§ 1. Закон как охота 

Диктатура закона как пароль тиранических практик

Диктатура закона, появившаяся в качестве выдумки – моего риторического тезиса на пороге 2000-х, неожиданно превратилась в емкий концепт тирании, играющей намеренной неясностью принимаемых законов. Чтобы эта модель стала возможна, отладили думский конвейер законотворчества, присоединив к нему практику ночных налетов телевизионных бригад в сопровождении СОБРа.

Размытость закона-запрета использовалась и в советское время. Законы об «антисоветских клеветнических измышлениях» писаны были расширительно и принципиально неясны. Диктатура закона в Системе РФ развила это свойство избыточной императивности, трактуя его как моральность. Власть зато оставляет себе маневр – выбирать предпочтительные цели его применения.

Диктатура законов – пунктир шокирующих актов поддельной государственной воли, редко проистекающей оттуда, где ищут ее исток. Воли агрессивной, пугливой и произвольной. В каждом отдельном акте, однако, этот пунктир предоставлен как беспощадно всеобщий. Он тиранически не признает ограничений, даже своим законом. Легко решить, что перед нами старинный «неправовой строй», заклейменный поколениями свободолюбцев от Чернышевского и Кавелина до Петра Струве. На деле и это новация – революция, маскирующаяся под архаику.

Диктатура закона: частное узаконивание и выборочность действия закона

Использование государственных институтов в роли кошельков и ключей узкого круга лиц так или иначе опосредовано. Его следует отличать от 1990-х, когда «олигархи» наивно заказывали угодные им законы и нормы регулирования. Законодательная деятельность в Системе устроена сложнее.

Точечно карающая, но корпоративно выгодная норма диктуется стране как всеобщая, морально обоснованная. Она выборочно подтверждает универсальность закона, отвергая как норму для себя. Манипулятивная ценность от этого лишь повышается – коррупционная для немногих и репрессивная для остальных. Государственная Дума превратилась в варварский автомат изобретения уголовных санкций со ссылкой на последние новости криминальной хроники.

Диктатура закона как репрессивное законоприменение. Монополия на непредсказуемость

Система упорно держится за привычные ей инструменты. Есть новые, появившиеся за годы путинского правления. Например, репрессивное законоприменение. Я бы назвал его «пунктирным». Оно состоит в принятии намеренно жестоких законов ad hoc и ad hominem для безжалостного применения их к случайным людям и обстоятельствам. Политика тревожного непостоянства и ненадеги, показавшаяся бы странной солидным автократам, стала признаком путинской атмосферы. Ничего не поясняя, власть меняет темы повестки – от геополитики на коррупцию, от коррупции на «омоложение кадров». Но всегда охраняет монополию на непредсказуемость и требует послушания ей.

Путин раздражается в ответ на предложения «улучшить деловой климат». В принципе справедливости он видит запрос на «уравниловку», обесценивающую атмосферу его личного непостоянства.

• Диктатура закона – это полномочие то предоставлять, то отнимать право граждан на использование ими прав в собственных интересах

Штраф как популярнейшая из репрессий

Штраф – основной вид массовых материальных репрессий в РФ. Он соединяет извлечение дохода в бюджет с наказанием населенцев независимо от вины.

Штраф – это наказание, чаще не связанное с противодействием властям. Это самый признанный вид наказания. Он является поводом к осторожности для населения, испытывающего постоянное чувство вины. Всякий населенец РФ – штрафник, в его собственности лишь еще не отобранное.

Граждане в Системе РФ административно обездвижены. Дисциплина обездвиженности превращает населенца в заведомую добычу – «живые консервы» ближайшего хищника. Штраф – идеальный способ эксплуатации «живых консервов». Вдобавок к легкости выбивания он отравляет штрафника мнимой «виной». Штрафы дисциплинируют гражданина в статусе населенца. Безосновательность штрафа не вызывает протестов у того, кто не оштрафован, но позволяет острей переживать личную удачу. Уклониться от репрессивности власти равнозначно акту успешного выживания. Практика штрафования переживает расцвет, распространяясь на отношения власти с «элитами». Арест и возбуждение дела против богатого гражданина тоже своеобразная форма штрафа. Разорительный штраф в 22 миллиона против журнала New Times – террористическая ликвидационная процедура.

Диктатура закона: принятие неисполнимых законов

«Диктатура закона» – перформативный fusion частного и всеобщего, ограниченного с повсеместным. Не имея настойчивой воли добиваться единства права и его признания всеми, власть бомбардирует РФ законотворческими импровизациями. Этот процесс основан на контроле Кремля над законодательной властью – Федеральным Собранием.

Извергая законы, «принтер Думы» действует в пределах своих правомочий. Дума убедительно имитирует активную законодательную власть, откликающуюся на резонансные медиатемы. Кремль фильтрует сторонний лоббизм. Самые «пещерные» реакционные законопроекты разрешаются для импровизации. Они укрепляют тренд реакционной самодеятельности думцев. Против каждого серьезного несогласия Дума немедленно принимает добавочный чрезвычайный закон.

Вся эта активность репрезентует властный домен, подавляя любую попытку несогласия, любую альтернативу.

• Принятие законов, а не их исполнение в качестве законов (непосильное для слабого государства) приоритетно в Системе РФ

В российских репрессиях главный момент – низвержение с Олимпа с обыском и арестом, а не дальнейший судебный ход дела. Здесь театрализуют репрессивный старт, а не финал (зачастую компромиссный). В думской деятельности с помощью телевидения так же театрализуют законодательные запреты. Подкормкой массового озверения становятся человеческие страдания жертв, против которых они нацелены («иноагенты», активисты Болотной и интернета и т. д.).

Российский тотальный суд

Крах суда возник при непродуманной попытке перехода от советской системы (не знавшей автономии судебной власти вообще) к имитации западной независимости судей. В итоге родился монстр подкупного суда, хорошо защищенного от общества.

Судейско-прокурорская корпорация, так и не отмежеванная от советской модели, присвоила бесценный статус «независимости и несменяемости» (о чем сталинский судья мог только мечтать). Возникло сословие судей – собственников закона. Закон превратился в распорядок их корпоративной воли. Притом сословие судей сохраняло общую зависимость от власти в ключевых ресурсных вопросах, финансовых и материально-хозяйственных.

Все вместе превратило российскую «независимую судебную власть» в оплот наиболее противоправных кругов истеблишмента, в охранников корпорации власти. «Борьба с коррупцией» внутри этой закрытой корпорации лишь метод ее наращивания.

Нация бессильна перед той главной властью, которая должна воплощать ее волю к справедливости, ценностям и законности.

Дело Улюкаева

Приговор, вынесенный, как все видели, на основании недостоверных и отсутствующих улик, показывает степень приватизации суда в РФ. Суд приватизируется премиальными группами интересов и работает на них. Он обслуживает их цели открыто, ничего не страшась и при достаточно высокой оплате иногда не обращая внимания на Кремль.

Отличие дела Улюкаева от дела ЮКОСа в том, что последнее стало чисто кремлевским делом, в конце концов исходящим от Путина. Дело Улюкаева исходит от Сечина и еще нескольких людей и является личной местью за малоизвестные стране обиды. Неважно, действительно ли они им обижены или только так посчитали. Страна входит в следующее президентство с судом, превращенным в карманный девайс неразборчивых групп интересов. Не всегда руки Сечина видны с самого начала – результат может быть тем же и без видимого инициатора. Двадцать лет назад страна жаловалась на улицы, захваченные преступностью. Теперь преступность перекочевала в суды, а это более опасно.

Суд, как в деле Улюкаева, – основная форма взаимного пожирания в верхах, в «элитах», и население будет это приветствовать, считая, что его это не коснется.

Электоральный фермент «диктатуры закона»

В ходе выборов 2003–2004 годов был судьбоносный сдвиг. Выяснилось, что неудобных кандидатов незачем переигрывать в изощренных кампаниях – проще снимать их с выборов, придравшись к забытой судимости или к плохо оформленным документам. Пафос «чистых выборов» стал поводом правоохранителей выйти на большую политическую сцену в роли ее арбитров. Под лозунгом диктатуры закона политические технологии конвертируются в криминализацию неугодных.

Оказалось, что внутри потока внешне демократических процедур при отсутствии судебной власти и публичного контроля нет ничего проще охоты на людей. Карательный консенсус Системы превратится в ее главное острое блюдо.

Губернаторы, сигнальные аресты и карательные отставки

Губернатор в жестких клещах. Прежде он обязан был выстроить клуб приближенных бизнесов, чтоб успешно осваивать бюджетные деньги, выделяемые Москвой. Сегодня это рискованно. Бизнес-клуб власти коррумпируется, и губернатор, даже успешный, как Гайзер – бывший хозяин Коми, может попасть в тюрьму. «Программы развития» приходят в регион железной пятой крупных московских корпораций. Другие, как иркутский губернатор Левченко, намеренно затягивают освоение федеральных трансфертов, чтобы не «уйти к Гайзеру».

Снова став выборными, губернаторы обнаружили, что с комфортом назначенцев потеряли определенность избирательного срока полномочий. Центр в принципе презирает понятие срока полномочий применительно к регионам: аресты и переназначения сверху обнулили это понятие. Срок власти отмеряют следователи или кадровики Кремля. Чем тут поможет выборность?

• Потери должности в Системе важнее назначений. Отсюда  карательные отставки  – беспричинные увольнения глав регионов посреди законного срока их полномочий

Любой губернатор в любой момент может быть отстранен, при том что считался выбором «народа федерального региона». Сервильные обсуждения прессой «рейтингов эффективности» губернаторов, посчитанных для Двора, вытеснили общественную оценку.

Парадоксы нормы в Системе

Норма Системы – «Всегда можно попасться». Применение этой нормы к тебе – личная неудача.

Теневая жизнь была нормой управляемой демократии 2000–2012 годов. К уходу в тень власть сознательно подталкивала граждан. Уличная несистемная политика 2006–2012 годов – катализатор и пищевой бум силовых структур и их политических кураторов. Вне этого оставался крупный бизнес в сложных отношениях между собой и с силовыми структурами. Но уклад производства порядка превратился в импортера интриг среди крупного бизнеса.

