#i_017.jpg

Эстонская независимость для меня – это мой дядя, брат отца Йоханнес Паю, который в советское время работал бухгалтером и в свободное время занимался краеведением. Своей интеллигентностью он вызывал у меня восхищение. Тем самым, на меня оказали влияние не только кошмары матери о трудовых лагерях, но и намеки на то, что было до террора. Когда я теперь еду в Паламузе и посещаю школьный музей, один из популярнейших в мире, – чувствую, что это и частица моей личной истории, так же, как и фильм «Весна». С этими двумя событиями связаны чувства – тем самым, и самочувствие.

На стене музея висит фотография духового оркестра, на заднем плане стоит мой дедушка Эльмар. По чистой случайности этот снимок сохранился в советское время. Дедушка обучал игре на инструментах многих местных молодых людей. То, что в деревне имелся духовой оркестр, говорило о том, что деревня зажиточная, что люди могли приобрести дорогие инструменты. Люди не были апатичными, советская система еще не успела их наказать. На фоне ландшафта еще не было руин зданий, разрушенных домов, проходя мимо которых люди отводили взор в другую сторону, и на вопрос, чей это дом, цинично усмехались. Такая ситуация мне запомнилась на одной школьной экскурсии.

Все то, что я когда-то слышала о своем прадеде (по отцу) Хендрике Мартинсоне (например, о катании на коньках и на лодке на реке Эмайыги), рассказывала мне моя бабушка. Из ее уст узнала и о том, что один из его предков прибыл в Эстонию вместе со шведским королем Карлом XII, воевавшим с российским императором Петром I. Некоторые раненые шведские солдаты и служащие, бывшие вместе с королем, после поражения остались в Эстонии.

К сожалению, у меня не было времени, чтобы подробно изучить историю своей родословной. В советское время делать это было невозможно, так как в архивы мог попасть только лояльный системе человек, работник КГБ или член коммунистической партии и только по специальным пропускам.

Шведский период (1561–1721) был по душе эстонцам, так как король Густав II Адольф основал в 1630 году в Тарту гимназию, где в числе прочих изучался эстонский язык и куда принимались дети крестьян. В следующем году такая же школа была открыта в Таллинне. По постановлению Густава II Адольфа, в 1632 году Тартуская гимназия была преобразована в университет. Юридическая система стала считаться и с правами крестьян. Помощь можно было получить от местных государственных служащих, суда и даже от короля.

Историк Ээро Медияйнен пишет, что когда 7 сентября (25 августа) 1917 года в Таллинне впервые стали обсуждать перспективы внешней политики, вопросы ориентации независимой Эстонии, то самой реальной (или скорее самой желанной) казалась тогда федерация со скандинавскими странами. С одной стороны, в основе этой идеи стояло интенсивное сближение финской и эстонской политической и духовной элит на рубеже XIX-XX вв. и уверенность в том, что в ближайшее время Финляндия обязательно достигнет независимости. С другой стороны, это была и память «о добром шведском времени». Вместе с формированием национального исторического сознания, история все больше стала влиять и на политику. В-третьих, свое воздействие оказывали и те идеи, которые обсуждали прибалтийские политики в военные годы в Стокгольме и других европейских странах. Претворение идеи, однако, казалось еще далеким. Гораздо актуальнее были будущие отношения Эстонии с Россией и Германией.

* * *

В один из дней 2004 года мой отец сообщил, что у него теперь чувство, будто вернулось эстонское время. Воспоминания о прошлом были обусловлены знакомой когда-то ситуацией, когда мой сын, с учебником в руках, изучал французский язык. Французская речь из уст близкого человека – это он слышал в детстве, когда бывал в гостях у деда Хендрика. Зимой, когда на хуторе было мало работы, дед брал с полки книги на французском языке (в основном связанные с естествознанием) и пытался пробудить в детях интерес к происходящему в мире. Это были приятные моменты, это был зимний ритуал. Летний ритуал был связан с заготовкой сена. Закончив уборку сена, дедушка играл на каннеле или губной гармонике, благословляя тем самым конец сенокоса. За зиму успевали прочитать много книг, а за лето завершить много работ. Через моего сына отец нашел одну потерянную социальную связь – свое детство и своего деда.

Мой прадед Хендрик и его жена Юлие были репрессированы в марте 1948 года, и в том же году в канун Рождества прадед умер на чужбине от болезни, вызванной голодом. Моя слепая прабабушка умерла, когда ее затолкали в грузовик или запихнули в вагон для скота. Ее тело охранники бросили в один из ручьев рядом с дорогой где-то в России. Эта история, связанная с жестокой смертью, до сих пор была запретной темой для моего отца. Говорить о ближних было слишком больно.

