Небо голубеет умыто и ласково. От лесов тянет настоем трав и хвои. Земля дышит прохладой. Лес по склонам гор окрасился всеми тонами влажной зелени, а в тех местах, где еще сохранились от вырубки ели, он кажется подернутым серебристою дымкой. Пролетая над прииском, самодовольно каркнул ворон.

Павка с Марфуткой быстро навели на своем участке порядок: засыпали в запруде промоину, установили на место желоб для подачи из запруды воды на грохот и сели полдничать, поджидая, когда в ней поднимется вода до необходимого уровня.

Придерживая живот, осторожно ступая, подошла Фекла и тоже, присев подле них, начала развязывать принесенную назад кошелку с провизией.

Подъехал с песком Антипка, сообщил новость:

— У Сана Косого всю вашгерду громом вдребезги разнесло! Единой щепочки не оставило!

К нему подошла Марфутка и нежно погладила его по коленке.

— Ну и умница же ты у нас, Антипушко! И все-то наперед старших узнаешь! Да как же они теперь без вашгерды-то?

— Будут новую ладить.

— Давай, братик мой, пособлю тебе слезть. Идем полдничать.

Антипка, входя в свою роль, нахмурился, отдернул ногу.

— Ишь хватилася! Я дома был, утрешню кашу поел. А вам всем хлеб да соль! Я ведь не ты, по чужим балаганам шататься не буду. — Антипка с каким-то презрением кивнул головой в сторону Павки.

Марфутка в удивлении всплеснула руками.

— Да как же так, братец ты мой! Много ль каши-то в чугуне оставалось? А у меня тут тебе припасен хлебца кусочек, зеленый лучок…

Антипка по-отцовски скособочил бровь.

— Ну, девка, и бестолкова же ты! Тебе сказано — полдничал я! — он деловито разобрал повод. — Выгружайте, а то недосуг. Дело-то ждать не может! И так из-за грозы без намыва будем…

Пришлось Павке с Марфуткой отложить еду и взяться за лопаты. Антипкина таратайка быстро опустела. Но Антипка не отъезжал, делая вид, что заприметил что-то неладное с хомутом.

— А орёлка-то убиенного опознали. С нашинского заводу он — Мишкой Котом кликался. Н-но-о, удалой-вороной, будя стоять-то! Не наробились мы с тобой, а уж с бабами болтовню развели!

Наскоро перекусив, дружно принялись за работу: Марфутка, как всегда, взялась за лопату, а Павка с Феклой за скребки. Из желоба потекла мутной струйкой не устоявшаяся еще в запруде вода.

— Мывкой стала порода-то! — улыбнулась Фекла.

Щеки ее разрумянились, на земле она стоит твердо. Легче стало ей после грозы.

Мокрые песок, глина, земля размываются хорошо и податливо, только успевай подкидывать Марфутка на грохот. Обмытые камни и галя просматриваются всеми своими цветами, прожилочками, оттенками. Но рассматривать их Павке теперь недосуг, и он только мимолетно задерживает внимание на отдельных камнях, мгновенно решая, положить ли заинтересовавшие к вашгерду или отшвырнуть в сторону. Размываемый песок искрится, поблескивает многочисленными обломками кварца. Обманчиво сверкает желтизной великое множество чешуек слюды — в первое время Павка с Марфуткой были убеждены, что это малые золотиночки. Они даже пытались вылавливать их, но из этой затеи ничего не получилось. Павка уже привык и не обращает на ложный искряк никакого внимания. А вот увиденные сегодня самоцветы Мишки Кота засели в его голову накрепко. Вот бы засверкали они, засияли под солнечными лучами! Павка даже зажмурил на миг глаза, воображая, как заиграли бы фиолетово, огненно, ярко-красно те камушки…

Работает Павка, а сам думает о самоцветах и сожалеет, что несправедливо все же раскладывает свои богатства земля, наделяя одни места золотом, другие самоцветами, третьи железной или медной рудой. А почему бы не собрать это все хотя бы вот в этих местах! И вдруг Павка вздрогнул, окаменел. Он уставился в то место под струйкой воды, куда Марфутка только что бросила лопату песку. Ему показалось, что там ослепительно сверкнула многоцветием звездочка.

— Погоди! — крикнул он Марфутке. — И ты, тетка Фекла, тоже поме́шкай!

Они с недоумением уставились на Павку. А он, боясь шелохнуться, пристально вглядывается в таявшую у него на глазах под струйкой воды горку песка и почему-то уверен, что сверкнувшая звездочка не плод его воображения. Он осторожно тронул в том месте песок скребком и снова ясно увидел радужное сияние. Маленькая песчинка словно взрывается красными, синими, фиолетовыми, оранжевыми лучами!