Незаинтересованность в расширении бизнеса – симптом установки на выживание. Те, кто выжил, уже не стремятся к экспансии.

 

§ 2. Контроль как взлом 

От бесконтрольности Кремля к мании контролировать всех

В хрущевские времена был анекдот о голодном китайце, который с утра сажает рис, а вечером выкапывает и съедает: очень кушать хочется! Сегодня такова схема политического невроза Москвы. Кремль понимает контроль только как вмешательство. Для человека Команды немыслимо предоставить вещи их собственному ходу, не помогая и не мешая расти. Если он не вмешается, его гложет тревога – что-то упущено.

Не будучи нейтральной бюрократией, власть выглядит как вертикаль одностороннего контроля свыше. Доминирует идея контроля Центра за всеми в стране – только он полноправен. Контроль становится источником других актов власти, с опасными для контролируемых последствиями.

• Контроль выступает как личная поднадзорность государственных лиц, вынесенная за рамки государства как общего дела граждан

«Вертикаль власти», контролирующая себя и свою непогрешимость, оборачивается властью, доверяющей неясным индикаторам. Хороший пример здесь – разнообразные «рейтинги успешности» губернаторов и т. п. Каждый такой рейтинг – внутренне противоречивый конструкт матрицы претензий и подозрений Центра. Далее те и другие взаимно микшируются, их перевзвешивают в пространстве интриг внутри администрации президента. То, что получается в итоге, дизайнерское производное аппаратного обмена веществ.

С появлением представителей президента в 2000 году возобладала функция контроля местных властей на их территории. Назначенец становится комиссаром, а не управленцем. Метастазы контроля проникают и распространяются внутри предприятий и на территориях. Контроль в РФ не знает и не умеет поставить себе границ, кадровых в том числе.

Псевдоконтроль в Системе как имитационная «прерогатива Путина»

Контроль в Системе как независимую опцию вытравляли с середины 2000-х годов, переотсылая к президенту как прерогативу его сакральности.

Множились разные виды президентского псевдоконтроля. Прямые линии Путина – так называемые разговоры с народом – превратили в фестивали контроля жалоб для бедолаг, взывающих к Путину из глубины России. Прямые линии инсценировали всеведение Путина обо всем в стране. Президентские приемные и приемные «Единой России», фикции Общественной палаты… Все это увенчалось фикцией Общероссийского народного фронта (ОНФ). «Контроль Путина» стал всевидящим оком, разящим внезапно, беспричинно, почти случайно.

Путин отныне не мог предоставить контроль ни Генеральной прокуратуре (а Устинов хотел), ни Следственному комитету, ни даже ФСБ. Отвратительные телеспектакли ареста – захвата безоружных людей в пижаме и тапочках спецгруппами в масках – инсценировки гиперконтроля. Ради этого Путин пожертвовал дистанцированностью от сыскной работы, как в деле Улюкаева. Контролером России должен был стать он сам персонально, а силовые ведомства лишь аватары его всеведения. «Дело на контроле у президента» превратилось в мем высшей компетенции и сигнал: ждите. Ждать теперь значило то же, что верить: пролонгировать доверие, отсрочивая спрос с президента. Аватары Путина, не получая никаких указаний сверху, вступали в борьбу за подряды.

С назначением губернаторов перевертывается и концепция региональной власти – та перестает быть местной, но от этого, как думают, укрепляется. Губернатор превращается в порученца в кругу федеральных служащих, отчасти выполняющих его указания, отчасти контролирующих его самого. Теперь он – «законтролированный контролер» бесконтрольной власти на собственной территории.

•  Контроль  отделяется от исполнения власти и взаимодействия ее ветвей, превращаясь в обособленную эманацию высшей власти президента

Еще ниже размещены декорации-заместители общества и организованного народа – отделения партий, ОНФ и иных бюджетируемых Центром организаций. Они действуют несогласованно, но не спонтанно. Это организационные подрядчики Центра разной численности и бюджетного объема. Использование казаков для запугивания демонстрантов имитирует не только «народную активность». От имени народа они обращаются к государству с «требованиями» о расширении списка запретов и наказаний.

Силы контроля множатся, и их пестрая, все чаще показушная активность функциональна для мифа о Путине, «знающем все». В гоббсовском мире аппарата власти Путина считают сдерживающим контролером. Контроль со стороны граждан немыслим. Истеблишмент организован в закрытый клуб вечных господ положения. По правилам российской власти, отшлифованным в путинские годы, каждый высший чиновник заученно хамит: «Я уйду, только если потребует президент». Что надо понимать: но не раньше. Не дождетесь!

Режим управляемости бесконтролен для себя и фальсифицирует управление. Это ярко проявилось в лихорадочном названивании из Москвы в Киев осенью-зимой в год Евромайдана. Москва пальпировала киевскую язву, но та лишь воспалялась от этого. Забыв о могущественном потенциале влияния и бросив играть на киевских клавишах, Кремль грубо дергал за рукав запутавшегося Януковича. Здесь не случай дефицита инструментов – напротив: картина истерического паралича – неготовности распорядиться теми колоссальными средствами, что были в наличии у Москвы. Так Украину разменяли на Крым.

Контроль в управлении Системой. ОНФ и политизация контроля­

Построение «управляемой демократии» сопровождалось изъятием из представительных структур полномочий контроля – не только контроля власти, но и контроля собственного хозяйственного аппарата. Контроль – гражданская прерогатива – в этом качестве должен был перестать существовать. Его развернули в другую сторону: те, кого следовало бы контролировать, взялись контролировать всех в стране.

В Системе быстро развиваются многочисленные контролирующие подразделения. Гиперконтроль сверху стал консенсусом, новые контролирующие инстанции сами определяют себе добавочные зоны вмешательства.

Тандем Медведев—Путин 2008–2011 годов сам по себе был верховным институтом взаимного контроля президент—премьер. На отслеживание и упреждение действий медведевского Кремля уходило много сил и внимания в путинском Белом доме. (Летом 2008 года и я впервые за десять лет в Кремле ощутил себя объектом повышенного внимания, не покидавшего меня до удаления из Системы.) Путинский Белый дом правил страной непосредственно, зато медведевский Белый дом с первых же дней после инаугурации Путина превратили в подконтрольного приказчика по исполнению путинских указов, расписанных на бесчисленные поручения президента. Сильное правительство, намеченное премьерством Путина, упразднили ради фикции путинского контроля.

• В Системе РФ  акт контроля  выступает  актом подрыва  оснований проверяемой деятельности

ОНФ возник в праздничные майские дни 2011 года, в час испуга перед (мнимым) намерением Медведева отправить премьера Путина в отставку. Защищать Путина от мнимой угрозы призывали народ, но без права на власть. ОНФ сразу связали со словом «контроль» – контролирующий народ, он же – народ подконтрольный. Все инициативы ОНФ формулировались в кабинете Володина и только там могли быть дополнены.

ОНФ обозначал готовность Путина в свою защиту опереться на население против системыПутина. Путин в 1999 году шел к власти как символ народной оппозиции Ельцину, вышедшей из кабинетов власти, – и ОНФ должен был теперь предъявить вариант локальной политизации вокруг него одного. Путин пошел на шаг, которого избегал, – обратился к массовой пропутинской мобилизации. Володин говорит, что впервые обсудил идею Фронта с Путиным за несколько дней до того, как 6 мая 2011 года та была объявлена; это не исключено. Фантазируя, будто Медведев нечто готовит, премьер Путин разыграл спектакль опричной власти.

Возник прямой канал «поручений от народа» – «народному премьеру-президенту». Далее поток разверстывали в поручения Путина вниз другим действующим лицам. В такой схеме ОНФ не мог стать политически автономным, кроме одного – передачи запросов и жалоб президенту в обход Кремля. Зеркально возникал институт поручений Путина министерствам и ведомствам, царящий до настоящего дня.

Институт поручений подрывал институт правительства в РФ. Оставаясь полупризрачной структурой, ОНФ санкционировал это фикцией прямой связи президента с народом. Видимость контроля обходится в год бюджетом в один миллиард – такова цена за имитационную мобилизацию. ОНФ ввел в систему власти имитационный модуль «народного мандата» и бережет его по сей день.

Контроль в Системе узурпирует поле конфликтов

Системе свойственна неуправляемость и бесконтрольность чрезвычайных полномочий. Поступая на нижние этажи, власть рассредоточивается в очагах аномальной властной активности. Ее лишь отчасти можно контролировать – чрезвычайность поведения низовых акторов не отозвать назад.

• Делегированное бесконтрольно переходит в узурпированное, стремясь к максимуму присвоения конституционных правомочий

Это хуже анархии – ведь среди конституционных правомочий бывают очень сильные и силовые. Законодатель 1993 года процедурно уравновесил их в Конституции действием других властей и суверенных граждан. Но этого не произошло. Попадая в руки случайных лиц, конституционные полномочия лишь расширяют пространство мерцательной тирании.

Прежних рейдеров-силовиков-индивидуалов вытесняет уклад производства порядка. Внутри него конкурируют прейскуранты на услуги следственных структур и полицейские провокации. Этот уклад пресекает обход бессмысленных правил и – также выборочно – криминализует попытки их обхода. В основании – презумпция виновности гражданина, поскольку тот действует продуктивно коммерчески или публично.

• Легализовавшийся только сам себя зря криминализовал

Контроль Системой себя – это взлом

Неверно искать единую общесистемную тайну РФ. Здесь несколько направлений форсированной неясности. Каждое из них импровизирует, проверяя догадки о веяниях сверху. Импровизации нелинейны, они не сводятся к лояльному следованию за трендом. Одни играют на тренд, некоторые идут против тренда, поскольку неопределенность – это игра «фифти-фифти».

Разрушение сложившихся аппаратных и трансаппаратных коалиций в Системе – единственный способ получить о них представление. Иной возможности получать релевантные сведения о своем внутреннем устройстве у власти нет. Всякая успешно действующая группа подозрительна, и ее спешат надломить, нанося удары с помощью силовиков (таков случай губернатора Гайзера в Республике Коми). Зачем? Чтоб понять, что там у них внутри и опасно ли это. Репрессии рвут рабочие связи в Системе, порождая особый тип деструктивной репрезентации. Возникающие при этом фигуры-«прокси» производны от травмирования Системой себя, но они не рядовые типажи. Их заново ставят перед задачей выживания. Из них вербуются кадры Последней мили.

