В тенетах смерти

Паж Ален

В настоящий сборник вошли два шпионских романа: «В тенетах смерти» Алена Пажа и «Да здравствует Че Гевара» из знаменитой серии «С.А.С» популярного во Франции и в мире Жерара де Виллье, а также ироничное криминальное произведение Шарля Эксбрая «Мы еще увидимся, детка…».

 

Глава 1

Жорж Анри Кост не спеша сел за стол и вздохнул. В приятном тепле кабинета робкое февральское солнце, просачивающееся сквозь широкое окно, обманчиво говорило о весне.

Но Кост не был чувствителен к смене времен года. Он был так захвачен повседневной борьбой, что не мог представить себя на пенсии.

Он был одним из тех, чья профессия заключается в том, чтобы быть посвященным в секреты богов и в использовании их в интересах своей страны.

Никогда нельзя было понять, о чем он думал. Ему самому порой казалось, что он опережает время, и это его немного беспокоило.

Он выполнял деликатные и особые функции, и от его решений зависела жизнь многих людей.

Внешне Кост был импозантным и рафинированным. Он отдавал предпочтение английским тканям, шелковым галстукам и лаванде, был ценителем утонченных вещей, классической музыки и редких книг.

Своим вечно затуманенным взглядом он напоминал огромного изворотливого кота, одержимого одной проблемой: как поймать мышь.

Но мыши Коста умели защищаться, и иногда, чтобы сбить его с толку, сами принимали облик кота.

Об этом и размышлял Кост сегодня утром, перечитывая рапорт, касающийся одного из его агентов.

Агента звали Максимом Каланом, и он входил в число самых крутых агентов Центра по сбору экономических и географических сведений. Эта Служба подчинялась непосредственно Президенту Совета и получала средства из не менее секретного бюджета.

Кост вздохнул и закурил английскую сигарету. Случай Максима Калана чреват досадными последствиями. Рассекреченный агент может принести больше вреда, чем пользы. Кост должен решить, могла ли быть еще какая-нибудь польза от Калана и как лучше использовать положение, в котором тот оказался. Максим Калан в руках злонамеренных лиц мог быть очень опасен.

Кост перечитал лаконичный рапорт.

«Последняя миссия Максима Калана в Формоз, несмотря на общий положительный результат, вынудила его разоблачить себя.

Несмотря на то что Максим Калан считается специалистом по разведке ископаемых, слишком многим людям известны сегодня его настоящие функции. Обнаруженные в Формозе факты не являются исключением: нечто подобное наблюдалось и во время его предыдущих миссий на Среднем Востоке, в том числе в Сирии и Эфиопии.

Позволю себе обратить Ваше внимание на реальную опасность, сложившуюся в результате данного положения. Этот агент, специализирующийся по Ближнему и Дальнему Востоку, уже в течение некоторого времени рассекречен на большей части Европы, что значительно сужает поле его деятельности.

Принимая во внимание тот факт, что Максим Калан располагает обширными сведениями, касающимися Службы и ее деятельности, было бы катастрофой, если бы эти сведения попали в руки противников.

Вероятность этого подтверждается некоторыми новыми фактами: Максим Калан не только рассекречен, но тщательный анализ его последних рапортов позволил выявить некоторую небрежность в его деятельности. Остается выяснить, что за этим кроется, повышенная самоуверенность или усталость.

В любом случае, за последнее время Максим Калан совершил достаточное количество промахов и только благодаря чистой случайности сумел уйти от крупных неприятностей.

Остается решить, может ли Максим Калан без риска для дела продолжать выполнять свои функции».

На этот вопрос должен был ответить Жорж Анри Кост. Калан был одним из тех старых агентов, которым опыт заменил специальную подготовку. Значит ли это, что Калан сдал?

Сила Службы Коста заключалась в отсутствии какого-либо политического или военного принуждения. Его люди были надежными, несгибаемыми, свободными стрелками разведки, которым поручались совершенно особые миссии, включая и те, при выполнении которых провалились агенты Второй Канцелярии.

Если добавить к этому тот факт, что число сотрудников Коста было ограниченным, то он не мог допускать у себя никакого послабления.

Кост откинулся назад, погрузившись в созерцание потолка. Он курил уже четвертую сигарету, а ответа на вопрос у него все еще не было. Он мог выбирать между несколькими возможностями. Отправить Калана на преждевременную пенсию, что. впрочем, не исключало опасности, а быть может, еще больше усиливало ее. Назначить его на недавно созданную для формирования постоянных сотрудников должность инспектора по подготовке кадров. Но Калану было только тридцать пять лет… А у Коста были проблемы с пополнением кадров…

На восьмой сигарете Кост нашел решение: Максим Калан должен исчезнуть.

 

Глава 2

Максим Калан, глядя на сидящую на диване и улыбающуюся ему молодую женщину, поднял рюмку. Он хотел понять, что скрывала ее кажущаяся открытой и в то же время такая странная улыбка.

— За нас, Кристина, — сказал он.

Женщина прищурила глаза и отпила глоток коктейля. Ей нравился Калан, его гибкий и сильный силуэт, дикий блеск его глаз.

— За нас, Максим.

На ней была широкая юбка из плотной ткани цвета опавших листьев. Бежевая блузка подчеркивала крепкую грудь.

— Вы действительно не хотите выходить из дома?

— спросил он.

— Сядьте рядом со мной, Максим. Чем вас не устраивает интимный вечер в моей компании?

Калан поставил рюмку. Ему нравился голос этой женщины, ее неприступный вид, опровергаемый теплотой ее взгляда. В какую игру она играла? Он знал ее только десять дней, но уже почти полностью находился в плену своих чувств. Ему даже не хотелось с ними бороться. Было страшно любопытно, как далеко она зайдет, но особенно занимало его то, как далеко зайдет он.

Максим Калан был соблазнен и сбит с толку.

Он любил утонченную атмосферу квартиры Кристины, ее спокойную нежность и безукоризненный вкус в выборе мельчайших предметов. Здесь жизнь шла не спеша, вне времени.

Он присел, однако, на довольно почтительном расстоянии от молодой женщины.

Она улыбнулась ему:

— Можно подумать, что вы боитесь меня, Максим?

— Вы находите? — спросил он, полузакрыв глаза.

Она придвинулась к нему.

— Я не играю в вашу игру, Кристина.

Она удивленно взглянула на него. Он не так прост…

— Что вы хотите этим сказать?

Он не ответил. Он прекрасно знал, что произойдет, если он попадет в ловушку этих зеленых, таких же глубоких и таинственных, как океан, глаз.

Он обхватит ее гибкую талию, она прильнет к нему с пылкими поцелуями и вздохами «Максим» и… Это она умела делать хорошо. Он будет ласкать ее плечо, а когда рука его соскользнет на ее грудь, она неожиданно станет холодной и отстраненной и решительно, что она тоже хорошо умела делать, скажет:

— Нет, Максим.

Он подскочил и грустно улыбнулся, обнаружив, что не только представил себе эту сцену. Кристина поправляла свою блузку, глядя на Калана своими лучезарными глазами.

— Я никогда не пойму вас, Кристина, клянусь, — сказал он.

— Не клянитесь, дорогой,— мягко сказала она.— Это оттого, что я вас люблю.

— Именно поэтому…

Он поморщился, заранее зная, что она ему скажет. Затем встал, взял рюмку и задумчиво взглянул на Кристину. Он желал эту женщину, но с тревогой осознавал, что его желание идет дальше простого физического чувства. Он осознавал также, что это был результат ловкой игры молодой женщины.

Кристина, как бы чего-то ожидая, не сводила с него глаз. Он залпом выпил рюмку и подошел к бару, чтобы налить себе еще одну.

Пластинка в углу играла какую-то южноамериканскую мелодию, сменившую предыдущую джазовую импровизацию. «Контраст,— подумал Калан,— вот что зачаровывает меня. Я пал жертвой иллюзии, искусственной атмосферы».

— Максим?

Он медленно повернулся.

— Я пью, чтобы забыть, — сказал он с улыбкой.

Он не сказал, что именно хотел бы забыть. Она полулежала на диване, словно предлагая себя, но Калан знал, что это ничего не значит. Ее юбка как бы случайно обнажила безупречно вылепленную ногу. Калан подумал, что он с равным успехом мог бы провести вечер с манекеном.

Залпом выпив, он поставил рюмку с большим, чем ему бы хотелось, шумом.

Калан отдыхал уже три недели и жил в постоянном ожидании звонка Коста, способного разрушить любую мечту как мыльный пузырь. В обществе Кристины Калан чувствовал себя глуповатым и заранее побежденным.

— Нет! — сказал он громко.

Кристина встала и, подойдя к нему вплотную, прижалась к его груди.

— Что с вами, Максим?

При виде этого невинного лица и искусно уклоняющегося от него тела Калан готов был взорваться. Он резко ответил:

— Вам не кажется, что с меня довольно? Может быть, я должен напомнить вам о том, что я не мальчик?

Он и на самом деле вел себя как идиот, как мальчишка. Положив голову ему на грудь, Кристина вздохнула:

— Я дорожу вами, Максим.

Калан обхватил ее руками:

— Тогда к чему эта игра?

Она спросила:

— Какая игра?

— Я должен уточнить? Разве вы не видите, как я вас хочу и как мне надоело играть роль вашего любимого пуделя или чичисбея?

Внимательно глядя на него, она подумала, что несколько переиграла.

— Значит, вы ничего не поняли? — прошептала она.— Я люблю вас, Максим. Считайте меня глупой романтичной особой, но я еще не осмеливаюсь в это поверить.

Она умолкла, подумав, что из нее могла получиться великолепная актриса. Калан наблюдал за ней.

— До сих пор все шло именно так, как я себе это представляла в своих мечтах, Максим. Вы хотите разрушить это очарование?

— Нет.

Он нежно оттолкнул ее и налил себе новую рюмку.

— Я живу необычной жизнью, Кристина, в которой нет места любви. Моя жизнь — это чередование не связанных между собой эпизодов. Вы были одним из них…

Он замолчал. Кристина оперлась на буфет. Он прикусил язык и повернул к ней голову:

— Кристина, вы бы хотели, чтобы этот эпизод продлился… надолго? — Калан невесело рассмеялся, но взгляд его оставался непроницаемым и смущающим. Подойдя к молодой женщине, он заявил:

— Я хочу жениться на вас.

Наступило молчание. Кристина прильнула к Калану. Это было так легко… и так грустно.

— О, Максим!… Моя мечта продолжается…

Калан взял ее за подбородок, наклонился, чтобы поцеловать, и почувствовал, что готов на все, лишь бы не потерять этой женщины. Он тут же сказал ей об этом.

— Я твоя, дорогой, — выдохнула она.

Максим вздрогнул. Она впервые говорила с ним на «ты». Он крепче сжал ее, но молодая женщина высвободилась из его объятий.

— Максим, — сказала она дрожащим голосом, — сейчас вы должны уйти. Так надо… из-за моей мечты.

Она проводила его до передней и подала шляпу.

— Кристина… — начал он.

— Ни слова больше, мой дорогой. Поверьте, мне не легче, чем вам.

«И это святая правда»,— с отчаянием подумала она.

Калан улыбнулся и наклонился к молодой женщине:

— Разве я не сказал вам, что люблю вас?

Он вышел, а она стояла в дверях, глядя на его удаляющийся силуэт. Она могла еще окликнуть и вернуть его… Но потом… Она закрыла дверь и подошла к окну. Калан появился на тротуаре, сел в свою машину и уехал.

Облокотившись о подоконник, Кристина плакала. Когда красные фары исчезли за поворотом, она вытерла слезы и отошла от окна.

Окинув взглядом комнату и как бы ища следы присутствия Калана, она медленно подошла к телефону. Борясь с собой, набрала номер. Услышав на другом конце провода голос своего собеседника, она коротко сказала:

— Калан возвращается к себе. Он только что сделал мне предложение.

Собеседник хмыкнул, и она сухо добавила:

— Вы отвратительны. Вам никогда не приходило в голову, что можно быть не только пешками?

Она положила трубку, упала на диван и разрыдалась.

Калан любил ездить ночью, когда улицы были пусты. Легкий туман окутывал дома, стирая их силуэты и создавая иллюзию брошенного города.

Он включил радио, и кабину наполнили нежные и ностальгические звуки слоу. Музыка соответствовала его настроению.

Калан закурил сигарету. Он ни о чем не жалел. Кристина была той женщиной, которая была ему нужна. В тридцать пять лет он не мог ошибиться. Разумеется, новая ситуация создавала уйму проблем, не последней из которых была и его профессия.

Кристина еще не знала, что он был сотрудником разведывательной службы, и думала, что он инженер нефтеразведки, вынужденный часто перемещаться по службе. Сможет ли он молчать дальше?

Другой проблемой был Жорж Анрн Кост, не любивший женатых сотрудников. Он считал, что у этих агентов много отвлекающих их от дела семейных проблем.

Калан улыбнулся. Если Кост плохо воспримет эту новость… Он поменяет работу и будет прекрасно зарабатывать на жизнь…

Он подумал о Кристине, и все показалось ему гораздо более простым, чем минуту назад. Он благодарил его Величество Случай, предоставивший ему отпуск в тот самый момент, когда скучающая Кристина решила посмотреть все спектакли парижских театров.

Они встретились в Народном Театре. Тогда Кристина случайно оказалась рядом с ним. Он вспомнил, как покраснела молодая женщина, когда он впервые обратился к ней.

Кристина была нежной и трогательной, и у мужчин должно было возникать желание опекать ее. Неожиданно для себя Калан обнаружил, что он идеально подходил для этой роли.

Он проехал по мосту Альма и вскоре остановился перед своим домом.

Поднявшись по лестнице, он вынул ключи, вошел к себе, снял шляпу и прошел в салон, где налил себе скотч. Медленно посасывая спиртное и оглядывая комнату, Максим представлял Кристину в этой обстановке. Она прекрасно вписывалась в его современный интерьер.

Неожиданно он почувствовал страшную усталость. Войдя в ванную, он взглянул в зеркало.

Тридцать пять лет, твердые черты лица, две складки у рта. «Я старею, — подумал он, — это опасно. Мне надоело колесить по свету».

Он развязал галстук.

Спустя десять минут он уже спал.

Резкий, ослепляющий свет. Калан вскочил на кровати, открыл глаза и снова закрыл их. На него были направлены четыре фонаря. Жаль, что револьвер в чемодане.

— Максим Калан?

— Чего вы хотите?

— Быстро одевайтесь!

Постепенно глаза Калана привыкли к яркому свету фонарей. Не будучи всерьез обеспокоенным, он пытался понять, в чем дело. Это походило на дурной сон.

— Вы в своем уме? Сейчас четыре часа ночи.

— Встать! — приказал голос.

Их было четверо, и, застигнутый врасплох. Калан был беспомощен. Он отбросил одеяло и встал. Ища объяснение ночному визиту, не спеша оделся. Он был в отпуске и в настоящее время не выполнял никакой миссии.

Прием, использованный сейчас его нежданными визитерами, напоминал ему методы применявшиеся гестапо во время войны. Но сейчас ведь войны не было.

— Что дальше? — спросил он.

— Следуйте за нами.

— Куда, черт возьми?

На него направили пучок света и обыскали. Сопротивление бесполезно. На минуту зажегся свет, и Калан увидел, что в их руках были не только фонари. У двоих были автоматы, а двое других были вооружены девятимиллиметровыми маузерами.

Четверо здоровяков были как на подбор. Жуткие непроницаемые лица. Орудия непостижимого рока.

Один из типов ткнул дулом автомата в спину Калана.

— Идите. И без глупостей.

Калан хотел что-то спросить, но передумал и стал спускаться.

В машине он оказался на заднем сиденье между двумя головорезами.

Навстречу им ехал молоковоз. Калан подумал, что он оказался вдруг оторванным от этого простого мира. С горькой иронией он вспомнил о своем недавнем объяснении в любви. Когда это было? Несколько часов назад. Два часа, два мира.

Его беспокоило то обстоятельство, что от него даже не скрывали дороги. Он легко ориентировался и, когда машина остановилась, узнал бульвар Распай.

Они вышли из машины и вошли в обычное с виду здание, но вместо того, чтобы подняться на один из этажей, начали спускаться по лестнице.

Две двери: одна деревянная, другая железная, и Калан оказался в крохотной комнате — камере. Окон не было, стены побелены известью, в одной из стен вентиляционное отверстие. В двери тоже отверстие. На жалкой кровати одеяло в черную и красную клетку. Камера была освещена мигающей желтоватым светом лампой.

Калан разжал челюсти:

— Что это значит?

— Раздевайтесь!

— Что?

В камеру вошел только один тип, остальные остались в коридоре. Гнусная история.

Кто может выдержать пытки и не заговорить? Трудно выбрать момент своей смерти.

Калан изо всей силы ударил парня под печень, и тот согнулся пополам. Они покатились по полу, и Максим схватил громилу за горло.

Незнакомец высвободил правую руку и ударил Калана прикладом. Максим почувствовал сильную боль, из уха потекла кровь.

Он поднялся, но удар по затылку поставил его на колени. Его тошнило, комната плыла перед глазами.

— Раздевайтесь!

Калан медленно встал. Побежденный, он разделся. На нем не осталось ничего: ни трусов, ни часов.

Дверь захлопнулась. Калан, дрожа всем телом, опустился на кровать…

 

Глава 3

Все мелкие и мельчайшие проблемы Коста были проблемами Полетты Блен. Она была из тех секретарш, для которых работа была не менее важной, чем семья. В действительности служба и была ее домом.

Получив короткое сообщение, она, прежде чем передать шефу, перечитала его, встала, одернула узкую юбку и, нахмурив брови, еще раз посмотрела на лист бумаги.

Полетта Блен была невысокой, хрупкой женщиной с серьезными глазами и чувствительными губами. Прямые волосы не портили ее хорошенького лица. Кост говорил, что она такая же тонкая и сильная, как кинжал.

Она постучала в дверь кабинета шефа и вошла, не дожидаясь ответа. Кост сразу понял, что новости плохие.

— Только что пришло из Шифровальной Службы.

Кост взял бумагу и прочел:

Шифровальная Служба

Место отправления: Берлин

Отправитель: 00041ЖШ-АД-26

«Сообщаю о смерти в своей квартире в Восточном Берлине в результате несчастного случая Макса Шлайдена, который только что вернулся из двух коротких поездок в Виттенберге и в Нойштрелиц. Согласно его последнему рапорту, Шлайден обнаружил важные сведения, касающиеся обеих Германий.

Несчастье произошло ранним утром 14 сентября. Сильный взрыв, сея панику, сотряс квартал, где располагался дом, в котором жил Шлайден. Здание было разрушено взрывом и последовавшим на ним пожаром. Среди четверых убитых, оказался и Шлайден.

Возможная причина взрыва — неисправность газовой печи в квартире Шлайдена.

Полиция закрыла дело. Было установлено, что в квартире Шлайдена имелся подключенный к городской газовой сети радиатор. Возможно, речь идет о несчастном случае. Обугленное тело Шлайдена было неузнаваемо, а квартира полностью разрушена.

Жду инструкций».

Кост несколько секунд задумчиво смотрел на бумагу. Агентом АД-26 был Людвиг Эрбах. Он осуществлял централизацию информации по Восточногерманскому сектору и никогда не перемещался. А Макс Шлайден был одним из подвижных звеньев, которое до сих пор работало без промахов. Кост взглянул на Полетту Блен.

— Вы знаете, что делать?

Она знала. Досье Шлайдена в картотеке будет заменено на досье с новым именем.

— Вы думаете, это несчастный случай? — спросила она.

— Не исключено. Иногда достаточно простой утечки. Ежедневно огромное количество людей умирает так же глупо.

Однако агентам Коста умирать так глупо было непростительно. Шлайден участвовал в важном деле, и он был мертв.

— Позвоните, пожайлуста, Домону, он вернулся несколько дней назад, и попросите его сегодня же зайти ко мне.

Полетта слышала холодный как всегда голос своего патрона и знала, что за внешней непроницаемостью скрывается глубокое огорчение по поводу утраты своего агента. Кост посмотрел на Полетту и сказал:

— У нас нет другого выхода. Вы ведь знаете правило?

 

Глава 4

Можно привыкнуть ко всему, даже к странному миганию лампы. Можно привыкнуть к отсутствию комфорта и к постоянно освещенной мрачной камере.

Можно привыкнуть даже к грязной одежде большого размера и без единой пуговицы, которую при ходьбе приходится поддерживать руками.

Но как привыкнуть к неуверенности, к непониманию мотивов своего ареста? Калан уже потерял счет дням и ночам.

Он спит, просыпается, пытается сориентироваться во времени, но тщетно.

В дверное окошко каждые четверть часа смотрят блестящие глаза. Он уже давно ни с кем не разговаривал, оставаясь наедине с мучившими его вопросами.

Над ним изощренно издеваются, например с едой. Однажды за весь день ему принесли только немного теплой воды в железной миске. В другой раз тщательно завернутую огромную кость. Есть от чего свихнуться.

