в общем-то, выбран!

Наша доктринальная эклектика должна быть отрефлексирована. Пусть начнется негласная мозговая атака. России надо проникнуть в тенденции мира на всех уровнях. От самых глобальных до отдельных персон, расстановок сил, перспектив тех или иных деятелей. И все это нужно проработать бесшумно, аналитически. Должны сидеть молодые аналитики-разведчики в посольствах, которые, не отвлекаясь на текущее, вникают в людей и ситуации.

Такую систему придется создавать в любом случае. Так же как американцы создавали ЦРУ и Рэнд после войны – не из работников ФБР, поскольку те создали бы еще одно ФБР.

Да-да, помню, Такер12 мне рассказывал. Когда он только начинал заниматься библеистикой, еще во время войны, в университет пришли люди из Госдепа и сказали: «Хватит, парни, учите русский! Дяде Сэму нужны люди, знающие Россию». Такер был среди многих умников, кто отправился учить русский по призыву дяди Сэма.

И наши умники не отвертятся, когда у нас будут, наконец, свои ЦРУ и Рэнд. Только бы найти самих умников.

 

018

Логика христианского Homo novus – «Мир устрояем». Время управляемо. Связный набор ходов сознания делает «равновозможными христианство, коммунизм и фашизм». Реальность подлежит реконструкции новой тварью. Повседневность сопротивляется, оставаясь внутри реконструкции. Русский феномен «мыслящего движения». Рухнув, оно оставило в безъязычии ♦ Идет строительство глобальной власти – единодержавия США. Оно фашизоидно. Фашизм – это обработка человечества в труп, управляемый властью ♦ Фашизм как первая попытка сконструировать глобальную власть. Русский Октябрь показал, что «власть сооружаема». Строительство государства или социума власти? ♦ Ленин догадался, что фашизм «прикарманит социализм» ♦ Секрет Бомбы – мировая власть как техническое изобретение. Мировую власть можно создать. Изобретение Сталина: любое число людей можно уничтожить среди жизни других.

Михаил Гефтер: Я сегодня подумал: есть тривиальные вещи, на которых многое зиждется. Новый человек Евангелий означает, что Мир выстраивает новая тварь. Следовательно, мир устрояем, мир выстраиваем. Множество моделей и способов обустройства нового человека. Из этой множественности являются национальные общества. И европейская нация, которая завершается в национальном государстве, немыслима без этого.

Глеб Павловский: Но куда делось время, кто его обустроит?

Время уже человеческое, не вполне эволюционное. Время клепсидры, время урожаев, замещается одновекторным временем, которое проще освоить. XX век выступил завершающим испытанием времени. Однако опыт разрушения не достиг уровня сознания, который и был демиургом беды. Где-то наше сознание недобирает. Когда речь заходит об истории в единственном числе – о человечестве, которое включает управляемых и растворяет в себе, – время становится моновременем – и время управляемо также!

Я настаиваю: есть взаимосвязанный набор ходов сознания, делающий равновозможными христианство, коммунизм и фашизм. Они выравниваются в этих пределах. Выстроить мир может только новый человек. Выстраивая, он становится новым или стал новым предварительно? Поскольку он включен в формы реального, то и реальность подлежит реконструирующему преобразованию.

Все это тривиально – нетривиальны ходы отсюда. Людям кажется, будто их окружают иллюзии и химеры. Что некто или нечто вершит над ними обман и манипуляции. Но в такой рамке протекает компромисс повседневности с ходом мирового движения. Каждый из циклов сотворения новой твари обладает жуткой основательностью. Отвердевает до монументальной недвижности! Зато внутри ее повседневность исподволь обновляется.

Как материя, не притязающая на взлеты, она всякий раз чуть-чуть не та же самая. Что-то в себя добавляя, она миниатюрно меняется. Нечто в нас противится тому, чтобы сознание распорядилось нашей повседневностью, и это спасительно!

По-моему, ты пропустил условие понятности. Без той невозможна ни управляемость, ни нация-государство. С христианством явилась догма понятности мира. Даже слово «просвещение» явилось в Евангелии. Понятность связана с идеей конструктивности, устрояемости. Раз мир понятен, он устрояем. Устрояем в меру того, что понятен и управляем. Как только он станет непонятен опять, возникнет место для переустройства. Решив «перестать все это понимать», я заявляю это, чтобы вмешаться в мир.

Сложные пертурбации воли, ты прав. Но те, кого привело в движение, они же и производят отбор. Они не исполнители, а сотворцы в роли упростителей. Упростители-сотворцы, функционеры отбора. Возникает русский феномен мыслящего движения, в отличие от движения мысли. Что будет далее с самим мыслящим движением, тоже важный вопрос. Без него не понять ленинский концепт партии.

Вербовка – часть исторического процесса, ведь новую тварь надо завербовать в партию. С точностью до корня verbo – привлечь словами. Высокая роль управления словом в христианском просвещении и сталинском СССР.

Конечно, словом. «Вначале было Слово».

И конец мыслящему движению известен – отмена 6-й статьи Конституции СССР.

…И власть, и Бомбу можно сделать. Когда этот секрет американцам открылся, вопросом времени было, когда ее применят.

Если бы ее сделали, но не применили, никто не рискнул бы тратить такие бешеные деньги на сомнительное предприятие. Главная тайна Бомбы – абсолютная власть как техническая возможность. Это очень умно! Умно даже в философском смысле.

Страшно интересно! Но трудно понять: каким будет следующий уровень глобальной власти?

Прежний держался сцепкой блоков Холодной войны, и лестницы в него вели из этих блоков. Когда блоки рухнули, с ними рухнули лестницы, и как теперь попадать на этаж человечества? Он остался как бизнес на глобализации либо в качестве военно-манипулируемого уровня. То есть потерял универсальную доступность.

Существовал ведь быт глобальности, ее элита вербовалась из наших знакомых. Эти люди писали друг другу, летали в Буэнос-Айрес, Москву и в Париж. От твоих кухонных гостей Бёлля, Моше Левина13 и Сахарова до общих друзей Веро (Гаррос) и Клаудио (Ингерфлома)14. Что они чаще были связаны с левыми, тоже понятно, ведь то была оппозиция империи Ялты.

Когда поэт-террорист Сенгор15 через ненависть к белым утверждал буржуазность для Сенегала. Сегодня такие люди в их романтической фазе возможны, но не слышны.

Да, для всемирной оппозиции нужно понятие Мира, но мировое-то и стало непонятным. Мировое правозащитное движение тоже ведь рухнуло. Можно не признавать, но и оно закончилось. Декларация прав человека превратилась в бумажку, а вернее в мандат на право США выслать звено бомбардировщиков. Как пойдет интеграция мира вне языка универсальной элиты, неясно.

…Это проясняет нынешнюю российскую ситуацию. И то, о чем ты говорил, вынесено на мировую сцену. Идет строительство глобальной власти, единодержавия США. Такое распорядительство судьбами фашизоидно по сути. В конце концов, фашизм не только там, где расизм.

Лучшее определение фашизма я нашел у Платонова в статье о Пушкине 1937 года16. «Фашизм – это превращение человека в труп». Не убийство, а превращение в труп заживо! Человека признают за труп, управляемый властью. Тут нечто важное для нашего будущего.

Управляемость интересует меня все сильнее. Откуда она? Помнишь Токвиля17 в «Старом порядке и революции»? Мысль, что самоочевидность нового режима в умах революционеров сформирована из впечатлений старого порядка. Не тут ли ученичество нацизма в отношении к социал-демократии? На ранней фазе, которую не объяснить ученичеством у большевиков?

Я о социалистической среде Германии как новаторски управляемой инфраструктуре. Сети социалистических кафе, социалистических библиотек, социалистических профсоюзов, которые к моменту Первой мировой войны, казалось, завтра все проглотят. Ведь нацисты росли среди всего этого.

Можно понять старого Энгельса, который ждал: еще одни германские выборы, вторые, и полный успех! К тому шло. Веймар дал нацизму еще подсказку монтажа профсоюзов во власть, чего до 1918 года не было. Как и того, что государство строит военные заводы и раздает их корпорациям, а те идут на это, не просчитав риски.

Социал-демократия стала в Германии низовой городской властью. Властью на уровне grass roots, гражданского общества, и на уровне поп-культуры тоже. У наци был соблазн перенять от «соци» искусство организации больших масс. Далее подключилась Россия и большевизм как второй учитель.

Я бы говорил о фашизме как первой попытке изобрести и сконструировать систему глобальной власти. Власти как управлении не просто подвластной массой, но через нее – наднациональными мировыми процессами. Фашизм – это попытка людей влезть в родовой генератор Homo, в блок управления историей, и его вручную перемонтировать.

Эпопея немецкой социал-демократии и триумф русского большевизма создали чувство, что все стало возможным. Как резюмировал Бердяев в своем парадоксе об утопиях, теперь осуществима любая, но неясно: как этому помешать? Идеология в 20-х годах уже отчетливо конструируема. В бульоне из консерватизма, народничества и антисемитизма Гитлера соблазняло богатство рецептур. Кстати, до этого антисемитизм считали не более чем грязноватой причудой солидных господ.

С чем даже евреи примирились. Думали, что с германскими антисемитами они легко договорятся.

И открывается эра проектируемого Мира. В рефлексивной паре большевизм-фашизм более наблюдательным партнером поначалу был фашизм.

И знаешь почему? Европейский процесс создания государства и общества, растянутый на века, имел вид природного цикла с обманчиво-естественными атрибутами. А тут вдруг, с оглядкой на русский Октябрь, догадались, что власть сооружаема! То, о чем ты говоришь. Когда задачи сооружения власти подняты на инженерный уровень, все хотят в это как-то втянуться и всем находится место. Всех можно сопоставить, упорядочить и соподчинить. Но на деле эти «государственники» сооружают не государство. Социум власти они сооружают.

Это к тому, что ты сказал о фашизме как технологии конструирования, – идея, что власть можно сделать. Что человек может нечто переступить, чтобы что-то сделать. Я думаю, и Сталин продемонстрировал не то, что всех большевиков или всех кулаков можно уничтожить, а нечто другое. Что власть может найти способ уничтожения любого числа людей втайне от жизни других. Ему для этого понадобилась Сибирь и кое-что еще. Мы недооцениваем роль таких моментов в истории.

В ХХ веке важны технологии политических сил. Можно обсуждать их специфику, корни, но однажды все технологии сцепляются в новую инженерию. Через новый тип колонизации истории и управления преобразуемым миром. Прежде заявка на такое была немыслима, да и не нужна.

Любопытно, как плохо все видели глобальный потенциал фашизма. Один Ленин вздрогнул. Эта его странная поездка на Четвертый конгресс Коминтерна18, когда он сам близок к развязке. Все талдычат, что приход Муссолини к власти – периферийное событие, и вдруг неожиданный ход Ленина. О феномене фашистской власти в Италии как распространимом на Европу и весь Запад. И он заявляет коммунистам всего мира: не подражайте нам, русским большевикам! Как предугадал он вызов, таившийся в фашизме? То, что фашизм не просто манипулирует идеей социализма, нет, – фашизм ее, обрабатывая, прикарманивает. Ленину еще неясно, что выйдет из фашистской обработки большевизма. С учетом того, что и у самого нэповская Россия не вытанцовывается. Чтобы «вытанцовывалось», Ленину нужно заполучить другой мир и другую стратегию. Это мы еще с тобой обсудим, и это очень увязывается с Чаадаевым.

С Чаадаевым в России увязывается все.

Все увязано, да. Чаадаев – безумец с личной редактурой Нагорной проповеди. Его русским языком вообще никто в России не говорил. Такая непосредственность речи, где можно походя бросить, – кстати, в прошлом письме я забыл вам сказать о Моисее!

 

019

Механика «исторической закономерности». Протопризнак подтягивает свои причины, чтобы закрепиться. Проникающая мощь первоначала (иудейского). Ересь Иисуса и иудейское первоначало. Гибель Иисуса – историческое преимущество апостола Павла ♦ Пустота толерантности.

Михаил Гефтер: Интересна машина, именуемая «исторической закономерностью». Почему Христос и почему Павел? Как при таком изобилии проповедников и апокалиптических эсхатологий эта версия победила? Атеисты станут искать среднее арифметическое – не тот, так другой. Что скажут христиане, ясно: Сын Божий. На самом деле интересен вопрос, чем восторжествовал Христос? Он не похож на других чем-то очень существенным. Маргинал. Галилея. Египет, к которому он прикоснулся.

Конечно, абсолютно незауряден человек Павел. Павел возвел маргинальность Христа в запредельную степень. Еврейский вызов еврейству, в рамках того, что еврейство, рванувшись было, замерло на прорыве. Ни один эллин не бросал вызов Полису так прямо. А эти бросили вызов.

Так в человеческом обществе формируются закономерности: протопризнак подтягивает к себе причины достаточные, чтоб устоять и пойти дальше. Меня занимает проникающая мощь первоначала. Его фальсифицировали, извращали, утилизировали, доводили до чудовищной банальности убийства. Но первоначало возобновилось и засело, как существенный момент. Настолько существенный, что, обратив проникающую мощь первоначала в иудейский раскол, Христос утверждает его как модус бытия всему человечеству. Он это делает и проповедью, и драматическим расколом того народа, который себя считал избранным. Шутка сказать – отнять у избранного народа его избранность, передав ее всем на свете.

Глеб Павловский: Ты имеешь в виду расколы христианства или христианский раскол в иудеях?

Христианский раскол евреев. А чем еще было христианство начала? Там вообще неевреев нет. Это после Павел придумает, но христианство уже было до Павла и было как эсхатологический иудейский раскол.

Колоссальное благо христианства то, что изначально, будучи ересью, оно допускало ересь внутри себя. Иисус был апокалиптической ересью по отношению к ортодоксальному иудаизму. А Павел сам типичнейшая ересь внутри ереси. Его преимущество в том, что Иисус погиб, – поле было Римом расчищено. А коммунизму то Маркс мешал, то Энгельс, то Сталин.

Средиземноморскому миру показан был такого рода конфликт – христиано-еврейский, вышедший из недр самого еврейства. Тип конфликта, в ходе которого Рим был впервые воспринят не как враг, а поприще, которое надо сделать своим, отвоевав. Интересно сопоставить апостола Павла с апостолом Иоанном в Апокалипсисе – разное отношение к государству. Павел легко идет на внешнее подчинение. Для него дело не только в том, что сфера веры – это иная сфера. Притязая верой на того же человека, что Рим, церковь должна найти уклад взаимоотношений, какой-то хабитус. А в Апокалипсисе империя рассматривается как зло, там прорабатывается идея христианского государства. И есть уже предвкушение православной империи.

Да, конечно, не в один же раз все сделалось. Но для нас все стянуто в точку. Любопытно, как долгий процесс для последующих стягивается в слабо мерцающую точку.

А почему это слабость христианства?

Это не их слабость. Это слабость наша, слабость размышления – оно недотягивает. Искривления оптики – существенная вещь. Это мы завтра обсудим.

…Аннинский19 излагает некую филологическую позицию: кровь ни при чем, национальность ни при чем. Что хорош еврей или плох, это не тема при уничтожении людей.

Да, а к чему это все?

А я не знаю. Это славно бы слышать из уст священника в церкви как призыв к толерантности. Неплохой текст для сельского священника. Он задвигает проблему, призывая не решать ее, а закрыть. Может быть, люди вообще перестанут решать проблемы, закрывая их за ненадобностью? Тогда вопрос: что лучше сейчас – разрешить ее как очередную или закрыть как нерешаемую? Российская власть склоняется ко второму решению. Она не делает ничего явно ущемляющего евреев, и ничего не делает в противном смысле.

Ты же сам говорил, что еврейский вопрос из класса нерешаемых.

Не еврейский, а ближневосточный. Государство Израиль закрыло еврейский вопрос в прежнем смысле, открыв совершенно в другом – арабы, окружение, выживание. Но это не русская еврейская тема. Я могу начать ее решать и – не смогу. Но я, во всяком случае, не стану ее закрывать! Проблема, подлежащая закрытию, вообще не проблема. Нет, голубчик, этот номер не проходит.

Нам говорила гид в Иерусалиме у Стены Плача: «Поглядите, тут собираются плакать старые евреи. У них экзальтированное сознание…» Гид была молодой еврейкой. «Они оплакивают разрушение храма и уповают на его восстановление. Но мы в Израиле считаем, что плакать нам нечего, раз у нас есть государство. Мы могли бы даже построить храм, бюджет Израиля это позволяет». Вот тебе такой взгляд на еврейский вопрос.

Ну это очень глупая еврейка. Она не понимает, что отсутствие храма – одна из самых мощных скреп еврейства.

Такой стройки достаточно, чтоб развалить Израиль. Если правительство начнет строить храм Соломона.

Во имя туризма и глупости. Но я хочу смоделировать Аннинского. Он хорошо пишет и не молодой человек, он знает, что все это сто раз сказано. И если кому-то нужна воскресная проповедь о толерантности, он ее сочинил прекрасно. Неинтересно, зато блестяще. Но сам он зачем это пишет, с какой целью и для кого?

Люди с хорошим стилем – частые жертвы своего таланта.

А отсюда вся пошлость сегодня сочится, понимаешь? Поглядываю на него сбоку, а сам думаю: маменькин ты московский сын, ни разу в жизни не воевал! Ну, не было бы евреев – были рыжие, русские, либеральные, кто-то еще.

 

020

Идея России в одиночку соорудить человечество. Евреи и проникающая мощь первоначала. Нацизм – не национальная сила. Расизм как черный космополитизм. Утопия мира без единого еврея. Фашизм мыслит Миром без человечества. Тысячелетний рейх – евангельская интерполяция. Возможен ли «фашизм сызнова», не ведущий к убийству?

Михаил Гефтер: Понимаешь, с Германией мне что-то неясно. Россия ближе к ветхозаветной еврейской проникающей мощи первоначала. Идея России в одиночку соорудить из себя человечество, конечно, требовала принести в жертву свое полумистическое избранничество, Третий Рим и т. д. Тут раскол, где протоинтеллигенты до известной степени выступили как христиане.

Если для немцев по ходу движения целью стало истребление евреев, то в России у евреев появился заново маргинальный статус, связанный с революцией. Евреи взяли на себя часть русской маргинальной нагрузки. Христианство ведь тоже вначале маргинально в Риме, обращенное ко всем тем, о ком заведомо известно, что они под властью Рима. Тут что-то есть.

Что касается Германии, там сильный социальный момент, который в России встречался в отдельных землях вроде Украины. В своем прологе Германия состояла из массы предприятий ручного труда, которые подготовили кадры немецкой промышленности. Германия и Япония использовали Средневековье для рывка в большую индустрию, имея массу людей, обученных хорошей работе. Оттого кризис 30-х здесь стал моментом, питавшим крайнее социальное отчаяние. На это пришел нацизм. А нацизм нужно расшифровать как не национальную силу. Не просто агрессивно-националистическую или милитаристскую – вообще не национальную!

Глеб Павловский: Нацизм всюду в Европе вызывал против себя национальную реакцию. Базой Сопротивления была именно национальная реакция. Это имело и политическое выражение. Идея «крепости Европы» – это же черновой вариант единой Европы.

Да-да-да. В нацизме есть космополитическое зерно. Вообще, европейский расизм – это черный космополитизм.

И дарвинизм там есть, и все что угодно. В фашизме в перепутанном виде присутствуют источники марксизма. И много общих объектов концептуального восхищения.

Поскольку фашизм универсален, всемирен и космополитичен, слова в нем используются любые. Даже в первоначальных национал-государственных рамках он себя проясняет в виде черного контринтернационала. Есть ли в нем нечто социалистическое? Не исключаю. Потому что классовое исступление там есть. К Марксу оно, впрочем, не имеет ни малейшего отношения.

Тогда надо определиться со связью фашизм-мир. Фашизм и коммунизм мыслят миром.

Конечно. Абсолютно. Фашизм ставит глобальный горизонт для своего лебенсраум 20 . В утопии окончательного поголовного истребления евреев – заметь, не в гонении, не в терроре – в техническом проекте Мира без единого еврея! В такой мысли нет ничего национального. И все их предтечи рассуждали Миром. Расистские ли это были теории, или теории власти, речь шла только о целом мире. И тысячелетний рейх, кстати сказать, библейская, евангельская интерполяция.

Любопытно, как все у немцев делится по функциям. Читая Шелленберга21, не испытываешь к нему особо плохого чувства: человек увлечен, он занят интересной работой. Шпеер22 может рассказать, как решал ту или эту задачу, и лишь ведомственные неувязки помешали немцам иметь в двадцать раз больше танков и самолетов. Эйхман23 вообще типаж, знакомый любому, кто встречался с кадрами из отдела науки ЦК КПСС. И вдруг все это свинчивается и уничтожает миллионы. По тем же правилам, не нарушив отраслевой субординации.

Интересно построить ряд критериев, не ругательных и не предвзятых, для людей, которых можно назвать фашистами у нас. Фашизм – не брань, а политическая характеристика. И встает вопрос: возможен ли фашизм сызнова, с малосимпатичными ухватками, но так, чтобы дело не свелось к убийству? Здесь нужен честный разбор. Я этого не исключаю.

 

021

Фашизм. Нерешаемость какой задачи он замещает? Невыносимое единодержавие США. Кто мы в новом непарном мире? Угроза фашизма как слово-подставка. Коммунист – крестоносец человечества, фашист воплощает его отрицание. Абажуры из кожи. Новая планетарная теснота, экзистенциальное отчаяние. «Фашизоид перспективнее фашиста». Выход – поднять планку достаточного. Политика совместимости несовместных. Погибшее поколение 30-х жило страшно, трудно и безмятежно.

Глеб Павловский: Чем для тебя сейчас так уж интересен фашизм?

Михаил Гефтер: Меня в данном случае интересуют два тезиса. Фашизм как проблемный вызов. И второе – действительно ли с ним расправились? Или фашизм и далее будет воспроизводиться как внутренний вызов для Homo sapiens? Насилие, расизм – все это неинтересно, хотя существенно. А воспроизводится ли фашизм как заново актуальный вызов? И что в таком случае мы под этим понимаем?

…Коренной вопрос – не какую задачу фашизм исполняет или какой потребности он соответствует. А нерешаемость какой задачи, неосуществляемость какой реальной потребности фашизм замещает.

Вот вопрос: есть у нас фашизм или нет? Детский вопрос. Предположим, что есть. Хотя с чего ему взяться? Дело не только в том, кого режет злодей, а в его сверхзадаче. Сверхзадачу фашизма разъяснить очень трудно. Вот главное – опережающий фашизм утилизирует неготовность неготовых. Опережая, он творит бесповоротность, при которой следующий виток действия невозможен без его присутствия. Неготовность к чему, какую? Неготовность к новой реальности.

Уход сверхдержавной парности с превращением ее в единодержавие США невыносим для советского человека. Для России вопрос выступает сочлененно с другими вещами – кто мы в новом непарном мире? Что мы для себя вообще? Может быть, проще научиться бытовать, живя изо дня в день?

Если мы не используем уже понятие «коммунист», зачем нам термин «фашист»?

Ну, понятие «коммунист» мы используем.

На уровне ельцинской прессы, то есть кухонной брани.

Между прочим, и добросовестная активность, взращенная в 70-х годах, тоже по происхождению из коммунизма. Все эти директора, которые проворачивали бог знает что, от которых зависели города, которые строили в них больницы, под которыми ходили тысячи людей. Коммунистический предприниматель был человек дела, и он принимал решения. Секретари горкомов тащили на себе планы, согласуя несогласуемое. Если все отсылать наверх, в министерства, СССР бы давно рухнул без этих всесильных секретарей. Которые все на месте увязывали, звонили: «Подбрось-ка ему труб». Безо всякого бартера. Достаточно было секретарю сказать: «Подбрось!»

Не натяжка ли именовать коммунистами этих директоров? Все-таки разговоры о коммунизме идут под значком, относящим феномен к прошлому. А разговоры о фашизме в Москве идут по-другому, вот вопрос.

Потому что в отношении коммунизма невозможен Нюрнбергский процесс. А к фашизму пристал эсэсовец в наихудшей форме – комендант Аушвица Ильза Кох24, с абажурами из человеческой кожи.

Я думаю, это и мешает исследованию феномена. Если уж абажуры из кожи, парой к этому жди «аргумент», произносимый с простительной интонацией – мол, наша Колыма все ж не Аушвиц. Аушвиц, но без абажуров!

Да, конечно. А уж война в Персидском заливе, та почти антифашизм! Вот как все запутались. Мы в наших разговорах исследуем собственную трудность.

Есть простое решение – не использовать слов, которые тебя смущают. С фашизмом – ситуация отвода глаз. Ходим вокруг тысячи идиотов, которые выпускают газетки, где фотографируются в эсэсовской форме. И всплескиваем руками: какой ужас!

И требуем, чтобы их судили в Нюрнберге судом народов!

При этом никто не знает, где реальная зона риска и что там в зоне. Мне кажется, «фашизм» – слово-подставка. Применительно к России пароль «угроза фашизма» – это слово-подставка.

Хорошая мысль – слово-подставка. Как и коммунизм. Все-таки коммунист, в страшно запущенном и почти уже стершемся виде, был крестоносец человечества. В то время как фашист – это человек, концентрированно выражающий полное отрицание человечества. И оба символа работают в химерической сфере давно истраченного людьми.

Фашизм утилизировал предрассудки, катализировал атавизмы, открыл политику подсознанию – все так. Но возник он на почве такой вещи, как социальное отчаяние человека! При невозможности из него выйти отчаяние стало экзистенциальным. Рузвельт сумел не только помочь американцам выкарабкаться из экономической депрессии, он подсказал выход из депрессии экзистенциальной. Он открыл американский выход из ситуации, дав большой глоток свободы за счет государства.

А другой путь – увести от отчаяния, выделив человеку долю распорядительства чужими судьбами, жизнями других. Это соблазнительно, и в фашизме сработало колоссально.

Социальное и экзистенциальное отчаяние мешают человеку быть повседневным. Поднимать повседневную планку достаточности, я бы сказал. Возрожденная после войны социальная демократия Запада привлекательна тем, как высоко подняла планку достаточного. Вместе с тем и ей не спастись от бунтов против себя как таковой.

Послевоенная демократия и повседневность, о которой ты говоришь, сегодня перешли в оборону. Но в США решили наоборот, что демократия победила и идет в наступление.

Да. Глобальный крестовый поход за демократию.

Демократия изолирована на земном шаре. Определилась черта, за пределы которой она не перейдет. Черта не прямая и не совпадает с границами государств. Но за пределами Европы – огромный разброс моделей. Но возвращаюсь к теме: если аргументировать абажурами из кожи, любой спор приобретает характер кощунственного мини-Нюрнберга. Нельзя говорить с собеседником, вменяя дела Ильзы Кох, – он полезет в окоп, откроет огонь – и будет прав.

Тогда нет предмета для разговора, а есть предмет совершенствования Уголовного кодекса. Есть шизофреники, а есть шизоиды, да? Так же есть фашисты и есть фашизоиды. Фашизоид перспективнее фашиста. Он массовее и активнее, во всяком случае, он неотсекаем от остальных. Я хочу разглядеть не фашиста, а фашизоида. Мне важнее фашизоид. С ним я могу выйти на экзистенциальное отчаяние из-за тесноты от «чужих» на планете. Как совместить глобальное вместе – такое удобное и восхищающее даже сроками авиарейсов – с новым грядущим врозь? Где политика, посвященная совместимости несовместимых? Всюду множатся несовмещения и призраки, подсказывающие кровожадные выходы. А против них – никого. Кроме проповедников толерантности, готовых любого заклеймить «фашистом».

Есть нечто, без чего фашисты – это не фашизм. Что-то другое, малосимпатичное и вредное, но не фашизм. Даже вопрос о непременности расизма в фашизме есть открытый вопрос.

Раса и класс лишь конструкции.

Фашизм в Европе добил европейское классовое общество XIX – начала XX века, построенное на эгоизме. Из войны вышло иное общество. Но и для фашизма открылось новое поприще. Вот новая планетарная теснота. Вместо социального – экзистенциальное отчаяние. С которым, конечно, демократии можно справиться. Но и в фашизм его можно упаковать.

У истории есть манера вызывать духи. Отчаянье вызывает самых страшных духов. Даже мы с тобой в диссидентстве были причастны к греху нагнетения экзистенциального отчаяния. Чувства недостатка в самом строе жизни. Ты прав, мы нетривиальные задачи ставим с помощью слов, к которым привыкли. Не зря Валера (Абрамкин) теперь осуждает диссидентскую тягу к тотальности антисоветизма. И великое мужество антифашистов не смоет их ответственности за упрямое следование антибуржуазной догме и лексике. Тогда как мир уже выходил из этой антиномии, а фашизм равно вычеркивал либерализм и коммунизм из списка живых.

Фашизм – форма, в которой мир выходил из антиномии либерального и коммунистического?

Да. И тут он перехватил инициативу.

То погибшее поколение 30-х, кроме умиравших в муках, – как им легко жилось! Мы жили легко, но страшно. Парадокс, тоже страшный, вам нас трудно понять…

Вы жили легко?

«Легко» не то слово. Вернее, трудно, но безмятежно.

 

022

Фашизм. Сталинский Холокост кончается в 1941-м, а немецкий только начинается. Гитлеризмов было три ♦ Фашистски гениальная идея Холодной войны. «Сахаровское испытание» Бомбы.

Глеб Павловский: Фашизм ведь тоже был разным. Если брать Германию до Холокоста – я имею в виду гитлеровскую Германию – и после. Нюрнбергский процесс выпрямил всю ситуацию, но до того некоторые вещи в ней были невозможны. Например, Холокост до начала войны для Эйхмана невозможен. Асимметрия сталинского Союза и Германии во время войны – там, в 1941 году, Холокост начинается, а в СССР в то же самое время «сталинский холокост» отступает под «братья и сестры».

Михаил Гефтер: Любопытно, правда? Тем что-то труднее осуществить, а этим что-то труднее начать. Для Сталина 1937-1940-й были годами его личного Endlösung’a, хотя после войны он увидел, что не преуспел. Сталин как персона сравнительно поздно выходит на мировую арену.

Имея в виду сравнительно с политикой Гитлера? У Гитлера до войны была незаурядная европейская политика. Едва ли можно сказать, что все это лишь подготовка к Аушвицу.

Да, верно. Так же и СССР по отношению к сталинизму. Когда мы позднейшую оценку ретроспективно-равномерно дозируем на этапы, историку не о чем и говорить – все предопределено изначально. Ты прав: гитлеризм до Мюнхена, гитлеризм вторжения в Польшу и гитлеризм Холокоста – три гитлеризма, а не просто этапы адского плана. Но учти, как страшна машина бесповоротности этапов. Когда нечто становится возможным, следующее за ним может быть невообразимо.

…Как думаешь, если кремлевские затеют волынку и будут выборы – обновится общий состав людей? Или муть снизу поднимется еще та?

Это и есть обновление. И состав обновится, и, конечно же, муть подымется.

Думаю, жуткая дрянь попрет снизу.

Дрянь сверху пойдет! В 1990-м деньги не играли роли на выборах. Теперь будут покупки голосов и купленные депутаты. Мой инвестор в Кремль ходит с папочкой, а в папочке – десятитысячные пачки долларов в два слоя. Один слой для людей Президента, второй – людям Хасбулатова.

Все как у людей.

Да, как у кроманьонца. Откуда у тебя неожиданный интерес к дряни?

Текст про фашизм не дается, пишу дребедень. Собственно говоря, при моей биографии какие могли быть пересмотры в отношении к фашизму?

А они есть?

Есть, причем глубокие. Что-то меня задевает кровное в человеке. Попался в какую-то свою западню и трепыхается, горемыка, рвется. Не выходит у него ничего. Что-то забытое подступило к горлу. Много всего, легко наговорить – «Циклон Б», эффективность Шпеера, техника, эсесовец как бытовой тип дали такую гремучую смесь. И все не про то. Ну разве не странно, что для меня оказалось внутренним, личным затруднением отношение к фашизму? Смешно? Не смешно, с одной стороны, глупо, с другой – кощунственно. Я, конечно, недостаточно смел. Настоящая дерзость – против антифашизма кощунственно выступить – не мое амплуа. И образовалась моя персональная трудность говорить о фашизме.

Но раз для тебя эта точка центральна, как ее обойти?

Нет, я ее не обойду. Может, в последний момент всю писанину отодвину, посмотрев, как аудитория будет вести себя, и все прямо им выскажу.

Я совершенно не хотел выходить на тему сталинизма. Не могу, не желаю, обрыдло мне! А не говорить на эту тему при здешнем ходе вещей, в России, тоже странно. Ехать к немцам, рассказывать им про немецкий фашизм – что глупее? Про свой не хочу, а про их – незачем.

Про полиомиелит говорили, что тот «болезнь чистых рук». Вот и фашизм тоже не Африка, не каннибализм. Тонкая европейская штучка. Нечто замешано здесь интимно-европейское, образуя феноменологию поступка, когда человек позволяет себе такое, чего позволять нельзя. Какие табу он снимает и какие новые накладывает? Можно подумать, у нас есть реестр – что такое хорошо, что такое плохо. Черта с два!

Помнишь моего соседа по больнице? После второго инфаркта, в комнатке на двоих? Он был солдатом в Семипалатинске, при знаменитых испытаниях плутониевой бомбы. «Сахаровское» испытание, он его так называл. Всю жизнь боялся кому-то рассказывать, а мне рассказал. Сам на тот свет глядит, а когда я выписывался, предупреждает: «Только никому не рассказывайте!»

Сахаровское испытание оказалось по эффекту много сильнее рассчитанного, он сам едва не погиб. Сахарову после сказали, что погибли трое – два солдата и женщина, а на самом деле смертей было много больше. Это Жуков надумал войска ввести, испытать на них силу удара. Сосед рассказывал, как они там голодали, но все строили, солдатики, строили. Дома, коровники, свиноферму. Там целый город понастроили, чтоб по нему прошелся взрыв и все смел. Прямо символ СССР, верно?

Дали команду – всем лечь на землю! Легли на землю. Другим частям команда – стоять, в сторону вспышки не глядеть! Кто о них думал, о беднягах? После взрыва первый же солдатский крик – «гляди, свинья зажарилась!» Еще чуть подхрюкивала. Солдаты голодные накинулись – отрезают куски свежезажаренной радиоактивной свинины! Примчался на джипе офицер: «Сволочи, – кричит, – с ума сошли, мать вашу! Что делаете – помрете!» И действительно, несколько померло.

Люди-пешки, люди – орудия сверхзамысла – охранить и удержать Мир. Что это было – фашизм? Антифашизм?

Гениальная, но фашистски гениальная идея Холодной войны. Задержать всех людей на земле на отметке без пяти минут гибель! Вот что сегодня летит к чертовой матери. И кого теперь тут фашистами называть?

Сколько на самом деле фашизоидов? Раз шизоидов в миллион раз больше, чем шизофреников, то фашизоидов, сколько их у нас? Фашизоидность вообще свойственна человеку. Ах, какие у нас им возможности открываются!

 

023

Тоталитаризм на фоне ХХ века. Предтечи тоталитаризма – классические революции. Кромвель, Робеспьер, Наполеон – массовая одержимость идеей переходит во власть. Признак тоталитаризма – девальвация лояльности, требует соучастия. Руководство массой, одержимой идеей. Термидор и самотермидоризация ♦ Приход милитаризма, техническая калькуляция гибелей. Тоталитарная личность – утопия. Нацизм и сталинизм либо гипер-, либо недототалитарны. Тоталитаризма как такового нет, это интенсификация власти. Колониальный геноцид не Холокост. Убийство как «предмет собственного предмета». Пересмотр понятия «человечество». Краткость Холокоста, всего четыре года. Компрессия событий, «белый карлик». Черная дыра «не закрыта, она где-то рядом».

Глеб Павловский: Что такое тоталитаризм на фоне ХХ века?

Михаил Гефтер: Конечно, у него есть предтечи, все эти деспотии и тирании. Хотя тоталитаризм – абсолютная власть, но это определение не выявляет сущность. Если в его генезис всматриваться, то первый феномен тоталитаризма – классические, или, как мы их называем, «буржуазные» революции.

Английская при Кромвеле, французская в диапазоне Робеспьер-Наполеон – модели перевода одержимых идеей массовых движений в структуру власти, также идейно одержимой.

Притом, и исходник не исчезает, не испаряется. Специфический признак тоталитаризма в том, что отвергают ценность лояльности. Лояльность подозрительна, подчас даже потенциально преступна! Требуют другого – соучастия, коллаборации. Внести личный вклад, соподчинив власти свою жизнь! Далее все структурируется и идеологизируется. Искусственная обработка того, что в революциях было естественным, – человеческая одержимость идеей. Не руководство массой, а руководство одержимостью массы идеями.

Будет ли это выдуманное Робеспьером Верховное Существо25? Будет ли это анабаптистская религиозная твердость, пуритантизм. Неважно, всегда есть идея, есть мессианство, призвание, которое требует самоотречения и им управляет. Переходя далее в режим власти, тогда как одержимость переходит в честную борьбу идеологий. Термидор или Реставрация – это же не откат к старому. Термидор – это реакция внутри революции, как ипостась ее самое.

А ХХ век внес новшества. Заметные у Наполеона и даже еще у Кромвеля со времен его походов в Ирландию – самодовление милитаризма. До ХХ века милитаризм ориентирован на воюющего человека. Его штатские потребности диктовали задачу военным, а тут – наоборот. Производится масса техники, которая определяет число вовлекаемых, а главное – число уничтожаемых людей. Техника не рассчитывает на индивидуальность, приобретает совершенно другой смысл. Начиная с такого оружия массового уничтожения Первой мировой войны, как пулемет, и далее до ядерного оружия.

Самодовление милитаризма, приобретающего новые свойства, с установкой на неограниченное могущество, иначе структурирует массовые движения. Превращение идеи, которой те одержимы, в идеологию в сочетании с милитаристским самодовлением переключает и концентрирует на могуществе как таковом.

ХХ век России делает из этого явления ноу-хау, применимое в любых условиях повсюду в мире. Усеченные и упрощенные схемы мобилизации масс. Вместе с тем это интенсифицирует тенденцию к самотермидоризации революций.

Тоталитаризм – еще и способ решения задач, для которых поначалу не видят решения. Отчасти у Рузвельта в Штатах политика полутоталитарная, но сопротивление профсоюзов и судов сохраняет демократическое управление.

Ты отделил тоталитаризм от фашизма? Но ведь нет неидеологического тоталитаризма в чистом виде. А у тебя он вроде технического параметра.

Мой старый тезис: тоталитаризма как такового вообще нет. Тоталитаризм – это некие типологические характеристики власти, вынесенные за общую скобку. Нацизм то недототалитарен, то гипертоталитарен. Так же, как сталинизм, который тоталитарнее нацизма. Но есть еще и гипертоталитаризм. Кто мог сосчитать, какое число смертей внутри СССР было необходимо Сталину для того лишь, чтобы не допустить революцию к само-термидоризации?

Тоталитаризм – это некоторые свойства власти, интенсифицируемые эпохой, но не реализованные нигде целиком. Полностью они реализоваться и не могут. Потому что притязают создать тоталитарную личность, а это дичь, чушь, утопия, которая неосуществима. Тоталитаризм на свой лад утопичен.

В твоем рассуждении масса пробелов.

Это беглый абрис, а не концепция.

Я хотел сказать, что в принципе решение не сильнее вызова. В процессах нет гиперизбыточности, особенно в новоевропейских.

Нет, решение бывает сильнее. И наш вариант как раз очень склонен к избыточности.

В том, что ты говоришь, интересна мысль, которая как-то не дотянута. Она в том, что тоталитаризм – вариант прививки или компенсирующей болезни власти. Патологическая компенсация чего-то.

Извини, на этой фразе о компенсирующей болезни я пойду приму лекарство.

Вполне нормальный ассоциативный ряд. Не был ли тоталитаризм страшным ответом на какую-то еще более страшную угрозу, структурную угрозу, не осваиваемую нашей традицией иным способом?

Видимо, да. Поэтому он больше Европа, чем Азия или Африка.

…Все-таки непонятно, что мы вкладываем в слово «фашизм», который якобы «не пройдет», хотя фактически он прошел. И сегодня легко вербует людей. Мы имеем дело с атавизмом?

Или с чем-то родственно новым. Чем, собственно говоря, был тот, первый? Он был вызовом – и утилизацией вызова, на который не созрел неубийственный ответ. Европа 20-х годов охвачена социальным отчаянием, состоянием, которое до того уже несколько веков ей было неизвестно. Фашизм предложил человеку защиту от отчаяния. Превращение человека без ниши в жизни в хозяина чужих жизней. Безропотность, оплачиваемую избавлением от отчаяния.

Допустим, так. Но раз фашизм – это не атавизм, в чем он состоит сегодня? Нужно обсудить.

Зачем говорить о возрождении фашизма? Не говорят же о возрождении феодализма, хотя и ему есть аналоги.

Понимаешь, тут ряд матрешек. Исторически можно рассмотреть вопрос о фашизме как явлении локальном в пространственных рамках, по крайней мере по происхождению. Может быть, фашизм – это мерзостная институциональная шутка, которая лишь в условиях Германии приобрела страшные очертания? А при глупой позиции европейских держав получила шанс на экспансию, и обобщение тут неправомерно и даже вредно?

В теории выход сначала нашли в изобретении тоталитаризма. Тоталитаризм якобы такая универсалия фашизма, которую можно привязать к любому случаю, отнесенному к странам и ситуациям. Я спрашиваю: много ли дала игра в это понятие? Лично мне она ничего не дает.

Вот некая эпоха истории новоевропейской цивилизации, будучи ограниченной регионально и территориально, развернула экспансию с заявкой на Мир. Она рассматривает себя как Мир без ограничений. Она расположена включать, соподчинять своим ценностям и убедить всех. Тут есть разные политики, от миссионерской щадящей по Ливингстону26 до самой что ни на есть зверской у короля Леопольда в Конго.

Внутри европейского человечества сложился тип людей, которые рассматривают земной шар как Богом отпущенное поприще. Тип Лоуренса27 свойственен этой цивилизации. Она не брезгует и убийствами, уж Первая мировая война никак не идиллическое дело. Тем не менее Европа долго не считала нормальным решать свои внутренние трудности, поощряя убийства типа геноцида.

Как вдруг в рамках этой же цивилизации и этого проекта возникло нечто называемое фашизмом. В ее же рамках возникло! Есть предыстория, есть эталон, есть предтечи. Из одного предтечи фашизма не выведешь, а сложением предтеч в сумму не выведешь тем более. Не скажешь, что все они готовят фашизм, но и не скажешь, что непричастны.

Возникает нечто, что не могло возникнуть, если бы не трудности цивилизации в осуществлении ее планетарной миссии. Первая мировая война Европу здорово подорвала, а внутри обнаружился вызов русского и мирового большевизма. Коминтерна с поощряемыми им движениями Востока. Бессилие в отношении к планете обернулось бессилием в отношении к внутренним тягостям. И тут – кризис 20-х, ситуация социального отчаяния с максимумами в Германии и в Штатах. Я СССР не касаюсь, хотя вопрос о нашей роли в генезисе Великого кризиса не пустой.

Все-таки не забудь, что Европа прежде считала убийства нормальным вовне, в Азии и Африке.

Я только что об этом сказал. Неглупый левый скажет: ну и что? В конце концов, разрешаемое себе вовне вернулось домой и взорвало цивилизацию, со всеми вытекающими последствиями. Вот вам и аналогия: если наши дорогие большевики считали, что расстреливать им можно, лишь бы не в собственной среде, то Сталин их поправил – а почему нельзя? Можно и в собственной. Это даже демократичнее, когда все равны в отношении к смерти!

Но нет, здесь не просто инверсия. Допустимость вовне, опрокинутая внутрь, произвела глубиннейшую перестройку дома.

Убийство внутри, в отличие от колониального убийства, стало в фашизме предметом собственного предмета. Вот где сдвиг! Колониальные убийства отвратительны и в ряде случаев прямо геноцидальны. Однако зверские штучки европейца были все-таки рационированы и сопряжены с мотивом мирового прогресса. Была в них – не скажу разумность, но предусмотрительность и обоснованность.

А тут Endlösung – приказ уничтожить всех евреев до единого. И опять вопрос, который поставит левый: ну и что? А уничтожить всех индейцев, всех готтентотов или всех евреев – понятия разве не однопорядковые? Нет! Колониализм, уничтожая людей в ста точках земного шара, убийствами не преследовал универсальной цели. В нацизме убийство преследует вселенскую цель.

Холокост включает процедуру определения еврея как опорный институт государства. Центральной является процедура отбора и отнесения к категории, для последующей ликвидации. Убийство лишь аспект процедуры. Кстати, вдумайся, ведь все длилось только четыре года. Весь Холокост занял четыре года!

Ты ставишь очень важный вопрос – здесь мы имеем дело с предельными состояниями времени. Оно достигает той степени уплотнения, что при допплеровом эффекте. Или при ситуации, где звезда – «белый карлик» уплотняется до предела, рождая «черную дыру»28.

Колониализм еще можно представить как финал расселения Homo, реализованный в историческом времени. Пространственно разнотипно, от галло-арабского Алжира Камю до американского прецедента с полным уничтожением индейцев. Но полуосознанно в основе колониализма лежала идея Иисуса и Павла – идея миссии, то есть идея человечества.

Она реализуется жестокими, но показанными первофеномену способами. И вдруг – перелом к отказу человечества как идеи! Избрав народ, прикосновенный к родоначалию идеи, начать его уничтожать.

Я хочу добраться до точки, где пересматривается понятие человечества. Что-то, обо что люди запнулись, а добавки придали бесповоротный характер. И теперь никому нельзя жить, не считаясь с тем, как это было. Я выражаюсь невнятно? Но я дойду до внятности.

В конце концов, ты же сказал: во времени это длилось только четыре года. И все решал один лишь человек, Гитлер. Никто в его окружении не принял бы решения уничтожить евреев. Кто бы рискнул принять его, Гиммлер, что ли?

Никому бы и в голову не пришло. С другой стороны, начавшись, Холокост не вызвал и реального сопротивления. Выглядело так, будто все к этому были готовы! Хотя идея не только зверская, но и разрушительная для военного времени.

Между прочим, ты прав. Бессмыслица входит в неподготовленность. И нужно иметь эсэсовцев как субординированную массу – жестко организованное меньшинство. И еще, меньшинство внутри меньшинства – партийная трехэтажность, которую тоже в России изобрели, кстати сказать. Это ленинское изобретение.

Фашизм как тип организации, где к минимуму сведены источники развития, требующие «люфта» – широты, вольности, неподчиненности. В субординированном исполнительском обществе развитие затухает. Зато есть убийство как предмет и цель функционирования.

Но я хочу спросить: почему мы сегодня все это обсуждаем? Чтоб отметить ужасное событие, которое, начинаясь почти в легальных рамках, разверзлось в бездну, пожравшую миллионы живых людей? Мы отмечаем то, с чем победно справились в 1945-м? Или то, с чем справиться не смогли? Фашизоиды-недобитки разве причина фашизма? Нет. К фашизму нас возвращает состояние новой российской беспомощности, новой слабости. И я требую к ответу призрак бессильного антифашизма 30-х годов. Если так вопрос не поставить, будет одна болтовня про «красно-коричневую чуму». Я даже слов этих выговорить не могу!

Но ты важный вопрос поставил о Холокосте. Действительно, ведь всего только четыре года. И все от одного человека. Заставляет задуматься. То ли мы проскочили это, то ли. Уже не «белого карлика» имеем, а незакрытую «черную дыру»? Нет, Глеб, я серьезно. Дыра где-то здесь, рядом.

 

024

«Президентский режим правления». Власть развивается по законам дурной содержательности ♦ Шульгин и куратор. Уникальные типы подлости. Специфика момента – «произвол закона» ♦ Импульс российской политики «власть как собственность» ♦ Верховный Совет – «победители-мертвецы»; нужна третья сила. Сохранять положение нельзя.

Михаил Гефтер: У меня есть даже внутреннее желание заступиться. Такой открытый хамеж идет. Открытый хамеж Ельцина.

Глеб Павловский: Опереточный характер решения, к которому он себя сам и его подталкивают. Вроде не страшно, ну что такое «президентский режим правления» в наших условиях? Это пустое место. Пока…

Понимаешь, эти двое – действующие лица страны. Опять заговорили о каком-то компромиссе, которого оба не хотят. И это взбесило всех. Господствующая на съезде оппозиция стала валить и Ельцина, и Хасбулатова. Я сегодня вспомнил старика Гегеля: власть сформировалась и развивается по законам дурной содержательности. От бредовости абсурдики к дурной содержательности по внутренним правилам.

А Ельцин ходит по Москве и говорит, что съезду не подчинится. Зовет на подмогу рабочих, а те не с ним. Масса деталей в лицах. Спектакль, женские выступления, вопли, крики «Убирайтесь на остров Святой Елены – Наполеон уже мертв!» и т. д.

Что нового ты узнаешь из этого о жизни, о людях?

Я пришел к выводу, что разлом будет сильный. Нет, референдум теперь просто неизбежен. А?

Он неизбежен, но столь же бессмыслен. Референдум дает мандат Ельцину на следующие неправые действия, больше ничего.

Зато укрепит его общее положение. А Хасбулатов опасно посчитал себя успешным, перейдя от страха отставки к эйфории возвращения в кресло. Сегодня уже вызвал на ковер всех, кого посчитал ответственными. И съезд снова действует как автомат.

…Шульгин1 в старости стал плохо писать, не интересный стиль. Читаю, и нет доверия к написанному.

Не забывай, что он каждый написанный лист сперва отдавал своему куратору. Это Владимиров, сукин сын из КГБ, который как «друг Шульгина» теперь пишет о нем мемуары. Последний друг покойного – его последний надзиратель, вот волшебно!