Французский историк морали Франсуа Досс (François Dosse) пишет: «Это предоставляемое памятью маленькое чудо узнавания, наступающее в какой-то момент, к сожалению, недостижимо для историка. Знания историка всегда опосредованны и основываются на документах, и потому он не может констатировать, что якобы смог достичь того «маленького счастья». Вследствие этого историческое исследование остается вечно открытым и безграничным, и цель его – постижение того, чего уже нет».

 

СВОЯ ПРАВДА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ

Период Эстонской Республики (1918–1940) отражается во многих проявлениях современности – как через толстое потускневшее стекло. Эстония была уничтоженным государством. Сегодня, будучи вновь самостоятельной, она должна срочно проанализировать все свои исторические фазы.

Память, связанную с независимостью Эстонии, советская пропаганда пыталась сформировать согласно своим представлениям. Теми же методами, как это делалось в 1938 году в Советской России, когда впервые была издана «История Коммунистической партии». Хороший обзор методов советской пропаганды имеется в книге бывшего высшего должностного лица и дипломата Виктора Кравченко «Я избрал свободу». Кравченко попросил в США политического убежища, но КГБ нашел его и уничтожил. Кравченко свидетельствует в своей книге, что компартия создала новую историю, состоящую из сфабрикованных документов, которые вряд ли где-то опубликованы. Без стыда и безо всякого оправдания была заново переписана позднейшая полувековая история России. При этом фальсифицировались не только отдельные факты, но получали новое объяснение и некоторые события. История была сознательно перевернута с ног на голову, были вычеркнуты события и придуманы новые факты. Ближайшее прошлое – свежее еще в памяти миллионов людей – было искажено таким образом, чтобы оно подходило к кровавым судебным процессам и сопровождавшей их пропаганде. Это была наглая, циничная и сознательная ложь. Искажалась или полностью вычеркивалась деятельность выдающихся личностей. Для других сочинялись новые главы. Лев Троцкий, стоявший у истоков Красной армии, был представлен как агент капиталистов, предавший свою родину. В этих сочинениях Сталин оказался единственным вождем России до революции и позднее единственным соратником Ленина. Все книги, статьи и документы, противоречащие этой красивой фантазии, были уничтожены по всей России. Мало того – были устранены и ненужные свидетели.

Один из создателей новой истории, заведующий Институтом Маркса – Энгельса – Ленина, профессор Зорин попал в опалу, когда он осмелился писать, что выражение «диктатура пролетариата» совпадает с выражением «диктатура партии». Он ретиво занимался поиском нужных цитат и документов, а также подделывал их, чтобы поддерживать сталинское политическое направление. Но, наконец, пришел момент, когда профессор, обычно такой уступчивый, отказался от сотрудничества. И тогда в один из зимних ночей перед шикарной квартирой Зорина остановилась машина НКВД и увезла профессора. Были выброшены с квартиры его жена и дети, они остались на улице. НКВД забрал все книги, документы, рукописи и заметки профессора. Были устранены и другие сотрудники института, хорошо знавшие «Краткий курс истории ВКП(б)» и действительный ход событий. Был арестован заведующий агитпропотделом ЦК ВКП(б) Стецкий. Были устранены тысячи историков и литераторов. Тем самым был открыт путь для безграничной фальсификации. Новая история стала возможной.

Кравченко пишет, что для того чтобы еще больше унизить людей, которые верили в идею коммунизма, изучение нового, фальсифицированного «Краткого курса истории ВКП(б)» стало принудительным. Лекции читались тогда регулярно каждый вечер, и лекторы приезжали даже из Свердловска. «Большинство из нас кипело от ненависти. Нас унижали». Но и большая ложь может обрести корни, если ее все время повторять.

 

ВЛИЯНИЕ ПРОПАГАНДИСТОВ КГБ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

История в Советском Союзе всегда была искаженной. Благодаря лжи гарантировалось пребывание у власти, ибо – если довольно долго обманывать, то ложь превращается в правду. Это было девизом советской пропаганды. Целью изменения нарратива было заставить людей сомневаться в себе и признать себя виновными.

Потому особая ответственность лежит на тех, кто должен упорядочить прошлое Эстонии. Память является объектом социальной истории: изучается то, чего уже нет, но влияние которого по-прежнему ощущается. Особое внимание следует обращать на белые пятна, оставшиеся в рассказах, и на умышленно-ложную интерпретацию. В ходе начавшейся в1940 году оккупации картина мира эстонцев была разрушена, поэтому в качестве специалистов мы выдвигаем иногда тех людей, чья умышленная ложь свидетельствует об их некомпетентности.