Иногда ему хочется биться головой об стену, проломить ее и умереть. Но он сопротивляется, он хочет выдержать, чтобы все узнать.

Иногда он вспоминает о своей прошлой жизни, как о чем-то очень далеком, странном и принадлежащем другому миру.

Последнее время он стал часто вспоминать Кристину. Он пытается воссоздать ее образ, гибкое тело, запах ее духов, блеск глаз, красивый голос. Это его манера уходить от действительности. Он знает, что сделает, когда выйдет отсюда.

Однако проходят дни, превращая Калана в живой труп.

Ужасно сознавать это.

Когда наконец дверь его камеры открылась, Калан лежал на кровати, пытаясь вспомнить, сколько дней прошло с момента его ареста. Он не спеша встал. У него отросла борода, на плечи свисали длинные волосы. Калан был очень грязным и дурно пах, так как воду ему давали всегда в очень ограниченных количествах.

Сидя на краю кровати, он внимательно разглядывал вошедшего в камеру человека. Это был худой и очень элегантный мужчина, с лицом не более выразительным, чем кусок бронзы. Он был бледен, как мало бывающие на свежем воздухе люди, а ярко красные губы придавали ему некоторую женоподобность. Но стоило посмотреть в его глаза, как это впечатление сразу рассеивалось. Два холодно блестящих черных шарика. Беспокойные глаза фанатика.

Рассчитанным жестом незнакомец вынул из кармана портсигар, закурил сигарету и выпустил дым прямо в лицо Калана.

— Встаньте, — сказал он.

Калан с восторгом вдыхал запах поднимающегося к потолку голубого дыма. Сколько уже времени он не курил? Поддерживая руками соскальзывающие вниз брюки, он встал. В огромных туфлях не было шнурков, и при ходьбе они сваливались с ног.

Внезапно Калан стал нервничать. Узнает ли он наконец правду? Он изнемогал от своей изоляции от внешнего мира. Все, только не это. Его одолевали образы оживленных улиц, магазинов, улыбающихся женщин, городских огней и звуков. Жизнь…

— Чего вы хотите? — спросил он.

Он удивился своему хриплому голосу и смутился, словно крикнул в церкви. Незнакомец изучал его и, казалось, наслаждался жалким зрелищем.

— Следуйте за мной, — сказал он наконец.

В глазах Калана на секунду загорелся свет жизни. Он схватил мужчину за руку.

— Я хочу знать, почему я арестован? Вы слышите? Почему нахожусь в изоляции?

В этот момент он увидел в дверях другого типа, с автоматом в руке.

— Отпустите руку,— брезгливо сказал элегантный человек.

Подавив в себе ненависть, Калан неверными шагами, как выздоравливающий после длительной болезни, последовал за незнакомцем. Он оперся на шероховатую стенку. Тип с автоматом грубо подтолкнул его концом ствола.

Вскоре Калан оказался в мрачном кабинете, слегка напоминающем его камеру. Элегантный мужчина кивнул находящимся в кабинете двум другим типам и сел за стол. Два здоровенных, походивших на ярмарочных борцов парня спокойно курили.

Теперь Калан испытывал страх перед ответом на свой вопрос. К его горлу подкатил комок. И ко всему еще эта одежда, которая постоянно сваливается и о которой ни на секунду нельзя забыть. Калан закрыл глаза. Он так же ни на минуту не мог забыть о раскачивающейся перед его глазами лампе. Здесь на потолке тоже была лампа, но она была неподвижной.

Калан сжал кулаки, мечтая обрести былое хладнокровие.

— Вас зовут Максим Калан, и вы работаете на французскую разведывательную службу,— сказал элегантный незнакомец с неуловимым иностранным акцентом.

Наступило молчание. Допрашивающий не задавал вопроса, а констатировал факт.

— Отвечайте, — приказал он.

Калан, не отрываясь, смотрел на сигарету, которую курил незнакомец. Пачка лежала на столе, он мог до нее дотянуться…

Внезапно один из типов отошел от стены, подошел к Калану и с размаху ударил его по лицу. Второй тип скрутил его руки за спинкой стула.

— Вы работаете на французов, — повторил незнаконец. — Ваша последняя миссия привела вас в Японию, в Формоз.

У Калана пересохло во рту. Он молчал. Первый тип принялся хлестать его по лицу, как хорошо отлаженный маятник.

В ушах Калана гудело. Элегантный встал из-за стола, подошел к нему с сигаретой и загасил ее об его шею. Калан выгнулся в дугу, сжимая губы.

— Вас зовут Максим Калан, — повторил незнакомец, небрежно бросивший загашенный окурок.

«Молчать,— уговаривал себя Калан,— ни слова, не выдать им ни малейшей информации».

Тип снова начал хлестать его по щекам, и Калан закачался на стуле. До него доходили только отдельные слова:

— Работаете… французы… признаете…

Калан хотел убить или быть убитым. Он слишком много знал. Сильный удар отправил его со стула на пол. Лицо его было окровавлено, он тяжело и прерывисто дышал. Из ноздрей текла кровь.

— Меня тошнит от этого, — сказал один из типов.

— Так надо, — сказал элегантный.

Он подошел к шкафу, достал из него легкие, оканчивающиеся электропроводами металлические щипцы.

— Разденьте его, — приказал он.

Калан, совершенно обнаженный, лежал на цементном полу, его тело слегка сотрясалось. Элегантный мужчина несколько секунд внимательно смотрел на него, затем решился. Наклонившись над Каланом, он установил щипцы. После этого подошел к динамо-машине и запустил ее.

От нечеловеческого крика подскочили даже головорезы. Калан ошалело смотрел на незнакомца, перекрывшего электрический ток. Реостат позволял варьировать дозу.

Головорезы удерживали Калана на полу: один за ноги, другой за руки. Калан чувствовал себя приведенным на заклание и испытывал высшую степень унижения. Незнакомец повернул рукоятку, и тело Калана напряглось, покрываясь потом. Он кусал губы, чтобы не кричать. Глаза его вылезли из орбит. Пытка продолжалась минуту, показавшуюся Калану вечностью.

Незнакомец снова подошел к Калану.

— Вас зовут Максим Калан…

Калан смотрел на своего палача стеклянными глазами. Вокруг его рта была пена.

— Вы не хотите говорить?

Незнакомец вернулся к реостату. Калан спрашивал себя, долго ли он продержится. В его затуманенном мозгу наступило неожиданное просветление. Его охватил ужас. Его ждало нечто гораздо более страшное, чем смерть.

Из распухших губ вырвался стон. Отчаянным усилием Калану удалось высвободить руки. Он выдернул провода и с диким воплем бросился на одного из головорезов. Его пальцы впились в горло противника, и разжать их было невозможно…

Калан пошатнулся от сильного удара в затылок, и пытка возобновилась. Он рухнул на пол. В ушах у него звенело:

— Признаете? Признаете?…

Калан с отчаянием констатировал, что мышцы его ослабли, а руки дрожали. Он уже не мог думать, не мог сосредоточиться…

 

Глава 5

Следующий рапорт был очень выразителен в своем лаконизме.

Шифровальная Служба

Место отправления: Берлин

Отправитель: 00041ЖШ-АД-26

«Сообщаю о несчастном случае, ставшем причиной смерти Роже Домона.

Домон энергично принялся за расследование, приведшее его в Виттенберге и Нойштрелиц.

Он погиб в Нойштрелице. Его машина, не вписавшись в поворот, на полной скорости врезалась в дерево. Ранение в голову и перелом черепа привели к мгновенной смерти.

В соответствии с показаниями одного крестьянина, свидетеля этого происшествия, Домон не сбавил скорость на опасном повороте. Полиция, осмотревшая машину, установила, что механических поломок в автомобиле не обнаружено. Совпадение?

Жду дальнейших инструкций».

Прочитав новый рапорт Людвига Эрбаха, Кост глубоко задумался. Он видел перед собой Роже Домона, его твердый, никогда не мигающий взгляд, военную выправку. Кост вспомнил о том высоком смысле, который Домон вкладывал в свою профессию. Он жил ради работы. Это был честный и скрупулезный сотрудник. Кост вздохнул и нажал кнопку.

Спустя несколько секунд в кабинете появилась По-летта. Она сразу же заметила некоторую усталость в глазах своего патрона.

— Еще один? — сказала она.

— Несчастный случай,— усмехнулся Кост.— Мне это начинает казаться подозрительным.

— Подобная неосторожность не похожа на Домона. Не могу представить себе, чтобы он лихачил за рулем, рискуя провалить миссию.

— Я согласен с вами. Домон был осторожным и неоднократно доказал это.

Кост закурил сигарету.

— И тем не менее, это мог быть и несчастный случай. Я бы предпочел, чтобы Домона убили. Тогда все было бы ясно. Пригласите ко мне Анена,— добавил он.

Анен находился неподалеку, в своем кабинете. Это был невысокий брюнет, худой и нервный, с ничем не примечательной внешностью. Кост считал его великолепным агентом. Анен часто работал в паре с Домоном, обеспечивая ему прикрытие. Он бесшумно вошел в кабинет и сел на указанное Костом место. На нем был серый костюм, сорочка и галстук нейтрального цвета.

В его облике было что-то от бюрократа, и, возможно, он закончил бы свои дни в его шкуре, если бы не обстоятельства.

Анен пришел в Разведслужбу из маки после того, как его семья была расстреляна СС. Здесь он открыл для себя дзюдо, которое помогло ему избавиться от комплексов, вызванных тщедушным сложением.

В отличие от Домона, за спокойной внешностью которого скрывались человеческие чувства, Анен был полностью лишен угрызений совести, и, более того, он был абсолютно безжалостным.

Кост часто думал о том, что Анен продолжает работать на Службу, чтобы удовлетворить чувство мести, причину которой он уже забыл. Каждое порученное ему дело становилось «его» делом.

— Домон погиб,— нейтральным тоном сообщил Кост.

Ни один мускул не дрогнул на лице Анена, несмотря на связывающую их дружбу.

— Когда?

— Позавчера. Автомобильная катастрофа, наезд на дерево.

Анен ухмыльнулся, пристально глядя на пол.

— Что вы об этом думаете?

— Ерунда,— сказал Анен.— Роже не совершил бы подобной неосторожности.

— Это может случиться с каждым,— настаивал Кост. — Достаточно просмотреть газеты.

Анен смерил Коста невеселым взглядом.

— Вы тоже в это не верите?

— Не очень. Однако эта неуверенность может быть опасной. Прочтите рапорт нашего агента из Восточной Германии.

Ален быстро прочитал рапорт и положил его на стол.

— Что значит «совпадение»?

— Домон выполнял миссию, сменив погибшего от несчастного случая постоянного агента.

Их взгляды встретились. Все было понятно.

— На вашем месте я бы провел неожиданную операцию,— сказал Анен.

— Операцию проводят только после установления точного диагноза. Именно поэтому я и хотел вас видеть.

— Вы хотите, чтобы я его установил?

— Да.

— Я не люблю подобного рода миссий, подточенных на корню.

— Я даю вам карт-бланш.

— Кто резидент?

— Один из бывших немецких беженцев во Франции. Его зовут Людвиг Эрбах. Он владелец лавки игрушек.

— И это единственная отправная точка?

— Есть еще кое-что. В обоих случаях есть прямая связь с двумя городками. Домон погиб неподалеку от одного из них.

Ален задумался.

— У вас есть первый рапорт Эрбаха?

Кост достал его из тонкой папки и протянул Алену. Прочитав его, тот сказал:

— Трудно поверить в то, что Эрбах предал. Да и смысл не понятен. А что с остатком сети?

— Я дал приказ Эрбаху немедленно прекратить всякую деятельность. Никто не арестован. Эрбах, естественно, обеспокоен и опасается, что за ним следят, но доказательств никаких нет. За одно можно поручиться: погибшие два агента ничего не сказали.

— Меня это скорее беспокоит, чем успокаивает. Обычно пойманного агента заставляют говорить.

— Не всегда,— заметил Кост.— Если агент обнаружил что-то важное, лучше его убрать. Мертвый не говорит. Домон наверняка напал на след Шлайдена. Вы должны выяснить, это ли послужило причиной его смерти, или он погиб как глупый лихач. Вы выезжаете сегодня вечером. Документы будут на имя поляка, занимающегося запасными частями. Вы будете поддерживать связь с Эрбахом, если только ничего не обнаружите на его счет. Вы должны выяснить, существует ли еще наша сеть в Восточной Германии и что обнаружил Шлайден перед несчастным случаем.

Мужчины встали, и Кост проводил Анена до двери.

— Подробную инструкцию получите у Полетты,— сказал он. — Будьте осторожны.

Оставшись один, Кост закурил новую сигарету и медленно вернулся к столу. Он нервничал. Он не знал, целесообразно ли жертвовать жизнью своих агентов. Кост снял телефонную трубку и набрал две цифры, соединившие его с другим кабинетом.

— Мартен? — спросил он. — Что вы скажете о путешествии в Восточную Германию?

Услышав ответ, он улыбнулся.

— К сожалению, Балеарские острова представляют ограниченный стратегический интерес.

Он выпустил дым, послушал и сказал:

— Секретная миссия по прикрытию. Зайдите ко мне за инструкциями.

 

Глава 6

Человек — трусливое животное, и только разум помогает ему победить страх. Уничтожьте разум, отнимите у мозга способность мыслить и отдавать приказы телу, и человек превратится в животное с условными рефлексами.

По точному графику Калана выводили из ступора и отводили в камеру пыток. Он разучился спать, и жил только ожиданием момента, когда дверь откроется и за ним придут, чтобы вырвать его из убежища, то есть из его камеры.

И его охватывал страх, животный, первобытный страх.

В моменты просветления он сознавал, в какую он скатывается пропасть, и дважды пытался покончить с собой. Но глаза следят за ним и днем и ночью.

В следовавшие после пыток часы Калан заново переживал все свои муки. Он засыпал и просыпался в холодном поту, в ужасе глядя на дверь, за которой ему слышались шаги, извещающие о новом сеансе. Последние два дня ему слышались голоса, и он узнавал среди них свой собственный голос. Он слышал, как называл имена своих коллег, слышал женский голос, голос Кристины, убеждавший его:

— Признайся, Максим… Говори, Максим…

Но, находясь на краю гибели, Калан, поддерживаемый ненавистью, сравниться с которой может только страх, все еще сопротивлялся. В момент просветления он сознавал, что никогда уже не будет прежним человеком.

Калан внезапно проснулся от смеха, кристально чистого смеха, напомнившего ему что-то далекое из его прошлого.

Он с трудом поднялся. Смех сразу прекратился. Ему показалось, что он сходит с ума.

Калан провел рукой по бороде, по затрудняющему дыхание сломанному носу и вздрогнул при мысли о пропускаемых через его тело электродах, которые элегантный человек устанавливал на самых чувствительных органах.

Калан вцепился зубами в грязный рукав своей куртки, на которой уже тогда, когда он впервые ее надел, были темные пятна. Он решил, что надо говорить… Сказать все, чтобы освободиться от мучивших его безмозглых скотов. Он скажет все, чтобы избавить себя от следующего сеанса. Назовет имена, обрекая на смерть несколько человек, которые вскоре будут навсегда забыты. Какое это имеет значение? Что значит жизнь муравья по сравнению с вечностью?

Он упал на кровать и не отреагировал даже на шаги в коридоре. Дверь открылась, и Калан прижался к стене.

— Господин Калан, сядьте, пожалуйста.

В голосе дружелюбие. Калан открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося ему высокого крупного человека. Высокий блондин спортивного сложения был похож на кинозвезду. У него был светлый, открытый взгляд. Его присутствие в этой обстановке казалось неуместным.

— Меня зовут Поль. Хотите сигарету?

Калан недоверчиво посмотрел на протянутую пачку.

— Берите же,— настаивал Поль.

Калан решился, и Поль дал ему прикурить.

— Поверьте, мне очень тягостно видеть такого человека, как вы, в подобной ситуации, — продолжал Поль.

Он вынул зеркало и протянул его Калану.

— Взгляните.

Калан увидел лохматое существо с потухшими глазами, заросшее, с серым цветом лица. Он схватил зеркало и запустил его в угол комнаты. Поль улыбнулся:

— Вам не надоела эта камера? Пойдемте со мной.

Калан почувствовал ловушку. К нему возвращался страх.

Они вошли в знакомый Калану кабинет, но динамо-машина и реостат исчезли. Поль подошел к шкафу, достал бутылку скотча и две рюмки. Он наполнил их и протянул одну Калану.

— Поговорим немного, — предложил он.

Калан испытывал симпатию к этому человеку, первому, кто в этих стенах обращался с ним по-человечески. Его затуманенный мозг предупреждал об опасности, но курить сигарету и пить скотч, такие обычные вещи в его прошлой жизни, было так приятно. Поль говорил:

— Наступила весна. Жаль, что вы не видите каштаны, они уже распустились. И как хорошеют весной женщины! Как хорошеет Париж! Я люблю женщин, и я люблю Париж!

— Довольно, — сказал Калан хриплым голосом.

— Я хотел предложить вам этот спектакль. Только от вас зависит, как скоро вы сможете наслаждаться им. Несколько вопросов, и я провожу вас в комнату, где все для вас приготовлено: костюм, лосьон, кремы, туалетная вода.

— Хватит, — перебил его Калан.

Но он не мог не думать о душистом мыле, о пене, о теплой ванне…

Поль предложил ему еще одну сигарету. Калан закурил, выпил скотч. Жизнь возвращалась к нему.

— Вы работаете на французов, не так ли?

— Да… — признал Калан.

Поль дружелюбно похлопал его по плечу.

— Вы мне нравитесь. Я уверен, что вы лучший агент в вашей Разведслужбе.

— Я был лучшим…

— Ну-ну, не скромничайте, Максим. Вы позволите называть вас по имени?

Калан кивнул. Кого напоминал ему Поль?

— Ваша миссия в Формоз оказалась очень эффективной. Кто бы еще мог так блестяще провести ее?

— Анен… Домон… — вырвалось у Калана.

Неожиданно в его голове прозвучал сигнал тревоги. Он резко вскочил и бросился на Поля. Тому не стоило большого труда нейтрализовать ослабевшее тело.

— Вы разочаровали меня, Максим,— сказал он с упреком.— Никакой благодарности. Если вы будете упрямиться, вы никогда не выйдете отсюда. Подумайте о тех, кто ждет вас и беспокоится о вашем исчезновении.

«Что-то должно случиться,— думал Калан. — Так не может продолжаться».

— Убирайтесь! — крикнул он.

— Говорите,— настаивал Поль,— и сегодня же вы будете спать в нормальной комнате, на нормальной постели.

— Убирайтесь! — повторил Калан.

— Не глупите, иначе вы обречены. Я восхищаюсь силой вашего характера, но сейчас вы употребляете ее против себя. Поверьте, жизнь стоит того, чтобы быть прожитой. Или вы соскучились по камере? И по пыткам?

Калан вздрогнул, обхватил голову руками. Не слушать, думать о чем-нибудь другом. О Кристине. Но ее образ расплывался. Ему стало страшно.

— Не теряйте время, Максим. Вы рискуете своей жизнью ради несуществующей идеи.

«Это так просто», — подумал Калан.

— Я думаю об одной женщине, — сказал он.

— О Кристине?

Калан резко поднял голову и взглянул на Поля. Тот рассмеялся. Его смех наполнил всю комнату, вызвав пробежавшие по телу Калана мурашки. Затем Поль грустно сказал:

— Все прошло в этом мире. Не за что зацепиться, Максим. Хотите доказательство?

Поль подошел к двери и театральным жестом медленно повернул ручку. Калан подскочил с искаженным от боли лицом.

— Нет! — закричал он.

Перед ним стояла Кристина и смотрела на него своими грустными зелеными глазами.

— Она работает на нас, — пояснил Поль.

Он резко закрыл дверь и повернулся к застывшему в оцепенении Калану:

— Все прогнило в этом мире, Максим, — сказал он.

 

Глава 7

Шифровальная Служба

Место отправления: Берлин

Отправитель: 00041ЖШ-АД-26

«Тело Анена найдено в Берлине в Шпрее. Согласно первым результатам расследования у Анена произошла в ночном клубе ссора с двумя моряками. Они выпили вместе. Разыскиваются как виновные. Несмотря на то что на теле Анена обнаружены следы ножевых ранений, смерть наступила в результате длительного пребывания под водой.

Очень обеспокоен».

Кост в ярости швырнул бумагу на стол. «Очень обеспокоен». Есть отчего, Эрбах! А разве он, Кост, был меньше обеспокоен здесь, в Париже, сидя в своем кабинете в полной безопасности?

Он позвонил Полетте, которая тотчас же вошла в кабинет.

Выражение лица Коста было замкнутым и суровым, и сейчас ничто в нем не говорило о его рафинированности и утонченном вкусе. Он взглянул на стоявшую неподвижно, так много знавшую и понимающую его без слов Полетту и улыбнулся ей. Но глаза его оставались суровыми. Полетта ответила ему улыбкой.

— Отправьте инструкцию Эрбаху. Закодируйте ее.