Интересно, ведь подлость есть всюду в мире. Но наша власть выпестовала какие-то неслыханные виды подлости и подлецов.

И те никуда не исчезли.

Не исчезли. Вся подлая обойма, истерящая, что «надвигается власть коммунистических Советов».

С примерами из зарубежного опыта. Усилиями истериков-демокра-тов жупел «угрозы парламентаризма» утвердился в массовом сознании без реального парламента. Об опасностях гиперпрезидентства не говорят, а об опасности «парламентской говорильни» уши прожужжали. Война либералов с парламентаризмом за год дискредитировала его сильнее, чем большевистская пропаганда за все семьдесят лет!

Специфика нынешнего состояния – это произвол и диктат закона. Так называемого «закона» – все творят указы, законы, распоряжения. Костиков2 меня мрачно предупреждает: ждите новых указов президента. А я думаю: о чем это? Они там сдурели, что ли? Неужели его никто не остановит?

…В политику прорвалось то, что ни у кого нет программы и импульса к чему-то иному, кроме власти в собственность. Обмен власти на собственность при данных условиях – серьезнейшая вещь. Раньше ее обменивали по мелочам при распределении, номенклатурной коррупции, а сейчас напрямую: власть – в частную собственность! Урви власти быстро и напрямую, и ты уже частный собственник. Вот платформа новой России. Первейшая из опор.

Люди Верховного Совета властью как собственностью не обладают. Власть как собственность раздает Президент.

Да, но, утратив депутатское кресло, они утратят и шанс ее обрести, когда все вокруг успешно приобретают. Депутаты завалили такое невинное предложение, как Совет Федерации. Они рефлекторно заваливают любой пункт, который даже в их противостоянии Ельцину неважен. Всюду, где им померещится отнятие чего-то у них. Эта ситуация у обеих сторон, но Кремль действует солидарнее. Тут, как я тебе уже говорил, формируется своя гадкая содержательность, которую обойти нельзя – ее надо пройти. Хотя она рискованна.

Я не очень понимаю, о чем ты.

Псевдонарушения Конституции, которую не нарушить нельзя. Нарушение этой перелатанной брежневской Конституции – элементарное условие действий. Все стороны действуют лишь с помощью своего особого способа нарушать Конституцию и закон. Так вот стянулось все в один узел – референдум и досрочные выборы. Это рискованно, но через это надо пройти. Результат не в пользу народных депутатов даст возможность упразднения съезда с переходом к другой системе.

Но референдум и станет триумфом концепции «власть как собственность», потому что решит вопрос, кто хозяин в Кремле! Родной, что здесь хорошего? Когда все идет под песенку «Долой Верховный Совет, вся власть Президенту» как победа исполнительной власти над представительной. Даже самый скверный парламент лучше самого раззамечательного диктатора!

В конце концов, все чем-то связаны. Верховный Совет связан, с одной стороны, Президентом, с другой стороны – Съездом, с третьей стороны – Хасбулатовым, с четвертой стороны – расколом, где есть никчемная демократическая часть. Нужно, чтобы нарыв вскрылся. Надеюсь, без большой крови. Так дальше нельзя.

У меня опять чувство, как в юности, – неужели я сумасшедший, а все вокруг правы, крича «Слава КПСС!». Единственная аргументация демократического лагеря – ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать. Разнузданная демагогия, идентичная тому, что всегда говорили враги народного представительства в этой стране.

Глеб, внимательнее смотри за процессами, которые идут. Те, кто объявил себя «демократическим лагерем», вроде красавчика Собчака, – одно. А спорадически возникающие на местах новые органы, не являясь коррумпированными советами, представляют фермент самоорганизации. В том числе для формирования партий. В том числе как основа для избирательных кампаний. Рискованнее, чем нынешняя ситуация, быть не может. Она психологически невыносима, ее никто не может вынести. Кроме Хасбулатова, у которого завидная генетическая выдержка.

Но ведь вопрос решается одной стороной без второй. Никакого двоевластия нет. Никакого риска, что парламент приобретет диктаторские полномочия, нет. А есть беспроигрышная игра по концентрации власти в Кремле, в одной точке. Для регионов ничего опаснее Кремля нет и не может быть!

Но ведь и регионы против Съезда. Потому что Съезд против регионов. Не забудь, какие страсти вышли наружу на этом съезде. Возможность всех обвинять в агентстве у Запада и т. д. Это уже не какие-то статьи в газетах. Это легализованная формула обвинения, уголовной квалификации политики и политиков. Это рвота сталинщиной!

Проще скажи – это итог невозможности обсудить в прессе реальную сторону дела. Потому что влияние Запада реально и очевидно.

Да. Но это результат отсутствия ясности в вопросе о новом мировом статусе. Я о том, какая страсть бушует против президентского лагеря. А этот неполитик Руслан Хасбулатов не уловил, торжествуя мнимую победу, что удары по Совету Федерации – отмена любой меры, которая шла бы навстречу регионам. Они, в сущности, сделали себя победителями-мертвецами.

Может быть, может быть. Подождем убийц?

Но понимаешь, и это любопытно, Глеб, какая связь между ведьминым воем насчет «западной агентуры» и нежеланием Съезда идти регионам навстречу. Это большинство себя ощущает имперски. Другая сторона не является чем-то противоположным, она вообще не сторона. Но есть и какие-то элементы третьей силы.

Для третьей силы опаснее Ельцин, чем Верховный Совет.

Может быть, так, но. Верхушечное правительство, телевидение, фонд Ельцина, шахтеры – этого достаточно. Шахтеры, с одной стороны, ничего не значат, с другой – зарекомендовали себя как единственная сила, с которой считаются. Они говорят, что их устраивает президентская сторона, а мешает их жизни Съезд. Можешь сколько угодно говорить, что это не так. Логически не так, политическая реальность такова.

Я не хочу спорить с Realpolitik. Для меня очевидно, что все не так. Ты знаешь, я никогда не ждал хорошего от твоего фаворита в Кремле и, честно говоря, не жду теперь.

Он сам почти не будет участвовать в процессе. Скоро выйдут много новых людей. Единственное, что могу сказать, – риск велик. Но сохранять нынешнее состояние – значит довести полную угнетенность всех до такого срыва, который невообразим.

Ты не видишь и не слышишь по телеку их истошные вопли – вся власть должна быть в одних руках! Кончай говорильню! Ты не знаешь из истории, к чему такое ведет?

Тут каждая сторона свое вопит. «Где Черномырдин? – орал Хасбулатов. – Что он делал вчера?»

Для парламента это естественно – кричать. Они должны кричать, это нормально.

Логически, но не политически.

Это нормально, это нормально! Потому что спикер никогда не овладеет аппаратом исполнительной власти. А президент, у которого уже аппарат в руках? Когда он останется без тех, кто сможет ему орать в лицо, ты увидишь, что получится. Я не поклонник наполеонов свердловского разлива.

Ладно, ты давай лучше с радикулитом воюй.

 

025

С Россией происходит нечто, чего в Европе не понимают. «Мы выкинем коленце, которое дорого обойдется». Россия неосознанно и опасно планетарна.

Глеб Павловский: Вот ты съездил в Европу, вернулся, и я могу задать вопрос: что делать будем? Усилилось твое желание путешествовать?

Михаил Гефтер: Нет. Знаешь, нет. Я физически переутомился. Продолжим наши разговоры? Их непроизвольный характер существенен, потому что я спокойно говорю то, о чем хочу сказать. Может быть, надо в каких-то отдельных кусочках зафиксировать свои поездки. То, что осело от запоздалого прикосновения к тому миру, который так и не открылся России. Хотя он и не закрылся, трудно сформулировать характер этого отношения. Никаких откровений. Германия настраивает меня на патриотизм, Франция – на равнодушие, Испания – на человечность. Впрочем, и в Германии есть хорошие люди.

Я укрепился в мысли, что не надо отклонять своей уникальности. Эта мысль, впрочем, не столь ценна, чтобы за нее держаться. Важна другая мысль – что с нами, при нашем безобразии и примитивности, происходит нечто, чего там не понимают. Мы в России еще выкинем коленце, которое и нам, и всем дорого обойдется. Даже если согласиться с догмой, что унифицированный Западом мир и есть конец истории. И радоваться, что за счет инвестиций на мировую орбиту выйдут вечно нищие страны, не умеющие хорошо работать. Легчайшее соприкосновение с Западом укрепило меня в мысли, что мы, Россия, сейчас неосознанно и потому опасно планетарны. Может быть, больше, чем кто-либо.

 

026

Европейская атрофия памяти. Движение во времени, замещающее пустоту результатов развития. Цивилизация в состоянии бодрствования ♦ Цель как нечто неосуществимое. Общество цели уходит. Европейский барьер эгоизма ♦ «Пассионарность» Гумилева как метафора бодрствования ♦ Деятельность памяти обращает к Голгофе.

Михаил Гефтер: Между тем, в развитых странах идет атрофия памяти. Не в силу запретов или вычеркиваний – спадает интерес.

Рядовому человеку память повседневно не так уж необходима. Но с точки зрения сохранности цивилизации и продуктивного обмена различиями идет упадок. Это не так бросается в глаза, потому что богатство позволяет создавать заместители памяти, подобно телесериалам. Но для памяти важна непосредственность. Деятельность памяти нужна просто ради самосохранения.

Глеб Павловский: Мне непонятно, что такое состояние адекватной памяти?

Деятельность памяти – это специально сосредоточенное движение во времени. Оно замещало пустоту результатов легкодобываемого развития. Какие-то единицы творят напрягаясь, но у массы людей напряжение все меньше и меньше. А ведь цивилизация должна быть всегда чем-то занята! Она находится в состоянии бодрствования. Бодрствование же не может начаться само по себе, когда зазвонит будильник. Ты помнишь эти будильники гласности, сколько шума они создавали без толку?

Ты говоришь о памяти как о верности цели?

Да, я это связываю. Память мощно участвует в цели. А что такое цель? Нечто неосуществимое, если брать только наличные возможности. Задачи деятеля приобретают статус и вес только в рамках цели. Прочие разговоры о цели – пустопорожние разговоры. Целеполагающее, сосредоточенное на целях общество и есть цивилизация – бодрая, перспективная. А если вдруг цели не стало? Теперь Европа должна заняться вольной участью всех на Земле. А это требует особого бодрствования. Тут у европейца какая-то трудность, ему надо преодолеть барьер эгоизма.

Я не верю в гумилевское злоупотребление пассионарностью, где ею все объясняется, а та, в свою очередь, необъяснима. Гумилев перенес правила, по которым эта штука работает в известных ему цивилизациях, на все вообще и этим фальсифицировал термин. Но проблема-то есть!

Раз проблема есть, назови.

Проблема бодрствования. Она связана с целью в том жестком смысле, что цель утверждается страстно, как нечто необходимое, но нерешаемое наличными средствами. Тогда включаются мозг, воля, память и иные вещи. Деятельность памяти, кстати сказать, и есть то, чем Гегель заканчивает. Что движение Духа пришло в историю и в завершающей точке совпало с Голгофой. «Сие творите в мое воспоминание»3, – Иисус говорит это ученикам литургично, а не в каком-то сентиментальном или мемуарном смысле.

 

027

Голгофа однократна. Изобрести ее заново нельзя. Цивилизация трагедии и ее истощение. Трагедия – не жанр, а форма События. Катарсис как общее переживание События ♦ «Рабовладельческий строй» – выдумка. Теория формаций к Марксу не имеет отношения. О Батищеве.

Михаил Гефтер: Эта загадочная фраза у Гегеля, что Дух должен обернуться назад, к своей Голгофе. Голгофу же нельзя повторно изобрести! Ею жили два тысячелетия, но заново ее не изобрести. В отличие от христианства как упорядоченной религии, ситуация Голгофы как резко интенсифицированная ситуация человека. Причастность людей к Событию, к которому никто не был готов, и к переживанию заново каждым своей неготовности. В виде памяти, которая реорганизуется, воспроизводя Событие.

Ситуацию Голгофы даже с ситуацией христианства не надо смешивать, это особая ситуация человека. Полис не дошел до Голгофы, и хотя шел погибельной кривой, но до нее не дошел. Интересно рассмотреть предголгофу Сократа-Платона.

Глеб Павловский: И линию от нее к империи Аристотеля-Александра.

Да, вынос полиса в мир вовне, через Македонию и Александра, с помощью Аристотеля обнаружившего, что способен войти в тела других цивилизаций и все их перемешать. Мыслима ли сейчас такая ситуация? Как знать. Но фраза Гегеля, его финальная фраза, не просто росчерк пера!

Это напоминает о различии версий одной цивилизации в пределах одной трагедии. Можно, как Ясперс, искать родственные черты в древних цивилизациях, где уйма общего, и на этом строить искусственные, но нравственно соблазнительные обобщения. Но все цивилизации, кроме нашей одной, трагедии не знают. Трагедия – это эллины, иудеи, Европа, Шекспир. Не только жанр, я в обоих смыслах сразу. Под видом жанра появилось Событие.

Почти детское воспоминание, когда я мальчиком впервые попал в Херсонес. Незабываемое впечатление Херсонес произвел на меня. Как раз раскопали амфитеатр, в котором помещались все жители города! Почему им так нужна была трагедия? В конце концов, общество состояло не из Сократов и Платонов, а из людей, занятых обыкновенным делом, ловивших рыбу и пропахших ею. А в трагедии они ощущали, что свободны, и в этом риск и светлая хрупкость их жизни. Возник катарсис.

В конце концов, Афины не были, что там ни писали, классическим рабовладением. Свободные, которые жили за счет труда рабов, – это байка. Ее можно к зрелому Риму применить, и то с оговорками. Применяли к Египту, где вообще нет рабов в классическом смысле. А сколько держалось на этой выдумке! Вся классическая теория себя этим удерживала: раз можно повсюду найти классическое рабство, то и периферию ойкумены легко описать как его потенциальный источник. Тогда все выровняется. В каждую формацию попадают все, поскольку и в первобытном обществе все были. И в пресловутом «феодализме», хотя его по-европейски трактовали, тоже побывали все.

Только в двух состояниях не получилось – в античном и в буржуазном, где, как считалось, историю можно будет «поправить» с помощью мировой революции. Иначе все рушится, рушится вся лесенка формаций! Вся лестница прогресса, где за ступенькой – провал и нет ступенек. И ты должен перескакивать, рискуя свалиться в провал. Занятная лестница, всех якобы ведущая вверх, но с провалами между ступеньками!

И началось у меня когда-то с вопроса: какую, собственно, проблему это решает – пять формаций или шесть? У Маркса вообще не о них речь. Я его стал читать внимательно, а тут подоспело появление рукописи 1857 года, которую объявили мнимым «черновиком “Капитала”». Генрих Батищев имел в руках русский перевод и первым эту рукопись истолковал, молодец. Очень толково. Он был хороший пишущий человек. Сегодня Батищев никого не интересует.

 

028

Эстетика языка Гегеля, мощь языка. Катастрофа русского речевого поведения перешла в политическую катастрофу. Язык Сталина и Бухарина ♦ Речевая размычка с современниками. Нужен другой язык.

Михаил Гефтер: В «Философии истории» Гегеля «Введение» – это все, прочее лишь иллюстрации. Только в ХХ веке эти же мысли можно было бы выразить и иным языком. Но языком Канта Гегель свою идею выразить не мог, языком французов нельзя – был пленник немецкого языкового гения. Такие тяжелые фразы, периоды. но и движение тяжких глыб несет свою прелесть. Эстетика грохота сталкивающихся глыб. Подлинно шекспировский текст, сходом лавины, мощный. Понимаешь, меня подкупает мощь!

Глеб Павловский: Он искал язык предельной ясности для всего, с чем хотел работать.

Внутренне и я уже измучен своим языком, а не сутью этих трагедий. Поэтому подкрепляю себя текстами, контролирую себя ими. Сегодня не могут люди осмысленно говорить на том русском языке, которому их учили. Другого языка не знают, и катастрофа их речевого поведения перешла в политическую катастрофу.

Удивительным образом в обвале 1937 года только два человека оказались способными перейти на иной язык – Бухарин своего конца и Сталин. Некоторые реплики Сталина совершенно поразительны! Фантастика расправного сценария, где все, казалось, предрешено, но по обычаю, утвержденному революцией, палач с его жертвой говорят друг с другом на «ты», как товарищи. Я заболеваю, читая эти тексты4. Заболеваю.

Но ты как-то решаешь эти вопросы?

У себя в блокнотах я решаю их более или менее удовлетворяющим меня способом, но я же должен считаться с читателем. И я перевожу со своего на чужой язык. А Бухарин и Сталин даже в экстремальной ситуации не перешли на чужой язык! И начинается действо, которое я называю «диалогом судеб», где вступают в условные для себя роли палача и жертвы, хотя их следовало бы называть иначе.

И я, который не может это выразить, потому что стал внутренне полемичен к современности, не желающей говорить по-другому, чем говорит. Впервые в жизни у меня такая речевая размычка. Я еще могу говорить с людьми, но они мне стали тяжки. Не то чтобы при этом я поменял отношение к ним – тягостно отношение к себе среди них. «Что сказать» и «как говорить» поменялись местами.

Что именно тяжко – быть не собой в разговоре? Когда ты говоришь с другим, ты уже не ты?

Тяжко быть не собою. Но не в силу того, что я приспосабливаюсь, нет! Это внутренне накатила жизнь вторым или третьим кругом. Одним языком я говорил и писал до запрета Сектора5, потом стал писать иначе, и сейчас – третий язык. Язык – в некотором смысле вопрос существования всего человека.

Хотелось бы иметь право говорить, употребляя местоимение «мы», но я знаю, что употребляю его несколько ложным способом. Не спросив согласия тех, кто сегодня этим «мы» нечестно завладел. Вместе с тем по натуре мне противно говорить от первого лица.

 

029

Гефтер и его собеседник. Спор внутренней речи с наружной. Раздвоенность человека, феномен События. Интеллигенция – место появления и прекращения личностей ♦ Симон Кордонский, Антон Чехов. Два вида письма у Гефтера ♦ Работа Гефтера – реанимация прошлого в модусе «влиятельного воспоминания». Оправданность прошлого в его «завершенной неокончательности». Как перевести диалог в текст? «Все происходящее со мной предварительно». Оргия убийц памяти, сопротивление им.

Глеб Павловский: Чего ты все-таки от меня хотел бы? Не подумай, что этим я перекладываю какую-либо ответственность за себя.

Михаил Гефтер: Я просто рад тому, что ты со мной, мне это хорошо. Ты выступаешь в нужной мне роли оппонента изнутри – это движет рассуждением, делая его более интересным. Потому что на любую вещь можно и даже нужно смотреть с некой иной точки зрения. И твоя точка мне не чужая. Она во мне присутствует, хотя присутствует как не вполне моя. Но она и не может стать вполне моей, тебе это надо допустить.

Когда мы с тобой говорим, у меня идет внутренний мыслительный процесс. Мне кажется, что я все выговорил и теперь могу сам в себе разобраться, отталкиваясь от соединившихся впечатлений. В письменном жанре пора окончательно решиться на фрагмент. Хочу вернуться к своей пушкинской поре начала 80-х – к писанию фрагментов на языке, который близок и для меня достаточен.

Пребывать в постоянной внутренней нерешительности – моя форма косности.

Потому ты ее стесняешься показывать? Это очень понятно.

Твои утешительные жесты, думаю, лишние.

Я сам себя никак не могу утешить. Других умею, а себя не могу почему-то. Себя трудно утешить. Что-то толкает нас к постоянной раздвоенности, при которой человек боится себе подобных. Вместе с тем проникнут сознанием существенной связи с ними.

Некое свойство человека в минуту страшного разлома вышло на свет в виде События. Едва разлом приоткрывается снова, на время События проступает фигура, именуемая личностью. Потом исчезает, отпластовывая культурой некое содержание. Культура – фиксация вспышек События интервалов, где заявляет о себе личность, чтобы, тут же погибнув, уйти и очистить мир. А в культуре нечто остается, добавляется и передается.

Симон (Кордонский) – здравый наблюдатель, хотя его манеры писания я не выношу. Тона докладных записок, в котором он почему-то пишет. Его примеры передают в карикатурной форме вещи довольно самоочевидные, но забавные. Зато относительно интеллигенции у него подмечено очень, очень верно. Интеллигенция, по крайней мере в русском ее варианте, – это место появления и прекращения личностей.

Чехов говорил о том, как хочет найти личность деятеля и не обнаруживает ее. Как все в русском человеке нестойко, непрочно и неприложимо к делу. А он очень ценил дело, этот странный писатель. Даже когда стал писать самые сильные вещи, наряду с ними отписывался барахлом и лишь к концу жизни, как в Мелихове6, осел, писал только настоящее.

Мне о себе неудобно писать. А говорить могу, интонация скрашивает нескромность. Надо форму найти. Можно наговорить на телекассету, даже название придумал – «Я был историком»7. Жизнь тому назад!

Я в такой форме, что интонационно все могу передать. А перевод интонации на письмо для меня чересчур сложен.

Да, я страдаю, видя, как в тексте теряется твоя интонация. Твое письмо иероглифично, а иероглиф интонацию не передает. Есть ритмика, но она не интонационная.

Не будучи способен адекватно перенести интонацию в письме, я ищу выход в иероглифичности. Это же вообще не я придумал, натура ищет. Как я не могу творить иначе, чем говорю, так не могу и писать иначе.

Не скажи. У тебя есть свое линейное письмо «А» и письмо «Б»8. Письмо «Б» – это записочки в две строки на обрывках бумаги. Они страшно интонационны. Но, начиная их разворачивать, ты переходишь на письмо «А», иератическое, и священнодействуешь. В том письме надо достроить Вавилонскую башню, а достроить ее нельзя в принципе, и вот мучение твое. Затем обрыв текста, и ты замолкаешь. Когда надоест жить молча, переходишь к болтовне вроде нашей.

А знаешь почему? Я тебе отвечу. А сейчас я пойду гулять.

…Мое существо тяготеет к реанимации прошлого в модусе влиятельного воспоминания. Чтобы увидеть прошлое законченным хотя бы в его оправданности. То есть завершенно неокончательным.

Сколько люди существуют – древность, раннее Средневековье, миграционные волны, – исчезали целые народы. Цивилизации погибали начисто, как Атлантида. Но есть третья сторона: каким-то образом наконец очертить самого себя, а у меня сердце к этому не лежит. Недостаток откровенности, может быть? Я не тяготею к исповедальному жанру как таковому. С другой стороны, наши мертвые, их живая личность. Хочу обо всех рассказать. Не знаю, как соединить их и во времени уложить сохранно. Может, начать больше рассказывать вслух и записывать? Чувствую, отстал, многого не прочел за эти годы. С другой стороны, нет то ли страстного желания жить, то ли желания много читать.

То, о чем ты говоришь, значимо ли все это еще для человека сегодня? Ведь он должен отринуть себя и влиться в струю, которую ты обозначил. Ему проще ее обойти.

Ну, я не притязаю на то, чтобы куда-то вести. Я хочу поделиться своим в качестве одного из предупреждений. Я могу представить себе будущее, при котором вечные опрокидывания историей повседневности сменятся работой внутри человеческой повседневности. И та обретет оправданную, санкционированную достаточность. Может, я сам не рад бы жить в таком мире, может, я задохнулся бы в нем, этого я не знаю. Ничего инструктивного в моих мыслях нет. И дидактике чужд, при слове «нужно» сразу спохватываюсь, что это не мое слово. Вопросительная форма кажется мне наиболее удачной для выражения мысли. Я должен напоследок попытаться отрефлексировать свои темы, весь их состав. Представить в связном виде, учитывая их серьезность.

Тогда лучше заново пройти по всем узлам, чтобы их связать. Пересечения судьбы, мыслей и политики – все это связав рядом ситуаций.

Но ряд оборван 1991 годом, и теперь в идеальном пространстве его надо связывать иным образом. Не наукой же логики, вот вопрос.

Я думаю, идти к логическому роману. Представить свой логический роман. Мне кажется, сейчас это наиболее интересно, идеологиями сыт не будешь. Но есть потребность объясниться. Не объяснить, а объясниться.

А ты сам не хотел бы записать что-нибудь из того, что мы наговариваем?

Нет, я бы не смог. Нет внутренней потребности, которая подскажет соответствующую себе форму. Нужен толчок.

Я хочу однажды пересказать наши разговоры. В виде интервью с тобой это немыслимо – твой авторский цензор не даст изложить их такими, как я слышу. Но, превратив тебя в литературного персонажа, я смогу избавиться от твоей цензуры. То, что ты делаешь, редактируя свои разговоры, совсем не то, что я слышу.

Да, когда я решаю, как строю текст, а ты решаешь за свой, – это уже не речь, а тексты как таковые. Перенесенный на бумагу разговор теряет ритмику. А для меня утрата ритмики означает, что я теряю себя. В этом проблема всех моих интервью.

У меня другое отношение к своей жизни. Совершенно патологическое знание, будто все, что происходило и происходит со мной, сугубо предварительно! А потому я сам не представляю для себя интереса. Считая это патологией, я ее не отклоняю. Когда пишу, просто трактую вещи и состояния. Но есть и еще одна сторона дела. Когда творится вокруг нас чудовищная оргия убийц памяти, некто должен сопротивляться, в меру сил, конечно. Каких сил? Смешных! Но мне нельзя не сообразовать с этим свое существование.

 

030

История как попытка достичь единоосновного родства в «человечестве». Неисполнимость вывела идейных монстров. Если не человечество, то что? Третий человек после Homo mythicus и Homo historicus. Идея, что можно уничтожить всех, как любого, не ушла. Перевыстроить существование, идя от различий.

Михаил Гефтер: История – молодой, хотя из-за интенсивности кажущийся страшно долгим отрезок эволюции человека. В ней сделана попытка придать виду Homo sapiens особое а-эволюционное родство человечества. Сделав человечество единоосновным, в отношении к которому все сущее не более чем иновариант. Этого не вышло, и выйти не могло. А реакция на неисполнимость и противопоказанность попытки эволюционному существу двинула вперед идейных монстров-мутантов. В том числе и фашизм. В том числе сталинизм.

Глеб Павловский: Это не фашизм и не сталинизм, раз это возвращение к ним. Возвращение – не классика феномена.

Да, но возвращение перехватило инициативу! Неисполнимость вернулась оргией убийств. Потому что убийство остается крайней формой приведения людей к общему знаменателю. Но ты человек, и ты не хочешь под этот знаменатель. Ты македонец, но не хочешь быть сербом, ты чеченец, но не хочешь быть русским или россиянином. В этой крайней ситуации, при сдвиге сознания, который трудно объяснить, есть убийственное упреждение! Я чувствую его, и оно меня леденит.

Еще недавно я писал: надо пойти навстречу друг другу, друг друга понять, и из всего, в чем мы не совпадаем, извлечь пользу и импульс. Но сегодня вижу: не проходит! И тогда ссылаюсь на замечательный афоризм Витгенштейна: «Понимание есть частный случай непонимания». И говорю: давайте достигнем ясности в непонимании, пройдя вместе этап неизбежного непонимания… Какую личную задачу я при этом решаю? Может быть, задачу взаимности в непонимании.

Если не человечество, то что? Если был Homo myphicus и затем был Homo historicus, то далее будет третий человек? Может быть, это он возвращается в эволюцию на другом витке?

Вот именно, на другом. Это очень долгие циклы, и возврат в эволюцию, о котором ты твердишь, сам осуществляется внутри какого-то цикла. Это может быть местный зубец внутри исторического цикла, а то и вовсе возврат в мифическое.

Возврат к Myphicus явственно слышен. Если не считать миф вымыслом, если видеть его непосредственно космичным, что-то нас в него возвращает. Ты говоришь о возврате внутри цикла? Возможно. Но мне удобнее говорить о третьем человеке и его возврате в эволюцию.

Удобство – слабое основание для таких презумпций.

Я убежден, что вид не может долго существовать, делая акцент на единстве. Просто не может! Он задохнется от тесноты. Отсюда это ощущение тесноты, которое испытывают каждый по-разному в Европе, и мы испытываем, и в семьях. Но если мы перевыстроим человеческое существование, идя от различий как источника развития, что отсюда следует? История вытесняла различия, но не могла их вытеснить совершенно. И тоталитаризм нигде не осуществился вполне. Он скорее был упреждающим сигналом о неосуществимости человечества.

Когда тоталитаризм заявил себя уничтожением народов, а антитоталитаризм заявил себя атомной Бомбой, процесс приобрел новые очертания. Не будь Гитлера, не было бы Холокоста, а не будь Сталина, не было Великого террора. Персональные случайности, став агентами неумолимого процесса, обладают огромной самодетерминирующей силой. Они субординируют процесс целиком, и тому не выйти из рамок ситуации иначе, как действуя в ее пределах.

И все же процесс из рамок вышел – иначе где мы это обсуждаем, уже не в СССР, а в РФ? Пределы рухнули в 1991-м и упразднились. Мы имеем дело с историей вне берегов Ялтинской системы, то есть с другим процессом. И должны определить его цикл, а не навязывать чуждые рамки.

Вышел или, как ты же сказал, просто переменил форму? Процесс провинциализируется. Он размазывается по лику планеты, но пружина его, мысль, что можно уничтожить всех, как всякого, продолжает работать!

До определенного момента такой идеи нет и не может быть. С одной стороны, путь к человечеству шел через колониализм. Но в ХХ веке идея человечества достигла фазы, когда технически стало на повестку дня всеобщее самоубийство. Ну не бывало такого прежде! Видовое сопротивляется самоубийству. И мутации продолжались. Но для их опознания надо всмотреться в нечеткую ситуацию, на глубине которой мутирует древнее первоначало Homo sapiens.

Все, что мы видим сегодня, – агония идеи-программы Человечества. Агония типологии окончательных решений, Endlosung’ов, приведения всех к общему знаменателю. Агония единоосновности. Так мы хотя бы фиксируем проблему! А если сказать, что Беловежскими соглашениями мы вышли из этого состояния, проблему теряем.

 

031

Чем уравновешена асимметрия Род-Человечество? Иисусово дело и коммунизм. Глобальный феномен меньшинства. Человек не добился родовой единоосновности ♦ Праварианты, «абиологическое живое существо». Речь как свойство Homo не завершена. Цивилизация Европы, творящая свой генезис из остальных. Связь незавершенности Homo с его обреченностью. Обреченное существо изобрело некий «лаз». Человеку и крысе неприятны единородцы. Кроманьонец, нуклеус и отщепы. «Люди нуклеуса» – диверсанты против заданности.

Глеб Павловский: Чем уравновешивается столь хулиганское поведение человечества? Балансом в рамках планетарного целого?

Михаил Гефтер: Весьма вероятно, есть пласты существования, на которые мы активно закрываем глаза, замечая только то, что в нас не вмещается. Человеческий эгоцентризм крайне интенсивен. Но и у него своя пространственная история как его ограничение. Сначала локальные малоазийские очаги, потом новоевропейская цивилизация, наконец попытка переделать новоевропейскую цивилизацию в небывало универсальное состояние – человечество.

Но это же всегда? В Европе царит миф единого пути, а в других местах планеты существовали миры, которые то дружили, то враждовали.

Никогда не устраиваясь в согласуемое целое.

Иисусово дело вылилось в европейское человечество, а затем – в коммунистическую попытку развернуть его в универсальное состояние. Может, вместе с коммунизмом закончилась и множественность микроочагов? А множественности парных, семейных или групповых состояний будут сочетаться, входя в общности на разных уровнях? Совершенно другая геометрия жизни.

Понимаешь, эти корпорации, эти европейские ассоциации, эти культурные объединения, перекрывающие границы. И такое новое глобальное явление, как меньшинство, – качественная определенность, корректирующая всеобщее состояние, привнося нечто альтернативное.

А что, раньше не бывало меньшинств?

Всегда на положении допускаемых, травимых или ограничиваемых. Но не в виде значимого корректива общей жизни и не как ее стимул. Может быть, это принципиально меняет дело. Может быть.

Отталкиваясь от вероятности, что вполне еще может все кончиться. Не исключено, сила взаимного отторжения, взаимной непереносимости людей и шок тесноты человеческих существований нас просто взорвут.

В Европе привыкли признавать принципиально новое в рамках изменения контракта. Но эта европейская договоренность теряет значение. Ведь предел, о котором ты говоришь, тоже договоренность. Возвращаемся к состоянию, когда границы значимы были только для тех, кого они разделяли.

Да, есть новый элемент. Я отсчитываюсь от двух неравнозначных моментов. От одного, который опознаю как идею человечества – идею, покидающую землю. Что неравносильно концу вида Человек. И второй – в свете риска прекращения вида я хочу рассмотреть российскую ситуацию. Она может быть рассмотрена и так, и так.

Вряд ли стоит рассматривать человечество как преходящую возрастную дурь. Оно должно иметь отношение к фундаменту Homo sapiens, иначе оно необъяснимо. То, что новым кодом идей исцеляются деформированные родовые свойства, – странная точка зрения. Строго говоря, все имеет отношение к родовым свойствам, деформации в том числе. Все извращения родовые!

Есть гигантская эпоха, которая мнила заместить все связи родовым единством людей. Все общества она рассматривала как свои предшествования. События как прологи и ступени, соответственно, как материал для себя. Она выстроила несовпадающее с ней в схему пролога. Творя, утверждаясь и распространяясь, она рассматривала все невписанное или невписывающееся как моменты своего генезиса. И эта эпоха в пределах одной цивилизации, с учетом ее экспансии, еще жива.

Это я понимаю. Имело отношение человечество к свойствам рода или не имело? Не могло просто так оно испариться.

Безусловно, имело. Во-первых, оттого что не могло их преодолеть. Человек не смог добиться единоосновности человеческого существования. И подойдя к территориальновременным пределам экспансии, он убедился, что обозначилась его неспособность. Но так же как мы говорим об «истории самой истории», еще в большей степени можем говорить об эволюции самой эволюции. Свойства рода не намертво закреплены, они также подвержены видоизменениям. А при попытках их исключить они вырываются наружу! Величайшей глупостью была претензия разума выстроить все на своем основании.

Мне нравится идея, что человек, не довершенный в биологическом смысле, выступил абиологически живым существом.

Все-таки человек – существо, которое все время стремится к большему, чем отпущено. Почему так произошло? Это серьезный вопрос. Если его не считать мистическим, нужна гипотеза, что человек вступил в существование, которое я называю историческим, при незавершенном еще формирования вида. Главный его видовой признак – способность к речи. Речь не была завершена! И она не обязательно должна реализоваться в той форме, по которой иудео-христианство слепило новую европейскую цивилизацию. Уверен, что были гигантские варианты. Например, вариант локальной всеобщности – подстилка, прошедшая через все существования, которую некогда именовали «азиатским способом производства». Но иудео-христианский мир создал нечто абсолютно несовпадающее с этим. А то попыталось подчинить, включить в свой генезис прочие существования. Воздвигнув собственный генезис из всех остальных.

Сокращенно это называется пожирать. «Превратить в собственный генезис» – значит пожрать.

Ну да. Растворить, подчинить на разных уровнях. Возможно, моя схема искусственна, но у нее есть ряд серьезных доказательств. Например, связанных с устройством мозга, с его принципиально нецелостной структурой.

Это по Карлу Сагану9?

Саган тоже, почему нет? Возможно, незавершенность имела характер обреченности. Человек был обречен существованием в эволюционном смысле, но тут ему открылся какой-то лаз. Не предуказанный способ выхода из обреченности на неэволюционной, в этом смысле – извращенной основе. Здесь какая-то тайна.

Да, но хронологически к моменту описанной тобой ситуации человеку уже ничто не грозило, он стал самым опасным животным на Земле.

Я бы разделил его историю на две части. Выделив часть самую раннюю, в отношении которой можно сказать, что внутри ее человек стал крайне опасен для себя.

Трудно найти момент, когда мы не были себе опасны, и еще труднее привязать это к какой-то одной ситуации.

Вне этого непонятно расселение, дисперсия разбегания людей по зонам земного шара. Началась столь рано, в столь неблагоприятных для человека условиях, и, по-видимому, оплачена была столь массовыми жертвами, что этого не объяснить ледниковыми периодами. Существовали горные преграды, водяные преграды. Не на заднице же, прости, катился он по лону земли, через перешейки между континентами!

Правда, кроме человека есть еще существо, которому неприятно соседство единородцев, – крыса. Нет других видов животных, которые живут везде, только человек и крысы могут жить при любых условиях. Своей дисперсией, своим разбеганием человек перечеркнул для себя понятие ниши. Пусть еще не было Берингова пролива, зачем Homo соваться в Америку, где ничего особенно приятного он не мог ожидать?

Вообще, само появление кроманьонца – загадка. Откуда он вышел, не видно, не прослеживается. Чересчур внезапно он вынырнул. Раньше была гармоническая картина: мозг растет, руки становятся более умелыми и т. д. Сокрушилось соотношение мозга и умелости рук – уже никто не говорит, что труд создал человека.

Человек – животное, производящее орудия для производства орудий. Он делает это в специализированных формах, что предполагает передачу опыта. Брал камень и начинал по нему бить. Получаются отщепы, а он выбирает те, что ему подходят. Как вдруг переход, и он обивает камень не ради сколов, а наоборот, чтобы выделить из него обработанное ядро – нуклеус10. Из которого далее изготовляет орудие по чертежу в голове. Это же переворот во всем, что человек делает! И надо поставить вопрос: что тут произошло? Благодаря чему это могло произойти? «Накопление во времени» не ответ. Люди нуклеуса – диверсанты против заданности!

Но принципиален вопрос о речи. Он категорически принципиален! Сокрушилась вся картина эволюции до кроманьонца, но рубеж появления человека говорящего стоит на месте, как намертво. Рубиконом является слово. И когда Павлов пытался решить его матрешкой условных рефлексов: условный рефлекс, условный рефлекс более высокого порядка, условный рефлекс еще более высокого порядка. обнаружился тупик. Ближе подходил Ухтомский11 с тормозной доминантой, какую-то роль он сыграл. Поршнев12 отвечает моей идее человека незавершенного и обреченного. На переломе, дающем речь, возникает момент, когда с предком, скажем по-детски, что-то случилось. И это привело к разбеганию по планете друг от друга. И при такой пространственной разбросанности возможность понимания непохожих.

Отвергая совпадения понятий человечества и вида Homo sapiens, я вынужден допустить разрыв между ними. Разрыв, куда всегда может войти гибель. Мне нужно это, понимаешь? Впрочем, для чего именно нужно, неясно. Чтоб выйти и сказать: «Господа члены Президентского совета! Я у вас займу ровно сорок минут и объясню, что вы с Президентом из себя представляете. Вы не только остановились в развитии. Вы ушли далеко назад, потеряв то, что некогда обрело человечество».

Это к слову о кроманьонцах что ли?

Да, да, да!

 

032

Заданность и первозданность. Действие, преодолевающее заданность. Осознание заданности уже есть противостояние ей. Миф, его преодоление в борьбе и в союзе с заданностью. Заданность возвращается ♦ Тонкие виды заданности, «коллективное прозрение» оттепели ♦ Выведение выше процедур сведения. Работа историка с несводимым остатком ♦ Категория исключительного или особенного.

Михаил Гефтер: Мысль проста, гляди: вот некая первозданность.

Глеб Павловский: Первозданность уже есть до действия или она появилась в процессе? В первое я не верю.

Действие состоит в неприятии заданности, в обнаружении ее и определенной реакции на обнаруженное. А другие не обнаруживают ее и не ощущают. Между прочим, хотя потребность в преодолении всеобща, само преодоление осуществляется немногими людьми. Возникает конфликт между ними и теми другими, которые его отклоняют. Их, кстати, тоже немного. Тут есть определенный архетип. Но когда мне все время говорят про архетип, кроме желания забыть это слово у меня ничего не получается.

Образованный читатель привык к употреблению жаргонных слов и без них чувствует себя голым.

Это таинственное свойство человеческой речи среди обычного жизненного обихода людей: она избыточна. Но когда человек творит, он вдруг обнаруживает в ней и в себе недостаточность. Так же с заданностью и с противодействием заданности. Заданность естественна для человека в силу его воспитания. Он очень долгое время находится при родителях.

Ты готов термин «заданность» соотнести с понятием архетипа?

Да, конечно. Это рано человек ощущает. Скажем, аффект опасности с достаточно стереотипным ответом на него есть и в мире животных. Но на примере собаки мы видим отличие: человек ощущает, что даже знание того, что он поддался угрозе, является новым приобретением. Принципиально нового почти нет, лишь узенькая, тесная щель с разговорами про свободу воли. Узкая щель, которую человек пытается расширять до предела.

Момент первого осознания заданности – догадка о том, что над тобой довлеет чужая схема.

Раз я догадался о заданности, я уже ей противостою, согласись.

Это бессознательный способ обращения с заданностью. Например, пророчество, где ты объясняешь себе, к какой схеме отнести личный случай.

Заговоры, заклинания в первичной форме, то же самое – работа с заданностью.

Осознание того, что миф есть миф и что сбежать из него нельзя, – это уже первое знание заданности.

Нет, это уже высокое осознание! Миф заданностью преодолевается недостаточно естественным образом, когда вступаешь в союз либо в борьбу с этой заданностью. Ты и изгоняешь ее, и уговариваешь.

У иудеев эллинского окружья возникает другой момент – потребность усмирения Завета ради преодоления заданности. Разнообразие типов усмирения – то пытаешься договориться с Сущим, то пытаешься отпасть и изгнать. Рождается всеобщая потребность. Она появляется в момент рефлексии, индивидуализации поступков и осознания уровня вовлеченности. Трагедия на этой почве еще уживается в рамках мифологической структуры, но сама структура меняется. И, конечно, есть элемент архетипа. Отчего этот же момент и возникает на всяком новом уровне сознания.

Но после греческого мифа нарастает столько процедур опосредования, где миф просто разобран на атомы. Заданности вроде бы уже негде скрыться – рефлексия поработала, язык стал артикулирован. Тем не менее она возвращается?

Заданность возвращается. На ранних ступенях она реализуется через посредничество, которое воспринимается как условие существования. Всеобщая потребность реализуется в чьем-то поступке. Культ возникает, но возникает и конфликт. Герой своей опрометчивостью навлекает гибель не только на себя, но и на ближних. Великая фраза советского времени «Что, вам больше всех надо?» уходит в глубочайшую толщу времен. И, пытаясь свести революцию к каким-то социальным причинам, не учитывая этого конфликта, мы теряем важный момент.

Откуда возник сам европейский тип эволюционирования, что он являет нам? Что предлагает современность для преодоления заданности, опять растущей в геометрической прогрессии? Ведь типы поведения человека не бесконечны!

Ты упомянул о нас, но можно ли применить понятия «миф» и «архетип» к столь модернистскому субъекту?

В общем говоря, тут работает не чистый разум – работает зов к преодолению заданности. На себе я этот зов ощущаю непосредственным образом. Если чего-то ради преодоления не делаю, то я, человек не мятежный и не храбрый, просто заболеваю. Значит, выбор мой только таков: расплачивайся собой либо сопротивляйся!

То же самое во мне принимает форму гнева, требующего поступка немедленно. Но поступок не означает автоматического преодоления заданности!

Уже внесение различений в реальность означает преодоление. Заданность имеет эволюцию. Есть заданность, идущая в самые глубины существования. Есть заданность сталинской системы. А заданность, допустим, ХХ съезда – они разные. И когда я не принимаю заданность в этой, последней версии коллективного прозрения, возникает лично мой тип конфликта.

Я его не считаю преимущественным и не настаиваю на нем. Он чреват срывами и тяготеет к житейскому компромиссу. Я не стремлюсь к лобовому противопоставлению, потому что несколько другой дорогой иду. Но мне важно, какие свойства человека здесь работают и что порождают. Еще со времен Сектора у меня интуиция, что процедуры выведения обладают глубинным преимуществом по отношению к процедуре сведения.

Ты их так обособляешь? Но у выведения есть же своя генетическая граница.

Конечно. Но ее нужно еще распознать. А сведение в новой европейской культуре притязает на то, что – пусть не в моем исполнении, не в одноразовом акте, но в целом – все постигаемо! Совершенствуешь постижение, исходя из принципиальной постигаемости.

А нет ее, нет! Есть остаток, и с остатком надо работать. Я работаю с остатком, с вопросом, почему человек ведет себя так, а не иначе. Считают, многие трудности понимания между людьми могут быть преодолены, что барьеры преодолимы. нет же, нет! Пусть человек поймет: этот конфликт вообще нельзя устранить. Ибо потребность преодоления заданности в человеке реализуется немногими, а те при этом входят в конфликт с другими, также немногими. Сведение к общему основанию уходит от этого факта.

Каждая следующая эпоха полагает прошлую своим предварением, ступенью. Сводя к тому, что есть законченность, завершаемость. И ни из чего не следует, вообще говоря, что завершаемость не могла бы однажды стать окончательной завершенностью.

Сами возобновления загадочны. Огромный пласт человеческих существований, который может быть назван археологическим, архетипическим, как угодно. Целая эра существования человека со сложной структурой, органикой, со своими языками и своей человеческой завершенностью. Завершенность не абсолютна и выступает уже в превращенном виде. В результате того, что нечто возобновлялось непредсказуемо, частичным, локальным образом.

Известная Марксова мысль, на которую Генрих Батищев обращал мое внимание: особенное ничуть не конкретизация общего. Особенное – более богатая и универсальная категория. Что не так старомодно, как может показаться. Когда нечто завершается, а иное начинается сызнова, работа идет через особенное, а не общее! Через то, что можно даже назвать исключительным, – шершавое слово делает мысль более резко выделенной, да? Хотя сказать особенное грамотнее, чем «исключительное».

Я испытываю недоверие к строгим категориям. Категории все-таки вещь умственная, они где-то отлеживаются от случая к случаю.

Отлеживаться – это хорошо сказано. Да-да, именно так – отлеживаются. Пойду и я полежу.

 

033

Революция – способ преодоления заданности. Вторичной заданности, ее опознания через «особенный поступок». Деградация речи. Исход из рабства у революции – суверенное слово. Платонов, Бухарин, Мандельштам – «люди нуклеуса». Троцкий – отец политической импровизации в России.

Глеб Павловский: Хорошо поспал? Соотнеси-ка тему заданности с революцией.

Михаил Гефтер: Революция является самым взрывным способом преодоления заданности. Она это умеет. Наша Октябрьская это доказала.

Но в СССР возникла ситуация, в высшей степени заданная.

Значит, в СССР возникла ситуация вторичной заданности.

Почему – вторичной?

Взрывом заданности революция готовит новую заданность. И новый вызов для людей, которые хотят ее преодолеть в ее русле. Они должны обрести внутреннюю речевую силу для опознания и одоления вторичной заданности. Что требует от них специфического поступка. Особенное опознание и особенный поступок! Связь может перевернуться, от особенного поступка – к особенному опознанию. Преимущество Троцкого было в том, что действием он подвигался вперед до опознания дела. А Бухарин мог бы дойти. Но запнулся на специфичности требуемого поступка.

За что ты и ценишь лубянского Бухарина – за поступок?

В обстоятельствах, где вторичная заданность революции не опознана, она вела к обвальной деградации речи, когда вообще невозможно опознание заданности, то есть к рабству. Поступок Бухарина на краю гибели обретает в себе ресурс, он речью передал состояние человека, трагедией искупившего рабство.

Представь-ка Троцкого. Его эмигрантские тексты в контексте сталинского Союза, ведь те изредка попадали в Союз. Среди сталинистских текстов Троцкий смотрелся ошеломляюще дерзко. Он являл советскому человеку акт неслыханной интеллектуальной свободы. А письма Бухарина с Лубянки выглядели позорной капитуляцией большевика. А сегодня все наоборот! Троцкий банален, а Бухарин волнующе экзистенциален. Мученическое принуждение себя к свободе из прослушиваемой камеры, наедине с «наседкой».

Совершенно верно, наоборот. Тут проявилась речевая недостаточность Троцкого. Страшно интересно! Собственно говоря, исход из рабства революции идет там, где слово выступает наиболее суверенно. Не у тех, кто отклонил политическую форму рабства, а у Бухарина и тех, кто повел духовную контратаку изнутри ее самой. Обреченный последний бой. И он не один в этом ряду. Платонов и Мандельштам до конца относили себя к должникам революции. У них появляется ресурс нуклеуса, я приводил этот пример из археологии: пропасть между породой тех, кто извлекает из камня узренное в нем ядро, и теми, кто собирает отщепы для пользования. Бухарин, Платонов, Мандельштам – люди нуклеуса, а Троцкий – гений манипуляции отщепами.

Зато именно Троцкий стал зачинателем политической импровизации в России. В двух пунктах: Октябрьское восстание и создание регулярной Красной армии с использованием царских офицеров, без Троцкого бы не вышло. Восстание по Ленину не удалось бы, оно прошло по Троцкому. Благодаря его огромному влиянию в Петрограде и техникам, которые он применял.

И Красная армия – творение Льва Давидовича. Ленин туго шел на сотрудничество с военными специалистами. Когда Троцкий сообщил ему, что царских генералов и офицеров в Красной армии больше, чем в Белой, Ленин не поверил. Проверьте и доложите еще раз – не может быть, чтобы столько!

 

034

Конструкция исторического, изобретение стадиальности. Миф о «мифологическом человеке» – прежде жили вымышленно, только мы по-настоящему. Боги Греции индивидуальны, а греки – еще нет. Русский либерал марксист-недоучка.

Глеб Павловский: Формации марксистов болтаются, как ступеньки сброшенной им из будущего веревочной лестницы.

Михаил Гефтер: Это же определенный взгляд. Основанный на незнании чего-то, что после открылось, и на отсутствии ему места в том, что назвали всемирной историей. Как вновь открытому придать статус всемирности? Ступенька за ступенькой, но ступеньки заняты. Уж не говорю про ипостаси абсолютного духа. Никто так не обожествил буржуазную цивилизацию, как классический марксизм! Маркс вывел из буржуазного быта всеобщий коммунизм для земли.