В 1990 году, за год до восстановления независимости Эстонии, один из видных деятелей КГБ Андрус Роолахт, который в 1930-х годах работал также в отделе пропаганды правительства Эстонской Республики, опубликовал книгу «Так это было … Хроника одной эпохи, преданной забвению». Порой и сегодня иной местный или зарубежный историк цитирует эту книгу, считая Роолахта исследователем религии и литературы, хорошо знающим период независимости Эстонии.

Из написанного Роолахтом создается впечатление, что период первой республики был полон интриг и козней. Эстонская Республика использовала для своей пропаганды манипулирующую массовую психологию, и, вообще, это было неудавшееся общество. К сожалению, Роолахт не пишет о своей работе в советском КГБ, где он получал зарплату за клевету на других людей. Разве можно доверять ему?! Деятельность КГБ, советского органа безопасности, в самостоятельной Эстонии осуждена.

В Национальном архиве Эстонии, где сортировались книги библиотеки КГБ, несколько лет назад я нашла три книги, на которых стояла пометка «секретно» или «совершенно секретно» – в них рассматривалась психология человека. Даже психология в Советском Союзе была превращена в средство манипулирования людьми. Эти учебники предназначались для избранных, которые должны были разоблачать и даже убивать тех, кто имел враждебные мысли против советской власти. Подозревали всех.

В учебниках давалось точное описание того, каким является тип людей, избираемых КГБ для работы, как из них создаются агенты, контролирующие жизнь других. В книгах объяснялось, что человек, который выбирается для работы агентом, должен обладать определенными психологическими чертами. По характеру он должен быть хорошим собеседником и хорошим актером. Если он до этого был неуверенным в себе, то теперь КГБ формировал из него позитивного героя, приступающего к исполнению важных заданий среди врага – потенциальными же врагами являлись все. Агенту дается две роли: открытая и тайная. Когда человек является врачом, то это его открытая роль, которую можно легко подогнать под секретную роль, или роль агента. Если, например, надо было разузнать что-то из биографии человека, то врач вызывал его на медосмотр, и в ходе общения, в числе прочего, он получал от него нужные для КГБ сведения. В одном месте даже прямо писалось, что такая роль требует переформирования психики и что не каждый готов делать такую работу. Каким образом агент маскируется для своей работы? Ему можно даже дать новую идентичность, вплоть до национальности, если он работает за рубежом. Для агента подыскивается новая биография, легенда, а также одежда, вещи, предметы домашнего обихода и т.п., помогающие вжиться в новую роль. Одним словом, КГБ предоставляет человеку новую идентичность.

Книга Роолахта «Так это было …», все еще оказывает влияние на мышление многих людей, берущих слово на тему прошлого Эстонии. Это одно из тех произведений, которые в модернизирующемся и восстанавливающем идентичность обществе провоцируют настроения

суицида, ненависть и другие патологические смысловые конструкции

типа «все политики – подлецы и негодяи», или «не стоит гордиться независимостью Эстонии». Хейно Ноор как-то выразился, что до тех пор, пока не попросит прощения хотя бы один человек, исполнявший эту грязную работу, мы не можем считать общество здоровым.

 

КТО НАПИШЕТ ПРОШЛОЕ ПО-НОВОМУ?

Согласно исследованию Натали Грант Рэга (Natalie Grant Wraga) (родилась в Таллинне, бежала от большевистской революции и работала позднее в США), исследовавшей механизмы советской системы фальсификации, в дезинформации лживым может быть только одно слово, но его распознавание требует широкого кругозора и эрудиции.

Я бы не стала писать об Андрусе Роолахте, если бы в 2002 году не вышла работа финского историка и тогдашнего заведующего Институтом Финляндии Мартти Туртола (Martti Turtola) о первом президенте Эстонской Республики Константине Пятсе, где в качестве источника он использует книгу Андруса Роолахта «Так это было …». Туртола упоминает, что книга Роолахта является субъективной, но он не объясняет того, кем является автор, не говоря уже о том, что в годы советской оккупации Роолахт исполнял задания КГБ. Работу Роолахта в качестве источника без особой критики использует и защитивший докторскую диссертацию в Финляндии Магнус Ильмъярв, автор книги «Молчаливое подчинение. Формирование внешнеполитической ориентации Эстонии, Латвии и Литвы и потеря независимости. С середины 1920-х годов до аннексии». Частично на труде Ильмъярва основывается и работа Туртола.