Потеря внутреннего контроля в Системе

Нет ни одного назначения, которое бы не возводили лично к Путину. Внутри пресловутой «вертикали власти» возникла якобы личная путинская вертикаль с отдельным целеполаганием. Устраняются все, даже ничтожные ограничения на действия Кремля и лично Путина.

Правовых checks & balances не было и раньше, теперь нет управленческих и неформальных. Между центром принятия решений и любой политической операцией Кремля нет сдерживающей преграды. Никто не скажет Путину «так нельзя».

Эффективность требует, чтобы зигзаги и обострения, характерные для Системы, отдаляли от черты гибели. Для этого все ее эскалации должны укладываться в сектор полезных (для нее) девиаций. Но отчаянная атмосфера Системы провоцирует власть и населенца выйти за черту. Власть не чувствует своего тормозного пути. Она готова слепо ринуться за выгодой к обрыву, как в 2014 году.

• Ни одна реорганизация власти не учредила сдерживающей Кремль структуры. Неограниченное делегирование суверенной власти мультиплицирует неограниченный риск для РФ

Сегодня Россия – поле абсурдных стратегий без преград для скольжения в любую сторону. Полигон власти вне институтов контроля при нехватке ясно представленных общественных интересов. Схлопывание Системы создаст глобальный вакуумный взрыв, несомненно притягательный для охотников за трофеями.

 

§ 3. Боль как услуга 

Экспансия практик насилия и варварства в Системе

Критики порядков в РФ всегда отмечали чрезмерное насилие со стороны власти и парагосударственных образований. Эта критика началась со времени расстрелов 1993 года и зверств первой чеченской войны. Она не прекращается по сей день.

Все эти годы рост государственного насилия опирался на широкий консенсус. Сперва общество молчаливо согласилось на взрывное расширение числа обитателей «зоны», дошедшее в конце 1990-х до миллиона человек. Тюрьма стала пыточной, далее пытка распространилась повсюду. Пытка в отделениях полиции и на следствии стала общепризнанной нормой по умолчанию. Терпимость к ней также близка к консенсусу.

В России внезапно восстановилась, став нормой политики и деловой жизни, всегдашняя угроза телесного унижения. Общеизвестно применение сотрудниками силовых структур юридически запрещенных инструментов (пытки, науськиванье бандгрупп и т. п.). Силовой фактор, как токсичное «социальное жало», отравляет атмосферу всех активных сред, от деловой до культурной. В нем больше не видят эксцесс. Он не всегда вызывает даже простое порицание. Консенсус готовности к насилию закрепился – все молчаливо согласны на насилие в отношении людей, принадлежащих не к твоей среде и к более низкой социальной группе. Новый вид насилия в Системе – насилие одобренное и поощряемое. Насилие якобы благодетельное и дисциплинирующее население. Неконвенциональное государственное насилие стало горизонтом повседневности и представлено широким спектром: избиения, атаки неформальных активистов (связанных с властью) против граждан, тайные убийства.

В русской политической традиции нет сигнала ясней, нежели арест, избиение, тюрьма и убийства по манию властей. Этот экстремальный уровень страха в Системе означает, что все прошлые договоренности обнулены вместе с твоим правом выжить. Нарастающую тревогу кадров надо же чем-то заполнить. Например, охотой на случайных населенцев. Тебя все еще не убили? Значит, ты преуспел!

Насилие распространилось на многие сектора и уклады. Оно образует атмосферу мерцательной тирании в Системе РФ.

Насилие имитирует наличие государства

Не будучи гуманной, Система весьма социальна. Насилие взбадривает ее общественное состояние, подавляя готовность противостоять начальству. В атмосфере сделки противостояние силе выглядит массово неодобряемым поведением и не вызывает солидарности с жертвами. Защититься или хоть в какой-то степени гарантировать безопасность можно, принадлежа к структурам частной солидарности. Российская Система лишь в малой степени предоставляет защиту от насилия, присущего ее актам.

Надо опасаться как минимум двух ошибок: потери из виду темы насилия как фактора и вечного теоретизирования «с позиции жертвы». Пребывание объектом атаки легко принять за свидетельство правоты и репрезентацию главного конфликта сцены. Но за последние тридцать лет насилие приглашали в политику силами всех игроков – правых и левых, консервативных и либеральных, защитников народных корней от защитников корней чуждых. Борющиеся интересы при первой возможности применяли насилие против других. От военного принуждения и политических убийств до гегемонистской надменности, изолирующей «чужаков» и вытесняющей их с политической сцены.

Часто говорят о «борьбе кланов в Кремле» – будто когда-то в Кремле не было борьбы кланов за собственные интересы. Но дела типа гонений на Европейский университет, Шанинку, дела режиссера Сенцова или Александра Шестуна говорят не об интересах, а о возможностях, их избытке. Наслаждение безмотивным насилием – частый мотив садиста.

• Чтобы убедительно изобразить присутствие государства, надо ошеломить хладнокровным государственным злом

Насилие действует не только прямо, по обычаю РФ бандитским образом, с помощью арматуры и продажного суда. В не меньшей степени угнетает выход насильника на сцену дебатов. Русские разговоры независимо от их глубины и проникновенности, помнят о риске «получить в табло», невольно корректируя этим свой дискурс. Насилие – русская разновидность political correctness.

Охота на человека в Системе

Система РФ и не пытается выдвинуть пра­вдоподобную версию для уничтожения отдельного человека. Она целиком предается спазму мстительности в убеждении, что ее некому будет остановить. Репрессивный разворот вертикали власти ведет к локальной эскалации, где уже никто не чувствует себя обязанным ни перед кем. Умеренному государственному служащему кажется неудобным уклониться от участия в охоте на «изгоя» и его уничто­жении.

• Акт мщения в Системе замеряет степень злодейской лояльности исполнителей для мобилизованности в острых случаях­

Месть в Системе: кейс Шестуна

Мусорный кризис марта-апреля 2018 го­да, вслед триумфальному избранию Владимира Путина, заметно омрачил его триумф. По логике путинской подозрительности (стимулируемой Двором) это породило версию о намеренном обрушении рейтинга в ущерб имиджу Путина. Многие из актов мести в отношении главы Серпуховского района Александра Шестуна, возможно, объясняются вспышкой ярости Путина, которую окружение хотело отвести от себя.

Месть Шестуну – не политическая самооборона власти, а аффект нарушенного «табу». Шестун задел их несколько. Самое мягкое – «табу» на митинги по нежелательным для Кремля резонансным темам. Сразу после выборов Шестун дал несколько разрешений местному населению на митинги вопреки прямому запрету областных властей, а затем и администрации президента.

• Просьба АП в Системе РФ приравнивается к законодательной норме

Проигнорировав и предав ее огласке, Шестун нарушил двойное табу. Нарушил его радикально, опубликовав в Сети запись разговора с важными чинами АП. Система не терпит документирования, которое слишком явно выдает ее схему действий и настаивает на монополии любых точных данных о себе. Судам, социологам и следственным органам запрещено расследовать управленческую деятельность Кремля. Ход Шестуна создал пролом в неожиданном месте. Это ошарашило Кремль – и Шестуна, считавшегося «своим», перевели в «предатели».

В опубликованной Шестуном аудиозаписи говорящий с ним (Шестун называет его генералом ФСБ Ткачевым) сказал: «Тебя переедут». Едва ли это намек на способ убийства Михоэлса. Это угроза отменить законодательные и конституционные гарантии в отношении одного человека: Шестуна лично. В Системе включается сигнализация отмашки – дозволение служащим, имеющим дело с Шестуном, на все виды нарушений закона. Негативная «отмашка» разрешает подавлять жизнедеятельность гражданина всеми способами, под верные гарантии безответственности для того, кто это делает.

Уничтожающие «отмашки» создают очаги углубляющегося беззакония, которые затем мультиплицируются по Системе. Для служащих они выступают эталоном одобряемого свыше поведения. С этого момента в Системе положено считать, что уничтожением человека занимается лично Путин (даже если это не так). Такой очаг выборочного поражения в правах личности коррумпирует законные власти и толкает на добавочные нарушения закона. Шестуна лишили права выдвинуться кандидатом. Затем под явно лживым предлогом этого права лишили его жену Юлию Шестун. Затем статьи УК, по которым он арестован, поменяли на более тяжелые. Все это уже не требует всякий раз особой санкции сверху – «отмашка» предоставляет широкий коридор мстительных импровизаций. Шестун в опасном положении, и угроза «переехать» его перестает быть метафорой.

Насилие в Системе РФ – твой сосед и товарищ

Насилие в Системе – нечто большее, чем практика принуждения к порядку. Оно регулирует уровень репрессивности. Дозатор давления на людей – нарочито заметный и недвусмысленный, с ярлычком «государство inside».

Система РФ насквозь насильственна. Наподобие советской системы 1920-х годов, мы не можем предвидеть, сколь более насильственной она может стать – и ей это неведомо. Насилие включено в игру, замещая дефицит государства. Всякий раз, когда в Системе пытаются обрести власть, собственность, равновесие – и даже справедливость, в ней прибегают к насилию, итогом которого не может быть стабильность и справедливость. Акцент на насилии связан с русским акцентом на власть, замещающую прочие виды связи.

В этом смысле Система является варварской. Она не признает универсально действующих цивилизованных ограничений на обращение с людьми. Совершая варварский акт, функционер Системы не думает, что несправедливость нужно компенсировать. Он просто покидает место совершения зла, предоставляя жертвам справляться с их гневом и болью.

Действует матрица старта Системы РФ. Постсоветское «иного не дано» не было либеральным, как думает современный либерал. То было ледяное согласие с «волей истории», которую шли творить, ибо иные пути считали гибельными – шли выживать, а не творить справедливость (последнюю считали «левой» ценностью и презирали). Что до ценности блага, считалось, что всякое благо получает стоимостное выражение и оценку на рынке.

