Ночью Глебу приснился сон.
Ему все время снилось одно и то же - и вчера, и позавчера, и в первый день, когда они только приехали с Лукой на стройку.
Красный вагон тронулся с места и покатил по широкой лесной просеке. Зазвенел на печке большой жестяной чайник, застучали по рельсам заржавевшие, давно не мазанные колеса.
«Куда, куда, куда?» - стучали колеса.
Но Глеб знал, куда мчит паровоз. За окном пролетали и оставались позади лесные полустанки, маячили высокие закопченные трубы заводов, сверкали окнами незнакомые города…
Еще немного, и впереди покажется синяя полоска моря, высокие скалистые берега и грозные боевые корабли на рейде.
Откроется дверь, и в вагон войдет проводник. Поправит усы, поглядит на Глебову походную котомку и скажет:
«А ну, братец, собирайся - Севастополь».
Сколько раз Глеб видел во сне этого проводника!
Хмурые, торчащие вверх, будто кисточки для красок, брови, толстый самоуверенный нос в темных крапинках, круглая ямочка на гладком бритом подбородке.
Вот он уже идет… На узком солдатском ремне висят, как всегда, флажки в потертых чехлах, в руке - неизменный, похожий на букву «Г» ключ «трехгранка».
Проводник подошел к Глебу, постучал ключом по деревянной полке и сказал… Впрочем, что же это он такое говорит? Почему вдруг голос его так удивительно похож на голос Луки?
- Глеб, где ты взял эту тетрадку? Глеб, ты слышишь?
Глеб открыл глаза, и сказочные видения тотчас ушли.
Ни моря, ни боевых кораблей, на которых можно в любую минуту совершить подвиг, ни белых, скользящих над водой чаек.
Вагон стоит на прежнем месте. На крохотном столике возле окна чадит из последних сил керосиновая лампа и лежит раскрытая тетрадка, которую Глеб нашел во время своего знаменитого похода в тайгу.
- Глеб, откуда у тебя эта тетрадка? Ты слышишь, Глеб?
Еще бы он не слышал! От такого крика не только живой, от такого крика даже покойник из могилы подымется.
Глеб сел на кровати, потер худые, искусанные комарами ноги.
Странно… залез в чужую сумку и еще на него же кричит.
Кричать всякий может, кричать не трудно…
Между прочим, Глеб так и сказал Луке.
Чего ему в самом деле стесняться?
Будешь молчать, так Лука вообще на голову сядет.
Но тут Глеб, как видно, что-то не рассчитал.
Лука сдернул его с постели, будто мешок, и сказал, что немедленно превратит его в отбивную котлету.
При всем при этом Лука назвал еще его нечестным человеком и, что было обиднее всего, - болваном.
Шутить в такие минуты с Лукой было опасно. Хочешь не хочешь, пришлось проглотить «болвана» и кое-что рассказать Луке про сумку.
- Я, Лука, в тайге сумку нашел, - сказал Глеб. - Пошли с Варей, ну и нашли. Я хотел показать тебе, а потом забыл.
Лука выслушал Глеба, забрал со стола тетрадку и, ничего не сказав, ушел.
Нет, видно, никогда не будет между ними мира и согласия! Ну за что он назвал его болваном, что такое необыкновенное нашел он в этой совсем старой, потрепанной тетради?
Глеб погасил лампу и снова забрался под одеяло.
А вагон, видно, только этого и ждал. Постоял еще немного и тихо тронулся с места.
Заскрипели дощатые стены, застучали на стыках рельсов немазаные, заржавевшие колеса: «Куда, куда, куда?»
Поезд мчался без остановок до девяти часов утра.
Если бы не Варя, Глеб мог вообще укатить на край света.
Варя уже давно разыскивала Глеба. Она побывала у лесорубов, заглянула на конюшню к Федосею Матвеевичу, сходила на речку, но Глеба там, конечно, не было.
У Вари же были очень важные новости, и рассказать про них она могла только Глебу.
Может быть, он в вагоне?
Варя подошла к двери вагона, прислушалась и постучала. Сначала потихоньку, потом все сильнее и сильнее.
- Глеб, ты еще живой или ты уже не живой?
Поезд снова остановился. Глеб открыл глаза и недовольно сказал:
- Живой… Поспать и то не дадут. Ну и жизнь!