Ну да, а теперь всплывают слепые пятна: бахрейнская цивилизация, мальтийская, малоазийские…

Мы учились в университете, где сперва читали про первобытное общество. Кончали про первобытное, начинали читать про Древний Восток – другую «формацию», и первобытное общество испарялось. Оно ведь уже сдано, верно? Сдали Древний

Восток – и его нет, зато появляется Древняя Греция. XIX век верил, что все, что не «эпоха-ступенька», то вымысел и легенда. Идея «вымысла» в том, что одни мы, современники, настоящие, а до нас человек был «мифический», который якобы и жил вымышленно, бедняга!

История начинается с того, что является некто, кому нет места среди ранее разместившихся.

Конечно. Но на пустом месте все воспроизводится этот «вымышленный человек».

Все-таки общую твою мысль я хочу понять. Ты вчера говорил, что проявляется индивидуализация, а для нее нет места?

Да, но и она увязывается. Поразительная вещь: персональные боги Греции, которые опережают персонализацию людей, когда люди сами еще не индивидуальны!

Меня в Бутырках страшно захватила книга Хейердала «Древний человек и океан»13. Я вдруг понял, что древний человек, – это я, который, выйдя в океан, забыл, для чего это сделал, и засомневался.

Путеводитель по прошлому должен писать усомнившийся эрудированный дилетант. Профессионал не напишет мировой истории, он слит со своей эпохой-ступенькой. Лестница эпох – великое изобретение, ею легко было подниматься. Но если мы решили, что больше не поднимаемся к цели, то где мы теперь – повторяемся? Если не повторяемся, то что делаем нового? Если и не поднимаемся, и не повторяемся, то что с нами вообще?

Да, это имплозия.

Конечно. При таком взгляде либеральные проклятия архаике и коллективизму ежедневным потоком банальной желчи безграмотны и бессмысленны. России досталась, мол, не та лестница, что Европе, а неуч Сталин подпилил ступеньку! Такой, скажу, ну очень вульгарный марксизм.

Зато обличитель стоит прочно, однако неизвестно на чем. Ладно, до встречи.

 

035

Непоказанность человечества для человека. Застряли в идее человечества. Христианин – Homo historicus. Второе пришествие и коммунизм не наступили, однако детерминировали прошлое будущим. Доминанты в истории. Смена доминанты не ждет ее исчерпания. После ХХ века убийство несет причину в самом себе. Оно беспричинно.

Глеб Павловский: Собственно, почему эксперимент в истории неповторим? Мы сталкиваемся с фактом, что эксперимент повторяется. Искусственно, принудительно и в разных вариантах. Я не вижу ни одной ситуации в истории, которая, некогда сбывшись, не проигрывалась бы снова и снова.

Михаил Гефтер: Да, ты можешь поставить вопрос и о русском 1917 годе. Бессмысленно жаловаться на то, что революция вспыхнула не там, где следует, – случившись здесь, она найдет на родине силу сдвинуть весь мир. Империя была велика, чтобы России существовать, не распространяясь. Отказаться от себя она не могла, а чтобы сохраниться, надо было раздвинуться дальше, но как?

Казалось, для нее все кончено, Первая мировая война была поражением Российской империи. Но свойство сохраняться распространяясь обрело новый импульс: евразийский форпост мировой революции имел санкцию двинуться дальше! Революция оказалась самодетерминирующейся силой – взяв опорой Российскую империю с ее экспансионизмом и разрушив ее, она обратила потенциальную энергию в кинетическую. Это еще Плеханов заметил. В Сталине российское предшествование берет верх над коммунистическим первоимпульсом русского человечества.

Я это еще продумаю. Ты принуждаешь меня удержаться в вопрошаемой фазе, и это правильно. Есть, однако, простая потребность: вопрос вопросом, а ведь хочется что-то ответить. Но я убежден в том, что сгустком нынешнего бреда, где люди застряли, остается непоказанность человечества для человека. Более великой, чем человечество, более универсальной и более вдохновенной идеи люди не знали со времен Иисуса. И в ней застряли. Парадокс – люди застряли в идее человечества!

Вообще мы переоценили свою новизну. Последним капитальнейшим пунктом новизны было появление речи.

Вот здесь мой главный к тебе вопрос: а состоялся ли новый «капитальнейший пункт» разрыва? Еще пятьдесят лет тому назад ответить «да» казалось трюизмом – СССР и был общеизвестным местом разрыва. А сегодня? Не исключено, что прежние разрывы с прошлым сгладились внутри более долгого цикла как слабые возмущения. И мы все еще внутри этого долгого цикла. Не пережив твой «капитальнейший пункт», хотя не исключено, что к нему приближались.

К человечеству приближались, конечно. Речь и человечество для Homo sapiens – сопоставимые рубежи. Человечество как рубеж сильно связано со Словом.

Но человечество-то не вышло, с ним покончено в Беловежской пуще.

Оно не состоялось, если сопоставить с первообразом и замахом, зато сформировалось в потенции. Мир миров – это ж не просто моя утопия, тут и Коминтерн, и мировое братство физиков, и ООН, и Ялтинская система.

Погоди. Христианин позапрошлого века знал, точно как коммунист – что идеал попран, заповеди не выполняются. И относился к этому не менее сокрушенно. Ну, может, чуть спокойнее нас. Для Монтескье аморализм человека не основание к ликвидации «империй зла».

Он был спокойнее потому, что христианин – человек исторический. Это интересный пункт. На чем выстроено христианство? Если огрублять? На идее второго пришествия. А оно же не состоялось! Что не помешало христианству набрать гигантскую силу инерции.

Об отсрочках второго пришествия в XVIII веке зубоскалили, как мы в СССР про отсрочки наступления коммунизма.

Да. С одной стороны, это утопия, то есть предположение, опрокинутое в историческую ситуацию. С другой стороны, такова вера Иисуса! Своей жизнью, индивидуально задокументированной, он свершил акт вызволения. Событие и формирует историю, будущее формирует свое прошлое. Детерминация будущим – ведь это и есть историческое прошлое.

Перейдя к коммунизму, можно рассуждать таким же образом. Состоится он или не состоится, был открытый вопрос. Но вопрос, который сформировал конкретику пролога. Можете поносить Ленина, но вам не изъять того, что состоялось. Коммунизм дал допинг нацизму, и он же вскормил антинацистское Сопротивление. А Сопротивление дало Бомбу как символ антифашизма и базис политики послевоенного человечества.

Я обсуждаю твою мысль: можно ли говорить, что все это было внутри какого-то незавершенного цикла? Но когда возникла речь, цикл выделения из предчеловечества тоже не был завершен. Еще царила выбраковка видов.

Давай вынесем предрешенность за скобки – ее или никогда не было, или она всегда возникает как доминанта процесса. Любой человеческий процесс имеет свою доминанту и хранит ее, пока остается собой. Говоря о предрешенности, мы не отрицаем измеримости ее силы, а значит, есть предел доминирования! Раз процесс человеческий, то и ситуацию может разомкнуть человек.

Застывший Мир-ситуацию можно включить в превосходящее мощью целое, сломив местную предопределенность! Соподчинив ту большему циклу. Теоретически неким сверхусилием человек, даже оставаясь в рамках исторического горизонта, может накликать второе пришествие.

Или Христогенез Тейяра.

Да. Человек может сдаться локальной обреченности, а может раздвинуть горизонт до человечества, не покинув места прописки. Разве не прометеев миф русского человечества сформировал нас с тобой? Жизнь можно расширить. Сколь угодно! Всегда.

Да, да. Человек может стать больше себя самого. То, что люди нашли возможность вносить коренные поправки к своему участку вселенной, поразительно! Мы недооцениваем поразительность этого, переоценивая степень собственной новизны.

Но есть один ограничитель, который одновременно и разрешающая способность. Благодаря уплотнению исторического времени – штуки таинственной, но реальной – идет смена доминант. Смена доминанты в истории не дожидается полного ее исчерпания. Та доминанта, что несла в себе сверхусилие и принципиальный шанс достичь цели, отменяется, далеко еще не будучи завершена.

Смена доминант не диктует нам особого долженствования, это случайность их износа. Зато вопрос о «коренной правке вселенной» – это личный выбор. Я выступаю адвокатом одного твоего принципа против другого твоего же: я за непредрешенность! Я против утешительных исторических алиби, как «триумф нового», «решающий перелом». Что вообще решено в этой России? Какой такой опыт нами получен за последние пять лет? Наоборот, утрачен весь прежний опыт. Ты узнал что-либо, о чем не знал и что мы не обсуждали с тобой еще лет десять тому назад?

Ничего. Они пустые, эти новые времена.

Но люди, находящиеся ниже уровня мировых задач, включены в их решение.

Всегда было так. ХХ век благодаря идее и технике всеобщего уничтожения придает контрастность несоответствию – мелкий человек может нажать ядерную кнопку. Кстати, он может ее и не нажать, что неоднократно случалось.

Раз есть безумный механизм, замкнутый на две-три точки в мире, то эпицентр безумия ищи возле этих точек. В послевоенные годы подступали к тонким вещам: например, к самоценности жизни как международно-правовой норме. Декларация прав человека, родовая защита от геноцида. А сегодня вновь отброшены к временам Марии Медичи, когда нельзя убивать человека, только если он твой человек. Но и в ту старину бывали дипломатические протесты, например против Варфоломеевской ночи. А что теперь, когда убить очень нужно? Что остановит бойню в Сомали, бойню в России?

Сегодня убийство несет причину только в самом себе, и в этом смысле опять беспричинно.

 

036

Телепропаганда перед референдумом. «Некрофил Хасбулатов». Концерт за Ельцина на Красной площади. Секс-бомбы, Хазанов, Боннэр, «Да-Да-Нет-Да!».

Михаил Гефтер: Ты много пропустил. Показывали художественно-философское пропагандистски рафинированное телешоу, посвященное злобному человеку-некрофилу Руслану Хасбулатову.

Глеб Павловский: Некрофилу?

Да, таков принцип нынешней монтировки. Кусками шел ансамбль Александрова, который что-то исполнял. Я по тугоухости не уловил связи ни с фильмом, ни с Хасбулатовым, зато потом кусок из «Гамлета» в исполнении Смоктуновского. Гамлет что-то говорил, вероятно, тоже про Хасбулатова.

По какому принципу их объединили? Гамлет тоже некрофил?

Принцип, что Хасбулатов людей считает за червяков. Шел назойливый рефрен, что люди, которые его не устраивают – «люди-червяки», – вызывают у него желание вычеркнуть их из жизни. И в то же время сам он признал, что часто думает о смерти. Отсюда Гамлет. Вел толстяк, похожий на Соколова, не знаю. Такое вот моралите против Хасбулатова. Длинное странное произведение, которым его превращают в демоническую фигуру. Навстречу референдуму!

Зачем ты это смотрел? Это же порнография.

Это способ вышибить из себя желание взять чью-то сторону. Притом что сторону взять нельзя, а другого способа участвовать в политике нет.

Ах, если бы ты смотрел еще и концерт в пользу Ельцина! Закачаешься. Секс-бомбы двигали бедрами, крича «Президента! Президента!» Боннэр в каком-то капюшоне выступила, с таким же примерно текстом.

На концерте Боннэр была? Замечательно!

Это самое замечательное. И невозможный Хазанов читал «Красную шапочку». Толпа бесчинствует, все виляют задами, молодые кричат «Президент!» и машут руками. Красная площадь полна.

Ну что ты, такое зрелище!

С церковной музыкой вперемешку. Сначала хор Минина, что-то церковное, потом на слова Вознесенского что-то, потом распутные девки, а после Боннэр. У той пунктик ненависти к Горбачеву, и она больше говорила про него, какое тот ничтожество, и как доверяет она наилучшему из президентов, потому что «Ельцин наш человек».

Речь человека, целующего кольцо босса. Очень интересно, в каких все формах идет… Мы с тобой думали, что дно достигнуто и дальше некуда. Духовная картина казалась сравнительно ясной. К началу 80-х годов набор болезней с их возможной клиникой казался нам понятным, не так ли?

Да.

А то, что болото вскипит, породив новые напасти, но само не проснется, этого мы не знали. Сон разума отрастил российские зубы.

И с периодичностью метронома по телевидению бубнят: «Да, да, нет, да! Да, да, нет, да!..» Часами!

Это чтобы ты не перепутал, когда пойдете голосовать за Ельцина вместе с членами Президентского совета.

 

037

Провинциальная Россия. Царство бартера. Старые и молодые хищники. Лев Тихомиров и проблема государственных учреждений. Разложение сталинской власти, случай Тюмени. Самопоедающий сталинизм с демократическим флажком ♦ Чем может быть государство в России? Русский вопрос.

Глеб Павловский: Безумно интересно, куда идет пока не затронутая событиями не-Москва. Ведь провинциальная Россия не проходила то, чем трясло Москву. Она не обольщалась, и она не разочаровывалась. Задача выживания переориентировала власти с директив центра на зообиологию человека. Плавно, с сохранением прежних хозяев на местах. Почти всюду первый секретарь горкома стал главой администрации.

Михаил Гефтер: Мне рассказывал знакомый, чем держится Свердловская область. Говорит, понимаете, у нас все на бартере. Связи экономические порваны, все на натуральном обмене. Самые предприимчивые бывшие инструктора горкомов и обкомов – те всех знают, и их все знают. Связывают производства, меняют то на это, как могут. Кадры обновились, много молодых людей. Самые хищники из комсомольских работников!

В этой связи вспоминаю один архивный документ «Народной воли», письмо Льва Тихомирова1 1880 года. Тогда как раз была пауза в терроре, с приходом Лорис-Меликова2 они прекратили террористические акты. С конституционалистами даже связались. И есть письмо Тихомирова о том, что мы, революционеры, проморгали проблему учреждений. Никто у нас не знает учреждений! А без этого знания как будем переделывать Россию? Пора срочно разобраться, каковы учреждения империи и как они работают.

Та гигантская махина сталинская, которая по приказу могла за день перебросить завод по воздуху на вертолетах, стала разлагаться. При Брежневе власть превратилась в товар. В планировании, в грандиозной системе служб по отбору и перераспределению ресурсов пошли структурные метастазы.

У меня был знакомый экономист по размещению производительных сил – один из тех, кто спас от затопления район Тюмени, где теперь добывают нефть. Уже были данные, что там есть нефть и газ, но кто-то решил строить ГЭС и затопить земли. Ему тогда удалось спасти, хотя у секретаря обкома патрон был членом Политбюро. Он в государственной экспертизе говорит: «Зачем вам плотина?» – «Как зачем, а у соседей?» – «Нет, вам-то зачем?» Ему говорят: «Просчитали, все окупится». Он им: «А нефть, которую вы затопите, посчитали, сколько она стоит?» Каждый секретарь обкома желал, чтобы у него была самая высокая плотина. Сколько при этом загубили земли!

Понимаешь, система стала самопоедающей и страшной. Теперь ее в виде развалин сохраняют, но предмет деятельности стал окончательно непонятен. А непонятный предмет в России всегда предмет власти. Это один из центральных вопросов. Демократы на нее нацепили флажок демократии, одновременно удвоив свое презрение к людям. И удивляются, что число чиновников растет!

Тут встает проблема всерьез теоретическая, русский вопрос. Это вопрос о том, что будет представлять собой государство в России? Государство все-таки система учреждений с определенными функциями, границами компетенций. А у нас привыкли, что государство – это нечто везде и всюду, пока не отомрет. В юности я любил идею отмирания государства, она мне была по душе. И только в зрелые годы подумал: боже мой, как чудовищно сработала эта идея в ее сталинской версии!

Вроде бы все через это прошли, всё знаем на своей шкуре. Но обсудить известное никто не смеет. Демократический бред в газетах не позволяет осмыслить, как с этим справиться.

 

038

Национальная Россия – фикция. «Фикция российской нации есть реальность нерусской власти». Протоцивилизационные различия русским надо поощрять. Право говорить о русских странах. «Нерусские анклавы в студне неопределившейся русскости». Укрупнение земель и новая реинтеграция. Опасность рецидива единой-неделимой в ядерном мире. «Москва-Кремль» против России. Ельцин, правящий безгосударственным пространством из Грановитой палаты, все делает «под верность», он сталиноподобен.

Михаил Гефтер: В Москве верят, будто символом довольства России стала колбаса. Но на первый план вышла проблема места России в мире и престижа всего связанного с российским как тем, с чем должно считаться. Политики уже пристраиваются, чтобы не выпасть на повороте. Национальная Россия – это фиктивная цель, реальностью могут стать только страны-цивилизации.

Глеб Павловский: Непонятно. Что это, нации в границах России?

Нет, не нации.

На сложности времени нет.

Не исключено, что нет. Но путь, какой сейчас провозглашается, – возьмемся за руки и по мановению Президента исполним новый гимн. Это путь в никуда. Ты гляди, с какой жалкой поспешностью либералы Москвы пристраиваются к формуле «единая и неделимая»! Толкаясь, боясь не попасть в ногу с простонародьем! У них еще и дикий страх перед Жириновским.

Фикция российской нации – это реальность нерусской власти. Никак им, видите ли, не прожить без Грановитой палаты! Представь себе, что власть переселят из Кремля, превратив тот в музей; в обычном здании их сброд вообще не смотрится.

Ты прав, в слове «нация» есть понятийная шероховатость, оно из XIX века. И зачем? Просто чтобы так себя называть? Все-таки нация – это ощутимая близость. Начинать сейчас исправлять императора Петра – это не пройдет. Нельзя быть близкими друг другу от Смоленска до Тихого океана. Вне русскости мы не близки.

Понятно. Зато непонятно, как стать близким хотя бы в пределах Северо-Запада или Нечерноземья.

Дав свободу и поощрив протоцивилизационные различия русских. Только так, если свести к самому ключевому моменту. Не исчерпываясь им, но обязательно вводя его. Да, таков ключевой момент. Хватит держаться за сталинскую систему областей.

Ну, это какие-то призывы. Проще укрупнить регионы.

Из деления на 25 краев тоже цивилизации не выстроишь. Страна не выстроится так, различия идут в более крупных пропорциях. Не могут быть калужская нация, владимирская нация, рязанская нация, смоленская. Это просто глупость. Поэтому есть резон и право говорить о русских странах. Есть Центральная Россия, у которой свое лицо. Европейская Россия, по отношению к которой Сибирь была пристяжной, но соотношение меняется. Почему? Понятно – нефть, газ, золото, алмазы и т. д. Но ведь Европейская Россия может заново стать собой за счет интеллекта Питера и Москвы. За счет современных наукоемких отраслей и просто за счет развития культуры и интеллекта, который сконцентрирован здесь в больших масштабах, чем на Востоке. И пойдет не усреднение, а выравнивание. Но для этого нужен новый масштаб.

Так ведь масштаб и есть исходный пункт. Почему бы не назвать его национальным?

Весь вопрос о «российской нации» вбит в административнобюрократическую теснину. Понятие «нация» до известной степени условное. Освободим его от восторженного оттенка: сказал «нация» – и встал на цыпочки, руку на сердце – и поешь гимн. Почему? Нация – историческая случайность, ограниченная временем и пространством европейского региона. Мир не состоит из наций. Китай не нация, Индия не нация тем более. Украина и Казахстан не будут нациями никогда. Наполнение сакральным смыслом простого политического термина вообще путает карты. Что в ней священного, в нации? Да, так сложилось в Европе и США. Есть в этом свои преимущества, есть минусы. Минусы самодовольства, прежде всего. Но, вижу, в тебе есть законный червячок сомнения.

Сомнения в силу того, что точка политической возможности для иного пройдена.

Потому что регионализация пошла неверно. В рамках административной структуры она не реализует русский прото-цивилизационный потенциал. России нет места в суверенных нерусских анклавах среди студня неопределившейся русскости. Протоцивилизационные различия существеннее. И разговоры о сепаратизме и федерализме неверны вообще. Вот, мол, как придет к власти прежняя номенклатура. А в Кремле какая сидит? Так лучше пусть будет власть на местах, где рядом с ней местный житель, который может сказать свое «фэ».

Но есть иное русло. Укрупнение до земель-стран, делающее возможным принципиально другую реинтеграцию. Идея, которую у меня стащил Жириновский.

Укрупнением цивилизаций не создают. Протоцивилизация – ответственная категория, они не росли бессознательно, как грибы. Прежде чем возникла цивилизация, всюду уже был набор цивилизационных амбиций.

Когда я знаю, куда идти, я оглядываюсь вокруг и что-то начинаю примечать. Беря за основу формы, типы, уклады человеческой жизнедеятельности русских, я вижу огромные различия.

Да, различия есть. Но это плазма, клетка без ядра, различия без центра развития. Цивилизация ведь немыслима без идентичности и восприятия других как внешнего мира.

Конечно. Как своего ближнего внешнего.

Ты приводил в пример цивилизацию русского Севера. Но русский Север не смотрит на Москву как на «свое внешнее».

Север в наибольшей мере себя утратил, верно. Но есть Сибирь. Это не книжное знание мое. Я бывал в Сибири и говорю: не похожи! Другие русские люди. Надо этой непохожести просто представить развитие. Дать культурную программу.

Прекрасно. Назови мне сегодня в Сибири сообщество или хоть пару человек, способных дать ей государственную перспективу. Кто – Боря Черных3? Миша Рожанский4? Стратегии нет. Она не выдвинута ни в одной точке России. А во-вторых, сохраняется неопределенность того, о чем мы говорим. И в основе неопределенности – какое реальное состояние регионализации является политически граничным для существования России.

Хорошо, обернем проблему иначе. Политическим фактом является тупиковость этой России. И опасность рецидива «единой и неделимой» в рамках ядерного мира. Отталкиваясь от зачатков русской суверенности и отвечая существующей угрозе, мы ищем альтернативу. Альтернатива срабатывает через невозможность. Единая неделимая не несет будущего для России, она его лишает. Здесь есть ресурс.

Позволь мне это перевести на политический язык. Ты говоришь Москве – пусть убирается в сторону?

Москва-Кремль, да, она должна себя убрать. Не Москва, а именно «Москва-Кремль».

Это какая-то другая, неведомая ныне Москва. В известной тебе в Кремле сидит Ельцин и ты с Президентским советом.

Ужасно работающий фантазм, эта «Москва-Кремль – Президенту России». Ельцину важны Грановитая палата и Георгиевский зал, чтоб хоть чем-то казаться.

С какой гордостью он говорит, как понял значение Кремля, когда ему предложили разместиться в Белом доме! И тут его великая интуиция подсказала, что этого делать нельзя. Вот проблема, договорим ее до конца. Твои региональные цивилизации не состоятся, пока им не придется выплывать. Пока не лишатся Москвы как крючка для своих иллюзий, фобий и комплексов.

Что ж, мы формулируем некоторую не исключенность, с опережающей альтернативой. Как таковой ее еще нет. Но мы знаем, что регионы сами не выплывут к русскому цивилизационному уровню, пока мираж «Москва-Кремль» не растает. Тогда нас снова ждет булгаковский финал в гибнущей Москве. Либо мы успеваем предложить опережающую альтернативу. Ведь то, о чем ты говоришь, несет бедственные последствия.

Ну еще бы!

По крайней мере, мы ведем с тобой этот разговор. Мы друг друга более чем знаем, и разговор содержателен. Но когда я разговариваю с публикой в Кремле, я не вижу там содержательности вообще и мне нечего им возражать. Что возразить, когда слышишь: «Михаил Яковлевич, это опасно, они там все местные красные бароны!» Местные бароны противны, но малоопасны. Опасен Ельцин, усевшийся посреди современного мира, правя безгосударственным пространством из Грановитой палаты.

Если бы разговор ты вел не со мной, исчезла бы и его комплиментарность. Тебя спросят: чем твоя опережающая альтернатива станет для Москвы, если не формой суицида десятимиллионного региона? Разве Москва виновата, что в ней две трети чиновников? Что ей, резню чиновников устроить? Москве надо чем-то жить. Чем ей жить, если ничем, кроме как столицей, она быть не умеет?

Если убрать ее повадку отбирать отовсюду свежие силы и свозить их сюда, в Большой театр и в Академию наук.

Не она их везла – сами едут! Не в эшелонах же их сюда свозили. И не в Академию наук, а в кабинетики власти.

Понятно. Но почему город с таким населением должен жить придатком к «Москва-Кремль»? Москва может зажить самостоятельной жизнью. С этой точки зрения Лужков не худшее. То, что он тяготеет к Москве как к городу, хорошо. Москва, пока столица, не город. Она не для москвичей. Ладно, при Сталине и потом жила за счет столичных привилегий. А теперь, когда привилегии убрали, а городом она так и не стала, легко впасть в маразм. При участии псевдоинтеллигентов, клюющих у Лужкова с руки.

А кому вывозить русских, бегущих из Средней Азии? Оренбургской области этим заниматься?

А кто справится с зреющей на почве унитарности войной Кавказа с Центром? Я не так глуп, чтоб не видеть, что все сопряжено с риском. Наихудший риск в бесполезной трате энергии на мнимости. Сегодня захлопнули Росселя с Уральской республикой5, а завтра Ельцин скажет другим: почему бы вас, собственно, не укрупнить? Нельзя же от московского самодурства зависеть. Даже пока оно идет в твою пользу.

Это не самодурство, это определенная игра. Москва хочет укрупнять отдельные регионы для усиления собственных позиций. Это даже одной из стратегий централизации может стать.

Ну да, под своего человечка. Конечно, может, но надо нечто этому противопоставить. Ельцин напрасно поддался на уловку верного ему Росселя убирать. Который, вообще-то, не бог весть что.

Понятие «верного» для Ельцина недостаточно. Он, как царь Павел, считает: мне верен тот, кого я в данный момент признаю верным. И это работает.

Это, кстати, его руководящий критерий. Все, что делает, Ельцин делает под верность себе. Кстати сказать, он очень сталиноподобен, при всех различиях.

Да, это в нем сильно. Твой Сталин из него вовсю прет, правда в вегетарианской версии Ельцин – это Сталин без крови.

 

039

Польша и генерал Ярузельский. Разговор Гефтера с Ярузельским и Адамом Михником. «Нет никакого Homo soveticus». Польша – нация, а мы должны стать чем-то другим.

Михаил Гефтер: Ужасно, как сегодня заживо закапывают Ярузельского6.

Глеб Павловский: Обвинение Ярузельского – убийственно правдоподобное вранье. Все эти документы секретных обсуждений. На деле Ярузельский типам в Москве говорил одно, про себя думал другое, а делал третье. Стараясь исключить наше вмешательство, одновременно жупелом русских танков охладить Польшу, которая пошла в разнос. Ярузельский лишил Польшу шанса умыться кровью, Михник7 это понимает. Этого-то поляки на самом деле Ярузельскому простить не могут, что он оставил нацию без видов на еще одну величественную катастрофу.

Ярузельский сказал мне: «Поймите мое положение. Вот эти вот, – он показал на Михника, – я их не знал, что они за люди. Они меня считали врагом, и я их считал врагами. Я знал, что мои заместители перейдут на сторону ваших вторгшихся войск. И передо мной стал вопрос: пока еще есть дисциплина в армии и войска мне подчиняются, а не расколоты вторжением, я должен что-то предпринять для Польши».

Вы знаете, говорит, я наделал много ошибок и страдаю от них. Многих людей я не знал и неправильно к ним относился. Но убежден, что в 1981 году худшим было не принять никакого решения. Рассказывал, как ездил в Москву на тайные переговоры. В сопровождении одного охранника, инкогнито. Целую ночь он разговаривал с Громыко и Устиновым. «На меня, – говорит, – страшно жали». А потом с Сусловым, который ему сказал: «Мы не для того потеряли 20 миллионов людей, чтоб уступить вам Польшу». То есть они готовились к вводу войск.

Адам его мнение оспаривал?

Знаешь, нет. Это интересно. Он сказал раз: главное то, что Ярузельский от военного положения сразу перешел к «круглому столу». Что, собственно, переломило всю ситуацию.

В какой-то момент я спросил у Ярузельского про легенду, будто они с кардиналом Глемпом8 в одном классе учились. Генерал рассмеялся. «Ну, кардинал все-таки много моложе меня. Это во-первых. Во-вторых, – он говорит, – я родился в очень зажиточной семье и учился в гимназии, где преподавали ксендзы. Гимназия была с яркой антирусской ориентацией. Мой дед с одной стороны погиб во время восстания 1863 года. Дед с другой стороны погиб в войне с Россией в 1920 году. Отец был у вас в лагере. Я сам, – говорит, – работал на лесоповале. При огарке свечи читал русских классиков и испортил себе на всю жизнь глаза. Все, – говорит, – казалось, все должно было бы меня склонить в другой лагерь. А Глемп, кардинал, – из рабочей семьи, активист социалистической молодежной организации. Это теперь его не подвинешь с места, он, – говорит, – консервативнее Ватикана. Так что насчет одного класса – нет, мы из разных классов». Главное, что он всегда ощущал себя поляком.

Мы произвели впечатление на генерала. Михник мне говорит: «Мы все были Homo soveticus». Я говорю: «Знаешь, это уже отработано. Так и я говорил, и друзья мои говорили. Эта чепуха уже отработана». Нет никакого Homo soveticus^. Была страшная тенденция к усреднению, которая так и не восторжествовала, – а мы ее зачем-то удерживаем самообвинениями. Мы только оскорбляем себя. Политбюро нас не усреднило, так мы теперь усредняем.

Homo soveticus – плохая присказка, и Мамардашвили9 любил эту тему. Я понимаю, когда Шаламов говорит: нельзя жить после Колымы и всего, что там с человеком стряслось. Но он собой доказал обратное, доказал тем, как он это рассказал. А сидя в удобном кресле, клеймить советского человека – не понимаю. Должен тебе сказать, я становлюсь почти патриотом СССР.

Адам сказал генералу: «Я тебя, – говорит, – так ненавидел. Если бы смог тогда, я бы тебя застрелил! А теперь мы вместе, и мы поляки». Понимаешь, вот это есть Польша. Вот феномен страны, которая способна и смогла стать нацией. А мы ею не можем стать. Не надо и пытаться, не надо делать вид. Мы должны стать чем-то другим.

 

040

Русский вопрос – главный государственный вопрос. Европеизация и геополитическая провинциализация. Чаадаевский вопрос, как из него выскользнуть. Мальчик Руст и конец Мандельштаму. Забыть цели – разучить задачи.

Михаил Гефтер: Русский вопрос даже в качестве неточного и неадекватного – главный государственный вопрос. Он не национален совершенно. В нем есть всемирное начало, и есть начало рабское. Эти иррациональные переходы послушания в нигилизм, расчеловечивающий путь отбора кадров в верхах власти. Всему в России, взятому порознь, можно найти аналогии на Западе. А взять в целом – не получается.

Глеб Павловский: Я намеренно тебя здесь торможу, потому в способе постановки вопроса содержатся шансы найти ответ либо не найти. Если уникальность вопроса текущего момента – один вариант, тогда он ситуативен, пусть ситуации сто лет. Если это вопрос, возникший еще в XVI веке, другое дело. Тогда вообще можно предположить, что русские вроде китайцев, то есть антропологическая мутация Homo sapiens.

Еврокитайцы!

Да, чем не вариант. Все эти вещи ведут к разным моделям политического поиска. Помнишь, мы говорили о циклах? То, что сегодня Россия не государство, а флуктуация, очевидно. Вопрос в том, эта флуктуация на 70-летнем цикле или на 7-вековом? Это ведь не абстрактная вещь.

Казалось бы, можно, прагматично сцепив зубы, достичь прозападного modus vivendi с этой глобальной западной парадигмой, политической, экономической и т. д. А там уже додумывать о различиях.

С другой стороны, уже ясно, что залезать сильно вглубь опасно. Европеизация сцепляется с пещерными страстями, и вскипает конфликт, ведущий к застреванию в себе и обвальной провинциализации. Мало нам радости, что мы застряли, не договорившись на берегу, куда нам плыть.

Когда я выстраиваю политическую версию, я подразумеваю свою идею фикс русских стран. Все остальное подверстывается к этой идее. Я действительно в этом вижу единственный выход. Ответ на вопрос, кто мы с множественным «мы» – не отклоняющий никого, никого не отвергающий, – движет к интеграции «русскостей».

Твоя мысль о русских странах и при согласии с ней может быть по-разному истолкована. Например, таким образом, что, строго говоря, и русских нет. А есть затяжное формирование иногосударств на бывшей советской территории.

Да, это ярлычок для регионализации, которая подготовит новую интеграцию.

Ярлычок – или анестезия при удалении идеи единого народа? Новое государство будет уже не русское для себя. А русские в нем станут меньшинством вроде евреев.

Мне кажется, они и в этом случае сохранятся в качестве русских. На чем настаивают не без основания, хотя основание «призрачное», то есть при участии великих призраков прошлого. И русская культура – не пустой звук. Нужно ли русскоговорящей культуре консолидированное пространство?

Или она получит новый шанс в энергетике интегрирующихся русских стран?

Верну тебе тезис, который ты же привел в старой работе об историзме, помнишь цитату из Сийеса? «Политик прорабатывает лишь ту часть вопроса, к которой готово общество, но весь путь до конца должен быть пройден философом». Разумеется, в сегодняшней политике, чтобы проработать что-либо, нельзя ничего договаривать до конца. Но мы же не сможем не договаривать! Убедить наш бедный народ, обруганный «имперским» и забытый в трюме тонущего корабля, распасться? Расстаться с общностью, которая да, связана с машинным отделением империи – но там и возникла эта наша русская трюмная культура.

Которая всегда оппонировала этой машине.

Что же нам, расселиться по миру?

Но «по миру» в данном случае значит «формируя свой русский мир в этом мире».

Стоп! Ты ввел вторую предпосылку – значит, все-таки возможно единое территориальное решение русского вопроса? Русским евреям все же необходим русский Израиль? Маленький такой русский анклав где-нибудь в Подмосковье.

Я согласен с тобой. Отчего и зацепился за Чаадаева. Если считать, что мы идем от Чаадаева, от Первого письма из Некрополиса10. Его вопрос демонизирует русское отклонение как якобы вычерк из истории. И даже если бы мы пришли к выводу, что вопрос Чаадаевым поставлен изначально неверно, то что ж – русские два века живут движением неверного вопроса! Не замечая, что другие вопрос формулируют чуть иначе. А может быть, его следует вообще заново поставить? Но сегодня мы рабы пути движения русских ответов на чаадаевский вопрос. Мы закрыты в его континууме.

Дебри которого нам так дороги, что на каждом повороте по десятку миллионов душ положили. Зато написано по десятку великих книг по-русски. Не знаю, что весомее.

Да, и изгибы пути нам кровны, и вопрошание книжников – кровное наше сущее. Потому что Хайдеггер ведь не русский человек.

Фраза Мандельштама, что биография разночинца – это корешки им прочитанных книг, очень справедлива. Книги нам дороги потому, что у нас нет опыта, кроме опыта русских падений. Ни одно из них, правда, мы политически не проанализировали, зато они так глубоки, согласись! Так поучительны для всех, кроме нас.

История наших заблуждений, падений и наших поражений.

…скрывает некоторые достигнутые нами по ходу дела достижения.

Опять и опять чаадаевский вопрос! Действительно потаенный вопрос. Вопрос, которому не дают стать откровенным. Но и мы не войдем в человечество без местного сверхусилия, с невыполненной домашней работой. Логический тупик! Что раньше, что позже? Непонятно. А из логического тупика вырос логический роман Герцена, блуждания русской мысли и ее катастрофы. Пора бы сказать себе: забудьте слово цели – учите слово задачи.

А не проще ли выучить кантонский диалект, чтобы вникнуть в жизнь людей, говорящих на нем? Вдруг Китай нам что-то подскажет? Ведь русское варево варилось в маленькой мозговой кастрюльке. Хоть мы были одна шестая, в культуре у нас начисто отсутствовал интерес ко всем на земле. Даже в той степени, в какой он еще бывал у русских в XIX веке. Мы любуемся светом угасших звезд. Того Запада не существует, той Европы нет. Той русской любви к Европе и человечеству, о которой говорит Достоевский, и тогда, может, не было, а сейчас точно нет.

Сидим в неубранной России и рассуждаем, как нам опять возглавить человечество, не прибрав в своем доме! Давно превратилось в патологию, а сейчас просто смешно. Но самое смешное, мы считаем, что все, кроме нас, живут благополучно! Их страны – не наш предмет. Запад – сплошное благополучие, а кто говорит о проблемах Запада – левый урод и коммунист.

Невежество и мешает ставить русский вопрос. Я не вижу возможности серьезно поставить русский вопрос, не интересуясь китайцами и турками. Как ответить на вопрос, кто мы, русские, ничего вообще не зная о своей ойкумене?

То, что ты сейчас сказал, вполне одобрит Петр Чаадаев. Это и значит, что русскому надо воплотить себя в Мире.

А есть ли уже то, что можно воплощать? Вот мой вопрос. Отвернувшиеся от мира на руинах СССР, мы рассуждаем про «достойное место» в нем.

Эту трудность мнимо сняли Холодной войной. Когда считали, что мы равны Миру.

Да, русские версии глобального мышления только советские, других нет. На Красной площади земля всего круглей. откидываясь вниз до рисовых полей11. и т. д.

А потом на Красной площади садится немецкий мальчик Матиас Руст12. И пришел неинтересный конец Осипу Мандельштаму. Да, это существенно. Между прочим, это горе нас миру и возвращает. Уходя из Афганистана, думали, что уйдем к себе навсегда, а тут мир пришел к нам. Со своими напастями, о которых мы не знали.

 

041

Тупик Чаадаева. Россия без повседневности. Отвоеванное у монголов пространство стало властью, вечно завоевывающей страну. Жажда реванша. Предварительные условия для реванша. Трубецкой как анти-Пестель.

Глеб Павловский: Россия похожа на психов, которые бродят по Тверской и что-то бубнят. Аутичный отрыв от глобальности местечка Москва. Берлинская стена рухнула, а срастания с миром не произошло.

Михаил Гефтер: Это требует рефлексии, большого спора. То, что путаница выражает себя в вопросе «кто мы», а вопрос ставят в псевдоэтничной, мнимонациональной форме, – ты прав, нужно изжить. Но слушай, назови мне страну, похожую на Россию. Кто – Штаты?

Бронебойный тезис! Похожих на Россию, конечно, нет. А много стран, похожих на ЮАР? Только не зная ЮАР, можно сказать, что ЮАР похожа на Заир.

Это я и говорю. Для китайца непохожесть не является трагедией. Это их быт, повседневность, их обиход. Помимо социума власти, одна из ипостасей русскости – отсутствие повседневности. Повседневность не может выражаться по-русски одинаково от Торжка до острова Шикотан. Вместе с тем нельзя же себя определять – я русский из Торжка!

А нации с повседневностью безразличны к таким делам. В США около частного дома – флагшток, на флагштоке – американский флаг. Домохозяин при этом честит правительство и ни в грош не ставит президента США. В дни Лос-Анджелесского побоища негров с белыми13 негритянка покупала флаг, я на это глядел. Уцененный государственный флаг на двухметровом древке, бронзовый орел, все за доллар. Купила и унесла. Толстая сорокалетняя негритянка – зачем ей флаг белых? А это часть ее повседневности.

У нас вакуум повседневности, либо это повседневность, спущенная сверху. Само собой, в царской России ее было больше, чем в постоктябрьской. Где дело дошло до того, чтобы унифицировать повседневность до полного расчеловечивания.

Повседневность требует пространственного ограничения локальностью. Своеобразия и богатства локальной жизни. Тем не менее нам она не дается.

А вслушайся в то, что ты сказал: «пространственные ограничения» – разве Америка маленькая страна? Для себя Америка так же разнообразна, как Россия. Это государство-цивилизация.

Америка – серьезная вещь. На расчищенном от туземцев пустыре возникла огромная страна. В Америке невозможно, чтобы на всю страну был один завод, выпускающий горчичники, и еще один – для выпуска презервативов в количестве, утвержденном решением Политбюро ЦК КПСС.

Китай не переставал быть Китаем даже во время культурной революции, а та – песчинка в его многотысячелетней истории. Наша история, кстати сказать, недолгая. Раз она начинается где-то с XV–XVI века, она совсем недлинна.

Для того чтобы завести содержательную, повседневно ограниченную жизнь без разрыва человеческой связи, демонтировать надо сверхдержаву, но не себя. Демонтировать сверхдержаву можно, перейдя к оседлости внутри своей повседневности. И снова мы входим в логический тупик Чаадаева, уже дома. Понимаешь, логический тупик СССР повторяется во внутреннем варианте РФ. После Афганистана и Восточной Европы мы навсегда дома. Все, больше нам за эти пределы выйти не дадут. А пределы сузились, все равно оставаясь громадными! Зато пришли напасти, о которых мы думали, что это не наше дело, а американцев.

Чтобы русским не расползтись до полного безобразия, до утраты признаков человечности, надо завести жизнь в оптимальных размерах. А как завести, не демонтируя сверхдержаву всерьез – мыслью и действием? Она вобрала в себя все и вся. Она даже отождествила себя на время с Миром. Ты верно сказал: во время Холодной войны мы говорили на мировом русском языке. Понятном и англосаксу без перевода.

Может быть, я принимаю за вопрос то, что является только ментальной трудностью? Но гляди, опять полезла единая-неделимая. Мол, и так уже 25 миллионов изгоев, а при вашем делении на русские страны, где каждая заведет свои традиции, свою экономику.

И свое гражданство заведет первым делом. А значит, заведутся новые чужие.

А что делать? Это и есть русский вопрос – русский сибирский, русский прикавказский и т. д. Вместе с тем он именно русский, за ним мощнейшая культура, говорящая по-русски. А еще есть трудность нового геополитического единства, связанная с местом в мире, – Россия обязана дойти до устройства мира на новых основаниях. С этой точки зрения Чаадаев попал в наше больное место. Опять геополитический тупик, откуда нужно перейти к новому логическому роману.

Может быть, лучше прямо к геополитическому роману? Во времена Чаадаева вопрос о потере места России в геополитическом раскладе не стоял. Россия плотно уселась на своем месте великой европейской державы.

Да, не стоял. А Чаадаев его взял и сумасшедшим образом поставил! И оказался прав. Вообще говоря, Глеб, провидцы, они сумасшедшие. Чаадаев как Гамлет, которого безумцем объявили, когда он уже сам был у грани безумия. Конечно, можно спросить с Чаадаева за вопрос, который он ставит. Россия нигде, России нет, и она пустота вне истории – на каком это вы основании, Петр Яковлевич? Что именно – поражение декабристов при отклонении им декабризма с невозможностью встать на палаческую сторону – привело его к новому взгляду? Эстетика католичества? Неважно что. Мы не узнаем биохимию сумасшествия, творящего великие последствия. Но история решила за нас, и пространство вернулось во власть. Избыточность пространства, не нашедшего себе государственной структуры, обернулась властью, творящей ситуации под себя.

Ты считаешь реальным формирование суверенных русских государств при втягивании России в большую мировую игру? Без провинциализации в России невозможно формирование простого государства. Тебе не кажется, кстати, что сегодня провинциализация для нас благо? Геополитическая провинциализация.

Верно, геополитическая провинциализация и есть Мир миров.

А ситуация терпящих поражение – другая, это не провинциализация. Это цель реванша. И нам сегодня снится реванш.

Да, я тоже так думаю. Хотя выбор между поражением и окончательной катастрофой – хороший повод для обдумывания.

Но поговорим языком поставленной проблемы. Твоя «провинциализация» – это реальный демонтаж непосильной сверхдержавы при заявке на Мир, по-другому устроенный. Тогда не надо ее бояться и чувствовать себя униженным и оскорбленным. К чему реванш?

Чтобы не чувствовать себя униженным, надо не быть рабом свершившихся фактов, имея Президента – ставленника диктатуры фактов. Человек на этой земле вправе отказаться «решать проблему европеизации» в продиктованном извне глупом виде. Вымаливая право войти в «клуб цивилизованных наций», мы лишь заостряем рабское состояние. Низость людей, которым альтернативы диктуют извне, исключает достоинство суверенности.

Они нам даже не альтернативы диктуют – нам диктуют требования и условия.

Возвращаюсь к началу – может быть, пора рассматривать нашу страну-остаток как белый лист? Русский человек снова получил возможность бродить. Вспомни Петра Яковлевича – быть странником на этой земле, решая, с кем и в какие союзы соединяться. Приняв продиктованное кредиторами СССР объединение в государство Российская Федерация – это мне Пол Гобл14 рассказывал, – Россия попала в ложное положение. Охрана абсурдных рубежей, войны на рубежах, отложения регионов, сепаратизм, а также драка за свое место в мире, то есть за старое кресло СССР. Отстаивая продавленное кресло великой державы, мы тратим на это ресурсы Сибири, прячась от реального мира.

И еще при этом Япония с Китаем претендуют на наше сырье.

И я ставлю вопрос: видишь ли ты в поражении Союза катастрофу? Я тебя спрашиваю! Доросли мы до осознания катастрофы? Или хорохоримся, а про себя думаем: ничего, пустяк, техническое поражение. Всегда мыслим реванш.

Да, так вопрос может быть поставлен. Но возникает проблема предварительных условий реванша. Не врозь взятые они, а сочлененные и достаточно целостные.

Сперва создадим проектный комплекс – модуль предварительных начал государства. И уже в его рамках поведем реформы. Жизни надо дать дотянуться до мысли. Выиграть время, чтобы на сцену вышли люди, а не функционеры с отработанной биографией. И главное, нужна синхронность в изобретении нового мирового порядка. От державности, засевшей в клетке человеческого существования, перейти к индивидуальному человеческому существованию в полном смысле – к человеческому быть. Провинциализация, которую ты предложил, идеальна для этого. Но увы, она тоже переводима на русский.

Смешной вопрос, конечно. Он всегда смешной, если речь идет о человеке как о рабе и господине собственной мысли, своего сознания. Пусть Чаадаев поставил вопрос о России ложно, но Герцен этой «ложностью» напитался, и пошло-поехало. А что, можно было по-другому?

Почему по-другому нельзя? Конечно, можно было и по-другому. Наверняка по-другому можно. И по-третьему, наверное, можно тоже. Что за бедность вариантов?

Глеб, это не бедность. Это рок. Так сложилась Россия с XV–XVI веков. Из-за аритмии в схеме Мира-Человечества Россия стала глобальным маргиналом перехода. На основе опережения ее развитыми и осознания своей уязвимости в роли «отсталой».

Чаадаев в Первом письме, письме-вступлении к прочим письмам, вспомнил о монголах, которые нас завоевали. Если взглянуть на ситуацию глазом Чаадаева – нет, по-другому нельзя. Чувство слишком гигантской сцены. То, что открылось князю Сергею Трубецкому, который не от робости ведь не пошел на Сенатскую площадь. Он, диктатор, отказался от диктатуры, как анти-Пестель, осознавший иллюзорность пестелевского переустройства России. Ладно, мы победим, ну и что? Как распорядимся успехом в Петербурге? И как спроецируем новое государство на всю Россию?

Либо прав Пестель – дикий террор, рубим головы направо-налево. Причем рубить надо много и быстро! Никакой тебе Франции, растянутой на десять лет, только всех и разом! Либо все совершенно иначе, и тут важный пробел в практике управления. Сенат, располагающий своей почтой, – единственное учреждение, способное что-либо сделать так, чтоб узнала Россия. И 14 декабря 1825 года вдруг кажется князю-диктатору несоответственным ее жуткому пространству. Этой пустыне гоголевской, где одна почтовая станция и один станционный смотритель, отвечающий: нет лошадей!

Вот тебе то же, что Чаадаев, но на государственном языке.

 

042

Русская мысль – не академическая философия, а мысль, занятая Россией. Чаадаев и Герцен, его несознавшийся ученик. Чтобы войти в мировую историю, Россия должна ее изменить. «В истории мы гостящие». Всеядность Герцена в выборе средств.

Михаил Гефтер: Философская мысль, которая работает с категориями и занимается систематикой, появилась в России довольно поздно и в XIX веке не имела влияния.

Глеб Павловский: Она жила себе внутри университетской системы и профессорствовала.

Серьезным предметом мирового масштаба стала не профессионально философская активность, а та мысль, которая действенно, страстно, тяжко занята была только Россией. Прояснением ее отношения к Миру, в которое ей надо было втянуть все и всех.

В России Чаадаев не так уж и предусмотрен. Что-то бродило у него в голове адъютантской, что-то он в биографии передвинул, когда вышел в отставку. Там бы и ты ушел в отставку, и я бы ушел, это ясно. В сущности, у него был один ученик, и тот не желал признаться в ученичестве. Герцен двусмысленно вел себя по отношению к Чаадаеву.

Но и учитель не очень стремился признать ученика.

Да, но тот сумасшедший. Герцен – одареннейшая натура и как размышляющий человек, в Письмах об изучении природы, и как писатель, правда не бог весть что. Тем не менее ниоткуда не видно, что без Чаадаева он стал бы Герценом. Чаадаев навел его на мысль, что России, находясь извне мировой истории, удастся войти в нее, только изменив самое мировую историю.

Мысль не сформулирована Герценом так открыто. Это реконструкция его логики. В такой прямой форме я не припомню ее у Герцена.

Герцен слишком хорошо пишет. Прочтешь – ах, и тут же забыл. Чересчур стильно. А с другой стороны, вот действительно ученик Петра Яковлевича! В идею, что есть мыслящее движение, втягивает русский комплекс пространства. Для европейца это же не мучительный вопрос. С появлением Америки и ее колонизацией возникла трудность, но та быстро регионализировалась. Потом Америка ушла и зажила своей жизнью, а мы тут распялены Евразией постоянно.