Возникшую Систему сопровождал надполитический консенсус – так надо! Она претендовала на соответствие самой природе мироздания, его велениям и законам. Система считала себя естественной, как сама природа, – а природа безжалостна.

Тут исток неудач попыток ограничить власть в Системе – в ее горизонте негде найти предел. Не исключено, что тут исток культа личности Путина – странного, если вдуматься, не имеющего явных причин, не диктуемого ни нуждой, ни пресловутым «традиционалистским сознанием».

Насилие в Системе не гость, а твой злой сосед. Оно анонимно бьет по живым мишеням с их личными интересами, предоставляя каждому искать причину, зачем выбрали именно вас. Сериализация насилия проходит по законам медиаполитики: тему воспринимают всерьез, если она сериал. Ямпольский пишет о неразличимом мелькании насилий, о царстве повтора. Но неразличение и безразличие – очень разные вещи. Именно последнее – главная цель и даже личная ценность. Безразличие делает акты насилия невидимыми. Здесь тебя душат, отвернувшись.

Как известно, в Советском Союзе действовал гигантский аппарат контроля и принуждения, напрямую связанный с репрессивными органами государства. В Системе РФ это устроено по-другому. Российская репрессивность часто является продолжением случайной системной репрессивности, ни на что в отдельности не направленной. Она проистекает еще и из желания аппарата облегчить себе работу. Яркий пример – «палочная система» в полиции, где жертвой оказываются законопослушные люди, оказавшиеся не в том месте не в тот день. Система здесь выступает коллективным растяпой, но, захватив жертву, она способна к бесконечно холодному садизму, не останавливающемуся ни перед чем.

Несокрытость насилия и варварства в Системе. Капитализация страха Системы

Система РФ – необычный насильник. Трамп однажды сказал, что, убей он кого-то прямо на Пятой авеню, сторонники его все равно простят. Система РФ насилует на своих «Пятых авеню» вызывающе демонстративно. Меланж испуга с намерением напугать смещает критерии полезности: это не работа на результат. Результат, впрочем, есть, но не тот, которого ищут.

Распад стратегического центра власти создал спрос на управление хаосом в пустом поле власти. Здесь каждый ведет себя как Система РФ в целом: создает чрезвычайную ситуацию и что-то захватывает, уже не разбирая зачем.

• Если не удалось захватить чей-то актив или капитал, то капитализируют страх перед самим бесцельным насилием

Корыстолюбивое насилие – Система как «империя штрафов»

В технике российского насилия заметно развитие практики штрафа. Система РФ – «империя штрафов». Штрафы она предпочитает иным видам давления на граждан. Штраф объединяет в себе ряд системно удобных для адми­нистрирования тем:

1) это простейший вид получения доходов с населения без оказания каких-либо услуг;

2) это управленчески легчайший вид массовых репрессий. Он оставляет у жертвы чувство, что она счастливо отделалась «попадаловом», то есть выжила;

• Выжить – значит преуспеть: выживание для населенца – высший приз при любых обстоятельствах

3) оштрафованный часто виновен, что признает сам. Штраф закрепляет чувство виновности, поддерживая его на ровном, не разрушительном для человека уровне. Массовая виновность равна готовности к массовой сделке;

4) штрафование для населенца – игра с государством по маленькой. В этот раз ты проиграл, но мог бы выиграть, «будь поумнее». Каждый, оставшийся неоштрафованным, вправе считать себя выигравшим­.

• Нападение Системы на человека всегда «штраф». Выписанный злой судьбой, он лишает смысла всякое сопротивление

Система отжима штрафов из населения распространилась на миллиардеров. Власть добывает «нефть» не только из населенческого планктона, но и из наиболее жирных динозавров. Принцип один: штраф! Но штраф не простой – штраф максимизированный. Он выплачивается не единожды, а по нескольку раз, для чего нужен арест штрафника. Пример – дело Евтушенкова, теперь дело Магомедовых. Магомедовых «оштрафовали».

Судебно-следственные, полицейские и внесудебные силовые репрессии в Системе имеют нечто общее со штрафами. В большинстве они не связаны с намеренным противодействием властям, выступая простой случайностью. Случайности власти несправедливы, но, будучи еще и непредсказуемы, освобождают от нужды быть наготове.

Машина страха и харизма силовой страховки

В состав власти встроена машина блок-страха. Ее мыслят бесценной, оберегают как сокровище. Но это лишь оперативная «заглушка» оценки проблем, которые стоило бы рассмотреть, чтоб снизить угрозу. Страх мешает властям оценить реальность угроз. Никакие действия, мотивированные страхом, не кажутся достаточными, и у власти сохраняется мотив их наращивать.

Установлено табу на признание вслух острых проблем. Их тронуть нельзя, дабы не «обрушить всю конструкцию». Табу-невидимки, вытесненные в область страхов, претворились в мотив деструктивного поведения. А повестка власти – в мешанину тем, обсуждаемых вне контекста, враздробь. Реформа суда, финансовый центр, содействие деловому климату, борьба с коррупцией – все загипсовано постулатом «Путин как фактор стабильности». Харизма силовой страховки, которой наделяют персону Путина, резервируя остальное на будущее, – прием мумификации политики.

Функциональность ужаса в Системе

Валерий Зорькин, председатель КС, как-то употребил точный термин «свирепое государство».Таков один из модусов Системы, где речь уже не просто о насилии, а о жизни внутри него и порабощении им. После террора 1930–1940-х во всех послесталинских режимах ужас функционально необходим. В Системе РФ ужас упрощает, а то и целиком решает задачу управления. Ужасающий может не управлять хорошо – от него ждут невнимательности, позволяющей ускользнуть. Чрезвычайные состояния – ужасные катастрофы, отравления, пожары – снимают с Системы задачу добавочно напугать, позволяя сразу войти в щадящую роль «Спасателя­».

Страх и насилие в Системе. Будущее подавляющее большинство как нестационарный насильник

Режим Системы РФ искушен в быстром создании зон повышенной персональной угрозы и уличного страха. Бессистемное насилие – насилие лишь вероятное, но весьма вероятное: таков продвигаемый властью товар. Говоря об «уличных джунглях», поддавшиеся страху описывают личные переживания от терроризирующих десантов власти. Аппаратура страха легко размонтируется, и ее переносят в другую точку, с кадрами наготове.

• Пульсация страхов в ритме от ужаса власти к ужасу ее отсутствия есть то, что здесь именуют «порядком»

Режим не бесчеловечен – он ачеловечный. Режим частных мобилизаций по пустячным поводам, которые «сверху» форсируют СМИ власти, а «снизу» – сами сетевые сообщества.

«Подавляющее большинство» уже не электоральное большинство. Оно ансамбль управляемых меньшинств, но каких? Локальных меньшинств, мобилизуемых ad hock – применительно к случаю. Повод может быть задан сверху, властями, или истребован истериками «снизу». (Кейсы дела школы № 57, «Синего кита» и т. п.)

Российское насилие нуждается в демаркации и спецификации. Слишком просто, но и бесполезно возражать против уже свершившихся фактов в каждом отдельном случае. Насилие, переливающееся через границы, то не имеет объекта, то атакует беспорядочно находимые цели. Наш вид насилия расфокусирует образ насильника, всегда укутанный в облачко ядовитых слухов, «причин» и наветов. Перебрать их все практически невозможно. Насилие как таковое необязательно составляет интерес силовика. Группа заинтересованных в насилии может находиться вообще в другом месте, например в ближнем кругу президента. Нет и прямого перехода от номинально государственного насилия к насилию так называемых активистов, «казаков» и других неконвенционалов.

Является ли Система «преступным государством»

Моделей преступности в стране несколько, и они по-разному увязаны с законностью. Наравне с кремлевской действует корпоративная преступность. Она связана с госбанками, после кризиса начала 2010-х вошедшими в состав истеблишмента РФ. Есть правительственная преступность. И, конечно, есть политическая преступность.

Еще один уклад и эталон для коррумпируемого управленческого сообщества – клептократия. Ни один из этих укладов не исчерпывает государственности РФ. Но их экспансия подрывает ее легитимность, блокируя сценарий государственного восстановления.

Все это складывается в то, что судья Зорькин, проговорившись, назвал «свирепым государством».

• Свирепое российское государство – это состав должностных лиц и организаций, намеренно причиняющих вред гражданину для повиновения других и своей частной выгоды

Складываются ли преступные уклады, однако, в понятие преступного государства? Русское легкомыслие, не задумываясь, брякнет: «Конечно!» – не ожидая от самообвинения больших последствий. Зато при смене режима оно тут же запутается, какие организации считать легитимными, а какие нет – и рухнет во власть старых связей­.

Насилие как услуга

Очевидная трудность понимания насилия в Системе РФ. Насилие в слабой дозировке настолько присуще Системе, что это делает его чем-то домашним, привычным. Его нельзя предсказать, его трудно рационализовать и истолковать. Оно самоценно и выступает как конечная услуга Системы – то как товар ее, то как дизайн товара.

• Политические убийства на улицах дизайнерски чужды вкусу питерской команды Кремля, что, вероятно, повышает их интерес к экспериментам с ядами

Моральное онемение как реакция на насилие позволяет сосуществовать с ним, не замечая. Насилие прячется на виду у всех, ничего особо не требуя и заранее не предупреждая. Говорят, с кем-то что-то стряслось? Увы, но часто случается, – чего не бывает! Еще один вариант массовой сделки: такая оценка насилия и человеческой боли, при которой значение ее занижено и та выглядит неважной. Важно лишь выживание любой ценой.

Выживание не является стабильным состоянием. Это режим, мерцающий у последней черты, ясной лишь выживающему. В состав угроз выживанию могут входить вещи, грозящие не физическому существованию, но базовому самоуважению человека, его чувству достоинства.

Упрощение работы себе как ценность. Гедонистическое насилие

В рамках консенсуса выживания при восприятии людей как остаточной массы выживших упрощение деловых задач стало ценностью и обросло множеством аппаратных девайсов. Один из них – пытка ради экономии: «палочная система» полицейской отчетности с ее пыточным сопровождением. За эксцессами судебно-следственного насилия часто нет и злой воли. Теневой гедонизм объединяет жертв с палачами общим намерением выжить за чужой счет.