Труды Роолахта, искажающие действительное положение вещей, причинили многим боль, в том числе шведской журналистке Маарье Талгре, выходцу из семьи беженцев. В 1944 году, в конце немецкой оккупации, отец Маарьи Лео Талгре (известный деятель сопротивления как против немецкой, так советской оккупаций, борец за восстановление независимости Эстонии) посадил своих жену и приемных родителей на лодку, уходящую из Таллинна в Швецию. В своей книге Маарья пишет: «Я родилась в Швеции, но зачата была в Эстонии».

Лодка, где сидела мать Маарьи, избежала сталинских и гитлеровских бомб и не утонула под тяжестью своего груза, как это случилось со многими лодками беженцев. Отец Маарьи умер в Эстонии, долгое время Маарья о нем ничего не знала. В 1968 году КГБ и газета „Kodumaa” позаботились о том, чтоб создать из отца Маарьи Лео Талгре портрет фашиста, охранника концентрационного лагеря и бабника. Автором статьи был Андрус Роолахт, писавший под разными псевдонимами. КГБ послал эти газеты в Швецию, и они оказали на Маарью настолько глубокое впечатление, что она заболела. В Швеции было много радикалов, попавшихся на удочку московской пропаганды и называвших прибалтов фашистами. Историю своего отца Маарья начала исследовать в конце 1980-х годов, тогда, когда Эстония сделала первые шаги к восстановлению своей независимости. Первой задачей Маарьи было найти человека, писавшего статьи об ее отце. Наконец, когда ей удалось поговорить с Андрусом Роолахтом по телефону, тот безо всяких угрызений совести сказал: «Но тогда так и писали».

Маарья написала две книги: «Лео – сопротивление до смерти» („Leo – vastupanu surmani”, 1992; „Leo, ett estnisk öde”, 1990) и «Дочь Лео» („Leo tütar”, 2004; „Leos totter”, 2003). На самом деле носивший немецкий военный мундир Лео боролся как против нацистской Германии, так и против Советской России. Он рисковал, будучи шпионом в тылу немцев. Лео воспитывали приемные родители, его приемная мать была еврейкой, которая пережила немецкую оккупацию в Таллинне. О бдительности органов КГБ говорит даже то, что фотография Лео Талгре, расстрелянного советскими органами, оказалась подделкой. Подделкой оказалась и запись в архивном документе, утверждающая, что Лео умер 17 декабря 1944 года. Свидетельство же о его смерти выдано только 27 февраля 1945 года – в тот самый день, когда в Сёдерхамнской больнице в Швеции родилась Маарья. Маарья пишет: «НКВД убил моего отца, в том же духе продолжал и КГБ, который пытался убить его честь».

Первая книга Маарьи была очень хорошо принята в Швеции. После издания книги шведы сказали Маарье, что эта книга помогла им понять сложную историю Эстонии. Министерство иностранных дел Швеции распространило книгу «Лео – сопротивление до смерти» среди дипломатов, работающих в Восточной Европе. Ее читали и все министры, так как в течение полувека Эстонии не существовало на карте.

Писательница Вийви Луйк несколько лет назад отправила мне эссе, в котором она писала:

«Пятьдесят лет, эта одна историческая минута оккупации Советским Союзом, сделали из Эстонии чужую, непонятную страну и для ближайших соседей – Финляндии и Швеции. Одна-единственная оккупация исключила Эстонию из числа морских скандинавских стран, вытеснила далеко на восток, куда-то в сторону Белоруссии. Так как Эстония долгое время была вне Европы, всем другим было известно лишь то, что с ней произошло что-то постыдное, что с ней какое-то несчастье. Так же, как и со всеми Прибалтийскими странами, у которых, считают, один язык и одна культура, не зная точно, какой язык это может быть. Кто еще помнит о том, что Таллинн был «родственником» Любека, и что шпиль церкви Олевисте был самым высоким средневековым строением, и что Эстония никогда не принадлежала культурному пространству России, а скорее Германии.

Кто ж еще помнит, что случилось с этими балтийскими республиками! Что-то с русскими! Глядя издалека, эти пятьдесят лет оккупации не имеют никакого значения. Пятьдесят лет, одна историческая минута, стерла из памяти других европейских народов и самого эстонского народа многое, что больше невозможно восстановить. Мы живем в той Европе, которая находится для нас на расстоянии одной минуты от прошлого».

Главной задачей дезинформации в советское время было ослабление позиции противников и уничтожение вымышленных или настоящих врагов, и вообще инакомыслящих, «чуждых элементов» для системы. В Эстонии долгое время не было возможности для гуманного, правового подхода к оценке своей истории, история была ничьей землей. Советский террор разрушил все преграды, стоящие перед насилием и грубостью, сровнял с землей идею государственности. За период новой истории мы еще не успели исследовать свое прошлое с социальной точки зрения и истории морали. И это тоже отторгнутая память.