Одомашнивает пространство по Герцену мещанство. Мещанская Европа, к ней у него никакого презрения. Одомашнивание – это социальное отвердевание События, приручение результата. Вот где в Герцене засел Чаадаев! Благодаря кровавым перетасовкам Европа оказалась в мировой истории. Почему в истории она? Потому что в своей кровавой мешанине устраивалась сама, а нас, дескать, туда ввели, и не принялось. В истории мы гостящие. Это пассивно-активное состояние мучительно, что выражает себя в русском жизнеустройстве. Когда существуешь, не участвуя в истории как своей.

Иначе Чаадаева не прочтешь! И для Герцена в этом ничего противоестественного. Тут на Герцена влияние Гете сильное, теории метаморфоза15. Россия в данном случае движется в направлении и истории, и науки; Чаадаеву это не интересно, а для Герцена важно. История наук согласуема с историей философии. И в России подготовлена почва, есть община.

Для Герцена принципиально не важно, кто снимет препятствие для России на ее возврате в историю. Царь? Неплохо. Молодые пойдут в народ? Тоже славно, им в пример декабристы. Герцен сотворил декабризм в роли первообраза России, возвращающейся в историю. Из Некрополиса, придуманного за него Чаадаевым. Либеральные шатания Герцена – выдумка. А были – Чаадаев и литература, Пушкин и Гоголь.

 

043

Монолог о Пушкине. Русская культура втянута в повседневность через власть. Убыль культуры сегодня ведет к бытовой деградации ♦ Пушкин как учредитель русской культуры – частный случай перешел в основополагающий момент. Приход Пушкина к Гефтеру. «Николаевский Пушкин» как точка опоры среди арестов начала 80-х. Добровольная несвобода Пушкина раскрепостила Россию слова. Союз Пушкина с Николаем 1826 года – союз двух проектов России. «Обрусеивание». Экзистенциальный Пушкин встречается с Чаадаевым. Идея Чаадаева – «русское небытие в истории – шанс русского человечества». Демиургическая роль Первого письма Чаадаева, Герцен. Масштаб входит в русскую потребность. Сталин манипулирует привычкой к масштабу. Не надоел ли русским масштаб? «Хотят просто пожить». Остаться русским как политическая задача. «Катастрофично единообразие». Задать чаадаевский вопрос о России, но так, чтобы ответ упразднил сам вопрос.

Михаил Гефтер: Если подойти к мировому процессу с точки зрения эволюции гибельности, то Россия являет собой важную сцену. В конце концов, от того, что французский обыватель живет вне отношений к элитарной культуре Парижа с меняющимися модами и кумирами, во Франции ничто не колеблется.

Глеб Павловский: Различие Парижа от не-Парижа – довольно известное свойство Франции.

С Россией все сложнее. Поскольку российская культура втянута в обиход социума власти, а обиход втянут в структуры повседневности, то и повседневность попала в прямую зависимость от культуры. Это можно считать гордостью России или ее бедой в равной степени. Такая привязанность быта к судьбе культуры – вещь, которой можно гордиться, но она несет в себе массу страдания и всякого рода ловушек.

Если Париж или не-Париж – характеристика Франции, то и в отношении России есть свой ряд характеристик. Сейчас убыль русской культуры ведет прямо к бытовой деградации. Культура бытует в форме краха и пещерной пустоты. Я сейчас не обсуждаю того, что все эти вещи связаны с вопросом о месте России в мире. Отброшенная в свои пределы, она должна в этих пределах найти себе место в мире.

Найти себе место дома?

Да, да, но кто сказал, что здесь ее дом?! Правильно, что ты поднял этот вопрос, он не может ограничиться политикой. Это проблема, требующая обсуждения. Кто сказал, что дом у России здесь? Здесь место проблемы России как дома. Проблема России как дома отрицательно увязана с Россией как субъектом веры.

Хочется избежать падений, но это ничего не даст. Надо добавить гипотезу увязки. Чаадаевский ответ, пушкинский ответ, но нужна какая-то гипотеза увязки. Почему я должен принимать ваше проблемное поле? У меня свое проблемное поле. Я не настаиваю на том, что оно идеальное. Я просто нашел, что у меня другое. Мое проблемное поле другое!

Одно из свойств русской культуры, что она умела быть поликультурой жизни людей, входя монокультурой в состав всесветной цивилизации. Таково ее свойство и такова моя констатация. Но констатация, нужная в качестве исходной для одного из вариантов обсуждения темы. У Пушкина даже фольклорные вещи не великорусского происхождения, и это не делает его менее русским. Подлинно русским он стал не стилизованными «Русланом и Людмилой», а в роли николаевского Пушкина. Тем русским, который запрограммировал собой развитие и судьбу русской культуры. Она предрешена и повязана на судьбе ее создателя. Частный случай Пушкина перешел в основополагающий русский момент.

Это проблемное поле как-то связано с твоими пушкинскими рефлексиями 1982 года?

Два раза в жизни Пушкин ко мне приходил. Прежде я изучал его, знал, но не слышал. И вдруг я его услышал. Впервые в юности, когда со мной стряслась беда и вдруг – непонятно, я не могу это объяснить – явился Пушкин в роли спасителя.

Голосом, интонацией или как? Он стал иначе восприниматься?

Я услышал человеческий голос, обращенный к моему страданию. Неважно, что тут была доля наивности. Я был советский мальчик, которому в мире все было ясно. Эта ясность была ясностью «Овода»16, ясностью «Андрея Кожухова»17. Ясностью «Войны и мира», которая прошла целым пластом породы сквозь мою жизнь. Каждый год я перечитывал «Войну и мир». Если современному человеку, который при слове Маркс начинает смеяться, сказать, что «Арион» для меня тогда стал как молитва и я его ежедневно твердил, ему это покажется нелепым.

Пушкин был утешением? Поддержка одинокому?

Для мальчика важно не утешение. Перед ним впервые возникла задача, что человеком быть трудно. И надо решать, то ли выйти из ситуации, то ли чем-то стать. А в 80-х годах Пушкин пришел ко мне совершенно другим – как впервые.

Прежний Пушкин не обращен был ко мне лично. И вдруг я слышу, как он ко мне обращается. Но и я к нему, соответственно. Надо сказать об этой особенности моей психики, которая всякий раз за исход чего-то расплачивается, получив зато опыт другой жизни. В 1982 году из рук уходило дело, уходили вы… И как уходили, в лагерь! Переломленные судьбы, опустевшая сцена. И некоторые вещи впервые приходят мне в голову.

Как-то ночью 1982 года я просыпаюсь и понимаю – без 14 декабря18 «Мертвые души» не могли появиться. Возникает вопрос: неужели действительно не могли? Да! Пока вся авансцена была занята инакомыслящей молодежью, которую одним махом смело в равелин19. Блистательные люди Тынянова20 с коротким дыханием, они отсчитывали себя от победы Французской революции, от начала XIX века, от Наполеона, которого одолели.

Как вдруг сцена опустела и стала видна Россия во всей глубине ее страшности. Декабрь 1825 года. Некрополь, мертвые души и опустевшая сцена – вот картины, которые приходят в голову, и у меня открывается потребность не в коротком, а в полном дыхании. Найти точку опоры себе в чем-то расширенном. В этой потребности сохраниться я отсчитываюсь уже не от текущего. Хотя, конечно, не забывал ни на секунду о судьбах людей, близких мне. Ваших судьбах.

У меня давно подготовленная, взрыхленная почва знания о том, что русский XIX век – моя духовная родина. В это время оно созрело и выступило. Я читал то апостола Павла, то «Идиота» Достоевского, читал «Авессалома» Фолкнера21, который произвел переворот в душе. Все вместе как-то выстраивалось. Неожиданно, внезапно, необъяснимо почва под ногами возникла, и то был XIX век, моя почва.

Я не литературовед, не пушкинист. Я не выступаю как дилетант, ворвавшийся в сферу, где бесконечно трудились исследователи. Нет, я шел навстречу внутренней потребности каждый день садиться за стол и писать про это. И шло, и писалось. Сегодня мне сложно реорганизовать тот мой пушкинский текст в книгу, восстановив блуждания собственного духа. Ввести в атмосферу человека, который сидит в Москве взаперти, что-то пишет и ищет таким способом свободу себе и себе подобным. Мое «себе» распространялось и на ваши действия, моих молодых друзей.

Поведение которых тебе надо было объяснить?

Я не объяснений искал. Я решал ту же задачу для себя, что и вы там. Задачу, которую русские решают уже не раз, – примирения с подлой действительностью. Близость проекта Пушкина к проекту Николая дала ему внутренний стимул. Возникает ситуация, которую я назвал добровольная несвобода, и та его сильно питает. Делая одновременно открытым и трагическим и готовя ему конец.

Чудовищная власть пушкинского авторитета мешает видеть, что он с нами наделал! Нужно обрести свободу по отношению к Пушкину, в ней ключ. Не валять дурака, будто поэт возвышенно затворяется в кабинете и пишет гениальные строфы «Пророка». Потом вспомнил – ах, черт, что скажет Бенкендорф? Тогда садится и быстренько пишет «Стансы» царю Николаю, чтоб отвязался. Не привязывая Пушкина к тому, что ему чуждо, – к демократизму в современном понимании, я опускал и его политические рассуждения. Я сейчас говорю о Пушкине всей России.

Человек замкнутого петербургского круга, он вместе с тем первый в России человек дороги. Человек дороги всем своим существом, он первый как личность делает заявку на Россию. То, что движет новым николаевским Пушкиным, – это раскрепощение России словом – уравнением людей любого ранга и сословий знанием русского языка, образа русской жизни.

Оттого легко присваивается все, что для этого нужно. Например, Пушкин ни разу в жизни не видал оренбургской пурги, истинной снежной бури. В «Капитанской дочке» его описание с чужих слов сопровождается поэтому неточностями. Есть оригинал Аксакова, который Пушкин отредактировал, сделав мускулистым, кратким.

То есть хитрец просто отредактировал описание Аксакова? Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Да, про метель под Оренбургом он взял у него. Оренбургская пурга очень специфична. Известна дата, когда Пушкин был в Оренбурге, – осеннее время, и никакой пурги быть, естественно, не могло.

Этой гигантской переменой языка, заявкой слова на Россию-личность он обязан тому, что придал любви вселенско-российский статус. Не то чтобы это чувство прежде было недоступно. Но он его возвысил над страной, раскрепостил в его вышину русское слово.

Иначе нельзя было раскрепостить слово, сделав его говорящим и чувствующим по-русски. Кроме как любовью очеловечивая раба, подвластного человека. Обрусеивая то, что бралось из эталонов культуры западного мира. Пушкин не пересказчик, понимаешь, он просто не мог тут найти исходный материал. Хотя благодаря перестройке русского слова он сделал все это доступным в русском языке. Возьми такой кусок, переломный, колоссальный – Болдинский22, где страдание, страсть, глубины падения, глубины человеческого взлета и импровизации – все пропитано присутствием любви.

Ссылка в Михайловское23 лишь пролог ко всему этому, александровский Пушкин еще был не тот. Он едет к царю Николаю со своим русским проектом и видит вдруг, что и у того свой проект России! Они на России помирились. Не сделку заключили – они заключили союз двух проектов. Но первый русский человек, который действительно мыслил масштабом России, – Пушкин.

А проект Николая – проект реформ?

Да, и у того в проекте Россия! Николай противопоставляет декабризму как нерусскому русскую Россию как проект. Каждый год царствования он собирался освободить крестьян, да так и не успел. Это подтверждает абсолютнейший демократ Шелгунов24.

Человеческая сторона их встречи 1826 года проливает некоторый свет. Декабристское дело погибло. Но молодой Николай формирует команду, которая намерена повести дело к гуманизации абсолютной власти. Присваивая ей функции опеки над обижаемыми. Таков замысел. Они подбирают людей по признаку причастности к вольной мысли, разумеется, оправданных. Вообще занятно, как формируется николаевская «команда мечты» и что с ней будет потом. Она его, Николая, личная команда. Что видно даже из писем Дубельта25 к жене.

Навстречу Николаю идет новый Пушкин. Который самоопределился по отношению к декабризму, который теперь сам-большой, который через историю обозрел Россию как поприще и свой удел. Который начал перестройку русского слова, возвращающего Россию в мир высоких страстей, бездн, вершин. Пушкин непосредственно осязает Россию. Удивительное свойство его гения – непосредственная осязаемость. Отсюда потребность в пути, в дороге, в подробностях. И она также связана с емкостью, которую он придал языку.

Нет ничего более синкретически цельного и, наконец, делающего Пушкина Пушкиным, чем тексты Болдино. Хотя впереди «Медный всадник», «Пиковая дама»26. Но все-таки на одном дыхании закончить «Онегина», написать «Пир во время чумы», начать «Повести Белкина» и «Историю села Горюхина» – да что это такое вообще?!

Есть дурацкие объяснения. Мол, он уже ехал с разными замыслами. Да еще запертый холерой. Да еще жаждущий невесты. И т. д., и т. д. Все по-человечески понятно. Ну и что? Что мы из этого извлекли? Что у Пушкина было много тетрадок?

Болдино – это экзистенциальный Пушкин. Пушкин – органический и естественный творец русской России. Масштаб ее он ввел в человека, раскрепостив для этого русское слово. Он сделал этот шаг, и стало возможным дальнейшее – внутренняя пограничность, переход от сюжета к сюжету, от человека к человеку, передвинутые судьбы, меняемые местами пласты жизни. Все это отныне получило место в слове и в человеке. Здесь Пушкин повстречается с Чаадаевым.

Чаадаева я заново внимательно перечитал. Все выбрасывали его существенную фразу с осуждением декабристов. Заново я перечел и Первое письмо. Не будь его страшно апокалиптического тона, всех этих «некрополисов», отлучений и низвержений России – собственное содержание письма весьма узкое. В последующих есть более содержательные и неожиданные ходы мысли. Есть элементы безумия, весьма поэтичного. Недаром письма кончаются идеей апокалиптического синтеза. Как всегда в истории большой мысли – соучастницы событий, трудно найти, где она прозревает как мысль, а где навязывает событиям то, что сама считает прозрением.

Это же прелесть, что России, якобы выпавшей из всемирной истории, у Чаадаева предсуществует идея всемирной истории как якобы совершеннейшая очевидность! Россия выпала из чего-то, что мысль полагает реальным. Этот момент прозрения и есть место ее оттиска в бытии – вторжения в процесс, с обретением себя внутри процесса. Мне достаточно Первого письма, чтобы полностью подтвердить ученичество Герцена у Чаадаева. Именно у него Герцен основные мысли почерпнул, после всех своих разгульных ссылок. Собственно, и генеральной идеи до встречи с Чаадаевым у Герцена нет. Есть талант, свободолюбивый пафос. Есть превосходно переложенная странным русским языком Фейербахова история философии, в «Письмах о природе». И все.

И какая же у Герцена была генеральная идея после встречи с Чаадаевым?

Русское небытие в истории как шанс русского человечества.

Нет же! Разве это появляется не после его отъезда в Европу?

Да, но вложил ему ее в мозг Чаадаев. Недаром Герцен «С того берега»27 ему выслал как «Ваш ставленник». Если сопоставить «Первое письмо» с «Апологией сумасшедшего»28, ясно, что всюду, где у Чаадаева безвыходность, мыслим только надысторический выход! Способ вхождения в мир должен быть столь же оригинальным и столь же заново сотворенным, чтобы решить трудность русского выкидыша из истории. Но для этого Герцену сначала надо было принять сам чаадаевский тезис о России вне истории!

Без такого хода мысли никакой Гакстгаузен29 не подскажет общинную идею в роли архимедова рычага. Где тут вообще откровение – община? О которой знал любой помещик в России. Гакстгаузен открыл ее миссионерский потенциал в консервативном смысле. Но Герцен ни за что бы не подхватил этого, не будь в нем чаадаевского вопроса: как и кем России вернуться в историю?

Несколько механическая картина. Если мы говорим, что чаадаевское Первое письмо имело универсальное влияние, то оно повлияло на всю сцену дискуссий. А не на отдельного Герцена, который что-то заимствует. Думаю, Герцен вообще толком не умел позаимствовать ничего, он эгоцентрик.

И да, и нет. Не будь этой нигилистической патетики, Чаадаева бы не заметили. Разве восемь чаадаевских писем представляют собой глубокое творение? Лишь благодаря Первому, из Некрополиса, и всему, что после царь Николай учинил с ним. Фактически что нашел Петр Чаадаев? Что осевой ход сквозь европейскую историю не прививается в России, а та не может ограничиться собой и должна будет непременно и масштабно войти в других. Что придаст мировой масштаб всему, что последует.

Масштаб – потребность, масштаб – привычка! Идиотская русская привычка к масштабу. Сталин это знал и использовал. Конечно, ему надо было сначала расчистить окружение от потенциально сомасштабных себе. Имея рядом сильных оппонентов, Сталин сникал. Зато в роли Единственного он потрясающе гениально манипулировал масштабом. Еще тут и патология его сладострастия от человеческих потерь. Приверженность к трагедии, которая гибелями оттеняет масштаб, его поступь, его величие. Целые поколения привычных к масштабу!

Масштаб – это еврейское в русских и русское в евреях. Вообще, евреи – народец мелкий, откуда у них масштаб? Неясно. Собственно, это и у эллинов неясно. Но эллин все-таки жил полисом, и на Олимпе у него множество ссорящихся и бытующих богов. А тут – Яхве, Сущий! Иметь всемогущего Бога покровителем вечно страдающего, изгоняемого и растаптываемого народа – не мания величия. Это бытие, которому только масштаб придает силу и особую размерность.

Либо Россия – это станция, где станционный смотритель говорит тебе: нет лошадей! Либо она входит в человечество, растворив себя человечеством. Нас влечет непременно войти, раствориться, а после – непременно найтись!

Получив право сказать: мы. Мы с вами, товарищи, братья и сестры, дорогие друзья мои.

Да. Боль переходит в горячку активизма. У Бердяева есть текст, который начинается пушкинским «Сбились мы»30. Посмотри, там замечательные страницы о Гоголе. О демоническом начале и о том, что бывает искусство, внутренней формой склонное к человекоубийству. Мысль его, что Гоголь таков.

Розанов о Гоголе то же говорил, и Синявский.

Да, Гоголь первый вывел откуда-то из глубин, сделал доступными свойства русской души, чудовищной и страшной в иные минуты. Которую не исправят ни катарсисы, ни реформы, ни революции. Вероятно, эти свойства действительно в русской душе есть. Но не исключено, что после Сталина, вызванные им к власти и воплощенные, они смогут уйти, претвориться во что-то другое. А может быть, и нет. Не смею судить, мало знаю сегодняшнюю жизнь. И много лет соприкасаюсь только с близкими душами. Я уже не ищу жизни вне этих пределов.

Возможно, русскому в России ее масштаб надоел и он хочет просто пожить? Устроиться. Петь что поется, пить что пьется. Очертить сферу личной жизни, в которой никаких других нет.

Чтобы остаться Россией и решить, как остаться русскими, надо понять, среди кого мы живем. Войти в мир впервые, заново понять, что такое Китай, что такое Индия и что такое Европа. Эта же проблема в отношении человека. Чтобы человеку остаться жить на земле, надо заново определиться среди других реальностей. Перестать видеть в себе исключительную реальность. Здесь определенная внутренняя катастрофа, поскольку реальность нечеловечна.

Да, и добавь к этому еще один момент. Как нельзя подсознание изгнать из себя, так нельзя изгнать из обреченного Homo его великую потребность стать другим. Человек существует в двух плоскостях – в сфере культуры и в сфере политики, удовлетворяя потребность обновляться, внося поправки в себя и тем самым в бытие. Остается шанс иного раздвоения человеческого существования, при котором повседневность станет дружественна человеку, открытому миру.

Но если сформулировать вопрос так, как ты: чем России остаться – это целая деятельность. Политическое поприще. Не только минимум усилий для того, чтобы отдалить ее распад. Это и максимум усилий, чтобы избежать катастрофы вида Homo sapiens – а та приближается из-за потуг к единству и единообразию. Катастрофично единообразие! Чтобы избежать катастрофы единообразия неизвестным прежде, неисторическим способом, мало лишь допустить толерантно существование разных видов жизни – надо их узнать. Надо войти в существование друг друга, пройти по миру несовместимых глазами мысли.

Поселиться среди иных видов жизни?

Да. С моей точки зрения, мы в последний раз задаем чаада-евский вопрос о России. И нужно, чтобы ответ каким-то образом упразднил сам вопрос! Впрочем, в воскресный телесюжет с Шахраем и Миграняном мне такое будет трудно включить.

 

044

Телевпечатления, подделка подписи Ельцина в прямом эфире. Якубовский. Деградация ТВ, закрытие передачи «12 этаж». Деньги вытеснили голоса. Письмо Гефтера Ельцину. Выбор, навязанный стране несуществующим «двоевластием». Президентская партия как отдельно оплачиваемая страна внутри России. Рынок был еще в Вавилоне, он не связан с демократией. Опять «процесс реформ». Сочетать выборы Президента с выборами парламента.

Глеб Павловский: Что происходит в мире ином, телевизионном?

Михаил Гефтер: В ином мире мне показали, как изготовить счет в швейцарском банке за подписью Ельцина. Все этапы! Полуграмотная девка в студии снимает подпись Ельцина с указа, берет подпись Якубовского, обе вносят в компьютер и показывают нам точно такой документ, но с подписью – Ельцин и Якубовский! Вот такое мы смотрим. Я знал, что закончу жизнь сумасшедшим, но теперь, чувствую, да – власти предоставят мне такую возможность.

Деградация телевидения началась с того времени, когда они закрыли программу, которую я обожал, мне она оживляла душу – «12 этаж»1. Где дети разговаривали, 11–12 лет. Закрыли, а ведь безобидная передача.

Думаю, все было хуже. Знаю тех, кто ее делал, и кое-что тогда знал изнутри. Парням твои дети перестали быть важны.

Детские голоса? Почему? Кому они помешали?

Тем, кто и делал ту самую передачу. Они кинулись распродавать прежнюю жизнь, делать рекламу. Деньги мешками, какие там детки.

Не выдержало status quo детских голосов.

А я смотрел про Абхазию. Хороший телефильм, что редко бывает. Показывают людей, более или менее увлеченных войной. Но они выглядят настолько человечнее нас, даже самые кровожадные.

Это их жизненная энергия.

Нет, что-то еще. Вот один химик, доброволец. Человек вне политики, специалист по взрывчатым веществам. Спокойно рассказывает, что воевал, да. Не стрелял, так как бегать не умеет, и занимался разминированием. А теперь он без ног. Семья знает? Нет, семья не знает пока. Это к старому ощущению, что они развивались у себя эти пять лет нормальнее, чем мы в Москве.

…Знаешь, у меня такая дурацкая есть идея, хочу с тобой обсудить. Дурацкая, поскольку жанр выродился, – написать Ельцину письмо! В данном случае есть удобство моего членства в Президентском совете. Скажу, что один его ошибочный шаг с неумолимостью тянул за собой другой. В апреле после референдума от вас ждали простую главную мысль – что вы в той же мере Президент тех, кто голосовал против вас, как и тех, кто голосовал «за». А вы решили стать Президентом только тех, кто голосовал за вас. Но ведь треть людей «за» вас не проголосовала, разве вы не их Президент?

И так шаг за шагом. В огромной России нигде – ни в городе, ни в деревне – нет этой мнимой «борьбы законодательной власти с исполнительной». Почему все должны быть втянуты в эту дыру и делать выбор из несуществующего «двоевластия»? На каком основании?

Поставив задачу стать президентом для «своих», он вынужден теперь их как-то приподнять, наградить, выделить собственность. Заплатить за верность.

Да-да. Поощрить. Так рождается идиотская фраза о президентской партии.

«Президентская партия» – это попытка создать внутри России отдельно оплачиваемую страну. В одной стране создать другую, посадив ее на шею первой.

Один народ против другого народа. При кличах демократии, большинства, сплочения, всяких прочих вещей.

Он реально приведет Россию к маргинализации.

И с помощью тех людей, которые говорят умные слова, предварительно заглянув ему в рот. Ведет к фальшивому выбору, что либо вообще ничего не делать, либо действовать «решительно», то есть безумно. Хотя массу вещей можно делать, сообразив, как их согласовать между собой.

Бесконечное повторение лжи, которая давно потеряла смысл, будто страна разделена на «поборников и противников реформы». Какой реформы? Что реформируется? Кто вас уверил, будто рынок, существующий, сколько есть вообще человек – рынок был еще в Вавилоне, – этот рынок якобы тождествен демократии? Откуда вы это взяли, идиоты?

Вчера узнаем одно – закрыть военные заводы. Сегодня, оказывается, надо облагодетельствовать себя с помощью продажи новейших видов оружия. Я тут записал Шохина, что ВПК – «курица, несущая золотые яйца». Там, мол, 6 миллионов занято и т. д. Вы что, об этом вчера узнали?

Наглость, с которой Штаты занимают все наши рынки, приговаривая, как нас любят, – это обидно. Но ведь и это запрещено обсуждать как рациональную проблему внешней политики. ВПК, мол, это хорошо, они нам несут золотые яйца. Почему ВПК – какая-то курица, а не отрасль экономики среди других отраслей? Почему это изолят и ему нужен особый курятник?

Мол, мы получим валюту и на нее сможем реформировать страну, ага. Как вы распоряжаетесь валютой, мы хорошо знаем!

Заметь, появилось вдруг выражение – процесс реформ. Оно абсолютно размыто, но уже есть «сторонники процесса реформ».

Вчера выступал Олег Румянцев – его спрашивали: «Вы сторонник конституционного совещания или конституционного процесса?» У них там свой язык.

Да. Язык, который растворяет все проверяемые сущности, которые можно оценить. Реформы еще можно было оценить, какая реформа и чего именно. А «процесс реформ» – уже нет! В процессе реформ страна с 1861 года.

Да, еще с Боярской думы идет процесс реформ! Ты прав. Напишу-ка Ельцину короткий текст.

Если даже идти на выборы вопреки Конституции, но во имя здравого смысла, надо сочетать выборы Президента с выборами законодательного собрания… Иначе это расправа, за которой нет уже ни права, ни государства. Рискните! Тогда, может быть, примирятся со странным шагом – роспуском Верховного Совета указом главы исполнительной власти. Но уже не откладывайте ни то ни другое.

 

045

Встреча Ельцина с журналистами. «Демократическая» режиссура похожа на сталинскую. Лето 1993-го как лето 1941-го, снова «они прорвались». Освоение Кремлем сталинской стилистики. Политика Ельцина – агрессия хищника, загнанного в угол ♦ Политика в языковом тупике. «Мы еще расплатимся за ненайденные слова». Логика Ельцина – чтобы кто-то был исключен, а мы остались. Темная магия августов в жизни Гефтера ♦ Гнетущая беспомощность на Президентском совете. Марк Захаров как идеолог «сильных средств». Бред и кошмар нарастают.

Михаил Гефтер: Где был?

Глеб Павловский: Позвали на встречу Ельцина с журналистами2. В Доме прессы на Пушкинской, большое серое здание. Его еще именуют «рейхсканцелярией». Дом российской прессы, бывший Госстрой. Зал набит публикой, которую власти за полчаса до этого свезли на автобусах. Публика – активисты «Демократической России», бородачи и бабы, которые непрерывно хлопали и визжали в восторге от всего, что говорил их босс Президент.

Как это, вы пришли, и места заполнены? Слушай, да это прямо как на тех политических процессах в СССР.

Да-да. И все остальное было так же организовано. Нам раздали программки, где написано, что это «совещание по вопросу о кризисе телевизионных и иных средств массовой информации и путях его преодоления». Со списком выступающих, заранее отпечатанным там же, в программке.

Потрясающе!

Все выступления были из трех частей. Первая – истероидное описание существующего положения. Здесь полная свобода, каждый визжит, как умеет. Вторая – директивная, вину за все возлагают на Министерство печати и лично на Михаила Федотова3, который «не поддержал», «не обеспечил», «не указал». И все против «двоевластия» в управлении СМИ – Федеральный информационный центр Полторанина4 и Министерство печати. И что министерство пора устранить, торжества демократии ради.

И третье, сердечное, – все клянчат денег у Президента. Стонут, что дотации малы и пора их увеличить. Никто не стыдится попрошайничать, никто.

Но кто говорит, кто – журналисты?

Какие журналисты? Самолично директор Останкино Брагин5, то есть цепная сволочь Полторанина. Попцов6 выступает, это Второй канал.

Какой-то представитель директора Ростовского телевидения, в лучших традициях еще какой-то знатный оператор с Урала. Чуть ли не знатные теледоярки.

Все ясно…

Все срежиссировано! И слово дают только своим, демроссийской публике. Бэлла Куркова7, конечно же, президентское вещание в Ленинграде. Она этак картинно развернулась к Ельцину и сказала: я, мол, человек прямой, Борис Николаевич, я скажу прямо: в ваши двери нельзя пройти! Единственный момент критики власти, который я слышал за все время.

Черниченко8 что-то кричал. Нет?

Кричал Черниченко, верещала Новодворская. Совершенно истеричные оценки происходящего. Но что забавно – все эти «демократы-западники» клеймят проникновение Запада и требуют государственной диктатуры на телевидении!

А почему проникновение Запада?

Ну как же, идет, мол, страшная «вестернизация». Эдмунд Иодковский9, есть такая личность, руководитель проельцинских писателей-демократов, бился в падучей – пора, мол, положить конец культурной анархии. «Кому нужны эти шоу? Кто смотрит ночные шоу? Ночью люди спят!» Полно было этих демократических психопатов. Я в советские времена не бывал на таких заседаниях, тебе виднее – они выглядели похоже?

С одной разницей. Знаешь ли, истерика не позволялась. Делали зверские вещи, но не вопили. Спокойненько так – вот, мол, по вине товарища академика Варги, неверно посчитавшего, на сколько Германии хватит нефти, погибли русские люди.

Сталин не истерил, он на это скуп, не кричал. Но прочее сильно похоже на сталинизм.

Ельцин сидел, время от времени что-то странное делал с челюстью, будто проверял в ней шарниры. Время от времени отмачивал замечания. Бэлла Куркова говорит: «Я была в Орловской области, люди не могут к вам прорваться». Он ей: «Я только что из Орловской области – там все по-другому». Никто в защиту бедняги Федотова, ни один человек не пикнул. Все было сплошной проработочной постановкой, и сам Федотов покорно молчал.

Как, он молчал?!

Все покорны, никто не рвется к микрофону, здесь тебе не Верховный Совет! Все сидят, и в нужных местах все хлопают. Для этого есть особые люди, и их видно, которые начинают хлопать. Ходят жуткие типы, называются «живое кольцо» – якобы белодомовские ветераны 1991 года. Все в омоновской форме, похожие на полицаев.

Кошмар…

И тут выступил Ельцин. Он читал с отвлечениями. Ничего, кроме сатанинского Верховного Совета, в его речи не было. Непонятно, при чем средства массовой информации и какого черта нас собрали. Только Верховный Совет. На страну надвигается страшная угроза парламентаризма! Они приняли неприемлемый бюджет, я этот бюджет завернул, указав руководствоваться моими замечаниями. Классная мысль – бюджета не принимать, а «руководствоваться указаниями Президента». Вдруг на Бэллу Куркову обрушился. Вот, мол, Бэлла Куркова меня любила, а теперь «поговаривает о моих болезнях». Доходили до того, что, пора, мол, меня освидетельствовать! Еще, говорит, представляете, на телевидении есть такая программа – «Времечко». Что за программа, кто позволил? Кабинка, в ней телекамера, ставят телефон. Любой, кто хочет, может звонить по этому телефону, и все, что он говорит, слышно на всю страну! Кто разрешил, говорит, что такое?

Позвонят и скажут, что горит АЭС – и это передадут на всю страну? Где контроль? Звонят и говорят: Президент болен. А кто звонил? Что если это позвонил Хасбулатов?

Нет, ты серьезно?

Да-да, под рев и аплодисменты зала. Рядом со мной старуха писательница вопит: «Да-да! Они, ублюдки, на все способны!»

По поводу Верховного Совета – никаких компромиссов. В конце зловещая мысль прозвучала. Весь август, сказал он, будем вести артподготовку, а в сентябре перейдем к решительным действиям. Выборы будут осенью. Если Верховный Совет их не примет, они пройдут по моему указу. Из всей прессы ругали только одну «Общую газету» Егора Яковлева, где, мол, собралась «кучка так называемой элитарной оппозиции». И та наносит удары в спину демократии. Главное зло даже не «коммуняки», а эти вот «чистоплюи».

Слушай, и никто не заорал: что здесь вообще происходит?! Нет?.. Но, между прочим, хитро продумано. Все-таки стилистику Сталина они освоили. Во-первых, чтобы обязательно был частный сюжет – «об одной группе театральных критиков». Как тут – «о прессе и мерах по выводу ее из кризиса». Потрясающе! Теперь им осталось вице-президента вне закона объявить.

Это уже готовят, нам в агентстве известно. И готовится еще, как понимаю, уголовное дело по коррупции. День и ночь сидят фальсифицируют доказательства. Этим занимается туша адвоката Макарова с Якубовским10, в их распоряжение предоставлено все. Правда, Баранников, уходя, нанес жестокий удар, огласил, что Макаров – их давний агент по кличке «Таня» еще с КГБ.

Таня?

Таня, да. Завербован якобы двадцать лет назад для работы с американцами.

Да… Теперь этим деваться некуда уже.

История с Якубовским вообще мрак полный, что-то невообразимое.

Мне Кожокин подробно рассказывал, как Якубовского зазывали в страну, как его сажали на аэродром «Внуково-2». И группа «Альфа» прибыла его охранять. Тайно провезли в Кремль к Ельцину. Черт знает что, потрясающие персонажи.

Но речь Ельцина была совсем плоха, это речь позднего Брежнева. Часто останавливался, как бы не мог выблевать слово. Я думаю, эти моменты подчистят в ленте, потому что сильно заметно. Челюсти его не слушались. Иногда он на время замолкал, вправляя речевой аппарат.

Что ж, чем лето 1993-го хуже лета 1941-го. Все уже было. Помнишь этот эпизодик 1941-го из моего интервью, где на дороге я один, дорога пуста, день безоблачный, спокойный после долгой бомбежки. Навстречу солдат идет по обочине, я ему: «Ну, как там?» – а он мне: «Вон там, в леске, уже немецкие танки». Помню картину затишья. А вчера ночью проснулся, и вдруг опять этот день, и чувство вспомнилось – они прорвались! Странная вещь, флюидная, даже интуицией не назову. Потому что интуиция – это когда можешь синтезировать факты.

Факты слишком ничтожны. Все готично, даже если считать, что у группы Ельцина есть и рациональные интересы. Истеричность они симулируют намеренно.

А какие рациональные интересы? Агрессия хищника, которого загнали в угол. Если бы его не загнали в угол, он, может, и не стал бы бросаться. Но это нельзя называть политикой.

Скверно, очень скверно. Тот случай, когда самое скверное проявилось на запустелом месте, не отвечая реальному положению дел. Политически ведь положение Ельцина не такое аховое, как изображают.

Да. На две трети противостояние симулятивно. Советнички раскачивают его на необходимость обострить. Посмотрим в новостях, что они там назовут важным событием.

Подступила глубинная магма исторического. И человек, чуя натиск проблем, которые не знает как выразить словом, действует гнусным и самым подлейшим образом. Где-то в этом месте наша ткань пороться пошла. Замешано то, что можно назвать заумью.

То ли слово заумь?

Пожалуй, не то. Назови абсурдом. Дело в том, что невысказанность, невыраженность давления сил, что в слове себя выразить не посмели, в обход речи кинулась распоряжаться политикой, побуждая к тупым, чудовищным и просто необъяснимым вещам. Мы еще расплатимся за ненайденные и неверно употребляемые слова, Глеб. Это правильная мысль?

Да. Уже платим.

Вспоминаю сталинщину. Рядом с высокими взлетами мысли множатся убийственные симптомы. Одноприродность Сталина Ельцину едва ли может быть схвачена в тексте, потому что. Ну хотя бы потому, что идет август 1993 года. Будь проклята магия августа в моей жизни!

Они тебя любят, твои августы, да.

Августы меня любят… Не считаю старых, но с 1939-го они меня полюбили. 39-й, 40-й, 42-й, 68-й, боже мой, боже… Тебе пора ехать.

Да, надо ехать.

Но текст я закончу. Понимаешь, хочу, пусть в невнятной форме, освободить себя от этой мысли. Тем более что она меня заставляет обдумывать… Заставляет все обдумывать заново.

От Президентского совета у меня гнетущее чувство беспомощности. Мы должны его обсудить. Пора создать корпорацию активно действующих людей, лоббистов общественного сознания, и начать разъяснять какие-то вещи. Знаешь, кто главный зачинщик того, что, как сказал Ельцин, нужно действовать более решительно? Марк Захаров! Нет, просто с ума сойти – Марк Захаров сидит в Кремле, на Президентском совете, и его слушают люди, определяющие, что в воскресенье подпишет царь! Абсурд с конями. Я спросил Моисеева11: «Никита – кто этот Марк Захаров?» Пусть идет себе в театр и изображает там, кого хочет.

С одной стороны, действительно пора действовать. Но то, что они понимают под действиями, особенно «решительными», бред и кошмар. Совсем нетрудно создать состав квалифицированных, спокойных, уравновешенных людей, которые тоже, конечно, могут ошибаться в действиях, но ошибаться более разумно.

Если мы не хотим, чтобы все сорвалось к чертовой матери и пошло невообразимым путем, надо признать одну вещь. Что самоопределиться должны несовпадающие, даже взаимоисключающие политические течения – на условиях, отвергающих истребление каждого из этих течений. Нынешняя логика Ельцина ведет к тому, чтобы кто-то был исключен, а мы остались. Эта логика не отвечает сути угроз. Потому что никто ничего не знает в точности, и все в неприятной степени друг другу нужны.

 

046

РФ как глобальный ксерокс. «Выморочная цивилизация» утилизует плоды чужих экономик. Быть угрозой мировому порядку выгодно. Полевые командиры, Дудаев. Запад откупается от «опасной России». Бессодержательная власть ищет в мире источник дохода.

Глеб Павловский: Слышал, что сказал Ельцин? Кризис власти в России угрожает мировому спокойствию! Наш государственный механизм эффективен только в роли угрозы. Мы не изобрели компьютер, зато изобрели такой образ поведения и такой пугающий тип человека, который выживет, не будучи способным ничего изобрести.

Михаил Гефтер: Выморочная цивилизация!

Контора по заготовке выморочной собственности СССР. Не создавая цивилизации, она обитает рядом, доставая оттуда ресурсы. Среди ресурсов – знаменитое русское прошлое, растоптанное и манипулируемое, каким оно отпечаталось в других, кто нас боится. Ничего, все пойдет в дело! Глобальный строй копировальной активности.

Ты подошел к нервному узлу. Между прочим, об этом у Сахарова в его нобелевской речи – что неразвитые, но сильные могут бесплатно утилизировать плоды интеллектуальных разработок других, стерилизуя развитие в целом.

Беловежская особь. Этот тип человека нуждается в таком способе коммуникации, где властный коммуникатор приоритетен.

Чуть не единственный! И знаешь, на фоне всех этих рыночных оргий оно оказывается более человечно представленным. Персонифицированно представлено, хотя и довольно мерзко.

Представь себе новую уязвимость победоносного Запада. Ситуацию с осадой Сараева, где Вашингтоном манипулируют полевые командиры, угнав пару БТРов. Они и так там воюют. Их могут убить сегодня, и каждый день – их политический риск равен нулю. Зато они создают предложенные миру ситуации. А поскольку они на сцене, их превратили в глобальных игроков. У них есть техника воздействия на парней в Вашингтоне, рискующих миллиардами и зонами влияния. Вот первый уровень манипуляций. Он похож на то, чем здесь промышляет Дудаев. Смешные вещи, выплата пенсий за лояльность отделившемуся району страны.

Заводят всю ситуацию в никуда.

Зато к делу подключаются многие. Далее вообрази следующий, новейший тип существа. Оно уже не является частью ситуации – оно играет на клавиатуре множественных ситуаций. Порождая их, оно ими манипулирует; не вышло с одной, изобретет пару других. Это существо Россия… или некто в ней.

Есть западный страх, что Россия перейдет на сторону Юга, станет фашистской или коммунистической? Прекрасно, не будем переходить! Нам достаточно капитализировать этот страх, чтобы от нас откупались. Армия небоеспособна? Прекрасно! Россия опасна не тем, что воюет, а тем, что не контролирует свою армию, разбазаривая вооружения, которые есть. Вот и ресурс! Когда у тебя любой губернатор или просто злой электромонтер может отключить пункт управления АЭС, ты безопасно для себя опасен для мира. А попробуй за это нас наказать! Американцы могли послать рейд на Ливию, но не пошлют рейд на Кремль. Так что МВФ с Мировым банком нам заплатят за все.

Возникает ситуация, которую западный ум не сумеет решать. Они же не могут всех разбомбить, тут предел. И на этом рубеже возник социум, который не ищет себе полезной занятости в экономике. Он не знает другого способа выживать, кроме как пугая собой. Поскольку не создал субъекта современного квалифицированного труда, он рыщет по миру и ворует чужие яблоки. Нашли такую великолепную вещь, как компьютер, и гоним контрабандой из Сеула через Москву. В обмен на «лен и пеньку», как встарь, – бокситы, золото, нефть.

Но никому не известно, с кем РФ окажется в условиях дестабилизации мирового порядка. Точнее, его отсутствия, ведь никакого мирового порядка нет. Он был после Ялты 1945-го, но сегодня мирового порядка нет.

Квазимировой порядок – сумма реакций задним числом, которые создают ситуацию игры на понижение, возводимую в глобальную норму.

И воспрянет новая власть, долго болтавшаяся без функции, как говно в проруби или Москва в России. Потеряв склады советских инструментов, она потеряла и авторитет.

Она потеряла свой предмет, она бессодержательна.

Зато у нее есть новый предмет – быть опасной! И думаю, что не пройдет много времени, прежде чем это оценят в Москве и на Западе. Не только прагматически, а в субъекте адекватного действия и в соответствующей экономике. И в претензиях на особую постисторическую роль, о чем тогда нам говорила Веро (Гаррос).

 

047

Технология постисторической истории. Клише «Запад» и «Россия, которую потеряли». То, что делают люди, уже не является историей. Норматив истории – последействие, редактирующее прошлое. Но есть ли еще время на редактирование? ♦ Люди начинают с нуля, «становясь вечными нулевиками» ♦ Перевод этого на язык политики.

Михаил Гефтер: Между прочим, что такое технология постисторической истории? Для этого надо выйти за рамки классической истории. Нам мешают стандарты, мешает то, что мы вечно ищем у себя «Запад». Или ту Россию, «которую мы потеряли».

Привычка включать Запад имеет преимущества для исследования длительных процессов или кратковременных вещей – школа «Анналов», антропологическая школа. То, что люди совершают, все еще может быть названо историей, хотя в сущности историей уже не является. Надо объяснить почему.

Что мы, в конце концов, называем историей? Все-таки норматив истории – это длительность последействия. Которое всегда трудно предугадать, но, включаясь, оно редактирует процесс, представляя его уже в целом виде. Прогресс редактирует прошлое реально, а не литературно. И пространство участвует в последействии. Редактируя то, что совершилось прежде, и превратив его в свое прошлое, последствие выстраивает историю как место человеческой жизни.

Вопрос, однако: осталось ли еще у людей время на «редактирование»? Последействие превращает совершившееся в свое прошлое. Может ли так быть сейчас? Протекает ли еще деятельность в этих рамках? Имеет ли она ресурс времени и ресурс пространства? Или все уже пошло не так? Раз мы событийность не можем превратить в свое прошлое, мы, как безумцы, продлеваем злобу дня, начиная и начиная с нуля. Становясь страшноватыми вечными нулевиками!

Серьезная штука, хотя я ее уже высказывал. Но, высказывая, понимаешь, что это подлежит переводу в политику и еще больше – в технику дела. И наши эти пять лет дали грандиозный материал для эффективного перевода истории в дело политики.

Это очень важно! Поскольку мы с тобой заново начинаем совместную жизнь, я к чему-то пришел, что-то во мне закончилось, может быть, что-то теперь начнется в тебе?

 

048

Стриптиз в Москве. Роман «Бесы». Бесовские измышления в романе человечны. Союзы новых идей с людьми противоестественны. Идеи открывают преисподнюю, добро и зло ни при чем. Как обрести лицо новым социальным множествам? Подлинная бесовщина – у всех открылось свое лицо, как сегодня в России. Убийства. Булгаковский бал в доме Ельцина: банкиры, бандиты, режиссеры. Человеческая жизнь по Иисусу – бесовщина, а человек – чудовище, бывающее прекрасным. Верность христианству и преданность бесовщине. «Озноб гордости» за советских.

Михаил Гефтер: Такое ощущение, что в мире и в стране идут геологические сдвиги, и только в Москве все неизменно мелко, как вдруг – гигантский стриптиз!

Перечитываю «Бесы». Масса того, на что раньше как-то не обращал внимания. Все, что Карякин с Сараскиной12 с пеной у рта цитируют как «бесовские измышления», – самые что ни на есть человечные мысли. Но жизнь стронулась с места, и явились совсем не те люди, которых ждали увидеть в компании добрых идей!

Что случилось с людьми и что с идеями? Как идея оказалась в союзе не с теми, кто, казалось, был предназначен для нее? Что творится с людьми в их сговоре с идеей? Вот что интересно – все оказываются способны на нечто, что не могло быть им свойственно. При каждой сдвижке идеи в человеке открывается преисподняя. Твоя личная преисподняя! Понятия добра и зла здесь, вообще говоря, ни при чем. Или плоско видишь «Бесы» как книгу про зло и про то, как люди к нему причастны, либо скажешь себе: но они попытались, иначе им было нельзя! Иначе они бы не жили.

Вот вышло действовать поколение людей, а им нет места. Они никому не нужны в качестве людей с собственным лицом.

Немногие люди раньше имели лицо, кого-то отправляли на каторгу. А тут целый слой вышел, множество – как им всем обрести лицо? Лицо никому не нужно.

Мережковский где-то назвал Петрушу Верховенского гениальным человеком. Это, конечно, не так, но и вовсе не глупо. Достоевский хотел написать одно, а написал совершенно другое. «Бесы» – универсальный текст. В нем нет прямых примет того, что он вообще о России, но это, конечно, самая русская вещь, и тип безумия русский. Я в жизни читал их несколько раз, читал в том 1982 году, когда вас, молодых, пересажали, а я болел. Жил на даче у университетской приятельницы и взял с собой «Бесов». Та удивляется: «Ты что это целыми днями хохочешь?» Я ей: «Да вот, “Бесы” – страшно смешная книга!» Но на этот раз мы с тобой, кажется, дожили.

Глеб Павловский: Дожили до чего?

До подлинной бесовщины. У всех открылось свое лицо. И разве мы видим то, чего не знали? Вот у Юрия Никулина директора цирка застрелили. Непонятно кто, непонятно зачем. А он говорит: не умею разбираться в делах, и теперь понял, что совершенно беспомощен. Убили человека, говорит, просто так убили. Что делать человеку в системе, где его могут убить просто так?

Пока еще не любого. Сделать что-то сильно зверское нашей системе трудно, она слаба. Она гадит, затрудняет действия, но зверствует неумело. На наше счастье.

Зато демократия дрессирует зверье. На приеме Ельцина я видел фантасмагорию, где московские бандиты пили с банкирами и артистами, от Авена до Карякина и Марка Захарова. И Никулин твой был, чокался с «солнцевскими». Сцены из Булгакова.

«Мастер и Маргарита» – другая книга, там тоже много смешного, а страшное не очень страшно. Когда этот страшный кот говорит: «Что мне делать?» Ума не хватает. Единственное, что осталось герою, – свое лицо. Это какой-то разночинский кот! У нас все фантасмагорично – вдруг решили реабилитировать участников кронштадтского мятежа. Учитывая срок в 70 лет, участников нет в живых. Может, найдут одного. Ищут родственников, чтобы распространить на них права реабилитированных на бесплатные поездки. Но для оформления нужны бумаги, а военно-морской архив отказывается – не дадим позорить Кронштадт! Не знаешь, смеяться или плакать. Может, реабилитировать скопом всех граждан бывшего СССР?

Подумал вчера: боже мой, как трудно писать о «Бесах». Как анализировать? Анализ не ведет ни к чему. Остается просто рассказывать свою жизнь. Если видишь свою жизнь всерьез по Иисусу, то должен воспринимать человеческую жизнь как бесовщину. Только так в ней кое-что разъясняется. Да, человек чудовище, но он то чудовище, которое бывает прекрасным!

Это не значит, что я вижу свою жизнь по Иисусу, но я и не отказываюсь ее видеть такой. Ряд длинный, и там не один Иисус. А как это выразишь? Признаться в том, что всегда хотел, чтобы даже следователь на допросе меня понял по-человечески? Ага, скажут, подонок, хочет еще и разжалобить следователя! Но когда в декабре 1979-го, после 14-часового обыска13 по делу «Поисков» молодая женщина-следователь прокуратуры, от чьего имени КГБ вел обыск, задержалась и тихо сказала: «Простите нас, если сможете». Знаешь, я испытал некий озноб гордости за советского человека.

И если кто-то доказывает, что верен христианству, пусть докажет, что он верен и предан бесовщине, верен и предан ей! Это наша родная почва, это земля, где мы живем, это воздух, которым дышим. И я теперь это знаю, и ты, пережив диссидентство, о котором вообще еще мало сказано. А когда мне Карякин на пальцах берется объяснять, что «Бесы» – это Кампучия, я слушаю, а сам думаю: мели, Емеля. Кому-нибудь и такое полезно. Вот пусть убийце никулинского директора объясняет, что революция это – Кампучия!

 

049

Сталин и Ставрогин. Ускользающий образ Ставрогина. Ставрогин и Чернышевский. Воронка, вовлекающая в действие всех.

Глеб Павловский: Сталин – это же, наверное, и про Ставрогина тоже?