Денди Путин и насилие

Россия не только империя штрафов, она еще ироническая империя. Не требуя от тебя идейности и не пытаясь перевоспитать, как Советы, российская власть действует, будто сама эволюция, равно бесчувственная к выжившим и невыжившим. Критерий гуманности в государственном аппарате не воспринимают всерьез, и Путин первый подает в том пример.

Внутри путинских ролей модератора и арбитра у него есть подфункция: Путин подбирает места для насилия и, вводя в государственно приемлемые берега, делает его уместным. Путин дозирует насилие. Эта его функция незаменима в кругу людей, которые не видят нужды в ограничениях, да и в человечности вообще. Но это же дает Путину убежденность в своем праве на радикальное насилие.

Вернемся к стратегии «маски безумца»: она бесполезна, если не демонстративна. Напугать стратегического противника может только его догадка о том, что партнер действительно не в себе и может применить несоразмерные средства себе в ущерб.

Средством для этого является демонстрация неподдельной мстительности. Месть иррациональна и, как правило, контрпродуктивна в политике. Симулировать ее зато легче и безопаснее, чем безумие. К тому же в российской Системе месть не является чем-то неслыханным. Власти в РФ практикуют мстительный ресентимент во внутренней и внешней политике – тем убедительнее выглядит их педалирование этого аффекта.

• Откровенно непрактичная безудержная мстительность – новейший атрибут Системы, отличающий ее от послесталинских режимов власти

 

§ 4. Неотнятое как собственность 

Неокапиталистическая экономика РФ против частной собственности

Частная собственность в РФ юридически признана, но доступ собственника к его собственности условен и эксклюзивен. Частная собственность как бесспорное право гражданина отсутствует, здесь это привилегия – ее дают и/или отнимают.

Сектор государственной собственности обширен. В него открыт допуск пользователям, входящим в премиальные клубы (при Дворе или при губернаторах). Собственность жителей страны Центр рассматривает как свои неотъемлемые ресурсы. Обосновано это заботой о населении: чтобы распределять жизненно важные людям ресурсы, надо ими бесспорно обладать. Эту софистическую формулу в РФ воспринимают как обоснование при захвате чужой собственности.

В «нулевые», когда уходит собственник, его заменяет порученец-распорядитель. Региональные власти выводятся с центра игрового поля. Компенсацией для них станет техническая простота получения средств от Москвы сравнительно с прежним добыванием их из местного населения. Но собственность населению не вернут.

Система РФ – «симфония» лишенных собственности с теми, кто их лишил, но не обобрал догола. Отнятое у других как достояние успешно отнявшего приобретает добавочную легитимность, если он готов защищать добычу.

Статус собственника в Системе РФ как отнимаемая привилегия

Китай вводил капитализм, поначалу не затрагивая догмы «всенародной собственности», но маневрируя допуском к капиталу. РФ демонстрирует регрессивный ход: частная собственность юридически есть, но допуск к ней осуществляется не со стороны собственника. Приобретение прав на чужое часто не меняет здесь видимой структуры собственности.

Статус собственника в Системе РФ редок и эксклюзивен. Он может быть докуплен как привилегия, а затем отнят без компенсации. Судьба АФК «Система» – лабораторный опыт охоты на осла­бевших.

•  Отнятое  в России считают более легальной собственностью, чем благоприобретенное, перемешивая одно с другим до неразличения

Власть предъявляет саморепрезентацию «хозяина земли русской». За этим скрыта реконструкция собственности без согласия собственников (закон о реновации – яркий пример: кто здесь хозяин и кто бенефициар?). Власть в Системе РФ выступает реконструктором прав собственности. Она не только ансамбль расхитителей чужого имущества, но и машина докапитализации краденого. Рейдерство в РФ – важная государственная миссия.

Big Bang Системы РФ. Путинизм возник из события отъема собственности

Путинизм возник не эволюционным путем, как многие (и я) часто думали, а из Big Bang – события отъема собственности. Структура события трансформировала ельцинско-раннепутинскую переходную власть в иной режим.

Распространена обратная версия, по форме похожая на экономический материализм: «Режим порождает коррупцию, как и пропаганду, ущемление политической конкуренции, несменяемость власти, декоративность институтов. Не думаю, что это делает кто-то целенаправленно, с целью личного обогащения. Это некий складывающийся порядок, который позволяет своим бенефициарам лично обогащаться» (Екатерина Шульман). Все было бы верно, если б не занижение роли события отъема – на место которого подставлен «режим», как Deus ex machina. Екатерине Шульман возражает Елена Панфилова: «Что если граждане в стране тоже хотят маленького незаконного обогащения?.. Люди недополучают, и мысль о незаконном обогащении не кажется им отвратительной. И приходит человек, который разделяет этот антиценностный подход. Только что люди делились телефонами педиатров, а теперь назначают друг друга на правления банков. <…> Гибриды – это режимы в ресурсных экономиках, в которых система управления не интересуется благосостоянием граждан… Коррупция – причина появления гибридных режимов. Блага в этом быть не может, любое благо пожирается тем, что, когда участникам процесса надоест “пить нефть”, они начнут “пить кровь”».

Правы обе: отъем порождает режим – режим форсирует рейдерство и коррупцию.

«Ловчая тирания». Собственность в Системе закрепляется через захват чужого

Российские практики дисциплины хорошо описываются понятием охотник и дичь. Населенца ловят при помощи законов и правил. Представители государства выступают как ловчие и загонщики. Ситуация загонной охоты выступает общепризнанной санкцией неравенству граждан. Ловчая тирания – макет чрезвычайного положения в Системе.

• В Системе РФ всякий следующий захват чужого делает захваченное все более легально «своим»

Здесь всегда кто-то прощупывает «серые», слабо защищенные сектора чужой собственности. Политически и идеологически размечают поля будущей охоты для захвата сверху. Так разметили Мраморный дворец Кочубея, где засел Европейский университет – «непатриотичный» по имени. Но идейный мотив здесь всего лишь ловчие сети девелопера. Поглощаемый актив наспех клеймят, декорируя под «пятую колонну». Так в начале 2000-х годов клеймо «олигархи» служило пометкой чужой собственности как мишеней захвата. Сегодня не то: захвати, что плохо лежит, поставь под российский флаг – и спи спокойно!

Державность как воровской прием

В Системе возникает схема «справедливости» изъятия национальных богатств у населения (как потенциальных владельцев). Воровская аргументация такова: поскольку население обращается к «государству» с экономическими требованиями, краденные им ресурсы считаются фондом обеспечения выполнимости народных требований. Логика перевернута – требования прозрачности и приватизации представлены «посягательством на социальные интересы» масс. Граждане, по верному замечанию Иноземцева, «выглядят сообществом иждивенцев, а не создателями общественного богатства». И не только выглядят, но и становятся.

• Доктрина  «Державы»  обслуживает механизм захвата чужого. Это эвфемизм собственности нации, присвоенной и осваиваемой Двором

Деньги лояльности в Системе

В вертикали власти как покупке лояльности есть тот же неустранимый ущерб, что и в продажной любви. Имитируемая провластная активность стимулируется звонкой монетой. Но этот стимул нужно скрывать из-за оскорбительности для чувств лоялиста­.

•  Деньги лояльности –  скрытые внутри Системы активы, которыми она оплачена и которые нельзя обосновать

При обычном функционировании Системы РФ в ней размечены маршруты движения денег (ликвидности) – государственных проектов, претендующих на бюджет, активов и полномочий. Все рискованным образом взвешено в «государственном секторе экономики», фактически – в том же «социуме власти». Местное население не играет на этом рынке – кроме бунтов на коленях, вроде жителей московских пятиэтажек в 2017-м и дальневосточников в 2018-м.

После того как плата из национального лидера извлечена, задачей становится ее укрыть. Смыть с этих позорных желанных денег следы бюджетного происхождения – интимный момент процесса. Идеально бы превратить их в частную собственность, но это запрещено правилами Системы. Только очень доверенный государственный агент вправе вести себя как частный собственник (и чаще – не со своими деньгами). Все прочее – порнография власти: постель с измятыми активами под матрасом.

Клуб господ и воровская империя

В Системе всегда были сектора высокой конкурентности. Не мешая монополии власти, они со временем поглощались ее мейнстримом. Таким в первой половине 2000-х годов был нефтяной сектор. Монополизация его силами генпрокуратуры, Сечина и ФСБ привела лишь к тому, что конкуренцию передвинули в силовое поле. Следующее десятилетие прошло под знаком конкуренции силовиков за чужие активы. Возникали и более скромные «конкурентные карманы» при других центрах власти.

Вокруг любого первого лица, от Путина до его регионального порученца, образуется клуб доверенных бизнесов. Он впитывает финансовые бюджетные потоки. Проникнуть извне в закрытый круг очень трудно, зато внутри остаются сравнительно честные условия конкуренции. Естественно, такие закрытые вип-модули повышают издержки, снижая доходы государства. Но, не создав «клуб господ», порученец не может делать вообще ничего. Оттого Двор Путина для Путина безальтернативен.

Воровская империя надстраивается над конкурирующими кланами. Она не мешает конкуренции внутри закрытых клубов. Число участников конкуренции в закрытых секторах определяется господами положения. Доступ в «карман» для других закрыт.

Вторжение банков. Собственность как заговор в Системе РФ

В моменты кризиса Системы РФ собственность есть заговор. В такие моменты мы совмещаем все злоупотребления капитализма со злоупотреблениями государственной экономики, лишенными благих сторон того и другого. Кризис 2008–2009 годов, подорвавший на Западе всевластие финансовых институтов, в России привел к диктатуре госбанков. Директорат госбанков сросся с правящим ближним кругом Путина. Кризис «социума власти» в декабре 2014-го был испытательным для премиально-банковской команды – «путинской» по табличке при входе в Систему. Госбанки маневрировали, почти не уведомляя номинатора власти – президента РФ.