В Нарва-Йыэсуу летнее кафе построено прямо на пляже

 

ВСПОМИНАЕТ ЭРИКА НИВАНКА: ПРОБЛЕМЫ И УСПЕХИ СТРОИТЕЛЬСТВА ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

Меня интересует эстонское общество, в котором родились мои родители. Читая статьи и беседуя с людьми, которые жили в то время и еще живы сейчас, я узнала, что в Эстонской Республике большое внимание уделялось социальной политике. Об этом можно прочитать в составленной на основе домашнего архива и магнитофонных записей книге Эрики Ниванки (в то время Вийрсалу) «На двух берегах Финского залива» („Soome lahe kahel kaldal”, 2002).

Несколько лет назад дочери Эрики, Эви и Леэна, предоставили в мое распоряжение домашний архив своей матери. После окончания Тартуского университета Эрика Ниванка стала первой женщинойдиктором Эстонского радио, но потом ее пригласили секретарем по культуре в Государственное управление пропаганды при правительстве Эстонской Республики (сегодня работе этого управления соответствует деятельность имеющихся при правительстве отделов прессы и культуры). Из книги Ниванки можно узнать о совершенно другой деятельности Управления пропаганды, хотя это мнение и представляется субъективным. В Советской Эстонии Ниванка не имела бы возможности высказаться, как, впрочем, и в Финляндии периода холодной войны, когда КГБ и его помощники из финнов следили за всем тем, что писалось об Эстонии. Вскоре после войны из библиотек, магазинов и школ Финляндии были конфискованы сотни «признанных подозрительными» книг. Многие из них были посвящены Прибалтике, часть из них была написана эстонцами. В 2000 году эту тему исследовала Кай Экхольм в своей диссертации «Запрещенные книги. Устранение книг из общественных библиотек в 1944–1946 гг.». Работая в Управлении пропаганды времен Эстонской Республики, Ниванка стояла у истоков создания школ социальной работы, а также преподавала в них. Ее воспоминания – это частица того воодушевления, с которым строили свое государство.

У меня было полно работы. Я входила в Центральный совет женской организации «Найскодукайтсе» и принимала участие в работе правления Союза эстонских женщин (Eesti Naisliit). В 1934 году мы пришли к мысли основать в Эстонии Институт домоводства и социальной работы. Даже послали людей в Германию, чтоб учиться социальной работе. Учебное заведение было создано, в него пришли девушки, закончившие гимназию. /---/ В заведении было два направления: социальная работа и диетика. Позднее оформилось и третье направление – это была работа с молодежью. Желающих поступить было очень много, и выпускники сразу находили себе работу, они были у нас нарасхват. Больницы брали себе диетологов, волости и города – социальных работников. Это означало наличие хороших мест работы для женщин. /---/ Вместе с новым порядком, после русской оккупации, заведение было ликвидировано. Я не знаю, что появилось вместо нее, но нахожу, что она была бы полезной и в будущем. Это были действительно образованные молодые люди, которые после окончания школы могли приступить к работе именно в тех областях, которые важны в повседневной жизни. Кроме того, там учили выступать, произносить речи и вообще внушали чувство уверенности в себе.

Управление пропаганды было создано в тот период, когда в Эстонии начинался период авторитаризма, в целях сглаживания общественных противоречий. Разразившийся в 1929 году мировой экономический кризис и сопутствующий ему рост радикального движения дестабилизировали либеральную политическую систему Эстонии. Политического опыта у Эстонии было еще мало. Эстония, считавшая себя демократической страной, установила либеральный порядок, но создание исполнительной власти оставалось без достаточного внимания. Подчиненный парламенту премьер-министр Эстонии (государственный старейшина) одновременно являлся и гарантом государственного порядка. Президента не было. В нормальные времена такое устройство оправдывало себя вполне, но в условиях, когда весь мир был охвачен экономическим кризисом (в том числе и Эстония, но не в таких масштабах, как того опасались), народ стал требовать сильной исполнительной власти. К власти рвалось новое антипарламентское политическое движение – Эстонский центральный союз участников Освободительной войны, названный в народе «вапсами» (причем руководители этой организации не участвовали в Освободительной войне), – выступающее за усиление центральной власти.