Михаил Гефтер: И про людские падения, которые крупнее преступлений как таковых. Люди говорят о человеческих падениях как низости. А сейчас мне ясно, что падение – это одна из вершин Homo. Что он умеет остаться человеком и будучи падшим. Апостол Петр низко пал трижды, но лег камнем в основание Церкви Христа.

Я не говорю о художественном таинстве того, каким образом Ставрогин выписан. Он же дико, чудовищно симпатичен! И задаешь себе вопрос: а почему он вообще так близок? Где тут у Достоевского фокус?

Ставрогин у Достоевского, можно сказать, есть в каждом произведении. Ставрогин труден, он ускользает – не свойственное Достоевскому пластическое описание личности, психологически запертое при этом. Сам ФМД, строго говоря, психологизма лишен. Мотивы Ставрогина так запрятаны, настолько иррациональны, не изначально, а с какого-то переломного рубежа в жизни, что не могут найти себе оправданного применения.

Я абсолютно не понимаю, кто он и что. Это странная личность для самого Достоевского. Ставрогин – невольник чего-то, только не чести.

Да, конечно! Порвав со своим прошлым, он не порывает с людьми прошлого. Он как бы их вчерашний наставник, фигура, кого-то на что-то подвигнувшая, кому-то нужная. Петруше он страшно нужен. И эту нужность тоже нужно объяснить. При всей Петрушиной хваткости, в их связи есть капля безумненького.

Вот странность, Ставрогин всему причина, но в каком-то смысле он там нигде не обязан быть. Для него, строго говоря, в романе нет места действия. Ему там не нужно было присутствовать. Но он зачем-то присутствовать хочет, хотя мог умыть руки. Представь себе, не будь в «Бесах» Ставрогина.

Тогда это совершенно другой роман.

Тогда получится роман «о плохой среде», что Достоевский ненавидел до чертиков. Все эти ссылки на среду, которая «заела». Либо надо возвращаться к Иксу, который приводит в движение сначала несколько человек, кружок, «наших», они создают воронку – и в нее втягивается страна! Достоевский зачем-то извлекает этот Икс и предоставляет ему возможности, а потом, с его же согласия, вменяет ему их в вину. Чертовский момент. Естественнее всего Ставрогину было там не присутствовать, а жить в Женеве. Он всему причина. Он кого-то задел, кого-то толкнул, кого-то переехал, но он мог и проехать дальше, что даже с точки зрения ненависти Достоевского к такому типу людей было естественно. Жизнь искорежил, всех сбил с толку и исчез, и нет его. Вот за что Достоевский дворянства терпеть не мог. А тут он заставляет Ставрогина в этом же качестве быть на месте.

Давай исключим, что Достоевский – гений, это вообще не тема. Или что Достоевский в данном случае приоткрыл завесу над собственной тайной. Интересно, но тогда мы занимаемся не романом, а Достоевским. Вот человек Ставрогин, зачем он здесь, вмешанный во множество судеб и в финал? Только в финале Достоевский его раскрывает – «гражданин кантона Ури». Только в акте самоубийства раскрывается гражданство и его появление. Связь с другими людьми и т. д. и т. п.

Достоевский серьезно относился к Чернышевскому как к человеку, который побуждает других, но знает, что этим его роль исчерпана. Что дальше нельзя лидерствовать – лидер потеряет себя и станет опасен людям. Потому что люди дальше должны действовать по-другому, повинуясь более естественным мотивам жизни. Чернышевский ведь относится к Рахметову иронически, это вообще свойство его романа. Без иронии тот был бы невыносим.

Но возвращаюсь к Ставрогину. Дело в том, что этот человек чем-то тревожно важный для всех. Что происходит? Куча людей, какой-то Запад, утописты, странные втянутости в темные дела, сопровождаемые убийствами, которые должны якобы принудить идти до конца. И этаким людям удается вовлечь всех! Все втягиваются – кроме того единственного, который и инициировал все это. Осознание его причастности, оттого и петля на шею. Но Достоевский, а за ним и читатель, повинуясь движению воли автора, не испытывает к нему отвращения. Он с ним в сложной паре, в сложных отношениях игры. И с младшим Верховенским, и со старшим. Тот ведь тоже нечто инициировал, из 40-х годов. Они не давали Достоевскому покоя до конца его жизни, люди 40-х годов, все связанные между собой странными отношениями: Герцен с Грановским, Катков с Тургеневым. Итак, три финала.

Финал в городе и финал в кантоне?

Да, и финал старшего Верховенского.

Правильно, а еще и финал в селе.

Очень непростое произведение. Представь себе Достоевского, пишущего полицейский роман, разоблачающий нигилистов. Только идиот в такое поверит.

 

050

«Бесы» – памфлет на ближайших родственников. Реален ли Ставрогин? Ставрогин и Рахметов. Перекличка Достоевского с Чернышевским. Центральный пункт «Что делать?» – призыв к своевременному уходу деятеля.

Михаил Гефтер: «Бесы» – это художественное открытие Достоевского: философский роман в жанре детектива. Не только в «Братьях Карамазовых», у него сплошь детективы. Даже с Настасьей Филипповной история достаточно детективная.

Глеб Павловский: Заметно его желание «Бесами» художественно набить морду. Всем все сказать и объяснить. Он, видимо, думал, что теперь он это всем разъяснит на пальцах. Иначе не было бы в начале его записей в книжках для романа имен реальных лиц. Там же половина героев сначала имеют имена реальных фигур, что говорит о памфлетных страстях. То Тургеневым, то Лермонтовым называет.

Конечно, «Бесы» – памфлет. Но памфлет на близких родственников. Родство – страшная вещь. Чернышевский на каторге встретился с ишутинцами и был от них в ужасе, в отвращении! Оттого, что узнал, что за люди идут определять судьбу того, что он начал, а ведь им общества не сотворить. Что же за сонмище такое он привел в движение?

Помнишь рассуждения от автора в романе, как бывает: является несколько человек, а к ним пристает «масса всякой сволочи». А когда он начинает их перечислять, то в «сволочь» попадают все слои общества!

Это гениальная мысль.

От губернатора до купчика.

Да, всех. Стальной козы барабанщики, генералы на деревянных ногах.

А заканчивает историей, где статский советник сознался, как три месяца состоял под полным управлением Интернационала, и, когда спросили, в чем управление, сказать не смог, и его отпустили с миром. Что общее в романах – оба очень смешные, «Бесы» и «Идиот».

У Достоевского ирония Чернышевского перешла в смеховую ипостась. Так что трудно понять, кого он, собственно, изобразил. Как у Эль Греко, сдвинутость всего, но не на 180 градусов, а именно на 120. Разве Ставрогин – реальная фигура? Совершенно нереальная! Но, знаешь ли, все во плоти. Человек, который не режиссирует событиями, а незримо присутствием, былой причастностью к одним и неуходящей причастностью к другим собирает их в сонмища, делая возможным действие. Одни им побуждены, другие на него рассчитывают, у третьих свое, но с оглядкой. Ставрогин пародирует, заострив ситуацию Чернышевского. А зачем, думаешь, Чернышевскому было Рахметова делать выходцем из очень богатой среды? Ведь он, кстати, нигде и не отказывается от денег видимым образом. Кто знает, вдруг у Рахметова деньги в швейцарском банке – эта сторона не раскрыта.

Ты думаешь, в «Бесах» существенна перекличка с «Что делать?»

Думаю, да. Потому что Федор Михайлович с тем миром внутренне порвать не мог, но и принять его, побывав на грани расстрела с мешком на голове, не мог тоже. Связь не в пародийном вывертывании, а в беспощадном развитии действия. Даже старик-свидетель влез в сюжет. Чего он полез вдруг в действие, молчащий приживал? Достоевский дает особую роль свидетелю, это прием, смягчающий отношение к Верховенскому-старшему. Он не так ничтожен, не так отвратителен. «Бедный Степан Трофимович».

Еще в «Что делать?» центральным пунктом, всеми не замечаемым, был призыв к своевременному уходу деятеля. Уходу от гибельного соблазна принять инициативу действия за право удержать будущее за собой. Эта тема из «Что делать» перейдет в «Бесы». Без отталкивания от злобы дня, ведь роман написан еще до Нечаевского процесса! Поразителен дар художника, которого лишен Солженицын – тот не смеет ввести такую фигуру. У него все заведомо полярно расставлены.

 

051

А. Цветаева и С. Эфрон. «Лови его, он с Лубянки!». Нет энергии на самообман, только на обман. Страна устойчива, позволяя себе такое саморазрушение интеллигента ♦ «Недоноски восьмого месяца, и Россия у них на руках» ♦ 20-е годы, всплеск самовыражения и масштаб. Держатель Слова равновелик держателю Власти. Руководимая революция диктует волю культуре. Внутренний человек, «чудо немыслимой жизни» ♦ Шкловский о Пушкине. Гефтер, Шкловский и первый японский шпион. Разврат «борьбы с космополитизмом» ♦ Ужас 20-х достиг 90-х. Публичное поле продиктовано с его разметкой. Ликвидация советского «узуса» ♦ Невыразимое – аллюзии, ценности, разрывы обесценились. Бить по морде или смолчать? Нет поля для реализма. Доверие только к честно рассказывающим про себя.

Михаил Гефтер: Какая талантливая женщина Ариадна Цветаева14. Заложница безумного гения своей матери. Боже мой, как ее жалко, как жалко. Как достойно пишет об отце. Еще ребенком была, когда Сергей Эфрон вернулся с гражданской войны, а Марина Ивановна воспевала Белую армию. Он ей говорит: представь, стоит поезд, теплушки, уйма людей. В последний момент ты запрыгнул в вагон, и вдруг узнаешь, что не в тот поезд. А выхода уже нет. И других поездов нет. Путь один – обратно по шпалам. Она пишет: мой отец всю жизнь шел обратно по шпалам. Понимаешь? А эти сволочуги критики – ату его, лови мертвеца, он с Лубянки! Я бы их стерпел, если бы они только Бога не привлекали к своим мелким изобличениям. При всех делишках у демократов еще и Бог на подхвате!

Пора начать с новой ноты, потому что кругом утвердился обман. Какой-то кусок передачи по телевидению смотрел, был Мигранян, всегда улыбающийся Шахрай. Паин, Мигранян и Шахрай, тебе стоило повидать! Это даже не самообман, а обман. До самообмана не дотягиваем, нет энергии ума на самообман. Тянем только на обман. Начинать надо с совсем другой ноты.

Глеб Павловский: Все о том же думаю. Из-за этого и писать не могу, ведь на проклятьях Кремлю не уедешь.

Понимаешь, в чем твоя трудность? Ни чисто политическая сторона не тянет на то, чтобы начать сызнова, ни чисто человеческая. Экзистенцию надо заработать, ее не продают в киосках. Зарабатывать будешь долго. Но, между прочим, появляются здравые умы. Очень хорошая статья была твоего друга Дениса Драгунского. Скажи ему: очень хорошая статья в «Независимой» про федерализм.

Россия как страна в банальном смысле довольно устойчива, чтобы позволить себе такую степень глубинного разрушения интеллигента. Страшно занимает мысль о том, что правда сейчас ни у кого. Она у всех, но рваными какими-то кусками. Она всюду «на восьмом месяце», том самом, когда, если ребенок родится, это критический случай. Рожать лучше на седьмом. Восьмой месяц страшный, дети восьмого месяца – страшные дети. Недоноски восьмого месяца, и Россия у них на руках.

…Солженицын говорил, что всплеск революционного самовыражения 20-х готовил им гибель. Ты это видел?

Глядя на хронологию фактов, вроде нечего и доказывать. С другой стороны, неочевидно. В самоутверждении тех лет была заявка на то, что их стиль примется революцией и в ней утвердится. Масштаб, который они этому самоутверждению придавали, казалось, открыл шанс воздействия на вздыбленное человеческое существование. На соучастие в всплеске революции, родственном, но все-таки не совпадавшем: перестановки людей, разломы семей, смешение сословий, освобождение женщин, обучение неграмотных. Родство всему, что происходило. Конечно, тут был риск прикрепления к новой власти и растворения в ней. Но это параллельные процессы. Глеб, люди годами жили в экзальтированном состоянии!

Ты говоришь про волну слома традиционных структур и выплеск связанной ими энергии самовыражения. Но был тайный импульс внутри волны, воля к подчинению. Ты связываешь самовыражение с этой волей?

Разрушая предания старины, в отношениях к новой власти они вторили пушкинской парадигме: там, где действуют Словом, поэт – не меньшая власть, чем правитель. Они с властью на равных и в равенстве близки ей.

Волн было две. Волна эстетического самовыражения, где крошилась традиция и выходила энергия. Но еще и массовый всплеск приобщения к политике. Я уже не говорю о том, что где-то формируются аппаратные структуры.

Ну да, негромко…

Вот проблема, от которой нельзя уйти. А сегодня историографией эпохи правит вульгарная схема – их всех ангажировала власть.

Сломали шею, сами виноваты!

Да, мол, выкопали себе могилу, да еще помогли краснопузым. Общепринятая схема лжи. Лжи нужно противостоять – поглядите, ведь все было не так. Все было не так! Бесконечные союзы, распады и объединения, диспуты на публичных площадках – Колонный зал? В вашем распоряжении! Политехнический музей? Открытое поприще! Внешне никто почти не одергивает. Иных выхватывают по политическим обвинениям, не ослабляя напор волны. Бесконечные споры составляли оргию существования и наполняли восторгом. Экстаз, игра в руководство искусством. Одни обулюлюкали других, потом наоборот те этих. И бесконечное множество течений, направлений, школ.

А как из пиршества духа рождается музыка подчинения власти?

Знаешь, именно благодаря масштабу. Они буйствовали не ради себя, они верили, что творят революцию как таковую! Самый масштаб таил мысль о масштабном руководстве. И однажды эта мысль сама продиктует им волю. Поскольку революция руководима, революция диктует тебе коллективную волю! Снижая иммунитет к сценическому, площадному самовыражению. Теряется внутренний человек. И, вышибленный с театральной площадки, с этой кипучей сцены, ты вдруг видишь, что и жизнь твоя никому не нужна.

Уходит автономия содержания жизни?

Да, чудо немыслимой жизни ушло.

Зато как вы жили! Читаешь дневники Пришвина или Чуковского. Сознание, что я рос неподалеку, уже кажется неимоверным. Люди – скважины в глубинные пласты, где у каждого свой тайный колодец. Жизнь, неконвертируемая в современную. Сегодня круга ни у кого нет, а есть истерично искомый, отсутствующий читатель. Нет публичного стиля, нет ничего, что мыслилось как общее благо.

Читал вчера Шкловского15, его последние записи 1882–1884 годов. Интересна запись о Пушкине. Можно ли инсценировать Пушкина? Можно ли вообще по Пушкину поставить фильм? «Пушкин, – говорит Шкловский, – ничего не показывает. У него нет реалистических картин, инсценировать его невозможно, фигур у Пушкина нет». «С кувшином охтенка спешит»16. Вот попробуй инсценируй эту охтенку, как она спешит с кувшином. И посмей назвать это Пушкиным!

Да, мнимая фабульность. Шкловский – умный и очень одаренный человек. Не без странностей. Вообще мы люди ломаные, все мы такие были. Из-за Шкловского я раз неприлично рассмеялся на публике. Дело было в Доме кино. Показывали фильм «Минин и Пожарский»17, премьера показа. Пудовкин совершенно бездарен, у меня его фильмы вызывали отвращение. Выступает Шкловский, но, когда он сказал, что во времена Смуты в Россию из Японии впервые был заслан шпион, я безудержно захохотал на весь зал!

Мы были свихнутые советские люди, и нам надо было удерживаться. Во-первых, удержать приемлемые условия существования – работа, деньги, квартира. Во-вторых, привычка идти в обойме творимой истории. Она тебя запечатлевает и все твое фиксирует как свое. С одной стороны, ты прав – у каждого тайный ход в глубину, а с другой стороны, извольте ловить японского шпиона.

А ведь тогда еще не дошло до крайнего разврата антикосмополитической кампании. Когда Дементьев18, выступив на собрании ленинградских критиков, выйдя, невозмутимо интересуется: «Ну как, я говно?» А ему со смехом отвечают: «Говно!»

…Знаешь, теперь я понимаю, как страшно им было в 20-е годы. Сегодня в России незачем пользоваться родной речью. Трудно поверить, что можно иметь право на какую-то значимость, кроме частной.

При удалении от status quo усиливается подавление. Ты ощущаешь внутреннее наказание и знаешь, что опасно неправ. Что-то такое было в юности, когда возникло мое первое отщепенство. Но сейчас мне, слава богу, 42 года, я прошел ряд отщепенств. И все равно страшно, страшно по-новому – не так, как бывало. Начиная писать, видишь, что все формы позиций заданы. Публичное поле продиктовано вместе с его разметкой.

Твое место задано схемой – ты вот где, ты здесь. Так во всем, вплоть до манеры одеваться. Если же отказался от правил, превращаешься в чудака и далее можешь делать все что угодно.

Как Галковский.

Галковский не чудак! Он предсказуемо выбирает, куда плюнуть, в чью рожу и на каком расстоянии. Чтобы не рисковать слишком сильно, но чтобы при этом заметили. Вот удобнейший человек для нашего status quo.

Понимаешь, это и мое чувство. Люди начинали себя еще при Сталине, в те времена, органически, и шли дальше. Выросло строение жизни со своими ходами, возможностями, человеческими образцами. Советский узус, он весь в аллюзиях, весь в подтекстах. Целая культура что-то себе объясняла, разрешала и запрещала что-то себе, помогала чему-то. Как вдруг под ней открылась пустота, она рухнула и стала разлагаться. Оказалось, что пустая свобода ускорила ее разложение. А новое растет из попрания нашего, трудно добытого, недостроенного, нелепого, случайного. Не нужны аллюзии, не нужно все, чем разговаривал с собой и с другими, примиряя, выстраивая. Порывая отношения, как Витя Сокирко, идя в ссылку, как ты, идя в лагерь, как Абрамкин.

Ничего не нужно, а нужно преуспевать. Язык, которым говорил изнутри революции Платонов, – вот настоящий русский язык. А подтексты и аллюзии – все это мимо. Непонятно, какое слово нужно – миловать или бить по морде? Уйти в сторону, замолчать? Роскошь, которую может позволить себе одиночка.

Сегодня нет возможностей для реализма, даже гениального. Либо документ, либо иносказание и поддразнивание. И убеждение, что нельзя довериться ни одному человеку, если он при этом не рассказал о себе. К таким нет доверия.

 

052

Человек наедине с собой как работа со временем. Речь – не средство коммуникации, а средство отдаления. Побег от себе подобных. Сталин и время, которое застыло ♦ К постисторическому спасению человека. Внутреннее время, уравновешенное извне. Книги и музыка.

Михаил Гефтер: Совершенно непостижимая вещь – что человек думает наедине с собой? Кто-то счастливый, тот вообще не думает. Либо думает чисто инструментально.

Глеб Павловский: Быть наедине с собой – это способ обращения со временем. Ты строишь время так, чтобы внутри него выкроить «наедине», а оно не образуется тем, что вокруг никого нет. Наоборот, когда изнутри поднимается страсть быть наедине, эта субстанция, расталкивая всех, разрушает прежний круг. Воле быть наедине предшествует теснота, а не уединенность.

Вот ключевой вопрос! Деление, страшно важное для людей. Оно заложено в людях, поскольку существует речь. Речь – не средство коммуникации, это вторично; речь – средство отдаления. Речь – это попытка к бегству от себе подобных, подкоп, можно сказать, для побега. Вот меньшинства используют речь в большем объеме, чувствуя дефицит там, где, казалось бы, все уже сказано. Да, все заложено в речи. И в ней – другое обращение с временем.

Человек Сталин – это само остановленное время. В нем есть протяженность, позволяющая его рассчитывать, только без зрения учета перемен в человеке, производимых самим человеком. Во времени Сталина с человеком можно лишь что-то сделать, исключив фактор того, что сам человек меняется и меняет в себе.

Да, здесь коренной пункт. Надо найти способ, чтобы человек строил внутреннее время, а внешний строй жизни ему не мешал, но корректировал, предлагая модусы приведения себя в равновесие. Исходя из него, можно выстроить постисторическое существование человека.

Звучит несколько утопично. Возможен ли такой модус?

Вероятно, да, раз некоторые из модусов существуют. Люди читают великие книги, где это с ними происходит, и слушают великую музыку, где такое бывает. Значит, они в этом нуждаются.

 

053

Диалог о status quo. Причастность к происходящему в РФ, причастность неподготовленностью ♦ Говорухин и самооплевание. Внеобъектная ненависть. Телевидение и воздействие на вегетативную систему, клеймо «совок» ♦ Противодействия нет, русский мир завершился, СССР самопогублен. Беловежская катастрофа «напоминает Холокост». Мистика персонификаций в истории ♦ Несогласие ГП. Триумф status quo – иллюзия. Новая Россия – афера, смести ее – техническая задача. Беловежская реальность однотипна 20-м годам и готовит 1937-й ♦ Несогласие Гефтера. Революция и 20-е были масштабны. Расцвет формы. РФ лишена масштабности. Параллель с началом 30-х. Бунт в человеке вызывают подлые мелочи. История Сталина и Виноградова ♦ Судьба падших. «Глеб, то был Рим!».

Михаил Гефтер: Нам не обойти проблему своей причастности к этому вокруг. Прямой причастности, во-первых. Причастности равнодушием, во-вторых. И в-третьих, причастности неподготовленностью. Вот главная причастность, как нам с тобой в нее не влипнуть? Неподготовленность человека к встрече со злом – очень важная тема. Я отказываюсь трактовать победу фашизма вне провала антифашизма. Победа первого – только следствие поражения второго, проблемного и интеллектуального. И мы с тобой причастны неподготовленностью, даже если говорим событиям нет!

В случае Говорухина ты видишь, как все грубо состряпано. Но вместе с тем сделано психологически расчетливо и умело. Он перетасовывает хронологию. Он создает навязчивое клише из фотографий Ленина перед смертью, где тот уже почти лишен человеческого облика. И это его страшное письмо. Расстрел царя. Бомбы народовольцев.

Представляю миллионы зрителей – как им объяснишь, что суд оправдал Веру Засулич, потому что Трепов19 был негодяй, какого даже сановная среда отринула из-за его негодяйства? Я подумал: начни спорить, разве переборешь этого Говорухина? Ты разве владеешь телеэкраном? Да туда тебя не пустят! И я понял, что они могут успеть сделать свое дело. Говорухин, Невзоров, Захаров – их достаточно много, кто оплакивает эту Россию, которую мы потеряли. А России этой не было. Кроме объявлений, что свежие устрицы продаются в Елисеевском магазине. И баек, будто «Россия кормила весь мир». Слушайте, вы же ничего не знаете, вы врете на каждом шагу. Даже там, где вы могли бы быть правы, и то врете!

Глеб Павловский: Марк Захаров рядом с Невзоровым не сядет, но вещают они в том диапазоне слышимости, где переборок нет. И делают одно дело. Они возбуждают рассеянную внеобъектную ненависть, а та ходит по стране и подбирает жертву.

Ты правильно сказал: возбуждают внеобъектную ненависть. Так что, прикажешь запретить им вещать? Мне встать и спросить у Ельцина на Президентском совете: зачем эта дрянь на первый экран выводится? Где, скажет он, ваш демократизм?!

Я со вчерашнего вечера все думаю, как мы с тобой попали в слабаки по отношению к такому отчетливо грубому негодяю Говорухину? У него и морда негодяя. От каждого произносимого им слова с экрана несет негодяйством. То, как он говорит, весь речевой нафталин про «великий духовный народ», эти пошлости. Вместе с верным расчетом воздействия на нервную систему человека. Мозг не включается, а вегетативная система, вздрогнув, запоминает очень крепко. Я сам уже вздрагиваю, слыша слово «совки», просто вздрагиваю! У меня желание залепить кому-то в морду.

Почему нам с тобой не поддаться этому законному желанию?

А вот нет! Я пришел к выводу: прямого противодействия всему этому сейчас нет. Только так, понимаешь? Проблема уже не в реабилитации советского прошлого. Кто-то должен сначала в своем кругу нечто в себе прояснить. Чтобы в критический момент наш круг выделил тех, кто повлияет на процесс.

Мы легко можем показать, как Белая армия вешала, насиловала и устраивала погромы. Но это не решает проблему. Надо признать, что русский мир завершился. Будучи в Лувре, я шел по залам Античности. Глеб, однажды все так и было проиграно! А ведь Рим работал на вечность, и как все масштабно выстраивал. Но не спасло, и не спаслись.

Проиграно? Что проиграно?

Империю устраивали навсегда, ее строили как Мир каждого. Римляне были весьма терпимы. Кёльн был римской колонией, и при раскопках рядом с храмами в честь императора нашли и храмы Осирису! Вот она, имперская разновидность унитарного плюрализма. Раз вы подчиняетесь, то в меру вашего подчинения и в его рамках будьте независимы! Христианским ранним церквам это, кстати, мешало так же, как гонения. Епископ не мог дисциплинировать верующих, поскольку римлянам неизвестно понятие ереси. Но и этот гениально, мощно задуманный Мир не смог состояться. Разве варвары погубили Рим? Рим самопогублен. Варвары пришли расписаться под этим и это использовать. Вторжение фактора извне при самоисчерпании цивилизации бьет наотмашь.

Исчезновение Советского Союза – гигантское, планетарных масштабов явление! Разве это сделали три человека?

Представь себе только это театральное действо. Сцена – Беловежская пуща. Охотничий заповедник, безлюдное место для избранных – королей, генсеков. Собираются три человека, и для того лишь, чтобы освободить себя от четвертого, отменяют Мир! Упраздняют Советский Союз.

И тут я тебя спрашиваю: да, но там ли все отменилось? Что если Советского Союза уже не было в момент, когда те его отменяли? Что если их низкий акт запоздал? И вообще, мог быть по существу другим, если бы не яд горбачевской медлительности? Горбачевской манеры откладывать дела, в геометрической прогрессии насилия с нерешительностью. Где каждое имя собственное становилось именем нарицательным – Сумгаит, Тбилиси, Баку. Вильнюс. И под конец – Беловежская пуща.

Единственное, что мне ясно, – это что Беловежье произошло не только в мире, но и с Миром. Не только с нами это произошло – с людьми вообще. Так в ХХ веке ведутся дела. Беловежская акция, с одной стороны, похожа на конец колониальных империй, с другой – чем-то напоминает Холокост. О таких событиях трудно понять, как они вообще могли произойти.

Я убежден, что наци без Гитлера не пошли бы на Холокост. Такое им в голову бы не поместилось – уничтожить всех евреев на планете! И без Сталина террор 1937-го невозможен, как без Ельцина немыслим 1991-й. Мистика персонификаций – в игре истории. Сначала персона случайна и вроде необязательна, но двумя шагами позже – и она уже неумолима! Персонификации принуждают дисциплиной безальтернативности События. Их наружная случайность, мнимая персональность сигнализируют о неумолимости, перед которой любые жесты недостаточны. Вот мой ход мысли.

А знаешь, ведь я не согласен с тем, что ты сказал. С главным, с основой твоей картинки – ее страдательным аспектом. Да, глупо отрицать: все рухнуло, включая систему жизнеобеспечения. Рухнули системы социальной защиты человека. Проще следовательские фальсификации, они бесконечно множественнее, чем лет десять назад. Абрамкин говорит: лагеря забиты, почти как при Сталине. Уже сидит миллион, столько не было с 1956 года. В моих Бутырках снова пытают, впервые после Берии, между прочим, который отменил пытки.

Мы с тобой жили в СССР, как в Перикловых Афинах. Я мог привлечь внимание общества к обыску и даже к простой грубости следователя. Ты написал письмо Андропову и получил ответ, а Абрамкина выпустили. Сегодня следователей, которые обратят внимание на закон, просто нет, их не стало. А тем временем твои друзья по Президентскому совету кричат о «красно-коричневой угрозе».

Ну да, глупцы они.

Но я даже не спорю с твоим Марком Захаровым. Меня удивляет твоя иллюзия триумфа и неумолимой силы status quo. Сегодня актеры российской сцены моделируют себя как послереволюционное действующее лицо в 20-е годы – как господин положения. Они себя поместили в центр происходящего, они «субъект-триумфатор».

Но рассмотри ход событий последних пяти лет, и увидишь, что наша история была бесперсональной. А лжетриумфатор был в ней никем, и звали его никак. Он тогда уклонялся от ответственности за происходившее. Помнишь, в 1987 году у меня на съезде неформалов в ДК «Новатор» твои друзья, гранды гласности, прятались на заднем ряду, чтобы их не заметил инструктор Брежневского райкома КПСС? Там была вся будущая «Московская трибуна»20.

Весь ход перестройки – от Горбачева до Ельцина – безразличен к персонам. Они столь мелки, что ни уровнем действия, ни массой не определяли доминанту процесса. Они присосались к катастрофе СССР и стригут купоны. Я и себя не особо вычитаю из этой среды. Да, и я к ним теперь тоже причастен. Но что в них «неумолимого»?

Я утверждаю, что никакой неумолимости за событиями не стоит, это вранье. Никакой однозначности и никакой «неодолимой силы вещей» нет. Не было в 1991 году никакой революции, вся афера с «новой Россией» – надувательство, спекуляция и мыльный пузырь. Она толкает одних в мародеры, других – к тотальному нигилизму.

Все стало вопросом воли. Все догадываются, что, переменив курс на 180 градусов, можно двинуться в другом направлении – и пройдешь, как нож сквозь масло. В такой России можно все! Сегодня я берусь поставить любую задачу как техническую и ее осуществить. И реконструкцию данного государства в другое можно ставить как техническую задачу. И цели достигнем, разумеется, в зависимости от ресурсов.

Шум и гам, вынуждающий определяться по отношению к «народному Ельцину», можно просто отключить! Это речевое поведение, его поменять легко. Его уже несколько раз меняли за последние пять-семь лет, под крики «так жить нельзя». Не вижу для себя смысла определяться по отношению к беловежской фикции. Не вижу смысла вникать в беловежское как свое. Оно враг, болезнь. Опухоль нашего мозга. Отказ болезни в реальности является не подвигом, а гигиеной. Отмылся от Говорухина – и пошел дальше. Ты же переключаешь ТВ на другой канал, ожидая, пока кончится реклама «Олби»? Я в рекламе жить не хочу и не буду. Я отключаю канал. Ельцинское status quo такой же муляж и маскировка измены себе, как в 20-е годы речевое капитулянтство вашего поколения. Подготовившее 1937-й.

Понятно. Весьма возможно, и даже наверняка, если отнять от моих семидесяти пяти лет тридцать, мы б с тобой сговорились. Но есть отягчающие меня обстоятельства. Первый пункт – я лучше, чем ты, могу судить о 20-х годах. Потому что я просто к ним ближе. Ты еще не был физически запроектирован, а я уже жил.

Знаешь, в чем радикальное отличие 20-х от 90-х? Те люди не были готовы к тому, что вскоре заявит о себе как диктат, как сталинская данность. Люди 20-х годов испытывали грандиозность случившегося, и оно действительно было грандиозно. Революция подавляла и вдохновляла своим масштабом, пусть жутким, но масштабом.

20-е годы – это же потрясающий расцвет формы! Самого тонкого и самого независимого проникновения в то, что вообще с человеком бывает. А тут, притом что случившееся масштабом не меньше, ничто не видится так! Я не вижу в этой России грандиозности. Ни подавляющей меня, ни вдохновляющей – никакой вообще. И для меня трудный вопрос, на который я пытаюсь ответить: почему?

Думаю, по двум причинам. Одна причина. Мы не заметили и до сих пор не понимаем: рухнул не только коммунизм, не только сверхдержава СССР – закачался и рухнул весь вообще Мир. Гигантское заблуждение – не чувствовать, что в наше дело втянулся весь мир. Он застрял, как мы! А нас тем временем взяли в лапы их витрины прекрасные, их дорогие вещи и деньги.

Применимо к началу 30-х годов, там в считаные несколько лет произошел страшный перелом. Да, на начало 30-х современность похожа. Тут мы сходимся, и, слушая твои слова, я хотел прервать, чтоб сказать тебе: да, да!.. Но, понимаешь, ты прав и неправ. От 20-х это резко отличается! Галковский пишет что угодно, но он не сможет писать, хотя бы как Пильняк писал, я уже не говорю об Андрее Платонове.

В последний раз в революцию русские пытались стать новой тварью, и это нас сблизило с миром. В последний раз и, может, оттого, что в последний, мы стали так миру близки. Мы сами стали Миром. Но это кончено! Двухтысячелетнюю идею «новой твари и новых небес» русские реализовать больше пытаться не будут. Не берусь утверждать, я этого вообще не увижу. Но я так предполагаю.

Не нужно себя соразмерять с речевым поведением, которое здесь утвердилось? Но тебе же самому хочется быть услышанным. Это я могу расхотеть, а ты не имеешь права. Ты хочешь быть услышанным. Значит, дуэль между тобой и твоим речевым поведением совершенно неизбежна. Зачем тебе делать вид, что status quo нет? Ты участвовал в столкновении поколений на моем дне рождения. Дико был интересный спор, ожесточенный…

Сцена из романа «Идиот», выпущенная автором.

Да-да, сцена из романа «Идиот», и капельку из «Бесов». Ты должен знать, в чем я с тобой согласен. Это, Глеб, твоя трудная, тяжелая дуэль с речевым поведением, утвердившимся в тебе самом. Твой поединок. И еще неизвестно, прострелят тебе кокарду на фуражке или попадут в лоб. Это пока вопрос открытый!.. Но ты замечательно высказался. Мне очень понравилось…

В одном я капитально ошибся: то, что случилось, еще не началось. Это не «пролог пролога», как я писал, – ничто из главного и не начиналось. А мы приняли за начало то, что не было им, зазвали в Кремль бойких фарцовщиков. Мы их накликали своей иллюзией наставших якобы новых времен. Да еще мелюзге приписали великий масштаб! «Первого президента в тысячелетней истории России», «гайдаровский кабинет камикадзе». И прочую муру, чепуху и глупость, которой теперь сочится наша жизнь.

Зря я полез к тебе с ассоциациями про 20-е годы, я ж их не знаю. Процесс обыдления начался не вчера и не семь лет назад, а теперь мы попали в корпорацию пользователей. Тех, кто хочет либо умеет извлечь из этого выгоду. И я, и даже ты среди них. Все извлекли для себя желанное, в разных смыслах: один – деньги, другой – Америку, третий – известность. А ты и я закрепили, что имели в Союзе, – жизнь в эпицентре событий, встречу с русской историей на острие. Якобы без последствий, чего не бывает вообще. Тем временем в Москве собралась шайка мародеров, которым нужна наличность. И процент с конца мировой истории.

Да-да! И мы еще им подсказали масштаб! Знаешь, этот Президентский совет. На меня несоответствие таких людей масштабу событий очень давит. Ощущаешь, как что-то вообще кончается, перестает быть. Вчера глядел, как в прямом эфире шутейно подделывают подпись Ельцина, и повторял себе: нет-нет. такого не бывает, это немыслимо и я этого не вижу. Человеку труднее всего согласиться с такими вот штучками, мерзкими подробностями событий. Ты отступаешь перед жутким, но масштабным, а потом вдруг не соглашаешься с гнусной мелочью. Люди вообще восстают из-за чепухи.

Некоторые вещи можно познать только в подлых подробностях. Помню, еще при «деле врачей» я узнал о Виноградове – помнишь, был такой профессор Виноградов, медик-терапевт? Он Сталина опекал. У него был телефон прямо к Сталину, и, когда его увели, телефон еще некоторое время работал. А причину ареста знаешь? Виноградов сказал Сталину, что тот нуждается в длительном отдыхе.

Как, он прописал Сталину отойти от дел? Ну смельчак.

Осмотрев Сталина, он сказал ему, как врач говорит больному: «Вам показан длительный отдых». И Сталин в бешенстве закричал: «В кандалы его, в кандалы!» Этот рассказ переменил мое отношение к нему сильнее, чем весь их ХХ съезд.

Это не аристократизм ли у тебя?

Аристократизм? Возможно. Просто другой взгляд на человека. Но возвращаюсь к нашему разговору. Нужна систематичная работа в малой среде, и никто не знает, когда, как и где она ляжет на чашу весов. Помнишь, мы обсуждали особенность человеческих последействий? Красочная, занимательная, артистичная – но и ужасная сторона человеческого существования! Открывать задним числом преданные имена, умолкнувшие голоса, отклоненные мысли. Дать им ход в речь и в политику. Дай время, чтобы процесс возобновился. Ускорить его могут либо совсем плохие дела, либо подход неизвестных пока свежих сил. То и другое не исключено. Но как иначе, Глеб? Попытаться вдруг сразу повлиять на миллионы людей? Можно, конечно, пытаться. Но эти Говорухины тебя все равно обскачут.

Я все хочу отойти от того, что делаю.

Глеб, ты все равно не уйдешь, во-первых, а во-вторых, куда? Мы все падшие.

Эта мысль тебя посещает все чаще.

Таким, как мы, поручено быть нечистыми, при условии быть откровенными в нечистоте. Не строя на ней благополучие и самодовольство… Это нелепая мысль?

Разве нелепа больная совесть?

Одно дело личная чистоплотность, другое – чистота политического воплощения. Последняя на поверку чистый обман.

Естественно и ничуть не патологично чувствовать себя виновным в том, в чем фактически не виноват. Это высекает мысль и породняет с людьми. Человек из Назарета недаром тяготел к падшим. В конце концов, Рим – колоссальная реальность. Когда видишь, понимаешь, что такое делается навечно. Эта толщина стен, эта продуманность в деталях, целесообразность плана, эта жесткая мощь языка.

Есть выступление Сталина по делу Тухачевского, по-моему, еще до его расстрела. Длинная речь, местами поразительная. Он говорит: «Наша сила – люди без имени» 21 . Гениально! Представляешь, какому-нибудь его соратнику – Молотову придет в голову сказать такое? Люди без имени, подымайтесь, ваш час пришел! Те надменные командармы, маршалы – их место освободилось, идите, вы сила! Что за мощь выражения. Или вот еще, на февральском пленуме ЦК 193722 судьба Бухарина уже им решена, а Сталин вдруг говорит: «Много болтаешь». Что это, о чем речь? Много болтаешь! Бухарин отвечает: «Да, я много болтаю, но болтовня не измена». – «Да-да, – сказал Сталин, – клепать на себя не надо ни в коем случае». И еще: «Ты должен нас понять». Поразительно, конечно.

Рим! Правда, Глеб, у нас с тобой был Рим.

Ты так думаешь?

В некотором смысле, конечно.

Очень уж краткий по времени, Рим.

Почему же, а по пространству? А потом, после смерти Сталина? На твою и мою жизнь Рима хватало. Но начался распад, и все стало гнить изнутри. Кроме камня.

Сын Человеческий на клочке земли. На клочке внутри клочка, и сам клочок внутри самого себя. А от него пойдут ученики. Представь, что нам остались бы только обрывки фраз Его. Но ведь остались не только они. А рядом осталось то, что Ему категорически противостояло. Поразительно, как из этого сложилась религия.

Но не станем тему трогать, она постоянна. Я из палаты № 6 – не горжусь и не имею от этого никакого прибытка. Не вижу себя иначе. Только воображу себе размеренную жизнь профессора – продуктивную, влиятельную, оставляющую след. И отшатываюсь: боже упаси! Нет! Нет! Так что, друг мой, будь и ты сумасшедшим.

Что ж, слушаю и повинуюсь.

 

054

Пузырь оппозиции и хамство демократов. Демократическая избирательность обсуждений, «серые зоны». Дырчатый мозг и осциллирующее сознание ♦ Мы неверно мыслим и пытаемся «кого-то убить, чтобы прояснить себе ситуацию». Запретить себе фобию, заменив рефлексией несовместимости.

Глеб Павловский: Пузырь оппозиции пять лет накачивали хамством победителей. То есть победы не было, да и битвы никакой не было, но демократы торжествовали. Раз у нас в руках пресса, которую подарил Горбачев, то чужих мы просто не пустим. Кто она такая, Нина Андреева? За нами генеральный секретарь и Президент, а вы кто и что можете? Ничего. Нарастал гром априорных триумфов. Нам все можно говорить, а вам нас выругать негде. Противника используют как объект оскорбительных пародий Димы Быкова в «Собеседнике»23. Добавочного примера того, какие мы тут умные и передовые.

Выборочное топтание конкурента, сладострастное торжество нарастало. Помнишь, «Мусорный ветер» Платонова24? Бессильный аппаратчик, в то же время контролирует всю страну, прессу, и та ему поет дифирамбы. Бессильная система, на которую хам из «Огонька» орет в мегафон – и та ничего не может сделать, повязанная на генсека-бездельника.

Все это дошло до кульминации, став быстро слипаться – коммунисты с националистами, демороссы с фашистами. Все, чему не дали права голоса, теперь требовало доли в решениях. А с другой стороны, никто ничего ни с кем не обсуждал. Вы обязаны помалкивать, а мы говорим все, что взбредет в голову.

Михаил Гефтер: А Мигранян повышает нам планку авторитета.

Да, и всем командует генеральный секретарь, который не контролирует ничего. Вот процесс демократизации в Кащенко. Создаются игровые кружки внутри охраняемого гласностью периметра, где каждый несет свое, но внутри зоны, которую не видят. Демократия отвернулась от реальности. Люди избирательно и активно не видят иного – иного не дано! Они не видят перерождение реальности, воображая себя ее господами. Формируется сеть необсуждаемых зон. Дальше эти «серые зоны», продолжая избегать дебатов, стали драться на кулачки. И все опрокинулось в политику.

Интеллект явил результаты. И Сараскина, подняв палец, вещает: «А ведь еще Иоанн Кронштадский вас предупреждал!»

Осциллирующее сознание, которое на пятнадцать минут очнется, а в следующие три месяца его нет. Потом опять просыпается, но не помнит, что делало в предыдущие месяцы. Оно пропускает целые куски собственного существования. Возник дырчатый мозг, откуда, что ни закладывай, все вытечет. «Русская идея» – фекалия этого мозга, и не единственная.

С одной стороны, Марк Захаров рычит городовым, что вы «красная чума», и не дает права голоса. С другой стороны, каждый помнит, как был гражданином великой державы. Достаточно было этим двум вещам соединиться, и – ба-бах!

Добавь сюда, что в течение пяти лет гражданин мог все, и ничего не делал. Ничего не делая, читал «Огонек» и злился. Потому что якобы все должны были сделать за него другие, то Горбачев, то Ельцин. Это психиатрия непростая, она не сводится к проблеме антисемитизма. Какой тут антисемитизм!

Абсолютно. Тот редкий случай, когда русский царь не опасен евреям.

Ельцин – как мой любимый герой Ганечка Достоевского25, которого характеризуют словами «непрерывно раздавливаемое тщеславие». Оно дает выплески в любую сторону, непрерывно порождая детей-уродцев.

Вижу, мы с тобой движемся в общую сторону, идя от разных. Я было отключился на программу для Явлинского. Теперь – давай! Не запугивая себя тем, что мы якобы все потеряли, ничего не имеем и ушли в тень социальной жизни. Все не так. Нам плохо оттого, что мы неправильно мыслим. И этим себя запугивая, мы пытаемся кого-то поймать и убить. Убить, чтобы прояснить себе ситуацию!

Давайте действовать более или менее правильно, хотя теперь это уже непросто. Но есть советское наследство, и есть все, что сотворено с ним за эти годы, и то, что не сотворено. Есть мир и все, что происходит в мире. Надо запретить себе фобии, и там, где у тебя фобия, в этом месте утвердить несовпадение. Больше даже – несовместимость! Несовместимость запрячь в работу власти и оппозиции.

 

055

«Член Президентского совета предлагает установить диктатуру». Состояние, когда нельзя решить ни одного вопроса. Кому предложить диктатуру – Ельцину? Кто субъект договора о политическом перемирии? «Переворот как гражданский процесс». При отказе от перемирия призвать к всеобщей политической забастовке ♦ Оторваться от злобы дня ради стратегической цели, Жуков наступает на Берлин. Гипотеза неисключенного спасения. «Спрос на апостола Павла». России недостает чувства безысходности катастрофы.

Михаил Гефтер: Я друг нескольких людей, которые сохраняют ко мне уважение. Я им друг. А еще я человек, который хочет сделать попытку. Что-то сделать для этой земли, где я умру. Я всю ночь думал: какой выход из положения? И придумал только один. Все остальные я перебрал, они глупые. Вот прочти и прости – глупость и больше ничего.

Глеб Павловский: Да это конфетка! Ты не понимаешь, это же новость, scoop? Сенсация ИА Postfactum – «Член Президентского совета Гефтер предлагает установить диктатуру».

Я перебрал все другие возможные способы, и все нахожу глупыми. Ты только что сказал верную вещь. Представь, зовут Президента в уральскую деревню мужики и пишут: «Положение страны стало безысходным. Терпеть его больше нельзя». Во имя этого в качестве Верховного главнокомандующего я, Ельцин, распускаю парламент и назначаю выборы, не видя другого выхода из предвоенной смуты, безвыходности и безрезультатности. Когда мы не можем решить простого вопроса: чем заплатить людям за собранный урожай? Страна не может заплатить людям за собранный урожай и остаться с хлебом? Не решая этого вопроса, что – опять закупать за границей?

Мы же не можем решить ни одного вопроса! Стоят заводы – мы не можем решить, какие закрывать. С каждым днем растет число неопознанных трупов на улицах. Мы ничего не в силах решить!

Что же делать?

Я бы предложил Ельцину переворот. Если бы я был за диктатуру и если бы Ельцин способен был стать разумным диктатором. А так, я ему этого не предложу. Я написал воззвание о временном политическом перемирии. Там довольно жесткие пункты. Подписавшиеся обязуются на это время отказаться от демонстраций и предоставить новому правительству свободу рук.

Интересно. Не знаю, ты замечаешь, как все время обходишь вопрос «кто».

Нет, скажи так: все, что ты написал здесь, старик, твоя очередная глупость! Но в ней есть зерно. Ты заметил безвыходность всего, что предлагают. А я тебе покажу, где выход. Ты же признаешь, как и я, безвыходность и глупость всего, что они предлагают?

Да, да, да! Но безвыходность того, как сложилось, – это подсказка решения. Идет выгорание бессмысленных полюсов беспредметной конфронтации. Понимаешь, никто бы не смог настолько перемазать их грязью, как они сами. Никто бы не дискредитировал их так, как они.

Это правильно, но когда у тебя на это есть время. Если б так, твоя теория выгорания полюсов подошла. Но ты отвлекаешься от обстоятельств, как если бы не было опасности. А между прочим, среди обстоятельств есть более опасные, чем мнимое «двоевластие». И генерал Лебедь не случайно заговорил о державности, он тоже не последний дурак.

Ты предлагаешь государственный переворот без субъекта? Таких не бывает. Без субъекта переворота нет, его присвоят другие.

Понимаешь, я ведь не про режим. Переворот без субъекта? Во-первых, я не предлагаю полного переворота, а предлагаю переворот как гражданский процесс. Во-вторых, такой, который делает субъектом многих, всех, кто сможет к нам присоединиться. Скоков заявил: «Мы не партия, мы не направление». Он что-то чует!

Я этот документ для него же и редактировал, у Егора Яковлева в кабинете. Это Егорова идея – создать надпартийный блок. Я отвадил его от этого дела, говоря, что тогда он просто визирь при Скокове. Там Скоков высится Эйфелевой башней, а вокруг копошатся Кожокины.

Это все нереально. Абсолютно пустое. Но и мы с тобой не последние дураки.

Мы вообще политические никто. И не знаем, как себя заявить. Для меня, кстати, вопрос, надо ли.

И вопрос, надо ли. Правильно. Совершенно верно. Абсолютно точно. А вот то, что я предлагаю, пойми. Их отказ от предлагаемого шага тоже создает ситуацию. И тогда мы призовем страну к всеобщей политической забастовке и гражданским комитетам действия!

Это, прости, самое смешное. 19 августа 1991 года не сработало, а сегодня не сработает вдвойне. Нет такого жанра у нас, как всеобщая забастовка.

Можно 24-часовую, не важно. Важно, чтобы всеобщая!

Да нет же! Что, мой стафф у меня в агентстве Postfactum пойдет бастовать? Да я их к чертовой матери уволю, я не дам этого делать! И никто не даст. Забудь 1905 год. Нет никакой реальной организации рабочих в России. Однако экий ты, батенька, мятежный какой! Мятежник Гефтер!

Что ты имеешь в виду?

Не ожидал от тебя такой гражданской прыти.

Я остро реагирую на глупость. И потом, со времен редактуры «Всемирной истории» ощущаю задатки нереализованного менеджера. У меня неплохой опыт руководства батальоном по строительству укреплений под Москвой. В июле 1941 года.

Мы оторвались от действительности, и хорошо. Это правильно, Глеб. Кто-то должен действовать в отрыве от текущей боевой обстановки, выполняя стратегическую задачу. Знаешь, как маршал Жуков наступал на Берлин?

Нет.

Был прорыв через Польшу. Боже мой, сколько там уложили людей, но тем не менее. Наступала главная масса войск, а справа шли танковые и мотомеханизированные корпуса с опережением остальных. Им было приказано не вступать ни в какие схватки. Даже немцы, отступавшие под нажимом центральной группировки, принимали их за своих. В этой пыли, в клубах дыма чуть просматривались очертания каких-то нестреляющих машин. Вот они и замкнули кольцо окружения Берлина, овладев переправами, навели понтоны. Сегодня нам с тобой надо идти в долгое наступление, до времени не стреляя в упор.

Ты не сможешь не стрелять. Ты вечно ввязываешься в схватки. Я уж не говорю про себя.