Глобальный движок Системы РФ сохраняется, она по-прежнему зависит от бесперебойных поставок ликвидности боингами. Движение ликвидности, часто не оформленное документально, есть то же, что вертикаль власти. Но теперь на «движке» сидит группа госбанков в лице хорошо знакомых директоров. Ритмично впрыскивая ликвидность в вертикаль, «проекты развития» заменили Системе карбюратор. Сам Путин проговаривается об этом, как в реплике на пресс-конференции декабря 2014-го: «Я тут позвонил некоторым товарищам…»

Д. Бутрин говорит о движении рублей в момент паники «по указанию агентов, контролируемых государством», разумно полагая частные корпорации второстепенными. Только государственные банки и сопоставимые по аппаратной силе агенты могли позволить вести себя как частные собственники – utendi et abutendi, «употреблять и злоупотреблять». Ни Дерипаска, ни Прохоров не ведут себя как полные собственники того, что им формально принад­лежит.

Отсутствие черты между законом и преступлением

Модель власти в Системе признает незаконность своего распоряжения узурпированным государством. Это видно в порождении массы подставных лиц – посредников власти и подставных собственников. Примеры любой найдет в налоговых декларациях депутатов с женами-миллионерами. Эта стыдливость – самопризнание нелегальности обладания властью как собственностью.

Система РФ не желает, не смеет и не намерена провести ясную черту между успехом и преступлением, поскольку речь о выживании ее премиального класса собственников и опорной населенческой коалиции.

Решения в Системе РФ – не регулярные решения в пределах норм, а мгновенные калькуляции взаимных весов. На месте принятия управленческих решений – расчетливые импровизации. Условие их возможности – гарантированная бессудность. Перенос либералами приоритета политики с судебной власти на президентскую и исполнительную еще в 1990-е ввел РФ в иллиберальное русло­.

• В Системе РФ всегдашняя угроза случайного наказания имитирует присутствие нормы, не указывая, в чем та состоит

Уголовный интим Системы РФ – потеря грани между эффективностью и криминализацией. Система не может ясно провести эту черту, не разорившись. Коррупция обслуживает ядро Системы – душу ее аномальности. Помимо защиты собственности и эксклюзивных услуг коррупция формирует в РФ атмосферу человеческой близости, доверительности и наибольшего благоприятствования в пороках. Такое не под силу судам и государственной бюрократии РФ.

Большинство собственников может отнять право собственности у меньшинства

В ходе «реновации» в России появился закон, согласно которому большинством собственников можно отобрать право собственности у их меньшинства. Никто не ждал такого расширения идеи «подавляющего большинства».

Тем не менее Кремль, благодаря вакууму лидерства на московской сцене, неожиданно легко вышел из кризиса с реновацией. Это понизило страх перед захватами чужого имущества. Мы накануне нового обострения рейдерства как функции Системы. Но безопасное рейдерство – иллюзия, как в истории с системой «Платон» и той же реновацией.

Система РФ всегда готова к эскалациям и рывкам на новые поля, но не готова к усложнению процедур захвата этих полей. Что тогда значит идущий у всех на виду внутренний передел? У него несколько азимутов.

Истощение сырьевой ренты очевидно. Переход мировых сред в контрнаступление против Кремля – тоже. Маятник качнулся обратно, давление нарастает – и Система расслаивается по уровням защиты активов, не становясь либеральнее.

Эпоха быстрых трат

В Системе РФ чем нерасчетливее тратишь, тем меньше риск раскулачивания. Т. Становая: «Правило второе – “расширяться” можно, но осторожно». Поглощение Крыма Россией указывает на иной эталон поведения: откусил куском – глотай быстрее! Этот паттерн восходит к травме величия: больше – значит лучше! Ограничение у таких стратегий одно – большему опасно выглядеть автономным. Даже Москва не смеет стать сомасштабной Кремлю.

Вслед «реновации» Москва придумывает все более затратные программы, иначе московские деньги уйдут к электоральным абрекам под высокогорный процент. Сегодня Кудрин, творец финансовой вертикали власти, требует финансовой федерализации; а Собянин, мерзлое дитя вертикали, охраняет вольности финансовой бонанзы Москвы.

Борьба до полной победы

В Системе РФ ведется борьба с коррупцией. Ее ведут представители смежных коррупционных укладов, от корыстного потакания внизу до клептократий среднего уровня и верховного уклада Grand Corruption (Большая коррупция).

Коррупционные уклады в Системе не портят государственность, а содействуют, увязывают и смягчают. При данном уровне насилия и суда никакая экономическая деятельность не была бы возможной и Система РФ бы погибла, как погиб Советский Союз. Поскольку этого не случилось, мы уверены, что коррупционный обмен в Системе носит взаимовыгодный социальный характер.

Низовая коррупция в Системе РФ основывается на связях доверия к чужим людям и стремлении населенца любой ценой обойти институты РФ для защиты своей собственности и выживания. Система РФ жестко борется с коррупцией дилетантов и новичков. «Борьба с преступностью» в 2000-е, став крупным коммерческим проектом Кремля, переросла в фронтальный перезахват собственности, стимулируемый сверху. Кремлевское рейдерство стало образцом для захватов собственности повсюду в стране. Возникла российская клептократия.

Наиболее рискованный – средний клептократический уровень. Стратегическая природа Системы проявляется здесь в регулировании борьбы одних акторов коррупции против других ее акторов. Уровень клептократии хорошо представлен в узлах министерств, губернаторской власти и региональных силовых структур. Осуществление власти здесь традиционно связано с прямыми денежными бонусами. В отличие от несменяемой номенклатуры Двора, клептократия – динамичный уклад Системы. Кадровыми лифтами здесь выступают следственные дела и аресты, премиями – успешный захват чужого.

Клептократический уровень – тот средний уровень Системы, на котором только могут выстраиваться будущие коалиции собственников. Это и делает его опасным. Здесь интерес коррумпированного Центра к релевантным данным о жизни аппарата совпадает с тягой монополиста к подрыву независимых коалиций – и натиском «молодых волков-технократов» из силовых и административных структур.

В свое оправдание клептократия ссылается на мифический «эталон» якобы гомерической коррупции самого Первого. Этот миф гарантирует алиби среднего и низших кругов управления – они его и генерируют. Но коррупция ближнего круга носит иной характер – это Большая коррупция. На этажах Большой коррупции деньги лишь украшают жизнь, как ценные сувениры – золотые слитки в корзинах цветов ко дням рождения шефов АП, сумки Сечина с долларами и колбасой и т. п.

• Структура собственности в РФ тесно привязана к структуре российской коррупции, которая ее оберегает

Неизбежность разграбления в Системе и Системы. Кейс Захарченко­

Описывая Систему РФ, мы раз за разом набредаем на странное обстоятельство. При озабоченности каждого населенца безопасностью, личной и своего имущества (юридически ему придана видимость частной собственности), никто не в силах защитить от разграбления ничего своего: ни Евтушенков – АФК «Систему», ни москвич – квартиру в пятиэтажке. Скрытность не спасает ресурсы от разграбления, а теперь не спасает и клиентела: тащат во все стороны, но в неравных долях.

Машина выборочной законности в атмосфере рассеянной хищности не справляется с наведением на мишень. Сто сорок миллионов бумажных долларов, изъятых у полковника Захарченко, найдут объясне­ние, но столь гомерическая сумма из ничего опрокинет любое объяснение. Речь о концентрации невиданных средств, не объяснимой лишь хищением из бюджета. Верно и обратное: такие объемы нельзя правовым путем «возвратить нации». Они призы, на которые при первой возможности (например, либерализации) устремится воля к захватам. А такая воля сумеет настоять и на политической гегемонии в Финале.

Достройка рыночной модели Системы РФ как «рынка накануне войны»

Эпоха тандема и третье президентство Путина достроили модель Системы РФ. Она и прежде была административным рынком местовладельцев, прослоенным прямым насилием и сращенным с распределительной системой. Новая модель рынка – оживленный рынок кануна большой войны. Схема войны оттиснута в чрезвычайном порядке руководства экономикой и страной. Все, кто входит в руководящую группу, составляют «генштаб», состав которого текуч, но неприкасаем. Под «генштабом» расстилается «подавляющее большинство» – множество коллективов в конкурентном вымаливании бюджетов, отбираемых друг у друга.

Часть Двора и ближнего круга Путина составляют люди с большим опытом частного предпринимательства, подстрахованного за государственный счет. Но в их умах элементы экономического рацио перемешаны непривычным образом. У экономических капитанов Кремля нет различения экономического оптимума как такового и их частной выгоды, за которую страна должна будет воевать.

• В кремлевских умах  экономика  России является метафорой материального могущества державы, эксклюзивно обеспечивающего выгоду для 20–30 человек

Геном войны закрепляется глобальным режимом санкций при независимости власти от внутренней среды. Режим молчаливой массовой сделки – это кремлевский танк.

Смешанная власть и коррупция

Государственность РФ полна отсылок к бедственному состоянию людей (иногда ими пройденному). Государство представлено собственной силой граждан – оно адресат их жалоб на слабость. Если смешанное государство не сочится свободной ликвидностью, оно будет выглядеть жалким, непрактичным и бессердечным. Во все суверенные функции включены контуры добычи ликвидности, которые «необходимы в обеспечение нужд населения». Это порождает все новые пути утечки средств, а те получают «схемодержателей» – бенефициаров Системы РФ.

Смешанная власть переплетается с таким же смешанным обществом. Общество, замешанное в игры власти, коррумпируется в том же порядке. Указав на отклонение или аномальность, услышишь оправдание со ссылкой на дорогостоящий гуманитарный контекст. Зато при апологетике клептократии премиальный класс спасается темой «и вы такие же»! Народ хитер, любую лазейку использует для воровства у державы. Что ни дай – все украдут! Инициатор коррупции изображает себя жертвой коррумпированного общества. Он сетует на то, что общество коррумпирует его извне.

Парадокс российской коррупции: легальна она или нелегальна?

Владислав Иноземцев квалифицирует российскую верховую коррупцию – Grand Corruption – как «относитель­но легальное­ присвоение огромных средств, в основном через бюджет или финансовые потоки госкорпораций». Отчего ж такое присвоение легально? Это состав преступления, и по российским законам также.