— Хорошо.

— Сообщите немедленно о положении агента, прибывшего под именем Вернера Бузенберга. Пароль: «Можно ли считать Вагнера лучшим оперным композитором?» Ответ: «Я отдаю предпочтение Верди».

Кост закурил сигарету и задумался. Полетта молча ждала.

Наконец он поднял голову и сказал:

— Это все, Полетта.

 

Глава 8

Человек лежал на кровати, все в той же камере. Только вместо угнетающей, мигающей лампы теперь висела обыкновенная, из матового стекла.

Человек с тревогой спрашивал себя: «Кто я?» Он не забыл еще некоторые, теперь такие далекие эпизоды прошлой жизни, когда его звали Максимом Каланом.

Постепенно он стал ощущать себя человеком, но теперь это был уже другой человек. Теперь он мог бриться, мыться, ему вернули ремень.

Он пока еще колебался в выборе одного из двух путей.

Когда ему удавалось не думать, он чувствовал себя хорошо. Тогда все казалось ему простым и естественным, а любые вопросы излишними. Причем в самой глубине души он сознавал, что состояние это ненормальное, даже опасное. Временами возникало впечатление, что у него одно тело и две души.

В коридоре послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошел высокий худой человек в белом халате, которого все называли доктором. Он сделал знак человеку на кровати следовать за ним. Вооруженных охранников больше не было.

Они вошли в безупречно чистую операционную, в которой располагалось несколько застекленных шкафов с различными медицинскими инструментами и необычное кресло, вызвавшее в человеке рефлекс страха.

Шлем, электроды, ремни… Доктор усадил человека в кресло… Электроток. Тело внезапно напряглось, сердце готово было выскочить из грудной клетки, на теле выступил едкий пот, и, когда доктор прекратил подачу тока, в кресле сидело уже лишь слабое подобие человека…

Сколько сеансов, сколько часов? Ощущение бесконечной пытки, вечного ада. Острой боли не было: боль была тупая, назойливая, гнетущая. Казалось, она никогда не кончится.

Это продолжалось часами, затем наступало отдохновение. Он погружался в какое-то новое для него состояние, в полузабытье…

Сейчас человек сидел на стуле возле стола. Доктор приветливо улыбался. Мягким голосом он говорил совершенно очевидные вещи, но как хотелось ему верить, верить во всем, со всем соглашаться…

Инсулин был прекрасным наркотиком, разрушающим необходимую мозговым центрам восприятия глюкозу. После электрошока, уничтожающего желание сопротивляться, он помогал делать из человека все, что угодно, вплоть до моделирования новой личности.

Затем начинались вопросы.

— Как вас зовут?

— Николя Калон.

Тест, позволявший выявить степень податливости объекта.

— Вы знаете Максима Калана?

Короткое колебание, и правильный ответ.

— Нет.

Доктор поднялся и похлопал человека по плечу.

— Идите, — сказал он и посторонился, пропуская того, кто пока еще не стал окончательно Николя Калоном, но больше уже не был Максимом Каланом.

 

Глава 9

Кост сосредоточенно читал рапорт. Теперь все принимало масштабы катастрофы.

Неподвижно стоя возле стола, Полетта не осмеливалась вымолвить ни слова. Никогда еще в Службе не случалось ничего подобного. Никогда еще провал не был столь резким, столь мучительным. Рапорт сообщал следующее:

Шифровальная Служба

Место отправления: Берлин

Отправитель: 00041Ж.Ш-АД-26

(телеграмма)

«Вернер Бузенберг погиб. Выбросился из окна номера в отеле. Полиция установила самоубийство. Очень обеспокоен».

— Четверо,— подвел Кост трагический итог. — Четверо человек из одной миссии. Это тяжело, Полетта.

— Вы не могли поступить иначе, господин Кост. Более того, вы вынуждены продолжать.

Кост ограничился кивком головы. Он смял телеграмму и машинальным жестом прикурил сигарету. Удовольствия от нее он не получил, но курение отвлекало его.

— Отправить еще одного человека? А имею ли я на это право? Бывают дни, когда начинаешь сомневаться, имеет ли все это смысл. Погибли четыре человека. Есть ли польза от их смерти?

— Они знали об опасности, — заметила Полетта.

— Это не снимает с меня ответственности.

Полетта молчала. Шеф переживал кризис. Так было всегда после тяжелого провала или гибели агента, которого он особенно ценил. Кост продолжал:

— Стоит ли посылать еще одного, с которым тоже может произойти несчастный случай? Анен и Домон были опытными и осторожными, и что же?

— Вы думаете, Эрбах причастен к их смерти? — спросила Полетта.

Этот вопрос мучил Коста. Его людей убирали методично, с поразительным постоянством. Один Эрбах знал об их присутствии там. Но Кост не полагался на слишком легкую дедукцию. Кроме того, если бы Эрбах был предателем, то была бы ликвидирована уже вся сеть. Внезапно Кост напрягся. А разве у него есть доказательства того, что сеть по-прежнему существует? Кто сказал ему об этом? Эрбах… Но для того, чтобы Эрбах предал, кто-то должен был его выдать. Кто? Шлайден? Невозможно. Если бы он это сделал, он бы либо бесследно исчез, либо, продолжая двойную игру, остался бы на месте.

— Мне нужен человек,— задумчиво сказал Кост,— непохожий на других…

Полетта хотела что-то сказать, но в этот момент над дверью загорелась красная лампочка. Кост нажал на кнопку внутреннего телефона, связывающего его с охраной ведущего к кабинетам коридора.

— Слушаю, — сказал Кост.

— Полковник Эрлангер,— сказал металлический голос.

— Проходите.

Полетта машинально поправила юбку и спросила:

— Я вам больше не нужна?

— Пока нет.

Полковник Эрлангер служил во Второй Канцелярии, но он был военным, поэтому Кост недолюбливал его. Он считал, что полковник использует устаревшие методы, которые, по его мнению, не могли быть эффективными.

Полковник не отрицал пользы возглавляемого Костом специального отдела Разведслужбы, получавшего конкретные результаты там, где у Второй Канцелярии были связаны руки.

— Мужчины обменялись рукопожатиями. Кост с любопытством смотрел на полковника: невысокого, с небольшим животиком. Лицо его, несмотря на крупные черты, было довольно породистым. Он, как всегда, был безупречен, четок и точен.

— Новое щекотливое дело,— вздохнул Эрлангер. — Вы знаете, откуда я приехал?

Кост молча ждал. Полковник продолжал:

— С совещания представителей трех стран.

— Англии и Америки?

— Да. Впрочем, наши партнеры не спешат с нами консультироваться, хотя все мы заинтересованы в равной степени. Кроме того, это касается Германии.

Кост насторожился.

— Продолжайте, — сказал он.

— Вам хорошо известны отношения, существующие между двумя немецкими государствами. Отношения, прямо скажем, натянутые. По крайней мере, так до недавнего считали наблюдатели. Неожиданно мы столкнулись со случаями невероятного саботажа.

— Что вы имеете в виду? — спросил Кост.

— Рост количества покушений на солдат оккупационной армии, промышленный саботаж на заводах, «спонтанные манифестации» против режима и союзников. Заметьте, что эти инциденты составляют часть обширной программы, затрагивающей все три зоны.

— Что думают об этом в Бонне?

— Делают вид, будто ничего не происходит. Хотя Западная Германия и входит в НАТО, страна устала от милитаризации и мечтает только о мире.

— Весь мир о нем мечтает, — усмехнулся Кост.

— В этом и таится опасность. Я говорю не о возможности нацизма, а о пассивном сопротивлении, которое выражается в желании немцев, чтобы их оставили в покое. Они считают, что сами разберутся между собой.

— Нейтралитет? — спросил Кост.

— Именно. Опыт показал, как опасна на Западе страна, провозгласившая нейтралитет. Это хуже, чем открытый враг. Даже американцам это понятно.

— Они поняли, что в девяти случаях из десяти за этим стоит Москва?

— Да. План продуман тщательно: одновременная операция по всей территории ФРГ.

— Мне непонятна одна вещь, — сказал Кост. — Пусть немецкое население сдержанно относится к союзникам, но ведь Боннское правительство настроено иначе?

— Вы думаете? — спросил Эрлангер.— К сожалению, мы получили подтверждение тому, что Боннское правительство недавно имело контакты с правительством ГДР.

— И вы думаете, что в Бонне…

— Ну, разумеется, нет,— перебил его полковник.— Федеральное правительство прекрасно понимает, кто мажет масло на его хлеб. Но правительство знает о настроении народа, враждебного к соглашениям с Западом. А выборы у западных немцев, увы, свободные.

— Чего вы хотите, полковник? — спросил Кост.

— Две вещи. Во-первых, я бы хотел знать, не обнаружили ли вы со своей стороны что-нибудь такое, что могло бы пролить свет на это дело.

Кост забыл о мучивших его угрызениях совести. Он снова превратился в большого ловкого кота, желающего хитростью поймать мышь.

— Точно не могу сказать. Но четверо моих агентов, отправленных на выполнение одной и той же миссии в Восточную Германию, погибли.

— Черт возьми! — вырвалось у Эрлангера.

— Любопытное дело,— пояснил Кост.— Сначала в результате несчастного случая погиб один местный агент. Чтобы выяснить, в чем дело, я послал туда другого. С ним тоже произошел несчастный случай. Двух остальных постигла та же судьба.

— Гангренозная сеть?

— Я прихожу к этой мысли. А ваш второй вопрос?

Полковник замялся. Вторая Канцелярия не очень любила обращаться за помощью к людям Коста.

— Видите ли, наша позиция в Восточной Германии слишком официальна, чтобы мы могли пойти на риск. Принимая во внимание качества ваших людей…

Кост знал, что последнее замечание в устах полковника не было комплиментом. Он улыбнулся: полковнику еще очень мало известно!… Эрлангер продолжал:

— Я не вижу прямой связи между вашим делом и делом, интересующим меня.

— Я тоже, и это досадно. Мой местный агент напал, кажется, на что-то важное. На что? Пока трудно говорить о связи между нашими делами.

Он посмотрел на полковника своими непроницаемыми глазами:

— У меня сейчас не хватает людей. Я должен бороться не только с врагом, сокращающим мои штаты, но с моими собственными людьми. Я не думаю, что смогу вам помочь. Мои люди бывают эффективны, когда действие локализовано, даже индивидуально. Для вашего же дела мне понадобятся десятки людей, которых у меня нет.

Полковник кивнул головой:

— Я понимаю вас. В данном случае речь как раз и идет о локальном действии. Вот как в двух словах обстоит дело: в Западном Берлине мы напали на след одного типа из подпольной организации. Сначала мы его просто подозревали, но вскоре случилось нечто подтвердившее наши подозрения. Он торговец, и, помимо устной информации, вылавливаемой в среде наших клиентов, мы сами установили его ответственность за уничтожение военных грузовиков с боеприпасами. Несколько человек погибли. Газеты писали об этом случае, подвергая нападкам обоснованность нашего присутствия на немецкой земле.

— Вы можете его похитить.

— А что потом? Он скажет лишь то, что знает, а это немного. Организация будет продолжать свою деятельность.

— Вы кого-нибудь отправили на место?

— За нашим коммерсантом наблюдает агент из Парижа. Он ничего не обнаружил.

— Почему вы думаете, что моему агенту повезет больше?

Эрлангер взглянул на Коста.

— У вас развязаны руки. Ваши люди меньше рискуют при большей свободе действий.

Кост задумался, затем ответил:

— Я собирался отправить в Восточный Берлин одного агента. Он свяжется сначала с вашим агентом в Западном Берлине и поможет ему обнаружить хоть что-нибудь, что могло бы стать отправным моментом дальнейших поисков. Его вмешательство, независимо от результата, будет ограничено во времени.

Кост вздохнул.

— Учитывая специфику деятельности моей Службы, я не могу предоставить моего человека в ваше распоряжение на неограниченное время. Я только что потерял трех «мобильных» агентов.

Эрлангер знал, что подразумевал Кост под «спецификой». Служба Коста имела такое же отношение ко Второй Канцелярии, как парашютный десант к пехоте. Полковник улыбнулся: он выиграл. Он был удовлетворен не столько тем, что агент Коста задействован в этом деле, сколько тем, что будет задействована его организация, которая была гораздо мощнее, чем об этом говорилось вслух.

Они обсудили некоторые второстепенные детали, и полковник Эрлангер ушел. Кос»снял трубку:

— Это Кост. Как дела?… Неважно?… Проводите его ко мне.

Дверь в кабинет открылась, однако Кост не сразу поднял голову. Впервые в жизни ему было не по себе. Он чувствовал на себе взгляды вошедшего человека и Полетты. Не поднимая глаз, он промолвил:

— Вы можете идти, Полетта.

Он услышал, как закрылась дверь, и закурил сигарету.

Наконец Кост поднял голову. Шока не было, хотя он опасался именно его. Было лишь смущение.

Человек спокойно смотрел на него сквозь полузакрытые веки. Он стоял, держа руки в карманах. В его облике было что-то небрежное, но вместе с тем от него исходила сдерживаемая сила. Он похудел, нос его был скошен, застывший взгляд сбивал с толку. Кост почувствовал, что стоящий перед ним человек, несмотря на спокойную внешность, был очень опасен.

— Значит, это были вы? — спросил тот, кого звали теперь Николя Калоном.

— Садитесь, — предложил Кост.

Сам он встал и прошелся по кабинету. Чтобы не видеть Калона, не встречаться с ним взглядом, он встал за его спиной.

— Я надеюсь, что вы все поняли, — сказал он.

— Промывание мозгов?

— Да, — признался Кост. — Максим Калан уже не мог быть хорошим агентом. Ему оставалось лишь разделить участь своих неудачливых коллег. В связи с многочисленными потерями мне пришлось пересмотреть кадровый вопрос и кадровую политику. Одни бессмысленно отдали свои жизни, другие оказались нестойкими и раскрыли наши секреты. Я не мог больше рисковать.

Калон неподвижно сидел в кресле. Кост предложил ему сигарету:

— Я использовал технику по промыванию мозгов. Целью этого метода является не только укрепление сопротивляемости человека, но и формирование сильной и неразрушимой личности.

Косту не нравилось молчание сидящего в кресле человека. В действительности этот эксперимент ставил перед ним серьезные проблемы: практическую — будет ли результат позитивным — и моральную — имеет ли кто-нибудь право посягать на личность человека, разрушать ее и заменять другой личностью? Во время войны в Корее американцы использовали этот метод, чтобы повысить сопротивляемость солдат на тот случай, если те попадут в руки китайцев. Русские использовали этот метод для промывания мозгов тем людям, которых они ставили затем на ключевые посты в странах социалистического лагеря.

Кост думал о том, что с пистолетом в атаку на танк не ходят, и именно поэтому решился на эксперимент. Заключив сделку со своей совестью, он решил, что Максим Калан будет в данном случае идеальным объектом. Максим обладал блестящими физическими ресурсами, но, утрачивая бдительность, становится опасным.

Эксперимент был тщательно подготовлен. Калану предоставили отпуск, то есть некоторую передышку, отдых. Хорошо подобранная женщина обеспечивала создание у него состояния эйфории, так необходимого для того, чтобы в момент ареста он испытал шок. Затем последовал период полной изоляции в камере, создание непривычной, абсурдной и унизительной обстановки.

Еще один шок ожидал пациента на следующем этапе обработки, после периода тревоги и упадка духа: допросы и грубые избиения способствовали возникновению рефлекса страха. «Усталый» мозг был подготовлен для следующей стадии: стадии воспитания веры, доверия, когда потерянный, раздавленный, уничтоженный человек цепляется за все, что угодно; даже за дружелюбный тон и даже при смутном сомнении в его искренности. Наконец, следовала чисто медицинская стадия, разрушающая последнее сопротивление человека. С нее и начиналось моделирование новой личности. Инсулин, электрошок…

Почему в прежние времена бывших каторжников использовали на галерах в качестве надсмотрщиков? Потому что ежедневно повторяющаяся пытка, если окончательно не сламывает человека, закаляет его.

Кост думал о том, что человек в кресле имел полное право обижаться на него. О чем он думал в действительности?

Сейчас он был пока еще незнакомцем. Только будущее покажет, кем стал Николя Калон: сильной личностью или марионеткой.

— Мне нужен такой человек, как вы…

— Я слушаю вас, — сказал Калон.

 

Глава 10

Несмотря на все признаки возобновления холодной войны, внешне жизнь в Западном Берлине казалась спокойной. Эта искусственная, наигранная веселость, которую афишировал ампутированный город, была очень тревожной. Смех звучал громко, толпа была слишком оживленной, витрины ярко освещены и богато украшены. Казалось, за красивыми фасадами скрывались болезненные язвы.

Калон бродил по улицам. Он видел разницу между вчерашними победителями и сегодняшними побежденными, прилетев сегодня утром во французскую зону из Гамбурга.

Чувствуя себя одновременно и свободным человеком, и пленником, Калон вечером поужинал в пивной и решил отправиться на встречу с агентом Второй Канцелярии, лейтенантом Лезажем.

Он ощущал совершенно чужим не только город, но и все, что с ним происходило и произойдет. Что-то в нем навсегда сломалось, было навсегда утрачено…

Подозреваемым был мясник, лавка которого находилась на тихой улице. Торговец был женат, имел семью. Во время войны ни к одной политической партии не принадлежал и не выражал симпатии ни одной из них, в подозрительных связях не замечен, связей с иностранцами не имел. Обыкновенный человек с обычным именем Мюллер.

Конспиративная квартира Лезажа находилась в доме напротив колбасной лавки, за которой он безрезультатно наблюдал уже в течение четырех дней.

Калон был спокоен. Он не испытывал ни малейшего страха и ни малейшего любопытства. У него было лишь ощущение человека, выздоравливающего после долгой болезни.

Уже давно наступила ночь, и только отдельные витрины освещали безлюдную улицу. Не заметив ничего подозрительного, Калон вошел в дом, где его должен был ждать живший на третьем этаже Лезаж.

Подойдя к двери, он, как это было условлено, нажал на звонок. Никто не открыл. Калон с силой нажал на ручку и дверь легко отворилась. Прислонившись к стене темной передней, он достал из кармана небольшой фонарик, вынул плоский и надежный пистолет и повернул выключатель.

Обои были старыми, выцветшими. Калон медленно шел по коридору. Первая дверь налево вела в кухню. Он приоткрыл ее и увидел белый деревянный стол, два соломенных стула и несколько консервных банок возле раковины. На столе стояли недопитый стакан с пивом и пустая бутылка. Пены в стакане не было.

Калон открыл дверь в комнату, прислушался, осторожно подошел к окну и задернул занавес. После этого он зажег свет.

Возле двери лежало тело какого-то мужчины. Сгусток запекшейся крови на затылке, высохшая кровь на воротничке сорочки: с ним все было ясно.

Калон потрогал труп. Он был холодным. Широко открытые глаза выражали удивление.

Калон проверил карманы. Он нашел удостоверение личности на имя Лезажа и пистолет со снятым предохранителем. По всей видимости, Лезаж был убит по крайней мере сутки назад.

Калон тщательно осмотрел комнату. Он нашел бинокль, лежащий прямо на полу возле окна, упаковку пленки «кодак» и множество окурков в тарелке. На кухне не было ничего, кроме двухдневного запаса продуктов.

Калон достал пиво, погасил свет и вернулся в комнату. Он раздвинул шторы, сел на кровать, выпил пиво прямо из бутылки и поставил ее на пол.

Кост сказал ему, что в случае необходимости он должен помочь Лезажу.

Можно ли рассматривать смерть Лезажа как случай, требующий его вмешательства?

Присутствие трупа не смущало Калона. Он попытался вспомнить, что при подобных обстоятельствах испытывал раньше.

Сняв с кровати, которая могла оказаться для него смертельным ложем, одеяло, он пошел на кухню.

Закутанный в одеяло Калон проснулся от холода. Он встал и решил сварить себе кофе. Выпив две чашки обжигающего напитка, закурил сигарету и прошел в комнату. Окно оставалось приоткрытым: Калон не стал закрывать его, чтобы не вызвать подозрений.

Он сосредоточенно смотрел на улицу, по которой, ежась, пробегали редкие прохожие. К тому моменту, когда герр Мюллер открыл лавку, прошел почти час.

Этот самый Мюллер был крупным мужчиной с заспанным лицом. Трудно было представить его взрывающим военный грузовик, но еще труднее — сообразить, что бы могло вывести его из постоянной спячки, вырвать из бюргерского комфорта.

Калон придвинул стул к окну. С улицы его не было видно, и он мог спокойно наблюдать за происходящим.

В девять часов появилась первая клиентка. К десяти часам улица оживилась. Люди входили и выходили из магазинчика: в основном это были женщины. Калон видел их сквозь витрину магазина, но ничего подозрительного не заметил.

В одиннадцать часов в нескольких метрах от магазина остановился бежевый «опель». В нем не было ничего необычного, кроме того, что водитель почему-то не вышел из машины, а, оставшись за рулем, стал читать газету.