Лоб Павки покрылся крупным потом. Боясь шелохнуться, моргнуть, он наблюдает за мерцающей диковиной…

— Па-аш, что тамока? — шепотом спросила Марфутка, тоже заглядывая сбоку на грохот.

— Молчи!

— Осподи, огради и помилуй! Час от часу не легше! — закрестилась Фекла, выронив скребок и с испугом взирая на Павку.

Павка опять потерял из виду диковину, но чуть шевельнул скребком песок — и вот она снова пронзает мутную воду тонюсенькими пучками радужных лучиков. Диво какое-то, диво!

Павка чуть качнулся в сторону — и нет в песке сияния, исчезло. Чуть наклонился обратно — и вот оно снова так и переливается, чарует, не дает оторвать от него глаз…

Марфутка подумала, что Павка их разыгрывает. Ну что же такое особенное можно увидеть на грохоте? Песок как песок… Она поправила на голове платок, подставила под желоб ладони лодочкой и, набрав в них воды, плеснула Павке на спину. Но он, не чувствуя и не замечая ничего вокруг, приподнял руку, начал тянуться пальцами к той звездочке, приговаривая:

— Не-ет, шали-ишь, это не блазнится! Только, чур, будь на месте, не сгинь! Я-то уж как-нибудь приловчусь и выловлю тебя! Только на месте будь, на одном месте…

Глаза Феклы в ужасе расширились. Она, словно очнувшись от оцепенения, вдруг сорвала с головы платок и, размахивая им, побежала по прииску.

— Люу-у-ди-и! Пособи-и-те-е! Па-ашка-а рехну-у-улся-а! По-соби-и-те-е!

Ее услышали. На соседних вашгердах побросали работу. Не доехавший до своих Захарка с перепугу повернул назад груженную песком таратайку и погнал ее к отвалам.

Прижав к груди руки, с затаенным дыханием Марфутка в ужасе наблюдает, как Павка, выцеливая что-то пальцами на грохоте, продолжает бормотать несуразицу:

— Вот она, вот… Та-ак… Не шевелись! Еще… Еще чуть-чуть… Спокойней… Спокойней… Спойма-ал!!! — вдруг закричал он и запрыгал в диком восторге, размахивая зажатыми в щепоть пальцами. — Спойма-ал!!! Люу-у-ди-и! Вот она, тут у меня! Холодненькая, скользкая! Спойма-ал!!!

Марфутка и другие знают, что самородное золото здесь не водится, а существует лишь в виде тонюсеньких, маленьких, как пылинка, чешуечек, которые невозможно удержать в пальцах. Поэтому и на местных приисках надзор за промывальщиками никудышный — украсть золото во время промывки практически невозможно. Иное дело, когда «снимают головку», то есть доводят его, отделяют от шлихов. Тут-то уж непременно подле доводчика охрана, и при оружии. Эти же стражники возят при себе в тарантасе опечатанные железные кружки, в которые и ссыпается намытое артелями золото…

Марфутка подступила к прыгающему и орущему Павке, заглянула в его сияющие глаза.

— Никак, ты, Пашенька, самородочек выловил?

Павка вдруг остановился, положил осторожно на ладонь полупрозрачный небольшой камешек.

— Во, гляди! Какое диво я споймал!

Марфутка начала рассматривать лежащий на его ладони светленький ребристый камушек величиной с небольшую горошину.

Их окружили сбежавшиеся люди, взирают на Павку с испугом, с сочувствием, с недоумением.

— Ну и что? Какое же это диво? — не может понять Марфутка.

— Да как это какое?! Ты погляди!

Павка отвел ладонь, и вдруг эта горошина брызнула во все стороны ослепительным разноцветьем лучей, заиграла ими. Марфутка так и присела.

— Ой, мамонька-а!!!

— Диво! Настоящее диво! И откуда оно только взялось? Неужто с неба свалилось во время грозы?! — восхищается Павка, то подставляя свою находку под солнце, то загораживая ее от него ладонью. Дикий восторг все еще не покидает Павку.

— Во, глядите все, какое чудо в песке споймал! Во, заслоняю его рукой от солнушка — и нет ничего, простая хрусталинка! А теперь поглядите, как солнушко начинает светить на нее — она так и сият, так и сият!

А Фекла все еще топчется в испуге по ту сторону вашгерда, испуганно шарит что-то на своей груди, бормочет не то заклинания, не то молитвы и, обалдевшая, ничего не понимает.

Раздвинув людей, к Павке шагнул Пантелей. Наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, он осмотрел на ладони у Павки камешек в тени и под солнцем.