Он плеснул несколько раз водой из рукомойника, который висел на гвоздике в углу вагона, и вышел к Варе.
- Ну, что скажешь? - спросил он. - Чего разбудила?
Варя опустила голову, очень тихо и грустно ответила:
- Я, Глеб, ничего не скажу. Я сейчас расстроенная…
- Хо-хо, чем ты расстроилась?
- Ты, Глеб, не смейся, - укоризненно и строго сказала Варя. - Смеяться не надо. У нас родилась девочка.
Странно, разве из-за этого расстраиваются!
Конечно, если бы родился мальчик, было бы лучше. Так все всегда говорят. Но раз родилась девочка, пускай будет девочка. Девочки тоже нужны…
Но тут оказалось, что Варя расстроилась совсем по другой причине. Варя собралась идти с отцом в больницу к матери, а отец взял и уехал к начальнику.
- Он тетрадку начальнику повез, - сообщила Варя. - Он со мной совсем не считается…
- Значит, Лука у вас был?
- Ага… Папа говорит: «В больнице все равно не принимают. Там только после обеда принимают. А я ждать не могу» Я очень расстроенная. Ты пойдешь со мной?
Снова эта тетрадка! Значит, Лука не просто так поднял его на ноги и заставил объяснять, где он нашел и как он нашел!
А Глеб хотел ее в печку. Даже не прочитал как следует. Перелистал, посмотрел картинки, и все. Ну кто же он такой после этого? Болван. Самый настоящий болван!
Глебу не терпелось узнать про тетрадку - что там, в конце концов, из-за чего поднялся трам-тарарам?
Но разве Варю остановишь? Куда там! Так и сыплет, так и сыплет словами: «Девочка такая, девочка вот какая! Девочка весит четыре килограмма двести пятьдесят граммов».
И вдруг Глеб придумал, как остановить эту тараторку.
Он набрал в грудь побольше воздуха и завопил диким, страшным голосом:
- А-а-а-а! А-а-а-а! А-а-а-а!
Варя мгновенно умолкла. С изумлением и даже с каким-то страхом она посмотрела на Глеба и спросила:
- Ты, Глеб, чего так кричишь? Кричать не надо…
- А ты чего?.. Я про тетрадку спрашиваю, а ты… Очень мне нужны твои килограммы и граммы…
Варя обиделась. В больших круглых глазах ее блеснули слезы.
- Ты зачем мою сестричку обижаешь? Обижать не надо. Она маленькая.
Да, переменился человек. Была девчонка как девчонка, а теперь… Даже голос стал иной - сладенький, воркующий…
«Сестричка» закрыла перед Варей все остальное.
Ну да, разве это не так? То ничего мимо не пропускала: и надо и не надо - совала нос в каждую щелочку. А тут даже про тетрадку толком ничего не узнала.
Теперь уже Глеб ясно видел - Лука не зря понес тетрадку Георгию Лукичу. Нет, зря Лука ничего не делает…
- Ты вспомни, - приставал Глеб к Варе. - Неужели ты не можешь вспомнить!
Варя, видимо, первый раз в жизни попала впросак.
- Я, Глеб, сейчас вспомню, - виновато сказала она, - Ты, Глеб, подожди…
Варя прищурила глаза, наморщила лоб. Все лицо ее как-то сразу собралось в один бугристый напряженный комочек.
- Ты мне только не мешай. Ты подожди…
И вдруг в глазах ее блеснули светлые, быстрые искорки.
- Вспомнила? - с надеждой спросил Глеб.
Варя сердито махнула рукой и еще больше сощурилась.
- Я тебе сказала - не мешай. Я вспомнила, а потом снова забыла. Ты подожди…
Но вот Варя перестала гримасничать. Лицо ее приняло спокойное и даже немного торжественное выражение.
- Теперь я вспомнила, - твердо сказала она. - Ты слушай, а я буду все рассказывать. Только ты не перебивай, а то я опять забуду. Я очень расстроенная.
Глеб слушал и не знал - верить Варе или не верить. Варе и соврать ничего не стоит. Не один раз попадалась.