Особенность российской коррупции состоит в учреждении «надполья» (Б. Мадьяр) как зоны иммунитета фигурантов для суда и следствия. Наподобие иммунитета иностранцев в Китае сто лет назад, эта зона вне местной юрисдикции. «Надполье» сосуществует с действующим законодательством, согласно которому его деятельность криминальна. Здесь и затруднение, и разгадка. Вполне реально применение соответствующих статей российского Уголовного кодекса. Проблема в другом – в политике распоряжения Двором конституционными институтами, в частности институтом суда.

Иноземцев приводит кейс оштрафованного на миллиарды Юганск­нефтегаза: после завершения захвата штраф был запросто отменен юристами Роснефти.

Публицист вправе сказать, что коррупционные схемы встроены в юридическую систему. Но это не полное суждение. Речь идет о манипуляции юридической системой в целом – с позволения кураторов администрации президента и местной власти. Но та же судебная система используется буквалистски свирепо во вред нелояльным гражданам или отбирая собственность у слабых владельцев. Судебная система одна, но всякий раз она меняет свою правовую идентичность.

Это приводит автора к формулировке следующего тезиса: «обогащение представителей властной элиты за счет присвоения части поступающей в распоряжение государства ренты является в России нормальным и легальным явлением». Здесь нечто другое: сверхзащита с помощью суда списочного перечня лиц и активов. Суд в России заблокирован в отношении ряда персон и групп интересов. Но сама блокировка проводится с использованием закона. «Обыкновенность» всего этого не создает легальности.

Grand Corruption в РФ

Большая коррупция проистекает из пользования «ближним кругом» полномочиями президента РФ для наращивания частной власти, собственности и контроля в стране. С ведома его или без (в точности неизвестно) идет перехват (и монетизация) ветвей власти группой заинтересованных лиц при Дворе. Этот вид коррупции отличается от простой клептократии тем, что сохраняет конституционные институты частично активными («замороженными»). Последним запрещают вмешиваться в дела Двора, зато подсказывают другие мишени атаки.

• Ключевое звено Большой коррупции РФ – использование полномочий президента РФ

Коррупционная сверхприбыль извлекается при монополии на большие государственные проекты развития при защите от судебного преследования: блокировкой «именем Путина».

 

§ 5. Будущее как прошлое 

Система РФ создает аутичное время и в нем живет

Эта последняя глава книги отчасти оппонирует прочему ее содержанию.

Система РФ эффективна, пока удается исключить время из факторов ее существования. Вышедшая из руин СССР – государства великой всемирно-исторической миссии, Система презирает исторические факты, вопреки всей болтовне о нашем великом прошлом.

Тому, кто знает прошлое Системы РФ, видна слабость выстроенных ею ансамблей: речь о нестабильной, а главное, случайной временнóй капсуле, ищущей равновесия вопреки аномальной подвижности. Искаженное восприятие времени устойчиво лишь внутри неустойчивого поля. Выйдя из-под его магии – или очарования, как хотите, – наткнетесь на тяжко выживающий биоценоз обитателей тектонической зоны. Его существо, сформировавшееся спонтанно, я пытался здесь показать.

Но что характернее для российской Системы – устрашающая тектоника или ее увертливость, верткость?

Первая законченная форма Системы РФ возникла в эпоху курса стабильности – она же управляемая демократия или деполитизация 2000-х годов. Следующее затем военно-экспансионистское десятилетие – эпоха той же Системы в другой фазе. Для простоты я именую ее фазой политизации, или фазой путинско-постпутинского транзита.

В этой второй фазе Система вошла в резонанс с новой тектоникой глобализации 2010-х, на которую отвечает своими резкими действиями и эскалациями. В стране это время спазмов антимодерна, санкционированных пыток и политических убийств. Удаленного наблюдателя Система РФ потешает, как незадачливый антизападный тролль, хулиганящий себе в ущерб. Напрашиваются два вывода.

Во-первых, Россия превращается в изолят – гигантское глобальное исключение, объект ненависти и расизации со стороны чужих ей народов. Во-вторых, это фаза борьбы за последнюю милю путинского транзита – борьбы, которая вводит Систему в финальное состояние. Но финальное состояние – не коллапс. Последний вообще кажется маловероятным. Речь о прохождении Системой точки ее собственной сингулярности. С перспективой превращения далее в устойчивую, глобально признанную форму государственного бытования Северной Евразии – чего сегодня, увы, никто не в силах вообразить.

Время в Системе: пережидание плохих времен

Все свои двадцать пять лет новая Россия чего-то ждала, пережидая трудные времена. Еще в начале, в 1992 году, ее первый президент заявил: подождем еще год, и экономика заработает. Затем дожидались конца Верховного Совета России, якобы вредящего реформам. Конца операции по восстановлению конституционного порядка в Чечне. Затем – исхода президентских выборов 1996 года и т. д. Ожидали предоставления западных кредитов, а затем отсрочек выплаты процентов по ним. Ожидали, когда, наконец, реформы заработают.

Со временем пришла догадка, что выжидание и было жизнью. Система не выжидает – она так живет. Вечно твердя об «угрозах», власть никогда не предвидела серьезных ударов, а пропущенный удар не анализировала. Промежутки между стрессами набиты пропагандой величия и пустой болтовней об устоях. На что сильнее реагирует Система – на стресс как таковой, на внешний удар по себе или на паузу между ударами? Паузу здесь трактуют как передышку, как временное решение проблемы – почти как успех. Кремль не знает иных решений, кроме временных, и другой стабильности, кроме спорной и ненадежной.

Те, кто однажды выжил, склонны думать, что выживут еще и еще раз.

• Преуспеть в Системе – значит переждать и, дождавшись лучших времен, существовать далее. Успех уже в том, что РФ вообще существует как государственность

Сила и слабость Системы в неопределенности ее будущих ходов. Чтобы действовать, не опираясь на знания, Система всякий раз должна оказаться в месте, не опознаваемом для противника. Но этого можно добиться лишь в случае, если место неизвестно и ей самой: среди «сирийских туркманов – кто их знал, что они там есть?» (В. Путин).

В нашей логике действия врага можно стратегически обмануть, только ничего не планируя заранее.

Система РФ – монетизация выжидательности

Годы нефтяной бонанзы сформировали навык выжидания успеха.

Успехом было уже то, что ты выжил и уцелел в 1990-х. Затем преуспел еще раз, используя связи эры стабильности. Система запрещала добиваться улучшений: не требуй, а жди. Принцип выжидания достиг апогея в кудринской политике резервирования. Благоразумная мера стерилизации сырьевых доходов дала в руки власти арсенал абсолютного оружия – глобальную финансовую власть. Власть легко тратить в любой момент, для решения любой задачи.

Всякий момент в политике отсрочек – неподходящий момент. Нечто назначают, затем переносят, и при переносе оно попадает в поле новых неожиданных неудобств – как пенсионная реформа, которую всё сдвигали, пока не наложилась на президентские выборы, – и ее снова отсрочили.

Отсрочки – главное, на что рассчитывают бывшие бенефициары. Мысль об отсрочках рождает мечту лентяя: что если так, отсрочка за отсрочкой, дождаться конца режима и прихода того, кто спасет от Путина?

Ручное управление политическим временем. Снятие сдерживающих ограничений

Ручное управление временем входит в норму примерно с 2004 года, и всякий раз мандат на это выдают чрезвычайные обстоятельства. Разгром ЮКОСа породил сценарий президентских выборов 2004 года как деполитизированный «Царский выход». Басаевская атака в Беслане дала повод к мягкому coup d’etat с отменой губернаторских выборов, а та подорвала основы политического цикла в Системе и проектирования времени.

Что меняется с победой «управляемой демократии»? Сначала немногое, затем все. Но в 2008 году посягнуть на ограничение двумя президентскими сроками еще казалось святотатством. Безальтернативность Путина, ставшая государственной доктриной, тяжко перенесла стресс его ухода из Кремля. Президентские выборы 2008 года – ритуал принесения жертвы ограничению двумя сроками, с почти открытым намерением его обойти. Возник тандем Путин—Медведев.

Новый президент Медведев завизировал слом политического цикла, продлив срок полномочий президента и Думы. Новые сроки уже не годились для политического планирования – они вывели власть в РФ из подчинения циклическому календарю. Выражение «предстоят выборы такого-то года» теряло смысл. Это вскрыла комедийная «рокировка» 2011 года с возвращением в Кремль недалеко ушедшего Путина. При следующем, третьем его президентстве рухнул и этот цикл. По мелкой прихоти сократили сроки полномочий Государственной Думы в 2016 году и бесцельно сдвинули дату президентских выборов 2018 года на «символическое» 18 марта. Понятие «срока полномочий» бессмысленно, когда выборных губернаторов смещают за год до его истекания.

Время в Системе: темпы политизации в переходном периоде

Кремлевская политизация проходит в атмосфере выжидания и неуверенности. Принять себя как переходную власть коман­да Кремля не смеет. Они запретили себе и стране мысль о собственной временности. Но то, что нельзя закончить, надо затянуть, дожидаясь удобных случаев. Из политики убрано ключевое понятие ограниченных непременных сроков, например срока выборов. Это привело к последствиям во всем, включая экономику. Остаются возможны лишь спецоперации ad hoc. Президентские выборы – 2018 два года были в центре внимания Кремля, но сцена подготовки к ним была закрыта. При сверхценности президентства страна и аппарат власти шли на выборы неготовыми, рассчитывая схитрить.

Кремлевское представление о времени – шкатулка сценариев с секретными страхами. Электоральный сценарий отвечает не на кем-то брошенный политический вызов, но на чей-то страх. Страх внутри сценария определяет его мотив. Например, страх окончательной катастрофы, накопленный шараханьями 2011–2018 годов.

• Кремлевские сценарии закрыты для анализа фактов и имеют дело со страхами. Не признавая конфликта интересов, «сценарий страха» превращается в самосбывающийся прогноз

Русский способ периодизации своей истории

Говорят об архаичности русской государственной сцены, но трудность в обратном – сверхсжатом темпе перемен за тридцать лет, не оставивших следа в политической рефлексии. Новые перемены наползли на прошлые, отменяя их смысл. От прежней политической эпохи в политике оставались сбивчивые незапоминающиеся ориентиры.