Тут своя патология. Я барахтаюсь в мыслях, что-то додумываю, внутренне прислушиваясь к тому, что голос мне говорит. Отвечаю ему в себе или говорю с тобой, что примерно то же самое.

Когда человек не принадлежит вере, его хуже слушают. Рациональные выкладки сейчас никем не услышаны. Этим объясним и рост Жириновского. Конечно, он имел идеально бездарных противников в демократах, но. Знаешь, заговорить голосом, доходящим до предсердий, непросто. Обнажается, что демократу нечего сказать.

И моя идея русских стран-цивилизаций еще не тянет на то, что я назвал гипотезой неисключенного спасения. Все-таки русским пора отсчитываться от безысходной катастрофы. И, пройдя через горнило невозможностей, однажды выйти на новые принципиальные возможности, сделав их внятной прозой.

А где сознание безысходности катастрофы? Наша политика очень комфортабельна почти для всех. Окончательная катастрофа ждет ее где-нибудь в будущем. Пока все довольны.

Безысходная катастрофа запрещает игры в нее. Либо говори с людьми как сумасшедший Чаадаев, либо молчи. В игровом варианте катастрофизм чудовищен. Вообще говоря, ты прав. Ты прав, но ты следуешь моим путем, это неизбежно. Писавшими для будущего выглядят те, кто случайно погиб в самом начале или по пути. Будь напечатано второе философическое письмо Чаадаева, он бы загремел в Сибирь. А напечатай все восемь, его не прочитали бы вовсе. Никто б ничего не понял, и все не оказало влияния. А так он одинок, зачумлен, объявлен безумным, а текст живет своей жизнью. К автору ходит в гости Герцен. И пошла писать губерния, имя которой Россия. Всюду так всегда делается. Спрос на апостола Павла!

 

056

Русофобия – это миф. Русская традиция самообвинений и беспощадности к себе порочна. Денис Давыдов и Чаадаев. Чаадаев безумный гений, как Ницше.

Михаил Гефтер: Хотел сказать вчера: ты напрасно целый номер «Века ХХ» хочешь русофобии посвятить. По моему глубокому убеждению, само это слово есть миф.

Глеб Павловский: В том смысле, как пишут в газете «День»? Да. Русофобия вообще существует только в русских головах.

У русских есть плохая традиция самообвинений вплоть до самобичевания. Преувеличенной беспощадности в отношении себя. Как и противоположная ей, вечной обидчивости. Вот две глубоких причины русской шаткости. Я бы с удовольствием написал на эту тему. Например, Денис Давыдов и Чаадаев, обкатанное сравнение. Но Денис Давыдов был неглупый и порядочный человек. Есть интересные письма его старшему из братьев Тургеневых. Надо сказать, Чаадаев с той же серьезностью, с какой писал «Философические письма», писал и письма Бенкендорфу. Это были серьезные письма.

Они тоже довольно безумны. Письма Башмачкина «значительному лицу»26.

Слушай, нельзя отрицать, что Чаадаев был сумасшедший. Но сумасшедший бывает гением. Вернее, наоборот, гений бывает сумасшедшим. Ницше, что ли, нормальный человек? Они, кстати, очень однотипные с Чаадаевым фигуры.

 

057

Нет естественного возрождения русского начала. Культура, отдав себя власти, уже не заговорит своим языком. Не будет прежнего влияния классики на русскую жизнь ♦ Русское самоопределение и война. Пушкин спокойно относится к военному уничтожению людей. Войну выиграл человек, призванный по повестке из военкомата ♦ Хамское отношение нашей цивилизации к мертвым. Поле под Ржевом – 1941, «наступление через полусгнившие скелеты» ♦ История казни Клары Петаччи, лгущая память. Расстрел Петаччи в миг победы, нераздельность триумфа от убийства. Войну выиграл человек, научившийся убивать. «Кем тогда был я?» Слой людей-убийц застрял у нас во власти.

Михаил Гефтер: Но очень важный вопрос, который ты поставил: сегодня нет естественного, натурального, ненатужного возрождения русского начала. А русское было связано с культурой и империей. Империи нет, либо начинать ее придется заново. Что до культуры, та в такой степени отдала себя власти, стала орудием ее воздействия на людей, что теперь ей трудно заговорить своим языком. И тем более не добиться прежнего влияния на русскую жизнь, какое было.

Глеб Павловский: В этом смысле России более не существует.

Да, ты прав.

Не существует даже в большей степени, чем во времена Советского Союза.

Пожалуй. Уж чем во времена войны 1941 года, несомненно.

Вообще замечаю, для русского самоопределения предпочтительно время войны.

Конечно. Для консолидации, для ощущения себя человеком. Война 1812 года, Гражданская война, Отечественная. Не считая промежуточных.

Пушкин писал о Николае: «Россию вновь он оживил войной»! Кто бы еще нас так оживил?

Да. «Россию вдруг он оживил войной, надеждами, трудами»27. У Пушкина довольно спокойное отношение к военному уничтожению людей. Он стал меняться в этом смысле только к концу жизни. Даже о Льве Толстом есть воспоминания, как пришел к нему старый товарищ военных лет, еще по Кавказу. И Толстой оживился – старик, проповедник ненасилия, войну проклял: «Ах, как мы рубали их, как рубали!»

Это непротивленец наш?

Да-да! Отношение к себе на войне другое. У нас в институте был вечер, какой-то праздник, кажется, День Победы. И выступал один неприятный тип. Комиссаром был крупного партизанского соединения во время войны. Рассказывает, как они сделали засаду и, едва появились грузовики с немцами, открыли по ним стрельбу. Тут докладчик загорается и кричит в полном упоении: «Трупы, трупы, трупы, трупы!» А рядом со мной парень сидит и зло шепчет: «Ага, вот откуда вас понабирали, мерзавцев». Молодое советское поколение в этом романтики не находило. Упоения, которое приходит во время боя: бежишь, стреляешь. Врываться в окоп, колоть.

Ну, вы больше отступали, чем врывались в окоп. А там тебя ранили.

Да, со мной вышло неудачно. Но это большой вопрос. Я твержу, что мое поколение антифашистское. Да, но выиграл-то войну человек, которого призвали по повестке из военкомата! Он выиграл войну, а не мы.

Коренной вопрос об отношении цивилизации к смерти. Русская душа русской душой, есть и горний ангелов полет, но у нас, вообще говоря, хамское отношение к смерти. Ты б видел нас подо Ржевом в 1941-м! В голову никому не приходило никого хоронить. Ужас! Не представляешь кошмар, когда надо идти в бой, и идешь сквозь полусгнившие скелеты. Какой тут мог быть порыв?

Никто не собирал тела, да?

Ну да. Отступая, бросали и не хоронили.

Знал я итальянца, который долго работал корреспондентом. Он встречался с людьми, причастными к казни Муссолини с его любовницей. Один из них, когда он с ним встретился, плакал! Он легендарный герой Сопротивления, а вошел в историю Италии человеком, который убил женщину! Эту самую Клару Петаччи. Причем женщину, которая кинулась заслонить собой любимого! Он рассказал дело так: мы должны были обязательно сами его расстрелять, чтобы Италия сама покончила с фашизмом. Мы торопились убить Муссолини. На подходе союзники, те хотели взять его в плен. И чтобы застолбить миф, будто Италия сама покончила с фашизмом, итальянцам следовало самим расстрелять Муссолини. Расстреливая, торопились, коммандос союзников уже где-то близко. Муссолини якобы плакал, Клара бросилась к нему и сказала: «Умри как мужчина!» Первой прострелили ее, потому что она закрыла его своим телом. Мы, мол, ей говорили – уходи, но она не уходила. Вот первое его объяснение. Второе – что он получил жесткое указание от Луиджи Лонго28, который тогда был фактическим главнокомандующим.

Но слушай дальше. Во-первых, Лонго все отрицает. И наконец, документально выяснено, что в памяти стрелявшего случилось вытеснение. На самом деле, когда прибыл представитель главного командования и прямо запретил ему расстрел Клары Петаччи, тот – в упоении победы! – отдал команду немедленно ее расстрелять! Представь себе восторг освобождения, мотив – мы итальянцы, мы сами себя освободили, а не союзники! Проигранная война выиграна! Короче, сам убил ее и соврал. А после нарисовал в воображении красивую трагическую картину и десятилетиями правдиво рассказывал неправду.

Я подумал: сколько же таких вещей. Эта неотделимость триумфа от убийства. И память, редактирующая то и другое. Реакция людей невосстановима. Кем был человек тогда, думаю я. Кем был я?

Если бы человек не научился убивать, он бы не выиграл войны! Значит, возникает страшная проблема, которую то общество худо, но как-то решает, а мы никак не можем решить. Слой людей-убийц там уходит. А наш убийца застрял во власти.

 

058

Гуманитарная операция: Сомали, вертолеты, стрельба по детям. Откажется ли Явлинский прийти к власти с помощью военных? Комплекс Пиночета у советского интеллигента. Радикулит Ельцина и премьер Явлинский ♦ Отмененный августовский переворот 1993 года. Кто придумывает эти сценарии? Российская власть – «беспредметность, выдумывающая себе помехи». Ельцин вот-вот решится. Кремль загнал себя в угол.

Михаил Гефтер: Пора ввести в раздумья о России мировой кризис. Нельзя найти решения для России, извлекая ее из мира, который сам в тупике. Вчера ужаснулся картинке: в Сомали бандиты напали на ООНовских солдат, тем грозила смерть. Американцы вызвали вертолет, а эти прикрылись женщинами и детьми. И вертолеты из пулеметов стреляли по голопузым детям! Чтобы обеспечить доставку гуманитарной помощи, они завоевывают страну!

Глеб Павловский: Трудно сказать, насколько их абсурд связан с нашим. Думаешь, Явлинский откажется от шанса быть приведенным в премьеры военными при помощи вертолетов? Думаю, нет. Назовет это гуманитарной акцией.

Я тоже думаю, что нет. При условии гарантий невмешательства в его дела. Понимаешь, пора рассчитывать крайние варианты. Допустим, выбывает из строя наш дорогой Президент. На время, скажем, от радикулита. Вице-президент без чьей-то помощи занять Кремль не сможет. Образуется странная ситуация. Либо этот Руцкой в блоке с Верховным Советом, при поддержке каких-то мощных сил приходит к власти в качестве Президента. Но что дальше? Непонятно, что дальше.

Военные с Явлинским? Тут тоже неясно, как дальше. Для многих так называемых демократов Пиночет – это неплохо. Кого-то из них генерал даже сам лично принял и угощал в Чили. Пулеметы спишут на исторические затраты при гуманитарной операции. Зато «либерализм» и «экономическое чудо».

Откуда у советского интеллигента мысль о Пиночете? Она явилась из стиля подачи его бумаг, вверх по начальству. Представим себе, мол, я уже там, куда подаю бумаги, – у власти. Тогда я делаю то-то и то-то. Конструкция же прихода к власти, компромиссы, необходимые для избирателей, им не рассматриваются вообще. Либеральная программа индифферентна к тому, как ее проводник оказался во власти. Тогда почему бы не через военных? А что военные не могут организовать толком власть в России, это очевидно. Они облипнут кликой старых друзей по бане, как любой советский генерал.

Нет у них ни людей, ни опыта. Недавний опрос о Явлинском очень интересен: кому вы доверяете больше всего? Явлинскому. Кого хотите видеть президентом? Ельцина. Это же страшно важно!

Положим, Ельцин берет власть, предложив Явлинскому возглавить правительство. Почему это должно быть исключено? Совсем не исключено. Допустим, какие-то обстоятельства. Радикулит в 48 часов не прошел. Радикулит у нас болезнь президентов.

Ельцин дал интервью именно в помещении бассейна, где явно не плавал, а говорит: «Вот, я поплавал, еще мокрое полотенце»… При радикулите какой бассейн? Мокрое тепло запрещается при радикулите. Руцкого не пустят во власть, это ясно. Служба охраны Кремля уже сейчас не пускает его в кабинет, тем более она его не пустит в Кремль.

Вырисовываются забавные вещи. В августе таки планировалась большая провокация. По их сценарию должно было быть столкновение двух демонстраций – коммунистической и демократической. На деле это подставные, специально завезенные в Москву люди. Вслед чему вводилось чрезвычайное положение, распускался Верховный Совет и созывался Совет Федерации для организации новой власти. При этом лидеров оппозиции интернируют без суда. Как ответственных, до выяснения причастности. Детали были разработаны, но Ельцин не решился.

Интересно, кто инициатор таких вещей – Шахрай?

Трудно сказать. Скорее, люди типа Коржакова29, Барсукова30. Там все уже втянулись в разработку. Участвуют даже такие люди, как наш милейший Юра Сатаров31. Не знаю, участвовал ли он конкретно в августовском плане, но он у них сидит уже месяца два. Пишет сценарии Президенту. Одни говорят – Верховный Совет распустить, но чтобы без смертных случаев. А другие, наоборот, что нужна парочка трупов. Ведь если не будет хоть одного, трудно обосновать чрезвычайные меры. И постепенно замазываются все. Потом ведь стенограммы поднимут, а человечек на крючке – все записано.

Есть один коренной пункт. Допустим, они готовят переворот. Но разве им не ясно, что Россия уже не подчинится? Россия им уже вообще не подчиняется. Другой вопрос, что страна пока не едина. Отсюда план опередить события созданием Совета Федерации. Одновременно делают вещи, которые его изолируют. Но даже тогда, в 1991 году, в Ленинграде, командующий не подчинился Собчаку. Командующие округами – почему они сейчас будут подчиняться тому, что делает Москва? Если они придумали эту глупость, гнусность устроить потасовку – то у Ельцина хватит же ума сообразить, чем все кончится?

Наш компонент власти – беспредметность, которая ищет себе помех, неясно осуществления чего. Ищет и их выдумывает.

Это у них называется помехи развитию процесса реформ.

У них капитальные заблуждения, капитальные. Это их представление, будто рынок и демократия тяготеют друг к другу.

Интересно, как задним числом некоторые люди иначе смотрятся. Даже Рыжков32 смотрится иначе, он был сильная личность. Но Горбачев поразительным образом никого не поддерживал, уникальный в этом смысле политик. Политик, который почему-то считал, что управлять можно так, чтобы его поддерживали все, а он – никого. Между прочим, Ельцин ведет к тому же. Он считает, раз одержал победу, его будут поддерживать все. Правда, Ельцин раздает депутатам квартиры и деньги.

Самое опасное, что он вообще соскочит с колес сразу либо что он решится. Ему надоело, что все ждут от него, что надо решаться. И если не поддадутся сейчас на его провокации, а он уже заявил, что провел подготовку и готов пойти в выступление.

Во всяком случае, сейчас было бы небесполезно представить себе несколько возможных сценариев. Будут внезапные вещи, связанные с поведением регионов. В тех нарастает уверенность в том, что они держат в руках завтрашний день России. Но это может дать толчок убыстрению процесса в Москве. Кремль загнал себя в позицию, которая провоцирует на обострение обстановки. Они отрезали себе все другие возможности!

 

059

Пиррова победа Ельцина, «еще поглядим, чья возьмет». Бизнес должен вложиться в политику. Выборы среди трупов. Бегство демократов в Администрацию Президента. Заявка Ельцина на первую роль и бойня 4 октября. Оспорить термин «толпа» как негативный. История творит Событие и потом его редактирует. Ельцин воскресил страх.

Михаил Гефтер: Когда не продуман выход из ситуации, на первый план выдвигается «кто кого». Кто возьмет верх после октябрьских убийств? Перед Ельциным ряд проблем, которые завтра решат его будущее. В некотором смысле это пиррова победа. Теперь перед населением он единственный ответчик. Сегодня он как будто все может. Но, во-первых, не все, и ему не на кого сваливать. А завтра мы еще поглядим, чья возьмет.

Важный момент 4 октября как События – перерождение и падение демократов. Они отдали Верховный Совет в руки правому крылу, вот пусть они и ответят за это. Я бы на их месте ушел из политической жизни. Почему Верховный Совет стал голосовать прохасбулатовски, откуда взялось это большинство? От перехода либералов на службу. Перекупка депутатов с раздачей должностей в Администрации Президента. А что такое Администрация Президента? Три тысячи негодяев, и каждый думает только о своем будущем.

Все сплетено в один узел – безвластие, всевластие и провокации разного рода. Возникает класс новых парий рыночной страны. И демократы, с поразительным интеллигентским снобизмом «нужных людей», оказались неспособны предложить альтернативу. Ни экономическую, ни политическую, ни внешнеполитическую. Ни по одному из вопросов!

Но самое безобразное – эти скоропалительные выборы в декабре! Я Ельцину прямо сказал: знаете ли, в России люди с похорон идут на поминки, и это человечно. Когда еще не опознаны трупы, скакать галопом на выборы – такое надо придумать! По-настоящему все эти люди должны уйти. Говорят про самороспуск советов, но я бы предложил так называемым «демократическим партиям» самораспуститься первыми.

Но что сейчас? Надо быть сумасшедшим, чтобы ставить вопрос «что делать», пока убивают людей. Нужно прекратить убийство людей!

До последнего времени я верил, что процесс в регионах даст ростки нового демократизма – естественного строительства России снизу. Процесс шел, но оборван расстрелами. Та сторона хотела единую неделимую, и Ельцин хочет единую неделимую. Его последнее выступление очень свирепо.

Переход от неясности к убийству оказывается минимальным. Это страшно.

Какое количество людей 4 октября всего лишь наблюдали! Другие убивали наблюдателей и, как в цирке гладиаторов, ждали, какая власть какую перебьет. А интеллигенты хором призывали Ельцина применить силу!

Глеб Павловский: Все свелось к теме силы и сильных людей. Все мы импровизируем, Ельцин тоже. Он делал нечто другое, чем то, что хотел. Если это импровизация, то импровизация, выдающая уровень понимания ситуации. Ведущая к кровавым последствиям.

Когда все обратилось в ноль, включая демократию, но остались «демократы» – на кого было ориентироваться, раз те представляют собой отрицательную величину? Только на силу, берущую верх.

У Ельцина огромная сила. Президент своим указом может что угодно ввести, на другой день отменить и снова ввести. Если это называется политической системой, называйте!

Но не употребляйте слово «демократия». С другой стороны, роль человека, говорящего этому «нет», парадоксально выросла. Нам сейчас очень скверно, но возник эмбрион демократизации без вранья. Это могут быть правозащитники, могут быть просто активные граждане. Важный момент – интеллектуальный потенциал страны и то, как мы его политически применим. Теперь для России не опасно освободиться от Ельцина.

Есть силы, которые начнут выходить на первые места. Бизнес хочет играть политическую роль, в его руках огромные деньги. Спекулятивным образом нажитые, но огромные деньги. Которые они не будут вкладывать в России. Надо каким-то образом повернуть дело так, чтобы они вкладывали их в политику.

Помнишь, в мае 1989 года на митинге в Лужниках я крикнул в толпу: «Мы стали другими!» Сказал и забыл. Там Вольфганг Айхведе1 сидели с Тиньковым и слушали мое выступление. Это было давно, мы становились другими и опять все забывали. Теперь Октябрь 1993-го – мы с тобой опять стали другими, да?

Мы уже несколько раз становились другими. Раньше я позволял себе думать, что все, что мы обсуждаем, влияет не дальше нашего круга друзей. Но в эти дни БТР отдельный человек стал что-то значить. И ты один из тех, кто стал что-то значить.

Особенность России – что изменение поведения сопровождается забыванием всего, что делал вчера. Политику ты просто ничего не напомнишь, он искренне отрицает все, что было. Никто не требует преемственности. Поэтому возможно обращение «ДемРоссии» к Президенту, где первым пунктом – нет, Президент должен запретить бывшим коммунистам занимать какие-либо посты. Это хотят сделать указом Президента Ельцина, бывшего коммуниста!

Я хочу осмыслить гигантскую роль, которую сыграла в бойне заявка Ельцина на первую роль. Заявка исходила только от него одного.

Второе, я хочу оспорить употребляемый термин толпа как заведомо негативный. Мол, раз толпа, дело плохо, уже почти улика преступных намерений. Что значит толпа в формировании событий? Как менялся замысел и поведение действующих лиц? Событие – не описание того, что случилось, а то, что формируется. И после к себе относится как к Событию. Формируется, а потом формирует. Вообще, история не состоит из событий – она творит события, а после их редактирует. И если говорить правду, из этих двух моментов вся история состоит. Мне это очевидно.

Но каким образом человек, будто бы не имеющий для этого данных, всех нас повязал собой? Сейчас Ельцин идет дальше, чем 21 сентября. Он хочет распустить одновременно все советы и не хочет считаться с Советом Федерации. Спрашивается, с кем он далее будет считаться? С кем? Ельцин воскресил страх. Психологически верный, но подлый расчет. Состояние страха, когда люди боятся выйти на улицы. Кто теперь посмеет ему возражать?

 

060

«Коллективный Ельцин». Почему все сфокусировалось на Ельцине? ♦ Наша система власти – синтез наследия Сталина с его частичным преодолением. Персонификации, загадочные и неконтролируемые. Видимость государства, которое также будет именным. Администрация Президента. «Комплексный лидер». Поймать систему на лицемерной ценности выборов ♦ Прежняя система была миродержавной, патерналистской и интеллигентной. Брежнев избегал экстремальных ситуаций. Горбачев их провоцировал. Октябрьские убийства – русские убивают русских.

Глеб Павловский: Местные советы в городах закрываются местными администраторами. Но не везде. Где-то это делают, кто-то не делает. В двух или трех городах местная администрация опечатала совет, как Лужков и Собчак.

Михаил Гефтер: Каждый ведет свою игру. Твоя статья2 отменно написана. Неприемлема версия, будто Ельцин не знал, кто у него за спиной. Но как все сконцентрировалось на нем? Это вопрос анализа того, что происходит и что еще может произойти. Как получается, что все с противоположных сторон сходятся на том, лишь бы от Ельцина освободиться, а там пойдет как пойдет – хуже не будет.

Я не утверждал, что хуже не будет. Думаю, скорее всего, будет хуже.

Мне тоже так кажется.

Я про другое, что Ельцин мнимую защиту от худшего превратил в профессию. Возникла ситуация, когда нельзя сказать, где он, а где его окружение. Эту размытость я назвал коллективным Ельциным. Она нестабильна и исключает политически простую постановку вопроса о его удалении. Чего нет в отношении других, Черномырдина или кого-то еще.

Ельцин – выдающаяся персональная ипостась власти. Той системы ее, какая сложилась, синтезируя наследие Сталина с его частичным преодолением. Система сложилась при Никите и Брежневе, просуществовала при Горбачеве, всякий раз предъявляя все новые персонификации. Что характерно вообще для этой системы.

Система власти постольку персонифицирована, поскольку закрыта. Как только в ней надо нечто закрыть, появляется неконтролируемая персона, способная к непредсказуемым действиям. Все кидаются обсуждать, кто она и чего хочет, позабыв о существе дела.

Горбачев интенсифицировал персональный модус системы, подведя к краху – и к иллюзии, будто все дело только в нем и в Ельцине! Беда в том, что сегодня эта персонифицированно-закрытая система закрепляет себя в виде государства, которое само станет персональным и именным! Для начала «государство Ельцина», но это лишь начало.

Ты говоришь «эта система» – какая? Всегда та же самая? Что она, при этом сама не меняется?

Кардинально нет. Перемены в ней можно выявить лишь в ряду ее неуходящих свойств. И между прочим, из ее моноприроды вытекает страшная сила персонифицируемости власти.

Я обсуждаю вопрос о пределах поставленного в твоей статье. Например, не симпатизируя господину Шумейко, можно признать, что если вы захотите освободиться от него, то и мы не прочь вашими руками. Тем более, вам это удобнее и легче. Сделав это, по возможности бескровно, убедив его. Мало ли у вас для этого рычагов? Думаю, Шумейко безумно раздражает Черномырдина.

Итак, перед нами новая государственная система. Между прочим, и новая особенность: при Никите и раннем Брежневе еще было правительство. При Горбачеве правительство начало становиться ничем. Теперь целая империя власти, Администрация Президента, смысл существования которой вообще непонятен. А там народу три тысячи. Чем заняты они все? Это же гигантская сила, которая приводит в движение и самого Президента.

Меня интересует эта наша система власти, которая в принципе не может стать демократической. Не хочет тоже, но больше не может, чем не хочет. И ее указами Ельцина превращают в фантом государства! Они уже выборы в Думу указами ввели, и, собственно, что там, кроме болтовни, осталось от Конституции еще не введенным? Всякая чепуха. Раз так, почему им было не провести в один день с выборами референдум по Конституции?

Что такое в этой системе сам Борис Николаевич? С одной стороны, он умственно ее не охватывает, не умея держать проблемы в комплексе. С другой стороны, движение проблем идет только через него, приобретая образцово-безумный вид. Откуда в системе возьмется комплексный лидер? Непонятно. Тот, кто действует с меньшим процентом безумия, с большим расчетом, хладнокровием и даст работать правительству?

В термине «эта система» запрятано утверждение, что она была ею всегда. Но ведь она была разной. И, по-разному обращенная к людям, предоставляла разные возможности сопротивляться навязанному. Либо мы это исследуем социологически, взглядом ученого. Либо пытаемся что-то с ней делать, идя в ее потоке. И тогда сами подбираем ей разумного лидера.

Она лишь испорченная сталинская система.

О да, и сильно порченая! Но когда ты пишешь в «Московские новости», ты же не говоришь прямо: господин Президент руководит порченой сталинской властью? Ты это упаковываешь в герметичную форму, которой можно не понять. Между тем власть боится быть вскрыта, боится рациональности. Это одно из ее уязвимых мест – страх.

Конечно. И боится, и будет сопротивляться. Эффективности она не потерпит.

Но при этом она пишет на флаге вещи, которые относятся к рациональной политической традиции: демократия, конкуренция, выборы. Ничего из этого она не допустит на деле! Тем самым она попадает в хорошо известную нам западню, как было с ленинской законностью и сталинской конституцией. Заемные ценности, подобно выборам, дают возможность разумным людям вклиниться в щель лицемерия и, раздвинув челюсти власти, вложить в нее нового лидера. Как горькую таблетку. Понимаешь?

Я смотрю теперь на вещи, прости, прагматически. Если есть возможность для русских обманом продлить свою свободу, передав другим шанс ею воспользоваться, шанс дать нации время себя обдумать, – это я предпочту тому, чтобы клеймить систему «сталинской». Она ведь и похуже Сталина может оказаться.

Это и моя заповедная мысль – освобождение рабов. Я сейчас говорю о том, что высвобождает нас от худшего в ее порчености.

Возьми советскую систему в аспекте освобождения советского раба. Эта система в классическом варианте сочетала в себе такие плохо сочетаемые моменты, как страх, заботу и повседневный патернализм. Проклинай «распределительную систему», но человек ее ощущал и как заботу, и как вериги. Система была еще и миродержавной – то умно, то по-хамски. И, несмотря на гигантские жертвы, даже благодаря им, она была очень результативна. Наконец, что органично для России власти, воспроизводя застрявшие экстремальные ситуации, она саму себя делала все необходимее. Власть стала экзистенцией жизни и деятельности. Леонид Ильич со своей одной извилиной довел до бессмысленного края, хотя сам редко в какую экстремальную ситуацию вмешивался. Впрочем, Чехословакии с Афганистаном стало довольно. Но при военных мощностях того уровня, которыми действительно можно решать судьбы мира, Брежнев был довольно сдержан. Далее в каждом из этих пунктов система начала портиться. Ее патернализм, миродержавность и интеллигентность становились все более асимметричны. Ничего нельзя было решить толком.

Лично трусливый Горбачев, в отличие от Брежнева, всюду разогревал экстремальные ситуации. Что нового в 1993-й? Только то, что в Москву пришел Вильнюс 1991 года, все эти убийства на улицах. Будто не убивали людей в Тбилиси, будто в Баку не палили из автоматов по балконам. Теперь русские воюют против русских. И нам важен вопрос: что, собственно говоря, происходит? Он важен именно с избранной тобой точки зрения, которая отчасти является и моей. Хватит этих пакостей, хватит лизоблюдства! Не поддавайтесь страху! Человек кое-что еще может, что немало для таких дней.

 

061

Не спорить с властью, а выбить ее из двусмысленности. Создание внепарламентской оппозиции. Причины выхода Гефтера из Президентского совета ♦ Что делать в политике после Октября? Подбирать ключ к избирателю.

Глеб Павловский: Я не верю, что еще есть смысл вести с властью дебаты о ее свойствах. Все, что можно сделать, – это ее раскачивать. Вывести из демократической двусмысленности и заставить действовать по-хамски, то есть в роли самой себя.

Михаил Гефтер: Исходный пункт – это все, что Ельцину не удастся отнять. И ты правильно написал: непременно создание внепарламентской оппозиции. Легальный путь не освоен и не понят. Конечно, и советы должны строиться на человеческой основе. Дело не в том, чтобы выдумать структуру. Дело в том, чтобы вдохнуть энергию в потенциально независимого человека. Чтобы он опять не почувствовал себя рабом. Не боялся быть зачисленным во «враги режима», в какие-то коммуно-фашисты. Между прочим, сегодня уже страх не всеобщ, и он быстро может пройти.

Я именно на это рассчитываю.

У меня есть правило в жизни, которого я держусь и которое считал небессмысленным. Там, где есть люди, на которых можно каким-то образом повлиять, что-то им прояснив, не отступай! Я считал полезным, чтобы знали: есть член Президентского совета, не боящийся открыто критиковать Президента. Пусть знают, что никакая власть в России никогда более не будет абсолютно жесткой, – Сталин мертв! Но меня не покидала мысль, что, как всякий человек, я, естественно, смертен. В моем возрасте мысль довольно обоснованная. И страх, что смерть может прийти, а я все еще буду членом Президентского совета, отдался во мне дурнотой и заставил направиться к выходу.

Есть еще мерзкие детали. Трупы в Белом доме – это страшно, но я в жизни трупы повидал и быстро взял себя в руки. Я ведь знал, к чему приведут заклинания победой. Но теперь я хочу знать всю правду об Октябре 1993-го от людей, которые это видели. И все должны знать эту правду. Вплоть до пакостей члена Президентского совета Собчака3, который по личному решению ввел чрезвычайное положение и занял Ленсовет. Респектабельный поступок респектабельного господина. Что это? С Президентским советом надо кончать.

Это работает на нашу идею, что в любом месте любой человек вправе и, следовательно, должен действовать, если хочет быть независимым. Должен всеми силами – в поступке, в слове, в установлении контакта человека с человеком. Разве это наивно?

Есть много способов быть наивным, наш не худший.

Да. Наверное, у меня не худшая форма наивности.

Надо сказать, Белый дом выглядит в деле 4 октября много лучше. А эти подлецы и трусы в Кремле, как они друг друга заводили! Они только между собой разговаривали. Этого не понять, между прочим, это вид помешательства. Ну да черт с ними. Колоссальная идея – внепарламентская оппозиция. Колоссальная идея! Надо ее облечь в плоть. Необязательно сразу ее сконструировать, дай идее пожить. И пора тебе на телевидение пробиваться.

Я хочу как-то раздразнить эту президентскую гадину, заставить ее выползти и проявиться. Понимаешь?

В политике важны два условия. Первое – частота. Надо отмечаться публично и часто. Газеты начинают играть роль. Внимание человека фиксируется благодаря частоте и тому, что поступки получают развитие. Уже есть круг людей, которые полемизируют, проникаясь твоей точкой зрения. Я разговорился с одной врачихой, и та говорит, что, мол, читала я статью Павловского. Честная позиция, но несколько размытая.

Я ей: знаете, можно ведь и так посмотреть. После событий будет нарастающе проявляться политика мысли человека. Понимаете, ей говорю, в этом смысл и пафос моего существования. Поэтому я разделяю позицию молодых друзей, даже если бываю не согласен. Смысл ее разделяю!

Понимаете, говорю, российские демократы преуспели по части возвращения людей к ситуации винтиков. Почему я должен прийти в восторг от того, что Гайдар выводил безоружных на улицу? Теперь они еще требуют голосовать за их блоки. В чем эти блоки себя проявили? Кто их лицо распознает за месяц? Опять загоняют человека в ловушку. Да, говорит врачиха, пожалуй, вы правы. Но что делать? Обстоятельства нам диктуют.

Такие люди как-то участвуют в политике. А она не последний человек вообще и своего не захочет отдать. Ищи ключи к поступкам и мечтам избирателей, таких, как эта врачиха.

 

062

Абсурд современности, бюджет мумии Ленина. Судьбу Мира определит неприсутствие России в мире. Богатство русской истории ужасными крупными фигурами – Грозный и Ленин ♦ Две революции в России внутри одной – большевистская и народная. Ленин соединил их в себе как вожде обеих ♦ Коммунизм от фашизма отличает творческое начало. Фашизм берет готовое европейское общество. Здесь нужна новая категория – «множество». Ленин ввел полуфабрикат множества в структуру власти. Государство Советов – гениальная управленческая идея. Народная революция, вводимая во власть, стала руководимой ♦ После смерти Ленина из платоновского косноязычия множеств формируется канон, также косноязычный.

Михаил Гефтер: Хуже быть не может, совершенный бред! В Мавзолей очередь, комендант Кремля при полной вытяжке говорит, уже полтора года нет средств на поддержание мумии Ленина. Не отпускают бюджет. Идет сбор добровольных средств на спасение мумии. Нет, для меня нехитрое дело отойти от современности. Сделать ее для себя безразличной. В сущности, неясно, что это у нас в России – промежуток или сразу полуфинал? Но пока сидит в тебе невыветрившийся безумец Петр Яковлевич, угадавший, что неприсутствие в Мире России определит судьбу Мира, задаешься глупейшими вопросами, одним за другим. Кому важно, был ли у Ивана Грозного маниакально оправданный мотив к уничтожению Новгорода? Кому важно теперь, что мы от этого потеряли? Ответа нет.

Глеб Павловский: Это важно для русского ума, который не состоится, если не будет об этом размышлять.

Конечно, колоссальна фигура Грозного. В нем что-то гамлетовское, совершенно не похоже на зловещее русское. Ужасная фигура, но очень крупная. Русская история богата такими непонятно откуда взятыми фигурами. Все маргиналы какие-то, не пойми что. И Ленин непонятнее всех.

Вот большевистская революция. Условно большевистская, включая заговор и так называемое восстание в Петрограде. Она самоорганизуется, сложным путем наследуя что-то от интеллигентов от XIX века, а отчасти – возобновленный Лениным универсализм. Но в совершенно другой редакции, чем представлял Маркс. Как приземлить универсализм, сделать его повседневным, ввести во власть, учредить? Все вроде идет навстречу. Огромная стихия народной революции в деревне, которая с лета 1917-го развертывалась параллельно. Смежность энергий человеческих типов.

Вся коллизия Ленина в том, что в какой-то момент и непостижимым образом, где, можно сказать, превалировала Божья воля, он соединил большевистскую революцию, ее коммунистический мессианизм с народной крестьянской революцией. Соединил собой и в себе как вожде обеих!

«Бывают странные сближения»4, – говорил Пушкин. Ленин отчасти борется с народной революцией в качестве лидера-демиурга большевистской, универсалистской коммунистической революции. А поскольку большевистская растет из народной, то в какой-то момент он начнет бороться и с народным большевизмом.

Вот это революционное наваждение, то народное, то коммунистическое – оно не делится на полочки, и оно вот-вот рухнет! Эту проблему Ленин находит возможным решать странным способом, выводящим за пределы той и другой, стравливая две революции между собой. Возникает ситуация, которую Ницше называл власть-власть. Уже не сама власть, а власть-власть, особый феномен. Здесь советский исток кардинально расходится с фашистским началом.

Разве в истоках фашизма низовая стихия не значима?

Понимаешь, надо бы ввести некоторые новые категории. Привычные категории – народ, общество. Сказать, что «народ – это стихия», неправда. Я вообще не понимаю, что такое «народ». Если «народ» значит просто «не-общество», тут, в России, все творится из других элементов.

Здесь нужна категория множества. Запад как-то растерял эту категорию, потому что там выстроилось общество, хотя война внесла ужасный урон. В Германии общество все-таки было. Ленин начинает, берясь за полуфабрикат множества. Гениальная выдумка формирования множества путем его введения в структуру власти! Поскольку обстоятельства позволяют с этого сразу начать. Такой тигель был в России 1917-го, где возникло множество по Андрею Платонову и стихия народной революции сразу вводима во власть. Этот момент очень интересен – смычка большевистской революции с народным множеством.

Вводимая во власть, революция множеств стала руководима! Как иначе использовать ее напор, ее поддержку, держа ее под контролем? Что значит «под контролем»? Это же революция! Апеллировать к ней и одновременно держать под контролем – как? Сталин и Троцкий могли каждого десятого расстреливать, но это же не рецепт. Такое действует, когда Колчак наступает, а пятая армия бежит5. И Ленин находит гениальную идею – государство Советов. Я считаю, ленинская идея государства Советов гениальна для того времени. Как идея управления революцией и какого-то ее обуздания. Причастность к власти останавливает людей, табуизируя их отчасти.

В фашизме этот момент творчества отсутствовал, а в России он был. В Германии другая коллизия – была структура, которую надо надломить, чтоб навязать ей свою структуру. Она же не национальна, нацистская революция, она тоже универсальна сначала. Против Версальской системы, Lebensraum, тысячелетний рейх – что тут национального, собственно? Начинаясь с готовых форм и сосредоточиваясь затем на евреях, фашизм реализует свой нетворческий универсализм.

Но и в России революция далее действует не творчески. Поначалу благородная, способная воодушевлять поэтов, она пошла бродить по России убийствами. Увлечение Ленина военным коммунизмом вообще уму непостижимо. Почему он поддался его стихии? Которая, правда, тоже шла снизу. Хотя низы станут и бунтовать против нее, но шла она от определенной части низов и вовсе не имманентна большевистской революции. Неразрешимость этой проблемы, с точки зрения Ленина, решаема тем, чтобы от нее избавиться.

Эксплуатируют его фразу «сначала нужно ввязаться, а потом посмотрим»6, но, собственно говоря, как иначе? С его точки зрения это значит: ввяжемся, а там подойдут передовые лидеры, мы опять станем отсталыми, вернемся к позиции ученичества, и все станет на место, которое указал великий Маркс. Естественно-историческое место.

12-й съезд ВКП(б)7, первый без Ленина, дико интересен и весьма содержателен. Гениальный доклад Троцкого о госпромышленности. Национальная секция, где уже ясно, что все рухнет на национальном уровне. Но главное – приветствия съезду: это же язык самого Платонова! Знаешь, такого я никогда не читал. И никто бы, кроме Платонова, не смог написать такие речи: их корявость и непринужденность, их пафос и вместе с тем мощная каноничность.

Когда-то Ключевский написал диссертацию «Жития святых как исторический источник»8. Смысл в том, что жития не являются историческим источником, поскольку строятся по стереотипу. Но Ключевскому возражали, что именно это и делает их историческим источником. Стереотипизация творит сочинение по канону и возобновляет канон, что само по себе важно. Так и здесь стихия речи творит канон, по которому все начинают говорить и жить. И косноязычие входит в канон! То, что Платонов сделал с гениальностью писателя, тут само породило канон. А что говорят о «революционной безнравственности», это разговор ни о чем. Вопрос о нравственности есть вопрос о недостаточности ее в таких ситуациях. Она в них просто не работает. Мне это важно как механизм привыкания к убийству.

Ты высказал довольно жуткую вещь про творческое убийство.

Глеб, но ты сам сказал, что мне пора говорить жуткие вещи! Говорить, да знать меру. Марк Захаров, плюющий в мертвого Ленина, – ну и что это? Глупо, детский лепет.

Плюющийся Марк Захаров об руку с комендантом Кремля, жалующемся на недофинансирование мумии, – вот тебе платоновский сюжет.

Я вчера гляжу на Ельцина, и у меня полное ощущение, что все мы, так сказать, сковырнулись. И загоняем себя в ситуацию, когда вынуть и перезахоронить нельзя, денег нет, но и трибуну Мавзолея уступать нельзя. Ленин – как предлог для трибуны, по которой расхаживает Ельцин! Что первично, что вторично – уже не имеет значения. Следствия вытеснили причину.

 

063

Пресса вернула свое значение. «Легитимность» – пароль нового порядка. Приватизация как огосударствление собственности. Превращение импровизаций Ельцина-Гайдара в государственный строй. Декабрьские выборы – рукодельный бонапартизм. Тактическая задача их сорвать. Власть телевидения. Разговор с Явлинским о 4 октября. Нужда в экстремальной ситуации. Кто подвел Россию к краю, будет владеть ей до конца.

Михаил Гефтер: Газеты вдруг снова приобрели значение, которого накануне событий не имели. Они же до октября были вообще ничем, чепуху мололи.

Глеб Павловский: Соколов сообщил уже по телевидению ночью в «Пресс-экспрессе»9, что место былых органов зла «Правды» и «Дня» заняли новые аггелы – «Независимая газета» и «Общая».

Конечно, «Общая», а как же. Между прочим, он даже по стилю мерзавец. Понимаешь, для меня трудный момент: как писать после этих трупов? Пошлости писать нельзя, и жить пошло тоже нельзя. Но «жить» – общая фраза, а писать – вещь конкретная. Мой лиризм идет по этой линии – хочешь быть одиночкой, будь им, теперь можно. Нам это не давалось или давалось страдальческим путем, а теперь можно, только будь человеком. И подлости властей конъюнктурные, ими не изменить ситуацию. Легитимным способом – вот их любимое словечко! Клеймо на лбу подлеца, этот их «легитимный способ». Юрист Алексеев выдумал формулировку: «незаконно, но легитимно».

Или приватизация вместо частной собственности. Чтобы не сказать «частная собственность», говорят «приватизация», то есть собственность для своих.

Потому что она не в форме частной собственности. Прежний монополизм в приватизации приобрел извращенную форму. Мне интересно, такой тип, как Чубайс, он просто честолюбец или ему вправду вбили в голову чикагские догмы?

У Чубайса догм не было и нет. Догма была у Гайдара, да и та, думаю, в прошлом. Эти люди, попавшие в Кремль случайно, быстро поняли, что такое место нельзя потерять и уйти живым. Они не догматики, о нет. Чубайс мыслит как я, но «с той» стороны.

И Гайдар поостыл, в отличие от тех, за спиной Ельцина, кого ты назвал коллективный Ельцин. Ельцину славно, он спит и видит, что приватизация есть превращение в народное достояние. Но Чубайс – это целая структура манипуляции, они же обладают собственностью, они соучастники.

Там огромная империя, какая еще «частная собственность»?

Да. Какая частная собственность? То, что они делают, – это огосударствление собственности. Поэтому все эти слова «легитимизация», «приватизация» как иностранные термины им очень удобны. То, что сложилось рядом импровизаций, сейчас хотят по-быстрому ввести как государственный строй.

Они и не отрицают. Сами говорят то, в чем раньше их упрекали: сколько можно жить без государства? Теперь они подгребают под себя всю державную критику прошлых лет и ею же затыкают рот оппозиции.

Скоро затянут про «единую неделимую», вот увидишь. Под легитимным соусом.

Уже сегодня выяснилось, что там, где демократия проверяема, она не для нас. Это соответствует их догме меньшего зла: демократия – хорошая вещь, но «нельзя раскачивать наше молодое переходное государство».

Я сегодня лежал и думал, жестко проверяя самого себя. Я сложил бы с себя звание депутата Верховного Совета либо остался в Белом доме до конца. Мне стал симпатичен Олег Румянцев, а ведь я его считал пустомелей. Но какое хамье президентское: закрывают его партию! На каком основании, совершенно непонятно.

Это делают по советам людей, типа бывшего твоего коллеги Сатарова. Они рассуждают так: распределение голосов зависит от того, какой участок спектра мы выведем за рамки закона. Кто последний после того, как другие вагоны мы отцепим? Ему и перейдут голоса всех, кто лишен представительства. Оставим в хвосте партию Травкина, а коммунисты же не станут голосовать за Травкина. Так мы ослабим красных, вынудив уйти к Жириновскому, а этот Борису Николаевичу не опасен.

Это известная механика, рукодельный бонапартизм.

Но не под нынешнего Бонапарта, имей в виду.

Сейчас тактическая задача только одна – сорвать декабрьские выборы. Не исключено, что она принесет неожиданный результат с президентской стороны. Вообще все переворачивается, когда становится правовой силой. Как думаешь, эту их декабрьскую затею можно сорвать? Беда в том, что регионы и советы не оценили, насколько та опасна. Они что, не понимают всей власти телевидения?

Какое Дума в данной конструкции будет иметь значение, кроме санкционирования решений Ельцина? Это расширенный вариант твоего Президентского совета.

Да, она будет полной бессмыслицей. А Карякин у нас что, молчит?

Юрий? Я его видел один-единственный раз, и он объяснял мне, что Политбюро планировало убить Солженицына. У него вернейшие сведения, что убийство обсуждалось на Политбюро. По-моему, он решил симулировать невменяемость.

Я с Явлинским говорил, а он мне: «Не хочу делать никаких заявлений по поводу событий 3–4 октября». С детской такой откровенностью – не хочу! Я ему: «Но тогда это уже вопрос, участвуете вы в происходящем или не участвуете?» Дело не только в расследовании вины причастных людей, а в обеспечении урока, с указанием на общую ответственность. Урок прежде всего в том, как все втягиваются в ситуацию, заставляющую вспоминать наихудшее в прошлом. Сперва невольно, а потом все более сознательно и намеренно.

Когда есть нужда в экстремальной ситуации, есть и потребность подвести себя и всех к ее краю. А тот, кто подвел Россию к краю, будет владеть ситуацией до конца. И скажет, что «вынужден». И явятся сто гайдаров, которые подтвердят: да там все фашисты, озверелая толпа! И нам будут говорить, что давно следовало стрелять. Заманчивая штука! Не знаю, что Явлинский извлек из этого разговора. Он связан своим поведением в ночь на 4 октября.

 

064

Монолог о Ленине. «Интонационный сдвиг» Гефтера в отношении Ленина. Брэдбери, встреча двух мертвых прошлых. Низменное в человеке есть первоначальное. Сочувствие скверне этих дней, эмбрион спасения ♦ Ленин и пещерный художник, оба убийцы ♦ Человек – раб заданности и раб осознания этого состояния ♦ Дневник Корчака в гетто, загадка тематики. Ленин в конце жизни – усталый раб. Уйти в мемуаристы нельзя, один выход – в смерть. У порога смерти Первого караулит Второй, разгадчик – Сталин. Ленин: «Как освободить людей от революции?» Сталин: «Сломить революцию самопродлением, утопив в новой заданности». Первый убийца поневоле, для Второго «убийство как смысл». Антимир сталинской антиреволюции ♦ Гефтер и Ленин – общая Голгофа. Отличие от Маркса, перводействующего от первомыслящего. Ставрогинское в Ленине. Кромвель и Ленин. Отрубленная голова Кромвеля – прафеномен Мавзолея. Оскорбительное предательство масштаба и измены прошлому.

Михаил Гефтер: Я в безвылазном кризисе. В безвылазном.

Глеб Павловский: У этого кризиса есть предмет?

Да, так можно потерять самого себя, но дело до этого не дошло. В одиночестве бы дошло, а не в одиночестве не дошло. Выражаясь велеречиво, смешались ситуации Гамлета с Фаустом. Жду кино на ночь, уже показали анонс. Будет полнометражный фильм – знаешь о чем? О теле Ленина! Полнометражный документальный фильм о теле Ленина.

Фильм о трупе – захватывающе, это в духе новой власти. Она возится с трупами. При равнодушии к обработке живых до этого состояния.

Главная идея: как так – столько лет прошло, а бедняга не захоронен? Значит, он не мертвый? Он не жив, но и не мертв! Показана гигантская очередь в Мавзолей.

Да, я сам ее вижу, иногда пробегая в Кремль.

Становится Ленин мне ближе из-за отвратительных танцев вприсядку на его памяти и повсюду разлитого лицемерия? Конечно же, я реагирую. В такое время становишься жестче, ощущая легкость заново уйти в аутсайдеры, сказав: бог с вами, один доживу. Стал Ленин от меня дальше? Нет! Но в чем суть моего интонационного сдвига? Давай тебе расскажу. Трудность в том, что смысл сдвига внутри, в интонации, передающей личные переживания.

Есть у Брэдбери чудный рассказ в «Марсианских хрониках», где землянин говорит с марсианином, но каждый видит иное10. Землянин видит комфортный американизированный поселок, колонию людей на Марсе, а марсианин видит живыми те потухшие великие города, слышит ту давно умолкнувшую музыку.

У кого галлюцинации? А главное, чем они вызваны? Брэдбери не знает, но настаивает, что встретившиеся видят не то, что есть сегодня, а скорее свое двоящееся завтра.

Вот моя марсианская ситуация. Я марсианин, я теряю звуки своего мира, нуждаясь в том, чтобы их восстановить. Я забываю слова, подставляя нынешние иллюзии, будто бы я и такие, как я, так тогда говорили. Но одновременно я вижу все мое уже мертвым, поглощенным пучиной времени. Вот мой вчерашний мир! Они его топчут, хотя его уже нет. Кого же топчет современник? Топчет пустоту. В себе? Но ведь прежде он не ощущал пустоты внутри? Пустоту строят. Раздвигая сферу пустого на самое себя, все пустеют.

С другой стороны, наяву вырвал дикий мир. Мир изначальных желаний, каких-то первобытных фантазий. Он ведет себя страшно, и я не намерен стать на колени и капитулировать перед ним. Но я признаю его жизненность.

Низменное в человеке и есть его человеческое первоначальное. Оттесненное прогрессом, отцензурованное культурой, профильтрованное разумом и словом. Это оно рвется наружу с дьявольской силой. Оно жизненно для меня, и в его праве быть вот таким! Я ощущаю это в свирепостях его правил. Сопереживаю горю человеческого существа, которое где-то там, в глубине тысячелетий, было обречено и неизвестным биологическому миру образом спаслось. Человек как существо и теперь в положении обреченного, при неисключенной возможности спастись. Спасти себя заново способом, который уже не будет тем, прежним. Способом, который неизвестен и дочеловеческой жизни, и всей человеческой истории! Ресурс спасения нам еще не закрыт.

