Старый Хью жил недалеко от того утеса, на Котором маяк – как звездочка на плече. И лицо его было словно ветрами тёсано. И морщины на нем – как трещины в кирпиче. «Позовите Хью! – говорил народ, – Пусть сыграет соло на Гармошке губной и песен споет своих». Когда Хью играл – то во рту становилось солоно, Будто океан накрыл тебя – и притих. На галлон было в Хью пирата, полпинты еще – индейца, Он был мудр и нетороплив, словно крокодил. Хью совсем не боялся смерти, а все твердили: «И не надейся. От нее даже самый смелый не уходил». У старого Хью был пес, его звали Джим. Его знал каждый дворник; кормила каждая продавщица. Хью говорил ему: «Если смерть к нам и постучится — Мы через окно от нее сбежим». И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит, Набивал себе трубку (индейцы такое любят). И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: «Хьюберт. У тебя ужасно усталый вид. У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда. Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки. Может, ты поиграешь им на губной гармошке? Они очень радуются всегда». Хью все понял, молчал да трубку курил свою. Щурился, улыбался неудержимо. «Только вот мне не с кем оставить Джима. К вам с собакой пустят?» – Конечно, Хью. Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой. В своем сказочном направленьи непостижимом. Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом. Если вдруг услышишь в ночи – подпой.