- Это, Глеб, знаешь какая тетрадка? Эта тетрадка особенная, - рассказывала Варя. - Это дневник геолога. Тут еще раньше хотели железную дорогу строить, еще до войны. Геологов вызвали и сказали: «Идите и найдите такие места, чтобы было поменьше болот и гор. Как только найдете, так сразу и начнем строить». Ну вот, они и пошли… Там, Глеб, все в тетрадке про это написано…
- Чего же ты молчишь, снова забыла? - подстегнул Глеб Варю.
- Не, Глеб, я не забыла, я все помню, - тихо добавила Варя. - Этот геолог погиб… Он в тайге замерз… Он до самой последней минуты писал… Пойдем, Глеб, ты же видишь, какая я расстроенная…
Так Варя больше ничего и не рассказала. Или в самом деле расстроилась, или забыла, или просто-напросто не знала, что придумать. Но, так или иначе, Глеб решил поддержать компанию и пойти с Варей в больницу.
Ведь, если хорошенько подумать, они с Варей были совсем одиноки. Георгий Лукич не считался с Варей, Лука грозился сделать из Глеба отбивную котлету. Нет, роднее человека, чем Варя, у Глеба сейчас не было.
По дороге Варя без умолку рассказывала про свою сестричку и про свою маму.
- Ты, Глеб, знаешь, какая у меня мама? Не, Глеб, ты ничего не знаешь! У меня мама на фронте была. Ей там медаль за отвагу выдали. А потом мама обратно на железную дорогу пошла. Папа увидел ее и сразу женился. У меня папа знаешь какой? У меня папа тоже отчаянных любит!
Глеб и Варя вышли на берег реки, разыскали там без труда лодку и поплыли. Глеб сидел на корме, слушал, как деловито и немного вразнобой шлепали по воде весла, и думал про геолога. Что же это за человек? Неужели он и в самом деле погиб в тайге?
За тальниками показался узкий, заросший осокой рукав. Варя ковырнула несколько раз веслами, и лодка послушно и тихо вошла в новое русло.
Они проплыли еще немного и увидели деревню. По косогору бежали к речному плесу серые бревенчатые избы, и сюда же, касаясь воды, сползала лента проселочной дороги.
На песчаном дне темнел старый колесный след и круглые, оставленные копытами лошадей ямки. Видимо, еще недавно, до ливня, который три дня назад прошумел над тайгой, через рукав переправлялись на телегах.
Глеб и Варя втащили лодку на берег и пошли вверх по косогору. С огородов тянуло пресным сухим запахом нагретой земли. За пряслами цвели подсолнечники.
Больница стояла на краю деревни.
Длинный, сложенный из бруса дом, калитка с железным кольцом, мокрые халаты на веревке.
Варя была здесь уже раньше. Она уверенно пересекла двор и подошла к высокой, обитой клеенкой двери.
В приемной с узелками и сеточками в руках дожидались очереди несколько мужчин и женщин. Одни писали за столом записки, другие стояли возле стены и терпеливо смотрели на крохотное, похожее на дырку в скворечнике окошко. Изредка окошко открывалось, и в нем появлялась тоже очень похожая на скворца женщина в белой косынке и круглых очках. Посетители передавали ей узелки и записки, покорно отходили в сторонку, ждали ответа и пустых бутылок от молока.
Бутылок у Вари не было, и поэтому она сразу же принялась за письмо. Села к столу, расставила локти и начала писать - старательно, с такими нажимами, что бумага сразу же покрылась канавками и бугорками, будто поле под острым плугом.
Глеб два раза выходил из приемной и два раза заходил, а Варя все писала и писала. Приемная опустела, и женщина, похожая на умного ученого скворца, больше не показывалась. Где-то в глубине дома шаркали туфли и звенела посуда. Там обедали…
- Ты иди, - сказала Варя, не отрываясь от бумаги. - Я сейчас закончу. Я только про папу напишу.
Глеб побродил по двору, приласкал рыжую добродушную собаку с белым пятном на хвосте, напился от нечего делать воды из крана и снова отправился в приемную. Еще с крыльца Глеб услышал громкий и очень знакомый ему голос:
- Откройте, я все равно не уйду обратно! Я вам говорю, откройте!
Варя стояла возле «скворечника» и колотила по дверце кулаком. Дверца ходила ходуном. Казалось, еще минута, и она вылетит вон вместе с объявлением «Прием окончен», вместе с железными петлями и согнувшимся вдвое крючком…