Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней. Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней. А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней. И становится все темней. Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед: Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет; Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед. Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет. Кто готовит тебе обед? Грейси продает его синтезатор — навряд ли этим его задев или отомстив. Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив. Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф, Ждет, когда возвратится Стив. Он и вправду приходит как-то — приносит выпечки и вина. Смотрит ласково, шутит, мол, ну, кого это ты тут прячешь в шкафу, жена? Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряжённая, как струна. А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна? Почему вы вместе, а я одна?.. Через год Стивен умирает, в одну минуту, «увы, мы сделали, что смогли». Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли. И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули. И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот. У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код. А её состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год. И небес, работающих На вход.