Вот ситуация, где я не буду ни на чьей стороне, но и не стану презрительным наблюдателем. Я в положении человека, который сочувствует скверне, видя в ней неуклюжий и жутковатый эмбрион спасения. И я спрашиваю себя: вот этот человек, Ленин, – в каком он отношении к этой нынешней моей ситуации? Может быть, он уже вообще вне ее, а мне роднее тот, первый – пещерный художник? Что забирался в глубину пещеры и там, впотьмах, с потрясающей меня жизненностью узнавал, как из камня прорастает его картина?

Пещерный художник был пещерным убийцей. С ожерельем из зубов убитого и съеденного неандертальца.

Да, но и человек Ленин может быть назван убийцей! Трудность не в том, чтобы все и всех «принять», а в том, чтобы отказаться отклонять заранее, на лживой основе своего превосходства. Ведь и сам я как рожденное человеком создание был задан. И Гегель был задан, и Корчак11, и Маркс.

Вещи, знакомые азбучно, могут прозвучать неожиданно. В Париже есть Музей человека, поразительный музей. Там в начале огромная фотография людей разных рас, широт и цивилизаций – нагих! Пронзительное чувство, что все они мои родичи. Казалось бы, это азбучно, как урок в начальной школе. Рядом текст, удивление, что мы, такие разные люди, вступая в сношения друг с другом, можем иметь детей. Ты свободен в меру принятия непохожести родных тебе людей земли. Это трудное чувство, оно не из тех текстов, где «человек звучит гордо», но и не из тех, где человек – зверь. Это из другого текста, такого как рабство.

Человек – раб заданности. Человеческое существо задано, как все живое, но задано в меньшей мере, чем те. Дите человеческое долго находится при родителях, параллелей этому нет. Обучение медленное, разнообразное, перспективное. Заданность и тут давит: детство – это протест, это и сопротивление, это и схватка с миром взрослого. И сколько пропадает в этой схватке, не перейдя во взрослое состояние, теряясь навсегда в ощущениях образов, звуков, красок. Все дети до определенного возраста кажутся художниками, а потом оказывается – нет, единицы.

Этой заданностью обстоятельствами воспитания и умственных образов человек обогащается в той же мере, как и нечто теряет. В человеке изначально сидит раб. Не просто раб заданного, но и раб осознания своего состояния.

Тогда что такое рабство осознания заданности?

Это мучительное осознание того, что не волен распорядиться собственной судьбой, за исключением одиноких моментов. Почему Корчак уже при немецкой оккупации Варшавы, в пред-гибельном гетто ведет дневник, где неощутимы эти приметы времени? Там есть тяжкие стороны детского быта, усилия пожилого человека и его воспоминания – при этом странное, хаотичное движение мыслей, но в самую суть. Зачем Корчаку, находясь в гетто, обсуждать право человека на самоумерщвление?

И еще то, что на детей должна распространяться смертная казнь.

Я думаю, нельзя стать свободным человеком, не осознав, сколько в тебе неизбывно изначального и к самой человеческой сути отнесенного рабства. Но когда я сотрясаюсь гениальной пушкинской строкой, двумя словами усталый раб 12 – это он о себе! Усталый раб Пушкин, и усталый раб я. И в качестве усталого раба я пытаюсь понять Ленина.

Может, и Ленин был усталый раб к концу жизни? Может, его финалом должно вымерить всю его жизнь, посвященную тому, чтобы взорвать заданность? Вымерить в тех терминах, образах и смыслах, что вписаны в его существо и его волю? Вписать свой взрыв в миллионы других, а в конце ощутить – нет! Нерешаемо, но будет решаться бесконечно, и в том удел человека. Не юдоль, а удел! И мне бы не то чтобы сильно хотелось этого Ленина его конца повидать и поговорить. Но хочется из точки финала разглядеть всю ситуацию, где он был творящим субъектом и вместе с тем рабом им разнузданной стихии. Подчинившийся ей. Понимавший: чтобы оставаться творцом, он должен ей покориться и, приняв в себя, стать ее частью. Теряя себя, выныривая из самопотери и снова ей поглощаясь.

Но есть же для таких ситуаций обычный механизм. Обратный ход морального отказа с пересмотром действий. Которым личность, собственно, и достраивает себя.

Да, такой механизм есть. Должно пересилить эту стихию. Приведенная тобой в действие, она тебя поглощает, тебя подчиняет, растворяет в себе, приговаривая к действию по законам стихии, хотя те законы страшны и смертоубийственны для самой стихии. Надо вовремя уйти из нее. но ведь человек Ленин уйти не мог! Можешь представить его в отставке или в иммиграции? Пишущим мемуары, как Лев Давидович?

А Лев Давидович мог бы представить в отставке себя, глядя из года 1919-го? Откуда известно, что Ленин не мог? Как деятелю представить реальность, которая не состоялась?

Да, принимаю поправку. И все же настою на своем: я это исключаю. Ибо я, как ни странно, встретился с Лениным и познакомился с ним. Я был гостем в его мозгу, и я исключаю: мемуары он не смог бы писать. Оппозиционный журналист, частный наблюдатель? О нет! Тут Мир и Россия, тут судьба Кромвеля, а не Робеспьера, судьба стольких русских – и нечто понятное только Корчаку в гетто. Тут один выход – в смерть.

По собственной воле ядом, как он пытался?

Нет, уже после. Когда стал уходить в смерть и не ушел сразу. Увидев, что ему отказали в просьбах и к Сталину, и к Наде – дать яду, он стал из ничтожного лоскутка жизни строить что-то человечное. Мир для одного, откуда тайные тропы, лазы-выходы вели к людям. Не обстоятельства паралича и беспомощности, не одно обызвествление мозга заставляло Ленина ломать шапку, кланяясь в ноги крестьянам, и целовать санитарам руки!

Нет, Глеб, я не в порядке сентиментальности. Моя площадка встречи с Лениным раздвинута за пределы Мира, которого уже нет. В Мир, который казался давно забытым и вдруг пришел снова. Место встречи сузилось и оказалось у выхода из истории в свою смерть.

Собственно, мы с тобой все ближе к Федору Михайловичу. Ситуация Ленина была такова, что выход был или в смерти, или в убийстве. Но когда Первому довелось уйти в смерть, Второй двинулся тропою убийств.

Стоп! Откуда Второй? Ты Сталина извлек, как фокусник зайца из шляпы. Его вроде нет в предыдущем рассуждении!

Да-да, Сталин из шляпы. Из моей шляпы – из шляпы Ленина.

Как Сталин стал Вторым? Он же и вторым не был.

Второго в роли Другого быть не могло. Либо революция, само-увековечивающаяся стихия, заглатывает и подчиняет всех, делая пищей свое собственное существование. Либо ты пытаешься ее сломить – но чем можно сломить ее? Как ее сломишь? Ты изнутри только можешь ее сломить, не обойдя грех убийства. Второй станет ее продлевать и увековечивать, не мысля себя различимым вне революции. Нет ее, и ты превратишься – во что? В Сталина, пишущего мемуары? В того, кем ты уже не сумеешь быть?

Но твои Первый и Второй, Ленин и Сталин, в равной степени не могли стать просто людьми – разве нет?

Да, но в совсем разных смыслах. Не способны, ты прав, но по-разному. Ленин – убийца поневоле, а для Второго убийство станет гигантским жизненным смыслом. И он наполнил этим смыслом нашу жизнь. Исподволь, незаметно нас совращая убийством как смыслом.

Кто же из них более нам показан? В том смысле, о котором ты говоришь? Если только эти «мы» реальны.

Показаннее все же Первый. Ленин подошел близко к тому, от чего был поначалу далек, к тому, что пора освободить людей от революции. Но Второй в некотором смысле стал его наибольшим наследником.

Сталин ощущал, да и в какой-то степени осознавал ту же проблему конца. Но для него кончить революцию означало закончить ее в модусе самоувековечивания. Когда революция уже не освобождает раба, а творит антимир, собирая себя из античастиц. Продолжая обладать страшной силой, жесткой каузальной логикой, и каждый становится рабом этой связи. Поразительным образом чувствуя себя при этом свободным! Казалось бы, нельзя быть свободным за счет кого-то. Ты пытаешься отстоять себя в мышеловке, отстоять чувство свободы не за счет других – и тут погибаешь. Либо благодаря этому же возвышаясь к великому, как мы в войну. Но после – падаешь, падаешь, падаешь – в страшную грязную яму.

Это долгий разговор на серьезную тему. Я хочу верить, что мы, обреченное животное Homo sapiens, которое на сей раз готово обречь на гибель само себя, а не неандертальца, отыщет новый лаз из пещеры. Гегель «Феноменологию духа» кончил словами о том, что когда абсолютный дух пришел к себе и оглянулся на путь, которым шел, то была его Голгофа. Я встретил человека Ленина на общей у нас с ним Голгофе. Голгофа не рабство, что уже хорошо.

Опасный тезис. Общая Голгофа кажется мне исключительно опасным тезисом.

Я имел в виду гегелевскую Голгофу. Необязательно, чтобы гвоздями на кресте и запрещается самораспинание. А все-таки спиной что-то чувствуешь, как древние евреи чувствовали за спиной своих мертвых. Вот чувство, которого сейчас нет, чувство Корчака, предсмертного Ленина и мое чувство, что смысл придет! Оптимизм сегодня выражается словами «еще не все потеряно», в другой оптимизм не поверю. Не знаю чем, но человек Ленин тут свой.

А не наоборот – сначала тебе Ленин свой, а остальное из этого следует как личное дело близкого человека?

И так, и не так. Свой он, конечно, но своего я готов раскрыть, ни от чего не пряча и не страшась клейма убийцы.

Все так, но почему один только Ленин?

Я должен ответить на вопрос: отчего мне с ним трудно? Почему я с ним не прощаюсь? Почему, зная о нем больше всех, столького о нем не пишу – и кто мне в этом помогает? Вот помогает мне Корчак, а почему? Или Брэдбери, который меньше всего о Ленине думал.

Глеб, есть пункты, где нельзя от себя отказаться, где ты должен быть честен с собой. У меня от Мира, из которого вышел – а вышел я из него сам, – есть привычка недоговаривать. Не оттого, что боюсь сказать прямо, а не выговаривается, и все тут. Вот и эта моя путаная речь направлена к тому, чтобы поощрить себя договорить. Один из способов, из моих закоулков странных.

Да, чувствую. Я тебя не прерывал. Что, возможно, было неправильно.

Может быть, неправильно. Благодаря тебе я стал, петляя, уходить от темы. Прости. Но когда отделываешься звучной фразой про «интонационный сдвиг», всем кажется, что ты взял ее из вчерашней газеты. Вот и пришлось мне петлять.

Сильно сказано. Я верю и слышу, что сдвиг есть. Пока не вполне осязаемый.

Понимаешь, если человек Ленин не централен для моего хода мысли, где я занят нашим шариком земным, чем исстари привык заниматься, то пора с ним попрощаться. А если, как полагаю, он все же централен, надо найти слова, в которых мои мысли можно передать другим.

Ты же попрощался с Марксом когда-то. С его центральностью для твоего ума, во всяком случае.

Да, да. Но не потому, что уснуть в лондонском кресле Марксу было легче, чем Ленину отмучивать немоту. У первомыслящего есть свои привилегии в отношении к перводействующему, ему все-таки легче. Он мог позволить себе буржуазную роскошь: послать к черту немецкую социал-демократию, отдав ее Энгельсу в вотчину. Мог уйти в себя, не окончить «Капитала». Что-то начать искать заново во всеобщей истории, в России, не задумываясь над тем, задерживается ли от этого революция. Я не в упрек Марксу, просто я кое-что с ним для себя выяснил. А с Лениным мне труднее и роднее. В нем есть, странно сказать, что-то ставрогинское. Так, как мы его с тобой обсуждали, – рахметовски-ставрогинское.

Ты скажешь, я недостаточно предметен? Но когда мы разговариваем друг с другом, я не говорю с тобой как с незнакомцем Глебом. Это смешно. Могу уйму вещей нарассказать тебе насчет того, каким никудышным управленцем был Ленин, что писал по любому вопросу бумажку за личной подписью. Он только перед смертью додумался до простой вещи – разделить обязанности между заместителями! Многое можно сказать. Но уже не на тему моей встречи с ним, обстоятельств этой встречи, ее затянувшегося характера и вероятной развязки.

Хорош государственный управленец. Жуткий финал, хуже Робеспьерова.

Кромвелю, давно погребенному, после Реставрации отрубили мертвую голову и возили ее по Англии всем напоказ. Не правда ли, как похоже на Мавзолей.

… Когда я пережил в середке 50-х годов свой генеральный срыв, после которого я весь вообще изменился, начиная от внешности и кончая тем, как стал выводить слова, – потрясением стало не то, что открылось в 1956-м. К чему-то я сам пришел и отчасти на своей шкуре познал. Дело было не в этом. Меня взорвала, едва не в клочья, оскорбительная легкость, с какой уходила эпоха. Не только то, с чем связана судьба или научная карьера. Но с чем связаны и твои проклятия, и твои казни, и нечто страшное грандиозностью, масштабом – то, в отношении чего даже про себя думать было страшно, если думалось.

Вот это предательство людьми своего масштаба, их оскорбительная легкость измен. Второй раз я не нуждаюсь в таком уроке. Я пережил ваши измены вместе с моментами эйфории, и все последующее пережил. А пережив однажды, я теперь все вижу иным.

 

065

«Элемент рационального» в КГБ. 5-е управление и следственный аппарат. Инсайт Абрамкина, «За-властье» ♦ Москва и Сибирь, история борьбы за Абрамкина. Продление сроков диссидентам. Противостояние таких, как Абрамкин и Синявский, – суверенитет свободной формы. Тайна тоталитаризма – проклятая человеческая общность.

Михаил Гефтер: Сергей Чернышёв – занятный человек. Он больше, чем на первый взгляд показался.

Глеб Павловский: Он из группы номенклатурных ребят в МФТИ. У них был кружок по написанию философических писем для улучшения советского строя. Общался с Бобковым13 в то самое время, когда и ты с ним общался, доставая Абрамкина из зоны в 1985-м, только Чернышёв был с другой стороны баррикад. Они пытались перевооружить Политбюро идеологией и через КГБ благородно воздействовать на коммунизм.

Практически малосимпатичная, но не сказать, что лишенная смысла деятельность. Тоже ведь ушла эпоха. Тот ничтожный элементик рационального, что в Комитете был, но всегда вытеснялся. Помню, один человек, бывший мой однокурсник, работал там во внешней разведке: ты знаешь (мы с ним были на ты), мы между собой не общаемся, обедая в своих закрытых столовых. Самая сильная дистанция у нас с 5-м управлением. Не то чтобы неприязнь, говорит, но мы же знаем, какие чертовы вещи они там делают, и не хотим. Правда, он же мне говорит: «Вот эта вся аллилуевщина.» С такой злостью! «Какая аллилуевщина?» – «Да эта Светлана Аллилуева».

И зашел спор. Я ему говорю: «Слушай, не перебарщивай. Тебе она не нравится. А вы ей почему должны нравиться? Скажи, пожалуйста, почему вы должны кому-то нравиться? С какой стати, собственно говоря?» – «Мы делаем работу, полезность которой не можем продемонстрировать вам, а вы нас принимаете за следователей ГПУ!» Ленин, уходя из жизни, хотел было ликвидировать институт следователей ГПУ, но его отговорили, что не надо. Он легко соглашался в таких случаях.

Эта мысль столько раз возникала и отклонялась, что, думаю, она не имела перспективы.

Думаешь, Сталин остановил бы?

Думаю, тут не Сталин. Строго говоря, в середине 20-х годов что помешало Политбюро рационализировать следственный аппарат? Это ведь еще была не идеологическая проблема, а управленческая.

То есть что мешало все перенести в прокуратуру, да?

Да. Все равно ведь у них все было свое. Но, с большевистской точки зрения, это было антифилософски. Так как шло против идеи неделимой власти. Обратная сторона идеи Советов – неделимая власть, а при ней неделимая инквизиция, КГБ, ведающая изнанкой власти. За-властье, как Абрамкин это называет.

Абрамкин верит: у него был мощный мистический инсайт при сухой голодовке насмерть, которую держал в феврале 1985 года. Под конец он вошел в контакт со стихией, которую именует «За-властье» – место, где власть не разделена с человеком. И слышит звонкую, чисто интонационную речь, без отдельных слов. Беседуя таким образом, как он думает, они с За-властьем договорились, что умрет не он, а Черненко14. И назавтра Черненко умер, в камеру влетает тюремное начальство, и Абрамкина, который был уже без сознания, откачали. Приняли его условия, и он снял голодовку.

Он очень мистического склада характера парень.

Ничего подобного, это в нем на зоне открылось. Прежде он был моралист, кантианец и любил Хармса.

А хорошо, что я успел тогда с Валерой и провернул его дело в 1985-м. Послал письмо Чебрикову15 об Абрамкине16, из КГБ звонят: «Не беспокойтесь, работа ведется, но требует времени. Мы очень просим – езжайте пока в Сибирь!» Черт с вами, еду в Иркутск, едва улетел, звонок: «Михаила Яковлевича.» – «А он в Сибири» – «Как так? Он же заинтересован в деле Валерия Абрамкина? Сообщите, когда приедет». Думаю, кроме прочего, они получали идиотское удовольствие, создавая себе занятость этакими спектаклями.

Конечно. Наша власть вечно теребит за ниточки, соблазняя тебя цапнуть одну из них.

Ну да, разработка же идет, телефонные звонки прослушиваются, устанавливают преступные связи Иркутск-Москва!

В Сибири ты был в какой-то эйфории, помню твои открытки мне в ссылку.

Байкал произвел на меня мощное впечатление. Мы с Мишей Рожанским вышли в шесть утра. Никого не было, ходил только поезд байкальской дороги. Потрясающей красоты тоннель начала ХХ века из грубого камня, пути, снова тоннель. Байкал весь в маленьких бухточках пел, как флейта. К этой бухточке вода подступает и тонкий звук воды. А ты идешь ранним утром, солнце едва поднялось, и нет людей. Два раза в день поезд ходит, останавливающийся по требованию грибников. Те сходят, обратно идет через пять часов, и его останавливают, просто подняв руку, – Сибирь!

Возвращаюсь домой, а на следующее утро звонок из КГБ. «Вы в Москве?» – «В Москве». – «Что ж не интересуетесь делом Абрамкина?» Отвечаю: «Я очень интересуюсь Абрамкиным». – «Приходите завтра». Пришел в это голубое красивое здание, ростопчинское – Московского управления (КГБ), и какой-то вальяжный молодой человек аспирантской наружности меня около часового ждет. Некий Михаил Юрьевич Бордовский. Часовому – «пустите».

Были он и его начальник. Начальство – сволочь, но не такая тупая сволочь, как он. Старший мне сразу говорит: «Вы считаете, что там с Абрамкиным плохо обходятся?» Я говорю: «У меня нет сведений, но есть подозрения, что там умеют плохо обходиться». Шел торг, я доказывал, что преступление держать его там. Он говорит: «А почему, собственно, вы обратились к нам? Дело шло через Мосгорсуд». Несколько раз спросил меня: «А откуда эти публикации заграничные об Абрамкине?» Хотели меня спровоцировать на то, что мы получаем окольно информацию из лагеря от Валеры. «Я считал, что ваше ведомство обладает возможностью вмешаться, внеся элемент разумности в окончание дела. И, по-моему, глава вашего ведомства принял мое письмо». – «Да, – мне сказали, – принял». Больше он к этому вопросу не возвращался.

Через полтора часа говорит: «Мы с вами на одном месте, с места не сдвинулись». Я говорю: «По-моему, это вполне взаимно. И что же дальше?» Он говорит: «Не беспокойтесь, мы доложим о нашем разговоре руководству». Я вышел, думаю: ну сволочь, а проверю-ка я сам результаты дела. Иду к Кировской на почтамт, у меня была с собой копия письма Чебрикову. Приложил к ней полстранички Валере, что вот, посылаю копию письма, надеюсь на успех и прошу Вас, в меру возможного, вести себя сообразно с шансами на успех. Валера говорит: «Я ахнул, получив на зоне письмо на машинке к председателю КГБ». Уже чем-то запахло в воздухе, и они на третий срок не решились.

Да ничем еще не пахло в воздухе, абсолютно ничем, как раз в сентябре пошли дела по отлову освобожденных, приехавших в Москву. Шло ужесточение, 1985 год – его апогей. Некоторых, как Льва Тимофеева17, в 1985 году только арестовали.

Ну, третий срок – это все-таки скандально?

Третий срок в 1985-м был еще ничуть не скандально. Подрабинек18 сидел просто до упора – сколько ни отсиди, ему тут же давали следующий. Минимум два получил, шел на третий. Математик Болонкин19 на третьем сроке покаялся, чтобы хоть выйти живым. Третий срок давали лидерам, а Абрамкина они считали лидером. Это уже навечно – будет третий срок, будет и четвертый. После Валера говорит: приезжал высокий чин из Красноярского управления КГБ. «Вам тут крепко досталось, – говорит, – давно мне нужно было вами заняться, да руки не доходили». У Валеры после всех голодовок кровь не останавливалась, он мог умереть. Так что «фактор Гефтера», думаю, сыграл роль.

Да, они его, конечно, готовили к третьему сроку. Говорит мне: «Генерала Краснова отпустили под честное слово, а потом была гражданская война». – «Знаете, – отвечаю, – я не только учился по Краткому курсу20, но сам его преподавал и матчасть знаю. Но к Абрамкину это не имеет ни малейшего отношения».

Противостояние Валеры вряд ли было связано с Кантом. Оно этическое в той мере, в какой эстетическое. Это суверенное утверждение личной формы. Между прочим, главный тезис Синявского на процессе – все, что вы принимаете за враждебность, есть суверенитет формы. Не позиция отрицания, а позиция свободно избранной формы. Этому никто не хотел верить. Даже среди наших историков все страшно возмущались. Хотя упреки человеку, сидящему за решеткой, с указаниями, как тому себя вести, носят кошмарный характер.

И в газетах возмущались рассуждениями Синявского о праве писателя на фантастику, праве на образ. Они судом создали нам точку отсчета. Мне трудно представить, если бы у нас этой точки не было.

Но и в КГБ хотели создать точку отсчета! У тех огромная доносительская сеть, и они ощущали нарастание потенциальной активности. Того, что в разговорах проявляется как некая субпозиция, и значит, опасность. Они, как в этих случаях поступал Сталин, решили создать удерживающий прецедент, не думая, как он повлияет, или будучи неспособны воспринять.

В итоге точку отсчета они создали, и она ушла от них к нам! А знаешь, теперь люди КГБ вынырнули. Они вернулись к нормальной жизни, и немногие из них необратимо сумасшедшие. Некоторые не хотят помнить себя тогдашних. Кто-то работает на новую власть, кто-то – на коммерческие организации.

Из человеческих несовпадений сложилась проклятая человеческая общность. Это и есть тайна тоталитаризма.

Ее не уничтожишь логически, она вся в лицах. У нас на курсе была такая Галя Кушина, я с ней учился. Большая толстая полноводная дуреха, но добрая. Потом война. Куда-то ее распределили, вышла там замуж, однажды мы с ней встречаемся. Столкнулся близко, вот как сейчас с тобой, у трамвая. Галка! «Галка, здравствуй, столько не виделись». – «Что делаешь в Москве?» – «Ну, вот, – смущенно, – перевели мужа сюда». – «А он что делает?» Трамвай стоит, ждет. «Перевели в следственный отдел КГБ». Помню, глянул я так на нее, она на меня посмотрела, тоже очень сердечно, и трамвай ее увез. Им тогда не хватало кадров, московские не очень шли, был шок после ареста Абакумова21.

 

066

О разногласии с Вернадским из-за князя Шаховского. Трусость или механизм, стопорящий простое человеческое действие?

Михаил Гефтер: У меня психологическое расхождение с Вернадским22 в свете его роли в деле арестованного князя Шаховского23. Да, написал письмо Вышинскому24, написал Берии25, что хочет встретиться, встретился и наткнулся на стену. Но ведь это малая толика того, что Вернадский мог тогда сделать! Почему он не стучал во все двери, включая Сталина? Уверил в том, что все безнадежно? Что Шаховской как богатырь духа все перенесет?

Освободили же Зильбера26, а почему? Благодаря тому, что бывшая жена27, биолог, подняла на ноги крупных ученых, академиков и добилась, чтобы те подписали письмо Сталину. И сама отнесла письмо в Кремль. Каверин тоже кое-что предпринял, но он бы ничего не добился – все она. Она организовала письмо, и наверху смекнули: ведь неизвестно еще, какой будет реакция Сталина? Сталин мог спросить, зачем все решили в обход его? Поскольку те не знали точно возможной реакции, на всякий случай решили о письме доложить. И Сталин приказывает освободить! Сразу у генералов переменились манеры, Зильбера перед выходом обласкали, и какой-то полковник самолично отвез его домой.

Почему академик Вернадский, при его высоком положении в Академии, не провел мощнейшей борьбы за Шаховского, человека, ближе которого ему нет? Кто ему был еще ближе, дети? Я его не понимаю.

Что-то меня тревожит в механизме, задерживающем и стопорящем естественное человеческое действие.

 

067

Советское в серьезном смысле слова. Картинки времен «дела врачей». Заставив людей поверить в абсурд, «их можно повести на любое». Иудейство и старообрядцы в компонентах советского.

Михаил Гефтер: Мы не хотим рассмотреть советское в серьезном смысле, с оборотом на себя. Как в разные времена разные люди в него входили и что привносили, что потеряно, чего никогда уже не возобновить. Где и на чем надо остановиться, уступив следующим, раз самому не дано двинуться дальше.

Хочешь картинки зимы 1953 года? Жанровые картинки времен «дела врачей». Был день рождения у кого-то из наших друзей. Собралась большая компания, была Рая Орлова, которая еще Орловой была, а не Копелевой, были другие. Я пошел. А в Институте уже арестовали несколько человек по еврейскому делу. И в эти дни до меня, идиота, впервые стало доходить, что дело нечисто… Кто-то сказал, что в Боткинской отделения закрывают – не хватало врачей!

Очень хорошо помню: иду по своей Первой Мещанской, и вдруг стукнуло – где бывало, чтобы в заговоре с целью убийства участвовали сотни людей? С таким вопросом вхожу я, весь мрачный, а против меня одна знакомая там сидит. Ответственный секретарь журнала «Иностранная литература», хлесткая баба из литературных кругов. И как мы с ней сцепились! Она все тогдашние «правильные» вещи говорит: про южную литературную школу, тогда ее Дементьев громил, еще не ставший либералом. «Что же нам, опять восторгаться, как в студенческие годы, Ильфом и Петровым?» Тут я как с цепи сорвался: «А вы не восторгайтесь! Вы вообще ничем не восторгайтесь, знаете ли! – с места через весь стол, и чувствую: полная тишина. «Знаете, дорогая, по-моему, самое время сегодня ничем не восторгаться! И что вам не нравится, собственно, в “Золотом теленке”?» Она что-то ответила, мы ушли, и кто-то из наших говорит: «Ты будь поосторожнее, даже среди своих». Не помню уже, что я наговорил по такому достаточно нелепому поводу.

А мы оттуда пошли в любимейшее место – дом за старым «Националем», теперь его нет. Там был небольшой домик, в нем молочная. Какие вкусные были продукты! Зашли в молочную, садимся за столик, рядом парень, молодой еврей-биндюжник бабелевского типа. Против него человек сидит, не очень приятный лицом. Сидит угрюмый и молча ест. Вдруг биндюжник к нему обращается: «Может, я вам не нравлюсь?» – «Я вас первый раз вижу». Но парень не отстает: «Нет, откровенно скажите, я вам не нравлюсь?» – «Да я вас первый раз вижу и, надеюсь, в последний!» – «Ах, надеетесь, что в последний?! Так не выйдет у вас ничего, вот!» – да как грохнет чашку об пол! Встал от стола и ушел.

Такой вот калейдоскоп впечатлений зимы 1953 года. Потом еще одна женщина у нас в институтской библиотеке, Полина, добрая, очень хорошая женщина, мне говорит: «Вы же, – говорит, – умный человек, вы мне объясните: разве могут врачи сговариваться убивать пациентов?»

Когда можешь людей заставить поверить в абсурд, их можно вести на любое. На любое.

Глеб Павловский: „.У Кановича28 одна из вещей начинается так: «Рэбе, почему вы слышите разговор, а не слышите, как стучат в дверь?»

Это, наверное, «Слезы и молитвы дураков»29, гениальная книжка. Она впервые мне объяснила особенность послеоктябрьской активизации евреев. В иудейской религии нет иерархии, множество мудрецов, и каждый вносил свое. Их балансирование между догмой и Талмудом пробуждало духовную самодеятельность. Когда революция выплеснула из местечек их разных, не совпадающих учеников, те вошли в октябрьский синтез.

Странные духовные наслоения – есть близкие, а есть далекие, которых не вымерить счетом лет. Огромное явление России – Аввакум, старообрядцы. Что бы ни толковали, эта ниточка тянется по душам, действуя на поступки. Есть еще очаги старообрядчества, но сможет ли оно возродиться? В советских характерах не умирало.

У знакомой муж из старообрядцев. Очень своеобразный человек, сам неверующий. Но склад характера, жизни и быта, жесткое самоограничение. Вместе с тем понимание жизни и доброта сквозь жесткость стали компонентами вполне советского человека.

И пусть меня убьют, сколько ни пинали советское, а в подавляющем большинстве людей главные линии идут из этих семидесяти проклинаемых лет. Уж так перекроилось предшествующее. Непризнание делу не поможет.

 

068

Поппер «Открытое общество и его враги» как военный памфлет. Гегель и тема свободы. Свобода в России – это мысль в модусе действия. Несвобода имеет позитивную эволюцию. Прогресс несвободы, антропология несвободы в России. Неопознанный максимум 1991–1993 гг. сулит России новые, небывалые формы несвободы ♦ Обратимость русской мысли в действие. Россия была создана без того, чтобы самой этого захотеть. Постмонгольское пространство экспансии, самооккупация ♦ Сталинский рефлекс усреднения. Предсмертный выбор Сталина – отказаться от себя или взорвать Мир? ♦ Архетип Губителя-Вызволителя: из каждой очередной ситуации все труднее выйти ♦ Параноидальны не одни планы Сталина, но и отказы его от планов ♦ Рассказ Ерусалимского, Сталин как редактор самого себя ♦ Фигура полевого командира. Выстрел кремлевского снайпера в расстреле Белого дома. Снайперы в Москве – заказные убийцы Кремля.

Михаил Гефтер: Очень умна книга Поппера. Это отдельный разговор. У меня долго был культ Поппера. Там пафос мне созвучный, пафос бунта против истории, норовящей заграбастать человека целиком. Да, верно. Но я никак не могу понять из его книги, что он называет открытым обществом, хоть убей. Только то общество, которое не закрыто Гераклитом, Платоном, Гегелем и Марксом? Ну, разве что.

Глеб Павловский: Все-таки «Открытое общество»30 – просто большой военно-философский памфлет. Не забывай, Поппер его писал во время войны.

И в Новой Зеландии притом, недурное место. Но Ясперс много интереснее. И как Поппер, нудно пишет. Есть интересные наблюдения, но критика Гегеля и его рассуждения о Марксе – о боже мой! Критика Гегеля особенно слаба.

«Открытое общество» я понял как личную контратаку человека, у которого идут отнимать свободу мысли. У нас в СССР отнимали свободу действий, и Гегеля я читал по-другому.

…История свободы в России – это эволюция русской мысли в модусах действия. Известно положение Гегеля об истории как о нарастании степеней свободы. С этой точки зрения я реабилитирую понятие несвободы как имеющее особую эволюцию.

Несвобода сопоставлена с ходом русской истории в двух аспектах – истории мысли и истории мыслительных форм, обращенных к действию. Прогресс несвободы – позитивное, а не просто отрицательное определение. Это серия реализованных форм, которые дают усечение уже воплощенных свобод, обновляя антропологию несвободы.

История свободы для нас – кладбище наших недемократических порывов к свободе.

Россия – вопиющий пример. Свобода, а не демократия являлась здесь пунктом страдания, и из этого главного пункта идет нарастание степеней несвободы. Проверку этому мы опять проходим в событиях 1993 года. Предстоит раскрыть тему о максимуме возможностей для людей, казалось бы, одержавших в 1991-м победу, но не опознавших пути реализации максимума. Скрытый и неопознанный мыслью, теперь он сулит другие, еще небывалые формы несвободы.

…Понятие несвободы в России тяготеет, притом сразу, к чему-то большему, чем демократия. Вместе с тем оно дефицитно по отношению к институтам и процедурам демократического общества.

Для меня важный момент движения русской мысли, работающей с такими вещами, – это метаморфоза мысли, переходящей к действию. В России обратимость мысли в действие очень сильно выражена. Она весьма упорная и долговременная стихия, которая не перемежается окольными опосредованиями, как на Западе. Идет напрямую, пока не получит в лоб. А там опять начинает.

Российская Федерация – как Израиль, который был бы создан без Холокоста. Представь себе, что в начале века англичане в порядке интриги сочли бы полезным воссоздать государство Израиль послевоенного сионизма и без религиозной основы.

Надо сказать, это бы устроило Гитлера. Принудив евреев к выдворению из Германии.

В сюжет государства Израиль я проецирую сюжет нынешней России и принципиальную невнятность разговоров о том, что такое Россия сегодня. Россия была создана без того, чтобы самой этого захотеть. Она создана внешним образом, и ее традицию сегодня насаждают административным путем. Отсюда ритуализм и безмозглость всех этих полуреставраций Кремля. Россию изнасиловали суверенитетом ради уплаты долгов СССР.

Обрати внимание на историю этого дела. Поскольку та, первая Россия конструировалась под постмонгольское пространство экспансии и в него втеснялась, она оказалась навсегда территориально себе недостаточной. Империя Российская была довольно обременительна. Никаких особых экономических выгод, вроде Индии у англичан.

Выгода предполагает внешнего субъекта выгоды. Выгода для кого?

Да, правящий класс был. Правящие сословия получали гигантские латифундии на Украине при раздаче земель Екатериной. Или Строгановы, владевшие миллионами десятин, включая уральские леса. Но не преувеличивай дворянскую идентичность империи. Она самодостаточна, а внутренние трудности из-за не дававшихся ей проблем она выносила вовне.

Механизм русской самооккупации. Тот самый, о котором ты говорил «власть – внутренний оккупант». При котором максимум власти всегда зашкаливает ratio, нанося ущерб стране и самой власти.

Совершенно верно.

Лишь ради цели. Цель вынесена вовне в роли оккупанта. Как кремлевский процесс реформ.

Фаза агонии СССР началась с победы в войне. С присоединением стран, которые нельзя переварить на имперских началах. Казалось бы, Сталину выгодно расширять модель народной демократии как анклав имперского плюрализма. Но у него был рефлекс бессмысленного усреднения. Не будучи посредственностью, он посредственность насаждал, не терпя что-либо не усредненное. Потому все, что он делает после войны, уже агония. И ему осталось либо сбросить Бомбу на мир, либо от себя отказаться. Второе старику было явно сложнее.

Но обрати внимание на сталинский архетип. Сталинский архетип успеха – из каждой следующей ситуации все опаснее выйти! Выход из пике все более масштабен и более опасен.

Хорошо, из берлинского кризиса31 мирно вышли, а если бы нет? Дернись Штаты, что-нибудь еще, и у нас не хватило бы мощи. Да, Сталин умел отступать. Но природа его отступлений всегда – извлечение пользы из все более опасного выхода из ситуации. Именно в отступлениях он каждый раз обретал опору.

Из коллективизации Сталин вышел, приобретя себе опору в этой атомизированной, выброшенной, исторгнутой в города деревне. О войне и говорить нечего – 30 миллионов положил, сам чуть не погиб, но большой ресурс для себя приобрел. Накануне смерти Сталин достиг запредельной степени. Конечно, и маразм крепчал в его телесной оболочке. Но каждая ситуация помогала ему извлекать некий ресурс в людях, расширяя свою базу.

И теперь он, конечно, рассчитывал на глобализацию еврейской депортации32 и всей штуковины, которую вокруг затевал. Что так он приобретает прочную, систематизированную национальную опору, которую строил от кампании к кампании.

Говорят, что у Сталина, мол, параноидальные планы. Но разве менее параноидальны были его отмены планов? Когда он, казалось бы, немотивированно прекращал одну кампанию и, сделав паузу, обдумывал другую.

…Сталин умер, недописав черновик указа. Осталась первая строчка, что «в целях предотвращения акций, вызванных справедливым гневом народа.» Маленков33 в марте 1953-го, найдя, все уничтожил.

Это пересказы пересудов.

Да, но что происходило при подписании «письма евреев»34, я знаю. Ерусалимский35 там был, он подписал письмо, мне все рассказывал, включая замечательные детали.

Сталин, надо сказать, умел и любил редактировать тексты. Когда на последнем XIX съезде36 отчетный доклад впервые делал Маленков, Шепилов37 написал ему доклад в связи с «Экономическими проблемами социализма в СССР»38. Сталина брошюру знаешь?

По ней нас уже не учили.

Соответствие производительных сил и производственных отношений есть закон, мол, открытый товарищем Сталиным. Сталин, которому доклад показали перед съездом, сидел на съезде и ничего не сказал, но после съезда звонит Шепилову: «Товарищ Шепилов, в докладе, который вы написали для товарища Маленкова, вкралась ошибка – закон, открытый Карлом Марксом, вы приписали товарищу Сталину. Товарищ Шепилов, ошибки надо публично исправлять!» – «Но как же, товарищ Сталин.» – «Выпустите новый тираж доклада с исправлением».

Так же, когда евреев собрали подписывать письмо о том, что большинство еврейского населения – националисты, академик Трахтенберг39 говорит: «Я все же экономист. Кто подсчитал, сколько евреев заражены духом мелкобуржуазного национализма? Почему “большинство”, разве есть статистика?» Его поддержал генерал из евреев, может быть, Крейзер40 и, кажется, Маргарита Алигер41. Но организаторы все пропустили мимо ушей. А когда подписали, тут Сталин и говорит: «Почему здесь нет осуждения антисемитизма? Надо дополнить!» Невероятное он все-таки порождение. Есть сатанинское начало в людях.

У Ерусалимского было типичное еврейское лицо, на что ему кто-то в метро указал. Атмосферка. Мы с ним тогда очень были близки. Рассказывая мне все это, он спокойно заметил: «Знаете, еще один такой случай, и я покончу с собой». Молотов42 тоже, когда прочел в газетах сообщение о «деле врачей»43, говорит: «Я понял, что пришел мой конец! Потому что главными будут не врачи, а поощрители и вдохновители». По всем правилам сталинской игры.

Вот, между прочим, движущий момент российского социума власти – он не признает никакого предела, пусть нарушаемого. И к этому его приучали те, у кого у самих предел был! Они в это втягивались! Как ты говорил про осаду Сараева, воронка, куда все втягиваются. И втянуть можно всех на земле.

Специфический ключ современности – фигура полевого командира. Как еще было можно одним выстрелом кремлевского снайпера раскрутить ситуацию, которая кончилась танковым разгромом Верховного Совета? Вот так только и было можно! А там иди разбирайся, чей это снайпер, откуда у него снайперская винтовка и кто его заблаговременно посадил на чердак. Можешь десятилетиями сопоставлять видеосъемки, как в версиях убийства Кеннеди.

Да никто ничего расследовать не станет. Мы ленивы и нелюбопытны, наш друг Александр Сергеевич сказал. Московский журналист – ленивая скотина с кредиткой от Гусинского в портмоне.

Откуда взялся снайпер со снайперской винтовкой? Как он знал, в какой момент надо выстрелить? И куда все снайперы потом подевались, раз ни одного не поймали? Предположить, что Хасбулатов с этим усатым дураком рассадили снайперов по Москве, смеху подобно. Как бы они смогли это, если бы даже хотели? Или доброхоты-снайперы сами достали винтовки и полезли на чердаки стрелять по москвичам? Тут и обсуждать нечего. Эти убийства были заказаны из Кремля, самоочевидное дело.

 

069

Монолог о фашизме. Ревизия отношения к фашизму. Раз возникнув, фашизм не может быть устранен. Человек взращен убийством. Устраняя фашизм, перешли на язык убийств. Избавиться от синонимичности убийству, а не от фашизма ♦ Код «построение демократии» – ход к Endlösung. Фашизм антропологичен. Результатом убийства является сам человек. В России есть фашисты, но нет фашизма. Холодная война – мягкий Endlösung, soft-версия фашизма. «Где Победа?» Фашизм внутри каждого из нас. Фашизм сделал невозможной дозировку гибели, которой история двигалась. Третьего тысячелетия не будет. Глобальная, управляемая Америкой демократия.

Михаил Гефтер: В годы войны я имел право рассматривать фашизм как нечто внешнее по отношению к человечеству. Фашизм – это враг. Враг страшной силы. С тех пор многое вызнано и уточнено, но самое существенное в том, что фашизм – это не нечто внешнее. Как бы фашизм ни возник, он не может быть устранен ни одним из обычных способов – военных, судебных или политических. В диапазоне от танковых сражений до нюрнбергского вердикта. Нет, фашизм сопоставлен внутренней проблеме человека, утвержденной от рождения Homo sapiens. Эта внутренняя проблема человека в нем оживает и разрастается.

Нацизм как система краткосрочен, если поглядеть на «тысячелетний рейх». Но суть проблемы не в Гитлере. Она в том, что, когда появляется и входит в нашу жизнь это явление, которое мы хотим устранить, все слова непостижимым образом прямо или незримо становятся синонимами убийства. И мы увязаем все глубже в страшной западне.

В фашизме есть нечто опережающее разум. Человек в той же степени взращен убийством, как он взращен пробудившимся разумом. Взращен убийством, взращен абсурдом и кое-чем еще. Дело теперь уже не только в том, чтобы человек освободился или стал новым человеком – мы на «новом» шибко обожглись. Задача в том, чтобы освободиться от наваждения этой синонимичности убийству. От воли соподчинить слова, а тем самым и свое существование нескольким кодовым фразам, которые опять нас тянут к убийствам.

Глеб Павловский: Дай мне пример кодового слова.

Кодовым словом может стать любое, например построение демократии. Я слышал, как Клинтон сказал Колю: наши нации должны, мол, возглавить великий крестовый поход за демократию. Когда я такое слышу, я возвращаюсь к мыслям о Холокосте. Везде, где пахнет Endlösung, «окончательным решением» любого, хотя бы и нееврейского вопроса выглядывает фашизоид.

Между прочим, на этом держался самообман левых 30-х годов. С какого-то момента пора дать отчет в антропологичности фашизма. Фашизм антропологически возник в определенных обстоятельствах и в определенном регионе, а потом распространился повсюду.

Вот такая вещь, как убийство. Отнесись к убийству серьезно. Не только потому, что в результате убийства появляется труп. А потому что результатом убийства является сам человек! То, чем человек себя подымал и, подымая себя, в себе превозмогал.

Результатом убийства является человек? Объясни.

Да, человек в первозданном смысле есть продукт убийства и его кульминация.

Антропологичность фашизма – слабое утверждение. Ты ничего не добавил к тому, что прежде сказал.

Ты погляди, как сегодня любые слова становятся сигналом к убийству, хоть эти «красно-коричневые».

Но как привязать это к фашизму? Россия – место, где слова легко выворачивают в пароли для подонков, подсказывая им решения через убийство. Но почему это «фашизм»?

Если фашизм – это антропологизм изначального убийства, он нечто мирно дремлющее. Как неактивная раковая клетка, работает на тебя, не мешая или даже помогая жить. Но однажды клетка оживает или ее мобилизуют. В технологиях власти фашизм получил мощную инъекцию исполнимости. Когда Гиммлер обнаружил, что технически не может расстрелять всех евреев, случайной подсказкой стал «Циклон-Б» как средство от насекомых. А к насекомым нацисты раньше уже в пропаганде приравняли евреев. Наработки разума и изворотливости, которую разум обеспечил, где-то соединились, искра проскочила, и пошел процесс. Теперь его нельзя просто выкинуть из мыслей или раздавить танками. Это он сам нам, фашизм, доказал, что нельзя!

Меня журналист спрашивает: «Что, у вас в России теперь есть свой “красно-коричневый фашизм”?» Я ему резко: «Нет!» – «Почему вы не хотите этого признать?» Я говорю: «В России, где я живу, немало фашистов, но нет фашизма. Я фашизма не вижу, хотя фашизоидов много. И кто их вообще считал?»

Два момента фашизма – его родовая первозданность и вместе с тем рафинированность, наработанность внутри европейской культуры. Причем наработанки синтезируют технологию и софистическую потенцию мысли – найти оправдательный ход. Все это уже в нас! За доказательствами ходить недалеко.

Кто выдумал Холодную войну? Что она, сама придумалась?

Черчилль выступил, используя немецкий образ «железного занавеса», Сталин подключился. Войну строили и выстроили определенным образом. Но, в сущности говоря, по основному определению Холодная война была мягкой версией фашизма. Ее логика близка к Холокосту, но видоизмененному, поскольку стало возможно действительно уничтожить всех! Бомба Андрея Сахарова и Эрнста Теллера – это усовершенствованный антифашистами «Циклон-Б». Поскольку действительно можно выморить всех людей на земле, то стало нельзя! Или казалось, что нельзя. У Гитлера был ограниченный набор обреченных – евреи, цыгане, какое-то количество славян. Но не собирался же Гитлер уничтожить всех! Самому Гитлеру идея «гарантированного взаимного уничтожения» показалась бы людоедской, немыслимой! А для нас, антифашистов Запада и Востока, это стало нормой Холодной войны.

Почему, однако, ты называешь это фашизмом? Гляди, у тебя два противоположных тезиса: один, что фашизм – это фантик на конфетке. Фантик развернули, конфетку съели и носятся с фантиком, наклеивая его на врагов. Одновременно ты утверждаешь, что и само явление надо назвать именем фантика.

Замечание принимается. Человеку свойственно удержать первоначальное наименование вещи, даже явно не соответствующее масштабу и природе явления. Русские не единственные пользовались клише «культа личности», «застоя», «перестройки». Это также антропология. Когда некое явление, вдруг появившись и не будучи освоенным, испугает нас, неспособные его опознать, мы беремся за старый термин.

Так сложилось, что в ХХ веке антропологизм убийств получил санкцию и имя фашизма. Как СПИД, который искали по военным лабораториям Востока и Запада, а оказалось, что он в самой природе гоминид и не раз уже посещал человечество.

Антифашисты 30-х захотели и не научились говорить на равных с обманутым фашизоидами человеком – и возник нацизм, антифашисты стали его родителями. Потому они затем дали себя обмануть Сталину.

С этим трудно спорить. Но ты свел проблему к преодолению упрощения, а проблема, по-моему, в ряде упрощенных недо-«преодолений». Упрощенных попыткой копнуть поглубже. Одна из них, и очень распространенная, – утверждение, что «фашизм внутри нас». Тема «Носорогов» Ионеску или «Повелителя мух» Голдинга.

Да, это тема, в сущности, и Платонова, и Камю, и Кафки. Я утверждаю, что и фашизм внутри каждого из нас.

«Фашизм внутри нас» стало стереотипом, пошлостью. Фашизм, интерпретируемый через «Чуму» Камю или «Повелителя мух» Голдинга, уже не мешает упростителям.

Видишь ли, позволю себе говорить с тобой абсолютно парадоксально, хотя буду звучать чудовищно. Да, я оправдываю фашизм – чтобы понять, насколько сегодня мы, люди, близки к тому, чтобы перестать быть.

Я утверждаю, что тот древний убийца, неотделимый от становления человека человеком, он здесь. Он вырвался наружу и вышел из-под контроля. Пока он был под контролем, человек мирился с выборочностью убийств, борясь за их норму, за ограничение и минимализацию числа трупов. Но с тех пор, как пришел Endlösung как окончательное решение об убийствах, он тут. Он не уйдет.

Ты же не скажешь, как солдат Второй мировой войны, что победы в ней не было? Что в лучшем случае никто не победил, а в худшем – что победили фашисты нового образца?

Чтобы понять меня, надо признать, что Холодная война – это мягкий Endlösung.

Выслушай мою формулу: от всеобщности убийств люди уже не вернутся к былому нормированию убийств. А куда им? Не знаю! Ответственно не знаю. Потому что, если нужно, чтобы Баку не стер Карабах, армяне входят в Мешали и убивают, и убивают, и убивают. А я – да, я радуюсь этому, потому что я сам зверюга по имени человек. Или как с Югославией, где одни звери режут, а другие звери их бомбят. Мы все попали в этот капкан после войны с фашизмом и Холодной войной, которая была поглощенной формой фашизма. Нам не уйти от всеобщности убийства, не вернуться к европейской избирательности убийств, как бы международные силы ни снижали норму дозволенного числа трупов. Где Победа?

Ты переходишь к другому вопросу, а я спроси: как это случилось? Ты описываешь ситуацию, где подмена уже произошла. И хочешь ее описать коротко и жестко. Как вдруг переходишь к последствиям того, что не было своевременного понимания. Вещи не были названы своими именами и безымянными пожрали людей.

Я откровенно не знаю всей глубины игры человека с убийцей внутри себя. Я действительно не понимаю этого, а кто понимает? Как можно идти к глобальной общности, отклоняя всеобщность убийства, если нам перекрыт возврат к избирательности? Мы не можем действовать иначе, как прибегая снова и снова к методам избирательной гибели – нормируя трупы. Но я знаю, что нормировщики трупов однажды станут их производителями и, так сказать, запустят конвейер. В этом смысле опередивший фашизм загнал нас в ловушку и приоткрыл глаза на ее глубину. Ну и Холодная война также.