Прошло еще полчаса. Человек за рулем по-прежнему читал. Калон настроил бинокль и рассмотрел номерной знак.

Неожиданно из магазина вышел мужчина. Калон насторожился: мужчина этот сегодня не входил в торговое заведение Мюллера.

Калон внимательно смотрел в бинокль. Обычный мужчина, в бежевом габардиновом пальто и коричневой шляпе. Лицо худое, довольно приятное. Старше сорока. В руках — кожаный портфель.

Мужчина подошел к «опелю». Водитель сложил газету и открыл дверцу. Как только мужчина сел, машина тронулась. А торговец продолжал обслуживать клиентов. Все казалось нормальным, ничто не изменилось в замедленном ритме жизни улицы.

Только вот человек, вышедший из магазина, не входил в него.

Калон был уверен, что подобная же безделица послужила причиной смерти Лезажа, допустившего неосторожность. Лезажа, который мог привлечь внимание либо фотографируя кого-нибудь, либо уже одним своим присутствием на этой тихой улочке.

Калона удивляло то обстоятельство, что был убит агент Второй Канцелярии, а это подтверждало подозрения относительно Мюллера.

Квартира, в которой было оставлено тело, превращалась в своего рода ловушку. Калон сознавал, что попал в центр какой-то нечистой игры, в которой мог все проиграть, ничего не выиграв.

Сейчас проблема заключалась в том, известно ли им о его присутствии в этой комнате.

Кост предупредил Калона: действовать осмотрительно, без ненужного риска. Если его присутствие не обнаружено, он мог постараться незаметно уйти, доложить об обстановке и дальше заниматься своей миссией. Но если он обнаружен, это было опасно. Он решил еще немного подождать.

Торговец закрыл свою лавку и Калон пошел на кухню открыть консервную банку. Выпив несколько чашек кофе, он прилег на кровать.

Наблюдать за магазином больше не имело смысла. Если что-нибудь должно произойти, то здесь, в квартире. В четыре часа у него оставалось всего три сигареты.

Время от времени Калон вставал, прохаживался по комнате, варил себе кофе. Ему хотелось курить, но он экономил сигареты. Неизвестно, сколько еще времени ему придется просидеть здесь.

В шесть часов затрезвонил дверной звонок. Калон бесшумно подошел к двери и застыл, держа руку в кармане.

Свет на лестничной клетке освещал силуэт. Сначала показалась одна голова, затем в переднюю вошел человек.

Одним прыжком Калон оказался возле незнакомца и, закрыв дверь ногой, ткнул ему в ребро пистолет.

Это был молодой парень с круглым и глупым лицом. На нем был надетый поверх куртки серый халат.

— Руки вверх, — коротко приказал Калон.

Парень от страха икнул. Он был смешон и жалок.

— Что тебе здесь нужно? — спокойно спросил Калон.

— Я принес… принес… Я ошибся…

— Что принес? Может быть, колбасу?

Парень дрожал от страха. Калон подумал, что он либо полный идиот, либо прекрасный актер.

— Повернись,— приказал Калон,— упрись руками в стенку, ноги отодвинь на пятьдесят сантиметров.

Калон вывернул его карманы. Он нашел бумажник, блокнот с заявками в бакалейной лавке, сигареты, нож, мелочь, веревку и автомобильную свечу.

— Где товар? — спросил Калон.

— На… на лестнице, — ответил парень дрожащим голосом, указывая на дверь.

Не спуская с него глаз, Калон приоткрыл дверь и увидел коробку с консервами, пивом и хлебом в целлофановой упаковке.

— Кто заказывал?

— Господин Ульрих…

Лезаж снял квартиру на имя Ульриха. Калон показал на комнату.

— Проходи.

— Что я сделал? Я не понимаю…

— Включи свет,— приказал Калон.

Парень нажал на выключатель и в ужасе застыл. Затем он медленно повернул голову к Калону.

— Это вы его убили? — еле слышно спросил он.

Казалось, что парень был действительно тем, за кого себя выдавал, но Калон хотел уберечь себя от малейшего риска.

— Давай, заходи, — сказал Калон.

Парень неохотно сделал несколько шагов, прижимаясь к стене.

Калон оглушил его, и парень рухнул на пол без единого вздоха. Калон оттащил его в кухню, связал веревкой, а рот заткнул салфеткой. Затем усадил его на полу, прислонив спиной к стене.

Выпив одну из бутылок пива, принесенных посыльным, Калон более внимательно осмотрел содержимое бумажника. Ничего интересного.

В семь часов снова позвонили и Калон погасил свет в коридоре. Дверь открылась.

— Господин Ульрих? — послышался голос.

Калон резко включил свет.

Мужчина застыл в дверях, затем сказал:

— Извините, я увидел свет и позволил себе…

Он был высоким, крупным, с испачканным сажей лицом. На нем был американский рабочий костюм, на голове фуражка.

— Меня послал управляющий, — сказал он, — проверить трубы. Можно войти?

— Входите, — пригласил Калон.

Мужчина прошел по коридору и сделал шаг в комнату. Он неожиданно обернулся, в руке у него был нож. Все произошло очень быстро. Однако Калон опередил его. Одним прыжком он оказался рядом, ткнув ему в ребро дуло своего пистолета.

— Брось, — приказал он.

Мужчина неохотно расстался со своим оружием, которое Калон отбросил ногой.

— Входи.

Несмотря на холод, непрошенный гость вспотел. Он вошел в комнату, избегая смотреть в сторону трупа. Калон задернул шторы.

— Так будет спокойнее, — пояснил он.

Подойдя к мужчине, Калон ударил его рукояткой по губам. Появилась кровь, но мужчина не дрогнул. В его глазах не было ни ненависти, ни страха, только удивление тому, что он так глупо влип. Он не подозревал, что Калон уже знал его. Он видел его утром за рулем бежевого «опеля».

— Поговорим немного,— предложил Калон.— Ты убил Ульриха?

— Да.

— Почему?

— За нездоровое любопытство.

— Что же он обнаружил?

— Он просто фотографировал.

Калон взглянул на труп Лезажа. Его убили неожиданно, не заставляя говорить. Почему? Калон спросил это у мужчины. Тот пожал плечами.

— Зачем? Нам было известно, кто он.

Это было серьезно и подтверждало мысль о ловушке. След обрывался здесь. Конечно, Лезажа убили не для того, чтобы уберечь Мюллера. Мужчина говорил о фотографиях, на которых было что-то для них важное, возможно снимок какого-то человека.

Калон находился в положении дичи, попавшей в западню, но заманившей туда же и охотника. У него было преимущество… при условии, что поблизости не было другого охотника.

— Почему Мюллер неожиданно начал саботировать?

Пленник не отвечал, и у Кал она возникло подозрение, что он чего-то ждет.

— Отвечай быстро, — сказал Калон.

В этот момент кто-то вырубил электричество. Тишина. Калон отскочил в сторону окна, раздвинул шторы, и в комнату стал проникать слабый свет. Калон затаился в самом темном углу.

Пленник подошел к двери комнаты и позвал:

— Сюда, Герман.

Никто не отзывался.

— Герман!

Раздались два выстрела, и мужчина упал на пол возле двери. Он попытался подняться, но руки его бессильно скользнули по стене, он застонал.

Калон не шевелился. Прошло несколько минут. Калон осторожно подошел к лежащему человеку: тот был мертв.

Калон достал фонарик и осветил коридор. Пусто.

Оставалась кухня, дверь в которую была приоткрыта. Калон осветил ее фанарем. Никого. Посыльный смотрел на него застывшими глазами. Из его груди торчал нож.

Калон облокотился о стену, закурил сигарету. Кто-то, не желая рисковать, любой ценой обрывал любой след.

Калон вернулся к «трубочисту» и обыскал его. Он нашел документы на имя Нойса, представителя фирмы по продаже рейнских вин. Водительские права, техпаспорт с номером «опеля». Больше ничего, кроме крупной суммы марок, частью в западной валюте, частью — в восточной.

Калон сунул все в свой карман. Ему здесь больше нечего было делать. Он погасил свет и вышел. «Почему его не убили? Но он ничего не знал… Незнакомец не захотел рисковать своей жизнью».

Калон уже собирался выйти из дома, когда услышал сирену полицейской машины. Он увидел, как из подъехавшего автомобиля вышли два человека. В этот момент подъехала скорая помощь. Один из полицейский вошел в лавку, и Калон увидел шедшую навстречу заплаканную женщину.

Возле магазина остановились несколько зевак, и Калон рискнул выйти из подъезда. Через стеклянную витрину он увидел лежащего на полу Мюллера с ножом в груди и в луже крови.

Калон быстро зашагал прочь. Метрах в десяти от лавки стоял «опель». Ему придется стоять здесь до тех пор, пока не будут обнаружены трупы в квартире.

След внезапно обрывался, как и эта часть миссии Калона.

 

Глава 11

Из окна своей комнаты Калон смотрел на уличное оживление. Это был тот же Берлин, та же толпа, те же немного тяжеловатые и мрачноватые дома.

Однако это был другой мир.

Если пешеходов на улицах было не меньше, то уличное движение было гораздо менее интенсивным. Редкие частные машины, грузовики, а также патрульные и полицейские машины. Несмотря на приближение Рождества, улицы были слабо иллюминированы. Однако здесь было не более тоскливо, чем в другой зоне, несмотря на ее наигранный искусственный оптимизм.

Калон прибыл в Восточный Берлин накануне. Его рапорт не вызвал восторга во Второй Канцелярии, и это было понятно. Все, что можно было извлечь из него, — это факт смерти одного из их агентов. Что касается таинственного пассажира «опеля» и посетителя колбасной лавки, который был вероятным убийцей, о нем было известно слишком мало, чтобы начинать какие-либо поиски.

Калон появился в восточной зоне под именем фотографа Макса Ренса. Если проникнуть в эту зону было сравнительно легко, то остаться в ней незамеченным было гораздо сложнее. За пределами железного занавеса в Восточной Германии была самая эффективная секретная полиция, находившаяся в подчинении Министерства Государственной Безопасности и по методам мало отличавшаяся от гестапо. Все граждане рассматривались как потенциальные шпионы. В этой идеальной атмосфере любой ложный шаг означал смерть или депортацию, что было гораздо гуманнее, чем допросы подчиненных генерала Вильгельма Зайсера, шефа тайной полиции, однажды прямо заявившего:

— Я не потерплю на ответственном посту человека, не способного в случае необходимости без всяких угрызений совести вытрясти душу из заключенного ударами плети.

Калон размышлял об этом, упершись лбом в холодное стекло окна. Это помогло ему лучше понять Коста. Какая польза от смелых парней с сознанием бой-скаутов перед лицом таких противников?

Калон тоже был способен в случае необходимости забить человека ударами плети.

Кост шагал в ногу со своим временем, исключающим слабость и человечность. Было грустно и утешительно чувствовать себя хозяином положения.

Калон закурил сигарету. Три человека погибли, выполняя порученную им миссию. Он знал этих людей, но их образы стирались из памяти.

На этой улице, недалеко от отеля, в котором остановился Калон, жил человек, возможно знающий тайну этих смертей.

Его звали Людвигом Эрбахом, и из окна своей комнаты Калон мог видеть его магазин игрушек, витрину которого освещали цветные лампочки.

У Калона было только три отправных точки: этот агент, в котором не было полной уверенности, и два города: Нойштрелиц и Виттенберге.

Калон был оснащен фотоаппаратом и благодаря Второй Канцелярии смог взять напрокат машину. Это была «хорше», производства ГДР, с шестицилиндровым двигателем, со скоростью до 150 километров в час.

Он перешел границу тайком и поэтому имел при себе свой пистолет. Сейчас проблема заключалась в том, чтобы связаться с Эрбахом.

Если Эрбах предатель, Калон должен избежать ловушки и не стать новой жертвой «несчастного случая».

Кост верил Эрбаху, но опасался, что за ним могла быть установлена слежка, поэтому все его посетители становились объектом повышенного внимания.

Эрбах редко отлучался из дома. Он жил со своей дочерью, которая днем была занята в магазине.

Если Эрбаха выследили, то его телефон наверняка прослушивается, кроме того, за домом могло быть установлено наблюдение. Опасно было просто зайти в магазин и купить какую-нибудь игрушку. Калон ждал наступления ночи. Он любил ночь. Она давала убежище беглецам, к которым он себя мог вскоре причислить. Он не тешил себя иллюзиями, зная, что здесь все не так просто, как в Западном Берлине, и что придется пойти на риск.

Дом Эрбаха был двухэтажным, и в нем жили только отец и дочь. Его мастерская находилась в маленьком дворике со входом с другой улицы. С одной стороны дома Эрбаха стоял похожий дом, а с другой — пятиэтажное жилое здание.

В полночь Калон надел пиджак, габардиновое пальто и шляпу. Вся одежда была производства ГДР, и ничто не отличало его от местных жителей (кроме пистолета польского производства).

Он вышел на улицу, повернул налево. Дом Эрбаха находился теперь за его спиной. Прохожих было мало и еще меньше машин. Калон пошел пешком к центру. Некоторое время он гулял по улицам, затем, удостоверившись, что за ним не следят, вошел в пивную.

Несколько посетителей пили пиво, среди них два офицера и пьяная женщина, подмигивающая одному из них. На ней была кроличья шубка и туфли с разбитыми каблуками. Она выглядела жалко.

Когда Калон вошел, все головы повернулись к нему, и он, немного согнувшись, прошел к столику. Вынув из кармана «Нойе Цайт», одну из основных газет в Восточной Германии, Калон погрузился в чтение статьи, с многочисленными комментариями цитирующей «Правду». Речь шла о новом статусе Берлина.

Через двадцать минут он встал и подошел к стойке, чтобы расплатиться. После этого он отправился в находившуюся в подвале телефонную кабину и набрал номер Эрбаха, который знал наизусть. Через несколько секунд Эрбах снял трубку. Калон спросил:

— У вас есть куклы, которые плачут?

После небольшой паузы Эрбах неуверенным голосом ответил:

— Я их не делаю, но у меня есть великолепные плюшевые медвежата.

— Отлично,— ответил Калон.— Мне необходимо немедленно с вами встретиться.

— Это невозможно! — возразил Эрбах. — Приходите за товаром завтра.

— Я проездом в городе,— сообщил Калон. — Завтра у меня не будет времени.

— Но…

— Я отниму у вас не больше часа.

Калон чувствовал, что его собеседнику хотелось послать его к чертям подальше, но он не осмеливался.

— Хорошо, — выдавил тот наконец. — Где?

— У Северного входа на Юнгфернбрюнке. Через полчаса.

— Договорились,— сказал Эрбах без всякого энтузиазма.

— Приходите один, — предупредил Калон.

— Не беспокойтесь.

Выйдя из кабины, Калон с удивлением увидел стоящего возле умывальника и пристально смотревшего на него офицера. В кабине Калон расстегнул пальто и, выходя, не успел застегнуться: офицер заметил высовывающуюся из-за пояса рукоятку пистолета.

Он был совершенно ошарашен. Но, будучи бдительным, как и все на Востоке, он подошел к Калону и положил ему на плечо руку.

— Что это за оружие? — сухо спросил он.

Калон был спокоен, расслаблен. Он выпустил клуб дыма и конфиденциально сказал:

Я выполняю задание. Мы напали на след врага народа.

После минутного замешательства офицер спросил:

— У вас есть документы?

Калон вздохнул.

— Естественно, — ответил он.

Офицер взялся за рукоятку своего пистолета. Калон согнул руку, делая вид, что собирается вынуть из кармана документы: ребром ладони он наотмашь ударил офицера в основание носа. Тот покачнулся, и Калон уже обеими руками ударил его в шею. Офицер рухнул на пол. Калон взял его пульс, послушал сердце: тот был мертв.

Калон задумчиво смотрел на свою жертву. Этот человек считал себя важной птицей, приносящей большую пользу обществу. Сейчас это был труп, на который Калон смотрел равнодушно. Его немного беспокоило это равнодушие, но, кроме этого, он больше ничего не испытывал. Он убил не колеблясь и ни о чем не сожалел. Раньше он не был таким.

Калон поднялся по лестнице, не спеша пересек зал. Другой офицер, сидящий за столиком, поднял голову и посмотрел ему вслед.

Калон вышел на улицу и, ежась от холода, поднял воротник пальто. Он быстро удалялся от центра. Улицы были безлюдными. Он шел в сторону противоположную от Девичьего Моста, где его ждал Эрбах.

Калон находился уже на улице, на которой жил торговец игрушками, прямо рядом с его магазином, и стоял в тени ворот, изучая обстановку. Он проскользнул в переулок и обнаружил, что соседний с магазином дом также имел внутренний дворик. Он вошел в этот дворик, часть которого занимала постройка с плоской крышей почти одной высоты с разделяющей два дома стеной.

Калон забрался на крышу, а с нее перешагнул на упирающуюся во внутренние фасады обоих домов стену. Дом Эрбаха находился слева. Света в окнах не было.

Выпрямившись во весь рост, Калон мог зацепиться рукой за выступ окна. Он попытался открыть его рукой, но оно оказалось запертым. Можно было разбить окно рукой, но он боялся привлечь к себе внимание. Калон достал из кармана фонарик в виде ручки, на конце которого вместо пера был вмонтирован небольшой алмаз.

Уцепившись одной рукой за выступ окна, он другой рукой рисовал на стекле, на уровне шпингалета небольшой круг. Стекло поскрипывало. Калон нажал на стекло всей пятерней. Оно поддалось, и выдавленный кусок полетел внутрь.

Калон напрягся, но шума не последовало. Он просунул руку в дыру и открыл окно. Спустя двадцать секунд он был в доме Эрбаха.

Осветив комнату своим фонариком, он обнаружил, что стоит напротив двери, которая в тот же момент с шумом открылась.

Калон уже держал в руке свой пистолет, когда в комнату, глядя на Калона обезумевшими от страха глазами, вошла девушка в пижаме. Она медленно пятилась назад, не отрывая глаз от француза.

— Не бойтесь, — тихо сказал Калон.

Девушке было лет двадцать. Калон решил, что для немки она достаточно хрупкая и невысокая. Ее пухлые губы дрожали.

Калон убрал пистолет и сказал:

— Я друг вашего отца. Вы не знаете, где он?

Девушка молчала, и Калон рассердился.

— Отвечай, дура. Если бы я был полицейским, я бы вошел другим путем.

На глаза девушки навернулись слезы. Она засопела. Калону это действовало на нервы. Он брезгливо смотрел на нее:

— Может быть, хватит? — спросил он, положив руку ей на плечо. Он был выше ее на голову. Она смотрела на мужчину, суровое лицо которого оставалось все это время без улыбки. Но он не был ей неприятен.

Неожиданно на лестнице послышался шум. Калон снова вынул пистолет и вышел в коридор. Он услышал, как внизу хлопнула дверь, и прошел в темную лавку. Девушка крикнула:

— Папа! Беги! Тебя хотят арестовать!

— Идиотка,— подумал Калон. — Он бросился к двери и нос к носу столкнулся с не успевшим отреагировать на предостережение дочери Эрбахом.

Эрбаху было лет пятьдесят, и походил он на чиновника. У него был бледный цвет лица, под глазами темные круги, редкие седеющие волосы.

— Приношу свои извинения, что не пришел на встречу к мосту.

— Не понимаю,— ответил Эрбах нейтральным тоном.

Калон повторил пароль, но торговец игрушками делал вид, что не понимает. Он снял свое пальто и повесил его. Калон в свою очередь снял свое пальто и сказал:

— Не будьте глупцом. Я только что звонил вам, чтобы выманить вас из дома, рассчитывая сбить с толку тех, кто следит за вами, чтобы без риска войти сюда. Перед этим вы встречались с Мартеном, Аненом и Домоном. Впрочем, здесь их под этими именами никто не знает.

Калон закурил сигарету:

— Меня удивляет ваша недоверчивость. Скорее мы должны не доверять вам и думать о том, не причастны ли вы к исчезновению наших людей.

Эрбах слушал, поигрывая плюшевой кошкой.

Внезапно за спиной Калона раздался голос:

— Не шевелитесь, иначе я буду стрелять.

Калон сухо бросил:

— Скажите вашей дочери, чтобы она перестала валять дурака. Ей пора спать.

Эрбах подошел к Калону, взял его пистолет и документы. Изучив их, он взял из рук дочери небольшой револьвер.

— Иди спать, Эльза.

Девушка неохотно подчинилась.

— Вы недоверчивы, Эрбах, — сказал Калон.

— Поставьте себя на мое место. Все в последнее время рушится, и это таинственное свидание не может изменить моего положения. Я задам вам один вопрос. Если вы на него не ответите, вам действительно не позавидуешь. Каким шифром я пользуюсь для связи с Парижем?

Калон вздохнул. Кост на всякий случай сообщил ему это. Он был прав, ибо случай представился.

— Кодом «Ашар»,— ответил он.

Эрбах положил оружие на прилавок.

— Ладно,— сказал он.— Это известно только мне и Парижу. А пароль вы могли подслушать по телефону.

— Вас прослушивают?