Умелые демагоги, стоящие на позициях авторитаризма, выражали недовольство Конституцией. Тем самым, на референдуме 1933 года удалось протолкнуть новый законопроект, который по фразеологии был демократическим, но предусматривал возможность тоталитарных изменений. Под влиянием социал-демократических сил, государственный старейшина Константин Пятс использовал свое право, основывающееся на Конституции, и прекратил деятельность руководителей правых радикалов, планирующих захват власти. Пятс объявил в стране чрезвычайное положение. Так начался в Эстонии период тоталитаризма, продолжавшийся четыре года, стабилизировать общество должна была социально-культурная политика.

Организации «вапсов» закрыли, 400 ее руководителей арестовали и предали суду. Все политические собрания и шествия были запрещены. Во главе оппозиции стояли Яан Тыниссон и газета «Постимеэс». Центром оппозиции оставался Тарту.

В 1937 году было вновь созвано Национальное собрание (Rahvuskogu), выработавшее третью Конституцию Эстонской Республики. Новая Конституция вступила в силу 1 января 1938 года. Согласно Конституции, государственным старейшиной становился президент. Рийгикогу (Riigikogu) стало двухпалатным (Государственное представительное собрание – Riigivolikogu из 80 делегатов и Государственный совет – Riiginõukogu из 40 членов). В апреле 1938 году президентом был избран единственный кандидат Константин Пятс. Премьер-министром стал Каарел Ээнпалу. В 1939–1940 гг. премьер-министром был Юри Улуотс.

В годы Эстонской Республики была основана Больничная касса, которая постоянно развивалась. Свою деятельность начали и профсоюзные объединения, характерные для западной демократии. К сожалению, в новой Эстонии не достигла прежнего уровня система профсоюзов. Советское время оставило в наследство свои предрассудки о профсоюзах. В Советском Союзе профсоюзы были удобным рабочим инструментом советской номенклатуры, в настоящее время у людей еще недостаточно опыта для того, чтобы профсоюзы начали бы защищать их права. В годы Эстонской Республики были созданы и многочисленные профессиональные союзы (рабочих, учителей, врачей и т.п.), которые должны были разрешать трудовые споры. Была создана специальная комиссия для предупреждения трудовых конфликтов. В 1930-х годах, когда праворадикальные политические силы стали агрессивно пропагандировать свои взгляды, активизировалась и работа по социальному обеспечению. Народ призвали к гражданскому миру.

В 1930-х годах было основано Тюремное попечительское обще-ство, члены которого посещали заключенных и заботились о том, чтобы после освобождения они нашли себе работу и жилье. Одним из активных деятелей этого Общества была учительница русского языка Лийди Махони.

Ниванка вспоминает, что родственники Лийди иногда были очень недовольны тем, что та устраивала освободившихся заключенных к своим родственникам, и иногда бывшие заключенные забирали все, что попадало под руку, и скрывались. А идея была хорошая. Кроме того, заключенным хотя бы раз в месяц предоставлялась возможность посещать свою семью. Находясь в тюрьме, можно было учиться и сдавать экзамены в Тартуском университете. Например, эту возможность использовали политзаключенные, университет окончили и «вапсы», чья учеба в университете ко времени ареста оставалась незаконченной. Заключенный мог посещать даже театры и концерты, конечно, определенное количество раз и не каждый день, и при нем всегда находился охранник в штатском.

Ниванка пишет, что у такой прогрессивной тюремной политики была и отрицательная сторона, слишком незначительными бывали иногда и наказания. Так, один нотариус, проживавший в районе Нымме, злоупотреблял своими должностными обязанностями и обманул многих людей, выманив большие суммы денег. Его посадили, но в скором времени его заметили в ныммеском поезде – такое «пребывание в отпуске» возмутило многих. Система, существовавшая в 1930-х годах в эстонских тюрьмах и местах заключений, была гуманной и человечной: «Теперь это кажется гротескным мы все знаем, как Сталин трактовал понятие тюрьмы. Это была совершенно другая крайность».

В годы Эстонской Республики в таллиннской Батарейной тюрьме были открыты небольшие мастерские, где работали заключенные. Целью было создание в тюрьме маленькой модели идеального общества, чтобы помочь заключенным вернуться к нормальной жизни. Эстонские коммунисты даже издавали там свою газету.

Управление пропаганды, где начала свою работу Эрика Ниванка, в Эстонии было открытым учреждением, и все знали, что то или иное мероприятие организовано этим Управлением. Оно не было местом тайных интриг и скрываемых должностей, где работали таинственные люди. У Эстонского государственного управления пропаганды была другая цель: через культурную мотивацию способствовать закреплению традиций, тем самым укрепляя гражданское общество.