— Ну-кося, Павша, дай разглядеть…

Павка сжал ладонь в кулак.

— В руки не дам. А так гляди.

— Ишь ты-ы! Чо боишься? Куды она денется?

— Уронишь в песок, и попробуй потом найди ее там!

— Ладно, показывай так… — согласился Пантелей.

Их обступили плотным кольцом. Пантелей пользуется среди своих людей неоспоримым авторитетом в житейских и других всевозможных делах. Потому и молчат все, ждут, что скажет бывалый об этой диковине.

Павка разжал кулак и подставил кристаллик под солнечные лучи. Тот вспыхнул лучистым сиянием, живою звездочкой, замерцал разноцветно.

— А ну, Павша, поверни-ко чуток, я его с другой стороны погляжу… Та-ак… А ну-кося, переверни ее, верхом вниз… Сияет ведь и эдак, холера неведома. Чудно! Ну, а ежели ишшо другой стороной повернуть…

Пантелей то приседает, разглядывая кристалл, то рассматривает его сверху, то оглядывает ладонь Павки снизу, опять начинает обозревать его с разных сторон…

Появился Пантелей в здешних краях лет двадцать назад. Откуда появился, какого он роду-племени, сколько ему лет, как его нарекли при рождении — не знает никто. Назвался он Пантелеем Копытовым — и все тут. А на заводе и по сю пору, чего греха таить, принимают и беглых, и странников, лишь бы работали. Выяснять личность пришельца не стали, записали в журнал, как назвал он себя, и поставили к самой тяжелой работе — на разлив чугуна. Но свой строптивый, неуживчивый характер Пантелей проявил сразу же. Перевели его вскоре на другую работу, на третью, и везде он спорил с мастерами, вел себя независимо. Кончилось тем, что мастера брать его отказались, и начальство предложило ему заняться сельским хозяйством или же смолокурением, а при желании и углежжением. Облюбовал тогда почему-то Пантелей тихую деревушку Калининскую, с помощью местных мужиков построил себе избушку в ней, сошелся с местной солдатской вдовой и даже ухитрился каким-то образом обзавестись лошадью.

— А ну-кося, Павша, заслони опять ладошкой от солнушка… Эдак вот его поверни, эдак вот… Та-ак, стало быть… Задача-а… А теперь освети…

Пантелей нагнулся, поднял из отобранной у вашгерда Павкой кучки камней обломок горного хрусталя:

— … А ну, черкани-ко им вот тут по площадочке… Да не так, ребрышком норови али уголком… Та-ак, царапат — тверже, стало быть… Однем словом, Павлуха, даже не знаю, чо тебе и сказать… Всяко место видал, а вот этакое…

Пантелей опять запустил пятерню в бородищу, начал скрести подбородок в задумчивости и неопределенности.

Народ сгрудился вокруг еще плотней. Загалдел. Оттеснили Марфутку с, Феклой, Тоже разглядывают люди находку Павки с возросшим любопытством и интересом.

— …Н-но, ежели опять же вот с другой стороны поглядеть, меня опять же сумленье берет… — продолжает рассуждать как бы сам с собой Пантелей. — У каждого самоцвета есть только свой собский цвет, все как положено на своем месте… А вот энту диковину как понять? Мишка Кот ей бы зараз како положено место отвел. По камням-то он, царство ему небесно, был ой какой жох.

— Може, энто обнаковенный хрусталь? — спросил кто-то из окружающих.

Пантелей поглядел в ту сторону и нахмурился.

— Ну-ну, поучи! Много знашь, как вижу — не просыпь! — Он тут же повернулся к Павке, еще раз пристально оглядел находку прищуренными глазами. — Поторопился ты, дурна башка, народу ее показать… Опрежь со мной посоветовался бы… Да чо теперь сделашь? Жди. Приедет вот к доводке смотритель — ему и показывай…

И тут вдруг опять закричала-запричитала Фекла, начала руками размахивать:

— Ну чо вы не робите?! Ополоумели, чо ли?! Со всего прииска набежали суда! Робить надо! Кто за нас урок-то будет сполнять? А ты, Пашка, преставленье тут не устраивай! То гроза робить не дала, то собралися и забаву устроили, а золото-то потом с кого будут требовать?

— Не кудахтай, дура глупая! — покосился на нее Пантелей. — С тебя-то какой спрос? Ну да ладно, давай, народ, по своим местам. А то уж эвон и стражник сюда ковылят. Ты же, Павша, гляди, диковину энту не потеряй. С тебя теперича за нее в случае чего спросят строго…

Люди начали расходиться. Павка положил кристаллик за щеку — тут он сохранится надежнее…