— Увы! Если позволите, я поднимусь и успокою дочь.

Калон стал рассматривать магазин. На полках лежали плюшевые и деревянные игрушки: кошки, мишки, тигры… Были также пахнущие краской и лаком деревянные поезда, грузовики.

Калон взял в руки плюшевого кота, и в этот момент возле него раздался голос:

— Этот плюш не самого лучшего качества. Проходите сюда, здесь нам будет спокойнее.

Калон последовал за Эрбахом. Они вошли в захламленную комнату, заставленную всевозможными вещами и предметами.

— Это моя мастерская. Садитесь.

В мастерской пахло свежим деревом.

Калон спросил:

— Курить можно?

— Пожайлуста.— Пауза.— Что думают в Париже о том, что здесь произошло?

— Бесполезно скрывать, что вы под подозрением. Сегодня за вами следили?

Горькая складка обозначилась у рта Эрбаха:

— Это было неосмотрительно. Я уверен, что следили.

— Вы так думаете, или?…

— До сегодняшнего вечера я не был в этом уверен. Впрочем, я не ходил к Девичьему Мосту. Я заметил слежку и зашел в пивную, где выпил две кружки пива. После этого я вернулся.

Калон неожиданно констатировал, что Эрбах доведен до крайнего нервного истощения.

— Вам не следовало приходить.

— Это ничего не меняет. Если вы рассекречены, они рано или поздно возьмут вас.

Эрбах усмехнулся.

— Я беспокоюсь не о себе. С тех пор как я работаю на вас, я знаю, чем рискую…

— Расскажите мне о деле,— перебил Калон. — Начните со Шлайдена.

Эрбах взглянул на Калона. Калон напоминал ему его врагов, против которых он боролся: жестоких и безжалостных.

— Макс Шлайден был прекрасным агентом. Его профессиональная деятельность позволяла ему легко перемещаться с места на место. В действительности, сразу после войны он занял место настоящего Шлайдена, покончившего с собой после его ареста французами. Я встречался с ним за пятнадцать дней до его исчезновения. Он сообщил мне, что напал на очень интересный след. Затем он вернулся еще раз неделю спустя, чтобы сообщить, что его подозрения не подтвердились. Шлайден возвращался тогда из поездки в Виттенберге и Нойштрелиц собирался написать рапорт и передать его мне. Больше я с ним не связывался, а потом узнал о несчастном случае.

— В квартире?

— Полностью разрушенной огнем. Я рискнул отправиться туда, но ничего не обнаружил.

— А про остальных?

— Все, кроме Мартена, связывались со мной сами.

— Когда он погиб? До или после вашего визита?

— После — ответил Эрбах, опустив голову.

— Меня удивляет одно,— сказал Калон,— систематические несчастные случаи для камуфлирования убийств. Обычно политическая полиция не пользуется такими методами. Она арестовывает, пытает, убивает…

— Я тоже не нахожу объяснения. Странно также, что Шлайдена арестовали, заставили говорить, а затем отпустили, чтобы удушить газом.

— Иначе, кто же вас выдал?

— В таком случае почему меня до сих пор не арестовали?

— Чтобы ликвидировать вашу сеть, если Шлайден сказал им, что вы шеф.

Эрбах провел рукой по лбу и облокотился на стол. Он чувствовал себя старым и усталым.

— Они располагают жуткими средствами, чтобы заставить человека говорить, — вздохнул он.

Калон встал, посмотрел на рисунок жирафа. Манера, напоминающая Уолта Диснея. Он обернулся.

— Надеюсь, вы сможете не попасть к ним? Я подозреваю…

— Конечно, но…

Он встал и подошел к Калону.

— Кто в случае моей смерти побеспокоится о моей дочери?

Калон не знал ответа. Он сказал только:

— Мне бы хотелось немного вздремнуть. Предыдущая ночь была у меня очень трудная.

— Вы хотите ночевать здесь? — испуганно спросил Эрбах.

— Вы гораздо больше рискуете, если я выйду от вас в столь поздний час.

Эрбах подумал, что у Калона нет ни сердца, ни нервов.

— Я могу вам предложить только комнату в мастерской. Я разбужу вас в шесть утра… если меня не заберут,— добавил немец.

Калон холодно улыбнулся и поставил на пол лампу, которую дал ему Эрбах. Он снял пиджак, достал пистолет и положил его рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Если эта комната должна стать его могилой, то по крайней мере он умрет не один. Калон волновался: Эрбах не был предателем, но он был засвечен.

Он быстро заснул.

Кто-то тряс его за плечо. Калон подскочил на матрасе и сразу схватил свой пистолет. Перед ним стояла Эльза и всхлипывала:

— Проснитесь! Господи! Папу арестовали!

 

Глава 12

Калон медленно опустил руку. Новость не была для него неожиданной: только бы Эрбах ничего не сказал. Он взглянул на дрожащую всем телом под легким халатом Эльзу. Было пять часов утра. Он спросил:

— Как вы узнали, где я?

— Когда в дверь постучали, папа сразу все понял. Он сказал мне об этом укрытии…

Она всхлипнула и взглянула на Калона, словно ожидая от него чуда.

— Посмотрите правде в глаза, Эльза. Вы больше никогда не увидите отца. Вы знали о… его деятельности?

— Я догадывалась. Однажды я спросила его об этом, но он ответил, что это не касается маленьких девочек.

По ее щекам катились слезы.

Калон надел пиджак:

— Нам придется здесь затаиться. Они будут обыскивать дом.

— Если они нас обнаружат, обещайте мне одну вещь…

Она не осмеливалась уточнить, но он понял. Он кивнул головой, и она тихо прошептала:

— Спасибо.

— Не беспокойтесь. Если ваш отец нас не выдаст, они нас не найдут.

Он усадил ее на матрас. Прислонив ухо к двери, Калон прислушался, пытаясь уловить какой-нибудь шум. Эльза сказала:

— Он был добрым и нежным… Он все делал для того, чтобы я была счастливой и не замечала всей убогости нашей жизни. Он окружил меня теплом и уютом. Господи! Почему он? Почему? То, что он делал, было справедливо. Он не мог ошибиться… Он верил, что жизнь изменится, что люди снова смогут свободно дышать… и вот теперь…

Калон повернул к ней лицо:

— Хватит, Эльза! Ваши причитания его не спасут. Если вы его любите, то делайте то, что ему было бы приятно.

— Вы бессердечный! — бросила она.

— А зачем мне сердце?

— Тогда почему вы выбрали эту профессию?

Калон с удивлением смотрел на нее.

— Обыкновенная профессия, как и все другие. Есть булочники, шоферы, а есть солдаты…

Ему не очень понравился собственный ответ, словно в нем не хватало чего-то главного. Он присел рядом с девушкой.

— У меня такое ощущение, что раньше я знал почему, но это было давно…

Присутствие девушки раздражало и смущало его. Она будила в нем какие-то забытые воспоминания, стершиеся образы. Он вдруг увидел перед собой улыбающееся ему нежное лицо… Как же ее звали? Кристина… Внезапно у него заныло сердце…

Он взглянул на часы. Они находились здесь уже полчаса. Что происходило в доме?

— У вас есть долг перед отцом, Эльза, и вы можете исполнить его, помогая мне. Я не требую от вас жертвы, успокойтесь.

Она была спокойна, даже слишком. Только действие могло вывести ее из состояния шока.

— Нам нужно уходить отсюда, но куда?

Эльза взглянула на Калона. Он казался ей большим и сильным, и она верила ему. Отросшая за два дня щетина подчеркивала его твердые черты и придавала ему романтический облик корсара.

— Я не знаю… Мы ни с кем не общались.

— А родственники?

— Нет.

Калон поморщился.

— Надо подождать. Через некоторое время я выйду посмотрю.

Девушку бил озноб. Калон укрыл ее одеялом. Она благодарно взглянула на него. Он закурил сигарету. Минуты проходили в тревожном ожидании. В восемь часов он взял свой пистолет и сказал:

— Пойду посмотрю. Если я не вернусь… Желаю удачи.

— Удачи, — эхом повторила она.

Он медленно приоткрыл дверь. В мастерской было светло и тихо. Попасть в дом из мастерской можно было двумя путями: либо через двор, либо через комнату, где Эрбах моделировал свои игрушки.

Калон вышел в коридор, подошел к стеклянному витражу и выглянул во двор. Ничего подозрительного. Он вернулся в коридор и подошел к двери мастерской. Сначала он приоткрыл ее на пять сантиметров, потом на десять…

Какой-то человек, склонившись над столом, погрузился в изучение чертежей. Это был мужчина среднего роста, в темном пальто и шляпе.

В тот же момент Калон превратился в хорошо отлаженную машину. Он резко открыл дверь, бросился на незнакомца и оглушил его рукояткой пистолета. Мужчина обмяк и соскользнул на пол, увлекая за собой листы бумаги.

У Калона не было времени допросить его, так как в доме могли быть другие противники. Он наклонился над телом, уперся коленом в поясницу мужчины и обеими руками схватил его за подбородок.

Услышав хруст позвоночника, Калон отпустил причудливо свесившуюся на плечо голову незнакомца. Он быстро обыскал карманы убитого: его жертва относилась к политической полиции ССД.

Калон быстро прошел в заднюю часть магазина, в которой никого не оказалось, но в самом магазине все было перевернуто вверх дном.

Игрушки вперемешку валялись на полу, ящики прилавка были выдвинуты. Держа в руках свой пистолет, Калон осторожно поднимался по ступеням лестницы.

Над мастерскими, на втором этаже были расположены кухня и столовая. Здесь тоже был произведен тщательный обыск. Рядом, на этом же этаже, находилась комната Эльзы, в которой царил такой же беспорядок: вспоротые подушки и матрас, выдвинутые ящики. Калон время от времени натыкался на интимные предметы женского туалета. Он наклонился, подобрал с пола плюшевого медвежонка и неожиданно улыбнулся.

После этого Калон прошел в комнату Эрбаха. Та же картина. В некоторых местах обои были оторваны и болтались как попало. Среди всего этого погрома очень странно выглядели аккуратно уложенные на спинке стула брюки. Часы продолжали ходить.

Калон спустился в магазин, осторожно приподнял штору и выглянул на улицу. Он увидел свою машину, оставленную напротив отеля. Еще одна машина стояла напротив магазина; в ней никого не было.

Калон был озадачен. Он не понимал, что означал этот полицейский десант. Если они решили арестовать Эрбаха, то почему здесь не было обычных специалистов? Почему в доме оставался только один человек?

Все говорило о секретной операции. Уже накануне Калону показалось странным, что за Эрбахом следили на улице. Полиция наверняка прослушивала его телефонные разговоры, и о месте условленной встречи ей было известно. Одно из двух: либо ему чего-то не хватало для объяснения, либо ошибочной была интерпретация событий.

Он вернулся в мастерскую и прошел в закуток, где, прислонившись к стене, на матрасе сидела Эльза.

— Я думала, вы уже не вернетесь, — прошептала она.

— Нужно быстро уходить. Это невероятно, но у нас есть шанс.

— Но я не могу идти в халате!

— Я принесу вам одежду.

Он открыл дверь, когда она спросила:

— А что с отцом?

— Забудьте его, — резко сказал Калон, выходя.

Он пересек мастерские и вошел в магазин, когда раздался телефонный звонок. Калон секунду колебался, затем снял трубку.

— Карл? — услышал он.

— Да, — ответил Калон.

Он слышал в трубке только дыхание.

— Алло! — крикнул Калон.

Последовал щелчок и гудок.

Калон быстро поднялся в комнату Эльзы, схватил какую-то одежду и стремительно спустился.

— Быстро! — крикнул он. Одевайтесь и выходите через двери во двор.

Калон вернулся в мастерскую, подошел к окну и выглянул на улицу. Не заметив ничего подозрительного, он вышел на улицу, не спеша подошел к своей машине, сел в нее и включил мотор, чтобы прогреть его. Чемодан оставался в отеле — тем хуже. У него не было времени. Калон доехал до угла, повернул направо и свернул в переулок. Резко затормозив перед входом во двор, он открыл дверцу машины и позвал:

— Эльза!

Девушка села рядом с ним, держа под мышкой сверток с одеждой.

— Пригнитесь, — сказал он. — Я проеду мимо магазина. Въехав на улицу, он сразу заметил остановившуюся перед магазином «шкоду». В магазин входил человек.

— Нас спасли несколько минут,— процедил Калон сквозь зубы.

Доехав до Бюргерштрассе, он сказал:

— Вы можете сесть нормально, у нас есть несколько минут.

Эльза была смертельно бледной. С тех пор как этот странный человек появился в их доме, она пережила слишком много для одной ночи.

Калон закурил сигарету. Эльза спросила:

— Куда мы едем?

— Не знаю.

Он взглянул на нее и заметил, что поверх пижамы она накинула пальто.

— Почему вы не оделись?

— У меня не было сил… Вы принесли мне две юбки и ни одной кофты.

Калон чуть заметно улыбнулся, и Эльзе стало уютнее.

Они подъехали к окраине города и Калон внезапно спросил:

— Вы знаете дорогу на Нойштрелиц?

Она кивнула. Спустя полчаса они ехали по пустому шоссе. Хмурое небо было таким же, как на картине Вламинка, но пейзаж был другим.

— Оденьтесь,— сказал Калон. — Не исключено, что нам придется оставить машину.

Она взглянула на него и покраснела.

— Давайте быстрее, мне сейчас не до вашей анатомии,— сухо сказал Калон.

Эльза скинула пальто и натянула на себя юбку, затем сняла пижамные штаны.

Калон заставлял себя смотреть на дорогу, сердясь от того, что девушка начала его как-то занимать.

Эльза накинула пальто.

Проехав километров пятьдесят, Калон убедился, что пока официальные власти не интересуются им, иначе он бы не смог так легко выехать из города.

Можно было сделать следующий вывод: либо Эрбах до сих пор ничего не сказал, либо он, несмотря на присутствие в доме агента ССД, попал не в руки полиции.

Нойштрелиц находился в ста километрах от Берлина. Шлайден погиб после возвращения оттуда, с Домоном там произошел несчастный случай.

В рапорте Эрбах сообщал, что свидетелем несчастного случая был один крестьянин. Сейчас было ясно, что Домон не был жертвой несчастного случая, а крестьянин был свидетелем того, чего вообще никогда не было.

Впереди показалась деревня, и Калон сказал Эльзе:

— Я дам вам денег, а вы купите в магазине недостающую одежду.

Несмотря на холодный тон Калона, Эльза с благодарностью взглянула на него. Калон остановился возле магазина, вызвав любопытство нескольких человек. Эльзе на все покупки хватило десяти минут.

Начал моросить дождь, и Калон включил обогреватель.

Эльза медленно развернула сверток, вынула белый шерстяной свитер и чулки.

Калон закурил сигарету.

Нойштрелиц был странным городком, похожим на многие другие в Мекленбурге. Они приехали в город в полдень. Калон отправил Эльзу купить что-нибудь поесть, а сам решил навести справки о крестьянине, свидетеле несчастного случая.

Он вошел в маленькое тихое кафе со старинным интерьером. Толстый усатый хозяин недоверчиво взглянул на Калона.

Здесь, как в большинстве районов Восточной Германии, не любили иностранцев. Кроме того, недавно был арестован американский турист, фотографировавший военные объекты Красной Армии. Все говорили о нем как о «шпионе». Калон заказал кружку пива. Выпив заказанное, он подозвал хозяина.

— Хотите еще чего-нибудь?

Калон заказал еще пива и угостил хозяина. Они выпили, и Калон перешел в атаку:

— Я веду расследование,— прямо сказал он. — Речь идет о произошедшем здесь не так давно несчастном случае. Машина врезалась в платан.

— В дуб,— автоматически поправил хозяин. — Разве полиция не закончила следствие?

Калон ответил конфиденциальным тоном:

— Что устраивает местную полицию, не устраивает, быть может, других.

Мужчина отвернулся:

— Мне ничего не известно.

— Даже имя свидетеля?

Хозяин поморщился.

— Эта мразь…

Неожиданно он умолк. Калон продолжал:

— Вот именно. Нам не все нравится в этом свидетельстве, но мы не хотим связываться с местной полицией. Как зовут этого человека?

Хозяин колебался между осторожностью и желанием доставить неприятность человеку, которого явно недолюбливал. Ненависть взяла верх.

— Ганс Лаймен. Его ферма находится при въезде в город с юга, с правой стороны, в двадцати метрах от шоссе и от того поворота, где разбилась машина.

— За что вы не любите его? — спросил Калон.

— Это старая история…— уклончиво ответил патрон.

— Меня она интересует, — настаивал Калон.

Немец задумчиво посмотрел на него.

— Это произошло во время войны… Лаймен был освобожден от воинской повинности. Никто так и не узнал почему, но все уверены, что это он донес на людей, критикующих режим. Он был лучшим агитатором у Гитлера и даже…

— Даже?

— Даже когда это уже было никому не нужно.

— Он состоял в какой-нибудь партии?

— Автоматически, как все мы.

— Он часто уезжает?

— Никогда.

Калону было достаточно информации. Он расплатился со словами:

— Забудьте о моем визите.

— С превеликим удовольствием.

Калон вышел на улицу. Шел холодный дождь, и погода была не совсем подходящей для пикника.

Эльза ждала его в машине.

Калон включил дворники, и они вернулись на то же шоссе, по которому въехали в город.

Он закурил сигарету и неожиданно спросил:

— Вы курите?

— Я могу попробовать,— с некоторым вызовом ответила девушка.

Калон протянул ей пачку сигарет и дал огня.

Вскоре они выехали за черту города, и он без труда заметил ферму Лаймена. Низкие строения с темными крышами.

Калон свернул на небольшую дорогу, ведущую в поле. Эльза удивилась:

— Куда мы едем?

— На пикник. Вам нравятся загородные прогулки?

Она промолчала, нахмурилась. Калон произнес:

— Не думайте об отце, Эльза. Вы должны жить дальше, и оглядываться назад бессмысленно.

Они подъехали к небольшой рощице, и Калон остановился. Он вздохнул и закрыл глаза. Дождь стучал по крыше автомобиля.

— Таков наш удел, — сказал он, взглянув на Эльзу. — Бежать, скрываться и часами ждать неизвестно чего, никому не доверять, даже себе. Лицо его помрачнело. Увлекательно, не правда ли? Располагают вами, вашей жизнью днем и ночью. Вы становитесь автоматом, анонимной машиной для убийства, а вскоре от вас остается лишь имя на могиле.

Наступило молчание. Эльза нарушила его своим вопросом:

— Зачем вы мне это рассказали?

— Понятия не имею.

Он взглянул на девушку:

— А что мы будем есть?

Эльза взяла сумку и стала вынимать из нее продукты: хлеб, колбасу, ветчину, яблоки, бутылку пива. Она купила даже нож.

Спокойно сделав сэндвич, Эльза протянула его Калону. У нее у самой не было аппетита, и она ела через силу. Еще вчера вечером отец, показав ей игрушку, пожелал спокойной ночи. Кажется, с тех пор прошла целая вечность.

Она сидела в машине с незнакомцем и не знала даже его имени. Удивившись, она спросила:

— Как вас зовут?

Он автоматически ответил:

— Николя Калон.

Они молча ели. Калон посмотрел на часы: два часа. Он решил, что имеет право на спокойные полчаса. Предложив сигарету Эльзе, он закурил и сам.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Калон.

— Я не знаю… Все это так неожиданно.

Вы можете поехать к друзьям?

— Нет, у нас не было друзей. Теперь я понимаю почему. Здесь все друг другу не доверяют. Любой может выдать, донести.

Она откинулась на сиденье и закрыла глаза.

— Вы хотели бы жить на Западе? — спросил Калон.

Он задал ей этот вопрос неожиданно для самого себя. Эльза тихо поблагодарила и положила голову на плечо этого странного человека. Неожиданно Калон наклонился и поцеловал ее в губы. Это было приятно до боли.

Он мягко отстранил ее, подумав, что ведет себя по-идиотски. Не говоря ни слова, завел мотор и дал задний ход. До шоссе доехали молча. Калон остановил машину и сказал:

— Пересядьте назад и не двигайтесь, что бы ни случилось.

Эльза казалась чужой, отстраненной. Никогда не сможет она понять этого человека, голос которого неожиданно снова стал таким жестким.

Калон вышел из машины, поднял воротник и исчез на дороге, словно растворился в мелком дожде. Эльза почувствовала себя очень несчастной и одинокой. Она заплакала.

Калон сошел с дороги на мокрую траву. Его брюки намокли внизу, и создавалось ощущение, что он босой идет по пропитанной водой губке.

Он подошел к невысокому забору, окружающему просторный двор. Ферма находилась метрах в ста отсюда. Калон достал из кармана плоский бинокль.

Слева от основного здания фермы был расположен ангар, в котором стояли тележки и небольшая польская машина «сирена».

Калон стоически оставался под дождем.