В отличие от работы на радио, где женщины получали меньшую зарплату, нежели мужчины, в Управлении пропаганды царило равноправие. По воспоминаниям Ниванки, премьер-министр Каарел Ээнпалу и особенно министр пропаганды Антс Ойдерма, некоторое время являвшийся начальником Ниванки, ценили своих мудрых жен, и это отношение передавалась и остальным. Ниванка проработала на Тоомпеа более четырех лет. Она стала инициатором многих начинаний, ее труд ценили и за него платили на тех же принципах, что и мужчинам.

Отдел культуры Управления пропаганды в основном занимался такими мероприятиями, которые охватывали всю страну. Велось сотрудничество с волостными старейшинами и их заместителями, а также с разными обществами и организациями.

Первое поручение, которое мне дали, было проведение Дня матери. Раньше организацией этого дня занимался Женский союз трезвости, его отмечали в основном в школах, да и то не везде. Теперь же хотели, чтоб он превратился во всенародный праздник, и потому в Эстонии все больше делалось для того, чтобы в почете была домохозяйка и понятие дома. /---/ День матери мы провели таким образом, что он стал национальным праздником. /---/ Я отправила докладчиков, распространила также образцы текстов докладов. Вообще, наши отношения с журналистами и обществом были таковы, что Управление пропаганды не было каким-то распорядительным органом, мы могли только просить.

Управление пропаганды и работавший там поэт Хенрик Виснапуу стояли также у истоков проведения Года книги. Начало этой традиции было положено 23 февраля 1935 года, когда исполнилось 400 лет со времени напечатания катехизиса Ванрадта и Коля. В советское время эта традиция прервалась и была восстановлена по инициативе президента Леннарта Мери. В проведении Года книги приняли участие и многие эстонские писатели.05

 

СВОЕ И ОБЩЕЕ

Работая над документальным фильмом «Непрошенные воспоминания», я много работала в Эстонском киноархиве. Я просмотрела множество фильмов 1939 года, запрещенных в советское время. Кажется, создатели фильмов 1939 года инстинктивно чувствовали, что эстонцам не спастись от войны, что впереди ожидает что-то страшное. Иначе зачем они так тщательно хотели запечатлеть это лето 1939 года. Может быть, для того, чтобы это время перед насилием и террором оставалось в памяти счастливым.

Смотрю кинокадры. Красивые дома, еще не превращенные в руины, семьи занимаются повседневными делами. Они еще не могут предчувствовать, что через пару лет многих ожидает дорога в Сибирь и смерть. Читаю описание Эрики Ниванки.

Была одна кампания, проведенная нашим Управлением пропаганды, акция украшения своих домов. Эта означало, что красились дома, сажались деревья и закладывались сады. Это акция была чем-то символическим, это был как будто знак того, что мы со всеми трудностями справились и теперь украшаем свои дома. Это было последним мероприятием, проведенным нами. После того как парламент собрался вновь Управление пропаганды было закрыто.

После оккупации Эстонии советская пропаганда объявила крестьян кулаками, нацистами и предателями отчизны. Изучаю исторические источники. К 1939 году, последнему году независимости Эстонии, зарплата эстонцев выросла, потребительская способность была высока. Так, в 1939 году за свою зарплату рабочий мог купить на 97% больше товара, чем это было в царской России в 1913 году. Потребительская способность рабочих в Эстонии была на 200% выше, чем в Советском Союзе, и на 20–25% ниже, чем в Швеции.

В Эстонии в это время было 70 000 владельцев хуторов. Земельная реформа создала новые основы для системы сельскохозяйственного производства. Исполнилась давнишняя мечта эстонских крестьян получить землю, стать хозяином хутора. По земельной реформе, принятой Учредительным собранием 10 октября 1919 года, было национализировано 2,346 миллиона га земли у крупных помещиков. Эстонское сельское хозяйство представляло теперь систему малых крестьянских хозяйств. На месте старых помещичьих угодий возникли новые хутора. До земельной реформы в Эстонии было 52 000 хуторов, теперь же их стало еще больше. Успешно развивалось животноводство. В конце 1930-х годов эстонский крестьянин получал около 50% своих доходов от продажи молока. Молоко перерабатывали, производили, прежде всего, масло, которое, как яйца и говядину, экспортировали в основном в Англию и Германию.

Из кинокадров видно, что в период Эстонской Республики быстро росло количество молочных и потребительских кооперативов. К концу периода независимости при Центральном объединении эстонских потребительских обществ имелись табачная фабрика, завод по изготовлению сельскохозяйственных инструментов и машин, а также консервные фабрики.

Просмотрела в Киноархиве кадры о школах домоводства. В период независимости пища была богатой и разнообразной, в это время заметно выросло и потребление всевозможных овощей. Школы домоводства и курсы способствовали распространению кулинарного искусства.