С этой точки зрения я бы волновался не хасбулатовскими шансами против Ельцина, а орбитальным оружием, которое испытывают высоко над нами американцы. Если однажды испытания будут удачны – все, планета захлопнутая, вся и всех будут контролировать. А кто тогда будет контролировать Кремль, это частность. Тебе все еще неясно, что я называю фашизмом? Я хочу, чтобы ты об этом хорошо подумал.

Я готов для начала удовлетвориться твоим ответом, а Поппер – не знаю. Когда я читаю или слушаю тебя, я все перевожу на свой язык. Я слышу вот что: ты говоришь, что победу 1945 года можно рассматривать как членовредительство. При этом ты же хочешь сохранить ось антифашизма, идя дальше в этом направлении. Здесь я стопорю, застреваю. А ты набрасываешь все новый мрачный флер.

Мне же 75. Я бываю мрачен, а отчего, не пойму. Я часто поражал ближних тем, как я мрачен. Начинается другая жизнь, к которой я не готов. Но сейчас я говорю о ней с полным сознанием: не выйдет.

Это действительно страшная мысль. Ее надо уточнить, ведь она не будет никем принята автоматически. Она должна быть ясно высказана – не мягко, не щадяще, но верным образом.

Моя мысль наступает на все мои любимые мозоли. Я же щажу свое поколение.

Спустим разговор с уровня метафизики на более простую речь. Иначе есть опасность, что на словах «Победите фашиста в себе!» зал встает и долго тебе аплодирует. А затем все бегут к фуршету.

Единственное, что я могу тебе сказать, – это что третьего тысячелетия не будет. Два тысячелетия тому назад возникло свидетельство, задумка, шанс, что никто не будет убивать никого. Великим итогом этого явилась управляемая избирательная гибель – но все, этот шанс кончился. Я не хочу вступать в разъяснение этого вопроса, катастрофичным будет даже местное применение ядерного оружия. И этого может стать достаточно, чтобы погубить земной шар. На это никто здесь не обращает внимания, ведь тогда вся их высокая геополитика теряет ореол величия. Великое становится банально глупым. Уже не нужна Великая Россия, если какой-то Кравчук или Ким Ир Сен вполне способен погубить земной шар.

Гляди, уже выпрыгнула ходячая формулировка, обвинение: фашизм побежден, но сталинизм – такой же фашизм. И ведь Гроссман то же писал, наш Гроссман! А вывод какой? Глобализация под контролем Штатов. Глобальная управляемая Америкой демократия. Против которой я почти ничего бы не имел. Кроме того, что это остров доктора Моро. Фукуяма и умом не дотягивает до этого.

 

070

Жириновский и Гитлер? Московская пресса. В России нет ни авторитарного, ни режима вообще. Африканская ситуация Вооруженных сил ♦ Приватизация собственности внутри приватизации власти. Ельцин раздает власть своим людям. Конец 1993-го – конец политической биографии? Надо вкладываться в политику, на это нужны деньги.

Михаил Гефтер: «Жириновский подтверждает Гитлера» – какая мрачная глупость во всем этом. Если серьезно разбирать, Гитлер был многим нужен. Западная цивилизация наказывала им себя за недомогания, призвав страшного лекаря. А Жириновский нужен одному Президенту, в отношении которого я задаю вопрос: нужен ли нам вообще Президент?

Глеб Павловский: Тебя, вижу, оскорбляют заголовки. А заголовки нашей прессы – это выплески демократического libido. Расшифровка кода местной демократии, осуществляемая ходом событий. Ты не забыл, каким сам был ельцинистом и антигорбачевцем три года тому назад?

Понимаешь, речь не о разочаровании. По натуре я не пессимист, а самообманщик. И мог бы понять, что Горбачев вообще не может ничего осуществить из того, что я ждал. А тут ельцинское самодурство и бесцеремонность. Пишу про «авторитарный режим» – какой еще авторитарный режим? В России нет режима вообще! Как до 1905 года не было абсолютизма в европейском смысле. Авторитарный режим – это не одни чрезвычайные полномочия. У нас африканская ситуация, где армия никому не нужна, но она огромная и кормит семьи военнослужащих. А Президент под свои полномочия придумывает себе поприща. Как меня спрашивают про «поражение демократического лагеря» – это что за лагерь? Где его битвы и какое он потерпел поражение? Демократы – те первыми масштабно воспользовались приватизацией власти.

У нас приватизация собственности началась с запозданием, внутри шедшей задолго до этого приватизации власти. И первая вошла в русло второй навсегда! Сегодня говорят о «криминальном сращивании» – чушь: исследуйте структуру приватизации власти.

Первоначально та началась с середины 30-х годов. И сталинский террор имел в виду остановить приватизацию власти первыми секретарями. Сталин ее прервал, а при Брежневе та вернулась и перешла в систему. Само появление Горбачева, между прочим, было всплеском приватизации власти. Она неизбежна при такой власти. Одна из двух политик здесь либо суперавторитарный режим, либо структура, приватизирующая власть и раздающая ее своим человечкам. Но в этой необъятной лоскутной и тяготеющей ко всякого рода сепаратизму стране приватизация власти есть ее гибель. Притом что власть для нас – все.

Ладно. Сегодня какое число, 13-е?

Да, 13-е.

Кончается старый 1993 год.

И я тоже начинаю жить с конченой биографией.

Нет, это новая глава в твоей биографии. Не берусь сказать за то время, когда я не буду существовать. Вероятно, люди будут жить, что-то будут читать, наверное. Все-таки мы жили предрассудком, что книги определяют то, что людям делать. Вот русская точка сумасшествия. За весь мир не скажу, а у нас мертвые весьма влиятельны. Живым не угнаться по влиянию за мертвыми! Власть мертвых – власть возобновления. Уверяю, если бы Платонова издали при жизни, его бы едва заметили. И те, кто читают сейчас Платонова, читают не то, что там написано.

Внутри русской революции возникали люди – Филонов, Платонов, Мандельштам. Они пытались вдохнуть в нее уходящий смысл, отдавая на это всю свою жизнь и слово. Сейчас же читают не это, а вычитывают у них «осуждение советского тоталитаризма». Вообще незачем читать книги, чтобы вычитывать из них свои пошлости.

Я убежден, что деятельность, которой ты занимаешься, носит упреждающе противокатастрофный характер. Сейсмолог с вулканологом знают все о вулканах, но, когда извержение уже идет, что делать вулканологу? У тебя в политике серьезная деятельность.

Пора завести свой вулкан.

Понимаешь, кто-то должен вкладываться собой. Чтобы вкладываться в политику, ее надо делать. Чтобы делать ее, надо делать деньги. Вот нравственная западня, в которую попадает человек, зато можно сделать дело. Кто-то безумный должен жить завтрашним днем, должен о нем думать и говорить вслух. Когда удается сочетать эти два момента, вот и максимум возможного. А что тебе еще делать?

 

071

Случайность и однократность русского синтеза. Уникальность советской действительности русской культуры. Второй русской действительности в России не будет ♦ История, рассказанная оружейником: как делались дела при товарище Сталине. Эшелоны и автожиры ♦ Фильм «Партийный билет» – первое отвращение ортодокса ♦ Гайдар создал популистское прикрытие Кремлю, а оно ушло к Жириновскому. Фигура Сталина все более интересна ♦ Сталиноподобие – разрешающая и лимитирующая сила речи. Горбачев и Ельцин в этом аспекте. Сталин закончил русскую историю. Будет страшно, но интересно.

Глеб Павловский: Я тебя прервал. Ты говорил, мысль пришла?

Михаил Гефтер: Примитивная мысль, совершенно не оригинальная. О параллельном в человеке, что ставит себе задачи, к чему-то готовится, часто предвосхищая то, что будет потом. И второе – что составляет основной поток его бытия. Когда эти начала сливаются, происходит сложение двух плюсов в основании двух минусов.

От чего мы в СССР погибали, понятно. Сложилась сталинская действительность. То есть советская действительность, которая еще была русской. Почему она пришла к концу и пришла ли она к концу, другое дело. Но второй раз это сложение не повторится! Оно никак не давалось XIX веку и только раз получилось в ХХ-м.

В который раз?

В постоктябрьский советский период вышло же? Два процесса соединились, сформировав грандиозную и, конечно, тяжкую советскую действительность русской культуры. Главное, что такое стало возможно! А сейчас расслоилось. Движение мыслей и слов не привязывает себя к потоку жизнедеятельности, вместе с тем не давая соединиться с ним. Произошло отслоение, очаг отслоения инфицирован.

Я к тому, что на этот раз второй русской действительности не получится.

…Слушай, как они здесь все похожи друг на друга. Даже едят одинаково, будто их всю жизнь не кормили. Один был видным членом в дипломатическом ведомстве. Чем он там ведал? Уму непостижимо.

А до него был крупного масштаба оружейник. Сам конструктор, дослужился до начальника главка. Истории мне рассказывал. Мол, с одной стороны, сейчас в оборонке плохо, но раньше, вы же сами понимаете, говорит, как было? Вызывает товарищ Сталин товарища Устинова, а у нас, говорит, на Украине, в Шостке, единственный завод, выпускающий оптические приборы для самолетов. Подошли немцы, завод эвакуировали. Сталин говорит Устинову: «Летчики не могут летать, нет оптических приборов». Тот ему: «В курсе, товарищ Сталин, – завод эвакуирован, оборудование эшелонами идет на новое место, примем меры, чтобы его срочно запустить». – «Товарищ Устинов, – повторяет Сталин, – наверное, вы ослышались? Я вам что говорю: наши летчики не могут летать! Потому что нет оптических приборов! Товарищ Устинов, теперь вы, наконец, поняли?» – «Вас понял, товарищ Сталин!» Ну и как, говорит, тогда уже появились вертолеты, их называли «автожиры». Разгружали эшелоны на полдороге, а потом автожирами и самолетами станки перебрасывали в конечный пункт. Там их собирали 24 часа в сутки и производили эти оптические приборы.

«Знаете, Михаил Яковлевич, скажу вам искренне – за всю жизнь я имел дело лишь с несколькими порядочными людьми». Говоря это, он ел и резал, резал, резал свою копченую колбасу! А сам после инфаркта. Они все одинаковые здесь, все совершенно одинаковые.

…Был фильм «Партийный билет»44. С Абрикосовым в главной роли. Он появился, когда я был в 10 классе и был абсолютный ортодокс. Когда фильм закончился, я был перепуган! Есть состояния, когда напуган своей же реакцией. Этот фильм вызвал у меня такое отвращение, что я испугался. Ты ведь никогда его не видел?

Видел, мерзость. Одна из кинолент, которых я в детстве боялся, как фильма ужасов.

Боялся? Слушай, как мы с тобой похожи! Но ты не был ортодоксальным в моем смысле. Ты все-таки в другой эпохе родился. Его тогда не показывали.

Как же, «Партбилет» показывали! Вот «Клятву»45 не показывали и «Падение Берлина»46, поскольку там есть Сталин. «Партбилет» меня возмущал, мне были отвратительны фильмы, где в финале врага ловили. Я хотел, чтобы тот ушел и игра продолжилась. Я считал правильным, что его ищут и разоблачают, но хотелось дать ему шанс уйти и начать другую, свою жизнь. Это лично для меня был важный момент. Я испытываю отвращение к охоте на людей.

«Партбилет» у меня вызвал дикую реакцию отторжения. Вышел из кино, почти шатаясь. Это же был мой родной большевистский фильм, а меня от него рвало! Сейчас на расстоянии вспоминаю: да что же там было такого? Вроде ничего. Но финал – где она, револьвер, и эти энкавэдэшники входят в момент, когда на нее глядит влюбленный в нее человек, – страшный финал. Он задает все мрачное движение фильма. Я не отрефлексировал ощущение, и оно ушло, но испуг от реакции остался. Вообще кино в нашей жизни имело очень большое влияние. Фильмов было немного, и каждый становился событием жизни.

Пока все не перешло в маразм, когда выпускали по два-три фильма в год, поскольку Сталин уже не мог все просмотреть.

Я юный был очень кинозависим. Но есть ленты, которых и не любил. Глубинно сталинские фильмы меня теснили, чем – я не мог бы сказать. И оставляли тоскливое ощущение фальши, как «Кубанские казаки»47.

…Гайдар создал из одураченного населения популистское прикрытие для ельцинского Кремля. А теперь удивляется, что народ выбирает Жириновского, а не его.

Что значило «создать собственника любого качества»? Мол, дальше пойдет селекция собственников. Видим мы эту селекцию, видим результат – топчущего людей монополиста.

Они же вообще не говорят откровенно, что думают и как это обсуждают между собой. Энтузиастически играют невероятную по низости роль. Нет места мальчику, который скажет: «Гайдар, гол!» В нашем репертуаре таких нет. Грешно признаться, но фигура Сталина мне все более интересна.

В нашей истории или..?

Во всей современной истории. Более страшная фигура и более интересная. Для меня многое оставалось загадкой, хоть я глубоко в него влез. Например, когда Бухарин схватывался с Вышинским, испытывал Сталин досаду, что пошло не так, или, наоборот, удовольствие от того, что спектакль укрупнился. Знаешь, а я этого не исключаю. Наши жалкие кремлевские комедианты.

Когда я говорю о сталиноподобии, это вопрос о разрешающей и лимитирующей силе речи. Человек определенного речевого склада, он же и человек заданной силы поступка. Он себе разрешает нечто, что считает позволенным. И себя видит тем, кому это позволено. Сопоставь рисунок поведения Горбачева с его речью – помесь номенклатуры с университетом на Ленинских горах.

Ельцин – тот коренной. Замечательно смотреть, как он вынес страшную идею, которую взлелеял в себе. И первым шагом сразу принимает ее к исполнению. Он даже говорил на Президентском совете так, будто речь шла об уборке то ли свеклы, то ли картошки. Это о возможном разгоне парламента и всем, что последует.

Сталин в некотором смысле закончил нашу историю. И на историю следующего 40-летия можно смотреть как на жизнь после смерти. Потому что там, где было что-то подлинное, оно тоже…

Сталиноподобно!

Или сталиноподобное, или носит подытоживающий характер.

Обнаружилось, что выстроено было так, что, «братцы, как вы ни садитесь». Нет, понимаешь, с нами все очень интересно. Страшно будет, это да, но интересно.

 

072

О чем говорит Гефтеров Сталин – «человек ли это»? Показанность убийства для Homo sapiens. Мастера убийств опережают, Ельцин опередил Сахарова. «Ненавистное превосходство» убийцы над жертвой.

Михаил Гефтер: Меня не беспокоит, когда читателю неясно, зачем я ввел тему предсмертного Сталина и опального Хрущева. Меня не беспокоит, что читатель себя в них не узнает.

Глеб Павловский: Сталина ты даешь иероглифично. Но если для Никиты твой иероглиф насыщен деталями и понятен, то Сталин твой переотсылает к иным фигурам. Сталин нужен тебе, чтобы дать выйти на сцену некоему сумеречному персонажу истории. А персонаж этот кто? Ты его понял? Он вообще человек?

Понимаешь, Глеб, в моих текстах осталось внешне неразрешенным то, что внутри для меня самого относительно разрешено. Проблема показанности убийств для человека, для Homo sapiens.

Жуткая штука, да. В тексте разрешить себе ты ее не сможешь.

Потому что тема убийства либо атавизм, либо пролог выхода к чему-то совсем иному из глубины человека. И как ни странно, как ни чудовищно и ни постыдно, они опережают. Ельцин опережает и Сахарова, и Ларису Богораз.

А это делает всех зависимыми от такого субъекта и оборачивается его первенством. На какую-то секунду у меня дух перехватило от ощущения его ненавистного превосходства в отношении жертв. Его жертв! Вот что я хотел бы написать, и не смог.

 

Новый 1993 год

Homo sapiens. Бедный убийца

1 «Охранная грамота» – автобиографическая повесть Б. Л. Пастернака, включающая воспоминания о современниках, в том числе о В. В. Маяковском.

2 Геннадий Бурбулис, российский государственный деятель, ближайший соратник Бориса Ельцина (1990–1992). Один из ключевых сторонников Беловежских соглашений. Государственный секретарь при Президенте РФ, первый заместитель Председателя Правительства (1991–1992). Впоследствии отошел от государственной деятельности.

3 Сергей Шахрай, российский государственный и политический деятель, юрист. В 1991–1992 гг. – заместитель Председателя Правительства Российской Федерации; занимался вопросами государственно-правовой политики, экономической реформы, национальной политикой. В тот же период возглавлял Государственно-правовое управление Президента РФ. Член Совета безопасности РФ (1992–1996).

4 Визит Ельцина в Китай состоялся в декабре 1992 года.

5 «Демократическая Россия» – движение и политическая партия в начале 90-х. Лидеры: Галина Старовойтова, Юрий Рыбаков, Сергей Станкевич.

6 Егор Гайдар (1956–2009), российский государственный и политический деятель, экономист, доктор экономических наук. Один из основных руководителей и идеологов экономических реформ начала 90-х в России. В 1991–1994 гг. занимал высокие посты в Правительстве РФ, в том числе был и. о. Председателя Правительства. Принимал участие в подготовке Беловежского соглашения.

7 Андрей Сахаров (1921–1989), советский физик, академик АН СССР, один из создателей первой советской водородной бомбы. Впоследствии – общественный деятель, диссидент и правозащитник; народный депутат СССР, автор проекта Конституции Союза Советских Республик Европы и Азии. Лауреат Нобелевской премии мира (1975). Знакомый М. Я. Гефтера.

8 Митрофан Неделин (1902–1960), советский военачальник, Главный маршал артиллерии (1959). Основатель и первый главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения; погиб при испытаниях ракеты Р-16 на Байконуре.

9 «Угодно ли вам видеть образ будущего? Вот он: сапог, наступивший на лицо человека. Навеки наступивший» – цитата из романа Дж. Оруэлла «1984».

10 Генрих Бёлль (1917–1985), немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1972). Встречался с М. Я. Гефтером в Москве.

11 Имеется в виду Мюнхенское соглашение 1938 года, подписанное Великобританией, Францией, Германией и Италией, о передаче Чехословакией Германии Судетской области.

12 «Пустить Ивана-царевича» (смуту, революцию) предлагал в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» лидер революционной ячейки Петр Верховенский.

13 Первое письмо – наиболее известное из цикла «Философические письма» (1829–1831) П. Я. Чаадаева, состоящего из 8 писем. Впервые Первое письмо было опубликовано отдельно (в 1836 г.), без указания авторства.

14 Соглашение о денонсации Договора об образовании СССР, подписанное главами Российской Федерации (РСФСР), Республики Беларусь и Украины 8 декабря 1991 года. Ознаменовало юридическое прекращение существования СССР.

15 Григорий Явлинский, советский и российский политический деятель, экономист. В 1991 году, после подписания Беловежских соглашений, в знак протеста против них вышел из правительства, куда входил в ранге вице-премьера, занимаясь подготовкой экономических реформ. В 1993 году часто встречался с М. Я. Гефтером.

16 Договор об образовании СССР от 29 декабря 1922 года, утвержден на Первом съезде Советов СССР, что считается датой образования СССР.

17 Георгий Федотов (1886–1951), русский историк, философ, религиозный мыслитель и публицист. В работе «Три столицы» (Париж, 1926 г.) сравнивал характеры и обычаи жителей Петербурга, Москвы и Киева.

18 Геннадий Янаев (1937–2010), советский партийный и государственный деятель, Вице-президент СССР (1990–1991), член Политбюро, секретарь ЦК КПСС (1990–1991). Во время путча в августе 1991-го был председателем Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП).

19 Иосиф Григулевич (1913–1988), ученый-латиноамериканист, до научной карьеры – советский разведчик-нелегал. Знакомый М. Я. Гефтера.

20 Лен Карпинский (1929–1995), советский и российский общественный и политический деятель, журналист, публицист. Друг М. Я. Гефтера.

21 Виталий Найшуль, либеральный экономист, президент Института национальной модели экономики.

22 Симон Кордонский, российский научный и общественный деятель. Автор идей сословного государства и административного рынка.

23 Проект, подготовленный Конституционной комиссией Съезда народных депутатов РФ; впервые рассмотрен на Съезде народных депутатов РСФСР в октябре 1990-го, в течение двух следующих лет активно дорабатывался. Официально опубликован для всенародного обсуждения в 1993 году.

24 Виктор Шейнис, российский политический деятель, экономист, политолог, член Политического комитета партии «Яблоко». В 1990–1993 гг. – активный член Конституционной комиссии.

25 Олег Румянцев, российский юрист, политический, государственный и общественный деятель. В 1990–1993 гг. – секретарь Конституционной комиссии. Сопредседатель Социал-демократической партии РФ (1990–1992).

26 Юрий Буртин (1932–2000), литературный критик, публицист, историк. Яркий представитель поколения шестидесятников. В начале 90-х возглавлял редакции газет «Демократическая Россия», «Гражданская мысль», публиковался в федеральных изданиях. Друг М. Я. Гефтера.

27 Генрих VIII Тюдор (1491–1547), король Англии. Ужесточил наказания для бродяг, число которых из-за разорения английских крестьян существенно увеличилось. Его «закон о бродяжничестве» предполагал в качестве наказания за бродяжничество повешение.

28 Юрий Петров, советский и российский партийный и государственный деятель, соратник Б. Н. Ельцина по работе в Свердловском обкоме КПСС. Руководитель Администрации Президента РФ в 1991–1993 гг.

29 Postfactum – российское информационное агентство; неправительственная служба новостей и информации. Основано в 1988 г. Глебом Павловским (с 1988 до 1993 года – председатель совета директоров).

30 Гай Юлий Цезарь Август, при рождении – Гай Октавий Фурий (63 г. до н. э. – 14 г. н. э.), римский император, основатель принципата (строя, объединявшего высшую государственную и военную власть). Иисус Христос родился в годы его правления.

31 Будда Шакьямуни (конец VI в. – начало V в. до н. э.), духовный учитель, основатель буддизма.

32 Марк Печерский, писатель, диссидент. С 1981 года живет и работает в Сан-Франциско (США). Друг и ученик М. Я. Гефтера.

33 Валентин Распутин, русский прозаик, представитель «деревенской прозы». С началом перестройки включился в общественно-политическую борьбу, в 1989–1990 гг. – народный депутат СССР.

34 Сергей Бабурин, российский политический, государственный и научный деятель, юрист, доктор юридических наук. Лидер умеренно-националистического движения «Российский общенародный союз».

35 Владимир Жириновский, российский политический, государственный деятель, юрист, доктор юридических наук. Председатель Либерально-демократической партии России (с 1992 г.).

36 В 1992–1996 гг. начальником Генерального штаба Министерства обороны РФ был генерал армии Михаил Колесников (1939–2007).

37 Комета Энке – короткопериодичная комета, визуально наблюдаемая с Земли каждые 3,3 года; ожидалась в мае 1994-го.

38 Учение о парадигмах содержится в книге «Структура научных революций» (1962) американского историка и философа науки Томаса Куна.

39 Имеется в виду цикл рассказов Рэя Брэдбери «Марсианские хроники».

40 Александр Янов, советский и американский историк, политолог. Автор идеи «веймарской России», которую затем положил в основу ряда книг.

41 Сергей Чернышёв, российский философ, специалист в области организации и предпринимательства. Директор Русского института.

42 Сектор методологии Института истории АН СССР, который возглавлял М. Я. Гефтер, создан в 1964 году и расформирован ЦК КПСС по политическим соображениям в 1968 году.

43 «Всемирная история. Энциклопедия в 10 томах». Выходила с 1955 по 1965 год при участии большого числа советских историков. М. Я. Гефтер был руководителем проекта.

 

Зима

Президентский совет и управление Миром

1 М. Я. Гефтер был основателем и первым президентом Фонда «Холокост» (основан в 1992 году). Страница Фонда –

2 Президентский совет – постоянно действующий консультативный орган при Президенте Российской Федерации в 1993–2001 гг. М. Я. Гефтер был членом Президентского совета с февраля 1993 года. Вышел из Совета после расстрела Белого дома 3–4 октября 1993 года.

3 Аниций Манлий Торкват Северин Боэций (480–524 (526?)), римский государственный деятель, философ-неоплатоник. «Утешение философией» – главный труд Боэция, написанный в ожидании казни по обвинению в государственной измене.

4 Вероник Гаррос (1958–2013), историк, журналист, переводчик. Научный сотрудник Национального центра научных исследований в Париже. Друг М. Я. Гефтера.

5 Фортинбрас – персонаж трагедии У Шекспира «Гамлет». В конце пьесы, после гибели всех членов правящей семьи, предъявил претензии на трон Дании.

6 Збигнев Бжезинский, американский политолог, государственный деятель, идеолог жесткого отношения к СССР в целях безопасности США.

7 Отар Иоселиани, советский, грузинский, французский кинорежиссер, сценарист, актер. С 1984 года живет во Франции.

8 Имеется в виду Мюнхенское соглашение 1938 года, подписанное Великобританией, Францией, Германией и Италией о передаче Чехословакией Германии Судетской области.

9 Война в Персидском заливе (1990–1991) между многонациональными силами во главе с США (по мандату ООН) и Ираком за восстановление независимости Кувейта.

10 Андрей Козырев, министр иностранных дел России в Администрации Б. Н. Ельцина, депутат Государственной думы первого и второго созывов.

11 Евгений Абарцумов (1929–2010), российский политический деятель, политолог, дипломат. Депутат Государственной думы первого созыва, в 1994–1999 гг. посол РФ в Мексике.

12 Чарльз Роберт Такер (1918–2010), американский советолог, биограф Сталина. Знакомый М. Я. Гефтера.

13 Моше Левин (1921–2010), американский историк, специализирующийся на истории СССР. Знакомый М. Я. Гефтера.

14 Клаудио Ингерфлом, французский историк, специалист по России ХХ века. В 70-е годы друг и ученик М. Я. Гефтера.

15 Леопольд Седар Сенгор (1906–2001), сенегальский поэт и философ, политик, первый президент Сенегала (1960–1980).

16 Платонов А. П. Пушкин и Горький // Платонов А. П. Размышления читателя: лит. – крит. статьи и рецензии. М.: Современник, 1980. С. 34–57. Точная цитата, о которой идет речь: «.почти половину человечества фашизм обрабатывает в труп – притом в такой труп, который был бы словно живой, но, по существу, по душе мертвый».

17 Алексис де Токвиль (1805–1869), французский политический деятель и мыслитель. Министр иностранных дел Франции (1849). «Старый порядок и революция» (1856) – одно из его ключевых произведений.

18 Четвертый конгресс Коминтерна проходил в ноябре – декабре 1922 года в Петрограде – Москве. Конгресс стал последним, в котором участвовал В. И. Ленин (сказав приветственное слово и сделав небольшое выступление, Ленин не участвовал в большинстве заседаний).

19 Лев Анинский, советский и российский литературный критик, литературовед. В своей публицистике размышлял о русско-еврейских отношениях, судьбе государства Израиль и т. п.

20 Жизненное пространство (нем.).

21 Вальтер Шелленберг (1910–1952), начальник политической разведки службы безопасности, руководитель военной разведки Третьего рейха.

22 Альберт Шпеер (1905–1981), государственный деятель Германии, рейхсминистр вооружений и военной промышленности (19421945). Нюрнбергским трибуналом приговорен к двадцати годам тюремного заключения за использование труда заключенных.

23 Адольф Эйхман (1906–1962), подполковник СС, заведовал отделом гестапо, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса».

24 Ильза Кох, «фрау Абажур» (1906–1967), деятельница НСДАП, жена Карла Коха, коменданта концлагерей Бухенвальд и Майданек. Обвинялась в пытках заключенных и изготовлении сувениров из человеческой кожи.

25 Культ Верховного Существа – религиозный культ, внедрявшийся во время Великой французской революции в 1794 году в виде ряда официальных государственно-революционных празднеств.

26 Давид Ливингстон (1813–1873), шотландский миссионер, исследователь Африки. Пользовался уважением местного населения на Африканском континенте, имел репутацию убежденного борца с рабством.

27 Томас Эдвард Лоуренс (1888–1935), британский офицер, разведчик и путешественник, сыгравший большую роль в образовании независимых арабских государств на Ближнем Востоке (1916–1918).

28 «Белый карлик», «черная дыра» – термины астрономии. Белый карлик – это звезда в последней стадии эволюции; черной дырой часто называют коллапсирующие звезды на поздних стадиях коллапса.

 

Весна

Сталин, Голгофа и «Да-Да-Нет-Да!»

1 Василий Шульгин (1878–1976), русский политический и общественный деятель, публицист. Депутат Государственной думы, участник Белого движения. Националист и монархист. В 1920 году эмигрировал из советской России, но был возвращен на родину в 1944-м (после входа советских войск в Югославию, где на тот момент проживал). В 1947 году приговорен к 25 годам заключения, освобожден по амнистии в 1956-м. После освобождения проживал во Владимирской области, занимаясь литературной работой.

2 Вячеслав Костиков, российский государственный деятель, дипломат, журналист, писатель. В 1992–1994 годах – пресс-секретарь президента РФ Б. Н. Ельцина. О своей работе в Кремле написал документальную книгу «Роман с президентом» (1997).

3 Из послания апостола Павла к коринфянам (1 Кор. 11, 23–26).

4 Лубянские тексты Бухарина отчасти положены Гефтером в основу статьи «Апология человека слабого», опубликованной в журнале «Российская провинция» (1994. № 5. С. 149–164).

5 Речь о расформировании Института истории Академии наук СССР и Сектора методологии истории того же института в 1969 году. Целью было изгнание М. Я. Гефтера из научной жизни.

6 Мелихово – подмосковное имение, где А. П. Чехов прожил с 1892 по 1899 год («мелиховское сидение»).

7 Фрагменты под названием «Я был историком» опубликованы Е. Высочиной в журнале «Знание – сила» (1996. № 3. С. 3–14).

8 Разновидности критской письменности конца III – начала II тыс. до н. э.; линейное письмо «Б» дешифровано в 1950 году, более раннее письмо «А» не дешифровано до сих пор.

9 Карл Эдвард Саган (1934–1996), американский астроном, астрофизик. Его книга «Драконы Эдема: Рассуждения об эволюции человеческого мозга» (издана на русском языке в 1989 году) посвящена эволюции головного мозга человека. За нее Саган получил Пулитцеровскую премию по литературе в 1977 году.

10 Нуклеус (археология) – кусок камня (чаще всего кремня), от которого откалывались отщепы, или пластины для изготовления каменных орудий.

11 Алексей Ухтомский (1875–1942), российский и советский физиолог, академик АН СССР (1935). Создатель учения о доминанте.

12 Борис Поршнев (1905–1972), советский историк и социолог, друг М. Я. Гефтера. Поршневская концепция антропогенеза (эволюции вида Homo sapiens) предполагает кардинальный разрыв человека и животного мира. Основные идеи Поршнева представлены в книге «О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии)» (1974).

13 «Древний человек и океан» (1978 г., русский перевод – 1982 г.) – книга норвежского путешественника, ученого-антрополога Тура Хейердала о распространении человечества по Земле в древности.

 

Лето

Русский вопрос как вопрос о власти

1 Лев Тихомиров (1852–1923), русский общественный деятель, в молодости – народоволец, отрекся от революционных идей в 1888-м, что позволило ему вернуться в Россию из эмиграции; впоследствии – монархист.

2 Михаил Лорис-Меликов (1825–1888), российский военный и государственный деятель, автор проекта первой российской конституции (январь 1881 г.). Министр внутренних дел (с ноября 1880 г. по май 1881 г.), проводил либеральную политику и активно искал поддержки общественного мнения.

3 Борис Черных (1937–2012), писатель, диссидент. Арестован в 1982 году по обвинению в создании семинара «Товарищество», в написании и распространении повестей, рассказов, дневников, критических писем в Политбюро ЦК КПСС, в хранении тамиздата. Освобожден в 1987 году в ходе горбачевской кампании по помилованию политзаключенных.

4 Михаил Рожанский, российский историк и методолог истории, живет и работает в Иркутске. Друг и ученик М. Я. Гефтера.

5 Эдуард Россель, советский и российский политический деятель. Глава администрации Свердловской области (1991–1993), председатель Свердловской областной думы (1994–1995), губернатор Свердловской области (1995–2009), член Совета Федерации РФ (1993–2001 гг. и с 2009 г.). В 1993 году Россель был указом Президента снят с поста главы администрации «за превышение полномочий» (в связи с попыткой провозглашения Уральской республики). Идея преобразования Свердловской области в республику выдвинута весной 1993 года Свердловским облсоветом и одобрена на референдуме в области; целью провозглашения Уральской республики было приобретение большей самостоятельности.

6 Войцех Ярузельский, польский военный и государственный деятель, генерал армии. Занимал высшие государственные посты в Польской Народной Республике (1981–1989); первый президент посткоммунистической Польши (1989–1990). В декабре 1981 года, в разгар антиправительственных выступлений профсоюза «Солидарность», ввел в стране военное положение, интернировал лидеров «Солидарности», полностью подавив сопротивление оппозиции; в то же время категорически отверг предложение о вводе советских войск на территорию Польши.

7 Адам Михник, польский общественный деятель, диссидент, журналист, деятель «Солидарности». После введения в Польше военного положения в декабре 1981 года был задержан, впоследствии осужден, освобожден по амнистии в 1986 году. Друг М. Я. Гефтера.

8 Юзеф Глемп (1929–2013), кардинал римско-католической церкви, примас Польши (глава католической церкви Польши) с 1981 по 2009 год.

9 Мераб Мамардашвили (1930–1990), советский философ.

10 Первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева подписано: «Некрополис. 1829 г., декабря 17». Некрополис – город мертвых (греч.); так Чаадаев называет Россию.

11 Строфы из стихотворения О. Мандельштама «Да, я лежу в земле, губами шевеля» (1935).

12 Матиас Руст, немецкий спортсмен-пилот, в 1987 году на легком самолете Cessna-172 пересек советскую границу незамеченным силами ПВО и приземлился на Красной площади.

13 Крупное восстание афро– и латиноамериканцев в Лос-Анджелесе началось 29 апреля 1992 года и продолжалось 8 дней, прежде чем было подавлено федеральными силовыми структурами.

14 Пол Гобл, американский аналитик, журналист, специализирующийся на России и евразийском пространстве. Советник по национальным вопросам в администрации Госсекретаря США Джеймса Бейкера.

15 Речь о теории метаморфоза растений, принадлежащей И. В. Гете, немецкому поэту и мыслителю XIX века, повлиявшей на А. И. Герцена.

16 «Овод» (1897) – роман английской писательницы Э. Л. Войнич

о судьбе революционера.

17 «Андрей Кожухов». Роман известного революционера С. М. Степняка-Кравчинского о русских революционерах, впервые опубликован в 1888 году на английском языке.

18 1825 года, восстание декабристов.

19 Алексеевский равелин Петропавловской крепости, тюрьма в Санкт-Петербурге, место заключения участников восстания декабристов.

20 Сожалениями о разгроме восстания 14 декабря 1825 года начинается роман Ю. Н. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» (1928).

21 Роман Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!» (1936).

22 Болдинская осень (1830) – один из наиболее плодотворных периодов в творчестве Пушкина.

23 После отставки с госслужбы Пушкин был сослан в имение своей матери Михайловское, где провел два года – с июля 1824 года до сентября 1826-го.

24 Николай Шелгунов (1824–1891), русский публицист и литературный критик, одна из основных фигур революционнодемократического движения 1850-1860-х годов. В юности был лично знаком с царем Николаем I.

25 Леонтий Дубельт (1792–1856), начальник штаба Корпуса жандармов (1835–1856) и управляющий III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1839–1856).

26 «Медный всадник» и «Пиковая дама» написаны, соответственно, в 1833 и 1834 гг.

27 «С того берега» – книга эссе А. И. Герцена, опубликована впервые на немецком (1850), спустя пять лет – на русском языке (1855 г., в Лондоне).

28 «Апология сумасшедшего» (1837) написана П. Я. Чаадаевым в ответ на обвинения в непатриотизме, при жизни писателя не опубликована.

29 Август Гакстгаузен (1792–1866), германский экономист, исследователь русского аграрного строя, первооткрыватель общины в России.

30 Речь о статье «Духи русской революции» (1918), эпиграф которой начинается строкой: «Сбились мы. Что делать нам?..» из стихотворения А. С. Пушкина «Бесы» (1830).

 

Август

«Бесы» и советский Рим. Перед бойней

1 Ток-шоу Центрального телевидения СССР, выходило в 19851987 гг.

2 Речь о встрече Ельцина с журналистами 19 августа 1993 года, посвященной двухлетней годовщине путча 1991 года. На ней Ельцин сделал целый ряд заявлений в адрес своих политических противников. В частности, он сказал, что «Белый дом стал оплотом реакции», а также объявил: «Мы начинаем артподготовку, а в сентябре начнем наступление».

3 Михаил Федотов, российский юрист, политик, государственный деятель и правозащитник. Второй министр печати и информации Российской Федерации (1992–1993). Летом 1993 года вел борьбу против внесения Верховным Советом поправок в закон России «О средствах массовой информации». После голосования по этим поправкам подал в отставку.

4 Михаил Полторанин, российский журналист, государственный деятель СССР и РФ, активный сторонник Ельцина. Первый министр печати и информации РФ (1991–1992), руководитель Федерального информационного центра РФ (1992–1993).

5 Вячеслав Брагин, председатель Российской государственной телерадиокомпании «Останкино» в 1993 году.

6 Олег Попцов, советский и российский журналист, писатель, политический деятель. Председатель Всероссийской государственной телерадиокомпании (ВГТРК) (1990–1996).

7 Бэлла Куркова, советская и российская телевизионная журналистка. С 1991 по 2000 год – директор Ленинградской дирекции Всероссийской государственной телерадиовещательной компании (ВГТРК).

8 Юрий Черниченко (1929–2010), русский писатель, прозаик, очеркист, общественный и политический деятель. В 1993 году сторонник Ельцина.

9 Эдмунд Иодковский (1932–1994), российский журналист, поэт и прозаик. Политический деятель, сторонник Ельцина в 1993 году.

10 Дмитрий Якубовский, российский адвокат, предприниматель. Сторонник Ельцина, в 1993 году был ключевым участником скандала вокруг «траста Руцкого», разоблачавшего мнимую коррупцию вице-президента.

11 Никита Моисеев (1917–2000), советский и российский ученый в области общей механики и прикладной математики. Академик РАН. Знакомый М. Я. Гефтера.

12 Людмила Сараскина, российский литературовед, исследователь творчества Достоевского.

13 Первый обыск в квартире М. Я. Гефтера в Новых Черемушках.

14 Ариадна Эфрон (1912–1975), переводчица прозы и поэзии, мемуарист, художница, искусствовед, поэтесса (оригинальные стихи, кроме написанных в детстве, при жизни не печатались); дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.

15 Виктор Шкловский (1893–1984), прозаик, литературовед, критик.

16 Цитата из 1 главы «Евгения Онегина» А. С. Пушкина.

17 «Минин и Пожарский» (1939) – экранизация одноименного романа Виктора Шкловского, реж. Всеволод Пудовкин.

18 Александр Дементьев (1904–1986), русский, советский литературовед, критик, редактор. В 1953–1955 гг. и с конца 1959 г. – заместитель главного редактора журнала «Новый мир».

19 Федор Трепов (1809–1889), русский государственный и военный деятель. В 1878 году, будучи градоначальником Санкт-Петербурга, приказал подвергнуть политического заключенного порке (в нарушение закона о запрете телесных наказаний), что стало мотивом покушения на него террористки-народницы Веры Засулич, оправданной судом присяжных.

20 «Московская трибуна» – политико-культурный общественный дискуссионный клуб. Основан в 1988 году. Организаторы: Ю. Н. Афанасьев, Ю. Г. Буртин, М. Я. Гефтер, А. Д. Сахаров, Ю. Ф. Карякин, Л. В. Карпинский и др.

21 Речь о низшем и среднем офицерском составе как основе силы армии – в пику высшему командующему составу, «людям с именами». Сталин И. В. Выступление на расширенном заседании Военного Совета при Наркоме Обороны 2 июня 1937 года (неправленая стенограмма) // Сталин И. В. Сочинения. Т. 14. М.: Издательство «Писатель», 1997. С. 214–235.

22 Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 года – старт Большого террора. Большинство выступлений сводилось к тому, что руководство страны наводнено шпионами и диверсантами. В дни пленума Н. И. Бухарин был арестован.

23 «Собеседник» – еженедельная газета, выходит с 1984 года. Дмитрий Быков, поэт и публицист, по сей день публикует в ней колонки «на злобу дня».

24 «Мусорный ветер» (1934) – рассказ-антиутопия Андрея Платонова. Впервые опубликован в 1966 году, после смерти автора.

25 Ганя Иволгин – герой романа Ф. М. Достоевского «Идиот».

26 Акакий Акакиевич Башмачкин – герой повести Н. В. Гоголя «Шинель» (1842).

27 «Россию вдруг он оживил, / Войной, надеждами, трудами» – строка из стихотворения А. С. Пушкина «Друзьям (Нет, я не льстец)» (1828).

28 Луиджи Лонго (1900–1980), деятель итальянского и международного рабочего движения.

29 Александр Коржаков, руководитель Службы безопасности Президента РФ (1990–1996).

30 Михаил Барсуков, начальник Главного управления охраны России (1992–1995), директор ФСБ России (1995–1996).

31 Георгий Сатаров, российский политический и общественный деятель, президент Фонда «ИНДЕМ».

32 Владимир Рыжков, российский политик, с 1993 по 2007 год – независимый депутат Государственной думы РФ.

 

Октябрь 1993-го

Среди убийц: Ленин и снайпер Ельцина

1 Вольфганг Айхведе, немецкий историк, славист, специалист по ХХ веку. В 1980-е гг. часто бывал у М. Я. Гефтера. Директор Исследовательского центра Восточной Европы при Университете Бремена.

2 Статья «Человек из Свердловска» в Новой газете (октябрь – ноябрь 1993 г.).

3 Анатолий Собчак (1937–2000), российский политический деятель, первый мэр Санкт-Петербурга, соратник Б. Н. Ельцина. Во время путча в августе 1991 года блокировал действие указов ГКЧП на территории города.

4 «Бывают странные сближения» – этой фразой Пушкин оканчивает короткую «Заметку о поэме «Граф Нулин» (Собрание сочинений А. С. Пушкина в десяти томах. Т. 6. Статьи и заметки 1824–1836 гг. С. 368). Речь в заметке о том, что поэма была задумана автором как пародия на историческую драму Шекспира «Лукреция», где в финале происходит свержение царской власти и установление республики в Риме. Поэма «Граф Нулин» написана Пушкиным в ссылке в Михайловском за два дня – 13 и 14 декабря 1825 г., когда в Санкт-Петербурге декабристы произвели попытку государственного переворота.

5 5-я Красная армия Восточного фронта под руководством Михаила Фрунзе весной 1919 года терпела жестокие поражения от войск адмирала Александра Колчака.

6 «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет» – слова, приписываемые Лениным Наполеону. Опубликовано в статье «О нашей революции» (газета «Правда». № 117. 30 мая 1923 г.) // В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. Изд-е 5-е. Т. 45. С. 381.

7 12-й съезд ВКП(б) проходил в Москве с 17 по 25 апреля 1923 года. Ленин был еще жив, но по болезни не принимал в нем участия.

8 В. О. Ключевский. Древнерусские жития святых как исторический источник. Мж, 1871.

9 «Пресс-экспресс» – в 1993 году программа на Первом канале, ведущий Максим Соколов.

10 Рассказ «Ночная встреча» из цикла Р. Брэдбери «Марсианские хроники».

11 Януш Корчак (1878–1942), польский педагог и общественный деятель, убит в концлагере Треблинка, в заключении вел дневник (опубликован посмертно в 1957 году).

12 Фраза из стихотворения А. С. Пушкина «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит» (1834).

13 Филипп Бобков, генерал армии, деятель органов госбезопасности СССР. С 1985 по 1990 г. – первый заместитель председателя КГБ СССР (Крючкова). С 1969 по 1983 г. – руководил 5-м (идеологическим) отделом КГБ.

14 Константин Черненко (1911–1985), Генеральный секретарь ЦК КПСС (1984–1985).

15 Виктор Чебриков (1923–1999), член Политбюро ЦК КПСС, генерал армии, в 1982–1988 гг. председатель КГБ СССР.

16 Валерий Абрамкин (1946–2013), российский правозащитник, борец за права заключенных и гуманизацию системы наказаний. В конце 1979 года был арестован за издание самиздатского журнала «Поиски», осужден на три года колонии, потом повторно приговорен еще к трем годам по той же статье. Освобожден в 1985 году.

17 Лев Тимофеев, журналист, писатель, литературовед. В 1985 году арестован и осужден на 11 лет. Помилован в 1987 году.

18 Александр Подрабинек в 1978 году был осужден на 5 лет за клевету на советский строй, в 1980-м повторно арестован в ссылке и приговорен еще к 3,5 годам с отбыванием наказания в колонии.

19 Александр Болонкин, математик и ракетостроитель; отсидел в советских лагерях 15 лет.

20 Краткий курс истории ВКП(б).

21 Виктор Абакумов (1908–1954), советский военный государственный деятель, начальник контрразведки СМЕРШ (1943–1946), министр государственной безопасности СССР (1946–1951).

22 Владимир Вернадский (1863–1945), русский и советский естествоиспытатель, мыслитель и общественный деятель.

23 Дмитрий Шаховский (1861–1939), князь, российский общественный и политический деятель. Министр Временного правительства (1917). Земской деятель, член партии кадетов; с 1922 года не занимался политической деятельностью; расстрелян как участник антисоветской террористической организации, реабилитирован в 1957 году.

24 Андрей Вышинский (1883–1954), советский государственный и партийный деятель. Один из организаторов сталинских репрессий. Прокурор СССР (1935–1939), государственный обвинитель важнейших политических процессов.

25 Лаврентий Берия (1899–1953), советский государственный и политический деятель, один из главных организаторов сталинских репрессий.

26 Лев Зильбер (1894–1966), советский иммунолог и вирусолог, создатель советской школы медицинской вирусологии. Лауреат Сталинской премии (1945). В период с 1930-го по 1940-й трижды арестовывался, отбывал сроки в лагерях в Коми АССР и в исследовательских «шарашках». Его освобождению в 1944 году способствовало письмо на имя Сталина о невиновности ученого, подписанное несколькими его именитыми коллегами и друзьями.

27 Зинаида Ермольева (1898–1974), выдающийся советский ученый-микробиолог и эпидемиолог, создатель антибиотиков в СССР.

28 Григорий Канович, русско-еврейский писатель и драматург.

29 «Слезы и молитвы дураков» (1983), роман Г. Кановича из цикла о жизни еврейского местечка конца XIX – начала XX вв.

30 «Открытое общество и его враги» (1945) – одна из ключевых работ Карла Поппера, написанная в 1938–1943 гг.

31 Берлинский кризис 1948–1949 года – блокада Советским Союзом железнодорожных и автомобильных путей западных союзников в западные секторы Берлина. Один из первых кризисов холодной войны.

32 Слухи о подготовке к депортации советских евреев на Дальний Восток велись в 1952–1953 гг., вплоть до смерти Сталина.

33 Георгий Маленков (1901–1988), советский государственный и партийный деятель, в 1953 году официальный преемник Сталина на посту председателя Совета министров.

34 Открытое письмо «Ко всем евреям Советского Союза» (1953), подписано многими известными фамилиями. Не было опубликовано из-за смерти Сталина.

35 Аркадий Ерусалимский (1901–1965), советский историк и публицист, специалист по Германии. Работал в Институте истории АН СССР в одно время с М. Я. Гефтером, с которым очень дружил.

36 XIX съезде КПСС прошел в октябре 1952 г. (впервые с 1939 г.); отчетный доклад ЦК ВКП(б) на съезде читал Маленков; Сталин также выступил с речью, которая стала его последним публичным выступлением.

37 Дмитрий Шепилов (1905–1995), советский политический деятель, ученый-экономист, в 1952–1956 гг. главный редактор газеты «Правда».

38 Сталин И. В. Экономические проблемы социализма в СССР. М.: Политиздат, 1952.

39 Иосиф Трахтенберг (1883–1960), советский экономист, специалист в области денежного обращения и кредита, теории и истории экономических кризисов в капиталистических странах, академик АН СССР (1939).

40 Яков Крейзер (1905–1969), советский военачальник, генерал армии.

41 Маргарита Алигер (1915–1992), советская поэтесса, лауреат Сталинской премии (1943).

42 Вячеслав Молотов (1890–1986), советский государственный и политический деятель, один из главных организаторов сталинских репрессий. В 1949 году снят с поста министра иностранных дел СССР, который занимал 10 лет.

43 Дело врачей-отравителей, в материалах следствия – Дело о сионистском заговоре в МГБ, часть антикосмополитической кампании в СССР (1947–1953). Как считают, «дело врачей» могло стать сигналом к погромам и депортации советских евреев в Сибирь и на Дальний Восток.

44 «Партийный билет» (1936), фильм Ивана Пырьева. По сюжету, на завод в Москве устраивается новый работник, который становится передовиком производства и женится на красавице-ударнице того же завода. В финале он оказывается врагом народа, диверсантом, выполняющим шпионское задание, и подводит жену под арест, использовав ее партбилет для одной из акций. Сегодня известно, что идея финала фильма принадлежит Сталину, который лично продиктовал его кинематографистам. М. Я. Гефтер этого не знал.

45 «Клятва» (1946), фильм реж. Михаила Чиаурели.

46 «Падение Берлина» (1949), двухсерийная киноэпопея, реж. Михаил Чиаурели по сценарию Петра Павленко.

47 «Кубанские казаки» (1949), фильм Ивана Пырьева.