Его шляпа и пальто намокли и стали тяжелыми. Он прождал целый час, но ничего не произошло. Через час станет совсем темно…

Неожиданно дверь, ведущая на ферму, открылась, и Калон увидел двух мужчин. Первый, в вельветовой куртке, был среднего роста, плотный. Второй…

Городской житель, похожий на тысячи других горожан, но Калон сразу узнал его.

Он уже видел его выходящим из колбасной лавки в Западном Берлине.

 

Глава 13

Калон сложил бинокль и убрал его в карман, затем стряхнул воду со шляпы и вытер мокрое лицо.

Мужчины направлялись к ангару, где стояла «сирена». Калон быстро зашагал к своей машине.

Эльза спала на заднем сиденье. Калон завел мотор, и машина тронулась с места. Он подъезжал сейчас к тому месту, где якобы произошел несчастный случай. Вираж действительно был опасным, но не для такого человека, каким был Домон.

Калон затормозил и остановился на повороте. Отсюда его не могли заметить с ведущей от фермы дороги. Спустя несколько минут послышался шум мотора, и Калон увидел впереди направляющуюся в сторону Нойштрелица «сирену».

Он ехал на расстоянии пятидесяти метров от нее, размышляя о том, какая может быть связь между торговцем из Западного Берлина и фермером из Нойштрелица.

Держа дистанцию, Калон ехал за «сиреной» по улицам города. «Сирена» выехала на площадь и остановилась перед церковью.

Калон в свою очередь остановил машину на углу улицы.

Мужчина вышел из машины, держа в руке небольшой портфель, который Калон уже видел, и направился к одному из выходящих фасадом на площадь красивых зданий.

Мужчина вошел в дом, а Калон закурил. За своей спиной он слышал ровное дыхание Эльзы.

Калон размышлял. Мысли набегали волнами и улетучивались, как дым сигареты. Им не хватало связующего звена.

Несчастный случай не так привлекал внимание, как убийство. Стало темнеть, и на площади зажглись фонари. Было холодно.

Он ждал уже целый час. Эльза позвала его, но он даже не обернулся. Он не спускал глаз с двери.

— Николя, где мы?

— В Нойштрелице. Спите.

— Мне страшно.

Калон не ответил. Как раз в этот момент мужчина вышел из дома и пошел к своей машине. Калон поехал за ним, не зажигая фар.

Незнакомец остановился перед скромным отелем. Когда он вышел из машины, портфеля у него уже не было.

Теперь Калон имел три следа: фермер, незнакомец из Западного Берлина и тот, кто живет в красивом особняке на площади.

Внезапно он решился. Он взял направление на юг, заблудился, но выехал, наконец, на правильную дорогу. Он совсем забыл об Эльзе.

Четверть часа спустя они подъехали к ферме Лаймена. Он остановил «хорше» на краю дороги, погасил фары и повернулся к Эльзе:

— Послушайте, Эльза. Может случиться, что я окажусь в затруднительном положении. В таком случае бегите, не ждите меня.

Эльза сказала дрожащим голосом:

— Мне некуда бежать… У меня никого нет…

Он зажег свет, достал из кармана бумагу и несколько марок, написал на конверте адрес и протянул его Эльзе.

— Держите. Адрес прочтете, только когда окажетесь в западном секторе Берлина. В случае несчастья уничтожьте бумагу. Вам там помогут, и вы им расскажете все, что знаете.

Губы Эльзы дрожали. Она вложила обрывок бумаги в денежные купюры и протянула Калону руку.

Он открыл дверцу и быстро вышел.

Два окна фермы были освещены, и Калон ориентировался на них. Он подошел к одному из окон основного здания. Заглянув в него, Калон с удивлением обнаружил дорогую салонную мебель. Перед радиоприемником сидела женщина и вязала. Фермер писал, склонившись над столом.

Через некоторое время мужчина встал из-за стола, сунул тетрадь в ящик, закрыл его на ключ, что-то сказал женщине и направился к двери.

Выйдя на крыльцо, Лаймен громко крикнул в приоткрытую дверь:

— Дождь кончился.

Калон затаился в тени. Лаймен закрыл дверь, взял палку и направился к ангару. Калон пошел следом за ним, держа в руках пистолет.

Он догнал Лаймена у входа в ангар.

— Ни слова, Лаймен. Иди вперед.

Мужчина напрягся, неохотно направился в ангар. Внезапно он обернулся и попытался палкой, просвистевшей в нескольких сантиметрах от уха Калона, ударить того по голове. Калон ударил Лаймена рукояткой по затылку. Он достал свой фонарик и направил свет на фермера.

— Брось палку, Лаймен.

Фермер неохотно разжал руку.

— Что вам надо? — спросил он.

У него был низкий лоб и густые волосы с проседью. Вдоль туловища свисали большие сильные руки.

Калон заметил на полу лампу и зажег ее. Освещенный снизу, Лаймен походил на чудовище. Он пристально смотрел на Калона своими бесцветными глазами.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Одно имя, — ответил Калон.

— Вы из полиции?

Калон ответил не сразу. Его указательный палец машинально гладил ребро пистолета, а большой легко нажимал на спуск курка.

— Как зовут сегодняшнего посетителя? Он приезжал к вам на «сирене».

Лаймен прокашлялся, но молчал.

Калон вздохнул.

— Что ты собираешься выиграть молчанием?

Лаймен, опустив голову, обронил:

— Даун. Гельмут Даун.

— Чем он занимается?

— Он торговый представитель.

— Расскажи мне о ваших делах и заодно о том несчастном случае, свидетелем которого ты недавно был.

Лаймен поднял голову:

— Каком несчастном случае?

Неожиданно, толкнув лампу ногами, он упал. Лампа закачалась и перевернулась на бок, но не погасла.

Лаймен покатился к стене и, встав на ноги, схватил в руки вилы.

У Калона на лбу выступил пот. Ему не хотелось стрелять, и казалось, что фермер это понял.

Калон начал пятиться назад. Лаймен издал глухой дикий хрип. Он вытянул руку, и Калон подпрыгнул.

Одно из зубьев вил зацепилось за рукав его пальто, и Калон, потеряв равновесие, упал и вскрикнул от боли в плече.

Увидев, что он промахнулся, Лаймен побежал за лопатой. Калон успел встать на ноги. В руках у него были вилы.

Лаймен шел на него с лопатой. Калон вставил вперед вилы, и они скрестились, как на шпагах.

Лопата попала между металлическими зубьями, и Калон пытался обезоружить фермера, вырвав из его рук этот шанцевый инструмент. Но фермер был очень сильным и не выпускал лопату из рук. Видя, что ему не удастся обезоружить Лаймена, Калон отступил. Лицо Лаймена было перекошено от ярости. Он высоко поднял лопату и со всей силой опустил ее на голову Калона. Тот едва успел увернуться, и лопата ударилась о пол сарая.

Лопата и вилы снова скрестились. На этот раз Лаймен со всей силы ударил по вилам. Он обладал чудовищной силой и, кроме того, имел привычку обращаться с этими орудиями. Калон выглядел неуклюже и понял, что если поединок затянется, ему не сдобровать.

Он запустил вилы в фермера и попал в цель. Двое зубьев погрузились в шею фермера. Лаймен выпустил лопату из рук и поднес их к шее, покачнулся и рухнул на землю, увлекая за собой вилы. Он смотрел на Калона своими вытаращенными, мертвыми глазами.

Калон тяжело дышал, опершись на тележку. На месте Лаймена мог быть и он сам. Нагнувшись, подобрал свой пистолет. Затем подошел к фермеру и дернул за вилы. Ему пришлось опереться ногой о грудь Лаймена. При виде потока черной крови, брызнувшей из раны, Калона передернуло.

Он забросил орудие в угол, засыпал тело соломой, полил сверху керосином и бросил на него лампу.

Затем он быстро вышел из ангара.

Он был на полпути к дороге, когда ангар озарился пламенем. Еще один несчастный случай.

Калон сел в машину, опустив голову на руль. Сидя на заднем сиденье, Эльза не осмеливалась вымолвить ни единого слова.

Только когда они уже поъезжали к Нойштрелицу, он закурил первую сигарету.

Припарковав машину неподалеку от отеля, в котором остановился незнакомец из Западного Берлина, которого фермер назвал Гельмутом Дауном, Калон посмотрел на себя в зеркало. У него был усталый вид, черты небритого лица осунулись. К этому можно было добавить промокшую одежду с разорванным рукавом.

Его вид мог справедливо вызвать подозрения у самого доверчивого швейцара в мире. Ему было холодно, он хотел есть и ненавидел весь белый свет.

Эльза положила руку на его плечо:

— Николя…

— Оставьте меня в покое! — процедил он.

Она отдернула руку. Сейчас Калон ненавидел эту девушку и ее нежный голос. Не сказав ни слова, он вышел из машины и хлопнул дверцей.

Калон пошел наугад по улицам в поисках парикмахерской. Спустя двадцать минут он был уже свежевыбрит и чувствовал себя лучше. В одном из магазинов Калон купил пальто плохого покроя и из дешевой ткани, но оно имело то преимущество, что было сухим. Он купил также дешевый чемодан и сунул в него мокрое пальто.

Затем он перекусил и выпил в закусочной, после чего направился в отель, где остановился таинственный герр Даун.

Швейцара не было. За столом в холле сидел толстый мужчина. Он посмотрел на Калона безо всякого любопытства.

— Мне нужна комната, — сказал Калон.

— Пожалуйста, ваши документы.

Калон протянул ему паспорт, и мужчина, записав его номер и фамилию, вернул его Калону. После этого он позвонил в колокольчик.

Через несколько минут появилась горничная, и патрон сказал ей, в какой номер проводить гостя. Уходя, Калон обернулся и между прочим спросил:

— А герр Даун приехал?

— Он здесь, — настороженно ответил патрон.

Калон поблагодарил и отправился вслед за горничной. Своими габаритами она напоминала рабочую лошадь. По лестнице она поднималась медленно, виляя огромным ужасающим крупом.

Она открыла комнату, и Калон попросил ее принести ему вечернюю газету. После этого он лег на кровать и закрыл глаза. Горничная вернулась с газетой, но он даже не взглянул на нее, дожидаясь, когда «лошадь» закроет дверь. Лишь после ее ухода он взял газету.

И сразу же нашел то, что искал. Маленькую заметку о том, что утром в порту, в лодке, было найдено тело Людвига Эрбаха. По всем признакам, смерть была вызвана отравлением, что позволяет предположить самоубийство.

Калон закурил сигарету.

Значит, Эрбах ничего не сказал. Он достался им мертвым, и они поспешили от него избавиться.

Он вспомнил, ждущей его в машине и дрожащей от холода и страха Эльзе.

Он встал, снял мокрый пиджак и сорочку и стал отжимать их над раковиной. Вода шумела, поэтому он не услышал, как открылась дверь в комнату. Почувствовав за спиной постороннее присутствие, он обернулся, держа в руках полотенце.

И увидел направляющего на него дуло автомата незнакомого человека:

— Герр Ренс?

Это имя фигурировало в его документах.

— Да. Что вам угодно?

— Немного,— ответил мужчина улыбнувшись.— Следуйте за мной и не устраивайте скандала. Внизу еще трое. Нас ждут. Одевайтесь.

Незнакомец взял его пиджак и достал из него пистолет, после чего протянул пиджак Калону.

— Хорошая игрушка,— оценил он, сунув ее в свой карман.

Калон имел дело с опытным профессионалом, которому были знакомы все возможные уловки.

Когда Калон оделся, мужчина сказал:

— Проходите, герр Ренс.

Калон вышел из комнаты, сунув руки в карманы. Он думал об Эльзе.

Они пересекли холл, и к ним присоединились еще двое. В таком эскорте Калона проводили до напоминающего своим силуэтом «паккард» ЗИЛа Ш.

Операция была проведена блестяще. Машина тронулась. Калон оказался на заднем сиденье с двумя телохранителями по бокам.

Он откинулся назад и закрыл глаза.

Вскоре они приехали, и его вежливо попросили выйти из машины. После этого все вошли в здание, напоминающее торговое помещение. Пройдя многочисленные пустые коридоры, они оказались в просторном звуконепроницаемом кабинете.

Из-за стола навстречу Калону вышел мужчина с улыбкой на лице:

— Меня зовут Соболин.

Он закурил сигарету, прищурил глаза и сказал приторным, вкрадчивым голосом:

— А теперь, герр Ренс, расскажите нам о вашем друге Гельмуте Дауне.

 

Глава 14

Калон приподнялся. Он увидел трех терпеливо ждущих людей. Тело его болело и у него было ощущение, что его голова распухла.

Сколько прошло времени? Калон опустил голову на паркет. Ему стало лучше от прикосновения к холодному полу.

Странное дело, удивляющее неожиданными поворотами и неожиданно принявшее бешеный ритм.

Соболин оказался жестоким, безжалостным типом. После отказа Калона говорить, за работу принялся один из его помощников, которого Соболин называл Дмитрием.

Первобытные приемы физически уничтожили Калона, не затронув его решимости и воли.

Лежа животом на полу, Калон понял, чего хотел добиться и в общем-то добился Кост: ничто и никогда не заставит его, Калона, говорить.

Это был не идиотский героизм, не рыцарство, но нечто другое, трудно определимое.

Калону удалось кое-что понять. Принимая его за друга Дауна. Соболин сообщил ему некоторые сведения. Если Даун так интересовал русских, то кем же он был? Трудно поверить в существование западной сети. Присутствие здесь Дауна доказывало, что дело Эрлангера и Даун было одним и тем же, то есть следовало исключить из него ошеломленных своим открытием Англию и США.

Грубый пинок отвлек Калона от его размышлений. Он перевернулся на спину, обнажив грудь, испещренную ожогами от сигарет.

Раньше Калон бы уже давно заговорил.

Он открыл глаза.

Над ним склонился Соболин. Он понял, что говорил ему взгляд Калона.

— Дмитрий,— приказал он,— помоги нашему другу сесть в кресло.

Сам Соболин сел за стол и предложил:

— Вы можете закурить.

Дмитрий протянул Калону пиджак, Калон извлек пачку сигарет, достал одну и с трудом просунул ее между распухших губ.

— Даун мне не друг,— начал он.— Я просто выслеживал его.

Соболин улыбнулся. На его круглом лице не было и следа усталости или утомления.

— Даун интересует меня не меньше, чем вас,— добавил Калон.

— Кто вы? — спросил русский.

На этот раз улыбнулся Калон.

Соболин хлопнул ладонями и обратился к Дмитрию.

— Принеси-ка нам чего-нибудь выпить, мне кажется, это доставит удовольствие нашему дорогому гостю.

Соболин упрямо смотрел на кончик своей сигареты. Вернулся Дмитрий, неся бутылку и две рюмки. Соболин сам обслужил гостя.

Калон с удовольствием выпил рюмку коньяка.

— Я обожаю коньяк, — сказал русский.

— Не важно, кто я,— неожиданно сказал Калон.— Достаточно того, что мы идем по одному следу.

— То есть у нас общие интересы?

— Возможно.

— Я сомневаюсь, герр Ренс.

— Даун — мой враг, а кто он для вас?

— Тоже враг.

— Почему же не поохотиться за ним вместе?

Соболин затянулся дымом.

— Мы уже давно выслеживаем Дауна, и автомобиль — наш единственный след. Мы надеемся, что сам он расскажет нам больше. Вы спросили о нем в отеле, и мы подумали, что у вас назначена встреча.

Теперь все прояснилось. Патрон должен был оповещать их обо всем, что касалось Дауна.

— Я верю, что он ваш друг, — сказал Соболин.

— Вы что-нибудь обнаружили, следя за Дауном? — спросил Калон.

Соболин снова наполнил рюмки.

— Нет,— ответил он. — Мы раскрыли его контакты в Берлине, но многого не добились. Мы надеялись, что Даун наведет нас на настоящий след.

— Вчера Даун кое с кем здесь встречался. Вам это известно?

Соболин с некрываемым интересом наклонился вперед.

— Нет. Вчера он ушел от нас. С кем?

— С одним фермером. Неким Лайменом.

— Не знаю.

Он встал, но Калон удержал его за руку.

— Здесь нечего искать: Лаймен умер. У меня вышло с ним… разногласие.

Соболин сел на место.

— Жаль. Возможно, этот человек мог оказаться полезным.

— Сомневаюсь. Он был лишь пешкой. Вы можете охарактеризовать людей, с которыми встречался Даун?

— Это были мелкие коммерсанты, иногда даже крестьяне. В основном обыкновенные, простые люди. Большинство из них никогда не покидали своих мест. Они не воевали, были освобождены от воинской повинности.

Снова освобожденные от воинской повинности. Калон пытался что-то вспомнить… Он нашел. Колбасник тоже был освобожденным от воинской повинности, равно как и арестованный людьми Эрлангера крестьянин. Наконец-то проявилось что-то общее, объединяющее их. Но какой из этого можно сделать вывод?

Калон мысленно вернулся к обыску в доме Эрбаха. Он вспомнил того типа, принадлежащего к знаменитой ССД. Что-то тут не клеилось.

— Что настораживает вас в деятельности Дауна? — спросил он.

Улыбка сошла со сразу же ставшего жестким лица Соболина.

— Пассивное сопротивление режиму, смехотворная пропаганда.

Это было ошеломляющим! Те же самые слова! Слова, сказанные Эрлангером. Именно эти слова передал Калону Кост.

Он понял, и у него на спине выступил холодный пот. Главное — не выдать себя. Он закурил новую сигарету.

— Понятно, — спокойно сказал он. — В таком случае наши цели не столь уж различны.

— Я начинаю этому верить, — сказал русский.

Они смерили друг друга долгим взглядом. Соболин продолжал:

— Опасность действительно велика, и мы должны ее взвесить. Это война, герр Ренс, если мы не сможем воспрепятствовать ей: моя страна и ваша, какими бы они ни были. Скажите мне, что думает по этому поводу ваша страна?

— Примерно то же самое, — ответил Калон.

Соболин наклонился к Калону:

— Я предлагаю договор, герр Ренс. Наши интересы здесь сходятся.

Так как Калон молчал, он добавил:

— Если эта организация действует на западной территории, то мы заинтересованы в том, чтобы освободить вас. Мы все оказались в дураках, нас провели.

За кого, собственно, принимал его Соболин: за дурака или за простодушного человека? Однако обеспокоенность русского была Калону понятна.

Затем Соболин долго говорил о выводе советских войск из Восточной Германии и о передаче Восточного Берлина коммунистическим немецким властям.

— Главное — не препятствовать этому, — убеждал он Калона.

— Действовать надо срочно,— сказал Калон.

Соболин облегченно вздохнул.

— Что вам известно? — спросил он.

— Вы разочаровываете меня, — поморщился Калон.

Он расслабился в кресле и сейчас уже не казался опасным. Но его взгляд… Соболин злился на себя, что недооценил своего собеседника.

— Хорошо,— сказал он.— Я делаю вам честное предложение: закончить дело за сорок восемь часов. Ваши документы останутся у меня. В случае затруднения вы позвоните. Вам гарантирована безопасность на сорок восемь часов. По окончании этого срока мы встретимся независимо от результатов.

Калон нахмурился.

— У меня есть лучшее предложение,— сказал он.— Давайте действовать вместе.

Русский не мог прийти в себя от восторга. Он не сомневался в благонамеренности того, кого он называл герром Рейсом.

— Я попрошу вас только заехать в мой отель, — сказал Калон.

— Хорошо.

Они встали, и Соболин в знак доверия протянул Калону его пистолет. Они вышли из здания и сели в ЗИЛ. На этот раз Соболин сидел рядом с Калоном на заднем сиденье.

Было поздно, и улицы были безлюдными. Снова шел дождь, и Калон молил Бога, чтобы он не погасил пожара в ангаре.

ЗИЛ остановился перед отелем. Калон открыл дверцу, когда Соболин сказал:

— Советую не забывать, что я принял все меры предосторожности.

— Не беспокойтесь, — процедил Калон.

Выходя из машины, он увидел, что один из людей Соболина встал у входа.

Главное для него — осторожность и гибкость. Он шагал по скользкой доске, переброшенной над пропастью: один неверный шаг — и смерть.

Хозяин гостиницы сидел в своем кабинете. Он поднял голову. Его взгляд несколько оживился при виде нацеленного на него пистолета…

— Это вы?…

— Встаньте!

Мужчина тяжело поднялся, смочив языком пересохшие губы. Его круглый живот дрожал под расстегнутым жилетом.

— Даун еще здесь? — спросил Калон.

Хозяин гостиницы кивнул.

— Проводи меня к нему… И без глупостей.

Калон пропустил его вперед и спрятал пистолет под пальто. Они поднялись по лестнице, и толстяк указал на дверь.

— Он здесь.

Калон подошел к двери, нажал ручку, обнаружив, что дверь не заперта, и вошел. В комнате было темно, и из угла до него доносилось ровное дыхание.

Он зажег свет и быстро подошел к кровати. Гельмут Даун проснулся и сунул руку под подушку.

— Не стоит, — предупредил Калон.

Даун медленно убрал руку.

— Не будем терять времени, — сказал Калон. — Хочу довести до вашего сведения, что это я находился в квартире, напротив колбасной лавки Мюллера. Сообщаю вам также, что вскоре после вашего визита Лаймен умер.