Забытое обстоятельство перестройки – несменяемая группа общественных лидеров в верхах. Группа сформировалась на базе «грандов гласности» 1987–1991 годов и обладала поразительной устойчивостью. Переходя в разные клубы, партии и движения, член группы сохранял якобы не зависимую ни от чего политическую идентичность. Эта группа изначально относила себя к «элите».

Первый период – условные «девяностые» годы – 1991, 1993, 1996, 1999 годов… (интересен трехлетний шаг творящих Систему кризисов). Уже здесь возникает разнообразие использования советских трофеев с «трофически мотивированным» поведением властей и населения. Трофическое поведение, не будучи предпринимательским, вынуждено быть креативным. Ведь советские ресурсы не предназначались для того применения, к которому в РФ прибегли ради быстрой монетизации. Мегатрофеем стала сама государственность РФ – ее нельзя было объяснить, не соотнеся с советской государственностью.

Ненадолго возникает и исчезает мечта об институте частной собственности. В 1990-х еще была возможность широких дебатов по повестке прав частной собственности на советские активы, момент был политически упущен. Зато намечается неформальный сговор между властью (не заинтересованной в уточнении своей легитимности) и собственниками (не заинтересованными в прояснении их прав на «советские трофеи»). Федеральный центр в конце концов оказался единственным «легитиматором» операций граждан с советской собственностью ради своего выживания.

В период регионального роста «сетей выживания» возникает легитимность местных властей, хозяев-тяжеловесов. Они накапливают ту власть, которая вскоре будет изъята у них Центром в «вертикаль власти». Но периодизация политического процесса пока еще привязана к выборам президента. Электоральная периодизация естественна, пока выборы означали смену команд во власти с переменой видения будущего и повестки. В России такими были выборы в десятилетие между 1990 и 2000 годами. Думские выборы 2003 года стали последними, имевшими политическую повестку и повлиявшими на перемены во власти. Начиная с президентства 2004 года выборы стали тавтологией, с функцией подтверждать верность «историческому выбору» Путина президентом раз и навсегда. С 2005 года бессмысленно искать в графике федеральных выборов опору политического планирования. Даже выборы на Украине 2004 года для России стали важнее, чем свои президентские в том же году.

Смешанная государственность как бессрочный сдвиг всех порядков

При начале «нулевых» речь еще не шла о построении радикального государства-взломщика мирового порядка. До конца «нулевых» идея войти в круг бенефициаров мирового порядка преобладала над соблазном его опрокинуть. Чрезвычайный контекст существовал реально, истабилизация была ключевой целью.

В первое путинское десятилетие центральным маневром стала позитивная импровизация. Не всегда подражательная, она неизменно опиралась на западный эталон. (Навык сохранится до наших дней, когда ко всякой реакционной новации подбирают «зарубежный аналог».)

Но уже формируется смешанная государственность. Изменения идут в одну сторону – бесполезного «усиления власти». Видимым мотивом была война в Чечне и мегатеракты басаевского типа. С конца нулевых растет ужас перед иновмешательством США – реальным, а чаще мнимым. «Укрепление власти» дополняют военной реформой, дефицит политической стратегии восполняет милитарная. Грузинская война была важным рубежом.

Период «тандема» Медведев—Путин парадоксален. Командный пункт лидерской власти делят надвое. В двоецентрии самого Центра власти (оставшемся монопольным!) государственность РФ повысила потенциал нестабильности. Все усилия стабилизировать Систему вели к неуверенности ни в чем.

Атмосфера отчаянного, экстраординарного положения стала фа­ктором, постоянным для Системы. Чрезвычайность генерировал сам «тандем», поддерживая неизвестность, чем эта сделка разрешится для страны. Вопрос возвращения Путина в Кремль искусственно заостряли, сделав источником тревоги. Либеральная эра президента Медведева стала потерянным временем, отказом от строительства государства. Эксцесс с реформой милиции, переназванной в полицию, это лишь подчеркнул. Сырьевые деньги, хлынувшие в госбанки, превратились в инструмент переучреждения власти: возник Двор. Ускорилась коррупция государственных институтов из-за невозможности управлять прежним способом.

Окончательно оформляется практика массовой сделки с властью. Яркий симптом ее – само голосование за президента Медведева, с невероятными цифрами явки и отданных голосов. Президентские выборы 2008 года были тавтологией вдвойне. Президентом провозгласили нового человека при желании сохранить все как есть, то есть Путина во власти.

• Будущее РФ было успешно предотвращено. «Президент Медведев при Путине» действовал как актор пролонгации

В 2011 году, когда пришло время очередного избирательного цикла, страна отвергла возможность перемен – независимо от того, остается ли президентом Медведев или снова Путин. «Консервативный» вариант возвращения Путина в Кремль немедленно обнаружил радикальный подтекст. Вернувшийся Путин не стал восстанавливать политическую непрерывность. Следуя путем эскалаций, он запустил разрушение «путинского консенсуса» и собственной прежней системы.

• Населенец РФ бездумно выдал властям мандат на любые действия – и те его применили. А применив, сделали бессрочным

Потеряв границы между государством Россия и Путиным, Систе­ма вошла в тупиковую «вечность». Нет более сроков власти. Нет границ между личными обидами президента и внешней политикой России. Прежде МИД РФ осторожничал, оберегая маневренность Системы РФ. Но личная мировая политика не осторожничает – и вот президент РФ лично вступает в дело тайных отравителей. Многие сделали ошибочный вывод, будто личность Путина стала единственным источником всех государственных актов России. Реальная ситуация сложнее.

Система РФ нуждается в замкóвом персонаже – блоке произвольной личной власти, повышающем непредсказуемость.

• Непредсказуемость будущего в РФ – основа дисциплинирования элит и их управляемости, а одновременно и тактика глобальной самозащиты

Непрогрессивное будущее время Системы

Популярна мысль (я и сам отдал ей дань), будто с ростом политизации, числа конфликтов и их углублением произойдет размораживание дремлющих институтов. В этом есть ошибка. Всегда опасна завороженность мейнстримом, якобы обладающим прогрессивной силой. Прогресс во все эпохи проблематичен. То, с чем ему приходится бороться, не архаика, а конфликтующие модели прогресса. Все, доказавшее свою успешность, притягивает и захватывается, перенимается и присваивается чужаками. Нет прогрессивной вещи, которую нельзя разрушить с помощью тех прогрессивных технологий, на которых она основана.

В чем была прочность Системы? В том, что она симулировала лидерство успешного авторитарного государства. Опережая, Система сохраняла нации перспективу свободы – то есть перспективу своего ухода, смягчения и отмены однажды.

Первое и отчасти второе президентства Путина поддерживали эту перспективу, и люди использовали эти годы для жизни. Нельзя недооценить и уход Путина из Кремля в 2008 году. Это было невольное признание силы нации, скрытой реальности ее конституционного суверенитета. Граждане недопоняли это, не сумев раздвинуть окно возможностей.

Но выбранный Кремлем курс децивилизации населения с огрублением политики ускоряет распад центра власти. Это видно уже по дислексии первых лиц Системы – бессвязность мыслей, ссылки на советские анекдоты или цитирование невпопад. Центральная команда власти утрачивает свойства шарнира Системы РФ, обеспечивавшего то, что Нассим Талеб называет antifragility, а по-русски говоря – верткость (или шустрость – agile).

Усилился риск коллапса с неясным протеканием. Шансы существования Системы в этом случае пропорциональны ее способности к эскалациям, но управляемость при эскалациях падает. При сохранении саморазрушительной тактики ресурс Системы ограничен двумя-тремя годами. Впрочем, при истощении ресурса Система будет готова пойти на мегаэскалацию внутри или вне страны (последствия чего для нее неясны).

Время в Системе: искусственное время

Игнорирование фактора времени руководством большой страны столь безумно, что кажется нелепым. Но Система РФ своими импровизациями и эскалациями творит внутреннее время и сама сгущает его. События назначаются как маневры, по усмотрению. Так было с присоединением Крыма, затем с интервенцией в Сирии. Акты власти определяют фантомную жизнь Системы, игнорируя рассогласование с ритмом внешней среды. Рядом эскалаций Система РФ смещается к точке сингулярности – событию, которое нельзя будет отменить никаким из ее прежних приемов, но которое переменит ее саму.

Многие видят четвертый срок Путина состоянием, к которому можно приспособиться, поняв его рамки. Особенность путинского транзита в том, что рамок нет. Рамок нет хронологически, из-за условности понятия «четвертый срок». Неизвестно, будет ли президентство Путина шестилетним – или двух-трехлетним? Будет ли срок его вообще как-либо ограничен законом? Не станет ли Путин к концу четвертого срока невыездным жителем Сочи? Путин останется президентом до тех пор, пока значимые группы в «ближнем кругу» не договорятся между собой о преемнике. Но посвятят ли они его самого в столь деликатные переговоры, пока не достигнут общего мнения?

Предельная хронологическая волатильность – состояние, в которое РФ вошла 18 марта 2018 года.

Неопределимость текущего момента

Политически уточнить координаты времени при деполитизации нелегко. Мы имеем дело с несколькими временными осями, и только их наложение помогает определить точку you are here.

Многие хотят начинать отсчет времени с утопического пункта. Утопия не предосудительна, но означает для политики отказ от реальных сроков. Утопия неудобна при попытке определить момент. Такова утопия «когда Путин уйдет»: конечно, однажды Путин уйдет. Но утопия его ухода задает слишком неопределенный отправной пункт.

Владимир Путин и его окружение пролонгируют президентство за президентством. Точно так и оппозиция Путину пролонгирует нечеткость своих определений момента. Результат один – время исключено из числа актуальных факторов. Сегодня важно отказаться от пролонгированной подмены актуальной повестки момента – метафорами «режима», «назревшей смены», «выхода из кризиса» и т. п.

Политический момент в постпутинском транзите не является точкой и не может быть бесконфликтным. Политические акты раздвоены: они протекают сегодня, но нацелены на будущий финал. Но время Финала пока лишь фантазия – до него надо дожить, и все, с кем договорился по «последней миле» путинского транзита, – должны сохранить свои позиции… Но что если нет?