Развивались текстильное и бумажное производства. В Кехра была построена совершенно новая целлюлозно-бумажная фабрика, вокруг которой располагались дома рабочих – гордость республики, которую показывали иностранцам. Вообще, в это время строили много, и именно в деревне, особенно школ и общественных зданий.

До 1939 года в маленькой республике властвовал оптимизм. Почетное место на комодах занимали фотоальбомы, еще не началось сжигание книг, еще не помещали за инакомыслие в психиатрические больницы. Люди еще умели считаться с другими. Они еще не успели испытать на себе безжалостного эгоизма, еще не знали, какой ценой придется платить за жизнь.

 

ДУХОВНЫЙ БАГАЖ ВЫЖИВШИХ

Советское время установило свои нормы и внедрило новые привычки для оставшихся в живых. Для моей мамы мифы прошлого стали защитной силой, они помогали ей справляться с жизнью. Когда я искала старые кинодокументы для своего фильма, консультант Архива кино- и фотодокументов Пеару Трамберг сказал мне однажды, что кто-то мог бы провести социологическое исследование о том, что содержали чемоданы, взятые с собой эстонскими беженцами в 1944 году, а также о том, какой духовный багаж имели беженцы, когда они стали воссоздавать свои общины в Швеции, Канаде, США и в других странах. До этого я об этом никогда не задумывалась.

В 2000 году я побывала в Торонто на Днях эстонской культуры, организованных беженцами-эстонцами (ESTO). Начало этой традиции было заложено ими еще в годы холодной войны. Я была удивлена работой хорошо организованных архивов, деятельностью культурно-просветительских обществ – издательств, театров, хоров и т.п. Покидая свою родину на небольших лодочках или больших кораблях, порой под градом бомб, эти люди тащили с собой художественную литературу, энциклопедии, личные архивы и т.д. Благодаря беженцам, сохранилось что-то, ибо в советское время было уничтожено в Эстонии 30 миллионов книг.

Я сидела на берегу озера Онтарио в Торонто и вместе с празднующими наблюдала за фейерверком. Потомки беженцев – все хорошо образованные люди. Благодаря активности канадских эстонцев, – они собирали деньги и использовали разные возможности, – в университете в Торонто была открыта кафедра эстонского языка и культуры. Будучи на чужбине, они старались построить свою жизнь по примеру исчезнувшего эстонского общества. В формировании их культурной идентичности свою роль сыграли и разные просветительские организации Эстонии, ибо в 1930-х годах, благодаря деятельности обществ и других культурно-просветительских учреждений, укрепилось и гражданское общество. Национальные меньшинства Эстонии, например, евреи, ратовали за создание кафедры иврита при Тартуском университете, и это им удалось. Эстонцы-беженцы верили, что подобное возможно в любой западной традиционной культуре. Канадские эстонцы сосуществовали с людьми разной национальности. У них даже имелась общая с латышами церковь. По-моему, подобное взаимопроникновение продолжалось бы и в Эстонской Республике, если бы Советский Союз не нарушил в 1940 году договор о ненападении.

Недавно я спросила у своей тети Хельди, как это возможно, что от нее веет оптимизмом, хотя семья была репрессирована и отправлена в трудовые лагеря, и советская власть конфисковала у них всю собственность и лишила здоровья (моя бабушке при возвращении из ссылки весила 48 кг). Бабушка жила в небольшом домике, перестроенном из бани, где была одна комната и кухня, так как вся их собственность – собственность «бандитской» семьи – была отобрана; и несмотря на то, что бабушка выполняла в России тяжелую работу, она не получала даже пенсию. По бумажкам НКВД она являлась «матерью бандитов». Моя бабушка организовывала у себя во дворе небольшие театральные представления, и все пели. Тетя ответила, что та духовная сила – это наследие мира ценностей времен Эстонской Республики. Что опыт того мирного и счастливого прошлого давал людям силу и после террора. И это было прошлое, о котором приятно вспоминать.

Я воспитывалась в совершенно другом прошлом, в прошлом моей мамы, связанном с трудовыми лагерями, в советском прошлом. В 1939-м же году ничего ужасного еще не успело произойти.

05 В честь Года книги в Эстонии прошло много мероприятий и вышло рекордное количество книг. Была издана новая редакция национального эпоса «Калевипоэг». Вышел сборник «Роль книги в развитии Эстонии» („Raamatu osa Eesti arengus”), посвященный книгоиздательской деятельности. В честь Года книги были присуждены денежные премии 32 писателям, ученым и иллюстраторам.