Даун сел на кровать. Его тщедушное тело не было создано для физической борьбы.

— Кроме того, у вас на хвосте ГПУ,— добавил Калон.

Он допустил ошибку и вместо запугивания вызвал сопротивление Дауна. Тот быстро наклонил голову и, откусив пуговицу сорочки, с вызовом взглянул на Калона.

— Остановитесь! — крикнул Калон.— Я пришел к вам как друг.

Слишком поздно. Даун уже откинулся назад, губы его посинели, а широко открытые глаза смотрели неподвижно. У яда оказалось слишком быстрое действие.

Даун не понял его. В течение долгого времени он жил в состоянии нервного напряжения. Он предпочел смерть аресту.

Калон быстро вышел из комнаты, зашел в свою и взял чемодан.

Выйдя на улицу, он направился к своей машине. Человек Соболина следовал за ним. Калон открыл заднюю дверь, чтобы поставить чемодан, и позвал:

— Эльза.

Машина была пуста. Эльза исчезла.

Когда машина остановилась на площади, Соболин сказал:

— Вы знаете, что делаете. Я думал, что Дункан…

— Он тоже был только одним из звеньев в цепи,— резко перебил Калон.

Он, оттого что не несет больше ответственности за девушку, чувствовал внутри себя не облегчение, а какую-то пустоту…

— Я ненадолго.

Калон вдруг резко сорвался с места и пересек площадь. Он рисковал, взяв с собой русского. Но этот риск мог быть еще большим, если бы он был один. Соболин должен быть с ним до конца.

Калон стоял перед домом, куда Даун заходил после обеда. Он подошел к двери и три раза постучал. На двери висела бронзовая дощечка, сообщающая, что здесь живет доктор Хорнбах.

Дверь открыл пожилой человек:

— Что вам угодно?

— Доктор Хорнбах? — спросил Калон.

— Я не принимаю в такое время.

— Может быть, вас убедит это, доктор?

Калон нацелил на него пистолет, и Хорнбах съежился. Он отошел в сторону, пропуская Калона, но тот заставил его идти впереди.

Они вошли в просторный кабинет. В застекленном шкафу Калон увидел разнообразные медикаменты. Прежде чем сесть, доктор взял со стула маленький тюбик и, улыбаясь, развернул его.

— У меня слабое сердце,— пояснил он.

Калон подскочил к нему и вырвал порошок из его рук со словами:

— Не выйдет, доктор. Меня только что провел Даун.

Доктор посмотрел на Калона усталыми глазами.

— Однажды это должно было случиться.

У него были глубокие морщины, мешки под глазами и горькая складка у рта. Коротко остриженные волосы были совсем седыми.

— Я, если мы договоримся, не отниму у вас много времени, доктор. Я хочу, чтобы вы поняли. Меня ждут в машине три человека из ГПУ, но я пришел к вам как друг.

Хорнбах поднял голову:

— Какой смысл предавать в моем возрасте?

— Вы не поняли, доктор. Я хочу сохранить вашу организацию, но я должен быть уверен, что не ошибаюсь. Для этого мне необходимо выйти на ваших шефов.

— Я ничего не знаю.

— Не глупите. Я понял, что Даун был в вашей организации мобильным агентом, обеспечивающим связь между различными ее членами. Что касается вас, доктор, то вы являетесь соединительным звеном и должны знать звено, ведущее к голове.

— Я всего лишь скромный член организации.

— Нет, я не думаю. Остальные звенья вербовались из более скромной среды, такие, как Лаймен, например. Кроме того, ваша профессия позволяет вам легко перемещаться, не привлекая к себе внимания. Более скромные члены вашей организации не перемещаются. Вы будете говорить, доктор?

— Я не понимаю.

— Глупо. Я не из ГПУ, но, если я провалюсь, вы попадете к ним. Подумайте об этом. Кроме того, есть другой способ узнать имя вашего корреспондента…

На этот раз Хорнбах проявил интерес.

— Я могу ошибаться, — продолжал Калон, — но весьма возможно, что им окажется один из ваших пациентов, то есть его имя мы сможем найти в списке ваших больных. На это потребуется время, но можете быть уверены, его найдут.

Доктор казался несколько взволнованным. Его руки, покрытые желтыми старческими пятнами, дрожали.

— Кто вы? — спросил он.

— Неважно,— ответил Калон.— Советую вам поспешить.

— Как я могу доверять человеку, которого сопровождают русские агенты?… Вы думаете, что это патриотизм. Нет, для меня это гораздо более лично, в некотором роде искупление.

Калон стиснул зубы. Он был бессилен перед Хорнбахом и тот знал это. А внизу ждет Соболин. Он отпустил Калона на веревочке, потому что это позволяло ему выиграть время.

— Доктор,— медленно начал Калон.— Рано или поздно они окажутся здесь, и тогда мы с вами проиграли.

Он встал, подобрал с пола небольшой флакон, содержащий пилюли, и поставил его на стол, на расстоянии вытянутой руки от доктора.

— Говорите,— холодно настаивал Калон. — Если вы предпочитаете умереть, прошу вас. Все, что я могу для вас сделать — это предоставить возможность уйти от них.

Хорнбах устало посмотрел на него. Он не спеша поднес руку к флакону. Калон, не отрываясь, смотрел на эту руку. Его лицо стало суровым, а на лбу выступили капли пота.

Хорнбах взял флакон, перевернул его и вытряхнул в ладонь две пилюли.

Наступило тяжелое молчание. Калон подумал, что Соболин уже наверняка начал терять терпение. Хорнбах смотрел на пилюли.

— Подумайте, доктор, русские пойдут до конца, они ни перед чем не остановятся, тем более что они прекрасно информированы.

Внезапно он протянул Хорнбаху свой пистолет:

— Теперь вы можете убрать нас…

Снова долгое молчание. Доктор сидел, не шелохнувшись, глядя на ядовитые пилюли. Казалось, что он дремлет.

Калон оставался очень собранным, несмотря на свои полузакрытые глаза и внешнее спокойствие. Хорнбах неожиданно выдавил из себя:

— Юлиус Оттвайлер, Риксдоферштрассе, Виттенберге. Он тоже врач.

Калон вздохнул с облегчением. Он наклонился, чтобы взять свое оружие. Хорнбах оставался в той же позе.

— Спасибо, доктор.

Хорнбах поднял наконец голову, и впервые его лицо озарилось подобием улыбки. Он смотрел вперед без страха, хотя знал, что умрет, поскольку уже давно привык к этой мысли.

Калон сунул пистолет в карман:

— Прощайте, доктор.

Закрывая дверь, он услышал глухой звук падающего тела. Что заставило этого человека сначала говорить, а потом умереть? Ведь он мог умереть, ничего не сказав.

Калон вышел на улицу и направился к ЗИЛу. Перейдя площадь, сел в пропахшую дымом машину. Он испытывал страшную усталость.

— Вы были там очень долго, — заметил Соболин.

 

Глава 15

Соболин злился на себя за то, что положился на этого странного человека. Но как можно было поступить иначе? С тех пор как ему поручили это дело, он занимался им практически один, а начальство уже дважды делало ему замечания, что до сих пор нет никаких результатов.

Соболин знал, почему его торопят. Советское правительство приступило к операции передачи официальной власти в Восточной Германии правительству Пан-кова, ставя перед собой цель — поставить Запад в затруднительное положение. Снова встал щекотливый вопрос о статусе Берлина и признании западными странами коммунистического правительства в Германии.

Это означало невозможность объединения и установления границ обеих Германий.

И неожиданно в разгаре операции возникает эта скрытая и продуктивная пропаганда.

Возникающие контакты между двумя немецкими правительствами очень настораживали: если это подпольное движение приобретет предполагаемый размах, катастрофа неизбежна.

Русским в таком случае придется вывести свои войска из Восточной Германии, что неизбежно повлечет за собой потерю здесь советского влияния.

Эти события найдут нежелательный отклик в мире, которому события в Польше и Венгрии продемонстрировали, что не все так гладко в социалистическом раю.

Советские дипломаты держались не так агрессивно, предвкушая моменты, когда они поставят Запад перед свершившимся фактом. Сейчас главное — осторожность и меньше риска. В то же время действовать надо было быстро, чтобы извлечь преимущество из внезапной атаки.

Соболину было не по себе. Он полностью отвечал за успех этой операции, но был вынужден положиться на волю западного агента.

Он сознательно пошел на риск, понимая, что если дело провалится, ему этого не простят. Он успокаивал себя тем, что в данном конкретном случае у двух традиционных враждебных лагерей общие интересы.

Соболин не сомневался в том, что речь идет о желающих взять реванш нацистах, что представляло огромную опасность для всего мира. Что произойдет, если завтра судьбу Германии начнут вершить бывшие хозяева?

Правительства Бонна и Панкова будут смещены, так как немцы легко поддаются убеждению. В глубине души каждый немец страдает от поражения, и ничего не стоит пробудить у этой ставшей апатичной толпы новый фанатизм…

Последствия было бы трудно переоценить. Соболин осознавал всю возложенную на него ответственность.

Лежа на кровати, он думал о спавшем с Дмитрием в соседней комнате Максе Ренсе. Он рассчитывал на него…

Временами Соболин жалел, что не располагает достаточным временем, что вынужден спешить. Ведь есть столько способов заставить человека говорить… Но он знал также, что в случае с Рейсом потребуется очень много, даже слишком много времени.

Кто он? Какой национальности? Узнать об этой националистической пропаганде могли разведки трех стран, но нельзя было исключить и того, что Ренс был французом, и эта мысль успокаивала его. Англосаксы так глупы…

Приближался самый ответственный момент. Скоро Ренс дойдет до верхнего звена, и здесь Соболин не должен допустить ни малейшего промаха.

Он посмотрел на часы. Восемь часов утра великого дня. Он встал и отправился в ванную. Накануне ночью они прибыли в Виттенберге и без труда нашли комнаты в гостинице. Разве можно отказать в чем-нибудь товарищу Соболину?

Соболин ломал себе голову над тем, как удается Рейсу заставлять людей говорить. Он восхищался той легкостью, с которой Ренс получал нужные сведения. А если бы он был на месте Ренса, получалось бы у него все так же гладко?

Ему было любопытно узнать, какие аргументы использует Ренс. Он понимал, что все дело именно в этих недостающих ему аргументах, иначе бы он уже устранил Ренса и шел бы по следу вместо него.

А что, если в следующий раз он пойдет вместе с Рейсом, после визита захватит человека и заставит его говорить?

В действительности Калон несколько подавлял Соболина, который находил его слишком сильным, умным, хитрым и чрезвычайно опасным.

Но Соболин знал также и то, что если дело провалится, то отвечать за все придется ему.

Значит, надо продолжать.

ЗИЛ остановился на Риксдоферштрассе. Соболин нервничал. Он положил свою руку на руку сидящего рядом с ним Калона.

— Дмитрий проводит вас, — сказал он.

— Как угодно,— пожал плечами Калон. — У нас общий интерес, разве нет?

Калон вышел из машины, и Дмитрий последовал за ним. Над городом моросил дождь, и казалось, что солнце исчезло навсегда. Казалось также, что вся Восточная Германия окоченела от холодной сырости. Но Калон знал, что под апатичной оболочкой набирают силу новые идеи, которые вскоре могут увлечь массы.

Он тоже нервничал и пытался убедить себя в своей правоте…

Калон улыбнулся, думая о том, что в случае провала его прикрытием будет Соболин — единственная для него возможность выпутаться. Калон прекрасно понял, что обращаться с Соболиным следует, как с динамитом. Русский был подозрительным и вспыльчивым. Утро не всегда бывает мудренее вечера.

Он подошел к дому доктора Оттвайлера. Судя по кварталу и зажиточности дома, Юлиус Оттвайлер представлял собой заметную личность.

Дмитрий остановился в воротах. Калон нажал на кнопку звонка. Ему было холодно, и не столько от сырости, сколько от дефицита сна. Дверь открылась, и на пороге появилась представительная женщина средних лет:

— Что вам угодно?

Я к доктору Оттвайлеру.

— Доктор собирается в больницу. У него не будет времени принять вас.

— Передайте ему, что я от доктора Хорнбаха.

После секундного колебания женщина сказала:

— Входите.

Она оставила его в передней, прошла в комнату и спустя несколько минут вернулась в сопровождении высокого, сутулого человека с приветливой улыбкой на лице. Он представился и протянул Калону руку.

— Чем могу быть полезен? — спросил он.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Проходите в мой кабинет. К сожалению, у меня мало времени, меня ждут в больнице.

Они вошли в просторный благоустроенный кабинет. У Оттвайлера была внешность ученого. Приветливое лицо, мягкий, мечтательный взгляд. Он не садился, и когда улыбка сошла с его лица, он уже не казался Калону столь добродушным.

— Что вам на самом деле нужно?

— Я буду говорить прямо, доктор. Я иду по следу вашей организации, и, к сожалению, не я один. Но я пришел к вам как друг.

— Я не понимаю.

— Сейчас я объясню вам. Садитесь.

Оттвайлер сел в кресло.

— Меня навел на след один из ваший мобильных агентов. Его звали Даун. Он умер, так же как и один из ваших постоянных местных агентов по имени Лаймен. Это фермер из Нойштрелица. А ваш адрес мне сообщил доктор Хорнбах.

— Кто вы? — спросил Оттвайлер.

— Западный агент. Я думаю, это должно вас успокоить.

— Меня бы это успокоило, если бы я имел тому доказательство. Если мой адрес вы получили от Хорнбаха, то, я думаю, я мог бы позвонить ему и…

Оборотная сторона медали: мертвый Хорнбах не мог скомпрометировать миссию Калона, но и помочь не мог.

Оттвайлер повторил:

— Все это похоже на сказку. Один звонок…

— Хорнбах умер, — обронил Калон.

— Прекрасно,— невесело улыбнулся Оттвайлер.— Мне кажется, нам больше не о чем говорить. Доктор Хорнбах был моим замечательным соотечественником. Что касается других людей, названных вами, я никогда о них не слышал.

Калон закурил сигарету. Вполне вероятно, что Оттвайлер говорит правду. Не все члены организации знают друг друга. У Калона была великолепная возможность убедиться в этом, а если повезет, убедить в этом и доктора. Он сказал:

— Вы слышали о «несчастных случаях», произошедших в последнее время с несколькими людьми?

— Я не вижу связи.

— Речь идет о французских агентах из моей Разведслужбы.

Калон сразу понял, что доктору ничего об этом не было известно.

— Мне очень жаль, но я не понимаю цели вашего визита. К тому же у меня нет времени…

Калон затянулся дымом и холодно сказал:

— На улице ждут три агента ГПУ. Двое из них сидят в ЗИЛе, а третий стоит под аркой ворот. Вы можете проверить.

Оттвайлер нехотя встал, подошел к окну, отдернул занавес и увидел огромный черный ЗИЛ. Когда он обернулся, то был бледным как мел.

— Мне кажется, вы тоже русский. Вы выдаете себя за западного агента, чтобы заставить меня говорить.

— Я понимаю ваше недоверие, доктор, но поймите, что вы погубите себя молчанием, а если вы мне сообщите адрес ваших шефов, у вас остается шанс.

— Зачем вам нужны эти воображаемые шефы? — внезапно спросил Оттвайлер.

— Я могу быть им полезен, — ответил Калон.

— Слабый аргумент,— криво улыбнулся Оттвайлер. — Если допустить, что они существуют, я не понимаю, почему должен подставлять их. Оставаясь в тени, они могут быть по-прежнему очень эффективны.

— Но вас, доктор, заставят говорить. И уж вам-то известны способы, какими можно сломить сопротивление человека.

Калон бросил сигарету. Оттвайлер был из другого теста, нежели Хорнбах. Это был сильный человек. Он принадлежал к тому же типу фанатов, что и Даун. В сущности, Калону повезло, что он напал на такого человека, как Хорнбах.

Калон взглянул на стоящего за письменным столом Оттвайлера.

— Значит, вы предпочитаете попасть в руки ГПУ, доктор?

Калон встал, вынул пистолет и добавил:

— У меня тоже мало времени, доктор. Думайте быстрее. Мой эскорт нетерпелив. Чтобы спастись самому, мне придется выдать вас.

Оттвайлер собирался что-то сказать, но в этот момент в дверях появилась совсем юная девушка. На вид ей было не больше шестнадцати лет. На ней был длинный шерстяной свитер и брюки.

При виде пистолета она открыла рот. Калон быстро подошел к двери и захлопнул ее. В следующий момент он обхватил девушку и сказал:

— Надеюсь, доктор, что сейчас вы по-иному оцените ситуацию.

Девушка быстро оправилась от потрясения. Ее блестящие глаза говорили о том, что ей даже нравится эта авантюра.

Она чувствовала на своей груди твердую руку красивого и сильного мужчины. Оттвайлер еще больше побледнел.

— Оставьте Хильду,— крикнул он.

— Охотно, — ответил Калон. — Говорите.

— Что ему нужно, папа? Это вор? Он похож на американского гангстера.

— Хильда! — прервал Оттвайлер.

Хильда прильнула к Калону. Ощущение было совсем другим, не таким, как от объятий дурака Отто. Она подумала, что ей было бы приятно заниматься любовью с этим незнакомцем.

— Перестань тереться, — резко сказал Калон.

— Вам не нравится? — спросила она.

— Хильда! — повторил Оттвайлер.

Калон стиснул зубы. Надо спешить. Эта порочная девица было в восторге от своего приключения.

Возле письменного стола доктора стоял небольшой столик для незначительных хирургических операций, а рядом с ним шкафчик с ящиками. Калон держал девушку в одной руке, а другой рылся в ящиках. Наконец он нашел то, что искал.

Оттвайлер не спускал с него глаз, вытерев со лба капли пота. Даже Хильда поняла, что дело принимает серьезный оборот, и перестала смеяться.

Калон достал из ящика скальпель и приложил холодную сталь к горлу девушки.

— Если вы будете упорствовать, доктор, я перережу ей горло.

— Отпустите ее,— сказал доктор. — Она не причастна к этому делу. Это омерзительно…

— Замолчите! Я сказал вам, что пришел как друг. Ваш единственный шанс… «И мой тоже»,— подумал Калон. Хильда дрожала. Калон легонько уколол ее, и она громко вскрикнула.

— Мерзавец! — заревел Оттвайлер.

— Папа! Он сумасшедший! Он убьет меня!

Теперь Хильда билась в истерике. Калон еще немного надавил на горло девушки.

— Доктор, разве вы не слышите зов крови? — усмехнулся он.

Хильда рыдала. Ей стало страшно. Она не хотела умирать.

Калону тоже было страшно, но по другой причине. Он знал, что если Оттвайлер ничего не скажет, он перережет горло девушки. От этой мысли его охватил ужас, но он знал, что сделает это. Он стоял на краю бездонной пропасти, и самым ужасным было то, что он холодно принял это вписывающееся в рамки решение.

Оттвайлер, готовый к прыжку, выгнулся вперед. На его лице была видна страшная внутренняя борьба.

— Вы выиграли,— сказал он хриплым голосом.— Отпустите ее.

— Сначала дайте мне адрес.

— Берлин, Лейпцигерштрассе, четырнадцать. Третий этаж. Айзенберг.

Оттвайлер упал в кресло и еле слышно добавил:

— Теперь можете звать ваших друзей.

Калон бросил скальпель, но продолжал удерживать Хильду за руку.

— Я сказал вам правду, доктор. Я знаю, что вы мне не верите, поэтому я вынужден принять некоторые предосторожности. Я беру вашу дочь заложницей. Если в Берлине со мной случиться несчастье, то у вашей дочери тоже будет много неприятностей.

— Вы подлец, у вас за душой нет ничего святого.

— Приятно слышать это от убежденного нациста.

Оттвайлер вздрогнул, но промолчал. Хильда смотрела на отца широко раскрытыми глазами.

— Поехали, — предложил Калон.

— Хильда… — начал доктор.

Она даже не остановилась. Проходя мимо отца с полными слез глазами, она бросила:

— Предатель!

Наверное, для доктора это было самым горьким.

Когда они вышли на улицу, Калон сказал девушке:

— Будьте умницей и старайтесь меньше говорить. Люди, с которыми нам придется провести некоторое время, шутить не любят.

— Я уже поняла это,— сказала Хильда, продолжая дрожать.

Она с любопытством посмотрела на Калона и спросила:

— Неужели вы бы и в самом деле могли?…

Она не закончила фразы, и Калон рассмеялся:

— А вы в этом сомневались?

Хильда сжала его руку, глядя на него со страхом и восхищением.

— Вы сильный человек, — сказала она.

— Да… Чтобы вам было о чем вспомнить в старости. Навстречу им шел Дмитрий:

— Кто это?

— Заложница, — коротко ответил Калон.

В машине Соболин уже начал терять терпение. Он нервничал и спрашивал себя, не лучше ли взять дело в свои руки. Увидев Калона, он успокоился. Тот объяснил кратко ему, чем объясняется присутствие Хильды. В машине Калон сказал:

— Едем в Берлин. Лейпцигерштрассе. Вы знаете, в каком это секторе?

