В степи двое — Ванята и Марфенька. Шли и думали об одном и том же. Каждый по-своему. О Сотнике, который скоро станет трактористом, Платоне Сергеевиче и немного, о себе.
Справа и слева, насколько хватал глаз, стелились поля. Хлеб уже почти весь убрали. Только кое-где мелькали гривы нескошенной пшеницы. Еще день-два, и жатве конец. И тогда ударит в колхозном клубе барабан, запоют трубы, начнется веселый летний праздник — дожинки.
Марфенька тоже выступит на празднике. Расскажет, как они работали, как помогали колхозникам убирать урожай. О нем, Ваняте, Марфенька говорить не будет. Да это ему и не нужно. Ну, а если скажет, пускай...
Ванята представил на миг, как все это может произойти. Выйдет Марфенька на трибуну, поглядит в зал на колхозников и скажет:
«К нам приехал недавно Ванята. О нем, конечно, говорить рано, но я скажу. Кое-кто думал, что он лодырь и шатун, но это, товарищи, не так. Он работал честно, по-пионерски. И вообще он будет трактористом. А Ваня Сотник пускай не фасонит. Сотник — человек ничего. Но если он будет зазнаваться, я возьму свое мнение назад».
На передней скамейке будет сидеть мать в белой нарядной кофте и рядом с ней — отец. Он наклонится к матери и тихо спросит:
«Про нашего Ваняту говорят, что ли?»
«А то ж про кого! Он у нас знаешь какой! Да тише ты! Слушать мешаешь!»
Отец поднимется с места, одернет пиджак и вместе со всеми начнет хлопать в ладоши.
«Молодцы они все-таки, эти ребята, — скажет он. — Хорошо, что Ванята с ними дружит. Это я очень одобряю».
Ванята улыбнулся от таких мыслей и посмотрел на Марфеньку. Нет, пускай даже не говорит о нем! Не в этом дело... Только бы не запуталась на трибуне. За всю бригаду будет обидно! Да и Марфеньку жаль.
Он шел с Марфенькой и страдал. Неужели запутается? Пыхов Ким вон что про нее рассказывал... Пыхов хоть и болтун, но все-таки иногда говорит объективно. От него этого не отнимешь... Ванята выждал удобную минутку и, будто между прочим, спросил:
— Ты не боишься выступать? Наверно, сто раз выступала?
Марфенька замедлила шаг.
— Нет, я уже не боюсь, — сказала она. — Я все продумала. Концовки только нет. И так думала, и так, а она не получается...
— Ерунда, — сказал Ванята. — Скажи что-нибудь — и все. Главное, чтоб в середине хорошо было. А концовка — пустяк. Гриша Пыхов запросто придумал. Знаешь, как получилось?
В глазах Марфеньки блеснул хитрый огонек.
— Нет, — сказала она. — Про лягушек и червей нельзя. Это у мальчишек наших такая клятва. Это Пыхов Ким придумал.
— А Ким болтал — Гриша.
— Нет, он врет. Это Ким сам. Я сама придумаю, а то смеяться будут. Не бойся!..
Тропа опустилась с холма и вошла, будто в речку, в глубокий овраг. На крутых откосах его торчали серые валуны, бежали вверх кусты колючей боярки. Овраг петлял по степи и заканчивался где-то возле молочных ферм.
Была и еще одна, самая короткая, дорога в Козюркино — та, по которой бежали на верхотуру кусты боярки. По ней давно не ходили. Тропа заросла серой полынью, курчавым, пахучим, как духи, чебрецом.
Марфенька и Ванята шли по дну оврага. Было тут после вчерашнего дождя сыро и душно. Без устали трещали, выпрыгивали из-под ног серые, с красными подкрылками, кузнечики. Где-то в стороне, а где — не поймешь, звенел ручеек. Марфенька остановилась, склонив голову, начала слушать.
— Вон где! — сказала она. — Пошли!
Они свернули с тропки и увидели крохотный юркий ручеек. Струйка воды прыгала с камешка на камешек, растекалась по траве жидким, прозрачным стеклом. Рядом, на ветке шиповника, сидела зеленоватая белощекая синица. Она только что нашла ручеек, хотела напиться и теперь недовольно поглядывала на гостей.
Вода была холодная и чуть-чуть отдавала полынной горчинкой. Марфенька и Ванята напились и снова тронулись в путь.
— Пошли напрямую, — сказал Ванята. — Чего тут плутать!
Марфенька измерила глазом крутой обрывистый склон и даже голову пригнула.
— Угу-у, как высоко! Нет, я не пойду. Там нельзя. Весной мальчишка один свалился. В кровь весь...
— Трусиха! Мы ж осторожно. Пошли!
Не ожидая согласия, он стал карабкаться по склону. Рыхлая, сырая земля уплывала из-под ног. Вниз с грохотом катились тяжелые угловатые камни и быстрые, как пули, голыши.
Ванята перепрыгивал с одного уступа на другой, цеплялся руками за ветки боярки и траву. Все ближе и ближе черная, прошитая корешками трав, каемка обрыва. Еще несколько усилий, и он будет наверху.
Ванята оглянулся. Марфенька вскарабкалась до половины склона, с тревогой и ожиданием смотрела на Ваняту.
— Эге-гей! — крикнул Ванята. — Давай, матриархат!
Марфенька не тронулась с места. Она уже не верила в свои силы. Вверх идти трудно, а вниз — страшно, Вон пропасть!
— Дава-ай, Марфенька!
Снизу, как эхо, протяжно и глухо донеслось:
— Не могу-у!
— Не бойся-а!
— Не могу, Ванята-а!
Ванята подождал несколько минут и начал спускаться вниз. Один шаг, второй, третий... сотый, — и вот он уже возле Марфеньки. Ванята дрожал от усталости. Лицо заливал теплый соленый пот. Он протянул Марфеньке руку, сердито сказал:
— Пошли, чего ты!
Ванята тащил Марфеньку наверх. Упрется ногой в камень, поднатужится и снова идет вперед и вперед. Несколько раз он спотыкался, прижимаясь всем телом к земле, искал ногой точку опоры. Находил ее и, отдохнув минуту, полз к новому взгорку. С трудом выбрались они из оврага. Солнце заливало степь ярким, слепящим светом. В синем высоком небе, будто белый поплавок, плыл самолет.
Они разыскали среди жнивья тропку и пошли домой. Теперь до деревни было рукой подать. Марфенька с любопытством поглядывала на Ваняту и улыбалась.
— Чего улыбаешься? — спросил Ванята.
— Просто так... разве нельзя?
— Просто так ничего не бывает! Опять хитришь?
— Нет, это я штуку одну вспомнила...
— Ну?
— Чего — ну? Тебе скажешь, а ты сразу — в пузырь. Ты ж вон какой пузыревый!
— Ты не виляй! Я тебе все говорю, а ты...
— А тут ничего и нет, — сказала Марфенька. — Пустяк один... Я про воробья вспомнила...
— Про какого еще воробья?
— Помнишь, как мы ходили к Пыховым? Там воробей с вороной сражался...
— Ну, помню... Что тут такого?
— Я ж тебе и говорю — ничего. Вспомнила — и все... Правда, здорово! Маленький, а все равно не сдался. Я таких уважаю...
Ванята пожал плечами. Они молча продолжали путь,
Ванята не знал, обижаться ему на Марфеньку или не стоит. Разве поймешь, что на уме у этой хитрой, похожей на гриб подберезовик девчонки?