— В русском, — ответил Соболин с довольной усмешкой.

«Жаль»,— подумал Калон. Однако для дела это не имело значения.

Машина мягко тронулась. На первом же повороте Хильда прильнула к Калону…

 

Глава 16

Берлин. Узел затягивался, и неминуемо приближался час последнего раунда. Калон шел пешком по окутанному туманом городу. Они были в двух шагах от Бранденбургских Ворот, построенных в греческом стиле, по которым проходила граница между западным и восточным сектором.

Калон с грустью думал о том, что, если бы граница немного отодвинулась, Лейпцигерштрассе оказалась бы в западном секторе.

На пятки Калону наступал Дмитрий, еще более недоверчивый и подозрительный, чем обычно. Калон сказал ему, что это лишь еще одно звено, которое наконец должно вывести на главу таинственной организации. Тем не менее Соболин принял все меры предосторожности.

Соболин остался в своей квартире, где в качестве заложницы находилась также и Хильда.

Мужчины подходили к Лейпцигерштрассе.

— Совсем недалеко, — сказал Дмитрий с ухмылкой.

Своим толстым пальцем он указал на Потсдаммер Плац, откуда начинался западный сектор и свобода. Подойдя к дому, Калон сказал:

— Я, как было условлено поднимусь один.

— Хорошо, — ответил Дмитрий. — Я останусь на лестнице. — Хлопнув Калона по плечу, он добавил: — Если я тебе понадоблюсь, ты позовешь меня.

Он громко рассмеялся, как если бы сказал что-то остроумное или веселое. Калон быстро поднялся по лестнице и остановился перед дверью, на которой была прикреплена простая дощечка с именем: Айзенберг.

Он постучал.

За дверью послышались шаги, и она медленно открылась. Калон решил действовать резко. Он пнул дверь ногой и прижал к стене открывшего дверь мужчину. Закрыв дверь ногой, он нацелил на хозяина дуло своего пистолета:

— Вы один, герр Айзенберг?

— Да, но…

— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, но я должен обезопасить себя. Я к вам в некотором роде от доктора Оттвайлера.

Айзенберг походил на немолодого еврея. Он казался умным. На вид ему было не больше пятидесяти лет.

— Проходите, прошу вас.

Айзенберг вошел в комнату, дверь которой оставалась открытой. Это был скромный кабинет, и Калон испытал разочарование. Это и есть штаб-квартира организации? Он предложил Айзенбергу сесть и, стоя сзади него, оглушил его прикладом по затылку.

Калон размышлял. Что-то тут не клеилось. Эта скромная квартира не соответствовала генеральному штабу гигантской организации.

Он вышел из кабинета, вернулся в коридор и приступил к обыску квартиры. В этом мещанском доме не было ничего подозрительного.

Калон вернулся в кабинет. Айзенберг лежал на полу и слегка постанывал. Калону казалось немыслимым, чтобы Оттвайлер посмеялся над ним таким образом, ведь речь шла о жизни его дочери.

Калон сел в кресло и стал терпеливо ждать, когда хозяин придет в чувство. На это ушло еще десять минут. Наконец, Айзенберг открыл глаза и с трудом поднялся, потирая затылок. Опершись руками о стол, он спросил:

— Вы не могли бы объяснить мне?

— Это как раз то, что я хотел спросить у вас.

Айзенберг покачал головой.

— Все это нелепо. Вы врываетесь ко мне с видом конспиратора, оглушаете меня, а потом от меня же ждете объяснений! Все это, по меньшей мере, странно.

— Не утомляйте себя, Айзенберг. Ваш адрес мне дал доктор Оттвайлер.

Айзенберг продолжал тереть свой затылок.

— Я не знаю никакого доктора Оттвайлера.

— А доктора Хорнбаха?

— Тоже нет.

— Как угодно, — вздохнул Калон. — Но я должен вас предупредить, что по вашему следу идут еще и русские. Только я могу вам помочь.

Айзенберг взорвался:

— Черт возьми! Я ничего не понимаю. Что, наконец, вам нужно? Можете звать хоть всех русских, если это доставит вам удовольствие!

Калон был в отчаянии, так как ему было очевидно, что Айзенберг говорит правду. Если бы он чего-то опасался, его реакция была бы совершенно другой. Он действительно не понимал, чего от него хотят.

Однако Оттвайлер тоже не мог солгать. Разгадка была где-то рядом, и она должна быть совсем простой. Оттвайлер сказал адрес, уточнил даже этаж. Он понял, что это касалось Хильды.

— Вы абсолютно уверены в том, что не знаете доктора Оттвайлера?

— Абсолютно.

— Тем хуже для вас.

Калон встал и направился к выходу. Подойдя к двери, он обернулся. Айзенберг даже не смотрел в его сторону.

Калон вернулся назад и спросил:

— У вас есть телефон?

Айзенберг указал на этажерку. Калон заказал Виттенберге. Затем назвал номер Оттвайлера, представился и сообщил:

— Я нахожусь в квартире Айзенберга, который утверждает, что не знаком с вами. Советую вам подумать о Хильде.

— Я дал вам правильный адрес, — возразил Оттвайлер. В его голосе чувствовалась напряженность.

Калон прикусил губу и спросил:

— Айзенберг находится рядом со мной. Вы можете его описать?

Секундное молчание, затем четкий голос Оттвайлера:

— Нет. Я не знаю Айзенберга. Я его никогда не видел. Я только посылал по этому адресу некоторые письма.

— В таком случае откуда вам известно, на каком этаже он живет?

— Я всегда указывал на конверте второй этаж.

Калон все понял. Он услышал в трубке тревожный голос доктора:

— А Хильда? Что с ней будет?

Калон молча повесил трубку. Айзенберг смотрел на него как на сумасшедшего.

— До свидания, — спокойно сказал Калон.

Он вышел из квартиры и спустился вниз. Дмитрий, опершись о дверь снаружи, читал газету. Калон не вышел, а постучал в каморку привратника. Ему открыл мужчина лет сорока, похожий на мясника. У него было крупное телосложение и огромные руки. Его туловищу было тесно в узком пиджаке.

Калон спокойно достал пистолет и прошептал:

— Назад.

Мужчина не казался особенно удивленным. Калон закрыл за собой дверь.

— Что вам угодно? — спросил привратник.

— Хочу получить небольшую справку. Вы ведь находитесь здесь для этого.

— А зачем пистолет? Чтобы рассеять пыль?

— Мне не до шуток, — сказал Калон. У меня к вам один вопрос: кому вы передаете письма, приходящие на имя Айзенберга с указанием его этажа?

Привратник медленно, держа руки за спиной, отступал к буфету.

— Руки на голову! — приказал Калон.

Мужчина ответил:

— Всю корреспонденцию, поступающую на имя Айзенберга, я передаю ему, в его руки.

— Я не намерен терять с вами время, — холодно сказал Калон, подходя к мужчине. — У меня на хвосте ГПУ.

Привратник нахмурил брови.

— Ты непременно хочешь получить в зубы? — поинтересовался Калон.

— Попробуйте, — предложил привратник.

Калона сбивало с толку то, что тот казался абсолютно уверенным в себе и спокойным.

— Я шел от одного звена к другому, чтобы сюда добраться. Если бы я хотел, я бы передал адрес русским, и дом был бы окружен в мгновение ока. Но это не входит в мои намерения.

Привратник, невзирая на пистолет, смотрел на него с усмешкой.

— Поднимитесь этажом выше, что вам мешает?

— Хорошо. Повернись спиной.

Привратник повернулся спиной, и Калон оглушил его.

Выйдя из каморки, он быстро поднялся по лестнице. На площадке была только одна дверь. Он позвонил. Дверь тотчас же открылась, и Калон вошел в темный коридор.

— Входите, — сказал голос позади Калона. — Мы ждем вас.

В его ребра уперлось что-то твердое. Калон понял, что предстоит трудная партия.

Его втолкнули в комнату, напоминающую кабинет бюрократа. Стол, папки, два внешних телефона, внутренний телефон и сидящий за столом худой человек неопределенного возраста. У него были бесцветные глаза, смотревшие безо всякого выражения.

— Вот он, — сказал голос позади Калона.

— Обыщи его, — приказал человек с бесцветными глазами.

Из карманов Калона вытряхнули все их содержимое, после чего незнакомец предложил ему сесть. Обыскивавший его человек сел возле двери. В руке он держал снабженный глушителем маузер.

— Поздравляю вас, — сказал незнакомец. — Немногим удалось дойти до этого кабинета. Меня зовут Брюль. Однако тот факт, что вы вышли на нас, еще не означает, что вы победили. Вы согласны?

— Не совсем, — спокойно ответил Калон. — Я не один выследил вас.

— Как вам это удалось?

— Удача.

Они смерили друг друга долгим взглядом, и Калон добавил:

— В последнее время с нашими агентами произошло слишком много несчастных случаев. Вы понимаете?

— Разумеется. Значит, вы француз?

— Да.

— Жаль. Я очень симпатизирую французам, но в настоящее время наши точки зрения не совпадают. Я боюсь, что вы тоже можете стать жертвой несчастного случая.

Калон взял со стола свою пачку сигарет и закурил:

— Вы позволите?

— Пожалуйста. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— На некоторые из них я отвечу, — сказал Калон. — Но прежде всего я хочу подчеркнуть, что я пришел к вам как друг и хочу предупредить вас о том, что за вами охотится некто Соболин из ГПУ. Он очень хочет добраться до вас и рассчитывает на мою помощь.

Эти слова все-таки произвели впечатление на Брюля, который тут же перекинулся взглядом с сидящим у двери человеком. Калон добавил:

— В данный момент вам нечего опасаться. Он ничего не предпримет, пока не увидит меня.

Брюль смотрел на Калона, который казался ему теперь гораздо более хитрым и опасным, чем он себе его представлял.

— Соболин ошибся, — продолжал Калон. — Он ложно представляет себе цели вашей организации. Он полагает, что вы готовите почву для возврата нацизма, что очень огорчает его в тот момент, когда власть должна быть передана правительству Панкова. Я же полагаю, несмотря на то что речь действительно идет о бывшей нацистской организации, вы преследуете совершенно иные цели. Это так?

— Любопытно, — согласился Брюль. — Продолжайте, пожалуйста.

— Это только гипотеза, но мне кажется, что она справедлива. Впервые мы услышали о вас от нашего берлинского агента Шлайдена. Каким образом местный агент смог узнать о существовании такой тайной организации, как ваша? Я думал об этом и понял… Шлайден был не настоящим Шлайденом. Он только занял место настоящего, умершего или убитого. А настоящий Шлайден входил, по-видимому, в вашу организацию.

Калон закурил новую сигарету. Брюль смотрел на него своим бесстрастным взглядом.

— Вы контактировали со Шлайденом, думая, что имеете дело с настоящим, и он кое-что заподозрил. Он решил идти по следу и дошел до Нойштрелица и Виттенберге. Но не подумал о том, что сам может быть обнаружен и таким образом выведет вас на Эрбаха, торговца игрушками, благодаря которому вы тут же нападете на след прибывающих прояснить это дело агентов. Та же участь была уготована мне, но мне улыбнулась удача.

Немного помолчав, Брюль сказал:

— Еще раз примите мои поздравления. Все произошло именно так, как вы говорите. Но откуда вам известны наши цели?

— Я не знаю ваших точных целей, но я уверен, что если бы речь шла о возврате к нацизму, то это означало бы, что организация без остановки действовала на протяжении всего этого времени, и Шлайден был бы рассекречен гораздо раньше. Мне кажется, что Даун с самого начала тоже не был мобильным агентом.

— Вы правы. Он занял место погибшего.

— Если мне придется умереть, я бы предпочел умереть осведомленным. У вас ведь огромная организация, не правда ли?

— Она гораздо больше, чем вы можете себе представить. Ее возникновение действительно относится ко временам нацизма. Тогда она представляла собой нечто вроде пятой колонны, целью которой было поднятие духа и безукоснительное исполнение полученных указаний. После окончания войны организация продолжала свое существование, но ей не хватало идейного руководителя. Мы стали ее лидерами. Как вы вышли на нас?

— Чистое совпадение: все ее члены оказывались освобожденными от воинской повинности. Это значит, что они воевали на месте, а следовательно, оставались ее членами после войны.

— Не совсем так, — поправил Брюль. — Нам пришлось заполнить пробелы. Это колоссальная работа, которую мы не хотим видеть уничтоженной.

— Я понимаю.

— Но мне не ясна ваша точка зрения. Мы устранили нескольких ваших агентов, а вы заявляете, что не враждебны к нам. Почему?

— Если на вас выйдут русские, то вам целесообразно договориться с нами. За их счет.

Калон снова разыгрывал карту.

— Вы один вошли в это здание, значит, им известно меньше, чем вам. Если мы вас уберем, мы оградим себя от всякого риска.

— У вас его будет еще меньше, если вы уберете их. Соболину много известно, но он пока еще ни с кем не делился своими знаниями. Мы все время были вместе, хотя я бы с удовольствием обошелся без его опеки. К сожалению, они обнаружили Дауна, поэтому я и попал в их руки. Сейчас Соболин ждет меня, но я не знаю его адреса. Меня должен проводить туда человек Соболина, который находится у подъезда дома. Так что если вы уберете меня, вы столкнетесь с русскими.

Калон перевел дыхание и продолжал:

— Сейчас это вопрос минут, герр Брюль. Соболин не доверяет мне, он опасается, что я обведу его вокруг пальца, что объясняет присутствие здесь его телохранителя. Неизвестно, какие новые идеи он вынашивает. Кто может поручиться, что он не планирует окружить сектор, чтобы избежать риска?

— Что вы предлагаете?

— Расскажите мне о ваших целях, ничего не предпринимайте в ущерб французскому сектору, и я ликвидирую Соболина. Даун мертв, и, следовательно, след оборван. Если вы не допустите неосторожности, они не выйдут на вас.

— Я должен подумать. Через несколько минут я дам вам ответ, а сейчас пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Калон встал. Неужели Брюль принимает его за идиота?

Калон вышел на улицу. Перед витриной предметов дамского туалета он увидел Дмитрия. Заметив Калона, русский улыбнулся.

— Соболин нервничает, — сообщил он. — Как дела?

— Мне кажется, он будет очень удивлен, узнав то, что я собираюсь сообщить ему. Возьмем такси?

— Не имеет смысла. Он живет в двух шагах отсюда.

Калон поморщился, но настаивать не стал. Идти туда пешком означало для него дополнительный риск.

Соболин жил на Коперникештрассе, в восточном секторе. Мужчины шли молча.

Десять минут спустя они подходили к дому. Соболин жил в красивой квартире второго этажа нового дома. Он сам открыл дверь Калону, встретив его приветливой улыбкой.

— Дорогой друг…

Все тот же приторный голос. Калон пропустил Дмитрия вперед, и когда все трое оказались в большом обставленном современной мебелью салоне, достал свой пистолет.

Соболин открыл рот, но не успел издать ни единого звука. Две первые пули пробили ему голову, и он замертво рухнул на пол.

Дмитрий успел сунуть руку в карман, но Калон выстрелил раньше и здоровяк упал, схватившись руками за грудь. Его вырвало кровью, и он испустил дух.

Калон ногой открыл дверь в соседнюю комнату. Другой телохранитель Соболина стоял возле дивана, на котором лежала обнаженная Хильда.

Русский в сорочке бросился к своему пиджаку. Он увидел ворвавшегося в комнату Калона, но не успел предупредить его выстрел. Хильда громко вскрикнула.

Калон схватил пистолет русского и осторожно подошел к приоткрытой входной двери. Брюль действительно принимал его за идиота…

Калон вернулся в салон и вытянулся на полу рядом с телами обоих русских.

Он прождал так почти четверть часа.

Дверь бесшумно открылась. Сквозь опущенные ресницы Калон сначала увидел две ноги. Это было слишком легко. Человек стоял в дверях, держа в руке опущенный дулом вниз пистолет. Калон выстрелил, и человек, подпрыгнув в воздухе, как манекен рухнул на пол.

Калон быстро поднялся. В дверную щель он увидел держащую в руке огромный автомат Хильду. Она была по-прежнему голой и на грани нервного кризиса.

— Спокойно, Хильда, — сказал Калон.

На улице послышался звук сирены. Глупо, очень глупо провалить все из-за этой… Сирена приближалась, и на спине Калона выступил холодный пот.

Неожиданно Хильда бросила автомат, разрыдалась и убежала в другую комнату. Калон же выбежал из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице. Он дошел до ворот, когда сзади засвистели пули… Калон, почувствовав острую боль в боку, бросился на землю. Машина с сиреной проехала мимо.

Калон с трудом поднялся. Он чувствовал, как по телу струится теплая жидкость, вместе с которой из тела уходила и его жизнь.

Он пошел пошатываясь. Люди оборачивались на него. В пятидесяти метрах отсюда начинался западный сектор…

Калон задыхался. Брюль почти что обхитрил его. Он отправил к нему двух человек…

Надо продержаться до ночи… Согнувшись, он удалялся от улицы Коперникештрассе.

Сирены больше не было слышно.

 

Глава 17

Кост смотрел на Калона и чувствовал себя гордым и несчастным одновременно.

Калон был бледен. У него был усталый вид, как у давно не спавшего человека. Но взгляд его оставался живым, и Косту казалось, что в нем был вызов.

Они молча смотрели друг на друга. Кост первым отвел взгляд. Калон рассказал ему не все, но Кост умел понимать и молчание. Он понимал, что только Калон мог справиться с этим делом. Он гордился им, но его смущал его прямой, ясный, лишенный иллюзий взгляд. Эти глаза слишком много видели и перенесли, и это расстраивало Коста.

— Вы не сказали мне главного, — сказал Кост. Почему это так срочно?

— Если вы хотите что-нибудь из этого извлечь, необходимо действовать без промедления.

— Я думаю, что уже поздно, — заметил Кост. — Они наверняка приняли все меры предосторожности.

— Нет. У их организации есть один недостаток: она медлительна. Она не занимается шпионажем, у нее другие цели. В ней заняты сотни людей. Ее члены не знают друг друга, а связь между ними осуществляется мобильными агентами, связанными с агентами на месте, и в свою очередь осуществляющими связь с централизующими агентами. Цепь замыкается лидером. Очень замкнутая организация. Мы открыли только одну нить, в целом же сеть осталась нетронутой. У кого в руках подобная организация, у того в руках вся страна. Впрочем, это типично немецкая организация. Раньше они создали нечто подобное во Франции и в Австрии.

Кост все это знал. Он спросил:

— Что вы можете предложить?

— Я не политик, — ответил Калон. — В настоящее время эта сеть связывает Германию, Польшу и Чехословакию. Они хотят воспользоваться постепенным выводом советских войск с их территорий, чтобы создать блок нейтральных стран и заключить договор о ненападении между Западом и Востоком. Немцы, конечно же, преследуют цель объединения Германии…

Калон поднес руку к ноющему ребру.

— Если действовать быстро, то сейчас еще возможно захватить эту сеть, но сначала необходимо устранить руководство, представляющее собой и силу, и слабость организации, безукоснительно выполняющей его указания, какими бы они ни были.

Кост размышлял. Ситуация была исключительная, и поэтому соблазнительная. Это означало новое противостояние русским, означало возможность заплатить им их же монетой, использовать их же методы…

Кост вздохнул. К сожалению, решать будет не он. К тому же был еще Эрлангер…

— Прекрасно, — сказал Кост. — Я думаю, что сейчас вам нужно несколько дней отдохнуть… Здесь кое-кто желает видеть вас. Девушка, выдающая себя за дочь Эрбаха. Ее зовут Эльза, и она очаровательна. Она обратилась во Вторую Канцелярию в Берлине, назвала ваше имя, и ее проводили сюда к нам. Она решила, что вы арестованы, и убежала. — Кост улыбнулся. — Она плохо вас знает… однако вы произвели на нее сильное впечатление.

Калон невозмутимо поднялся и сказал:

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Но она же ваша протеже, мой дорогой…

— Где она сейчас?

— В соседнем кабинете. Вы можете пройти туда.

— Калон открыл дверь и оказался в узком коридоре.

— Вторая дверь направо, — крикнул Кост.

Не пройдя и двух метров, Калон почувствовал чье-то присутствие. Он напрягся, увидев знакомый силуэт. Она была так же хороша, так же элегантна.

Увидев его, она улыбнулась, и Калон про себя проклял Коста. Он прикусил язык, чтобы не произнести ее имя: Кристина…

Они молча смотрели друг на друга, затем Калон приподнял шляпу.

— Прощайте, сказал он.

Она едва сдерживала слезы: Калон навсегда уходил из ее жизни. Она чувствовала себя бесконечно одинокой и усталой.

Перед Калоном стояла Эльза. Она похудела, глаза ее выражали глубокую печаль.

Калон взял ее руку и спросил:

— Тебе очень хочется страдать?

Он впервые обратился к ней на «ты», и ему это было приятно.

Она покачала головой.